Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир Остров Зомби

Глава первая

Ничто в прошлом преподобного Прескотта Пламбера не предвещало, что в один прекрасный день он обретет способность с легкостью отправить на тот свет всякого, кого пожелает. Да и сам он только добродушно улыбнулся бы, если бы ему сказали, что он скоро изобретет оружие невиданной силы.

– Господь с вами! Я и война? Нет, я против войны. Ненавижу страдания. Потому я и стал врачом, хочу служить Богу и людям. – Он непременно сказал бы что-нибудь в этом роде, если бы не кончил жизнь, превратившись в жалкую лужицу на дворцовом полу.

Отправляясь на небольшой покрытый тропической растительностью островок вулканического происхождения, расположенный к югу от Кубы и к северу от Арубы – в стороне от морских путей, где в свое время бесчинствовали английские пираты, грабя испанские корабли с сокровищами и простодушно называя этот грабеж войной, – преподобный доктор Пламбер объяснял своему приятелю, также выпускнику медицинского колледжа, что единственное достойное дело для врача – служить Богу и людям.

– Чушь собачья! – отозвался с некоторым отвращением сокурсник. – Я выбрал дерматологию и объясню, почему. Это не хирургия, где вознаграждения не дождешься. И никто не станет будить тебя в четыре утра, чтобы срочно вскрыть прыщ. Дерматолог полностью располагает своим временем – твои дни и твои ночи принадлежат тебе, а у пациентов, которые хотят иметь гладкую, как шелк, кожу, обычно денег куры не клюют.

– Я хочу отправиться туда, где люди страдают, где они болеют и мучаются, – настаивал Пламбер.

– В этом есть что-то нездоровое, – предупредил его сокурсник. – Тебе надо проконсультироваться с психиатром. Лучше займись дерматологией, послушайся моего совета. Своя рубашка ближе к телу.

В национальном аэропорту Бакьи преподобного Пламбера встречали сотрудники миссии, приехавшие на стареньком многоместном «форде». С непривычки Пламбер обливался потом. Его доставили в министерство здравоохранения. Он дожидался приема в комнате, стены которой были увешаны впечатляющими диаграммами снижения детской смертности, улучшения качества питания и врачебной помощи. Приглядевшись внимательнее, Пламбер обнаружил, что диаграммы эти отражают положение дел в городе Остине, штат Техас, причем название города было кое-как замазано, а поверх написано «Бакья».

Министр здравоохранения задал новому доктору, который будет работать в миссии, расположенной высоко в горах, лишь один, но важный вопрос.

– У вас есть что-нибудь взбадривающее, доктор?

– Вы о чем? – спросил растерявшийся Пламбер.

– Ну, такие красненькие... Вы привезли? Или зелененькие? Лично я предпочитаю зелененькие.

– Но вы же говорите о наркотиках!

– Ну и что? Мне они для здоровья необходимы! И если я их не получу, то лучше тебе, гринго, убираться назад в Штаты. Ясно? А? Так что вы мне, доктор, пропишите от бессонницы? Красненькие или зелененькие? И чтобы днем быть пободрее?

– С другой стороны, если поразмыслить, вы действительно нуждаетесь и в тех и в других, – согласился доктор Пламбер.

– Отлично. Попозже подгоните сюда пикапчик красненьких и зелененьких.

– Но это уже целая незаконная операция с наркотиками!

– Ну это вы загнули, доктор. Что можно взять с нас, бедной развивающейся страны? А вы, собственно, чем собираетесь здесь заниматься?

– Спасать детей.

– Доллар – ребенок, сеньор.

– Как, я должен платить вам доллар за каждого спасенного ребенка?! – Не веря своим ушам, доктор Пламбер недоуменно покачал головой.

– Эта страна – наша. И порядки здесь – наши Может, вам не по душе наша культура, сеньор? Вы насмехаетесь над нашими традициями?

Нет, такого у доктора Прескотта Пламбера и в мыслях не было. Он приехал сюда спасать жизни и души людей.

– Так и быть, души спасайте бесплатно. А вообще вы мне нравитесь, вы – мой северный брат, да и все мы – одна семья американских народов, так что спасайте детей за двадцать пять центов с каждого или пятерых – за доллар. Кто вам еще предложит такую выгодную сделку?

