Юлия Черных Мощи Святого Зайца

— Он лысый на всю голову, — с негодованием сказала Эллочка.

— Ничего не лысый, — сказала Тамара. — Смотри, какие у него усики. Рыженькие.

Ольга перехватила пульт и долго вглядывалась в изображение, поворачивая туда-сюда.

— Глаза интересные, — заключила она. — Внимательные. С ним будет не просто.

Ольга встала и пошла к бару. Мартин смотрел, как она, переступая безупречными ногами по ковру, остановилась у стойки. Звякнула серебряная ложечка. Ольга перегнулась через барьер, короткая юбка натянулась на бедрах. В трусах или без трусов? Когда-то Мартин запретил себе думать на эту тему, но мысли невольно возвращались к невозможному.

Эллочка, горестно вздохнув, отпечатала стереокарточку и растянулась на диване. Ольга со стаканом в руках обернулась, поискала глазами место, куда присесть, не нашла и устроилась у Мартина на коленях. Организм моментально отреагировал. Мартин мысленно порадовался, что надел просторные штаны.

— Лысые, они страстные, — заметила Тамара.

— Нет. Страстные волосатые.

— Меньше бабушку слушай, — засмеялась Ольга. — Вот Мартышкин волосатый, — она провела Мартину рукой по голове. — А ведь само спокойствие!

Мартин боялся пошевелиться. Подвинься Ольга на сантиметр вправо, она бы уперлась в это «спокойствие». И что тогда?

— Все равно, — Эллочка разжала пальцы, карточка спланировала на пол. — У меня негативные ассоциации на лысых. Был у нас такой мастер танцев…

— Он что, тебя трахал? — заинтересовалась Тамара.

— Иг-но-ри-ро-вал. Оль, может, ты займешься лысиком? Ну не стоит у меня на него.

— А кто тебя спрашивает? — Мартин ссадил Ольгу с колен и дружески шлепнул по попе. Нет, все-таки в трусах.

— Тамара, делаешь ей внешность под эту женщину, — Мартин переключил визор, показал. — Цвет волос, губы и так далее. Нос поправь. А ты, Эллочка, запомни: твое дело войти в доверие. Каким путем — мне монопенисно. Ногу подверни, сладкую дурочку сострой. Легенду придумай, будто ищешь кого-то. Действуй!

— Яволь, мой фюрер, — мрачно сказала Эллочка, поднимаясь.


Дом стоял в низине, отсвечивая малиновой крышей в лучах заходящего солнца. Он был прекрасен этот дом, от ступенек до черепицы, такой родной и одинокий среди холмов благоустроенных нор.

Сверху было видно, что на крыльце кто-то сидит. «Неужели Олег», — подумал Степан, вглядываясь. Не может быть, Олег не вставал уже неделю, и только это обстоятельство подвигло Степана на сегодняшнюю авантюру.

Впрочем, авантюра удалась, и, хотя день выдался тяжелый и тревожный, зато за спиной в рюкзаке перекатывались, попискивая, шуршунчики. Много шуршунчиков, и это было здорово. А вот то, что на крыльце сидели было нездорово совсем. Предстояло еще одно серьезное дело, а силы были на исходе, несмотря на две таблетки ситэкса.

— Это гость лишь запоздалый у порога моего, — продекламировал Степа. — Гость — и больше ничего. Будет мешать, выгоню поганой метлой. Специально испоганю метлу и выгоню.

Тропа, петляя между кустами и норами, вывела к дому. Гость на крыльце материализовался в ангелоподобную девушку с длинными волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. «Я помню чудное мгновенье, — всколыхнулось в мозгу бессмертное. — Передо мной явилась ты…»

Степа моргнул. Мимолетное видение не исчезло.

— Где Вы пропадаете? — капризно сказал гений чистой красоты. — Я жду, жду, всю попу отсидела.

Она пощелкала пальчиками у него перед глазами.

— Отомри, лысик. У меня нога болит, подвернула нечаянно. И пить хочу.

Степан кивнул. Боком, осторожно, стараясь не помять рюкзак, он протиснулся мимо девушки и открыл дверь.

— Вода в кране, — сказал он. — Стаканы на полке.

— Я пью минеральную без газа, — брезгливо сказала девушка, но Степан ее уже не слушал. У него было дело, срочность которого трудно переоценить.

Поставив рюкзак на табуретку, он приоткрыл горлышко, просунул руку и пощупал шуршунчики. Славные, упругие.

— Эй, ты посмотришь мою ногу? — напомнила о себе настырная красавица. Нет, милая, сейчас не до тебя.

— Шуршунчики не терпят суеты, — пояснил Степан. Он выбрал наиболее бойких, ухватил в горсть и выдернул из рюкзака. С этого момента пошел отсчет.

Раз — промыть под краном. Два — положить в кан и залить раствором желчного камня черной квакши. Три, четыре, пять. Добавить сок трифолексии. Накрыть крышкой. Шесть, семь. Бросить горсть сушеных мушек…Девять — включить спиртовку и поставить плошку с маслом.

Красотуля маячит на периферии зрения и пытается что-то сказать. Некогда! Мушки растворяются ровно за три счета. «Сколько раз себе говорил — заранее включать и ставить», — с досадой подумал Степан. Одиннадцать, двенадцать, масло покрылось пузырьками. Успеваю! Вынуть шуршунчика, протереть салфеткой и в масло. Один посинел, выбросить. Четырнадцать, пятнадцать. Олег считает стихами, на стенку повесил, а Степану привычнее в цифрах. Девятнадцать, двадцать… Масло приняло характерный розовый цвет. Есть!

Степан собрал шумовкой тонкие пластинки готовых шуршунчиков, выложил их на лист мятника (просто так, для аромата) и понес в дальнюю комнату.

Олег не спал, глаза его сверкали в полумраке.

Степа сунул ему в рот первую пластинку и со всегдашним удовлетворением смотрел, как включается дыхание и розовеют щеки. Третий шуршунчик Олег взял сам.

— Далеко ходил? — спросил он, когда смог говорить.

— Не близко.

— Спасибо. А сам?

— Сейчас займусь. Не все сразу.

Степан вернулся на кухню и обмер. Девушка стояла у разверстого рюкзака, заглядывая внутрь. Дверь скрипнула, девушка обернулась.

— Что это? Ухо? — спросила она, глядя на Степана прозрачными голубыми глазами. Шуршунчик на ее ладони скукожился на свету, дернулся и обмяк.

Если бы Степан умел бить женщин, он бы ее ударил. Вместо этого он молча прыгнул вперед и вырвал рюкзак.

Действие ситэка кончилось внезапно. Степану показалось, будто на него обрушилось тяжелое осеннее небо Ликуса. В голове зашумело, свет стал тусклым, в нем замерцали черные искры. Сразу захотелось лечь и не двигаться, что было бы недопустимой роскошью. Есть дело, срочность которого…

Непослушными пальцами он вытащил трех еще живых шуршунчиков. Промыть, залить раствором. Включить спиртовку. Мелькнула мысль, что масло уже горячее, мушки не успеют раствориться. Степан заторопился, уронил пузырек с соком трифолексии. Спокойно, шуршунчики не терпят суеты. Главное — не сбиться со счета. Девять, десять. Все-таки масло горячее, чем нужно.

