Виктория Угрюмова Огненная река (Кахатанна #3)

Часть 1

Странное это было место: не то огромный зал, едва-едва освещенный колеблющимся пламенем нескольких десятков свечей; не то подземная пещера, ставшая прибежищем для светлячков. Во всяком случае, здесь не существовало практически ничего, что можно было бы отнести к человеческой деятельности. Темнота, сырость, приглушенные голоса. Вот они-то и заставляли задержаться, прислушаться, присмотреться к происходящему.

В самом дальнем углу необъятного, почти совсем пустого помещения обреталась группа из двух десятков человек, одетых пышно, роскошно и крайне разнообразно. Да что там говорить об одежде, если все участники разговора являлись представителями разных народов: об этом с уверенностью можно было судить по их внешности.

Как оказалось, свет исходил не от светильников, не от светлячков и даже не от полной, уже уставшей луны, смутный и рассеянный желтоватый луч которой пробивался сквозь трещину в потолке, – это сияли жезлы и посохи собравшихся, разгоняя тьму ровно настолько, чтобы можно было увидеть лица собеседников. Все они были мужчинами разного возраста: зрелыми, в расцвете ума и физических сил; пожилыми, у которых виски уже давно засеребрились, а кожа покрылась сетью морщин, а также старцами с длинными белыми бородами. Все они были абсолютно разными, и объединяло их лишь одно – странное, трудно определимое выражение блестящих глаз.

– Пора наконец произнести вслух, что наше положение на Арнемвенде смехотворно и нисколько не соответствует нашим возможностям и талантам, почитаемые коллеги, – произнес один из собравшихся звучным, густым баритоном.

Это был высокий, аскетичного вида человек в пышной лиловой накидке и сиреневых шароварах. Его одеяние было настолько обильно усыпано драгоценными камнями, что от их соударений при малейшем движении постукивало и звенело, как град о стекло. Глаза говорившего были редкого медового оттенка, а брови и ресницы – абсолютно белые, что производило странный и неожиданный эффект. Нос у него был крючковатым, подбородок острым, а лицо – удлиненным и резко очерченным. Молочно-белые волосы были коротко острижены, а над ушами и на затылке – выбриты. На лбу человек носил повязку с синим камнем, который и при скудном освещении буквально разбрызгивал вокруг снопы искрящихся вспышек. Это был Аджа Экапад – верховный маг Мерроэ, обучавшийся своему искусству еще у Марха аб-Мейрхиона из Элама. Недавно ему исполнилось двести пятьдесят лет, и, по меркам своих коллег, он был еще достаточно молод, чтобы оставаться энергичным и активным. Именно Аджа Экапад собрал в Пещере Трех Голосов – одном из центров Силы – своих коллег со всего мира, чтобы вместе определиться в выборе места предстоящего противостояния.

Чародеи не удивились, получив приглашение встретиться всем в Мерроэ. Внимательно изучая и анализируя события последних лет, практически все пришли к одному и тому же выводу: очень скоро весь Арнемвенд превратится в арену боевых действий, центр столкновения между грядущим повелителем Мелькартом и прежними хозяевами планеты. Предотвратить это событие было не под силу никому из живущих, и оставалось только принять чью-либо сторону. В Мерроэ прибыли те, кто не собирался поддерживать ни Новых, ни Древних богов.

– Люди не почитают нас, не уважают и не относятся с должным трепетом только потому, что эти паяцы, называющие себя бессмертными владыками, вмешиваются во все события. Они не всемогущи, не вездесущи, не непогрешимы и не блюдут дистанции между собой и людьми. Если бы они уважали нас, своих верных слуг, то отдали бы нам власть над этой землей. Мы бы исполняли их волю, довольствуясь своей долей могущества. Но они жадны, нелепы и суетливы. И при их правлении мы не возвысимся никогда. Согласны ли вы со мной, братья?! – возвысил он голос.

– Он прав...

– Аджа Экапад знает, что говорит.

– Мы могли бы быть великими и весь мир переживал бы сейчас расцвет, если бы боги не лезли не в свои дела, – раздалось со всех сторон.

– Наместник Фарры, известный вам всем брат императора Зу-Л-Карнайна принц Зу-Кахам, да будет проклят он и все его потомство и потомство его потомства до последнего проклятого в роду, – выступил вперед невысокий, плотный мужчина в розово-алых одеяниях цвета утренней зари, – казнил верховного мага Боро Шаргу. А Боро Шарга был верным слугой господина нашего – Мелькарта. Неужели мы не отомстим за смерть нашего брата?

– Отомстим, Эр Шарга, – сказал маг Мерроэ, – мы все скорбим из-за гибели нашего друга и брата.

Эр Шарга, из клана магов Фарры, снова отошел в тень, кусая себя за костяшки пальцев. Гнев душил его. Неистовый, неистребимый гнев на всех бессмертных Арнемвенда – за гибель брата Боро Шарги, за увечья, нанесенные посланцем Мелькарта глупому Гар Шарге, который не услышал или не пожелал услышать призыв Темного господина. Однако Эр Шарга гневался не на легкомысленного чародея, вознамерившегося в одиночку справиться с талисманом Джаганнатхи, но на его повелителей – которым тот хранил верность, – за то что они не спасли своего слугу. Фаррский маг считал, что верная служба и преданность должны вознаграждаться очень серьезно, что повелитель обязан гарантировать безопасность своему вассалу. И Мелькарт казался ему самым надежным, самым сильным и могущественным хозяином. Эр Шарга стремился продать себя подороже – таково было свойство его натуры: непроданным он чувствовал себя преотвратно.

– Мы глубоко сожалеем и о том, что нет в мире живых и мага Шахара, нашего союзника и сторонника с давних пор. В борьбе с узурпаторами, каковыми на самом деле являются нынешние владыки Арнемвенда, он погиб. И теперь в Аллаэлле нам придется особенно трудно. Нам стало известно, что недавно коронованный на престол Сун Третий – Хеймгольт отказался восстановить должность придворного мага. По всем вопросам он советуется с верховным жрецом храма Га-Мавета – Лаббом. – Это произнес тщедушный старичок, словно мумия спеленутый в парчовые драгоценные ткани, неимоверная роскошь которых при его дряхлости смотрелась как-то жалобно и несчастно.

Но не стоило заблуждаться в отношении этого немощного старца. Удобно устроившись в горе теплых, пышных подушек, сидел перед прочими чародеями легендарный Корс Торун – глава магов Хадрамаута. Он был с давних пор известен на три континента своими невероятными деяниями. Поговаривали (правда, шепотом и в кругу проверенных друзей), что это не без его помощи сгинули во тьме пространств бессмертные Аэ Кэбоалан и Йабарданай. И хотя сам Корс Торун никогда не подтверждал слухов о своей причастности к этим загадочным событиям, но никогда и не опровергал их, что было почти равносильно признанию.

– Король Фалер был ничтожеством, но никому не мешал, и потому его жизнь была вне опасности. Сун Хеймгольт кажется мне упрямым и несговорчивым, – заметил Аджа Экапад. – Ему следует умереть, чтобы не усложнять нашу борьбу с бессмертными. Кто из братьев займется... устранением?

– Я! – откликнулся один из чародеев.

– Странный выбор, Шаргай. Но если ты хочешь, что ж, не вижу причин тебе отказать, – приподнял левую бровь Аджа Экапад.

Шаргай-нойон прибыл из Джералана и никак не был связан с государем Аллаэллы. Однако в среде чародеев не было принято задавать лишние вопросы. Всегда существовала возможность получить неискренний, не правдивый ответ. Гораздо проще было добыть интересующую информацию другим способом, благо способов у мага с более чем двухсотлетним стажем было в избытке.

– Вы знаете, сколь щедр повелитель Мелькарт, – проскрипел Корс Торун. – Те, кто удостоится особой чести – владеть талисманом Джаганнатхи, – поймут, что значит безграничная власть. Но для этого мы должны заслужить благоволение нашего господина.

– Чего хочет повелитель? Что нам сделать для него? – Полумрак зашелестел множеством голосов.

– Все очень просто: господин наш Мелькарт не может проникнуть на Арнемвенд, чтобы встать против своих врагов, ибо ему мешает некая персона. Я бы сказал, символ упрямства этой планеты. Уничтожим ее – и наши проблемы решены.

– Имя! Имя!! Назови имя!

– Имени я не знаю, – просто заявил хадрамаутский маг.

– Я знаю! – Голос Аджи Экапада перекрыл хор прочих голосов, заставив всех обернуться к нему.

– Ты молчал? До сих пор? – недовольно поинтересовался Корс Торун.

– Один человек, даже очень опытный и умелый, не имеет права принимать столь ответственное решение. А также обладать столь серьезным знанием. Я лично еще не слышал имени врага. Но у меня есть живой – пока – свидетель. И он назовет это имя сразу нам всем.

– Ты мудр, – произнес кто-то. – Давай сюда своего свидетеля.

– Ты позволишь? – спросил Аджа Экапад у старика. Между ними довольно давно шло негласное соперничество за первенство среди прочих чародеев, но внешне они отношений не портили. Каждый еще не до конца постиг границы возможностей другого. А рисковать они не любили. Тем более что оба мага понимали: сейчас для открытой вражды еще не пришла пора.

– Я с радостью услышу столь ценные сведения, – спокойно произнес Корс Торун. Что-что, а владеть собой он умел.

Аджа Экапад едва слышно прищелкнул пальцами. Дверь, замаскированная под скальный выступ, каких было много в пещере, отворилась без единого звука. И на каменный пол ступила самая изящная ножка, которую когда-либо видели маги в своей жизни. Но ни один мускул не дрогнул на их лицах: они не ведали ни любви, ни восхищения прекрасными женщинами, во всяком случае настолько, чтобы это помешало их борьбе за власть и могущество.

Бендигейда Бран-Тайгир выбрала плохих ценителей.

Красавица графиня тревожно оглядывалась по сторонам. Она долгое время томилась взаперти в какой-то небольшой, но изумительной комнате, где было абсолютно все, чтобы скрасить ей скуку и одиночество. Даже самые невероятные капризы были предугаданы мудрым Аджой Экападом, и Бендигейда имела неограниченные возможности, чтобы наслаждаться жизнью и ни о чем не думать. Но для этого прекрасная графиня была слишком умна. Сокрушительный провал ее планов, разорение Аккарона, которое случилось лишь по ее вине, гибель Шахара и смерть старого государя Фалера – это было слишком даже для ее крепких нервов. Она вовсе не испытывала угрызений совести по поводу многочисленных смертей, вольной или невольной причиной которых явилась сама; но Бендигейда понимала, что Мелькарт вряд ли простит ей столько ошибок.

Графине был нужен заступник. Более мудрый, нежели Шахар, более опытный и, по возможности, более в ней заинтересованный. Едва ускользнув из-под носа солдат Матунгулана, графиня Бран-Тайгир поспешила в Мерроэ. Тамошнего мага она давно заприметила как возможного союзника.

Ее прибытие не удивило Аджу Экапада, не смутило, но и не обрадовало. Он знал, что Бендигейду, как государственную преступницу, разыскивают сейчас по всему Варду, обвиняя ее в предумышленном убийстве королевы Лай и разорении храма Тики Утешительницы. Оба эти преступления были столь тяжкими, что графине грозили, как минимум, две смертные казни. И маг Мерроэ понимал, что сейчас, являясь единственной надеждой этой женщины, он находится в безопасности. Но только относительной. Едва она перестанет в нем нуждаться, едва она найдет себе другого заступника или вымолит прощение у повелителя Мелькарта, ему придется остерегаться, потому что их интересы откровенно пересекались несколько раз. Бендигейда владела слишком важной информацией, чтобы подвергнуться уничтожению, но и слишком значительной, чтобы долго оставаться в живых. Пока чаша весов непрестанно колебалась, маг не предпринимал никаких решительных действий. Но вот час пробил.

Графиня Бран-Тайгир тщательно продумала свой сегодняшний выход. На карту было поставлено все: жизнь, власть, будущее. Ей было абсолютно необходимо потрясти своей изумительной красотой хотя бы нескольких магов, и она целый день вертелась у зеркала, пытаясь достичь нужных результатов. Когда она вышла из потайной двери и остановилась на минуту, словно привыкая к темноте, то дала возможность не спеша оглядеть себя и оценить. На ней было вишневое платье, обшитое по воротнику и рукавам ослепительными гранатами. Широкая лента небрежно поддерживала пышные смоляные волосы над гладким и белым лбом; веки были слегка припорошены золотой пудрой, а пунцовые губы блестели заманчиво и дышали страстью. Глухое спереди платье заставило магов все-таки немного попотеть, ибо сзади вырез был сделан до предела допустимого (а у Бендигейды были свои понятия о допустимом, особенно в борьбе за жизнь).

И все-таки ей было невыносимо страшно, потому что она ясно видела: два десятка человек смотрят на нее с любопытством, а некоторые даже с нескрываемым удовольствием, но и не более. Никто из присутствующих не станет ради нее ломать свою жизнь и жизнь своих близких, как делал это ее супруг или король Фалер. Это был конец, хотя Бендигейда отчаянно надеялась на то, что судьба повернется к ней лицом в последнюю минуту.

– Итак, – обратился к ней Корс Торун, который прекрасно понимал, что творится сейчас в душе у красавицы, утратившей все иллюзии в один краткий миг, – итак, ты утверждаешь, что можешь помочь нам исполнить волю нашего господина и назвать имя той персоны, которая препятствует пришествию Мелькарта в наш мир.

– Да! – Голос у Бендигейды сорвался и прозвучал вовсе не так уверенно, как ей того хотелось бы.

– Так назови же!

– Не сразу. Вначале я хотела бы заручиться чем-то более весомым, чем просто ваши слова, в том, что я останусь жива и вы поможете мне укрыться от Суна Хеймгольта и вернуть благорасположение нашего повелителя.

– Женщина! – рявкнул Шаргай-нойон, который, как и все тагары, не переносил, если женщина принималась перечить. – Ты забылась! Перед тобой два десятка великих магов, а ты ведешь себя нахально и грубо. Говори имя и благодари нас за то, что мы не сотрем тебя в порошок за твою строптивость!

– Если ты сотрешь меня в порошок, – зашипела Бендигейда не хуже змеи, – то пусть порошок и подскажет тебе имя врага.

– В этом нет ничего сложного, – бесстрастно заметил Аджа Экапад. – Разве Шахар не рассказывал тебе?

Графиня Бран-Тайгир с ужасом подумала, что не только рассказывал, но и показал пару раз, так что ее блеф был опасен.

– Хорошо... – Она сглотнула комок, почувствовав, как горло стало сухим и словно бы занозистым. – Хорошо. Но обещайте мне...

– Считай, что ты получила уже все заверения, – нетерпеливо молвил Корс Торун.

Бендигейда чувствовала себя просто беспомощной девочкой; и хотя все ее существо противилось этой сделке, ведь после уже ничего не изменишь и сказанного не воротишь, она с трудом разлепила пересохшие губы и сказала изменившимся, чужим голосом:

– Это Кахатанна, правительница Сонандана, Богиня Истины и Сути. Именно ее присутствие на Арнемвенде мешает Мелькарту начать вторжение.

– Н-да, – сказал Эр Шарга, – в конце концов, это из-за нее стали возвращаться Древние боги.

– И не только они, – молвил Аджа Экапад. – К ней отправился потомок Гаронманов. Он везет с собой Вещь. Удача сопутствовала ему, и мне не удалось воспрепятствовать его выезду из Мерроэ. За Кайембой я потерял его след, а это само по себе настораживает.

– Ты трижды прав, – вмешался в разговор до сих пор молчавший колдун из Таора. Его впервые пригласили в столь пышное собрание, и он чувствовал себя немного неуютно в обществе таких могущественных и прославленных чародеев. Однако он был весьма честолюбив, и идея появления нового правителя Арнемвенда нравилась ему все больше с каждым часом. – Нам надо действовать быстро и внезапно. Если все присутствующие согласны, я немедленно же отбуду в Таор, чтобы соответствующим образом направить течение мыслей нашего князя. Я имею в виду ближайшие события.

– Поезжай, – кивнул Корс Торун, негласно признанный всеми кем-то вроде магистра ордена магов.

Бендигейда негромко кашлянула, привлекая внимание присутствующих к своей персоне. Лучше бы она этого не делала. Аджа Экапад окинул ее холодным, скользким взглядом крокодила, рассматривающего лягушку, и произнес несколько брезгливо:

– Что касается любовницы Фалера... Никто больше не хочет ничего у нее узнать?

Графиня было возмутилась, но почти сразу поняла, что это абсолютно бесполезно здесь, в этом месте, где все про нее знают. Она зябко поежилась, ожидая вынесения приговора. Она все еще надеялась, что он будет милостивым.

Маги переглянулись. Красавица ни на кого не произвела серьезного впечатления – бывали, бывали в их жизни женщины получше и поумнее. Что же касается практической пользы, то Бендигейда Бран-Тайгир была не полезнее скорлупы и не более необходима, нежели отжатая половая тряпка. Они уже расстались с ней, хоть она того и не заметила.

Не получив никакого ответа на свой вопрос, Аджа Экапад небрежно махнул рукой в сторону женщины, каковой жест она восприняла как знак, повелевающий ей удалиться, и уже было собралась исполнить приказ, хоть и кипела внутри от негодования, как внезапно почувствовала ледяную иглу, которая прошила ее грудь в области сердца. Бендигейда ощутила болезненный, но не смертельный укол. Затем холод моментально растекся к животу и стал подниматься вверх, к горлу. Она хотела закричать от ужаса, но оказалось, что тело больше ей не принадлежит: голосовые связки не подчинялись, руки и ноги не двигались, глаза сами собой стали закрываться.

Графиня так и не успела до конца поверить в то, что от нее избавились с подобной ошеломляющей легкостью.


* * *

Она была именно такая, как во сне. Улыбающаяся, радостная, какая-то вся праздничная и яркая. И два меча крест-накрест за спиной, и наряд был практически тот же самый – простой мужской костюм, вполне пригодный для путешествий. А главное, казалось, что знал ее всегда: просто уходил очень надолго, но вот вернулся и понял, что тебя по-прежнему ждут. Так выглядела и она сама, и ее страна.

Когда Траэтаона и Гайамарт привезли трех путников в храм Кахатанны, те задыхались от волнения перед предстоящей встречей. Им по простоте душевной мнилось, что Богиня Истины вывернет их наизнанку, перетряхнет их мозги, откопав из самых потаенных глубин нечто такое, о чем они и сами не подозревают. Даже присутствие двух других бессмертных как-то отошло на второй план. Рогмо, Магнус и взъерошенный Номмо в шапочке с пером, сдвинутой на левое ухо, ожидали появления богини, как ожидают приговора иные заключенные, – с трепетом и неистовой надеждой. Лишь лохматый Тод чувствовал себя совершенно нормально, будто посещение бессмертных богинь было основным занятием в его жизни и оно уже успело порядком ему поднадоесть. Только наличие в храмовом парке огромного количества всякой живности как-то примиряло его с действительностью. Пес обнюхивал всех оторопевших от такой наглости жаб, прячущихся в панцири черепах, шипящих ужей, лаял и вилял хвостом. Наконец он куда-то умчался, но Траэтаона взглядом успокоил полуэльфа, удержав последнего от немедленной поисковой экспедиции.

Внезапно Рогмо почувствовал, как кто-то тронул его за ногу, немного ниже колена, и от неожиданности чуть было не подпрыгнул на месте: он стал слишком нервным после памятной схватки с плотоядным растением-осьминогом, и тихие, вкрадчивые прикосновения ему не нравились. Он опустил глаза к земле. Холеная голубоглазая кошка с короткой кремовой шерстью требовательно глядела на него в ожидании угощения.

– Ничего нет, – развел руками Рогмо.

– Очень жаль, – раздался у него над ухом негромкий, приятный голос.

На мгновение полуэльфу показалось, что это ответила кошка, и он слегка опешил. А когда все понял и догадался посмотреть перед собой, то его друзья уже раскланивались с Ингатейя Сангасойей.

Она вышла им навстречу из своего храма, одетая словно в дорогу, абсолютно не похожая на бессмертное существо, далекое от земных дел. И была именно такой, как во сне.


* * *

Каэтана понимала, что чудес не бывает, во всяком случае таких. И все же не могла оторвать изумленного взгляда от маленького мохнатого человечка в коротких бархатных панталонах и кокетливой шапочке. Круглое лицо, круглые уши и круглые же глаза были удивительно знакомы, а также манера носить жилет и смешно растопыривать маленькие лапки. Она ни на что особенно не надеялась, когда обратилась к стоящему перед ней альву:

– Воршуд?!

– Да, Кахатанна.

– Из старинного и славного рода Воршудов?!

– Именно так, великая.

Каэ прикусила губу. Это был Воршуд, вне всякого сомнения. Только голос, голос у мохнатого человечка был другим – незнакомым и непривычным. Правда, таким же тонким и скрипучим, как у ее милого библиотечного альва.

А Номмо был потрясен тем, что великая богиня знает поименно всех жителей Арнемвенда, даже таких скромных и незаметных, как и он сам. Он весь так и напыжился от гордости и чувства собственной значимости, отчего густой мех на нем встал дыбом и маленький человечек чуть ли не в полтора раза увеличился в объеме за считанные доли секунды. Магнус коротко взглянул на него и рассмеялся.

Каэтана приветливо приняла и мага, и князя несуществующей ныне Энгурры, и старого Гайамарта, который не был в Сонандане со времен первой битвы между Древними и Новыми богами и почему-то ужасно волновался. Богиня Истины тоже вела себя несколько странно, то и дело разглядывая опешившего от такого внимания Номмо. Только Траэтаона чувствовал себя вполне в своей тарелке, а потому отправился на поиски верховного жреца Храма Истины – Нингишзиды, который совмещал свои основные обязанности с должностью самого многострадального человека по эту сторону Онодонги.

– Мы долго искали вас, – улыбнулась Истина. – Надеюсь, путь ваш был не настолько труден, чтобы отвадить от дальнейших странствий и приключений.

– Мы всюду последуем за тобой, – заявил Рогмо с юношеским восторгом. – И будем рады тебе служить.

Говоря это, он ни минуты не сомневался в том, что его товарищи полностью с ним согласны. Так оно, собственно, и было, но Магнус и Номмо предпочитали молчать, шагая по правую руку от богини, которая взялась сама показать им храмовый парк, а затем отвести в приготовленные для них апартаменты. Такая любезность с ее стороны превосходила всякие ожидания троих друзей, но разговор почему-то не клеился. Каждый думал о своем, не решаясь высказать эти мысли вслух.

– Может, – нерешительно спросила Каэ, – у вас есть вопросы ко мне или какие-нибудь пожелания? Если я смогу, то с радостью отвечу вам.

– Я... – робко обратился к ней Номмо, – я хотел бы узнать у вас об одной вещи, если не сочтете это дерзостью.

– Говори, Воршуд.

– Вы мне, видите ли, снились. Вас привел ко мне мой кузен... У меня был кузен, любимый, – пояснил Номмо жалобно. – Мы потерялись много-много сотен лет тому назад. Я вот попал к Гайамарту, а Воршуд – братец мой – неизвестно где сгинул после очередного нашествия трикстеров на Элам. Он был маленький такой, незаметный, очень несмелый и большой путаник. Я знаю, что его нет на свете, но все же хотелось бы хоть могилу, что ли, найти...

Номмо с надеждой смотрел на прекрасную девочку-богиню, понимая, что только она, если захочет, сможет помочь ему в этих безнадежных, по сути, поисках. Каэ подняла свои светлые, удивительные глаза на состарившегося вмиг Гайамарта:

– Как ты думаешь, он?

– Кому быть, как не ему, – ответил бессмертный. Он стоял перед ней, как некогда в Аллефельде, кутаясь без видимой на то причины в коричневый плащ, – невзрачный, худой, пожилой человек. И она с еще большей остротой ощутила боль его недавней потери.

– Ты-то меня простишь? – спросила тихо.

– Никто не виноват, Каэ, дорогая. Только судьба. Но от этого никуда не уйдешь. Лучше отведи Номмо к брату.

Она наклонилась к маленькому альву:

– Пойдем, Воршуд из рода Воршудов, столь славных и прекрасных, что весь Сонандан почитает это имя. Пойдем к твоему брату...

Когда Истина, трое друзей и один уставший, старый бог пришли к священной роще Салмакиды, их ждали там. Гайамарт охнул и остановился, замерли от неожиданности Магнус и Рогмо, притих альв, вцепившись маленькой ручкой в протянутую руку Кахатанны. И только Каэ приветливо улыбалась своим друзьям. Она уже приходила сюда нынче утром, так что не было нужды даже здороваться.

Они стояли в сени деревьев. Первыми встретили гостей изваянные из серого нефрита волки-урахаги, огромные, мощные, бесконечно друг на друга похожие – с той лишь разницей, что у одного глаза были желтые, а у другого зеленые, полыхавшие сумрачным огнем, – близнецы-оборотни Эйя и Габия. Пройдя мимо них, друзья столкнулись лицом к лицу со сверкающей статуей эламского талисенны: она была отлита из чистого серебра – сущая малость по сравнению с тем, как должно было бы воздать Ловалонге за его жизнь и смерть, равно доблестные и честные. Джангарай и Бордонкай были изображены сидящими на берегу прозрачного ручья Салмакиды, который славился на весь Вард своей целебной водой. Оба воина смеялись над какой-то незамысловатой шуткой и казались настолько живыми, что никто бы не удивился, если бы они вдруг встали и двинулись навстречу.

Правда, Рогмо, Магнус и Номмо могли только оценить невероятную естественность рвущихся из камня и металла фигур, но они ничего не говорили им о тех, кто здесь находится. И только Гайамарт как-то подозрительно глубоко вздыхал, и руки у него дрожали, но он спрятал их за спину, так что этого никто, кроме Каэ, не заметил. Но вот по нескольким валунам они перебрались через поющий ручей, и тут Номмо остановился как вкопанный, сорвав с головы шапочку с кокетливым пером.

На противоположном берегу, чуть поодаль от остальных, хоть и не совсем отдельно, стояла крохотная фигурка – красновато-коричневая, совсем как настоящий альв. И был тот альв настоящей копией Номмо: такой же круглоглазый, немного удивленный, с маленькими лапками, в панталонах, жилете и шапочке, сдвинутой на левое ухо, – тоже Воршуд. Тоже из славного и могучего рода Воршудов, столь славного теперь по всему Сонандану, а также далеко за его пределами. Маленький альв, золотое сердечко, храбрый и верный друг. И Номмо заплакал. Громко и навзрыд, потому что ничего уже нельзя изменить, потому что встреча состоялась, но слишком поздно и теперь он никогда не сможет выпросить прощения у своего кузена за то, что считал его трусливым и беспомощным. А с другой стороны – Хозяин Огня был невероятно счастлив, что сон его сбылся, что Воршуд не забыл его даже в своей смерти и позаботился о том, чтобы все получилось как можно лучше.

В густую шерсть не впитывается влага. Она соскальзывает и исчезает бессчетными слезинками, тяжелыми, солеными и жгучими. Это самые глубинные, горькие слезы – и у людей они обычно обжигают кожу. Жемчужинки слез, высвеченные утренним солнцем, искрились на личике Номмо драгоценными капельками. А потом солнечный луч пробежал несколько шагов и ласково коснулся лица Воршуда, замершего напротив своих друзей.

Видимо, под утро выпала обильная роса, настолько обильная, что не успела окончательно испариться. Ее капельки засверкали в уголках глаз статуи, а потом сорвались и покатились вниз. Трепещущий луч отчего-то посчитал их невероятной ценностью, потому что сопроводил до самой земли, наполняя светом и теплом.

Каэ приблизилась к изображению, протянула руку, а затем лизнула влажные пальцы – просто так, машинально.

Странно, что роса этим утром выпала соленая.


* * *

Как обычно случается в подобных ситуациях, сборы, несмотря на все составленные накануне планы, были суматошными и поспешными. Единственное, что решилось сразу и безболезненно, – это сам факт участия троих друзей в предстоящей экспедиции на Иману. Еще одним спутником Каэ должен был стать Барнаба. Правда, какая от него может быть практическая польза, так и оставалось неясным, но он категорически отметал все предложения остаться в Сонандане. Устав спорить, Каэ согласилась. Сказать по правде, она не слишком была огорчена тем, что двигается в путь в такой шумной и пестрой компании. Ей было не впервой и к тому же крайне приятно.

Рогмо, Магнус и Номмо тоже быстро освоились и теперь постоянно забывали о божественном происхождении своей очаровательной приятельницы. Вкусы и взгляды на принципиальные вопросы у них совпали, что вообще показалось чудом; а фехтовала Каэ так, что полуэльф (как некогда Джангарай) пошел бы за ней на край света, исполненный уважения и восхищения. Правда, надо отдать ему должное, восхищало его больше всего то, что мастерство фехтования было отнюдь не главным достоинством Кахатанны. Магнус же был в восторге от ее невероятной способности прозревать истинную природу вещей. Потому что одно дело – носить имя Истины и совсем другое – быть ею. Чародей старался как можно больше времени проводить в обществе Каэ и очень скоро пришел к выводу, что он абсолютно не оригинален в своих стремлениях. Ему оставалось только удивляться, что Ингатейя Сангасойя имела привычку лишь изредка покидать Салмакиду и свой храм, а не сбежала оттуда на веки вечные, устав от огромного количества людей и нелюдей, нуждающихся в ней самой или в ее помощи.

День отъезда стал одним из самых знаменательных в истории Сонандана. Ибо не часто можно увидеть, как верховный жрец Храма Истины – мудрый и грозный Нингишзида стоит перед громадной кучей вещей с пухлым свитком в руках. Головная повязка надета так, как обычно делают матери больших и шумных семейств, когда головная боль докучает им невыносимо, – обмотана вокруг лба в несколько слоев и завязана спереди на кокетливый бантик. То еще зрелище!

Нингишзида понимал всю меру ответственности, возложенной на его плечи, но временами ему казалось, что он этой ответственности не вынесет, так и падет на боевом посту, оставив преемнику весь груз проблем. Дело было в том, что требовалось взять с собой в путь минимум максимально необходимых вещей. От одной этой формулировки (им самим, кстати, и придуманной) несчастного жреца чуть кондрашка не хватила. Как исполнить задуманное – он тем более не представлял.

Каэ, ссылаясь на свой недавний опыт, настаивала на том, чтобы не брать с собой ничего. В такого рода путешествиях, где приключения и опасности встречаются на каждом шагу, вещи имеют скверную привычку теряться, ломаться, портиться или отказывать в самый нужный момент. Лучше ни на что заранее не рассчитывать. Рогмо был с ней полностью согласен, но к нему уже не прислушивались, потому что все вдруг установили, что князь Энгурры согласен с Истиной абсолютно во всем, а значит, этот «глас народа» не в счет. Магнус колебался между аскетичной строгостью, которая значительно облегчала путь и давала возможность развить высокую скорость, и необходимостью подготовиться ко всяким неожиданностям, ибо странствие все же предстояло неблизкое: шутка ли – другой континент! Номмо был непримиримым врагом аскезы и скромности, чем не сильно отличался от своего доброй памяти кузена.

Поскольку список составляла все же сама Каэтана, то первым пунктом в нем значился Барнаба. Верховный жрец оскорбился на несерьезность отношения своей богини к предстоящему странствию и взялся за дело засучив рукава. Как результат, через шесть или семь часов этого титанического труда он заработал дикую мигрень и стойкое отвращение к любым путешествиям. На сборы к ним у него должна была вот-вот начаться аллергия.

Каэ относилась ко всему проще. Накануне она успела тепло распрощаться со всеми бессмертными, которые по одному или небольшими компаниями являлись к Храму Истины, вызывая бурю восторга у паломников. Первыми прибыли Новые боги – Джоу Лахатал, А-Лахатал и Баал-Хаддад. Все они заметно нервничали, будто выступать в поход предстояло им. Однако правильно кто-то заметил, что при расставании три четверти скорби берет себе остающийся, а уходящий – лишь четверть. Аврага Дзагасан, на котором прибыли бессмертные (как Каэ подозревала, из чисто мальчишеского хвастовства), счел возможным проститься с ней тепло и по-дружески, прошипев несколько самых добрых, пожеланий. Это было событием, потому что ни для кого не являлось секретом, что Ингатейя Сангасойя почитает детей Ажи-Дахака и почитаема ими с давних пор. Немного походив по парку, Джоу Лахатал засобирался домой. Он был крайне озабочен происходящим: ведь Веретрагна и Вахаган до сих пор не вернулись с Джемара и на отчаянный зов братьев не откликались. Новые боги хотели надеяться на лучшее, но выходило это у них совсем неубедительно. Уходя, Каэ оставляла им шаткий и хрупкий мир, и богам было тяжело привыкнуть к этой мысли. Правда, договорились, что, как только путники достигнут Иманы, разберутся в обстановке и начнут действовать, она постарается связаться с ними.

Следующими прибыли Арескои и га-Мавет с подарками и прощальными напутствиями. Победитель Гандарвы хотел было отдать Каэ на прощание свой невероятный шлем, но эта затея с успехом провалилась, потому что голова богини по самые плечи утонула в черепе дракона. Она хохотала так, что оба брата тоже не выдержали и искренне последовали ее примеру.

В этом приподнятом настроении они посетили рощу Салмакиды, а часом позже познакомились с новыми спутниками Каэтаны – Магнусом, Рогмо и Номмо. Альв произвел на бессмертных неизгладимое впечатление своим сходством с Воршудом, смерть которого га-Мавет перенес тяжелее всего. Поэтому Хозяин Лесного Огня был смущен и даже потрясен теплой встречей, которую устроили ему грозные и свирепые в его представлении боги. Наверное, Номмо был одним из первых живых существ, которым приятно было ощущать пристальное внимание Смерти к их скромной персоне.

Каэтана заметила, что га-Мавет уже успел привыкнуть к своему увечью и одной рукой довольно ловко производил все манипуляции. Поймав ее взгляд, он широко улыбнулся и сказал:

– Мечом я уже вполне владею.

Но в его желтых вертикальных зрачках стыла тоска. Оба брата еще не успели уйти, когда Тиермес и Траэтаона появились в храмовом парке и двинулись им навстречу.

– И вы тут! – весело заметил Вечный Воин. – Я так и думал. Прощаетесь?

– Да, – немного грустно ответил Арескои. – Тебе не тревожно?

– Я утешаю себя тем, что мы можем хотя бы время от времени навещать их в течение всего странствия. Если же случится какая-нибудь скверная история, то Каэ обязательно позовет нас. Так мы условились.

– Уже легче, – сказал га-Мавет, – но отчего-то мне кажется, что все так просто не обойдется.

– А просто ничего и никогда не бывает, – вставил прекрасный и сияющий Жнец, – даже если кажется, что никаких сложностей нет.

– Не пугайте меня раньше времени, – возмутилась Каэ. – Если теперь это называется «пожелать счастливого пути», то как же накликают беду? Справимся как-нибудь. Главное, присматривайте за Вардом – ведь такое количество проблем. По сравнению с ними путешествие на Иману – сущий отдых.

– Если бы так, я был бы только рад.

– Жнец, – обратилась Каэ к великолепному Тиермесу, – у меня к тебе сразу много просьб. И ко всем присутствующим тоже. Главная... – Она немного замялась, но Траэтаона пришел ей на помощь, лихо подмигнув остальным:

– Самая главная проблема на сегодняшний день – это стабильность империи Зу-Л-Карнайна, которая занимает слишком большую территорию, чтобы мы могли забыть о ней. А также процветание нынешнего императора и его приближенных, которые способствуют процветанию самой империи. Можешь не просить – я всегда был прекрасным политиком и военачальником. Пригляжу за твоим, тьфу ты, прошу прощения, нашим императором.

Каэтана тепло посмотрела на своего неугомонного родича. Она была ему бесконечно признательна и за заботу, и за ту радость, которую он в последнее время распространял вокруг себя.

– А мне что делать прикажешь? – шутливо осведомился Тиермес.

– Не представляю того безумца, который возьмется приказывать самому Тиермесу! – сказала Каэ торжественным шепотом. Потом продолжила уже серьезно:

– На Джемаре новая «радость», ты уже знаешь?

– Краем уха. Что-то о хорхутах.

– Вот именно. Их скрестили с людьми. А Веретрагна и Вахаган поехали на охоту и не вернулись. Не ждите очень долго, пока Джоу попросит вас о помощи. Вы же знаете, когда это произойдет.

– Когда реки потекут вспять, – моментально отреагировал га-Мавет. – Не волнуйся.

– И еще не забывайте поглядывать на урмай-гохона Самаэля...

– Хорошо.

– Ну что, – она улыбнулась во весь рот, – кому еще голову не заморочила на прощание? Знаете, я себя чувствую старой, склеротичной тетушкой, которая, покидая большое семейство своих родственников, никак не может вспомнить, упаковала ли она зонтик и калоши и передала ли привет троюродной сестре племянника, будто та без этого привета тут же скончается...

– Приятные ощущения, – рассмеялся Арескои. – Говорю вполне серьезно. Я и сам почти то же самое чувствую, хоть и не смог бы так образно выразиться.

– И это самое прекрасное! – торжественно отметил Траэтаона. – Когда вы выступаете?

– Завтра на рассвете, – ответила Каэ, нервно пожимая плечами. – Кто мне объяснит, почему необходимо обязательно не выспаться перед дальней дорогой? Почему на рассвете? Чем девять часов утра не устраивают странников?

– Ты все равно этого не поймешь, – отечески улыбнулся Тиермес, – лучше следуй традиции, не рассуждая.

– Тогда завтра на рассвете выходим к Охе, затем садимся на корабль и спускаемся вниз по течению. Потом нам предстоит сомнительная радость плавания через море Надор до самого Хадрамаута. Там по суше до Эш-Шелифа, и уже оттуда через Коралловое море выйдем в океан.

– Географию ты выучила, – похвалил га-Мавет. – Я тобой просто горжусь.

– Не смейся, мне ведь не до смеха, – пожаловалась Каэтана. – Я плохо представляю себе, как мы увезем всю ту кучу вещей, которую сейчас пакует наш верховный жрец.

– Самое идеальное решение, – откликнулся Арескои, – это аккуратно упаковать их и оставить на месте.

Каэтана пристально посмотрела на рыжего бога. Что это? Неужели у грозного и величественного воина вдруг прорезалось чувство юмора? Или он скрывал его до недавнего времени? Пока она размышляла над этим немаловажным вопросом, к компании бессмертных ковыляющей, утиной походкой приблизился Барнаба. Толстяк был наряжен в еще более неописумые одежды, такие яркие, что в глазах рябило, и казался страшно довольным. Это довольство собой физически ощущалось уже на расстоянии нескольких десятков метров. Когда же он подошел поближе, всем стало трудно дышать.

– Я умен! – грозно возвестил Барнаба некую аксиому, неопровержимость которой пока что была видна только ему одному. – Я настолько умен, что иногда ужасаюсь этому. Я где-то гениален... мне кажется.

– Ничего, ничего, – успокоил его невозмутимый Тиермес, – это распространенное заболевание. То и дело кому-то кажется, что он гениален, но от этого быстро излечиваются, не бойся.

– Издеваешься, – скорбно констатировал Барнаба, изобразив на своем лице благородное негодование. Эффект был еще тот: на его физиономии, с которой нос, словно оползень, намеревался скатиться куда-то в область рта, благородное негодование выглядело всего лишь комично. – А я, между прочим, кое-что придумал. И это кое-что стоило мне бессонной ночи. Скажу больше – бессонных ночей и смятенных дней, мятых простынь и отсутствия аппетита...

– Если так, – сказал га-Мавет, – тогда дело действительно серьезное.

– Более чем! – Толстяк назидательно поднял кверху сразу два указательных пальчика на правой руке: любимый жест. – Я знаю, как сделать, чтобы наша дорогая Каэ все же потратила на странствие меньше времени.

– Как? – рявкнули все дружным хором. Проблема времени была самой серьезной. Его катастрофически не хватало с тех самых пор, когда стало ясно, что на Каэ абсолютно не действуют никакие заклинания или попытки Барнабы вернуть ее в ту же самую секунду, в которую она начинала свое странствие. Истина абсолютно не желала проживать куски своей жизни с огромной скоростью.

– Это оказалось очень просто и, с другой стороны, очень сложно. Но чего не сделаешь ради общего дела?

– Конкретно, Барнаба, конкретно, – попросил га-Мавет таким голосом, что разноцветное чудо тут же сдалось.

– До сих пор я пытался воздействовать только на Каэтану, и ничего не выходило. Но я пытался, снова и снова. А вчера меня осенило: пусть не поддается она, но весь мир-то остался прежним! Я замедлю течение времени во всем мире – он даже этого не заметит. И мы успеем очень быстро обернуться, не знаю точно за сколько, но уж не за полгода.

