Бабочкам положено умирать

Яблочный сад

Осень 1987 года в деревне Пущино, Московской области, началась с третьего дня сентября. Накануне вечером духота сменилась внезапной прохладой, небо затянули серые тучи, а рано утром на рассвете нагрянули холодные проливные дожди. Пространство захватило уныние. И даже лес, который еще вчера представлялся могучим добрым великаном, великодушно приглашающим все живое угоститься своим домашним вином или мирно подремать в полутени на своих зеленных душистых полянах, мгновенно постарел, устал и начал готовиться к своему погребению до, теперь уже нескорой, добросердечной весенней поры.

Дом Марка стоял на самом краю поселка, примерно в сотне метров от лесного массива. Его жилище тоже было внушительных размеров. Оно располагалось на территории огромного участка, в центре которого и стоял трехэтажный хозяйский дом, построенный из бруса, справа от него располагалось аккуратное, достаточно просторное помещение для прислуги, выполненное в том же стиле, что и дом. Так же на территории были две большие теплицы и небольшой зоопарк. В нем жили несколько зайцев, лисиц, енотов и один трехлапый, одноглазый, старый волк. В свое время вольеры устанавливались для собак, но охота, как хобби, быстро наскучила хозяину дома. Затем, постепенно, маленькие постройки были заселены здешним диким зверьем, которому, к примеру, не повезло угодить в капкан, или в раннем возрасте лишиться семьи, кому по вине человека, кому по вине злой судьбы. В общем, теми из них, кто в лесу был обречен на верную гибель. Так же на участке располагались небольшое искусственное озеро, зимний сад Софии Алексеевны, к которому, как раз были пристроены теплицы. И яблочный сад. Самая прекрасная загадочная часть на земле Несмеяновых. Марк любит уходить туда и пропадать часами. Деревья в саду были высажены очень скученно и беспорядочно, таким образом, сад всем своим видом напоминал небольшой густой лес, густой на столько, что в нем легко можно было заблудиться, а можно было быть съеденным мистическим монстром из сказок, или даже набрести на вход в другие миры. Среди соседей ходили разные слухи. Они побаивались Марка за его скрытность и нелюдимость. И хотя все постройки на участке были выполнены из дерева, а сам он был зелен и ухожен, общий вид его нагонял тоску и страх. Дом и пристройки были почти полностью обвиты диким виноградом и выглядели строго, громоздко и безжизненно. Да и несмотря на обилие растительности, тут никогда не было слышно ни пения птиц, ни звуков насекомых. Даже животные в домашнем зоопарке Марка были удивительно тихими и спокойными. Здесь никогда не резвилась детвора, неслышно было лая собак или веселых семейных посиделок. Здесь правили уныние и тишина. В самом же доме было просторно и чисто. Комнаты были обставлены дорого, но сдержанно и со вкусом. И хотя мебель и обстановка в доме уже заметно устарели, пространство не потеряло прежней роскоши и великолепия. В интерьере преобладали в основном серые, черные и постельные оттенки, а люди обитали там в теплом полумраке. Пахло сосновой древесиной и стиральным порошком.

Несмеянов Марк Леонидович- красивый мужчина пятидесяти двух лет. У него было длинное изящно сложенное тело, красивые тонкие пальцы рук. В аккуратных густых серебряных кудрях, местами все еще проглядывались единичные чернявые завитки. Марк стоял у распахнутого настежь кухонного окна и курил сигарету. Душа его не была покойна. Не было ни смятения, ни тревоги, ни страха. Это было чем-то другим, чем-то, что Марк изо всех сил пытался раскопать и понять, но никак не мог. Поиски продолжались уже с неделю, и были настолько утомительными, что измучили мужчину даже больше, чем сами непонятные переживания. Марк стал замечать за собой рассеянность, нерасторопность и бессилие. Все это настолько раздражало его, что этим утром он уже вполне был готов сдаться и все закончить, но прекрасная непогода вновь забрала это смятение, взгляд Марка опять сделался ясным, а ум острым. Обычно он просыпался раньше всех в доме, но сегодня был особый день. День траура и скорби. Но Марк случайным образом забыл про него, ровно так же, как и забывал каждый год на протяжении последних шестнадцати лет.