Поле зрения сузилось до размера плошки, в котором, подпрыгивая на кипящем масле, вращались шуршунчики. Шестнадцать, семнадцать… Кипение прекратилось, шуршунчики медленно опустились на дно.

Степан сначала не понял, в чем дело. Потом не поверил. Потом просто стоял, глядя, как остывающее масло безнадежно покрывается ядовитой фиолетовой пленкой.

Огонь спиртовки не горел.

Красотка нависала над ним, сердито махая изящным пальчиком. Ее золотистые волосы взлетали в такт жестам и ложились на плечи шелковистыми прядями. «Какая красивая, — подумал Степан. — Совсем как Марта. И такая же дура. Надо было сразу гнать, а теперь чего уж поделаешь?»

Поделать и впрямь ничего было нельзя, и от нечего делать Степан стал слушать.

— Лысик, приди в себя! Фу-у! Чем это воняет? У меня нога распухла, ты понял?! Я могу ногу потерять на всю жизнь… Ой, что это?

На террасу, держась за дверь, вышел Олег. «Зря он встал, — подумал Степан. — Еще три часа в темноте, как минимум».

— О, у нас гости. Степан Викторович, что же Вы сразу не сказали?

Девушка невежливо ткнула пальцем в сторону Олега.

— Он, что? Он все время здесь был? Когда я, как оглашенная, во все двери колотилась?!! — красавица возмущенно захлопала ресницами. — Пока я на ступеньках парилась? Был в доме и не открыл?

— Боюсь, мадемуазель, открыть Вам было бы опрометчиво. — Олег искательно улыбнулся. — Видите ли, я вампир: днем сплю, вечером выхожу на охоту. Укусил бы Вас спросонок.

— Да ладно, — неуверенно улыбаясь, сказала девушка.

— И правильно бы сделал, — наябедничал Степан. — Она открыла рюкзак с шуршунчиками и выключила спиртовку.

Олег сделал страшные глаза и клацнул зубами. Девушка отшатнулась. Он усмехнулся, доковылял до стола и потрогал рюкзак.

— Не все потеряно, брат. Готовь посуду, а я гостью развлеку. Ну-с, мадемуазель, с чем пожаловали?

Степан включил воду, загремел каннами и пузырьками. Олег умеет вдохновить на подвиг. Нашлись живые шуршунчики, процесс пошел.

Одну пластинку он отдал Олегу, остальные проглотил сам. Как всегда, снизу вверх прошла горячая волна, кровь побежала быстрее. Сумрак в глазах пропал, только черные вспышки порой мелькали на периферии зрения. Включился слух.

— …Значит, когда кристалл обнаружили, маму чуть удар не хватил, а Мохаммед поклялся Марусю найти и прирезать расфокусированным лазером, чтобы больнее было. Его Тагил держит, а он кричит, что всех взорвет, что у нас гнездо притона и всякие глупости. А у Машки полно книг было по истории канисов, о планете, а потом пришла квитанция за билет на Ликус. Мы все хотели ехать, но визу дали только мне. Вот…

— Ай-яй-яй, — посочувствовал Олег. — Бросили бедную Эллочку на растерзание саблезубым зайцам. В полицию обращались?

— Обращалась, но… По-моему меня не поняли. Они так странно разговаривают.

— Полицейские?

— Ну да.

Олег повертел кристалл, вытянул из стенки панель визора и вставил в гнездо. На фоне экрана появилось изображение молоденькой девушки, укутанной в платок по самые глаза.

— Берындыл кыгырдеб, — мелодично сказало изображение. — Чемчис лило гцахто.

— Вверяю себя судьбе, — перевела Эллочка. — Сестра, прощай навеки.

Изображение погасло.

— Трогательно. Романтично. Сбежала, можно сказать из-под венца, — Олег достал кристалл и протянул Эллочке. — Но мы ее не видели. Мы вообще живых людей давно не видели.

«Что-то еще, — подумал Степан. — Что-то она все твердила. Ах, да, ногу подвернула!»

— Олег, у нее нога болит. Посмотришь?

— С удовольствием. Что у нас стряслось?

Девушка засучила штанину и элегантно положила ногу с изрядно распухшей лодыжкой ему на колени.

— Ай, как нехорошо, — сказал Олег, ощупывая ногу, — Ай, как опасно.

Он сделал резкое движение рукой. Что-то хрустнуло, девушка закричала, Степан мысленно ахнул.

— Ты сломала ногу, детка. Степа, позови Зиг-Хольма, пусть отвезет ее в больницу.

Степан хотел возмутиться, но посмотрел Олегу в глаза и осекся. Олег работал и мешать ему нельзя было ни в коем случае. Он послушно взял рюкзак и вышел на улицу. Вернулся Степан через некоторое время со здоровенным канисом, на груди которого болталась сушеная волчья лапка. Тот держал в лапе пригоршню шуршунчиков и самозабвенно жевал.

— Канаешь, маруха? — спросил он Эллочку. — Похиляли. Клевая хавалка, кореш, забирает почище чифиря. — Он похлопал Степана по спине. — Хорошая охота на Черных болотах, если хлебалом не щелкать.

Канис подхватил Эллочку за локоть и вывел на улицу. Взревел мотор авиетки, в стекло забились пуховертки.

Олег пристально посмотрел на Степана.

— Черное болото, значит, — сказал он. — К бармаглотам в пасть ходим, значит.

— Они в это время года не активные… — с надеждой сказал Степан и поспешил перевести разговор. — За что ты девушку обидел?

— Слишком похожа на Марту. Элементарный прием спецслужб — знакомое вызывает доверие.

— У тебя паранойя, — поморщился Степан, наливая в стакан отвар княженики. Олег пожал плечами.

— Ликус визу дает всем, но не больше, чем на неделю — раз. В полицейском управлении из принципа не говорят на фене, только на чистом галакте — два. И самое неприятное… Помнишь шеханский язык?

— Отчасти.

— Как будет сестра?

— Чемчис, все правильно.

— Лилу?

— Что-то насчет общего дела… общее знание, нет… веление души… О, Господи! — Чемчис лилу! «Сестра по вере».

Стакан выскользнул из пальцев и брызнул осколками. Степан потрогал осколки ботинком, поднял голову и посмотрел Олегу в глаза.

— Значит, до нас все-таки добрались.


— Мартин, он мне ногу сломал! Взял вот так, локтем зажал и сломал! Мартин, они придурки отмороженные, особенно второй, длинный!

— Какой еще второй? Кто он? Как зовут? — Мартин возбужденно ходил по номеру.

— Ну я не знаю кто! Олег, вроде бы.

— Не должно быть второго!

— Здесь вообще не должно быть людей, — сказала Ольга и переложила нога на ногу. Мартина бросило в жар. «Кажется, сегодня без трусиков. Не думать! Кто такой Олег?».

Он выдвинул клавиатуру информатора и запустил поиск. Среди выживших пещерников Олега не было. Среди ученых… только Медников. Комиссия по канализации и сбросам… ничего похожего. Больше никого в пещерах не было. Хотя… органы исполнительной власти на Хануке. Прокуратура… Сайт недоступен… полиция… недоступен… медицинский… Есть!