– Неплохо, неплохо, – улыбнулся Тиермес. – Я рад, что найдено хоть какое-то решение. – Потом он обернулся к Каэ:

– Но ты-то, голубушка, какова? Можешь гордиться, что на одной чаше весов ты, а на другой весь Арнемвенд и ты перевесила.

– Какой Арнемвенд? – возмутился Барнаба. – Если бы речь шла об Арнемвенде, я бы так и сказал, но это практически очень сложно и чревато катаклизмами, которые я сейчас и предвидеть не могу. Нет, мне гораздо проще затормозить во времени большой кусок Вселенной, так сказать наше измерение.

Каэ подняла на смеющихся друзей печальные глаза:

– Честное слово, я не виновата.


* * *

Тод проснулся раньше всех и отправился будить Каэтану. Каким-то образом этот пес сам записал себя в ее собаки, не спросясь ни Рогмо, ни свою новую хозяйку. Этот факт был обнаружен еще за ужином, в день приезда троих путников в Салмакиду, и опротестованию не подлежал. Тод исправно и четко выполнял все просьбы богини, причем проявил такие чудеса сообразительности и ловкости, что у полуэльфа только рот безмолвно открывался и закрывался. Когда пес решил, что убедил Каэ в том, что он ей жизненно необходим, он спокойно улегся рядом с ней, вывалив длиннющий розовый язык и преданно заглядывая ей в глаза время от времени.

Теперь же, уразумев своим собачьим умом, что именно сегодня вся компания двигается в путь, он не позволил никому проспать это событие.

Каэ проснулась оттого, что жесткий, похожий на терку язык принялся ожесточенно вылизывать ее руку, свесившуюся с края постели. Она моментально подскочила, потрепала пса и крохотным смерчиком, вполне даже симпатичным и не слишком разрушительным, помчалась к своему любимому бассейну с морской водой. Она обрушилась в свежую, крепко пахнущую солью и йодом зеленую воду и поплыла среди водорослей и мечущихся рыбок. Потом вынырнула где-то на середине и несколько минут блаженно лежала на спине, расставив руки и уткнувшись лицом в теплое и доброе небо. Однако она хорошо помнила, что сегодня эта прекрасная процедура должна быть сокращена до минимума, и поплыла к краю бассейна. Тод стоял на сухом и безопасном месте и отчаянно лаял, призывая хозяйку поскорее вылезать из мокрой неуютной воды. Пес был лохматый, ему было жарко на солнце, но купаться он не любил и делал это крайне неохотно, когда нужда заставляла.

Нингишзида уже торопился навстречу своей богине по зеленой траве, расцвеченной яркими пятнами цветов. Он был грустен и взволнован: через час с небольшим его повелительница должна была снова покинуть свою страну, и он плохо представлял себе, как будет жить без нее. Единственное, что немного утешало его, – это обещание Барнабы на сей раз расстараться для общего дела.

– Доброе утро, Каэ, дорогая.

– Доброе, мой добрый гений. Как у нас дела?

– Все в сборе. Отряд сангасоев стоит у храма, Жнец и Воин уже там и вовсю командуют, так что наш могущественный правитель не может найти себе достойного применения. Князь Энгурры, маг и Хозяин Огня тоже собрались. Только вот достойного Барнабу все еще будят. Но впереди час, – не без сомнения протянул Нингишзида, – может, успеют.

– Если не успеют за полчаса, я сама им помогу.

– Это было бы прекрасно, – расцвел моментально жрец.

– Тогда подожди пару минут, я мигом. – И Каэ помчалась в свои покои, чтобы переодеться в сухое и собраться в путь. К тому же ей предстояло еще одно, крайне важное дело: проститься с собственным храмом и любимыми друзьями.

Нечестно было бы дознаваться, о чем она говорила с ними в священной роще Салмакиды, что обещала, о чем просила. Известно только, что минут через двадцать она покинула рощу и отправилась в храм Ингатейя Сангасойи – сердце Запретных Земель.

Ей нужно было убедить это странное существо, жившее собственной жизнью, чтобы он подождал ее, заменил ее; чтобы люди, толпой идущие в Сонандан за утешением и надеждой, не остались без них именно тогда, когда это более всего им необходимо. Со стороны это выглядело довольно странно: юная женщина, наряженная в мужской костюм, с двумя великолепными мечами, висевшими за спиной, в шипастых наручах и высоких сапогах на шнуровке, энергично жестикулировала, обращаясь прямо к дверям изумительного строения под зеленой чешуйчатой крышей, сложенной из нефритовых пластин. Двери задумчиво скрипели и болтались взад и вперед, словно отвечая. Кстати, не одно поколение послушников усердно смазывало петли этих странных дверей маслами самых лучших сортов, и все равно они продолжали издавать звуки, более всего похожие на человеческие голоса. К этому давно привыкли, и ко мнению дверей некоторые жрецы прислушивались весьма и весьма серьезно. А маслом их смазывали только для того, чтобы сделать приятное.

– Я вернусь. Постараюсь скоро. На тебя вся моя надежда – принимай паломников, не лишай их света Истины. А я привезу тебе что-нибудь особенное. Я буду скучать.

– И-я-я-я, и-я-я-я, – скрипнули отчаянно двери.

– Ты выполнишь мою просьбу?

– Да-а, – бухнул дверной замок.

– Спасибо. И прощай, мне нужно идти.

– И-и-ди, – взвизгнули петли, – про-ща-ай.

Каэ взмахнула рукой и сбежала вниз по ступенькам террасы, где юный сангасой, в белых одеждах полка Траэтаоны, держал под уздцы ее коня. Богиня взлетела в седло, не касаясь стремян, – еще одно ее качество, за которое она снискала уважение среди нынешнего поколения воинов Сонандана. Погладила Ворона между ушами и слегка стиснула его бока коленями. Умница конь покосился на нее фиолетовым глазом, фыркнул и так мягко тронулся с места, что если бы не изменяющийся пейзаж по сторонам, то можно было бы думать, что он по-прежнему стоит.

Ингатейя Сангасойя стрелой промчалась по тенистым аллеям храмового парка, миновала летнюю резиденцию правителя и резко остановила коня у дороги, ведущей к самой Салмакиде. Там ее уже ждали все: и отъезжающие вместе с ней, и провожающие. Среди последних отдельной группой стояли бессмертные боги: не то чтобы они сторонились людей из гордыни и чувства собственного превосходства (это уже прошло, как детская болезнь), но берегли нервы смертных для более серьезных испытаний. В конечном итоге мало найдется тех, кому было бы приятно стоять рука об руку сразу с двумя Богами Смерти.

В доме Истины не принято сотрясать воздух пустыми словами – сердце чувствует гораздо лучше. И потому те, кто провожал Каэ и ее спутников, не стали ничего говорить. Они просто стояли у начала дороги, сложенной из розового гранита, которая убегала вдаль, к столице Сонандана, а потом и дальше – к самому берегу Охи, Огненной реки.

Каэ соскочила с коня и в последний раз обняла своих милых и дорогих друзей: Тхагаледжу, который выглядел немного смущенным и растерянным, когда вкладывал ей в руку маленькую шкатулку, сопроводив ее отдельной просьбой – открыть уже на корабле; Нингишзиду, который поцеловал ее в лоб и благословил с перепугу, а уже потом задумался о субординации; старших жрецов, которые только и успели, что убедиться в самом факте ее существования, как она снова покидает их; последними... Они не стали ее провожать, чтобы не длить ощущение разлуки, и так и остались стоять немного в стороне от толпы, изредка поднимая вверх руку и махая на прощание. И Каэ с неожиданной тоской и весельем подумала о том, как странно складывается жизнь и сколь прихотлива ее судьба. Ведь нынешний ее поход мало чем напоминал тот, который она предприняла так недавно. Она вспомнила, как выезжала из разгромленного слугами га-Мавета замка Элам, не имея ни спутника, ни имени, ни надежды. Вспомнила, как спасалась в ночном лесу от Дикой Охоты неистового Арескои. Интересно, что бы ответила она тому, кто предсказал ей тогда, что все те же Арескои и га-Мавет будут провожать ее в дальнюю дорогу, желая удачи и моргая неестественно блестящими глазами?..

К действительности Каэтану вернул вопль Барнабы:

– Каэ! Мы все торопимся, но это и не гонки с преследованием. Задержись!

– Извини, – пробормотала она, осаживая коня и примеряя его поступь к остальным. – А как там Тод?

– Единственный, кому ничего не сделается, – воскликнул Рогмо, довольный тем, что богиня наконец вынырнула в реальность из глубины собственных мыслей.

Лохматая громадина и впрямь трусила возле коня, не подавая признаков усталости. Напротив, казалось, только теперь Тод получает от жизни хоть какое-то удовольствие.

– Ну и хорошо, – откликнулась Каэ.

Через несколько часов быстрой езды они миновали Салмакиду, проехали крепость и выбрались на берег Охи. Там их уже ждала огромная галера, на которой сотня сангасоев имела все шансы потеряться вместе со своими конями и грузом.

После долгих и горячих споров Тхагаледжа, Нингишзида и все бессмертные хором убедили Каэтану, что до соседнего континента ее просто обязан сопровождать отряд из отборных воинов. Собственно, не так уж она сопротивлялась, понимая, что во время долгого пути ее могут ждать любые неожиданности. К тому же нападение тагар в ущелье Джералана и страшная смерть Ловалонги были еще свежи в ее памяти, и она не чувствовала себя вправе рисковать кем-нибудь еще. А сотня сангасоев полка Траэтаоны была такой силой, что она поневоле чувствовала себя не меньше чем завоевательницей мира.

В этот раз она странствовала под именем Каэтаны принцессы Коттравей – повелительницы действительно существующей северной провинции Сонандана. Это была крайне далекая и таинственная для прочих жителей Варда земля, что, с одной стороны, позволяло не сильно лгать, а с другой – всегда давало свободу для маневра. Титулом принцессы автоматически объяснялись и величина ее свиты, и неограниченные возможности.

Командиром отряда сангасоев Тхагаледжа назначил одного из самых незаурядных воинов Сонандана – Куланна, который в свои тридцать лет уже считался живой легендой и был лично отмечен драконом Сурхаком за храбрость, силу и мастерство. Человек, имевший возможность говорить с драконом, уже является редкостью, а человек, понравившийся дракону, вызывает трепет восторга. Куланн отличался невероятной скромностью – и это нравилось Каэтане сильнее всего.

На малом военном совете было решено, что до Хадрамаута богиня вполне может добираться и на галере, построенной в Сонандане, но через океан можно пускаться в странствие только на корабле хаанухов, которые были самыми лучшими мореходами на весь Арнемвенд.

В полдень Каэ, Барнаба, Рогмо, Магнус и Номмо, а также Тод во главе конных воинов наконец вступили на палубу галеры, носящей имя «Крылья Сурхака», и были тепло встречены ее капитаном и командой.

Капитан Лоой, отобранный лично Нингишзидой из восемнадцати кандидатов на выполнение этого почетного и опасного задания, когда-то почти не верил в свою удачу. Юношей, как и многие другие теперешние его соотечественники, он покинул свою родину – Курму и прибыл в Запретные Земли, преодолев такое количество препятствий и опасностей, что о них не было смысла рассказывать – все равно никто не поверил бы. И как сотни других паломников, его ждало жестокое разочарование: Храм Истины был закрыт, ответов на незаданные вопросы не предвиделось, и жизнь сразу потускнела и съежилась, как сгоревший обрывок бумаги.

Но смелого и умного юношу было трудно выбить из колеи. Погрустив немного о своей несбывшейся мечте, он очень скоро пришел в себя и понял, что Сонандан все равно является самой прекрасной страной в мире. Здесь не было никаких войн, интриг и заговоров; жители пребывали в таком достатке, о котором граждане иных стран и мечтать не смели, а главное – каждому находилось тут дело по душе. И хоть Ингатейя Сангасойя была далеко, сама земля Сонандана, казалось, была напитана духом Истины. Не прошло и года, как Лоой уже плавал по Охе и выходил в море Надор под командованием самого известного моряка страны – Гатты Рваное Ухо.

Беглый каторжник из Хадрамаута – Гатта Рваное Ухо полюбил землю Истины последней, самой страстной и пылкой любовью в своей жизни. Он обучал новичков с таким рвением, что немногие выдерживали его науку, предпочитая сбежать к менее знающему, но более спокойному капитану. Однако Лоою темперамент командира пришелся по душе, а его талант моряка восхитил юношу. Он стал самым лучшим, самым способным и самым любимым учеником капитана. А когда Гатта прозаически скончался от старости, благословляя землю, которой отдал остаток своей жизни и души, и Огненную реку, в воды которой должны были опустить его тело, Лоой сделался его преемником.

Первые двадцать лет он ходил в плавание в разные страны, заходил в порты Хадрамаута, Фарры, Таора, поднимался вверх по Великому Деру в прекраснейший порт Варда – Аккарон, столицу Аллаэллы. Бывал он и на Имане, и на Алане. Был одним из тех считанных безумцев, которые высаживались на скалистом берегу Джемара – континента ужасов.

И нигде корабли Сонандана не ходили под собственными флагами, предпочитая оставаться неузнанными. Требовались огромные дипломатические способности, чтобы не выдать принадлежность своего судна, и капитан Лоой с честью справлялся с этой нелегкой задачей. Иногда ему бывало горько и смешно, когда он встречал в далеких портах людей, разными путями пробирающихся в Запретные Земли. Ведь он и сам был некогда одним из таких. Если бы они знали, как близка желанная цель, как просто – сесть на корабль «Сын Йа Тайбрайя» и поплыть, куда он повезет. Но Лоой понимал, что за открытие Истины нужно платить не золотыми монетами за провоз и кухню, а чем-то гораздо более серьезным. И как бы ни были подчас симпатичны ему ищущие Истину, он хранил тайну. Зато как прекрасно было иногда встречаться с кем-нибудь из таких случайных знакомых в Салмакиде или ее окрестностях.

Когда слух о возвращении Ингатейя Сангасойи прокатился по всей территории Сонандана, со всех сторон громадного государства хлынули те, кто никогда не видел свою богиню. Толпы паломников целыми семьями снимались с насиженных мест, чтобы хоть недолго побыть в возрожденном храме. Зачастую оказывалось, что Истина говорила с ищущим совсем не о том, о чем он хотел услышать двадцать, тридцать или пятьдесят лет тому назад. Но именно это и оказывалось для него самым необходимым. Видел Лоой, как прибывали дети и внуки тех, кто так и не успел дождаться возвращения богини. И однажды он тоже пошел в храм с вопросом, который так и не смог задать капитан Гатта Рваное Ухо.

– Возвращайся и жди. Истина однажды сама придет к тебе и заскользит по водам твоей любимой реки. Вместе вы ответите на многие вопросы, и Гатта не будет забыт. – Вот какой странный ответ получил Лоой, не успел он переступить порог зала Истины.

Приученный еще самим Гаттой к четкой дисциплине, он не осмелился повторить свой опыт. И около года прожил в состоянии удивленного ожидания, переходя от веры к неверию и обратно. И вот предсказание сбылось самым неожиданным образом. Он понял это еще тогда, когда верховный жрец вызвал к себе восемнадцать лучших мореплавателей Сонандана и, взяв с них клятву во что бы то ни стало сохранить доверенную тайну, объявил, что Ингатейя Сангасойя должна отбыть на Иману в самые кратчайшие сроки.

Капитаны вместе составили маршрут, вместе приняли решение заменить в Хадрамауте судно Сонандана на корабль хаанухов и вместе же, сообща, порекомендовали Нингишзиде капитана Лооя как самого достойного из них. До сих пор он и не подозревал о том, что его репутация так безупречна.

Верховный жрец предпринял краткое расследование, предварительно извинившись и объяснив это тем, что не может так просто отпустить Кахатанну, не выяснив всех подробностей. А еще через три дня капитану Лоою был вручен запечатанный пакет, в котором находилось приглашение во дворец правителя на малый вечерний прием – читай, приватную беседу. И на этом приеме самим Тхагаледжей было объявлено взволнованному моряку, что ему выпала высокая честь и тяжелейший труд – доставить Кахатанну на другой континент. Лоой долго не мог поверить своим ушам, даже когда оснащали галеру, грузили в трюмы запасы свежей воды и провизии, устраивали каюты для богини и ее спутников.

И вот она здесь. Удивительные люди – сангасои: немного другие, чем во всем остальном мире. Великая богиня вступила на борт галеры, а матросы не суетятся вокруг нее, не толпятся, не падают ниц. Они быстро, слаженно и четко выполняют привычную работу. Ну, может, только глаза их светятся как-то иначе, но кто об этом может знать, кроме самой Кахатанны.

Каэ ступила на палубу и сразу почувствовала себя очутившейся в каком-то ином мире, живущем по собственным законам. Она услышала прекрасные звуки: шелест волн, которые терлись спинами о борта галеры, урча и ворча. По высокому небу плыли белые, ослепительно сверкающие облака. Протянулся на горизонте хребет Онодонги, и она разглядела, как великан Демавенд исчезает в невероятной голубизне, стремясь туда, где заканчивается небо.

Внезапно матрос, сидящий в «вороньем гнезде», заорал не своим голосом:

– Смотрите! Смотрите все!

Каэтана моментально перевела взгляд в ту сторону, куда он указывал. К галере стремительно приближались три великолепные огромные птицы, они все росли и росли, пока наконец не стало очевидно, что в мире нет и не может быть птиц такого размера. А потом они подлетели поближе, заслонив собой и солнце и облака. Ветер, поднятый взмахами гигантских крыльев, закачал галеру, и волны заколотились о ее крутые борта.

Трое сыновей Ажи-Дахака, три великих дракона – Аджахак, Сурхак и Адагу – кружили над Огненной рекой.

А потом над водой понеслись чарующие звуки, словно сотни и сотни труб, флейт и свирелей исполняли божественную мелодию. Да так оно, собственно, и было, ибо Каэ сразу признала песню, которую играл ей некогда Эко Экхенд. Не в этой, а в той, далекой, почти нереальной жизни, когда не было еще ни горя, ни страданий, а только обновленный, сверкающий мир, переполненный любовью.

Драконы кружили над галерой на большой высоте, чтобы ураганные порывы ветра от взмахов их исполинских крыльев не повредили судно. Они сверкали на солнце, как груды драгоценных камней, и были такими прекрасными, что дух захватывало. Матросы и воины, Рогмо, Магнус, Номмо и даже Барнаба затаив дыхание слушали и смотрели на это диво.

– Они прощаются? – спросил Лоой у богини.

– Они поют.


* * *

Вода в придонном слое была мутной, тяжелой и темной от поднятого волнением песка и ила. Красно-коричневые и матово-голубые подводные растения колыхались из стороны в сторону. Песчаное дно тяжело колебалось – так обычно происходило при извержении подводных вулканов или сотрясении этой части коры планеты. Тремя последними толчками был разрушен древний, затонувший еще несколько тысяч лет назад город: его здания обрушились, образовав груду бесформенных камней. Даже фундаменты не устояли. По скальным массивам пошли новые трещины и расколы.

Испуганные жители подводного царства стремились убраться подальше от этих мест, не понимая, что, собственно, здесь происходит.

Океан рычал, пенился, бунтовал и волновался, словно хотел извергнуть из своих глубин нечто, избавившись от него раз и навсегда. И это выглядело страшно.

Черная пропасть в громадном горном массиве, бездонная впадина, которую за версту обходили самые отчаянные, самые смелые подданные А-Лахатала, бурлила и кипела. Где-то там, в невероятной ее глубине, ворочалось огромное нечто, просыпаясь от многовекового сна, и это пробуждение грозило опасностью всему живущему в безбрежном лазурном царстве. Стремительные стайки ярких рыбешек, отчаянно работая плавниками, торопились прочь от излюбленных некогда мест; царственные черно-белые скаты, взмахивая крыльями, проплывали над коралловыми лесами, спасаясь бегством от неведомого ужаса. Наяды и тритоны, обуреваемые любопытством и одновременно снедаемые страхом, то и дело возвращались в эти места, но близко ко впадине не подплывали, предпочитая издали наблюдать за развитием событий. И только прожорливые акулы, казалось, не обращали внимания на окружающую суматоху. Обрадованные тем, что охваченные паникой морские жители стали менее внимательными, они нападали, по своему обыкновению, неожиданно на зазевавшуюся жертву, разрывая ее на части.

Морские звезды, крабы и раки-отшельники давно покинули это пространство; только неподвижные, прикованные к месту анемоны отчаянно извивались, жалобно протягивая щупальца ко всем проплывающим мимо и в немой тоске взывали о помощи. Ибо бессловесность твари еще не является свидетельством ее неразумности, и они прекрасно понимали, что доживают последние дни. Даже моллюски – парусники и беззубки – торопливо уносили свои раковины прочь. На суше сказали бы, что надвигается гроза.

А-Лахатал был одним из немногих, кто знал, что грядет, но, как и все, был лишен возможности предпринять защитные меры. Он не представлял, что может защитить его самого и его подданных от того, кто пробуждался сейчас на дне впадины, названной каким-то мрачным шутником Улыбкой Смерти. Именно поэтому Морской бог то рвался спасаться бегством, то решал остаться, чтобы встретить врага лицом к лицу. И то и другое было равно бессмысленно.

Дворец Повелителя Водной Стихии находился достаточно далеко от места основных событий, но после Пробуждения весь необъятный океан оказался бы слишком мал, чтобы спасти от того, кто грядет. Конечно, А-Лахатал мог бы скрыться на суше, но это было бы предательством по отношению к тем, кто такой возможности не имел. Что-то подсказывало морскому богу, что Пробуждение грозит смертью и кошмаром гораздо более страшным, чем мог вообразить себе тот, кто создавал Пробуждающегося.

А-Лахаталу нужна была помощь и поддержка, но он не хотел никого отягощать своими проблемами, понимая, что рано или поздно будет вынужден встретиться со своим врагом лицом к лицу.

Когда Древний Бог Водной Стихии – неистовый и могучий Йабарданай – создавал свое царство, населяя его причудливыми тварями, прекрасными растениями и животными, возводя на дне дворцы и города, он не представлял себе, что наступит день, когда все это перейдет под власть другого. Он не предусмотрел, что иные из его созданий, однажды выйдя из повиновения, могут быть опасными, грозными и враждебными всему живому. Тем более он не задумывался над этим вопросом, создавая Великий Ужас Морей – змея Йа Тайбрайя.

Это было невероятное существо, знаменитое на весь Арнемвенд своим могуществом и диковинностью. Покрытый чешуей небесно-голубого цвета, с перепончатыми крыловидными выростами над ушами, ярко-синим гребнем вдоль хребта и могучим хвостом, он был абсолютно непобедим в своей родной стихии. Люди боялись и почитали его, воздвигали ему храмы и святилища, в которых приносили ему жертвы свежей рыбой и яркими раковинами, прося поддержки и защиты. Его изображения украшали флаги и корабли почти всех мореплавателей, к какой бы нации или народности они ни принадлежали.

Йа Тайбрайя долгое время считался заступником моряков, защитником от злокозненных божеств морей и океанов; именно к нему взывали о помощи во время шторма, при столкновении с пиратами, при кораблекрушениях и прочих напастях, которые подстерегают человека на безбрежной лазурной равнине. И все то время, пока Йабарданай оставался Владыкой Водной Стихии, морской змей был доброжелательно настроен и к людям, и к морским обитателям, никого особенно не беспокоя и никому не грозя. Питался этот монстр китами и громадными акулами, левиафанами и водяными змеями; но так как жизнь на любой планете построена на бесконечной цепи убийств – и это-то как раз и является нормой, – то убийцей в истинном смысле Йа Тайбрайя никогда не являлся.

Однако после битвы между Древними и Новыми богами, разыгравшейся на Шангайской равнине, и последовавшим за ней исчезновением Йабарданая, подводное царство вышло из-под контроля. А-Лахаталу стоило многих трудов и усилий восстановить в нем порядок и покой, твердой рукой управляя непокорной стихией. Но об открытом столкновении с самим Йа Тайбрайя он боялся даже думать. Обезумевший монстр долгое время преследовал и А-Лахатала, и его слуг, нанося подводному войску своего врага страшный урон. Только объединенными усилиями Новых богов его удалось загнать в бездонную пропасть – Улыбку Смерти – и там усыпить на несколько тысячелетий. А-Лахатал с неподдельным страхом ожидал, когда Ужас Моря снова проснется и решит вернуться назад.

Наступил день, когда на дне Улыбки Смерти стал вскипать гигантский водоворот...


* * *

Галера находилась в пути вот уже шесть часов. За это время сангасои успели с комфортом расположиться в своих каютах на нижней палубе, устроить коней в трюме и пообедать. Тод облазил всю галеру, то одобрительно ворча, то выказывая недовольство, а Каэ и четверо ее друзей сидели в каюте над географическими картами. Ингатейя Сангасойе была предоставлена царская – в обоих смыслах – каюта. На самом деле именно в этом помещении располагался Тхагаледжа, если ему приходило в голову совершить путешествие по Охе. Дальше моря Надор нынешний правитель Сонандана не выезжал.

Каэтана была невеселая и уставшая. Это удивило и насторожило Магнуса и Рогмо, которые еще полдня назад видели богиню веселой, свежей и бодрой.

– Что с вами, Каэ? – наконец решился спросить чародей.

– А что?.. – Она как-то безнадежно махнула рукой, но потом решила, что будет невежливо отмахнуться от человека, который проявил к тебе участие, и все-таки ответила:

– Преотвратное настроение.

– Чем оно вызвано? – Рогмо спрашивал не из любопытства и не из вежливости, это она определила сразу.

– Так заметно? Прошу прощения... Сама не знаю. Наверное, дело в том, что с водоемами и реками мне на Варде никогда не везло. Когда я переплывала Дер, чтобы добраться до Аккарона, нам встретился левиафан. Потом в подземном озере меня чуть не сожрали безглазые рыбы и какая-то тварь, которая устроила там свою столовую. На Даргине я познакомилась со статуей Йабарданая, одержимой идеей уничтожать всех и вся. В ал-Ахкафе я опять же повидалась со Стражем Озера, и то, что он съел не меня, а другого человека, было совсем не моей заслугой. И не его тоже. Ну а если болото можно с натяжкой отнести к водоемам (все-таки воды там было многовато, на мой взгляд), то воспоминания о сарвохе будут достойным завершением этого списочка.

Она встала и прошлась из угла в угол просторной каюты.

– Я очень люблю воду и совсем ее не боюсь. Но не успела я вступить на борт галеры, на меня будто гири повесили. Трудно дышать, трудно говорить. Мысли разбегаются.

– Это дурные воспоминания, – авторитетным тоном заявил Барнаба. – А также тяжесть разлуки, естественная растерянность и резкая перемена климата. Все вполне объяснимо. Ложись-ка ты спать, и мы оставим тебя в покое на сегодня. Ты ведь встала ни свет ни заря. А завтра, вот увидишь, все будет гораздо лучше.

– Может, ты и прав, – вяло согласилась Каэ. Она пожелала спутникам спокойного сна и повалилась на кровать, как только они вышли за двери. Тод заявился через несколько минут и лег вдоль порога, перегородив вход своим огромным телом.

Однако если Барнаба и Номмо отправились спать в приподнятом настроении, болтая по дороге о всякой всячине, то Магнус выглядел немного встревоженным. От Рогмо не укрылась легкая тень, скользнувшая в его глазах, и он обратился к магу:

– Тебя что-то тревожит?

– Да, – ответил тот, оглянувшись. – Пойдем в каюту.

Сдружившиеся во время своего странствия, оба молодых человека занимали скромное, но уютное и изысканное помещение, оснащенное всем необходимым. Повалившись на кровати, устланные теплыми и мягкими одеялами, они некоторое время молчали. Полуэльф не хотел докучать магу расспросами, а Магнус напряженно размышлял. Наконец он обратился к другу:

– Барнаба – удивительное существо, но рассеянное и недальновидное. Может, потому, что его могущество практически неограниченно и самое большее, что грозит ему в случае неудачи, – это возврат к прежнему существованию. А это не самый трагический конец. Но я диву даюсь нашему Номмо, уж он-то должен был бы обратить внимание на то, что сказала Каэтана.

– А что? – насторожился Рогмо. У него неприятно засосало под ложечкой, будто сбывались худшие его предположения.

– Все-таки мы имеем дело с Богиней Истины, это необходимо уяснить раз и навсегда, – немедленно откликнулся чародей. – Она не может быть права или не права, у нее иная природа. Если она говорит, что ей не по себе, значит, это не ее личное состояние. Значит, здесь, на галере, находится нечто, что вызывает у нее эти мысли и чувства.

– А почему она тогда сразу не определит, что именно не так?

– Какой ты смешной, князь, – даже немного развеселился Магнус. – Она же в упор не видит зла, пока не столкнется с ним нос к носу. Как ты не понимаешь? Зло ведь не бывает истинным ни при каком раскладе, оно другой природы. И не истинным не бывает тоже. Зло – это пустота, пустота, не заполненная светом.

– Кажется, я сообразил! – воскликнул Рогмо. – Ты думаешь, для нее не существует зла?

– Конечно. Но ей тягостно ощущать близость пустоты. Поэтому она сразу тускнеет. И меня это пугает, потому что я делаю вывод, что враг умудрился пробраться на галеру. Нам с тобой придется смотреть в оба.

– А ты не можешь своим способом... – замялся Рогмо, – поколдовать, что ли?

– И это попробую, конечно. Но чуть позже. Давай заранее договоримся, что мы с тобой не забываем: на галере что-то не так. И внимательно за всем наблюдаем.

– Можем даже дежурить по очереди.

– Пока не стоит. – Магнус наклонился поближе к другу. – Рассуди здраво. Мы еще недалеко от столицы, находимся на территории Сонандана, рядом и армия, и жрецы, и бессмертные, которые души не чают в Каэтане, и даже поющие драконы. Если бы ты хотел наверняка нанести удар, стал бы сейчас рисковать?

– Проще простого, – ответил князь Энгурры, – я бы терпеливо дожидался того дня, когда мы выйдем в море Надор. А уж там развернулся бы вовсю. Слушай, Магнус, какой ты умный.

– Даже противно, – легко согласился чародей. – А теперь рассуждаем дальше: враг пока что не пошевелится, и мы тоже можем тихо и мирно спать.

– Согласен! – сказал Рогмо. – Что-то я устал сегодня...

Через несколько минут молодые люди уже сопели носами, выводя в высшей степени музыкальные рулады. Каэтана заснула уже давно, но долгожданный сон не принес ей облегчения. В призрачном мареве, которое искрилось россыпью мелких блесток, в клубах серого и липкого тумана периодически возникала темная фигура.

Фигура как фигура, ничего с виду в ней не было такого особенного, чтобы задыхаться от гнева и ужаса, метаться под одеялами, стонать и скрежетать зубами. Но несколько раз Каэ подскакивала на постели в полусознательном состоянии, с отвращением чувствуя, как холодный пот ручьями льется по лбу и спине, а потом падала назад, в трясину своего кошмарного видения. И чем оно было проще и безобиднее, чем больше искристое марево заслоняло темную тень, тем тяжелее и тяжелее становилось у нее на сердце. Когда Каэ окончательно очнулась, она лежала на спине, широко открыв глаза и глядя в резной потолок. Оттуда на нее равнодушно взирала какая-то деревянная рыбина, абсолютно далекая от этих загадок и тайн. И Каэ ей тихонечко позавидовала: плыви себе и плыви по деревянным волнам, не зная забот и печалей, не имея шансов добраться до берега, потому что его нет и в помине...

Тод чувствовал неладное. И как только хозяйка зашевелилась и уселась на кровати, протирая глаза, он бросился к ней, нетерпеливо толкая ее большой лобастой головой.

– Ну, что у тебя?

– Р-Р-РР.

– Вразумительно, что правда, то правда. Ладно, пес, давай постараемся отдохнуть.

Она говорила и сама не верила в такую счастливую возможность. Первый рассеянный луч света попытался пробиться сквозь зашторенное круглое окошко. Наступал рассвет следующего дня. Галера качалась и переваливалась на волнах; кричали наверху матросы; раздался зычный голос капитана. Каэ поняла, что на сегодня муки отдыха закончены и она имеет полное право выбраться наружу и принять участие в общих делах, в частности позавтракать со вкусом. Встала, потянулась, разминая мускулы, и с неудовольствием обнаружила, что чувствует себя усталой и разбитой, как когда-то раньше, после странствий по болотам Аллефельда или Тор Ангеха. Это было странно, даже несмотря на ночной вязкий кошмар. Все же каюта была слишком комфортабельной, а постель слишком удобной, чтобы полностью обессилеть за одну краткую ночь. Каэ махнула рукой, решив ни о чем не думать, набросила свежую рубаху, быстро затянулась широким поясом и выскочила из каюты, успев ласково погладить Такахай и Тайяскарон, лежавших на ночном низеньком столике.

Капитан Лоой радостно встретил свою повелительницу и повел ее в помещение столовой, где уже собрались остальные. За одним длинным столом чинно восседали Барнаба, Номмо, Магнус, Рогмо, а также три пунцовых от смущения молодых человека – смуглых, белозубых и мускулистых. Нарядные камзолы и шелковые рубахи на них сидели как сработанные из негнущегося материала, и движения у парней были замедленные и неловкие. Невооруженным глазом было видно, что они смущались и трепетали одновременно – странное сочетание и очень смешное, отметила Каэ про себя. Капитан Лоой представил их как старших офицеров команды галеры.

Когда Каэ присела на отведенное ей место, парни чуть было не упали в обморок, но кое-как удержались. Они сидели прямо, будто проглотили шесты, и не прикасались к еде. Она поняла, что нужно спасать положение, потому что ей в обществе этих истуканов тоже кусок в горло не лез.

– Нил, – обратилась Каэ к одному из офицеров, – это не вас я вчера видела на носу галеры? Вы еще командовали подъемом косого паруса...

– Да, – улыбнулся Нил, – это я был.

– Вам очень идет обычный наряд: белое полотно лучше сочетается с загаром, нежели коричневый шелк. И вообще, господа, если вам уютнее в привычной одежде, не наряжайтесь ради меня. Разумеется, это не означает, что вы должны отказывать себе в удовольствии.

– Спасибо, – нестройным хором ответили офицеры, заметно оживляясь.

– Как мы идем, капитан? – обратилась Каэ к Лоою.

Тот не без уважения глянул в ее сторону:

– Хорошо, госпожа Каэтана. Я еще никогда не видел такого устойчивого попутного ветра. Если так пойдет и дальше, то мы очень быстро доберемся до устья реки и нам даже не понадобится сажать на весла гребцов. Вы приносите удачу...

– Потому что самое меньшее, что я вам должен, – это попутный ветер до Хадрамаута, – произнес негромкий мелодичный голос, шедший от дверей.

Все как один развернулись в ту сторону. Там стоял высокий и стройный красавец в текущих и вьющихся одеждах, которые сами по себе были ветром, воздухом, сном... Моряки тихо ахнули. После Повелителя Водной Стихии этот бессмертный был ими наиболее почитаем. А иногда он казался самым главным божеством мира, ибо именно он повелевал ветрами и штормами, ураганами и штилем, а значит, удачей и зачастую самой жизнью моряка.

– Астерион! – воскликнула Каэ с радостью.

– Я тоже собрался тебя проводить и что-нибудь подарить. Кстати, для очень забывчивых – открой когда-нибудь шкатулку Тхагаледжи, он же просил.

– Спасибо, что напомнил. Садись поешь с нами.

Астерион улыбнулся:

– Спасибо, милая. Но мне не хочется. К тому же ты меня знаешь: через пару минут я стану рваться прочь – лучше и не пытаться. Рад был познакомиться; господа, – слегка склонился он в сторону замерших от такой учтивости бессмертного людей. – Я вас запомню и узнаю, где бы вы ни находились.

Моряки затаили дыхание, не смея поверить в такую удачу. Обещание Астериона означало его покровительство в любых водах этого мира. Только старые морские легенды о мореплавателе Шалиссе, достигшем края мира, упоминали о подобном щедром подарке со стороны изменчивого бессмертного.

– Каэ, дорогая, пойдем поговорим на ветру.

Она легко поднялась из-за стола, бросив на гору снеди печальный и тоскующий взгляд:

– Рогмо, Магнус, приглядите за Барнабой, а то он, не ровен час, слопает и мою долю.

Когда они вышли из каюты, прошлись по палубе и остановились на корме, Каэ невольно залюбовалась своим родичем. Стройный, во вьющихся одеяниях, с летящими и клубящимися волосами, прекрасный и изменчивый, легкий и непредсказуемый, Астерион, верно, был одним из самых удивительных существ этого мира.

– Вот что я хотел сказать тебе, – произнес он, и она подивилась тому, как тих и грустен был его голос, – конечно, я шалопай и непоседа, так что всякого рода предчувствия и предсказания не для меня. Это дело Жнеца, Курдалагона или Олоруна. Но, знаешь ли, я почувствовал в своем ветре какой-то странный оттенок незнакомого мне дуновения. Я не посылал его, это уже здесь чье-то затаенное дыхание смешалось с моим ветром. И я хочу предупредить тебя, пока не поздно. Может, я и преувеличиваю, но пусть лучше так, чем недоглядеть...

Астерион сам себя прервал на полуслове, порывисто обнял Каэ и легко перетек куда-то за борт галеры. Несколько минут он парил в воздухе рядом с судном, являя собой восхитительное зрелище, а потом, так же неспешно, смешался со струйкой дыма и вознесся к белым рваным облакам. Откуда-то сверху прозвучал его голос:

– В море Надор я навещу вас!

После завтрака Каэтана стояла опершись о борт и разглядывала проплывающие мимо берега. Оха протекала по такой живописной, роскошной местности, что сердце сжималось от тоски. Желтые песчаные пляжи сменялись густыми, тенистыми рощами; скалистые, крутые берега переходили в пологие. Иногда галера проходила мимо прелестных городков или поселков, сооруженных возле чистой и полноводной реки. Мимо сновали лодочки рыбаков, небольшие суда торговцев и проплывали величественные военные корабли. Флот Сонандана был велик и очень силен – просто Каэ не успела до конца разобраться в тонкостях этого ведомства, предоставив бразды правления старому вельможе и самому искусному адмиралу по эту сторону Онодонги – графу Хайлею Шаратту. Когда он докладывал ей об успехах и процветании флота ее государства, она охотно одобряла и поощряла его. Тем более что Тхагаледжа и Нингишзида, мнением которых она особенно дорожила, были довольны трудами неутомимого адмирала. Но увидеть своими глазами это диво ей довелось впервые, и она смотрела открыв рот.

– Прекрасные корабли, – сказал капитан Лоой, подходя к ней. – Я не нарушаю ваше уединение?

– Наоборот, я буду очень рада. Так вы считаете наш военный флот сильным, капитан?

– Конечно. Я думаю, у нас самый сильный флот на всем Варде, не считая, разумеется, хаанухов. Но о них разговор особый – они рождаются на море и на нем же умирают, в нем освящают младенцев, в нем хоронят умерших. Говорят, что хаанухи – это дети наяд и тритонов и простых людей, вот почему на суше им нельзя жить слишком долго. В Хадрамауте нет человека, чья судьба не была бы связана с морем.

– Это прекрасно, – задумчиво молвила Каэ. – А кто следующий по рангу?

– Считается, что Аллаэлла. Но уверен, что наши корабли лучше, просто Запретные Земли не афишируют свое превосходство. На корабле «Сын Йа Тайбрайя» я обошел много морей и два океана, но никогда не плавал под флагом Сонандана, это закон.

– Я помню, капитан. И иногда думаю, так ли мы были правы?

– Не знаю, возможно, более правы, чем подозревали до сих пор. Сонандан – иная земля, отличная от прочих. Я счастлив, что из внешнего мира смог попасть туда. Наверное, это тоже способ охранять нашу страну от случайных людей.

– Вы правы, Лоой.

Капитан немного постоял рядом, затем молвил:

– Мне пора идти. Если что-нибудь будет нужно, я к вашим услугам... – и прибавил лукаво:

– Ваше высочество.

Снова оставшись в одиночестве, Каэ произнесла, обращаясь к бездонной синеве неба:

– Мне не хватает вашей мудрости. Куда вы опять подевались?

– Мы никуда не деваемся, – спокойно донеслось оттуда.


* * *

Три монаха стоят на верхней палубе галеры, носящей имя «Крылья Сурхака». Кажется, кроме Каэтаны, их не видит никто. Она улыбается им, она соскучилась и стремится поговорить с ними просто так, не о делах: не об угрозе, которую несет миру повелитель Мелькарт, не о его слугах и способах борьбы с ними. Она жаждет нескольких минут покоя и тишины в обществе своих друзей.

