Вячеслав Миронов ГЛАЗА ВОЙНЫ

Ступников

Я шел по улице по направлению к нашему отделу, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Чечня полна липкой вязкой грязи — она повсюду. Вот и здание отдела, никакой вывески. А зачем? ФСБ на войне вывеска не нужна. Мы свое дело тайно делаем. Реклама нам ни к чему. Тщательно очистил подошвы ботинок, — рядом с крыльцом догадливые бойцы вбили металлическую пластину. Пока счищал грязюку, дневальный сообщил, что меня ищет начальник оперативной группы.

Начальник и в Рио-де-Жанейро начальник. Моим был подполковник Сухарин Сергей Константинович. С первого взгляда мы понравились друг другу. Смотрелись, правда, несколько комично при его росте метр шестьдесят пять и моем метре восемьдесят. Над нами всегда подтрунивали на совещаниях в Ханкале. Местные остряки прозвали нас Тарапунькой и Штепселем. Несмотря на нашу внешнюю несовместимость, мы классно сработались. Он — шеф, я — его заместитель. Полное понимание с полувзгляда и полуслова.

— Ну, что, Александр. — Константиныч закурил, пустил дым в стол. — Звонили из Ставки…

— Из Ханкалы? — уточнил я.

— Из нее! — Шеф кивнул головой.

— Тоже мне! Нашли Ставку, — я усмехнулся. — Звучит прямо как «звонили из Ставки Сталина!»

— Ну, ты же знаешь, как они любят себя величать, — поморщился начальник.

Его отношение к коллегам, находящимся в так называемой «Ставке», было точно таким же, как и у меня. К ним нужно относится как к больным детям. Больной ребенок что-то себе там напридумывал, а ты должен выполнять его прихоть, потому что ребенок болен и очень капризен. А не выполнишь — выяснится, что он вдобавок еще и мстительный.

— Так и что они звонили? Извини, что перебил.

— Команда поступила — отправить тебя в Чечен-Аул.

— А чего я там не видел? Мне и здесь очень даже ничего. Толстой-Юрт — приличное место. Тихо, спокойно, бандиты хвосты поджали, с «фугасниками» еще покончим — и можно будет билеты на отдых продавать. Представляешь, откроем в нашем сарае отель для зарубежных экстремалов. Констатиныч! Ты только прикинь, — я провел растопыренной ладонью по воздуху, — вывеска: «ФСБ и братья»! Интурист повалит. А самое главное — вербовочные беседы можно проводить прямо на месте. Тут тебе и валюта и показатели. Шпионов — куча. Комбинации оперативные, спецоперации. Подумай, Констатиныч, а?

— Хорошая идея, Саша, ты только оформи это справкой, планчик накидай, согласуй наверху, я подпишу. Название отеля надо подкорректировать, а то здесь кроме шизофреников никого не будет, надо будет филиал психбольницы открывать, — начальник шутил, он, как многие здесь, в Чечне, ценил юмор. — Ну, а кроме смеха, повторяю — Ханкала сказала, что надо тебе, мужик, собираться и ехать в Чечен-Аул.

— Его ж сейчас чистят?

— Чистят. Следующий шаг — Старые Атаги. Приказали для подготовки спецоперации отправить самых опытных оперов, кто не первый раз в Чечне. Я им доложил, что у нас здесь работы невпроворот, а они через пару дней назвали-таки тебя. Сейчас со всех групп надергают по Чечне самых матерых волкодавов и туда. Ты назначен заместителем командира группы.

— О, повысился! Был замком группы, им и остался, — я «надулся» от самодовольства.

— Не лопни от гордости, — усмехнулся начальник.

— Чтобы не лопнуть, надо жидкость залить. Да и перед товарищами как-то неудобно «на сухую» уезжать.

— Ну, сдавай дела Иванову, а вечером и присядем за стол. Насчет транспорта я договорился. Завтра военные поедут в ту сторону, пообещали на «броне» тебя подбросить. Они на усиление едут. Здесь тихо, а там что-то уж очень горячее намечается.

— Иванов занимает мое место?

— Именно он.

— Он об этом знает?

— Пока нет. Сам скажешь?

— Ну, должен же я объяснить, почему он принимает у меня дела и должность.

— Хорошо.

— Ствол я себе оставляю?

— Извини, Саша, не могу. Он за моей группой висит, — шеф развел руками.

— Спиши на боевые потери! — Очень мне не хотелось расставаться с пристрелянным автоматом, порой мы были с ним единым целым. Не раз и не два за эти три недели он спасал мне жизнь.

— Ты что, наших бюрократов не знаешь? Приедешь на место, поговоришь с милиционерами и ВВ, у них один черт пара особистов есть, выделят они тебе автомат.

— Ага, а мне на «броне» полдня ползти по горам с ПМ?! — возмутился я. — Ну, начальник, не ценишь ты меня! Вот так, да?

— Нет, ребята, пулемета я вам не дам! — процитировал тот Верещагина из «Белого солнца».

— Ну а я скажу так: «Константиныч, не делайте из оружия культа!» А вообще, ты был бы хорошим начальником, если бы не был таким жмотом!

— Иди-иди, тебя не переслушать. Еще будешь начальником. Вечером за ужином встретимся.

Я встал, приложил руку к непокрытой голове, четко развернулся и вышел.

Хороший попался начальник. Вообще, везет мне с начальниками. Что в Красноярске, в региональном Управлении ФСБ, что в первую командировку в Чечню, в 2000 году, что сейчас — здесь. И мужики тут хорошие. А могут быть плохие? Сомневаюсь. Нет, конечно, где-нибудь в Ханкале, возможно и есть, они же носа оттуда, как правило, не высовывают. А вот в «поле» дерьма нет.


В Толстом Юрте вышли на трех боевиков, пришедших на отдых. Были они в одной банде, во время переходов и боев были ранены. Приползли к родственникам раны зализать. Так нет ведь, не сиделось уродам, шило в одном месте… Заложили фугас, на котором подорвался грузовик с военными… Три «цинка» домой отправили. Мальчишки были молодыми, только по полгода оттянули на «большой земле», везли их с Ханкалы на службу… Эх! Не довезли!..

Военные хотели полдеревни из артиллерии разнести, еле мы их отговорили, попросили у них три дня.

Старейшины — бараны в бараньих шапках — лишь цокали и качали своими пустыми головами. Мол, нет у нас боевиков. Ага, нет! Не верили, что военные разнесут их «Юрт» к юртовой матери. Чеченские менты все знали, но тоже качали головами и цокали языками. А на большее они и не способны, если у них материальной заинтересованности нет.

Ну, вот мы и начали с Константинычем отрабатывать все версии. Понимали, что если не отыщем, то будет хреново. И военные подумают, что чекисты не могут найти гадов, убивших товарищей, и от деревни мало что останется. Да и хрен с этой деревней, сами пустили бандитов, сами укрывали, сами и получите по полной программе. Вот только я против коллективной ответственности. Ну, не нравится мне, когда за пару-тройку подонков отвечают несколько десятков, а то и сотен людей. И не потому, что я гуманист, а просто мы сами таким макаром пополняем ряды духов.

Выехали мы всей группой на место происшествия — подрыва фугаса, облазили его на коленях. Вот она, лёжка духовская, отсюда дорогу как на ладони видать — и трава примята, и окурки валяются. А машинку для подрыва — это, как правило, либо батарейки, либо полевой телефон ТА-57, они с собой утащили. А что это значит? Правильно — они еще один фугас заложить собрались, вот только после этого уже никто не сможет военных остановить, и раскатают они этот Толстой-Юрт по бревнышку к едрене фене.

Пошли по следам, а отходили они к деревне, по дороге нашли маленький баллончик — ингалятор для астматиков. Баллон был наполовину пуст. Выпал из кармана, видимо. Кто-то из боевиков болен астмой. Конечно, посиди в горах, в землянке, тут тебе и астма, и простатит, и вши, и полный букет всяких хворей. Жаль, что не гангрена, быстрее бы сдох подонок.

И вот у нас кроме окурков и этого самого ингалятора ничего нет. Окурки обычные, прикус тоже обычный. Шерлок Холмс или еще кто-нибудь, может, и смог бы рассказать про владельцев этих сигарет много всякого, а мы — ничего. Оставался только баллон.

Узнали мы, что это очень дефицитная вещь в этих краях. И всего пять дней назад с партией медикаментов поступили такие баллончики в наш район, и поступили — к военным! А те часть лекарств — и этих ингаляторов тоже — передали в местный медпункт для поддержания здоровья местного населения.

Наших проверили быстро. Все было на месте. Ну, не болеют наши бойцы бронхиальной астмой, ежели что — их тут же комиссуют. Держали эти ингаляторы так, на всякий случай, и «чтоб було».

Была большая вероятность, что кто-то из местных медиков просто выбросил ингаляторы на местный рынок. Но уж больно товар специфичный. Решили понаблюдать за персоналом деревенского медпункта. Там и персонала-то было всего три человека. Все женщины. Одна врачиха и две медсестры.

В течение двух дней одна из медсестер носила домой объемные сумки. А на второй, после полуночи, когда комендантский час уже в полном разгаре, пошла, крадучись, в сторону недостроенного жилья, что в ста метрах от ее дома. При подходе она что-то там просвистела, тихо так, сложив губы трубочкой. Кто-то откинул в сторону деревянный настил, на секунду показалась полоска света от свечи.

Через полчаса женщина отправилась в обратную дорогу. Мы ее по-тихому перехватили у самого дома. Рот зажали, руки за спину. При ней ничего не было. Нам было все ясно, но надо было узнать, сколько в этом недостроенном бункере сидит бандитов, чем вооружены, что замышляют.

Она поначалу отказывалась говорить. Когда объяснили, что за ней следили, показали баллончик, который обронили боевики при отходе, она начала что-то кричать на чеченском. Допрашивали у нас в отделе, в подвале, так что ори, не ори, никто не услышит. Наши объяснения, что хотим взять их живыми, что в стране мораторий на смертную казнь, и ее друзья, или кто он там, будут жить, тоже не принесли результата: уперлась бабенка. То в молчанку играет, то матами нас кроет. Потом попыталась глаза мне выцарапать. Да и хрен с ней! Заперли ее. Может, потом что-нибудь расскажет.

Тут же вывели на этот схрон военных. Попросили, чтобы по возможности кого-нибудь живьем взяли, для допроса, для получения информации. Конечно, разбежались! Окружили они хату, и сразу из гранатомета три раза как дали. И все. Допрашивать там уже некого было. Размазанные по стенам подвала останки трех духов догорали долго и «воздух не озонировали».

На грохот взрывов примчались чеченские менты и попытались качать права, что федералы, мол, не имеют права проводить спецоперации по уничтожению боевиков без согласования с ними. Ага, тот самый случай!

Медсестру мы наутро допросили, она уже была сломлена морально, и тихо, не поднимая головы, отвечала на вопросы (мы ей предварительно показали останки ее дружков). Да, это она передала ингалятор больному боевику — дальнему родственнику. Нет, сама в боевых действиях участия не принимала. Лечила боевиков, кто приходил в деревню. И в первую кампанию, и сейчас тоже. Как часто они приходят? Раз в три-четыре месяца. По два-пять человек. Иногда потом уходят на «материк» — в Россию, а в основном обратно — в горы, леса. Послушно перечислила всех, кого знала, помнила. Сообщила приметы, в чьих бандах состояли. А также, кто в деревне поддерживает с бандитами связь, принимал их на постой. Она была как в трансе, отвечала на вопросы монотонным голосом, качаясь на стуле. Вперед-назад, вперед-назад. Как маятник. Голос был тих. Было видно, что она устала от всего этого. И не скрывала своей вражды к нам. Монотонно перечисляла известные ей факты, фамилии, адреса, способы связи. И точно таким же голосом, не меняя интонаций, раскачиваясь в такт своим словам, оскорбляла нас и призывала на наши головы всевозможные проклятья, мешая чеченские и русские слова.

Муж дамочки погиб при штурме Грозного в первых числах 95-го. Старший сын — при обороне Комсомольского, младшему сейчас 14 лет, воюет где-то в горах. Ну, а мамаша содействует боевикам. Несколько раз выезжала в банды — помогала врачихе, с которой работает здесь, проводить операции.

Да многие деревенские помогают боевикам. Некоторые ходят в горы на несколько месяцев, потом полгода отсиживаются дома и снова в горы. Несколько милиционеров также являются боевиками. Получалось, что примерно полдеревни замешано в этом. А может, и не стоило военных сдерживать?

Но надо сказать, это была оперская удача. Медсестра рассказывала три часа. Называла фамилии, адреса тех, кто помогал боевикам. Дело оставалось за малым: взять эту банду с поличным.

Тем временем возле нашего домика собралась толпа, примерно человек пятьдесят. Они требовали, чтобы им отдали медсестру, незаконно, по их мнению, удерживаемую, и чтобы мы убирались в свою Россию. Многовато они хотели, за один-то раз.