— Элла, посмотри.

Эллочка критически оглядела изображение.

— Ну-у, не знаю. Этот бритый, а тот с бородой. Нос похож, а так не пойму. Ой, моя нога!

— Не стони, нога заживет, — одернул ее Мартин. — Главное мы выяснили: это действительно Хранители. Олег наверняка страж, а Медников архивник.

— Хранители, — у Ольги загорелись глаза. Мартин улыбнулся и вновь посерьезнел.

— Тамара, Элла, немедленно возвращаетесь на Хануку и передаете Благословеннейшему мое донесение. В случае необходимости будете проводником у десанта.

— Десант потом! Оставь их мне, — воскликнула Ольга. — Надо же проверить, что они охраняют.

— Конечно, — он провел пальцем по Ольгиному плечу. — Тебе пора действовать, девочка моя.


Ночью, когда они остались вдвоем, Ольга пришла к нему в постель.

— Подвинься.

На Ольге была белая футболка, едва заметно светившаяся в темноте. Мартин судорожно запихал одеяло между ног. Ольга подергала за край.

— Дай сюда, мне холодно.

Мартин обреченно отдал. Ольга легла совсем рядом. Он прижался к стенке, стараясь не касаться ее.

— Где мой меч? — пробормотал он.

— Ты собрался драться? — не поняла Ольга.

— Положить между нами.

Ольга тихо засмеялась.

— Нет искушения — нет преодоления. Мартышкин, ты в самом деле так меня хочешь?

«Ах, если бы я мог показать», — подумал Мартин. Что он мог ответить?

— Знаешь, когда все кончится, — шепнула Ольга. — Когда наконец будет можно, мы устроим такой бесподобный, такой восхитительный трах, что небеса содрогнуться!

Она нащупала под одеялом руку Мартина и положила его ладонь себе на живот. «Небеса содрогаются, глядя на мои мученья», — подумал Мартин. До утра оставалось еще долго, но спать было совершенно невозможно, и он просто лежал, прислушиваясь к ровному дыханию девушки.


Зиг-Хольм ввалился, когда Степан с Олегом завтракали.

— Ахтунг, пацаны, — заорал он, размахивая обгрызенной морковкой размером с хорошую дубинку. — В катакомбах какая-то чувиха фордыбачит, из ваших. Вы бы ее забрали, пацаны.

— Давно бы сами забрали и депортировали.

Канис сокрушенно подергал ушами.

— Она уединилась в пещере последнего вздоха.

Степан захохотал, Олег улыбнулся:

— Когда она поселилась?

— Дней десять назад. Чувиха слишком живая для последнего вздоха.

Степан удивленно поднял брови, Олег присвистнул.

— Средняя продолжительность жизни человека на Ликусе тридцать пять дней. Минус солнце плюс вода в пещере… допустим, месяц она протянет. Значит за телом мы придем…

— Олег!

— Прости, Степа, я пошутил. Мы должны на нее взглянуть, — сказал Олег. — Немедленно.


Свет пробивался в пещеру из незаметных отверстий, отчего все вокруг казалось янтарного цвета. На фоне желтых камней ярким пятном выделялась рыжая шапка кудрявых волос.

— Добрый день, — вежливо сказал Степан. Девушка испуганно вскинулась.

— Вы кто?

— Степан Викторович, пенсионер.

— Олег Геннадьевич, — представился Олег, пристально оглядывая девушку. — Тоже… пенсионер. Военный.

— Маша, — сказала она и закашлялась. — То есть Мария Петровна. Я астроархеолог, занимаюсь негуманоидными цивилизациями.

— Надо же, Степа, — сказал Олег задумчиво. — Сестрица Маша действительно существует и, кажется, неплохо себя чувствует.

— Пока неплохо, — ответил Степан. — Уважаемая астроархеолог, Вы знаете, что Вас разыскивает семья?

— Ка…какая семья? Я сирота!

— Сестра Элла, например.

— Эллочка? Да какая же она сестра?! Хотя да, сестра, наверное. Откуда они знают, где меня искать?

— По квитанции за билет.

— Что за чушь! Не было никакой квитанции.

— Может быть, и билета не было?

Маша покраснела так, что веснушки слились со щеками, и прикусила губу. Олег перепрыгнул через глыбу, за которой пристроилась девушка, и крепко взял ее за локоть.

— Гражданочка, пройдемте со мной.

Девушка попробовала вырваться, но Олег держал мертвой хваткой.

— Я пойду, ладно. Дайте мне вещи собрать.

— Степан, возьми ее рюкзак.


— Я тебя не понимаю, — шепнул Степан, когда они с девушкой и Зиг-Хольмом вышли на поверхность, и Маша промаргивалась от яркого света, вдыхая свежий ветер с поля. — Ту девчонку ты прогнал, а эту, рыжую, сам в дом тащишь.

— Она рыжая, верно, — сказал Олег. — Но совершенно не похожа на Полиньку. Ни капельки.


— В сотый раз вам объясняю, мне некуда ехать! — Позднее солнце окунало лучи в розовый, с просинью, закат, отражалось в зеленых глазах, зыбко дрожало слезой на рыжих ресницах. — Я сирота, воспитывалась в монастыре. Туда не вернусь ни за что. Денег у меня нет, друзей в монастырях не заводят.

— Я что-то слышал про дядю, или мне показалось? — спросил Олег.

Маша горько усмехнулась.

— Он сговорился отдать меня замуж в семью мормонитов, на дрейфующую яхту. Всего лишь восемь мужей, которым нужна пятая жена. Всем сразу.

Степан присвистнул:

— Восемь черных невольников ею тотчас овладели, и немедленно грудь напряглась и соски затвердели. Бедная сиротка: дядя не самых честных правил, монастырь, где друзей не заводят и ни копейки за душой. Неутешительный итог.

— Да просто жопа! — Маша подошла к Степану и положила руки на плечи. На Олега она почему-то избегала смотреть. — Не гоните меня. Пожалуйста, ну пожалуйста, позвольте мне пожить с вами. Я буду убирать, готовить, все, что хотите, ну, хотя бы недолго!

— Недолго — это правильное слово, — Степан расстегнул на Маше рубашку. Она покорно стояла. — Олег, взгляни.

По груди и верхней части, до самого горла, раскинулась россыпь мелких прыщиков. Олег подошел, посмотрел ногти, открыл Маше рот, потрогал зубы. Напоследок резко дернул за волосы.

— Ой! Вы что делаете?! — Маша оттолкнула мужчину. Олег пошатнулся, но не упал.

— На редкость здоровый организм, — сказал он, потирая грудь. — Вторую неделе на Ликусе, а только первая стадия.

— Минус солнце плюс вода, — напомнил Степан.

— У меня командирский паек, там есть вода, — пояснила Маша.

— Тогда минус вода. Вторую стадию ожидаем э-э-э… дней через пять.

— О чем вы говорите? — Маша повернулась к Олегу. — Я ничего не понимаю! Какие стадии? Чего?

Степан взял Машу за руку и повел ее к столу.