Доктор Пламбер улыбнулся.

Миссия располагалась в горах, занимающих всю северную половину острова. Здание больницы было сложено из вулканического туфа и крыто железом. Электроэнергию давал собственный генератор. На самом острове электричество было лишь в одном городе – в столице Сьюдад Нативидадо, названной так испанскими «кабальерос» в честь Рождества Христова. Таким образом они запечатлели благодарную память за пять раздольных лет – с 1681 по 1686, – когда грабили и насиловали в свое удовольствие.

Очутившись на территории миссии, доктор Пламбер с удивлением услышал отдаленную барабанную дробь и решил, что, скорее всего, местные жители таким способом извещают друг друга о прибытии нового врача. Но барабаны не умолкали. Дробь звучала непрерывно, с утра до вечера, сорок ударов в минуту, никогда не выбиваясь из ритма и своей монотонностью доводя доктора Пламбера до головной боли.

Неделю он просидел в миссии, ожидая пациентов, но никто не приходил. И вот однажды барабаны замолкли. За это время барабанная дробь успела стать частью его жизни, и сначала доктор Пламбер не понял, что случилось, что изменилось вокруг. Лишь спустя некоторое время он осознал, что произошло, – воцарилась тишина.

А в ней доктор услышал новый непривычный звук. Шаги. Он поднял глаза от своего рабочего стола, установленного на свежем воздухе, за которым доктор разбирал медицинские карточки персонала миссии. К нему приближался голый до пояса старик в черных штанах и цилиндре. Старик был крепкий, но небольшого роста, его кожа имела светло-коричневый оттенок.

Пламбер резво вскочил на ноги и протянул руку.

– Рад видеть вас. Чем могу быть полезен?

– Ничем, – ответил старик. – А вот я могу. Меня называют Самди.

По словам старика, он был «хунганом» – святым человеком здешних гор – и, прежде чем разрешить своему народу лечиться у доктора, пришел познакомиться с ним.

– Я хочу только одного – лечить их тела и спасать души, – сказал доктор Пламбер.

– Не так уж и мало, – с улыбкой отозвался старик. – Так и быть, лечите тела, но не трогайте души. Души принадлежат мне.

Доктору Пламберу пришлось согласиться, так как эго был единственный шанс заполучить пациентов. Во всяком случае какое-то время он не будет склонять местных жителей поменять религию...

– Прекрасно, – сказал Самди. – У них прекрасная религия. Завтра больные придут к вам.

И, не сказав больше ни слова, старик удалился. Как только он покинул территорию миссии, барабанный бой возобновился.

На следующий день к доктору пришли первые пациенты, а вскоре они повалили валом. И Пламбер с головой ушел в работу, которая, он знал, предназначена ему свыше. Он лечил людей и добился на этом поприще значительных успехов.

Он оборудовал собственными руками операционную и, так как немного разбирался в электричестве, починил рентгеновский аппарат.

После того как он спас жизнь министру юстиции, ему разрешили спасать детей бесплатно. Однако министр не преминул сообщить доктору, что если тот спасет хотя бы двух хорошеньких девчушек, то пусть даст знать, их можно пристроить, когда они подрастут, лет в четырнадцать-пятнадцать, в хорошие отели, где те, если не заболеют, будут приносить не меньше двухсот долларов в неделю каждая, а это на острове – целое состояние.

– Но это же будут белые рабыни! – воскликнул возмущенный доктор Пламбер.

– Вовсе нет, светло-коричневые. Белых здесь днем с огнем не найти. А очень черные не столь высоко ценятся. Но если вам вдруг случайно попадется блондиночка, не выпускайте ее из рук, пришлите ко мне. Мы сделаем на ней большие деньги. Идет?

– Нет, не идет. Я приехал сюда, чтобы спасать жизни и души, а не потворствовать похоти.

Взгляд, которым министр окинул доктора, ничем не отличался от взгляда сокурсника, решившего специализироваться в дерматологии. Этот взгляд говорил, что Пламбер – ненормальный. Но Пламбера это не волновало. Пусть он дурак, но его «глупость» угодна Богу, он выглядит дураком лишь в глазах людей, которым еще не открылся путь к спасению.