«Расколол» медсестру старший опер — майор Иванов, к которому я сейчас и шел. История для мадам закончилась скверно: ее отправили на «фильтр» — фильтрационный пункт. В тот же день она повесилась в камере. Как утверждали женщины, которые сидели вместе с ней в одной камере, она обмотала себе горло мокрым вафельным полотенцем: по мере высыхания то сжималось, и перекрыло, в конце концов, сонную артерию. По словам тех же «товарок», она убивалась, что русские, мол, ее изнасиловали, и поэтому она добровольно отправляется на тот свет, не вынеся позора. Да кому она нужна, насиловать ее!

Только вот ногти у трупа были почему-то обломаны, руки исцарапаны, лицо в ссадинах и гортань переломана, что полотенце ну никак не могло сделать.

Иванов испуганно клялся и божился, что пальцем ее не трогал. Представители прокуратуры хищно поглядывали на нас и задавали провокационные вопросы. Вскрытие расставило все по своим местам. По крайней мере, для прокуратуры. Но не для местных. Как рассказывали, через три дня на одном из прочеченских сайтов в интернете появилась информация о том, что федералы похитили медсестру, изнасиловали ее и повесили. Вот как бывает.

На ее могиле развевается на шесте зеленая повязка — мол, неотомщенная.

А потом мы начали проводить адресные зачистки. Начали с милиционеров, на которых нам указала перед смертью женщина. У одного много интересного нашли. Например, пять автоматов, радиостанцию, тол, выплавленный из мин и снарядов. Много литературы ваххабисткого толка на арабском, чеченском и русском языках. Чеченец молчал как партизан, и мы отдали его военным, чтобы те сопроводили юношу на «фильтр». Страж порядка был убит при попытке к бегству.

Следующий милиционер, у которого был менее богатый улов, — но на пожизненное заключение хватало — оказался более сговорчивым, дополнил имеющуюся у нас информацию. Потом мы взяли еще пять человек. С оружием, с литературой, да взрывчатки было изъято около двухсот килограммов.

Многие скрылись, когда пошли аресты. Но зато в окрестностях села прогремело два взрыва — фугасы. Один не причинил никакого вреда: подорвался сам минер, когда его устанавливал, а на втором подорвалась чеченская машина — в момент взрыва она обгоняла БТР, и приняла на себя всю убойную силу. Наших лишь контузило.

Не зря я здесь поработал три недели. Почему я? Я же не Остап: «Командовать парадом буду я!» Мы все вместе, шесть оперов вместе с начальником, падая с ног от усталости, сделали это. Вскрыли бандитскую сеть, изъяли прорву взрывчатки, предотвратили новые терракты, спасли деревню. И вот сейчас надо с ними прощаться и убывать к новому месту службы. А так неохота!


Я вошел в кабинет-комнату Иванова. Он здесь и работал и спал. Комнатка маленькая — метров восемь. Иванов внимательно изучал какой-то документ. Увидел меня, листок перевернул и положил на стол.

— Здорово! Шифруешься? — я кивнул на перевернутый документ.

— Да, нет, — он улыбнулся, — просто привычка.

— Понятно, — я кивнул, сам такой, это уже в крови. — Значит так, Паша, я поговорил с шефом насчет тебя.

Иванов напрягся. Кому понравится, когда насчет тебя ведутся переговоры, а ты об этом ничего не знаешь.

— Расслабься. — Я положил руку ему на плечо. — Я предложил тебя заместителем.

— Строчку второго зама ввели? — в голосе Иванова неподдельное удивление.

— Да нет! Скучно мне здесь стало. Попросил перевести куда-нибудь, где пожарче, а ты себя отменно зарекомендовал в работе с дамочкой — вот и говорю, что заслужил.

— Заливаешь? — Иванов был и удивлен и насторожен, не разыгрываю ли я его.

— Вам, предводитель, давно уже пора лечиться электричеством. Не устраивайте преждевременные истерики! — ответил я.

— И что дальше?

— Как что? — я хлопнул его по плечу. — Принимай у меня дела и должность, а вечером накроешь стол — за то, что я такой добрый. Приказ уже состоялся. «Шура, пилите гири — они золотые».

— Врешь! — Иванов не верил мне.

— Пойдем к шефу.

Константиныч все подтвердил. Иванов долго тряс мне руку. Дела и должность я передал ему очень быстро, минут за двадцать. А потом он начал готовить стол. Надо же было представиться перед личным составом в новой должности: пусть временной, пусть в командировке, но все равно — приятно. А мне приятно и за товарища — за его карьерный рост, и за то, что мне удалось его разыграть с «протекцией» — люблю розыгрыши. Ну, и стол накрытый — тоже хорошо!

— Давай, Паша в складчину. Я делаю «вынос тела», а ты представляешься.

Ну, не совсем же я наглец.

— Хорошо, — согласился новоиспеченный зам.

И вот через три часа мы собрались за одним столом. Шесть оперативных работников и начальник.

Вот они сидят. Паша Иванов — новый заместитель начальника группы. Сам он из Костромской области. Великолепный психолог, как он эту медсестру расколол!

Женя Грачев. Прозвище у него «Мерседес». У прежнего министра обороны — однофамильца Жени — была такая кличка. Питал сей муж склонность к дорогим иномаркам. У нашего Грачева не то что «Мерседеса», квартиры не было. Сам он из Амурской области. Жена беременна вторым ребенком. Всего год назад перевелся из Таджикистана, был там особистом — военным контрразведчиком. Воевал. Перевелся в Россию в территориальное Управление, думал, что здесь отдохнет, но не получилось. Пообещали, что когда вернется из Чечни, поставят в льготную очередь на получение квартиры. Женя бегло знал арабский, что нам помогало при расшифровке радиоперехватов. Однажды мы его переодели и посадили в камеру на «фильтре» к арабу-наемнику, взяли того раненным. Этот араб-подлец ни черта по-русски не говорил. Женя сумел его разговорить. Прикинулся новообращенным исламистом, мол, с Украины доброволец, принявший ислам. Клюнул араб, клюнул! Женя много полезной для федерального здоровья информации из него выкачал. Женя скрывал ото всех, но потихоньку писал стихи. Я однажды случайно услышал, как он вполголоса рифмовал. Стихи были посвящены его жене.

Алексей Рогозин. Старший опер из Омска. Почти земляк — сибиряк. У этого вместо головы — компьютер. Просчитывает возможные комбинации очень быстро и толково. Когда при разработке операции кажется, что все уже ясно и понятно, он показывает другие возможные комбинации. И все предстает совсем в другом свете. У него свой стиль манеры с агентурой. Не признает конспирации. Говорит, что отсутствие конспирации — самая главная конспирация. На местном рынке ходит по рядам, торгуется, что-то присматривает, шумит, шутит. А между тем, вполголоса инструктирует источников, и получает отчет о проделанной работе. Неоднократно получал нагоняй от шефа и от меня тоже. В одиночку ходит на рынок, там толпа может сомкнуться и разойтись. В лучшем случае — убьют, а могут и утащить в горы, с них станется. Но везет Лехе, везет.

Игорь Баев из Татарстана. Этот всегда сохраняет хладнокровие. Не флегматик, просто очень спокойный человек, у него врожденная склонность к анализу событий, фактов. Собирает информацию по крупицам. Когда мы допрашивали милиционера-оборотня, то упустили маленький момент, когда тот обронил, что некто «Г.» распоряжается гуманитарной помощью по своему усмотрению. Нам нужны были боевики, а тут мелкий жулик. А Баев начал раскручивать эту тему. И оказалось, что этот «Г.» часть гуманитарного груза просто отвозит боевикам. И не скрываясь, а выправляет необходимые документы и днем, не таясь, едет куда надо. Часть груза пускает на местные и близлежащие рынки. Прямо Корейко с бандитским уклоном. Помогает своим «братьям» бороться с неверными, но и свой карман не забывает. И этот «Г.» — ну, точно «г…» — много интересного рассказал. Баев довел его до полного изнеможения, задавая вопросы. Преступнику пришлось вспомнить все свои грехи, начиная с 2000 года. Нелегко это было. Но Игорю удалось. Теперь на место этого подпольного миллионера придет другой. Расчистили место…

Гена Шор. Откуда у него такая фамилия, он не знает, но предполагает, что из Скандинавии, мол, был такой у них воин «Гор», оттуда и пошло. Его по имени никто никогда и не звал, только Шор. Гена мог черта из-под земли достать. В том смысле, что если у группы ломался автомобиль, или срочно надо было чего-нибудь, он договаривался — и все у нас появлялось. Ну, и не было в группе более меткого стрелка, более сильного рукопашника. Когда шли на задержание пособников бандитов, первым заходил в дом и «фиксировал» к полу именно Шор, хотя можно было, конечно, просить об этом военных. Но тогда обычно бывало много трупов, и никакой информации, а нам надо было работать ювелирно: чтобы соседи не сразу заметили пропажу, не подняли шум, не спугнули бы сообщников.

Вместе с Шором «работал» Сидельников Володя. Оба они были из Питера, держались вместе. Вова все схватывал на лету, зачастую мысли даже не поспевали за ним. Ему постоянно надо было куда-то бежать, что-то делать. Заставить его написать какую-нибудь бумагу, было проблемой. Он говорил, что сходит на задержание или еще куда-нибудь, лишь бы не заставляли его писать. Ему нравилось здесь именно отсутствие лишних бумаг. Душа его рвалась на свободу. Для него действие было главным. Какой будет результат — все равно, главное не сидеть на месте. И они с Шором прекрасно дополняли друг друга.

И все мы вместе, во главе с нашим шефом, были слаженным коллективом. Буквально за несколько дней притерлись друг к другу, я их «сплотил» несколькими дружескими посиделками. Как стать товарищами? Правильно — хорошо посидеть за столом! Жалко уезжать. Но не мы выбираем службу, служба выбирает нас.

Все уже знали, для чего мы собрались сегодня.

— Товарищи офицеры! — начал начальник. — Мы собрались потому, что согласно приказу Директора подполковник Ступников переводится в следственно-оперативную группу в Чечен-Аул на должность заместителя начальника группы. На его должность назначен майор Иванов. — Начальник почему-то волновался. — Ну, скажи нам что-нибудь!

Это уже ко мне. Я встал.

— «Заседание продолжается!» Итак, что могу и хочу сказать вам, господа присяжные заседатели! Работал, как мог, надеюсь, никого не обидел, зла не держите. Не специально. А вообще-то, мне жалко от вас уезжать! Ну, давайте выпьем! «За Союз «Меча и Орала»!

— Давай, Серега! — все встали, чокнулись, выпили.

Мы посидели еще часа два, поговорили, повспоминали недавние события. Больше говорили, чем пили. Если бы бандиты не подорвали фугас, то неизвестно, сколько духовское гнездо было бы у нас под носом. Так что мы были удовлетворены результатами своей работы. Можно сказать, не зря свои деньги получаем.


Наутро я пошел к военным. Они уже выстраивали колонну. Зябко, холодно, висел мокрый туман. Зима — она и на Северном Кавказе зима. Но отличительная особенность кавказской зимы — грязь.

Кавказская грязь нуждается в отдельном описании. Она жирная как масло, имеет привычку мгновенно облеплять обувь огромным, не счищаемым комком. И поначалу несведущий гражданин наивно трясет то одной ногой, то другой, в надежде, что эта грязь отлетит. Ничуть не бывало! Военные придумали хитрость. На то они и военные — у них своя смекалка. Надевают чулки от ОЗК[1] из непромокаемого материала. Ткань там гладкая, грязь не так сильно налипает. Обувь чистая и не такая мокрая. Только вот рвутся эти чулки, стоит только зацепится за какую-нибудь проволоку, кусок металла или корягу.

Формирующаяся колонна состояла из пяти БТР-80. Вдоль колонны ходил, размахивал руками и командовал сорванным голосом не молодой майор.

— День добрый, — поздоровался я. — Попутчика возьмете?

— Куда? — он смотрел на меня, задрав голову.

— В Чечен-Аул.

— Документы! — потребовал майор.

Я показал ему красное служебное удостоверение.

— На зачистку?

— Военная тайна.

— Подожди, я тебя знаю. — Он внимательно смотрел в лицо. — Ты принимал участие в захвате духов, что подорвали фугас. Точно?

— А зачем тебе это?

— Значит ты! Александр. — Майор протянул руку.

— Тоже Александр. Тёзка. — Я ответил пожатием.

— Я тоже в Чечен-Аул перебазируюсь, кидают на подмогу. Значит, вместе будем служить, по соседству. Слушай, а ты в Грозном в августе 96-го был?

— Нет. Не был, — я покачал головой, — а что?

— Понимаешь, когда духи Грозный взяли, то нас бросили на подмогу операм, которые в здании ФСБ сидели. Там тогда жарко было. Духи их по периметру обложили. И был там высокий сотрудник, такой же примерно как ты. Хорошо стрелял. То из одного окна, то из другого. Помогал нашим поближе к зданию подойти. У меня командира взвода ранило, духи его утащить хотели, так длинный своим огнем их отгонял. Мы взводного-то эвакуировали. Потом нас отбросили. Так все и ищу этого сотрудника, хочу ему спасибо сказать, жизнь он тогда моему лейтенанту — сейчас он уже капитан, спас, и не могу. Точно не ты? — он еще раз внимательно посмотрел в глаза.