— Сядь и слушай. Ты когда-нибудь задумывалась, почему Ликус закрыт для гуманоидов?

— Наверно, какая-нибудь политика. Не знаю, мне было все равно куда бежать, лишь бы прочь с Хануки. Нанялась на транзитный грузовик, а потом сбежала на первой же землеподобной планете в коробке с какими-то глупыми сувенирами.

— Когда надо, у нашей малышки проявляется деловая хватка, — заметил Олег. — Но ты совершила роковую ошибку, детка. Ликус лишь квази-землеподобная планета, люди здесь не живут.

— Почему?

— Изомеры.

— Изомеры, — эхом откликнулся Степан. — Многие вещества на этой планете состоят из тех же атомов, что и земные, но их молекулы развернуты в другую сторону. Разница между изомерами может быть незаметна, как в витаминах, а может быть очевидна, как в крахмале и целлюлозе. Но изомеры в большинстве своем не воспринимаются человеческим организмом, в меньшинстве токсичны и в целом чудовищно канцерогенны.

— Первая стадия — авитаминоз, — сказал Олег. — Далее начинается цинга с отслоением ногтей и выпадением волос и зубов, потом либо лейкемия, либо цирроз печени.

— Некоторые до цирроза не доживают, — Степан мило улыбнулся. — Ураганное воспаление легких, рак кожи, оттого, что пигментация не восстанавливается. Еще саркомы во всех органах и…

— И самые здоровенькие умирают от общего истощения организма, — жизнерадостно закончил Олег.

Маша сидела, ссутулившись, на краешке стула. Губы ее дрожали.

— Не верю ни единому слову. Вы-то здесь живете, и ничего!

Степан переглянулся с Олегом.

— Ничего — это правильное слово. А насчет «живете» я бы поспорил.


В конце концов, все устроилось. Олег обещал восстановить свои давние связи и пристроить девушку к кому-нибудь из друзей. Быстрая почта работала только в гостинице при космодроме, впрочем, в городок давно пора было съездить за пенсией и продуктами.


Машу положили на террасе, хотя она рвалась в общую комнату. На вопрос «Не заденет ли ее целомудрие необходимость делить постель с двумя мужчинами?», — она фыркнула «два — не восемь» и добавила, к восторгу Степана: «Что я вам, девственница бесстыжая? Ой, то есть девственница, но не в этом смысле». Степан до самой ночи время от времени разражался спорадическим хихиканьем и рассужденьями о правомерности словосочетания «бесстыжая девственница» и множественности смыслов понятия «девственность». Маша молча сверкала глазами и розовела ушами.

А ночью сработала сторожевая сигнализация. Маша проснулась от того, что спать стало неудобно, шумело в ушах. Внезапно распахнулась дверь в комнату, оттуда выскочил Олег с продолговатым предметом в руках. Маша встала, завернулась в одеяло, осторожно выглянула наружу. В ночной темноте ничего нельзя было различить, только слышен был треск кустов.

Вернувшись на террасу, она увидела, что дверь в комнату приоткрыта, Маша скользнула туда. Перед ней оказалась лестница на второй этаж, наверху кто-то был. Девушка неслышно поднялась по ступеням.

На площадке в серых трусах до колена с трогательными пуговками на ширинке стоял Степан. Он осторожно трогал пальцами деревянные планки на стене. Те вибрировали, отзываясь тонким звоном.

Под ногой скрипнула ступенька, Степан обернулся.

— Что здесь такое? — наивно спросила Маша.

— Золото и бриллианты, — немедленно отреагировал Степан.

— Ядерные боеголовки, — у подножия лестницы стоял, тяжело дыша, Олег. Маша к своему ужасу узнала в его руке лазерный скорчер с оптическим разделением. При полной зарядке такое оружие могло сбить стаю диких уток в полном составе.

— Кто к нам пожаловал, — спросил Степан. — Очередная блондинка?

— Понятия не имею. Оно было ловчее и быстрее. Я на всякий случай пальнул по изгороди.

— От кустов остались пеньки да опилки, — хохотнул Степан, пристукнув кулаком последнюю панель. — Вроде все на месте. Паника откладывается, всем спать.


Наутро заглянул Зиг-Хольм и сообщил, что шуршунчики мигрируют с болота на канал. Степан срочно засобирался в лес, и Маша напросилась с ним.

Бывали дни, когда Степану невероятно хотелось жить. Ясные, светлые, пронизанные солнцем, или наоборот, пасмурные, с легким дождиком. Сегодня был именно такой день. Призрачная неповторимость осеннего леса, шуршанье листвы под ногами, запах земли и холодной воды в стылом ручье ложились на сердце тайным призывом к вечной жизни.

Еле заметная тропа вела мимо высоких деревьев с белесыми стволами. Через некоторое время Маша со Степаном вышли на высокий холм. Пред ними предстала изумительная по красоте долина с голубыми окнами озер, извилистой лентой реки. Дул легкий ветерок, качая разлапистые кроны над головой. Уходящий вдаль лес с перелесками и полянами раскинулся живописной мозаикой. Кудрявые кусты, цветущие желтым и розовым, окаймляли скалистые выходы священных катакомб.

— До чего же красиво! — ошеломленно выдохнула Маша.

Степан покачал головой.

— Хоть похоже на Россию, только все же не Россия. Красота. Да. Смертельная. Пойдем, Машенька, в этом лесу ты не встретишь ни серого волка, ни трех медведей. По прихоти природы на сей милой планете живут лишь разумные саблезубые зайцы, канисы на лицо ужасные, добрые внутри и много мелкой живности. Впрочем, есть еще бармаглоты, но не будем о грустном.

Маша перепрыгнула через поваленный ствол, пошатнулась. Степан поддержал ее под локоть.

— Слабость? Голова кружится? То-то. Первыми с коварным характером планеты столкнулась группа беглых каторжников, захвативших катер, который вез их в колонию. Представляю, как они обрадовались, увидев этот мир. Канисы обрадовались не меньше — они не одиноки во Вселенной! Норный образ жизни не способствовал развитию воздушного транспорта, но породил множество легенд. И вот легенды сбываются! Канисы бросились изучать культуру пришельцев, язык и обычаи. Боюсь, изначально у них сложилось превратное представление о гуманоидной цивилизации.

Маша захихикала.

— Так вот почему канисы говорят на жаргоне!

— Не на жаргоне, а на самой настоящей, классической фене. Но беглецы недолго радовались жизни и вскоре начали умирать один за другим. Дольше всех продержались те, кого канисы кормили местной едой с приправой из шуршунчиков. Но сами по себе шуршунчики очень ядовиты, и, чтобы вытянуть яд, их нужно готовить особым способом.

— Степан Викторович, сколько Вам лет? — неожиданно спросила Маша.

— Сорок шесть.

— Зачем же вы себя так мучаете? Почему не живете там, где можно?

