Михаил Нестеров Агент силовой разведки

Все персонажи этой книги – плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами чисто случайное. Имена, события и диалоги не могут быть истолкованы как реальные, они – результат писательского творчества. Взгляды и мнения, выраженные в книге, не следует рассматривать как враждебное или иное отношение автора к странам, национальностям, личностям и к любым организациям, включая частные, государственные, общественные и другие.

Автор выражает особую признательность

авторам книги «Ювелирное дело»

Кеннету Блейкмору и Эдди Стэнли

за использование их материалов в своей книге.

ГЛАВА 1 Предатель

Москва, 23 декабря 1991 года, понедельник

Александр Болотин открыл папку, которую ему на стол положил помощник, и через минуту ахнул: «Не может быть!» Прошел час или два, прежде чем он потревожил своего помощника вопросом:

– Кто еще знает об этом деле?

– Вадим Мартьянов. Он один из личных агентов начальника ГРУ, – доложил полковник Егоров. – Это его документы у вас на столе.

– И чего же хочет этот Мартьянов?

– Может быть, он сам ответит на этот вопрос?

– Он что, в приемной?

– Нет. Но в течение получаса я доставлю его к вам. Разрешите идти?

– Нет, погоди.

Мартьянов – один из личных агентов ГРУ. Генерал мысленно присвистнул, как если бы был шефом иностранной разведки, с которым пошел на контакт сотрудник Главного разведывательного управления.

Генерал, взяв паузу, тем самым разжигал свое любопытство, что давно вошло у него в привычку; на этой почве, наверное, и родилось у него выражение: «Скучных уголовных дел не бывает».

Что собой представляет личный агент? Агент – не обязательно офицер. А так он – часть «директорского» набора, состоящего из командного центра ГРУ, нелегальных разведчиков и личных агентов. Пятый туз в колоде директора – отборные подразделения девяти военных округов, четырех флотов и одной флотилии: армейский спецназ.

– Ну что же, пригласи его ко мне, – распорядился Болотин. И засек время.

Ждать он собирался полчаса ровно, а дальше во всей красе проявится его нетерпение. Он снимет трубку селекторной связи, потревожив адъютанта: «Где Егоров?» – еще пять минут, и он выйдет в приемную: «Ну так где он?» Кроме любопытства Александр Болотин страдал нетерпением и умело разжигал его, а потом вымещал злость на подчиненных.

Приказом президента он был назначен на пост начальника Министерства безопасности и внутренних дел. Один росчерк президентского пера, и он стал вседержителем: в одной руке скипетр, олицетворяющий МВД, в другой держава – госбезопасность страны с ее внешней разведкой, контрразведкой, пограничной службой и так далее. В его руках оказалась такая власть, которая не снилась ни одному джинну. Перед ним сломались все печати, хранившие тысячи, миллионы секретов, начиная с самых чистых (для него оказалось откровением, что есть и такие) и заканчивая самыми грязными. Нет, он не копался в пыльных архивах – ему несли секреты как подношения те, кто хотел подсидеть свое начальство или просто люто и порой беспричинно ненавидел его; были и те, которые хотели угодить шефу этого могущественного аппарата.

Александр Болотин представил себе тучного, с крутыми залысинами и проницательным взглядом человека лет сорока с небольшим. Тем не менее воображение подвело его: личный агент начальника ГРУ оказался модно одетым, с хорошей выправкой человеком около сорока. Однако тяжелая роговая оправа была ему не к лицу. Ему бы подошла золотистая «Эра», фактически без ободков; очки в такой оправе носила одна из секретарей Болотина. Несколько мгновений, и генерал изменил мнение, подумав: «Ему на роду написано носить темные очки». Глаза агента, остановившегося в центре огромного министерского кабинета, отдавали холодной синевой и смотрели будто из морозильной камеры.

– Ваше имя...

– Вадим Мартьянов. Здравствуйте!

Болотин заменил приветствие предложением присесть за низкий столик для бесед, за которым чаще всего играл в шахматы со своим адъютантом, Сергеем Миронниковым; у того был разряд по шахматам, и играть с ним было интересно. Болотин мог себе позволить не больше двух-трех партий в неделю.

