Дмитрий Глуховский Оттепель

Гондола угрожающе скрипнула.

Китайцы беспокойно защебетали; один даже попытался выскочить на причал, но был тут же водворен на место цепким экскурсоводом. Кормчий утер пот со лба, пересчитывая своих жертв, обмахнулся широкополой соломенной шляпой и нырнул в нее с головой. Потом уперся шестом в дно - до него тут было метра три, не меньше, - перекрестился, и лодка трудно поползла вперед.

Карнаухов, судя по всему, оказался единственным русским среди всего выводка туристов, забравшихся по неосмотрительности на чертову галеру. На носу сидел, правда, еще один европеец - старик полубезумного-полупросветленного вида, но он скорее напоминал Карнаухову немца.

Китайцы сыпанули к левому борту, наводя камеры на прыгнувшего за уткой пса. Гондола накренилась, и Карнаухов перекрестился, на миг жалея, что не застраховал свою жизнь. Пустое: такой возможности у него, разумеется, не было, да и родных, в чью пользу он мог бы трагически погибнуть, давно уже не осталось.

Гондольер задорно крякнул, и суденышко пошло быстрее. Поросшие мхом и затянутые вьюнком стены старинных особняков, все в морщинах трещин, постепенно набирали скорость. Стеклянные зубцы, застрявшие в пустых оконных рамах, заставляли Карнаухова думать о плачущих слепцах, а забитые досками проемы навевали мысли о заплатках, наложенных после битвы с катарактой. Кое-где встречались целые, хоть и замутненные окна, и за первые десять минут экскурсии Карнаухов насчитал даже четыре или пять таких, где явственно кто-то обитал. Совсем по-итальянски от стены к стене поперечных каналов-переулков провисали бельевые веревки, и чья-то отважная кошка канатоходцем пробовала преодолеть несколько метров над бурлящей бездной.

– Сейчас к крепости, скажи, отвезу их, а потом там на площади развернемся - и по Новому каналу до самой бухты могу, - гондольер вытянул шест и дернул за шнур, заводя мотор.

– К какой еще крепости? К собору, что ли? - переспросил экскурсовод, но гондольер был слишком занят поперхнувшимся двигателем, чтобы ему ответить.

На Старом канале почти все дома устояли, лишь совсем изредка какой-нибудь из особняков сползал одним из углов в воду. Сквозь радужные пятна, расходившиеся от винта по зеленоватой воде, виднелась удивленная сазанья морда. Лодочник бодрил слух матерком, выпуская его, как пеленгационный сигнал, впереди суденышка и лишь благодаря ему с хирургической точностью расходясь в узких проулках с другими туристическими галерами, забитыми китайцами.

Немцу не сиделось на месте. Пару раз кинув на Карнаухова ищущий, едва заметно тронутый шизофренией взгляд, он, нещадно раскачивая лодку, перебрался к нему поближе и протянул руку. Дальше прятать глаза в пол было бесполезно.

– Святослав Бордовский, - представился он. Все-таки русский.

– Очень приятно, - вяло отозвался Карнаухов. - Алексей.

– Ваше лицо кажется мне знакомым, - не вполне убедительно вступил старик.

– Скажите еще, что были счастливы неожиданно увидеть тут соотечественника, - съязвил Карнаухов, но Бордовский только рассеянно кивнул.

– Я из Питера, а вы? - не отставал он.

Карнаухов перестал расковыривать дырку в скамье и с искренним сочувствием посмотрел на старика. Потом вдруг подумал, что, несмотря на относительно благообразный вид, тот сейчас наверняка примется клянчить деньги.

– Екатеринбург, - отчеканил он.

– Метеоролог по профессии, - раскручивал свой сценарий старик.

И во второй раз подряд силок был поставлен удачно. Теперь уже Карнаухов положительно заинтересовался своим собеседником. Метеоролог, пожилой, да еще и из Питера… Непростой, должно быть, судьбы человек. Страшно даже представить, чего ему пришлось натерпеться за последние двадцать лет.

– Вы тоже думаете, что мы виноваты? - в лоб спросил Бордовский.

– Вы - метеорологи? Или вы - все мы? - уточнил Карнаухов.