— Нам нигде нельзя, — Степан развел руками. — Мы с Олегом отравленные. Когда-то я был большой ученый, имел лабораторию, исследовал деструктивные религиозные культы. Однажды мы пошли на моление какого-то глупейшей секты, то ли «Духовное братство Коней Апокалипсиса», то ли «Абсолют Истины Энергожизни» и попали аккурат в тот момент, когда их пророк решил, что нахапал достаточно и с адептами пора кончать. Дело происходила в пещерах… да как раз на вашей планете, на Хануке. Пророк благословил духовных детей на загробное счастье и на прощанье пустил отравляющий газ. Мне удалось уйти, а вся моя бригада вместе с женой, Мартой, погибла в пещере. У Олега там осталась дочка, которую так и не нашли, видимо, затоптали в панике… Машутка, что с тобой?

Маша стояла на тропе и смотрела на Степана во все глаза. Губы ее дрожали, по щеке медленно стекала слезинка.

— Ничего… Ничего, Степан Викторович, я сейчас.


У болота Степан влез в заросли — «У меня тут куст Алладина» — и достал длинную палку и полотняный сачок с клапаном. Затем они пошли вдоль болота, вглядываясь во влажную траву и мшистые прогалы. Внезапно Степан схватил Машу за руку: «Вот они, смотри». Земля впереди зашевелилась, оттуда показалось что-то белое, треугольное. Степан подкрался ближе, и когда белое появилось снова, ловко просунул сачок. Послышался не то писк, не то скрип, в сачке забилось.

— Давай рюкзак, — сказал Степан. Маша подбежала («Да не топай так», — шепотом одернул Степан), раскрыла рюкзак, путаясь в завязках, подставила. Степан осторожно опростал сачок, плотно прикрыв горловину.

— Шуршунчики на свету дохнут, — пояснил он.

Они еще немного посторожили это место и выловили штук пять. Одного Степан разрешил посмотреть. Шуршунчик выглядел как небольшое свиное ухо, покрытое слизью и с бахромой мелких щупалец внизу.

Они перешли на другое место и надергали еще с десяток. Степан решил, что достаточно и прилег отдохнуть, но Машу обуяли жадность с любопытством, она взяла сачок и пошла сама искать шуршунчиков. Белые треугольнички нашлись довольно быстро, правда, немного в болоте, они так и сновали в прогале между кочками. Стараясь не наступить в болотную грязь, Маша прыгнула раз, другой, а на третий нога соскользнула и по колено провалилась в мокрое. Она попыталась встать, но нога не поддавалась, увязнув в трясине. Маша подергалась, но болото держало крепко, более того, ей показалось, будто что-то обволакивает, надевается на стопу, щиколотку, колено и с силой тянет в глубину. Маша рванулась на кочку, стараясь дотянуться до деревца, которое росло заманчиво близко, однако там, в болоте тянули сильнее и вот уже вторая нога начала соскальзывать и погружаться…

Тут только Маша догадалась закричать. Встрепанный Степан выскочил к болоту с палкой наперевес, бросился, не разбирая дороги. Вместо того, чтобы хватать и вытаскивать, несколько раз вонзил палку возле кочки. Болото взбурлило, будто что-то подводное махнуло хвостом, изгибая гибкое тело. Нога освободилась, и Маша по инерции выскочила из трясины как пробка из бутылки.

— Вот я дурак, — сказал Степан, прижимая дрожащую девушку к себе. — Вот я кретин. Совсем забыл про бармаглотов. Ну пойдем, пойдем скорее.


На поляне устроили привал, развели костерок, Маша пристроила ботинки сушиться. Степан слазил в свой «куст Алладина», принес котелок с водой и пакет на два пайка. После еды Маша достала коробочку с лекарством, отсчитала двадцать шариков и проглотила. Степан поднял брови.

— Гомеопатия, — пояснила Маша. — С детства их глотаю, у меня обмен веществ нарушен.

— А по виду и не скажешь, — галантно откликнулся Степан и повел плечом. — Болит, зараза, — пожаловался он. — Потянул, геройски сражаясь с болотной тварью.

— Давайте я Вам массаж сделаю, — предложила Маша. — Меня в монастыре учили.

Она пристроилась за его спиной, просунув вперед босые ноги, расстегнула на Степане рубашку, спустила с плеча и начала разминать мышцы. Учили с монастыре качественно, Степан почувствовал, как изнутри поднимается тепло, растапливая ткани и убирая напряженность. Маша уверенно промяла плечевой пояс, шейные позвонки, прошлась по позвоночнику снизу вверх. Степан нежился и покряхтывал от удовольствия.

— До чего хорошо, — пробормотал он блаженно. — До чего сладостно. Так бы и сидел. Но, надо идти.

Маша притиснулась поближе и погладила его по груди.

— Нет искушения — нет преодоления, — значительно сказала она ему в ухо.

— Не искушай меня без нужды развратом нежности своей, — немедленно откликнулся Степан, прихлопывая ее пальчики ладонью.

Маша захохотала.

— Развратом нежности? Ой, не могу! Ох, показала бы я Вам разврат нежности, доктор Медников!

— Что? — Степан резко повернулся и наткнулся на Машины губы. Это оказалось опрометчиво. Губы были мягкие, теплые и манили себя целовать. Наверное, в монастыре учили и такому, поскольку в следующий раз Степан пришел в себя лишь через некоторое время. Они лежали, обнявшись, в палой листве. Рубашка окончательно потерялась где-то сзади. На Маше тоже что-то было расстегнуто, но выглядела она в целом более аккуратно.

Степан оглянулся — не помяли ли рюкзак с шуршунчиками. Нет, не помяли. Он привстал на локте и, глядя в сияющие Машины глаза, давно забытым профессорским тоном произнес:

— Ну, и что все это значит?


…в детстве она обожала играть в Доктора Медникова, — брала за руки детишек и спасала, уводила из пещеры, пока остальные весело корчились на полу или гонялись за «пророком». Монастырь примыкал к скале, часть переходов и галерей располагалась в катакомбах, и воспитанникам разрешалось проводить там свободное время. Быть доктором Медниковым считалось престижным, на Машу злились, что она узурпировала эту роль, но она хотела только спасать и выводить, а не бессмысленно корчиться или гоняться.

— До драк доходило, — пояснила Маша. — За это я выбирала самые узкие проходы, шкуродеры… А что Вы на меня так смотрите?

Степан в этот момент представлял аллегорическую фигуру «Изумление» — глаза широко раскрыты, брови задраны вверх, на лице недоверчивая улыбочка.

— Вы же герой, — пояснила Маша, — вы же подвиг совершили!

— Какой там подвиг, — сказал Степан, приходя в себя. — Преступление одного, попустительство и глупость других. Когда газ пошел, первые ряды сразу положило, а я понял, что что-то не так, когда факелы стали гаснуть и крикнул своим, чтобы уходили. А тут и в людях проснулся инстинкт самосохранения и все побежали. Но побежали в нижний тоннель, а газ стлался по низу, я это точно знал! Мы с Олегом и еще парнями, кто соображал, встали у входа и гнали людей в верхний тоннель. Кого смогли, того спасли.

— Детей вытаскивали, наверх подсаживали, — подсказала Маша.

— Под потолком ниши были и боковые колодца. Олег худой, он по такому колодцу вылез. А меня сотрудники вытащили. Только они все умерли, а я вот… доживаю.

На этом пришлось прерваться, поскольку Маша решила показать, что процесс доживания тоже может быть активным.