Впрочем, дураком был как раз дерматолог. И министр здравоохранения тоже – ведь в этой благословенной темно-коричневой земле таилась некая субстанция, которую местные называли «мунг». Приложенное ко лбу, это вещество дарило покой и забвение. До чего же глупо, думал доктор Пламбер, употреблять наркотики, когда здесь сама земля дарует блаженство.

В течение нескольких лет, трудясь над тем, чтобы превратить маленькую амбулаторию в современную больницу, доктор Пламбер не переставал думать об этой субстанции. Проведя ряд опытов, он с удовлетворением убедился в том, что мунг не проникает в организм сквозь кожу и, следовательно, воздействует на мозг посредством какого-то излучения. Когда в миссию прибыла сестра Беатриса, она стала его ассистенткой. Этой молодой незамужней особе выпала честь оказаться первой белой женщиной, не подвергшейся в Сьюдад Нативидадо гнусным домогательствам. Впрочем, спасла ее вовсе не исключительная добродетель, а сальные слипшиеся волосы, очки с толстыми стеклами и выпирающие зубы, которые так и не поддались усилиям современных ортодонтологов.

Доктор Пламбер незамедлительно влюбился в нее. Всю жизнь он берег себя для той единственной женщины, которую полюбит, и сестру Беатрису он воспринял как дар небес.

Циничные жители острова могли бы заметить ему, что проработавшие три месяца на Бакье бледнолицые влюблялись в любую из белых женщин за пять секунд. Самые хладнокровные могли продержаться до двух минут, но не более.

– Сестра Беатриса, испытываете ли вы те же чувства, что и я? – вопрошал доктор Пламбер.

При этом его костлявые ладони становились влажными, а сердце от радостного волнения так и прыгало в груди.

– Если вы чувствуете глубокую депрессию, то да, – отвечала сестра Беатриса.

Она испытывала потребность страдать и переносить лишения во имя Иисуса, но страдания казались ей более возвышенными, когда она распевала гимны вместе с родственниками и друзьями в христианской церкви на родине. Здесь же, на Бакье, от бесконечной барабанной дроби у нее раскалывалась голова, а еще ей досаждали тараканы, в которых совсем не ощущалось божественной благодати.

– У вас депрессия, дорогая? – обрадовался доктор Пламбер. – Но Господь сподобил эту землю исцелять депрессию.

В маленькой лаборатории, которую доктор Пламбер оборудовал собственными руками, он приложил темно-зеленую массу ко лбу и вискам сестры Беатрисы.

– Это просто чудо, – признала сестра Беатриса.

Она моргнула раз, потом еще и еще. В ее жизни бывали периоды, когда ей приходилось принимать транквилизаторы – от них обычно клонило ко сну. Это же вещество мгновенно выводило из угнетенного состояния, но при этом не давало ощущения невероятного счастья, за которым последовала бы еще большая подавленность. Ничего чрезмерного, никаких крайностей. Депрессия уходила вот и все.

– Это чудо, – повторяла сестра Беатриса. – Нужно поделиться им с другими людьми.

– Невозможно. Компании по производству лекарств сначала заинтересовались, но ведь энергия мунга никогда не иссякает, его пригоршни хватит человеку навсегда, такое лекарство вечно. Нельзя будет заставить людей покупать его снова и снова. Думаю, они уберут любого, кто попытается ввезти препарат в Америку: ведь он погубит рынок транквилизаторов и антидепрессантов. Тысячи людей потеряют работу. Я лишу людей работы – так они мне объяснили.

– А может, связаться с медицинскими журналами? Пусть они просветят человечество.

– Я еще не закончил опыты.

– Теперь мы займемся этим вместе, – сказала сестра Беатриса, и в ее глазах зажегся азартный огонек.

Она представила себя в роли ассистентки преподобного доктора Прескотта Пламбера, великого миссионера-ученого, открывшего спасение от депрессии. Ей уже виделось, как она выступает на церковных собраниях, рассказывая о тяжелой изнанке миссионерского служения – об этой несусветной жаре, ужасных барабанах и вездесущих тараканах.

Насколько такая жизнь будет приятнее, чем прозябание в Бакье, этой гнусной дыре.

Доктор Пламбер покраснел. Он как раз планировал очередной эксперимент, собираясь облучить вещество.