Мартьянов сел на стул и закинул ногу на ногу, открывая на обозрение длинный черный носок, расстегнул пуговицу на двубортном пиджаке.

– Всегда одеваетесь строго? – не удержался от вопроса министр, сравнив визави с карьерным дипломатом.

– Ну, дома, на диване, деловому костюму предпочитаю спортивный.

– Хорошо, к делу. Есть ли связь между вами и начальником ГРУ?

– Да, я нахожусь в его прямом подчинении. Я могу закурить?

Болотин кивнул: да.

Мартьянов прикурил дорогой «Ротманс», пачку сигарет положил на столик – как предложение министру закурить и как бы укрепить связь между ними. Болотин не стал «обезьянничать». Он дотянулся до рабочего стола и прикурил свою сигарету, заодно поставил на стол пепельницу.

– Теперь такой вопрос: вы отдаете себе отчет, к кому обратились?

– Да, – уверенно кивнул Мартьянов. – Если бы я не знал, что вы требовательны к себе и окружающим, резки и беспощадны к коллегам, однако без мстительности, и по природе прямолинейны, я бы отказался от встречи.

Болотин удивленно вскинул брови.

– Любопытно. В такой форме я впервые слышу отзыв о себе. Можете продолжить в этом ключе или ваш запал иссяк на этом?

– Вы человек целеустремленный, тем не менее стремитесь упростить проблему. В конфликте больше защищаете свой авторитет, нежели честь мундира. Информацию воспринимаете в качестве «важной» только от проверенных и доверенных лиц. Умеете спокойно работать в атмосфере самоуважения; склонность подстраиваться к окружению у вас отсутствует напрочь. К чужим неудачам – вне вашего окружения – вы дышите ровно: сдохла не ваша, а чужая корова. Временами на вас накатывает кратковременная депрессия.

– Браво! – театрально отреагировал Болотин. – Кто автор моего психологического портрета?

– Его составил безымянный психолог из ведомства военной разведки.

– О себе можете отозваться в таком же ключе?

– Я уверен и активен, стремлюсь к независимости. Я терпелив; все новое усваиваю быстро и не довольствуюсь тем, что есть. Я не ищу легкой жизни и легких путей.

– Ваш начальник отзывается о вас так же?

– Кто, простите? Я личный агент Директора.

– Ах да... Последний вопрос: что не знает о вас ваш начальник?

– Только одно: что я буду копать дальше дозволенного.

– Это трудно скрыть.

– Так и есть, – улыбнулся Мартьянов. Он неожиданно подался вперед, однако продолжил все тем же бесстрастным голосом: – У вас роскошный особняк, насчитывающий сорок комнат, богатая коллекция живописи, ювелирных украшений. Съезд с дороги, ведущий к особняку, «прикрыт» дорожными знаками «Тупик» и «Проезд запрещен» и разметкой желтого цвета, обозначающей границу проезжей части. На протяжении всего пятикилометрового пути до особняка насчитывается четыре милицейских поста и восемь патрульных машин. За пятьсот метров до ворот – система «Барьер», способная остановить груженый «КамАЗ».

Теперь Болотин подался вперед. Тем не менее вопрос: «Откуда вы это знаете?» – так и не прозвучал. Его собеседником был разведчик. Он показал себя неплохим психологом... В этой связи Болотин вспомнил о прошлогодней встрече с человеком, который оказался экспертом в области психологии. Он удивил министра одной только вещью, попросив лист бумаги с его рабочего стола. «Нет, нет, чистый лист мне не нужен». И он получил то, что потребовал. Болотин писал на чистом нелинованном листе, и хотя исписал их тысячи, все равно строчки чуть поднимались вверх, и эта деталь говорила в пользу напористости его характера: вера в удачу и любое начатое им дело. Вот это-то и поведал ему эксперт. И, конечно же, оказался прав.

– Вернемся к делу, – предложил Болотин.

Мартьянов отреагировал незамедлительно:

– Вы что-нибудь слышали об агентурной группе «Восток»?

«Что-то связанное со СМЕРШем?» – пронеслось в голове министра.

– Рассказывайте. Мотивы вашего обращения приберегите на финал.