Обратно шли долго, до самого вечера. Машу все время тянуло целоваться, тогда приходилось останавливаться и обниматься посреди тропы, против чего Степан нисколько не возражал. Потом ей понадобилось в катакомбы, забрать оставленные в пещере вещи.

У входа было оживленно, канусы шли целыми семьями. Чинно выступали пышнозадые зайчихи, задорно мелькали короткими хвостиками детишки. Отцы семейств с позолоченными клыками и — как один — с волчьей лапкой на массивной цепи раскланивались со знакомыми, приветственно поводя ушами. Группа канусов давала барабанный концерт, возле нее толпились молодые зайцы и экскурсанты с разных планет — Ликус входил в программу большого туристического кольца.

Маша растерянно оглядела толпу.

— Что происходит?

— Праздник Святого Зайца, что-то вроде Родительского дня, когда вспоминают усопших и молят о здоровье и благополучии, — объяснил Степан. — Иди, я тебя здесь подожду.

— А меня пустят?

— Пойдем, покажу боковой вход, короткий. Его недавно пробили.

— Зачем.

— Чтобы трупы удобнее вытаскивать было.

— Трупы?!!!

Степан засмеялся.

— Ты забралась в пещеру Последнего вздоха, где традиционно совершают самоубийства. Причем, если в другом месте тебя бы стали спасать, уговаривать, то здесь запрещается вмешиваться. В пещере лежат нетленные останки праведников — канисов, добровольно расставшихся с жизнью, то есть только в этой пещере самоубийство прощается и даже засчитывается за заслугу.

— Я не знала… — потрясенно сказала Маша. — То-то там…

Она не договорила. Степан открыл неприметную дверцу, крашеную под цвет камня, Маша скользнула внутрь и надолго пропала. Степан даже начал волноваться и подумывать, что надо бы залезть и поторопить. Наконец, девушка вышла, вид у нее был встревоженный. На вопрос «Что случилось?», она ответила, что не могла сразу найти свои вещи.

Однако, встревоженной и молчаливой Маша оставалась до самой ночи, и развеселилась только когда Олег готовил шуршунчиков по своей методе. Она задорно скандировала с ним: «Если взять сто грамм аэрозоли» — промыть шуршунчиков — «что от тараканов и клопов» — залить раствором желчного камня — «и добавить жидкость для мозолей» — включить спиртовку — «капнуть капель пять шанель-духов» — добавить сок трифолексии… и радостно удивлялась, глядя, как меняются мужчины, как наполняются жизнью их глаза.

Правда, суеты от нее тоже хватало. Маша ухитрилась толкнуть Олега под локоть так, что он порезал палец, и трогательно хлопотала, промакивая ваткой и заклеивая пластырем.

Ночью Степан долго не засыпал и думал о Маше. Он не думал что-то конкретное, просто ощущал, как греет его изнутри пушистый шарик нежности, имя ему — Маша. Потом ему представилось, что Маша тоже там, за стенкой думает о нем, и решил, что удивительно глупо лежать вот так, по разные стороны, когда можно вместе о чем-нибудь поговорить. Степан встал, натянул штаны и вышел на террасу.

Он успел в последний момент. На террасе резко пахло горячим маслом. Маша стояла у стола, держа на ладони пластинку шуршунчика, явно собираясь ее проглотить.

— Нет! — закричал Степан. — Это смерть!

Он метнулся к спиртовке — масло розовое, уже неплохо, — потом к Маше.

— Я все правильно сделала, — сказала она обиженно и откусила краешек пластины. И моментально задохнулась. Лицо ее сделалась багровым, потом побелело до синевы, резко выступили веснушки. Маша согнулась, схватилась за живот и сипела, пытаясь вдохнуть.

— Олег!!! — заорал Степан на весь дом. — Антидот, быстро!

Выбежал Олег со шприцом в руке, прицелился и загнал иглу в вену на шее. Маша наконец смогла вдохнуть, на лбу ее и висках выступил холодный пот.

— Как каторж…жники это ели, — прошептала она.

— Никак! — сердито сказала Олег. — Им давали еду с приправой, там действующего вещества микрограммы. А ты съела полсотни смертельных доз. Как еще жива, непонятно.

Маша села на стул и заплакала.

— Я не хотела быть обузой, — проговорила она сквозь слезы. — Я тоже хотела стать сильной. В пещере…

— Что в пещере? — насторожился Степан.

Маша подняла мокрое от слез лицо.

— Я видела девственницу, — твердо сказала она. — Это страшный человек.


Мартин любил смотреть, как его девушки одеваются. Как раздеваются, он тоже любил смотреть, но это был совсем другой процесс.

Стоя у зеркала, Ольга расправляла на себе эластичный каркас. Грудная лента все время соскальзывала, открывая аккуратную грудь с отчетливыми сосками. «Спаси и укрепи, преблагой Мартин», — в несчетный раз за сегодняшний вечер обратился Мартин к небесному покровителю, переводя взгляд на шею. Но это не помогло. Буквально каждая часть Ольгиного тела манила жадно впиваться губами, нежно целовать или хотя бы ласково поглаживать.

Справившись с лентой, Ольга принялась распихивать по каркасу датчики, усилители движения и предметы неизвестного назначения, в которых Мартин подозревал оружие. Он насторожился, заметив, что Ольга закрепила на икрах прыжковый движок.

— Собираешься прыгать через лужи?

Ольга пожала плечами.

— Через крыши. Снизу в дом не проберешься. Я прошла через катакомбы, посмотрела. На уровне поселка стоит противотуннельная защита. Судя по эхолоту, защита окружает дом со всех сторон. Да! Знаешь, кого я видела в катакомбах?

— Кого?

— Помнишь девочку, которая с Эллочкой жила в одной комнате, еще в послушницах?

— Нет, конечно. Я должен ее помнить?

— Мастер-регистратор ее сбагрил черным астроархеологам, вы с Эллой еще обсуждали.

— Так это когда было?

— Год назад. Так вот, Мартышкин, ее-то я в катакомбах и встретила.

Мартин наморщил лоб.

— Что она здесь делает?

— Наверное, крадет что-нибудь. Мощи святого зайца, или моркву нетленную. Есть же на Ликусе какие-нибудь раритеты.

— А нам она дорогу не перебежит? — озабоченно спросил Мартин.

— Да пусть хоть сто раз перебегает! Хоть растопырится на этой дороге! Кто она такая? Простая послушница, девка пустоголовая, не знаю чего там мастер-регистратор в ней нашел, но…

Зазвенел коммуникатор. Мартин поспешно подошел к стойке, нажал кнопку приема, послушал.

— Наши вошли в систему, — объявил он Ольге. — Завтра будем штурмовать. Определись с местом посадки и… и береги себя, ладно?


С утра Олег уехал в город и включил защиту на всякий случай. Вдоль ограды замерцали лиловые полоски, Маша с опаской на них поглядывала и из дома не выходила. Степан решил, что пора проверить хранилище. Посторонним не полагалось при этом присутствовать, но не выгонять же девушку за защитный контур.