С самого раннего утра вся семья Марка и глухонемая, почти полностью слепая полоумная старуха – бывшая кухарка в доме Несмеяновых, отправились на кладбище, а затем на панихиду в церковь. Марк предпочитал не участвовать в этих, по его мнению, ненужных, совершенно сумасбродных ритуалах. Он не видел себя ни в числе их участников, ни в числе их преемников. Отчасти потому, что не считал своих детей погибшими, отчасти потому, что сам Марк был человеком науки, хладнокровным, решительным, требующим понимания и доказательств всего, что его окружает, и следовательно- ярым атеистом. Нынешняя София Алексеевна вызывала в нем чувство мучительного отвращения своей злобой, беспомощностью, суеверностью, дотошностью и прочими, не присущими ей до трагедии чертами. Но после произошедшего, она одурела на столько, что Марка раздражало само ее присутствие, ее слова, и даже ее вид. Его прежняя, его любимая Сонечка оставила Марка навсегда.

На самом деле, немного ранее он незаметно наблюдал их отъезд из окна своей спальни. И после того, как машина скрылась из виду, Марк ощутил необъяснимое облегчение. Сейчас он стоял уже полностью собранный и спокойный, такой, каким он был всегда. Сегодняшний наряд Марка полностью состоял из иностранной изысканной одежды. Он любил водолазки, брюки с высокой посадкой, разноцветные или даже пестрые шелковые рубашки и свитера. Такие наряды дополняли или подчеркивали красоту его лица и тела, его светлую кожу, темные лисьи глаза, широкие узкие губы, высокие скулы, густые брови и ресницы, аккуратный острый нос и веснушки. На безымянном пальце правой руки он носил обручальное кольцо, а на безымянном пальце левой руки- фамильный перстень.

Марк стоял и размышлял о выборе и борьбе, о бедах, на которые человечество без конца жалуется. Но больше всего Марка беспокоило то, как именно, такое тяжелое положение дел в стране отразится на его делах. На его предстоящей поездке в Москву и в Ленинград, на его важной работе, на его серьезных друзьях. Накануне Марк посещал местный продовольственный рынок, и случайно подслушал разговор двух подвыпивших рыночных мужиков. Они рассуждали о том, как именно за каких-то несколько дней, или даже часов, можно было бы решить все до одного непримиримые разногласия, разрушающие сегодня наш хрупкий маленький мир. И даже если они, два простых рабочих мужика знали, как это сделать, то совершенно очевидно, это знали и те, кто так охотно заведует этими самыми злополучными разногласиями. Вообще, Марк уже давно не задавался вопросами о мире и войне, о справедливости, о добре и зле, о нищете и богатстве, о счастье и горе. За свою долгую жизнь он успел по не многу побыть со всеми. И в какой-то момент Марк просто признал, что миром правит безумие. И люди, которые растут рядом с ним с пеленок, привыкают к безумию на столько, что потом, когда они видят жизнь, в которой оно, не то чтобы не правит, а даже совершенно ненужно. Порицается или вообще, осуждается, человеку, для которого безумие и безумцы были и друг, и враг, и отец, и мать, и любимая, гораздо легче будет вернуться к привычному и знакомому, нежели заново учиться отвечать за себя, проявлять благоразумие или зрелость. От того, дурь и так сложно искоренить, она живет в самих людях, в каждом отдельно и во всех вместе взятых, она у нас в крови. От того человек с малолетства смотрит на предмет, как на картину, пытаясь вникнуть не в саму суть его работы, во всю хитрость механизмов и цель изобретения, а лишь старается созерцать краски, которыми покрыт предмет и то, на сколько этому предмету удалось вписаться в общий интерьер мира. Никто не приучаемся задавать вопросы, от того потом мы не способны отличить черное от белого, свою войну от чужой.