– А мы за этим и пришли, – говорит Да-Гуа.

– Мы скучали по тебе, – произносит Ши-Гуа.

Ма-Гуа молчит, но само его молчание полно радости и света.

– Где вы бывали, что делали? – спрашивает она.

– Везде. Мы обошли весь мир, и он поразил нас, – делится Ма-Гуа. – Он оказался прекраснее и чудеснее, чем мы привыкли считать. Мы слишком часто разбирали причины и следствия и не обращали внимания на закаты и восходы. А это, по сути, главное.

– Мы узнали, что картина мира, которую мы себе раньше рисовали, неполная. Существует еще больше связей, мир многослоен, как пирог с вишнями, – сообщает Да-Гуа.

– Не с вишнями, а с абрикосами, – поправляет Ши-Гуа.

– Неужели есть разница? – изумляется Каэ.

– С вишнями вкуснее, – отвечает Да-Гуа.

– Нет, с абрикосами...

– Вы пробовали пироги?

– Это теоретические выводы, – улыбается Ма-Гуа.

– А еще мы уяснили себе, что некая особа, которую мы все любим и уважаем, оказалась гораздо более важной персоной, чем представлялось в самом начале. Каэ, – внезапно серьезнеет Да-Гуа, – нам нужно сказать тебе нечто, во что сложно поверить с первого раза, но ты все-таки постарайся...

– Не важно почему, – продолжает Ши-Гуа, – но именно ты оказалась единственным камнем преткновения на пути Мелькарта. Только ты и никто другой. И потому тебе нужно серьезно беречься. Он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить тебя.

– А действительно, теперь я понимаю, что вы заглянули, чтобы мило поболтать, – растерянно говорит она. – Как тут беречься?

– Никак, – вздыхает Ма-Гуа.

– Понятия не имею, – пожимает плечами Да-Гуа.

Ши-Гуа молчит.

– Пока что ты все делаешь правильно, – спешит успокоить ее Да-Гуа.

Три монаха, существующие вне событий, времен и пространств, не знают, как объяснить той, кто стала Истиной, что она сумела изменить мир, изменить их самих и теперь в ответе за это. От нее зависит гораздо больше, чем когда-либо и где-либо зависело от просто бессмертной богини, потому что даже бессмертные, даже всемогущие боги конечны. Они не могут объяснить ей, что она стала бесконечной, потому что сами не знают, как и когда это произошло. Но бесконечная, как всякая настоящая Истина, она теперь держит на своих плечах мир, в который пришла, и обязана платить по его счетам. Но монахи не могут об этом рассказать. А может, и не хотят.

– Мы пойдем, – грустно-грустно говорит Ши-Гуа, натягивая капюшон.

– Мы вернемся, – обещает Ма-Гуа.

– Когда-нибудь мы останемся с тобой насовсем, – говорит Да-Гуа, сам не догадываясь о том, что это и есть настоящее пророчество.

Но к этому пророчеству мир еще не готов, и потому оно выглядит обычным слабеньким утешением.

Каэтана молчит. Молчит, когда монахи исчезают в пустоте. Молчит, когда наваливается тоска, затрудняющая дыхание и заволакивающая мир серым покрывалом. Молчит, когда подходит Рогмо, чтобы спросить о каких-то делах, кажущихся ей сейчас незначительными. И никто не замечает, что вместе с ней примолк целый мир.


* * *

Две недели галера огромной золотистой рыбиной скользила вниз по реке. Две недели каждую ночь Каэ металась в своей каюте, не высыпаясь, не понимая, что происходит; с каждым днем таяла и выглядела все более уставшей и измученной.

Наконец за ужином капитан Лоой торжественно объявил, что через час они причалят к берегу неподалеку от городка с грозным названием Башня Великана, чтобы пополнить запасы еды и пресной воды, а затем выйдут в море. Это сообщение команда встретила без особых эмоций, потому что дело было привычным и ничем не примечательным, а вот пассажиры обрадовались. Даже Рогмо и Магнус почувствовали некоторое облегчение. Они понимали, что со дня на день враг может начать действовать, но это было лучше, чем томительное долгое ожидание.

К Башне Великана подошли перед заходом солнца. Но лавки были открыты, и в них вовсю кипела торговля. Смышленые купцы не собирались терять прибыль из-за такой мелочи, как неурочный час. Для кого неурочный, а для кого в самый раз, чтобы обслужить клиента. Ночью даже самые скупые становятся чуть щедрее. Может, потому, что хуже видят, с каким количеством денег расстаются.

Лоой привык сам присматривать и за приобретением товаров, и за их погрузкой, чтобы в дальнейшем не обнаружить никаких сюрпризов где-нибудь в открытом море, когда исправлять будет уже поздно, а наказывать бессмысленно. Эту нехитрую истину он накрепко усвоил от своего учителя – Гатты Рваное Ухо. Кстати, Гатту хорошо помнили многие торговцы во многих городах вдоль по течению Охи. И Лоой был персоной небезызвестной, а в какой-то степени и легендарной. Поэтому не успел он сойти с галеры, как берег огласился приветственными криками.

Куланн – командир сангасоев – тоже решил позволить своим воинам прогуляться, чтобы они вовсе не разучились ходить по земле. И, спросив разрешения у своей повелительницы и получив его, он повел сангасоев в город.

Барнаба и Номмо мирно спали у себя в каюте, до одури наигравшись в шахматы, и разбудить их не представлялось возможным, да и смысла не было. Каэ задумчиво тянула вино из высокого тонкостенного бокала, когда Магнус и Рогмо неслышно вынырнули из темноты рядом с ней.

– Ф-фу, – выдохнула она, – так ведь и напугать недолго. Ого, какие у вас хитрые физиономии! Что это вы удумали?

– Удумали и вас пригласить в город. Чем мы хуже остальных?

– А кто на галере останется?

– Куланн выставил охрану. Меняет ее через каждые три часа. Через десяток сангасоев живым и Тиермес не пройдет...

– Ну, это преувеличение, но я на самом деле не знаю, кто в этих местах может их одолеть.

– Вот-вот, – весело подхватил Рогмо. – И капитан Лоой оставил свою охрану. Так что корабль дважды охраняем. Пошли лучше куда-нибудь посидим.

Рогмо уже не ловил себя, как раньше, на мысли, что, строго говоря, он общается с великой Древней богиней.

– Хорошая идея.

– А Магнус придумал и того лучше.

– Что?

– Я бы с радостью изменил нашу внешность, – улыбнулся молодой человек.

– Вам известно, что на меня заклинания не действуют?

– Конечно, Каэ. Но я и не собираюсь воздействовать на вас, или на себя, или на князя. Я прочитаю заклинание, которое будет отводить глаза смотрящему. А мы останемся прежними – так вас устроит?

– Если сработает, это будет идеально.

– Договорились!

Молодые люди остаются молодыми людьми, сколько бы им ни было лет по каким-то дурацким календарям. А молодые люди в обществе красивой и очаровательной женщины, к тому же женщины-загадки, – это особый случай. Рогмо сам не отдавал себе отчета в том, что отчаянно ухаживает за Ингатейя Сангасоей, Сутью Сути и Матерью Истины. И даже очень удивился бы, скажи кто-то ему об этом. А вот Магнус знал, что ухаживает за Кахатанной, но продолжал в том же духе. И всем было весело – это тоже маленькое чудо, из тех, которые свершаются по собственной воле.

Они спустились по трапу и двинулись в ту сторону, где переливалось и играло озерцо разноцветных огней, Башня Великана – последний город на этом берегу моря Надор.


* * *

Кабачок, облюбованный нашими друзьями, был изумителен. Он располагался в обоих этажах маленькой круглой башенки, увитой плющом и диким виноградом, с голубой крышей и серебряным флюгером в виде какого-то здоровяка, дующего в рог. И конечно же, он носил гордое имя «Башня Великана». Тут трое спутников были готовы спорить на что угодно еще до того, как увидели саму вывеску. Художник, ее выполнивший, обладал незаурядным воображением, и Каэ подумала, что, живи она в этом городе, непременно приходила бы сюда полюбоваться на этот живописный шедевр.

Они не просто так явились поужинать в «Башню Великана». До этого Магнус и Рогмо исправно несколько раз показались на глаза Куланну, капитану Лоою и тем членам команды, которых смогли обнаружить по пути в город. Никто из встреченных бровью не повел, никак не отреагировав на компанию трех молодых людей. Магнус уверил своих товарищей, что внешность у них привлекательная, но самая что ни на есть заурядная. Это объяснение всех удовлетворило, и, уверившись в действенности заклинания, они отправились в самое злачное место городка, который был примечателен тем, что одним своим краем стоял на берегу Охи, а другим – на побережье моря Надор. Все спрошенные по дороге жители дружно, словно сговорившись, отвечали, что самое почтенное и примечательное в смысле кухни заведение – это «Башня Великана». Убедившись в стойкой репутации кабачка, наши друзья ввалились в него веселой компанией и заняли столик у высокого стрельчатого окошка, похожего на настоящую бойницу.

Хозяин материализовался возле них из таинственного полумрака, который царил за стойкой, и принципиально потребовал немедленно сделать выбор в пользу того или иного блюда.

– На ваше усмотрение, почтенный, – сразу отреагировала Каэ. – Нам охарактеризовали вас как лучшего знатока изысканной кухни и вин.

Хозяин расцвел и не замедлил разразиться тирадой о радующей его сердце воспитанности столь молодого еще человека и о том, что в пору его юности воспитанных людей было больше.

– А плодились они, очевидно, неохотно, – пробормотал Рогмо, не успел хозяин отчалить от их столика.

Получив краткую передышку, они стали с любопытством оглядываться по сторонам. Круглый зал на первом этаже башни был оформлен под старину: тяжелые столики с мраморными столешницами, рассчитанные на двоих-троих посетителей, грубо сработанные темные табуреты, светильники в виде факелов – но не факелы, потому что ни дыма, ни копоти не было. В простенках висели потускневшие от времени тканые гобелены. Кружки и тарелки в «Башне Великана» были вполне в духе самого заведения – большие и практически неподъемные.

Когда с кухни стали поступать подносы с горячими блюдами и кувшины с изумительным напитком «Слезы великана», обладавшим ни с чем не сравнимым богатством букета, Каэ пожаловалась полуэльфу:

– Подо мной буквально все качается, как палуба. И в глазах рябит.

– Ничего страшного, – утешил ее Рогмо. – Если вам от этого будет легче, то я признаюсь, что и сам испытываю нечто подобное. А ты, Магнус?

– Не то чтобы не испытываю, но вот глаза меня, кажется, на самом деле подводят. Посмотри-ка, Рогмо, тебе не знакомо лицо вон того господина за крайним справа столиком?

Полуэльф скосил глаза в указанном направлении и сразу обнаружил одиноко сидевшего над громадной кружкой невзрачного человека. Незнакомец был одет в алый плащ, выгоревший и потертый, имел солидную лысину, но больше ничем не выделялся из толпы посетителей.

– Похоже, он мне незнаком, – признался Рогмо спустя три или четыре минуты внимательного разглядывания.

– Странно, – буркнул Магнус. – Но, может, я ошибаюсь.

Он вытащил из складок своего неизменного черного одеяния перстень и повертел его в пальцах. Затем вздохнул и спрятал перстень назад.

– Кажется, ошибся. Тогда объясните, почему у меня на душе муторно?

Блюда пахли так аппетитно, что Каэ сама себе удивлялась – ее не привлекало ни одно из них. Было тревожно и холодно, хотя перед выходом она тепло оделась, пожалуй даже слишком тепло. И вот на тебе...

Человек, привлекший внимание Магнуса, тем временем допил свою кружку, бросил на стол монету и вышел из помещения. И тут Каэтану словно прорвало:

– Магнус! Пойдем со мной. А ты, Рогмо, жди здесь, мы вернемся через пару минут.

Она выскочила из-за стола и потянула за собой мага.

– А что случилось-то? – поинтересовался тот.

– Пока – ничего.

Они выбежали в темноту ночи. Впрочем, темнота была понятием относительным: светила луна и звезды щедро усыпали небосклон. Ярко горели окна, и даже встречались уличные светильники. Так что ночь не вполне вступила в свои права.

– Где же он? – скрипнула зубами Каэ. В конце улицы мелькнул столб не то дыма, не то тумана и растаял почти мгновенно.

– Странно, – сказал Магнус. – Даже если бы он бежал бегом, то не успел бы до ближайшего поворота. Впрочем, ну его. Кажется, я переборщил и вас смутил. Пойдемте ужинать.

– Пойдемте, пойдемте, – рассеянно отвечала Каэ. Она уже знала, с кем и о чем хочет поговорить.

Как и обещали, они вернулись через несколько минут. Так что полуэльф не успел еще забеспокоиться. Снова уселись за столом, помня о том, что впереди почти вся ночь и можно провести ее с большей пользой, чем бегать за всеми лысыми города, – лысина ведь не является признаком неблагонадежности. И все же Каэ не унималась. Она знаком подозвала к себе хозяина, и тот поспешил к ней, потому что гости попались милые и приятные во всех отношениях: не буянили, заказывали много, платили еще больше и хвалили от души. Сочетание всех этих качеств расположило добряка хозяина к трем молодым людям симпатичной, но ничем не выдающейся внешности – точь-в-точь как он сам в молодости.

– Что желают молодые господа?

– Нам интересно узнать о посетителе в алом потертом плаще, – сказала Каэ, ничего особенного не подозревая. Просто ей смутно не понравился тот человек, и она подумала, что он может быть здешним жителем, возможно даже завсегдатаем, и ей удастся узнать о нем побольше.

– А-а, – неизвестно почему радостно произнес хозяин. – Ну, это долгая история. Разрешите присесть?

Магнус подвинулся, уступая место за столом, и трактирщик с места в карьер повел свой рассказ. Видно было, что он давно не имел случая его исполнить как коронный номер и был счастлив предоставленной возможностью.

– Это прекрасно, что такие молодые люди, как вы, интересуются стариной. Потому что раньше интересовались больше, а теперь все бегут и бегут куда-то. Нынче в нашем городке мало кто верит в историю об Алом Плаще, но она правдива от первого и до последнего слова. Лет четыреста назад в наш город прибыли два человека – маг и его спутник странной расы. Не эльф, не гном, не альв, но и не человек, уж это точно. Какое-то время они здесь прожили, я имею в виду – в гостинице, что за углом. А потом у них вышел спор, и в результате мага утром нашли мертвым, а его спутник исчез. Если бы тем дело и кончилось, то вся эта история и яйца выеденного не стоила бы. Но она только с этого и началась. Раз в году, в полнолуние, маг в алом плаще стал приходить в этот трактир и садиться во-он за тот столик, видите, крайний справа. Посидит-посидит, выпьет кружечку чего-нибудь, монетку обязательно оставит – это святое, хоть, сами понимаете, ничего он не заказывал, оно само все как-то образуется. А потом выходит. Но вся штука в том, что видит его только тот, кому с призраком позже доведется поговорить. Если потрафишь ему – наградит. Нет – изничтожит. Говорят, ищет он ту вещь, что украл у него убийца. Да разве проверишь? Грозный он, сколько народу уже истребил, жуть. А в последние лет пятьдесят, а то и более, не появлялся. Так что теперешняя молодежь в него не верит и считает досужей выдумкой. Только я правду говорю, мне врать не резон...

Трактирщик перевел было дыхание, чтобы продолжить свой, без сомнения, поучительный рассказ, как вдруг изменился в лице. Шустро, не по годам, вскочил, подбежал к указанному столику и обмер.

– Монета, – прошептал он севшим голосом, – монета-то на месте. Его монета, у нас таких не чеканят.

Он обернулся, чтобы предупредить милых молодых людей о грозящей опасности, но тех уже не было, только мешочек с деньгами лежал среди горы тарелок. Старик двинулся было следом, но раздумал. Сделал охранительный знак, взял деньги и поплелся за стойку, вздыхая и косясь на любимое место призрака.

Обо всем, что произойдет после, он рассчитывал услышать из городских сплетен не далее чем завтра утром.


* * *

Каэтана вышла из «Башни Великана» и в сомнении остановилась, не зная, куда идти. Потом махнула рукой и двинулась к причалу, решив, что если призрак склонен появиться, то он легче найдет их в знакомом городе, нежели они его в чужом. И оказалась абсолютно права.

Четкий силуэт худощавого лысоватого мужчины, закутанного в потрепанный плащ, возник перед ней сразу за очередным поворотом. Именно перед ней, потому что с ней он и заговорил, не обратив внимания на двоих ее спутников. Он стоял на границе света и тьмы, не принадлежащий ни к той ни к другой части, проклятый, вечный странник, смертельно уставший от собственной нежизни, и Каэтане стало жаль его. Она видела и чувствовала и его безмерное одиночество, и груз прошлой вины, ей неизвестной, но горькой и тяжелой, и страх. Призрак боялся ее, потому что каким-то неизвестным образом зависел только от одного существа в этом неуютном и чужом для него мире. Так уж случилось, что этим существом была она. Каэ чувствовала и то, что он хочет умереть – на этот раз по-настоящему, – и дорого готов заплатить за свое освобождение.

– Ты Кахатанна, – утвердил призрак шелестящим, странным голосом, от которого мурашки бежали по коже.

– Да, – согласилась она.

– Я долго ждал тебя и уже устал надеяться. Я думал, твой брат ошибся, а оказалось – правда.

Каэ понимала, что тут ей самое время наброситься на несчастного с криками: «О каком брате речь? Что ты имеешь в виду?» Но она смутно догадывалась, что речь идет об Олоруне, и терпеливо ждала продолжения.

– Об Олоруне, – согласился призрак. Он с легкостью читал мысли богини и не скрывал этого. – Ты выполнишь мою просьбу?

– Какую?

– Так спрашивают все, к кому я обращаюсь. А мне нужен ответ до того, как ты выслушаешь саму просьбу. Я не виноват, – пожал он плечами, – просто это часть проклятия.

– Выполню, – ответила Каэ, стараясь проигнорировать отчаянные рывки за рукав рубахи.

Рогмо считал, что она поступает опрометчиво.

– Запомни, ты пообещала и должна выполнить мою просьбу, даже если тебе не захочется этого делать.

– Я помню, – тихо подтвердила она.

– Слово Истины – закон, – возвестил призрак. Он удобно устроился в воздухе – поджав под себя ноги, повис в полуметре от земли. Улица была пустынной и безлюдной.

– Нам никто не помешает? – поинтересовался Магнус.

– Нет, – ответил призрак. – Сейчас сюда никого калачом не заманишь. Итак, я обязан рассказать вам все с самого начала.

Рогмо едва слышно вздохнул, приготовившись слушать заунывные сказки. Ему это было знакомо. В замке Аэдоны с незапамятных времен жили двое бестелесных зануд, которые действительно могли кого угодно до смерти заговорить своими скучными историями. Однако эльф серьезно ошибся.

– В мире людей меня звали Корс Торун, и я являлся верховным магом Хадрамаута. Четыреста с лишним лет тому назад я достиг вершин своего могущества и овладел такими тайнами, что и Древние и Новые боги ужаснулись бы им. Я достал несколько талисманов, считавшихся потерянными еще до эпохи Древних богов. Все это вместе позволило мне узнать о существовании Вечного Зла, называемого в нашем мире Мелькартом, и связаться с ним. Сразу признаюсь тебе, что я намеревался свергнуть нынешних владык Арнемвенда и пройти путем легендарного Джаганнатхи, – уверен, что ты уже о нем слышала.

– Думаю, даже слишком часто слышала, – поморщилась Каэ. – Рассказывай...

– Мелькарт отозвался на мой зов и предложил мне исполнить его волю. Он уверял, что, как только я сделаю то, что он прикажет, ему будет открыта дорога в этот мир. А я стану его правой рукой и наместником на Арнемвенде. Меня это устраивало, и я опрометчиво согласился.

– С этой частью твоего рассказа все ясно, – неожиданно вмешался Магнус, – но объясни мне вот что: как же тогда быть с тем фактом, что и поныне в Хадрамауте живет и процветает верховный маг Корс Торун.

Призрак уставился на молодого чародея блеклыми, выцветшими глазами, которые более всего казались дырами в плотной ткани, откуда просачивался понемногу звездный свет.

– Силен, умен, могуществен и непроходимо честен. Ты прекрасный чародей, сынок, но тебе недолго этим упиваться. Ты нетерпелив, в этом твоя беда. И вообще, я говорю не с тобой.

И тот, кто назвал себя Корс Торуном, снова обернулся к Каэтане:

– Мелькарту всегда мешала и теперь мешаешь только ты. По его приказу я добыл на Джемаре похороненный там талисман, при помощи которого повелитель должен был изгнать тебя из этого мира. Но пока ты была жива и при памяти, он не мог сюда проникнуть, чтобы выполнить эту часть своего плана. И тогда Мелькарт натравил на тебя Новых богов. Глупцы, они даже не подозревали, чьи мысли роились в их головах на протяжении десятилетий. Они, словно послушные марионетки, выполнили все, что им было приказано: возненавидели тебя, испугались и начали травить, когда их страх перешел все возможные границы.

– А ты тут при чем? – спросил Магнус.

На этот раз Корс Торун не стал даже обращаться к нему, но на вопрос все равно ответил:

– Это я, я изгнал с Арнемвенда Эко Экхенда и Курдалагона, это с моей помощью слуги Мелькарта удалили отсюда Аэ Кэбоалана и Йабарданая и закрыли им обратный путь. А потом случилось главное: Мелькарт прислал ко мне своего слугу, свое порождение – онгона. Берегись их, если встретишь, они способны высосать не только душу или разум, но и воспользоваться ими.

Было договорено, что именно здесь, в этом захолустье, я передам онгону камень Шанги, который поможет уничтожить тебя. Джоу Лахатал и его братья уже ожидали посланца Мелькарта на Шангайской равнине, но не испытывай к ним ненависти. Теперь они вообще не помнят, как все было: это наваждение, а они слишком слабы, чтобы противостоять Повелителю Зла. Но вот тут и случилось самое страшное для меня – Мелькарт меня жестоко обманул. Онгон не только взял предназначавшуюся ему посылку, заодно он прихватил с собой мою жизнь. И не будь я таким могущественным в то время, он бы вообще стер меня с лица земли. Но на всякий случай я несколько лет прятался в Сером мире, где нет ни живых, ни мертвых. А потом рисковал появляться только раз в году, и то не в годовщину смерти – в это время моя сила сходит на нет. И все это время я ждал тебя, чтобы ты вынесла мне приговор.

– О каком приговоре может идти речь? – спросила Истина печально. – Ты наказан хуже, чем я могла бы измыслить в самом страшном гневе. Я прощаю тебя и отпускаю, иди с миром.

Рогмо с трепетом и восторгом следил за тем, как призрак неуверенно качнулся из стороны в сторону и вдруг стал таять, истончаться и наливаться звездным светом.

– Это больше, чем я посмел бы попросить у тебя, Кахатанна, – прошептал он радостно. – Помни, когда меня не станет: Корс Торун – не настоящий человек, он онгон и оттого еще более опасен. И камень Шанги по-прежнему у него. С его помощью он может довести до конца некогда начатое мною... Будь трижды осторожна: за тобой стоит темная тень.

Последние слова его растаяли в лунном свете, и замершие друзья скорее догадались об их смысле, чем по-настоящему услышали. Исполнив свой последний долг, маг в алом плаще исчез навсегда, оставив по себе лишь воспоминания да сомнения, а был ли он на самом деле, и не привиделся ли им призрак в сплетении теней и пятен света. Они несколько минут стояли на месте, не двигаясь, приходя в себя, а потом вдруг вспомнили, что им пора на галеру, потому что капитан Лоой будет волноваться.

Расстояние от города до причала преодолели в рекордно короткий срок. А когда уже почти добежали, Каэ вдруг остановилась и молвила царственным тоном:

– Послушайте, я же все-таки богиня, как-никак. И чего это мы вскачь несемся? Небось без нас не отчалят?

Ночь огласилась звонким смехом трех друзей. А когда они наконец успокоились, Магнус задал странный вопрос:

– Я знаю, что ты сама Истина. Но ведь ты не умеешь колдовать, правда?

– Правда, – согласилась она.

– Тогда как ты смогла произнести одно из самых сложных заклинаний освобождения призрака?

– Ничего себе – сложное, – хмыкнул Рогмо. – Отпускаю, прощаю – и все.

– Хоть ты князь и наследник Гаронманов, а все же дурак, – беззлобно молвил Магнус. – Знаешь, сколько чародеев на свете отдали бы пару сотен лет жизни, чтобы вот так же молвить слово да бровью шевельнуть и чтобы все при этом сбылось? Это ведь и есть высшая ступень мастерства, госпоже Каэтане, по определению, недоступная. Так как же это вышло – вот вы мне что объясните.


* * *

В каюте уютно горела масляная лампа – в аккурат для того, чтобы навевать приятные мысли и клонить ко сну; мерно плескалась вода и поскрипывали доски; пахло свежестью и немного – сгоревшим маслом. Шумно сопел Тод, вздыхая во сне каким-то своим, собачьим, мыслям. Иногда он слегка перебирал лапами – убегал от кого-то или, напротив, догонял. Каэ лежала на широкой кровати под пушистым одеялом и делала вид, что читает книгу. Книга и впрямь была интересной, но мысли разбредались в разные стороны, и она никак не могла сосредоточить свое внимание на тексте. Что-то у них там загадочное происходило и очень занимательное – но что?

Такахай и Тайяскарон, вычищенные, отполированные и наточенные, лежали у самого изголовья, так чтобы до них можно было дотянуться рукой еще во сне, еще не проснувшись. Близость мечей успокаивала, сопение пса убаюкивало. Помучив еще немного несчастный роман, Каэ решила, что хватит образовываться, пора бы и поспать. Близилось утро, и галера должна была вот-вот оказаться в бескрайнем море. Берег остался далеко позади, и теперь на множество миль вокруг не было ни клочка обитаемой или необитаемой суши. Воздух свежел и свежел, напитываясь запахами соли, йода, водорослей и рыбы. Каэ была почти уверена, что последнюю тонкость ее подсознание выдумало само – просто так.

Когда воздух в каюте замерцал серебристо-голубыми искорками, а нереальная, тоскливая, как плач души, музыка поплыла по помещению, терзая сердце невыразимой печалью, она не испугалась. К этому явлению Каэ не только привыкла, но даже научилась испытывать от него радость еще в незапамятные времена. И когда стройный, сияющий бог с огромными драконьими крыльями за плечами устроился у нее в ногах, она не удивилась.

– Здравствуй, Тиермес. Только не говори мне, что ты соскучился. Что случилось?

– Ничего. Я действительно соскучился. И мне немного тревожно, хотя это совершенно необъективное состояние. Вот я и пришел, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, пожелать спокойной ночи и сообщить, что Барнаба – молодец: у нас там всего пару минут прошло, так что все, что ты оставляешь позади себя, будет жить другой, замедленной во много крат жизнью. Но учти: оказалось, что практически никто из нас не сможет к тебе пробиться.

– А как же ты?

– Я издревле считаюсь хранителем знаний, просто об этом не трубят на всех углах. Но все, что я смог, это прорваться сюда, чтобы ты знала, что тебя ждет. Барнаба, наш милый Барнаба, сам не ведает, что творит, и сам не знает пределов своему могуществу.

– А он есть, этот предел?

– Сомневаюсь. Во всяком случае, мы слишком глупы и слабы, чтобы его определить. Для нас Время неуничтожимо, неодолимо и практически недоступно нашему пониманию.

– Я исполняюсь священного трепета, – рассмеялась Каэ. – Особенно когда вижу, как Барнаба с аппетитом ест жаркое, третью или четвертую порцию...

– Знаешь, – задумчиво молвил Тиермес, – я не хотел этого тебе говорить, но, по-моему, ты не менее загадочное и удивительное существо, чем Время. Если верить нашим ощущениям, то ты перешагнула ту грань, которая отделяет обычного бессмертного от его места в пространстве. Я понятно говорю?

– Нет, – ответила она. – Правда, я тебя все-таки понимаю. Но с трудом.

– Это очень просто, – улыбнулся Тиермес. – Я Бог Смерти и Владыка Ада Хорэ, но это не значит, что Ада Хорэ есть я. И Смерть не есть я. Меня не станет, а живые существа будут продолжать умирать так же естественно, как и рождаться. Наш могучий и неукротимый Победитель Гандарвы не является войной – он только повелевает ее стихией, как Астерион повелевает ветрами. Кстати, я нашел доказательство собственной правоты: Аэ Кэбоалан странствует в иных мирах, а наше солнце до сих пор не погасло, потому что оно – это отдельная суть.

– Да, я поняла, – кивнула Каэ.

– Вот и прекрасно, – неизвестно чему обрадовался Жнец. – А теперь позволь сказать, что, мне кажется, ты перестала быть Богиней Истины, а слилась с ней и теперь вы неотделимы друг от друга. И потому все, что относится к тебе, непредсказуемо. Время на тебя не действует, ему проще воздействовать на целое измерение. Милая, мне страшно за тебя.

– Почему?

– Не нужно быть богом, чтобы знать: чем больше дано, тем больше спрошено. Чем тебе еще придется заплатить? Я хотел бы уберечь тебя, хотел бы предложить себя взамен, но Мирозданию неинтересны мои игрушки и пустячки – оно увлечено тобой. Причем очень всерьез. – Драконьи крылья шевельнулись несколько раз и снова затихли.

Только тут Каэ удивилась тому, что пес спит себе преспокойно и не чувствует гостя.

– Еще бы ему меня почувствовать! – рассмеялся бог. – Хотя пес невероятный, очень хороший пес. Береги его. – Он ласково погладил Каэ по руке. – К сожалению, у меня осталось очень мало времени. Что тебе сказать, лю...

– У меня есть очень серьезный вопрос, – прервала его Каэ на полуслове. – Расскажи мне о Сером мире и о чем-нибудь подобном. Если подобное, конечно, есть.

– Откуда ты узнала?

– Призрак один насплетничал...

– Призрак... – Жнец сплел свои тонкие, изысканные пальцы в странном для него жесте. Потому что если бы это был не Владыка Ада Хорэ, то сей жест обозначил бы отчаяние. – Интересный призрак тебе встретился, словоохотливый. Обычно они о таких вещах, как Серый мир, стараются не упоминать.

– Это был не совсем обычный призрак. Это была тень моего неудавшегося убийцы, и она ждала меня так долго, что, наверное, мы сроднились.

– Все равно, – упорствовал Тиермес, – меня это удивляет. Я бы с тобой с удовольствием поподробнее обсудил этот вопрос, но... Ладно, слушай: Серый мир – это одно из самых странных и непредсказуемых мест. Ни живые, ни мертвые, ни бессмертные, ни бесконечные не могут там долго быть, разве что заглянуть на короткий срок. Потому что в Сером мире, – он задумался, подбирая подходящее объяснение, но так и не нашел его и явно растерялся, – там даже атмосфера другая, что ли. И заклинания действуют иначе, с разрушительной силой. А иногда кажется, что вообще не действуют, но, вернувшись сюда, понимаешь, что вся энергия рикошетом ушла в другое место. Только самые опытные, мудрые и отчаянные по доброй воле отправляются в Серый мир, но нужно, чтобы уж очень допекло. К тому же он не всех и принимает. Иногда последствия бывают самые печальные. Я не знаю, почему тебя это заинтересовало, но очень прошу, не направляйся туда. Кто знает, как это место подействует на тебя? Время оно уничтожает, это точно...

Обитатели Ада Хорэ называют Серый мир Мостом. По-моему, это же название в ходу и в других мирах и измерениях. Мост – это та часть пространства, где мертвые могут встретиться с живыми. Это зыбкая грань между мирами, между явью и сном, между правдой и правдой.

– Ты хотел сказать – правдой и ложью.

– Я сказал именно то, что хотел. На Мосту нет места лжи, он не переносит ее. Носитель лжи, пришедший с сердцем, отягощенным не правдивыми мыслями и словами, не праведными поступками и желаниями, не удерживается на Мосту. И никакая магия, никакое заступничество не поможет. Даже если бы кто-то сумел найти Творца целой Вселенной, то и он бы не помог. Мост – это истина в последней инстанции. Только не считай, что он будет безопасен для тебя, – вряд ли одна истина потерпит другую.

– Что-то ты слишком меня пугаешь.

– Я не пугаю тебя, я рассматриваю возможные варианты, и не моя вина, что я не вижу более успешного развития событий. Прошу тебя, Каэ, не взваливай на свои плечи все проблемы этого мира. Вполне достаточно и тех, что есть на сегодняшний день. Обещай мне...

Тиермес умолк на секунду, потом поднял голову и посмотрел прямо в глаза Каэ. Что-то такое отразилось в его взгляде, что она сцепила зубы, чтобы не застонать. Владыка Ада Хорэ протянул ей могучую, изысканную свою руку, и она на краткий миг прижалась щекой к его прохладной ладони, подумав, что, наверное, так может ощущаться поверхность отшлифованного алмаза. Прекрасный бог поднялся на ноги, закутался в драконьи крылья, как в плащ, и исчез. Он не любил прощаться, грозный и насмешливый Жнец, справедливо полагая, что нет в мире тех слов, которые могли бы передать безмерно любимым всю степень скорби и нежелания разлуки.


* * *

Весь следующий день Номмо был грустен и неразговорчив. Сначала друзья думали, что его мучит морская болезнь, и не докучали расспросами, надеясь, что маленький альв сам справится со своими проблемами. К тому же все прекрасно знали, исходя из собственного опыта, как досадно и раздражительно, когда к измученному недомоганием лезут с советами и разговорами. Но пару часов спустя Рогмо сделал неожиданный вывод: Номмо абсолютно здоров, и если уж кто на корабле и страдал от качки, то вовсе не мохнатый человечек. Ему и свежий, прохладный, напоенный солью и влагой воздух был нипочем. Но круглые глаза смотрели тоскливо, и золотистые искорки в них погасли, будто Номмо утратил душевный покой. Наконец полуэльф не выдержал и решил поговорить с другом, всерьез опасаясь за него.

– Что с тобой? – участливо спросил он, когда они прогуливались после обеда по верхней палубе.

Красота вокруг была неописуемая: изумрудная шелковая гладь, едва подернутая легкой рябью волн с крохотными белыми кромками; бездонное, отливающее все тем же изумрудом небо, в котором само ослепительное солнце терялось, не в силах пройти от края к краю за долгий летний день; легкие росчерки крыльев парящих под облаками птиц и сами облака – легкая тень, белоснежный, переливчатый намек, парусом плывущий в Верхнем море.

Вот уже второй час корабль сопровождали веселые и игривые дельфины. Они вытворяли нечто немыслимое, и шумная толпа сангасоев не отходила от борта, не в силах наглядеться на диковинных животных. Каэ в сопровождении Барнабы и Магнуса, а также радостного капитана Лооя тоже любовалась дельфинами. Моряк был рад, что ей довелось увидеть это диво, и с удовольствием рассказывал о привычках и повадках веселых и забавных существ, припоминая случаи, свидетелем которых ему довелось быть не раз.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – вздохнул Номмо. – Море, солнце, ветер, дельфины и птицы. Смех и радость. Будто и не было сожженной Энгурры, искореженного Аллефельда, тварей на дороге в Гатам... Скажи мне, Рогмо, я похож на суеверного деревенского простачка, который до полусмерти боится леших, а сильванов считает демонами?

– Зачем ты спрашиваешь, Номмо? Ты ведь всеобщая лесная «бабушка». Я не думаю, что ты склонен паниковать по пустякам. Расскажи мне, что тебя гнетет?

– В том-то и беда, что ничего, князь, – откликнулся печально маленький человечек. – В том-то все и дело. Только дурные предчувствия, плохие сны и постоянная тревога. А доказательств никаких – мир словно решил переубедить меня, а мне плохо, и я чувствую себя довольно глупо.

Князь Энгурры вспомнил свой недавний разговор с Магнусом и нахмурился. Если кто и посчитал бы настроение Номмо глупостью и пустяком, то только не он.

– Знаешь, Номмо, – произнес Рогмо уже вслух, – не утаивай от меня ничего, никакой мелочи. И от Магнуса тоже. Сдается мне, что ты очень прав, не поверяя этому мнимому спокойствию, – что-то вокруг не так. И хоть мы и не можем ничего доказать, я уверен, что мы правы. Хочешь, поговорим с Кахатанной?

– Нет, нет! Что ты! – испуганно замахал альв маленькими ручками. – Сколько же ее можно тревожить, бедняжку? Ей и так хуже нас всех. Погодим еще, может, все образуется. – Номмо говорил, а сам не верил в то, что это возможно.

Магнус заметил, что у беседующих альва и Рогмо лица грустные и озабоченные. Поэтому он слегка встревожился и, попросив у Каэ извинения, направился к ним.

– Как дела? – спросил он, подходя поближе. – Прекрасный день.

– Не слишком, – буркнул Номмо. – Я тут Рогмо посетовал на жизнь, и он со мной в принципе согласен.

– И я с тобой согласен, – кивнул Магнус, – и Каэтана тоже.

– А она каким образом знает?

– Она не знает, она чувствует, – сказал чародей серьезно. – Хоть и притворяется, что ужасно весела и спокойна. Но на самом деле от нее так и веет тревогой.

– Рогмо! – встревожился альв. – А Вещь надежно спрятана?

– Куда уж надежнее, я ее держу при себе, не расставаясь ни на минуту.

– Вот что, князь, – сказал Магнус, – пора тебе вспомнить, что ты эльфийских кровей, да не простых, а до невозможности благородных. Берись-ка ты за дело.

– И как?

– Тот меч, что ты носишь сейчас, – это ведь клинок Аэдоны, верно?

– Да, – кивнул головой Рогмо, – а в чем дело?

– А в том, что любой эльфийский клинок – при условии, что он подлинный, конечно – реагирует на всякую нечисть. Просто, пока он в ножнах, этого никто не увидит. Повесь его в своей каюте на видном месте и открытым. Посмотрим, как сработает эта мысль...

Капитан Лоой тоже был озабочен. Сегодня на рассвете матросы разбудили его, чтобы сказать, что вахтенные видели ночью столб тумана, который вел себя как разумное существо. И что это их немного испугало. Лоою было над чем задуматься: весь экипаж для этого путешествия он подбирал сам и мог ручаться за каждого хоть головой. Все матросы были людьми проверенными не один раз, честными и смелыми. Не говоря уже об опыте. Так что ночной туман от праздношатающегося привидения отличить смогли бы и с закрытыми глазами. И значит, как это ни прискорбно сознавать, что-то было не так. А вот какие меры нужно принять по этому поводу, храбрый капитан не знал. Беспокоить же этими проблемами свою богиню не посмел, не желая нарушать ее спокойствие (как оказалось впоследствии, весьма зря). Оказывается, и блаженный дар неведения не всегда идет на пользу.

Солнце уже клонилось к закату, и все собрались на ужин, когда к офицерскому столу подошел загорелый человек с открытым, приятным лицом и легкой сединой. Каэ помнила, что это был самый искусный лоцман Сонандана – Яртон.

– Прошу прощения, что прерываю трапезу, – поклонился он, – но дело не терпит отлагательств.

– Хорошо, – сказал капитан, начиная нервничать, – говори.

– Вы никуда не усылали господина Нила? – спросил Яртон.

Только тут Каэ заметила, что место за столом, которое обычно занимал старший офицер Нил, пустует. То есть она заметила это раньше, просто значения не придала отсутствию молодого человека – мало ли какие для этого могли быть причины.

– Нет, – лаконично ответил Лоой.

– Дело в том, – переминаясь с ноги на ногу молвил лоцман, – что волнуюсь я. Может, оно и не стоит ничего – мое наблюдение, но только мне странным показалось, что Нил сегодня полез в трюм, в грузовой, стало быть, отсек, чтобы его проверить, а рубаха-то чистая, только что стиранная. Я ему и сказал: «Чего же это ты рубаху не бережешь? А после снова со стиркой возиться будешь». А он мне: «Не серчай, я, дескать, мигом. Глазом гляну и даже спускаться не стану по трапу». – Яртон перевел дух, а Лоой наклонился к своим пассажирам и пояснил:

– Господин Нил приходится сыном лоцману Яртону. Он у меня еще юнгой плавал, вместе с отцом.

– Я так и подумал, – кивнул Барнаба. Остальные молча, с напряженными лицами ждали продолжения. Каэ видела, как волнуется старый моряк, хоть и старается изо всех сил быть сдержанным и надеяться на лучшее.

– Вот, стало быть, он полез в трюм, а я рядом стою, наблюдаю. Минуту его нет, две, три, пять. Ну, думаю, вот тебе и «не стану спускаться». Хотел уж было следом, да тут меня как раз и позвали. Я ушел, конечно, а после Нила не видел целый день. Вот ближе к вечеру решил отыскать его – все ж таки галера не город, потеряться негде. И не могу найти, стало быть. Даже в трюм лазил, извозился весь, а его там нет. Оно и понятно, что его в трюме нет, но где-то же он должен быть, я так разумею, господин капитан...