Разумеется, она моментально возникла, когда Степан открыл потайную дверь. Хранилище работало исправно. Прозрачный куб, разбитый на ячейки, прилежно мерцал, между ячейками пробегали молнии. Степан плюнул в кювету ДНК-контроля. Опознание прошло, куб помедлил и перестал искрить.

Сначала Степан достал коллекцию информационных кристаллов, придирчиво осмотрел каждую запись.

— Это моя гордость, — сказал он Маше. — Двадцатый век, Земля-матушка. Собрание народного творчества. Люблю иногда процитировать по памяти.

— А я думала, Вы сами сочиняете.

— Куда мне! — он отставил кристаллы, погрузил внутрь руки и достал чашу.

— Что это, — прошептала Маша. — Неужели… она?

Степан кивнул. Чаша Грааля, немного помятая, источала тепло и опасность. Маша протянула палец, но не решилась дотронуться.

— Не бойся, она сейчас неактивная.

Маша отступила на шаг.

— У меня в келье над кроватью висела икона «Моление о чаше отрока Бориса». Матушка наставница, когда сердилась, говорила, что если я буду шалить, меня поразит небесным огнем, как этих грешников в храме. А я сначала плакала, а потом подумала, каково же было самому отроку. Он, наверное, ничего такого не хотел, он сам испугался, когда вокруг стали падать люди.

— До усрачки, — выразительно сказал Степан. — Отрок Борис — мой родной дедушка. Странный был человек, стихийный оптимист, как он сам о себе говорил. Я читал его записи. Прабабка повела его в храм на праздник Обретения Чаши и когда очередь дошла целовать, только он к ней прикоснулся, как почувствовал, будто смотрит через него некто неведомый, но безгранично могущественный, оценивает людей вокруг, судит. И тут загрохотало…

— «И видел отрок, кто черен душой, а кто чист и мерил Господь их на весах справедливости», — процитировала Маша. — Что у вас еще интересненького?

Степан поставил чашу в хранилище и вынул из соседнего бокса хрустальную шкатулку треугольной формы, в которой чернел продолговатый предмет.

— Сокровища Тамплиеров. Не полный комплект, к сожалению. Жан де Моле, великий магистр ордена постарался скрыть драгоценные, с его точки зрения вещи: семисвечник царя Соломона, четыре золотых фигуры евангелистов из храма Гроба Господня, корону иерусалимских царей. Но подлинное сокровище перед тобой: указательный палец Иоанна Крестителя!

Машу передернуло. Степан усмехнулся, убрал ларец и достал шкатулку слоновой кости.

— А это мой любимый святой, Георгий Победоносец. Я в детстве думал, что его подвиг — победа над змеем; оказалось, ничего подобного. Змей — это так, между делом. Георгий славится своим стоицизмом. Как его только не убивали, какие пытки не придумывали! Колесо, утыканное острыми мечами, ров с негашеной известью, сапоги с гвоздями. Святого били палками по устам, произносящим символ веры, распиливали пилой, бросали в сухой колодец, дробили тело на части, посыпали раны солью, заливали свинцом, варили в котле, придавливали огромным камнем, но он все не умирал. Отчаявшись, император отрубил ему голову.

— Ужасно, — Маша потерла глаза.

— Не только у Георгия, в житии многих святых большую часть занимает описание пыток и жестоких способов убиения. Такое впечатление, что их сочинял психически нездоровый садомазохист. Но так и было. Видимо, первохристиане вызывали у тогдашних властей особую неприязнь, до судорог, до полного… Что это?

С крыши послышалось шебуршание, быстрый топот. Степан сунул Маше в руки шкатулку и ринулся к окну, потом сбежал вниз. Через некоторое время он вернулся, отирая пот.

— Ящерица-прыгунец, — объяснил он. — Как она через защиту перебралась, интересно?

Степан убрал шкатулку в хранилище, закрыл и запечатал дверь, пройдясь пальцами по деревянным панелям.


После обеда Маша вызвалась сделать Степану массаж, «чтобы кровь разогнать». Но руки ее делали что-то такое, что не разгоняло кровь, а навевало сон. Степан расслабился и задремал.

Убедившись, что мужчина спит, Маша повела себя странно. Она прошла на террасу, высыпала на блюдце горошинки лекарства, выбрала самую большую горошинку и облизала. Под белым налетом показался металл. Маша с силой нажала на горошину, та едва слышно пискнула.

Затем она достала ватку с кровяным следами, уколола иголкой палец и капнула рядом. Потом выдвинула анализатор, положила два кусочка ваты в кюветы и задвинула обратно. Анализатор зажужжал, обсчитывая генетический код, и через некоторое время выдал результат. Маша взяла распечатку и некоторое время смотрела на нее, моргая. Потом очистила кювету, села у окна и уставилась на улицу.

Когда у калитки показалась авиетка с надписью «Перетырка маляв», Маша отключила защиту и выскочила на дорогу. Почтовый канис передал ей конверт, сияющий наклейками космодромной кассы. Любезно сверкая клыками, он предложил подвезти в поселок. Маша покачала головой, отдала небольшую коробочку в полотняном конверте. Авиетка фыркнула турбиной и помчалась вдоль трассы. Маша долго смотрела, как в в вечернем воздухе, словно пуховертки, кружатся радужные обрывки билета.


Степан проснулся от громких голосов. На террасе орали. Он натянул штаны и вышел на шум.

— …и не смей меня обманывать, я ложь чувствую! Говори, зачем тебя подослали?!

— Что случилось? — спросил Степан.

— Что случилось!? — Олег бешено повернулся к Степану. — Спроси у этой… даже не знаю как назвать! Девочкой прикинулась.

— Я вам не врала, — с обидой в голосе сказала Маша. В глазах ее стояли слезы. Степан подошел и обнял девушку за плечи. Олег фыркнул.

— Не врала? Да на тебя чуть ли не дело заведено в Космополе! Познакомься, Степа, знаменитая воровка, Манька-тырьщица. Специализируется на религиозных артефактах. — Олег подскочил и замахнулся, — Говори, тварь, на что покушалась?!

— Папа, не бей меня! — закричала Маша, отшатываясь. Рука замерла в замахе.

— Что?

— Вот! — Маша сунула Олегу листок из анализатора. «98 %» успел разглядеть Степан. Олег недоуменно уставился на бумажку, потом пристально посмотрел на девушку.

— Я тебя везде искала, — сказала Маша с упреком. — А ты про меня даже не думал. Мне сказали, что ты умер, но я знала, что жив, вот знала и все тут! У нас в… в семье один раньше служил в полиции, как и ты, он разузнал, что ты здесь, на Ликусе, вот я и приехала.

У Олега был такой ошарашенный вид, будто перед ним возникло чудо.

— В семье? — коротко спросил Степан, отодвигаясь.

— Ну, это не в том смысле… Да не меня вам надо бояться, а праведников, девственниц боевых. Им мощи нужны, символы веры, понимаете? Они ни перед чем не остановятся. Чаша Грааля! За. бись! Да настоящий праведник солнечную систему взорвет за эту чашу!

— Не думаю, — сказал Степан холодно. «Семь-я. Или восемь-я», — подумалось ему грустно. — Истинные артефакты повинуются только воле Божьей.

