Люди с далекого берега

Поздней осенью 1966 года у причалов ленинградского пассажирского порта пришвартовался трансокеанский лайнер «Александр Пушкин».

Холодный ветер с дождем заставлял встречающих прятаться под зонтами, под навесами морского вокзала. Я встречал известного канадского писателя Фарли Моуэта с женой. Мы не были знакомы лично, узнали друг друга лишь по переписке, когда мне предложили написать предисловие к его книге «Люди оленьего края». Книга произвела на меня ошеломляющее впечатление. До этого известия о бедственном положении аборигенов Арктики на канадском Севере доходили до меня случайно, отрывочно, но в книге Фарли Моуэта приводились такие впечатляющие подробности намеренного искоренения с лица Земли целого народа со своей историей, культурой, песнями, танцами, легендами, что трудно было читать эту книгу без волнения.

Я написал Фарли, и у нас завязалась переписка. Дополняя содержание своей книги, он приводил в письмах сведения о том, какое жалкое существование влачат наши собратья по Северу.

Книга «Люди оленьего края» — это крик о помощи, это беспощадная правда о северных народах, которые оказались беспомощными в капиталистическом мире. Книга разошлась широко не только на родине Моуэта, но и в нашей стране, и правительству Канады пришлось принимать срочные меры, чтобы хотя бы создать видимость помощи ихальмеутам: ведь подлинные хозяева Канады предстали перед всем человечеством до крайности обездоленными, забытыми и заброшенными в своих пустынных и бесплодных землях. В одной из богатейших и процветающих стран мира, где испокон веков проживали индейские и эскимосские племена, коренной человек Севера, житель бескрайних лесов и тундры, оказался ненужным, а порой даже и мешающим тем, кто наживался на эксплуатации их исконных земель, на грабеже природных богатств.

Фарли Моуэт показался из-за пелены дождя в бежевом плаще, в шотландском берете с помпончиком. Его веселое лицо, обрамленное густой рыжей бородой, отнюдь не выглядело усталым после долгого путешествия через Атлантику и Балтийское море.

Мы сердечно поздоровались, обнялись, и Фарли представил мне свою жену.

— Клер, — назвала себя хрупкая молодая женщина. По плану нам предстояло большое путешествие по северным районам нашей страны — в Иркутск, на Байкал, в Якутию, в низовье Колымы, и при виде хрупкой Клер Моуэт я забеспокоился, но вслух ничего не сказал.

Правда, через несколько дней пребывания в Ленинграде, заполненных визитами в научные учреждения, учебные заведения, музеи, встречами с писателями, учеными и просто с читателями, я стал с уважением поглядывать на эту молчаливую, со сдержанной, едва уловимой улыбкой женщину.

Она старалась всегда держаться как бы в тени своего знаменитого мужа, редко включалась в общий разговор, особенно если разговор этот серьезный.

Лишь вечерами, в ресторане за поздним ужином или у себя в номере, она несколько оттаивала, но опять же оставалась как бы в стороне, отдавая первенство Фарли.

Честно говоря, она мне начинала нравиться. Я даже признался Фарли, что, на мой взгляд, Клер — идеальная писательская жена.

— О, она для меня куда больше, чем просто писательская жена…

Справедливость этого утверждения доказали все мои дальнейшие встречи с Клер.

После Москвы мы полетели в Иркутск, побывали на Байкале, встречались с сибирскими писателями.

Я разговаривал с Клер, понемногу знакомясь с ее биографией, с ее литературными вкусами и пристрастиями. Она хорошо знала классическую и современную литературу и особенно интересовалась изобразительным искусством. Она могла без устали бродить по картинным галереям, часами рассматривать фрески в сибирских храмах.

В Якутске ее особенно интересовали предметы национального прикладного искусства.

Как призналась мне сама Клер, она типичная городская жительница. Она родилась в Торонто, в провинции Онтарио, детство и школьные годы провела в городе. По образованию Клер график. С Фарли она познакомилась, когда тот уже был известным писателем, и в начале шестидесятых годов вышла за него замуж.

Ее точные и верные суждения о людях, явлениях, проблемах, житейских обстоятельствах обнаруживали живой и пытливый ум, но вместе с тем она оставалась обыкновенной женщиной, которая по вечерам занималась нашим бытом, приводила в порядок дневниковые записи мужа.

Из Иркутска мы полетели в Якутск. Начало ноября в этих краях — уже настоящая зима. Помню, как морозным ноябрьским утром мы оказались на центральной площади Якутска в день Октябрьской годовщины. По такому случаю надел свою шотландскую юбочку Фарли Моуэт, чем крайне смутил закутанных в меха и теплые одежды якутян. Мимо трибун шли школьники, геологи, оленеводы, таежные охотники, добытчики алмазов, строители, летчики, водители тяжелых грузовиков, золотоискатели… Шли не только исконные жители Якутии, но и русские, украинцы, грузины, армяне, юкагиры, эвенки, чукчи…

Стоявшая рядом со мной Клер расспрашивала меня о местных людях, об их профессиях. Вечером она сказала: — Меня поразила не красочность шествия, хотя все это было замечательно, а то, что шли уверенные в себе, довольные жизнью, счастливые люди.

Из Якутска мы направились дальше на Север, в устье реки Колымы, где находится северный Нижне-Колымский район. Здесь мы встретились с юкагирским писателем Семеном Куриловым, который повез нас в глубинную тундру на вертолете. Это было незабываемое путешествие! Семен показал нам, как запрягают оленей, и даже покатал Клер на упряжке, показал, как ловят животных арканом, подробно рассказал о жизни оленеводов. На обратном пути мы заглянули в небольшое селение, где живут родичи Курилова. Здесь, к великому удивлению наших гостей, выяснилось, что общее число юкагиров не превышает шести сотен.

