Человечность

ОТ АВТОРА

Время парадоксально. Оно затеняет текущий день, так что большинству людей он представляется хаотичным нагромождением событий, недоступных для понимания, и оно же решительно обнажает суть минувшего, то, что само тщательно скрывало вчера.

Не в этой ли парадоксальности отражается Всевышний закон? Люди, живущие сегодня и полагающиеся на свои чувства и интеллект, будто бродят в потемках и так, в потемках, уходят в мир иной со своими сомнениями, заблуждениями и догадками, чтобы последующие поколения, которым тоже суждено бродить в потемках собственного бытия, познали в подлинном виде смысл жизни отцов и дедов…

Люди с опозданием в два-три человеческих поколения оценивают свой жизненный опыт. Это не сулит им оптимистических надежд.

Ныне живущие по-прежнему не отдают себе отчета в своей текущей практике и, как правило, продолжают руководствоваться сиюминутными потребностями, хотя прекрасно осознают убийственный опыт предков. Они действуют, как заведенные, их воля направляется некой злой силой, пагубной для всего живого на Земле.

Уходящий двадцатый век дал людям прозрение на важнейшие этапы человеческой истории и даже выявил существенные пружины исторического механизма, открыв взорам трагический тупик цивилизации, но ничему не научил их, а, скорее, сгустил мрак, сопутствующий их существованию.

Как и в предшествующие времена, важнейшими событиями века были войны и революции, что только подчеркивает кризис человечества.

В центре драматических событий столетия находится вторая мировая война, ставшая Отечественной для многонационального российского народа. Теперь, спустя полвека, очевидными стали ее истоки и последствия, грозящие катастрофой всему миру…

Обратиться к Отечественной войне меня побудили не только личные впечатления, вынесенные с ее фронтов. Все мы, живущие сегодня, в определенном смысле — дети войны 1941–1945 годов. Она — событие основополагающее, непреходящее, переломное. Ее роль в истории современного общества не поддается простому определению.

Давно затихло на полях бывших сражений, но споры о войне не прекратились, да и сама она не кончилась, а только приняла иные формы…

Время бежит, сменяются события, и все тревожнее воспринимается суть минувшего и контуры грядущего.

Десятилетия писал я эту книгу. Менялось и мое восприятие событий — от простого, официально признанного ко все более сложному, не лишенному, по-видимому, противоречий, как сама человеческая история, воспринимаемая сознанием человека.

Вторая мировая война еще далеко не осмыслена, хотя она наложила неизгладимую печать на человечество. Не исследуя ее, не связывая с ней послевоенные катаклизмы, невозможно понять современный мир.

Работая над книгой, я не терял из вида основные уровни восприятия исторической реальности.

Первый уровень характерен для военных лет. Он обусловлен конкретными перипетиями войны и реакцией на них народа, вынужденного защищаться от вражеского вторжения. Суть народной реакции выражалась предельно лаконично: «Кровь за кровь, смерть за смерть!» Врага следовало остановить, уничтожить, изгнать. На этой главной цели фокусировались справедливость, честь, совесть, долг перед родиной, перед соотечественниками, перед близкими и потомками.

Народно-патриотическое сознание рассматривалось как закон — отсюда высшую ценность приобретали подлинные достоинства личности — мужество, бескорыстие, патриотизм, а ее главной мерой была степень индивидуальной самоотверженности на войне. Качества личности определялись ее способностью в критический момент рисковать самым дорогим, что дала ей природа, — жизнью ради отчего дома, родной земли, свободы и независимости. Отечественная война с особой силой выявила в народе человечность, невозможную без любви к родине, без ненависти к оккупантам, без самоотверженной борьбы со злом.

Мои герои — носители человечности, люди переднего края, не выходящие из-под огня. Многие из них гибнут на фронтовых дорогах, некоторые проходят сквозь все круги войны. Я не придумывал их — одни списаны с натуры и выступают под собственными или измененными мной именами, другие сотканы из черт, которые я наблюдал у множества знакомых мне людей того времени. Я стремился представить действующих лиц в их человеческой подлинности — со слабостями и достоинствами. Отдельные штрихи и поступки героев могут не совпадать с поведением их прототипов, но, взятые в целом, судьбы действующих лиц отражают судьбы действительных участников минувшей войны.

На волне всенародного патриотического подъема не время и не место было рассуждениям о войне: надо было с оружием в руках противостоять врагу. Великая цель побудила к действию миллионы людей, вдохнула в них волю к борьбе с оккупантами, обусловила массовый героизм на фронте и в тылу, сплотила нацию в монолит. Вся трудовая, интеллектуальная и духовная жизнь страны концентрировалась на уровне народно-патриотического сознания, что и привело к разгрому гитлеризма.

