Журнал «Вокруг Света» №09 за 1992 год

Тревожное предзимье

Д ень выдался хмурый, ощутимо похолодало, и с утра, почти не переставая, моросил мелкий дождь. Однако Клим Канчуга, егерь госпромхоза «Пожарский», решения своего плыть к верховьям Бикина не изменил.

Об этом мне сообщил Николай Васильевич Дункай, удэгейский писатель, почтовый работник и хранитель небольшого этнографического музея в поселке Красный Яр. Зайдя в школу-интернат, пустующая комнатка которого служила номером гостиницы в этом поселке, он передал мне приглашение егеря быть после полудня на берегу Бикина, посоветовал не отказываться, хотя в пути придется померзнуть, и напомнил, что только в этом случае я смогу увидеть удэгейскую кумирню — домик на скале. Никто не знает, кто и когда этот домик поставил, но принято считать, что в нем обитают могущественные духи таежной реки. Известен случай, когда несколько подвыпивших людей расстреляли кумирню из ружей с лодки, а следующей весной утонули в реке их дети. С тех пор ни у кого не поднималась на кумирню рука, к ней идут с просьбами о защите «лесные люди», как принято еще называть удэгейцев, отличных охотников, уходящих на долгий зимний промысел в тайгу.

Конечно, к назначенному сроку я был на берегу. Лодку Клима Канчуги отыскал в тихой заводи под обрывом в самом дальнем углу села. В ней уже стояли фирменные сани, на которых возят груз зимой по льду реки, цепляя их к «Бурану». Поверх были привязаны широкие, подбитые мехом изюбра охотничьи лыжи. Стояли в ряд бачки с бензином, несколько увязанных мешков, кошма, ружье — все, что нужно охотнику отдаленного зимовья; были в лодке и короткие весла, и длинные шесты на случай, если заглохнет мотор и придется сплавляться без него.

Коренастый, плотно сбитый, одетый в теплую куртку и меховую шапку, широкоскулый егерь критически оглядел мой городской наряд и предложил поверх всего облачиться в брюки и куртку из шинельного сукна — костюм промыслового охотника. Лишь после этого он указал мне место в середине своей очень длинной и узкой, с виду весьма неустойчивой лодки. Сам ловко устроился на корме у руля подвесного мотора, дал течению вытолкнуть лодку на середину реки, дернул шнур пускача, дико взревел мотор, и, подняв белые буруны вдоль бортов, с неутихающим грохотом мы стремительно понеслись встречь течению.

...Бикин берет начало у западных отрогов хребта Сихотэ-Алинь. На своем более чем пятисоткилометровом пути к реке Уссури он вбирает воду множества скатывающихся с гор и вытекающих из болот речек и ручьев, то суживаясь в бурлящее русло, то распадаясь на протоки, не заплутать в которых может лишь коренной житель этих мест. Об этом писал еще Владимир Клавдиевич Арсеньев, прошедший по берегам Бикина в 1907 году вместе с незабвенным своим проводником, опытнейшим охотником и следопытом Дерсу Узала.

История их совместного путешествия описана в широко разошедшейся по миру книге «Дерсу Узала». Старый гольд, как известно, так и не смог приноровиться к жизни в городских условиях, погиб на пути в тайгу от руки злодея, но благородный образ его, воссозданный рукою писателя, до сих пор волнует читателей.

Мчась по Бикину и из-за шума мотора не имея возможности поговорить с егерем, я вновь и вновь размышлял о силе писательского слова, способного будоражить чувства людей, хотя прошли уже годы и годы после описываемых событий. В Красный Яр, современный поселок, выросший на берегу Бикина в среднем его течении несколько десятилетий назад, в последнее время зачастили гости из дальнего, как теперь говорят, зарубежья. Австралийцы, американцы, шведы и швейцарцы, чехи и поляки вместе с известными нашими путешественниками уже успели побывать в Яру, стремясь познакомиться с нынешней жизнью удэгейцев и хоть краешком глаза взглянуть на места, где последним маршрутом в своей жизни прошел гольд Дерсу Узала.