— Точно. — Я усмехнулся. — Первый раз в Чечню попал в 2000 году.

— Долго был?

— Полгода, сейчас на четыре месяца. А ты?

— Если считать с первой войной, то у меня уже шестая командировка. Сейчас тоже на полгода. А раньше на три-четыре месяца, вахтовым методом. Три месяца здесь — три месяца дома. — Майор вздохнул. — Ладно, идем, определим тебя. На броне сверху ездил?

— Ездил.

— Хорошо. Эй, положи вещи в десантный отсек, и поджопник дай! — это он прокричал какому-то солдату на головной машине.

Тот резво спрыгнул, и исполнил команду. Выдал мне оторванное невесть где сиденье от иномарки — «поджопник». На броне зимой сидеть холодно и твердо. Простатит не дремлет! А тут комфорт. Относительный, конечно. Мне повезло, что определили на головную машину, по крайней мере, не летят куски грязи от впереди идущей машины. С другой стороны — и подрывать на фугасе, и обстреливать тоже будут первую машину. За комфорт надо расплачиваться риском, адреналином.

БТР-80 идет мягко, словно большая иномарка, это не БМП, на которой все кости растрясешь. Сам майор сел на второй БТР. Старый воин — мудрый воин. Кстати, «мудак» можно расшифровать как «МУДрый Армейский Командир». Но это к майору не относится. Матерый. И бойцы его слушают, верят ему. Видно, что все обстрелянные, опытные, сидят на броне и смотрят по сторонам, готовые при первой же опасности скатиться на землю и принять бой. Я со своим ПМ мог оказать им лишь моральную поддержку.

Мягко едет БТР, убаюкивает. Хочется заснуть, а нельзя, засмеют военные — опера сон сморил! И есть риск свалиться с брони, шею сломать. Смотрю на проплывающие пейзажи, кажется, что война прошла по каждому метру дороги. Кое-где вырыты окопы, сейчас заполненные водой. В кювете лежит сожженный грузовик. Железо, когда обгорает, становится рыжим — будто ржавым, и очень хрупким. Через час езды увидел подбитый танк. Он здесь стоит уже давно, наверное, еще с первой войны. Корпус ржавый, башня повернута вправо, и ствол наклонен к земле. Кто на нем ездил, воевал? Что стало с экипажем? Кто выжил, кто убит. Война. Эх, война, война!

Можно было ехать и через Грозный, так было бы короче, но старый майор решил не рисковать, и пошел на восток, потом — через станицу Петропавловская — на юг. Путь длинный, долгий и опасный. Это кажется, что на броне ехать хорошо. На БТР, конечно, трясет меньше чем на БМП, но холодно одинаково. Сначала начинают мерзнуть голени, потом ляжки, а потом холод начинает пробираться под бушлат. А там до простатита недалеко. Чтобы согреться, трешь, разгоняешь застоявшуюся кровь по ногам, хлопаешь себя по плечам. Слишком, на мой взгляд, в Чечне высокая влажность. Все прямо как в песне у Высоцкого: «Здесь вам не равнина, здесь климат другой…» Б-р-р-р, да, что же так холодно-то! Зубы начинают стучать. Наконец удалось немного согреться, но опять захотелось спать. Надо было чем-то себя занять, и я начал вспоминать всякие истории.


Был у меня сосед по даче — дедок-фронтовик. Воевать начал еще на Халхин-Голе — потом финская, потом отечественная. Потом в мурманской области охранял ЛЭП. Демобилизовался только в 1947 году. Десять лет мужик воевал. На груди — иконостас. На 9 мая и 23 февраля я деду всегда стопку-другую подносил.

И был дед замечательным рассказчиком. Помню, поведал, как в Норвегии наши взяли один городок. По пути наткнулись на винные склады. Но задерживаться не стали, пошли вперед. А когда выбили немца из города, то вернулись к этим примеченным складам.

Подходят, а там уже часовой стоит. Трофейная команда тоже решила прихватить эти склады. И вот стоит толпа, еще горячая от боя. И часовой, перепуганный насмерть:

— Братцы, ну не могу я вас пропустить! Не могу, меня под трибунал отдадут!

— Не бойся, сынок, мы немного возьмем, это же мы его отбили у немца, — Говоривший солдат был уже стар, воевал с 41-го, шел от Москвы, нашивок за ранения штук пять: одна желтая — тяжелое, и четыре красные — легкие.

— Не могу! — Боец чуть не плакал.

Толпа все теснее сжималась, приближаясь к входу в подвал. Часовой сорвал с плеча винтовку и закрутится волчком.

— Сынок, не балуй! — увещевал все тот же старый солдат юного салагу.

— Кто тут вина захотел?! — сквозь толпу протискивался майор, командир трофейной команды.

Он подошел к часовому, оттолкнул его, достал пистолетик и начал им размахивать:

— Вино — государственная собственность, первый, кто посмеет вломиться, пойдет под трибунал как мародёр!

— А ты его у немца отбивал?! — не выдержал старый солдат.

— Тебе, значит, больше всего надо? — майор взвел курок и выстрелил в грудь старому солдату.

Тот упал.

Как рассказывал мой сосед по даче, никогда он больше не видел, как от человека так отлетают куски мяса. Все, кто был там, стали стрелять в этого майора. Первыми же выстрелами его отбросило к каменной стене склада, и уже мертвое тело шевелилось от многочисленных попаданий пуль, вырывающих плоть.

Озверевшая толпа ломанулась внутрь подвала. Высокие, метров по пять потолки. Все свободное пространство, а там было более пятисот метров, было уставлено бочками, бочонками и огромными емкостями с вином. Кто-то проорал:

— Не нам, значит — никому!

И дал очередь из автомата по этим бочкам! Подключились и все остальные. В течение нескольких минут в подземелье стояла оглушительная стрельба. Вино текло на пол, заливая все вокруг. Ничего не было видно от пороховых газов. Как рассказывал дед, букет винного аромата и сожженного пороха — ни с чем не сравнимый запах. При этом он закрывал глаза и втягивал ноздрями воздух, вновь переживая те события.

Когда злость солдатская была излита, начали черпать вино. Кто набирал прямо из-под ног, кто по колено в вине пробирался к определенной бочке и подставлял под бьющую струю емкость. Набирали во все, что было под рукой: фляги, кастрюли, бидоны, банки, каски и даже сапоги.

Потом начался гудеж. Пили все и вся. На следующий день подошли свежие силы, которые должны были, пройдя город, двинутся дальше — гнать немца на запад. Но столкнулись с проблемой. Пьяные солдаты лежали по всему городу, прямо на улицах, мешая движению войск, — их просто оттаскивали на обочины. Ну а, узнав, где тот заветный погребок, также запасались спиртным и под веселым хмельком, с песнями, двигались через город.

И никого не отдали под трибунал, не расстреляли, хотя распознать участников погрома можно было издалека. Когда они плавали в вине, то все обмундирование окрасилось в красный цвет от вина и никак не отстирывалось. В насмешку их долго потом называли «красноармейцы», делая упор на «красно».


Эх, меня бы сейчас в этот подвал, да полкаски вина испить! Я зябко поежился. Холодно в Чечне. Тоже мне юг! Курил почти непрерывно, щедро угощая сигаретами бойцов. Не жалко. По дороге в Чечен-Аул несколько раз делали привал, чтобы оправиться: на холоде почки работают как насосы. Майор ко мне больше не подходил, оно и понятно, работы у него — выше головы. Надо не проморгать возможную засаду. Поэтому он и кричит, матерится сорванным голосом. Но слушают его бойцы. Беспрекословно выполняют команды. Не шутит народ.

Чем дальше двигались на юг, тем больше попадалось сожженной, развороченной техники. В одном месте была видна свежая воронка от разрыва, не больше суточной давности. Рядом валялась полуобгоревшая «буханка» санитарного УАЗа. Его еще называли «таблеткой». На не обгоревшем боку виден красный крест в отверстиях от пуль. Вокруг машины раскиданы, втоптаны в грязь окровавленные бинты, сломанные костыли и порванные носилки.

Это зрелище не прибавило энтузиазма, но заставило энергичнее крутить головами, внимательнее всматриваясь в окружающую местность. Постепенно адреналин разогнал кровь и холод отступил. Во рту пересохло, захотелось пить.

Нам повезло, и мы добрались до Чечен-Аула без приключений.

Я попрощался с майором и пошел искать месторасположение группы ФСБ. Отдел располагался на окраине села. Это не очень хорошо, так нас тут и перерезать можно. Вырыты окопы, высятся мешки с землей. Сквозь узкую щель смотрит пулемет, ствол следит за мной. Не очень приятно, но данность на войне. Хочешь выжить — не доверяй чужакам.

У нас солдат срочной службы не было, значит, попросили охранять военных. А это говорит о том, что с ними полный контакт и понимание. Это приятно — легко будет работать. И значит, мы стоим у вояк на котловом довольствии — отпадает проблема в приготовлении пищи. Вдвойне приятно. Сдал продовольственный аттестат в часть, и все — кушай горячую пищу. Что зимой не маловажно. Вокруг относительный порядок, значит, начальник требовательный. И это хорошо.

Документы у меня проверил сержант-срочник. Его страховал второй солдат. Стоял грамотно, позади меня и немного левее. Я вспомнил Остапа: «В чем дело, товарищ? Я вас спрашиваю! В чем дело?»

— Проходите. Вас ждут. — Сержант отдал мне документы, но провожать не пошел.

Группа базировалась в бывшем помещении МТС. Все окна, что выходили на улицу, были закрыты мешками с песком. В качестве украшений на стенах были развешаны плакаты, на которых в разрезе были нарисованы всевозможные двигатели. Будет чем заняться от скуки! Я осмотрелся.

— М-да, это не Рио-де-Жанейро! Это гораздо хуже! — произнес я и пошел представляться новому начальнику — подполковнику Мячикову.

— Ступников, наконец-то! — Он поднялся из-за стола и протянул руку: — Юрий Петрович. Заждался я совсем. Ты дома чем занимался? — спросил он с надеждой в голосе.

— Связь обслуживал.

— Я же просил опытных сотрудников, в первую очередь — из отдела по борьбе с терроризмом! — расстроено махнул рукой Петрович.

— Опытный я, вторая командировка. Первая полгода, вторая — на четыре месяца.

— А, садись. За отсутствием гербовой пишем на простой! Чай будешь?

— Я замерз, можно и покрепче, — осторожно намекнул я.

— Значит, водку с чаем!

Мячиков поставил чайник на печку-буржуйку и полез в стол за водкой и закуской.

Я тем временем осмотрел кабинет шефа. Стол, несколько разнокалиберных стульев с покосившимися ножками, плюс пара табуретов. Рядом — топчан, заправленный армейским одеялом. Буржуйка в углу. Над столом электрическая лампочка, дававшая желтый тусклый свет. Стол завален бумагами и картами. По бланкам я узнал сводки радиоперехвата. Тут же лежали какие-то списки, одна из папок была открыта, там была вшита ксерокопия протокола допроса. Это мне понравилось. Значит, мужик сам работает, пашет, сопоставляет, анализирует, ищет крупицы новой информации в уже известных фактах.

Мячиков накрыл на приставном столе: сало, початая бутылка водки, банка тушенки, хлеб, репчатый лук.

— Заседание продолжается! — я провозгласил, разливая.

— Продолжается. — Мячиков подсел к столу.

— Сколько всего народу в группе? — поинтересовался я.

— Ты четвертым будешь. Сейчас чай поспеет, я всех и позову. Познакомишься. — Он достал кружки.

— Мне обещали, что сейчас со всей Чечни опытных оперов соберут и кинут сюда — на усиление. — Я резал хлеб.

— Ага, держи карман шире.

— Заграница нам поможет!

Я был мрачен. Провели как мальчишку. Будем работать в условиях тотального дефицита сотрудников, времени и информации.

Минут через пять пришел третий сотрудник. Причем я его прекрасно знал.


Серега Каргатов. Капитан. Он «загремел» в Чечню буквально перед Новым Годом, я — сразу после. Он — на шесть месяцев, я — на четыре. Серега прекрасно рисовал. Сам он себя художником не считал, хотя окончил Суриковское училище в Красноярске. Это у него первое образование. Второе — Красноярский педагогический институт, факультет иностранных языков. Прекрасно знал английский и немецкий, и постоянно совершенствовал их, шлифовал. Работал Серега по иностранным спецслужбам. И очень даже хорошо. В институте он получил вдобавок прекрасную подготовку по психологии. Плюс оперативную спецподготовку. Много читал. Очень много. И вот этот умница попал в Чечню.

Каждый оперативник знал, что мимо Чечни он никак не пройдет, но все как-то отгоняли от себя эти мысли. Кто-то раньше, кто-то позже, но лучше позже.