– Если мы направим пучок электронов на мунг – а это, на мой взгляд, гликол-полиамин-силицилат – мы больше узнаем о его воздействии на структуру клетки.

– Чудесно, – восхитилась сестра Беатриса, которая не поняла ни слова.

Она настояла, чтобы он привлек ее к опытам. Прямо сейчас. Потребовала, чтобы облучение было как можно более сильным. И уселась на плетеный стул.

Доктор Пламбер поместил мунг в ящик над компактным и мощным генератором, обеспечивающим электричеством испускающие электроны трубки, улыбнулся сестре Беатрисе и, щелкнув тумблером... превратил ее в кисель, стекающий сквозь плетеное сиденье стула.

– Ох, – только и сказал доктор Пламбер.

Нечто похожее на густую патоку просочилось через то, что некогда было белой блузкой и ситцевой юбкой. Мерзкая жижа заполнила до краев туфли из искусственной кожи на толстой подошве.

В воздухе возник запах свиного рагу с рисом, простоявшего сутки при тропической жаре. Доктор Пламбер приподнял пинцетом краешек блузки. На шее сестра Беатриса носила небольшой опал на цепочке. С ним ничего не произошло. Не пострадали также лифчик и трусики. Целлофановый пакет в кармане юбки, в котором лежал арахис, сохранился, но сами орехи исчезли.

Очевидно, поток электронов, прошедших через загадочное вещество, обретал способность разрушать живую материю. Возможно, видоизменялась ее клеточная структура.

Несчастный доктор Пламбер, который нашел свою настоящую любовь, чтобы тут же потерять ее, добрался до столицы острова Сьюдад Нативидадо в состоянии, близком к помешательству.

Он тут же направился к министру юстиции.

– Я совершил убийство, – объявил он.

Министр юстиции, которого доктор Пламбер спас недавно от верной смерти, обнял плачущего миссионера.

– Нет! – вскричал он. – Пока я министр, мой друг не может совершить убийство! Кто эта коммунистка, эта террористка, от которой вы спасли миссию?

– Моя коллега. Сестра во Христе.

– Она, наверное, душила несчастного туземца?

– Вовсе нет, – печально отозвался доктор Пламбер. – Она мирно сидела на стуле, участвуя в эксперименте. Я не думал, что опыт убьет ее.

– Еще лучше. Значит, будем считать, что произошел несчастный случай, – рассмеялся министр. – Она погибла в результате несчастного случая, так? – Он хлопнул доктора Пламбера по спине. – Говорю тебе, гринго, пока я – министр юстиции, никто не посмеет сказать, что мой друг сел в тюрьму за убийство.

И началось. Вскоре и сам президент узнал, какие чудеса можно проделывать с помощью мунга.

– Это лучше всяких пуль, – заявил министр юстиции.

Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон выслушал его внимательно. Это был крупный мужчина, смуглолицый, с черными усами – они, топорщась, напоминали руль велосипеда, – глубоко посаженными черными глазами, толстыми губами и плоским носом. Пять лет назад он, наконец, признал, что в его жилах течет негритянская кровь, и теперь даже гордился этим, предложив столицу острова в качестве места конференций Союза африканского единства. Он любил повторять: «Братья должны встречаться со своими братьями», хотя прежде заверял белых гостей острова, что он «чистокровный индеец, без всякой примеси негритянской крови».

– Лучше пули ничего не бывает, – сказал Корасон и, причмокнув, высосал косточку гуавы из дупла переднего зуба. Время от времени он должен был появляться в ООН, представляя там свою страну. Обычно он делал это, когда у него появлялась нужда в дантисте. Всякую мелочь могли лечить духи, но с серьезными вещами он обращался только к своему дантисту – доктору Шварцу из Бронкса. Когда Шварц узнал, что Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон – тот самый Генералиссимус (с большой буквы!) Корасон, Кровавый карибский палач, Папа Корасон, Безумный диктатор Бакьи, один из самых жестоких и кровожадных правителей мира, он сделал единственное, что обязан был сделать дантист из Бронкса. Он втрое повысил гонорар и заставил Корасона платить вперед.

– А это лучше пули, – продолжал настаивать министр юстиции. – Раз – и ничего!