– Правильно разумеешь, Яртон, – нахмурился капитан, поднимаясь из-за стола. – Я сейчас же прикажу всем искать Нила.

– Вот и спасибо, большое вам спасибо, – с достоинством молвил лоцман.

Рогмо подивился его уверенным повадкам: и просил, и благодарил он как-то особенно. Вообще, на галере собрались особенные люди, полуэльф это чувствовал. Они гордо носили свои головы, ходили с прямыми спинами и никого на свете не боялись. Даже капитана. Впрочем, капитана они уважали, что было значительно важнее.

– Прошу прощения, – обратился Лоой к своей госпоже, – но я покину вас на время. Ничего не поделаешь, меня самого несколько удивила, чтобы не сказать больше, эта история.

– Меня тоже, капитан, – заверила его Каэ, вставая. – И у меня нет ни малейшего аппетита. Думаю, его и не будет до тех пор, пока я точно не узнаю, что произошло. Будем надеяться, что пустяк. – Она повернулась к Куланну:

– Пожалуйста, велите своим воинам подключиться к поискам офицера.

– Я и сам хотел предложить это, – улыбнулся доблестный командир, – но ждал вашего приказа.

– Вы его уже получили.

Сангасой поднялся из-за стола и быстро двинулся к выходу. Когда он шел, его мускулы играли, и было трудно оторвать взгляд от мощной и ладной фигуры.

Сотня сангасоев полка Траэтаоны и человек шестьдесят не занятых на срочной работе матросов прочесали галеру. Каждый закоулок, каждый темный угол, любой участок поверхности был осмотрен с превеликим тщанием. Ничего. Нил как в воду канул, хотя было абсолютно неясно, каким образом это ему удалось. За время ожидания лоцман Яртон посерел и осунулся. Он сидел у правого борта, стиснув мозолистые, дочерна загоревшие руки, и смотрел прямо перед собой блестящими, сухими глазами. Каэ подошла к нему, наклонилась:

– Можно с вами поговорить, Яртон?

– Да, госпожа, – встрепенулся он, порываясь встать.

– У вас есть какая-нибудь вещь Нила? Я могла бы и сама взять, но мне неловко рыться в его каюте.

– Есть-то есть, а что толку?

– Здесь ведь мой пес. Я попробую попросить его, чтобы он помог искать вашего сына.

Впервые за несколько часов лицо лоцмана просветлело.

– Все ж таки вы, госпожа, самая что ни на есть настоящая умница.

И Каэ поняла, что это высшее признание, куда до него ее славе. Они прошли в каюту, которую Нил занимал вместе со своим отцом, – на галере царила не жесткая дисциплина, а скорее разумная. Капитан Лоой не видел причин, по которым мог бы запретить сыну и отцу жить вместе. Яртон достал из обтянутого кожей сундучка рубаху Нила и протянул ее Каэтане. Не успела она прикоснуться пальцами к грубой материи, как смертельный холод сковал ее руки. Ощущение было такое, словно она по локоть окунула их в ледяную, талую воду. Этот холод постепенно просачивался во все уголки ее души, добираясь до самого сердца. Сознание стало медленно мутиться; из небытия ее вырвал встревоженный голос лоцмана:

– Госпожа! Госпожа! Что с вами?

– Нет, нет, ничего, – встряхнула она волосами. – Все в порядке. Я тебя напугала?

– Да уж... – пробурчал Яртон, – бледная стали как полотно беленое. – Он проницательно посмотрел ей прямо в глаза:

– Худо с Нилом?

– Не очень хорошо. – Она не нашла сил ни солгать, ни сказать правду. Такой холод не может существовать в мире живых. Это была вещь мертвеца, но Каэ очень сильно хотелось ошибиться.

– Совсем худо?

– А вот этого я не знаю. Пойдем лучше ко мне в каюту, я поговорю с Тодом.

– С теленком, – голос старика потеплел, – пойдем к нему.

– Почему теленок? – улыбнулась она.

– А теленок и есть. Нешто это собака? Какая собака корыто снеди съест, а после умильно так просит еще у кока. В глаза заглядывает... Да и ростом его боги не обидели.

– Это правда.

Подойдя к дверям своей каюты, Каэ обнаружила, что Тод лежит, развалясь, на солнце – греется.

– Вставай, лежебока. – Она потрепала его за загривок. – Дело есть.

Пес поднял умную морду, вопросительно посмотрел. Она поднесла к его носу рубаху пропавшего офицера и заставила понюхать.

– А теперь ищи, Тод. Ищи, мальчик. Без тебя не справимся. Найди Нила, ищи.

Пес деловито поднялся, повилял хвостом, безуспешно пытаясь заставить хозяйку поиграть или просто погладить его лохматую шкуру. Но, поняв, что этого не будет, аккуратно и тщательно обнюхал предложенную ему вещь еще раз. Затем закружился на месте, уткнув нос в доски палубы, коротко гавкнул и без колебаний куда-то рванулся. Каэ и старик бросились за ним. Пес петлял по всей галере. Он сразу побежал к каюте Нила, а когда понял, что это не то, чего от него требуют, безошибочно двинулся к трюму. Спустился по трапу, прошелся из стороны в сторону, неприлично облаял какой-то ни в чем не повинный ящик и выбежал наружу. После чего окончательно сбил с толку людей, следующих за ним: если верить Тоду, офицер Нил метался по галере как угорелый; но его никто не видел с тех пор, как он спускался в трюм. К этому времени за псом, кроме Каэ и Яртона, ходили еще человек пятнадцать, которые по второму и третьему разу без устали перетряхивали все те места, на которых останавливал свое внимание Тод. Но вот он остановился в самом центре грузового отсека трюма, куда привел за собой людей в очередной раз, поднял морду и истошно взвыл.

– Ничего не понимаю, – сказал капитан Лоой.

Каэ вздрогнула. В процессе поиска она настолько была поглощена наблюдениями за поведением Тода, что не видела ничего и никого вокруг. Капитан ее слегка испугал.

– Не мог же он провалиться сквозь днище корабля? – вслух размышлял Яртон. – Он, озорник, способен на многое, но такого отродясь не бывало. Мальчик он ладный да послушный, и баловство его никому никогда не мешало. Тем более чтобы так уж...

– Идите в каюту, Яртон, – приказала Каэ. – Происшествие странное, но я надеюсь на лучшее. Отдохните пока, а мы подумаем, как дальше быть.

Лоцман вздохнул и послушно поплелся наверх. Когда Каэ вылезла вслед за ним из трюма, стояла темная, густая, теплая ночь. Галера неуклонно двигалась на юг, и с каждым днем климат становился все мягче.

– Что вы думаете по этому поводу, госпожа? – осторожно спросил Лоой.

– Не знаю, что и думать, капитан. Во-первых, я почти уверена, что Нил не находится среди живых. Но я не понимаю, куда он испарился. Если бы мы нашли мертвое тело, я бы представляла себе, что произошло. А так могу допустить все, что угодно. А-а, Магнус, ты очень кстати, – обернулась она к подходящему магу. – Что скажешь?

– Неприятно все это, ощущение холода, пустоты. Нила нет здесь, среди нас, но нет и того, кто его убил. Так не может быть, но есть...

Видимо, Магнус собрался продолжать, но тут его речь была прервана отчаянным, леденящим душу воплем, несшимся из каюты Каэтаны. Все моментально бросились туда. И все же немного опоздали, выбираясь с нижней палубы на верхнюю.

Дверь была открыта нараспашку. Возле нее, прямо на палубе, лежал, скорчившись, матрос с перекошенным от ужаса лицом. Правую руку он неловко прижимал к животу, и по светлому полотну рубахи медленно расплывалось темное, густое пятно. Лоой решил, что человек ранен в живот, но тот, судорожно вздыхая и боясь оторвать руку от тела, проскрипел:

– Эта тварь откусила мне пальцы...

– Какая тварь? – вскинулся капитан. Но матрос уже потерял сознание.

К нему одновременно подбежали Номмо и судовой лекарь. Общими усилиями они перевернули несчастного на спину, перетянули ему покалеченную руку жгутом; пока лекарь подбирал снадобья из своего сундучка, Магнус подошел к матросу и произнес несколько неразборчивых фраз. Кровь моментально остановилась, а тело обмякло и расслабилось.

– Прекрасно, – обрадовался лекарь, – так значительно лучше. Ничего страшного, рана не смертельная, но на правой руке у парня остался только один палец, да и тот будет покалеченным. Так что дела его нерадостны.

Разговаривая, он ловко и быстро обработал рану и перевязал ее чистыми бинтами. После этого пострадавшего матроса отнесли вниз. Лекарь сказал, что в течение суток его нельзя будет расспросить о происшедшем: у парня болевой шок, а кто его знает, как действуют заклинания на и без того ослабленный организм.

– Серьезно действуют, – молвил Магнус.

Каэ вошла в каюту и остановилась на пороге, потрясенная. Такахай и Тайяскарон, которые оставались здесь, валялись на полу, дрожа и звеня от возмущения. Клинок Такахая был выпачкан в какой-то мутной и липкой жиже. Она бережно подняла оба меча, вытерла грязный клинок полой плаща.

– Вас хотели похитить?

Мечи молчали, но она и без того понимала, что некто проник в ее каюту, чтобы завладеть бесценным сокровищем. И этот некто был странного происхождения – судя по той субстанции, которую она определила как его кровь. Сзади раздался тихий шорох. Каэ стремительно обернулась, но на пороге стояли четверо ее спутников – Барнаба, Магнус, Номмо и Рогмо.

– Я расспросил матроса, – усталым голосом доложил чародей.

– Как же это?

– Очень просто. Я проник в его разум, как только он потерял сознание. Ему было очень, очень больно, и от этого общение с ним было затруднено – как сквозь туман или войлок. Но я четко уяснил одно – парень не виноват. Он шел мимо вашей каюты, госпожа, когда увидел, что дверь приоткрыта. Раньше он не обратил бы внимания на эту мелочь, да и не посмел бы вторгаться к вам, но теперь, когда исчез Нил, на многое смотришь иначе. И он решил заглянуть, чтобы узнать, все ли в порядке. В каюте он увидел странного матроса, с незнакомым лицом, и на миг опешил, вместо того чтобы сразу позвать на помощь. Его погубили те несколько секунд, пока он раздумывал, кто бы это мог быть и почему он его не знает. Только потом он сообразил, что незнакомец нагло вторгся к вам и держит в руках ваши клинки. Но те ведут себя как-то странно, не как положено обычным мечам, а извиваются и вырываются, пытаясь зацепить неизвестного матроса лезвием. Это тоже потрясло парня, и он сплоховал. Когда один из мечей повернулся в руке незнакомца и серьезно поранил его, тот бросил их на пол и кинулся к выходу. – Магнус обвел всех своими небесно-голубыми глазами. – Вы понимаете, что это я долго повествую, а на самом деле прошло максимум полминуты? Так вот, когда незнакомец пробегал мимо и сильно толкнул нашего беднягу, тот схватил его за шиворот, чтобы честь по чести отвести к капитану и выяснить все. Но эта тварь вдруг потекла, потеряла человеческие очертания – он только и помнит, что жуткую морду и острые зубы, а потом вцепилась в руку, которая ее держала, и начисто срезала пальцы. От боли парень заорал не своим голосом и упал. А тварь исчезла.

– Как мило, – поморщился Рогмо. – Значит, на галере все-таки есть нечто враждебное. А где его искать?

– Понятия не имею.

Тем временем капитан Лоой и командир сангасоев спешно договаривались о дальнейших действиях. Куланн поставил двадцать пять человек у каюты своей госпожи, перегородив таким образом все доступные и недоступные места. Теперь даже мышь не могла бы проскочить к Ингатейя Сангасойе, миновав ее охрану. Двадцать матросов всю ночь должны были продолжать поиски Нила, не останавливаясь ни на минуту, – у капитана были самые дурные предчувствия.

Лоцман Яртон, чтобы не быть в тягость, ушел к себе, но спать так и не лег, а сел на узкой койке, обхватив голову руками и задумавшись. Магнус и Рогмо отправились бродить по галере. Причем чародей держал наготове какой-то талисман, спрятанный в потертом мешочке из выцветшего желтого бархата, а Рогмо обнажил меч Аэдоны. Им никто не препятствовал – капитан Лоой с радостью принимал любую помощь, в чем бы она ни выражалась. Куланн на всякий случай блокировал грузовой отсек трюма и попросил матросов не спускаться туда без сопровождения двух-трех его воинов, на что те с невероятным облегчением согласились.

Однако все принятые меры не привели к желаемому результату. И спустя два или три часа суматоха постепенно сошла на нет. Смертельно уставшие люди повалились спать, и даже могучие сангасои с нетерпением ожидали смены, что, однако, не мешало им зорко стеречь покой своей госпожи. Барнаба и Номмо отправились доедать ужин, так печально прерванный в самом начале, а Каэтана снова улеглась с книгой в руках на свою койку. Такахай и Тайяскарон она положила рядом.

Когда двери в каюту слегка скрипнули и на пороге появился темный силуэт, она поначалу подумала, что это Тиермес изыскал способ еще раз навестить ее, и улыбнулась широко и радостно. Ей как раз был нужен совет искушенного в таких проблемах грозного Владыки Ада Хорэ. Рассчитывала она и на его помощь. Но, присмотревшись, поняла, что для Тиермеса вошедший слишком мал и слишком похож на человека.

– Кто здесь? – Ее голос прозвучал спокойно, хотя на сердце уже царила кутерьма.

– Это я, госпожа, – ответил тихий, бесцветный голос. И из темноты на неярко освещенный пятачок пространства выступил... Нил.

– Это ты? – удивилась она. – Что ты здесь делаешь? Ты уже заходил к отцу? Он ведь с ума сходит. Нил! Где ты пропадал?

– Не помню, – безразлично ответил моряк.

Каэ стало страшно: с ним что-то было не так, ох не так! И главное – она не могла положиться при этой встрече на свои верные клинки. Она не представляла себе, как будет смотреть в глаза Яртону, если убьет его сына из-за того, что струсила. По этой же причине она побоялась звать и свою охрану. Странным образом ей не пришел в голову естественный вопрос: как Нил сумел пройти мимо сангасоев?

– Госпожа, – произнес тем временем парень, – меня просили отдать вам вот эту вещь. Мне очень жаль...

«Почему жаль?» – хотела было узнать Каэтана, но тут молодой человек вытащил из-за пазухи что-то похожее на обычный оберег – невзрачный камешек зелено-золотого оттенка на невзрачной же бечевке. И форма у этого камня была самая что ни есть неприметная: словно грубый осколок от куска побольше.

Что-то взвизгнуло под самым ухом. Каэ показалось, что этот резкий звук издал один из клинков, но удивиться этому она уже не успела. Каюта заволоклась туманом, а может, это ее зрение ослабло настолько, что перестало различать привычные предметы. Тень упала на нее сверху, словно стервятник на слабую добычу, утратившую силы и волю к сопротивлению. Ее память, издав жалобный стон, отделилась от остального сознания и стала медленно удаляться прочь, не имея возможности противиться страшному приказу. Невероятной силы удар за ударом посыпались на беззащитную ее душу, разрывая на части, испепеляя ледяным пламенем, затаскивая на дно мертвого океана, откуда уже не было пути к спасению. Последняя четкая мысль пронеслась у нее в голове с быстротой молнии: «Это уже было однажды! Камень Шанги!..»

И наступила тишина.


* * *

Светает. Рассеянные лучи неизвестного светила окрашивают неизвестное пространство в сиренево-серый цвет. Почему светает? Она не знает доподлинно и не может объяснить, но зато чувствует уверенность. И ей этого достаточно. Место, в котором она находится, способно удивить кого угодно. Но она не удивляется, воспринимая как должное то, что бесконечная лента, на которой она стоит, на севере и на юге уходит за горизонт, а по краям четко обрезана и обрывается в пропасть. Если быть точной – в бездну. Между пропастью и бездной есть одно серьезное различие: у бездны на самом деле нет дна. Она свешивается с края серо-сиреневой ленты и убеждается в этом.

Что же ей напоминает это место, похожее на мост, висящий в небытии и ведущий в никуда? Мост? Ну конечно же, Мост. Только она сразу не узнала его.

Каэ немного растерянно стоит на Мосту, пытаясь угадать, что может случиться. Что будет, когда Истина этого места столкнется с ней? А потом она медленно оборачивается и за спиной, всего в нескольких шагах, видит его.

– Я увидел, что ты здесь, – говорит он, торопливо и нежно обнимая ее, – и испугался. Что с тобой сделали, что ты пришла?

Она знает, что с ней, потому что никакая ложь на этом Мосту невозможна, и правда легко находит путь из глубин ее сознания.

– Меня отправили в небытие камнем Шанги. Знаешь, ведь и в прошлый раз меня именно этим камнем уничтожили. Это плохо, что теперь будет с ними со всеми?

– Это хуже, чем ты думаешь, – отвечает он. – Ты что, не собираешься сопротивляться?

– Если бы ты знал, какая это тяжесть...

– Мне тоже нелегко.

Она смотрит на него сквозь слезы:

– Прости меня. Возможно, я пришла сюда только за тем, чтобы произнести это вслух. Прости меня.

– Мне нет нужды тебя прощать, но если ты нуждаешься в этом, то я прощаю тебя, как отпускают птицу из клетки. А теперь слушай, я не пущу тебя дальше. Мост – это всего лишь граница, зыбкая грань, и с него одинаково легко ступить на любой берег.

– Я устала, – говорит она жалобно.

– Да, – отвечает он. – Но усталость и смерть – разные величины.

– Мне больно, – она подносит руку к груди, – вот здесь.

– Бывает, – улыбается он. – Но ты же сильнее боли, и горя, и слез, и тоски. Ты Истина, а Мост – это истина в последней инстанции. И он решил пропустить к тебе именно меня, а я не пущу тебя дальше. Так что считай, что это не я решил.

– Я уйду и никогда больше тебя не увижу?

– Нет, – качает он головой. – Мы встретимся. Я не знаю, как это произойдет, но мы обязательно встретимся. Я не утешаю тебя: лживые утешения здесь не в ходу.

– Я помню.

– Помни, что ты должна жить и ждать – ради меня. Ради всех нас. Пойдем, я тебя провожу...

Он берет ее за руку и ведет к противоположному краю моста. В каком-то месте они останавливаются и замирают.

– Я не могу пойти с тобой, – говорит он, – пока не могу.

Она стоит, не в состоянии оторваться от него, но неодолимая сила тянет ее назад, словно выталкивает из глубины на поверхность. Она знает, что он является большей частью этой силы.

– Спасибо, – шепчет она, уносясь ввысь. – Я буду ждать...

Она летит в бескрайнем сиреневом небе, а под ней уходит за горизонт Мост. И стоит на Мосту тот, кто вобрал в себя всю ее боль, всю надежду, всю печаль и вину. Она смотрит на него до рези в глазах, до боли, и горячие слезы, прожигая плотный воздух, жемчужинками катятся вниз. Она бы не смогла уйти от него сейчас, но на Мосту все ясно и без слов, и ясно, что он возвращается...


* * *

Услыхав грохот падающего тела, сангасои без церемоний ворвались в каюту своей госпожи и увидели там пропавшего сегодня без вести Нила, который лежал без признаков жизни на полу, возле ложа, и саму Каэтану, выглядевшую ничуть не лучше парня. Вопль, изданный солдатом, мог по праву считаться одним из главных достижений его жизни. Еще не разобрав, что это был за звук и в чем кроется его причина, почти вся команда галеры, капитан Лоой, Куланн, а также Магнус, Рогмо, Номмо и Барнаба уже примчались на место событий. Даже лоцман Яртон одним из первых добрался на верхнюю палубу.

Два воина вынесли бездыханное тело Нила. Остальные стояли с растерянными лицами перед громыхающим и мечущим молнии командиром, силясь объяснить ему, а заодно и себе, каким образом молодой человек попал в каюту госпожи.

– Он не входил туда, это точно, – доложил невысокий коренастый сангасои, который, казалось, был наспех сработан из корней деревьев и кряжистых стволов. Глядя на него, капитан Лоой подумал, что этот человек шутя мог бы свернуть шею медведю. Так оно и было на самом деле, просто капитан не удосужился поговорить с воином.

Магнус уже сидел возле Каэ, приводя ее в чувство.

– Как она? – спросил Барнаба, подходя поближе.

– Честь и хвала тому, кто ее хранит. Она уже приближается к нам.

– Что это значит? – спросил Рогмо хриплым, севшим от волнения голосом.

– Это значит, что на нашу госпожу было совершено покушение и ее дух снова пытались разъединить с телом и душой...

– А разве есть какая-нибудь разница между духом и душой? – спросил ошарашенно полуэльф.

– Есть, – буркнул альв. – Разреши, мы после почитаем тебе лекцию.

– Она где-то здесь, совсем рядом, – сказал Магнус. И словно в подтверждение его слов, Каэ вздохнула удивленно-жалобно и в первый раз пошевелилась.

– А это что? – Номмо поднял с пушистого ковра, который покрывал весь пол каюты, странного вида не то талисман, не то оберег – осколок зеленовато-золотистого камешка на грубой бечевке.

– Дай-ка сюда, – Магнус повертел вещицу в руках, – вот и еще один фрагмент головоломки. Каэ, дорогая, – обратился он к ней, – пора приходить в себя. Нам без вас никак не обойтись.

– И ты туда же, – произнесла она ровным голосом, пытаясь сесть. Все облегченно выдохнули, и только тут Рогмо заметил, что весь взмок от нечеловеческого напряжения. А чародей сделал знак рукой, и командир сангасоев подбежал к ним:

– Госпожа! Как же вы нас напугали.

– Это я напугала?! – возмутилась Каэтана, сразу становясь самой собой. – Мало того что меня чуть не... как бы это правильно выразиться? – так еще я и напугала. Спасибо, Куланн.

Командир весело рассмеялся, разглядев, какую рожицу скорчила ему из полумрака каюты его обожаемая богиня.

– И все же, – мягко молвил Магнус, – хоть все и обошлось, нам надо бы выяснить, что произошло. Вы можете ходить?

– Могу. И хочу. И требую, чтобы мне позволили ходить. – Она внезапно посерьезнела. – Куда унесли тело Нила?

– По-моему, на корму.

– Тогда пойдем туда, узнаем, где он был все это время.

Старик Яртон стоял около бездыханного сына, крепко сцепив зубы. Мало того что любимое дитя попало в беду, так еще и странная история с покушением на госпожу. Лоцман не мог поверить, что его Нил – такой чистый, честный и добрый – мог стать предателем. Но все сходилось к тому, что именно так оно и было. И старику хотелось умереть до того, как выяснится правда, чтобы не слышать ее. И только безумная надежда на то, что все выяснится и доброе имя его мальчика будет восстановлено, держала его на этом свете. Крохотная слезинка выкатилась из глаза, проложив на загорелом лице блестящую дорожку.

Магнус наклонился над телом парня:

– Странно, я не чувствую его в мире живых. Но он и не мертв – это какое-то промежуточное состояние, и оно мне абсолютно не нравится.

С этими словами он простер над головой лежащего правую руку и негромко приказал:

– Сядь и отвечай на мои вопросы.

Большое тело парня неловко дернулось несколько раз, зашарило руками по доскам палубы, слепо натыкаясь на сапоги обступивших его людей, и наконец село, не открывая глаз. Яртон тихо ахнул и закусил кулак, чтобы не проронить ни слова.

– Где ты, Нил? – четко выговаривая слова, спросил молодой чародей. Он словно стал выше ростом, мощнее, а глаза его из небесно-голубых превратились в темно-синие.

– Не знаю, – ответил Нил, едва шевеля губами. Голос его звучал глухо и как-то шероховато. – Я не здесь и не там. Я хочу куда-нибудь... Отпустите меня.

– Я помогу тебе, но взамен на одну услугу, – жестко сказал Магнус. – Кто приказал тебе зайти в каюту госпожи Каэтаны и что ты должен был сделать?

– Тень, туман, – немедленно откликнулся несчастный молодой человек. – Я спускаюсь в трюм, стою на ступеньках и вдруг вижу тень, которая мелькает за ящиками. Спускаюсь ниже, заглядываю в углы – никого нет. И вдруг выходит человек, нет, не человек, а кто-то с желтыми глазами. Страшные глаза, – простонал Нил, – очень холодно. Где-то в голове очень, очень холодно. Замерзаю. Он говорит, пойти и убить госпожу, но я не могу сделать ей больно. И тогда он просит меня просто передать ей камешек. В подарок. Камешек красивый, но я понимаю, что выйдет беда. Я понимаю, но это не зло – передать подарок, и я не могу противиться себе. Он долго говорил со мной. Я зашел в трюм днем, а выпустил он меня ночью... Иду к госпоже, не хочу, но иду. Прохожу мимо солдат, они не видят. Вхожу, чтобы отдать подарок... Прошу прощения...

– Что? – не понял маг последней фразы.

– Он и вправду попросил у меня прощения, – сказала Каэ. – Бедняга. Магнус, от него идет страшный холод, где он?

– Лучше нам об этом не знать, – ответил мат. – На вас, Каэ, единственная надежда. Отпустите его, как отпустили призрака, иначе он навечно останется рабом того желтоглазого существа. Хотя нет, подождите, я еще спрошу. Нил, что случилось потом? Почему ты не исполнил приказа?

– Я не хотел его исполнять, но не мог ослушаться, – произнесло тело с такой отчаянной, такой безысходной скорбью, что старый Яртон издал звериный протяжный вой. Тихий и тоскливый. – Я подхожу к госпоже ближе и ближе – камень убивает ее, но это подарок. А потом воин в доспехах останавливает меня, прекрасный воин. Он сильный, он такой сильный, что приказ моего хозяина для него ничего не значит. Он отбирает камень и уходит. Все... – выдохнул Нил, – больше ничего не помню.

– А больше и не нужно, – сказал Магнус. – Отпускайте его душу, госпожа.

– Может, ты? – спросила она вполголоса. – А вдруг в этот раз у меня не получится?

– Я на такое не способен, – еще тише ответил Магнус. – Я хороший маг, но рискую обмануть этого юношу и обречь его душу на бесконечные муки. Решайтесь же, Каэ!

Она не проронила ни одного лишнего слова. Только подошла к старому лоцману и крепко взяла его за руку.

– Нил, мальчик, вот мы с твоим отцом, чувствуешь ли ты нас?

– Да, – тихо ответило сидящее тело.

– Мы любим тебя, прощаем тебе все вольное или невольное зло, тобой причиненное, и отпускаем тебя туда, где тебе будет легко, солнечно и радостно ждать встречи со своими близкими.

– Спасибо, – прошелестело тело. И рассыпалось в прах.

Яртон крепко пожал руку своей богине:

– Спасибо, госпожа. Случилось горе, но, стало быть, могло быть и горше. Спасибо за мальчика...


* * *

В ту ночь на галере «Крылья Сурхака», которая по-прежнему шла полным ходом к Хадрамауту, подгоняемая попутным ветром, никто не спал. Не успел несчастный Нил покинуть этот мир, как Каэтана встрепенулась:

– Там, в трюме, кто-то есть. И если мы теперь же не найдем его, нам эту кашу расхлебывать до скончания века. Куланн! Дай мне десяток воинов, я сама спущусь в грузовой отсек.

– Это опасно, госпожа... – начал было командир, но она сердито прервала его:

– То, что произошло со мной, гораздо опаснее. Думаешь, вам удастся уберечь меня от опасности? Это практически невозможно. Да я и не смогу спокойно сидеть на месте. Не спорь, это приказ. Лучше отбери самых спокойных и сильных воинов.

– Почему спокойных? – позволил себе удивиться Куланн.

– Чтобы они меньше поддавались внушению. Не знаю, кто там окопался в нашем трюме, но он околдовывает свою жертву, как мардагайл, внушая ей свои собственные мысли.

Пока она объясняла, Рогмо успел подумать, что она все-таки странная богиня, абсолютно земная, простая и... Додумывать дальше он не стал.

Через полчаса Каэ во главе десятка могучих сангасоев, буквально светившихся от радости, что это на них пал выбор сурового командира, спустилась вниз. Следом за ней шел Куланн, который, используя служебное положение, незатейливо причислил себя к самым-самым, чтобы оказаться рядом в нужный момент. Каэтана не стала заострять на этом внимание. Замыкали группу воинов Рогмо с мечом Аэдоны в руках и Магнус со своим неизменным желтым мешочком.

Как и следовало ожидать, в трюме ничего не обнаружилось, если не считать, конечно, огромного количества бочек, корзин и ящиков со съестным, аккуратно поставленных друг на друга. А также мешков и плетеных коробов, глиняных горшков и кувшинов, корзин и связок сушеных овощей и пряностей. Но Каэ не растерялась:

– Открывайте все, слышите, – все до единого ящики! И мешки, и корзины. Словом, все, что можно открыть и осмотреть. Все, что открыть нельзя, взламывайте, вспарывайте, делайте что хотите, но я приказываю осмотреть даже самые невероятные, с вашей точки зрения, места.

– А вот это мудро, – шепнул Магнус, обращаясь к полуэльфу. – Послушай, а кто сказал, что госпожа не способна к магии?

– Да об этом, кажется, все знают.

– То, что знают все, – не всегда есть истина, – загадочно молвил чародей.

Они с Рогмо споро включились в работу, помогая сангасоям переставлять с места на место тяжелые предметы. Полуэльф с восторгом смотрел на собранных, дисциплинированных и серьезных воинов Сонандана, еще раз убедившись в том, как сильно они отличаются от солдат любой другой армии. Ни улыбки, ни насмешки, ни малейшего признака недоверия. Каэ работала наравне со всеми, стараясь не мешать там, где помочь не могла, и успеть всюду, где ее помощь была бы полезной.

То, что они искали, оказалось в одном из нижних ящиков, в котором хранились галеты. Подняв тяжелую крышку, двое воинов с изумлением уставились на содержимое: прямо перед ними, в россыпи сухих хлебцев, лежало нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческим телом. Высохшее, изжелта-серое, костлявое, с пергаментной хрупкой кожей и громадными яблоками глаз, которые чудом держались в запавших глазницах. Ввалившиеся щеки, безгубый тонкий рот, прекрасно сохранившиеся зубы, – одним словом, симпатий это не внушало, чем бы оно ни было.

– Госпожа Каэтана! – позвал один из сангасоев. Подошли сразу все, окружив ящик плотным кольцом.

– Ну, вот и нашли, – обрадовалась Каэ. – Несите его наверх. Магнус, его можно нести наверх? Или нужно предпринять какие-то особые меры предосторожности?

– Еще не знаю, госпожа. Я постараюсь не допустить, чтобы он набезобразничал еще раз.

Ящик снова закрыли крышкой и потащили наверх. Уже светало, серое утреннее небо вызолотилось по краям лучами восходящего солнца. Был тот самый удивительный час между ночью и днем, когда мир принадлежит сам себе; когда уходящая тьма и нарождающийся свет мирно соседствуют; когда сон становится самым крепким, а пробуждение самым тяжелым.

Бессонная ночь и множество тягостных событий давали себя знать. Высыпавшая на верхнюю палубу команда галеры отчаянно зевала с риском вывихнуть себе челюсти. Даже капитан Лоой, хоть и держался молодцом, выглядел уставшим и изможденным. Даже горе, которое он испытывал по поводу смерти Нила, притупилось и отзывалось издалека волнами тоски и боли. Наверное, поэтому люди не сразу отреагировали на то, что из крохотной щелочки между досками ящика стал сочиться легкий дымок. Он все густел и густел, пока не превратился в подобие туманного столба, остановившись около правого борта как бы в ожидании.

Когда сангасои открыли ящик, он был пуст. Нет, галеты остались на своем месте, но иссохшего тела, страшной мумии, скалившей только что зубы, они не обнаружили. Воины отреагировали молниеносно, окружив Каэтану живым щитом. Магнус повертел головой, поколдовал над своим мешочком и тихо сказал:

– Очень плохо – это онгон. Может, и не самый могущественный, но и плохонького достаточно, чтобы всех нас тут покрошить.

– Это так серьезно? – изумился Рогмо. – Эти мощи опаснее, чем простой дух?

– Он опаснее мардагайла во много раз, – пояснил маг спокойно. – А ты говоришь – дух.

– И ты так невозмутим! – Рогмо уперся взглядом в колеблющийся столб тумана.

– Сдается мне, это чудище не подозревает, что его ждет, – отозвался чародей. – А я с удовольствием на это погляжу.

Каэтана увидела онгона сразу и обозлилась. Она не могла простить этому трупу смерть Нила, пережитую ей самой смертельную опасность, а главное – сам факт его существования. Она не помнила, кто такие онгоны, знала только, что Корс Торун велел их стеречься, но ей было плевать. Она не боялась; она даже не задумалась над тем, что эту туманную фигуру, словно закутанную в мутный плащ, можно хоть сколько-нибудь бояться. И, вытянув из ножен Такахай и Тайяскарон, шагнула к правому борту, где маячил размытый силуэт.

– Постой! – Голос онгона звучал где-то на уровне груди и выходил между лопатками, словно тупое копье.

Она поежилась, передернула плечами, будто ее коснулось что-то грязное.

– Постой! Мы сможем договориться! Я очень полезное существо, и ты сможешь убедиться в этом на собственном опыте. Я предлагаю тебе такую сделку, узнав о которой все боги ахнут. Я расска...

Он не договорил, потому что именно в эту секунду Каэ сделала широкий шаг вперед, развернулась и рассекла его сразу обоими клинками. Встречным движением.

Одобрительно загудели сангасои, оценившие красоту и легкость исполнения приема.

Шумно выдохнул маленький альв, все еще держась за руку побледневшего от напряжения капитана.

Высморкался в необъятный цветастый платок прослезившийся Барнаба. Онгон осел на палубу грудой грязных ошметков.

– ... Потому что онгона нельзя поразить холодным оружием, ибо он практически неуязвим, – сказал Магнус, продолжая какую-то свою мысль...


* * *

А-Лахатал вдруг понял очевидную истину: он не знает, насколько время, в котором находится галера с Кахатанной на борту, опережает его настоящее. И холодный пот потек по челу Повелителя Водной Стихии.

– Что с тобой? – нахмурился Джоу Лахатал.

Новые боги как раз наслаждались короткой передышкой. Ситуация и впрямь была критическая, но они к ней привыкли. Не только люди, но и боги, как оказалось, способны быстро привыкнуть не к самому благоприятному течению дел. Бессмертные набирались сил, перед тем как начать поиски пропавших Вахагана и Веретрагны, выяснить наконец, какая судьба постигла Шуллата, так и не вернувшегося из Сихема.

О том, что произошло с Огненным богом, его братья вообще не хотели задумываться всерьез. Потому что всерьез – было слишком страшно и невыносимо, так что даже дышать становилось больно и трудно.

А урмай-гохон процветал, будто это не его собирался покарать Шуллат за разорение храмов и отречение от богов Арнемвенда.

Поэтому исказившееся тревогой лицо А-Лахатала заставило его братьев насторожиться.

– Что с тобой? – спросил Победитель Гандарвы.

– Йа Тайбрайя... – А-Лахатал был предельно краток.

– Но ты ничего не говорил прежде...

– Я не хотел преждевременно усложнять и без того сложную жизнь. Йа Тайбрайя пробуждается. И только теперь я подумал, что Каэтана сейчас находится в нашем будущем – в неизвестно каком отдаленном будущем, ведь так?

– Наверное, – прошептал га-Мавет, первым из всех понявший, к чему идет.

– Значит, не исключено, что там, в ее времени, он уже пробудился и теперь беснуется на воле, а мы ничего об этом не знаем.

В зале воцарилась мертвая тишина. Боги представили себе хрупкий и беззащитный кораблик, разваливающийся на части посреди безбрежного океана, и громаду древнего зверя, нависшую над ним...

– Что можно сделать? – спросил Джоу Лахатал.

– Я сейчас же отправлюсь ко впадине, – молвил А-Лахатал, но Бог Смерти прервал его:

– Что ты сможешь сделать?

– Но ведь и просто сидеть сложа руки невыносимо.

– Постойте! – загрохотал Змеебог. – Что-то я не пойму, отчего мы все засуетились. Йа Тайбрайя остался вместе с нами, здесь, в ее прошлом, так что Каэтане ничего не угрожает, по крайней мере пока не угрожает.

– А ведь правда, – с облегчением воскликнул Победитель Гандарвы и с упреком обратился к А-Лахаталу:

– Что же ты напугал нас всех до полусмерти?

– А, – махнул рукой Владыка Водной Стихии, – по милости нашего прекрасного Барнабы я никак не могу разобраться в этих проблемах со временем: кто, где, насколько кого опережает.

– Да, это нелегко, – улыбнулся Гайамарт. – Остается только надеяться на лучшее.

Когда день закончился и боги разошлись по своим делам, А-Лахатал снова почувствовал прилив тревоги и страха. На этот раз он решил все-таки проверить, что происходит на дне Улыбки Смерти, и через краткий миг уже шагал по дну океана. Чем ближе он подходил к этому жуткому месту, тем пустыннее и тише становилось вокруг, к тому же А-Лахатал с трудом узнавал привычные, хорошо изученные пространства.

Он заторопился ко впадине, уже понимая, что увидит там, но все еще надеясь, что это просто землетрясение или подводное извержение так искалечило и разметало гранитные скалы, разворотило базальтовое плато и сотворило жуткое месиво из всего живого, что попалось ему на пути. И все же морской бог знал, что сил природы недостаточно, чтобы так сокрушить эту часть мира. Он с разбегу нырнул в бездну и понесся стрелой вниз, в кромешной тьме и мути.

Неведомо, сколь долго длилось это погружение, но наступил миг, и А-Лахатал очутился на твердой поверхности. Он обнажил свой клинок и стал не торопясь продвигаться вперед, разыскивая своего извечного врага. Мимо него в страхе проносились уродливые глубоководные твари, расплющенные невероятным давлением, изувеченные необходимостью жить под такой толщей воды. Существа, как из кошмарного сна, тускло светящиеся, прихотливо мерцающие, суетились вокруг А-Лахатала, но того, кого он так искал и в то же время так не желал встретить, не было.

Улыбка Смерти застыла жутким, развороченным оскалом, исторгнув наконец из своих глубин древнее чудовище.


* * *

Был чудный, теплый, ласковый вечер, поэтому все с удовольствием собрались на корме галеры и сидели прямо на досках, шокируя этим моряков, которые привыкли считать, что живая богиня Сонандана ест и пьет на золоте и спит на драгоценных камнях. Представить себе воплощенную Истину сидящей на палубе их судна и жующей сухие галеты, которые она запивала пивом, было выше их возможностей. И они периодически по разным поводам появлялись в той части галеры, где можно было вдоволь насладиться вышеописанным зрелищем.

Каэтане было не до смеха. Она чувствовала себя преотвратно, а пиво, поглощаемое ею в значительных количествах, не помогало, хотя без него было бы хуже. Рогмо терпеливо ждал, пока госпожа решит заговорить со своими друзьями и спутниками и расскажет все, что для них еще является тайной за семью печатями. Каэ понимала, что серьезного разговора не избежать, и наконец решилась.

– Магнус, – обратилась она к молодому чародею, – что ты знаешь о камне Шанги?

– Вас, госпожа, интересует его история вообще или только то, что касается вас лично? – моментально отреагировал тот.

– Так ты уже все знаешь?

– Нет, далеко не все. Но многое. Когда призрак Корс Торуна упомянул в разговоре с вами об этой штуковине, я долго вспоминал, что мне говорит это название. И вспомнил. Мой учитель – Шагадохья Прозорливый – по слухам, читал Таабата Шарран. И в числе прочих интересных и загадочных историй любил вспоминать о камне Шанги, который считается окаменевшим глазом какого-то бога. Он не опасен ни для кого, кроме... Истины. Вроде бы тот бог был отцом лжи и неверия, предательства и еще чего-то в том же духе. И его злобный взгляд искажал все настоящее, уничтожая саму его основу, деформируя пространство.

На обычное существо камень Шанги не оказывает серьезного действия потому, что любой человек ли, бог ли, кто-то другой вроде эльфов, гномов и прочих обитателей Арнемвенда живет на грани правды и лжи всю свою жизнь. Равновесная система – с постоянным перекосом отнюдь не в лучшую сторону – затрудняет нашу жизнь, но не делает ее невозможной. А вот с вами, Каэ, видимо, все обстоит совершенно иначе – вы не можете находиться в искаженном пространстве, и уж не знаю, как это объяснить, но думаю, сама ваша суть устраивает ваше перемещение в любой иной мир, неподвластный этому искажению.