Есть у нас в Управлении и сотрудники, которые стали «псами войны». Работают вахтовым методом. Шесть месяцев на войне, шесть дома. И дома думают только о войне. А на войне о доме. Разрываются между своими желаниями. И никакая психологическая реабилитация не спасает. Это уже диагноз, образ жизни, медицина здесь бессильна. Псы войны. С другой стороны — оно и хорошо, постоянно прикрывают, едут за тех, кто работает дома, выполняют план по отправке в Чечню. А сейчас стали набирать для постоянной службы сотрудников в Чечню, и я знаю, что они подали рапорта. Скоро появятся здесь. Надеюсь, что теперь меньше оперативных работников станут направлять в командировки в эту бандитскую республику.

Серега Каргатов остановился в дверях, не веря своим глазам.

— Саша, ты?! — неподдельное изумление отражалось на его лице.

— Я, Серега, я!

Обнялись. Черт побери, а приятно встретить на войне знакомое лицо. Приятно!

— Ну, как ты, Саня, что нового дома? — Серега буквально поедал меня глазами.

— Дома все хорошо. Только вот узнали, что не справляешься ты тут. Вызвали в кадры и говорят, мол, езжай, товарищ Ступников в Чечню, без тебя, мол, Каргатов всю работу завалил, прямо труба. Вот и поехал. Но я только для оказания помощи. Буду тебя учить, а не работать за тебя. Поэтому только на четыре месяца, а там уже сам работай.

— Как сюда попал? — Сергей понял и оценил шутку.

— Попал-то я сначала в Толстой-Юрт. Думал, что всю командировку там отсижусь. Не получилось — начальник, — я кивнул в сторону Мячикова, — сюда вызвал. Вот и приехал.

— Дома, что нового? — Серега по-прежнему поедал меня глазами.

— Ничего. Все по-старому. Управление стоит на месте. Начальники на своих местах, подвижек нет ни по вертикали, ни по горизонтали. Все тихо и спокойно. Обычная рабочая ситуация. Сам-то ты здесь как?

— Нормально.

— Хорошо работает, — подтвердил Мячиков.

— Тогда зачем вызывал, Петрович? Два красноярца в одном отделе — это уже диаспора. Почти мафия. Не боишься, что подсидим?

— Я вам покажу диаспору, мне работа нужна! — он шутливо погрозил нам кулаком. — А кресло — нате — забирайте! А, вот и знакомьтесь — еще коллега. Разин Александр Владимирович.


Мы обернулись. В дверях стоял совсем юный офицер. М-да, тогда понятно, отчего Мячиков требовал к себе опытных. Серега, конечно, не совсем юный, но специфики местной до конца, может, не просек. Он интеллигент, а тут нужны люди погрубее. Не то, чтобы я принижаю его способности, но сейчас не до глубинных оперативных разработок.

А этот пришедший Разин — вообще «зеленый». Наверное, только ВУЗ закончил, а его сюда «законопатили». Отдел кадров выполнил план по отправке оперов в Чечню.

— Тебе сколько лет, Александр Владимирович? — не выдержал я.

— Много, уже двадцать три, — ничуть не смущаясь, ответил он.

А выглядит моложе. Ну да ладно, не убивать же его за столь юный возраст. Будем работать. Возраст — это тот недостаток, который очень быстро проходит.

— Вот и вся группа! — произнес наш начальник, разливая водку по разнокалиберным кружкам.

— Сила! Не то, что в Толстом-Юрте! Разве «Нимфа» кисть кладет?.. — не удержался я.

— Ну, все, шутки в сторону! Представляю своего заместителя — начал официальную речь наш начальник.

Представил меня, потом Каргатова, Разина.

Я стоял и с улыбкой в тридцать два зуба смотрел на нашу группу. Будем работать! А другого пути нет.

После традиционных тостов, вплоть до четвертого о работе не говорили. Ну, что же, пора и поговорить.

— Что известно об Атагах? — спросил я, обращаясь ко всем.

— О каких? Новых или Старых? — уточнил Каргатов.

— Обо всех. И в отдельности. «Чистить» которые будем?

— Пока Старые, — ответил шеф — Значит так. Находятся они примерно в пяти километрах от нас. От Чечен-Аула. По дороге множество расщелин, оврагов, глубоких кюветов и прочей дряни, которая способствует установке мин, фугасов, устройству засад. Инженерная разведка снимает это добро довольно часто. Иногда или не успевает, или это делают у них уже за спиной. Пытались сами установить минные поля. Так духи часто снимают эти мины и используют против нас. Взрывают не только военные машины, но и представителей местной администрации.

— Что, чечен чечена не любит? Перерастание контртеррористической операции в гражданскую войну? — я удивился. — Обычно, здесь было по принципу «ворон ворону глаз не выклюет».

— Да нет, в Старых Атагах обосновались «вовчики» — ваххабиты, — пояснил Разин.

— Местные или пришлые?

— Арабы.

— Обычно в чеченскую банду вливалось трое-четверо «вовчиков», и «мыли» там мозги, довольно умело. И местные «чехи» становились «вовчиками», так сказать, «местного разлива». «Вся контрабанда делается в Одессе, на Малой Арнаутской!» — не выдержал я опять.

— Здесь видишь какая ситуация, — начал Сергей.

Нет, он не подражаем! Что значит у человека интеллигентская «косточка»! Манера излагать свои мысли — мягкая, доступная, внимательно выслушивает собеседника, кстати, ни разу не слышал, как ругается Серега! И вместе с тем не размазня, не «жует сопли». Приятно наблюдать за его манерой разговора. Умница! И чувствуется, что к нему здесь прислушиваются. Внимательно, а не показушно выслушивают. Знай наших!

— Старые Атаги по территориальному признаку расположены в Грозненском районе, а Новые — в Шалинском.

— Это как-то влияет на духов? Они уже стали делить сферы влияния по территориям? — не выдержал и съязвил я.

— Да нет. Администрация Новых Атагов внешне к нам лояльна. Там бандитов полно, но они там либо сидят на отдыхе, либо не дергаются и гадят в своем районе. Там только местные отморозки. А в Старых — арабы. Им кроме их ваххабисткого учения никто не указ. Вот они и воюют с нами — неверными, и отступниками, по их мнению, — местными духами.

— М-да, нормальному человеку это не разуметь. — Я почесал лоб. — Что еще известно?

— В банде около сорока человек. Вооружены стрелковым оружием, возможен миномет, ну, там мины, гранатометы и много автомобилей, очень мобильны. У них есть свои люди в Чечен Ауле.

— Тоже арабы?

— Нет, местные «вовчики». Снабжают их информацией о наших передвижениях и планах.

— Менты «духовские»?

— Скорее всего. — Шеф пожал плечами. — Мы к Атагам только стали подбираться. Здесь еще до конца не закончили. В «фильтре» полно народа. Там работы непочатый край, а тут еще и Атаги. Хотя, на мой взгляд, там «пустышка». С точки зрения закона — преступный элемент, а вот с точки зрения получения информации — «пусто-пусто», как в домино. Москва, а за ней и Ханкала, требуют «адресной» зачистки. С наименьшим раздражением местного населения уничтожать бандитов. Сам знаешь…

— Знаю. Только бы эти бандиты сидели в одном доме и не бегали по деревне… — Я махнул рукой. — Ладно, задачи поставлены, цели определены… Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

— Вот и бери Каргатова — будешь отрабатывать Старые Атаги, Разин займется «фильтром», и то же самое — работать с прицелом по Атагам. Всем понятно? Во время моего отсутствия командует новый заместитель.

— Пардон, а если не секрет, что стало со старым заместителем? А то меня терзают смутные подозрения, — вкрадчиво поинтересовался я.

— Ничего. Его просто не было. Ты — первый, и самый главный среди заместителей, — ответил шеф.

— Где мне расположиться?

— Рядом свободный кабинет. Мы готовились к твоему приезду. Стол, стулья найдем, ну и кровать. Не найдем — возьмем у военных.

— Автомат дашь, начальник?

— Автомата нет, надо поговорить с военными, сам с особистами переговори — хорошие мужики, может, что и получится.

— Идем. Я покажу, что к чему, — потянул меня на выход Каргатов.


Серега завел меня в соседний кабинет, таблички не было. Но по размерам он был меньше, чем у начальника. Стол канцелярский, стул. Топчан, накрытый одеялом. И больше ничего. Понятно.

Я открыл стол и обнаружил там несколько листков бумаги, пару толстенных «амбарных» книг — чистых. Жаль, могли и оставить план зимнего наступления! Фломастеры нашел. Попробовал, пишут! Тут же на своей двери написал «Заготконтора «Рога и копыта». Фломастеры передал Сергею. Он рисует.

— Ты в своем стиле, — заметил Серега.

— Постоянство вкуса — постоянство характера. А давай напишем: «Киса и Ося были тут!» Ну, давай, показывай, что к чему здесь. Пойдем знакомиться с местными достопримечательностями.

— Пешком пойдем или поедем?

— У нас тут есть машины? — удивился я.

— Есть. «Шестерка», два УАЗика, один — «буханка» и нормальный, и ГАЗ-66.

— Откуда такое сокровище?

— Шеф насобирал. Что-то на Ханкале урвал, когда централизованные поставки были, что-то военные подарили, что-то само прибилось.

— У военных взял? — я был удивлен — Это же надо. Уважаю. Молодец! Что-то у военных взять?

— Ну, пошли, покажу тебе Чечен-Аул, потом к особистам сходим, к военным и ментам местным. Хотя к ментам ходить не стоит. Клятвенные обещания помочь, братание, прижимание рук к сердцу. И толку ноль.

— Здесь что, уже постоянный райотдел?

— Был временный, а сейчас — постоянный, — пожал плечами Каргатов.

— А ты где расположился? — спросил я.

— Рядом. — Сергей повел меня к себе.

Через коридор, ближе к выходу располагался кабинет Каргатова. Чуть меньше моего, но почти весь был уставлен книгами. Именно уставлен, а не завален. Заметив мой недоумевающий взгляд, он пояснил:

— В школьной библиотеке забрал. Бойцы печки ими растапливали, я их не осуждаю, надо солдату обогреться. Но книги жалко. Сберег, потом ребятишкам местным пригодится. Чем больше они будут читать книг, тем меньше дурных мыслей им в голову полезет. Да и сам читаю. Знаешь, некоторые книги из школьной программы перечитываю, и постоянно очень много нового открываю. Перечитал «Войну и мир», представь — совершенно другое восприятие. Наткнулся у Толстого на «Песню про сражение на реке Черной 4 августа 1855 года». И понимаешь, Саша, как будто вчера написано. Очень актуально звучит. Рекомендую.

— Много ты себе оставил, Серега! — я с уважением посмотрел на стопу книг, которую Каргатов отложил себе для чтения. — А когда успеваешь?

— Сплю мало. По два-три часа. Читаю, а когда глаза устают — свет здесь тусклый, наброски делаю. — Он показал на стол, там лежали бумаги, покрытые набросками пейзажей, как местных — с горами, так и наших, сибирских.

Узнал очертания часовни Красноярской[2], церквей, Управления. И тут же лежали наброски портретов. Здесь и Мячиков был, и Разин. Были эскизы портретов сотрудников Красноярского Управления.

— Это Рыбников Валера взял с меня обещание, что когда вернусь, то должен обязательно нарисовать портреты всех сотрудников Отдела. Вот и тренируюсь. Представляю, как удобнее человека нарисовать, чтобы подчеркнуть не только его внешность, но и отразить его духовную сущность.

— М-да, обещания надо выполнять. Ну, и как получается? — поинтересовался я.

— Не знаю, пока ищу, думаю. А ты как считаешь?

— Я не художник, но, на мой взгляд, очень похоже. — Я взял набросок портрета Сереги Брнова — начальника Отдела Каргатова. — Знаешь, одно лицо.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Меня нарисуешь?

— Обязательно!

— А это что? — я поднял книгу, в ней было много закладок. — Коран? Тебе это зачем? — я был удивлен, открыл на одной из закладок, почитал. Ничего не понял, закрыл книгу. — Почем опиум для народа?

— Чтобы понять противника надо знать, чем он вооружен. — Сергей взял у меня книгу и положил на стол.

— Ну и что, понял? — мне было любопытно.

По возвращении из первой командировки в Чечню сам хотел прочитать Коран, чтобы понять чеченцев, но все руки не доходили, а тут Серега читает его. Уважаю. Серьезно подходит к проблеме.

— Нет, Саша, если честно, то не понял, — признался Каргатов. — Очень много постулатов, что проповедуют и христианство, и конфуцианство. Но то, что творят мусульманские фанатики по всему миру, не вписывается ни в какие ворота.

— Не ломай голову, Серега, — я похлопал его по плечу, — всякая религиозная книга, будь то Тора, Библия или Коран — не руководство к действию, а лишь религиозно-философский трактат, который подобно маяку указывает путь, по которому следует идти. Не более того. Каждый читает ее по-своему. И трактует на свой лад. Посмотри, сколько течений в христианстве. И все лишь потому, что кто-то что-то там свое усмотрел. То же самое и в Коране. Не бери в голову.