— Слова праведников — богу в уши, — отрезала Маша и повернулась к Олегу. — У нас считалось, что лишь безгрешных слышит Бог. Праведников с рождения выращивают. Я в шесть лет в монастырь попала, меня в девственницы не взяли, мало ли, что я успела за эти годы нагрешить. Им ведь ничего нельзя было нарушать, понимаете? Не убий, не укради, посты соблюдай, плоть усмиряй и так далее. Они от этого усмирения злые были, особенно когда в возраст входили. Бывало, затащат какого-нибудь монашка в купальни, разденут и давай щипать, пока не посинеет. Некоторых водой потом отливали.

— Бесстыжие девственницы, — вспомнил Степан. — Им разрешалось прикасаться к мужчине?

— Нет искушения — нет преодоления, — отчеканила Маша. — В нашем храме Всех святых, земного искушения вкусивших, готовят на подвиг, учат боевым приемам, разведке. Если в подвиге девственница кого-нибудь убьет или совершит иной смертный грех, с нее снимаются все запреты. Понимаете, она становится просто женщиной. Ради этого они готовы на любое зверство.

— Товар ценный, но одноразовый, — хмыкнул Олег. Маша поморщилась.

— Отец, я знаю храмовников. Сегодня или завтра они нападут. Вы готовы?

Олег медленно покачал головой.


Атака началась в полдень. Все утро Олег попеременно со Степаном пытались выставить Машу взашей. Безуспешно. «Я вас нашла, — сказала она твердо. — И без вас обоих дальше жить не собираюсь».

Десантный челнок «земля-космос» приземлился на холм, за которым начинался лес. Темные фигурки высыпали из люка и распределились по поляне. Из челнока вынесли какое-то устройство и принялись его устанавливать.

— Что это? — спросила Маша. Они, все трое, поднялись к хранилищу и наблюдали в окно. Олег включил защиту на полную мощность, но к дому никто не приближался.

— Это, девочка, наша смерть пришла, — сказал Олег. — Четырехствольный импульсный гранатомет, если мне глаза не изменяют. Выжигает все живое. Как говорит Степа: дернул колечко и бросил в окно, школа стоит, а в ней никого.

— Папа, у тебя есть скорчер!

— Если бы они пошли на штурм, я бы отбился. Но при таком раскладе нас спасти может только чудо. Или Степан. Ну что, потомок Прародителей, попробуешь?

— Не надо.

— Степа, выхода нет!

— Через час набегут канисы и повяжут злодеев.

— Степа, гранатомет разворачивается за пятнадцать минут! Ты хочешь, чтобы нас всех перебили?

Степан промолчал.

— Кто такие Прародители? — поинтересовалась Маша.

— Да так, была у моего деда одна идейка. Видишь ли, по его воспоминанием, когда Чаша активировалась, он как бы слился с огромным конгломератом, с единой расой. И его желание — он устал, был зол на тетенек, которые толкались, шептали и причитали — совпали с намерением всего множества. Из этого он сделал вывод, что были некие Прародители, раса объединенного множества, которые иногда навещали Землю. Первые христианские праведники были прямые потомки Прародителей, отсюда невероятная для людей жизнеспособность и, возможно, инстинктивное отторжение властителей. Священные артефакты — их личные предметы, мощи — их останки, все они обладают свойством соединять тех, в ком течет кровь Прародителей с единой расой и, наверное, исполнять желания.

— Так что ж Вы сидите?! — взвилась Маша. — Берите чашу или палец, связывайтесь и желайте! У деда же получилось!

Степан нахмурился.

— Глупости. Маша, тебе нужно немедленно уйти. Мы выключим защиту, выйдешь с той стороны.

Маша покачала головой и положила руку Степану на плечо.

— Ни за что. И в горе, и в радости…

Степан замер.

— Подумать только, какую страсть внушил ей повелитель за столь короткий срок! Уговорили. Но я не могу ручаться за результат.

Он подошел к хранилищу, провел рукой по деревянным панелям. Те откликнулись мелодичным звоном. Затем он нажал на нижнюю планшетку, открылся прозрачный саркофаг.

За окном грохнуло и полыхнуло синим. Маша упала на колени, и зашептала, крестясь «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани меня, грешную…»

Степан погрузил в хранилище руки, вынул шкатулку с мощами Георгия Победоносца, открыл ее. В этот момент громыхнуло снова, дом содрогнулся, с крыши посыпалась черепица. Степан упал, уронил шкатулку. Маша подползла на коленях, подала, на лице у нее появилось странное выражение.

— Знаешь, Олег, — сказал Степан, трогая пальцем мощи. — Наверное, ничего не получится. Чудеса не случаются по заказу. И я не желаю зла этим людям. Просто…

— Просто ты желаешь им смерти, — сказал Олег.

В этот момент снаружи что-то случилось. Небо будто раскололось, раздался чудовищный гром. Синим светом затопило округу, обжигая даже сквозь бронированное стекло. Горящие пуховертки цветным фейерверком забили в окна, рассыпались искрами.

Когда горизонт встал на место, Маша приподнялась с пола и добралась до окна. У нее невольно вырвалось восклицание. Олег поднялся, встал рядом, хмыкнул.

— Ну, Степа, ты и хулиган.

Маша неуверенно засмеялась.

Степан тяжело перекатился на бок, выпрямился, держась за стенку. В окно был виден холм с остовом десантного катера, черные тела, разбросанные вокруг. Гранатомет стоял на прежнем месте. Четыре ствола, задранные в воздух, образовывали известную фигуру, которую обычно складывают из пальцев.

Степан зарделся.

— Я… собственно… думал про щепоть, которую складывают, когда молятся. Ну, промахнулся.

— Ничего, и так неплохо получилось!

— Видимо, мои устремления совпали с помыслом божьим.

Маша засмеялась. Она сидела на полу, на голых досках и смеялась, раскачиваясь.

— Помысел божий? Ой, не могу! Какого бога помысел, скажите на милость? Я подменила мощи. Святой Георгий летит в глубокий космос, а это просто кости из пещеры от какого-то древнего зайца.

— Я заметил, — кротко сказал Степан. — И это означает лишь одно.

— Что?

— О, смотри, живые, — Олег показал в окно. Возле огромной железной фиги, обнявшись, стояли двое.

— Тем более. Это подтверждает…


На холме дул ветер, относил в сторону гарь и невыносимый запах мертвых тел.

— Ну вот, опять ты никого не убила, — Мартин и поцеловал Ольгу в висок. — Когда ж ты, наконец, согрешишь?

— Да хоть сейчас, — сказала Ольга. — Или нет, немного погодя, — уточнила она, глядя, как на поляну один за другим выскакивают полицейские канисы. — Сколько можно гоняться за миражами, а, Мартышкин?


— Что?!!! — Маша дергала Степана за рукав. — Что подтверждает?!

— Что Бог един, — пояснил Степан. — И для канисов, и для людей, и для всяких разных тварей.

— Или не Бог, — сказал Олег.

— Интересно, — произнесла Маша, глядя в пространство. — Интересно, как крестились древние канисы?

© Copyright Белкина Мать (db_snti@mail.ru), 14/06/2009.

Загрузка...