– Больно сложно рассказываешь, – вмешался Номмо, – но понять можно. Значит, госпожа ничего не может поделать с этой штуковиной.

– Значит, не может. Но это не самая худшая новость. Есть и погрустнее, прикажете доложить?

– Давай уж, чего там. – Каэ безнадежно махнула рукой.

– Я осмотрел тот камень, который онгон всучил Нилу для передачи вам в руки, – это всего лишь осколок. И относительно небольшой осколок, что меня настораживает сильнее всего.

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что онгон, живущий под видом Корс Торуна, поступил со своим секретным оружием весьма просто и, надо признать, дальновидно. Он разбил его на несколько частей, каждая из которых может подействовать на нашу госпожу не хуже, чем некогда целый камень.

– Теперь я могу ждать сюрприза откуда угодно?

– Получается, что так. Но есть и положительный момент во всей этой истории: вы же как-то выбрались с того света на сей раз, смогли вернуться.

– Это не совсем моя заслуга, – вынуждена была признать Каэ.

– Вам помог тот воин? – осторожно спросил Рогмо. – Значит, он на самом деле был?

– Был, – ответила она и подумала, что знает того, кому появление этого воина принесло бы истинное счастье. А она? Она была больше чем просто счастлива, если такое возможно. Подарок, сделанный ей на Мосту, стоил того, чтобы еще раз пережить столкновение с искаженным миром камня Шанги.

– А что делать с этим осколком? – спросил Барнаба, выразив общее недоумение и тревогу.

– Тут дело простое, проще и быть не может, – сказал Магнус. – Камень Шанги не обладает своим «собственным голосом» в отличие от многих других магических предметов. Его очень трудно найти именно в силу того, что он ничем не отличается от обычных булыжников на морском берегу. И посему я беру обычную глину у нашего повара, который всегда имеет запасец на случай, если придется в открытом море починять печь, обмазываю глиной наш осколок и обжигаю его, пока готовят обед. И получаю вот что. – Чародей предъявил на всеобщее обозрение бесформенный коричневый комок, ничем не примечательный. – Глина будет экранировать «голос» камня, даже если таковой существует. А теперь я беру это восхитительное изделие и торжественно опускаю его за борт. Потому что доверяю капитану в том, что мы находимся на самом глубоком участке моря Надор.

С этими словами Магнус широко размахнулся и бросил осколок в волны. Камень описал широкую дугу и с легким всплеском исчез в изумрудно-зеленой воде.

– Странно, – молвила Каэ, – или это фантазия разыгралась, или мне действительно полегчало, будто пару килограммов сняли с хребта.

– То ли будет, когда вы вообще избавитесь от этой напасти, – пообещал Магнус.

– Дайте мне пива! – потребовал Барнаба. – Если на меня не совершают покушений с помощью ушей или носа какого-нибудь полуистлевшего бога, разобранного на части, это не значит, что я не являюсь тонким ценителем и знатоком этой волшебной жидкости...


* * *

Хадрамаут всегда был государством особенным. Настолько особенным, что ни одна война его никогда не касалась, потому что любая из сторон была заинтересована в помощи и участии хаанухов. За это платили лояльностью, мирными договорами, звонкой монетой, да мало ли чем еще. Но платить было за что, и это признавали все.

Хаанухом нужно родиться, чтобы понять, что это уже способ мышления, мировоззрение, а не национальность. Гордые, непокорные, веселые люди и внешностью, и привычками, и взглядами на жизнь отличались от всех прочих жителей Арнемвенда. Хотя бы потому, что считали землю своим временным пристанищем. Все граждане Хадрамаута как один бредили морем. Вся их жизнь была подчинена единой страсти, единственной любви, единственному способу бытия.

Великолепный строевой лес, в изобилии росший на территории этого отнюдь не маленького государства, был высоко ценим из-за того, что из него получались великолепные мачты и прекрасные доски для строительства судов; восхитительные ткани, которые иные с восторгом использовали бы для шитья одежды, интересовали неугомонных хаанухов лишь как материал для парусов. Сельское хозяйство обеспечивало возможность совершать дальние плавания, а потому высоко ценились все те продукты, которые можно было долго хранить. Или виды магии, позволявшие продлить срок службы любой вещи или еды.

Хаанухи рождались капитанами, матросами и лоцманами, а умирали, как уплывали в недоступный прочим мир, твердо веря, что вернутся в свое обожаемое море рыбами, дельфинами, акулами или водяными змеями. Все равно – лишь бы дышать водой. Они и дышали ею всю свою жизнь в каком-то смысле.

Любой мало-мальски значительный город в Хадрамауте по совместительству являлся еще и портом. Если поблизости не было естественного водоема, то почтенные граждане с лопатами наперевес в течение жизней многих поколений выходили на борьбу с ненавистной им сушей, пока наконец не сооружали себе пару рукотворных озер и речушку-другую, так чтобы к ним можно было добраться на плавсредствах любого вида и размера.

Глубоководность и полноводность рек являлась основным показателем их красоты, а из природных излишеств, призванных служить красоте, признавались только водопады. А вот горы считались верхом безобразия и злой шуткой богов. На Варде даже бытовала легенда, повествующая о том, что хребет Онодонги когда-то заходил и на территорию Хадрамаута, но якобы его жители, как только овладели человеческой речью, стали приставать к бессмертным владыкам, дабы те передвинули его на земли Джералана.

Говорят, что боги, устав от этих воплей, исполнили просьбу хаанухов в обмен на обещание, что те больше их никогда не побеспокоят. Похоже, что это было чистой правдой, потому что в Хадрамауте почитали только морских божеств и Астериона. Прочие же бессмертные не упоминались, храмов им не возводили, алтарей не устанавливали и жертв не приносили. А все же государство существовало.

И не как-нибудь худо-бедно, а очень даже неплохо. Ибо Хадрамаут справедливо считался одной из самых богатых держав мира. Хаанухи процветали, потому что были непревзойденными моряками и всегда кто-нибудь да нуждался в их услугах. Построить корабль, совершить путешествие в дальние земли, привезти откуда-нибудь редкий, иногда даже бесценный товар, нанять капитанов для ведения боевых действий на море – за всем этим обращались в Хадрамаут. Нередко случалось и так, что во флотах воюющих государств было по несколько хаанухов с каждой стороны, но их никогда не сводили друг против друга. Ведь для мopских людей (как их иногда называли во всем остальном мире) сражение на море было своего рода игрой, проверкой интеллекта и мастерства, но не более того. Искусные капитаны могли маневрировать сутками, демонстрируя чудеса ловкости и непредсказуемости решений, но до битвы, как таковой, дело не доходило. Зато моряки других стран, увидев перед собой противника-хаануха, часто предпочитали сдаться, чтобы не кормить рыб на морском дне часом позже.

Встречались среди них и пираты. Это тоже были особенные люди, увлеченные не столько грабежами и убийствами, сколько жизнью на волнах. Они повелевали морскими просторами, и сознания этого факта им хватало для счастья. Правда, золотом они тоже не брезговали, ибо за золото всегда можно было купить корабль получше и паруса попрочнее, а также нанять более квалифицированную команду.

Вот в эту страну и прибыла галера Сонандана на рассвете одного восхитительного южного дня.

Порт Шамаш, стоявший на берегу моря Надор, в бухте Белых Птиц (а хаанухи обожали давать поэтические имена любым географическим объектам), поражал своей непривычной красотой. Это был как будто и не Арнемвенд вовсе, а какая-то совсем отдельная планета, где все – от растений и камней под ногами до строений и людей – являлось настолько отличным от уже виденного раньше, что словами это описать было трудно.

Дома, напоминающие витые раковины или причудливые коралловые заросли, преобладание бирюзовых, лазоревых, небесно-голубых цветов, а также всех мыслимых и немыслимых оттенков зеленого делали Шамаш похожим на подводное царство, чудесным образом оказавшееся на суше, в мире людей. Даже статуи на площадях этого невероятного города изображали в большинстве своем дельфинов и спрутов, а человеческих памятников было до смешного мало. Хаанухи не видели особой чести в том, чтобы быть признанными среди сограждан.

Когда галера подходила к причалу, даже невозмутимые воины под началом Куланна собрались у борта глазея на эту немыслимую красоту. Только видавшие виды моряки Лооя занимались своими делами – они столько раз бывали здесь, что понемногу привыкли и воспринимали Шамаш, да и любой другой город Хадрамаута, как должное.

Каэтана была поражена тем, что у хаанухов оказались прекрасно развиты таможенные службы. Не успели они причалить к берегу, как выяснилось, что нужно отправляться в пропускной отдел. Рогмо и Номмо, обрадовавшиеся хоть какой-то возможности выбраться с порядком надоевшего судна, вызвались сопровождать капитана Лооя. Поколебавшись, Каэ решила, что ей будет полезно поближе познакомиться со здешними обычаями и правилами, и тоже примкнула к этой команде. Естественно, что следом за ней отправились Магнус, Куланн и Барнаба. Правда, после ожесточенной схватки у правого борта последнего оставили на галере во избежание недоразумений.

Лысенький толстячок, проеденный соленым морским ветром насквозь, сидел на высоких подушках в окружении пяти или шести прилежно строчащих писарей, охраны и двух секретарей. По всему было видно, что это лицо важное и почтенное.

Начальник таможенной службы Шамаша Хубах Шифу был и богом и царем этих мест. Он и карал и миловал, пропускал и заворачивал назад, короче, не без пользы для своего кошелька всячески вмешивался в судьбу прибывающих. Однако теперешние посетители вызвали в нем давно позабытое чувство уважения к иностранцам. И капитан Лоой, хорошо известный всему Хадрамауту своей безупречной репутацией, и его пассажиры были глубоко симпатичны почтенному Хубаху. Но он считал своим долгом соблюсти необходимые формальности.

– Имя, звание и причина прибытия в вольный Шамаш, – произнес он сухим голосом, на самом дне которого, как звезды на дне колодца, мерцали нотки любопытства.

– Лоой, капитан собственной галеры, цель приезда – покупка или фрахт океанского судна, желательно фейлаха.

Каэ вскинула на капитана удивленные глаза, но тот успокоил ее движением ресниц. Опытный Лоой отвечал столь подробно из тонкого расчета: уже к вечеру пойдут сплетни и слухи о новом заказчике, появившемся на горизонте. А значит, посыплются предложения. Лоой же хотел на доверенные ему деньги приобрести лучшее из лучшего.

Вдохновленная его примером, Каэ смело ответила на аналогичный вопрос:

– Каэтана, принцесса Коттравей, цель поездки – собственное удовольствие. А это моя свита – граф Магнус, князь Рогмо Энгуррский, князь Куланн и Воршуд из рода Воршудов. Со мной также прибыли сто человек – воинов охраны.

По мере перечисления титулов и званий прибывших Хубах Шифу выпрямлялся и выпрямлялся на своих подушках, пока наконец не встал и не отвесил низкий поклон.

– Добро пожаловать в Шамаш – ворота Хадрамаута, ваше высочество. И вы, ваши светлости, – отвесил он поклон в сторону спутников Каэ.

Начальник таможенной службы не был ни глупцом, ни невеждой, и он прекрасно знал, к какому роду относятся князья Энгурры. А если эльф и князь состоят в свите принцессы Коттравей, то эта принцесса – невероятно важная персона. И будет правильным воздать ей должное, и даже чуть-чуть больше, чтобы не ошибиться.

– Благодарю вас, принцесса, – сказал позже Магнус со смехом. – Вы произвели меня в графы, и это приятно. Не оскандалился при князе и наследнике Гаронманов. А ты, Куланн, что же не благодаришь?

– При всем моем уважении к госпоже, – ответил достойный воин, – я вовсе не ее, а своих предков должен благодарить за титул, доставшийся мне по наследству из далекой древности.

– О! – только и смог выразить свое отношение чародей.

– Послушай, Магнус! – окликнула его Каэ. – А почему бы тебе и на самом деле не принять титул графа? Если хочешь, конечно...

– На самом деле это не важно, – ответил чародей. – Но вероятно, это детство неизжитое голосит во мне от восторга. А ты правда можешь сделать меня графом?

– Ну, я же являюсь правительницей Сонандана, так что могу делать что захочу. Короче, посвящаю тебя в рыцари и даю титул графа. А бумагу я выпишу тебе на галере. Заодно посмотрю по карте, какие земли тебе подойдут.

– Вот здорово! – восхищенно молвил чародей.

– А тебе, Номмо, – внезапно догадалась Каэ, – тебе не хочется чего-нибудь подобного?

– Мы с кузеном, – ответил стеснительно маленький альв, – всегда мечтали стать дворянами. Но существам нашей крови титулов не дают почему-то. Наверное, считают это несерьезным...

– А баронство тебя устроит? С перспективой повышения?

Альв расцвел такой счастливой улыбкой, что Каэ пришлось тут же пробормотать формулу посвящения в рыцари. Придя на галеру, она, как и обещала, занялась глубоким и всесторонним изучением карты, а также геральдической книги, которая оказалась в библиотеке у капитана. Не хватало еще отдать Магнусу и Номмо чужие ленные владения, чтобы после их обвиняли в нечестности...


* * *

Господин Хубах Шифу счел бы себя трижды опозоренным, если бы не сообщил о прибытии принцессы Коттравей, а также одного из ее спутников – Рогмо князя Энгурры – тем, кто ему щедро платил за подобные сведения. Не успела шумная компания удалиться из его кабинета, как он вызвал курьера для особых поручений, звавшегося, кажется, Бренном. Получив краткое устное сообщение и выслушав куда и кому его доставить, Бренн со всех ног кинулся выполнять поручение своего господина.

Но он счел бы себя трижды мертвецом, если бы по дороге не завернул в некий неприметный дом и не повторил там слово в слово то, что предназначалось совсем для иных ушей. Так что незачем удивляться прозорливости или могуществу верховного мага Хадрамаута Корс Торуна и тому, что он одним из первых узнал о прибытии Каэтаны в Шамаш. Его немного удивила скорость, с которой она сюда добралась, но удивление не помешало ему заняться неотложными делами...

Связь в Хадрамауте была налажена более чем прекрасно. Даже простые люди, не имеющие возможности каждый божий день пользоваться услугами чародеев и платить бешеные деньги за произносимые ими с соответствующим выражением лица заклинания, могли быть в курсе всех основных событий приблизительно в то же время, когда оные проистекали, а не с опозданием на месяц-другой, как часто случалось на Арнемвенде.

Приток денег в казну, а также в частные банки и конторы во многом зависел от четкости и слаженности действий людей, зачастую находящихся в разных концах страны. Хаанухи быстро поняли, что вложение денег в эту область окупится сторицей, и живо расщедрились. Из всего вышесказанного следует, что к концу дня о прибытии Рогмо в порт Шамаш знали, помимо многих должностных лиц, знатные эльфы Хадрамаута, называемые в легендах также Морскими эльфами.

Морское путешествие утомило наших друзей. И сангасои просили разрешения проехаться верхом и прогулять застоявшихся в стойлах коней, которые и взбеситься могли от столь долгого безделья. Поэтому было решено, ко всеобщему удовлетворению, что галера пойдет своим ходом водным путем, а Каэ со свитой будет сопровождать ее по берегу. Благо абсолютно все реки и озера Хадрамаута, как уже упоминалось выше, были соединены цепью искусственных каналов.

Перед выходом в свет все долго прихорашивались. Даже суровые воины Сонандана нарядились в праздничные белые одежды, хотя и вооружились до зубов, памятуя строжайший наказ Тхагаледжи – ни на минуту не забывать об опасности, которая грозит живой богине в ее странствии. Правда, после пережитого на море, вряд ли они смогли бы об этом забыть, даже если бы захотели. Выглядели они великолепно – могучие, широкоплечие, в белых плащах, туниках и высоких, по колено, сапогах из белой лайки; перетянутые золотыми поясами, в стальных позолоченных наручах и золотых обручах на голове. Красавцы скакуны их не уступали своим хозяевам, вызывая вздохи и стоны восхищения у обычно равнодушных к лошадям хаанухов.

Барнаба тоже принарядился: на него нельзя было смотреть, как на солнце, столь ослепительно ярок был его костюм. Номмо, еще в Сонандане разжившийся золотыми шариками на свои зеленые башмачки, излучал радость и счастье. Казалось, мохнатому человечку ничего не нужно, кроме этих украшений да возможности натянуть любимую шапочку с пером на левое ухо, дабы выглядеть кокетливо и неотразимо.

Магнус, обзаведшийся графским титулом и громким именем Ан-Дирак, не устоял перед искушением и наколдовал себе соответственный пурпурный плащ, шитый драгоценностями («Фальшивые, наверное», – сообщил он Каэ громким и страшным шепотом), а также камзол цвета утренней зари, красные сафьяновые сапожки и красное бархатное седло, которое выгодно смотрелось на его гнедом скакуне.

Рогмо, по эльфийскому обычаю, был весь в зеленом и коричневом – шелках и коже, – чем должен был понравиться хаанухам. Меч Аэдоны, сам по себе стоивший целое состояние, висел у него на поясе в драгоценных отцовских ножнах.

Когда они появились в порту, зеваки, рабочие, матросы с других кораблей, а также отъезжающие и встречающие потратили на них гораздо больше своего личного времени, нежели на всякие прочие заморские дива.

– Слышь, кто это? – толкнул локтем своего приятеля портовый грузчик.

– Принцесса Коттравей, знамо. Ты что – балбес? Не слышал?

– А ты так говоришь, будто ее папаша Коттравей с тобой на одной лодке всю жизнь проплавал, – обиделся тот.

– Не на одной, конечно, но... – загадочно молвил приятель. На том и расстались.

А когда галера тронулась с места и конный отряд последовал за ней вдоль канала, берега которого были выложены зеленоватым мрамором и обсажены причудливыми, изогнутыми деревцами с пышной кроной и мелкими яркими соцветиями, их ждал сюрприз: человек десять высоких и стройных всадников, слишком прекрасных, чтобы относиться к обычным смертным, поджидали их у одного из ажурных мостов, которые здесь попадались буквально на каждом шагу.

Всадники эти были хороши, обладали яркой, запоминающейся внешностью, и на их фоне Рогмо больше казался человеком, нежели в человеческом обществе. Потому что настоящих эльфов нельзя спутать ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Полуэльф тронул своего коня и выехал вперед, навстречу своим родичам. Правда, он весьма смутно представлял себе, в какой степени родства он состоит с этими вельможными красавцами.

– Я вижу перед собой Рогмо сына Аэдоны, наследника Энгурры и потомка Гаронманов? – обратился к нему самый молодой эльф с прозрачными, холодными, как море, бирюзовыми глазами и белыми до голубизны волосами. Он выглядел как ровесник Рогмо, а значит, был старше последнего на какие-нибудь пятьсот-шестьсот лет. Кто их, эльфов, разберет?

– Да, я Рогмо сын Аэдоны, князь Энгурры, – сделал тот ударение на окончании фразы.

– Верно ли я понял тебя, сын Аэдоны? – внезапно вмешался в их разговор ослепительный эльф на белом как снег коне. Его сиреневый костюм с зеленой вышивкой являл собой чудо портновского или уже не портновского, а колдовского искусства. Впрочем, когда речь шла об эльфийских мастерицах, ошибиться было совсем нетрудно.

– Прежде чем отвечать на вопросы, я был бы рад узнать, кто почтил меня своим прибытием, – слегка поклонился князь.

– Я Мердок-ап-Фейдли, глава рода Морских эльфов и потомок Гаронманов, это мои сыновья – Браннар-ап-Даррах, Векдор-ду-Фаззах и Корран-ит-Натар, а также члены нашего рода.

Полуэльф отметил про себя, что, кроме сыновей, остальных своих спутников князь ап-Фейдли не счел нужным представлять.

– Я счастлив приветствовать тебя, славный Мердок ап-Фейдли, о котором так много хорошего рассказывал мой отец. И мне горько, что именно я принес тебе горестную весть – Аэдона мертв, и отныне я князь Энгурры.

Прекрасное лицо Морского эльфа исказилось от боли и горя. Но уже через секунду его прозрачные глаза заполыхали гневом.

– Ответь мне, князь. И пусть мои вопросы не покажутся тебе несправедливыми и нетактичными. Я слишком стар и слишком много прожил на свете, надеюсь, что заслужил право спросить тебя кое о чем. Во-первых, мне сообщили, что ты странствуешь в свите принцессы Коттравей. Ответь, князь, с каких пор эльфийские государи поступают на службу к людям? Ведь ты уже не простой меченосец, и поверь, что я искренне скорблю о том, что вынужден напоминать тебе о твоих обязанностях правителя. Кто заботится сейчас о жителях Энгурры, кто правит в твоих землях?

Рогмо видел, что эльф хочет спросить еще и о том, отчего Аэдона сделал преемником именно его, сына человеческой женщины – зная, сколь непримиримо относилось к этому все его многочисленное семейство. Полуэльф кусал губы, кипя от негодования, что ему предъявили, хоть и не напрямую, обвинение в чем-то похуже преступления. Но он не считал себя вправе выдавать тайну своей госпожи. Была затронута его честь, и гордость требовала не пускать все на самотек; но честь и гордость приказывали также молчать, храня свои и чужие секреты.

Каэтана поняла, что происходит, и выехала вперед на своем красавце Вороне, который сразу же стал скалить зубы, пугая эльфийских коней. Они заплясали, порываясь отойти в сторону от нахала.

– Полагаю, князь, что это мне следует ответить на большинство твоих вопросов, – сказала она, обращаясь к остолбеневшему эльфу. И улыбка ее была какая-то особенная, загадочная и теплая.

Спутники Мердока ап-Фейдли с удивлением увидели, что он смотрит на принцессу Коттравей не так, как смотрят царственные эльфы на человеческих женщин. А еще на ее мечи, хотя, конечно, нечасто женщина человеческого рода носит их за спиной. Два меча... Что же они слышали о женщине с двумя мечами? И что это за воины, похожие скорее на полубогов из древних легенд? Похожие на жителей... Запретных Земель?!

И сыновья Морского эльфа, изумляясь тому, что одновременно пришло им в голову, воскликнули, обращаясь к отцу:

– Это она?

– Она, дети, – ответил Мердок ап-Фейдли и покраснел.


* * *

Она стояла перед ним на весенней, усыпанной цветами, изумрудно-зеленой поляне, посреди душистых трав и кустарников с россыпью первых ягод и... грызла яблоко. Яблоко было сочное, спелое и такое пахучее, что у него во рту возник ни с чем не сравнимый вкус плода. И эльф вышел из-под сени деревьев, чтобы поближе рассмотреть ту, кто не таясь посещает земли, которые люди обычно обходят за много-много верст.

Она была не одна. Двое воинов могучего телосложения, в старинных доспехах и шлемах нездешней работы, высились у нее за спиной, зорко оглядывая окрестности и охраняя покой своей госпожи. Видимо, эльф показался им не опасным, потому что они подпустили его на близкое расстояние.

А она улыбалась и улыбалась, и ослепительное солнце ласкало лучами ее хрупкое тело и перебирало темные волосы, словно восторженный любовник, что не в силах оторваться от своей возлюбленной. И она была вовсе не похожа на простую женщину, хотя совершенно точно не была ни эльфом, ни нимфой, ни дриадой, никаким другим существом Древней расы.

– Что ты здесь делаешь? – спросил эльф, стараясь выглядеть грозным. На всякий случай, чтобы потом можно было сменить гнев на милость. Но похоже, она его гнева не боялась, как и не нуждалась в его милости.

– Путешествую, любуюсь красотой, смотрю на мир, – ответила дружелюбно, но без всякого страха. Как равный равному.

Она была хороша собой. Но ведь не в том дело. Разве не хороши были эльфийские женщины и разве мало любви и ласки дарили они княжескому сыну? Но что-то такое таилось на дне ее светлых глаз, что эльф не выдержал: он был молод и потому сказал первое, что пришло ему в голову. Это позже он понял, что первые слова не всегда самые мудрые.

– Пойдем со мной, – сказал он нетерпеливо. – Я подарю тебе любовь эльфа и – кто знает? – может быть, и бессмертие.

– Бессмертие? – рассмеялась она. – Ты еще молод, раз предлагаешь это как награду. А что касается любви, запомни раз и навсегда: когда любовь истинная, то неважно, кто любит тебя – человек, эльф, гном или бог. Когда любви нет, то в пустоте, образованной ее отсутствием, поселяются ложь и ненависть. И ложь, и ненависть равно страшны, от кого бы ни исходили. И потому не предлагай мне любовь эльфа как нечто более прекрасное, чем любовь человека.

– Кто ты? – спросил он потерянно.

– Неважно, – рассмеялась она. – Та, что не ищет любви эльфа...

Она много смеялась в тот единственный день их встречи – встречи, которую он запомнил на всю свою длинную жизнь.

Эльфы Варда разделились на две группы: одна их часть осталась в самом сердце континента, вторая двинулась на юго-восток, к морю. В числе последних оказался и наш эльф. Он больше никогда не смог вернуться в тот лес, на ту поляну, да и зачем? Женщина давно уже умерла, но не хотели умирать вместе с ней упрямые воспоминания о том, чего не случилось, хотя могло бы стать прекрасным и неповторимым. Эльф повзрослел, а потом и постарел, хотя старость у Древней расы не так заметна. И все же она пришла по его душу – зимняя пора жизни, когда все мыслится немного иначе, чем в молодости, немного другим. Но все это случилось позже...

А тогда она повернулась и ушла, унося с собой терпкий и душистый запах, который он принял за аромат весны и оказавшийся запахом из какого-то другого, недоступного ему мира.

И двое воинов ушли вместе с ней, так и не сказав ему ни единого слова – ни при встрече, ни при прощании...


* * *

Морской эльф Мердок ап-Фейдли, никогда в жизни ни перед кем не склонивший своей гордой головы, смотрит на свою юношескую мечту, которая, в отличие от него, так и не изменилась. Она сидит на черном коне, а за ее спиной высятся все те же воины – могучие, молчаливые, в старинных доспехах, которые ковали не люди. Воины не говорят ни слова, а она улыбается, и вместе с ее улыбкой над каналом Шамаша, в далеком Хадрамауте, проносится ветер с той, давней поляны его молодости. Мердок ап-Фейдли подъезжает к ней поближе и говорит странным голосом:

– Я рассказывал о тебе сыновьям.

– Зачем? – интересуется она.

– Я предупреждал их, чтобы они не растратили по глупости и нерешительности то лучшее, что сможет предложить им судьба. Так кто ты, принцесса Коттравей? Или мне и теперь нельзя узнать твое истинное имя?

– Меня зовут Кахатанной, если это о чем-то говорит тебе, князь.

Беловолосая голова владыки Морских эльфов низко-низко наклоняется к седлу. Некоторое время он пребывает в этом неудобном положении, пугая своих сыновей и спутников, а затем произносит:

– Моей истинной любовью оказалась Истина. И значит, я мудрец, хоть и узнал об этом столько времени спустя. – Мердок ап-Фейдли оборачивается к Рогмо и говорит торжественно:

– Ты служишь воплощенной Истине, и это честь для всех нас. Прими мои извинения за то, что обидел тебя невольным подозрением. Я был не прав.

И удивляются сыновья, зная, как невероятны эта слова в устах их отца.

– Мы приглашаем вас во дворец и с трепетом ждем решения нашей участи.

– А мы согласны, тут и решать нечего, – улыбается Каэ.

Капитану Лоою тоже посылают приглашение, и он спешит им воспользоваться, потому что нет такого смертного, который отказался бы посетить дворец Морских эльфов. Да только людей туда приглашают раз в несколько столетий, и тех счастливцев можно пересчитать по пальцам одной руки.

Замок Мердока ап-Фейдли стоит на острове в соседней с портом бухте. Это изысканное, похожее на витую раковину здание выстроено в том стиле, который вообще отличает архитектуру Хадрамаута. Мощные стены, сложенные из звонкого, гладко обтесанного камня, двойным кольцом окружают его, взлетая к небу под небольшим наклоном. Пестрые флаги цвета морской волны, с бирюзовыми и лазоревыми звездами с серебряной каймой, трепещут на свежем ветру. Остроконечные башенки сияют ослепительной голубизной, и белые чайки вьются над ними, словно замысел гениального художника. Причудливые строения, мощные донжоны, изысканные и надежные одновременно, сплетаются в дивный венок строительных решений; замок является грозным укреплением, способным выдержать серьезную осаду в случае необходимости, хотя при первом взгляде, брошенном на него, такая мысль даже в голову не приходит...

Столы накрыли на террасе, окруженной резными каменными перилами. Она была выстроена над морем, на переходе между двумя башнями, и поражала своей красотой. На колоннах висели серебряные щиты с гербом Гаронманов, напоминая о славе и доблести хозяев замка. Пол был из мраморных плит, инкрустированных перламутром и кораллами. И все увивали ползучие растения чистого и свежего изумрудного цвета. Во все стороны, куда ни кинь взгляд, простиралось море, и только на западе виднелись дворцы и храмы Шамаша.

Обед подали изумительный: блюда и тарелки в форме перламутровых плоских раковин были наполнены такой сочной, ароматной и аппетитной снедью, что некоторое время гости были сосредоточены только на угощении. И только когда первый восторг немного утих, стало возможным продолжать беседу. Впрочем, вели ее в основном сам князь и Каэтана. А остальные старались им не мешать.

– Можете говорить спокойно, – почтительно сказал Мердок, обращаясь к своей богине. – Замок надежно защищен от любопытных, какого бы ранга и могущества они ни были.

– Можешь говорить мне «ты». Это приятно слышать, – выпалила она на одном дыхании. – Моя история такая грустная, что рассказывать ее даже один раз неинтересно. А мне, поверь, приходится делать это гораздо чаще, чем могут выдержать нервы. Поэтому, прости, я буду краткой. А если ты чего-то не поймешь, останавливай меня и расспрашивай подробнее.

– Я не зря тогда влюбился в тебя, – разулыбался эльф. – Впервые вижу особу женского пола, которую надо расспрашивать о подробностях. Обычно не знаешь, как приостановить поток излияний.

– Привыкай, со мной все наоборот. Только вот хорошо ли это, никто не может решить. – Она набрала полную грудь воздуха. – Ты должен знать, что князь Аэдона по наследству получил должность хранителя некой Вещи.

– Да, – сказал Мердок. – Это я знаю. Вещь, как ее называли самые древние из нас. И хранилась она в Энгурре, но точное место знал только сам хранитель и передавал ее сыну-наследнику вместе с титулом и прочими регалиями власти.

– Княжества Энгурры нет, – коротко сказала Каэ, как мечом рубанула сплеча.

Мердок воззрился на нее с нескрываемым ужасом.

– Ну вот. Самое страшное я тебе сказала, дальше должно быть полегче. Ты помнишь, какое у этой Вещи предназначение?

– Как это нет Энгурры? – Эльф не смог переключиться на другую мысль, не постигнув всей чудовищности происшедшего. – Кто мог уничтожить такое княжество? Какой враг мог одолеть эльфийских воинов? Что с моим – братом Аэдоной?

– Не говори слишком громко. Иначе Рогмо придется отвечать на твои вопросы самому, а мальчика нужно пожалеть – он слишком много вынес в последнее время. Будь сильным и мудрым.

Энгурру уничтожил, стер с лица земли тот, от кого прятали Вещь. Аэдону постигла судьба хранителя: рано или поздно эти смельчаки расплачиваются за собственную доблесть и благородство. Рогмо пришел слишком поздно и застал только дымящиеся развалины.

– А перстень?

– Ты даже знаешь, что это? Перстень Аэдона успел передать в надежные руки. И теперь Рогмо – единственный оставшийся в живых: сам себе князь, сам себе подданный. И хранитель, как и его отец. Он призван помочь мне: грядет новая битва с Мелькартом, и любые средства хороши, чтобы успеть первыми, пока он окончательно не одолел нас.

Мердок молчал так долго, что Каэ решила, что где-то допустила ошибку, обидев гостеприимного хозяина. Но эльф поднял на нее светлые глаза и сказал:

– Это страшно – все, что ты рассказала. Но я не удивлен. Я ожидал чего-то подобного, хотя изо всех сил надеялся на лучшее. Слишком много странностей происходит в последнее время. Те из нас, кто посвящен в древние знания, твердят, что так было и во времена, предшествовавшие Первой войне.

– Не могу сказать, чтобы ты меня утешил.

– А я и не собирался тебя утешать. Зато, зная все, что услышал от тебя, я могу угадать, что вы собираетесь делать. Вы едете на Иману – искать составную часть перстня.

– Совершенно верно.

– Тут тебе никто не поможет. Если справишься, то сама. Если нет, тогда миру будет безразлично, почему ты не смогла.

– Коротко и ясно.

– Маги затевают заговор, – сказал эльф. – У нас тоже есть глаза и уши, и все, что мне нужно знать, они сообщают.

– О нашем прибытии тоже сообщили твои уши?

– Вроде того.

– Тогда я тоже хочу поработать твоим шпионом. Корс Торун, ваш верховный маг, тебе хорошо знаком?

– Довольно хорошо. Но он сильно изменился, и я испытываю к нему необъективную неприязнь.

– Это не человек, а онгон.

Эльф даже позволил себе присвистнуть от удивления.

– Откуда ты знаешь?

– Я недавно встретилась с призраком настоящего Корс Торуна, и он сказал мне, что его место занимает оборотень.

– Тогда это многое проясняет, но и многое усложняет.

– Все усложнилось. Талисманы Джаганнатхи появились в мире людей, и уже многие пострадали, овладев ими. Вард готовится к войне. Мелькарт попытался даже напасть на Малаха га-Мавета, хоть и неудачно.

– Неужели он так близко? – молвил князь. – Здесь время течет как-то иначе, а море так прекрасно, что поневоле не думаешь ни о чем другом. И вдруг, спустя тысячи лет, появляется твоя единственная в жизни любовь и объявляет, что мирное существование закончилось и грядут великие испытания. Скажи, ты видишь здесь справедливость?

– Правду говоря, я вообще крайне редко ее вижу. В последнее время так редко, что сомневаюсь в ее существовании.

– Я могу задать тебе нескромный вопрос? – спросил Мердок.

– Попробуй.

– Кто это удивительное существо в ярком наряде – толстенький и переливчатый какой-то? От него исходит власть и могущество, но выглядит он весьма забавно.

– Это Время, Мердок. Это время, которое, отпущено мне, чтобы решить судьбу мира.

Морской эльф в течение долгой минуты смотрел на нее сияющими, восторженными глазами.

– Я придумал, – произнес он наконец. – Я сам сопровожу тебя до Кораллового моря или даже до океана. Не откажешься?

– От такой помощи нормальные люди не отказываются, – обрадовалась она.

– Ох, уж кто бы говорил о нормальных людях, а кто бы скромно и смущенно помолчал, – сварливо произнес Барнаба, на секунду отрываясь от своей тарелки.


* * *

Черный тоннель, представляющий собой не более чем проход в абсолютной тьме и пустоте. Но и не менее. На одном его конце стоит высокий и худой старик с пергаментно-желтой кожей и запавшими щеками. Глаза у него глубоко ввалились от старости, кожа съежилась, как у мумии. Он держит руки поднятыми над головой и читает нараспев заклинания. Странно видеть, какие сильные мускулы перекатываются под обманчиво-старческой кожей, странно слышать, как звучен и мощен его голос. Немощному старику положено задыхаться, если он так долго и громко взывает к тому, кто должен услышать его с другого края Вселенной. Но дыхание старца на удивление ровное и спокойное – слишком ровное и слишком спокойное. Поневоле начинает казаться, что в теле этого человека прячется кто-то другой – мощный, молодой и опасный. Это на самом деле так, ибо это Корс Торун – онгон, маг-оборотень – взывает к своему единственному повелителю.

– Я слышу тебя, – откликается Мелькарт из неописуемой дали.

– Она здесь, повелитель. Она собирается пересечь океан, чтобы попасть на Иману. Глупый слуга не сумел ее остановить, за что поплатился существованием. Но у меня еще много частей камня Шанги.

– Побереги его, – доносится до разума онгона, – я пошлю к ней Йа Тайбрайя. Позаботься о том, чтобы на этот раз промаха не было.

– Да, величайший. Скоро весь мир будет твоим.

– Я и сам это знаю, – тает во тьме.


* * *

Это путешествие коренным образом отличалось от предыдущего странствия Каэтаны по Варду. Изысканная красота, уют и роскошь, а также приятные мелочи постоянно сопровождали ее на всем пути. Все друзья наперебой стремились сделать ей что-нибудь приятное, и даже Барнаба разучил пару песен и подобрал к ним не лишенный мелодичности голос, так что его не раз просили повторить выступление; случалось, он и аплодисменты срывал. Но все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Идиллия закончилась на подходе к Эш-Шелифу, столице Хадрамаута.

Этот город был настолько своеобразен и красив непривычной глазу, особенной красотой, что заслуживает нескольких слов, чтобы описать его для тех, кто не видел этого дива. Если верить легендам, главным зодчим Эш-Шелифа был сам Йабарданай, в ту пору еще совсем юный и мечтательный, только-только поселившийся на Арнемвенде и полюбивший этот мир со всем пылом и страстью соучастника творения. Разоренный недавно закончившейся войной, Арнемвенд представлял собой груду живописных развалин, по которым бродили растерянные люди, лишенные прошлого, настоящего и, возможно, будущего. Древние боги пришли к людям с тем, что принесли им это грядущее, и Повелитель Водной Стихии не стал исключением.

Хадрамаут и непоседливое его население, одержимое страстью к морю и далеким странствиям, стали его особенной любовью. Это для них он выстроил прекрасный Эш-Шелиф, который буквально висел в воздухе на многочисленных мостах, галереях и переходах над лазурным пространством каналов, бассейнов и рукотворных озер. А с дозорных башен была видна фиолетовая гладь Кораллового моря. Три храма Эш-Шелифа – храм Йабарданая, храм Йа Тайбрайя и храм Астериона, которые почитали моряки всего Арнемвенда, славились на весь цивилизованный мир.

Нынешний правитель Хадрамаута – Великий Понтифик Дайнити Нерай, Муж Моря и Сын Великого Океана, сидел в одиночестве в смотровой башне своего дворца, когда непрерывно кланяющийся придворный объявил ему о том, что в приемной с почтительным нетерпением ожидает сам Корс Торун, верховный маг и неизменный советник государя. Дайнити Нерай тяжко вздохнул, всем своим видом иллюстрируя известную пословицу о невыносимой тяжести корон, и милостиво соизволил не швыряться чем попало в незадачливого посланца. А такая привычка у него, признаться, была.

Еще пару минут он посидел в кресле у окна, разглядывая чаек, которые белыми снежными хлопьями носились в воздухе, однако прелесть безделья уже была нарушена грубым вторжением, да и Корс Торун не имел привычки наведываться во дворец без приглашения, если в том не возникала крайняя необходимость. Великий Понтифик был невероятно ленив, но еще больше он был труслив, и страх настолько перевешивал лень, что даже заставил его подняться с насиженного места. Дайнити Нерай повздыхал, потоптался на месте и наконец двинулся по направлению к приемному покою. Слуги торопливо распахивали перед ним двери, низко кланяясь. Капитан охраны моментально построил своих воинов, которые в это время дня привыкли расслабляться, зная, что понтифик и шагу не ступит до обеда. Привычное течение дня было нарушено, и во дворце уже говорили о том, что случилась или очень скоро случится большая беда.

Дайнити Нерай был грузным, заплывшим жиром человеком неопределенного возраста. Он относился к той странной породе людей, которые в самых шикарных нарядах и драгоценностях умудряются выглядеть нищими и неопрятными. Вечно сальные волосы, жирная пористая кожа, огромный нос, торчащий картошкой на грубом, рано обрюзгшем лице, и едва открывающийся левый глаз не делали лицо понтифика привлекательным и милым. В отличие от многих других венценосных своих собратьев он не любил ни охоту, ни вино, ни женщин. И кажется, был единственным во всем Хадрамауте человеком, равнодушным к морю. Впрочем, здесь допущено явное преувеличение: Дайнити Нерай любил смотреть на море из окна своей башни, но не любил странствовать, не любил находиться на палубе корабля больше нескольких минут и боялся наводнений, ураганов, штормов и прочих стихийных бедствий. Странно и невероятно, но именно этот человек вот уж более двадцати лет правил лучшими корабелами и мореходами Арнемвенда.