— Еще лет двадцать назад нас было лишь около четырехсот, — весело сказал Курилов. — Так что мы растем.

Клер уважительно сказала:

— Впервые вижу писателя, который знает весь свой народ в лицо!

Вторая моя встреча с Клер Моуэт произошла у нее дома, в небольшом городке Порт-Хоуп, на берегу озера Онтарио.

Случилось так, что мы разминулись. Клер поехала меня встречать в Монреаль, и я ввалился в дом, удивив своим неожиданным появлением Фарли и его давнего друга, фотографа Джона Девиссера.

Клер позвонила по телефону и, выяснив, что со мной все в порядке, осталась ночевать в Торонто у матери, предоставив нам возможность одним хозяйничать в доме.

Прожив довольно долго в доме Моуэтов, я обнаружил, что Клер оказывает существенную помощь мужу в оформлении его книг. Как раз тогда, осенью шестьдесят седьмого года, Фарли Моуэт и Джон Девиссер готовили большую книгу-фотоальбом о рыбаках Ньюфаундленда. Иногда Клер, освободившись от домашних дел, садилась за просторный рабочий стол, на котором были разложены фотографии, перебирала их и рассказывала мне о людях, которые были на них изображены, называла имена, прозвища, подробно рассказывала историю их жизни. Это было удивительно! Она превосходно знала всех этих людей трудной и необычной судьбы. И при этом в ее рассказах сквозило чувство искреннего уважения и любви к рыбакам, рабочим, морякам — ко всем обитателям этой отдаленной части Канады.

— Ньюфаундленд совершенно непохож на остальную Канаду, — говорила она мне. — Это особый, иной мир, и не только потому, что его отделяет от другой части страны весьма значительное расстояние — в конце концов, расстояние в наше время большой роли не играет. Здесь другое, здесь чувствуется расстояние во времени. Нет, я не хочу сказать, что эти люди отстали. Нет. Многие из них по своему развитию, и даже по своей образованности и эрудиции, намного выше тех обывателей, которые населяют Монреаль, Торонто или же наш Порт-Хоуп. Время жизни тех и других проходит где-то параллельно, но не пересекается. А если и пересекается, то чаще всего это не кончается добром.

Кстати, в то время я еще не знал, что Клер ведет довольно подробный дневник.

Мне казалось, она вспоминает Ньюфаундленд с такой любовью главным образом потому, что они с Фарли провели там лучшие годы своей совместной жизни: ведь они уехали туда сразу же, как только поженились, и прожили на этом острове почти безвыездно пять лет.

На мой вопрос, что она делала там, Клер скромно отвечала:

— Обеспечивала Фарли условия для его творчества, оформляла его книги…

Но вот перед нами книга самой Клер Моуэт, ее повесть «Люди с далекого берега», сразу же ставшая бестселлером и поразившая канадского читателя беспощадной правдой в описании жизни простых людей, заброшенных судьбой в отдаленный рыбацкий поселок на северном побережье Атлантического океана. Внешне бесхитростный рассказ отличается глубоким проникновением в жизнь, в семейные тайны, в тончайшие коллизии, раскрывает радости и горести, надежды и крушения жителей далекого поселка.

И сквозь неторопливый рассказ, заполненный зорко подмеченными деталями, вдруг начинает проступать удивительная, яркая картина жизни, которая захватывает нас внутренним драматизмом. Причем этот драматизм на поверку оказывается следствием самой системы, которая не знает жалости к слабым, к тем, кому не повезло в жестокой погоне за успехом. Капиталистическая действительность разрушает не только чудом сохранившийся патриархальный образ жизни, но и человеческие отношения. В этом плане книга Клер Моуэт соприкасается с основной темой книг ее мужа, посвященных обездоленным аборигенам Арктики, для которых смертельное дыхание капитализма оказалось куда губительнее северной стужи.

Мы оказываемся как бы в стенах домика Моуэтов, на просторной кухне, где часто сходятся тревоги и беды жителей деревушки. Мы поднимаемся с рыбаками на палубу маленького суденышка, чтобы отправиться в бурное, часто полное опасностей море.

Портреты людей, написанные талантливым пером Клер Моуэт, очень выразительны, и зрительный их облик без труда может быть воссоздан читателем, обладающим хотя бы малой толикой воображения. Возможно, это объясняется художническим талантом самого автора, но жизненность персонажей Клер Моуэт просто поразительна.

Надо признать, что написание и публикация книги была для ее автора довольно смелым шагом. Дело в том, что не только среди канадцев, но и за пределами этой страны сложился облик Канады как сравнительно благополучной в капиталистическом мире страны — страны с высоким уровнем жизни, с ухоженными загородными домами, с бескрайними полями, где земледелец трудится в свое удовольствие на своей ферме.

Так же, как Фарли, бросивший в лицо сытых и благополучных жестокую правду о людях, оттесненных на самый край ледяной пустыни, за последнюю черту жизни, Клер Моуэт открывает завесу над жизнью обитателей отдаленных прибрежных рыбацких деревушек — жизнью, весьма далекой от идиллии. Вот почему многие критики, отдавая дань писательскому мастерству Клер Моуэт, отмечали, что это произведение показывает совершенно новую сторону бытия канадского общества.

Я уверен, что советский читатель с интересом прочтет эту книгу.

Однажды, когда мы беседовали с Клер в ее доме в Порт-Хоупе, я высказал мнение о том, что быть женой писателя нелегко. Клер улыбнулась и ответила:

— Когда любишь, не так уж трудно… Впрочем, согласна: чтобы быть женой писателя, для этого нужно известное мужество.

Да, быть женой писателя нелегко, но чтобы при этом еще и самой писать — для этого действительно нужно настоящее мужество.

Юрий Рытхэу