Журнал «Вокруг Света» №01 за 1962 год

Мы здесь первые

«Товарищ Ленин!

Мы приехали сюда, чтобы работать и жить так, как учили Вы, — по-коммунистически.

Владимир Ильич! Мы строим дорогу в Саянской тайге.

Сейчас мы здесь первые, но скоро за нами придут другие, поднимутся новые города, станции, заводы и фабрики. Мы строим коммунизм, как учили Вы.

Бригада коммунистического труда строительно-монтажного поезда № 237. Москвичи: бригадир В. Наседкин, В. Изотов, Н. Мурашкин и др.».

Такая запись есть в книге отзывов посетителей в Доме-музее В.И. Ленина в Шушенском. Я вспомнил один эпизод из жизни этих ребят, которые первыми на трассе заслужили почетное право именоваться бригадой коммунистического труда.

* * *

Ночью ударил сильный мороз. Вышел утром Наседкин на крыльцо и словно в белую стену лбом уткнулся. Густой тяжелый туман лег на тайгу. Такой тяжелый, что пройдет автомашина, а дым из выхлопной трубы долго еще лежит на дороге, придавленный этим туманом.

Поглядел Владимир на градусник, висевший у дверей на стене, и ахнул: пятьдесят!

Такие дни на стройке называют «актированными». Составляют акт на виновницу погоду и сидят дома. А зарплата идет.

Но нельзя сейчас сидеть без дела ребятам. Уже февраль. Скоро весна нагрянет. А до начала паводка надо уложить все трубы в тело насыпи.

Обязательно надо! Если они не уложат, вся работа пойдет насмарку. Хлынут с гор вешние воды, снесут насыпь и надолго задержат путеукладку…

Начальник стройпоезда категорически запретил выходить на работу.

— Вы что, с ума спятили?! — рокотал в трубке его густой бас.

У начальника была звонкая фамилия — Сагайдак. У него были самая мощная фигура на трассе Южсиба и самый зычный бас. Ребята шутили: «В Абакане слыхать, когда он у себя в Минусинске кого-нибудь распекает».

Побаивались ребята начальника, но любили. Если уж он распекает, так за дело. Зря не накричит.

— Загорай, братва! — мрачно сказал Наседкин и первым повалился на кровать.

День тянулся медленно и нудно.

Стекла окон обледенели, будто их облили снаружи водой. Темень.

То один, то другой выбегали на улицу. Красная ниточка градусника будто примерзла к цифре пятьдесят...

В мучительном ожидании поводы прошел день, потом еще.

— Восемьдесят пять! — вскричал на третий день Валька Изотов.

Ребята заворочались на кроватях.

— По Фаренгейту! — добавил Валька. — А по Цельсию всего-навсего пятьдесят один!

Но никто даже не улыбнулся шутке. Все стали злые, раздражительные. Бригадир часами лежал на кровати, уставившись в потолок. График срывался.

Утром четвертого дня все попеременно опять сбегали к градуснику. Ничего утешительного...

Чтобы не видеть кислые лица ребят, Наседкин решил побродить по лесу с ружьем. Оделся, вышел на крыльцо. По привычке скосил глаза на градусник — 52! А недавно было пятьдесят.

Вскинул ружье, прицелился и ударил по градуснику дуплетом из обоих стволов. Брызнули осколки стекла.

Выбежали ребята, поглядели на разбитый градусник и всё поняли.

— Одевайся! — весело скомандовал Валька, кинувшись за полушубком.

...Начальник приехал, когда ребята уже опускали железобетонные балки на дно котлована.

— Кто разрешил? — загремел его мощный бас над головами ребят. — Где бригадир? Три нос, чертяка, чего на меня уставился?!

Взял в оборот ребят, ругает на чем свет стоит, а глаза добрые. Работу остановить уже нельзя: зальет вода блоки — начинай все сначала. И бетон уже размесили.

— Развести костры! — бушевал начальник, неожиданно появляясь из тумана то на одном, то на другом конце площадки.

Вокруг котлована ярко запылали костры из сухих смолистых бревен, поплыли, подхваченные краном, огромные бетонные кольца труб, похожие на гигантские бусы.

— Майна! Вира!

Ночью, когда все уже было готово, начальник потер озябшие большие руки и начал шарить фонариком по стене, отыскивая градусник.

— А мы его расстреляли! — невинно ухмыльнулся Валька. — Чтобы не врал...

Паша Фомин

Паша Фомин не успел еще износить форменную гимнастерку с эмблемой трудовых резерзов на пуговицах, а побывал уже на четырех больших сибирских стройках. Больше месяца на одном месте он не задерживался.

— За длинным рублем гоняешься? — строго поглядел на него начальник отдела кадров строительно-монтажного поезда Василий Прохорович Дуванов. Пожилой, седоусый, в стареньком, выгоревшем на солнце кителе с двумя железнодорожными почетными значками на груди, он отложил Пашины документы.

— Видно птицу по полету. Летун высшей марки!

— Я для повышения образования езжу, — развязно сказал Паша, обиженный таким приемом. — Путешествия, говорят, расширяют кругозор...