Корс Торун, которого поддерживали под руки двое магов-учеников, терпеливо дожидался своего повелителя. Он мог стереть понтифика с лица земли одним небрежным движением, но не собирался делать ничего подобного, предпочитая терпеть лень, трусость и капризы своего государя. Ибо все эти отрицательные проявления человеческой натуры были ему только на руку. Он сам, как мог, укреплял в понтифике страх перед возможными бедствиями и катаклизмами, став таким образом абсолютно незаменимым: Дайнити Нерай полагался только на могущество мага в случае возможной опасности. И потому Корс Торун ничем не выдал степень негодования, которое переполняло его. Он томился вынужденным бездельем в душном и неуютном помещении лишь потому, что толстый боров не мог оторвать свой жирный зад от мягкого кресла. А впрочем, думать можно где угодно.

– Ну, – брюзгливо осведомился понтифик, нависая над стариком. В данном случае это короткое «ну» заменяло и приветствие, и вопрос. Государь был ленив последовательно и лишними словами себя тоже не утруждал.

– Я счастлив видеть моего повелителя в добром здравии. Я желал бы никогда не беспокоить Дайнити Великолепного и не отрывать его от бесценных размышлений, но обстоятельства выше меня, всего лишь слабого человека, не могущего попросить вечность повременить хоть немного...

– Ну! – гораздо нетерпеливее сказал понтифик. Он бы и ногой в гневе притопнул, но это означало бы, что он ведет слишком активный образ жизни.

– Мне доложили, что недавно в порт Шамаш прибыла некая принцесса Коттравей с огромной свитой и что она движется по направлению к столице...

Тем временем слуги уже установили огромное кресло и обложили подушками тело повелителя, бережно погруженное в его бархатную глубину.

– Так что? – уже добродушнее поинтересовался Дайнити Нерай. Жизнь показалась ему немного приятнее, и он не собирался портить нервы остальным. В сущности, он был неплохим человеком и даже считал, что с подданными нужно иногда разговаривать. Он сильно удивился, если бы узнал, что все без исключения подданные считают, что беседующий с понтификом обречен на бесконечный монолог.

– Я видел будущее, повелитель. Приезд этой женщины, выдающей себя за принцессу Коттравей, принесет много горя нашей прекрасной стране.

– Чем? – Дайнити Нерай втянулся в беседу настолько, что стал задавать конкретные вопросы. А хотеть большего от понтифика Хадрамаута было невозможно.

Корс Торун был вполне удовлетворен достигнутым результатом. Он уже подготовил почву для своего сообщения, и остальное было сущей мелочью для такого искусного царедворца и интригана, как он.

– Великий Йа Тайбрайя явился мне в видении и сообщил, что недоволен появлением принцессы Коттравей. Он грозил мне своим гневом и жестокой карой всему Хадрамауту, если мы ничего не сделаем, чтобы умилостивить его.

– Ну?! – сердито буркнул понтифик. Он ужасно не любил всякие там разговоры о карах, катастрофах, гневающихся богах и богоравных существах.

– Ее нужно убить, – спокойно сказал Корс Торун, будто предложил повелителю высморкаться.

– Ну да-а! – с сомнением протянул понтифик. Он уже понял, что медждометиями не отделаешься, и откинулся на подушки, чтобы перевести дух перед теми героическими усилиями, которые ему предстояло совершить.

– Подробнее, – приказал он Корс Торуну. – Она принцесса, а это чревато последствиями.

– Кем бы она ни была, государь, – вкрадчиво сказал маг, – все равно ее жизнь стоит меньше, чем жизни тысяч и тысяч ваших подданных, и уж никак не идет в сравнение с жизнью Великого Понтифика.

Дайнити Нерай нахмурился:

– При чем тут я?

– Разве я не упомянул, что Йа Тайбрайя грозил карой всему, – маг выделил слово «всему», – Хадрамауту? А понтифика такие вещи касаются в первую голову – ведь он первый гражданин своей державы.

– Вот гадость, – проникновенно сказал Нерай. Он надеялся, что еще пронесет, что не нужно будет принимать никаких серьезных решений, – или, на худой конец, переложить серьезные решения на чужие плечи, но отвратительный своей проницательностью внутренний голос подсказывал, что такие вещи, как убийство принцессы, никому не поручишь рассматривать на Большом Совете.

– Так она же не одна! – ухватился он за спасительную мысль о свите. – Кто же даст ее просто так убить?

– Просто – никто, – отвечал маг. – Но у нас нет выбора.

– Так это война? – ужаснулся понтифик.

– Ну, зачем так свирепо? – мягко пожурил, его Корс Торун. – Никакая не война, а так себе, войнишка. Да, они будут сопротивляться, да, ее телохранители заслуживают особого внимания, но не устоят же они одной своей сотней против целой армии!

– Я не дам армию! – решил упереться Дайнити Нерай. – Магией, магией как-нибудь. Или убийцу подошлите. Что же, я вас учить должен? Чья она принцесса?

– Она из Запретных Земель.

– Что?!! – чуть не подпрыгнул на месте понтифик. – Запрещаю!

– Что же запрещает повелитель? – спросил Корс Торун с насмешкой. Слуги холодели, когда слышали, как маг позволяет себе говорить с понтификом, но последний не то внимания не обращал на явное оскорбление величия, не то ему было плевать; поговаривали даже, что понтифик боялся мага, относя его к разряду катаклизмов, но тут оставалось только гадать.

– Все запрещаю! – рявкнул Дайнити Нерай.

– Тогда повелитель должен принять на себя всю ответственность за последствия, – лукаво улыбнулся старик.

Понтифик замер с открытым ртом. Произнести фразу, пусть даже самую короткую, чтобы принять ответственность на себя, было выше его сил. Тем более что он учуял подвох в словах мага и как раз пытался разобраться, в чем же он заключается, как в зал вбежал давешний придворный с перекошенным от ужаса лицом и попытался заорать, соблюдая этикет:

– Гонец по делу чрезвычайной спешности и важности к Великому Понтифику! – а потом добавил севшим голосом:

– Беда, повелитель. Огромная беда.

– Только этого мне не хватало! – простонал Дайнити Нерай, включая в список проблем и необходимость так много и долго говорить.

А потом на пороге появился человек в рваных одеждах; утративших первоначальные цвет и форму, превратившихся в груду кровавых, заскорузлых тряпок. Голова его была кое-как обмотана, и на повязке проступали местами алые пятна. Там же, где кровь засохла, пятна были почти черными.

– Уатах! – сказал он, падая на колени.

– Ну! – отреагировал понтифик. Столпившиеся в дверях придворные, осмелившиеся нарушить уединение государя, сразу поняли, что Дайнити Нерай не может вспомнить, что Уатах – это название порта. Это было бы вопиющим безобразием, если бы касалось кого-нибудь другого, но понтифик был слишком ленив, чтобы помнить названия городов. Благо, что он Эш-Шелиф ни с чем другим не путал.

– Порт на берегу Кораллового моря, – тактично подсказал капитан стражи.

– Да помню я! – неожиданно взбесился понтифик. – Мы оттуда в океан ходим через два пролива. Что с Уатахом?

– Нет Уатаха, – скорбно прошептал гонец. – Великий змей Йа Тайбрайя пробудился ото сна...

Дальше он мог не продолжать. Придворные побледнели, притихли на несколько секунд, когда даже часы, казалось, перестали сыпать песок, потрясенные новостью; а затем тишина взорвалась множеством голосов. И каждый пытался высказаться именно в эту секунду, не желая слушать других. Одним словом, началась паника.


* * *

... От Уатаха, вытянувшегося узкой линией вдоль берега, не осталось ничего. Лежали в руинах прекрасные двухэтажные домики, стоявшие у самого моря. Превратилась в груду камней сторожевая крепость Уатаха, простоявшая в своем теперешнем виде пятьсот с лишним лет и выдержавшая невесть сколько пиратских нападений. Плавал на волнах древесный мусор: щепки, обломки, доски, бревна, бочонки. И это было все, что осталось от множества кораблей, не успевших вовремя убраться из гавани и подняться вверх по реке Змеиной. И всюду были тела – мертвые, изувеченные, смятые страшной, неистовой силой.

Йа Тайбрайя был страшен. Безумный Йа Тайбрайя превосходил всякий страх. Змей появился из-под воды внезапно. Море вдруг вскипело, появились белые буруны, как в шторм; взвились в воздух птицы с дикими, протяжными криками, и перед опешившим экипажем одного из кораблей, стоявших на рейде, стала появляться из глубины ни с чем не сопоставимая по своим размерам голова древнего чудовища.

Существо, которое присутствовало при сотворении нынешнего мира, которое являлось его ровесником, было опасно для людей всегда. Просто Йа Тайбрайя не приходило в голову нападать на них: сначала его сдерживал сам Йабарданай, затем объединенные усилия Новых богов. К тому же в море всегда водилась добыча покрупнее. А на тех глубинах, где обитало исполинское чудовище, о людях и вовсе не вспоминали. Одним словом, от древнего зверя их берегла собственная мизерность – ведь они были слишком маленькой, слишком незначительной, незаметной добычей.

Но вот титан древности проснулся, ведомый чьей-то иной, злой волей. Впрочем, сам он об этом и не подозревал. Ему было некогда. Переполненный жаждой разрушения и убийств, неистовый Йа Тайбрайя обрушился на первое человеческое поселение, попавшееся на его пути. Разум его так и не очнулся, опутанный туманной паутиной, и морскому змею было все равно, что он творит.

Удар гигантской головы разбил первый корабль в щепы; исполинская пасть сомкнулась на корпусе второго корабля, разметав его остатки по кипящему морю, которое постепенно багровело от пролитой крови. Испуганные люди ничего не могли поделать с разбушевавшимся чудищем: ни те, кто в порыве отчаянной храбрости бросался к оружию; ни те, кто пытался таранить бронированного монстра, чтобы хоть своей смертью остановить его, удержав от дальнейших убийств; ни те, кто в панике пытался сбежать на сушу, надеясь хоть там найти спасение.

В короткий срок покончив с кораблями, находившимися в гавани, морское чудовище обратило свой взор на город. К этому времени крепость Уатаха кишела людьми. Сюда примчались все, кто не верил в надежность собственных жилищ. Те же, кто жил подальше от берега, рассчитывали отсидеться в зданиях, думая, что насытившееся чудовище рано или поздно уберется. Но Йа Тайбрайя целеустремленно уничтожал несчастный город – дом за домом, улица за улицей. Его гигантское тело медленно перетекло из воды на берег. Мощный хвост хлестал из стороны в сторону, снося крепкие каменные строения, а люди гибли, как мухи, не имея ничего, что можно было бы противопоставить силе древнего зверя.

Мощное, как башня, туловище вознеслось в небо напротив крепости, заслоняя солнечный свет. Частокол зубов в человеческий рост величиной способен был привести в отчаяние даже самых мужественных воинов. Перепончатые выросты над ушами угрожающе топорщились. Йа Тайбрайя разинул пасть и издал трубный рев.

Самым ужасным для жителей Уатаха было даже не то, что древний зверь напал на них, истребляя все живое и неживое в округе. Их привел в замешательство тот факт, что с самого раннего детства и до глубокой старости, от рождения и до смерти они жили в глубоком убеждении, что Йа Тайбрайя является заступником и покровителем Хадрамаута и всех хаанухов, где бы они ни находились. Ему воздвигали храмы, его изображения украшали флаги и паруса, его резные статуи высились на носах боевых кораблей. И теперь то, что он творил, было равносильно детоубийству. Хаанухи не представляли себе, чем могли так прогневить свое божество, что оно им отомстило истреблением целого города и огромного порта.

Жрецы Йабарданая и Йа Тайбрайя возносили молитвы в храме на берегу до тех пор, пока очередной удар чудовища не похоронил их под обломками.

А крепость? Крепость пала за несколько часов... И только когда от Уатаха остались груды развалин и камни, обильно политые кровью, зверь отступился.


* * *

– Вот видишь, повелитель? – сказал Корс Торун оцепеневшему в кресле понтифику. – А это только начало. За Уатахом последуют прочие города. Йа Тайбрайя ничто не остановит: в мире нет силы, которую ему могли бы противопоставить люди.

– А если помолиться кому-нибудь? – неуверенно предложил Дайнити Нерай. – Если, скажем, обратиться к А-Лахаталу?

– Нет в мире силы, которая способна остановить Йа Тайбрайя, – откликнулся Корс Торун. – Выполним его просьбу, и он сам отступится.

– А если воззвать к Йабарданаю? – упорствовал понтифик.

– У тебя нет выбора, повелитель, – прозвучало в ответ...


* * *

Капитан Лоой получил радостное сообщение: один из его постоянных торговых агентов разыскал наконец именно то, что требовалось, – только что построенный красавец корабль для путешествия через океан. Посему капитан в компании старших офицеров и лоцмана Яртона отправился на верфь, чтобы лично присутствовать при спуске корабля на воду, а заодно оценить все его качества. Присутствие же на этой встрече высокопоставленных особ могло только сорвать сделку, поэтому Каэ и ее спутники временно предавались активному безделью. И получалось у них неплохо.

Мердок ап-Фейдли, не расстававшийся с Рогмо и с Каэтаной ни на минуту, решил показать им один из островов. На острове был крошечный, почти игрушечный замок, стоявший над глубоким ручьем, и сплошной лес – невероятная редкость в Хадрамауте, где самым большим скоплением деревьев можно было считать городской парк. Это решение Морской эльф принял после того, как Каэтана пожаловалась ему, что с недавних пор тоскует по рощам и лесам.

– Очень интересное свойство натуры, – сказала она, – в Сонандане я с ума схожу от тоски по морю. Устроила себе бассейны с морской водой, огромное количество аквариумов: черепахи, рыбы, кораллы, раковины. А сейчас, когда, казалось бы, живи и радуйся, я не могу обойтись без лучей солнца, которые пробиваются через изумрудную листву, без ручьев, которые поют в самой чаще... Безумие? Жадность? Ненасытность?

– Нет, наверное, – сказал Мердок ап-Фейдли. – Скорее страсть к жизни. Мне не свойственно так тосковать по какому-нибудь месту в мире, хотя и я люблю море. Но как-то скучнее и обыденнее, чем ты говоришь. Может, потому, что я уже немолод?

– А я?

– Ох, прости, – рассмеялся он. – Я вовсе не хотел, чтобы это выглядело как намек на чей-либо возраст. А лес... Лес я тебе покажу, чтобы ты так не грустила.

Лес действительно был неповторим. В Хадрамауте, находившемся значительно южнее Сонандана и стоявшем на воде, любые растения размножались с невероятной скоростью – цвели, становились пышными и буйными. Это был рай для всего, что растет. Водяные цветы – лотосы, лилии и их ближайшие и не самые близкие родственники – здесь превзошли все представления о границах красоты. Воздух благоухал, напоенный их ароматами.

Наши друзья с восторгом осмотрели маленький замок, стоявший здесь последние два века как украшение, и уже собрались было перебираться на соседний остров, весь заросший тропическими деревьями, с которых спускались гладкие, гибкие, как змеи, лианы, но тут из леса вышел большой отряд. Они были одеты как обычные горожане, но шли строем и четко и слаженно выполняли все движения. Так что не увидеть в них солдат мог только слепец. Было их человек двести.

Каэтана несколько раз оглянулась по сторонам, прикидывая соотношение сил. Может показаться странным, что здесь, в самом центре Хадрамаута, недалеко от столицы, ей пришло в голову померяться силами с войсками понтифика. Но она была уверена в том, что эти люди церемониться не станут, – не бывает таких совпадений, чтобы переодетые солдаты просто гуляли по безлюдному острову. Между тем отряд короткими перебежками приближался к ней и ее спутникам.

Это была засада. Еще утром Куланн развил бурную организаторскую деятельность и допустил первую ошибку, когда счел возможным отпустить Каэтану на прогулку в обществе Морского эльфа и ее друзей под охраной всего двадцати всадников. Остальные же занимались подготовкой к предстоящему плаванию. Куланну после совещания с капитаном Лооем стали грезиться на каждом шагу пираты и грабители, и он решил принять дополнительные меры.

«Принял?» – мстительно подумала Каэ. Она была абсолютно спокойна. Двадцать сангасоев полка Траэтаоны, Рогмо с мечом Аэдоны, Морской эльф и чародей, а на закуску она сама с Такахаем и Тайяскароном – этого было вполне достаточно, чтобы испортить жизнь двум сотням неуклюжих солдат.

Ладно, ладно! Зато каких солдат! Отряд приближался цепью, стараясь обойти их с двух сторон и зажать в клещи. Каэтана подозвала к себе Магнуса и, когда тот подъехал, попросила, чтобы он не лез в гущу сражения, а все время наблюдал за Номмо и Барнабой.

– Я хочу быть спокойна за них. Хорошо?

– Вы можете быть совершенно спокойны, госпожа, – ответил маг.

Сангасои окружили свою госпожу и вопросительно на нее посмотрели. Она поняла, что сейчас самое время сказать речь, тем более что неприятель был уже совсем близко.

– Мы не виноваты, – быстро проговорила она. – И мы не дадим себя спокойно убить.

Мердока ап-Фейдли поразило, что она не удивилась и не растерялась.

– Это предательство, – потрясенно прошептал он. – Я могу уложить многих, и Рогмо – малый не промах. И о твоих сангасоях ходят легенды, но взгляни. – И Морской эльф указал на следующую группу солдат. – Прошу тебя, беги, пока не поздно, а мы их задержим. Я не могу допустить, чтобы моя юношеская мечта погибла только из-за моей глупости.

– Не морочь мне голову, – сказала «юношеская мечта» и пришпорила коня.

Короткая это была битва. Скорее даже не битва, а потасовка. Только погибших было слишком много, чтобы весело вспоминать о том, как все происходило. Люди, напавшие на них, действительно были солдатами. И как всякие солдаты, они просто выполняли приказ, не раздумывая над его последствиями. Сангасои же сразу обнаружили такое превосходство в силе и мастерстве, что драться с ними было безумием чистейшей воды. Или – исполнением долга.

Воины понтифика исполняли свой долг до последнего. Они снова и снова поднимались на ноги и бросались в бой. Они недоумевали, почему эти государственные преступники, которых приказано убить на месте, не торопятся уничтожить их. Но думать было некогда – и они брали копья наперевес и устремлялись в атаку. А когда подошел запасной отряд и бой стал гораздо серьезнее, Каэ поняла, что больше не может рисковать своими людьми. И собой тоже не может. И она во весь опор помчалась на врага, которого и врагом-то, собственно, не считала. Такахай и Тайяскарон блестящими голубыми кругами вращались в воздухе в противоположных направлениях, и для того, кто попадал под лопасти этой сверкающей мельницы, завтра уже не могло наступить.

Сангасои расшвыряли своих противников с удивительной легкостью. И поспешили увести госпожу подальше с места событий, пока не прибыло подкрепление. А радости от победы они не испытывали.

– Что же случилось? – Мердок ап-Фейдли метался по верхней палубе галеры, и лазоревый плащ летел за ним облаком.

– Просто кто-то очень не хочет, чтобы госпожа добралась до Иманы, – невинно заметил Магнус. – Догадываюсь даже, кто именно.

– Корс Торун действительно имеет большую власть, – ответил эльф, – но все же не такую, чтобы позволить себе распорядиться убить несколько десятков людей среди бела дня, да еще в центре страны, где свидетелей может быть сколько угодно. Да и войска ему не подчиняются.

– Ты думаешь, понтифик не мог приказать?

– Что-то произошло, – сказал Мердок. – Слишком серьезное. Чтобы Дайнити Нерай принял участие в происходящем, нужна веская причина.

– В ткани мира слишком много явных разрывов, чтобы я точно определил, что случилось, – сказал Барнаба немного смущенно. – Но ты прав, эльф. Действительно, я чувствую сильное возмущение, и оно очень древней природы.

– Если бы мне позволили высказаться, – Рогмо выжидательно обвел всех глазами, – я бы посоветовал сразу выходить в море. Благо каналов и протоков тут столько, что нас никто не остановит, если мы постараемся.

Куланн молчал. С тех пор, как госпожа вернулась на галеру целая и невредимая, но прямо с поля боя, он молчал, кусая губы. Непростительная небрежность, которую он допустил, не давала ему спокойно дышать, и сангасой задыхался от гнева и ярости на себя самого – легкомысленного и небрежного. Он представлял себе, что по его вине Каэ могла погибнуть всего несколько часов назад, и чувствовал, что хоть она его и простила и все иные не обвиняют своего друга, сам он никогда не сможет извинить своей преступной глупости.

– Перестань. – Каэ легко тронула его за рукав. – Второй твоей ошибкой – гораздо более серьезной – будет самобичевание. Это отнимает столько сил и времени, что тебя не докличешься тогда, когда это действительно будет нужно. Лучше скажи, что делаем: спасаемся бегством или отправляемся прямиком в Эш-Шелиф, во дворец понтифика, и требуем объяснений и пропуск в океан?

– Я бы не стал рисковать, – ответил сангасой. – Очевидно, понтифик уже принял решение. И неважно, по доброй воле или нет. Наше дело – добраться до другого континента, и все средства сейчас хороши. Вот дождемся капитана...

– Капитана вы уже дождались, – радостно объявил Лоой, возникая у них за спинами. – И посмотрите скорее на то, что я вам покажу.

Все бросились за ним к противоположному борту, да так и застыли в немом восхищении.

Галера была велика и изящна. И сомнений это не вызывало никаких. А еще во время путешествия по Охе и по морю Надор, а также во время странствия по Хадрамауту они повидали великое множество кораблей всех форм и размеров. Но такой красоты не видел никто. Над ними возвышался небесно-голубой корабль – громадный, с крутыми бортами и стройными, вонзающимися в небо мачтами. Голубые паруса хлопали на ветру. Нос корабля был украшен бронзовым драконом с острым рогом во лбу, каковой мог служить и тараном при необходимости. Второй таран был укреплен немного выше ватерлинии, что делало корабль грозным оружием в руках умелого капитана. Высокая корма, дубовые палубы, огромное количество кают – зрелище было неописуемое.

– Это наш новый корабль. На нем можно не только океан обойти, на нем можно и на тот свет отправляться – все равно вывезет! – Лоой был в полном восторге и не отводил от корабля счастливых влюбленных глаз.

– Красота, – согласилась Каэтана.

– Его зовут «Астерион», – представил Лоой.

– Очень приятно, – откликнулся Барнаба машинально.

– Это мои новости, а что у вас?

– На госпожу Каэтану напали во время прогулки, – решил сразу рассказать Куланн. – Поэтому мы хотели бы выйти в Коралловое море, минуя Эш-Шелиф и не связываясь с властями. Это возможно?

Капитан не стал задавать лишних вопросов. Это было ценное качество, и оно тоже было учтено, когда его рекомендовали для этого путешествия.

– Нужно попросить помощи у контрабандистов, – решил он. – И все зависит от того, насколько серьезно нас будут искать. И кто будет искать – правительство или частные лица. Или, – он сделал паузу, – речь идет об иных материях?

– Речь всегда идет об иных материях, – ответил Магнус. – Но искать нас, видимо, будут вполне официально. Власти. Мы, конечно, можем отвоевать Хадрамаут и поставить понтификом нашего друга, – он поклонился в сторону эльфа, – но вряд ли война входит в наши планы.

– А в мои не входит стать понтификом, – улыбнулся Мердок. – Невелика честь для князя и потомка Гаронманов.

– Простите, князь. – И оба раскланялись без тени насмешки.

Капитан Лоой казался глубоко озабоченным поставленной задачей.

– Я постараюсь, но мне нужно несколько часов, чтобы выяснить подробности, и сколько-то времени потребуется, чтобы загрузить корабль.

– Скажи, что грузить, и я займусь этим с твоими офицерами и матросами, – предложил Куланн.

Они оба удалились, обсуждая на ходу возникшие проблемы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Барнаба, подходя к Каэтане.

– Скверно, хотя и неплохо.

– А если доходчиво объяснить бедному мне?

– Мне жаль тех солдат, которых мы изрубили в куски.

– Не мы их – они бы нас прикончили. У них был приказ. Ты же видела, голос разума не существует для таких людей.

– Ты не прав, Барнаба. А если бы мы действительно были разбойниками или контрабандистами? Или еще кем? Я не оправдываюсь, но мне больно. Они ведь сущие дети на фоне сангасоев.

– Ты радуйся, что у тебя в руках такая сила, как армия Сонандана, а не печалься по пустякам.

– Это не пустяки, – вздохнула Каэтана. – Не могу же я пройти по трупам, чтобы принести миру счастье и покой...


* * *

Корс Торун был в бешенстве. Ему только что доложили о том, что на острове в пригородной зоне Эш-Шелифа найдена гора мертвых тел, и маг было обрадовался успеху, как последовало новое сообщение. Его слуга признал в одном из убитых капитана гвардии. Тел, которые было приказано отыскать, не оказалось. Маг заперся в своей комнате, а вышел оттуда злой, как голодный крокодил. Ему не удалось выяснить ничего конкретного, ибо ни сама Каэтана, ни те, кто в настоящий момент был рядом с ней, никаким магическим воздействиям не поддавались. Даже просто увидеть ее в зеркале было невозможно. Тем не менее маг был уверен, что она жива. Эта уверенность, ничем пока не подкрепленная, сводила с ума Корс Торуна, представлявшего себе всю степень гнева грозного своего повелителя.

Йа Тайбрайя вторые сутки бесновался возле берегов Хадрамаута, и вконец перепуганный происходящим Великий Понтифик Дайнити Нерай был согласен на все, лишь бы избавиться от этой напасти.

Маг заперся в своих покоях на несколько часов. Он был в серьезном затруднении. Являясь, по существу, онгоном, он был практически неуязвим, очень силен и физически, и с точки зрения магии и по сравнению с людьми – почти бессмертен. Но он не мог постичь человеческую логику, а пуще того – движения души. Его господин в этом помочь не мог, потому что светлая сторона духа, которая неизменно присутствует у любого живого существа, приводила Мелькарта, равно как и его слуг, в полное замешательство.

Можно было предвидеть, как поведет себя подлец и предатель и что ему предложить, чтобы он повел себя именно так, а не иначе. Можно было высчитать, какую сумму предложить скупцу, чтобы свет померк в его глазах, что сказать ревнивцу и чем испугать того же понтифика. А вот угадать, что способна совершить мать, спасая свое дитя; предположить, на что пойдет жена ради любимого мужа, и просто понять, как поведет себя порядочный, честный и добрый человек, – это было недоступно порождению Мелькарта. И поэтому он ломал голову над следующим ходом Каэтаны. Но судьба бывает благосклонна абсолютно ко всем – она ценит равноправие. И потому онгона осенило:

– Она должна просить кого-нибудь провести ее галеру через протоки к морю. Конечно, контрабандисты!

И в дополнение к приказу всем таможенным службам, всем портам и всем воинским отрядам искать принцессу Коттравей, тот, кто называл себя Корс Торуном, повелел вызвать к нему главу контрабандистов Хадрамаута.

Странная это была организация. Официально в Хадрамауте контрабанды не существовало – с ней было покончено давно и навсегда. Неофициально – нуждающиеся могли всегда добиться встречи с главным действующим лицом, неким господином Цоцихой, который был известен всем как порядочный гражданин Хадрамаута, нотариус и владелец двух или трех добротных кораблей, прекрасный семьянин и любитель рыбной ловли.

Господин Цоциха был также обладателем такой необычной физиономии, что уже она одна могла считаться особой приметой. Огненно-рыжий, с оттопыренными ушами, маленькими глазками-бусинками и пышными рыжими усами, он был похож на хитрющего жука, чем очень сильно гордился. Он вообще умел гордиться собой основательно и со вкусом. Дело свое (имеется в виду контрабанда) он любил и проворачивал свои операции с таким виртуозным мастерством, что многие официальные лица восхищались им и не сильно старались ущучить. Им от его деятельности жить было не хуже, а лучше.

В Хадрамауте практически все искренне считали, что если заморские товары покупать у тех, кто не платит пошлину за ввоз, то от понтифика не убудет, а горожанам прибудет. Так что господина Цоциху скорее почитали спасителем отечества, а не злобным разбойником. Именно к нему и обратился по старой памяти капитан Лоой. Именно ему предстояло говорить с верховным магом Корс Торуном о требовании властей немедленно выдать им принцессу Коттравей, буде таковая попросит помощи у братства контрабандистов.

Господин Цоциха Корс Торуна не переваривал, как иные не могут переварить неспелые груши или тухлое мясо. Однако с человеком такого могущества и такой репутации не спорят даже вяло-вяло. И не сопротивляются. А только кивают, соглашаются и кланяются. Низко. Очень низко. Что, впрочем, не означает ни смирения, ни готовности предать.

Не в первый раз господин Цоциха приносил клятву верности понтифику и обещал за здорово живешь продать беглых преступников, как только те попадутся на глаза ему или его людям. И не в первый раз он эту клятву нет, не нарушал, а обходил десятой дорогой, оставляя ее стоять в стороне столбом. Получив от Корс Торуна мешок угроз и мешочек с золотыми монетами, господин Цоциха со всех ног помчался на встречу с капитаном Лооем. Он едва-едва успевал оторваться от слежки. Благо что слуги мага были хоть и чародеями, но законченными дураками. Им ли догнать и обхитрить того, кто вырос на этих улицах!.. Стоит упомянуть о том, что контрабандист получил, кроме денег, еще одну вещь, простенькую и никчемную. Осколок камешка на простой бечевке. Но господин Цоциха хорошо знал цену этим кажущимся безделицам и отнесся к просьбе вручить ее принцессе Коттравей очень серьезно. Поскольку за это была назначена отдельная награда, превосходящая все границы допустимого, он дал себе слово никому не портить жизнь.

– Капитан! – молвил контрабандист, как только Лоой появился в его кабинете. – Вынужден вам сообщить, что за голову некой принцессы Коттравей назначена внушительная награда. А за ослушание на предмет добывания этой самой головы – такая серьезная кара, что поневоле начинаешь склоняться к мысли, что убийство – это детская забава по сравнению с сомнительной честью родиться принцессой Коттравей. Вы меня слушаете, капитан?

– Да-да, – рассеянно отвечал Лоой.

– Вас это не касается, но интересно, правда? Та вот, меня заставили принести клятву с какими-то магическими штучками в придачу, и не кто-нибудь, а сам Корс Торун, – заметьте, какая честь, чтобы я не смог клятву не сдержать. То есть он уверен, что мои глупые ноги сами поведут мою умную голову выдавать властям несчастную принцессу, как только я узнаю, где она. Представляете, какие глупцы?

– А что же вы можете сделать? – спросил капитан, надежды которого таяли, как снег.

– Вы знаете меня, Лоой, вот уж лет пятнадцать. И я вас знаю лет двадцать (господин Цоциха не ошибался. Он пять лет приглядывался к Лоою, прежде чем завязать знакомство. Время было своеобразным вступительным взносом в этом братстве). Вы можете представить, чтобы я нарушил слово (слово, а не клятву!) и выдал своего друга? Или друга моего друга?

– Нет, – честно ответил Лоой. Он уже понимал, к чему клонит контрабандист.

– Вот вы пришли ко мне. И вы пришли ко мне со сходной проблемой. Заметьте, ко мне с другими не ходят, – развел руками рыжий человечек. – Допустим, это не кто-нибудь, но именно, вы просите за принцессу Коттравей. Что же нам делать? Мы в замешательстве. Мы оба прекрасно знаем, что без помощи братства мышь, простите, рыба не проскользнет мимо таможни и войск. Мы также знаем, что я должен выдать бедняжку. Но мы не симпатизируем правительству, и Корс Торуну в частности. И тогда мы договариваемся, как два старых друга: почему бы принцессе Коттравей не путешествовать дальше под другим именем? Хотя бы на то время, пока она будет находиться в моем обществе. Ведь это так романтично...

– Гениальная идея, – сказал оживившийся капитан. – На что нам принцесса Коттравей? У нас свои дела. Мне действительно нужно провести свой новый корабль мимо таможни. И у меня там целая куча народу, а корабль очень приметный. Когда я покупал его, то не знал, что будет объявлен розыск... – Он замялся.

– Таких нестандартных и заметных кораблей. Да еще с пассажирами на борту, – выручил его господин Цоциха.

– Вот именно.

– Дело поправимо. Мы встретимся завтра, на рассвете, у третьего моста от второго острова Сна.

– Хорошо, – кивнул капитан.


* * *

– И вот, – сказал Лоой, – мы вынуждены довериться ему. Или придется уходить с боем, а нам это совершенно не нужно.

– Ты уверен, что это надежно? – спросил Куланн.

– Слово Цоцихи стоит большего, чем бумага понтифика, скрепленная двумя-тремя печатями.

– Но бумага понтифика вообще ничего не стоит, – вставил слово Морской эльф. – Нетрудно стоить больше.

– Это тоже правда, – согласился Лоой. – Так что же делать? Без него мы не справимся.

– Я могу кое-что предложить, – сказала Каэ. – Это действенно и просто, если вы только не станете меня отговаривать. Пусть Мердок поведет меня к этому вашему Цоцихе. А я посмотрю на него. Я смогу определить, врет он или говорит правду. Если он лжет, его придется убить, но тут я бессильна. Мы не можем оставлять такого свидетеля. А если он говорит правду и действительно готов помогать нам, а не Корс Торуну, доверим ему и корабль, и собственные жизни.

– Справедливо, – неожиданно согласился Куланн. – Только сангасои должны находиться поблизости, в укрытии.

– Согласна, – сказала она.

Через полчаса оживленных дебатов постановили, что на свидание к контрабандисту пойдут Каэ, Лоой и Мердок ап-Фейдли. Остальные же будут рассредоточены на этой улице на случай внезапного столкновения с членами братства. Это было опасно, но другого выхода никто не видел.

– Есть еще одна новость, до невозможности неприятная, – заметил капитан, когда первая проблема была решена. – Говорят, что Йа Тайбрайя разбушевался. Порт Уатах разрушен до основания, если верить последним городским сплетням. Утверждают, что зверь то и дело появляется в прибрежных водах, будто кого-то ждет.

– Ничего не понимаю, – заметил Номмо. – Я-то всегда был уверен, что Йа Тайбрайя спит себе глубоким сном и, вообще, он наполовину легенда.

– Никто ничего не понимает. – Лоой так виновато развел руками, как будто это он растолкал мирно спящего монстра и теперь сокрушается, что все так нехорошо получилось.

– Выходит, нам в море соваться нельзя, – сказал Рогмо. – Если Йа Тайбрайя не уберется восвояси, то как мы пересечем Коралловое море?

– Может, проскочим, – неуверенно предположил Барнаба.

– А я бы так не полагался на случай, – возразил Магнус. – Я уверен в том, что древний зверь проснулся не по своей воле и не по какой-то нелепой случайности, а в строгом соответствии с планами нашего врага. И скорее всего это он нас ждет.

– Это похоже на манию преследования, – попробовала было отшутиться Каэ, но в глубине души она была полностью согласна с чародеем. И не представляла себе, как «Астерион» сможет миновать взбесившегося монстра.

– Йа Тайбрайя я беру на себя, – негромко сказал Мердок ап-Фейдли как о чем-то само собой разумеющемся. – Главное, проскользнуть мимо таможни и выйти в Спящий пролив. А со зверем я договорюсь.

– Как это? – спросила Каэтана тревожно.

– Прекрасная моя богиня, – склонился перед ней Морской эльф. – Не тревожься понапрасну и не нагружай себя лишними проблемами. Это моя работа. Я для нее рожден, если смотреть правде в глаза. А теперь я и вовсе уверен, что мы повстречались не случайно, а для того, чтобы я мог помочь тебе. Ты никогда не замечала, что судьба любит вмешиваться в нашу жизнь и перекраивать ее по-своему, но при этом всем дает равные шансы?


* * *

Жизнь контрабандиста иногда зависит от таких мелочей, на которые обычный человек внимания не обращает. То любимый пес вдруг мертвой хваткой вцепится в хозяйскую штанину, не выпуская на улицу. То сорока залетит в окно и похозяйничает в комнате. А иногда и того не случается, но сердце все равно отчаянно ноет, вещуя беду. И вот тут важно не промахнуться.

Потому что, с одной стороны, так можно всю жизнь просидеть, не высовывая носа из своей норы, а с другой – негоже пренебрегать предупреждениями и собственными предчувствиями. Из этого следует, что интуиция – это один из главных инструментов контрабандиста, и чем она более развита, тем более преуспевает ее обладатель. Господин Цоциха, как уже упоминалось выше, был главой братства контрабандистов, а значит, самым преуспевающим из всех. И интуиция у него работала безотказно. Он и сам не понимал, как это происходит, но члены братства любили повторять, что господину Цоцихе следовало стать прорицателем и мир бы от этого выиграл.

Когда Каэтана в сопровождении Лооя и Морского эльфа появилась в его скромной конторе, служившей надежным прикрытием для основных дел, господин Цоциха приподнялся ей навстречу из своего глубокого кресла, что было великой честью, приберегавшейся только для избранных. Но все зашло еще дальше: не узнавая себя, рыжий контрабандист вышел из-за стола и низко склонился перед посетительницей. К Морскому эльфу он относился с гораздо меньшим пиететом. А интуиция господина Цоцихи верещала что-то настолько невразумительное и невозможное, что он просто не мог к ней не прислушаться.

После кратких приветствий Каэ решила приступить к главному вопросу:

– Вы можете нам помочь? Если да, то размеры вознаграждения назначайте сами, исходя из того, что ваша услуга будет рассматриваться как бесценная.

– Это щедрое предложение, – улыбнулся контрабандист. – Настолько щедрое, что я не припоминаю равноценных. Но я рискну отказаться. – Он выставил руки в протестующем жесте, увидев, как вытягивается лицо капитана Лооя. – Я вовсе не имел в виду, что отказываюсь вам помочь. Я был согласен сделать это уже из уважения к капитану, которого знаю много лет. После встречи с вами я тем более готов рисковать и выигрывать у наших неповоротливых властей. Но я хочу просить вас назначить вознаграждение после того, как мы добьемся успеха.

– Хорошо, – кивнула она.

– По рукам? – спросил господин Цоциха, внимательно вглядываясь в лицо своей гостьи.

– По рукам.

– А можно задать вопрос, который меня заведомо не касается? Если вы сочтете его бестактным, то я полностью с вами соглашусь и ответа ожидать не стану. Но в качестве аванса я бы предпочел...

Каэтана кивнула, и он продолжил чуть более уверенно:

– Мы в курсе событий во всем мире, иначе нас дисквалифицируют в два счета где-нибудь на виселице. Так вот, мир полнится слухами о юной особе, которая имеет привычку странствовать с двумя мечами. Сия особа, говорят, не имеет ничего общего с магией, но сродни Древним богам. Репутация у нее особенная: говорят, она хорошо разбирается в людях. Это правда, ваше высочество?

– Вы хитрец, господин Цоциха, – весело рассмеялась Каэ. – И лучше меня знаете, что я не высочество никакое, а обычная богиня, и обращайтесь ко мне по имени, пожалуйста. Меня зовут Каэтана – для друзей, а я очень рассчитываю на нашу с вами дружбу.

– Это по-нашему, – серьезно сказал контрабандист. – Я рад, что вы мне доверились. Надо вам сказать, что в нашем деле доверие – основа, на которой все держится. И то, что вы сочли возможным открыться мне, дорогого стоит. Мне рассказывали, что с вами можно не притворяться, не соблюдать глупый этикет, достаточно искреннего уважения и преданности. Я хотел бы знать, чувствуете ли вы, что я испытываю к вам это уважение на самом деле, а не просто заявляю о нем, исполненный желания польстить?

– Чувствую, господин Цоциха. Как чувствовала, что вы отлично знаете, кто я, но оказалось, что вам важнее искренность, нежели ваша осведомленность. И я это ценю. Вот только одна беда – такая помощь и такое отношение не оплачиваются простым золотом. Вы можете взять его сколь угодно много, но чем мне отплатить вам?

– Еще одной ступенью доверия, – отвечал контрабандист. – Ваш капитан обязан был вам рассказать, что наш драгоценный верховный маг Корс Торун вызывал меня на собеседование по поводу...

– Да, капитан Лоой сообщил мне о вашей беседе.

– Так вот, отдельное вознаграждение господин верховный маг обещал за то, что я вручу вам подарочек. Каэтана, скажите, вам ни о чем не говорит осколок камня на простой бечевке?

– Камень Шанги, – ответила Каэ. – Единственная вещь, при помощи которой верховный маг, или же онгон, сможет меня одолеть.

– Прекрасно, – сказал контрабандист. – Именно то, что я и хотел знать. Тогда я не стану отдавать его лично вам, а вручу тому, на кого вы укажете.

– Отдайте его господину Мердоку ап-Фейдли. Мы заберем его с собой.

Морской эльф испуганно воззрился на нее:

– Каэ, дорогая! Что же я буду с ним делать? А вдруг я приближусь к тебе на опасное расстояние? Лучше я подожду, пока ты уйдешь, и потихоньку доставлю его в какое-нибудь удаленное место.