– Мы - что не сумели предсказать. Вы - что допустили.

Алексей дернул плечами. Вступать в экзистенциальные споры посреди недешевой экскурсии по каналам он не собирался.

– Поймите, заранее предсказать это было сложно. Помните тот ноябрь? Ведь тогда все предвещало скорые заморозки. Долгую холодную зиму, и хорошо, если не ядерную, - Бордовский суетливо улыбнулся. - Достаточно было выйти на улицу, чтобы кожей почувствовать - такого не было с пятидесятых, спросите у старожилов. Не говоря уже о телевизоре.

– Просчитались.

– Просчитались, - признал Бордовский. - Зима оказалась теплее, чем можно было себе представить. А в марте…

– Оттепель, - кивнул Карнаухов.

– Оттепель. Слышу, как вы произносите это слово, молодой человек, - насупился старик. - Но вы должны понимать - это для вашего поколения оно обрело такое значение. А для нас…

Карнаухов скривился. Если Бордовский и заметил его гримасу, то вида подавать не стал. В его голосе звякнуло железо: он непременно хотел досказать.

– Мы так ждали оттепели… Мы ждали ее последнюю тысячу лет. Ждали столько, сколько наш народ помнил себя, и еще за долгие века до этого. Европа освободилась из-под ледяной скорлупы еще сто веков назад, отряхнулась и оперилась. До Азии армада льдов так толком и не дошла. А Россия, с древности чуть ли не целиком закованная в вечную мерзлоту, никогда и не знала тепла. Валенки и тулупы для тела, чай и водка для души - каждый, кому довелось появиться тут на свет, должен был согреваться сам. Мне еще до потепления случалось ездить во Францию, в Италию. Рим, Венеция… - старик кивнул на канал и грустно усмехнулся. - И частенько думал: за что нам такая кара? Почему у них зимой называются два дождливых месяца, а у нас три четверти года на улицу выйти невозможно?

– Зато теперь-то вы, наверное, довольны… - буркнул Карнаухов, но старик будто его не слышал.

– А бесконечной нашей зимой жизнь продолжала теплиться только в кухоньках миллионов квартир, - продолжал он. - Не знаю уж, помните ли вы это время… Извечные кухонные посиделки неизбежно перерастали у нас в кухонное диссидентство - тепло и вольнодумие для многих означало одно и то же. И прибежище им было одно - пятачок в четыре квадратных метра, аккурат между чайником, холодильником и газовой плитой.

Мимо протарахтел военный катер, и китайцы метнулись к корме, судорожно щелкая фотоаппаратами. Достигнув того места, где Старый канал вливался в небольшое круглое озеро, окаймленное стенами министерств, лодочник мягко повел руль, и гондола стала забирать влево, вычерчивая на мутной воде широкую дугу.

– Оттепель ему… - недобро протянул Карнаухов. - Кухня - теплица демократии. Тараканьи дебаты… Знаете, это вам не мясо размораживать. Не все вещества и субстанции хорошо переносят температуру. Некоторые могут существовать только в охлажденном виде. Как скульптуры изо льда. Пока будет холодно - будет вам и форма, и содержание. А как пригреет - растечется и испарится. Наша страна, может, и держалась вся на этой вечной мерзлоте. Ей, может быть, оттепель по определению противопоказана была! Как только оттепель - сразу подтекать начинало. Вот и прорвало, - он хмуро кивнул на китайцев, - в конце концов.

– Они, знаете, тоже не виноваты, - вступился за китайцев Бордовский. - У них там такие условия… Не дай бог никому оказаться на их месте.

– Вот их там и не оказалось. А где они оказались, известно. От Хабаровска и до Иркутска вообще уже русской речи больше не услышишь.

– А им что прикажете делать? Все прибрежные районы затоплены, дальше - пустыня.

– И что же мы теперь, всех подряд будем жалеть? - взбеленился Карнаухов. - И американцам давайте тогда посочувствуем. Им же там тесно, наверное, на Аляске и в Миннесоте, после того как их Пустыня смерти подмяла все остальные штаты… Давайте их тоже к нам пригласим, что тут такого?