— Рабочие нам не нужны, — сказал начальник. Это уже было ни на что не похоже. Какой же

стройке не нужны люди? Паша даже опешил, но быстро пришел в себя.

— Этот номер вам не пройдет, товарищ начальник, — он решительно пододвинул документы снова к Василию Прохоровичу. — Имею я право на труд? Имею! Пишите приказ.

Короче говоря, хотя и со скандалом, но Пашу на работу приняли. На другой день он был уже своим человеком в бригаде монтажников.

Бригада заканчивала строительство большого жилого дома в станционном поселке. Крановщица Неля Сорокина, круглолицая девчонка в серой кепке, подняв на крышу последнюю балку, спустилась по лесенке.

— Начнем перебазироваться, ребята?

Надо разобрать кран, перевезти к другому дому, потом опять собрать. Двадцать два дня займет эта перебазировка...

Паша, задрав голову кверху, долго глядел на железную громадину.

— А что, если в целом виде его перетащить? — сказал он задумчиво. — Трактором?

Неля хихикнула и дотронулась ладонью до его лба.

— Температура вроде нормальная!

— Мы буровые вышки по тайге тягали, — отведя ее руку, продолжал Паша. — А они чуть поменьше твоего башенного...

Пошли к главному инженеру. Инженер сказал, что вообще-то кран не должен упасть, если опустить стрелу. Но никто ведь до сих пор краны не перевозил на санях. Рискованно.

— Риск — благородное дело! — кипятился Паша. — Никто не перевозил, а мы возьмем да перевезем. Надо же кому-нибудь начинать!

Решили везти. Уж очень он нужен был, этот кран, на новом объекте...

Весь поселок сбежался поглядеть. Два запряженных в сани трактора тихонько тронули кран с места. А ребята шли по сторонам дороги, поддерживая его для страховки тросами.

— Пошел! Пошел! — ликовал Паша.

Вместо двадцати двух дней монтажники переправили кран за два часа!

На другой день Пашу Фомина вызвали в контору.

— Ты? — удивленно уставился на него Василий Прохорович.

— Я! — самодовольно приосанился Паша.

— Ну, садись, будем оформлять документы на рационализаторскую мысль, — пригласил его к столу начальник отдела кадров и собственноручно пододвинул стул. — Фамилия, имя, отчество? Образование?

— Ремесленное училище, — сказал Паша и, подумав, добавил: — Да четыре стройки. Эта — пятая.

На пятой Паша осел основательно. Сперва все говорили, что его держит премия. Но вот получена и премия, а Паша не уезжает. И только, пожалуй, Неля Сорокина да монтажники догадываются, почему...

Пропуск

Леша Бутаков везет цемент. Ночью бушевала метель, и дорогу сильно завалило снегом. Чуть свернешь с колеи — доставай лопату!

Тесно машинам на такой дороге, не разминешься. Ползет Леша со скоростью пешехода. То и дело приходится залезать колесом в глубокий снег и останавливаться, пропуская встречные автомашины.

А цемент ребятам нужен позарез. Без него все дело стоит. На трассе теперь только и разговоров, что о цементе...

— Ты там не чухайся! — наказывали бетонщики.

«Не чухайся!» Как будто от него зависит!

А тут еще, как назло, метель разгулялась.

В зубах у Леши с утра навязли стихи Коли Сытенького, дружка, тоже шофера из двенадцатой мехколонны.

Стороною бегут перелески,

Вдали синеет тайга.

Нелегко шоферу в поездке,

Коль застигнет в пути пурга...

Вот из-за пурги и вспомнились эти стихи. Наворожил вчера Колька, выстукивая их одним пальцем на машинке. Купил недавно пишущую машинку, чудила, и теперь даже письма домой печатает. А ошибок делает уйму!

Вот дьявольщина, опять ползут навстречу два «ЗИЛа».

Занесет, забросает вьюга

Колеи чуть заметный след,

И машины идут с натугой

Без дороги. Дороги нет.

Была бы дорога, так он теперь уже не одну ходку сделал. А тут, дай бог, только к вечеру до дому добраться...

— Эй ты, чучело! — зло окликнул Лешу толстогубый детина из кабины «ЗИЛа». — Сворачивай! Не видишь — золото везу!

Артемовская машина. Золотой концентрат на обогатительную фабрику.

— А у меня цемент! — обиженно огрызнулся Леша.

— Цемент? — шофер явно смягчился. — Ну, проскакивай скорее!

И сам свернул в снег, уступив дорогу.

Лешу вдруг осенило. Он открыл багажник, вынул тетрадь, в которой подсчитывал расход горючего, и, вырвав листок, остановился за поворотом дороги.

«Цемент», — вывел он крупными буквами. Поставил три длинных, как пики, восклицательных знака, приклеил листок на лобовое стекло.

Едет дальше. Навстречу бежит самосвал. Леша сигналит, не снижая ходу. Требовательно. Властно.

Шофер читает: «Цемент!!!» — и сворачивает, уступая дорогу.

Еще одна машина беспрекословно пропускает Лешу. Цемент! Цемент сам себе пробивает дорогу!