– Ничего не будет, – успокоила она эльфа. – Просто замотай его в ткань. Или спрячь под камзол. Главное, не давать его мне в руки. А вас, господин Цоциха, я благодарю от всей души. Если вы скажете нам, как мы поступим с нашим отъездом, то все проблемы на этот день будут решены.

– Я явлюсь на ваш корабль завтра на рассвете и лично проведу его к Спящему проливу.

После этого они быстро распрощались, задержавшись в кабинете ровно настолько, чтобы Цоциха смог добыть из тайника невзрачный камешек, аккуратно упаковать его в несколько слоев материи и торжественно вручить Морскому эльфу, который немного ошалело смотрел по сторонам.

Холодный, гордый, неприступный Мердок ап-Фейдли за последние пятьсот лет столько не общался с людьми, сколько по милости своей богини за последние две недели. Странное дело, но люди начинали ему нравиться.

Когда они вышли из нотариальной конторы, где официально зарабатывал на жизнь Цоциха Рыжий – глава братства контрабандистов Хадрамаута, капитан Лоой счел себя вправе заметить:

– И все же, госпожа Каэтана, вы слишком доверчивы. Я верю Цоцихе, он хороший парень и умеет держать слово, но ваша жизнь бесценна, и нельзя так ею рисковать.

– Я гораздо больше рисковала бы ею, если бы лгала ему, – ответила она.

– Представь себе, я тоже не понимаю, – вмешался в разговор Морской эльф. – Хорошо. Ты призналась ему, что не являешься принцессой Коттравей, ты согласилась с тем, что он признал в тебе Ингатейя Сангасойю, – но зачем ты сказала ему о камне Шанги? Ведь это страшное оружие, и он в любой момент мог бы повернуть его против тебя.

– Нет. Он не стал бы. Он гораздо более порядочный человек, чем многие стражи закона. И хотя я ничем не могу объяснить этот феномен, я вынуждена признать, что он существует везде. Так что наш контрабандист не является счастливым исключением из правила.


* * *

Рассвет выдался серый, туманный и холодный. «Астерион» ворчливо скрипел досками, жалуясь на сырость. Команда перебралась на новый корабль, а нанятые в Хадрамауте моряки должны были вести галеру, на которой прибыла Каэтана, обратно в Сонандан, под командованием одного из старших офицеров. Капитан Лоой тщательно подготовился к плаванию, загрузив трюмы продовольствием, водой и прочими необходимыми вещами, – не без помощи контрабандистов, разумеется. Куланн разместил своих сангасоев с наибольшими удобствами и уже стоял на носу «Астериона», ожидая отплытия.

Господин Цоциха прибыл на борт минута в минуту, как обещал. Его пунктуальность приятно поразила Морского эльфа и Рогмо. А Каэ встретила контрабандиста как старого приятеля, познакомив его при этом с Куланном, Магнусом, Барнабой, Номмо и князем Энгурры. Господин Цоциха вел себя так безупречно и с таким достоинством, что все присутствующие как-то совершенно незаметно и помимо своей воли прониклись к нему чувством глубокого уважения и симпатии. А что еще нужно, чтобы между людьми протянулись тонкие нити, связующие их крепче, чем узы родства?

Контрабандист времени терять не стал. Он отправился на нос корабля, где находился капитанский мостик – этакое крохотное государство в государстве, где правил Лоой. Лоцман Яртон двинулся следом, так как его бесценный опыт мог пригодиться при прохождении наиболее трудных участков: Цоциха собирался вести корабль по забытым и заброшенным каналам прямо в Спящий пролив. Все упиралось в одну, но серьезную трудность. «Астерион» был громадным кораблем, приспособленным для плавания в открытых водах, и трудно было предугадать, сумеет ли он пройти в некоторых самых мелких местах. Обычно для прохождения таких судов хаанухи строили специальные водные пути, но их можно было пересчитать по пальцам, и все они строго охранялись.

Вскоре стало ясно, что на капитанском мостике собрались виртуозы своего дела. Когда Каэ увидела, с какой легкостью необъятная махина корабля лавирует между песчаными отмелями и островками, обходит затонувшие суда, каковых было немало в этом заброшенном канале, она могла только удивляться. Капитан Лоой и господин Цоциха творили на ее глазах настоящее чудо: никому в Хадрамауте не могло прийти в голову искать их на этом пути, потому что он был действительно непроходим. И то, что они продвигались вперед со значительной скоростью, казалось невероятным.

– Госпожа, можно вас отвлечь от размышлений? – раздался у нее за спиной голос Магнуса.

– Всегда к твоим услугам, – обернулась она и замерла при виде его изможденного, осунувшегося лица. – Магнус! Что с тобой? Полчаса назад ты выглядел лет на пять моложе!

– Не важно, госпожа. Бывает. Главное, я теперь точно знаю, что у Корс Торуна осталось всего четыре осколка камня Шанги. Тот, что вчера отдал мне Мердок, я уже закатал в глину и утоплю в море при первом же удобном случае.

– Я бы не стал так легкомысленно произносить: «всего четыре», – сказал подошедший к ним Морской эльф. – Целых четыре – это будет вернее. Как ты собираешься беречься от этого?

Каэтана, к которой был обращен вопрос, только пожала плечами:

– Никак, Мердок. Абсолютно не собираюсь. В сущности, нужно столького опасаться, что нос на улицу не высунешь. Как-нибудь справимся и с этой проблемой.

– Буду надеяться. – Мердок ап-Фейдли внимательно оглядел Магнуса с ног до головы и сказал не терпящим возражений тоном:

– Вам, молодой человек, нужно отдохнуть. И основательно отдохнуть, прошу заметить.

– Ваша правда, князь, – согласился молодой человек. – Я просто с ног валюсь от усталости. Все-таки не зря называют Корс Торуна одним из лучших, я едва справился с его охранным заклинанием, так чтобы он ничего не почувствовал.

– Интересно, – задумчиво молвила Каэ, – а кто был сильнее: Арра, или Корс Торун, или Тешуб?

– Вы не правильно спрашиваете, госпожа, – сказал Магнус, которого тема разговора заинтересовала настолько, что он даже слегка порозовел и оживился. – Вы говорите об абсолютно разных подходах к магии. Это все равно что вы бы спросили, что сильнее – топор, копье или меч. В умелых руках все одинаково опасно, в неумелых... Словом, Арра и Корс Торун были сторонниками диаметрально противоположных взглядов на природу и на использование заклинаний. Арра – маг от Творца. Он родился у отца-мага, он родился чародеем, и его не нужно было ничему учить, а только развивать его невероятные способности. А вот Корс Торун, телом которого теперь владеет онгон, изначально уступал Арре во всем. Но честолюбия и жажды власти у него было столько, что он изучал магию очень основательно и теперь является лучшим из лучших. Но он не способен, в отличие от Арры, Тешуба или им подобных, открывать новое – он может заучивать и использовать то, что уже всем известно.

– Да, – кивнула Каэ, – разница серьезная.

– Очень серьезная. И она могла стать не такой значительной только в одном случае – и Корс Торун им воспользовался. Он занялся черной магией.

– Да, – брезгливо поджал губы князь ап-Фейдли, – я слышал о таком колдовстве. Но ведь это маловероятно в мире, где есть Кахатанна, в мире, где боги постоянно присутствуют среди людей.

– Именно поэтому Корс Торуну и ему подобным нужен был новый господин. Тот, кто отдал бы им власть над этим миром – власть, деньги в обмен на, души людей. Тысячи, десятки, сотни тысяч...

– Мало ли что взбредет в голову подобным мерзавцам, – сказала Каэтана. – Корс Торун уже поплатился за свои непомерные амбиции, других ждет та же судьба.

– С вашего позволения, я действительно пойду, – молвил Магнус. – Тема неисчерпаемая, а я с ног валюсь.

– Отдыхай, пожалуйста, – улыбнулась она.

Когда молодой чародей ушел в свою каюту, Мердок ап-Фейдли серьезно сказал:

– Мне нужно поговорить с тобой. Возможно, вскоре мне придется оставить тебя. Это печальная необходимость, и я ничего другого придумать не могу. Я не хочу покидать тебя, тем более в такое серьезное время, но что же нам делать? И потому у меня есть несколько просьб к тебе.

– Да-да, конечно, – ответила Каэ. – Я и не думала, что ты поедешь с нами через море. Я признательна тебе и за то, что ты столько времени провел вместе со мной и с моими друзьями. Что я могу сделать для тебя?

– Выслушать. Внимательно выслушать мою историю.

– И это все? – искренне изумилась она.

– Это очень много, поверь мне. Ты ведь и сама прекрасно понимаешь, что большинство трагедий случается не по чьей-то злой воле. Практически всегда все готовы предотвратить бедствие, но не знают как. Войны, эпидемии, вражда – все это происходит зачастую из-за незнания, неосведомленности. Только потому, что кто-то ведающий вовремя не поделился тем, что играло решающую роль. Ты согласна со мной?

– Конечно.

– Я не знаю, что именно пригодится тебе, но расскажу все важное, что мне известно. А ты слушай и запоминай. Когда меня не будет рядом, никто не сможет предугадать, какая часть моих знаний тебе пригодится. Помнишь, когда мы с тобой встретились?

– Конечно. Тогда я отправилась в путешествие. У меня как раз появились Такахай и Тайяскарон, и я чувствовала себя в абсолютной безопасности.

– Да. Тогда я принял их за живых воинов. Признаться, я и теперь часто забываю, что те двое, которые вечно стоят возле тебя, – это души твоих мечей, а не обычные люди. Они очень любят тебя.

– А почему ты вспомнил о тех днях?

– Мне всегда приятно вспоминать об этом, Каэ, дорогая. Но сейчас я говорю о том времени в связи с событиями, которые тогда произошли. Часть из нас давно стремилась присоединиться к потомкам младшей ветви Гаронманов, которые жили в Хадрамауте еще в эпоху Первой войны. Морские эльфы всегда имели особый статус. Мы были в родстве со многими морскими обитателями, особенно же – с древними зверями. Мы всегда стояли чуть в стороне от мира, и потому нам было не так важно, как людям, кто из богов сейчас находится у власти. Случалось, что мы переживали бессмертных владык Арнемвенда.

Вскоре после того, как мы встретились с тобой в лесу, мой отец, вся моя семья, а также большое число наших подданных отправились сюда, чтобы присоединиться к Морским эльфам. Вещь осталась в Энгурре, и мы больше не отвечали за нее, но это не значит, что я не помню семейные предания, связанные с ней. К тому же Рогмо является не только хранителем этой Вещи, но и последним в роду по прямой линии. Если называть все своими именами, то сейчас он – король эльфов, хоть многие и не будут довольны, что их повелитель всего лишь полукровка, сын человеческой женщины. Но лично я вижу в этом знак судьбы.

Другая часть талисмана – сам камень – хранится в храме Нуш-и-Джан. Что ты знаешь об этом месте?

– Никто ничего толкового мне не рассказал.

– Это плохо, – молвил Мердок ап-Фейдли. – Храм Нуш-и-Джан – одно из самых странных мест в этом странном мире, и лучше быть готовым к любым неожиданностям.

– Кому он посвящен? – спросила Каэ, заинтригованная рассказом эльфа.

– Это одна из его загадок. Видишь ли, храм был воздвигнут еще до Первой войны с Мелькартом. Я читал книги, в которых утверждалось, что рыцари-хассасины, которые основали тогда на Имане громадное королевство Эль-Хассасин, воздвигли этот храм своему верховному божеству. Я не знаю его имени, и вряд ли кто-нибудь его помнит.

– Не важно, продолжай.

– Напротив, очень важно. Видишь ли, в этой истории столько темных пятен, что поневоле начнешь задумываться, а так ли правы древние книги? Что случилось с рыцарями храма Нуш-и-Джан? Они считались непобедимыми, успешно боролись против темных сил. Они пережили даже Первую войну, об этом можно судить по тому, что именно им отдали на сохранение камень от перстня Джаганнатхи. Еще в то время хассасины представляли собой грозную силу. И вдруг все закончилось. Внезапно, сразу. В Эль-Хассасине вспыхнула гражданская война, и государство распалось на несколько более мелких княжеств и королевств. От былой славы и величия не осталось и следа.

Сейчас в мире есть два храма Нуш-и-Джан: древнейший и тот, что воздвигли после войны в Эль-Хассасине. Но тебя интересует храм, который находится на территории Хартума, в Лунных горах.

– Что же тебя беспокоит? – спросила Каэтана. Ей был интересен сам рассказ, но она не понимала, что не дает покоя Мердоку ап-Фейдли. Мало ли стран пережили гражданские войны и катастрофы? Мир неудержимо менялся, время текло, как река. А ни в одну реку нельзя войти дважды – это истина.

– Сам не знаю, – признался эльф. – Вот рассказываю тебе и слышу себя со стороны: обычная история, не слишком занимательная, не слишком оригинальная. Было могучее государство, и не стало его. Был орден рыцарей-хассасинов и теперь, наверное, есть, только от былой славы – одни воспоминания. Кто-то из них и по сей день хранит талисман. А может, они не знают, что он находится в храме? Может, храм и вовсе пуст? Как тогда?

– А что толку заранее волноваться? Прибудем на Иману, доберемся до храма, а там посмотрим.

– Мне кажется, что я слышал легенду о том, что хассасины восстали против собственного бога, но ведь это маловероятно... – задумчиво произнес эльф.

– Так что же ты все-таки хотел мне сказать?

Мердок ап-Фейдли отвел глаза, затем решился и произнес:

– Если бы я умолчал об этом, ты бы мне не простила. Хранитель Вещи обязан держать ее при себе до той минуты, пока не найдут камень, иначе талисман потеряет свою силу. Он не имеет права никому отдавать Вещь, даже на время. А когда талисман восстанет в своем первоначальном виде, двое хранителей – перстня и камня – уходят, отдавая им свою силу, чтобы пробудить перстень Джаганнатхи к жизни. – Эльф мягко взглянул в глаза Каэтане:

– Рогмо должен будет умереть. Перстень потребует этого.


* * *

... А потом они вышли в открытое море. Будто «Астерион» растворился в пространстве Хадрамаута и материализовался уже в Спящем проливе – вот каково было умение господина Цоцихи. Он не только провел корабль одному ему известным водным путем, он еще и на таможне, последней перед выходом в Коралловое море, которую обойти было невозможно, проявился во всей своей красе и блеске. Поговорил о чем-то с начальником этого почтенного ведомства; в результате этих переговоров увесистый мешочек со значительным эквивалентом безмерной признательности перекочевал в широкие карманы официального лица. Благодаря этой манипуляции «Астерион» без проволочек покинул гостеприимную территорию порта Хаор, а приказ понтифика о поимке принцессы Коттравей так и остался лежать в ящике стола.

– Неужели он ничего не заподозрил? – с восхищением спросила Каэ, когда Цоциха описывал ей в лицах разговор, который состоялся у него с таможенником.

– Может, и заподозрил. Потому что даже спросил меня, не встречал ли я принцессу Коттравей и не видел ли галеру «Крылья Сурхака».

– И как? – спросил Номмо.

– Прекрасно. Я произнес клятву, что принцесса Коттравей ко мне за помощью не обращалась и ее я не встречал никогда. И заклинание Корс Торуна не подействовало.

– Но ведь тебя же могло... – Барнаба задохнулся от ужаса, не договорив фразу до конца.

– Ничего бы не было, – отмахнулся контрабандист. – Проще простого: госпожа Каэтана не принцесса Коттравей и, значит, я не лгу, когда произношу эту клятву. А галеру я видел, и врать об этом не стал. Но они же не приказывали мне не лгать, когда спросили, куда она направлялась. И я сказал, что в Аллаэллу.

– И поверили?

– Конечно. А почему бы и нет? Я дал достаточно много денег, чтобы вызвать доверие. Ну а мой корабль, груженный товарами и с капризными пассажирами, которые не хотят торчать в порту пару дней, пока до них дойдет очередь, никого не заинтересовал.

– Великолепно! – одобрил Рогмо. – Мастерская работа.

– Опыт, большой опыт, – скромно ответил господин Цоциха. – А теперь я вынужден попрощаться с вами – дела ждут.

Перед тем как спуститься в ожидавшую его шлюпку, которая должна была доставить контрабандиста на берег, господин Цоциха зашел попрощаться с Богиней Истины.

– Я был безмерно счастлив, госпожа, помочь вам. Жаль только, что никогда не попаду в Сонандан, не побываю в Храме Истины. Может, там мне что-нибудь такое бы сказали... Но не судьба.

Он старался выглядеть беззаботным и веселым, но грустные глаза не позволяли поверить его ребяческому притворству.

Каэ полезла в ящик столика, где лежала шкатулка преподнесенная на прощание правителем Сонандана. В ней было несколько камешков из Храма Истины и она часто прикасалась к ним, набираясь сил и тепла. Камешки эти жили собственной жизнью, как впрочем, и весь храм, который являлся не простым строением, а непостижимым существом, одушевленным и разумным.

– Вот, возьмите. Это оттуда. Надеюсь, они принесут вам счастье.

Господин Цоциха порывисто схватил шкатулку, склонился перед Каэтаной в низком поклоне и убежал, не оставив ни ей, ни себе возможности сказать что-либо еще. Когда Каэ вышла на палубу, шлюпка с четырьмя гребцами и пассажиром – огненно-рыжим и усатым – уже отчалила от борта «Астериона» и быстро продвигалась по направлению к порту Хаор.

– Удивительно, – сказал капитан Лоой за плечом у Каэ, – господин Цоциха – человек во всех отношениях порядочный, но до сегодняшнего дня я не считал его бескорыстным. Вы знаете, что он не взял тех денег, которые я обещал ему заплатить?


* * *

На довольно большом расстоянии от берегов Хадрамаута высится в Коралловом море голый, скалистый островок. Он абсолютно ничем не примечателен – нет здесь ни растительности, ни животных. И только морские птицы прилетают сюда, чтобы вывести птенцов в безопасном месте. В это время островок, уныло торчащий из воды, наполнен шумом, гамом, хлопаньем крыльев, а в остальное время тишину здесь нарушает только плеск волн да завывания ветра в трещинах и расселинах.

«Астерион» на всех парусах шел к проливу Удевалла, чтобы пройти по нему в океан Локоджа. Однако корабль не миновал и трети расстояния, когда Морской эльф поспешно поднялся на капитанский мостик и заявил, что ему необходимо срочно поговорить с Лооем.

– Я к вашим услугам, ваша милость, – отвечал капитан, который, как и большинство людей, сильно робел при виде статного, царственного эльфа.

– Капитан, мне не хотелось бы пугать вас раньше времени, но я чувствую приближение Йа Тайбрайя.

– И что же? – спросил Лоой, не надеясь, впрочем, услышать толковый ответ.

– В нескольких милях восточное есть крохотный клочок суши. Нам необходимо попасть туда до того, как мы встретимся с пробудившимся.

– Вы думаете, нам это поможет? – горько спросил капитан. – Он от Уатаха не оставил камня на камне. Я знаю островок, о котором вы говорите. Йа Тайбрайя раздавит его и не заметит.

– Заметит, – сказал Мердок ап-Фейдли. – Обещаю вам. И прошу вас поторопиться, капитан. Это наш единственный шанс уцелеть и единственный шанс для меня выполнить то, что я обещал госпоже Каэтане,

– Хорошо, – ответил капитан, – выбирать не приходится.

В каюте, где Каэтана играла с Рогмо и Магнусом в карты, а Барнаба отчаянно жульничал, никто об этом разговоре не узнал. Но зато все почувствовали, что корабль сворачивает с курса.

– Странно, – заметил Магнус. – Что это пришло в голову нашим морякам? Нам ведь не нужно на восток. Нам нужно прямо и прямо, до самого конца.

– Может, что-нибудь пытаемся обойти, – неуверенно предположил Номмо.

Альв не играл со всеми, но предпочитал находиться в компании.

– А что, скажи на милость, можно пытаться обойти в открытом море? – поинтересовался Рогмо.

– Я знаю что, – сказал Барнаба, – Йа Тайбрайя.


* * *

Древний зверь был настолько прекрасен, что все на миг забыли о грозящей им неминуемой гибели, о страхе, который должны были бы испытывать перед этим чудовищем, о цели своего пути. Йа Тайбрайя вынырнул из пучины через несколько минут после того, как «Астерион» встал на якорь с подветренной стороны острова и люди высадились на это скопление скал, откуда мгновенно сорвались в лазоревое небо снежные хлопья – вспугнутые ими морские птицы с отчаянными криками кружили над покинутыми гнездами.

Правда, капитан остался на корабле. Он не хотел рисковать и все спрашивал у Мердока ап-Фейдли, что будет, если зверь разрушит корабль: ведь тогда вся команда и пассажиры умрут от голода и жажды.

– Была бы это самая большая беда, – сказал Магнус, – и думать было бы не о чем.

Каэтана отнеслась к предложению сойти на остров немного скептически. Но Морской эльф твердо пообещал ей, что он может уговорить или заставить (это уж смотря по обстоятельствам) Йа Тайбрайя снова опуститься на глубину, оставив корабль в покое.

Сангасои воспринимали приказы командира как приготовление к сражению. Ни один мускул не дрогнул на их загорелых красивых лицах, когда они осматривали свое оружие. И Мердок ап-Фейдли восхитился в очередной раз их мужеству и выдержке. Казалось, им безразлично, что они собираются драться с тем, кого панически боятся даже Новые боги. Но ведь сангасоям было не впервой побеждать богов и демонов. Они собирались справиться и с Йа Тайбрайя.

Морской эльф оказался прав. Древний зверь искал их в водах Кораллового моря и, учуяв, стал догонять. Он вынырнул из-под воды с громоподобным ревом, лазорево-голубой, искрящийся в лучах солнца, мощный, грозный, и навис, как исполин над карликом, над крохотным скалистым островком, который рядом с тушей этого монстра сделался еще меньше.

Каэ, затаив дыхание, смотрела на Йа Тайбрайя, стараясь не пропустить ни одной детали, запомнить каждую мелочь, ибо это было воистину прекрасное зрелище. Змей поднял гребень на голове, отчего сразу стал еще более красивым и страшным одновременно, и попытался выползти на берег, чтобы раздавить людей. Все невольно попятились, сжимая в руках орудие; но тут Морской эльф крикнул:

– Я здесь, брат Йа Тайбрайя, – и голос его несся с вершины самой высокой, самой острой, самой недоступной скалы. Как раз на одном уровне с головой чудовища.

Огромный, налитый кровью круглый глаз мигнул и уставился туда, где стоял на остром пике крохотный человечек и кричал:

– Здравствуй, брат мой Йа Тайбрайя. Это я – Мердок ап-Фейдли. Поговорим?

Никто не слышал, что ответило морское чудовище своему эльфийскому брату, но все увидели, что он перестал разевать жуткую пасть, перестал реветь и угрожающе раскачиваться из стороны в сторону. Йа Тайбрайя немного ушел под воду, отчего его голова полностью сровнялась с той площадкой на отвесной скале, куда каким-то образом забрался Морской эльф. Древний зверь положил голову на просторный выступ и замер, слушая. И только эти двое, братья по крови, знали, о чем станут они сейчас говорить.

– Что с тобой, брат? – спросил князь. – Ты затаил обиду на людей? Зачем ты губишь их?

– Мне тяжко, – отозвался змей. – Безмерно тяжко. Властная сила пробудила меня, и я ничего не могу поделать с этим. Кто-то иной, более сильный и могущественный, нежели я, управляет мною. Во мне почти нет моей крови. Я устал. Помоги мне, – попросил он почти жалобно.

– Я для этого и пришел сюда, – ответил эльф. – Ты ведь узнаешь это место?

– Узнаю, – откликнулся монстр.

– Я смогу тебе помочь. Тебе нужна жертва, и тогда ты снова станешь хозяином самому себе.

– Я уверен в этом, но сколько жертв я ни принес самому себе – ничего не помогло.

– Брат мой, это уже не ты говоришь.

– Твоя правда. Убивал я не ради этого. Кто-то приказал мне убивать всех. Кто-то требует, чтобы я уничтожил этот корабль. Помоги мне, Мердок ап-Фейдли. Не оставь меня слугой того чудовища, которое поселилось во мне.

– Бедный брат, – прошептал эльф. – Обещай мне одно: как только ты станешь сам себе хозяином, ты отправишься на дно, опустишься в Улыбку Смерти и будешь спать столько времени, сколько захочешь. Но больше никого не убьешь.

– Хорошо, – согласился змей. – Я обещаю. Я и сам того же хочу. Скажи мне, те существа внизу, на острове, в окружении множества людей, – они древней крови?

Эльфа потрясла постановка вопроса.

– Ты имеешь в виду Кахатанну? Богиню Истины? Ингатейя Сангасойю?

Огромная голова несколько раз качнулась из стороны в сторону.

– Я знавал Кахатанну в давние времена. Эти существа иной природы.

– Это Время, мой могучий брат, это воплощенная вечность, явившаяся к Богине Истины.

– А кто еще?

– Еще там есть полуэльф, мой брат по крови, князь Энгурры и наш король.

– Я не о нем. То существо, с мечами, – кто оно?

Мердок ап-Фейдли застыл в недоумении:

– Это сама Кахатанна, Богиня Истины. Ты же только что сказал, что знал ее когда-то. Неужели память начинает тебя подводить?

– Это не она, – просто ответил змей. – Она не богиня, а нечто гораздо большее.

– Это хорошо или плохо? – по-детски наивно спросил эльф.

– Это невероятно. Послушай, я хотел сказать, что мне очень жаль. Я люблю тебя, брат. И мне очень горько.

– Не вини себя, ведь я всегда знал, что должно случиться этим днем, я к этому готовился, я был призван. Это судьба, и в тебе нет зла.

– Спасибо. Мне нужно было услышать это именно от тебя, – сказал змей. – Но ты хочешь приступить к обряду?

– Конечно, только подожди одну минуту.

Мердок ап-Фейдли наклонился и посмотрел вниз, где стояла довольно большая толпа людей: матросы с «Астериона», сангасои, его новые друзья – Магнус, Номмо и Барнаба; его родич Рогмо и Каэтана. Он смотрел на них с такой невыразимой любовью и нежностью, какую трудно было предположить в этом суровом существе. Но когда он выпрямился, его лицо было спокойно и безмятежно.

Морской эльф подошел к самому краю отвесной скалы, воздел руки к равнодушному небу и начал нараспев произносить первые слова старинного обряда:

– Я Мердок ап-Фейдли, князь моря и кровный брат морским существам, стоя здесь, на краю Алтаря, добровольно и с радостью отдаю свою кровь в жертву крови своего старшего брата Йа Тайбрайя и отпускаю ему эту вину, дабы он был свободен и от вины, и от зла, и от скверны и стал хозяином себе и своей воле. И это незыблемо до тех пор, пока брат Йа Тайбрайя не призовет к себе иного моей крови, чтобы вкусить ее.

Слова, подхваченные ветром, неслись куда-то под облака, и поэтому стоящим внизу ничего не было слышно. Конечно, они слышали, что эльф что-то говорит, но не могли ничего разобрать в плеске волн и криках чаек.

А потом стройная, точеная фигура Мердока ап-Фейдли четко обозначилась на фоне неба, и клонящееся к закату солнце осветило его золотыми лучами. Он весь засиял, засверкал, слепя глаза тем, кто смотрел на него с ужасом и восхищением оттуда, снизу; развел руки, как пылающие крылья, и, оттолкнувшись от камня, на котором стоял, бросился со скалы.

Падающей звездой пронесся Мердок ап-Фейдли в вечернем небе и золотой стрелой вонзился в волны.

Йа Тайбрайя метнулся к нему и схватил эльфа уже в воде. Громадные челюсти сомкнулись, во все стороны брызнула кровь, и освобожденный этой страшной жертвой змей погрузился в пучину, издав на прощание отчаянный, тоскливый вопль.


* * *

Морской эльф безумно любил жизнь, и она не казалась ему пустой и бессмысленной даже спустя несколько тысячелетий после рождения. Но как-то так странно устроено, что жертвуют собой во имя других именно те, кто жаждет жить. Возможно, потому, что они прекрасно сознают ценность жизни вообще – не только своей, но и любой другой. А вот влачащие жалкое и бессмысленное существование отчаянно боятся умереть. В чем-то они правы: ведь смерть воздается как плата за прожитое, и что им потом делать за гранью тьмы? Пустых людей, впустую топтавших землю, после нее ждет такая же пустота.

Морской эльф бежал по сверкающей дороге, которая оказалась потолком солнечных лучей, одним концом уходящим в небо, а другим – упирающимся в его любимое море. Он как на крыльях влетел в ослепительно зеленое, ласковое, тихое море и остановился. Он, конечно, не раз слышал древние легенды, но не представлял, что и на самом деле все сбудется.

Его уже встречали братья, сестры, отец – все ушедшие когда-то: павшие в битвах, бросившиеся в море с Алтаря, чтобы отвести беду от людей; пронзенные предательскими кинжалами. Все они были здесь – Пресветлые эльфы моря. И среди прочих он увидел... Аэдону.

– Ты здесь. – Он не спрашивал, он радовался.

– Ты же знаешь, если бы не Вещь, то и мой отец, и я ушли бы тогда вместе в вами из Энгурры. Нам там было нечего делать.

– Я не понял тогда, прости меня.

– Пустое. Главное, что мы опять вместе. Как там мой мальчик, Мердок? Справляется ли с тяжестью моего наследства?

– У тебя прекрасный сын, Аэдона. Чудный человек и настоящий эльф. Не знаю, как это может быть, но я рад этому. Ты боишься за него?

– Нет, – ответил лучезарный Аэдона, и остальные эльфы отрицательно покачали головами. – Мы будем ждать его здесь. И если он выполнит свой долг и до конца останется достойным, мы скоро встретимся. А теперь пойдем, король ждет тебя.

И легкие, почти прозрачные тени заскользили среди коралловых рифов, устремляясь к призрачному подводному дворцу.

На Арнемвенде говорят, что души Морских эльфов уходят под воду и что именно эти души и создают море, давая ему особенную, ни с чем не сопоставимую суть...


* * *

– О боги, – прошептал Рогмо в полном отчаянии. – Ах я слепец, дурак! Я забыл совершенно, что Морские эльфы не просто связаны узами родства с обитателями моря...

– Я видел когда-то такую церемонию, – сказал Барнаба, обращаясь сразу ко всем. – Именно здесь, на этом самом месте. Они зовут его Алтарем.

– Кто они?

– Князья ап-Фейдли – братья и жрецы Йа Тайбрайя и ему подобных. Каэ, дорогая, не плачь. Это его судьба. Они сами ее избрали, когда ушли из Энгурры сюда. Он всегда знал, что должно случиться именно так, а не иначе. Не плачь. Этим ты плохо почтишь его память.

Маленькая фигурка Номмо скорчилась на огромном валуне. Альв сидел обхватив колени мохнатыми лапками и раскачивался, как в трансе. Каэ подошла к нему, обняла за плечики:

– Воршуд, не стоит. Барнаба прав: горе не лучший способ выразить благодарность и любовь.

– Беда в том, что я его побаивался. Считал заносчивым и кичливым. Немного ревновал вас к нему. А оказалось, что он другой, только я этого не разглядел.

– Он услышит тебя из любой дали, – молвил Рогмо. – И поймет, что ты увидел его истинное лицо. И ему будет приятно.

– Страшно только, что мы не успели проститься, – сказала Каэ. – И что никого не было рядом в последний миг. Я должна была догадаться...

Куланн дал знак своим воинам, и сотня сверкающих в закатном солнце мечей взлетела вверх, отдавая салют князю Мердоку ап-Фейдли.

– Я хотел узнать... – Голос Магнуса был тверд, вот только глаза предательски покраснели, но, может, в том был повинен все тот же багровый закат? – Я хотел спросить, – повторил он. – Мне показалось или на самом деле в ту минуту, когда он собрался прыгнуть, рядом с ним стоял какой-то гигант в черных доспехах?


* * *

Изогнутая дугой, длинная цепь коралловых островов, называемых Сарконовыми, преграждала выход в океан Локоджа. И только в одном месте, будто бы сжалившись над моряками, расступалась, образуя узкий пролив. Здесь всегда было бурное море, два течения сталкивались друг с другом, и только опытные лоцманы и капитаны рисковали проводить тут свои корабли. Большинство же отправлялось в путь с крайней западной оконечности Хадрамаута – мыса Крус. Но там суда попадали в мощное течение, и их выносило в открытый океан. Ничего опасного в этом не было, но такой путь длился месяца на два дольше. И все же была еще одна причина, по которой пролив Удевалла не пользовался особой популярностью. Об этом и говорили за обедом капитан Лоой и его пассажиры.

– Видите ли, госпожа Каэтана, мы не станем сворачивать с намеченного курса, но всем нам нужно быть постоянно готовыми к нападению. Пролив Удевалла слишком узок, а корабли в нем слишком беспомощны, чтобы этим не воспользоваться. Поэтому пираты прочно обосновались на Сарконовых островах и потрошат все суда, которые имели несчастье попасть им в лапы.

– Так что же мы рискуем? – возмутился Барнаба. – У меня знаете какой гардероб? Конечно, он привлечет внимание этих разбойников!

Все весело и от души расхохотались.

– Не понимаю, – рассердился толстяк, – что вы нашли смешного в предстоящей нам всем трагедии? Если нас возьмут на абордаж и лишат меня имущества, я так и буду ходить в одном костюме всю дорогу?

– Если они возьмут нас на абордаж, – успокоил его Куланн, – то у костюмов больше шансов остаться в целости и невредимости, чем у тебя.

– Я грозен во гневе, – сказал Барнаба. – И ужасен.

– Вот им это и расскажешь, – посоветовала Каэтана.

– С сотней воинов Куланна пираты нам страшны меньше, чем кому бы то ни было, – спокойно продолжил Лоой. – Именно поэтому я вообще согласился вести корабль через пролив Удевалла. И все же я настоятельно прошу вас – вечером мы приближаемся к Сарконовым островам. Не дайте застать себя врасплох.

Когда обед закончился и большая часть путешественников разошлась по своим каютам, в столовой остались капитан, Каэ и Куланн.

– Это очень серьезно? – спросила она, обращаясь к Лоою.

– Не слишком. Но не хотелось бы с удивлением обнаружить себя ранним утром висящим на рее. А потому лучше немного сгустить краски, правда?

– Вы правы, – согласилась она.

Вечером, закончив точить и полировать свои клинки, Каэ осторожно положила Такахай и Тайяскарон в изголовье и собралась было укладываться спать, как ей показалось, что мечи чем-то возбуждены. Это было странное чувство, но нечто подобное клинки вытворяли в те времена, когда она только нашла их после долгой разлуки и постоянно чувствовала их легкую дрожь и тихое пение. Со временем она привыкла к этому состоянию своих клинков, а позже научилась различать оттенки их настроения. Сейчас Такахай и Тайскарон предупреждали ее об опасности. Души верных воинов, заключенных в блестящей стали, ставшие во много крат сильнее благодаря стараниям бога-кузнеца, предвидели близкую битву. И пытались сообщить о ней своей хозяйке.

Каэ была согласна с капитаном в том, что лучше немного преувеличить опасность. Поэтому она встала со своего ложа, снова оделась, тщательно осмотрела свои метательные кинжалы, надела боевые наручи с шипами и, прихватив оба клинка, отправилась в каюту капитана. Она осторожно постучалась в двери и, когда сонный голос отозвался, произнесла:

– Капитан, это я.

– Да, госпожа. – Лоой уже протирал глаза, стоя на прохладном морском ветру, который быстро привел его в себя. – Почему вы не спите?

Тут только капитан обратил внимание на то, что Каэ стоит перед ним снаряженная, как в битву, и удивленно на нее уставился.

– Капитан, я понимаю, что могу и ошибаться, но не могли бы вы разбудить команду? А я попытаюсь объяснить ситуацию Куланну.

– Что случилось?

– Ничего конкретного. Но вы сами сказали, что висеть на рее, едва проснувшись, – это уж слишком. Мне кажется, что мои мечи предупреждают о скором сражении. Мне жаль будить всех – люди так устали за день.

– Лучше бы вы ошиблись, – серьезно сказал капитан. – Но вы правы, я бужу команду.

Каэ никогда не была так уверена в своей правоте, как верили в нее другие. И поэтому ей всегда было неудобно: она боялась беспокоить людей зря; но дрожь клинков все усиливалась, и Каэтана решительно направилась в каюту Куланна. Разговор с командиром сангасоев был еще более коротким, и уже через пять минут воины Сонандана занимали места на трех палубах «Астериона» согласно заранее составленному плану. Куланн не торопился и людей не подгонял, однако все происходило с молниеносной скоростью и в полной тишине, только слегка звякало оружие да стучали сапоги по дубовой палубе.

Моряки тоже отнеслись к ее предчувствию с огромным доверием. Никто не выразил даже тени сомнения – люди готовились к предстоящему сражению споро и слаженно, хотя ни о каком противнике и речи не было. Море поражало своим спокойствием, ветер был, как всегда, попутный и ласковый, и, кроме плеска волн, не было слышно ни единого звука.

Рогмо и Магнус уже стояли около нее, когда она подняла голову. Оба молодых человека выглядели свежими и отдохнувшими.

– Где Барнаба и Номмо?

– Мы разбудили их и велели не волноваться, но на палубу не высовываться.

– Мне так неловко, – пожаловалась Каэ. – А если все это зря?

– Тогда мы дружным хором скажем вам спасибо. С детства не любим пиратов, – улыбнулся Магнус.

– И то ладно...

– Воины расставлены, госпожа, – сообщил подошедший неслышно, как кошка, Куланн. – Идите к себе.

– Еще чего? Я же бессмертна, забыли?

– Госпожа! – Голос командира был тверд как сталь. – Мы посланы с вами, чтобы защищать вас, а не подвергать ненужному риску.

– Я не буду спорить с вами, но и отсиживаться не стану.

– Командир прав, – сказал Рогмо. – У вас впереди еще много испытаний, дайте себе шанс дожить до них.

– Как оптимистично!

Спорили они, надо сказать, шепотом. Корабль тихо скользил в ночи, освещенный неярким светом двух фонарей. Безмолвные тени застыли на своих местах, приготовившись к сражению. А сражаться было не с кем. И Каэ так уверилась в ошибочности своего предчувствия, что чуть было не подпрыгнула на месте, когда услышала негромкий звук, доносившийся со стороны моря. Это был тихий-тихий скрип весел. И его можно было отличить от прочих звуков лишь потому, что к этому все были подспудно готовы. Пираты Сарконовых островов знали свое дело – спящий корабль был бы обречен.

Куланн махнул рукой и жестом приказал Рогмо и Магнусу находиться около госпожи, а сам поспешил к своим людям, как тень проскользнув по трапу на нижнюю палубу.

Мерный плеск весел все приближался, и наконец едва заметный толчок сообщил о том, что пиратское судно подошло к «Астериону» вплотную.

И тут же весь громадный корабль осветился огнями. Матросы зажгли приготовленные факелы, а сангасои дали залп из луков по ослепленным и застигнутым врасплох пиратам. Пляшущее пламя освещало их изумленные лица. С глухим звуком стрелы вонзились в тела нападавших, и пираты с воплями попадали за борт. Но они не растерялись и не испугались, возможно, еще и потому, что не представляли себе, с кем имеют дело. И с отчаянными криками бросились в атаку.

Сражение закипело сразу повсюду – пиратов было много, около трех сотен вооруженных до зубов головорезов, которые на голову превосходили солдат регулярной армии. Они умели воевать, они были смелы и неукротимы. Размахивая топорами и кривыми саблями, зажав в зубах ножи, они перепрыгивали со своей галеры на борт «Астериона», прокладывая себе путь к капитанскому мостику.

– У них большое судно, – сказал Рогмо, – и, по-моему, подходит еще одна галера. Я не сомневаюсь в сангасоях, но все же пираты могут перебить много наших матросов.

– Наши матросы тоже сангасои, – заметил Магнус. Но особой уверенности в его голосе не было.

– Надеюсь, Куланн позаботился об этом, – сказала Каэ. – И все-таки...

Она не договорила, а, схватившись за свисавший над головой канат, легко соскользнула вниз. Рогмо и Магнус только и успели, что проводить ее взглядами. Через секунду полуэльф бросился следом. Молодой чародей оценил расстояние и... полез вниз по трапу.

Номмо выбрался из каюты и уставился на приближавшуюся из темноты вторую галеру.

– Ах так! – сказал он задиристо. В крошечных мохнатых лапках возник и стал расти ком фиолетового пламени – Хозяин Лесного Огня защищал своих друзей. Он размахнулся и несильно запустил огонь в пиратское судно. Вспыхнуло сразу, как по заказу, и немудрено, ведь огонь был не простой. С галеры раздались отчаянные вопли.