— Да, Александр, ты прав, религиозная книга — это не воинский Устав.

— Кстати об армии. Поедем к особистам?

— Поехали!


Мы по периметру объехали Чечен-Аул. Деревня как деревня. В центре и на южной окраине дома побогаче. Все в этом мире относительно.

Так, например, в Сибири эти дома были бы приняты за хоромины. Не у всякого богатого бизнесмена в Красноярском крае есть трех-четырехэтажный особняк, а тут — сплошь и рядом.

Но, с другой стороны, по московским меркам — это лачуги.

В школе располагался штаб сводного полка внутренних войск. Окопы, бетонные ограждения, мешки с песком, напротив прохода в школьный двор — БТР. На крыше школы — пулеметные гнезда.

В глаза бросается надпись: «Моджахед, целясь в меня, вспомни, что я могу и сдачи дать». Я обратил на нее внимание Каргатова. Он тоже усмехнулся.

— Знаешь, Саша древние говорили: «Если ты думаешь, что ты всматриваешься в пропасть, знай, что это может, пропасть всматривается в тебя!» Кажется так.

— У военных более доходчиво. Приехали. Сейчас документы будут смотреть.

— Работа у них такая.

На улице холод и грязь, а солдаты не кутаются в полушубки, службу несут внимательно, на каждый шорох, движение реагируют. При этом страхуют друг друга. Вот когда мы подъехали, то один подошел, и не просто заслонил стекло со стороны водителя, а встал ближе к капоту, второй тут же взял нас на прицел, ствол на БТРе чуть-чуть шевельнулся и уставился на нас.

— Вы к кому? — спросил боец, автомат «случайно» смотрит на нас.

— К командованию и контрразведке, — ответил Серега, он за рулем.

— Документы! — потребовал боец.

Мы показали. Можно было орать и доказывать, что ФСБ у нас везде дорога и почет, но стоит ли? Как сказал один известный генерал в запасе: «Будь у тебя два чемодана законов, а у меня автомат, так кто будет правым?»

Подождем. Солдат отошел в сторону и, крутанув ручку телефона, сообщил в черную трубку о нашем визите. Потом махнул рукой — проезжайте.

Мы минуты три петляли по бетонному лабиринту, пока не уперлись в грязные колеса БТР, который целил в нас. Тот нехотя дернулся и отъехал назад, пропуская. Такие вот ворота. Потом он встал на свое место.

Серега прекрасно ориентировался, куда надо ехать, и поэтому уверенно вел автомобиль. За школой стоят машины связи. Мы остановились. Из битого кирпича, обломков камней выложены дорожки. Грамотно, очень грамотно, можно ходить и не портить обувь. Видно, военные освоились здесь надолго и всерьез. Основательные ребята.

Серега постучал в дверь кунга ГАЗ-66.

— Дома есть кто?

— А кого черти носят? — послышался веселый голос оттуда — Заходи. Ручку резче дергай!

Мы вошли. Обычный, стандартный кунг ГАЗ-66. У входа — печка-буржуйка, из емкости, подвешенной под потолком, по капле капает соляра, дозатором служит система от использованной капельницы. Возле печи развешенные бушлаты сохнут. Электрическая лампочка, в ее тусклом свете видны два топчана, застеленные солдатскими одеялами, на них лежат бронежилеты, пара автоматов с пристегнутыми спаренными рожками. Два поясных ремня, на каждом по подсумку с запасными магазинами.

Два офицера. В тапочках на босу ногу, пристроившись на ящике из-под оружия, что-то пишут. Завидев нас, бумаги перевернули. Привычка.

Познакомились. Оба майоры. Один — с Дальнего Востока, второй из Подмосковья. Молодцов Вадим и Гаушкин Володя. Нормальные мужики, обоим далеко за тридцать лет. Предложили немного выпить.

Выпили, из закуски достали и поставили на стол тушенку и мед. Мед Дальневосточный, ароматнейший. С чаем — первое дело, да и местную невкусную водку закусывать тоже здорово.

Они только что вернулись с «фильтра».

— Есть что интересное? — поинтересовался я.

— Принципиального ничего. Пару духовских адресов узнали здесь, в Чечен-Ауле. Отдадим разведке, пусть проверят. Там посмотрим. Но, кажется, что ерунда.

— А по Атагам зацепки есть? Давай, делись, и мы с вами поделимся тоже! Одна же контора! — я раззадоривал мужиков.

— Понимаешь, Саня, какая-то хрень получается. — Вадим Молодцов выпустил струю дыма в потолок. — Все знают, что там арабы сидят. А они, уроды, не хотят особо общаться с местными духами, считают их нечто вроде плебеев. Мол, неидейные они. Мало акций возмездия проводят, не убивают отступников, не так Аллаху молятся. Их многие «чехи» сами опасаются. А многие почитают вроде как за святых.

— За кого? — я чуть не поперхнулся.

— За святых, — похлопал меня по спине Володя.

— Значит, надо из живых святых сделать мертвых мучеников. С ними как-то спокойней. — Сережа прикурил сигарету. — Живых боятся надо. А мертвых — чтить.

— Поэтому и молчат? — я справился с удивлением.

— И поэтому тоже. В Старых Атагах всю обстановку под контролем именно это арабское войско и держит. Узнали, что Хачукаев с ними контакт нашел. И не просто нашел, а слились они воедино. Симбиоз, мать его за ногу! В экстазе террористическом слились.

— Фамилия что-то больно знакома. Кажется — Хизир? Этот кадр?

— Этот, — кивнул головой Вадим.

— Это кто? — поинтересовался Серега.

— Этот орел руководил обороной Грозного в далеком 1999 году. Потом, когда наши вошли в город, бежал. Ушел к Гелаеву, был у него что-то типа заместителя. Они с ним старые товарищи. Вместе держали оборону в Комсомольском. Потом Кадыров пришел к власти, стал агитировать всех в свое воинство. Мол, тем, кто перейдет ко мне — райские кущи, сохранение звания, и никто не подвергнется преследованию.

— И что? Что предпринял Хачукаев?

— По слухам, выезжал на сопредельную территорию, вел переговоры с командованием и Кадыровым о сдаче своей банды. Но, видимо, о цене не договорились. Об этом пронюхал Масхадов и объявил Хизира предателем Отчизны, лишил его воинского звания «бригадный генерал», отобрал банду. Хизир со своими верными телохранителями скрылся за границей. А сейчас вернулся. Видимо деньжата закончились. Своей банды нет, а покомандовать хочется. Вот и пошел к арабам…

— Одним словом — пришел. Сам или опосредованно — какая разница! — встрял Сергей.

— Да, Сережа. Зверюга матерый. Прозвище и позывной у него — «Шейх».

— От скромности он не умрет. — Сережа усмехнулся и пустил струю дыма в потолок. — Бригадный генерал. Звучит. Они сами себе звания присваивают? Тут этих «генералов» — через одного. Самый младший — минимум полковник.

— Да уж, генералов здесь как собак нерезаных. Полковников еще больше. Только при Шамиле Басаеве есть один лейтенант, которого он для интимных нужд использует. Но здесь другой случай. Я бы сказал даже особый. Этот Шейх еще при Дудаеве, когда амнистию объявили, вместе с Гелаевым сколотил из амнистированных уголовников полк — так они его называли. На самом деле — банда широчайшего профиля. Помнишь фальшивые авизо — Шейх с Гелаевым к этому руку приложили. Плюс поставка в Россию наркотиков. А обратно в Чечню — угнанные машины, рабы, заложники. Также банда эта выполняла функции эскадрона смерти. Русских и не только русских вырезали. С неугодными расправлялись. Двигали своих людей в правительство, в Парламент. Тейпы с гор спускали, власть им давали. Шариатские суды создавали.

— Энергичные граждане, — Сережа усмехнулся. — Кроме того, из этих же мест и знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, и тот же Гелаев.

— Вот это интересно, значит, Шейх не просто так объявился, он мало того, что с арабами дружбу водит, он и на сторонников Гелаева опирается. М-да, намечается что-то крупное. — Гаушкин задумчиво курил.

— М-да — дерьмо! — подвел я итог. — Чую, будет жарко! Надо опередить!

— Ну, и что нового-то? Они же подозревают, что после Чечен-Аула мы примемся за Атаги. Как Новые, так и Старые. Последовательность здесь не имеет принципиального значения.

— Источники сообщают, что арабы и их друзья стремятся показать свою силу.

— Это как? — не понял я.

— Готовят что-то крупное и массу мелких неприятностей, — пояснил Гаушкин.

— Конкретики как всегда нет?

— Нет, — вздохнул Вадим Молодцов. — Где взять надежные источники? Так, одни предположения, все туманно и призрачно. Источников толковых нет. Чеченам доверия нет…

— Сам знаешь, что получается, если работал с этим контингентом, — подхватил Гаушкин. — Если они тебе и «слили» правдивую информацию, то тут же сообщат духам, где и во сколько их будет ждать засада или зачистка. И хоть ты ему миллион убитых енотов дай, все равно «сдаст».

— Миллион чего-чего? — переспросил Каргатов.

— Убитых енотов. В магазинах на ценниках видел цену в «у.е.»? В условных единицах. То есть, в долларах, — объяснил Молодцов.

— А-а-а-а! — протянул Сергей. — А я-то думаю, что за «еноты», тем более дохлые, пардон, убитые.

— По информации арабы серьезные ребята? — поинтересовался я. — Не студенты обдолбанные?

— Да нет. — Серега поморщился от досады. — Если бы мальчишки были, то и бог-то с ними. Нет. «Братья-мусульмане» их подбирали. И этот, как его! — Каргатов щелкнул от досады пальцами, что не может вспомнить.

— Ну, кто? Усама что ли? — Гаушкин подсказал.

— Нет. Этот дядя бородатый в Лондоне сидит официально! — Серега снова щелкнул пальцами от досады.

— Абу? — подсказал я.

— Он! Абу Хамза аль-Масри. Имам лондонской Мечети. Уф, вспомнил! — Сергей был рад, что ему удалось вспомнить трудное арабское имя.

— А это что за пряник? — полюбопытствовал Володя Гаушкин.

— Этот пряник сидит в славном городе Лондоне, вербовал, вербует и будет вербовать наемников для войны с нами и прочими неверными, — пояснил я. — Еще со времен «нашего» Афгана, потом в Чечню начал отправлять пачками фанатиков. Сейчас опять в Афган духов шлет, с американцами воевать. Большую часть идиотов на себя амеры оттянули. И за это им наше чекистское спасибо.

— Денежку этот Хамза со всего белого света собирает. И, как ты говоришь, этих самых «убитый енотов» у него побольше, чем мы все в кино видели. — Сергей был мрачен.

— И готовит этот дядечка психопатов высокого качества, — подвел итог Вадим.

Тут с улицы послышались какой-то грохот и громкие голоса.

— Пойдем посмотрим, что за шум, — предложил Молодцов.

Мы вышли на улицу и увидели забавную картину.

Боец ростом около метра шестидесяти и такой же ширины в плечах заталкивал в кузов колесо от ЗИЛ-131, потом забирался туда сам. Поднимал колесо над головой его и со всего маху швырял о землю. Потом спрыгивал, брал это огромное колесо, которое было почти вровень с его плечами, и вновь забрасывал в кузов.

Не знаю, сколько весит это колесо, знаю, что много, и одному человеку его сложно поднять. Но чтобы поднять его над головой, с размаху долбануть о землю, и так раз за разом?! Это уж слишком.

— Что он делает? — спросил Сергей у стоявшего рядом офицера.

— Да вот лень Зерщикову монтажкой поработать, вот он и решил таким макаром колесо разбортировать! — пояснил тот со смехом.

Огромной силой обладал боец. Было видно, что ему это занятие было не внапряг. Лишь жилы вздувались на его огромной шее, когда он очередной раз задирал над головой колесо. И пыхтел как паровоз.

— Это еще что, — обернулся к нам Вадим. — Этот черт, когда у него осколком шланг гидроусилителя руля перебило, еще неделю баранку крутил. Ну, набил мозоль, сорвал ее, рука и набухла. Флегмона, абсцесс. Ничего страшного, к счастью. Стали разбираться, в чем дело. Оказывается, ему просто лень было лезть ремонтировать. Лентяй страшный. И еще один случай с ним был. Машину поставил, а спереди и сзади его подперли другие машины. А тут в Червленную ехать — там, между прочим, водку продают дешевую. Этот черт и выпить не дурак, кстати. Так вот, он ставит свою колымагу на скорость и ручной тормоз. Снимает «соседей» со скорости и с «ручника», упирается спиной в бампер своей, а ногами в бампер сначала одной, потом другой машины, отодвигает их и едет за грузом в Червленную.

— Если машины были ЗИЛ-131 или что-нибудь подобное, то ты мне заливаешь, — решил я его «поймать».

— Я знаю, что тормоза воздушные и пока ресивер пустой, то тормозные колодки разведены, — обиделся Молодцов. — ГАЗ-66 были.

— А ты не пробовал этого зверя использовать в качестве устрашения при работе на «фильтре»? — поинтересовался я.