Мартьянов поменял положение на стуле. И начал издалека. Болотин заметил, что его мысленная связка со СМЕРШем была нелишней.

– В мае 1918 года был создан Всероссийский Главный штаб. Разведка в нем сконцентрирована в военно-статистическом отделе Оперативного управления. И почти сразу же возникла необходимость создания группы агентов.

– У кого, простите, возникла такая необходимость?

– У начальника разведки.

– Продолжайте.

– Группа была сформирована из семи человек – по числу отделений разведчасти. Первое отделение – разведывательное. Второе и третье – германское и австрийское направления соответственно. Четвертое и пятое – скандинавское и романское. Шестое и седьмое – дальневосточное и ближневосточное. Эти семеро агентов находились в личном подчинении начальника разведчасти ВСО – военно-статистического отдела, – напомнил Мартьянов. – Они стали пионерами в области реализации специальных операций. Каждый агент отвечал за свой номерной сектор. Но только один агент не имел своего направления. Он представлял 1-е, разведывательное отделение и мог в случае оперативной или иной необходимости стать в пару к кому-либо из шестерки. Фамилия этого первого агента – Панин. Николай Ильич Панин. На момент формирования группы ему едва исполнилось двадцать пять лет. По сути, он был универсалом, выполняя секретные поручения начальника Оперативного управления в любом из перечисленных мною регионов, будь то скандинавские страны или страны Ближнего Востока.

Мартьянов прикурил очередную сигарету и продолжил:

– 1918 год. Смута как в самой молодой России, так и в Европе, оказавшейся многодетной соседкой революционерки. Ликвидация нежелательных лиц в России и за рубежом – это было главной задачей агентов Панина. Но была и другая сторона их деятельности, о которой я расскажу позже.

Болотин согласно покивал. Он слушал внимательно, сцепив пальцы рук, со стороны казалось – с напряжением. Он был немного удивлен тем, что Мартьянов оказался хорошим рассказчиком. Наверное, тому способствовала обстановка кабинета: через плотно запахнутые шторы даже в солнечный день едва проникал свет. Настольные лампы с зелеными абажурами – вот что было основным источником света и придавало его хозяину вдохновения.

Тем временем Мартьянов продолжал:

– Структура военной разведки менялась часто; на жаргоне агентов – линяла. А эта семерка продолжала функционировать, и состав ее не менялся. Даже в пору Регистрационного управления Полевого Штаба РВСР и Разведуправления Штаба РККА. В 1937 году по личному распоряжению начальника разведупра число агентов удвоилось. Но не потому, что возросло число задач или расширились их функции. Только для того, чтобы первая семерка смогла подготовить себе смену.

– Могу представить, что стало со «стариками», проработавшими на разведку два десятка лет. 37-й год, вы сказали? – министр многозначительно приподнял бровь.

Мартьянов покачал головой:

– Смена поколений прошла тихо. Например, Николай Панин ушел в мир иной в почтенном возрасте.

– Вас заинтересовала судьба Панина. Почему?

– Вы плохо слушали. Извините.

– Постойте, вы хотите сказать, что...

– Совершенно верно, – кончиками губ улыбнулся Мартьянов. – Мой порядковый номер в агентурной группе – первый.

Если бы Болотин не знал структуру Главного разведывательного управления, задач его руководителя (часто его называли Директором), его личного окружения, то усомнился бы в правдивости своего гостя.

Он сказал, что состав группы зависел от величины разведывательного аппарата. Впрочем, это интерпретация его слов в исполнении Болотина, но суть от этого не менялась. С годами разведывательный аппарат разросся, расширились задачи и фронт работ, а значит, число агентов должно было вырасти минимум в два раза. Основных управлений в ГРУ – тринадцать, вспомогательных управлений и отделов – семь. С другой стороны, к чему Директору целый отряд личных агентов? И министр спросил, предугадывая ответ:

– Вас так и осталось семеро?

– Да.

– Задачи прежние? Ликвидация нежелательных лиц?

– Это не самая интересная сторона нашей деятельности.

«Самое время перейти к мотивам обращения к министру безопасности и внутренних дел». Однако Болотин воздержался от напоминания.