– Не понравилось? – Номмо захихикал и стал пускать огненные шарики один за другим. Иногда они попадали в какого-нибудь пирата, и тогда охваченное пламенем тело с шумом падало в воду.

Тем временем на нижних палубах кипела битва. Куланн, с громадным топором в руках, истреблял своих противников с таким невозмутимым видом, будто демонстрировал новичкам способы ведения рукопашного боя. И сангасои не отставали от своего командира: высокие, могучие, прекрасные, в белых одеждах и сверкающих поясах и наручах, они казались бессмертными существами; и сердца пиратов дрогнули. Морские разбойники еще никогда не сталкивались с таким сильным противником. Никогда им не оказывали такого отчаянного сопротивления; никогда одинокий корабль, казалось бы застигнутый врасплох, не мог устоять против нескольких галер.

– «Асунта» горит!!! – раздался дикий вопль. Это нападавшие заметили подожженный Номмо корабль.

– Хороший факел! – рявкнул Куланн. И, задрав голову вверх, крикнул, обращаясь к альву:

– Прекрасная работа!

– Я рад! – донесся оттуда тоненький голосок.

– Подходит еще одна галера! – возвестил наблюдатель. Он сидел в «вороньем гнезде» на грот-мачте «Астериона», закрываясь от стрел таким огромным щитом, что было непонятно, как он его туда вообще затащил.

На нос пиратского корабля выскочил громадного роста детина в красных одеждах. Бородатый, одноглазый, он был похож на демона, которого отпустили из Ада Хорэ принять участие в этом сражении. В руках он держал диковинный двулезвийный меч. Рукоять в нем находилась посредине, и пират держал его как копье, вращая им с невероятной ловкостью и мастерством.

– Не бойтесь! – крикнул он, подбадривая своих людей. – Они такие же смертные, как и все остальные! Кровь у них красная и горячая! Вперед!!!

И пираты действительно с новыми силами бросились в атаку. Их предводитель оказался прекрасным воином. Он мог быть грабителем, негодяем и убийцей, но фехтовальщик из него получился прекрасный, к несчастью. За несколько минут он убил двух матросов с «Астериона» и серьезно ранил защищавших их сангасоев. С его появлением в ходе сражения наметился перелом. Если до сих пор сангасои теснили своего противника повсюду, сбрасывая пиратов в воду, снося головы и буквально нанизывая нападающих на свои длинные, прямые клинки, то теперь, воодушевленный примером своего предводителя, враг осмелел. Все больше и больше сангасоев получали раны, которые наносили им лучники пиратов, стоявшие на довольно безопасном расстоянии. Вообще, ночная стрельба мало эффективна, но когда на таком близком расстоянии противники осыпают друг друга градом стрел, то даже случайно можно попасть в цель.

На обоих кораблях было много раненых, и, хотя сангасои убили вдвое или втрое больше нападавших, положение стало ухудшаться: со стороны Сарконовых островов медленно приближалась та самая галера, которую заметил наблюдатель.

– Это плохо, – сообщил Номмо растрепанному Барнабе, который, по-птичьи склонив голову набок, наблюдал за ходом битвы. – Если она привезет еще столько же пиратов, то мы пропали: они нас просто перестреляют, не подходя ближе.

– Подходит четвертая галера! – внезапно завопил наблюдатель.

Каэ в этот момент рубилась в носовой части корабля. Именно сюда хлынула толпа головорезов, заприметив издали, что воинов тут мало, а матросы хуже вооружены. Пираты перепрыгнули со своих мачт на верхнюю палубу «Астериона», который значительно превышал суда противника своими размерами. Они стремились на капитанский мостик, где стоял капитан Лоой, крепко вцепившись в штурвал. Ветер был не слишком сильный, и «Астерион» двигался медленнее, чем хотелось.

Каэ заступила дорогу ватаге головорезов, вооруженных саблями и топорами. Увидев перед собой хрупкую женщину с обнаженными мечами, они расхохотались и всей толпой повалили вперед, очевидно желая развлечься как следует. Они допустили одну только ошибку – не присмотрелись к выражению лица этой женщины. А оно вовсе не было испуганным, но спокойным и даже немного веселым. Каэтана скалила зубы в волчьей усмешке, и только тот, кто видел, как смеялись Эйя и Габия, мог понять, что это значило.

Она сделала несколько пробных взмахов мечами и они, как стальные сверкающие крылья, пронеслись в воздухе над ее плечами и застыли полосками лунного света.

– Слышь, она думает нас удивить! – гаркнул кто-то из нападающих.

– Так ить блаародная, – язвительно заметил другой. – Ничего, в койке такая же будет, как нормальная баба.

– Ты полегче, Крысолов, – посоветовал кто-то из темноты, – а то, изувеченная, на кой она нам сдалась?

– Как получится, – неопределенно пообещал Крысолов, – щас я ее одной левой.

Их не смутило, что женщина стояла молча и неподвижно, – возможно, подумали, что она в шоке от ужаса. Они много повидали на своем веку таких несчастных – беспомощных, оцепеневших перед лицом наступающего кошмара, бессильных что-либо предпринять. Они слишком часто насиловали обезумевших, вопящих женщин на глазах у их связанных мужей, а потом сковывали супругов одной цепью и «отпускали» в море. Они не реже вспарывали животы и перерезали горло, чем пили и ели, – это стало привычным, это было безнаказанным, и они чувствовали себя в полной безопасности, подходя к следующей намеченной жертве.

– Чтой-то она малая такая, – недовольно протянул все тот же мерзкий голос из темноты.

– Какая есть, – рассмеялся другой.

Крысолов покрутил в воздухе шипастой булавой. Это должно было впечатлить глупую бабу, вставшую против него, против груды его плоти – стальных мышц и мускулов, против его жестокости и безжалостности.

Каэ не двигалась с места, краем глаза отмечая, что сзади никого нет. Несколько матросов «Астериона», увидев, что спина госпожи открыта, бросились вперед и встали, готовые умереть на этом пятачке, защищая ее от предательского нападения.

Когда Крысолов прыгнул на женщину, он уже в воздухе заметил, что пространство перед ним свободно. Но он не видел, когда и куда она переместилась. Пират не успел удивиться, не успел испугаться или вообще что-либо почувствовать, как лезвие Такахая прочертило на его горле тонкую алую полоску. Он ткнулся лицом в доски палубы, дернулся и затих.

Нападающие затоптались на месте, вскипая яростью.

– Эй, Крысолов, ты чего?

– Братцы! Бабенка Крысолова порешила!

– Убить эту тварь!!!

– Нет! Живьем берите! Чтобы локти кусала, что не сдохла!!! – неслось отовсюду.

– Берите-берите, – вдруг заговорила женщина, – только не споткнитесь на бегу.

Пираты взвыли от нахлынувшей ненависти и кинулись на нее, размахивая оружием, вопя и галдя.

У фехтовальщиков есть правило: число нападающих на одного воина строго конечно и определяется в зависимости от длины клинка защищающегося. Если атакующих больше, чем нужно, они мешают друг другу и помогают своему противнику. К счастью для Каэтаны, пираты этого правила не знали. Правда, она была уверена в том, что одолела бы их в бою по правилам. Она стояла широко расставив ноги, легко сохраняя равновесие на качающейся палубе, и когда враги добежали до нее всей оравой, она встретила их крестообразным взмахом двух клинков. Первые двое головорезов свалились под ноги своим товарищам. Третий пират, на которого давила сзади масса остальных, споткнулся и рухнул лицом вниз. Но он не успел упасть на тела убитых – в воздухе его горло встретилось с носком сапога окаянной бабы. Мощным ударом Каэ раздробила ему кадык, и с жутким хрипом ее противник перекатился на спину, держась руками за шею.

Пираты попятились. В ярком пламени, которым пылающая галера освещала место сражения, Каэтана казалась воплощением смерти. В черном кожаном одеянии, с шипастыми наручами, с разметанными волосами и хищным оскалом, держащая смертоносные клинки, она напомнила пиратам, что кошмары могут существовать и для них. Они больше не воспринимали эту женщину как жертву, как объект насилия, но только как хищного и опасного врага, которого необходимо убить, чтобы выжить самим. И в этот самый миг, когда они осознали, что на чашах весов сейчас лежат их жизни и жизнь странной женщины, они атаковали ее с яростью отчаяния. Взметнулись в воздухе кривые сабли, визжа от возбуждения, заплясали короткие лезвия кинжалов, засвистели боевые топоры. А затем ночь снова наполнилась криками – и крики эти были хриплыми и сорванными. Ничего похожего на женский голос.

Каэ высоко подпрыгнула и описала широкий полукруг клинком Тайяскарона, снеся голову с плеч одному из головорезов и отрубив кисть другому. Затем сделала сальто и нанесла прямой удар сверху – мощный и безжалостный. Пронзила четвертого врага острием Тайяскарона. И когда она на миг застыла на месте, обводя спокойным взглядом поле боя (не прошла даром наука Траэтаоны, который твердил: сохраняй спокойствие в схватке, страх губит разум, а сомнения душу), к ней раздвинув своих подданных, широко шагнул некоронованный король Сарконовых островов – рыжий детина в красном наряде, сжимающий в руках двулезвийный меч, с обоих концов обагренный кровью.

– Я убил многих твоих воинов, – рявкнул он. – Твоя очередь.

А больше ничего не сказал, только согнул ноги в коленях, сжался как пружина, тугими витками собирая тело перед решительным броском. Каэ заметила, что он дышит спокойно и ровно в отличие от остальных нападающих.

– Госпожа, – горячо заговорил над ухом матрос, – спасайтесь! Мы постараемся задержать его...

Он не договорил, его перебил отчаянный крик с верхней палубы:

– Красный Хассасин! Бегите, госпожа!

– Уже бегу, – процедила она сквозь зубы.

На нижней палубе в это время отчаянно сражался Рогмо, и с меча Аэдоны ручьем текла теплая кровь прямо в рукав его рубахи и широким веером слетала с клинка, когда он возносился вверх над головами врагов. Метал огненные шары маленький альв, лихо сдвинув на затылок свою незаменимую шапочку с пером. Что-то бурчал Барнаба, внося свою посильную лепту: если кто-то из пиратов появлялся из люка, чтобы добраться до альва, толстяк что было силы опускал ему на голову увесистую дубинку, оброненную кем-то в пылу схватки. Магнус метал в толпу нападающих короткие огненные стрелы, испепелявшие на месте, что в комплекте с шарами Номмо довольно сильно действовало на противника. Куланн со своим боевым топором нагнал на пиратов такого страху, что ему приходилось гоняться за ними по всей палубе.

Но они были сейчас очень далеко, как в ином мире. А здесь, сейчас, сию секунду, Красный Хассасин – самый грозный, самый известный пират своего времени, опытный и жестокий боец – готовился прикончить упрямую женщину, увеличив список своих побед. Каким-то непостижимым образом он понял, что главная добыча – вот она, перед ним. И если убить эту странную фехтовальщицу, то половина дела будет сделана.

Они столкнулись как гора и волна, как ветер и могучее дерево, как камень и время. Красный Хассасин мог с самим Бордонкаем поспорить, кто сильнее. И потому нелепо было предполагать, что маленькая, хрупкая Каэ выстоит против него. И матросы «Астериона» бросились на помощь своей госпоже, но пираты оттеснили их назад, к каютам, и там завязалась не менее ожесточенная схватка.

Как легко, как свободно летал в воздухе двулезвийный меч! С какой силой он пронзал пространство там, где только что стояла женщина, обрушивался сверху туда, где сию секунду находилась ее голова, пытался вышибить из ее рук полыхающие алым клинки. И все тщетно. Она утекала из-под удара, парировала выпад, снова и снова наступая на гиганта. И в какой-то миг ему вдруг показалось, что два воина сражаются рядом с ней, не отходя ни на шаг. Он попытался поразить одного из них, но только звон клинка был ему ответом.

Красный Хассасин был живой легендой. Иногда одного звука его имени было достаточно, чтобы противник застыл на месте, готовый к смерти. И поэтому он не поверил, когда длинное прямое лезвие легко миновало его клинок и вонзилось ему под левое ребро, даже боли почти не было.

На красном крови почти не видно, особенно в отблесках алого пламени. И потому многие пираты даже не поняли, что случилось, отчего их предводитель медленно опустился на колено, затем согнулся, уперев локоть в палубу, и только потом повалился на бок, выронив свой диковинный меч. Его борода уперлась в темное небо, в застывших глазах плясали отблески огня горящей галеры.

Только тогда над морем пронесся отчаянный крик:

– Красный Хассасин мертв! Она убила Красного Хассасина!!!

И это было сигналом к повальному бегству. Головорезы пытались убраться с корабля столь же отчаянно, как еще несколько минут назад стремились попасть на него. Но сангасои не давали им уйти безнаказанными: они убивали их десятками, воспрянув духом от известия, что их госпожа жива и уничтожила самого страшного из противников. Пираты падали, испепеленные фиолетовыми шарами и золотыми стрелами огней; они умирали под клинком Аэдоны – эльфийским мечом, который участвовал в сотнях сражений за свою долгую, бурную жизнь. Зарубленные жутким топором Куланна, пронзенные стрелами, насаженные на копья, Сарконовы пираты прокляли тот день и час, когда вздумали напасть на гордый красавец корабль, на всех парусах шедший к проливу Удевалла.

Находящиеся на двух уцелевших галерах пытались перерубить абордажные канаты, чтобы уйти на веслах в море, скрыться, надеясь на то, что их не станут преследовать.

В этот момент в воздухе пронеслось хрупкое, изящное тело, и вот уже Каэ стоит выпрямившись на борту вражеского судна.

– За мной! – крикнула она, взмахнув мечами. – Не дадим им сбежать!

И с яростными криками, размахивая оружием, воины Сонандана – справедливая месть за сотни разграбленных кораблей и тысячи загубленных душ – пошли на абордаж.


* * *

Все было закончено к восходу солнца. И когда розовый рассвет забрезжил над морем, сангасои уже закончили убирать с палуб «Астериона» мертвые тела. В живых не осталось ни одного головореза. А среди воинов Куланна и матросов было больше раненых, нежели убитых. Но все же без жертв не обошлось. Семнадцать человеческих жизней унесло с собой ночное сражение, и человек семьдесят были выведены из строя. Корабельный лекарь с помощью Номмо и Магнуса перевязывал раны, стараясь поспеть одновременно всюду.

Барнаба топтался у капитанского мостика, где Лоой – с перевязанной головой и левой рукой, обмотанной тремя слоями полотна, – тщательно выверял курс через пролив Удевалла. Корабль стремительно несся под полными парусами прямо в это узкое ущелье, где сталкивались два мощных течения, образуя гигантские волны и водовороты. Лоцман Яртон, посуровевший после смерти сына, напряженно всматривался вперед, ориентируясь по каким-то едва приятным деталям. Каэ рассматривала серьезные, сосредоточенные лица матросов, только по их выражению догадываясь о том, насколько сложен был предстоящий путь. Ибо капитан Лоой вел «Астерион» с такой легкостью, что этот переход мало чем отличался от всего предыдущего плавания по открытому спокойному морю.

Вокруг внезапно потемнело – это высокие берега Сарконовых островов угрожающе надвинулись на гордый корабль, стремясь раздавить его в своих смертельных объятиях. Волны что было силы заколотились о крутые борта, и также мгновенно и неожиданно все изменилось: просияло умытое, какое-то совершенно особенное, будто бы незнакомое, солнце, облегченно выдохнул капитан, так что по всему кораблю было слышно; стали спокойнее лица моряков, разгладились суровые морщины и жесткие складки у рта.

Проскочили. Пролив Удевалла, Сарконовы острова, Хадрамаут, страшная гибель Мердока ап-Фейдли на Алтаре Йа Тайбрайя – все это оставалось позади, а впереди лежал огромный океан Локоджа, в котором затерялась прекрасная, далекая и таинственная Имана.


* * *

– Решайте сами, дорогая госпожа, – молвил Лоой.

Компания собралась в капитанской каюте, за огромным дубовым столом с такой необъятной столешницей, что, казалось, карта Арнемвенда, лежавшая на ней, изображала мир в натуральную величину. Двухнедельное, никакими особенными событиями не отмеченное плавание, более похожее на парение между небом и водой, которые, отражаясь друг в друге как два голубых зеркала, сливались на горизонте в единое целое, привело наконец «Астерион» в точку, откуда нужно было прокладывать новый курс. По этой причине капитан и пригласил своих пассажиров, чтобы обсудить столь важный вопрос и принять решение с учетом всех деталей.

– Наш путь может пролегать в три точки, находящиеся отсюда на одинаковом удалении: это Аджа-Хош и Сетубал – два порта Эль-Хассасина – и Трайтон, находящийся уже на территории Ронкадора.

– А как удобнее?

– С точки зрения расстояния, конечно. Сетубал. Тогда можно будет пересечь территорию Эль-Хассасина водным путем, поднявшись вверх по Нии. Захватим мы еще часть дороги по Хартуму. И уже от истока реки вы сможете двигаться по направлению к Лунным горам. Но здесь есть свои «за» и «против». Преимущества этого пути очевидны. Но Эль-Хассасин не самое гостеприимное государство, к тому же Ния, хоть и судоходна даже в верхней своей части, все же не самая глубокая река мира, и потому «Астерион» может там и не пройти, особенно если накануне было мало дождей и Ния обмелела.

Можем мы двигаться и от Трайтона. Там нет достойных упоминания рек, но зато дороги королевства Ронкадор славятся на всю Иману удобством и безопасностью. Так что от Трайтона можно прямиком ехать к озеру Эрен-Хото, на противоположном берегу которого находятся и Лунные горы, и храм.

– По-моему, вы сами сказали, что нужно делать. Выбираем Трайтон. Если, конечно, нет никаких скрытых причин не принимать это решение.

– Абсолютно никаких, – уверил Каэтану капитан Лоой. – Все в порядке, ветер прекрасный, и, благодаря Астериону, мы должны благополучно пересечь океан. Откровенно говоря, я страшно рад, что он нам покровительствует, ибо в этот период года в океане Локоджа бушуют ужасные штормы.

– И вы надеетесь не попасть в шторм, потому что нам помогает Астерион? – со странным выражением лица спросил Барнаба.

Если бы речь шла не о таком странном лице, как то, что было у разноцветного толстяка, Каэ определила бы это выражение как откровенный ужас.

– Естественно, – осторожно ответил капитан. Похоже, он тоже почуял неладное.

– Тогда нам конец, – заявил Барнаба. – Мы ведь оторваны во времени от всего, что оставляем позади себя. Мы как бы странствуем по будущему нашего мира, а поскольку мы не способны объять его целиком, то мне приходится сдвигать в прошлое то будущее, которое мы уже посетили. Вам ясна моя мысль?

– Ничего не понимаю, – откровенно сообщил Лоой.

– А я понимаю, но не Барнабу, – сказала Каэ. – Главное не в этом. Главное, капитан, заключается в том, что Астерион не сильнее и не могущественнее остальных богов и он просто не в состоянии спорить с вездесущим временем. Он не пробьется к нам, так же как и прочие. И это значит для нас погодные условия без поблажек. Так что готовьтесь к тому, что мы можем на всех парусах влететь в какой-нибудь ураган...

– Только не это, – молвил капитан. – Давайте надеяться на лучшее.

... А через два дня разразился шторм.


* * *

Честь и слава хаанухам, умеющим строить такие корабли!

«Астерион» метался в бушующем океане, то взмывая вверх, поднятый на гребень громадной волны, то рушась вниз, в разверзшуюся бездонную пропасть; доски скрипели, мачты трещали, весь корабль содрогался не то от напряжения, не то от ужаса, но выдерживал раз за разом все более сильные удары бури.

Порванные в клочья облака с такой скоростью неслись по тяжелому, свинцово-серому небу, что напоминали вспугнутых грязных и мокрых птиц. Косой дождь изо всех сил хлестал непокорное судно, завешивая мир вокруг седой пеленой. Где-то наверху громыхало, изредка с неба спархивали белые молнии.

Барнабу мучила морская болезнь. Это было удивительно, если учесть, что остальных мучили ноющие шишки и ссадины, набитые при попытках передвигаться по брыкающемуся кораблю. Тех, кто стоял на вахте у штурвала, приходилось накрепко привязывать веревками, чтобы не смыло за борт. Матросы один за другим возвращались в свои каюты, промокшие до костей, исхлестанные волнами, уставшие. Магнус несколько раз пытался заговорить шторм, читал заклинания; шторм вроде бы отступал, утихал, и надежда только-только прокрадывалась в души измученных, доведенных до отчаяния людей, как буря с новой силой обрушивалась на могучий корабль. Ураган казался живым существом, испытывающим искреннюю неприязнь к судну, которое осмелилось плыть по океану Локоджа.

Каэтана сидела на ложе, изо всех сил вцепившись руками в резные декоративные перила, и возносила благодарственные молитвы тому мастеру, который и украшение сработал на славу – крепко и надежно. На скуле у нее была длинная царапина, на голове пара крупных шишек. Такахай и Тайяскарон были надежно спрятаны в ножны и привязаны к столешнице. Это она сделала уже после того, как при одном особенно сильном толчке полетела грудью на острие своего меча. И только ловкость и быстрота самого Такахая, со звоном упавшего на пол, спасли ей жизнь. Теперь ее отчаянно тошнило, а перед глазами проплывали почему-то все известные и неизвестные блюда различных кухонь, вызывая приступы отвращения ко всему съедобному вообще.

– Я только хочу надеяться, что это обычный шторм, а не работа господина Мелькарта, – заявила она вслух после какого-то особенно мерзкого видения. – Иначе я просто лопну от злости...

Наверное, она потеряла сознание или просто провалилась в пропасть тяжелого сна, но когда ей удалось снова разлепить тяжелые веки и – с третьей попытки – открыть правый глаз, каюту заливало теплое, золотое солнце, а корабль вел себя крайне прилично: не порывался выскочить из-под ног и удрать подальше и уже не норовил стукнуть ее по голове какой-нибудь особо выступающей штуковиной. Здраво оценив все преимущества штиля, она поднялась с кровати, спустила ноги на пол, кряхтя при каждом движении, и вышла из каюты. Правильнее было бы сказать – выползла.

Похожий на смертельно больного – тощий, посеревший, избитый – капитан Лоой стоял на своем месте, словно монумент несгибаемости моряков Сонандана.

– Как вы, госпожа? – спросил он заботливо.

– Думаю, что я еще на этом свете. А как у нас обстоят дела?

– Лучше, чем плохо: многие снасти порваны, несколько повреждений обшивки, не то чтобы серьезных, но нужно останавливаться в порту, чтобы привести корабль в порядок. А главное, я не представляю, где мы находимся. Нужно ждать ночи, чтобы сориентироваться по звездам, иначе мы можем допустить грубую ошибку. Но мне кажется, нас отволокло ураганом ближе к Штайру. Это не слишком радует, но нам придется там причалить, если это так, – набрать воды, пополнить запасы, подлатать «Астерион». Если бы не ставшая легендой прочность кораблей Хадрамаута, мы бы уже давно кормили рыб на дне.

– Во всем есть светлая сторона, – философски заметила Каэ.

Сзади к ним подковылял Барнаба, согнутый в дугу, похожий на куль муки – такой же серый, пыльный и несчастный.

– Умираю! – сообщил он.

– А голос довольно зычный. Здоровым помираешь, брат Барнаба.

– Ты невероятно легкомысленна, – возмутился толстяк. – Мы чуть было не утонули, а ты так веселишься, будто...

– Будто мы действительно не утонули!

– А, с тобой говорить. – Барнаба безнадежно махнул коротенькой ручкой. – Я тут прикинул кое-что. Выбирай сама – или входим в нормальный поток времени, и тогда нам обеспечена связь с покинутым миром, или пытаемся обойтись своими усилиями. Я вот о чем хотел предупредить: не знаю, как это у нее получается, но Вселенная серьезно бережет себя от подобных шуток – все придет в равновесие...

– Ты имеешь в виду, что мы потеряем всю выигранную разницу во времени?

– Конечно, мы ведь и так балансируем на лезвии бритвы.

– Хорошо, что ты это сказал именно сейчас. А то у меня уже возникало серьезное искушение – проведать наших, попросить помощи. А теперь слушай меня внимательно: ни при каких обстоятельствах не нарушай создавшегося положения. Иначе мы не успеем. Даже если тебе покажется, что будет лучше рискнуть, даже если тебя будут уговаривать, даже если меня не будет рядом, запомни – никакого возврата.

– Ты так заговорила, будто собралась умирать.

– Ну что ты! Уж коли мы эту бурю пережили, то все остальное – чепуха. Просто я хочу, чтобы ты хорошо запомнил то, о чем я тебя только что попросила.

– Договорились, – сказал Барнаба, протягивая ей ладошку. – Ой! Да что же это за напасть такая? Разогнуться не могу...


* * *

Чутье не подвело старого морского волка. Шторм действительно отнес корабль к берегам Кортеганы, и через трое суток пути, после полудня, сидевший в «вороньем гнезде» завопил, даже не пытаясь скрыть свой восторг:

– Земля! Впереди по курсу земля!!! – так, словно ее открывали впервые.

Имана потрясла Каэтану своей чистой и яркой красотой. Лазурная гладь залива, похожего на литое стекло, упиралась в зелено-золотой берег, который весело взбегал вверх стайкой холмов. На их склонах росли апельсиновые и оливковые рощи, растекаясь зелеными, серебристыми и ярко-оранжевыми полосами. Небо было таким голубым, что все остальные оттенки голубого теряли право называться тем же словом. А по самой кромке берега рассыпались маленькие, почти игрушечные домики – пригород порта Штайр. Вдалеке, на самом высоком холме, в обрамлении рощ и широких синих лент ручьев стоял высокий замок, сложенный из белого камня. И на верхушках его башен горделиво трепетали сиреневые с алым флаги – цвета королевского дома Кортеганы.

«Астерион» бросил якорь в соседней бухте, чуть в стороне от самого порта. Капитан Лоой собрался лично отправиться на берег, с тем чтобы позаботиться о всем необходимом, но прежде попросил Куланна принять меры безопасности.

– Видите ли, Кортегана – странное государство. Не могу сказать о нем ничего особенно плохого, я здесь редко бывал. И вообще, хотя доступ сюда открыт всем желающим, почему-то очень мало знавал я тех, кто здесь бывал. Все больше ориентируюсь по слухам. И потому не хочу, чтобы корабль оставался без присмотра.

Командир сангасоев согласился с капитаном и в свою очередь попросил Каэтану, которая уже собралась осмотреть Штайр, ходить всюду только в компании десятерых сангасоев и в сопровождении Рогмо, Магнуса и Номмо, а также от порта не сильно удаляться, при малейшей опасности позорно бежать и на провокации не поддаваться. И хотя Каэ понимала, как он прав, она не удержалась от комментария:

– И теплую шапочку натянуть поглубже на уши...

Но бравый командир этих слов уже не слышал.


* * *

Город был такой светлый и солнечный, а люди смотрели так ясно и открыто, что, казалось, здесь не должны знать о том, что в мире существует зло.

Узкие улицы, вымощенные зеленой и серой брусчаткой, уходили вверх, поднимаясь по склонам холма, на котором был выстроен Штайр. Очень отдаленно и архитектура, и мода, и манера себя вести местных жителей напомнили Каэтане Аллаэллу, с той только разницей, что Аллаэлла была как-то привычнее. А в Кортегане все время чувствовал себя приезжим чужаком. Что было очень странно в портовом городе, где все привыкли к обилию чужеземных кораблей и матросов.

Навстречу нашим друзьям часто попадались люди в одинаковых лиловых одеждах, скорее всего служители какого-нибудь бога. И хотя официально на Имане поклонялись тем же богам, что и на Варде, эти жрецы не были ни на кого похожи. Впрочем, со своим уставом...

Многочисленные отряды стражников патрулировали Штайр для поддержания в нем порядка и спокойствия. Эти могучие мужчины, вооруженные кривыми огромными саблями, алебардами и метательными звездами, производили должное впечатление и у любого могли отбить охоту к приключениям по пьяной лавочке. Лучше оглядевшись по сторонам, присмотревшись поближе и к самим горожанам, и к статуям, украшавшим крохотные круглые площади Штайра, и к цветным витражам в окнах многих домов, Каэ подумала, что в Кортегане должны высоко ценить грубую физическую силу. Излюбленной темой скульпторов, художников и даже простых маляров были атлеты – всех возможных цветов и размеров. От громадного – к «дух захватывающему». И это впечатление как-то странно не вязалось с цветущими лицами, сияющими улыбками и приветливыми взглядами горожан.

Немного вычурный, но легкий и красивый храм А-Лахатала, сплошь увитый диким виноградом, стоял посреди оливковой рощи, которая вся вспыхивала белым серебром при малейшем дуновении ветра. Статуя морского бога, изваянная в черном мраморе, изображала некое незнакомое Каэтане существо. Она и прежде сталкивалась с тем, что портреты богов не слишком походили на оригиналы, но сходства трудно было ожидать хотя бы по той простой причине, что бессмертные не имели привычки позировать художникам. И все же угадать, кто именно был запечатлен, удавалось. Во всяком случае, на Варде скульптурные портреты га-Мавета больше всего походили именно на желтоглазого Бога Смерти; изваяния Джоу Лахатала давали возможность угадать в них самого Змеебога, а не любого другого, случайно попавшегося художнику или ваятелю на глаза представителя мужского пола. Здесь же, в Штайре, кто-то вконец помешавшийся на развитой мускулатуре снабдил А-Лахатала всеми признаками борца-тяжеловеса, к тому же явного урода. Гигантский торс, длинные руки, тяжело свисающие вдоль туловища, мощные полусогнутые в коленях ноги – все это ничем не напоминало изысканного и утонченного красавца с длинными, зеленоватыми волосами. К тому же у А-Лахатала никогда не было такой чудовищной тяжелой сабли.

– Что за чушь? – спросила Каэ. – Интересно, А-Лахатал видел эту жуть?

– Дико выглядит, но не всем же родиться гениями, – успокоил ее Магнус. – Они старались. Посмотрите, госпожа, какой храм красивый.

– Храм-то красивый, но мне не нравится эта статуя. И вообще, здесь слишком много мускулистых монстров.

– Каэ, дорогая, – жалобно произнес Номмо, – не волнуйтесь зря. Мы ведь здесь ненадолго – водой запасемся, едой, и поминай как звали. А в качестве казуса это даже интересно. Давайте осмотрим все как следует, будет потом о чем вспомнить.

К счастью маленького альва, потом, спустя несколько месяцев, Каэ забыла эту его фразу. Иначе несдобровать бы малышу, как бы хорошо она к нему ни относилась...

Единственное, что выгодно отличало Кортегану от стран Варда, – это газеты, которые шустрые, галдящие мальчишки с непомерно развитой мускулатурой предлагали прохожим за мелкую медную монетку. Каэ с радостью приобрела несколько экземпляров, отпечатанных на разноцветных листках, чтобы не путали разные издания. Пробежав их взглядом по диагонали, она установила, что ресторан «Король Барга» приглашает любителей экзотической кухни; что сегодня пройдет турнир рыцарей по случаю празднования пятидесятого дня рождения обожаемого монарха – короля Барги Барипада, семнадцатого представителя этого славного рода. В газете были упомянуты также две публичные казни, скачки, несколько скандалов, но имена замешанных в них лиц ничего не сказали нашим друзьям.

Между тем они вынесли на обсуждение самый важный вопрос: что считать главной достопримечательностью города и как эту достопримечательность поподробнее рассмотреть. Сангасои увлеченно включились в беседу и через несколько минут единодушно пришли к тому, что ресторан «Король Барга» может предоставить пищу как для желудка, так и для наблюдений и размышлений. И потому предпочтительно тут же отправиться в вышеозначенное заведение – пробовать блюда экзотической кухни.

За два медяка один из газетчиков охотно стал проводником, и уже через десять минут шумная компания сидела в прохладном полумраке просторного зала, вчитываясь в меню, которое им подали на серебряном подносе с орнаментом в виде играющих дельфинов.

Штайр был морским портом, и посетителям ресторана не давали об этом забыть. Морская тема присутствовала всюду: в оформлении зала, в картинах, висевших в простенках, в рисунках на блюдах и чашах, в вычурной каменной резьбе. И это могло быть по-своему красиво, если бы гармония сплетенных гибких тел морских тварей не нарушалась грубым вторжением мускулистой плоти. Но человек привыкает ко всему, и спустя еще полчаса приведенные в восторг восхитительным вкусом поданных блюд сангасои и их госпожа перестали обращать внимание на подобные мелочи.

Хозяин ресторана знаком подозвал к себе одного из слуг, обслуживавших огромный стол, за которым разместились десять воинов, Каэ, Рогмо, Магнус и маленький альв.

– Откуда они прибыли?

– Не знаю, Харт. Их судно стоит не в самом порту. Курьер сообщил, что корабль сработан в Хадрамауте, но это не хаанухи, точно. Ребята – вылитые хассасины, но только покрасивее. Половик этот говорящий вообще только мешать будет. Тот парень в черном, – слуга ткнул пальцем в Магнуса, – ни рыба ни мясо. Я бы его спровадил отсюда. Второй – мощный, как зверь. А баба с мечами – это фрукт, изюминка. Вот ее нам и не хватало.

– Ладно, Той, – сказал хозяин. – Никого не впускай, гостей обслуживай по первому классу, а я пока обдумаю, как поступить.

– Время еще есть, они только-только с супом покончили и не нахвалятся, но все же поторопись. Вдруг соберутся уходить.

– Нам бы только этих двоих куда-нибудь деть...

– Порешить, и вся недолга.

– Экий ты, Той, торопыга. Ты бы так почтенных посетителей обслуживал – быстро да с огоньком. Убивать их негоже, тогда начнут доискиваться, а такая компания не иголка в стоге сена. Кто-то что-то видел – толки пойдут.

– Толки всегда куда-то идут, а ничего страшного не случалось.

– А ты знаешь, сколько человек на том корабле? Ну как еще остались такие же бойцы? Захоти они нас прижать к ногтю... пока стража добежит да защитник изыщется. Ты не забывай – все они забавы любят, но если дело всплывет, нам тяжко будет. Все захотят остаться чистенькими, до одного. Так что нам ошибаться нельзя. Слушай, у меня идея...

Когда дело дошло до второго блюда – дымящегося на подносе огромного куска мяса, приправленного какими-то особенными специями, – к Магнусу подошел вежливый стражник и мило улыбнулся:

– Я прошу прощения, что нарушаю вашу трапезу, чужеземцы. Но высокий господин в белых одеждах с золотым поясом дал мне вот эту монету, дабы я разыскал вас в городе и попросил господина Магнуса и господина Номмо прибыть в порт менее чем на час. После чего он обещал отпустить вас к вашим друзьям. Он сказал, что ему нужны именно двое названных мною господ.

Иногда догадка оказывается более блестящей, нежели продуманный и тщательно разработанный план. Хозяин «Короля Барги» уразумел, что белая одежда и золотые наручи и пояс – что-то вроде форменной одежды. А все сангасои были высокими как на подбор. И следовательно, должен был найтись еще хоть один соответствующий подобному описанию. Магнус и Номмо, как, впрочем, и все остальные, были уверены, что просьба исходит от Куланна. И не очень удивились, ибо он просил прибыть только обоих магов. Каэтане следовало бы обеспокоиться, но мало ли какая мелочь могла заставить командира сангасоев обратиться к чародеям? И она со спокойной душой отпустила обоих, не чувствуя никакой опасности.

И она не ошиблась, потому что для Номмо и Магнуса опасности на самом деле не было.

Когда молодой чародей и мохнатый человечек печально зашагали в сторону порта, истекая слюной при одном воспоминании об оставленном на произвол судьбы обильном обеде, из кухни торжественно вынесли третье блюдо. Розово-белое нагромождение аппетитных кусочков различных морских деликатесов и несколько подобающих случаю вин могли удовлетворить самый изысканный вкус. Перед тем как приняться за еду, Каэ обвела глазами пустой зал и слегка забеспокоилась.

– Скажи-ка, милейший, – обратилась она к подошедшему слуге, – почему это больше нет посетителей?

– Во-первых, скачки, ваша милость, – отвечал тот. – Во-вторых, обычно в это время мы делаем перерыв, чтобы приготовиться к вечерним трапезам, но поскольку вы чужие в Штайре, то хозяин не счел возможным пренебречь долгом гостеприимства.

– Ну спасибо. – Каэ вздохнула. Объяснение было правдоподобным и приятно радовало; но что за мерзкий червячок копошится в душе, не давая нормально жить? Она протянула руку за кубком и сделала большой глоток. Вино оказалось изумительным, и она, прикрыв глаза, наслаждалась этим непривычным вкусом и ароматом, ощущая легкое покалывание неба. Но оно лишь усиливало удовольствие.

Очнулась Каэтана только тогда, когда Рогмо слишком бессильно уронил руки вдоль тела и откинулся на спинку стула; глаза у него стали бессмысленными – чересчур бессмысленными, чтобы это было вызвано чувством насыщения, – а затем медленно закрылись. Каэ с тревогой привстала на месте: сангасои, как один, тяжело сползали со своих мест, валясь на пол беспомощно и отрешенно.

– Рогмо! – крикнула она.

Разъяренный голос за спиной прошипел:

– Не действует... ну сильна.

И почти в ту же секунду что-то мягкое, но очень тяжелое со всего размаха обрушилось ей на затылок. И весь мир вокруг погрузился во тьму.


* * *

Когда Магнус и Номмо, не найдя Куланна ни на причале, ни вообще на территории порта, отправились, честя его на все лады, к «Астериону», у них только-только зарождались смутные подозрения. Но сознательно или бессознательно они гнали их прочь, не желая думать ни о чем плохом. В конце концов, они оставили госпожу в добром здравии, под охраной десяти могучих воинов и лучшего эльфийского меченосца. И они вообразить себе не могли, кто в состоянии угрожать этой силе. Скорее нужно было пожалеть того безумца, который решился бы напасть на Ингатейя Сангасойю и ее спутников.

В свою очередь Куланн, увидя двух друзей, пришел в состояние крайнего волнения и буквально скатился по трапу им навстречу, уже издали требуя объяснений:

– Где госпожа? Что случилось?

– Что у тебя случилось? – спросил Магнус, пытаясь проигнорировать неприятный холодок, медленно взбирающийся между лопаток и холодной иглой проникающий в область сердца.

– У меня ничего. Почему вы пришли вдвоем? – Наконец Куланна осенило, что ничего не должно было произойти плохого, и он перевел дух. – У-уф, как вы меня напугали... Что, надоело бродить по городу?

– Нам-то не надоело, – веско сказал Номмо, немного обиженный тем, что его извлекли из-за стола, но не извиняются при этом, а учиняют строгий допрос. – Это тебе приспичило. И что за проблема такая, что вы без нас не обошлись?

– Постой, – растерянно сказал Куланн. – А откуда ты взял, что у нас проблемы? Лоой занимается закупками. Я наблюдаю за плотниками; дня через два нас приведут в полный порядок, и мы сможем двинуться в путь...

– Послушай, Куланн. – Магнус выступил вперед. Глядя на то, как побледнел молодой чародей, командир сангасоев опять начал терять голову от беспокойства. – Нас попросил выйти из ресторана «Король Барга» какой-то стражник, который сказал, что ты ждешь нас в порту. Именно нас – меня и Номмо. И мы немедленно отправились к тебе. Но в порту никого не обнаружили и только потом пошли сюда, в бухту. Ты никак не можешь это объяснить?

– Чего ж тут объяснять! Конечно, вы никого не нашли в порту, потому что я за вами не посылал никаких стражников. Стоп! Ты хочешь сказать, что вас примитивно выманили из этого, как его... короля?

Когда через полчаса Магнус и Номмо в сопровождении пятидесяти устрашающего вида сангасоев допрашивали побледневшего от страха хозяина «Короля Барги», тот только лепетал нечто маловразумительное.

– Где ее высочество принцесса Коттравей? Она зашла сюда в сопровождении своих телохранителей! – рычал Куланн. – Я из тебя всю душу вытрясу!

– Ее высочество не соизволили сказать, но после ухода этих двух господ все отправились смотреть турнир. Они спрашивали, где проходит турнир и как туда пройти. Я сказал...

– Где?! – рявкнул Магнус.

– Три улицы, каждый раз сворачивать направо, и упретесь прямо в арену.

Воины бегом бросились в указанном направлении, проклиная про себя узкие улочки, на которых было не развернуться их могучим коням.

Нужно ли говорить, что никаких следов Каэтаны, Рогмо и своих товарищей они на турнире не обнаружили?

Ингатейя Сангасойя, князь Энгурры и десять отборных сангасоев словно растворились в пространстве, исчезнув из такого прекрасного, такого гостеприимного Штайра легкими пушинками, которые подхватило страшным вихрем событий.


Загрузка...