— Можно и попробовать, — пожал плечами Вадим.

— А давай прямо сейчас, заодно и познакомлюсь с контингентом, — предложил я. — Есть интересные кадры?

— Есть один красавчик. Чуем, что дух, но конкретики нет. Молчит, партизан.

— Разведчикам отдавал?

— А дальше что? Труп? Успеем.

— Ладно, давай, попробуем направить неуемную энергию этого субъекта в мирное русло госбезопасности, — мне хотелось посмотреть фильтрационный пункт.

Пункт, конечно, громко сказано: в подвале школы были оборудованы камеры. Охранял его милиционер из местных. Это мне не понравилось.

При входе в подвал резко шибануло в нос — запах немытых тел, нечистот. Словами не передать всю гамму этой вони. Голова сразу же закружилась, к горлу подкатился комок. Не первый, конечно, «фильтр», но реакция всюду одинаковая.

На весь подвал горело три лампочки желтым тусклым светом. Они моргали в такт работе дизель-генератора. По углам темень. Спрячь здесь сейчас взвод бандитов, и не увидишь. Я нервно повел плечами и, согнувшись, шагнул вслед за особистами. За мной шел Каргатов. Замыкал нашу делегацию Зерщиков, он гремел двумя прутами металлической арматуры. Такую применяют на стройке при заливке фундамента, опалубки.

Молодцов оторвал его от дурного занятия — разбортирования колеса — путем сбрасывания последнего с кузова грузовика. Арматура ему нужна была для «представления».

Кто-то будет кричать, что мы нарушаем права человека. Идет война, а на войне нарушаются права всех. Мы же не убиваем граждан в таких вот учреждениях. Выясняем их причастность к бандформированиям. Ну а также и добываем информацию, чтобы спасти сотни других жизней. Как солдатских, так и мирного населения.

Вот и сейчас знаем, что в Старых Атагах опасная банда сидит, можно накрыть село артиллерией. Но кто выиграет? Никто. Села нет, духи получат новое пополнение в живой силе — «мстители» всегда есть, «чистить» село вслепую тоже толку мало. И банда уйдет, и личный состав положим при зачистке. Поэтому нужна информация, нужна информация. Четкая, своевременная, оперативная. И вот этот гражданин, который сидит в гордом одиночестве в камере, — все остальные пусты, обладает ей. Можно и силой выбить. Нет проблем. Но где гарантия, что она будет достоверной. Да и не любитель я силы.

Вслед за нами пошел милиционер. Я обернулся:

— Чего тебе?

— Может помощь будет нужна, — ответил он.

— Стой там, где стоишь, давай ключи от камеры. Помощник! — съязвил я.

Многие милиционеры из местных были бывшими бандитами, перешедшими на сторону законной власти. Крови на них было ничуть не меньше, чем на тех, кто шлялся по лесам-горам с оружием. И многие не порвали связи духами, и поэтому снабжали бандитов как информацией, так и оружием, медикаментами, документами, устраивали побеги и прочие гадости.

Но установка из Москвы и Ханкалы — по местным милиционерам не работать, разрабатывать бандитов и их связи. А как ментов чеченских не разрабатывать, когда они нередко бывают связью бандитов и их пособниками или участниками банд. Допустим, на «материке» кто-то из сотрудников правоохранительных органов стал сотрудничать с бандитами, так его не изучать? Конечно, будут разрабатывать, и если докажут его вину — определят срок наказания. Какие-то двойные стандарты в подходе. А это неправильно. Чеченец в форме милиционера передал ключи.

— Ты один охраняешь? А где солдат? — спросил Молодцов у чеченца.

— Покурить вышел.

— Ладно, разберемся с этим любителем никотина, — буркнул Гаушкин.

Сами открыли дверь камеры. Камера, конечно, сильно сказано. Когда-то здесь было подсобное помещение. Размер два на три метра. Обычная деревянная дверь, на уровне груди вырезано неровное отверстие и для освещения и для передачи пищи. Судя по всему, просто из автомата «насверлили» пулевых отверстий по кругу и выбили локтем. Дешево и эффективно. На противоположной стене в камере были видны следы от пуль.

На полу валялся старый полупустой матрас. На нем лежал человек.

— Встать! — заорал Молодцов.

Крикнул он так громко, что я от неожиданности дернулся и ударился головой о потолок.

Человек встал. В полумраке было сложно определить, сколько ему лет. Вроде не больше сорока. Рост 170–173 сантиметра. Лицо вытянутое. Лоб низкий, покатый, волосы растут почти от бровей. Волосы короткие, пострижены под «ёжик», глаза посажены глубоко, смотрит на нас как из бойницы. Лицо обезображено шрамом. Он шел от левой скулы, пересекал нос и заканчивался на середине правой щеки. Густые усы. Щетина трех-четырехдневной давности. Губы узкие, плотно сжатые, уголки губ опущены вниз. Подбородок с ямочкой, выдается вперед.

Одет в потертый пиджак, явно на пару размеров меньше, руки торчат как палки, воротник поднят. Не жарко. Футболка неопределенного цвета. Грязные штаны наоборот велики, заправлены в кирзовые сапоги.

Сейчас его начнут «раскачивать», по привычной схеме выводить из состояния душевного равновесия. Это не так сложно сделать. Любой, кто окажется в подобной ситуации, «поплывет». Главное, чтобы он говорил правду, а не уводил нас по ложному следу или не занимался оговором и самооговором. Нам «жертвенные бараны» тоже ни к чему.

— Как он тебе? — поинтересовался Вадим. — Давай, выходи, чумодей! — он выволок мужчину из камеры за поднятый ворот пиджака.

— Красавец! Сережа, ты общался с этим кадром? — спросил я, обращаясь к Каргатову.

— Нет. Видать недавно взяли. Когда, кстати?

— Позавчера. Вроде все зачистили. Проверили по пять раз все заброшенные дома. А под утро снайпер дежурил и услышал шум за спиной, оглядывается, а там вот это чудовище пробирается. Взяли его тихо. Думали, может, еще парочка духов прячется. Нет. Проверили этот недостроенный домик. А там схрон был заранее оборудован. При строительстве сделан. Между первым этажом и подвалом такой маленький полуэтаж. С виду и не заметишь. Если бы этот дядя не забыл за собой дверь закрыть, то и не увидели бы. — Вадим встряхнул его еще раз. — Но молчит гад, молчит.

Мужчина старался делать независимый вид. Крепкий орешек.

— Молчишь, сука. Ничего, я тебя отдам разведчикам, этак минут на пятнадцать, потом поговорим с тем, что от тебя останется, — пообещал Гаушкин. — Хотя я и сам могу с тобой поговорить. У меня времени нет. Эй, Зверюга!

Из тени вышел Зерщиков. Вид он на себя напустил самый что ни на есть свирепый. Подошел почти вплотную к чеченцу и вытащил из-за спины две арматурины. Одну из них он уронил на пол. Та с грохотом упала и откатилась. Это подействовало психологически. Даже на меня.

Вторую арматурину Зерщиков прямо перед глазами у чеченца завязал в узел. Это было сделано без видимых усилий. Лицо его было безучастным, но со зверской маской, смотрел он пристально прямо в глаза задержанному.

Затянув узел, боец поднял перед собой железяку, помахал ею и отбросил в сторону. Затем нагнулся и поднял первую арматуру.

— А сейчас наш кудесник завяжет тебе узелок на шее. Ты понял? — Володя Гаушкин закурил и выпустил струю дыма в лицо чеченцу.

В глазах мужчины мелькнул ужас. Потом он начал что-то лепетать, путая русские и чеченские слова. Выходило, что шел к родственникам, документов нет, а тут зачистка, испугался, рванул в этот дом, он сам его строил, знал про тайник, вот и забился. Есть захотелось, поэтому и вышел.

Очень складно говорил. Крепкий орешек.

— Закатай левый рукав, — потребовал Каргатов.

— А, что? — не понял задержанный.

— Есть у меня думка. Если окажется, что там шрам длиной около пятнадцати сантиметров, плюс небольшая ямка — отсутствие куска мяса, его у тебя осколком мины вырвало, то тогда, «беженец несчастный», мы поговорим о войне и мире, и о «Трактористе».

— О каком трактористе? — испуганно переспросил чеченец.

— Покажи руку!

Первым среагировал на команду Зерщиков. Огромными пальцами он без труда рванул толстую ткань пиджака на левом рукаве. Ткань поползла.

И мы увидели шрам от хирургического скальпеля. Длинный, сантиметров двадцать, посередине этого шрама было заметно углубление. Как сказал Каргатов «типичный след осколочного ранения». М-да.

Я обернулся на Серегу. Молодец! Но как?

Каргатов прочитал вопрос у меня в глазах.

— Я — художник, фотографическая, образная память, могу по описанию в ориентировке смоделировать, представить лицо.

— А мы, значит, не можем? — Молодцов даже хмыкнул от удивления и от обиды.

Под носом держали такого зверюгу. Сами взяли, а тут пришли «театралы» — так они нас называли, если хотели позлить, и на тебе, раскрыли вражину.

— У меня это получается лучше, — скромно сказал Сергей.

— Так что, дядя, поговорим? — это Гаушкин, обращаясь к задержанному. — Как тебя, кстати, зовут? Не слышу?

— Я ничего не делал! — спесь у задержанного прошла сразу.

— Ислам Исмаилов, — ответил за него Серега, — объявлен в федеральный розыск. Лично принимал участие в казнях российских военнослужащих. Разведчики еще не знают про тебя. Фарш для котлет наделают за пятнадцать минут, потом тебя же ими же и кормить будут. Так что, Ислам, говори. Чем больше будешь говорить, тем дольше будешь жить.

— Скажи нам, и мы тебя передадим в прокуратуру. Там суд, и пожизненное отбывание срока, — включился в разговор Вадим, — у нас мораторий на смертную казнь. Так что колись, дядя. До самой задницы колись.

Мы его допрашивали два часа. То, что нам попался гражданин, объявленный в федеральный розыск, — это хорошо. За это благодарность полагается. Но толку-то с этой благодарности! На хлеб ее не намажешь, и не узнаешь точные адреса местонахождения арабов, их планы, схроны, тайники, а также какую каку они готовят для нас.

Ислам был за границей, рассказал, по какому каналу ушел и как пришел. Это тоже интересно, но это будут проверять наши коллеги с «материка», они потом проведут целую серию разработок и поймают еще несколько боевиков на убытии и возвращении из-за границы. Но не знал Исмаилов про арабов. Он шел к ним. Шел, шел, да не дошел. Рано мы его взяли, рано, поторопились! Шутка, конечно, спасли солдатские жизни. Но это уже лирика. Нужна информация об арабах. Это самое главное сейчас. Не будет ее — и люди погибнут, и самому хреново будет, за то, что работать не умеешь. Информация нужна! Источники нужны, источники! Где их взять? Надо искать. А где искать? А хрен его знает. Думать надо! А времени нет! Черт побери!

Взглянул на часы. Время подходило к 21.00. М-да. Сложный денек выдался. Пора и поспать.

— Серега, поехали домой. Я устал чегой-то. Гофмаршал, пойдемте спать.

Пошли на выход. Милиционер буквально сверлил нас взглядом. Надо заняться этим типом. Особенно внимательно он рассматривал Каргатова. Займемся, но позже. Знает он что-нибудь про арабов? Не знаю. Если не знает, пусть его особисты трясут и разведчики душу вынимают.

— Что уставился? Обидно, да? Твоего дружка захомутали. Теперь пойдет по этапу на Колыму снег убирать! — я вроде как по-дружески хлопнул по плечу чеченского мента.

Вот только это лишь со стороны казалось, что по-дружески, на самом деле у него ноги немного подкосились. Но справился, устоял. Улыбнулся, трет ушибленное плечо. Нормальный бы заматерился, может, и в драку полез бы, а этот молчит. Надо подсказать, чтобы убрали его отсюда.

Боец курил на лестнице.

— У тебя штаны желтые от никотина не будут? Напарник у тебя мутный. Смотри, аккуратнее, — предупредил Серега солдата.

— Да нет. Все нормально! — заверил нас боец.

— Ну, смотри. Мы тебя предупредили!

Вышли на воздух — после подвала он казался удивительно свежим.

— Ты молодец, Сергей. Здорово ты его раскусил, — я был в недоумении.

Эти ориентировки я читал пачками. Но разве там что-нибудь найдешь стоящее? Как правило, написаны безграмотно, со слов, фотографий нет. Иногда и имена не указаны. Просто идет описание, с указанием «Особо опасный преступник». Перечисляется ряд его кличек. С арабами-наемниками и просто фанатиками тоже сложно. А тут Серега попадает в «яблочко». Молодец, ничего не скажешь.

— Я же могу мыслить образами. Ну и память, я ж говорил. Запоминаю текст страницами. Потом начинаю все складывать. Ориентировки помню. Когда шрам увидел на лице, стал вспоминать ориентировки лиц со шрамами. Подошли двое. Вспомнил шрам на руке. Тоже имеется в наличии. Один такой тип в розыске. Я же не сразу его опознал, нужно было время, чтобы все вспомнить и сопоставить.