– Мне не нужно «ничего». Должны оставаться трупы. А иначе что выставлять в деревнях крестьянам на обозрение, как научить их любить Папу Корасона всей душой и всем сердцем, если под рукой не будет трупов? Как? Без трупов нельзя управлять страной. Нет, лучше пули ничего не бывает. Она священна.

Корасон поцеловал кончики своих пальцев и медленно, словно распускающийся цветок, раскрыл ладонь. Он любил пулю. Первого человека он убил в девять лет. Тот был прикручен к столбу белыми простынями. Увидев девятилетнего мальчишку с огромным пистолетом 45-го калибра, он улыбнулся. Маленький Сакристо выстрелом стер его улыбку вместе с половиной лица.

Однажды к отцу Сакристо пришел американец из фруктовой компании и сказал, что тому нельзя больше оставаться просто бандитом. Он принес отцу какую-то невиданную военную форму. И коробку с бумагами. Отец Сакристо стал президентом, а бумаги – конституцией, оригинал которой и по сей день хранится в нью-йоркском офисе информационного агентства, где ее и сочинили.

Американская фруктовая компания какое-то время выращивала на острове бананы, а потом решила перейти на манго. Но на манго в Америке не оказалось большого спроса, и компания в конце концов убралась с острова.

Теперь стоило кому-нибудь заикнуться о правах человека, как отец Сакристо торжественно указывал на коробку с бумагами:

– Вот гарантия наших прав. У нас самые совершенные законы в мире. Разве не так?

И прибавлял, что если кто-нибудь не верит ему, пусть откроет коробку и сам убедится. Но все верили отцу Сакристо на слово.

Однажды отцу Сакристо донесли, что его хотят убить. Сакристо знал, где живет убийца, и они с отцом отправились туда, чтобы упредить врага. Их сопровождала личная охрана Сакристо в количестве пятидесяти человек. Назад Сакристо и охрана вернулись с телом президента. По их словам тот погиб, храбро сражаясь с врагом. Смерть наступила мгновенно – в перестрелке. Никому не показалось странным, что убит он пулей в затылок, хотя враг находился перед ним. А если кому-то и показалось, то он не стал докладывать об этом Сакристо, который теперь, наследуя власть, сам стал президентом.

Под предлогом выявления врагов, которые погубили его отца, Сакристо лично перестрелял тех генералов, которые хранили его отцу верность.

Сакристо любил пулю. Она дала ему все. И он не собирался слушать разные сказки про средства, которые надежнее пули.

– Клянусь жизнью, это так, – настаивал министр юстиции.

Жирное лицо Сакристо Корасона расплылось в улыбке.

– Конечно, я, может быть, преувеличиваю, – вдруг испугался министр, сообразив, что заигрался и рискует жизнью.

– Вот именно, – сказал Корасон.

Он не повысил голоса. Ему нравился просторный дом министра юстиции: неказистый с виду, изнутри он поражал воображение мраморной отделкой полов и ванных комнат и хорошенькими девушками, которые никогда не выходили на улицу.

Они отнюдь не были дочерьми министра. Так уж повелось, что если подданные не держали красавиц-дочерей под замком, президент или кто-то из его окружения мог воспользоваться ситуацией и лишить девушку невинности. Корасон был разумным человеком. Он мог понять отца, не выпускавшего дочь из дома, – значит, тот дорожил ею. Но зачем скрывать от чужих глаз совершенно посторонних девушек? В его представлении это был тяжкий грех. Безнравственно прятать красивую девушку от президента, твоего господина.

В конце концов министр юстиции доставил президенту аппарат, что был, по его словам, лучше пули. Его привез в тяжелом ящике миссионер из больницы в горах. Ящик представлял собой куб, сторона которого равнялась двум футам, и сдвинуть его с места было трудновато.

Миссионер – одновременно доктор и священник – жил на Бакье ухе несколько лет. Корасон приветствовал его в высокопарных цветастых выражениях, как и положено приветствовать служителя Бога, и попросил продемонстрировать свое волшебство.

– Но это не волшебство, господин президент. Все свершается по законам науки.

– Хорошо, хорошо. Начинайте. На ком испробуем?

– Раньше этот прибор помогал обрести здоровье, но он испортился. Не помогает, а даже... – Тут голос доктора дрогнул, и он закончил фразу очень печально: – Теперь он убивает, а не лечит.

