Боги Севера

Глава 1

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Полуостров Руголанд

Три ладьи почти одновременно вошли на мелководье и воткнулись крутыми носами в песок. На самой большой, обняв левой рукой деревянную голову дракона, стоял Гаральд Злой. Ветер развевал космы его некогда огненно-рыжих волос, а ноздри, раздуваясь, втягивали воздух, запоминая запах прекрасного момента. Несколько поколений Ларсенов ждали этого дня, а возможность отомстить досталась ему, Гаральду! Торжество и ярость переполняли его, не оставляя ни капли сомнений в том, что узкая полоска песка между морем и скалами скоро станет свидетелем его мести. Сотня отличных бойцов пришла с ним, тогда как у Яра, правнука Хендрика Смелого, едва ли наберется три десятка, и то вместе с женщинами и рабами.

Воины, бросая весла, выпрыгивали за борт и, погружаясь по грудь в холодную осеннюю воду, брели к берегу. Держа оружие высоко над головой, они шли молча и не торопясь. Спешить не имело смысла: те, ради кого они проделали этот путь, не убегали и не прятались, а стояли стеной щитов на другой стороне песчаной косы.

Кланы враждовали всегда, но без большой крови. Хендриксы считали Ларсенов хитрожопыми, а те в ответ обзывали Хендриксов тупыми и твердолобыми. Издевались, дрались по пьяни, и, бывало, очень жестко, — но убивать⁈ Нет, такого не водилось, ведь почти все так или иначе родня! А началось все не так уж и давно, с прадедов нынешних вождей. Тогда два самых крупных клана на побережье договорились о большом походе на южный берег. Набег был удачным — богатая добыча и практически без потерь. Когда он завершился, оба клана, собравшись на берегу, устроили праздник в честь павших героев. Пиво, южное вино — всего полно, хоть залейся! Упились все вусмерть, а утром Хендриксы не могли поверить своим глазам: Ларс Рыжий увел на рассвете свои корабли и прихватил всю добычу, как свою, так и чужую. Хендрик Смелый был в ярости — так с ним еще никто не смел поступать! Но все равно война началась не сразу. Старейшины уговорили Хендрика: все-таки два самых многочисленных клана на побережье, война между ними — большая беда для всех. Собрали тинг. Старейшины обоих кланов должны были рассудить вождей по справедливости, но Ларс не явился, и вот тогда война началась! Многие Ларсены осудили Рыжего и не пошли за ним, но у него были деньги, и он нанял наемников. Небывалое дело в истории Руголанда — спор между своими пришли решать чужаки с Дирка! Битва произошла на поле Горькой травы. Хендрик Смелый со своим кланом и всеми свободными мужами Руголанда, кто посчитал его правым, против клана Ларса Рыжего и его наемников. Битва была яростной и кровавой. Хендрик недаром звался смелым, не было ему равных в бою. Когда порубили наемников, то пришла очередь Ларса. Хендрик поднял за волосы отрубленную голову своего врага и объявил мир по всему Руголанду. Всех, кто выжил, не тронули, и раненым позволили уйти. Кое-кто советовал Смелому добить хотя бы детей и жен Рыжего, но Хендрик лишь насмешливо бросил, вытирая окровавленный меч:

— Я с детьми и бабами не воюю!

Прошло время. Дети выросли, бабы нарожали новых, и война вновь вспыхнула во фьордах Руголанда.

Яр Седой, высокий крепкий мужчина с белыми от рождения волосами, стоял впереди своего клана. Опершись на тяжелую боевую секиру, он внимательно следил за выходящими из воды Ларсенами. Яр устал от борьбы, его глубокий печальный взгляд, казалось, говорил: «Что может сделать смертный, если на него ополчились великие боги?» Два года подряд одна неудача сменялась другой. Набег на вендов закончился катастрофой. Прошлогодний поход к южному берегу принес ему только дурную славу. Много верных друзей полегло там. Понеслись по фьордам Руголанда худые слухи, мол, боги оставили дом Хендриксов, не будет больше Яру удачи. Как назло, зима пришла затяжная и суровая. Запасы кончились, купить зерно было не на что. Люди в хольме Яра начали голодать. Ушли почти все. Остались лишь те, кто связан с домом Хендриксов кровью. Сегодня он вывел их на защиту родного дома. В последний раз!

Гаральд с длинным обнаженным мечом в руках остановился перед шеренгой щитов. До противника оставалось шагов двадцать.

— Никого не щадить! Ни один Хендрикс не должен больше поганить землю своим дыханием! — Ларсен нарочно выкрикнул команду как можно громче, чтобы услышал Яр и его люди.

Яр Седой криво усмехнулся и взглянул на жену:

— Мы с тобой сделали все правильно. Договориться с ним невозможно.

Гаральд Злой вновь повернулся к Хендриксам:

— Не вижу твоего ублюдка, Яр. В какой норе ты его прячешь?

Седой воин зло сощурился:

— Он сам тебе скоро расскажет, когда будет перерезать твое горло! А может, в тот момент, когда последний Ларсен будет умирать на твоих глазах!

Гаральд взвился от ярости:

— Врешь, тварь! Мы догоним его, куда бы он ни сбежал! Я найду и убью его, где бы он ни прятался!

В ответ раздался насмешливый голос Рины Хендрикс:

— Тебе не придется долго искать, Ларсен. Очень скоро он сам тебя найдет!

Рина Хендрикс, в добротной кольчуге и хорошем кованом шлеме, стояла рядом с мужем. Она была не единственной женщиной в отряде. Любая женщина дома Хендрикса умела владеть мечом. Сейчас их было пять — тех, кто решили умереть вместе с мужьями. Всего в клане осталось тридцать пять человек. Все были здесь: мужчины, женщины и дети.

Рина посмотрела на своих детей. Совсем юные, мальчик и девочка, стискивали оружие побелевшими пальцами. Сердце матери сжалось от нежности. Она вновь подняла взгляд на мужа и не смогла сдержаться:

— Ты мог бы спасти всех наших детей!

С трудом, но все же подавив гневное раздражение, Яр обернулся к жене:

— Мы же все уже обсудили! Ты сама знаешь: его будут искать, будут гнать, как дикого зверя, а с такой обузой ему не уйти!

Все понимая, Рина все равно не могла это принять:

— Ты бы хоть о нем подумал! Как он будет жить с таким грузом? Ты мог бы облегчить его совесть, доверив спасти брата и сестру. — Поверив в свои слова, она вдруг представила своего старшего сына здесь, на песке, который скоро окрасится их кровью, и испугалась: — А что, если он вернется?

Яр подбросил секиру в руке и понимающе взглянул на жену:

— Не бойся, с ним Фарлан Черный — он не даст ему сделать глупость.

— Ты доверил сына рабу! — В голосе женщины зазвучала яростная горечь, и седой воин, устав спорить, надвинул личину шлема.

— Фарлан давно уже вольный, и он мой единственный друг! Единственный, кому я могу доверить своего старшего сына и продолжателя рода!

Сказав, он решительно шагнул вперед и вдруг замер, на мгновение повернувшись к жене. Даже сквозь железную маску было видно, как потеплели его глаза.

— Прощай, Рина! Никогда я не жалел, что выбрал тебя тогда!

Сжав топорище обеими руками, Яр поднял взгляд и оглядел всех своих бойцов.

— Братья! Чего тянуть? Нас заждались на славном пиру павших! За дело!

С этими словами Яр Седой, вскинув над головой свое страшное оружие, бросился на врага. За ним, не отставая ни на шаг, рванулся весь клан, и боевой клич Хендриксов эхом пронесся над фьордом.

На горной тропинке, ведущей к перевалу, остановились два путника. Один из них совсем юный, лет пятнадцати, развернулся и сделал несколько шагов к краю обрыва. Отсюда открывался вид на залив и прибрежную полосу. Юноша нашел щель между огромных валунов и припал к ней.

Пожилой черноволосый венд печально посмотрел на парня.

— Ольгерд, не рви сердце. Твой отец знает, что делает: кто-то из Хендриксов должен остаться в живых и отомстить!

Пальцы Ольгерда сжались в кулаки. Там, внизу, он увидел своего отца, врубающегося в строй врагов. Рядом шла мать — она неплохо владела мечом, но матерым воякам Ларсена, была не соперник. Она отбила один удар, второй, но тут же изогнулась от боли. Вражеское копье пробило кольчугу. Здоровенный детина ударил ее ногой и, опрокинув на песок, вонзил меч в грудь.

Отряд защитников таял на глазах. Брата и сестры уже не было видно. Хендриксы падали один за другим. Последним остался сам Яр. Один посреди узкой полоски песка, заваленной трупами. Рубленая рана на животе заставила гордого воина согнуться. Левой рукой он зажимал разорванную кольчугу, из-под которой хлестала кровь. Вокруг радостно щерились Ларсены.

Гаральд причмокивал, предвкушая будущее удовольствие:

— Я буду наматывать твои кишки на столб до тех пор, пока ты не скажешь, куда отправил своего ублюдка!

Яр стоял, опираясь на секиру, последние силы покидали его. Мысль о том, что поганые Ларсены будет измываться над его обессиленным телом, была нестерпима, и он, заскрипев зубами, все-таки нашел в себе силы усмехнуться:

— Ты хочешь напугать меня, Гаральд? Воина нельзя напугать болью. Хотя тебе-то откуда это знать!

Яр Седой с мертвенной улыбкой на лице убрал руку, придерживающую распоротый живот. Открылась страшная рана. Правой рукой, глядя прямо в глаза Гаральду, он вытащил кровавое месиво своих внутренностей. Огромный воин, весь залитый кровью, держал собственные кишки на ладони. Мир вокруг него затих, и еле слышный шепот долетел до ушей каждого Ларсена:

— Ты это хотел сделать⁈

Взгляд мертвеца пронзил Гаральда. Яр медленно наматывал свои внутренности на топорище секиры.

Эффект был ошеломляющий. Абсолютная тишина приветствовала мужество Хендрикса. Все воины Ларсена, затаив дыхание, следили за Яром. Они смотрели на этот беспримерный акт высочайшего духа так, словно ждали, что вот-вот разверзнутся небеса и на их глазах бессмертные боги заберут врага в зал павших! Но небеса не разверзлись и духи не унесли героя. Яр дрожащей рукой попытался сделать еще виток, но силы оставили его, и глава клана Хендриксов мертвым рухнул на окровавленный песок.

Ольгерд очнулся от наваждения. Все это время он завороженно следил за происходящим внизу. С пробуждением пришла боль и безысходность реальности. Юноша вскочил, издав душераздирающий вопль, и, выхватив меч, как одержимый рванул вниз по тропе.

Фарлан, занимал такую позицию, словно ожидал нечто подобное. Он бросился на спину бегущего юноши и, сбив с ног, прижал того к земле.

Ольгерд взревел, как раненый дикий зверь:

— Пусти! Убью!

Его глаза бешено вращались, готовые вот-вот выскочить из орбит, и Фарлан на всякий случай отобрал у юноши меч.

— Не глупи! Думаешь, мне легко⁈ Твой отец уговаривал меня всю ночь, и я поклялся ему, что, пока жив, с тобой ничего не случится!

Ольгерд перестал дергаться, но слова его по-прежнему дышали лютой ненавистью:

— Пусти меня, Черный, или, клянусь, я убью тебя!

Фарлан поднялся и встал, закрывая собой тропу:

— Ты не слышал меня, Оли? Я сказал — пока жив! Так что возьми меч и убей раба. Ничего, что он вырастил тебя. Убей! Ничего, что он единственный человек, которому твой отец мог доверить сына. Убей!

Закрывая залитое слезами лицо, Ольгерд отбросил кинжал в сторону и, срываясь, закричал:

— Будь ты проклят, Черный! Будь ты проклят!

Юноша повернулся к мужчине спиной и, сделав несколько шагов, зашатался, но Фарлан не позволил ему упасть. Бросившись вперед, он подхватил бесчувственно обвисшее на руках тело.

— Не вовремя ты, Оли, истерики закатываешь! Ох не вовремя! — Фарлан достал флягу с водой и побрызгал Ольгерду на лицо. — Нет у нас на это времени, парень, каждое мгновение на счету!

Ольгерд открыл глаза, его лицо больше походило на белую гипсовую маску, и Фарлан протянул ему флягу:

— Глотни! Ничего не поделаешь, сынок, жизнь состоит из одних потерь. Поверь, они уже в чертогах Оллердана на священном пиру павших.

Ольгерд смотрел на Фарлана снизу вверх, и слова бывшего раба долетали, как последнее напутствие отца:

— Не гоже горевать о тех, кто празднует за столом в зале павших!

Черный протянул юноше руку:

— Вставай, нам надо торопиться! Думаю, погоня уже на тропе.

Глава 2

Они бежали, шли, потом снова бежали. Преследователи не садились им на плечи, но и оторваться не удавалось. Когда тропа вышла к краю обрыва, Фарлан смог увидеть далеко внизу цепочку из десяти маленьких фигурок. Одну из них он мог бы опознать из тысячи. Дури Однорукий, родной брат Гаральда, сам возглавлял погоню.

«Этот не отступит», — подумал венд хорошо зная почему. Дури не всегда был одноруким — он стал таким в тот день, когда почти тридцать лет назад в очередной стычке встретились два клана. Рубились от души, не жалея ни себя, ни врага!

Тот день всплыл в памяти Фарлана так, словно это было вчера. Он, совсем еще юнец, стоял позади сыновей ярла. Яру тогда было лет пятнадцать, но его уже и в те времена звали Седым, а Рорику, младшему сыну вождя Хендриксов, — наверное, не больше двенадцати. Их отец Ролл Справедливый привел своих детей на поле, но в битве они не участвовали, а только наблюдали за боем.

Хендриксы уже смяли центр вражеского строя и теснили его к ущелью, когда небольшой отряд Ларсенов вдруг прорвался по флангу к лагерю. Все, кто мог держать оружие встретили врага, и сыновья ярла, конечно, тоже. Дури был старше Яра года на три и выглядел куда солидней — на голову выше и в плечах шире раза в два. Он выскочил на братьев, как медведь на волчат. Рорика попросту свалил ударом ноги в грудь, а вот с Яром решил поиграться. Дури владел мечом не хуже многих взрослых мужей, и, прижав своего врага к скале, он издевательски наносил неглубокие раны, дожидаясь, когда тот истечет кровью и упадет на колени.

Хендриксы слишком увлеклись атакой и поздно заметили, что творится у них в тылу. Помощь катастрофически не успевала!

Сам Фарлан был тогда рабом, а рабу все равно, кто победит, — его участь от этого не изменится. Он стоял и смотрел, как Дури измывается над старшим Яром, смотрел, пока что-то ни щелкнуло у него в голове и он ни подобрал с земли чей-то упавший меч. Почему он тогда так поступил, Фарлан не смог бы сказать даже сейчас. Хендриксы не были добры к нему — просто когда-то в одном из своих походов они не убили маленького «лягушонка», а, бросив того в лодку, позволили ему побороться за жизнь. Вернувшись в Руголанд, они, к своему удивлению, обнаружили, что детеныш выжил, а раз выжил — значит, этого захотели боги. Так Фарлан стал рабом в доме Хендрикса. Восемь долгих лет он жил рабом, а в тот миг в нем вдруг проснулся воин. Фарлан не встал на защиту хозяйского сына и не думал о выгоде — он всего лишь заступился за слабого! В тот момент, когда рука Дури уже взлетела, чтобы нанести последний удар, по ней полоснул клинок венда. Меч Ларсена упал на землю, а сам он изогнулся, зажимая страшную рану.

Фарлан до сих пор помнил взгляд Дури, переполненный ненавистью и страхом, и еще крик, душераздирающий вопль разочарования и боли. Потом все завертелось, как во сне: какие-то оскаленные морды, взмахи клинков — это пришла помощь, и Ларсенам уже стало не до Фарлана и детей ярла. С того дня Дури стал Одноруким, а Фарлан — свободным. За спасение своих детей Ролл Справедливый назвал его приемным сыном, а Яр и Рорик — названным братом. Так в хольме Хендриксов появился новый член клана — Фарлан Черный.

Отбросив воспоминания, Фарлан, прищурившись, наблюдал за погоней, не замечая, что говорит вслух:

— Они не торопятся. Почему?

Ольгерд удивленно повернулся к венду:

— Ты меня спрашиваешь?

Словно не услышав вопроса, Черный продолжил размышлять:

— Думаю, они гонят нас.

— Куда?

На этот раз венд ответил:

— Туда, где нас ждут.

Юноша скептически хмыкнул:

— Они не могут знать, куда мы идем.

Фарлан иронично скривил губы:

— Думаешь? На всей земле остался только один человек, который отважится тебя принять. Твой родной дядя Рорик, и это ни для кого не секрет.

Ольгерд насупился:

— Значит, в хольме Сундбю нас ждет засада?

Не спуская глаз с тропы, венд продолжил наблюдать за преследователями:

— Я думаю, да. Уж больно они расслаблены.

От неожиданно свалившейся информации парень слегка растерялся:

— Куда же мы пойдем? Где еще мы сможем достать лодку?

У Фарлана не было ответов, по крайней мере сейчас, и он только вздохнул, поднимаясь из-за камня:

— Это как раз те вопросы, над которыми стоит подумать, пока у нас еще есть время.

Поправив мешки на спине Ольгерда и подтолкнув застывшего парня, он зашагал вверх по тропе к перевалу.

День клонился к закату, и до перевала оставалось совсем немного. Голова венда разве что не дымилась, но решение не находилось. Чтобы попасть в хольм Рорика, нужно было покинуть Руголанд, пройти вдоль холодного моря и пересечь земли Суми. Звучит страшно, а на деле, с ладьей и попутным ветром, все вместе не заняло бы и двух недель. Так и рассчитывали они с Яром. Взять лодку в хольме Сундбю и, пользуясь хорошей погодой, добраться до берегов Суми. Старик Вики Сундбю на прямой конфликт с Ларсенами не пойдет, но втихаря нагадить им — в его стиле. Теперь надо все менять. Менять весь план на ходу, когда по пятам идет погоня, ох как не просто! Фарлан за эти полдня аж посерел от безысходности.

Он посмотрел на обвешенную тюками спину юноши. Тащили они много: кольчуги, оружие, шлемы, припасы и еще довольно всего. Черный уже сам не помнил, что он понапихал себе и Ольгерду в мешки. Нагруженный, как мул, парень напомнил ему поход Ролла Справедливого на восток. Яр, Рорик и он, Фарлан, тогда еще совсем юные, тащили столько, что их даже не видно было под грузом. Переправа на остров Винсби и оттуда наемными кораблями на восток. Своих ладей не хватало для всех.

— Стоп! — неожиданно для себя Фарлан сказал это в голос и тут уже уткнулся в спину остановившегося Ольгерда.

— Что случилось?

В голове венда начали складываться детали плана, и он выдал его первую часть:

— Мы не идем к Сундбю!

— А лодка? — пробасил Ольгерд, продолжив шагать вверх.

Прокрутив еще раз все в голове, Фарлан в несколько шагов догнал парня.

— План такой! Как стемнеет, заметаем следы и меняем направление на юг. Выходим к проливу, переправляемся на остров Винсби. Там всегда много купцов. Мы фрахтуем корабль, и по Холодному морю до Хельсвика. Доберемся до Хельсвика, а оттуда рукой подать до хольма Рорика.

— Раз в пять длиннее, а так, в общем-то, ничего план. — Ольгерд не спешил проявлять энтузиазм. — А почему ты думаешь, что нас не ждут в Винсби?

Фарлан ненадолго задумался.

— Согласен, крюк большой, но скорость тут не главное. Для нас важнее добраться живыми. — Черный усмехнулся и сплюнул себе под ноги. — А ждут они нас там или нет, завтра увидим. Если погоня засуетится — значит, мы их планы поломали.

— От этих, — юноша мотнул головой вниз, — положим, оторвемся, но на острове мы точно застрянем, и нас там догонят.

Фарлан отмахнулся — он уже увлекся новой идеей.

— Не застрянем! Там кораблей, как мух на трупе, к тому же Винсби — вольный город, в котором очень не любят чужих людей с оружием.

— Чужих проблем они тоже не любят, — юноша все еще был полон сомнений. — Резню в городе устроить не позволят, но зато могут сами выдать нас Гаральду.

Покачав головой, Фарлан довольно хмыкнул:

— Рассуждаешь здраво. Твой дед был бы доволен. Если бы твой отец хоть изредка делал так же…

Оборвав его, Ольгерд бешено зыркнул глазами, и венд успокаивающе поднял ладони:

— Все! Согласен, ни слова о мертвых.

— Отец был воин! Всегда и во всем воин! — Юноша ненадолго замолчал, словно признавая правоту старшего. — Но иногда надо быть купцом.

Фарлан уважительно посмотрел на парня.

— Правильно. Будем воинами, купцами, змеями, если надо, но мы вернемся и отомстим. Если я не доживу, то ты обязательно вспорешь Гаральду брюхо. Теперь я это вижу.

— Вспороть одному Ларсену живот — этого мало.

Ольгерд задумался, и Фарлан воодушевляясь продолжил:

— Конечно мало — покрошим всех Ларсенов в Руголанде!

— Нет, я не об этом. — Ольгерд остановился, но передумал объяснять: — Хотя ладно, пусть будет по-твоему — так мне тоже нравится!

Было самое начало осени, поэтому солнце не торопилось садиться. Когда они вышли на перевал, только-только начало смеркаться. Фарлан хорошо знал эти места: отсюда расходились тропы во всех направлениях. Он осмотрелся, говоря словно с самим собой:

— У них собаки — это плохо. Но они слишком самоуверенны, а это уже хорошо!

Венд оставил Ольгерда с мешками, а сам несколько раз сбегал вверх-вниз, запутывая следы и выискивая наилучший вариант. Наконец Фарлан скомандовал подъем, и они двинулись по северо-восточной тропе в сторону хольма Сундбю. Спустившись до ручья, они вошли в воду и пошли по течению. Течение было очень сильным, вода местами доходила до пояса. Приходилось контролировать каждый шаг: падение с притороченной на плечах горой мешков равнялось самоубийству. Фарлан шел первым, опираясь на толстый шест и прощупывая дно перед каждым шагом.

— Пройдем сто двадцать шагов по ручью — перейдем на другую сторону. — Черный говорил вслух, стараясь поддержать борющегося изо всех сил Ольгерда. — Там будет другая тропа.

В ответ юноша прошипел, стиснув зубы:

— Да не переживай ты так, Фарлан, я справлюсь! — Он пытался бодриться, но его побелевшее, напряженное лицо говорило, что силы на исходе.

Венд повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить оступившегося парня.

— Я здесь именно для того, чтобы переживать, — пробурчал он, вытаскивая Ольгерда на мелководье. Теперь уже можно было сказать, что им удалось выбраться. Целыми и невредимыми, не потеряв ни одного мешка.

Они прошли еще немного по ручью, разбрызгивая тяжелыми сапогами воду, и остановились у поднимающегося наверх берега. Здесь Фарлан притормозил Ольгерда, схватив за рукав:

— Подожди! У Ларсенов лучшие в Руголанде собаки. — Он расстелил на берегу куски заранее приготовленной свежей овечьей шкуры. — На землю не ступай. Снимай сапоги, шагай сразу на шкуры и обматывай ноги.

Так, с обмотанными овечьей шкурой ногами, они вышли на тропу, ведущую на юг. Уже совсем стемнело, но полная луна светила так, будто пыталась переплюнуть солнце. Не переобуваясь, довесив мокрые сапоги к своей необъемной поклаже, Фарлан подошел к Ольгерду.

— Ларсены будут на перевале ночью. Надеюсь, разберутся только к утру. — Он аккуратно поправил тюки на плечах юноши. — Все, что пройдем до рассвета, — наша фора. Так что спать этой ночью не придется!

Беглецы начали спуск на Винсби.

Глава 3

Спрятавшись за скалой, Фарлан смотрел на заходящие во фьорд рыбацкие лодки. Встречный ветер усиливался, и рыбаки, лавируя галсами, торопились уйти под прикрытие берега.

— Возьмем вон эту, — венд указал взглядом на баркас, что шел не к причалу деревни, а к спрятанному за мысом отдельно стоящему дому. — Народу поменьше.

Ольгерд впился настороженным взглядом в лицо наставника.

— Черный, только пообещай мне — убивать никого не будем!

Фарлан оторвал взгляд от бурлящего моря и жестко посмотрел на парня.

— Ты ведь понимаешь, если о нашем местонахождении будет знать кто-то еще, кроме нас с тобой, то рано или поздно Ларсены нас найдут?

Губы Ольгерда сжались в упрямую линию.

— Все равно, такой ценой не хочу. Попробуем договориться.

Помолчав немного, Фарлан тяжело вздохнул и поднялся.

— Ладно, как скажешь. — Он бросил еще один взгляд на борющуюся с волнами лодку. — Пошли, встретим их на берегу. Если разговоры не помогут, то я сам все решу, ты только мне не мешай.

Они вышли на плоский камень, заменяющий рыбакам причал в тот момент, когда те уже начали вытаскивать снасти и улов. Их было всего двое: старик и молоденький паренек лет пятнадцати. Мальчишка подавал деду корзины с рыбой, и тот, кряхтя, расставлял их на камне.

Подойдя, Фарлан полностью перегородил проход к берегу и, как мог, изобразил добродушную улыбку.

— Вечер добрый! Вижу, боги сегодня были милостивы к вам.

Из-под кустистых бровей на него зыркнул настороженный взгляд.

— Чего надо? Шли бы вы своей дорогой, здесь чужих не жалуют!

Фарлан выразительно посмотрел на Ольгерда, мол, сам видишь — договориться вряд ли удастся. Его лицо закаменело, а рука легла на рукоять меча.

— Нам нужна твоя лодка, старик.

Рыбак не по возрасту шустро отскочил назад и схватился за багор, его лицо искривила злая решимость.

— Не дам!

Острие нацелилось венду в грудь, но тот даже не шелохнулся, лишь холодная усмешка тронула уголки губ.

— Ты бы не ерепенился, дед! Себя не жалко, так хоть мальца пожалей!

— Не дам! — Старик отчаянно шагнул вперед и резко ткнул своим оружием, норовя достать наглого чужака.

Фарлан спокойно перехватил летящий ему в живот багор и одним движением выдернул его из рук рыбака.

— Что ж, ты сам напросился!

Меч уже пополз из ножен, но Ольгерд, решительно придержав своего наставника, сам вышел вперед. На его ладони блеснула серебряная монета.

— Нам не нужна ваша лодка! Переправьте нас на Винсби, и мы даже заплатим вам.

В спину парню зашипел разгневанный голос Черного:

— Ты с ума сошел! Зачем ты им сказал, куда мы собираемся?

Ольгерд отмахнулся:

— Ларсены не идиоты, они и так догадаются. — Он протянул имперский динар старику. — Это хорошая цена, соглашайся.

Старый рыбак отрицательно покачал головой:

— Вы на море посмотрите, безумцы! Шторм надвигается!

Из-за плеча Ольгерда вновь встрял Фарлан:

— Ветер с берега. Пролив здесь всего миль пятьдесят, так что большую волну разогнать не успеет. Пролетим как на крыльях!

Не собираясь сдаваться, старик огрызнулся:

— На тот свет торопитесь!

Молча стянув мешок с плеч, Ольгерд поставил его на землю и неспешно развязав тесемки, вытащил топор. Повертев его в руках, чтобы рыбак лучше разглядел великолепную руголандскую сталь, он положил его на камень рядом с серебряной монетой.

— А так? — Взгляд парня прошелся по лицу старика. — Будет чем сладить себе новую лодку, если что.

Фарлан недовольно скривился, но спорить не стал. Предложенная цена была вдвое выше стоимости старого корыта.

Борьба между жадностью и здравым смыслом длилась недолго. Жилистая морщинистая рука цапнула динар и спрятала где-то в складках одежды.

— Хорошо, я отвезу вас. — Старик поднял топор и полюбовался стальным отливом. — Но малой останется дома. — Водянистые глаза, потеплев, остановились на замершем в лодке парне. — Если я не вернусь, то расскажешь тем, от кого эти люди бегут, в какую сторону мы отплыли.

Он говорил эти слова внуку, но адресовались они в первую очередь Фарлану. Тот уже было решил возразить, но Ольгерд его опередил:

— Договорились! Мы вас не тронем, а вы обещаете, что наше маленькое путешествие останется в тайне.

Под рев северного ветра катились тяжелые холодные волны, и утлая лодчонка то вскарабкивалась на гребень, а то, зарываясь в кипящую пену бурунов, летела в темную пропасть. Зарифленный парус гнул мачту, и суденышко неслось вперед, как бреющая над водой чайка.

Старик сидел у рулевого весла, а Фарлан с Ольгердом, не переставая, черпали льющуюся с небес в лодку воду. Оторвавшись на миг от работы, он взглянул на белое от бурлящих «барашков» море. Ему часто приходилось видеть подобное, но сейчас, смотря на светлую голову Ольгерда и бескрайнюю ревущую стихию, ему почему-то вспомнилось совсем другая белизна. Тихая и безмолвная, но от этого не менее грозная.

В тот год Ролл Справедливый решил попытать счастья на юге и пощипать побережье империи, но все не заладилось с самого начала. В поход вышли поздно, потом долго искали вход в реку: ведь путь на юг тогда был в диковинку и надежных проводников не было. Шли наугад, по слухам. Страна вендов встретила чужаков неприветливо, на ближнем волоке даже пришлось пробиваться с боем, а затем вдруг наступили ранние холода. Реки сковало льдом за несколько дней и повалил снег. Пришлось зимовать в этой суровой неприветливой земле. Такой зимы руголандцы никогда до того дня не видели: землю накрыл слой снега по грудь, от мороза трещали стволы деревьев. Накрытые лапником землянки плохо держали тепло, а дичь в лесу словно вымерла. Очень скоро начался голод и цинга.

Местные венды в открытую не нападали, но посланные в одиночку охотники пропадали в лесу и не возвращались, поэтому Ролл приказал выходить из лагеря только группой не меньше троих. Привыкнуть к такому было трудно: никогда не знаешь — то ли ты охотишься, то ли сам дичь.

В памяти Фарлана всплыл тот день, когда их тройка заплутала в лесу. Приближался вечер, повалил снег, и все очевидней становилась реальность ночевки под открытым небом. Двое спешно стали сооружать шалаш, а он, все еще надеясь на чудо, продолжил поиск дороги назад. Может быть, в свете дня он бы так не облажался, но в надвигающихся сумерках заметить ловушку было трудно. Только когда под ногами затрещало и весь мир вокруг полетел кувырком, Фарлан понял, как оплошал. Удача все же не оставила его, и вбитый в середину ямы кол лишь порвал одежду и распорол кожу на боку. Выбраться сам он не смог и долго кричал, зовя на помощь, но ушагал, видать, изрядно и товарищи его не услышали. Рана была пустяшная, но вместе с морозом и истощением грозила неминуемой гибелью. Фарлан уже сорвал горло от крика и совсем отчаялся, когда над краем ямы склонилась голова в меховой шапке.

— Эй, ты как там? — Молодой незнакомый голос говорил на языке вендов.

«Венды, — подумал тогда Фарлан и ужаснулся. — Сейчас или добьют, или опять рабство!»

К счастью для него, незнакомец был настроен миролюбиво. Вниз пополз ствол дерева, и сверху донесся крик:

— Ну что, сам вылезешь или помочь?

Помогать Фарлану было не надо. Мигом вскарабкавшись по стволу, он выбрался из ямы и уставился на нежданного спасителя. Это был его ровесник, совсем молодой парень. Темные вихры выбивались из-под заячьего треуха, и с открытого, по-вендски широкоскулого лица смотрели озорные карие глаза.

— Меня Лава зовут, а тебя? — Незнакомец протянул Фарлану открытую ладонь.

Так в его судьбе появился этот парень, ставший для него лучшим другом и запомнившийся на всю жизнь.

Лава чувствовал себя в зимнем ночном лесу, как дома. Узнав, в чем дело, он безошибочно вывел их троицу к лагерю, а потом остался переночевать. Наутро Ролл, словно почуяв в незнакомце возможность выбраться из безнадежной ситуации, предложил ему остаться в дружине. К тому времени они уже потеряли с десяток бойцов, а остальные почти все были больны. Подумав немного, Лава согласился, и стал для них настоящим спасением. Он приносил добычу даже тогда, когда все остальные охотники возвращались пустыми, он находил под снегом замершие ягоды брусники и клюквы, и отваром из них возвращал к жизни уже отчаявшихся руголандцев. Цинга оставила лагерь, и впереди забрезжила надежда дожить до весны.

Как только прошел ледоход, дружина двинулась дальше на юг, и на предложение Ролла занять место гребца, Лава вновь ответил согласием. Видимо, парню некуда было идти, а почему — никто не спрашивал. У руголандцев не принято лезть другому человеку в душу. Захочет — расскажет, а нет — что ж, его воля. Фарлан тогда очень обрадовался его решению — за время зимовки он крепко сдружился с новичком. В дружине руголандцев чужаку не просто, там свои законы — и свои запреты. Нарушить неписаные правила просто, а руголандцы в ответ вспыхивают мгновенно и чуть что хватаются за меч. Фарлан вел новичка между этих подводных камней, а тот в благодарность учил его премудростям леса, и такие минуты возвращали забывшего, кто он есть, венда в далекое детство, щипали душу тревожными воспоминаниями.

Дружба шла им обоим на пользу: Фарлан, может быть впервые, почувствовал, что он не один в этом мире, а Лава все схватывал на лету, с первого слова вникая в самую суть — как держать весло, как грести, когда говорить, а когда лучше промолчать. Азы владения мечом до лесного парня тоже доносил Фарлан, но свой первый меч, как и новое прозвище, Лава добыл себе сам.

Попадающиеся на пути городища вендов предпочитали откупаться от грозных чужаков, и Ролл, чувствуя меру, много не требовал. Главная цель лежала на юге, и связываться с лесными людьми и терять бойцов ему тоже не хотелось. Так шло до тех пор, пока они не наткнулись на хорошо укрепленный острог перед порожистым участком. Здесь нужно было вытаскивать драккар на берег и тащить волоком по суше. Венды в городке не только отказались платить отступные — более того, они сами потребовали плату за проход. Мимо не пройдешь, городище перекрывало подступы к волоку, и Ролл встал перед сложным выбором: штурмовать высокие стены или откупиться? Собрали тинг, и засидевшиеся за зиму руголандцы выбрали штурм.