Но с окончанием войны и особенно после смерти И. В. Сталина патриотическая идеология начала размываться. Если в военные годы власти и народ были единодушны в оценке войны, врага и долга перед отечеством, то позже в общенациональной идеологии появились расширяющиеся трещины. Психология власть имущих, лишенная твердого направляющего начала в лице И. В. Сталина, все заметнее определялась политической конъюнктурой и корыстными устремлениями.

Этот опасный крен для страны не был случаен. Изменилось время, произошли сдвиги в обществе. Наиболее активная, в большинстве своем лучшая часть народа погибла на войне, а оставшиеся в живых фронтовики, израненные и искалеченные, оказывались в неблагоприятных жизненных условиях и были озабочены лишь тем, как продержаться. В послевоенной жизни все увереннее заявлял о себе многоликий обыватель, а вместе с ним и второй уровень общественного сознания.

В годы войны обывательщина только обозначалась: это — людская накипь, скапливавшаяся подальше от огня, люди второго, третьего и прочих сортов, оседавшие за спинами фронтовиков. Солдаты погибали на войне, а накипь оставалась, использовала благоприятные обстоятельства в целях личного выживания, налаживала между собой взаимовыгодные связи, пробиралась к власти и делала все возможное для того, чтобы мистифицировать меру человеческой личности, затушевать или подменить ее какой-то иной, удобной для себя, потому что для нее, накипи, смерти подобно было приложить народную, патриотическую меру личности к себе…

Накипь — это явные и замаскированные дезертиры, расхитители, спекулянты, партийные и государственные чиновники из тех, у кого на первом плане всегда были не общественные, а личные корыстные интересы. Но их время тогда еще не пришло. И. В. Сталин, успешно руководивший сражающимся народом в борьбе против внешнего врага, решительно подавлял и внутренних врагов.

После войны, когда патриотические силы народа восстанавливали разрушенное войной, эта людская накипь, сохранившая себя и упрочившая свои позиции, оказалась в преимущественном положении по сравнению с бывшими фронтовиками, и начался процесс… разрушения патриотической идеологии. Люди, отдавшие защите родины силы и здоровье, возвратясь домой, начинали свою жизнь с азов, а уклонившиеся от фронта расчетливые обыватели благоденствовали. Сама повседневность ставила перед человеком болезненные вопросы: «Где же справедливость? Чего стоят фронтовые раны и подвиги перед выигрышем ловкачей? Выходило, кому война, а кому — мать родная?»

Второй, обывательский уровень общественного сознания постепенно становится преобладающим. Катализатором этого гнилостного процесса была хрущевщина, окончательное же становление антинародной, антинациональной, антигосударственной политики произошло в «перестроечные» годы.

Ее формированию способствовало также то обстоятельство, что большинство рядовых коммунистов — в их числе и участники Отечественной войны — по привычке доверяли послесталинским генсекам, не отдавая себе отчета в их разрушительной деятельности.

Второй уровень — антипод первого. Для него характерны крайний индивидуализм, корыстолюбие, антипатриотизм, вероломство, малодушие, предательство… Его выразители — беспринципные, властолюбивые, алчные партийно-государственные чиновники всех рангов, продажные космополитические журналисты, дельцы теневой экономики, криминальная среда, а его опора — зарубежный антирусский мир…

В «Человечности» я лишь слегка обозначаю второй уровень как чуждую народу, родине, государству идеологию и практику. Особой опасности в годы войны это аморальное явление еще не представляло…

А несколько десятилетий спустя после Победы взору вдумчивых современников открылся третий уровень восприятия событий, и вместе с ним распахнулась бездна зла… Время открыло его, сделало видимым для нынеживущих, поставив перед внуками и правнуками бывших фронтовиков тревожные вопросы: «А чего ради погибли миллионы людей, прежде всего русских и немцев? Кто извлек пользу для себя от их гибели? Ведь должен же быть смысл в этой невиданной доселе бойне народов?»

И тут-то начал обнажаться звериный оскал творцов войны, до поры до времени незримых и как бы не существующих на свете, но реальных, действующих, стремящихся к мировому господству. Эти тайные силы планировали войны и революции, море крови, океаны бедствий для человечества: им это было нужно — через бойню народов обуздать самые гордые и независимые нации — русских и немцев, взаимно обескровив и обессилив их…

Дьявольская кухня была глубоко скрыта от участников войны 1941–1945 годов. Естественно, я не касаюсь ее, иначе я отступил бы от исторической правды.

Воссоздавая панораму освободительной народной войны, я опирался на свой личный опыт и опыт моих товарищей-фронтовиков. Я стремился воспроизвести в едином историческом потоке героику Отечественной войны и ее бедствия, людскую солидарность и разноликую подлость, взлеты духа и бескрылое мещанское здравомыслие — все это было тогда нерасчленимо, как жизнь.