— Молодец, Серега, молодец!

— Саша, что дома нового? — сменил тему Серега.

— Да ничего. Все нормально. Народ работает. Ходит по улицам и глубоко им плевать на то, что мы сейчас с тобой обязаны добыть информацию про этих гребаных арабов.

— Жена знает, что снова в Чечню поехал?

— Да я хотел сказать, что на учебу уезжаю. Но начальник Отдела Славиков посоветовал не скрывать от нее. Так что ей я сказал, а родителям наплел, что еду на учебу в Москву. Повышение квалификации. А ты сказал?

— Сказал, — Каргатов вздохнул. — Сейчас жалею. Лучше бы тоже соврал, что на учебу еду или в Норильск, на север. Сейчас переживает. Помочь мне не может, а только нервы мотает. Эх, погорячился я. — Сергей сокрушенно помотал головой.

— Все нормально, не переживай. Время здесь быстро летит. Там ждешь пятницы, потом выходные махом проходят. И снова ждешь пятницы. А сейчас ты знаешь, какой день недели?

— Нет, — Серега удивленно посмотрел на меня.

— И я тоже не знаю. Это нормально на войне. Ты ждешь лишь срока окончания командировки, возвращения домой, поэтому дни недели не имеют значения. Здесь нет выходных. И понедельник точно так же похож на среду, как на субботу или воскресенье. Я это понял еще в первую командировку. А вот когда останется дней пять, то они будут тянуться как суслик, тянущий паровоз в гору.

— Ну, мне еще далеко до конца командировки, поэтому и считать бесполезно.


Доехали до «дома» без приключений. Доложили начальнику о «находке». Он обрадовался. Матерого зверя поймали. Выспросил подробности и начал названивать на Ханкалу. Доложил, что совместно с особистами был добыт ценный экземпляр. Руководство похвалило, приказало подготовить подробный рапорт и доставить задержанного утром в Ханкалу. Там его передадут в прокуратуру и будет показательный суд. Тоже надо.

Каргатов его опознал? Вот пусть и пишет подробный рапорт, я же отправился спать.

Вот только поспать не дали. Ночью раздался шум, крик. Скатился на пол. Больно ударился головой о ножку топчана. Нашарил пистолет. Прислушался. Выстрелов и разрывов не слышно. А сердце бешено колотится, в горле пересохло. Смотрю на часы. Светящиеся стрелки «Командирских» часов показывают три тридцать семь. Кому не спится?

Спал по военному, в штанах и куртке; сунул ноги в ботинки, ремень на пояс, потом куртку застегну. Вышел в коридор. Тусклый свет от лампочки резанул по глазам. Закрыл рукой. Черт, что такое? Народ бегает такой же сонный и чумной. Начальник кричит, чтобы мы все одевались и двигали на «фильтр».

— Стой, шеф! — Я остановил своего начальника за рукав. — Объясни в чем дело?

— Твой задержанный сбежал! Вот в чем дело! — выпалил он мне в лицо.

— Он такой же мой, как и ваш, — парировал я. — А подробности?

— Не знаю, едем на место происшествия. Особисты уже там!

Мы с Каргатовым сели в «нашу» «шестерку» и поехали. Народу там уже было много. Шума много, толку мало. Не люблю в работе шум. Отвлекает и привлекает чужое внимание.

Мы бесцеремонно прошли сквозь толпу военных, милиционеров — как наших, так и чеченских.

На входе в подвал лежал тот самый боец, что нес службу по охране задержанных. Лежал на спине, прижав руки к горлу. На лице и в широко распахнутых глазах был запечатлен ужас.

Горло у солдата было перерезано широким махом. Кровь залила весь бушлат. Автомата не было. Поясной ремень перерезан, подсумка с запасными рожками тоже нет.

Запомнился почему-то окурок. Солдат только прикурил, и тут же его настигла смерть. Только самый кончик сигареты был обуглен. Потом сигарета выпала изо рта и была залита кровью. Черт его знает почему, но вот именно сигарета запала в память. Видимо, вспышка от спички, когда прикуривал, отвлекла внимание часового, он и не заметил опасности.

— Гля! А ведь я предупреждал бойца, чтобы не доверял менту духовскому! — я сплюнул.

— Предупреждал, — подтвердил Серега.

Он тоже был хмур. А чего радоваться? Сценарий был понятен еще до того, как спустились в казематы. Мент зарезал бойца. А потом вместе с бандитом сбежал. И теперь надо искать и мента и бандита. И то, что начальник позвонил на Ханкалу и доложил о поимке преступника, числящегося в федеральном розыске, — упущение. И за это полагается взыскание. Здесь, на войне, взыскание не объявят, но длинные нотации обеспечены. Плюс надо писать план по поимке беглецов. Потом этот план выполнять, и отчитываться за проделанную работу. А это отрыв сил и средств от основной цели — банды арабов в Старых Атагах. Мрачная перспектива.

Теперь этот подвал казался еще более мрачным, чем несколько часов назад. Возле пустой камеры топтались Молодцов и Гаушкин. Им еще хреновей, чем нам. Тем более, что они уходили последними.

— Здорово!

— Виделись уже, — мрачно ответил Володя Гаушкин.

— Ментяра перерезал горло бойцу, а сам прихватил духа, солдатский автомат и растворился в темноте. Так?

— Так, — подтвердил Молодцов. — к гадалке не ходи, и так все ясно. Гля! Надо было и мента тряхануть!

— Или на крайний случай заменить его! — буркнул Серега.

— Э, да что говорить. Солдата уже не вернешь. Бандитов много в Чечне, еще поймаем. А вот его уже нет, — я в очередной раз сплюнул под ноги.

Жалко мальчишку. Расслабился, повернулся спиной к бандиту. Думал, что если чеченец сражается на нашей стороне, то он товарищ. Оказывается, что нет. Враг в нашей форме и не более того. Комок поднялся к горлу, слезы стояли в глазах, и дыхание остановилось. Нелепейшая смерть в девятнадцать лет. И не в бою, а вот так — ножом по горлу. И сигарета… Почему мне в память врезалась именно эта сигарета, пропитанная кровью? Белая бумага стала красной, а желтый в крапинку фильтр стал бурым.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Хотелось отомстить за солдатскую смерть. Душно в этом подвале, я рванул бушлат, а затем и куртку на груди. Душно мне. Вытер испарину со лба.

Посмотрел на Каргатова, тот тоже стоял расстегнутый и тяжело дышал. На ресницах блестели капельки влаги. То ли слезы, то ли пот. Мы поняли друг друга без слов.

— Ну, что у вас? — раздался за спиной голос начальника.

Мы вкратце доложили обстановку. Он и сам, как опытный, все понял. Отправили БТР к дому милиционера. Надежды было мало, что застанем его дома. Так, на всякий случай.

Обыск не много дал. Но были и интересные моменты. Самый первый сюрприз ожидал нас, когда захотели открыть дверь.

Благо, что все подобрались опытные мужики и привязали за ручку веревку, дернули. Тут же раздался взрыв. Граната Ф-1.

Дверь вынесло. Начинавшийся пожар потушили. В доме на чердаке нашли радиостанцию. В подвале пару килограммов взрывчатки разного вида. И пластид, и тротил и тол. Около десятка гранат. Сломанный, непригодный к стрельбе автомат. Патронов к нему около трех сотен. И большой нож по типу мачете. На его деревянной ручке были видны специально сделанные зарубки в количестве одиннадцати штук. После недолгих дебатов пришли к выводу, что каждая зарубка — чья-то жизнь. Много крови этот гад у нас попил. И вот так спокойно ушел из-под носа.

Рядом с нами крутились чеченские милиционеры, они цокали, качали головами, клялись аллахом, что ничего не знали. И вообще этот бандит всегда держался от них в стороне. Какой-то, мол, он странный был.

— Ага, странный! Странно, что вас вообще одели в милицейскую форму и дали оружие! — не выдержал Каргатов.

— Спокойно, Серега, спокойно! — я вывел его на улицу. — Дыши, Сережа, дыши!

А у самого чесались руки, чтобы расстрелять от всей своей широкой души этих оборотней. Веером от бедра из автомата, пока патроны не кончатся, и затвор сухо не щелкнет. Ведь не был я таким кровожадным в первую командировку. Хотя и принимал участие в засадах и сам в засады попадал. Но тогда враг был врагом, а не оборотнем. Доверять нельзя, нож в спину всадят. Даже не в спину, а по горлу.

— Надо отомстить. Надо обязательно отомстить! — шептал Серега, подставляя грудь ночному зимнему ветру.

— Надо с Атагами разобраться, Сережа, а потом уже и мстить можно.

Нельзя, чтобы он увлекся идеей мести, из этого, как правило, ничего доброго не выходит.

— Во время допросов этих оборотней, — он кивнул головой на дом, — можно и прощупать кого-нибудь по поводу вербовки. Как пить дать, там пара-тройка пособников есть.

— Ну, вот видишь, ты уже начал разумно мыслить, — я хлопнул его по плечу. — А когда с Атагами разберемся, то обещаю, займемся и местью. Не казни себя так, Сережа. Что ты мог сделать?

— Мог настоять, чтобы сменили милиционера на посту.

— На основании чего? Ты же опер. Нужны факты, а не предположения. Твои домыслы к делу не подшить. Мне тоже его морда не понравилась, а дальше что?

— Пока будем искать факты, они мальчишек будут резать, — зло ответил Серега.

— Во-первых, этот покойный мальчишка сам виноват. Вместо того чтобы нести службу, бегал курить. А это запрещено. Во-вторых, хочешь крови — автомат есть, иди расстреляй всех чеченских ментов, что в доме. Ну? Хватит сопли жевать, работать надо!

— Что делать? — не понял Серега.

— Работать! — как можно жестче ответил я ему. — А для начала я бы выспался. Но не получится!

— Допрашивать начнем?

— Именно, по горячему. Нас четверо, двое особистов. Шесть человек. Ментов человек двадцать. На каждого чуть больше трех человек. На каждого по часу-полтора. К обеду управимся. К тому времени подъедет начальство, прокуратура, так что спать нам с тобой сегодня не придется. Кофе есть?

— Чего? — Серега был еще в плену своих эмоций.

— Кофе, чтобы не спать. Вливаешь в кружку стопку водки, конька все равно нет, а потом допрашиваешь. Догоняешь?

— Кофе есть! — Серега уже настроился по-боевому. Ему хотелось поскорее начать допрашивать чеченских милиционеров. Наверное, полагал, что удастся достать этого оборотня.

— Сережа, ты не забывай, что самое главное — добыть разведанные по Атагам. Прощупывай, вербуй. Обещай золотые горы, нам надо задачу выполнить, все, что реально выполнить из твоих обещаний — сделаем.

— Я понял, Саша, — он кивнул головой. — Сделаем их! Давай!

В коридоре столкнулись с нашим шефом.

— Ну, что думаете? — спросил он.

— Допрашивать надо, колоть. Всем вместе, включая особистов. Если кто нащупает кого-то причастного к этому побегу, то наваливаемся всей толпой, и колем до самой задницы. И самое главное — выуживаем информацию по Атагам, ищем кандидатов на вербовку.

— Правильно говоришь. Времени мало осталось! Уже пять часов! — шеф посмотрел на часы. — За работу!

Мы собрали всех чеченских милиционеров. Они себя очень неуютно чувствовали под взглядами и прицелами военных. То, что думали солдаты и офицеры, ясно читалось на лицах.

Некоторые солдаты задирали чеченцев. Это не было явно, исподтишка. Не знаю, как там насчет ауры, но обстановка в доме была крайне напряженной. Взрывоопасной. Наше вмешательство было кстати.

Горячие, гордые, по крайне мере — они таковых из себя строили, чеченские парни тоже были готовы схватиться за оружие.

Менты сели в свои машины, мы — в свои. Особисты с нами в «шестерке» поехали на «базу».

Сразу распределили всех по комнатам. Солдатам, которые нас охраняли, мы наказали, чтобы милиционеры не общались между собой. Начальник взял на себя начальника чеченских милиционеров, я — заместителя. Остальные — рядовых.

Зашли в мой кабинет. Я не стал закидывать постель одеялом. Не хватало еще, чтобы он подумал, что я смущаюсь своего бардака. Не дождешься. Оглянулся. Милиционер шел следом. Меня и раньше настораживало что-то в его походке, теперь я осознал, что конкретно. Шаг. Как он ставил ногу. На полную ступню. Нормальный человек ходит с пятки на носок, а этот сразу ставит ступню. И это уже привычка. Получается, что ходит он на полусогнутых ногах, даже слегка пригибаясь.

А кто так ходит? Правильно, лишь тот, кто привык ходить очень осторожно — по лесу. Чтобы не хрустнула ветка, не выстрелил сучок. Даже если это и произойдет, то приглушится ступней.

Охотник? Может быть, только в Чечне с 1991 года охота ведется только на одного зверя — человека.