Городище оказалось крепким орешком, и попытка взять его нахрапом не увенчалась успехом. Венды отбивались стойко, сбрасывая приставленные лестницы и осыпая нападавших стрелами. Первые потери охладили пыл наиболее рьяных, и вот тогда неожиданно вызвался Лава. Со стороны реки город был хорошо укреплен, а вот с другой венды больше надеялись на крутизну бегущего вдоль стены оврага, и Лава, подметив это, предложил Роллу свой план. Перед самым рассветом он с веревкой бесшумно заберется на башню, а по веревке уже вслед за ним поднимется небольшой отряд. Оттуда они смогут прицельно бить по защитникам на стенах, и даже если город не удастся захватить, то переговоры уж точно потекут в ином ключе. Роллу идея понравилась, но, оглядев гладко отесанные стволы башни, он засомневался.

— Сможешь залезть?

Лава только плечами пожал — попробую.

Небо еще только засерело, когда Лава с привязанной к поясу веревкой начал подъем. Фарлан усмехнулся, вспоминая: да уж, лазить этот парень умел. Стремительно, как белка, он взбирался по совершенно гладкой стене, цепляясь за только одному ему видимые выступы. В несколько секунд Лава достиг верха и перевалился через частокол. За ним по узлам, специально навязанным на веревке, пополз затаившийся внизу десяток руголандцев.

Ролл же, глядя на то, как лихо парень скользит по отвесной стене, только хмыкнул:

— Быстрый, стервец!

С тех пор прозвище прилипло к венду, и иначе как Лава Быстрый его уже никто никогда не называл.

Молниеносный захват чужаками башни резко поменял настрой горожан, и они запросили перемирия. Из городища вышли трое старейшин, и начался торг. Кроме бесплатного прохода, Ролл выторговал еще виру за погибших при первом штурме, и после ударили по рукам. Проход был свободен.

Хвалить за подвиги у руголандцев было не принято, и когда все закончилось, глава клана, взяв меч одного из погибших бойцов, просто протянул его Лаве.

— Держи, заслужил! Отныне ты один из нас!

Глава 4

Белые буруны катились по морю снежной лавиной, вспениваясь у борта и обдавая промокшего до нитки Фарлана новой порцией соленой воды. Старый рыбак по-прежнему молча правил по ветру, а неистовствующий ветер упрямо гнул мачту, стараясь сорвать светлый лоскут паруса. В лунном свете мелькнуло побледневшее лицо Ольгерда, и венд добродушно усмехнулся: из парня выйдет толк. Страшно ему, но держится молодцом. Бояться смерти не стыдно — стыдно этому страху поддаться, позволить ему взять верх.

В памяти Фарлана вновь всплыло другое, южное море. Тогда оно встретило чужаков таким же злым штормовым ветром, словно предупреждая — не будет вам здесь удачи, убирайтесь, откуда пришли.

И вправду, сказочные берега империи на деле оказались не такой уж легкой добычей, как описывали скальды в своих балладах. Богатые города окружали каменные стены, а в маленьких прибрежных поселках люди разбегались, лишь завидев их полосатый парус. Добыча была совсем скудной, и они рыскали по побережью в поисках поживы, скрываясь от преследующих их имперских либурн. Длинные боевые корабли туринцев не уступали драккару в скорости, а бронированная пехота на палубе сулила только большие неприятности.

Несмотря на затянувшуюся полосу невезения, Ролл решил остаться в южном море до весны, надеясь своим упорством разорвать цепь неудач. Он двинулся еще южнее, рассчитывая, что чем дальше от опасной границы с варварским миром, тем беспечнее будут становится туринцы и менее укрепленными города. К самому концу зимы, когда дружина уже начала ворчать в открытую, они наткнулись на то, что так долго искали. В закрытой бухте лежал небольшой городок, привлекающий видом богатых особняков и сверкающей меди на крыше храма. Полуразрушенная в некоторых местах стена демонстрировала беспечность горожан, а гарнизон крепости руголандцев не пугал. Сотня голодных озлобленных рубак готовы были броситься на хоть вдесятеро превосходящего врага, лишь бы закончить поход славной битвой и богатой добычей. Возвращаться с пустыми руками им уж очень не хотелось. Это не считалось позором, но и героических песен о таком тоже не слагали. Свои, конечно, корить не будут, но зато будут тихо посмеиваться над неудачниками и с ноткой снисхождения вспоминать зимними ночами: «Помните тех глупцов, что ходили к южному морю и вернулись не солоно хлебавши?»

Ролл решил ударить с восходом солнца, нагло заплыть прямо в бухту и, пользуясь суматохой, захватить город. План удался на все сто. Едва руголандский корабль вошел в залив, как горожан охватила паника. Сопротивления почти не было, едва держащиеся на петлях ворота вылетели с одного удара, а дальше уже пошла откровенная резня. Опьяневшая от крови дружина творила полное непотребство, убивая направо и налево и хватая все ценное, что подвернется под руку. Фарлан вспомнил, как они с Лавой ворвались в какой-то дом. Трое мужчин сгрудились во дворе перед дверью, по всей видимости, отец с сыновьями. У защитников тряслись руки, и тяжелые мечи висели в них, как гири, в глазах застыл ужас и непонимание. Разгоряченный Фарлан сходу рубанул выскочившего вперед отца, выверенный удар с легкостью пробил защиту и обрушился на голову туринцу. Рядом уже был не Лава, а Большой Уго. Разбросав горе-вояк как тряпичные куклы, тот не задумываясь добил молящих о пощаде парней и бросился к входной двери. Дом оказался богатым: серебряная посуда, бронза, дорогая одежда, но Уго, словно ведомый чужим страхом, бежал дальше. Влетев на второй этаж и распахнув дверь ударом ноги, он остановился и довольно осклабился. В дальнем углу комнаты, закрыв собой двух малышей, стояла совсем юная девушка. Черный волосы разметались по лицу, а в глазах застыла мольба и отчаяние.

Расплывшись в сальной усмешке, руголандец отстегнул пояс с мечом и двинулся вперед, растопырив руки на тот случай, если девчонка захочет убежать, но та и не думала спасаться. Отступая перед чудовищем, она заслоняла своим телом двух малолетних братьев, плачущих у ее ног.

Фарлан, прислонившись к косяку, прикрыл глаза. Он знал, что ждет этих детей: Уго и в мирной жизни был не подарок, а в бою вообще становился зверем. Детей он прикончит, чтобы не вопили, девушку изнасилует, а потом убьет. Может, и наоборот — так ему тоже нравилось. Угар боя в голове венда утих, и в таком состоянии все воспринималось уже иначе — пакостно и мерзко. Он развернулся, чтобы уйти, и вдруг наткнулся на Лаву: тот стоял и смотрел на девчонку, на детей, на огромную спину Уго, и в глазах друга Фарлан увидел пустоту. Тот сейчас был не здесь — в этот момент он был в далеком детстве, в маленькой вендской хижине, где сестра так же закрывала его собой. В следующий миг Лава метнулся вперед, и его юношеская фигура тараном снесла громоздкую тушу Уго.

Взревев бешеным быком, Уго вскочил на ноги и заозирался, не сразу поняв, что случилось. Когда он осознал, что венд встал между ним и добычей, то даже не поверил. Никто не может помешать руголандцу взять полученное в бою — это святое, это непреложное правило! Даже конунг не может позволить себе такого, а тут кто — какой-то безродный венд! За такое можно убить, и никто, никто во всем Руголанде не осудит.

Зло оскалившись, Уго шагнул вперед.

— Голыми руками задушу, щенок!

Лава лишь жестче стиснул зубы. Огромная лапища, сжатая в кулак, с размахом полетела ему в голову. Присев, венд ушел от удара, и, как неваляшка, вновь возник перед налитыми кровью глазами Уго. Зарычав, тот повторил удар, и вновь всесокрушающая сила пролетела впустую.

Руголандец бросил взгляд на пол в поисках меча и не нашел его на том месте, где оставил. Еще когда все только началось, Фарлан инстинктивно выпихнул ножны с мечом за дверь. Уго мотнул головой, словно не веря своим глазам, но искать было некогда.

— Нет так нет — все равно прибью! — Заскрипев зубами, он вновь бросился в атаку.

Мощные ручищи сомкнулись над парнем, казалось, сейчас они сгребут это маленькое тело, сомнут, изувечат, но Лава, как змей, в последний момент вдруг вывернулся из тисков и скользнул за спину Уго. Мелькнувшая в его руках петля тонкой бечевы впилась в бычью шею руголандца. Захрипев, тот попытался втиснуть пальцы под удавку и, не добившись успеха, попробовал сбросить засевшего на спине венда, но тот висел как приклеенный, с каждой секундой затягивая петлю все туже и туже. Руголандец, зарычав, бросился спиной на стену, стремясь раздавить венда. Раз, другой, третий, и с каждым разом удар становился все слабее, а движения все медленней. Наконец, забулькав, Уго обессилено упал на колени, его выпученные глаза закатились, и тело безжизненно стало валиться на бок. В этот момент Лава сбросил удавку, давая шанс руголандцу остаться в мире живых. Перешагнув через лежащую у его ног тушу, он поднял взгляд на сжавшуюся в углу троицу.

— Уходите! — В голове Фарлана слова друга прозвучали, словно это было вчера — его глаза, его голос, — когда он обернулся к нему: — Ты же не будешь им мешать, Фарлан?

Он тогда просто молча посторонился, давая девчонке с братьями выскользнуть из комнаты. Пусть уходят — может, им повезет и они выскользнут из города или спрячутся понадежней. На детей ему было наплевать, в тот момент он был поражен другим — одолеть Уго без оружия, с одной лишь веревкой в руках! Да человек ли вообще его друг?

Уго очухался. Пожалел его Лава, а зря. Придушил бы до конца, глядишь, все закончилось бы тихо-мирно. Ну погиб Уго, бывает. Ну странно, и что? Свидетелей ведь не было, мало ли что могло случиться. А так Уго оклемался и пришел к Роллу требовать справедливости. Все подивились, поначалу даже не поверили. Одолеть Большого Уго в рукопашной — дело неслыханное. Лава ничего отрицать не стал, подтвердил, что все так и было, но при этом заявил, что виноватым себя не считает и если бы все повторилось, то поступил бы также.

Подобного случая в практике Руголанда давно не встречалось, и Ролл поначалу задумался. С одной стороны, грубейшее нарушение закона — если такое спустить, то потом и другие из-за добычи передерутся. По обычаю, такой проступок карается смертью. Но с другой, этот парень их всех от верной погибели спас, а руголандцы такого не забывают. К тому же добыча была богатая, не хотелось ему в такой день гневить богов сомнительной казнью. Взял он тогда тот самый меч, что когда-то сам вручил Лаве, вложил его опять тому в руки и сказал, глядя на собравшуюся дружину:

— Проступок тяжелый, и кому другому я бы не спустил, но за добро у нас принято отвечать добром. Так что ступай, Лава Быстрый, на все четыре стороны и считай, что мы с тобой квиты. И учти, на пути мне больше не попадайся — два раза я таким добрым не бываю!

Фарлан тяжело вздохнул. Вспомнилось, как прощался он с другом и, глядя на удаляющуюся спину, думал: «Что с ним будет? Выживет ли он в одиночку в чужой земле?»

Глава 5

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Остров Винсби

Вольный город Винсби когда-то был маленькой рыбацкой деревушкой. Все изменилось в тот момент, когда воины Руголанда отправились по миру в поисках бессмертия и славы. Южные берега не ждали напасти с севера. Занятые грызней между собой, городища герулов, вендов и фаргов становились легкой добычей. В хольмы потекло богатство. Но вот беда: нужна одежда, зерно и оружие, а сундуки забиты серебром, дорогой посудой и украшениями! Что делать? В таком деле долго ждать помощи не пришлось. Не успели оглянуться, а на острове Винсби, в одноименной деревушке уже появились первые скупщики. Так и пошло. Нейтральная территория, всем удобно. В момент вырос город, крепостная стена, ратуша, и конечно же, банки. Теперь два раза в год Винсби становился главной торговой точкой Холодного моря. Слава о ярмарках Винсби перешагнула границы Руголанда. Кого здесь только теперь не бывало: купцы со всего света и даже из далекой империи, банкиры крупнейших домов, авантюристы и ворье всех мастей. Но только два раза в год. Все остальное время это был маленький захолустный городишко, очень хорошо укрепленный, но скучный и унылый.

Если идти к городу из глубины острова, то первым открывался вид на фьорд Винсби и городские башни. Затем уже показывался весь город, стены и круглая долина в кольце невысоких холмов, которая в дни ярмарок заполнялась палатками, шатрами, загонами для скота и гулом тысяч людей.

Фарлан вышел из-за поворота и, ошарашенный, остановился. Перед ним предстала городская бухта. Смотреть было не на что — гавань была пуста. Ни одной мачты. У него пересохло в горле настолько, что даже выругаться не было сил. Где корабли? Последний раз он был здесь год назад, на весенней ярмарке, и судов было столько, что плюнуть некуда.

Сзади раздался не менее удивленный голос Ольгерда:

— Где ладьи, Черный?

Теребя отросшую за эти дни бороду, венд ошарашенно пробормотал:

— Хотел бы я сам знать.

Первоначальный план был прост. Выйти к бухте, найти корабль, идущий в Хельсвик, и договориться с хозяином. До этого момента все было просто, а вот что делать сейчас? На грани отчаяния Фарлан опустился на камень. Неужели все напрасно? Три дня бега по горным тропам. Переправа на остров. Уже, казалось, все получилось — и тут такое!

Ольгерд нерешительно тронул старшего за плечо:

— Пойдем поговорим с рыбаками. Вон их лодки лежат на берегу.

Фарлан только разочарованно отмахнулся:

— Рыбацкие лодки нам не помогут!

— Как хочешь, а я схожу, поговорю с людьми.

Юноша сгрузил свою поклажу у ног венда и неспешно двинулся в сторону ветхих лачуг на самой границе песчаной губы.

Старый рыбак сидел прямо на песке и чинил развешенные сети. Рядом у шалаша грязный до невозможности ребенок возился с собакой. Почуяв незнакомца, барбос оставил игрища и бросился выполнять свою основную работу.

Не обращая внимания на рычащего стража, Ольгерд подошел к старику. Злобная псина бегала вокруг и заливалась обиженным лаем. Близко она уже не подходила — предыдущая попытка тяпнуть незнакомца за ногу болезненно отзывалась в ребрах.

Поприветствовав хозяина, Ольгерд обвел взглядом гладь бухты:

— А что, добрый человек, у вас всегда тут так пусто?

Старик поднял глаза на юношу:

— Почему — всегда? Недавно еще всё бурлило! Опоздал ты, милок, недели три как все разъехались.

Поймав взгляд рыбака, Ольгерд цепко посмотрел тому прямо в глаза:

— Все? Может, остался кто?

Старец недоуменно уставился на незнакомца:

— А, вон ты о чем! — он закивал головой. — Туринца этого толстого, что ли, ищешь?

Ольгерд ничего не понял, но на всякий случай решил согласиться:

— Да, туринца. А что с ним?

Рыбак пожал плечами:

— Не знаю. С людьми, берущими вендов в охрану, все может случиться.

Теперь пришел черед Ольгерда удивляться:

— Чем венды тебе, отец, не угодили?

— Заполошные они очень! — Старик тяжело вздохнул. — Повздорили они тут с вашими, с Руголанда. Ярмарка уже закончилась, все домой собирались. Праздновали, значит, окончание! Не знаю, из-за чего началось, но ваши схватились с вендами. Ваших тут много, но они все-равно за ножи схватились, а это не по закону.

Чувствуя, что такими темпами они доберутся до сути не скоро, Ольгерд начал терять терпение:

— Отец, и что? Не тяни!

Старый рыбак укоризненно посмотрел на парня:

— Такие же, как и ты прям, горячие больно!

Сделав еще одну продолжительную паузу, старик продолжил:

— Ваших понабежало много, а венды собрались здесь, у своего корабля. Дрались жестко, без жалости, но вендов мало — похватали они своих раненых и утекли в город. Тут ваши расстроились — в городе драться нельзя, а душа требует!

Старик опять замолк и занялся сетью.

— Старый, так чем кончилось-то? — Ольгерд еще не понимал, но что-то его заинтересовало в этой истории.

— Чем, чем… Порубили они корабль. — Рыбак уставился на непонятливого чужака. — Расстроились, что венды сбежали, и топорами своими огромными порубили корабль.

Дальше из рассказа старика выходило, что руголандцы, выместив злобу на корабле, разошлись по своим ладьям. Правда, скоро очухались, и вожди их, осмотрев огромные дыры в бортах туринского корабля, решили спешно свалить. Утром туринский купец, увидев разгром, впал в ступор. Руголандцы сбежали. Венды клялись, что ни в чем не виноваты. Долго судили и рядили. Наконец город взял часть вины на себя и разрешил купцу затащить корабль в городской док бесплатно, но с условием, что ремонт тот оплатит из своего кармана. На этом Ольгерд прекратил слушать. Главное он узнал: в городе есть корабль!

Глава 6

Маленькая комнатка в гостевом доме города Винсби — это все, что Нуклеос Парастидис мог позволить себе сейчас. Все умыли руки, свалив на него убытки за поврежденный корабль. Магистрат категорически отказался компенсировать потери, заявив, что мы, мол, отвечаем за порядок в городе, а то, что твои люди по пьяни разодрались с руголандцами, — это уже твои проблемы. Примерно такой же смысл вложил в свою речь и глава купеческой гильдии. Нуклеос был человек бывалый, взращенный бюрократической машиной империи, он не стал спорить и требовать, а пошел другим путем. Поговорил там, пошептался здесь, и вот за небольшую плату его корабль поставили в городской док. Казалось бы, дело сделано, но все оказалось не так просто. Ярмарка закончилась, и до весны наступил мертвый сезон. Город покинули не только купцы, но и рабочие. Нет кораблей — нет работы, и корабельные плотники разъехались по другим местам. Нуклеос скрипел зубами от злости, но ничего поделать не мог. Мысли о том, что придется торчать в этой дыре до весны и во что ему это обойдется, приводили его в бешенство. И еще было страшно. Очень страшно!

Нуклеос помнил тот вечер. Ночная Саргоса. Он с веселой и уже поднабравшейся компанией завернул в свой большой городской дом. Пьяная орда друзей, жриц любви, случайных и совершенно непонятно откуда взявшихся людей. Все они ввалились в парадные двери, и тут же громкий гомон, звон разбитой посуды и пьяный хохот заполнили своды дворца Парастидисов.

Две гетеры затащили его в спальню. Он плохо стоял на ногах и кружилась голова, но шестое чувство забило тревогу, в комнате был кто-то еще. Когда разгорелись свечи, в дальнем углу комнаты высветилась фигура в надвинутом капюшоне.

— Отпусти девушек. Нам надо поговорить.

Голос человека в рясе он узнал сразу и мгновенно протрезвел. Вытолкав шлюх и захлопнув дверь, он прижался к ней спиной.

— Вы с ума сошли! Если вас кто-нибудь здесь увидит, мне конец!

Не шевелясь, фигура в кресле произнесла жестко и спокойно:

— Трудные времена требуют сложных решений. Пришло время возвращать долги, Парастидис!

— Я никогда не отказывался!

Банкира трясло — человек в рясе наводил на него животный ужас. Конечно, он узнал незваного гостя — это был Эрторий Данациус, глава верховного совета братства Астарты. Человек, проклятый церковью. Человек, за один разговор с которым Трибунал не только сожжет дом и его самого, но всю семью до седьмого колена.

Эрторий встал и прошелся по комнате:

— Не дрожи ты так, это неприятно! Я не пью кровь и не ем детей на завтрак.

— Я постараюсь.

Нуклеос, как смог, взял себя в руки, а Данациус остановился и повернулся к нему лицом.

— Ты много раз помогал нам, мы помним и ценим твою поддержку. Может быть, поэтому здесь именно я. Приоткрою тебе завесу будущего: очень скоро мир ждут большие перемены. И сейчас ты еще можешь выбрать, с кем ты — с теми, кто канет в небытие, или с победителями, с теми, кто будет править новым светлым миром?

Парастидис был купцом от бога, он моментально уловил момент, когда с ним начали торговаться, и, успокоившись, тут же включился:

— Когда сам глава братства делает такие предложения, я даже боюсь подумать, о какой сумме идет речь?

Гость улыбнулся, и в его голосе послышалась насмешка:

— Банкир есть банкир! Но ты прав — братству нужны деньги.

Эти слова совсем успокоили хозяина дома. Деньги — его стихия. В голове сразу пронеслась мысль: то, что просят деньги — это хорошо, а вот то, что пришел сам Данациус — это плохо, это очень плохо!

— Сколько? Сколько нужно братству?

Нуклеос изобразил само внимание, и Эрторий, не отрывая тяжелого взгляда от его глаз, произнес:

— Десять талантов сейчас и в два раза больше весной. Золотом!

От этих слов ноги подкосились, и банкир опустился на скамью у входа.

— Вы ничего не перепутали? Я не казначей императора. — Он утер пот со лба. — Откуда у простого купца такие деньги?

— Займи! Дом Парастидиса уважают. — Голос Эртория звучал так обыденно, как будто он говорил о чем-то давно решенном. Это даже возмутило Нуклеоса тогда.

— Допустим, десять талантов можно найти в Саргосе, но как только они узнают, что мне нужны такие деньги, проценты вырастут до небес.

Данациус резко оборвал эмоциональную речь Парастидиса:

— Бери под любые проценты! Я уже говорил — скоро это станет неважно.

— Вам легко говорить — не вы же будете отдавать! — Нуклеос позволил себе огрызнуться. — И вообще, что это значит — «мир изменится»?

Тогда Эрторий подошел вплотную, и его глаза прожгли огнем.

— Нуклеос Парастидис, твоя задача — достать деньги. Отдавать не придется, даю тебе свое слово.

И вот он здесь, на далеком севере. Идея пришла не сразу. Поначалу он голову сломал, как найти такие огромные деньги меньше, чем за год. Первая мысль была о Царском Городе — там крутятся суммы в десять раз больше. Мысль хорошая, но пришлось ее отбросить. Потребуют такие гарантии, что отдавать придется, что бы ни говорил Данациус. Пришлось поделиться головной болью со своим секретарем Дагоном. Он-то и подсказал решение. Собрать крупную партию зерна и отправиться на север в Винсби. Выгодная продажа уже даст часть денег, а остальное можно будет взять у местных банкиров под будущую поставку и гарантии банков Саргосы. Идея ему понравилась. Если все пойдет хорошо, то можно будет и вернуть кредит. Хлебная торговля с севером — это ведь золотое дно! Если же нет, то тогда пусть вступает в игру братство Астарты.

Братство Астарты. При одном упоминании о нем Парастидиса охватывала дрожь и накатывались воспоминания. Он сам, своими руками взвалил на себя этот груз. Это случилось очень давно. Тогда он был молодым, горячим и, что самое невероятное, влюбленным. Никто сегодня бы не поверил, что такой прожженный циник и прагматик может быть влюбленным и совершать безумные поступки. Он — наследник состояния Парастидисов, она — обычная крестьянская девушка. Он встретил ее на рынке, и она одним взглядом похитила его сердце. Они встречались тайно, ни его родители, ни ее не одобрили бы этот выбор. Это было настоящее затмение, он не видел и не слышал ничего, кроме нее, пока не разразилась катастрофа. Кто-то донес Трибуналу на ее семью. Обычная соседская зависть, но, к несчастью, семья девушки была зажиточной и владела землей, которая приглянулась кому-то из местных магистратов. Маховик завертелся! Попасть в подвалы Трибунала легко, выйти оттуда невозможно. Нуклеос умолял отца, подключил всех своих друзей. Бесполезно! Всей мощи имени Парастидисов не хватало даже на то, чтобы приостановить дело. Все становилось только хуже. Ее признали колдуньей, теперь даже просить за нее никто не решался. Вот тогда-то и появилось братство.

Как-то на улице совершенно незнакомый человек спросил его:

— Что ты готов отдать за свою девушку?

Тогда он ответил не задумываясь:

— Всё!

Его попросили подумать и спросили снова, и он повторил то же самое. Сейчас ему грустно и странно вспоминать себя тогдашнего. Ведь он совсем не знал ее. Всего лишь несколько свиданий. Они даже не спали ни разу, а он сказал: «Всё!».

Ему привезли ее на простой деревенской телеге, прикрытой грубой дерюгой. Она умирала! Братство, как обещало, вырвало ее из лап Трибунала, но полгода, проведенные в застенках, сломали юную девушку. Он выхаживал ее как мог, созвал лучших врачей, сутками не отходил от ее постели, но спасти не сумел. Изувеченная пытками, она не хотела жить и умерла, пробыв на свободе всего несколько дней. Она умерла, а он остался отдавать долги. Тогда у него хотя бы была ненависть, а сейчас нет даже той. Осталась только связь с братством, и эту пуповину не разорвать никогда, во всяком случае, не в этой жизни.

Парастидис залил в себя целый бокал вина. Он не чувствовал вкуса и не пьянел. Мысли роились в голове, не находя решений. Ведь все было хорошо до самого последнего дня. Будь неладны эти венды! Говорил Дагону не нанимать вендов, но он же все знает, он же самый умный! С другой стороны, кого он еще мог нанять в землях вендов? Нуклеос метался по комнате, как раненый зверь. Состояние безвыходности изводило его. Он добыл деньги — вот они, здесь, в золоте и векселях. Но как доставить их в Саргосу? Если не уйти в ближайшие недели, то придется зимовать. Реки в землях вендов замерзнут, а переправлять такое количество золота сушей… Проще самому себя зарезать. Про то, что будет, если он не привезет деньги братству в срок, даже подумать было страшно.

В дверь постучали. Парастидис запустил в дверь кубком и заорал:

— Пошли все к черту!

Проигнорировав отборную ругань купца, дверь все-таки приоткрыли, и в щель просунулся нос, а затем и вся голова Дагона.

— Тут человек хочет с вами поговорить.

— Забирай своего человека, и валите оба в…

Нуклеос зашарил рукой по столу в поисках того, чем бы еще запустить в ненавистную морду, но Дагона это не испугало. Если бы его так легко можно было сбить с толку, то он не был бы правой рукой Парастидиса вот уже целых пятнадцать лет. Дагон продолжал излучать невозмутимость:

— Мы, конечно, можем уйти. — Голова секретаря по-прежнему торчала в дверной щели. — Даже туда, куда вы нас послали, но тогда вам точно придется сидеть здесь до весны.

Нуклеос встрепенулся:

— Стой! — Ему не хотелось сдаваться так быстро, но этот тон своего помощника он знал — значит, действительно, что-то дельное. Поэтому он тут же сел и рявкнул на приоткрытую дверь: — Хорошо, тащи сюда своего человека!

Вошли двое. Дагон, приглаживающий свои длинные прямые волосы, и венд. Купец только-только настроившийся на позитивный лад, тут же взъярился вновь:

— Ты что, опять венда притащил⁈ Мало мне бед от тех, что ты уже нанял, так ты решил добавить⁈

Дагон терпеливо перебирал пальцами, ожидая, когда хозяин выдохнется. Дождавшись, он начал говорить, стараясь не смотреть в бешеные глаза Парастидиса:

— Это Фарлан.

Нуклеос не унимался:

— Да хоть Митра Огнерожденный!

Дагон тут же нырнул обратно за дверь и выглянул в коридор. Никого!

— Мой господин, поаккуратней бы надо! Мы, конечно, не в империи, но богохульство — оно и на краю света богохульство. — Секретарь укоризненно взглянул на купца и, удовлетворившись этим, продолжил. — Так вот, у господина Фарлана есть что сказать.

Дагон пропустил венда вперед, и тот уверенно взглянул Парастидису прямо в глаза:

— Я могу починить ваш корабль.

Купец недоверчиво хмыкнул:

— Да ну!

Разведя руками, Фарлан изобразил разочарование:

— Конечно, если вам это интересно. Но если нет…

Он развернулся к двери, но крик купца не дал ему сделать шаг:

— Подожди! Ишь, какие мы обидчивые!

Нуклеос заинтересовался, но радоваться не торопился: чувствовал — есть подвох.

— Сколько же ты хочешь за работу?

Венд хитро прищурился:

— Денег не возьму! Я починю корабль, а вы отвезете меня с напарником в Хельсвик.

Купец бросил взгляд на своего помощника:

— Где этот Хельсвик? Далеко?

Дагон ни на секунду не задумался — он уже все просчитал:

— Пока дует юго-западный ветер, три-четыре дня, не больше.

Голова Парастидиса работала совсем в другом направлении, и он уже прикидывал, как бы кинуть незнакомца, а пока спрашивал, расставляя все точки:

— Сколько времени займет ремонт?

— Отдадите мне свою команду в помощь — думаю, за неделю справимся.

Дагон тут же засомневался:

— Венды не согласятся! Воины за мужицкую работу не возьмутся, да и не умеют они, поди.

В ответ Фарлан насупился:

— Это другой вопрос, и с ним я сам разберусь. Главное — вы отвезете нас в Хельсвик?

Парастидис вскочил со стула, глаза его радостно заискрились:

— Хорошо, Хельсвик так Хельсвик! По рукам!

Нуклеос протянул ладонь, уже прокручивая в голове варианты. Корабль починит, а там посмотрим. Плыть в какой-то там Хельсвик ему совсем не хотелось.

Фарлан пожал протянутую руку, ухмыляясь в усы:

— Еще вот что! — Могучая ладонь венда крепко сжала пухлую ладошку купца. — Твоя вендская дружина будет гарантом нашего дружеского соглашения. Ты ведь не против?

Парастидис в момент скривился:

— Моя дружина?

— Да! Объявим ей все как есть, — венд улыбнулся своей самой простодушной улыбкой. — Так, мол, и так, вы все слышали, и честью своей подтверждаете.

Губы туринского купца сжались в нитку. Нуклеос смотрел на излучающего простодушие и искренность венда. Вот ведь морда хитрая! Теперь придется тащиться к черту на рога, в этот забытый богом Хельсвик. Да и ладно, лишь бы вырваться отсюда!

Глава 7

Венды расположились на первом этаже местного трактира, заняв практически весь зал. Почти у каждого на теле красовались синяки и порезы, а кое у кого были раны и посерьезнее, ведь под конец свары с руголандцами в ход пошли уже не только кулаки и колья. В зале, к неудовольствию хозяина, никого, кроме них, не было, поскольку все местные в округе знали, кто оккупировал кабак, и предпочитали судьбу не дразнить. Раздраженные венды только и ждали повода на ком-нибудь отыграться.

Фарлан и Ольгерд вошли в распахнутую дверь трактира, и в нос сразу же ударил крепкий запах давно не мытых мужских тел, кислого пива и жареного мяса. После яркого солнца ощущение было такое, словно они попали в мрачное подземелье с низким прокопченным потолком и черными балками, под которыми нужно было склонять голову.

Привыкнув к темноте помещения, Фарлан осмотрелся. В центре зала сидел скальд и речитативом читал одну из длинных баллад о конунге Олафе, а венды с угрюмыми лицами слушали заунывную песню. Все они были уже изрядно пьяны, и песни о победах руголандского конунга никак не могли улучшить их мрачного настроения.

Ольгерд нагнулся к уху старшего друга:

— Как ты собираешься подбить эту банду на работу?

Фарлан укоризненно посмотрел на юношу:

— Где видишь банду? Это дружина, настоящие воины, просто сейчас они слегка расстроены несправедливостью судьбы.

Фарлан прошел в центр зала, подошел к старцу и осторожно тронул того за плечо. Скальд остановил свою речь, а венды глухо и угрожающе зароптали.

Фарлан улыбнулся всем во всю ширь рта и, нагнувшись, прошептал сказителю на ухо:

— Отец, можно я попробую?

Старик равнодушно пожал плечами и показал рукой — мол, места рядом полно. Черный садиться не стал, а, стоя во весь рост, начал свой рассказ. Он говорил не так распевно, как скальд, не так монотонно и однообразно, иногда даже прерываясь, но вновь собираясь с мыслями и продолжая. Выдерживая ритм былинного сказителя, он рассказывал о вендах. Как подрядились они сидеть на веслах и охранять имперского купца, как плыли по рекам, по холодному морю, как достигли богатого города, но напали на них инородцы.

Фарлан вошел в раж и нес уже, как по писаному. Тишина в зале стояла такая, словно венды перестали дышать, а к моменту про инородцев абсолютная тишина, как будто еще сгустилась, и в зале стало пронзительно тихо — венды ждали позора. Вот сейчас скальд расскажет, как бежали они от руголандцев, как бесславно искали спасения за городскими стенами. Они слушали дальше и не понимали: вроде бы он говорит все как было, но выходит по-другому. Скальд врать не может — за такое и казнить могут, — но у него получается, что не было никакого позора. Даже более того — дрались они, как герои, а в город ушли, дабы корабль спасти от буйных руголандцев. Не было у них иного выхода, иначе инородцев тьма тьмущая разломала бы галеру купеческую. Не могли по-другому поступить, ибо честью клялись имущество купца охранять. Концовка у сказания совсем сказочная получилась. Нашли будто дружинники мастера, сами встали всем миром ему в помощь и починили галеру, а затем отвезли мастера в Хельсвик, поскольку оттуда мастер был родом, и домой отправились.

Фарлан закончил свое сказание и утер пот со лба, подумав: «Вот вроде бы не яму копал, а весь мокрый!» Не каждый день он перед публикой выступал, а особенно, перед такой. Действительно, публика подобралась мрачноватая. Венды сидели молча, косясь на своего вождя. Здоровенный детина с набухшей от крови повязкой на левом боку встал и подошел к Фарлану. Недобрый, изучающий взгляд уставился прямо в глаза Черному.

— Венд?

— Венд.

— То, о чем поешь, сам видел или с чужих слов?

— Местные рассказали, все как было. — Фарлан был абсолютно серьезен. Ни капли иронии.

