Незваный гость


Бабе-яге посвящается…


Далеко-далеко отсюда в глубокой лесной чаще на невиданной красоты поляне в избушке на курьих ножках жила-была Баба-яга. И не сказать, что баба, – так, простая русская женщина. И не сказать, что в возрасте, – лишь волосы под косынкой растрёпаны и платье не по моде надето. Да ещё горе горькое поселилось в её душе. И уже триста лет никто не мог утешить Ягу.

Но службу свою вечную она не забывала. Сторожила мир мёртвых от мира живых, первый суд душам умерших учиняла, за зверьём и птицами присматривала. Только дело своё по привычке скорее делала, без души совсем. Так душенька болела у бабоньки…

В этом веке, да не в этом году набрёл на её избушку гость нежданный. И перепугал своим появлением избу так, что та шлёпнулась со всех своих куриных ног, а заодно и Ягу уронила. А всё потому, что избушка на курьих ножках уже несколько веков подряд обычных людей-то и не видывала, запах не чуяла. В общем, отвыкла. Вот как пагубно сказывалось затворничество.

Мужчина, да что там говорить – почти добрый молодец, потому как было ему не больше тридцати, посмотрел на то, как избушка в спешке поднимается, почесал затылок, а потом махнул рукой – мол, терять-то уже нечего – и вошёл в избу.

– Что пришёл? Как нашёл? – без приветствия спросила Яга, поднимаясь с полу. И по выражению её лица, и по самой фразе сложно было понять, огорчал её этот визит или, наоборот, радовал.

– Белочка привела… – в некоем смущении произнёс молодец. – Понимаю, что глупость говорю, но так и есть. Лапкой поманила, я и пошёл.

– Вот мужчины распустились, – покачала головой Яга и усмехнулась, – только лапкой их помани – они и идут, даже не спрашивая куда.

– Так как у белочки-то спросишь? – пожал плечами мужчина и слегка улыбнулся.

– Так раз не спросишь, то и нечего ходить за незнакомыми белками! – отрезала Баба-яга, а потом смягчилась: – Ладно, поняла я, что за белочка. Как ты вошёл, на порог села и не уходит, решения моего ждёт. А решение моё будет зависеть от тебя. Так что выкладывай, что у тебя стряслось, только самое сокровенное и откровенное, да и имя своё тоже выкладывай. Я хоть и знаю, но невежливо в дом к даме без приглашения входить, да ещё не представляться.

– Меня Никитой зовут. Фамилия – Селиверстов. А вас как звать?

– Я думала, ты бесстрашный, а ты, оказывается, безграмотный – не понял, к кому в дом пришёл, – обиделась Яга.

– Ну, кому изба должна принадлежать, я, предположим, знаю, – поспешил исправиться Никита. – Однако вы на Бабу-ягу совсем не похожи.

– Конечно, не похожа! – мгновенно завелась Яга. – А как на такие чудовищные описания можно быть похожей? Ты только послушай, – произнесла она и сняла с полки первую попавшуюся книгу: – «Баба-яга через всю избу протянулась: ноги на порожке, губы на сошке, руки из угла в угол, нос в потолок». Или вот… – пошла в ход вторая книга: – «Баба-яга, костяная нога, морда глиняная, на лавке лежит, грудью печку затыкает». Срам-то какой! И как только такое детям читают! Как они, бедняжки, спят потом? А это как тебе? – в руках у Яги оказалась третья книга: – «…Ездит за человечьим мясом, похищает детей, ступа её железная, везут её черти; под поездом этим страшная буря, всё стонет, скот ревёт, бывает мор и падёж; кто видит Ягу, становится нем». Ну, что ты молчишь, Селиверстов? Что не возмущаешься? – грозно добавила Баба-яга. – Может, и вправду онемел? – прищурившись, предположила она.

– Нет, не онемел, конечно, – криво улыбнулся молодец, не зная, что и сказать. – Опешить опешил, это правда. Я и не помню таких описаний.

– А я всё помню. Каждую строчку. Вот писари, их бы я точно съела. Ради красного словца так издеваться в текстах над женщиной!

– Вы что, правда людей едите? – совсем запутался Никита и даже оробел.

– Я ем людей?! Нет, вы только послушайте этого великовозрастного детину. А говорит, не помнит страшных сказок обо мне. Эх, и тебе тоже мозг засорили в детстве всякой чушью. Клевета! Сплошная клевета. Нет! И ещё раз нет! Ты хоть представляешь себе современного человека изнутри? Сплошные канцерогены и консерванты. То химические конфетки жуют невиданных цветов, то полуфабрикатами со столетним сроком годности питаются. Я что, враг себе – есть такую гадость? Ну было когда-то, лет так пятьсот назад. За все века двоих-то и упомню, кого съела. И то за дело! Уж очень вредные оказались. Приняла, так сказать, удар на себя. Людей от невиданной вредности отгородила, в землю вредность не закопала, огню не дала. Короче, всё сама, всё сама. А они своими чернилами доброе дело во зло обратили. Вот журналисты-писари! Уже тогда привирать в текстах стали, чтоб спрос на сказки больше был, чтоб интрига закрученнее. А я до сих пор страдаю, между прочим. И обо мне никто слёзы не льёт. Так что помогать людям я больше не помогаю. Одичали они от своей писанины и прочих увеселений, загрубели, в чудеса верить перестали. Так, подожди, совсем заговорил слабую женщину… Ты-то чего пришёл?