– Дороже здоровья нет ничего. Имей здоровье, и у тебя есть все. Абсолютно все. Но давайте все же посмотрим, как он работает. Пусть убьет кого-нибудь. И тогда мы увидим, действительно ли он надежнее вот этого.

И президент любовно извлек блестящий хромированный пистолет 44-го калибра с перламутровой рукояткой, на которой выделялась президентская эмблема. Пистолет был к тому же заколдован и, как утверждали некоторые жрецы вуду, направлял пулю точно в цель, наделяя ее чуть ли не разумом и заставляя угадывать волю президента.

Президент поднес длинный блестящий ствол к голове министра юстиции.

– Некоторые утверждают, что твой ящик могущественней пули. Они готовы жизнью поклясться, правда?

Министр юстиции впервые осознал, насколько велик, устрашающе велик ствол 44-го калибра. Дуло глядело на него черным туннелем. Он представил себе, как из этого туннеля вылетит пуля. Правда, он не успеет ее увидеть. На другом конце ствола произойдет маленький взрыв, и – ба-бах! – мысли навсегда покинут его голову, ведь этот пистолет разносит мозг в клочья, особенно если пули отливают из мягкого свинца с маленькой полостью в середине, как у пуль «дум-дум». Вот и сейчас одна такая пуля ожидала своей очереди на другом конце ствола.

Министр юстиции слабо улыбнулся. Во всем этом была и другая сторона. Существовали западный и островной образы жизни. Последний уходил корнями в религию здешних гор, известную остальному миру под названием «вуду». Западный человек, воспитанный в преклонении перед магией науки, неминуемо вступал в конфликт с магией вуду.

Самолет – это продукт западной магии. И если он разбивался, то в результате действия магии островной. Это означало, что остров победил. Но если самолет приземлялся благополучно и особенно если на его борту находились подарки для президента, то снова торжествовал остров.

И сейчас старый надежный пистолет в руках Корасона и машина миссионера противостояли друг другу как местное волшебство и механизированная магия гринго, привезенная тощим и грустным доктором Пламбером.

В президентские покои – огромный зал с куполообразным потолком и мраморным полом, где торжественно вручались награды и принимались верительные грамоты послов и где иногда выпивавший лишку президент спал, тщательно заперев прочные, бронированные двери, чтобы никто не смог убить его во сне, – ввели свинью.

От этой недавно вывалявшейся в помоях свиньи премерзко пахло, засохшая грязь свисала с ее массивных боков. Двое солдат направляли ее в нужную сторону длинными палками с острыми наконечниками, чтобы она ненароком чего-нибудь не опрокинула.

– Теперь показывай, – приказал Корасон.

Было заметно, что он не верит в успех.

– Показывай! – в отчаянии повторил министр.

– Вы хотите, чтобы я убил свинью?

– У нее нет души. Начинай, – потребовал Корасон.

– У меня только раз получилось, – сказал доктор Пламбер.

– Неважно, сколько – раз, два, тысячу... Начинай. Давай, давай, – торопил миссионера министр юстиции.

Доктор Пламбер повернул выключатель, который приводил в действие небольшой генератор. Три четверти прибора занимало устройство, вырабатывающее электрический ток – в цивилизованной стране его с успехом заменили бы провод, штепсель и розетка. Но здесь, в Бакье, ничто не давалось без труда. У доктора Пламбера было тяжело на душе. Прошло только два дня со времени ужасной гибели Беатрисы, и в его памяти она с каждой минутой становилась все прекраснее. В своем воображении он добился того, в чем не преуспела сама несчастная жертва, тщетно прибегавшая к специальным кремам, упражнениям и поролоновым лифчикам: в его воображении у нее была грудь.

Доктор Пламбер еще раз осмотрел мунг, поставил нужное напряжение и направил на свинью объектив, вставленный в отверстие на передней стенке ящика. Затем включил аппарат.

Раздался звук, словно лопнул воздушный шар. В воздухе запахло жженой резиной. Свинья весом в триста пятьдесят фунтов исчезла почти беззвучно – лишь разок что-то хрустнуло, – оставив на мраморном полу черную с зеленоватым отливом жижу.

И все! Даже деревянные жерди, которыми погоняли скотину, превратились в угли – уцелели лишь металлические наконечники, звякнувшие об пол. Их обволакивал липкий клейстер.