«Вот приеду домой, — думает Леша, — и расскажу Кольке. Пусть напишет про цемент стихи. Хорошие стихи получатся. Это уж точно».

Mopж

Автогрейдер залетел в грязь чуть не по самую кабину. Эта огромная машина выглядит сейчас беспомощной и неуклюжей. Кажется, нет такой силы, которая могла бы сдвинуть ее с места.

Гриша Саенко вылез из своей кабины. Он длинный, как жердь, костлявый.

— Эй, друзья милые, помогите! — кричит он ребятам, размахивая шапкой. — Дерните меня малость!

Трактористы подходят к автогрейдеру и молча топчутся возле лужи.

Ничего себе «малость»! Скоба, за которую цепляется трос, глубоко ушла в грязную жижу. Как до нее доберешься?

— Чего вы глаза вылупили? — с досадой бросает Гриша. — Тащите буксир!

И начинает расстегивать промасленный ватник. А холодно. Снег валит. Пушистые хлопья падают Грише на рубаху, набиваются в волосы.

— Нырять хочешь? — наивно спрашивает Володя Самсонов, зябко передернув плечами.

— Нет, дрова рубить! — хмуро роняет Саенко, стягивая сапог. — Не зимовать же мне здесь?

На теле у Гриши проступают пупырышки. Между лопаток стекает струйка воды от растаявшего снега.

Гриша берет трос и лезет с ним в лужу, погружаясь по пояс. Потом набирает побольше воздуха и ныряет с толовой. На снегу черной змеей извивается трос.

Секунд через сорок из лужи показываются Гришина голова, плечи... Он делает ребятам знак рукой тянуть машину, а сам бежит к Сисиму обмываться. От ног его во все стороны летят ошметки грязи.

— Морж! — восхищенно произносит Володя, когда Саенко начинает плескаться в реке.

Кантата о Джеке Лондоне

У экскаватора, устало уронившего тяжелый хобот на кучу камней, сидит щупленький парнишка в матросском бушлате и уплетает колбасу, запивая молоком из бутылки. Подходит старик в фуражке лесника с дубовыми ветками на околыше. Сапоги у него густо смазаны дегтем, на плече висит двустволка.

— Хлеб да соль! — весело приветствует он парня, присаживаясь рядом.

— Ты бы мне, дед, хоть аппетит не портил! — отодвигается тот, косясь на дедовы сапоги. — Как сяду обедать, ты тут как тут. Неужели, кроме меня, язык почесать не с кем?

Ворчливый тон экскаваторщика нисколько не обескураживает старика. Он, видимо, уже привык к подобному приему. Положив ружье, он протягивает руку за книгой, лежащей на траве. Это Джек Лондон.

— Всё Жека читаешь?

Старик молча перелистывает страницы книги, старательно расправляет смятые углы, сдувает набившиеся песчинки.

— Надо бы ему Ленинскую премию дать, — пытается он втянуть парня в разговор. — В списках его почему-то нет.

— За что премию-то? — спрашивает экскаваторщик, расправившись с колбасой.

— За то, что вашего брата к нам в тайгу агитирует, — продолжает старик. — Сколько уже вас перебывало на перевале, и не один ты, смотрю, с Жеком. Надо бы, надо его премировать. Если уж не Ленинской, то хоть от начальника дороги.

Да он же, дед, буржуй! Американец! — восклицает парень. — И к тому же давно уже умер!

— Но?! — вырывается у деда. Но потом, сощурившись, он спрашивает: — Разыгрываешь опять, окаянная душа? Ну, скажи, разыгрываешь?

Товарищ за товарища

Вася Тихомиров вез на тракторе горючее.

Видит — у дороги навалена большая куча мешков со взрывчаткой. Ребята на горбу носят их на перевал.

— А ну, братва, — крикнул Вася, — сбрасывай бочки, грузи свое барахло!

Перевез им всю взрывчатку. Стемнело. А трактор у Васи без глаз.

— Как же ты теперь ночью доберешься? — забеспокоились взрывники.

— Ничего, доеду! — весело бросил Вася. — Я, как кошка, в темноте вижу!

Но не доехал. Наткнулся в чаще на какой-то валунник, подмяв толстую березу. Береза попала между гусениц, оторвала от земли трактор, и он как в капкан залетел — ни вперед, ни назад.

«Пойду звать кого-нибудь на помощь», — решил Вася, вылезая из кабины.

Дело было в конце осени. Снег повалил, ветер поднялся. Ничего не видать. Уже в полночь наткнулся Вася на избушку 71-й мехколонны. Ребята спали, развесив у печки мокрые спецовки. Вася в нерешительности остановился возле нар. Кого будить? Кому охота в такую непогоду по тайге мотаться? А ехать надо. Бензин должен быть утром у плотников.

Разбудил Вася одного парня наугад. Так и так, мол, выручай. И тот, не говоря ни слова, начал одеваться. А как его фамилия, Вася не помнит.

Знает, что Петром звать. Да в 71-й все такие. И в 77-й и в 80-й.

Жизнь здесь сама сортирует людей. Одних заносит в Саяны, на передний край трассы, других — назад, в Абакан, к вокзалу.

Н. Горбунов Трасса Абакан—Тайшет