Новый Мир ( № 9 2006)

Единственный Одиссей

Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор трех книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик Катулла и «Приаповой книги». Лауреат многих литературных премий. Живет в Москве, занимается книгоиздательской деятельностью.

* *

*

Разбитая может ли чаша срастись

и злак всколоситься, исторгнутый с корнем? —

Лишь пар устремляется струйками ввысь,

от праха земного к обителям горним,

отзбыва взыскуя, зане не суметь

ни письменно выразить жалоб, ни устно, —

так патина кроет небесную медь:

искусство безжизненно, жизнь безыскусна.

* *

*

Цветам рассказывай, — они тебя поймут, —

и птицам жалуйся текучим,

неразрешимыми сомнениями мучим,

от внутренних и внешних смут

стремясь избавиться, — но тщетно:

выспрь пепел пламенный выпрастывает Этна.

Восторг неведомой доселе высоты,

освобождение — вольготы!

Но птиц с обугленными крыльями полеты,

но помертвелые цветы,

безмолвно до корней сгорая,

не предвещают ни чистилища, ни рая.

* *

*

Миф о Париже больше, чем сам Париж,

красочней, звонче, вкусней, ароматней, глаже,

глубже кладббищ подземных и выше крыш, —

безвозвратно утраченный — для продажи

выставленного, сравнительных степеней,

сам убедился, подлинник хуже списка,

мельче, невзрачней, выхолощенней, бедней, —

нет ничего похожего, даже близко,

как ни гляди, с орлиной ли высоты,

с плоскости ль человечьей, еще ль откуда,

чем свет Старый и Новый пленялись, ты

не увидишь, — ни жизни, ни сна, ни чуда:

Музы слепы, глух и нем Аполлон,

проволокой Пегас оплетен паучьей, —

хватит с него четверок, со всех сторон

вкопанных на перекрестке нищих созвучий.

Страшные строфы

(подражание Ивану Волкову)

Ты сеешь и строишь напрасно, зане

пожать и пожить не придется, —

спасайся на блещущем звездами дне

глубокого лучше колодца,

свои запустелыми ниву и дом

со всем, что на ней прозябает и в нем,

оставь, ни о чем не жалея,

с усладами горести мирные брось,

расстанься с размеренным бытом, —

земная дрожит, а небесная ось

грохочущим вторит копытам —

вскачь мчится глумливая диких орда

кочевников брать и сметать города

и веси, ввысь прах восклубляя

и персть воздымая столбом, на восток

с заката ль, на запад с восхода ль,

не важно, но каждый — кичлив и жесток,

и удаль, и одурь, и одоль

снаружи, ни сердца внутри, ни ума —

несется, чтоб выпотрошить закрома

и вытоптать в поле посевы,

твой скот бессловесный свести, сгоряча

предаться татьбе и разбою,

детей полонить и жену, бормоча

молитвы, поять, а с тобою

такое соделать, что память веков

подобный вместить не сподобилась ков, —

да кара свершится Господня!

* *

*

Ты мне земного была дороже

существования, — моему

телу твое до внутренней дрожи

памятно, наперекор уму,

в нем заключенному, и поныне, —

так не торопится ни одно

судно груженое средь пустыни

соли с водой уходить на дно,

где обитают рыбы и крабы,

сплющенные с обоих боков, —

с палубы память спихнуть пора бы

лишней поживой для рыбаков.

* *

*

Заря зарделась на востоке,

деревенская девка, ведущая

на привязи день

белоголовым теленком,

еще не ведающим уже

в суморбоках готовящегося вечерних

ему заклания. —

Что неизбежно, то свершится. —

Одиссей хитромудрый сопутников

ослушных своих,

жаждой томимых и гладом

на диком острове, где паслось

средь пестреющих выгонов солнцево стадо,

столь постоянное

по численности, что единой

головой прирастало для убыли

в четыре зимы,

как ни старался лишенных

рассудка словом остановить,

но со слухом у чревонеистовства плохо

и нет зазрения. —

Короче, сообща напали,

кровеносную жилу надрезали

на вые быка,

дабы насытиться мясом

парным, не жаренным на костре,

и напиться рудой, — до костей был обглодан

день возвращения. —

За то погибель им досталась

всем в удел, по отдельности каждому. —

Из них не узрел

дома по странствиях многих

никто. — Единственный Одиссей,

отвлекаемый выспренним гласом от зова

утробы трубного,

не вскорости, но воротился

восвояси. — Зачем пересказывать

известное всем? —

Памороки обреченным

отшибло напрочь, — время пришло

вновь напомнить, что все и даруется Богом,

и отнимается!

* *

*

Ни разбрасывать камни, ни собирать

мне не хочется, — нет никакого смысла,

потому что туч моровая рать,

рассевая мрак, над землей нависла,

ничего не ища и не находя,

кроме личных польз или частных выгод,

мощью разрушительного дождя

тех разящая, кто укажет выход

и навозну кучу приметит в ней,

с путником из басни Хвостова сходен, —

дай рукам покой, не тревожь камней,

собирайся с духом, пока свободен.