Франц Меринг История войн и военного искусства

Предисловие

Франц Меринг (1846–1919), очерки которого по истории войн и военного искусства вошли в эту книгу, известен как блестящий знаток военной истории, филологии и литературы. Еще во время учебы в университетах Лейпцига и Берлина Меринг проявляет талант исследователя, публициста. Это определило то, что он в начале 1860-х годов становится журналистом, во многих своих публикациях критикует социалистов, но после франко-прусской войны 1870–1871 гг. выступает против аннексии Эльзас — Лотарингии, произведенной германским правительством в результате победы над Францией. После этой войны Меринг стал поддерживать преследуемых социал-демократов, вступил в их партию, стал одним из ведущих сотрудников в ее теоретическом и политическом еженедельнике «Neue Zeit» («Новое время»).

Интерес Меринга к вопросам истории войн и военного искусства стал проявляться в первое десятилетие XX в. по мере нарастания угрозы мировой войны. С 1908 г. он постоянно публикует в «Neue Zeit» статьи по вопросам военной истории. Как исследователя его характеризует сочетание марксистских взглядов на развитие исторического процесса с хорошим знанием истории как таковой и германской в особенности. Из этого проистекают две капитальные особенности его научного метода: первая, он весьма популярно излагает суть развития военного искусства с точки зрения марксизма, т. е. постоянно педалирует тезис о том, что военное искусство развивается строго в соответствии с развитием производительных сил общества, у Меринга это товарно-денежные отношения, позволяющие создать все более сложную и гибкую государственную машину и финансовый аппарат, необходимые, по мнению автора, для успешного ведения войн. При такой схеме изложения у Меринга почти не остается места для полководческого гения, его оттесняют сентенции обычно следующего рода: «Вся история войн может быть понята только, если свести ее к ее экономическим основам. Если же считать движущей силой большую или меньшую „гениальность“ полководцев, войны превращаются в исторический роман»[1]. Еще жестче он решит проблему «первенства» в военном деле мысли и индивида: «Чем сильнее и непосредственнее соприкосновение с бытием, тем яснее и быстрее развивается сознание. На войне солдат, как правило, гораздо быстрее офицера поймет положение вещей и будет инстинктивно действовать сообразно с этим пониманием, а наивысший „гений“ полководца состоит в том, чтобы понять внутренние причины инстинктивных действий солдат и решительно действовать сообразно этому пониманию»[2]. После вышеприведенных суждений уже не может удивить такая оценка Мерингом величайшего из полководцев Древнего Рима: «В конечном счете Цезарь победил в Галльской войне не благодаря своему исключительному гению, но вследствие того превосходства, которым обладало римское военное искусство, как таковое, над военным искусством варваров»[3].

Встав на подобную точку зрения, Меринг был, возможно, и прав в 1908–1909 гг., когда писал эти строки, явно полемизируя с тогдашними немецкими и другими официальными военно-историческими школами, рассматривавшими военное искусство как результат сугубо индивидуальной деятельности героев-полководцев. Однако такое, как у него, принижение роли полководца, до положения «приказчика» при историческом процессе, приводит Меринга подчас к более чем странным, хотя и не лишенным ядовитости, оценкам военного искусства великих военачальников. Вот как историк характеризует планы Наполеона в походе 1806 г. против Пруссии: «Он (т. е. Наполеон — авт.) знал, что происходило в лагере противника. „Все перехваченные письма показывают, — так писал он одному из своих генералов, — что враг потерял голову. Они совещаются дни и ночи и не знают, что им делать“. Так как они этого не знали сами, то Наполеон и подавно не мог этого знать, но раз уж он пошел на Лейпциг или на Берлин, то они должны были где-то преградить ему путь, а это значило, что он наверняка разобьет их наголову».[4]

Может быть и не стоило бы подробно комментировать подобные высказывания маститого автора, но на них воспитывалось в свое время несколько поколений читателей, приучавшихся таким образом к схематичному, облегченному взгляду на военное искусство, восприятию его только как столкновения неких «количеств» батальонов, дивизий, корпусов, тысяч танков и орудий и успех столкновений этих «количеств» зависел от «качеств» самих же «количеств», проистекающих от все того же развития производительных сил и порожденного ими социального строя более или менее «справедливого» или «прогрессивного». Этот опасный путь расчеловечивал историю, уводил ее в ложные категории некоей «чистой» социальной психологии, забывая, что каждый человек неповторимая индивидуальность и его именно личность и налагает свой единственный чекан на его профессиональную и историческую деятельность.

Так что же, может быть книга Меринга уже более не нужна из-за методологии автора? Отнюдь нет, устарел и обанкротился метод, но не тонкость наблюдений историка, не его всесокрушающая ирония и цинизм по отношению к «гогенцоллерновской легенде» и официозной историографии, не устарело тонкое и глубокое знание немецкой истории и культуры, не устарел блестящий язык, манера общения с читателем, популярность изложения, делающая доступными тончайшие хитросплетения истории XVI — начала XIX в.

Второй особенностью Меринга является его уважительное отношение к великим прусским военным реформаторам начала XIX в., заложившим основу военного величия и могущества Пруссии — Германии во второй половине XIX — первой половине XX в., Шарнгорсту, Гнейзенау, Клаузевицу. Историк очень скрупулезно и даже любовно показал усилия Шарнгорста и его сподвижников по созданию народной армии в Пруссии, прогрессивный характер их деятельности, и даже откровенно намекает, что именно они-то и явились подлинными наследниками наполеоновского военного искусства. В этом смысле для тех, кто интересуется историей военного дела в Пруссии эпохи наполеоновских войн, книга Меринга может послужить весьма полезной первой ступенью. Для российского читателя будет интересным и необычным то, что сама история борьбы с Наполеоном, и особенно в 1812–1815 гг., рассматривается автором именно с позиции Пруссии и ее национальных интересов. Как ни странно, но в этом Меринг оказался достаточно близок к официальной германской военной историографии своего времени. Вот как он характеризует результаты битвы при Ватерлоо: «Наполеон надеялся, что победой при Линьи ему удастся сделать прусскую армию недееспособной… Его расчет оказался неверным, потому что пруссаки отступили не на восток, а на север, не удалившись, таким образом, от английской армии, а наоборот, приблизившись к ней. Приказ об этом вечером, после битвы при Линьи, отдал Гнейзенау… Это было очень смелое решение, однако оно оказалось важнейшим для судьбы всей компании. Когда Наполеон 18 июня пошел на английскую армию, расположенную на небольших высотах около Мон-Сан-Жана, его победа была практически обеспечена, но в этот момент прусская армия после изнурительного форсированного марша ударила ему во фланг. Французская армия потерпела ужасающее поражение и была совершенно рассеяна непрерывным преследованием, которое Гнейзенау продолжал до полного изнеможения своих кавалеристов и их коней. Этим исход войны был решен, стодневное правление Наполеона пришло к концу»[5].

Чтобы откомментировать это утверждение Меринга, равно как и следующее: «В военном отношении кампанию выиграла прусская армия — в этом не могло быть никакого сомнения, несмотря на двусмысленные речи, с помощью которых Веллингтон немедленно стал пытаться извратить этот факт. Целиком и полностью придерживаясь, как и полагалось в английском наемном войске, старой тактики, он не мог бы долго противостоять атакам отборных французских войск, и был спасен пруссаками»[6], потребовалось бы гораздо более места, чем это может предоставить скромный объем вступительной статьи. А поэтому, завершая ее, хочется заметить: книга Франца Меринга, вне всякого сомнения, не оставит вас равнодушной и пробудит еще больший интерес к военной истории.

Загрузка...