Вождь еще мгновение буравил его взглядом, потом развернулся и сделал шаг назад. Венды повскакивали с мест, и грозный гул загулял по залу. Старшой, не обращая внимания на дружину, сделал еще шаг, сгреб со стола жбан пива и вдруг протянул его Фарлану.

— Я Аргун Щука! Хорошая быль, и сказываешь красиво!

Настроение в кабаке тут же поменялось. Все радостно загомонили. На этот раз более искренне, поскольку новая трактовка событий всем понравилась. Более того, они уже сами верили, что именно так все и было. Венды были счастливы, прямо гора с плеч упала. Бегство с поле боя, позор несмываемый — а выходит, и не бегство вовсе, а маневр. Все подходили к новому скальду, подносили пиво, хлопали по плечу и просили повторить. Фарлан успел прочитать свою балладу еще раза три или четыре, теперь уже под неоднократно прерывающие его восторженные крики. Он был бы рад рассказать им еще раз, но умение связно говорить покинуло его, растворившись в безмерном количестве выпитого пива.

Проснулись они все в том же кабаке и в том же составе. Фарлан поднялся с лавки, голова гудела. «Пиво у них дрянное», — подумал венд, подходя к бочке с водой. Зачерпнув полный ковш, он вылил себе на голову. Холодная ключевая вода немного взбодрила. Второй и третий ковш Черный залил уже себе в глотку. Живот надулся и забурлил, но облегчение не наступило, и он выругался в сердцах:

— Черт бы побрал ваше пиво!

Хотелось залечь обратно на лавку, но он собрался и вылил себе на голову еще один ковш. Голова варила плохо, но одна мысль не отпускала — нельзя терять время, надо брать их, пока тепленькие! Фарлан повернул голову и нашел взглядом старшего ватаги — тот сидел за столом, широко расставив локти и сжав голову руками.

Кинув серебряную монету на стойку, Фарлан подсел к Аргуну. Хозяин немедля принес кувшин с пивом, и Щука тут же припал к живительной влаге. Высосав половину, он громко рыгнул и уставился на Фарлана:

— А, скальд! Молодец, хорошо говорил!

Допив кувшин, старшой хлопнул пустой посудиной по столу, показывая хозяину, чтобы принес еще.

Фарлан продолжал молча разглядывать довольную рожу Аргуна. К ним стали подсаживаться другие венды, и Черный заказал еще пива. Все повеселели.

— А что, скальд, спой еще раз! — Щука хлопнул по столу ладонью. — Уж больно складно у тебя выходит. Любо!

— Любо! Любо!

Вслед за вождем вся ватага радостно загомонила, но Черный изобразил кислую мину:

— Я бы рассказал еще раз, так ведь вы не слушаете!

Аргун сразу набычился:

— Как это? Ты, скальд, зря-то не обижай добрых людей!

— Я и не обижаю. — Фарлан преобразился, словно вырос над всеми. — Песня скальда — это не слова человека, а отпечаток судьбы! Послание богов! Поэтому скальд соврать не может. Если в песне поется, что храбрые венды спасли корабль туринца, значит, так и было. Если поется в последней висе, что отремонтировали они галеру купца, значит, так должно и быть. Иначе вся песнь неправда, и я должен голову свою положить под топор палача.

Гомон затих. Процесс осмысления наложился на глубокое похмелье и проступил в бессмысленном выражении лиц большинства присутствующих. Наконец Щука нарушил тишину:

— Эка ты загнул! Мы тебе кто? Мы мужицкого ремесла не знаем. — Он обвел взглядом всю ватагу. — Так ведь, братья?

— Это да… — неуверенно согласился кто-то.

Но его тут же поправили:

— С другой стороны — галера не изба…

Все это добавило сомнений и растерянности. Никому из дружины не хотелось расставаться с героической былиной, с которой они уже успели сродниться.

— Была бы наша ладья, так и разговору бы не было, — выразил общую мысль Аргун. — Галера-то туринская, строена не по-нашему. Как мы с ней?

Дождавшись наконец нужного результата, Черный для убедительности ткнул себя в грудь.

— А я для чего? Помогу! Ради такого дела как ни помочь! Знаю я ихнее дело корабельное. Только и вы мне пообещайте.

Все обрадовались. Проблема сказочным образом рассосалась — и с песней, и с кораблем. Общий гул одобряюще загомонил:

— Ишь, как все складно разложилось. Пообещаем! Чего хочешь?

Тут Фарлан встал и поклонился народу в пояс:

— Я сам-то, люди добрые, с Хельсвика буду. Если вы меня туда отвезете, буду премного благодарен!

Венды уважение оценили, заорали еще громче со всех сторон. Кричали, что мужик он хороший, хорошему человеку грех не помочь. Отвезут, мол, куда надо. Даже если туринец будет возражать, то не указ он им — все равно отвезут.

Старшой Щука встал, протянул руку:

— Ты, Фарлан, нас выручил, а венды добро помнят. Клянемся, галеру починим и в Хельсвик тебя доставим!

Никто уже не мог точно сказать, когда и чем Фарлан их выручил, да это было и неважно. Главное, человек хороший просит, надо уважить!

Воспользовавшись всеобщим подъемом, Черный вскочил и решительно направился к двери, призывая всех на ходу:

— Коли решили, так чего тянуть! Пошли посмотрим, чего там с галерой!

Венды дружно согласились и, похватав оружие и одежду, двинулись за ним к выходу.

Глава 8

Работа двигалась споро. Фарлан действительно дело знал и организатором оказался неплохим. Шел пятый день работ, оставалось совсем немного: проконопатить зашитые места, просмолить — и можно спускать на воду.

Сегодня с утра вокруг галеры собралось много народу. Парастидис бегал туда-сюда с сияющим лицом — он до последнего не мог поверить в свое спасение. Городской магистрат в полном составе тоже пришел взглянуть на работы. Эти, скорее, никак не могли решить — выгодно им такое развитие ситуации или нет. Помогать, мешать или постоять в стороне — в каждом варианте находились плюсы и минусы. Еще полгорода собралось просто почесать языком, поскольку день был воскресный и в Винсби никто, кроме вендов, не работал.

Все толпились вокруг вытащенной на стапель галеры, когда с башни раздался набат. Все ломанулись на стены поглазеть, что случилось, и венды, тоже не удержавшись, побежали за горожанами. С высоты стен зрителям открылся шикарный вид на бухту и на входящую в нее большую ладью.

Фарлану достаточно было одного взгляда, чтобы понять, и он, склонившись, шепнул на ухо Ольгерду:

— Ларсены! Чутка не успели, еще бы пару дней…

Рука Ольгерда легла на рукоять ножа, и в голосе зазвенело нервное напряжение:

— Что делать будем?

Почувствовав в этом вопросе безоглядное желание броситься в схватку, Черный приобнял юношу:

— Ты расслабься, парень! Главное, сразу за кинжал не хватайся: тут с умом надо, а то и не отомстим, и сами сгинем. Потерпи!

В толпе тоже опознали корабль и тут же доложили магистру городского совета:

— Ладья с Руголанда.

Известие неприятно удивило магистра, и Филиппо Ганьери повернулся к коменданту гарнизона:

— В такое время? Вам не кажется это странным?

Он продолжал молча смотреть на коменданта Торелли, пока не дождался ответа.

— Руголандцам доверять нельзя: вчера купцы, сегодня бандиты… — Уголки губ Торелли презрительно скривились. — Я бы поостерегся!

К Ганьери тут же вернулась его обычная рассудительность, и он утвердительно кивнул:

— Согласен! Закрывайте ворота и поднимайте гарнизон на стены!

К тому моменту, как ладья уткнулась носом в песок, ворота захлопнулись, а городские стены ощетинились копьями и стрелами.

Еще с берега заметив, что ворота закрыты и на стенах полно арбалетчиков, Дури Однорукий презрительно хмыкнул:

— Вы только взгляните, парни! Мы еще и шагу не сделали, а торгаши уже обделались!

Вся ватага ответила ему довольным гоготом и дружным усилием вытащила корабль на песок. Стоянка предполагалась не быстрая, и оставлять ладью на воде было опасно даже в закрытой бухте.

Закончив с кораблем, Дури отобрал десяток бойцов и приказал всем снять броню, шлемы, оставить щиты, разрешив иметь при себе только мечи и ножи. Он уже понял: раз город закрылся, то всю дружину за стену точно не пустят и даже десяток в полном вооружении вызовет подозрение. Осмотрев хмурые лица своих людей, Однорукий криво ухмыльнулся: руголандец без оружия чувствует себя голым. Он еще раз окинул взглядом десяток и, молча кивнув, мол, за мной, двинулся в сторону города.

Руголандцы подошли к закрытым воротам, и Дури демонстративно забарабанил кулаком по дубовым доскам, пока из-за зубцов не высунулись головы в больших бархатных беретах.

Дури пришлось задрать голову, обращаясь к тем, кто смотрели на него с высоты башни.

— Давно ли славный город Винсби не пускает торговых гостей в свои стены?

Ганьери, кутаясь в меховой плащ от порывов пронизывающего ветра, прокричал вниз:

— Ярмарка давно закончилась. Какие дела у вас в городе?

Прием не блистал гостеприимством, и Однорукий состроил обиженную мину:

— В Руголанде всегда считали жителей Винсби своими друзьями. Обидно встречать такой прием!

— Прошу гордых воинов Руголанда не обижаться, но времена сейчас трудные. — Глава магистрата сбавил тон, но от главного вопроса все же не отказался. — Так что за дела у вас к городу?

Вопрос поставил Дури в тупик: он вдруг понял, что совершенно не готов к допросу. Закрытые ворота Винсби явились незапланированным препятствием и поставили его перед дилеммой. Если сказать правду, то вершить свой суд город ему не позволит. Любой человек за стенами — под защитой городского правосудия. Если же обращаться в городской суд, совсем не факт, что его решение будет в пользу Ларсенов. К тому же он, Дури, потеряет лицо, если лично не зарежет мальчишку. Да и вообще, неизвестно, прячутся ли беглецы в городе. В его голове роились одни вопросы, и приходилось решать на ходу.

В конце концов Однорукий сымпровизировал:

— Идем издалека, с севера. Хотим податься на службу к императору — говорят, платит он справно. Нам бы продуктами запастись, водой, да и передохнуть хорошо бы!

Теперь уже вниз закричал Торелли:

— Сколько у тебя бойцов? — А в сторону магистра добавил шепотом: — Не нравится он мне — уж больно болтлив для руголандца.

Дури прищурился на солнце, пытаясь разглядеть, с кем он разговаривает:

— С полсотни будет.

Лицо у Ганьери скривилось, словно он глотнул уксуса, и к воротам упало безапелляционное:

— Всех не пустим!

Затем магистр переглянулся с комендантом и, приняв приемлемое решение, высунулся снова:

— Ты и еще пятеро можете войти! Закупайтесь! Остальные пусть ночуют за стенами.

Дури на другое и не рассчитывал, но для вида расстроился:

— Нехорошо поступаете — мои люди не разбойники!

Торелли надоело торчать на ветру, и он совсем не дипломатично гаркнул, перекрикивая порыв:

— Или так, или убирайтесь!

Подумав, Дури решил не затягивать бесполезные переговоры и кивнул:

— Хорошо! Мы согласны: я и еще пятеро.

Собрав своих, он быстро перечислил тех, кто пойдет с ним, а остальным приказал возвращаться и разбить лагерь на берегу. В конечном итоге, подумал он, если Ольгерд в городе, то пяти бойцов будет достаточно.

Глава 9

Филиппо Ганьери спускался по каменным ступеням вниз. Он жутко не любил это место: даже в самый жаркий летний день здесь было сыро и холодно. Уроженец солнечной Истринии, Филиппо любил залитые солнцем холмы и зелень бесконечных виноградников. Здесь же каждый камень кричал о страданиях и боли, а в узких темных коридорах, казалось, совсем нечем было дышать. Ежесекундно хотелось вырваться из этого каменного мешка и бежать, бежать, крича во все горло, покуда хватит сил. Ганьери много бы заплатил, чтобы хоть раз выкинуть такое, но семья… Семья Ганьери смотрит на него, сам глава дома, его родной дядя Томазо Ганьери доверил ему этот пост. Он не может подвести. Он должен жить на этом забытом богом острове, в мире камней и одиноких сосен. Жить под вечно серым небом, рядом с морем цвета стали. Филиппо всякий раз, спускаясь сюда, впадал в подобное, жалостливое к себе настроение. Сегодня он еще не достиг пика самоуничижения, а уже спустился до самого низа, и стражник в цветах дома Ганьери начал греметь ключами и запорами. Отперев, он встал у стены, и Филиппо, приоткрыв дверь, вошел вовнутрь. Тяжелая, окованная металлом дверь захлопнулась за его спиной, и вновь загремели засовы.

Проводник висел, прикованный к стене толстыми цепями. Еще недавно это был молодой, полный жизни парень, а теперь он больше походил на высохшую мумию. Ганьери не был садистом, ему не доставляло радости мучить других людей. Приковывать проводника вынуждала необходимость. Только седьмой уровень позволял магистру братства Астарты входить в чужое тело без нанесения тому вреда. Томазо Ганьери носил пока лишь пятый уровень, да и то вряд ли заслуженно, поэтому его проводники быстро разрушались и во время сеанса вели себя неадекватно, а подчас и агрессивно. Сводом законов братства Астарты это категорически запрещалось — никто, кроме магистров седьмого уровня, не имел право осуществлять вхождение. Каждое использование другого человека в качестве проводника без его согласия рассматривалось высшим судом магистров и сурово наказывалось. Только самозащита могла служить оправданием, и тысячелетняя история братства знала вынесение смертных приговоров по таким делам. Сейчас, после долгой борьбы братства с империей, многое изменилось. Главный дом в Саргосе уже не мог все контролировать, а верховный суд магистров не собирался более десяти лет. Отделения во всех концах континента перестали понимать главные идеалы братства и стали практически самостоятельными. В Истринии, например, Томазо Ганьери подмял под себя братство Астарты и, по сути, поставил его на службу своему торговому дому. В других странах магистры вели свою игру, и чаще всего тоже в своих корыстных интересах. Всё, что еще скрепляло этих разных людей в один, пусть и номинальный союз, носило имя Эртория Данациуса. Его авторитет, его сила и тот ужас, который он внушал всем этим великанам мышиных царств.

Филиппо прошел и сел за грубо сколоченный деревянный стол. Жирная капля воды, сорвавшись с потолка, с противным звуком шлепнулась о стол. Ганьери сморщился и вытер обрызганные руки. Ничего не поделаешь, приходилось ждать — сам он здесь ничего не решал. За проводником постоянно следил хранитель. Он и сейчас был здесь: мрачный здоровенный мужик, тоже Ганьери, хоть и седьмая вода на киселе. Томазо предпочитал, чтобы тайна не выходила из круга семьи. Хранитель ухаживал за проводником, поскольку уже после первого сеанса крыша у человека прилично съезжала. Два, три вхождения, и он уже овощ, но пока еще пригодный для использования. Меняли проводника, только когда нервная система полностью отказывала и понять, что он говорит, становилось совершенно невозможно. Пока проводник функционировал, хранитель следил за ним, и когда тот начинал нервничать, закатывать глаза, пускать пену, это означало только одно — начинается вхождение.

Полутруп забился в цепях и задергал оковы с такой силой, что, казалось, неминуемо повредит себе руки. Голова упала на грудь и забилась в такт его рывков. Филиппо старался не смотреть в его сторону, но это было невозможно. Камера была очень маленькой, куда ни взглянешь — всюду безумное лицо с текущей изо рта слюной и мутно-белые, без зрачков, глаза. Страшное, нечеловеческое лицо мученика притягивало, и это было неприятно и пугающе. Наконец изувеченный человек поднял голову. Стеклянные глаза уставились куда-то чуть выше Ганьери. Рот приоткрылся. Послышался голос, больше похожий на завывание ветра в печной трубе:

— Купец… городе… Парастидис… Помоги ему! — Голос скрежетал, и смысл, скорее, можно было угадать, чем услышать. — Сам Данациус… до весны… в Саргосе…

Проводник замолчал, его голова снова упала на грудь. Сеанс закончился. Ганьери выдохнул с облегчением и сверился со своими ощущениями. Вроде бы понятно. Не все слова, не совсем точно, но общий смысл он уловил однозначно.

Эти несколько мгновений вымотали его до полного нервного истощения. Жуткое напряжение спадало, сменяясь ищущим выхода раздражением. Филиппо бросил злобный взгляд на хранителя:

— Проводника поменяй сегодня же! Сеанс прошел чудом, и возблагодари бога, если я понял все верно! Из-за твоего скопидомства чуть было не провалили все. Помни: что не так — ты сам будешь висеть на его месте!

Ганьери встал и направился к выходу. Постучал в дверь и дождался, пока стража, гремя засовами, откроет. Затем знакомым путем по коридору до следующей двери, где процедура, как всегда, повторилась с абсолютной точностью. Глава городского совета совершенно точно знал: до выхода еще сто сорок две ступени, два коридора, три двери. И так каждый заход в этот таинственный подвал. Столько предосторожностей и охраны выставлялось, потому что магистр братства пятого уровня Томазо Ганьери осуществлял переход только в эту камеру. Точнее, в конкретную точку в этой камере. Сознание магистра шло в эту точку и сжигало мозг любому человеку, который в ней находился.

Обычно переход осуществлялся либо в конкретного человека, которого магистр знал и хорошо представлял, либо в определенную досконально изученную им географическую точку. В первом случае он должен очень хорошо знать человека, во втором — место. Томазо Ганьери был недоучкой и выскочкой, он не имел права на переход, но делал это, пользуясь безнаказанностью момента. То, что он стоял во главе братства в Истринии, было роковой случайностью, как и обладание кристаллом проникновения. Магистр не мог полностью контролировать проводника, поэтому пользовался переходом сознания в пространство. Это было очень опасно в первую очередь для него самого. В случае отсутствия на месте проводника в момент перехода, сознание теряло ориентацию и могло не вернуться к инициатору. Если же проводник был мертв, то войти в него было можно, а вот выйти — уже нет. В обоих вариантах сеанс мог очень плохо закончиться для магистра, поэтому камера очень тщательно охранялась, и что в ней происходит, знали только два человека — Филиппо и хранитель. Оба были Ганьери, и обоих Томазо держал за горло.

Глава 10

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Истриния. Город Мальдо

Магистр Томазо Ганьери устало вытер лоб и недовольно поморщился. Только что закончилось вхождение, которое стало очередным тяжелым испытанием.

«Зачем я это делаю?» — в очередной раз мысленно спросил он себя и тяжело вздохнул.

Томазо немножечко кривил душой. Конечно же он знал зачем, и дело здесь вовсе не в просьбе Эртория, и не в братстве. Все дело в кристалле! Эта магическая штуковина многое давала, но и требовала немало. Она, словно живой организм, постоянно жаждала от своего владельца внимания. Вхождение было одной из форм такого общения, кристалл будто подпитывался энергией своего хозяина, и стоило оставить его хотя бы на день в одиночестве, как он давал о себе знать головной болью или навязчивыми образами. Эта ноша высасывала из Ганьери жизнь, но и без нее он уже не мог, не говоря о том, что вся его торговая «империя» держалась на той власти, что давал ему магический артефакт.

Возможно, будь у Томазо уровень повыше, связь с кристаллом была бы не так мучительна. Нет, он не был глуп, и это подтверждала сама жизнь, просто для следующего уровня нужен был другой склад ума, а может, другое состояние души, умение оторваться от земного, насущного и сиюминутного, а этого Томазо Ганьери не умел. Он был прагматиком с головы до пят еще с тех времен, когда он вместе с Эрторием Данациусом и Странником сидел на одной скамье школы Высшего Разума. Они были странными друзьями, этакая троица абсолютных противоположностей. Про Странника и говорить нечего, тот всегда был не от мира сего, даже имени его настоящего в школе никто не знал. Эрторий тоже был чудаком еще тем, его больше всего волновала мировая гармония, построение общества без насилия и государства. Общества, основанного на духовной свободе человечества. А он, Томазо, был единственным здравомыслящим человеком из них. Они трое были такими разными, но это не мешало им дружить и проводить много времени вместе, споря и пытаясь убедить друг друга в правильности только своей точки зрения.

Томазо вдруг вспомнил тот день, что стал роковым для их дружбы. Они еще совсем молодые, но Эрторий и Странник — уже магистры пятого уровня. В тот день их должны были избрать членами Высшего совета школы. Томазо втайне им жутко завидовал и не понимал тогда, почему им удается то, с чем никак не совладать ему, ведь он не глупее, а во многих науках успешнее их обоих. День начался с обычного, ничем не примечательного спора. Странник, подначивая Эртория, завел разговор, что ошибочно рассматривать весь остальной мир только как периферию империи.

— Она по-прежнему сильна, — он говорил, как обычно слегка растягивая слова, — но не вечна, как и все те государства, что расцветали и рушились до нее. У нас принято оперировать лишь теми силами, что нам известны, а как же весь остальной, неизвестный нам мир вокруг? Возьмем хоть север. Там зреет огромная сила! Сейчас варвары раздроблены на сотни племен и подперты границей империи, но стоит там появиться вождю, способному объединить их, и они прорвут наши кордоны с той же легкостью, с какой ледоход сметает речную плотину. Какую гармонию тогда ты сможешь предложить этим людям, жаждущим только убийства и грабежа?

Эрторий в свойственной ему манере ответил отрывистым безапелляционным тоном:

— У тебя неверный первоначальный посыл, Странник. Не варвары прорвутся к нам. А империя будет расширяться на север, неся диким народам гармонию и просвещение.

Странник иронично хмыкнул:

— Наивно, мой друг! Просвещение им понадобится только после того как они насытят свое голодное брюхо и набьют свои амбары награбленным в империи добром.

Эрторий не любил эту снисходительную манеру друга, поэтому продолжил излишне жестко:

— Ты мыслишь не как ученый, а как обычный имперский чиновник. Для чего тогда, по-твоему, существует школа Высшего разума? Не солдаты, а мы, ее адепты, должны нести варварам истинный свет Астарты, понимание ценности и уникальности человеческой жизни.

— А хотят ли они этого? — Лицо Странника напряглось, он тоже начал горячиться. — Ты их спросишь? Или уподобишься тем фанатичным приверженцам Огнерожденного, коих все больше и больше бродит по улицам наших городов? Они тоже считают, будто несут свет истинной веры. Может быть, ты, как и они, попросту уничтожишь всех, несогласных с тобой?

Как всегда уверенный в своей правоте Эрторий поджал губы.

— Та сила и возможности, что дарованы нам Астартой, помогут справиться с любой задачей. Мы сможем добиться понимания наших замыслов без насилия. Люди сами осознают истинность нашего учения. Духовное просвещение — вот путь, который сделает всех людей счастливыми и равными. Ведь истинное счастье человека не измеряется в золоте, в роскоши или власти, для его достижения не надо грабить соседние страны и народы. Это понимание, в первую очередь, должно посетить головы как тех самых варварских вождей, о которых ты говорил, так и власть предержащих здесь, у нас в империи, и тут мы поможем. Свобода и равенство для всех — вот что должно быть во главе угла.

Доводы друга в очередной раз не убедили Странника, но в тот день он неожиданно не стал продолжать спор, а ответил так, словно вдруг решился открыть то, что очень давно скрывал.

— Равными, как, впрочем, и свободными, всех может сделать только смерть. Перед лицом смерти все действительно равны, и в этом никого не надо убеждать. Мы сделали большую ошибку, выбрав Астарту нашей единственной путеводной звездой. Есть и другие пути, которые мы даже не пытаемся постичь.

С этими словами он протянул к небу открытую ладонь, и через секунду на нее села маленькая пичужка. Она деловито огляделась, распушила перья, и в этот момент другая рука странника накрыла ее. Хрусть! Раздался еле слышный противный звук, и на вновь открытой ладони осталось лежать лишь мертвое тельце со свернутой шеей.

Томазо вспомнил, как ошарашенно посмотрели они с Эрторием на друга — мол, что это все значит? Зачем убивать беззащитную птицу? Данациус даже успел открыть рот, готовый дать отповедь бессмысленной жестокости, но Странник поднятым вверх указательным пальцем призвал его к вниманию. Его рука опять накрыла трупик, лицо побелело от напряжения, а в глазах появился ледяной безжизненный блеск.

Когда его ладонь открылась, то по ней, как прежде, скакала пташка, вот только голова у нее теперь была неестественно свернута набок и бусинки глаз затуманились белесой мутью.

Все, что Томазо смог произнести тогда, было лишь:

— Что это за фокус?

У Эртория вообще не нашлось слов, а Странник, подбросив вверх замахавшую крыльями птичку, ответил:

— Это не фокус, это тот мир, за дверями которого таится очень много неизведанного и интересного. Там, в мире мертвых, нет места жадности, жестокости и неравенства. Разве не стоит нам заглянуть туда поглубже и поучиться, хотя бы ради того, чтобы понять, как сделать этот мир лучше?

Он, Томазо, тогда не сразу понял, о чем говорит Странник, а вот побледневший Эрторий увидел самую суть.

— Ты связался с Мардуком? — Он через силу заставил себя произнести имя повелителя загробного мира. — Ты променял свет Астарты на его тьму?

Покровительницей школы всегда была Астарта — богиня света, плодородия и любви. Мардук, бог мертвых и темного царства смерти, был ее главным врагом, поэтому его имя никогда не упоминалось в стенах школы, а поклонение ему считалось святотатством и оскорблением великой богини. Конечно, Странник все это знал, но, видимо, наступил тот момент, когда он больше не мог и не хотел молчать о том, что ему открылось.

Он укоризненно посмотрел на друга.

— Никого ни на что я не менял и тем более не предавал. Однако я считаю, что путь, выбранный руководством школы однобокий и неправильный. Для достижения тех глобальных целей, что стоят перед нами, мы должны использовать все имеющиеся у человечества возможности и не держаться за устаревшие, никому не нужные догмы.

Эрторий зажал уши руками и почти закричал:

— Я ничего не хочу слышать! Этого не было! Я ничего не видел и ты ничего не говорил!

Странник, тяжело вздохнув, молча развернулся и обиженно зашагал прочь, а Эрторий, жестко посмотрев Томазо в глаза, потребовал:

— Пообещай мне, что никому не расскажешь о том, что здесь увидел и услышал.

«Да, я пообещал, — подумал постаревший и располневший за пролетевшие годы Томазо. — Но разве мог я утаить такое от совета школы? Это был мой долг!»

Он успокаивал этим свою совесть, хотя знал, что долг здесь совершенно ни при чем, ведь место в Высшем совете, которое должен был занять Странник, досталось ему, Томазо Ганьери. Отцы школы, узнав о случившемся, пришли в неописуемый ужас. Святотатство! И где, в стенах самой школы! Странник был немедленно исключен и изгнан, а его имя навечно вычеркнуто из списка учеников школы. Высший совет почти единогласно проголосовал за изгнание, за исключением одного воздержавшегося — этот голос принадлежал Эрторию Данациусу.

Глава 11

Нежданное прибытие руголандцев взбудоражило город Винсби, но ненадолго. Едва лишь вопрос разрешился и опасность миновала, как жители вновь вернулись к своему воскресному безделью. Правда, теперь главной темой для пересудов стали вошедшие в город шесть отъявленных головорезов.

Дури не пришлось тратить много времени, чтобы оказаться в курсе последних городских новостей. Потолкавшись на рынке и выяснив все необходимое, он и его бойцы направились прямо к стапелю. Они шагали, не подавая виду, что узнали тех, кого так долго искали, а беглецы, не став прятаться за спины вендов, вышли вперед, встретив своих врагов лицом к лицу. Ларсены расходились с Хендриксами молча, прожигая друг друга взглядами, и лишь побелевшие на рукоятях мечей пальцы да звериный огонь в глазах выдавали безумное напряжение момента.

Ольгерд было рванулся, выхватывая на ходу нож, но Фарлан, жестко схватив его за плечо, резанул взглядом и прошептал:

— Не сегодня!

Дури сделал вид, что ничего не заметил, но если бы не реакция Фарлана, то кровь бы уже пролилась. Эта переполненная ненавистью встреча не могла остаться незамеченной, и Щука решил кое-что для себя прояснить.

— Старые знакомые? — Он кивнул в сторону уходящих руголандцев.

Фарлан не стал уточнять, отделавшись ничего не значащим:

— Да так, было дело…

Аргун еще раз посмотрел на удаляющиеся спины Ларсенов, затем на заледеневшие от ненависти глаза Ольгерда и с долей насмешки изрек:

— Что-то мне подсказывает, вы не рады видеть старых знакомых!

— Тебе бы былины сочинять, а не на веслах сидеть! — Черный беседу на эту тему не поддержал и пресек дальнейшие вопросы, на что Аргун покрутил ус и, развернувшись обратно, бросил уже на ходу:

— Если что — обращайтесь. Венды своих не бросают!

Фарлан недоверчиво посмотрел в спину уходящего старшого. Видно было, что Щука не шутил и только что пообещал им помощь. Черный удивленно покачал головой:

— Странные люди эти венды — знают нас всего неделю, а вписываются. У Дури-то вояк почти в два раза больше, и они ведь это видели!

Ольгерд лишь рассмеялся в ответ:

— Черный, ты же сам венд — вот ты мне и объясни!

Грустно взглянув на юношу, Фарлан махнул рукой:

— Да какой я венд — твой дед меня совсем мальцом забрал… Ладно, пошли работать!

Работу заканчивали с заходом солнца. Затем вся бригада отправлялась в тот самый кабак, с которого все началось. Там все вместе ели, а потом дружно валились спать прямо в главном зале, кто где устроится: на лавках, на полу, подстелив под себя все, что попадется под руку.

Еду и ночлег оплачивал Парастидис. Купец не скупился, и все были довольны — как венды, так и хозяин кабака, который тоже в накладе не оставался.

Намахавшись за целый день, народ еле держался на ногах, поэтому со сном не затягивали. В этот день, как обычно, венды сразу начали укладываться, едва опустошив миски. Захрапел народ довольно быстро, а Фарлан занял позицию так, чтобы видеть входную дверь. Ольгерд закопошился рядом.

— Думаешь, придут?

— Посмотрим.

Черный отвечал односложно: говорить не хотелось, нервы и так были на пределе. Но парень не унимался:

— Ненавижу ждать! Уж приходили бы сейчас — сразу бы всё и закончили!

Фарлан ожег парня взглядом.

— Запомни, Ольгерд, одну простую истину — никогда не торопись умирать! — Он свернул свой плащ и подложил под голову. — Всему свой черед!

Под утро, когда засыпает даже тот, кто боролся со сном всю ночь, когда темень такая, что не видишь собственных пальцев, к входной двери трактира подошел человек. Он аккуратно пошарил по двери и, найдя ручку, потихоньку толкнул. Дверь без скрипа подалась, и вдруг раздался страшный грохот. Человек с перепугу заорал во все горло и, шарахнувшись в сторону, поскользнулся на неизвестно откуда взявшейся луже. Ноги взметнулись вверх, и тучное тело, сотрясая весь дом, приземлилось на пятую точку. Тут уж начался форменный бедлам! Венды, вскочив, хватались оружие и в полной в темноте неслись к выходу, а там их ждала засада. Невидимый упырь орал и кусался, хватая всех за ноги. Сначала упал один, за ним второй, и свалка в дверях выросла в момент: теперь уже никто не понимал, кого бьют и кто на кого напал. Все заполошно орали, пока наконец не появился свет.

Жена хозяина спустилась в зал с двумя фонарями в руках и к неописуемому ужасу нашла своего мужа, едва дышащего под грудой сидящих и охаживающих его кулаками вендов. Женщина, понося вендов на чем свет стоит, кинулась вытаскивать своего благоверного. Бойцы Аргуна, не меньше хозяйки потрясенные всем случившимся, предпочитали не пререкаться, а смущенно отходили в угол.

Там уже стоял их старшой и бешено вращал глазами:

— Кто? Узнаю, кто это вытворил, шкуру спущу!

Фарлан единственный не кричал и не метался. Он-то сразу догадался, что произошло, и сейчас стоял перед сложной дилеммой. Признаваться или нет? Всю ночь Черный ждал гостей, а под утро, когда стало совсем невмоготу, решил подстраховаться. Поставил наверх приоткрытой входной двери глиняный жбан с водой. Тогда эта идея показалась ему превосходной. Сейчас же, слушая истошные вопли хозяйки и рык разъяренного Аргуна, он начал в этом сильно сомневаться.

К счастью, хозяина откачали. Несколько синяков, заплывший глаз — вот, в общем-то, и все. Видимо, венды опасались бить нечисть в полную силу. Однако это не помешало мужику громогласно охать и жаловаться на жизнь до тех пор, пока Щука не пообещал ему виру. Тут хозяин сразу воскрес и выторговал у венда полновесный серебряный динар. Потеря денег никак не улучшила Аргуну настроение, и он с удвоенной энергией начал трясти своих, выясняя, кто из них решился на такое непотребство. Виновных найти, естественно, не удалось, и Щука пребывал в крайней степени раздражительности, поэтому Фарлан решил с признанием не торопиться и дождаться более подходящего случая.

Во всей этой неразберихе никто не заметил, когда на пороге появились незваные гости. Они молча стояли в дверях до тех пор, пока Дури не решил, что пора обратить на себя внимание.

— У вас всегда с утра так весело или только сегодня?

В зале повисла неловкая тишина, и после еще только что стоявшего шума и гама перемена была особенно разительна.

Дар речи первым вернулся к Аргуну:

— Нет, обычно еще веселее — сегодня ребятки чутка приуныли!

Он снова прошелся бешеным взглядом по своим бойцам, а Однорукий мотнул головой в сторону двора:

— У меня разговор к тебе, Аргун Щука. Выйдем потолкуем.

— Отчего ж не поговорить-то, ежели человек хороший просит. — Старшина вендов положил пояс с мечом на лавку, демонстрируя своим и чужим, что разговор будет мирным.

Они вышли во двор. Пятеро вооруженных руголандцев как бы невзначай остались на крыльце, а Дури, отойдя в сторону, с радушной улыбкой повернулся к венду:

— У тебя два человека пришлых в отряде. Откуда они? Кто? Знаешь?

— Человек взялся помочь. Нам польза. Зачем мне копаться в его прошлом?