От встречного ветра пришлось почти по глаза закрыться брезентом и полиэтиленом, но холод — и часу не прошло — дал о себе знать. Пришлось шевелить плечами, разминать ноги, делать зарядку, а Клим продолжал восседать на корме с невозмутимым лицом, безотрывно вглядываясь в реку. Время от времени на пути возникало притопленное дерево с колеблющимися, словно живыми, черными сучьями поверх воды. Приходилось огибать длинные отмели, поросшие непроходимым кустарником, внезапно открывающиеся из-за поворота лесистые острова. За лесом впереди появлялись горные вершины, поросшие кедром и пихтой, с белыми клочьями облаков, застывших у склонов. Петляя, повторяя изгибы реки, лодка медленно приближалась к горам, проходила меж обнажениями скал и вскоре оказывалась на открывшемся просторе — то на многие километры тянулись мари, почти не проходимые летом болота. А впереди уже маячила новая горная гряда, и картины последовательно повторялись.

Арсеньев определил Бикин как реку с самыми лесистыми из притоков Уссури берегами. Лесом покрыты все горы, долины и острова, записал он. И перечислил, какие водятся в прибрежных лесах звери: «...тигр, рысь, дикая кошка, белка, бурундук, изюбр, козуля, кабарга, росомаха, соболь, хорек, летяга, кабан, бурый и белогрудый медведи». Но не только зверьем славился в те годы Бикин. Эта река, восхищался Арсеньев, «по справедливости считается и одною из самых рыбных рек в крае. В ней во множестве водятся: вверху — хариус и ленок, по протокам, в тенистых водах, — сазан, налим и щука, а внизу, ближе к устью, — таймень и сом».

Многое с той поры изменилось и в жизни людей, и в жизни реки. Кета в реку совсем уже не заходит. Еще встречаются щука и ленок, но все местное население пробавляется в основном хариусом. Рыбкой хотя и вкусной, но очень уж мелкой.

На треть повырублены леса по берегам Бикина в низовьях. Поселки лесорубов и геологов-поисковиков вплотную подступили к орехово-промысло-вой зоне госпромхоза «Пожарский», где рубки пока еще запрещены. Нетронутыми остаются леса в средней части реки и в верховьях. Они-то и дают возможность существовать нескольким сотням удэгейцев, орочей и нанайцев, что проживают нынче в основном в поселке Красный Яр. Но и к этим лесам протягивают руки алчные совместные предприятия...

Мои размышления были неожиданно прерваны: впереди показался огромный завал. Вырванные с корнями весенним паводком гигантские тополя, ильмы, ели приткнулись к отмели, перекрыв все русло реки. Мрачностью своей эта картина напоминала кладбищенскую...

Лишь в одном месте завала виднелся узкий извилистый проток. Вода в нем кипела, а перед входом торчало полупогруженное корневище. И именно к этому протоку, чуть привстав и весь подавшись вперед, вел лодку егерь.

Я, байдарочник, сплавлялся по многим рекам, бывал в переделках, но тут обомлел. Идти в кипящий поток на тяжелой и длинной махине, какой в этот миг показалась мне наша лодка, было равносильно самоубийству. «Ну, не утонем, — мысленно одернул я себя, — если и перевернемся, возможно, еще выплывем». И все же оказаться в эту предзимнюю пору в ледяной воде, расстаться с уже отснятыми пленками и фотоаппаратурой страшно не хотелось. А нос лодки уже приблизился к коряге, Клим сбросил газ, и теперь стало слышно, как бешено шумит и клокочет вода в протоке. Мы вывернули на стремнину, и тут мотор зарычал, лодка встала, а потом медленно поползла вперед, едва не касаясь бортами мокрых корневищ. Белый бурун вскипел у поворота, нос лодки вильнул, свалился с волны — и мы с ревом понеслись уже за границей завала. Егерь, как Будда, опять с полнейшим безразличием восседал на корме, пристально вглядываясь в неспокойную реку.

Только теперь, оценив мастерство Клима, я припомнил и добрые слова Арсеньева, сказанные в адрес удэгейцев-лодочников, и своеобразную присказку Дерсу Узала, в трудный момент успокоившего «Капитана»: «Удэгей все равно рыба. Шибко хорошо понимай в лодке ходи. Наша так не могу».