– Разведка во все времена нуждалась в деньгах. В 1918 году деньги для начальника разведуправления не имели ни цвета, ни запаха. Деньги, выигранные агентом в австрийском или французском казино, для него были просто деньгами. Равно как и деньги, полученные от реализации украденной картины, ювелирного украшения. На Дальнем Востоке, в Германии и Австрии мои предшественники занимались в том числе и финансовым обеспечением службы. Кто-то из них вел светскую жизнь, обольщал богатых вдов, принимал в знак признания и любви украшения либо похищал их, играл в рулетку, был непобедим в покере – поскольку владел навыками шулера. Кто-то грабил банки и обчищал дома банкиров и аристократов. Агенты уходили от погони, избавлялись от свидетелей. Они отрывались от этой работы, чтобы выполнить другую, порой сообща: устраняли политического деятеля в Европе, на Востоке. Им приходилось убивать своих коллег – агентов английской, немецкой, китайской разведок. Однажды начальник разведки, очередной начальник разведки, – сделал поправку Мартьянов, – заметил, что нереализованных ценностей, включая картины знаменитых мастеров и ювелирные украшения мастеров эпохи Возрождения, скопилось в избытке. Это значило...

– Простите, в каком году это было?

– Доподлинно неизвестно. В 1925 или 1930 году, но не раньше или позже.

– Продолжайте.

– Да, так вот, избыток ценностей означал, что деятельность агентов вышла на качественно новый уровень. Но начальник разведупра поступил мудро и не стал ограничивать своих подчиненных. Тот благоприятный период позволил ему создать финансовый запас прочности, причем на многие годы вперед. Дело в том, что некоторые картины и ювелирные украшения уже в те годы ценились очень высоко. И стоимость их только росла. Тогда ему в голову пришла мысль о частичной независимости военной разведки от вооруженных сил в частности и государства в целом. Он мог сам финансировать спецоперацию, на которую по разным причинам официально денег получить не мог. В отдельных случаях он мог обойти любые бюрократические проволочки. Вам-то хорошо известно, сколько согласований, сколько подписей и даже просто кивков необходимо собрать, чтобы получить «добро» на спецоперацию.

Болотину была знакома эта проблема.

– А дальше, – озвучил он свои мысли, – чиновничий аппарат будет только разрастаться.

– Совершенно верно, – подхватил Мартьянов. – И даже если задачи военной разведки останутся на прежнем уровне, то затраты увеличатся. «Восточный фонд»...

– Как вы сказали?

– «Восточный фонд». Это название того самого запаса прочности, коллекция художественных ценностей. Так вот, «фонд» быстро опустеет, исчезнет. Как исчез с карт мира несокрушимый Советский Союз.

«Он пошел ко дну, как «Титаник», – сравнил Болотин, соглашаясь с собеседником. – Только что дымили его трубы, в машинном отделении вкалывали черные, как черти, машинисты, на палубах играла музыка, и холеные пассажиры кружились в танце... как вдруг удар, протяжный скрежет...»

Прошло не меньше минуты. Болотин первым нарушил молчание, вернувшись к началу разговора, к вопросу, который Мартьянов адресовал ему: «Вы что-нибудь слышали об агентурной группе «Восток»?»

– Почему «Восток»? Откуда взялось это название?

– От начальных букв ВОенно-СТатистического Отдела, в котором и была в 1918 году сосредоточена разведка и Контрразведка, – наглядно акцентировал Мартьянов.

– И название группы сохранилось до сегодняшнего дня?

Мартьянов подтвердил кивком головы: да.

– Агенты «Востока» не были сосредоточены в одном месте, – продолжил он. – Каждый находился в регионе своей ответственности. Приказы получали через разведчиков-нелегалов и «свободного» агента из первого отдела. Конечно, нелегалы тоже обладали навыками радиотелеграфистов, снайперов, подрывников, но могли применять их на деле лишь в крайних случаях. На то существовали агенты, смысл жизни которых и ремесло – риск.

– Назовите самый ценный предмет из «Восточного фонда».

– Они все бесценны.

– Тогда назовите самый дорогой.

– На мой взгляд... самый дорогой – это портрет Екатерины Арагонской, начало XVI века.

– Чья работа?