Однорукий согласно закивал головой.

— Все так, все так. Только вот какое дело. Кровники они наши. — Взгляд Дури жестко впился в глаза собеседника. — Отдай их нам, не вписывайся за них!

Аргун взгляд не отвел, но отвечать не торопился. Он, прищурившись, посмотрел на дверь кабака, на стоявших там воинов, затем на голубое небо с прожилками белых облаков и наконец сказал:

— Я мог бы рассказать тебе, что у нас принято платить добром за добро, но не буду. Скажу честно — не нравишься ты мне, однорукий, и люди твои мне не нравятся. Вот так! Никого мы вам не отдадим!

— Честно, уважаю!

Дури выдавил улыбку, придушив волну гнева. Рука сжала рукоять спрятанного кинжала, и он подумал: «Если бы здесь сейчас стоял Гаральд, валялся бы ты, венд, в грязи с распоротым горлом!»

Щука развернулся и пошел к крыльцу:

— Что хотел, я сказал, и добавить мне нечего.

Улыбка Дури стала напоминать оскал волка.

— Я услышал тебя, венд, так и ты меня услышь: или вы отдаете чужаков, или сдохнете вместе с ними!

Глава 12

— Так и сказал: «Сдохнете здесь с ними!»

Ганьери смерил шагами комнату раз, затем другой. Осведомитель серой мышью замер в углу.

— А что венд? — Филиппо переспросил еще раз, и незаметный человек повторил:

— Не отдам, говорит.

Ганьери в сердцах плюхнулся в кресло.

— Что скажете, Торелли?

Комендант непонимающе пожал плечами:

— Нам-то что: пусть режут друг друга. Вызовем этого однорукого, растолкуем — все разборки за пределами городской стены. Вот и все!

Ганьери с ненавистью посмотрел на коменданта гарнизона. Он совсем забыл, что тот совершенно не в курсе последнего приказа из дома. Раскрывать свою заинтересованность было нежелательно, поэтому он зашел с другого конца.

— Узко мыслите, а еще военный! Хотя, может быть, как раз поэтому. Руголандцы вырежут вендов — это не беда. Беда в том, что венды не сами по себе — они гребцы на купеческом корабле. Начнется бойня, сожгут галеру, убьют купца, разграбят товар! Вам еще перечислять? Какая слава о нас разнесется, кто к нам приедет, если здесь грабят и убивают купцов?

Слегка ошеломленный напором, Торелли замялся:

— Ну, если с этой стороны посмотреть…

Глава города его уже не слушал:

— Надо урезонить этого, как его…

— Дури, — подсказал комендант.

— Вот-вот, Дури. Надо бы как-то втолковать ему, что здесь нам разборки нежелательны.

Филиппо забарабанил пальцами по столу, а Торелли покачал головой:

— Не послушает! Там же кровная месть. Руголандцы и так упертые как бараны, а уж если кровник, то совсем беда.

Задумавшись, Ганьери спросил словно невзначай:

— Сколько у нас бойцов в гарнизоне?

— Пятьдесят арбалетчиков, столько же меченосцев, еще пара десятков всадников… — Комендант вдруг замер, ошарашенный внезапным прозрением. — Вы что, хотите… Даже не думайте! Наши бойцы только на стенах хороши, а в чистом поле это руголандское зверье порубит их в мгновение ока!

Выпалив, Торелли перевел дух, а Ганьери поторопился отпереться:

— Да нет! Вы что, с ума сошли⁈ Ни о чем таком я не думал! — Он разозлился на самого себя, поскольку комендант уловил верно — была у него такая шальная мысль.

Торелли уже успокоился и начал размышлять вслух:

— Подождем! В городе мы резни не позволим — тут мы в своем праве. — Он еще подумал и добавил: — А вот за стенами руголандцы могут ждать своих кровников хоть до весны!

— До весны⁈ — взвился Ганьери. — Да вы очумели совсем⁈ Весной корабль должен быть в Саргосе! — Встретив удивленный взгляд коменданта, Филиппо осекся и быстро скомкал конец фразы: — Ну, наверное, где-то там… Ладно, хватит об этом!

Ганьери снова вскочил и заходил взад-вперед по комнате, обдумывая новую, еще не сформировавшуюся мысль. На мгновение остановившись и заметив все еще сидящего коменданта, он махнул рукой:

— Хорошо. Идите, Торелли! Я еще подумаю, что можно сделать.

На верфи в этот день работали, как обычно. Венды народ шальной, но отходчивый, и к обеду все уже весело смеялись, вспоминая утреннюю свалку.

— А помнишь, помнишь! Он как в ногу мою вцепится зубами!

— Помню, конечно! Я-то лбом приложился, аж в голове зазвенело. И ты орешь во все горло: «Упырь!» Чуть штаны не обмочил!

— Да ври! Не было на тебе штанов!

Все радостно заржали. Так и шло: кто-нибудь вспоминал эпизод, и все катались со смеху. Никто не упоминал приход однорукого, словно про него все забыли. Все, но только не Фарлан! Он уже несколько раз порывался спросить Щуку о разговоре с Ларсеном, но каждый раз выходило не с руки. Наконец, получив в свою миску порцию каши, он выцепил глазами жующего Аргуна и подсел к нему.

— Каша сегодня хороша!

Фарлан отправил в рот первую ложку, а Щука, отложив свою миску, враз посерьезнел:

— Спросить хочешь чего? Спрашивай!

Черный тоже отставил миску:

— Так сразу значит? Хорошо! Что ты ему ответил?

Аргун ухмыльнулся в усы:

— Чего однорукий хотел, не спрашиваешь — вижу, знаешь.

Фарлан продолжил жечь старшого взглядом:

— Так что?

— Я же тебе как-то уже говорил, венды своих не бросают. — Щука опять взялся за миску. — Общество так решило! — Аргун принялся за кашу, но через мгновение хмыкнул: — То ли наши тебя с мальцом за своих приняли, то ли на руголандцев сильно злобятся — как хочешь, так и понимай!

Фарлан помолчал, затем внимательно, словно стараясь запомнить, посмотрел на бородатое лицо Аргуна и встал.

— Спасибо. Когда бы ни довелось мне вернуть вам долг, завтра или через десять лет, я всегда буду помнить!

Дури подошел к дверям дома главы совета города Винсби. Два здоровенных мужика в полосатых желто-бордовых камзолах развели тяжелые алебарды. Створки огромных дверей, как по команде, распахнулись, и мажордом палаццо Ганьери пригласил гостя зайти. Сказать, что Дури был потрясен, это ничего не сказать — одни только двери в два человеческих роста высотой, покрытые потрясающей резьбой, он мог бы рассматривать часами. До сегодняшнего дня Однорукий не раз бывал в Винсби, и даже внутри городских стен, но видеть скрытые высокими заборами дома знати ему не доводилось. Дури хотелось остановиться, потрогать все эти прекрасные вещи руками, постоять у колонн или рассмотреть рисунок на полу, но если кому-нибудь пришла бы в голову мысль, что его интересует тончайшая резьба или искусная живопись, то только человеку, совсем не знающему Дури Однорукого. Дури был фантазером, и фантазии его были особого толка! Он мог бы подолгу стоять перед всем эти великолепием и представлять, в какую часть хольма он поставит вон ту колонну или поместились бы в сарай эти огромные двери. Или, например, как будет ржать Гонди Косоглазый, если ему подарить вон ту картину с сисястыми бабами. Такие вот мысли роились в голове у Однорукого, следующего за мажордомом. Приглашение на ужин от Ганьери его не удивило: он знал, что город постарается избежать кровопролития на своей территории, и Дури уже принял решение — они встретят вендов на берегу. Рано или поздно ремонт закончится, и купец выведет галеру в море. Вот тогда все и решится! Конечно, он сначала поломается, согласится не сразу — а вдруг удастся что-нибудь выжать из этих толстозадых сквалыг?

Филиппо ждал за богато уставленным столом. Специально ради гостя преобладало мясное и жареное: Ганьери не поленился, зашел на кухню и сделал внушение:

— Эти дикари жрут одно мясо. Все овощи для них — трава, понятно?

Дури сел за стол и сразу накинулся на еду, проигнорировав миску с водой для мытья рук. Ганьери с интересом и некоторой долей отвращения наблюдал, как Дури хватал куски мяса и, обливаясь жиром, вгрызался в них зубами.

Филиппо щелкнул пальцами, и слуги обновили кубки с вином. Залпом осушив кубок, Дури подумал, что в жизни не ел такого вкусного мяса — сочное, упругое и в тоже время мягкое, оно слегка обжигало гортань острыми пряностями. Живот Однорукого раздулся и урчал, но он потянулся и взял еще кусок. Работая челюстями, он уже прикидывал: «Если когда-нибудь возьмем этот город на щит, то повара заберу себе!»

Слуга, стоящий рядом с гостем, не забывал подливать, и к концу ужина Дури уже хорошенько набрался, но тем не менее, пока ел и пил, не проронил ни слова. Однорукий вообще был не многословен, а в этот раз он ждал начала от хозяина.

Филиппо дождался, пока гость окончательно наестся, и перешел к главному:

— Несомненно, вы догадываетесь, о чем пойдет наш разговор?

Дури откинулся на спинку стула и громко рыгнул. Ганьери утвердительно качнул головой, и неизвестно откуда возник мажордом с новой открытой бутылкой вина. Он церемониально наполнил кубок гостя, и Ганьери поднял свой:

— За взаимопонимание!

Однорукий еле заметно кивнул и залил в себя очередной кубок. Филиппо проводил внимательным взглядом последний глоток.

— Нам понятны ваши претензии. Кровная месть — это святое! Но также нам очень важно, чтобы не страдали наши интересы: бойня в городе очень повредит торговле.

Дури хлопнул пустым кубком о стол.

— Мои люди рвутся в бой, и они не понимают, почему город укрывает наших врагов⁈ — Он дождался, пока слуга вновь наполнит бокал. — У нас так повелось: тот, кто помогает твоему врагу, — твой враг! Мы люди простые, нам ваших игрищ не понять.

Филиппо демонстративно вскинул руки:

— Мы никому не помогаем, упаси бог! — Выдержав небольшую паузу, он все же добавил: — Но, повторюсь, мы хотели бы, чтобы смелые воины Руголанда учитывали наши интересы.

Дури сделал приличный глоток и решил заканчивать:

— Если учитывать ваши интересы, то надо ждать, когда туринская галера выйдет из дока, а это расходы.

Ганьери улыбнулся, поняв, куда клонит его гость:

— Ждать не надо — завтра Парастидис выйдет из дока! Делайте что хотите, но только за пределами города. Ну а чтобы вашим воинам было не скучно этой ночью, я прикажу послать вам два бочонка хорошего вина.

Однорукий нахмурился. Он рассчитывал на куш пожирнее, но и того, что венды уходят завтра, тоже не знал. Почесав в раздумье криво выбритый подбородок, Дури кивнул:

— Хорошо, договорились! Завтра мы будем ждать их за стенами, в город не пойдем.

Выходя из ворот дома Ганьери, Дури не мог избавиться от ощущения, что этот скользкий истриниц провел его, как мальчишку. Однорукий считал себя опытным переговорщиком, в клане Ларсенов все договоры поручали заключать ему, и он ни разу не сплоховал. Дури прокрутил разговор еще раз — зацепиться было не за что. Он все сделал правильно, но шестое чувство подсказывало ему — это не так!

Длинная каменная коса, на которой стоял город Винсби, с трех сторон омывалась морем. Южная сторона сходила в море широким песчаным пляжем, на котором и разворачивались ежегодные ярмарки. Если следовать вдоль городской стены вглубь острова, то в одном месте полоса пляжа сжималась, и городскую стену отделяли от моря не больше сотни шагов. В этом месте горожане настелили катки и случае необходимости затаскивали корабли в защищенный стеной городской док. В стене были сделаны специальные ворота, достаточно широкие для прохода корабля. Именно эти ворота и открылись ранним утром, для того чтобы спустить на воду галеру Парастидиса. Первыми вышли венды в полном боевом облачении. Дружина работала на купцов не один год, и это было видно сразу, на снаряжение не скупилась. Три десятка бойцов, почти все в кольчугах, у половины хорошие кованые шлемы. Рабочие дока выходить следом не торопились: катки, канаты, масло для катков — все пришлось отложить в сторону, сначала надо было решить проблему поважнее. Эта проблема стояла в лице полусотни бойцов Дури Однорукого. Руголандцы с утра заняли позицию у самой кромки воды и, увидев выходящих вендов, тут же выстроились в две шеренги и закрылись щитами. Опытные воины с той и с другой стороны сразу оценили друг друга. Железной брони у руголандцев поменьше, доспехи, в основном, из вареной в уксусе кожи, но зато численный перевес на их стороне.

Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем: длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине — лучшее, что собрал клан Хендриксов за нескольких поколений. Самые умелые бойцы Ларсенов тут же перебрались на левый фланг, ведь всем известно: доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влезли сам Парастидис и его секретарь.

Поправив шлем, Дагон безнадежно вздохнул:

— Идея дурацкая!

— Я тебя не звал, а мне все равно не жить, если корабль отсюда не выйдет. — Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали, и кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.

За перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами, и лучшие места занимались еще с ночи. К тому моменту, как открылись ворота, весь город был уже на южной стене, а в трактире на площади принимались ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса — уж слишком велико было численное преимущество руголандцев.

На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Разряженные дамы сверкали крупными бриллиантами, а их кавалеры красовались бархатом и перьями плюмажа. Прибывший позже всех Ганьери прошел к своему месту, на ходу раскланиваясь с почтенной публикой. Едва взглянув на арену будущего сражения, он тут же бросил злой взгляд на своего мажордома Паломо.

— Стефано, объясни мне вот это! — Указательный палец Филиппо ткнул в стоящего перед строем Дури.

Пожилой седовласый мужчина испугано глянул на своего хозяина.

— Не понимаю. Это безупречное средство никогда не подводило. Задержка максимум двенадцать часов.

Заерзав в кресле, Ганьери прошипел прямо в подставленное ухо своего тайного порученца.

— Не могу убить тебя прямо сейчас, но обещаю…

Закончить ему не позволил грохот железа и жуткий волчий вой.

— У-у-у! — Издав боевой клич шеренга вендов сомкнулась и, прогремев кулаками по щитам, замерла в ожидании команды к атаке. Ганьери закусил губу: все рушилось из-за этого придурка Паломо — неужели он перепутал пропорции⁈ Перед его глазами две железные шеренги уже сделали первый шаг, но вдруг вперед выскочил юноша и зычным криком заставил всех остановиться:

— Ларсены! Я Ольгерд, сын Яра Седого, хочу поединка с тем, кто убил мою мать!

Дури поднял руку, останавливая готовую ринуться в бой дружину, и повернулся к своим воинам:

— Щенок хочет сдохнуть, так же, как и его мамаша. Дадим ему такую возможность?

Вместо ответа вперед выступил громила с секирой:

— Дури, позволь мне приголубить мальца!

Крутанув меч левой рукой, Дури злобно оскалился:

— Не торопись, Бешеный, я сам! — Однорукий сделал несколько шагов навстречу парню. — Что, Ольгерд, хочешь отомстить за свою мать? — Его губы искривилось в хищной улыбке: — Так подходи, это я ее убил! Проткнул ее поганое брюхо, выносившее таких, ублюдков, как ты!

— У-у-у! — диким зверем завыл в ответ Ольгерд, и его лицо перекосилось от крика безумной ярости: — Я заставлю тебя кровью выблевать каждое твое поганое слово!

Парень бросился на врага. Он бежал, как слепой бешеный пес, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Если бы он мог видеть, то поразился бы так же, как и все — свои, чужие и даже зеваки на стенах. Если бы он мог слышать в этот момент, то услышал бы единый выдох изумления. Дури, до последнего момента стоявший с самодовольной улыбкой на лице, с проклятием Ольгерда вдруг согнулся пополам, и тело его содрогнулось в конвульсиях. Затем он упал на колени и выблевал все, что у него было в желудке. Он катался по земле, выл и блевал! Выл и блевал!

Венды, Ларсены, все, кто слышал последние слова Ольгерда, остолбенели. Никто не мог произнести ни слова. Тишина нарушалась лишь воем Дури и топотом бегущего обезумевшего юноши.

Хрясь! Меч Ольгерда нашел тело врага. Хрясь! Хрясь! Ольгерд рубил не останавливаясь, ничего не видя и не слыша! Тело Дури затихло, но меч все продолжал кромсать уже мертвого врага. Никто не решался подойти к одержимому, и несколько длиннющих мгновений Ольгерд продолжал рубить поверженного Ларсена, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся ярость. Он остановился, только когда опомнился сам. Придя в себя и взглянув на дело рук своих, юноша зашатался и упал рядом с ненавистным врагом, так и не поняв, что произошло и в каком он вообще мире.

На башне в этот момент повеселевший Ганьери повернулся к изрядно напуганному Стефано:

— По-моему, получилось неплохо! Что скажешь?

Глава 13

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Земля Суми

Лодку прятать не стали, просто вытащили на камни. Предстоял пеший переход через земли Суми, и обратно к морю возвращаться не собирался ни Фарлан, ни Ольгерд. С того памятного дня на побережье Винсби прошло уже больше двух недель, а он стоял перед глазами так, словно это было вчера. Они помнили его по-разному. Фарлан, вместе со всеми — с вендами, руголандцами и горожанами — видел, как заклятие Ольгерда действительно сразило Дури Однорукого. Каждый, кто был на том поле, мог поклясться, что парень приказал: «Выблюй свои слова назад!», — и Дури начал блевать. Ларсены после такого очевидного вмешательства бессмертных богов отступили. Потом выслали переговорщика и попросили разрешения забрать тело. Никто не препятствовал. Руголандцы на руках унесли мертвого Дури на ладью, и через некоторое время их посланник известил, что чинить препятствий молодому Хендриксу они не будут. Пусть уходит, но в Руголанд лучше ему не возвращаться.

Ольгерд же все помнил плохо. Не помнил никаких заклятий, не помнил никаких слов вообще — только ярость и красную пелену перед глазами, и еще звук. Звук удара, рубящего плоть. Никакого заклятья не было, не уставал он доказывать Фарлану, и тот соглашался, не спорил, но предпочитал верить собственным глазам.

Хельсвик встретил их дождем и туманом. Три деревянных барака, обнесенные частоколом, — вот и весь город. Парастидис не имел ни малейшего желания задерживаться в этой дыре. Он первым пожал на прощание руки Фарлану и Ольгерду, заявив столпившимся на палубе вендам:

— Я простою здесь ровно столько, сколько потребуется вам, чтобы сделать то же самое, ни на мгновение больше!

Совсем скоро они уже видели, как галера ложится на обратный курс. Фарлан сторговал у рыбаков лодку в тот же день, и утром они вновь вышли в море. Погода баловала. Несильный устойчивый юго-западный ветер держался с того момента, как они покинули Винсби. Было тепло и дождливо. Они шли под парусом днем, ночью спали на одном из множества островов архипелага. Все время на восход солнца, вдоль побережья земли Суми. Десять однообразных и скучных дней тянулись долго, а пролетели мгновенно. Дальше надо было идти пешком, и если не заплутать, то дня три, не больше — так, во всяком случае, выходило по словам Фарлана.

Черный надел кольчугу, вторую протянул Ольгерду, и тот возмутился:

— Ты уверен? Кругом же ни души.

Нахмурившись, Фарлан одернул парня:

— Это только так кажется. Нас здесь сильно не любят. Не расслабляйся, Оли! Нам очень повезет, если пройдем незамеченными.

Они шли по звериной тропе след в след, нагруженные, как и раньше. Ольгерд ворчал в спину Черному:

— Спасибо хоть кольчужные шоссы не заставил надеть…

— Постарайся, чтобы я не пожалел об этом. — В голосе Фарлана сквозило напряжение — с тех пор, как они ступили на землю Суми, венд был на взводе. Прислушивался к любому шороху, взлету испуганной птицы или топоту убегающего зверя. Ольгерд относился к поведению дядьки скептически. Лесные дикари с их охотничьими луками и кремниевыми стрелами — это несерьезно. Два закованных в железо воина с легкостью положат десяток, а то и два таких бойцов.

Они шли весь остаток дня, не останавливаясь на отдых, и лишь когда солнце начало скрываться за верхушками деревьев, Фарлан остановился.

— Заночуем здесь.

Ольгерд посмотрел на солнце:

— Может, еще пройдем, пока светло?

— Нет, остановимся здесь. Место уж очень удобное, такое можем больше не встретить до темноты. — Фарлан сбросил свои мешки у подножья отвесной скалы и, осмотревшись еще раз, подтвердил: — С трех сторон все как на ладони, сзади скала. Отличное место!

Они набросали лапника для ночлега. Костер не разжигали, опять же из-за паранойи венда. Ольгерд уже начал бурчать в открытую: ночи стояли холодные. На что Черный разумно ответил, пресекая дальнейшие разговоры:

— Лучше проснуться замершим, но живым, чем в тепле, но мертвым.

Ольгерд улегся на еловые ветки, кутаясь в овчину и ворча про себя, что мертвые вообще не просыпаются. Наконец он угомонился, но заснуть не удавалось, и, приподнявшись, парень в очередной раз поинтересовался:

— Черный, чем же мы так не угодили местным, что нас здесь настолько не любят?

Фарлан, сидя на своем ложе, начал говорить, не переставая прислушиваться к черноте леса:

— Когда-то твой дед пришел в эти места. Поставили хольм у озера, огородили его частоколом и дали ему имя Истигард. Местные суми если и были недовольны, то никак этого не проявляли. Называли нас рокси, что по-ихнему значит чужой. Зимой Ролл собрал вождей ближних племен и объявил им:

— Отныне вы платите мне дань. С каждого мужчины куну, с женщины и ребенка по пол куны.

Те благоразумно согласились и разъехались по своим городищам. Когда же Хендрик с дружиной пошел за полюдьем, его встретили закрытые ворота и лучники на стенах. Осерчал твой дед крепко. Взяли мы на щит одно такое поселение, жителей перебили всех, включая женщин и детей, а городище спалили. Одни головешки остались! Затем Ролл вновь послал гонцов к тем же вождям со словами: «Платите или с вами будет то же самое!» Суми посовещались, поспорили, посчитали и решили платить. Так дешевле! С той поры платят они дань исправно. Сначала деду твоему платили, теперь дяде платят. В открытую не бузят, но исподтишка нагадить — это могут. Убить парочку заплутавших рокси — как раз в их манере. Ненавидят они нас люто, да и за что им нас любить-то? Понимаешь теперь, почему я встревожен? Нам с ними встречаться ох как не с руки!

Ольгерд удивленно встрепенулся и сел на своей подстилке.

— Ты мне никогда не говорил, что с дедом на восток ходил.

Фарлан таинственно хмыкнул:

— Знаешь, там много чего было — твой отец не любил вспоминать те дни.

— Зря. Мне интересно. Что дальше было? Расскажи, Черный.

Глаза Ольгерда горели таким искренним любопытством, что Фарлан не смог отказать.

— Южный берег озера занимали венды. Их городища были и больше и богаче. Ролл с дружиной ходил туда на ярмарки. Венды жили сытно. Многие из наших начали подбивать твоего деда переселиться на юг и брать дань с вендов.

Земли суми небогатые, мех зверя — это все, что можно взять. Хлеба опять же всегда не хватает, а там всё есть. В общем, рассудили так: оставить гарнизон в старом хольме для охраны женщин и детей, а всем остальным мужам идти на юг, завоевывать вендские земли.

Весной в четыре ладьи высадились на южном берегу. Начали ставить хольм. Выкопали ров, поставили стены, назвали Хольмгардом. Тут пришли венды, спрашивают: «Пошто на чужой земле град ставите?» Ролл им отвечает, что земля эта теперь наша, а вы отныне должны нам платить полюдную дань. Те удивились: «Почему? Предки наши никому не платили, и мы не будем!»

Дед твой решил пойти проторенной дорогой. Выбрал небольшое городище поблизости, и в один из дней напали мы на него всей силой. Людей побили, городище сожгли, и вождям вендов послание разослали: платите, или с вами то же самое будет! Венды — это не суми, так я тебе скажу. Прослышав о нашем нападении, они ничего считать не стали, да и спорить тоже, а всем скопом, со всех сторон начали стекаться к нашей крепости. День ото дня их все больше вокруг Хольмгарда, все злые, оружием трясут, грозятся! Мы не особо испугались — такой вариант предусмотрели. Пусть покуражатся, попробуют нас на зуб — потери их быстро образумят. На третий день венды пошли на штурм и, конечно, ничего не добились. Устелили поле трупами и откатились обратно в лес. Через неделю попробовали еще раз — результат тот же! Ролл посчитал, что дело сделано, теперь надо ждать парламентеров с предложениями о мире. Но не тут-то было. Венды оказались крепким орешком: они перестали штурмовать хольм и сняли осаду, но лес по-прежнему был напичкан их отрядами. Стоило кому-то из нас выйти за стены, они тут же нападали. Мы стали выходить только крупными отрядами, но они все равно нападали. Конечно, венды несли потери куда значительнее наших — у нас почти все в кольчугах и шлемах, а они в основном в коже, да и то сырой. Мечи, наконечники из плохого железа — в общем, в бою нам не ровня, но их больше! Даже если мы за одного нашего десяток вендов заберем, все равно паршиво — нам-то заменить павших некем.

Дед твой тоже упрямый был, как кабан, его так просто не сломить. Сидим в Хольмгарде, выжидаем, иногда делаем вылазки и близлежащие селения вендов почти все пожгли. Не знаю, сколько бы это противостояние продолжалось и чем бы закончилось, но случилось вот что. У вендов в основном луки охотничьи, стрелы с кремниевыми наконечниками или из сырого железа. Такие броню не пробивают, поэтому у нас больше раненых, чем убитых. Раненый ведь как: коли оклемается, то снова в строй встанет. Так они что удумали! Стали наконечники своих стрел замачивать в тухлом мясе или рыбе. Убойная дрянь, скажу я тебе! После этого любая царапина стала смертельна, и смерть жуткая, мучительная. Сидят себе венды в лесу, из-за деревьев постреливают, в рукопашную больше не ходят. У нас пошли серьезные потери, бойцы отказываются выходить за стены, боятся! Одно дело — в бою пасть, с мечом в руке, другое — невесть от чего сдохнуть. Через месяц начался голод, и вот тут Ролл понял — не удержаться! Вышел к вендам на переговоры. Видимо, те тоже устали от войны. Два дня сидели перетирали, что да как, и наконец решили: мир! Мы уходим, берем только личное оружие, а всю добычу, городище, припасы и прочее — все оставляем и еще выплачиваем виру в десять гривен серебром. Только тогда венды нас пропускают и забывают о нашем нападении. Неслыханно!

Тинг орет в один голос:

— Руголанд дани не платит!

Ролл послушал, послушал, да как рявкнет:

— Хватит! Собирайтесь!

Деда твоего ослушаться никто не посмел, и убрались мы подобру-поздорову. Мудрость Ролла оценили через год, когда пришла пора ярмарок. По договору с вендами мы могли приходить на ярмарки и торговать, а это, я скажу тебе, совсем не десять гривен, пусть и серебром. Без этих ярмарок нам было не выжить, ведь хлеба то купить больше негде — не из Руголанда же везти. Встретили нас, конечно, враждебно, особенно в первый год, но венды обещали Ролло зла не иметь и, честно скажу, слово свое сдержали, обошлось без крови.

Ольгерд, забыв про сон, слушал, как зачарованный:

— Вот скажи, Черный, ты же против своих воевал. Каково это?

Фарлан раздраженно посмотрел на парня:

— Я тебе уже говорил, Оли, еще раз повторю — надеюсь, в последний раз. Я венд только потому, что такую кличку мне твой дед дал. Для меня он за отца, а твой батя за брата всегда были. Другой семьи я не помню.

— Да ладно, Черный! — Ольгерд понял, что наступил на больное. — Прости, больше не буду!

— Вот и хорошо. Давай спи, я подежурю. — Фарлан уселся поудобнее и добавил. — Часа через три подниму.

Они встали с рассветом. Выпили воды, съели по куску сухой засоленной рыбы с хлебом. Ольгерд натянул кольчугу, не дожидаясь указаний Фарлана, и тот похлопал парня по плечу:

— Молодец, дошло!

Шли ходко, небо, к счастью, было чистым, и солнце ясно указывало дорогу на восток. К полудню вышли к реке. Они стояли на обрыве, внизу алмазной лентой блестела вода. Другой берег был плоским, зеленый заливной луг, вдали — темная полоса леса и узкая полоска песка у самой реки. Фарлан осмотрелся, прислушался и, не найдя ничего опасного, шагнул вниз.

День был теплый и солнечный. Они изрядно вспотели в железе и шлемах, поэтому холодная речная вода была, как райский нектар. Побросав мешки, они жадно набросились на нее, зачерпывая горстями. Фарлан снял шлем, черпанул им из реки и вылил себе на голову.

— Уф, хорошо!

Он затряс длинными спутанными волосами и неожиданно замер, как готовая к прыжку кошка. На другом берегу кто-то был, и этот кто-то неотступно следил за ними.

Глава 14

Сидя на корточках, Ольгерд горстями плескал воду себе в лицо, фыркал от удовольствия и громко смеялся. Фарлан аккуратно положил ладонь ему на плечо:

— Резких движений не делай. По-моему, за нами кто-то следит.

Ситуация осложнялась тем, что Фарлан никак не мог решить, что делать. Рвануть назад? Так там крутой подъем: пока лезешь наверх, ты на виду, и суми нашпигуют тебя стрелами, как ежа. Влево, вправо — тоже не выход. Остается одно!

Он зачерпнул горсть воды и, не поднимая головы, проговорил негромко, но четко:

— Оли, сейчас медленно надеваешь шлем, подходишь к мешкам, отстегиваешь щиты. свой и мой. Потом резко что есть сил несемся на ту сторону! Вон туда, видишь, прямо напротив кустарник.

Пока Черный говорил, Ольгерд застегнул шлем и, подойдя к мешкам, не оборачиваясь спросил:

— А сколько их там?

Делая вид, что утирается, Черный неотрывно следил за противоположным берегом. На вопрос парня он лишь пробормотал:

— Хотел бы я сам знать…

Фарлан чувствовал, как с каждым мгновением накаляется ситуация. Надо действовать, а там будь что будет! Он зашипел в спину напарника:

— Спать не надо, Оли! Давай пошустрей.

Дзынь. Звякнула первая стрела, чуть выше головы Ольгерда.

— Ну, всё. Пошли!

Черный вскочил, выхватывая щит из рук Ольгерда.

Они мчались по воде, взметая тучи брызг. На вид река в этом месте была мелководна, и у Фарлана в голове билась только одна мысль: «Лишь бы не глубоко! Если застрянем — нам конец!»

Стрелы летели густо, но лишь до середины реки, потом, видать, нервы у стрелков начали сдавать. Ближе к берегу стрельба прекратилась, а противник так и не показался.

Ольгерд ворвался в кустарник вслед за Фарланом. Никого! Не разбирая дороги и ломая всем телом ветки, они прошили группу деревьев. Впереди опять полоса травы, за ней лес — и три темные фигуры, скрывающиеся в тени сосен и елей.

Фарлан утер заливающий глаза пот.

— Похоже, молодежь резвится. Всего трое, это хорошо!

Остановившийся за ним Ольгерд еще горел несостоявшимся боем, оголенные нервы требовали действий! Он затоптался, как боевой жеребец.

— Что будем делать?

Черный, тяжело дыша, посмотрел на парня:

— Я, наверное, посижу, подумаю, а ты сходишь за нашими мешками. Как-то так.

Он присел на поваленный ствол и положил рядом с собой меч.

Фарлан сидел, не чувствуя холода мокрой одежды. Решение надо принимать немедленно: кто знает, сколько суми еще поблизости и не пошлют ли эти трое за помощью? Главная проблема — идти надо туда, в лес, где их наверняка поджидают стрелки. В лесу им охотников суми не догнать, а вот те как раз наоборот — засаду им устроят на раз. Пока они бьют издалека — не страшно. Какими бы отличными стрелками ни были суми, все примет на себя кольчуга, шлем и щит. Из засады, в упор — тут дело другое, выцелят в лицо или в шею, а могут и в ноги. Вот, кстати, надо огорчить Ольгерда — шоссы ему придется надеть.

Он сжал виски ладонями: нужно что-то придумать — соваться в лес наобум смерти подобно!

Голос Ольгерда сбил Фарлана с мысли.

— Я вот что думаю.

Юноша вышел из кустов с мешками на плечах, и раздраженный отсутствием решения венд не удержался от сарказма:

— Ну, удиви меня, Оли!

Не замечая нервного настроя старшого, Ольгерд бросил мешки на землю.

— Я вот шел и думал. В лесу мы для них идеальная цель: только сунемся — и нам конец. Догнать мы их не догоним, и они могут стрелять, пока не попадут. Тут я вижу только один выход — надо выманить суми в ближний бой.

Фарлан все еще был полон скепсиса:

— Мысль хорошая. Может, еще скажешь как?

Поглощенный своей идеей, Ольгерд пропустил подколку мимо ушей:

— Что они сделают, если подстрелят нас?

Неожиданный вопрос заинтересовал Фарлана.

— Как обычно: оберут до нитки, а тела бросят на корм волкам.

— Притворимся, будто они попали. Пусть поверят. Подойдут, а тут мы…

Меч Ольгерда со свистом рассек воздух, и Черный с уважением посмотрел на юношу.

— Растешь на глазах, сынок! — Он уже не издевался. — Это надо обдумать.

— Да что там думать! Поймаем по стреле. Взмахнем руками и упадем. Они подойдут…

Ольгерд начал горячиться, но Фарлан его остудил. Он чувствовал: чего-то плану не хватает

— А если нет? Суми — они другие! Твой дед называл их «рыбья кровь», они могут просидеть в засаде и день, и два. Надо их зажечь, подцепить как-то, чтобы они осторожность свою, рыбью, потеряли!

Они шли по лесной тропе в полном вооружении. Стеганый льняной акетон под длинным до колен хауберком, на ногах кольчужные чулки — шоссы, под кованым шлемом койф, а на грудь повешен маленький круглый щит. Другой, большой, зажат в левой руке, а в правой — обнаженный меч. Ну и, конечно, по огромному мешку за плечами, куда же без них-то! Они шли с грохотом бронированного зубра, продирающегося через бурелом.

