Ошибка биолога

Приложение Нянюшкины сказы

Марфа Семеновна, старая моя нянюшка, сидя на конике, с чулком в руках, много поведала мне, маленькому, давних сказок и сказаний. Много их знала, покойница! Всех не упомнишь!

Прельщал меня цветной ковер вымысла, и бредил я Жар-птицею и давал себе слово достать ее. Бредил несравненными героями, побеждающими Змея Горыныча, проклятого Кощея Бессмертного и всю злую нечисть, которой боялся я в длинные зимние вечера, трусливо высматривая причудливые тени на стенах и темные углы. Бредил я постарше и распрекрасными царевнами, и в воображении подростка мелькали обнаженные девичьи руки с золотыми запястьями и блистающая, белая, высокая грудь…

А теперь, ближе к старости, вспомнились мне «сказы» моей нянюшки, Марфы Семеновны, о сотворении мира, первых человеков и о многом другом. В этих простодушных, бесхитростных попытках народного ума звучит тот русский юмор, которого не вижу у других народов. И нет у них таких «сказов». Не все тут ново. Кое-что нашел я потом в сборнике русских сказок Афанасьева и в отреченной народной литературе профессора Тихонравова, но мне все кажется, что нянюшка рассказывала лучше и глубже по замыслу.

Сумел ли я передать простые речи Марфы Семеновны, — судить не мне.

Сотворил Бог небу и землю. И по всей земле стояла вода.

Вот и говорит Бог черту:

— Хорошо ли?

— Хорошо-то хорошо, — отвечает черт, — а где мы отдыхать будем? Всюду вода одна.

Велел Бог черту на дно нырнуть и горсть земли принесть. Нырнул черт и принес. Дунул Бог на кусок грязи, и вышел остров, такой маленький — двоим только и лечь.

«Ишь ты, штука какая! — подумал черт. — Этак и я сумею».

Легли Бог с чертом рядом на острове и уснули.

Только черту не спится. Богу завидует, что сотворил небу и землю.

«Сем-ка, — думает, — я Бога в воду спихну, а сам надо всеми твердями хозяином заделаюсь».

И стал черт Бога в воду пихать. А берег-то все растет и растет, никак Бога до края не докатит. Так черт до утра все Бога пихал, а земли выросло видимо-невидимо. Сколько десятин — и не счесть.

Взошло солнышко и Бог проснулся.

— Эка, — говорит, — благодать! Мужичкам пахать раздолье. Сделаю человеков, и будут они плодиться и размножаться в поте лица своего. А себе сделаю гору Синай и гору Арарат.

Велел опять черту нырнуть и привести две горсти грязи. Нырнул черт и думает: «Добуду и себе илу подводного и что-нибудь сотворю».

И, чтобы Бог не узнал, наглотался черт илу так, что пузо раздуло. Еле выплыл.

Взял Бог две горсти земли и сотворил себе гору Синай и гору Арарат.

А черта стало тошнить, и он побежал от Бога и все плевал грязью. И где плюнет, там гора страшенная, провалище глубокое, трясины непроходные.

И скрылся черт от лица Господа Бога в тартарары.

Оттого горы, Синай — пуп земли, и Арарат, который для ковчега, святыми почитаются, а другие — проклятые.

Хотел Бог землю сотворить ровной да гладкой, чтобы всюду человекам пахать было свободно, а черт поднагадил.

Увидал Бог, что земля очень прекрасна. Цветут цветы разные и пускают благовоние. И ходит по земле зверья всякого во множестве, и все имеют себе пропитание.

Но человеков нет.

И сказал Бог:

— Сотворим человека!

Взял глины горшечной, вылепил человека, как быть надлежит, и положил на солнышко сушиться. А чтобы черт чего не сделал, приставил пса верного.

— Стереги человека, и тебе это зачтется.

И верный пес сидел и сторожил человека, в чаянии награды. Но очень оголодал, а взять кругом нечего. Только дознался черт и подходит издали.

— Собачка, собачка!

А верный пес говорит:

— Лучше ты и не подходи, ибо я исполняю службу Божию и все кишки из тебя выпущу.

Черт вынул из-за спины колбаску и начал пса приманивать. У того аж слюнки текут.

— Что ж, — говорит черт, — я добрый!

Взял да и бросил псу колбаску, а тот на лету поймал.

— Спасибо, — говорит, — а ты все-таки уходи подальше.

Стало пса с колбаски жаждой томить. Горит все нутро. Язык до земли высунул.

— Пойди, — говорит черт, — попей на речке, а я пока за тебя человека посторожу.

Не выдержал пес, побежал на речку. А черт тем временем взял да и оплевал всего человека кругом. Местечка чистого не оставил, а сам убежал.

Как вернулась собака, так и взвыла не своим голосом:

— Не исполнила службы Божией! Черт обманул!

Пришел Бог. Видит — человек весь оплеванный. Сел и задумался:

«Нового человека делать долго, да и этого куда девать?»

Вывернул Бог человека наизнанку внутрь. И вдунул ему дух. И встал человек и пошел.

Оттого у нас снаружи чисто-гладко, а внутри погано.

А собаке сказал Бог:

— Пес смердящий! Не мог ты исполнить службы Божией, служи человеку. И быть тебе отныне на цепи во веки веков. И нет тебе входа в храмы Божии.

Ходил Адам, первый человек, по земле и стало ему очень скучно. Сидит, плачет.

И говорит ему Бог:

— Адам, о чем ты скучаешь?

— Как же, — говорит, — мне не скучать, Господи? Каждая тварь живет в паре, а я один-одинешенек на белом свете.

И подумал Бог:

«Это верно! Сотворим человеку жену-подругу».

Навел Бог на человека глубокий сон и вынул ребро. Положил ребрышко человечье на солнышко обсохнуть, а сам пошел отдохнуть.

Прибегла лисица, понюхала человечину, схватила ребрышко и была такова.

Пришел Бог, глядит: нет ничего! Созвал анделов, арханделов:

— Где ребро Адамово?

Забегали анделы, арханделы. Испужались гнева Господня. Искать-поискать: нет ребра Адамова!

Идет Архандел Михаил, главою поник.

Навстречу ему черт. Вынул Архандел меч булатный.

— Тут, — говорит черту, — тебе и конец.

— Помилосердуй! — говорит нечистый. — Скажу тебе, где ребро Адамово. Сидит лиса под кусточком, гложет человечью косточку.

Архандел Михаил не стал рубить черта, только пнул его в спину. А сам побежал искать лису. Долго ли, коротко ли искал, видит, сидит лиса под кусточком, совсем сглодала Адамово ребро, остался верешок маленький.

Схватил архандел лису за шиворот и потащил к Богу. И верешок с собою взял.

— Ну, — говорит Бог, — из этого женщины не сделаешь. Что теперь делать? Еще ребро вынимать — человека испортить. А как съела лиса адамову кость, она выходит и виновата.

Велел Бог арханделу Михаилу вынуть меч булатный и отрубить лисе хвост.

И сделал Бог из этого хвоста женщину и назвал ее Евой.

От того самого пошел женский пол, хитрый да лукавый.

Хвостом вертит, а правды не добьешься.

И ты, сынок, вырастешь — бабе не верь.