В те времена, хотя ходили по рекам без помощи мотора, лишь отталкиваясь шестом, лодки были непременной частью жизни удэгейцев. И форма лодок, и мастерство вождения оттачивались веками. Узкими и длинными, с низкими бортами были они и тогда. И хотя с виду они кажутся валкими, но в плавании да на стремнине оказываются весьма устойчивыми.

Клим Канчуга, как выяснилось позже, лодку сделал сам. По грузоподъемности она превосходила все остальные, что были в родном поселке. Вместо лиственничных досок для днища Клим поставил сварное железо, чтобы не дырявилось, не протиралось на перекатах, но в основе конструкции оставался все тот же древний удэгейский бат. На лодке иной конструкции по Бикину много не пройдешь. Да и опробованные лодки удэгейцев все же, бывает, остаются в заломах. «Река — не асфальтовая дорога, — сказал позже Клим, — она как живой зверь, и каждый раз понимать ее приходится заново».

Четыре часа мы мчались по Бикину. И еще не раз оказывались в рискованных ситуациях, так что, замерзнув до костей, я и думать забыл о том, чтобы отыскать на склоне горы удэгейскую кумирню. Не до съемок стало, пора было ткнуться к берегу, развести костерок да погреться.

Словно прочитав мои мысли, егерь вдруг круто повернул руль, и мы вошли в спокойную лагуну. Все, оказывается, у него было рассчитано. На берегу виднелись две небольших избы, амбар на сваях, на отмели — лодка. Это и было охотничье зимовье — «барак» Виктора Канчуги, брата Клима.

С Виктором жила, готовясь к охотничьему сезону, его мать, семидесятилетняя Екатерина Гандеевна, и дальний родственник Юра, паренек лет шестнадцати, взятый, как я понял, для прохождения практики.

Нас сразу же пригласили в дом, угостили запеченным хариусом, крепким чаем, и до поздней ночи при свете керосиновой лампы не утихал разговор о проблемах сегодняшней жизни, будущем страны и положении страдальца-охотника, который добывает в тайге пушнину, порой в невероятно трудных условиях, рискуя жизнью, а цену за его добычу устанавливает не он, а «родной» госпромхоз, и всегда многократно заниженную. Выхода из ситуации охотники пока не видели, но еще более взволновались, когда зашел разговор о южнокорейской корпорации «Хэнде», Рубившей в то время лес на склонах Сихотэ -Алиня в районе реки Светлой.

Это совместное предприятие, с размахом взявшись за дело, нацелилось на елово-пихтовый лес, росший по другую сторону хребта, где брала начало река Зева, основной приток Бикина. Этот кусок тайги принадлежал госпромхозу «Пожарский», и предприимчивые люди из «Хэнде» уже искали ходы, как взять запрещенный к рубке лес. Ученых подсылали, хозяйственников, которые выгоду якобы для страны нашей доказывали, но удэгейцы всем сходом решили ни за какие посулы лес рубить не позволять.

— Рубка леса на склонах Сихотэ-Алиня страшна тем, — объяснял мне еще в поселке Красный Яр Николай Васильевич Дункай, немало за свою долгую жизнь поохотившийся, поживший в тайге,— что подо мхом, на склонах, откуда реки берут начало, скрыт ископаемый лед, мерзлота. Как только леса не станет, лед начнет таять. Зева враз обмелеет, а за нею погибнет и Бикин.

Об этом же говорили и охотники, собравшиеся под крышей зимовья.

— Нельзя тайгу рубить, — покачала головой Екатерина Гандеевна. — Не могу жить без леса, без реки. В лесу я своих годков не чувствую. Вот охота начнется, возьму ружьецо и тоже пойду капканы на тропе ставить. Если не соболя, хоть норку принесу. Как удэгейцу жить без тайги? Ведь мы как белка, как изюбр — не станет леса, и нам пропадать...

Спали все рядком на полу. Я — у теплой печки. Проснулся рано, вышел из избы. Морозно. На ясном небе светит месяц, а на берегу под стволом старого ильма уже Екатерина Гандеевна суетится. Костер развела, картошку чистит, собирается жареным хариусом угостить. И опять за свое: «Беспокойно мне, не отдадут, как думаешь, этой «Хэнде» нашего леса?..»