Стрелять начали не сразу. Первую стрелу Фарлан, идущий вторым, поймал на щит. По силе удара — били почти в упор. За деревьями мелькнула тень.

— Началось! Помоги нам, Пер Многорукий! — Черный даже не заметил, что за помощью обращается к великому богу вендов.

Стрелы уже не летели потоком, суми начали экономить — уж слишком много они растранжирили на реке. Теперь они выцеливали каждый выстрел.

Дзень! Стрела больно ударила Ольгерда в ногу чуть выше колена.

— Ничего, — усмехнулся парень, — так нас не возьмешь! — Открытыми для поражения оставались только лицо, часть шеи и ступни — во всех других местах кольчуга была не по зубам кремниевым наконечникам.

Суми готовили каждый выстрел, но подходить слишком близко опасались, а бить издалека мешали деревья, поэтому выбрать удобную позицию им было не так-то легко. Нужно уйти вперед, подготовиться, дождаться рокси. Неудачный выстрел — и все сначала! Чужаки не останавливались ни на мгновение. Неподготовленный выстрел — стрела на ветер. Собирать их некогда! Юные суми заводились, азарт охоты завладевал ими — еще раз, еще разок, и точно попадем!

Время летело, и напряжение росло. Фарлан не новичок в таком деле: каждый куст, группу деревьев, любую позицию, удобную для стрелка, он старался опознать заранее. Это пока спасало.

— Оли! Слева раздвоенная сосна. Берегись!

Ольгерд вовремя закрыл лицо щитом. Тук! С глухим стуком стрела вошла в деревянный край.

— Молодец, Оли! Вот когда ты научишься такие стрелы руками ловить, тогда Руголанд будет слагать о тебе саги.

Черный старался подбодрить парня, как мог, и пока все складывалось удачно, но с каждым мгновением становилось все яснее, что долго так продолжаться не может. Рано или поздно закончится плохо!

Фарлан заметил стрелка, когда тот еще накладывал стрелу. Шагов тридцать на глаз. То, что надо!

— Господи, Пер, пошли мне милость твою!

Фарлан незаметно переложил меч в левую руку. Он был готов! Каждый нерв в его теле звенел от напряжения. Вот суми натягивает лук. Дзень! Он как будто услышал звук спускаемой тетивы. Пошла стрела, и время замерло! Венд опустил щит, открывая незащищенное горло. Он не видел смертоносного жала, но рука схватила стрелу, повинуясь неведомому шестому чувству. Кремневое острие расцарапало горло. Крови много, но рана безобидна. Фарлан застыл на мгновение со стрелой в руке — и тут же рухнул на землю. Со стороны все выглядело очень убедительно: стрела попала в шею, враг схватился за горло и упал!

Ольгерд бросился к упавшему венду:

— Как ты? Цел?

— Пока да! — Уткнувшись лицом в траву, Фарлан зашипел на парня. — Давай поори для виду, попричитай и сваливай! Помни: уходи и не останавливайся — они проследят.

— Фарлан! — не дослушав старшего, Ольгерд завопил во весь голос. Он надрывался довольно убедительно, благо нервное напряжение и страх разыгрывать было не надо. Выкрикнув несколько ругательств в сторону невидимого врага, Ольгерд тяжело поднялся и пошел, пошатываясь то ли от горя, то ли под весом мешков за спиной.

Со стороны было видно, что юноша постоянно оглядывается, выискивая глазами затаившегося врага. Вот он шарахнулся от просвистевшей мимо стрелы и, подгоняемый страхом, побежал, с каждым шагом все быстрее и быстрее. Ужас, написанный на его лице, гнал беглеца невидимым кнутом.

Застыв неподвижным трупом, Фарлан слушал, затаив дыхание. Прижатое к земле ухо уже перестало улавливать шаги Ольгерда, и других пока не было. Сейчас все решал слух. Высокая трава практически полностью закрывала лежащему венду обзор.

Ждать пришлось недолго. Природная осторожность суми уступила место азарту и жажде добычи. Они вышли на поляну, все трое сразу — старшему лет пятнадцать, не больше. Двое направились к мертвому рокси, третий — в сторону убежавшего Ольгерда. Подходили долго, с осторожностью косули прислушиваясь к каждому звуку. Наконец старший ткнул палкой Фарлана, и тот, сцепив зубы, перестал дышать. Третий суми остановился на полпути: любопытство пересилило, и, решив, что сбежавший все равно никуда от них не денется, он бросился обратно к своим друзьям.

Один из тех двоих, что тыкали Фарлана палкой, вытащил нож и, наклонившись, схватил чужака за волосы. Он не успел даже вскрикнуть, как меч венда прошил его насквозь и вышел из спины зубом стального чудовища.

Вытаскивать оружие уже не было времени, и Черный, вскочив, бросился на второго с голыми руками. Суми, совсем мальчишка, рухнул под тушей матерого воина, и Фарлан, схватив того за ворот меховой куртки, шарахнул со всей силы затылком о землю. Парнишка затих.

Третий был еще в десяти шагах и, когда все началось, просто замер от неожиданности. Не в силах понять, что происходит, он, заорав, вскинул лук и попытался прицелиться. Руки дрожали, и кончик стрелы ходил, выписывая замысловатые фигуры. Точно прицелиться никак не получалось, все менялось слишком стремительно: вот старший брат упал, за ним младший. Сцепив зубы и уняв дрожь, он все же поймал лицо чужака на линию наконечника стрелы.

Рокси выпрямился и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза своей смерти, но спустить тетиву суми не смог. Разжалась потерявшая волю рука, и страшная боль в правом боку в один миг унесла все силы. Суми повернул голову, и его глаза встретились с безжалостным взглядом убежавшего трусливого рокси.

Ольгерд вытащил нож и оттолкнул безжизненное тело.

Фарлан дико переводил взгляд с Ольгерда на суми, не зная, ругаться или благодарить. Не решившись ни на что, он оставил все как есть и, отвернувшись, приложил ухо к груди лежащего под ним суми.

— Этот жив! — Венд покачал головой: — Совсем дети. Вот ведь волчата!

Сорвав пук травы, Ольгерд вытер нож и кивнул на сжавшегося от ужаса суми.

— Что будем с ним делать?

— Возьмем с собой! Судя по одежде, это не простые детки. — Фарлан рывком поставил на ноги очнувшегося парня. — Будет заложником!

Глава 15

Вечером венду стало плохо. Царапина на шее почернела и загноилась, а утром он не смог встать. Фарлан метался в бреду, звал какую-то Фрею. За эту ночь Ольгерд посерел лицом, скулы обтянуло кожей, нос заострился, как птичий клюв. Невозможно было поверить, что человек может так измениться за одну бессонную ночь. Давила безысходность и беспомощность. Он поил друга, менял ему повязки, понимая — этим не поможешь. Потерять вот так в одночасье товарища, наставника, почти отца было выше человеческих сил. Из-за какой-то царапины! Ему хотелось выть, а собственное бессилие выворачивало наизнанку. В это момент он ненавидел весь мир за эту чудовищную несправедливость, и кто-то должен был ответить! Утолить жажду мести! Напоить горе кровью! Ольгерд повернулся и посмотрел на связанного суми.

Безумный, полный лютой ненависти взгляд остановился на лесном мальчишке. У того от страха затряслись коленки и заходила ходуном челюсть, а Ольгерд поднялся и вытащил нож.

— Ты, тварь! Вы не сражаетесь честно, а стреляете исподтишка отравленными стрелами! Ты будешь умирать так же долго, как мой друг, и так же мучительно!

Руголандец выглядел настоящим чудовищем: всклокоченные грязные волосы, налитые кровью глаза и высохшие губы перекошенного рта. Юного суми заколотило от ужаса. Нет, он был не трус и принял бы смерть в бою достойно, но противостоять демону не смог и завопил дико и отчаянно:

— Не-е-ет!

Ольгерда это не остановило, лишь губы искривились еще сильнее.

— Кричи, тварь, кричи громче!

Суми трясло, он не мог выговорить ни слова. Зубы стучали, рискуя откусить хозяину язык.

— П-п-подожди! Я з-знаю, я знаю, к-к-кто поможет!

— Врешь!

Ольгерд взмахнул ножом, и парень, прикрыв глаза, сжался в комок.

— Не-е-ет!

Сознание на миг вернулось в голову Ольгерда, и лезвие застыло у самого горла жертвы. Перекошенный рот прошипел вопрос:

— Кто?

— Здесь не-недалеко к-к-колдун, он п-поможет. — Суми приоткрыл глаза и добавил: — Я попрошу!

В несколько ударов меча Ольгерд срубил волокушу и привязал к ней Фарлана. Тот уже почти не приходил в сознание, и рана выглядела совсем плохо. Счет шел на часы!

— Бери волокушу!

Ольгерд разрезал веревки на руках и ногах суми.

— Тащи! Выживет — клянусь Оллерданом, отпущу! Нет — тогда не обессудь!

Там, где можно было бежать, — они бежали. Там, где нельзя, — шли! Прорубались сквозь бурелом, шагали по пояс в воде, таща за собой волокушу с раненым. Ольгерд давно уже убрал меч и подхватил сзади жерди носилок. То, что происходило, можно было назвать одержимостью, словно боги ослепили их идеей спасти этого человека и наделили нечеловеческой силой. Они ни разу не остановились и не передохнули! Юный суми будто попал под гипнотическое безумие Ольгерда: он не пытался бежать, хотя, наверное, мог, и не раз. Наоборот, он подставлял плечо или протягивал руку, там, где руголандец в тяжелой броне соскальзывал или оступался. Они действовали, словно не враг и пленник, а два друга, спасающие товарища. Как будто не было боя, не было убитых братьев. Пелена опустилась на глаза лесного парня, и в горячке борьбы за жизнь он сам был готов умереть за раненого врага.

Начало темнеть, когда они вышли на поляну. В самом центре, окруженная частоколом стояла землянка, накрытая соломенной крышей. Наваждение закончилось как по волшебству и суми без сил рухнул на землю, указывая на хижину:

— Здесь!

Ольгерд сбросил поклажу на землю и взглянул на друга. Фарлан лежал тихо, не подавая признаков жизни. Юноша не стал задерживаться и решительно зашагал к забору. Вкопанные толстые жердины доходили лишь до груди и не мешали заглянуть во двор. Никого не увидев, он крикнул в пустоту и, не получив ответа, двинулся вдоль забора в поисках калитки.

Откуда появилась девушка, Ольгерд не успел осознать — так внезапно она вдруг выросла по ту сторону изгороди. Ее грудной голос заставил его вздрогнуть:

— Ищешь чего, парень?

Ольгерд поначалу оторопел, но, сбросив морок, рванулся к забору.

— Колдун мне нужен!

Девушка посмотрела на него с огорчением, как на нерадивого ученика:

— Колдунов здесь нет, это дом служителя великого бога Пера Многорукого.

Парень сжал зубы, дабы успокоиться.

— Мне все равно, кто он! У меня друг умирает, помогите!

Хлопнула дверь, и высокий старик с длинной белой бородой показался на пороге землянки.

— Ирана, кто там?

Девушка обернулась на зов:

— Человек вот пришел, деда. Помощи просит.

Ольгерд рванул на себя ограду:

— Помоги, старик, век не забуду! Все что хочешь проси, должник твой буду на всю жизнь!

Старик снял меховую шапку и вытер абсолютно лысую голову.

— Тень у тебя плохая парень, тьма стоит рядом с тобой!

Дед подошел ближе и уставился юноше прямо в глаза. Эта неспешность и спокойствие взорвали Ольгерда, и он заорал:

— Старик! Там друг мой умирает!

Дед сморщился, словно его заставляли делать неприятные вещи, но все же произнес:

— Ладно! Тащите его сюда, посмотрим!

Ольгерд помчался к носилкам. Суми уже вырубился, и ему пришлось тряхануть его как следует. После этого они вдвоем подхватили волокушу и втащили Фарлана во двор. Калитка оказалась прямо на пути. Как бы ни был Ольгерд возбужден и встревожен за друга, он точно мог сказать, что еще мгновение назад ее здесь не было.

Жрец осмотрел лежащего венда и бросил недобрый взгляд на суми:

— Чем наконечник мазали?

Опустив голову, парень на всякий случай отошел от руголандца подальше.

— Мочили в дурной крови.

— Когда ранили? — Старик расковыряв пальцем рану, понюхал гной.

— Вчера в конце дня.

Ольгерд взвыл от нетерпения:

— Сделай что-нибудь, дед!

Оставив рану, старик грозно воззрился на юношу.

— Я тебе не дед! Ты рокси, чужой на этой земле, здесь твоих дедов даже там, — он ткнул пальцем вниз в землю, — нет! Зови меня Вяйнерис.

Устроив выволочку, старец вновь вернулся к раненому.

— Очень плох! В землянку его нести нельзя, ему воздух нужен. Ну-ка накидайте здесь лапника!

Он показал Ольгерду место у резного столба с изображениями Пера и повернулся к внучке:

— Ирана, принеси овчину и шкуру медведя.

Когда рокси и суми накидали приличную охапку еловых веток, а внучка развела огонь, жрец, отсчитав от столба три шага, начертил на земле круг. На немой вопрос Ольгерда ответил еле слышно:

— Друг твой, рокси, еще жив, но уже на той стороне. Сам не вернется, надо идти за ним! Ирглис никого просто так не отпускает, забрать будет трудно, но я попробую.

Показавшаяся в дверях девушка услышала последние слова и закричала громко и требовательно:

— Дед, не ходи! — Все разом повернулись на крик. — Я тебя в прошлый раз еле выходила!

Ирана схватила старика за рукав рубахи, но Вяйнерис обнял внучку и погладил по волосам.

— Это мое предназначение, Ирана! Что я скажу Перу, если отдам эту душу Ирглису?

Он ласково, но твердо разжал ее руки, и девушка, бросив гневный взгляд на Ольгерда, убежала в землянку.

Проводив ее взглядом, старик вытащил нож и положил его в огонь. Отмыв распухшее горло раненого, жрец вскрыл рану прокаленным ножом, очистил от гноя и пораженной плоти. Затем стянул края ниткой и залепил шею какой-то черной жижей из глиняной крынки. Все это время венд лежал без движения, и лишь только когда нож вспарывал кожу на горле, тихонько застонал.

Старик обернулся к Ольгерду и удивленно покачал головой:

— Надо же, жив еще! Сейчас я пойду за твоим другом, а вы держитесь подальше, и в круг не входите, что бы ни случилось!

Со стороны могло показаться, что Вяйнерис просто сел рядом с Фарланом и, взяв того за руку, замер. Ольгерд ждал продолжения, но ничего не происходило. Время шло, суми уже давно вырубился, а две фигуры на фоне яркого пламени по-прежнему оставались неподвижны.

Ольгерд и сам наконец почувствовал, насколько измотан. Пришла боль от разодранных пальцев и бесчисленных ссадин по всему телу. Он опустился на землю и оперся спиной о ствол дерева. Глаза слипались, и темнота вокруг наполнилась ночными звуками. Где-то совсем рядом завыли волки.

— Есть хочешь?

Вздрогнув, Ольгерд распахнул помимо воли закрывшиеся глаза — прямо перед ним стояла Ирана с миской в одной руке и с факелом в другой. Играющее на ветру пламя скакало по ее лицу дикими тенями.

Разозлившись на себя, он выплеснул свое раздражение на девушку:

— Ты чего с открытым огнем бродишь⁈ Запалить все не боишься?

Ольгерд сам не понимал, почему злится. Эта девушка действовала на него странно.

Вот и сейчас она загадочно улыбнулась:

— В такую ночь без огня нельзя! Когда дед в мире мертвых, тогда круг тьмы разорван, и псы Ирглиса могут вырваться в наш мир.

Ветер усилился, разметав пряди ее волос так, что они заиграли на самой границе света, и Ольгерд вдруг осознал: у девушки волосы, как вороново крыло. Она не суми, те все белобрысые и глаза голубые, а у нее черные, как у ведьмы! Дед настоящий суми, а эта девчонка нет! Кто она ему? Уж точно не внучка!

Мысли копошились в голове Ольгерда, и он, задумавшись, в упор таращился девушку, пока она не скривила снисходительную гримаску:

— Так есть-то будешь или пялиться только?

Ольгерд вспыхнул:

— Нет! Не буду, сыт!

Девушка хмыкнула и, развернувшись, пошла к дому, а он тут же пожалел о сказанном: есть хотелось до невозможности. Последний раз он ел еще вчера вечером, вместе с Фарланом.

— Вот дерьмо! — Ольгерд выругался вполголоса, вдруг осознав, что совершенно не помнит, где они бросили поклажу, и что найти ее сейчас, в полной темноте, совершенно нереально. Снова выругавшись, он понял, что с едой придется потерпеть до рассвета.

Откинувшись на шершавый ствол сосны, Ольгерд прикрыл глаза. Голова тут же закружилась, и сознание поплыло: несмотря на голод, усталость мигом взяла свое. В полусне он вдруг увидел, что сидящий рядом с Фарланом старик засветился странным голубоватым светом. Пламя костра почему-то тоже стало отливать сталью и синевой. Границы фигур расплылись, и возникло непонятное, тревожное ощущение.

Неожиданно стальное пламя закрутилось смерчем, создавая новую фигуру. Теперь синий огонь бил прямо из земли, собирая над собой бесформенное облако. Постепенно столб огня начал оседать, уплотняясь и приобретая форму высокой стройной женщины с красивым, но очень жестким лицом. Взлетели вверх длинные ресницы, и открывшиеся глаза резанули голубым огнем! Белая рука с точеными пальцами прошлась по линии безукоризненно сидящего платья, и видение медленно поплыло в сторону Ольгерда. Оно плыло без единого движения и даже складки длинного платья не шевелились, а тяжелые локоны застыли, словно отлитые из серебра.

На самой границе круга женщина остановилась и ласково поманила его к себе. В этом простом жесте было такое повелительное давление, сопротивляться которому казалось невозможным.

Юноша поднялся навстречу, но неожиданно налетевший порыв ветра остановил его, и словно из ниоткуда перед ним возник образ Ираны. Ветер рвал ее длинные волосы, и черные кончики прядей хлестали по лицу, оставляя кровавые следы. Эти шрамы словно кричали о чем-то и звали его, Ольгерда, но он не слышал. Им полностью завладела белая женщина, она будто на привязи держала его взгляд, не отпуская ни на секунду. Мир вокруг них словно замер, листья и трава пожелтели и пожухли, как осенью, а воздух наполнился тяжелым покоем. Вихрь, гнущий верхушки деревьев, испуганно гудел наверху, не смея даже прикоснуться к этой женщине.

Она улыбнулась и провела рукой, прогоняя образ Ираны. Тонкие, изящно вычерченные губы приоткрылись:

— Твой друг зовет тебя!

Ольгерд сделал шаг навстречу, и звук ее голоса хлестнул, как кнутом:

— Поторопись! Твой друг хочет обнять тебя.

Юноша, не отрывая взгляда от прожигающих его ледяных глаз, зашагал быстрее. Белая женщина протянула руку.

— Дай мне свою ладонь, я проведу тебя.

Ольгерд безропотно протянул руку, и тонкие женские пальцы легли на грубую, израненную кожу его ладоней.

— Иди ко мне!

Мягкий голос опутывал невидимой сетью, и юноша сделал еще один шаг. Преграда, разделяющая их, стала видимой и почти осязаемой, голубовато-стальное свечение сияло по всей окружности, очерченной жрецом. Пальцы Ольгерда вошли в полосу света, и в этот момент кто-то с силой дернул его назад. Рука женщины, державшая его, вылетела за границу круга, и раздался дикий звериный вой! То, что было женскими пальцами, на глазах Ольгерда превращалось в жуткую звериную лапу. Длинные стальные когти рванулись, хватая ускользающую жертву, и железная кольчуга расползлась под их натиском, как истлевшая тряпка.

Из-за призрачной дымки немигающими змеиными глазами на Ольгерда смотрело чудовище. То, кто еще недавно было красивой женщиной, тащило парня в круг, а кто-то неизвестный держал его сзади и не пускал. Мышцы напряглись до предела, вены вздулись, и невыносимая боль скрутила руку. Казалось, еще мгновение — и демон вырвет ее с корнем, но в этот момент сияние потускнело и голубоватая прозрачная граница начала мутнеть. Стена словно застывала прямо на глазах, наливаясь тяжелой глянцевой чернотой, и вдруг, вспыхнув в последний раз, растворилась в воздухе, и в этот миг еще один нечеловеческий вой огласил поляну. Восстановившаяся граница миров обрезала руку чудовища словно клинком.

Отпущенный Ольгерд полетел на землю, а отсеченная лапа, как живая, продолжила терзала его плоть. С диким остервенением юноша оторвал от себя жуткую тварь и отбросил в сторону. Та вспыхнула, еще не долетев до земли, и, упав, догорела, слепя голубовато-синим огнем.

Ольгерд бессильно откинулся назад, перед распахнутыми глазами разлилось темное ночное небо. Сознание вновь покидало его. Он напрягся изо всех сил, чтобы повернуться и посмотреть на своего спасителя, но тело уже не слушалось, и лишь на фоне лунного диска мелькнули знакомые черные пряди.

Очнулся Ольгерд, когда было уже светло. Солнце подбиралось к зениту, говоря о том, что спал он очень долго. Старого жреца уже не было на месте, хотя Фарлан по-прежнему лежал там, куда его положили вчера. В голове царил полный сумбур из непонятных отрывков кошмарного сна, горло горело, и жутко хотелось пить.

Попытавшись встать, он оперся на правую руку и взревел от боли — от кисти до локтя она была разодрана до кости. От вида ужасной раны в памяти замелькали смутные образы и обрывки фраз, но он ничего не помнил — только ночной кошмар из стирающихся образов, никак не связанных между собой. Заболела голова. После осмотра кольчуги, разорванной от плеча до кисти, вопросов только прибавилось.

— Кто это тебя так?

Ольгерд вскинул взгляд на неслышно подошедшего суми и подумал, что в таком положении, с неподвижной правой рукой, он сам теперь может оказаться в роли пленника.

Суми присел на корточки, с интересом разглядывая повреждения.

— Странная рана! Рука вся разодрана, а крови нет. Заговоренная она!

— Что? О чем ты?

Суми сощурил свои и без того узкие глаза.

— Не знаю, что тут было ночью, я спал как убитый, но говорю тебе точно: кровь остановили заговором, а не руками!

— Кто?

Боль накатывалась волнами, и Ольгерд никак не мог сосредоточиться, но суми ничего больше объяснять не стал. Поднявшись, он произнес тихо, но твердо:

— Пойду я! Ждал, когда ты проснешься. Друг твой живой, и по уговору я свободен. Пойду!

Ольгерд лишь кивнул, на большее у него не было сил.

— Хорошо, давай!

Суми пошел к изгороди, но на полпути обернулся:

— Меня зовут Ви́яри, если когда-нибудь встретимся.

Ольгерд улыбнулся одними глазами.

— Я запомню!

Рука горела, тело бил озноб, и не было сил пошевелить даже пальцем. Слабость сковывала и уносила сознание.

Очнулся он от того, что его поили. Ирана вливала в него воду деревянной ложкой.

— Ну давай, парень, давай! Свалились же вы на мою голову! — Девушка тоже едва держалась на ногах.

Чуть приподняв голову, Ольгерд сделал глоток и непонимающе заводил глазами:

— Где Фарлан? Что со мной?

Ирана сочувствующе поджала губы:

— Эко тебя приложило! Что, совсем ничего не помнишь? Ничего, ты счастливчик — легко отделался, после встречи с Ирглисом мало кто выживает!

Девушка еще говорила, но парень уже не слышал, его взгляд устремились к воротам. Во двор входили вооруженные люди!

Глава 16

Во двор Вяйнериса входил большой отряд. Три десятка закованных в железо воинов и с десяток гужевых лошадей. Впереди несколько всадников на крепких низкорослых лошадках. Толпа входила шумно и вела себя по-хозяйски. Дородный мужчина с ухоженной бородой, не стесняясь, гаркнул во все горло:

— Ей, девка, где колдун, почему не встречает?

Девушка вздрогнула и обернулась на крик:

— Приболел он, господин. В доме лежит. — Настороженный взгляд Ираны отслеживал каждое движение незваных гостей, но голос звучал почтительно: — А вы располагайтесь, деда не ждите!

Никто ждать и не собирался. Воины уже распрягали лошадей и снимали поклажу. Старший подошел к лежащему Ольгерду и бросил вопросительный взгляд на Ирану:

— Кто такой?

Девушка пожала плечами:

— Пришлые, я их не знаю! Второй вон там лежит, у капища.

Рядом появился еще один чужак, такой же невысокий и плечистый. Взглянув на раненого, он согласился:

— На вид не местный. — А всмотревшись получше, уточнил: — Точно не венд и не суми. Больше похож на нашего. Думаю, руголандец.

За спинами незваных гостей вдруг раздался насмешливый голос:

— Нехорошо, Рорик, не признавать родного племянника!

Все резко обернулись. Перед ними стоял Фарлан, бледный с запавшими глазами, зажимающий тряпкой раненую шею.

Первоначальная радость на лице Рорика сменилась тревогой, собравшись суровыми складками между бровями.

— Фарлан? Как ты здесь?

Раненый друг и племянник, больше похожий на труп, — такое к хорошим новостям никак не располагало.

Фарлан опустил глаза:

— Все так, недобрые вести я принес!

Конунг мгновенно напрягся:

— Умер кто? Брат?

Тяжело вздохнув, Фарлан не стал тянуть:

— Все! Все погибли! Клана больше нет!

На венда обрушился яростный взгляд Рорика:

— Все? Как это может быть⁈

В ответ прозвучало только одно слово:

— Ларсены! — Фарлан мог бы дальше не объяснять, но он все же добавил. — Удача оставила твоего брата.

— А ты? Ты тоже оставил его?

Рорик схватился за рукоять меча, но Фарлан не дрогнул. Он не забыл бешеный нрав своего бывшего хозяина и друга, его уже ставшую легендарной жестокость. Он все помнил, но не дрогнул!

— Я не мог отказать твоему брату! Он просил меня спасти того, кто должен отомстить за семью.

Его взгляд указал на Ольгерда, и Рорик с лязгом вогнал обратно уже вышедший наполовину клинок.

— Я знаю, ты бы Яра не бросил!

Погасив вспышку ярости, но не в силах совладать с бушующим бешенством он резко развернулся и зашагал к лошадям. На пути Рорик все же взял себя в руки и остановился. Прошло еще одно длинное молчаливое мгновение, прежде чем вновь раздался голос конунга Истигарда:

— Что с малым?

Фарлан, словно очнувшись, только сейчас обратил внимание на разодранную руку и белое, бескровное лицо Ольгерда. Он с удивлением уставился на Ирану:

— Может, ты объяснишь?

Девушка соврала, не задумавшись ни на миг:

— Медведь-шатун забрел. Огнем отогнали, а его вот достал-таки!

Ирана положила ладонь на здоровую руку парня. Ольгерд уже плохо слышал, периодически полностью отключаясь, но слова девушки разобрал хорошо. Он перевел взгляд с ладони, сжимающей его пальцы, на глубокие темные глаза и отчего-то подтверждающе кивнул.

В голове Фарлана промелькнуло сомнение, но вникать он не стал.

Рорик же хмыкнул:

— Узнаю нашу породу! На медведя с голыми руками!

Тщательно осмотрев руку, Фарлан недовольно проворчал:

— Странная рана: разодрано до кости, а крови нет! Гноя тоже нет, а парень в горячке.

Грозно нахмурив брови, Рорик бросил Иране:

— Позови деда своего, пусть посмотрит. Не хватало еще и Ольгерда потерять!

Опустив взгляд, девушка попыталась было возразить:

— Дед лежит, совсем плох!

В ответ на нее зыркнули так, что ей сразу стало понятно: либо пойдет сама, либо ее отволокут за волосы. Не говоря больше ни слова, она молча ушла в дом. С пронзительным скрипом захлопнулась дверь, и Фарлан, проводив ее взглядом, подошел к Рорику.

— Далековато вы забрались от дома. Нужда какая?

Конунг жестко скривил губы:

— Да, ходили поучить кое-кого вежливости. — И, уже открыто глядя в глаза другу, добавил: — Неспокойно стало в суми. Кто-то мутит народ!

Фарлан удивился:

— Не припомню, чтобы раньше племена восставали. Стрельнуть в спину — такое они всегда могли, но в открытую… Что случилось? Осмелели?

Рорик раздраженно повысил голос:

— Говорю же тебе, вожак у них появился! Ходит по племенам, шепчет вождям в уши, мол, рокси жадные, с каждым годом требуют все больше, гнать их надо всем миром.

— Что, намного больше брать стали?

Лицо конунга затвердело, и зло заходили скулы.

— Если бы! Как отец наш брал, так и я беру! В прошлом году тонгры набег учинили, мы землю суми прикрыли. Говорю вождям: у нас потери, расходы из-за войны, вы должны взять на себя половину. Они ни в какую! Мол, мы платим полюдье — туда все входит. Вот с тех пор и решаем, кто прав!

Опираясь на внучку, подошел Вяйнерис. Взглянув на руку юноши, он покачал головой и кивнул Иране, будто соглашаясь с ней:

— Парень умрет! У него горячка! День, от силы два! — Старик, не слушая возражений, развернулся обратно. — Я тут бессилен!

В глазах конунга блеснула сталь и холодное бешенство. Фарлан это взгляд Хендриксов помнил очень хорошо. С точно таким же взглядом отец подчистую вырезал городища суми и вендов.

Слова Рорика ударили в удаляющуюся спину, как нож:

— Слушай меня, старик. Мой племянник должен выжить, и ты его вылечишь! Если нет, то умрешь ты, твоя внучка и вся твоя родня до седьмого колена во всей земле суми.

Вяйнерис замер, не дойдя до двери, а конунг, не дожидаясь ответа, развернулся к своему помощнику:

— Ночевать будем здесь! Выступаем с рассветом! Старика и девку стеречь, возьмем с собой.

Сказав, Рорик приобнял Фарлана за плечо:

— Пойдем, старый друг, к костру — расскажешь, как все было.

Черный, остолбеневший от слов старика, не мог сдвинуться с места.

— Подожди, Рорик! Старый, ты что сказал? Какая горячка — чистая ведь рана⁈

Неизвестно, угроза конунга или крик венда, но что-то заставило Вяйнериса обернуться. Рядом с ним и Ираной уже выросло по охраннику. Повторять Рорик не любил, и его правая рука Озмун это знал, как никто другой. Жрец посмотрел на внучку, постоял мгновение и вернулся обратно к раненому.

— Это не та горячка рокси, о которой ты думаешь. Тот медведь… — Он с понимающей улыбкой взглянул на Ирану. — Тот медведь пришел из другого, не нашего мира.

Рорик, мрачно следивший за происходящим, бросил свое весомое слово:

— Все в руках Великой матери — как Иранья решит, так и будет! — Он двинулся в сторону своего костра, приглашая и венда последовать за ним. — Пошли, Фарлан! О земном побеспокоится Озмун, а в дела богов воинам лезть не след.

Ольгерд открыл глаза. Первым, кого он увидел, был Вяйнерис. Жрец упер прямо в него свой взгляд, и взгляд этот не сулил ничего хорошего.

— Выжил все-таки! Не думал. Выходит, не зря я с тобой две недели мучился. — Старик покачал головой. — Хотя радоваться тебе рано, Ирглис просто так никого не отпускает.

Юноша еще не очень понимал, что происходит и кто с ним говорит.

— Кто такой Ирглис, дед? — Ольгерд попытался приподняться и сесть. — Где я?

Сесть не удалось: голова у парня закружилась, и его вырвало прямо на себя. Он блевал, свесившись с кровати, а Вяйнерис, равнодушно наблюдая за мучениями юноши, раздраженно пробурчал:

— Не дед я тебе, говорил ведь! — Старик перешагнул через лужу на земляном полу и пошел к двери. — Лежи смирно, еще дня два-три — и тошнота пройдет.

Ольгерд откинулся на лежанке. Он плохо помнил, что произошло, воспоминания накатывались, как клочья тумана. Его везут в Истигард. Жуткая, оскаленная морда чудовища. Стальные когти звериной лапы рвут кольчугу и продирают мясо до кости! Старик с седой бородой мечется вокруг и отгоняет тварь. Красивая черноволосая девушка заговаривает рану, а черная ядовитая кровь течет на землю.

Из темноты в кошмар вдруг опять ворвалось чудовище, и когти вонзились в руку, вырывая отчаянный крик:

— А-а-а! Прочь, тварь!

С криком он открыл глаза, и голове возник мягкий женский голос.

— Проснулся наконец! Третий день ждем. — Сидящая на краю лежанки Ирана положила мокрую тряпку ему на лоб. — Ну хватит орать, а то прибежит еще кто на крик.

Не совсем понимая, что происходит, Ольгерд вытаращился на девушку:

— Кто? Зачем?

Женские губы растянулись в ироничной улыбке:

— Друзья твои, кто же еще! Подумают, злая ведьма пьет кровь из юного рокси.

— Ты не ведьма, у тебя глаза добрые. — Сказав, Ольгерд засмущался и покраснел, тут же разозлившись на себя, потому что вдруг почувствовал, что ему хочется ей нравиться. Это вообще ни в какие ворота не лезло: что она ему — какая-то дикарка, и даже красивой ее не назовешь. В Руголанде считалась красивой женщина высокая, крепкая, как мужчина, а эта маленькая, худющая, того и гляди сломается на ветру. «Одни глазища только сверкают», — подумал он про себя, отводя взгляд, и все равно не мог не признать, что есть в ней какая-то притягательная сила. Притягательная и раздражающая одновременно! Может быть, эта ее самоуверенность и даже какая-то нахальная надменность? Ведь они ровесники, а она ведет себя с ним, как с несмышленышем малолетним.

Все это время Ирана молча рассматривала парня, и он разозлился еще больше, чувствуя, что все его мысли сейчас написаны у него на лице. Очень захотелось вскочить, схватить эту заносчивую девчонку и подбросить вверх так, чтобы она испуганно завизжала.