– Так белочка привела, я ж рассказывал, – как можно мягче произнёс Селиверстов, чтоб не обидеть Ягу каким-нибудь грубым словом, а то вдруг всё-таки правду писали люди, и эта, пусть и милая, женщина всё же отправит его в печь жариться, а потом и съест под каким-нибудь благовидным предлогом.

– А-а-а, белочка, – протянула Баба Яга. – Ты хоть понимаешь, кем приходится тебе эта белочка?

– Мне – белочка? – не понял Никита.

– Да, Селиверстов, тебе, – подтвердила Яга. – Я-то в своих лесах всех белок в лицо знаю. Знаю, кем были, почему белочками стали.

– То есть – кем были? – совсем запутался молодец.

– Людьми они были, серость ты необученная, людьми. Все, кто на моей территории умирает да в землю сырую уходит, должны заплатить за постой, заодно и грехи свои земные замолить, пока в мир мёртвых не отправятся, вот и ходят в звериных шкурах. А белочка эта – невеста твоя, два дня как умерла, потому что кое-то ей машину подарил, а о том, чтоб она водить научилась эту машину, не позаботился. Вот и попала девица-красавица в аварию, благо никого другого с собой на тот свет не прихватила, а то не ходить бы ей в белках. Ты покоя и одиночества в лесу искал, горе своё задабривал, а на неё наткнулся. И не просто так ты её встретил и вообще в лес пошёл, звала она тебя, молилась. Вот ты на неё и наткнулся, и потянуло тебя идти за рыжей. А невеста твоя тебя ко мне вывела, потому что знает, что помочь смогу, если захочу, конечно. Только как помогать тому, кто сам её на тот свет и отправил? И зарок я себе лет сто назад дала не помогать людям.

– А можешь? – удивлённо спросил Никита. Он не верил своим ушам. Он не верил своим глазам. Он в точности воспринимал всё происходящее, но надумывал себе, что это всего лишь сон или что обезумел он от горя.

– Что можешь? – не поняла Яга, чем вывела из ступора Никиту.

– Ну помочь! – без стеснения пояснил Селиверстов.

– Эх, люди-люди… Плохое помнят, хорошее забывают. Что я людей есть могу, он с пелёнок помнит, а что людям порой помогала, словно и не знал. Вот и ступай тогда своей дорогой, не приставай к одинокой женщине, – в сердцах выпалила Баба-яга и даже отвернулась от Никиты.

– Ты прости меня, Баба-яга, я ведь не со зла. И ты правильно подметила: по необразованности такие вопросы задаю. Ты сама говорила, что всё писари исказили, откуда ж мне правду-то знать. Расскажи, пожалуйста, – Селиверстов явно начал подлизываться к Яге, и ей, конечно, понравилось то, что он старается ей угодить, лестно стало.

– Я охраняю вход в мир мёртвых. И каждый, кто уже готов перейти в Навь, должен послужить миру живых в качестве осознанного зверя. Бывают, конечно, и просто звери, но их мало, это те, кто только вступает в наш мир. Так сказать, подготовительная школа для душ будущих людей. Души умерших попадают на мой земной суд, и я выбираю им роль животного или птицы, а то и просто насекомого. А как звериный срок отгулял, так и ступай на все четыре стороны загробного мира. Хотя не на все, а как позволят тебе высшие силы. Впрочем, это уже другая сказка, не до неё тебе сейчас. Сорок дней есть у меня, чтоб изменить своё решение и, например, белку сделать лосем или полевой мышкой. И семь дней, чтоб вернуть душу в её прежнее тело.

– Баба-яга, то есть получается, ты можешь её снова оживить в течение семи дней?! – не верил в своё счастье Никита.

– Теоретически могу, только у меня на это всего пять дней осталось. Два дня ты уже на горе своё потратил. Я многое могу. Но это только теоретически, потому что практически нет у меня никакого резона тебе помогать.

– Ягуша, милая, помоги мне. Верни Катюшу в мир людей. Пожалуйста! А я тебе заплачу́, честное слово. Я богатый человек.

– Тьфу ты, дожили, божественной личности деньги предлагают. Совсем ум за разум у современного человека зашёл. На кой мне твои деньги, дурачок? Я знаю, где зарыты все сокровища и клады на территории, за которой я присматриваю, а это побольше России. А ты мне деньги предлагаешь.

– А что можно предложить, кроме денег? – искренне удивился Селиверстов. – Любую ценность на них можно купить!

– Так иди купи Катюшу! – засверкала глазами Яга. – За неживое неживое и дают. За чувства верные утраченные чувства возвращают. За счастье счастьем награждают. Вот и подумай, что мне от тебя может понадобиться!

Минут пять думал Никита над загадкой колдуньи. Голову свою совсем мыслями затуманил. Какие страсти ему только не мерещились! Но никак он не мог понять ответа.

– Не знаю, – покачал он головой. – Подскажи мне, пожалуйста.

Яга молчала. Никита понял, что терять ему практически нечего, и начал перед колдуньей душу выворачивать.

– Мне и страшно от твоего задания, – честно признался Селиверстов, – страшно, что… душу свою потеряю… И в то же время для Катеньки ничего не жалко, только б жила. Ягуша, молю тебя, помоги. Сказал бы: богом молю, но при тебе как-то неудобно. Ты добрая, понимающая – я теперь знаю. Войди в моё положение, люблю я её. Сильно люблю. Неужели тебе незнакомо это чувство? Неужели не понятна моя боль и тоска по любимой? Я знаю, что виноват. Так позволь мне загладить свою вину. Верни её в мир живых, пожалуйста.

Загрузка...