– Амиго! Дружище. Брат родной. Святой человек. Поверь, я всей душой люблю Христа, – вкрадчиво заговорил Корасон. – Он одни из лучших богов на свете. А теперь он – мой самый любимый бог. Скажи, как это у тебя получается?

Доктор Прескотт Пламбер объяснил, как работает аппарат.

Корасон покачал головой.

– Какие, говоришь, надо нажать кнопки?

– Да вот эти. – Доктор Пламбер показал Корасону красную кнопку, включавшую генератор, и зеленую, пускающую излучение.

И тут случилось нечто ужасное. Корасон нечаянно уничтожил министра юстиции – точно так же, как незадолго до этого Пламбер убил прекраснейшую Беатрису. По комнате поползло зловоние – казалось, тлеет куча отбросов.

По спине доктора Пламбера побежали мурашки – излучение вызывало дрожь у людей, находящиеся неподалеку от жертвы.

– Боже мой! – зарыдал доктор Пламбер. – Это ужасно!

– Какая жалость! – произнес Корасон.

Он выразил сожаление еще раз, когда так же «нечаянно» уничтожил офицера охраны, которого подозревал в шантаже. Тот имел наглость тянуть денежки из посла иностранной державы, ничего не отстегивая президенту. Это произошло уже у дверей дворца.

– Какая жалость! – повторил Корасон, и водитель проезжавшего по главной улице Сьюдад Нативидадо «седана» исчез, а сам автомобиль, потеряв управление, врезался в веранду гостиницы.

– Вы сделали это нарочно! – гневно произнес доктор Пламбер.

– Наука требует жертв, – отозвался Корасон.

К этому времени вся охрана попряталась, у окон тоже не было ни души. Куда бы ни подтаскивал Корасон тяжелый аппарат, всех тут же как ветром сдувало. В конце концов на улице остались только иностранные туристы из отеля напротив. Они изумленно таращили глаза, не понимая, что происходит, но Корасон их не трогал. Он был неглуп и на Американский Доллар не замахивался.

Но тут случай улыбнулся президенту: он вдруг увидев спящего на дежурстве солдата.

– Надо его наказать, – заявил Корасон. – В моей армии строгая дисциплина.

Теперь доктор Пламбер уже не сомневался, что аппарат попал в руки человека, который убьет своего ближнего, не задумываюсь, и решительно заслонил собой капрала, растянувшегося в дорожной пыли, как спящий бассет-хаунд.

– Только через мой труп, – заявил доктор Пламбер.

– Идет, – согласится Корасон.

– То есть как «идет»? – не понял доктор Прескотт Пламбер, американский гражданин и миссионер.

– Через твой труп, – сказал Корасон и направил лучи на костлявое тело доктора.

На месте, где только что стоял доктор Пламбер, образовалась темная пахучая лужица, а в ней поверх молнии от брюк плавала Библия с золотым обрезом.

Библия вместе с молнией погружалась все глубже в вязкую жижу. По краям из нее что-то торчало. Доктор Пламбер носил старомодные ботинки, подбитые гвоздиками. Гвоздики сохранились.

Когда в государственный департамент США пришло известие, что один из американских подданных убит просто так, без всякой причины, Бешеным Карибским псом, Генералиссимусом Сакристо Корасоном, в руках которого находится смертоносное оружие колоссальной силы, у всех возник лишь один вопрос:

– Как привлечь его на нашу сторону?

– Но он и так на нашей стороне, – объяснил кто-то, занимавшийся этим регионом. – Ежегодно ему перепадает от нас два миллиона.

– Это было до того, как он научился превращать людей в кисель, – заметил военный советник.

И он оказался прав.

Генералиссимус Сакристо Хуарес Баниста Санчес-иКорасон созвал Третью международную конференцию по национальным ресурсам в Сьюдад Нативидадо, на которой сто одиннадцать атташе по науке проголосовали за то, чтобы Бахья единолично владела правом на использование гликол-полиамин-силицилата или, как выразился председательствующий, «этого длинного слова на третьей странице резолюции».

Следствием всех этих событий было появление восьми книг, в которых утверждалось, что президента Корасона оклеветали средства массовой информации мировых промышленных держав, а также возрождение интереса к глубокой философии островной религии вуду. А также рост кредитного лимита для Корасона – теперь он доходил до трех миллиардов долларов.