Сидящая напротив Ирана вдруг снисходительно усмехнулась, словно действительно поняла, о чем он только что подумал.

— Ты, когда встанешь, о глазах моих добрых своим почаще говори, а то они меня иначе как ведьмой не называют.

Несмотря на все недовольство юноши собой, стоило девушке улыбнуться, как губы Ольгерда тоже самопроизвольно растянулись в улыбку.

— Не бойся, теперь я тебя в обиду не дам.

— А я и не боюсь, и защитники мне не нужны! — Взгляд Ираны снова стал жестким. — Ты сейчас чувствуешь в себе силу, подъем духа, но на самом деле это не так. Дед предупреждал, что так будет: ведь ты умер, тело твое умерло, только душа и осталась. Дед тебя с того света вытащил, вот теперь твое тело и радуется, поверить не может. Лучше сразу не вставай — еще сломаешь себе что-нибудь, а дядя твой мне голову отрубит за это.

Последняя фраза огорчила и разозлила Ольгерда. Плохое про семью он не терпел ни от кого, да и про то, что умер, тоже звучало странно. Пересилив себя, парень назло ей сел на лежаке и свесил ноги.

— Ты, стало быть, здесь из страха только? Так все, можешь идти, здоров я!

Глаза девушки заледенели, и голос наполнился злым сарказмом:

— Спасибо, мой господин! Спасибо вам, благодетель, за милость, за благодарность вашу!

Вылетев наружу, Ирана так впечатала дверь в косяк, что вся клетушка заходила ходуном.

Ольгерд пожал плечами и произнес скользнувшую мысль вслух:

— Странная она какая-то! Шальная!

Дольше переживать по этому поводу ему не позволили: в клеть ворвался Фарлан и, сграбастав парня в охапку, забасил:

— Выжил! Выжил-таки, бродяга!

Следом вошли Рорик, Озмун и еще пяток ближних людей конунга. В комнате сразу стало тесно.

— Напугал ты нас, племяш. — Рорик потрепал юношу по волосам. — Ну, раз сейчас не помер, знать, не судьба тебе от зверя смерть принять!

Остальные согласно закивали головами:

— Везунчик!

— Из такой горячки выбрался — видать, Оллердан хранит парня.

Ольгерд счастливо улыбался. Вернулась жизнь, вернулось участие близких людей, вернулись друзья. Казалось, стоит только протянуть руку, и вся прежняя жизнь вернется обратно. Остро захотелось увидеть солнце, голубое небо.

— На воздух хочу! — Ольгерд неуверенно встал на ноги. — Фарлан, дядя, можно я во двор выйду? На солнце хочу посмотреть.

Вокруг все весело загоготали:

— Ожил пацан!

Рорик тоже поднялся.

— Конечно, племяш, пошли во двор, глянем на солнце.

Все табором повалили наружу. Протиснувшись в узкую дверь, Ольгерд зажмурился: несмотря на позднюю осень, день был на удивление солнечным, скупое осеннее солнце выжимало последние капли на Истигард. Пахнуло свежим навозом, перемешанным с соломой и грязью.

Прикрыв ладонью глаза, юноша взглянул на центральную площадь хольма. Все пространство перед крыльцом конунга заполнял суетящийся народ. Людей было много: кроме воинов Рорика и суми, наметанный глаз Ольгерда выцепил также и черноволосые головы вендов. Это городище было гораздо больше того, где он вырос, да и вообще отличалось во всем. Вместо одного длинного дома здесь было пять добротных строений, плюс конюшня, несколько амбаров для скота и, самое главное, защитная стена вокруг. Высокий частокол из струганых бревен в нескольких местах сменялся каменными завалами из необработанных валунов, а по углам возвышались четыре грозные башни.

— Ух ты! — непроизвольно воскликнул Ольгерд, не ожидавший увидеть подобного оживления в дикой глуши, и Рорик с гордостью обвел рукой свое детище:

— Что, нравиться? Это наш с тобой город, Ольгерд!

Глава 17

Город готовился к зиме. По утрам уже прихватывал морозец, приближалось время длинных ночей и непроходимых сугробов. Люди Рорика вытаскивали ладьи на берег, разбирали деревянные причалы. Дружина готовилась к большому походу: зима — единственное время, когда замерзшие реки и болота открывали дорогу к городищам суми, поэтому сбор полюдья Рорик проводил только в это время.

Изредка еще заходили ладьи вендов. Богатый урожай зерна на юге толкал самых отчаянных на опасные предприятия. В это время года выходить в озеро было делом крайне рискованным, погода менялась по несколько раз на дню. Порывистый шквал мог прерваться солнечным затишьем, после которого вдруг начинал валить снег, но что может остановить купца, решившего заработать? Все ведь знают: в это время получить хорошую цену на хлеб можно только в Истигарде.

Ольгерд совсем поправился, и его определили в младшую дружину. Теперь он жил в одном из длинных домов вместе с двумя десятками парней его возраста и чуть старше. Фарлан же числился среди ближников Рорика, и его место было в доме конунга, в самом большом и просторном в городе. Размер — вот единственное отличие главного дома от всех прочих, во всем остальном между ними не было никакой разницы. Рубленные из ошкуренных бревен стены с маленькими, затянутыми бычьим пузырем окнами под самым потолком, дававшими так мало света, что разбить себе лоб в потемках было проще простого. Один длинный стол посередине и лавки-лежанки вдоль стен — вот и все убранство, одинаковое как для дома конунга, так и для жилища младшей дружины. Отличался лишь дом для работников и рабов: там вообще не было никакой мебели, люди жили, ели и спали на голом полу, в лучшем случае застеленном соломой или еловыми ветками.

В отличие от Фарлана, сразу попавшего в ближний круг, Ольгерда приняли довольно прохладно. Несмотря на юный возраст, за ним уже тянулся героический шлейф, и у многих это вызывало неоднозначное отношение. Например, кто-то пустил слух, что Ольгерд бросил отца и трусливо сбежал, а еще — будто сила его колдовская и он по ночам поедает мертвечину. Конечно, в лицо такое никто не говорил, но шепот за своей спиной парень слышал постоянно. Фарлан советовал не обращать внимание: мол, вся эта ерунда и сплетни лишь до первого боя, а железо и кровь все расставят по своим местам.

Было еще кое-что. Женщины. Вернее, одна женщина. С появлением Ираны в городище сплетни о ней не утихали ни на миг. Понятно, в казарме, полной молодых здоровых самцов, тело единственной девушки в городе было излюбленной темой, и Ольгерда эти ежевечерние обсуждения доводили до бешенства. Его требования заткнуться приводили лишь к недоумению и советам пойти прогуляться, идти против всех было чревато, и, самое главное, он сам себе не мог объяснить, чего так заводится — ведь еще недавно ему такие разговоры очень даже нравились.

Проблема с женщинами в городе существовала давно. Суми и венды неодобрительно относились к смешанным бракам, а к бракам с рокси — и вовсе очень плохо. Законных путей получить женщину у руголандцев было немного: либо съездить женится в Хельсвик или Руголанд, что было далеко и дорого, либо все-таки уговорить местных. С последней большой войны прошло почти тридцать лет, многое забылось, да и страсти улеглись, но до признания рокси своими еще очень нескоро. Истигард хлеба не сеял и ничем, кроме войны и торговли, не занимался. Всё добывалось железом и хитростью — не удивительно, что рокси, мягко говоря, недолюбливали. Стычки, большие и маленькие, происходили постоянно: то тонгры нападут на землю суми, то сами руголандцы пройдутся набегом, полюдье опять же. Обиды росли, как снежный ком, и брачным союзам это никак не способствовало. Была, конечно, добыча, но людского полона брали немного, люди успевали разбегаться, а ловить их по бескрайним лесам — дело неблагодарное, да и опасное. Можно самим заблудиться так, что вовек не выберешься. Потом, невольница — собственность общая, как и вся добыча. Побаловаться, и только: семью не заведешь — дети рабыни рождаются рабами.

В общем, женщин катастрофически не хватало, поэтому разговоры о них заполняли любую паузу. Свободная нетронутая девушка была, как красная тряпка для стада быков. Ирану давно бы изнасиловали, не помогли бы никакие запреты, но лучше всяких приказов ее хранил мистический страх руголандцев перед нечистой силой.

Рорик вскоре понял свою ошибку: он сам принес в город яблоко раздора. С тех пор, как молодая женщина вошла в город, количество ссор, переходящих в драки, возросло в разы. Пока обходилось без поножовщины, и ему удавалось справляться, но ощущение надвигающейся беды не отпускало. Как назло, обстоятельства не позволяли избавиться ни от колдуна, ни от его внучки. Не успел Ольгерд оправиться и встать на ноги, как принесли двоих с охоты, кабан их страшно подрал. Свой костоправ не справился, пришлось вновь обращаться к Вяйнерису. В этот раз старик упрямиться не стал и грозить ему не пришлось: осмотрев раны, он сказал, что возьмется. Так что все осталось по-прежнему: девка продолжала бегать по двору, а десятки мужских глаз продолжали ее облизывать. Винить своих бойцов в этом Рорику было трудно, поскольку ему самому частенько хотелось затащить ее в сарай.

Жрец все понимал и внучку без присмотра отпускал неохотно, но лечение требовало от него слишком много сил. Нередко он сам больше напоминал труп, и тогда все держалось на Иране. Она выхаживала деда, раненых, готовила еду, стирала и ходила за водой, и в это время защитой ей служила только слава лесной колдуньи.

Ольгерд со всем молодняком толпились на ристалище. Здесь Фарлан, по просьбе конунга «поучить недорослей уму-разуму», должен был поделиться боевым опытом. Специальная круглая площадка за главным домом была засыпана песком и окружена невысокой изгородью. Молодежь, громыхая деревянными щитами и мечами, больше смеялась и подшучивала, чем слушала венда. Черный был мужем некрупным, на полголовы ниже многих собравшихся парней, и глупый максимализм юности ставил на первое впечатление, а это был любимый, начальный урок Фарлана.

— Если у вас есть время приглядеться к противнику, — не обращая внимание на галдеж, венд говорил громко и уверенно, — не смотрите на размеры — в первую очередь обратите внимание на походку.

В ответ из толпы здоровенный парень насмешливо выкрикнул:

— Что он, девка, что ли? На кой нам его походка?

«Так, вот и первая жертва», — со злорадством подумал Ольгерд — он этот урок уже проходил, и не раз.

Фарлан пристально посмотрел на крикуна.

— Зачем, говоришь? — Он поманил крикуна пальцем. — Давай в круг! Пройдись, а я скажу, чего ты сто́ишь.

Здоровяк, расталкивая товарищей, вышел вперед. Парень уже не единожды бывал в бою и силу свою знал. Он и сейчас, красуясь голым торсом, возвышался горой над низкорослым вендом.

Черный сделал приглашающий жест.

— Ну, давай. Давай пройдись, а мы посмотрим.

Юный воин, немного смущаясь и недовольно ворча, прошелся туда-сюда перед строем. Фарлан остановил его движением руки и обратился к остальным:

— Кто хочет высказаться?

Желающих не нашлось, лишь кто-то выкрикнул из толпы:

— Чего говорить-то? Ходит и ходит!

Черный приосанился с довольным видом — экземпляр был уж очень удачный.

— Раз добровольцев нет, то я вам скажу. Первое и очевидное — он правша.

Строй ответил дружным смехом:

— Это мы и сами видим!

Фарлан подождал, пока смешки утихнут.

— Пойдем дальше. Смотрите на левую ногу: чуть заметно приволакивает, значит, когда-то был перелом. Эта нога — его уязвимое место, да и устанет она быстрее. Дальше! Сутулится и заваливается вправо: был бы левша, так и ничего, а правше это сильно мешает. Еще руки у него длинные и тяжелые — значит, стоит ему отвлечься, щит сползет вниз.

Парень задиристо усмехнулся:

— Вот ты наговорил! А сам-то попробовать не хочешь?

Здоровяк встал в стойку, и Черный улыбнулся — продолжение урока требовало именно этой фразы.

— Отчего же не попробовать? Только давай так: ты возьмешь вот это. — Венд выбрал боевой меч и бросил его парню. — А я как-нибудь вот с этим. — Фарлан подобрал с земли суковатую палку толщиной в руку.

Парень ловко поймал клинок за рукоять и удивленно посмотрел на венда с палкой. Не найдя никакого подвоха, он ухмыльнулся:

— Зарублю ведь.

Отстегнув ножны с мечом, Фарлан иронично растянул губы:

— Зарубишь так зарубишь, но давай вот как мы поступим: если хоть царапину сможешь на мне оставить, то он твой. — Черный резко вытащил блеснувший на солнце клинок, и все, кто был на ристалище, залюбовались превосходной руголандской сталью.

Парень набычился и завелся — унижение было прилюдным.

— Ладно. Не обессудь только, венд.

Он крутанул в руке меч и закрылся щитом. Молодежь возбужденно растянулась по кругу — всем хотелось быть как можно ближе.

Ольгерд суетиться не стал, весь спектакль он уже видел неоднократно. Девиз Фарлана — найди у врага слабое место, — давно уже стал его собственным. Юноша заговорщицки улыбнулся своему наставнику и отметил, как подошли Рорик и Озмун. Развлечений в городе было немного, и пропустить такое было бы непростительным. Еще где-то на границе зрения мелькнула серая тень, он не разглядел кто, но его мозг сразу выдал: Ирана с бельем пошла на озеро.

Противники двинулись по кругу, контролируя каждое движение друг друга. Сверстники шумно поддерживали парня, науськивая и мешая тому сосредоточиться. Как и ожидал Фарлан, здоровяк долго раздумывать не стал: лишь только дистанция позволила, он размахнулся и нанес удар. Венд мог бы все закончить сейчас, но урок должен быть максимально доходчивым. Черный сделал вид, что собирается принять удар на щит, но в последний момент уклонился. Парень не совладал с инерцией и на мгновение раскрылся. Палка тут же болезненно тюкнула его по затылку. Унижение было чудовищным! Отрок отскочил и с яростью ринулся снова. Фарлан продемонстрировал тот же прием еще раз, ушел влево, и парень вновь опоздал. Зато деревяшка венда была тут как тут, и конец ее с силой вошел задире под ребра. Лицо здоровяка скривилось от боли, а тот, кто слушал Фарлана до этого, увидел его слова на деле. Молодежь притихла, зато боец на ристалище, ослепленный унижением, взревел от бешенства. Он бросился вперед, высоко подняв щит, прикрывая голову и корпус. Это была развязка: палка ударила в левую, поврежденную голень, нога непроизвольно вывернулась, и здоровый, полный сил молодой мужчина рухнул на землю как подкошенный. Фарлан, наступив ему на руку, выбил из нее меч: опыт подсказывал, что нравоучения лучше читать разоруженному противнику.

Дальше Ольгерд смотреть не стал. Он осторожно вышел из толпы и направился к озеру. Ирана нашлась недалеко от ворот: она стирала на плоских, вылизанных волнами камнях. Исполинские валуны, отполированные, как инструментом мастера, ровными плитами уходили под воду. Лучшее место как для стирки, так и для спуска ладьи на воду, поэтому именно здесь и стоял вытащенный на зимовку флот Истигарда.

Пройдя мимо перевернутых лодок и драккаров, Ольгерд подошел к девушке. Занятая стиркой, она не услышала его шагов и, нагнувшись над водой, продолжала полоскать белье. Обтянутая тканью задница и обнаженные женские лодыжки в один миг вызвали у юноши мысли, заставившие его покраснеть и излишне громко крикнуть:

— Здравствуй!

Ирана вздрогнула от неожиданности и повернулась, в руке ее блеснул нож.

— Фу ты, демон, напугал до смерти!

Ольгерд смущенно пожал плечами.

— Я не хотел. Ты убежала тогда. Обиделась?

— Может, и обиделась. — Девушка демонстративно вновь взялась за стирку.

Молча присев рядом на корточки, Ольгерд всмотрелся в ее профиль. Узкое лицо с падающими вниз прядями черных волос. Тут же волной прокатилось воспоминание: мерзкая лапа, ледяные, бесчувственные глаза — и такое знакомое лицо, скользнувшее над ним.

Он вдруг спросил неожиданно даже для самого себя:

— Скажи, это ты была там?

— Где — там? — В голосе Ираны зазвенело напряжение.

— Я плохо помню, все как в тумане! Белая женщина с холодными, как лед, глазами, чудовище и еще кто-то. На тебя очень похожа. — Ольгерд тронул девушку за руку. — Подожди, посмотри на меня!

Ирана застыла, но головы не повернула. Край полотняной рубахи съехал, открывая белоснежное плечо. Ольгерд схватил ее обеими руками и развернул к себе. Натянутая ткань вычертила линию небольшой девичьей груди с точками торчащих сосков.

— Это ведь ты? Ты вырвала меня из ее лап? — Юноша почти кричал, охваченный неожиданным прозрением. В этом порыве кошмар воспоминаний смешался с возбуждением от близости женского тела. В один миг захотелось повалить ее на землю, сорвать рубаху и стиснуть в ладонях маленькие упругие бугорки. Взметнувшийся пожар потушили огромные, впившиеся в лицо глаза — они смотрели ему прямо в душу, требовательно и гневно!

На какой-то миг Ирана поддалась мужскому порыву и той томной слабости, что вдруг появилась во всем теле, но сдавившая плечи боль быстро вернула ее в реальность. Вскочив, она сбросила с себя ладони Ольгерда. В руке блеснул нож! Минутное желание сменилось страхом и гневом.

— Ты руки-то не распускай! Много вас здесь таких! — В глазах девушки вспыхнула ярость. — Не я это! Не лезь больше ко мне, понял⁈

Ольгерд смутился: пришел-то он не за этим, и сейчас, глядя на нее, стоящую с по-мужски широко расставленными ногами и бешенными, злыми глазами, он не мог себе объяснить, почему его к ней так тянет.

Юноша поднялся с земли.

— Подожди, не кричи. Не хотел я тебя обидеть.

— Чего пришел тогда? — Ирана одернула задравшуюся рубаху. — Уходи, рокси, не перепадет тебе ничего!

— Да не нужна ты мне, успокойся! Я ведь спросить шел, а как увидел тебя, так что-то в голове помутилось. Не злись! — Юноша закатал рукав рубахи. — Вот, посмотри!

Ольгерд протянул к ней левую руку ладонью вверх. Действительно, с рукой происходило нечто странное. Все шрамы от когтей как будто стягивались в один узор, сильно смахивающий на руну.

— Я в грамоте не силен, но какую-то руну напоминает. Знаешь, что это?

Девушка осмотрела руку, раздраженно ворча вполголоса:

— Не нужна тебе, говоришь… — Потом подняла испуганные глаза на парня. — Пропал ты, отрок! Будешь теперь слугой демонов тьмы, прислужником их на веки вечные!

С каждым ее словом лицо у Ольгерда вытягивалось все больше и больше. Наконец, когда челюсть у парня окончательно отвисла, она захохотала в голос:

— Ну у тебя и рожа! Купился! — Ирана закатилась от хохота. — Видел бы ты себя, умора прям!

Лицо у Ольгерда заледенело, и внутри все аж заклокотало от бешенства:

— Дура!

Захотелось ударить по этому смеющемуся над ним лицу, но юноша все же сдержался и, развернувшись, бросился вверх по склону к городу.

Глядя вслед удаляющейся фигуре, Ирана тяжело вздохнула, и во взгляде ее в этот момент была грусть, жалость и какая-то безнадежность.

— Не пронесло, значит, — сказала она тихо вслух. — Зря надеялись. Надо деду сказать, что Ирглис отметила его своей руной.

Глава 18

Ольгерд вернулся как раз вовремя. Разбор закончился, и молодежь разбивали на пары для отработки задания. Юноша успел проскользнуть в толпу незамеченным — так ему, во всяком случае, показалось вначале. Когда же Фарлан поставил перед ним Фрикки Молотобойца, гиганта в два раза больше и тяжелее, он понял, как наивно заблуждался. «Наказание несоразмерно проступку, — подумал Ольгерд. — Слишком уж ты, Черный, мстителен и коварен. Отсутствовал-то я всего ничего!»

Фарлан с улыбкой садиста прошел мимо Ольгерда:

— Итак, повторяю задание. Один бьет, второй прикрывается щитом и пытается достать противника сбоку. Потом наоборот. Начали!

Фрикки извиняюще улыбнулся:

— Ладно, Оли, я вполсилы.

Ольгерд поднял щит.

— Да чего уж там! Бей!

Удар Молотобойца впечатал щит в плечо Ольгерда, боль свела судорогой левую руку, а над ухом раздался голос Фарлана:

— Повторить! Я же говорил: второй пытается достать противника сбоку. Повторяю: пытается, а не стоит, как столб! Давай Фрикки еще раз!

— Ух! — выдохнул Фрикки, и его меч с грохотом опустился на щит Ольгерда. Юноша зашатался, но лишь на мгновение — следующим движением он всадил свой деревянный меч в бок Молотобойца.

— А-а-ар! — заревел Фрикки от боли и вдарил по щиту Ольгерда со всей силы. На этот раз юноша не удержался и упал на одно колено. Молотобоец, озверевший от разодранной бочины, вошел в раж: отбросив щит, он схватился за меч двумя руками. Гигантский замах — этот удар наглый юнец должен запомнить надолго! Меч летел на щит поверженного противника, как неудержимая лавина, еще миг — и размажет по песку, несмотря на любое сопротивление.

По правилам честного поединка Ольгерд должен был принять этот удар на щит, но инстинкт самосохранения воспротивился. Юноша неожиданно упал на спину и выкатился из-под удара. Никто такого не ожидал, и меньше всех Фрикки. Не найдя мишени, его меч пронесся к земле, увлекая за собой хозяина, полностью вложившегося в удар. Потеряв равновесие, молотобоец засеменил вперед и, зацепившись за удачно выставленную ногу, рухнул на землю.

Надо отдать Фрикки должное: при всей своей массе и видимой неуклюжести, он провел на земле лишь мгновение и тут же вскочил. Ошеломленный, обескураженный, с бешенными непонимающими глазами, но с мечом в руке и готовый к бою.

Фарлан, наблюдавший за перипетиями боя, довольно улыбнулся — ему понравилось то, что проделал его ученик. В голове промелькнула мысль, что не зря он его мучил столько лет. Но насладиться сентиментальными воспоминаниями не удалось — прибежавший посыльный испортил настроение.

— Черный, тебя Рорик зовет! К нам гости!

Фарлан кивнул и, повернувшись к рубящимся со всей дури парням, крикнул:

— Ладно, закончили! Хватит на сегодня!

Фрикки тут же бросился на разборки:

— Нечестно, Оли!

У Ольгерда зверски болела вся левая половина тела и препираться с рассерженным гигантом не было никаких сил.

— Согласен! Ты сильнее, я не прав. Все, пошли к колодцу умоемся.

Фрикки Молотобоец, раздосадованный тем, что ему уступили так быстро, еще бухтел, шагая вслед за Ольгердом, но это было ненадолго. Легкость нрава и незлобивость гиганта была одной из причин, по которой они сошлись. Фрикки, несмотря на размеры и силу, слыл добряком, мог пожалеть пленника или дворового пса, вызывая насмешки у сверстников. Это вошло в привычку, и его высмеивали уже по любому поводу. Гигант мог бы пресечь их подначки в любой момент: в драке он был страшен, и связываться с ним дураков не находилось, — но он этого не делал. Не обижался на злые шутки, а порой и на откровенные издевательства, понемногу становясь в дружине конунга белой вороной. Ольгерд тоже не вписался в компанию. Наверное, поэтому он и обратил на Фрикки внимание — младшему Хендриксу понравилась отходчивость и наивность гиганта. Несмотря на размеры и возраст — тот был старше его на три года, — для Ольгерда Фрикки стал младшим братом, которого надо опекать. Может быть, вместо того, настоящего младшего брата, погибшего на песке родной бухты.

На площади перед главным домом уже собралась толпа. Встречали гостей. Пришла ладья Улли, сына Фергюса. Улли и не меньше половины его людей были норгами, но в Руголанде их считали своими, и конунги частенько нанимали его с дружиной, когда не хватало воинов. В набегах Руголанда на южный берег Улли участвовал не раз. Там-то и прилипла к нему кличка Ухорез — за нездоровую страсть отрезать уши у поверженных врагов. Ожерелье из высушенных ушей и сейчас болталось у него на шее.

Изобразив на лице радушие, Рорик шагнул идущему навстречу норгу.

— Рад видеть тебя, Улли! Надолго к нам?

Ухорез обнял Рорика — они хорошо знали друг друга еще по старым временам.

— И я рад, Хендрикс! — Улли похлопал Рорика по спине. — Слышал про твоего брата, прими мою искреннею печаль! Решишь отомстить — только позови. Порвем Гаральда на куски!

— Всему свое время, Ухорез. — Улыбка слетела с лица конунга. — Не только Гаральд — каждый Ларсен на этой земле ответит.

Улли внимательно всмотрелся в жесткие глаза Рорика.

— Понимаю. Надо поднакопить силенок, деньжат, и уж потом… — Норг вновь расплылся в радушной улыбке и потыкал указательным пальцем в грудь конунга. — Вы, Хендриксы, всегда были мудры. Мне это нравится! Ты мудрый и смелый вождь, поэтому я хочу пойти с тобой этой весной на тонгров. Что скажешь, примешь мою дружину?

Что-то во всем этом показалось Рорику странным. Вернее, все было странным! Сейчас осень, набег — возможно, еще не решили точно — будет весной. Да и как он вообще узнал о походе? Вопросов было много, но конунг решил не обижать гостя недоверием и дружески похлопал по широкой спине в ответ:

— Мы лишним мечам всегда рады! — И уже освободившись из цепких объятий норга, спросил. — Сколько людей с тобой?

Улли ощерился в зубастой улыбке:

— Двадцать отличных бойцов!

— Двадцать — это хорошо! — Рорик тоже изобразил радость. — Заводи своих ребят: всех расселим, а вечером накроем большой стол, поговорим за кувшином пива.

Конунг дал Озмуну знак подойти и, наклонившись к уху ближайшего помощника, шепнул:

— Вот и повод для праздника нашелся — передай всем.

Озмун понимающе кивнул и, как только Рорик с Улли поднялись на крыльцо, со всей торжественностью объявил:

— Вольные люди Истигарда, слушайте! Конунг приглашает дружину и гостей города сегодня на пир в честь приезда наших добрых друзей!

Народ, заполнивший площадь перед главным домом, ответил на новость громкими криками радости. Люди уже давненько не наедались досыта, да и по вкусу пива соскучились. Последнее время охота была неважной, зерна тоже не хватало, и дело не в жадности конунга — отчего-то в этом году венды неохотно везли хлеб на север. Доходил слух о купцах с юга, гребущих все на корню. Озмун чуть ли не каждый день тревожил Рорика, передавая раздраженное ворчание дружины, но вот вчера боги послали удачу: и ладья с зерном пришла, и охотники вернулись с добычей. Людей надо было срочно взбодрить, и повод подвернулся как нельзя кстати.

К пиру готовили главный дом, рабы выметали пол, скребли столы и лавки. Тушу кабана жарили целиком — дело это не простое, но у Рорика были настоящие умельцы. Похлебку и пироги доверили женщинам. Город вдыхал аромат жареного мяса и с нетерпением собирался к вечеру. Народ побогаче доставал легкую парадную броню или рубахи из дорогущего имперского сукна, а не успевшая еще скопить добра молодежь чистила и чинила старую одежду — ударить в грязь лицом никому не хотелось.

Собираться начали почти сразу после заката. Люди подходили на освещенную факелами главную площадь, где на крыльце их ждал Кольдин Долговязый — третий человек в Истигарде, ведавший у Рорика делами дома. Он встречал и разводил гостей по местам в соответствии с былыми заслугами и подвигами. Норги подошли разом, всей дружиной во главе с Улли, и Кольдин, несмотря на радушную улыбку, тщательно прощупал каждого взглядом в поисках припрятанного под плащом меча. Боевое оружие на пиру не приветствовалось и считалось дурным тоном, хотя запретить свободному воину взять с собой меч не мог никто, даже конунг. Просто за таким гостем нужен был особый догляд, ибо ссоры после обильного возлияния случались нередко и главной обязанностью Долговязого было не допустить на пиру смертоубийства.

Ольгерда, как и всех отроков, посадили на дальнем краю стола у самого входа — места поближе к конунгу и куски послаще им еще предстояло заслужить верностью и отвагой. Молодежь это нисколько не расстраивало, что только подтверждал веселый гомон вокруг вкупе с восторженными лицами. Несмотря на торжественность и всеобщую радость, младший Хендрикс чувствовал себя не в своей тарелке и сидел мрачный — даже обильная еда и пиво не радовали. Это было настолько заметно, что Фрикки, засовывая в рот очередной кусок, не удержался и спросил:

— Ты чего такой угрюмый?

— Отстань! — раздраженно пробурчал Ольгерд. Почему-то вновь всплыла в памяти недавняя ссора с Ираной. «Мне нет до нее никакого дела, пусть катится куда-подальше», — твердил он себе, но ничего не мог с собой поделать. Ее слова раз за разом прокручивались в голове, звучал ее обидный смех, и хотелось все повторить заново, но в этот раз сказать ей что-нибудь обидное и злое.

В зале главного дома нарастал гул голосов: почти две сотни бойцов собралось уже за столом Рорика. Пиво не жалели — нет хуже молвы для конунга, чем скупость. Кольдин умело распоряжался за столом, раздавая приказы таскающим подносы и бочонки рабам, не забывая при этом славить и превозносить главу дома. Вот и сейчас он поднялся с лавки и вытянул руку с кубком. Все замолчали.

— Выпьем, друзья, за хозяина дома! За хозяина земли Суми, великого конунга Рорика!

Гости восторженно заревели, а Озмун наклонился к уху Фарлана:

— Вот умеет же задницу вылизать!

Черный улыбнулся как можно вежливее и глубокомысленно промолчал: он уже давно понял, что Озмун недолюбливает Долговязого, и влезать в местные дрязги, вставая на чью-либо сторону, в его планы не входило.

Все уже хорошо набрались, языки развязались, и здравицы шли одна за другой.

— За гостеприимного хозяина!

— За друзей дома Хендриксов! За Улли, сына Фергюса!

— За будущий поход!

Две пожилые женщины едва поспевали наполнять и разносить кувшины с пивом. Не останавливаясь, одна из них со стуком бухнула на стол младшей дружины две большие глиняные посудины, и молодежь радостно загалдела, наполняя кубки. В отличие от других, чем больше Ольгерд наливался пивом, тем молчаливее и мрачнее становился. К разговору на озере добавились воспоминания о мучающих по ночам кошмарах, и теперь в затуманенном алкоголем рассудке появились сомнения: когда же Ирана была более искренней — когда смеялась над его страхом или когда сказала, что он теперь пленник злого духа? Юноша маялся вопросом, как поступить: выбросить гордячку из головы или все же попробовать разобраться еще раз? Если вначале он был так зол, что практически не сомневался в выборе первого пути, то по мере выпитого пива мнение постепенно менялось на прямо противоположное.

Общий гул тем временем разбился на десятки отдельных разговоров, и пир перешел в ту стадию, когда гости сами по себе пьют, едят, куда-то выходят, потом возвращаются и начинают по новой. Этакий круговорот гостей за столом. Ольгерд, заметив, что его компания тоже значительно поредела, решил воспользоваться этим и сходить к Вяйнерису, думая про себя, что старик, конечно, злобная сволочь, но если спросить прямо, то врать не станет. Эта мысль его неожиданно взбодрила, и в глубине души он догадывался, что ворчливый волхв к его спасению от божественного существа не имеет никакого отношения.

Выйдя из главного дома, Ольгерд тут же натолкнулся на компанию сверстников, которая попыталась затащить его обратно. После десятка дружеских шлепков и дурацких шуток в свой адрес ему все же удалось вырваться, сказав, что ему нужно в сортир.

Освещенный факелами главный дом остался позади, впереди стояла непроглядная осенняя тьма. Ольгерд завернул за угол, почти на ощупь прошел между сараями и вышел к дому, где Кольдин отвел угол под импровизированную лекарню. Подойдя к двери, он почувствовал присутствие постороннего. Оружия при нем не было, но рука привычно скользнула к поясу, и, на миг замерев, он прислушался. В темноте у поленницы послышалось характерное журчание.

— Загадят весь город, паразиты!

С этими словами Ольгерд толкнул низкую тяжелую дверь, и согнувшись чуть не вдвое, вошел внутрь. С порога в нос ударил спертый воздух с запахом крови и сухой травы. Желтый огонек свечи на столе лишь усиливал непроницаемую черноту, и Ольгерд скорее почувствовал, чем увидел лежащее на полу тело. Нагнувшись, он разглядел Вяйнериса с разбитой головой и лужицу крови под ним. Юноша выпрямился, и привыкшие к темноте глаза различили молчаливую возню у противоположной стены. Догадка привела его в бешенство. В три гигантских скачка он достиг лавки, на которой Улли Ухорез, пыхтя и давя всем телом, пытался задрать Иране рубаху. Девушка молча сопротивлялась, но сила была не на ее стороне. В свете свечи блеснул голый зад, задранные обнаженные ноги и валяющейся на полу нож. Не раздумывая, Ольгерд схватил за ворот мужской рубахи и всадил патлатую башку в деревянный косяк. Хрустнуло, и тело норга обмякло, но парня было уже не остановить, и голова Улли врезалась в стену еще и еще раз! Брезгливо спихивая с себя тяжелую тушу, зашевелилась Ирана, и Ольгерд, резко рванув грузное тело Ухореза на себя, сбросил его на пол.

— Ты как?

Он нагнулся над девушкой, но насладиться благодарностью спасенной жертвы ему не пришлось: страшный удар сзади опрокинул его на пол. В замутненном сознании возникла громадная надвигающаяся тень, замах и… Рефлексы не подвели, и какая-то внутренняя сила, сжав непослушное тело, катнула его в темноту. Хрясь! Здоровенная жердина сломалась от удара об лавку, и Ольгерд, вскочив, схватил первое, что подвернулось под руку. Рот самопроизвольно растянулся в крике:

— А-а-а!