Из стола я достал стопку бумаги. Через пару минут солдат принес стакан горячего кофе, явственно чувствовалось, что Каргатов туда влил стопку спиртного. Ай, молодец Серега! Предложил милиционеру, тот отказался. Ну, и хорошо, нам больше достанется!

Я искоса смотрел на него, мысленно сопоставляя с известными мне ориентировками. Вот будет смеху, если мне, как Каргатову, удастся изобличить беглого преступника в милицейском обличии!

Рост сто семьдесят, сто семьдесят пять. Возраст — лет двадцать пять. Волосы короткие, черные. Лоб большой. «Умник»? Интеллигент? Не похоже.

Лицо круглое, не очень типичное для чеченцев, обычно у них лица вытянутые. Кожа пористая, похоже, что раньше он страдал от большого количества угрей, вся кожа как в мелких шрамах от этих болячек. Надо было раньше начинать половую жизнь и вести ее регулярно.

Брови сросшиеся. Не нравится мне это, но здесь это часто встречается. Примета такая есть у русских, что если у человека сросшиеся брови, то он склонен к обману и жестокости.

Нос прямой, тонкий. Глаза. Близко посажены к переносице, на круглом лице это смотрится не совсем симметрично.

Носогубная линия четко прочерчена, досталось, значит тебе, юноша, в твоей короткой жизни.

У глаз много морщин. Как глубоких, так и мелких. А на вид тебе лет двадцать пять. Такие морщины бывают либо у людей в возрасте, либо от постоянного прищуривания. Зрение у тебя, похоже, хорошее, а вот щуришься ты оттого, что солнце часто тебе светило в глаза. В горах? Ну, а так же потому, что часто целился. А в кого мог чеченец целится? Правильно — в наших. Подбородок округлый. Рот маленький. Уши расположены высоко. Умный, значит. Ну-ну, посмотрим.

— Как зовут? — начал я, прихлебывая горячий, сладкий, пахнущий горячей водкой кофе.

— Лейтенант милиции Магомед Асаев. — Он выпрямил спину.

— Ты расслабься, это завтра, вернее уже сегодня, будешь перед Ханкалой напрягаться, в струнку вытягиваться перед прокуратурой. А они умеют душу мотать. Будешь им придумывать историю, почему твой подчиненный убил солдата, и сбежал вместе с заключенным. А дома хранил взрывчатку, патроны и радиостанцию. И еще много чего интересного тебя спросят. Кстати, как звали твоего мента? — я старался, чтобы собеседник расслабился, «запрессовать» его я всегда успею.

Он не успел ответить, как из соседнего кабинета раздался крик:

— В глаза смотри! — голос Володи Гаушкина.

У каждого своя метода ведения беседы. Я усмехнулся, глядя, как «мой» Асаев вздрогнул. Привыкай. Я — «добрый», а вот Гаушкин — «злой». Могу и ему тебя передать. Прихлебнул кофе — хорош, не хуже, чем с коньяком.

Вспомнилось, как перед командировкой, в нарушение всех инструкций, коллеги по отделу накрыли стол в кабинете, и пахло хорошим коньяком. Тогда Саня Иванченко мне посоветовал, чтобы я, перед тем как «давить» на собеседника, дал ему шанс выговорится. Иванченко год возглавлял пресс-группу, мы за это его звали «товарищ Геббельс»… И что такого казалось бы — вспомнил запах коньяка? А вот, что всплыло в памяти. Интересно.

— Как звали твоего подчиненного?

— Артур Хамзатов.

— Что тебе известно о нем. Расскажи, кто он такой. Как появился у вас. Может, вместе воевали?

Он бросил на меня быстрый взгляд исподлобья, и снова уставился в пол, под ноги. Так и хочется заорать, подобно Гаушкину: «В глаза смотреть, сука!»

— Родился Хамзатов… — начал он скучным голосом.

— Не то, — перебил я его. — Это все я возьму в его личном деле. У него же есть личное дело?

— Есть, — тот кивнул.

— Ты расскажи мне, откуда он пришел. Кто его привел. Вы вместе в одной банде воевали? — голос я не менял, ждал его реакцию.

— Я не воевал! — он встревожился.

— Не воевал? — переспросил я.

— Нет.

— Ну да ладно, расскажи мне о нем, о себе, что вас связывало. Вы же друзья были, — с нажимом сказал, а не спросил я.

— Мы не друзья были! — быстрый ответ, слишком быстрый.

— Ты куртку-то сними, у нас здесь не холодно, — предложил я.

— Да я так посижу.

— Да ладно, сними, — настаивал я.

Не знаю почему, но что-то меня насторожило. Он периодически дотрагивался до левой стороны. Не часто, но как будто проверял, на месте ли что-то там или нет.

— Зачем? — он снова невзначай дотронулся до кармана.

— Хочу посмотреть, что у тебя в кармане лежит. Вот там, — я показал пальцем на его левый карман.

— Ничего, — он поплотней запахнулся.

— Я ничего не буду отбирать, просто покажи.

Он встал и распахнул теплую куртку. Ничего.

— Вторую куртку, — потребовал я.

Он потоптался и с большой неохотой расстегнул ее. В левом нагрудном кармане что-то зеленело.

— Достань!

— Это не мое! Это покойного брата! — начал он оправдываться.

— Показывай.

Он достал — повязка воина Аллаха, или как она там называется. На зеленой головной повязке изображены арабские письмена. И бурые пятна. Похоже на кровь.

Не знаю, что именно там написано, но подозреваю, что что-то типа «Got mit uns». «С нами Бог» — так писали немецкие оккупанты на пряжках ремней, а тут на лбу нечто подобное.

В наших глазах эта повязка была серьезным обвинением, значит, воевал против нас. И не просто, а идейный дядя. Не просто патриот, а религиозный фанатик. Посмотрим.

Я не скрывал своих эмоций, он прочитал все на моем лице.

— Это моего брата! Его убили! — начал он оправдываться.

— А ты пошел в милицию, чтобы отомстить за него? Так? — голос мой звучал зловеще.

Тут я уже не играл. Мне было почти все ясно.

— Нет! Мой отец был в оппозиции, а после 1996 года, когда вывели войска, мы не воевали, сидели дома, скот разводили, — милиционер был испуган. — Это мой двоюродный брат пошел воевать, и его убили. Я самый старший, поэтому должен отомстить! Я ношу повязку, иначе меня тейп не поймет. Родственники не поймут, — теперь он был готов расплакаться.

Никогда не видел плачущего чеченца, интересное, наверное, зрелище!

— И дальше что? — я «давил» его.

— Ну, вот я и ношу повязку, — он смотрел преданно в глаза. — Аллахом клянусь, я не убивал никого из русских!

По прежнему опыту знаю, мусульманин клянется — обманет.

— Знаешь что, мой юный друг! Я хотел бы тебе поверить, но не могу! Сейчас приедет прокуратура, и я тебя сдам. Улик косвенных более чем достаточно! Поедешь, мил человек, на «фильтр», сначала на Ханкалу, а затем — в Чернокозово. Ты ведь многих конкурентов своего тейпа или просто личных недругов отправил по тюрьмам местным, да российским. Так что они тебе счетец выкатят. Не оплатишь. А можно проще. Сейчас вызываю бойца с автоматом, приказываю ему, чтобы он тебя стерег, и отдаю ему повязку вот эту. Дальше знаешь, что будет? — я закурил и выпустил ему струю дыма в лицо, потом перегнулся через стол, схватил за край куртки, подтянул к себе. Глаза в глаза, нос к носу. — Знаешь, что потом будет? — я кричал ему в лицо.

Он оглох от моего крика, побледнел, обмяк.

— Говори, знаешь? — снова заорал я, удерживая, не давая сползти со стула.

— Да, — пересохшими, внезапно побелевшими губами прошептал он.

— Тебя убьют при «попытке к бегству», — продолжил я.

Оттолкнул милиционера на спинку стула, сам откинулся на свой, затянулся и выпустил струю дыма в потолок. А вот теперь, господа присяжные заседатели, наступает кульминационный момент!

— В зависимости от времени, которое будет в распоряжении у солдат, они могут тебя порезать на кусочки, накрошить в соломку или распустить на лапшу. Не будет времени — просто пристрелят как собаку. Труп выбросят в реку, чтобы рыбы жрали. Ты будешь толстым, раздувшимся, зловонным, обглоданным, скользким трупом. Река вынесет тебя вниз по течению, тело твое запутается в тальнике и будет там крутится по течению еще несколько дней. И вороны будут жрать и терзать тебя. И по их кружению обнаружат труп неизвестного в милицейской форме. И найдут тебя не скоро, и не похоронят тебя по мусульманскому обычаю. И не попадешь ты в рай. Фу, мерзость! — я так живописал эту картину, что самому стало противно. — Эй, боец! Охрана! — заорал я во всю мощь своих неслабых легких.

— Послушайте! — начал лепетать мой кандидат на вербовку.

— Слушаю вас! — открылась дверь, на пороге стоял наш солдат с автоматом.

На лице было написано, что готов он выполнить любой мой приказ в отношении задержанного, видимо, мои крики он тоже слышал и догадывался, что сейчас я могу отдать этого иуду в форме ему на растерзание. А после смерти своего сослуживца, а может и друга, он сделает все. Месть, месть, месть. Ни тени страха, ни тени сомнения, никаких угрызений совести. И по ночам, если приедет домой, не будет сниться ему этот порванный на куски за своего товарища мент. Не будет.

И все это прочитал не только я, но и мой собеседник. Он смотрел на меня умоляющими глазами.

— Ладно, иди пока погуляй, — я отпустил солдата.

При этом боец кинул такой красноречивый взгляд на мента, что тот еще больше съежился на стуле.

— Что дальше? — спросил я голосом полным металла. — Ему в случае чего объявят выговор. А выговор — не триппер, повисит да отвалится. Так что? — я кивнул головой на дверь, а за ней ждал охранник, который мог через секунду стать конвоиром. А то и членом расстрельной команды.

— Что вам надо? — хриплый голос — кажется, что это сказал ветер, так тихо.

— Немного. Старые Атаги. Это первое. Второе — Новые Атаги. Третье — местные. Чечен-Аул. И какую роль ты в этом играешь. — Я был спокоен и уверен, теперь он от меня никуда не денется. Это мой агент, и псевдоним у него будет «Махмуд»! Почему именно такой? Не знаю. Сначала пришло в голову Мухтар, но слишком обидно, а поэтому будет созвучно — Махмуд. «Махмуд, поджигай!»

— Русский знаешь?

Кивок.

— Вот тебе ручка, вот бумага, пиши. Подробненько, а потом я тебе вопросы уточняющие и наводящие буду задавать.

— А может, не надо писать? — в глазах у него такая тоска смертная. — Я и так все расскажу.

— Надо, надо. Для меня это страховочка, что ты никуда не денешься. От бумаги вечностью веет! — любимая поговорка чекистов всех времен и народов. — Торг здесь не уместен!

Он начал писать. Смахивая пот, вытирая руки о штаны ежеминутно, иногда поднимал глаза к потолку, ища там ответ. Лист, другой, третий. Я налил ему воды, он с жадностью выпил.

Как только был закончен первый лист, я взял и начал его читать. Интересно, очень даже интересно.

По его словам выходило, что в Старых Атагах Шейх не только вел переговоры с арабами, а уже произошло объединение. Об этом ушло донесение в штаб-квартиру «Братья-мусульмане», где нашло горячую поддержку и одобрение. А значит, скоро пойдет целевое финансирование. И готовится не что-нибудь мелкое, а захват Чечен-Аула. Для этого с боевиками, которые в Новых Атагах, Чечен-Ауле, Шали, ведутся переговоры о перегруппировке сил и средств под единое командование Шейха. Общая численность предположительно пятьсот-семьсот человек. Наступление — через месяц.

Базируется сам Шейх по такому-то адресу. Но это не точно. У него три дома. В одном доме точно живет араб-боевик. Местный мулла поддерживает бандитов и призывает всех жителей села вступать на тропу борьбы с нами. Значит, поддержки духовенства мы лишены. А старейшины? Эти ничего не решают. Но в случае конфликта, как всегда, будут защищать бандитов. Типа, да, мы ссоримся, но это наши, чеченские разборки, и русским здесь делать нечего.

Потом я взял с него подписку о сотрудничестве. Юридической силы она не имеет абсолютно никакой. Но психологическое влияние имеет огромное. Плюс страховка на тот случай, если юноша попытается крутить задом, пытаясь меня обмануть. Вспомнились слова из песенки: «Тетя Соня, не крутите задом! Это неприлично, вам говорят!» Нет, у меня определенно ассоциативное мышление. На каждое событие, фразу у меня сразу всплывает какой-то афоризм или строчка из песни, кинофильма.

Я объяснил «Махмуду», как мы с ним будем связываться. Способы обычной связи, способы экстренной связи.

Я отпустил его, а потом опросил еще двоих милиционеров. Я был на взводе, мне хотелось вербовать еще, получить информацию. Но не получилось. Они были крестьянами. А может, меня просто обманули?

Загрузка...