— Лес же ваш,— попытался я успокоить ее,— кто позволит его взять!

Удэгейцы, как пишет Арсеньев, ссылаясь на исследования М.Венюкова, путешествовавшего по Уссурийскому краю в 1857 году, были тогда полновластными хозяевами на берегах Бикина. Значительно позже появились здесь китайцы, которые занесли оспу, выкосившую многие стойбища удэгейцев. Да и годы советской власти, прямо скажем, не осчастливили удэгейцев, как, впрочем, и многие другие малочисленные народы... Так что же? Отдать лес — и погубить окончательно и так уже находящийся на грани исчезновения народ? Разве не удэгейцы должны быть хозяевами своей земли? Эти мысли не давали мне покоя, потому что, честно говоря, нынешние нововведения заронили в душу сомнения, удастся ли отстоять этому народу свои леса...

Почти полдня, рискуя застрять в заторе либо быть перевернутыми на перекате, добирались мы до барака Клима. Выгрузив сани, лыжи и все необходимое для зимней охоты, под проливным дождем отправились в обратный путь. И чуть не подрассчитали: раза два останавливались собирать

красные ягоды лимонника, в обилии росшего по берегам. И когда миновали последний опасный завал, стало ясно, что до ночи в поселок не поспеем. Тут-то я и заметил, что егерь чуть изменил прежний маршрут и прижимается к белому срезу обрыва, густо поросшего пихтой. Лодка замедлила ход, и тут я разглядел на скале, в нише, будто бы домик. Красный, как детская игрушка, небольшой.

— Что это? — спросил я Клима.

— Кумирня,— прокричал он, приглушив рев мотора.

«Так вот она какая!» — хотелось воскликнуть в удивлении. Крошечный домик, в который стреляли пьяные балбесы, пытавшиеся его разнести, но вместо этого потерявшие каждый по сыну, утонувших в реке. Привыкший видеть храмы, костелы, мечети, тянущиеся к небу, я и тут ожидал увидеть если не храм, то хотя бы небольшую беседку на склоне горы. А оказалось... Не подведи Клим лодку к обрыву, никогда издали не разглядел бы кумирню.

Плывя дальше, я какое-то время размышлял над тем, может ли ущемлять силы небесные столь разное к ним отношение, но потом решил, что Богу, пожалуй, важно не богатство храма, а почитание и уважение душевное... Не сразу я понял, пока не наступила ночь, и то — зачем Клим стоял у кумирни. Мы мчались по реке в кромешной тьме. Ни огонька, ни какого-нибудь хоть мало-мальски заметного ориентира вокруг.

Как ориентировался Клим, должно быть, лишь одному Богу было понятно. Но Клим в темноте выполнял повороты, сбрасывал скорость. И тогда было слышно, как беснуется вода у корней торчащих топляков. Фотоаппарат я повесил на всякий случай на грудь. Чтобы, если уж придется плыть в ночи, он остался при мне. Томительно проходили минуты. Не менее часа мы плыли так, не видя ни зги, пока по правому борту не мелькнули огни поселка. Мы были дома, удэгейский бог не подвел. А Климу Канчуге в скором времени предстояло, вновь загрузив лодку, еще раз пройти по Бикину до ключа Метахеза, чтобы остаться там до конца зимы...

История эта приключилась со мной в конце октября прошлого года, и, расставаясь с жителями Красного Яра, я надеялся, что землю свою с реками и лесами им все же удастся отстоять. Однако и года не прошло, как с телеэкранов прозвучало сообщение:

«Корпорация «Хэнде» приступила к рубке лесов в верховьях реки Бикин. Из Красного Яра на вертолете в бухту Светлую вылетела группа охотников с ружьями, правда, пока не заряженными пулями, разбираться с руководством южнокорейского СП».

Что ж, выходит не помог удэгейский лесной бог. Посильнее оказались корейские коммерсанты. И не значит ли это, что всем нам следует встать на защиту «лесного народа»?

Красный Яр В.Орлов Фото автора