Плохо соображая, Ольгерд слышал лишь свой собственный вопль, тяжелые удары сердца и топот бегущих шагов. Это были его шаги, это он несся вперед, выставив скамью перед собой, как таран. В один миг перед глазами выросла темная фигура норга, и лавка с врезалась тому в грудь, потащив здоровенного мужика через всю комнату. С глухим грохотом тяжелая скамья впечатала противника в бревенчатую стену, хрустнул от удара затылок, и норг, хватая ртом воздух, начал оседать на пол.

Юноша сделал шаг назад, скамья выпала из его рук. Воздух с шумом вырывался из легких, бешено колотилось сердце. Ольгерд обернулся, пытаясь найти Ирану, но натолкнулся взглядом на Ухореза. Улли держался левой рукой за разбитую голову, а в правой начищенной сталью блестел кинжал. По шороху за спиной Ольгерд понял: поднимается телохранитель, путь к двери отрезан. Не выпуская из поля зрения обоих норгов, он стал отходить вглубь комнаты. Двигаясь спиной вперед, он чуть не упал, наступив на что-то мягкое, и отпрянул, услышал позади женский визг:

— Осторожнее, медведь!

Бросив взгляд за спину, Ольгерд улыбнулся — вот и Ирана нашлась. Но улыбка тут же сползла с губ: Улли был уже в трех шагах, и на лице у норга сияла самодовольная гримаса. Вспыхнув, парень закрыл собой Ирану.

— Чего ты лыбишься, не пойму? Я тебе ее не отдам!

Улыбка на лице Улли стала еще шире.

— Дурак ты, Хендрикс! Впрочем, у вас в роду все были дураками. Девка мне не нужна, мне ты нужен!

Ухорез разом преобразился. Глаза сузились до щелок, походка стала пружинящей, кинжал заиграл в руке стальным жалом. Шаг вперед, еще один. Одно мгновение до удара! Ольгерд сжался в предчувствии неизбежного, но вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, и яркий свет факела осветил в проеме темную фигуру Фарлана. Щурясь в темноту, венд нервно крикнул:

— Что здесь происходит⁈

Глава 19

С одного взгляда оценив ситуации, Фарлан влетел в лекарню, заслоняя собой Ольгерда, а в проеме уже появились Рорик и Озмун. Лицо конунга сразу посуровело и заострилось.

— Ухорез, почему я вижу обнаженное оружие? Может, ты забыл, где находишься?

На секунду замешкавшись, Улли закусил с досады губу, но тут же нашелся, и на его лице вновь засияла широкая улыбка.

— Ерунда какая-то, конунг! — Он спрятал кинжал в ножны. — Перепутал дом в темноте. Зашел, а тут не пойми что! Девка орет, парень кидается с кулаками!

Ольгерд не выдержав такой наглой лжи, закричал:

— Врет он все, конунг! Он тут Ирану сильничал! Я помешал, так они на меня с ножом.

Рорик поднял руку.

— Стой! Что скажешь на это, Улли?

— Чушь полная! — В отличие от парня норг был абсолютно спокоен. — Говорю же, дом перепутал.

Не справляясь с собой, юноша вновь взорвался:

— Да вы у девчонки спросите, она мои слова подтвердит!

Улли серьезно посмотрел в глаза Рорику:

— Можешь, конечно, у ведьмы спросить. Она, чтобы опорочить честного воина, и не то расскажет, но на честном суде слово колдуньи недорого стоит. Еще неизвестно, чем они тут занимались. Эти двое! — Ухорез кивнул в сторону Ольгерда и Ираны.

— Да что вы его слушаете! Он же гад! — Вывернутая наизнанку ситуация взбесила Ольгерда. — Фарлан! Дядя! Вы что, мне не верите?

Услышав про дядю, Рорик поморщился, зато Улли довольно осклабился:

— Вот оно что! Дядя! А я-то думаю, чего это щенок такой наглый — с кулаками на старших… Надо бы остудить племянничка, так ведь и сгореть недолго!

Фарлан, до этого момента молчавший, не выдержал:

— Ты, норг, язык-то попридержал бы, а то мы вот возьмем твоего человечка, да поспрошаем как следует. Что он нам расскажет?

Улыбка сползла с лица Улли и прорезалась злоба:

— Вижу, правого суда мне здесь не найти, поэтому перед лицом всех свободных воинов требую у конунга божьего суда.

Народу к этому времени уже набилось в клеть немало, в дверях тоже торчали головы. По обычаю, дружиннику, требующему божьего суда, отказывать нельзя. Рорик задумался: Ольгерду он верил, ситуация ясная, но с другой стороны — гость требует справедливости и тоже в своем праве. Он переглянулся с Фарланом и Озмуном, и те отрицательно покачали головами. Конунг, удовлетворенно кивнув, повернулся к норгу:

— Ты, Ухорез, муж взрослый и боец известный. Честь ли тебе вызывать на бой отрока безусого?

Понимая, что идет на прямой конфликт, Улли нагло ухмыльнулся:

— Родственничка выгораживаешь, конунг!

Рорик закипел — давненько никто не решался открыто хамить ему в лицо. Назревала большая кровь, и в предчувствии недоброго к норгу просочилась еще пара его бойцов. Мнение толпы тоже разделилось. Многие, и местные в том числе, требовали божьего суда, но неожиданно для всех точку в споре поставил Ольгерд. Он рванулся к норгу и плюнул тому в лицо.

— Я! Я сам вызываю тебя на бой! Да свершится суд божий!

Ухорез утерся тыльной стороной ладони.

— Ну вот и решили. Да? — Он бросил довольный взгляд на конунга.

Фарлан посмотрел в глаза своему другу и порадовался, что тот без оружия. Рорик был в бешенстве, вот только не знал, кого бы придушить первым — пришлого норга или племянника? Взяв себя в руки, он наконец произнес:

— С рассветом на ристалище. Бог рассудит правого. — Выплюнув эту фразу, он развернулся и резко пошел к дверям. Дружинники вжались в стены, пропуская своего разгневанного вождя.

Фарлан, как зверь, метался по комнате.

— Оли, что ты наделал! Как ты мог поступить так безрассудно⁈

— Я поступил так, как должен поступить мужчина.

Фарлан воззрился на юношу, словно увидел его впервые.

— Ты что, действительно не понимаешь? Он приехал сюда с одной целью — убить тебя!

Ольгерд язвительно хмыкнул:

— Ну конечно, весь мир ополчился против Хендриксов!

Венд, видя упорное нежелание парня понимать, махнул рукой:

— Ты безнадежен. Если бы ты не влез, я бы выпотрошил его помощника, и он бы во всем сознался. Тогда мы поговорили бы по-другому, а сейчас поздно разговаривать — надо что-то делать.

— Да что ты так нервничаешь? — Ольгерд поднял виноватый взгляд. — Я прав, и Оллердан завтра отдаст мне победу.

От такой наивности Фарлан потерял дар речи. Он походил взад-вперед, дабы успокоиться и подобрать правильные слова. Собравшись с мыслями, он остановился перед Ольгердом.

— Я рад крепости твоей веры, мой мальчик, но только вот ведь какое дело — мы, смертные, никогда не могли и вряд ли когда-нибудь сможем понять логику бессмертных богов. Кто для них прав, а кто виноват?

Ольгерд взвился от праведного гнева:

— Он же хотел изнасиловать и убить Ирану! Ты что, мне не веришь?

— Я тебе верю, а вот ты меня не слушаешь. Для бестолковых юнцов объясню на примере. Может быть, боги послали Ухореза убить колдунью, служительницу тьмы, а ты помешал. Кому тогда отдаст победу Оллердан?

— Она не ведьма!

— Кто еще, кроме тебя, так думает?

Готовые вырваться слова застряли в горле Ольгерда. Вихрем пронеслись воспоминания последних дней, и юноша задумался. Слышать и осмысливать услышанное — вот качество, которое еще в детстве разглядел в своем ученике опытный венд. Посидев на лавке некоторое время, Ольгерд решительно поднялся.

— Тогда надо готовиться! Что ты можешь сказать про этого норга?

Фарлан впервые за вечер улыбнулся.

— Узнаю своего парня! Наше главное преимущество в том, что Улли уже считает дело сделанным — отрок ему не соперник.

— Он действительно так силен?

Теперь пришел черед задуматься Фарлана. Он присел на скамью, пытаясь вспомнить все, что он когда-либо видел и слышал об Улли.

— Очень опасный боец. Любит побеждать противника не силой, а психологически. Раздавить эмоционально, заманить в ловушку, а потом уже всадить клинок в сердце. Он будет тебя задирать, говорить всякие гадости до тех пор, пока ты не заведешься, а когда ты, ослепленный гневом и забывший об опасности, бросишься на него, он тебя убьет! — Черный гневно ударил кулаком по столу. — Как он все продумал! Он выполнит заказ и уедет безнаказанно, а мы ничего не сможем ему сделать!

— Какой заказ? — Ольгерд начал воспринимать слова наставника всерьез.

— Ты до сих пор не понял? Улли прислали Ларсены! Я абсолютно уверен, это они заказали ему твое убийство. Он и его люди весь день расспрашивали про тебя, а как ты бегаешь за колдуньей, все знают. Просчитать, что ты бросишься защищать девку, проще простого: вот оно, наилучшее решение, на блюдечке. Поединок! И заказ выполнен, и придраться не к чему! Даже представить не могу, сколько он запросил с Гаральда!

Ольгерд застыл, как изваяние, не зная, какая новость его больше поразила: что Улли здесь по заказу Ларсенов или что все знают — он неровно дышит к Иране. Спохватившись, он покраснел и, выкрикнув на ходу: «Я бегаю за колдуньей⁈ Что за чушь!» — нервно бросился к выходу. Толчком распахнув дверь и постояв секунду в проеме, Ольгерд вышел на морозный ночной воздух. Вздохнув всей грудью, он уже спокойно обернулся к своему учителю.

— Фарлан! Ты понимаешь, что теперь я не могу проиграть? Не имею права!

С первыми лучами солнца жители Истигарда начали стекаться к ристалищу. Поединок в Истигарде был делом нечастым: Рорик своих людей берег и обычай этот не жаловал, все споры решая своим судом. У неизбалованной развлечениями публики любой поединок вызвал бы интерес и пересуды, а уж такой просто расколол город на две неравные половины. Большая считала, что вообще нечего здесь норгам права качать и мальца отдавать Ухорезу не след, другие же упирались — мол, божий суд от старины и отказывать в нем не по закону. Толпа взбудоражено бурлила, пока наконец с берега не появились норги, и тогда, словно объединившись в общей неприязни к пришельцам, все угрюмо замолчали.

Впереди своей дружины, посверкивая броней, шел Улли. Длинный хауберк, кованый шлем без личины, не защищенные шосами ноги. Снаряжение лучше всяких слов говорило, на что ставит Ухорез в этой схватке. Скорость и подвижность. Нападение, а не защита! Улли улыбался, уверенность сквозила в каждом его шаге.

С противоположной стороны подошли Ольгерд и Фарлан. Острый глаз венда сразу выделил главное. Он наклонился к своему воспитаннику и шепнул:

— Он будет ждать твоего удара в ноги или в лицо. Видишь, они открыты, словно приглашают тебя. Но это ловушка. Дождавшись атаки, Улли лишь отведет кончик твоего меча — и все, он уже в мертвой зоне.

Глядя на ненавистного врага, Ольгерд только крепче сжал зубы.

— Что предлагаешь? — спросил он, не оборачиваясь на своего наставника, весь уже в предчувствии схватки, и Фарлан озабоченно прищурился.

— Все, как мы договорились: заставь норга постоянно двигаться, но на рожон не лезь и жди своего часа. Он захочет все закончить быстро и, если не получится, начнет нервничать и делать необдуманные поступки.

Венд еще раз осмотрел своего воспитанника: тот был одет почти так же, как и его противник, разве что вместо длинного хауберка на нем была короткая, в пояс, кольчуга. Расчет он делал на большую подвижность молодого парня.

Рорик, как и ожидалось, пришел с Кольдином и Озмуном. Заняв положенное ему место, он бросил взгляд на площадь. Такого он припомнить не мог: на ристалище собрался весь город, не работали даже рабы и слуги — толпились на крыльце дома, и над крышами амбаров торчали их головы.

Кольдин проверив оружие у обоих противников — меч, щит и кинжал, — кивнул Рорику, что все в порядке, и бойцы разошлись в ожидании команды конунга.

Рорик смотрел то на Ольгерда, то на Улли. Ухореза он знал очень хорошо: даже если бы ему самому пришлось с ним сражаться, он бы не был полностью уверен в успехе. Улли хитер, хладнокровен и мастерски владеет мечом.

«Нет, — подумал Рорик, — Ольгерд при всех своих способностях ему не соперник. Оллердан простит меня за то, что я вмешиваюсь в божий суд, но позволить какому-то норгу зарезать сына Яра на моих глазах я не могу!»

Конунг незаметно взглянул на Улли и его людей. С трех сторон их, как бы невзначай, подпирали самые доверенные воины Рорика. Хендриксы умели доводить дела до конца, и если, чтобы остановить Ухореза, придется его убить, то кончать придется и всю его дружину. Никто не должен разносить «лживых» слухов по миру.

Все было готово, дольше тянуть Рорик не мог. Он кивнул Кольдину. Тот вышел вперед и хорошо поставленным голосом объявил:

— Свободные жители Истигарда, да свершится на ваших глазах божий суд! Пусть Оллердан дарует победу правому!

Долговязый отступил, освобождая пространство для бойцов, и Улли, постукивая мечом о щит, вышел на середину круга. Его люди восторженно загудели. Ольгерд начал не так свободно — чувствовалось напряжение и осторожность.

Ухорез развел руки в стороны, открывая грудь.

— Ну, давай, малыш, подходи, не бойся!

Сделав вид, что робеет перед грозным противником, Ольгерд не пошел на сближение, а, тщательно прикрывшись щитом, двинулся по кругу. Толпа недовольно засвистела и заулюлюкала, особенно усердствовали норги. Ольгерд ударил, когда все уже были уверены, что парень струхнул. Все, кроме Улли. Тот, как оказалось, ждал именно этого. Он отбил выпад щитом и издевательски рассмеялся:

— Разве это удар, отрок? Вот отец твой бил — это да!

С этими словами он нанес серию ударов.

Приняв первый на щит, Ольгерд отскочил, уходя от летящего в голову меча. Сердце забухало в груди, дыхание участилось — только что он был на самом краю.

Не добившись своего сходу, Улли мелкими шашками двинулся по кругу, опять завораживая и усыпляя бдительность противника:

— Мельчает порода! Были когда-то Хендриксы, а сейчас так, одно название!

Ольгерд вновь пошел вперед, но лишь сымитировал атаку, и в ответ перед ним просвистел клинок норга.

За спиной раздался подбадривающий голос Фарлана:

— Молодец, Оли, заставь его попотеть!

Они ходили по кругу, осыпая друг друга мощными ударами, но все это было лишь ожидание. Безумно опасное, но всего лишь ожидание той одной-единственной возможности.

Ольгерд в очередной раз закрылся и опять отметил, как при выходе из атаки у Ухореза запаздывает левая нога. «Что это? — мелькнуло в его голове. — Уловка?» Решить все быстро было так соблазнительно. Вновь широкий замах норга, грохот меча о щит, и время словно застыло. Нога Улли медленно-медленно движется вслед за телом. Один взмах меча, один порез, и очень скоро норг от потери крови ослабнет и станет легкой добычей.

Хендрикс решился. Выпад! Руголандская сталь неудержимо понеслась к цели, но в последний миг меч Ольгерда вдруг наткнулся на клинок Ухореза. Рука парня отлетела в сторону, и на лице Улли, как приговор, заиграла кривая ухмылка. Смертоносное железо норга ударило снизу-вверх! Толпа на площади вздрогнула общим вздохом: казалось, еще миг — и пах Ольгерда зальется кровью, но юноша вдруг каким-то корявым, нелепым образом извернулся и, подлетев, рухнул спиной на песок, а меч норга, пройдясь по касательной, лишь распорол парню голенище сапога.

Никто, даже Улли, не понял, что в дело вмешался случай. Ольгерд поскользнулся в тот самый момент, когда так стремился достать своего врага. Почувствовав, что нога поехала, он не успел даже чертыхнуться и пожалеть, как рука его взлетела вверх, довершая и усиливая кульбит. Перед глазами пронеслась синева неба, и вот он лежит на земле, из дыры в сапоге течет кровь, а напротив стоит враг, не менее пораженный, чем он сам.

— Удивил! — Улли покачал головой. — Отличная реакция! Жаль только, не поможет она тебе.

Вытянув меч, Ухорез шагнул вперед, и Ольгерд, приподнявшись на локтях, начал отползать, понимая: стоит ему лишь попытаться встать, как норг его добьет. Умирать не хотелось. Умирать не хотелось настолько, что пришлось сжать зубы до боли, лишь бы не завыть. И тогда он увидел ее! Белая женщина с неподвижным пугающим лицом стояла прямо за Улли, ее губы не шевелились, но Ольгерд слышал каждое слово:

— Мой бедный мальчик! Не бойся, Хозяйка не бросает своих детей. Ты ведь мой мальчик?

Ольгерд все отползал и отползал, не в силах произнести ни звука, а Ухорез наступал, и на его лице уже заиграла самодовольная ухмылка.

Женщина вновь пронзила юношу взглядом.

— Оли, мой мальчик, я не смогу помочь тебе, если ты не ответишь. Ты мой?

Ольгерд остановился. Мысль, что никто не отомстит за семью, была настолько невыносима, что разрывала голову: как он посмотрит в глаза отцу, матери⁈ Умереть вот так, без меча в руке! Он заскрежетал зубами от ярости, а глаза демона продолжали давить.

— Оли, время!

Ольгерд поднял лицо навстречу змеиным нечеловеческим глазам.

— Я твой!

Рорик видел, что парень сдался и другого выхода нет. Он повернулся и нашел глазами Озмуна.

— Давай!

Тот подал сигнал, и его люди, вынимая спрятанное под одеждой оружие, двинулись на норгов. Сам Рорик, убрав в рукав нож, уже открыл рот, чтобы остановить Ухореза, и в этот момент произошло то, что потом никто толком не мог объяснить. Лежащий на спине парень смог одним рывком подбросить вверх свое тело и в долю мгновения преодолеть расстояние между ним и норгом. Как он это сделал, никто толком не разобрал: все лишь увидели бросок, тень движения и тот момент, когда Ольгерд вдруг вырос перед Улли, а его правая рука сжала рукоять кинжала на поясе норга.

Ухорез, не понимая, что происходит, замахнулся мечом, но было уже поздно. Ольгерд выхватил из его ножен клинок и с размаху вонзил узкий стилет в грудь норга. Удар был настолько силен, что стальное жало прошило кольца кольчуги, как тряпку, и лишь гарда, звякнув о бронь, остановила его. Тишина изумления окутала ристалище. Казалось, это звяканье гарды о окольчуженную грудь норга услышали даже рабы на крыше амбара. На глазах сотен безмолвных зрителей, Ольгерд стоял над поверженным врагом, а Улли умирая, медленно оседал на землю. В какой-то миг их глаза встретились, и то, что увидел в последнюю секунду жизни Улли Ухорез, его ужаснуло.

Глава 20

Ольгерд в очередной раз очнулся в лекарне и, осмотрев знакомые стены, иронично скривил губы:

— Начинаю привыкать. Еще немного, и я здесь окончательно поселюсь.

Он бы даже не заметил, что произнес это вслух, если бы ему не ответил знакомый задиристый голос:

— Не переживай, не поселишься! Если, конечно, не перестанешь разговаривать сам с собой.

Подняв голову, Ольгерд разглядел стоящую в темноте Ирану и молча откинулся обратно на подушку. Говорить ничего не хотелось, но само ее присутствие было приятно. Пусть она, как обычно, язвит, ему все равно: сейчас он был слишком слаб, чтобы врать самому себе, а отпущенное из-под контроля сознание подсказывало, что там, у двери, стоит тот единственный человек в мире, которого он искренне хотел бы сейчас видеть.

Не обращая внимание на молчание, девушка вышла на свет, продолжая все в том же насмешливом тоне:

— Ты прямо герой — в городе только и разговоров, что о тебе.

Об этом Ольгерду не хотелось ни говорить, ни слушать, и он резко перевел тему:

— Как ты? Больше тебя никто не трогает?

— Нет! — Ирана отрицательно замотала головой. — Не до меня сейчас! Норги сегодня уходят и тело Улли забирают с собой — здесь хоронить не хотят.

Девушка остановилась и изобразила серьезное выражение лица.

— Ну а что ты не спрашиваешь про свою ногу? Не волнуешься?

Ольгерд, откинув медвежью шкуру, посмотрел на замотанную в тряпки лодыжку так, словно увидел ее впервые.

— Надо же! — Он поднял удивленный взгляд. — Я ведь и забыл про нее!

— Это ты деду спасибо скажи — без его заговора орал бы сейчас, как резаный.

Она будто специально провоцировала его, и Ольгерд возмущенно отреагировал:

— Да не стал бы я орать!

Довольная успехом своей маленькой манипуляции, Ирана улыбнулась:

— Спасибо-то все равно скажи — хотя бы за то, что он Фарлана позвал в ту ночь. Без него нас бы с тобой хоронили сегодня, а Ухорез у нашей могилы стоял.

Сев и спустив ноги с лавки, парень посмотрел так, словно у него в голове сложились недостающие кусочки мозаики.

— Так это он… А я-то думал, как же Фарлан узнал, где я! Спасибо ему, а я ведь про него даже не вспомнил.

Ирана криво усмехнулась:

— Конечно, куда нам! Вот уедем сегодня, так ты и про меня больше не вспомнишь.

Ольгерд всполошился:

— Как? Куда уедете?

— Твоя нога заживает, охотники выздоравливают. Нам здесь больше нечего делать. — В глазах девушки впервые появился легкий налет грусти. — Да и конунг после вчерашнего мягко посоветовал нам убираться.

Новость ошеломила Ольгерда настолько, что все слова вылетели из головы. Вдруг оказалось, что он совершенно не готов к такому повороту. Что говорить? Можно ли все изменить? А надо? В голове роились вопросы без ответов, а Ирана, постояв еще немного и уже взявшись за ручку двери, натужно улыбнулась:

— Ладно, пойду я! Собираться еще надо. — Обернувшись в проеме, она махнула молчащему парню рукой. — Прощай! Может, еще свидимся когда.

Дверь за Ираной захлопнулась, а Ольгерд по-прежнему молча сидел, уставившись в стену. Он сам не мог сказать, чего хотел и почему так расстроен, но ощущение, будто его поманили, а потом не дали, было таким реальным, что хотелось со всей силы врезать кулаком в стену. В душе по-кошачьи заскреблось чувство потери, и парень, перестав сопротивляться, попросту завалился набок. Свернувшись калачиком и натянув на голову медвежью шкуру он замер, прикрыв глаза: совсем не хотелось вставать, идти, да и вообще шевелиться.

Зима полностью вступила в свои права. Озеро замерзло, сугробы уже местами доходили до колена, при том что сильные снегопады были еще впереди. Пришло время большого ежегодного похода за полюдьем, и полностью готовая дружина ждала только команды своего конунга.

Рорик оставлял в городище лишь десяток ветеранов для охраны, а все остальные уходили с ним: сбор дани с окрестных племен требовал продемонстрировать силу, чтобы не пришлось ее применять. Зима в земле Суми не лучшее время для прогулок — холод, ветер и снег по пояс. Но, к сожалению, такой поход был возможен лишь в это время: добраться до городищ суми, спрятанных между болот и непроходимых лесов, получалось только по замершим рекам. Мелкие, порожистые и не судоходные летом, зимой они становились отличными дорогами, без которых в местных лесах можно было плутать годами.

Из города вышли с первыми лучами солнца. Погода стояла солнечная и морозная, снег хрустел под ногами, обутыми в меховые унты. Впереди весело шла молодежь, протаптывая дорогу, за ней — старшая дружина, и уж потом — с десяток ближников конунга верхами и обоз. Туда везли в основном еду для воинов и сено для лошадей, а на обратном пути пустеющие сани заполняли данью с суми. Меха, мед, вяленое мясо и рыба — вот все то, чем откупалась земля Суми от назойливого присутствия рокси. Кроме сбора дани Рорик также вел торговлю с местными, выменивая железо и зерно на самые ценные меха и серебро. Эта взаимовыгода и была основной причиной, почему за столько лет суми ни разу не попытались избавиться от вымогательств рокси, хотя упорно их не принимали.

Несмотря на мороз, от Ольгерда валил пар, парень даже овчинный тулуп распахнул. Шагать по колено в снегу — работа не из легких! Рядом пыхтел Фрикки: они шли по четыре человека в ряд, чтобы за ними могли проехать сани.

На правах опытного походника Фрикки одернул товарища:

— Да не взбрыкивай ты так ногами и дыши ровнее!

Ольгерд зло посмотрел на Молотобойца: тот, казалось, совершенно не напрягался, только шумный выдох говорил о тяжелой работе. Пробурчав под нос: «Учителей развелось!» — парень все же последовал совету товарища.

Не обращая внимания на ворчание друга, Фрикки продолжал болтать:

— До городища Куйвасту еще дня два топать — успеешь привыкнуть.

Говорить было сложно, но Ольгерд все же не удержался от вопроса:

— А что, большой этот Куйвасту?

— Да, селение не маленькое, но бедное. Землянки да шалаши. Суми живут охотой, на одном месте не сидят.

— Мы там долго пробудем?

— Если у них все готово, то не задержимся. — Фрикки широко зевнул. — Прошлой зимой переночевали и дальше пошли.

Через два дня Ольгерд настолько привык к ходьбе по глубокому снегу, что мог на ходу уже поднять голову и глазеть по сторонам. Река петляла между высоких берегов, заросших дремучим сосновым лесом. Тяжелые, набухшие от снега облака, исполинские сосны на обрывах — земля Суми встречала чужаков неласково. Вскоре левый берег стал более пологим, и из-за поворота показалось городище. Селение Куйвасту стояло в двухстах шагах от берега на невысоком холме. Снизу с реки была видна только стена из вкопанных в землю заостренных столбов примерно в два человеческих роста высотой.

Рорик, недовольно морщась, остановил дружину у подножья. Никто его не встречал, и ворота были закрыты. Конунг дал указание разбивать лагерь, а сам в сопровождении ближников поехал к городу. Они не доехали шагов тридцать, когда на вершине стены показались суми.

— Ближе не подходи Рорик, если не хочешь получить стрелу.

Олави Куйвасту говорил медленно и степенно. Рядом с ним собралось еще с десяток суми в дорогих меховых одеждах, а по всей стене выросли головы вооруженных воинов.

Озмун склонился к конунгу:

— Что-то больно много людей на стенах. Бьюсь об заклад, в городище не только куйвасту.

Остановив коня, Рорик согласно кивнул:

— Я вижу! Вон лисьи хвосты юхани и бобровые шапки ильмари. Как минимум, три племени. Это война!

Оставив своих людей, Рорик подъехал ближе. Подняв взгляд на стену и не обращая внимания на лучников, готовых спустить тетиву, он обратился к вождю:

— В чем дело, Олави? Разве мы не можем договориться без войны?

Куйвасту гордо вскинул голову:

— Нам не о чем говорить с тобой, рокси! Народ суми не будет платить тебе дань! Ни тебе, ни кому другому!

— Подумай, Олави, твой народ велик и богат — ему есть что терять. Зачем ты слушаешь злобных и нищих юхани? Им терять нечего! Глупо думать, что они помогут вам: когда загорятся ваши дома, ильмари и юхани разбегутся по лесам, оставив вас умирать!

Крепкий высокий суми с непокрытой головой натянул большой лук и нацелил его на конунга.

— Убирайся, Рорик, пока я не спустил стрелу! Мы все знаем твой лживый поганый язык!

Конунг, делая вид, будто не замечает смертельной угрозы, ласково потрепал гриву своего коня.

— Давно не виделись, Ильмаринен! — Рорик издевательски усмехнулся. — Наверное, с тех пор, как мы загнали тебя и твоих трусливых собак в болото.

Щелкнула тетива, и стрела воткнулась в мерзлую землю перед копытами лошади.

— Последнее предупреждение, следующая — твоя! — Ильмаринен вытащил новую стрелу и наложил на тетиву.

Конунг мрачно посмотрел на торчащее оперенье и развернул коня. Прежде чем пустить его в галоп, он повернул голову и зло бросил наверх:

— Значит, война! Помни, Олави, ты сам выбрал такую судьбу для своего народа!

Лагерь разбили быстро. Поставили шатры, расседлали лошадей. Огораживать стеной было не в традиции руголандцев, но в этот раз Рорику было отчего-то неспокойно. Он приказал насыпать и наморозить снежный вал между городищем и лагерем. Сам лично его осмотрел и велел выставить круглосуточные посты. Теперь взглянувшему с высоты птичьего полета открылась бы такая картина. Река, делающая петлю вокруг основания пологого холма. На вершине обнесенное частоколом городище племени куйвасту, а на берегу, у подножия, — лагерь рокси. Между ним и городскими стенами вырос ледяной вал, защищающий руголандцев от внезапной атаки с фронта.

Конунг, объехав посты, остался доволен. Несмотря на ворчание ветеранов, он заставил работать всю дружину. Лепить снежную стену и заливать ее водой из реки. Старые вояки были недовольны, но спорить с Рориком никто не решился.

Ольгерд, набегавшись с ведром вверх-вниз, еле добрался до шатра. Войлочное полотнище обтягивало похожий на конус каркас. Снег внутри утоптан и завален еловым лапником. Одна палатка на всю младшую дружину: даже если треть всегда на посту, все равно тесновато. Юноша откинул полог и, встав на колени, пополз внутрь. Среди спящих тел поднялась голова Фрикки:

— Оли, ползи сюда, я тебе место занял.

Ольгерд на ходу повернул к другу. Место оказалось в благословенной близости костра, и сразу повеяло теплом. Молча свернувшись калачиком, он прижался спиной к другу и пробурчав: «Спасибо», — мгновенно захрапел.

С рассветом вся дружина построилась у шатра конунга. Рорик прохаживался перед строем.

— Эти неблагодарные выродки решили, что могут бросить нам вызов! — Конунг вгляделся в лица своих бойцов. — Они забыли, кто защитил их от тонгров, кто каждый год защищает землю суми от набегов вендов! Пришло время напомнить! Если сегодня мы не вырежем этот гнойник, завтра все племена откажутся платить! — Остановившись, он бросил взгляд в сторону частокола. — Готовьте лестницы — с полуднем начнем штурм. Хочу, чтобы к вечеру от городища остались одни угли!

Когда солнце вошло в зенит, четыре штурмовые группы были готовы. В каждой группе по десять лестниц, по пять человек на лестницу. У дружины Рорика был большой опыт взятия такого рода крепостей.

Вся молодежь вошла в группу Фарлана, и Ольгерд, держа вместе с Фрикки наспех сколоченную лестницу, слушал наставника.

— Частокол невысокий, это хорошо! — Фарлан говорил короткими фразами, неспешно, в своей немного занудливой манере. — Но сверху колья остро отточены. Все должны об этом помнить и брюхом по ним не елозить. На колья не смотреть, на лестнице не спать! Двое держат внизу, трое лезут наверх. Вопросы есть?

Поскольку дураков задавать вопросы в такой момент не нашлось, Фарлан повернулся и кивнул Рорику. Конунг вытащил меч и, подняв его над головой, коротко крикнул:

— Пошли!

Глава 21

Отряды рокси подходили с четырех сторон, и группа, что вел Рорик шла прямо к воротам. На этот участок стены суми наморозили приличный слой льда — гораздо толще, чем на все остальные. Две воротные вышки и частокол между ними превратились в настоящую ледяную крепость. Бойцы Рорика, в отличие от других отрядов, не несли лестницы. Вместо них они тащили толстое бревно с обожженным на костре острым концом и два грубо сколоченных козла с петлями. Нехитрое устройство позволяло собрать таран прямо перед воротами за считанные мгновения.

Все четыре отряда продвигались шагом, не торопясь. Стены города уже ощетинились копьями и стрелами. Воинов за частоколом было очень много, они стояли практически вплотную, во весь рост, не опасаясь стрел рокси, поскольку все знали, что в боевых дружинах руголандцев лучников не жаловали. Воины севера относились к ним с изрядной долей презрения, предпочитая добывать победу натиском и яростью меча, а не коварным выстрелом из засады.

Рорик поднял меч, и отряды остановились. До стен оставалось шагов тридцать, и голос конунга взметнулся над холмом:

— Народ суми, сейчас ваш последний шанс окончить дело миром!

Ответом была тишина. Затем вновь полетели стрелы. Рорик махнул клинком, и дружина отозвалась боевым кличем.

— Ругола-а-анд!

Штурмовые отряды бросились в атаку. Вот теперь стрелы посыпались настоящим дождем — чем ближе к стенам, тем плотнее. Ольгерд бежал что есть сил. В правой руке щит, левая прижимает к груди лестницу. Тук! Тук! В щит, как гвозди, впились две стрелы. Прижав подбородок к груди, юноша максимально закрыл лицо. Дзень! Стрела угодила в шлем, и голова мотнулась в сторону, а в ушах гулко зашумело. Захрипев, кто-то упал прямо перед ним, но Ольгерд продолжал не останавливаясь бежать вперед.

Вот и стена! Лестница приставлена, ее верхний край со стуком лег на колья частокола. Ольгерд уже поставил ногу на первую ступень, но в этот момент его кто-то грубо оттолкнул, и он полетел в снег.

— Ах ты!

Охваченный яростью, парень вскочил на ноги, но наглец уже лез вверх, и он с удивлением узнал спину своего наставника.

— Фарлан?

Пока он приходил в себя, вперед проскочили еще трое и уверенно поползли вслед за командиром. Теперь ему оставалось только держать лестницу, и Ольгерд, закрыв голову щитом, налег на нее всем телом.