Множество кораблей встало на якорь в районе Нативидадо.

В Вашингтоне президент Соединенных Штатов срочно собрал высших чинов разведки, дипломатических ведомств и армии и задал им в лоб один вопрос:

– Каким образом этот псих заполучил оружие столь разрушительной силы и что нужно сделать, чтобы отнять у него это оружие?

На этот крик о помощи каждый департамент ответил объяснительной запиской, в которой доказывалось, что он здесь ни при чем.

– Пусть так, – сказал президент, открывая следующее совещание. – Но теперь-то что делать? Что за оружие у этого маньяка? Жду от вас предложений. Меня не интересует, кто виноват, а кто нет.

Совещание свелось к тому, что каждое ведомство старалось спихнуть на другое решение этой проблемы, потому что «это не по их части» и они понятия не имеют, какого рода оружие объявилось у диктатора.

– Я вижу, вас волнуют только две вещи: как доказать, что вы не виноваты, и как уклониться от любых действий, чтобы, упаси Бог, не оказаться виноватыми. С каких пор вы стали такими трусами? Кто вас так запугал, неужели наши конгрессмены?

Все посмотрели в сторону шефа ЦРУ. Прежде чем ответить, тот долго откашливался.

– Видите ли, господин президент, если вы действительно хотите знать правду, то вот что я вам сказку. Всякий раз, когда кто-нибудь из моих парней хочет не на словах, а на деле защитить американские интересы, министерство юстиции делает все, чтобы запрятать его в тюрьму. Подобные действия не способствуют приливу энтузиазма у моих людей. Дело вовсе не в конгрессе. Никто не хочет садиться в тюрьму.

– Неужели никого не волнует, что убивают американских граждан? Ни в одном докладе я не нашел разумных соображений по этому поводу, – сказал президент. – В руках у маньяка страшное оружие, против которого у нас нет защиты! Мы не знаем принцип действия этого оружия и проявляем преступное благодушие. Неужели всем наплевать? Выскажется кто-нибудь по сути дела?

В рядах адмиралов и генералов раздались покашливание и шепоток. Люди, ответственные за проведение национальной внешней политики, отводили глаза так же, как их коллеги из разведслужб.

– Ну и черт с вами! – вслух подытожил президент с еле уловимым южным акцентом.

Его лицо пылало. Он был зол на руководителей служб национальной безопасности и на себя за то, что не совладал с собой и сорвался на грубость.

Ни одна законная организация, ни одно законное ведомство не собирались заниматься этим запутанным делом, – значит, оставалось одно: прибегнуть к услугам нелегальных помощников.

В середине дня президент удалился в свою спальню в Белом доме и, открыв бюро, положил руку на трубку красного телефона без диска. Он ненавидел этот телефон и ненавидел то, что стояло за ним. Само существование красного аппарата говорило о том, что страна не может справиться со своими проблемами в рамках закона.

В прошлом он подумывал распустить организацию, связь с которой осуществлялась по красному телефону и к помощи которой президенты прибегали только в самых крайних случаях. Он не хотел знать о тех вещах, которыми ей приходилось заниматься, и поначалу думал, что сможет без нее обойтись. Но оказалось, что это не так.

В решающий момент он мог положиться только на эту группу, хотя его постоянно мучило сознание ее нелегальности. Она стояла вне закона, а именно беззаконие президент ненавидел больше всего.

Эту организацию – КЮРЕ – создали более десятилетия назад, и она была так надежно законспирирована, что осталась никому не известной.

ЦРУ и армия были открытой книгой для всех, о КЮРЕ же знал один президент.

Ну и, конечно, сам руководитель КЮРЕ и два исполнителя – профессиональные убийцы. Правительство страны – его, президента, правительство – содержало на службе двух самых могущественных убийц, когда-либо существовавших на свете, и, чтобы их остановить, президенту достаточно было сказать руководителю организации только одно слово: «Довольно».

И организация перестала бы существовать. Перестали бы действовать в Америке наемные мастера убийства – ассасины.

Но президент так и не произнес этого слова, что больно ранило его жаждущую справедливости душу. Хуже того, в этот день ему предстояло узнать, что он может потерять своих нелегальных помощников.

Загрузка...