– Собина Николая Семеновича.

Болотин, изучавший историю в двух вузах, удивленно качнул головой:

– Собин нарисовал портрет дочери основателей испанской короны?

Мартьянов рассмеялся.

– Пардон. Я вас неправильно понял. Собин – агент нашей разведки. Он выкрал этот портрет из частной коллекции. Дело было в Австрии в 1924 году. Собин был завсегдатаем австрийских казино. Кутила, дамский угодник, бретер. Бросался в драку, норовя провалить возложенную на него миссию. Но его норов отводил от него все подозрения в шпионаже. Только умственно отсталый мог заподозрить в нем тайного агента. Меклер Артур Георгиевич, – Мартьянов назвал следующего агента. – Полная противоположность Собину. Он работал инженером на бумажной фабрике в Финляндии на постоянной, что называется, основе, окончил реальное училище. Кислицкий Антон Леонидович – еще один сорвиголова. Анархист и большевик, игрок и один из руководителей Народного банка...

– Сколько ему было в то время?

– Двадцать семь.

– И что в нем привлекло руководителя разведки?

– Не знаю. В то смутное время ему было виднее. Да и большого выбора у него, судя по всему, не было. Я заканчиваю про первых агентов «Востока», еще буквально два слова. Ни одного из них не осталось в живых. Однако в досье на них вы не найдете дату смерти. Вот разве что на «дальневосточника» Сергея Осинова. Он в 1939 году «ушел в тайгу и не вернулся», как бы комично и неправдоподобно это ни прозвучало. Николай Гуреев похоронен на Новодевичьем кладбище. Николай Собин – кутила и любимец австриячек – был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Кислицкий – лишен наград Советского правительства.

– Работа у всех была одна, а судьбы разные, – покивал Болотин. – Так вы не ответили на вопрос: кто автор портрета Екатерины Арагонской?

– Есть несколько портретов этой инфанты, в том числе и неизвестного автора. Два портрета нарисовал Михель Зиттов. В 1503 году, незадолго до смерти Изабеллы Кастильской, ему позировала ее дочь, та самая Екатерина Арагонская. И этот портрет находится в венском Музее истории искусств. Также есть ее портрет кисти Ганса Гольбейна Младшего. Как и многие художники того времени, Зиттов не подписывал и не датировал свои работы, и атрибуция их представляет определенные проблемы. Имя этого художника забыли и не вспоминали на протяжении многих веков. И только в начале двадцатого века его имя стало, как пишут в специализированных журналах, «постепенно завоевывать принадлежащее по праву место в истории изобразительного искусства».

«Восточный фонд», – еще раз повторил про себя Болотин. И нашел это название удачным. Оно содержало в себе и название агентурной группы, и ресурсы – как средства для определенной цели, и запас – золотой по сути, а в общем и целом – это организация, которая распоряжалась добытыми ею же средствами.

– Значит, в «Восточном фонде» портрет Екатерины работы Михеля Зиттова?

– Несомненно, – подтвердил Мартьянов. – Хотя первоначально считалось, что это работа придворного испанского художника Михаила Фламандца. Знаете, чем действительно привлекательна и ценна эта картина?

Болотин пожал плечами: не знаю.

– Дело в том, что в коллекции есть пара к портрету Екатерины Арагонской.

– Пара, вы сказали?

– Да, жемчужное ожерелье, в котором она позировала художнику. Представьте себе этот спаренный лот: поверх нарисованного ожерелья – живое, настоящее, словно воскресшее. Потому что мир искусства до сих пор убежден, что эти шедевры безвозвратно утеряны.

– Сколько предметов насчитывает «фонд»?

– Около пятидесяти.

– Так что вы хотите за информацию о нем?

– За информацию о нем вам, – сделал ударение Мартьянов. – Технически она уже ваша. Я же рассчитываю на часть коллекции. Времена круто изменились, и я хочу начать новую жизнь. Новую жизнь с чистого листа.

Мартьянов позволил себе тихонько насвистеть мотив песни немецкой рок-группы «Скорпионс» «Ветер перемен», которая была посвящена не только новым веяниям в политике, а изменениям вообще. Даже сама рок-группа обрела новый звук...

Загрузка...