Фарлан практически бежал по ступеням, не держась руками и не смотря вниз. Устремленные вверх глаза не отрываясь следили за врагом, ногами управляла лишь интуиция и рефлексы. Взгляд, как четки, отщелкивал стремительно пролетающие моменты. Вот над шлемом выросла рослая фигура суми и, размахнувшись, метнула копье. Расстояние — почти в упор! Присев, Фарлан закрылся щитом, и смертоносное жало, чиркнув, прошло по касательной. Снова вверх! Чьи-то руки пытаются оттолкнуть лестницу, и она на глазах начинает отходить от стены! Еще два быстрых шага вверх, и весом собственного тела вновь прижать край лестницы к бревнам. Вынужденный бросок заставил открыться, и расплата последовала незамедлительно! Чей-то меч ударил по кольчужным шосам, копье бухнуло в щит, но венд уже прыгнул вниз, на парапет за частоколом. Левая нога ответила болью, а еще один пропущенный удар отозвался треском сломанных ребер. Кольчуга вмялась в бок, и от боли потемнело в глазах. Руки налились парализующей слабостью, и все вокруг закружилось: оскаленные рты, перекошенные лица. Бах! Деревянная дубина опустилась на затылок. В голове зазвенело. Шлем уцелел, но сознание помутилось, ноги дрогнули и подогнулись колени.

Под тяжестью тел задрожали деревянные доски, и перед затуманенным взглядом Фарлана промелькнули руголандские меховые унты, приземлившиеся на парапет. Первый, второй, третий — количество своих вокруг Фарлана росло с каждым мгновением, и теперь уже рокси перешли в наступление. На узкой полосе закованные в броню воины имели колоссальное преимущество, и победа руголандцев стала лишь вопросом времени.

Фарлан отбил отчаянный удар суми и тут же атаковал, не дав ему уйти. Меч уверенно пробил кожаный доспех — удар у венда был поставлен и точен до волоса.

Вытащив клинок из падающего тела, Черный выдохнул приказ идущим за ним воинам:

— Вперед и не останавливаться!

То, что произошло потом, было за гранью его понимания. Пропали суми, пропал город, пропала городская стена. Лишь кусочек парапета, где стояли его люди, плавал в пустоте. Вокруг чернела бездонная пропасть. Один шаг вправо или влево — и конец! Голова кружилась от одной только мысли об этом. Еще мгновение, и пропасть начала наступать, съедая парапет шаг за шагом. Оставался только один путь — назад, и воины Руголанда, ослепленные ужасом, стали отходить. Фарлан последним перелез через острия кольев и ступил на лестницу. Тьма тут же поглотила остатки парапета. Черный не верил своим глазам: внизу был лес, снег, люди — все как обычно, а за частоколом ничего — только тьма!

Рорик орал изо всех сил, но его было не слышно. Бухал таран, вопили сверху суми, стонали раненые. Жуткая какофония, но дело шло, и раз за разом заостренный конец здоровенной сосны с грохотом врезался в ворота. Лед уже облетел, а створки ворот трещали.

— Давай еще раз! Давай! — надрывался Рорик, и десять бойцов, раскачивая таран, долбили ворота, а остальные, подняв щиты, прикрывали их как могли. Суми не сдавались и старались изо всех сил! Сверху летело всё: стрелы, копья, камни и бревна. Потери росли с каждым мгновением.

Те, кто бьет тараном, — самая легкая мишень, они ничего не видят, кроме бревна и ворот. Ни уклониться, ни защититься! Все, что прилетает сверху, — находит свою цель. Парни из самых отчаянных — теперь их осталась едва ли половина.

Крупный камень на глазах конунга разможжил голову одному из дружинников. Сила ударов тарана слабела, и Рорик, отбросив щит и вложив меч в ножны, тоже взялся за бревно.

— Поднатужились, ребята!

Конунг вместе со всеми уперся пятками в снег! Последний удар был особенно силен, и створки ворот дрогнули. Еще удар, и появилась узенькая щель! Весь отряд навалился на ворота, раздвигая их все шире и шире.

Выхватив меч, Рорик скользнул в щель и встал как вкопанный. Он ожидал сопротивления, ударов, да всего что угодно, но только не этого. Перед ним пылала огненная река, и пламя бушевало у самых ног, обжигая лицо. Конунг обалдело поднял взгляд — на другом берегу огня стоял колдун, тот самый, что когда-то лечил его людей, и бешеное пламя текло прямо из его глаз. Рорик попятился, натыкаясь спиной на дружинников, высыпавших из ворот вслед за ним.

Шатер конунга был заполнен народом.

— Говорю тебе, пламя! Огненная река! — стоял на своем Озмун, а Фарлан в ответ упрямо мотал головой: — Какой огонь? Тьма! Тьма была повсюду и бездна!

Рорик сидел на пне и мрачно смотрел на орущих друг на друга ближников. Ситуация была дерьмовая: они отступили и с большими потерями. Новый штурм невозможен. Да и кто решится идти на городище, в котором творится такое?

— Хватит шуметь! — не скрывая раздражения, конунг рявкнул на собравшихся. — Хочу услышать что-нибудь дельное.

Все разом притихли. Озвучить первому то, что у каждого было в голове, никому не хотелось. Конечно, надо уходить — кто полезет в колдовской город снова? Умереть с мечом в руке — одно, а провести вечность в пекле с демонами — совсем, совсем другое. Ближники переглядывались между собой, решая, кто возьмет на себя смелость донести эту мысль до конунга, и храбрецов пока не находилось.

В этот момент откинулся полог шатра, и вошел Ольгерд с кожаным ведерком в руках.

— Конунг, ты воды просил принести.

Рорик перевел тяжелый взгляд с ветеранов на юношу.

— Ну, коли опытные мужи ответить не хотят, может, ты мне скажешь, что нам делать дальше? — Издевательски хмыкнув, он бросил исподлобья злой взгляд на соратников.

Ольгерд опешил — вокруг стояли лучшие бойцы, много повидавшие воины. Его глаза встретились с глазами Фарлана, и венд ободряюще кивнул.

Голос конунга зазвенел сталью:

— Ну! Ты тоже, как и они все, думаешь, как бы убраться отсюда побыстрей⁈

Легкий ропот возмущения пробежал по шатру, а юноша поставил ведро и выпрямился. В голове вертелись мысли, и одна его зацепила. Она еще не оформилась и только-только вырисовывалась на границе разума, но Ольгерд все же решился.

— Если уж ты спрашиваешь, я отвечу. — Он начал говорить, словно размышляя вслух: — В городище три племени. С куйвасту все ясно — они дома. Но вот ильмари и юхани? Они как, пришли всем племенем или одни мужчины?

Рорик нетерпеливо поморщился:

— Не пойму, куда ты клонишь? Конечно, пришли одни воины — зачем тащить бесполезные рты?

Ольгерд согласился:

— Я тоже так думаю. — И продолжил: — Тогда вопрос — где остались их женщины, старики и дети?

Тут уже возмущенно встрял Озмун:

— Где, где… Конечно дома!

— Ильмари, насколько я знаю, кочующее племя.

Ольгерд вопросительно посмотрел на собравшихся, и кто-то из сидящих выкрикнул:

— Так и есть — ильмари постоянного городища не имеют.

— Это всё мы и так знаем, — начал было Озмун, но, поймав недовольный взгляд конунга, заткнулся.

Получив такую своеобразную поддержку, Ольгерд продолжил:

— Они пришли сюда всем племенем, потом мужчины ушли воевать, а женщины остались. Где? Где-то недалеко, но в хорошо укрытом месте. Как поведут себя мужчины, если мы захватим их женщин и детей? Уверен, после этого они пойдут на переговоры и уступки.

Глаза у Рорика загорелись радостным огнем:

— Молодец, Оли! Точно, ведь был слух, у Ильмаринена молодая жена недавно родила сына. — Конунг вскочил. — Фарлан, ты неплохой следопыт. Кто еще? Надо найти их логово!

Озмун хлопнул по плечу Ольгерда.

— Ну ты голова! Молодой, а башковитый!

Кольдин тоже добавил:

— Порода! Хендрикса видно сразу!

Ольгерд засмущался, и, заметив его покрасневшие щеки, Рорик улыбнулся:

— Да ты не красней, племяш! — Настроение у конунга явно улучшилось. — Он прав! Мы, Хендриксы, конунги испокон века, и это не случайно.

Прерывая, к Рорику подошел вернувшийся с мороза Фарлан.

— Последние несколько дней снегопада не было. Думаю, найти можно. Если поручишь мне, то возьму Скольда из молодых. Он следопыт от бога.

Выслушав, конунг снова сел на свой пень. Первое волнение прошло, и он вновь вернулся к хладнокровной расчетливости.

— Бери всю младшую дружину, и выходите с рассветом! Тянуть нельзя: суми осмелели, и, думаю, они теперь сидеть в городище не будут. Два-три дня, и отважатся на открытый бой: когда у тебя в рукаве такие козыри, выжидать не с руки.

Вышли с рассветом. Впереди Фарлан и Скольд, за ними Ольгерд, Фрикки и еще десяток бойцов из младшей дружины. Всю молодежь Черный брать не захотел: шуму много, а толку чуть, как он выразился, отбирая бойцов по одному.

Они обходили городище уже по второму разу, петляя между деревьями. Фарлан и Скольд уходили вперед, возвращались и буквально снег носом рыли, но следов не было. Черный назначил Ольгерда своим помощником, и они действовали по отработанной схеме. Ольгерд вел нагруженную оружием и припасами группу в указанном направлении, пока Фарлан со Скольдом нарезали круги в поисках следов. Так продолжалось раз за разом, но Фарлан никак не мог зацепиться. Зону поиска с каждым разом расширяли все больше и больше, пока наконец не получили результат. На третьем круге Скольд принес Фарлану кусочек меха. Посовещавшись, обнюхивав этот меховой шарик не по разу и прикинув путь до города, они все же пришли к единому решению.

Фарлан подошел к тяжело пыхтящей молодежи.

— Кажется, нашли. Пойдем на север. Идите за нами и молчок — не говорить, не шуметь! — Он улыбнулся. — В общем, дышать через раз.

Глава 22

На второй день стало ясно, что они взяли верный след, и лица Фарлана и Скольда повеселели. Какие-то одним им видимые следы говорили о правильно выбранном направлении. К вечеру уже всем стало ясно: где-то поблизости есть человеческое жилье.

Фарлан сделал знак группе затаиться и ждать, а сам двинулся вперед. Он скрылся за елью и как будто растворился: ни шуршание снега под ногами, ни крик птицы, ни шорох деревьев — ничего не говорило об идущем человеке.

В очередной раз подивившись способности венда прятаться в лесу, Ольгерд услышал шепот Фрикки:

— Мы так никогда не сможем.

— Чего это? — Ольгерд возразил просто из вредности, но Фрикки ответил не задумываясь, словно он уже не раз размышлял об этом:

— Потому что венд рожден в лесу, на траве среди деревьев, он чувствует тишину душой. Руголандец рождается под грохот морского прибоя, на голых серых камнях, оттого он всегда ищет боя и славы.

Ольгерд с удивлением взглянул на друга:

— Вот уж не думал, что в теле молотобойца живет душа скальда.

Застеснявшись, здоровяк лишь махнул рукой:

— Скажешь тоже!

Вернувшийся Фарлан спас Фрикки от насмешек. Он появился так же внезапно, как и пропал, и молча, одним жестом, подозвал всех к себе.

— Они здесь! Народу около сотни. Женщины, старики и дети. Некоторые старики и отроки с приличными луками, кое у кого даже копья и рогатины.

Ольгерд выразил общее недоумение:

— К чему это ты? Дети с копьями и рогатинами нам не соперники.

— Вот этого я и опасался: непонимание задачи — первый шаг к поражению. Вы зачем сюда пришли?

Все притихли, чувствуя подвох. Поскольку венд смотрел на Фрикки, тому пришлось отвечать:

— Ну, это… Женщин ильмари захватить.

Фарлан неожиданно согласился:

— Правильно! Только как вы их захватите, если начнете с вооруженными детьми и стариками возиться? Нас-то полтора десятка, а их сотня.

Поняв, чего хочет его наставник, подал голос Ольгерд:

— Надо согнать их в удобное место!

— Молодец, парень, правильно мыслишь! Вы его слушайте, молодежь, — у Ольгерда голова варит. — Фарлан улыбнулся в усы. — Сделаем так! Пять бойцов пойдут из леса. У каждого по десять факелов. Поджигаете факел, втыкаете в снег, затем следующий. Понятно? И побольше шума! Ильмари побегут к реке, а здесь их встретим мы и загоним на лед. Противоположный берег крутой, разбежаться им будет трудновато, поэтому отсекаем молодых женщин с детьми, и только — всех нам все равно не удержать. Главное, не упустить жену Ильмаринена с ребенком, а старики и старухи пусть бегут — это уже не важно.

Ольгерд топтался вместе с остальными у самого берега. Снегоступы, привязанные ремнями к ногам, делали его жутко неуклюжим. Пару раз он чуть было не упал, наступив одним на другой, так что Фрикки не удержался:

— Ты ноги пошире держи! Тут привычка нужна.

Поучительный тон друга разозлил Ольгерда, и он окрысился:

— Это ты жене своей будешь говорить!

Ничуть не обидевшись, Фрикки закатил глаза и мечтательно произнес:

— Да, жену было бы хорошо завести. Угол бы свой получил тогда в длинном доме, детей бы завели…

Ольгерд рассмеялся и ткнул здоровяка кулаком в грудь.

— Не плачь, громила, будет тебе жена!

Молотобоец шутку не оценил, как и не заметил тычка в грудь.

— Че, правда, Оли? А когда?

— Скоро! Вот стану конунгом, так первым делом тебе жену спроворю. — Ольгерд наткнулся на свирепый взгляд Фарлана и замолчал.

Венд поднял вверх сжатый кулак, и отряд напрягся перед рывком. Северная ночь в полнолуние мало чем отличается от пасмурного дня. Тропинка ильмари как на ладони. Темным пятном высится противоположный берег на фоне заснеженного льда.

Загремели трещотки, и по всему лесу начали вспыхивать огни, издалека донеслись отрывистые команды. В ответ встревоженно зашумел лагерь ильмари, послышались испуганные крики, и наконец показались первые беглецы. Первым торопился высокий старик с развевающейся бородой. Он почти тащил молодую женщину с ребенком на руках.

Старец зло зыркнул на женщину:

— Сейчас не время думать о других, Со́льмари. Ты в первую очередь должна спасать сына!

Молодуха запричитала в голос:

— Там мой отец и брат!

— На все воля многорукого Пера.

Старик завернул вдоль берега как раз в сторону засады, и Фарлан иронично хмыкнул:

— Выходит, Пер на нашей стороне.

Он внезапно выскочил на лед и появился перед бегущими. Дед попытался ударить венда посохом, но Черный легко увернулся и саданул старца обухом меча по голове. Старик упал лицом в снег и затих, а Фарлан схватил рванувшуюся было назад женщину.

— Ты-то куда, красава? Мы тут только из-за тебя и мерзнем!

Дружинники уже рванулись на лед, не давая ильмари разбегаться в разные стороны, а Фарлан орал на них, командуя загоном:

— Да не гоняйтесь вы за детьми, бараны! Мамок хватайте, а малышня сама потом прибежит!

Путаясь в снегоступах, Ольгерд бежал за девушкой, крича ей вслед:

— Стой! Стой ты, дура!

Девчушка ловко карабкалась по косогору, но юноша не отставал. Неожиданно кто-то напрыгнул сзади, и Ольгерд, не устояв, растянулся во весь рост. Звякнул тупой удар — нож пробил полушубок и полоснул по кольцам кольчуги. Правой рукой Ольгерд дотянулся до рукоятки кинжала и не глядя саданул куда-то наверх. Раздался крик, и тело напавшего сползло с него и завалилось рядом. Заполошно, прямо в ухо ударил женский вопль, и юноша поднял мокрое от снега лицо. Кричала его беглянка, а рядом, весь в крови, лежал напавший на него суми, совсем молоденький, лет двенадцати.

Ольгерд лишь покачал головой:

— Чего ты полез-то, дурак!

Девушка рухнула на колени рядом с трупом мальчишки и заголосила:

— Брат! Братик мой ненаглядный!

От этого «братик» защемило в душе и подступили слезы. Стиснув зубы, Ольгерд прогнал воспоминания и попытался разозлиться, но злость не приходила. Да и на кого злиться — на эту девку, на пацана? Он не знал, что делать, но и слушать этот рев не было никаких сил, и Ольгерд, подхватив девчонку под руки, просто поволочил ее по снегу подальше от трупа в надежде, что она затихнет сама.

К утру пересчитали полон. Семнадцать женщин разного возраста, девятнадцать детей и один старик — тот самый, которого приложил Фарлан. Пленницы сидели кружком прямо на снегу, прижав к себе детей. Многие выли в голос. Венд выбрал трех самых спокойных и повел в лагерь ильмари. Дойдя, он указал на землянки и шалаши:

— Возьмите еды и одежды на всех, остальное оставьте своим — тем, что разбежались. Вернутся ведь — с голоду подохнут.

Ольгерд натянул шапку поглубже и зажал уши. Женский вой тяготил. Один из парней рявкнул на баб:

— А ну заткнулись!

Помогло ненадолго. Через некоторое время сначала одна, потом вторая, и скоро опять почти все завыли вновь. Ольгерд убрал руки от ушей и поднялся. Подойдя к пленницам, он молча встал посередине женского круга. Поначалу ничего не изменилось, но очень скоро любопытство пересилило, и пленницы по одной начали поглядывать на стоящего среди них захватчика. Выждав еще немного, он начал говорить негромко, но уверенно и четко:

— Послушайте меня, никто вас не тронет! Вам нечего бояться!

Эти слова было настолько подозрительны и непохожи на то, как они себе представляли свое будущее, что большинство удивленно подняли головы. В потухших глазах вспыхнула надежда, и, чтобы лучше расслышать, женщины зашикали на остальных. Вой понемногу утих, и под прицелом трех десятков настороженных глаз Ольгерд продолжил:

— Мы отведем вас к вашим мужьям и отдадим им с рук на руки, пусть только они перестанут помогать мятежникам. Куйвасту подняли оружие против рокси и будут наказаны за это. Ильмари — нет! Женщины скажут своим мужьям: не связывайтесь с плохими куйвасту и сдавайтесь рокси. Воины ильмари сдадутся, и рокси отпустят всех домой.

На фоне возникшей тишины особенно отчетливо послышались хлопки ладонями: вернулся Фарлан.

— Молодец, Оли! Это именно то, что им было нужно.

Венд и три его нагруженные спутницы подошли к реке, и он тыкнул в одну из них пальцем:

— Ты старшая! Разводите костер, кормите детей и выдвигаемся!

Глава 23

Рорик гарцевал перед самыми стенами городища. Вся дружина в полном вооружении уже заняла поле перед воротами. Чуть позади конунга перебирали ногами лошади Фарлана и Озмуна.

Над частоколом рядом с шапками охотников показалась голова Олави.

— Чего хочешь, рокси?

Вождь куйвасту специально говорил неуважительно, по местным обычаям даже грубо. Прошло уже пять дней с неудачного штурма, и все это время рокси сидели у себя в лагере и носа не высовывали. В городище всем стало ясно — они струхнули, а уйти просто так гордость не позволяет. Будут просить мира, но куйвасту им ничего не уступит. Суми платить не станут!

Глядя наверх, Рорик весело ощерился:

— Олави, где же твой дружок Ильмаринен?

Рядом с куйвасту появился вождь ильмари. Высокий, с длинными до плеч волосами, он возвышался белой горой над маленьким, почти лысым Олави. Его голос прозвучал насмешливо и вызывающе:

— Что, рокси, соскучился?

— Не я. Они! — Рорик вытянул руку и показал на группу женщин и детей: — Узнаешь? Ты приглядись, приглядись!

Пальцы Ильмаринена впились в деревянные колья, и зубы заскрипели. Конечно, он узнал: его жена Со́льмари с маленьким сыном на руках стояла впереди кучки пленников.

Теперь пришла очередь насмехаться Рорику.

— Ты, вождь, не таись, воинам своим расскажи. Там ведь не только твоя жена — там все ваши женщины и дети. Все, ты понял!

Конунг вздыбил жеребца, а наверху по парапету забегали воины ильмари и послышались гортанные возгласы и споры.

Успокоив коня, Рорик все так же насмешливо взглянул наверх:

— Олави, что же ты сейчас не спросишь, что мне надо?

Там сначала затихли, а потом послышались выкрики и ругань. Наконец показалась голова Олави с красным потным лицом.

— Что ты сделаешь с женщинами и детьми?

Уголки губ конунга опустились, превращая усмешку в злобный оскал.

— Это зависит от вас.

Рядом с вождем куйвасту на стене вновь появился Ильмаринен.

— Твои условия, говори!

— Вы открываете ворота и сдаетесь на мой суд и мою милость, тогда никто не умрет.

— Никогда! — закричав во весь голос, Олави отскочил от стены и уставился на вождя ильмари. — Не верь ему. Если рокси войдут в город, всем смерть!

Ильмаринен остался в одиночестве — все остальные вожди юхани и куйвасту встали за спиной Олави. Помолчав, он подошел к краю и высунулся между зубцов.

— Рорик, я сдамся! Возьми мою жизнь и отпусти женщин.

Конунг поморщился:

— Зачем мне твоя жизнь, Ильмаринен? Вы что, меня за зверя лютого держите? — Рорик на мгновение задумался, потом вновь поднял голову. — Хорошо, давайте обсудим. Но не так! Я тут орать, задрав башку, вам не нанимался.

Рядом с ильмари появились головы других заинтересовавшихся вождей, и Олави озвучил общий вопрос:

— Как ты хочешь говорить?

— Завтра с рассветом в моем шатре. — Конунг говорил уверенно, словно все уже решил. — Все вожди выскажутся, и мы договоримся. Один раз и навсегда! Как все порешаем, женщины смогут вернуться к своим мужьям, а дети к отцам. Клянусь, никого не тронут!

Ильмаринен с мольбой посмотрел на остальных вождей. Те переглянулись между собой, и Олави все понял. Он вновь перегнулся через стену.

— Поклянись милостью Оллердана, что гарантируешь безопасность всем, кто выйдет из города!

Рорик приложил руку к сердцу:

— Клянусь милостью Оллердана, да покарает меня гнев его!

Пристально всмотревшись в лицо конунга, Олави долго искал там ответ на мучающий его вопрос, но рокси выдержал взгляд, не отводя глаз, и вождь куйвасту решился.

— Хорошо, завтра на рассвете!

Ольгерд стоял часовым на первом посту, ближе него к шатру виднелся второй охранник, а еще где-то был и третий. Он не стал вдаваться в подробности, хотя вся эта суета показалась ему странной. «Видимо, Рорик нервничает», — подумал он и успокоился. Действительно, эти переговоры решали очень многие вопросы на долгие годы вперед. Поправив шапку, Ольгерд прищурился на яркий диск солнца, поднимающийся над лесом, и взглянул на стены: даже отсюда была заметна суета, царящая в городище. Наконец створки ворот начали расходиться и показались вожди трех племен суми.

Они шли мимо Ольгерда — почти все белоголовые, с окладистыми бородами. Старейшины трех родов двигались степенно, в соответствии с важностью и силой рода. Первым шел Олави и верхушка куйвасту, за ними возвышался Ильмаринен и его родня, а замыкали шествие юхани. Все старейшины и вожди были в лучшей одежде, в основном из меха и кожи, как заметил Ольгерд. Также его острый глаз выцепил много побрякушек из серебра и янтаря, но хорошее сукно могли позволить себе лишь немногие.

Вдруг нехорошим предчувствием у него екнуло сердце. В группе старейшин куйвасту он увидел Вяйнериса. Старик единственный, кто шел в простой льняной рубахе, без мехов и украшений. Ветер развевал его нечесаную бороду.

Рорик встречал послов у входа в шатер вместе со своими ближниками. Это тоже не понравились Ольгерду: странно, чего это он — не гостей же дорогих привечает? Послы проходили в шатер и степенно раскланивались с конунгом и его дружинниками. Когда за последним из них опустился полог, к выходу встали два мечника с обнаженными клинками. Время тянулось медленно, и Ольгерд, переминаясь с ноги на ногу, мучился от скуки. «Интересно, — подумал он, — когда договорятся, можно будет зайти в городище? Если Вяйнерис здесь, то и Ирана тоже должна быть в городе». От возможной встречи ему вдруг стало легко и весело, он даже задорно ткнул Фрикки, но тот пребывал в унылой задумчивости и радости друга не оценил.

Полог шатра откинулся, и вышедший Озмун, подав знак, крикнул:

— Подавайте! Послы обедать будут.

Один за другим стали заходить люди конунга с подносами. Закрыв за ними полог, последним зашел Озмун.

Фрикки тяжело вздохнул.

— Это ж сколько еды они принесли, а я с утра не жравши…

Он не докончил фразу, как из шатра донесся грохот и крики, а затем жуткий отчаянный вопль. Ольгерд и Фрикки бросились к шатру. Полотнище ходило ходуном! Внутри слышались удары железа о железо и отборная брань. Не на шутку встревоженный Ольгерд и еще с десяток бойцов, что были поблизости, рванулись было в шатер, но на пути у них встали меченосцы.

Один из них, выставив вперед пятерню, заорал:

— Без вас разберутся, не лезьте!

Толпа, подпирающая Ольгерда в спину, остановилась, а из шатра вдруг выскочил Фарлан с обнаженным мечом в руке. Глаза его дико вращались, а с меча капала свежая кровь.

— Чего собрались⁈ Кто приказал оставить посты⁈ Быстро по местам!

Дружинники, непривычные к такому обращению, заворчали и начали разбредаться, но ушли недалеко. В итоге вся дружина кучками собралась вокруг шатра в ожидании разъяснений. Ждать пришлось недолго. Через пару мгновений выскочил Рорик, нервный и напряженный. Вслед за ним ближники вытащили окровавленного Олави и бросили тело на снег.

Рорик, набрав воздуха и выдохнув, закричал, обращаясь к ошеломленной дружине:

— Этот человек предал наше доверие! Нарушил договор и за нашей спиной сговорился с врагами. Он, как ползучая гадина, хотел ужалить нас исподтишка! Что мне сделать с ним?

— Смерть!

Донеслось несколько нестройных голосов, и Рорик яростно заорал:

— Что мне сделать с человеком, предавшим своего конунга?

— Смерть!

— Смерть ему!

Теперь уже дружно вопила вся дружина, и удовлетворенный Рорик нагнулся к самому лицу вождя куйвасту.

— Ты хотел говорить со мной на равных? Ты, жалкий никчемный суми, хотел быть равным мне, конунгу Руголанда⁈

Он подал знак, и Олави поставили на колени. Вождь куйвасту поднял голову, встречая взгляд Рорика.

— Ты поклялся милостью Оллердана и нарушил клятву! Отныне не будет ни тебе, ни людям твоим удачи на земле, он такого не прощает!

Не дав закончить, Рорик махнул рукой:

— Кончайте!

Озмун взмахнул мечом, и голова куйвасту покатилась по утоптанному снегу, а Рорик, проводив взглядом голову врага, поднял глаза на собравшихся людей и прорычал, словно зверь:

— На штурм!

Поскольку до дружины не дошло с первого раза, то Рорик выхватил меч и, бешено разинув рот, рявкнул:

— На штурм!

Не оборачиваясь, он побежал первым, а за ним, поднимая заготовленные лестницы, бросилась ближняя дружина.

— Ругола-а-анд! — Эхом загремело по лесу, и после этого наконец пришли в себя все остальные.

— Ругола-а-анд! Ругола-а-анд! — растекаясь, понесся боевой клич, и дружинники один за другим, выхватывая мечи, бросились вдогонку за своим конунгом.

Городище горело вовсю, освещая зловещим заревом зимнюю ночь. Оставшихся в живых суми победители согнали к реке, и здесь же на скорую руку сооружали помост. Рорик собирался судить бунтарей и мятежников на глазах оставшихся в живых.

Ольгерд до сих пор не понимал до конца, что произошло: как могло все, так хорошо начинавшееся, превратиться в этот чудовищный кошмар? Он все еще был в горячке боя, топорщились обгорелые волосы, рука по-прежнему сжимала обнаженный и мокрый от крови меч, а потрескавшиеся губы шептали:

— Зачем? Зачем?

Он шел вместе со всеми от горящего города и безумно твердил эти слова, но никто не обращал на него внимания. У парня первый бой — пройдет! Оклемается, по первости со всеми такое случается.

Дружина, гоня перед собой пленников, стягивалась к помосту. С одной стороны руголандцы, с другой — подпираемые копьями суми, а Рорик возвышался над толпой в отблесках отблесками пожара.

Обведя бешеным взглядом толпу пленных, он поднял вверх окровавленную руку.

— Все вожди мятежных племен казнены сегодня этой рукой! Вся земля суми, все племена на этой земле навсегда запомнят этот день, и пусть судьба каждого казненного здесь послужит примером для тех, кто еще захочет оспорить мое право на эту землю. Все оставшиеся в живых изменники будут проданы в рабство, а деньги с продажи поделены между дружиной.

Бойцы с радостью восприняли весть и оживленно загалдели, а жмущиеся друг к другу суми вообще плохо понимали, о чем вещает этот страшный человек. Окровавленные и полураздетые, они дрожали от холода, безучастно ожидая конца кошмарного дня, но когда вывели связанного Вяйнериса, толпа вздрогнула, понимая, что готовится нечто ужасное.

С помоста, указывая на волхва, закричал Рорик:

— Колдуна нельзя казнить железом! Эту темную нечисть может поглотить только священный огонь!

Дружина восторженно завопила. Старика начали вязать к столбу, обкладывая со всех сторон дровами. Вокруг зароились люди с факелами, и Рорик махнул рукой. Костер под колдуном запылал сразу с трех сторон, яростное пламя с жадностью набросилось на хворост. Огонь стремительно рванулся вверх, обхватывая ноги старца, и над рекой раздался вопль нечеловеческой муки. В момент вспыхнули волосы, и все тело старика поглотил огонь.

Толпа завороженно следила за тем, как пламя пожирает человеческую плоть. В этом было что-то отвратительно притягательное, люди вытягивали шеи, стараясь рассмотреть последние страдания колдуна.

Ольгерд стоял в толпе вместе со всеми, но все еще был не в себе, в ушах звенело от крика, и он не понимал — это сейчас орут или это звук из прошлого? Среди дикой мешанины воплей в его голове вдруг прорезался один. Один, заслонивший собой все остальные. Он прозвучал, когда вспыхнул костер:

— Не-е-ет!

Кто-то кричал протяжно, дико и безнадежно. Этот крик звал его, и Ольгерд, протолкавшись сквозь толпу своих, пошел на голос. Не понимая, что делает, он шел вдоль рядов пленников, всматриваясь в их лица, и вдруг увидел ее. Ирана уже не кричала, а с совершенно отрешенным видом стояла босиком на снегу, и рваная рубаха полоскалась на ветру, открывая синие колени.

Он застыл прямо напротив нее, пожирая глазами измученное женское лицо, и в этот момент по ушам ударил крик Рорика:

— Ольгерд! — С высоты помоста конунг указал дружине на племянника. — Вот кто герой! Вот кому вы обязаны победой: если бы не его мудрая голова, вы до сих пор бы стояли бы под стенами Куйвасту!

Дружина одобряюще загудела, а Рорик развел руки, демонстрируя широту души:

— Говори, чего хочешь, племяш? Сегодня великий день, и ты можешь просить все что захочешь!

Из рядов дружины раздались смех и крики:

— Ну чего ты парень застыл! Проси!

— Проси дурень!

Воины вопили и ржали над одуревшим отроком, а Ольгерда вдруг осенило. Он вдруг увидел всю картину целиком: шатер, засада, готовящееся убийство, и он, Ольгерд, — главный творец этого зла.

Кто-то, надрываясь, крикнул прямо ему в ухо:

— Проси, дурень!

Повернувшись к помосту, Ольгерд нашел глазами Рорика.

— Отдай мне ее! — Юноша указал на застывшую в ступоре Ирану, и конунг, узнав девку, сдвинул брови.

— Внучка колдуна? По-хорошему, надо было бы сжечь ее вместе с дедом… — Не договорив, Рорик на миг задумался, а потом махнул рукой: — Ну да ладно! Коль обещал — бери!

Спасибо за поддержку! Это моя первая платная книга, и каждый, кто купил ее, кто читает и следит за историей мира Империи — большое вам спасибо! Без вас я бы никогда не зашел так далеко!

А пока… Первая половина второй книги завершена.

На мой взгляд, часть про становление Ольгерда получилась довольно динамичной и стройной — мир северных варваров и Руголанд, пришедший туда со своими правилами и чудовищной беспощадностью. Вот она — третья сила, которая неизбежно должна включиться в борьбу, и данное вступление поможет вам лучше понять, что эта сила на самом деле из себя представляет. Насколько она неоднородна и полна своих внутренних противоречий… Да, и сам Ольгерд — мне хотелось, чтобы вы увидели не только итог, а весь процесс, в динамике. В кого превращается обычный, сомневающийся, и не всегда уверенный в себе парень, поднимающийся по ступеням власти. Он еще сырая глина, из которой можно вылепить кого угодно, в зависимости от того, кто будет скульптором.

Так кто же станет творцом будущего потрясателя устоев мироздания? На этот вопрос, как и на многие другие, ответы будут чуть позже. Когда придёт время! А сейчас мы возвращаемся под стены Ура (ждали же?), где оставили Великую армию в глубоком унынии. Надеюсь, вы соскучились по запутанным интригам, прежним героям и полны ожиданий. В схватке с кем Иоанн должен либо победить, либо погибнуть? Удастся ли братству Астарты претворить в жизнь свой план? Как там поживает Дикий Кот, и что будет делать Лава без своей сотни? Сможет ли Акси Добряк выполнить свою крайне рискованную миссию? И, наконец, казнит ли разгневанный император своего полководца, не выполнившего обещание?

С ответов на эти вопросы, пожалуй, и начнем. От сцены к сцене, от героя к герою книга будет раскручивать цепочку событий. Пока, двигаясь по сжимающей спирали, рано или поздно мы не доберемся до финала истории, который сведет вместе всех тех, кто останется к этому времени в живых))

Что же, на этом следует остановиться и пожелать вам приятного, нет, захватывающего чтения! Которого будет еще много… И надеюсь, вам понравилось сегодняшнее большое обновление.