– Ну при чем здесь американцы? И вообще у них есть Канада…

– А кто тут при чем, если не они? Кто до последнего оттягивал ратификацию Киотского протокола? Кто говорил, что парниковый эффект - плод больного воображения ученых и пустой лозунг антиглобалистов?

Градус разговора повышался, и китайцы зашушукались, с любопытством поглядывая на двух повздоривших русских.

– Им ведь даже предупреждение выносили. Помните Новый Орлеан? Наводнение в начале двухтысячных? Десятки тысяч погибших, - отдышавшись, продолжил Карнаухов. - Нет, не помогло. Пока Нью-Йорк не слизнуло, пока Техас не разорвало ураганами и не затопило, они продолжали твердить: убедительных доказательств глобальных изменений климата не существует. И китайцы ваши виноваты. По автомобилю каждой китайской семье! Это же пятьсот миллионов кое-как отлаженных смердящих колымаг, каждая из которых - пощечина и Генри Форду, и Альберту Гору!

Лодка замерла на месте. Экскурсовод затараторил по-китайски, указывая то на одно, то на другое здание, и его выводок встрепенулся, вытянулся в струнку и затих, внемля ему. В просвете между размякшими домами в зеленоватой дымке проступали очертания крепостных стен и старых кирпичных башен со шпилями. Один из туристов, видимо, испорченный уже мягким здешним климатом и позабывший о дисциплине, подергал экскурсовода за рукав и что-то спросил.

Ответ не на шутку взбудоражил и его самого, и всех его сородичей. Гид подмигнул лодочнику. Тот отвернулся, чтобы спрятать улыбку.

– Требуют доплыть до крепости, - четко, по слогам выговорил экскурсовод.

– Придется доплатить. Об этом изначально не договаривались, - с самым серьезным видом отозвался лодочник, картинно разводя руками.

Выслушав толмача, несогласный китаец не утихомирился, а наоборот, принялся подначивать остальных.

– Говорят, мы мошенники, - сообщил гондольеру экскурсовод.

– Пусть валят к себе в свой Хабаровск и там командуют! - обозлился тот.

– А что же мы тут тогда жрать, извиняюсь, будем? - резонно спросил у него гид. - Ничего, сейчас договоримся… Никуда не денутся.

– Видите, до чего уже дожили, - мрачно сказал Карнаухов Бордовскому. - Вы знаете, это не только вы заблуждались. Это общая ошибка. Кто сказал, что тепло лучше холода? Это просто другая температура, другое состояние материи. Высвобождаются электроны, нарушается структура кристаллической решетки, предметы теряют форму, однородные когда-то вещества смешиваются, сплавляются… Человек не готов жить в тепле. Цивилизация к этому не готова. Земля не готова. Ваше поколение ностальгировало по мыслям о камине, а не по самому камину. Растапливать его не умело. Вот и погорели.

– Метеорологи предупреждали вас…

– Недостаточно решительно!

– Только слепой не видел…

– И что же делать, если весь мир ослеп?!

– Мы не могли подумать, что все произойдет так стремительно… Ведь весна две тысячи восьмого почти не отличалась от предыдущей… Средняя температура поднялась всего на один градус!

– Вы прекрасно знаете, чем она отличалась. У вас на глазах повалилась первая костяшка домино, не надо быть специалистом, чтобы понять принцип цепной реакции.

– О цепной реакции все заговорили куда позже… Когда стало понятно, что с каждым новым градусом из океанов высвобождаются десятки тысяч тонн углекислого газа, превращая атмосферу в гигантский тепловой аккумулятор… Она перестает отдавать тепло, температура растет, полярные шапки тают, двуокиси углерода в воздухе все больше, и процесс становится необратимым…

– Плюс один градус в две тысячи девятом, плюс три в две тысячи двенадцатом, плюс шесть в две тысячи четырнадцатом, - продолжал Карнаухов. - Если бы вы знали, сколько лет своей жизни я растратил на попытки достучаться до людей! Интервью в газетах, эфиры на радио - меня всюду звали охотно, как этакого Нострадамуса от науки, и смотрели передачи со мной так же, как смотрят фильмы ужасов на заезженных кассетах - взбодриться, побояться чуть-чуть, получить свою дозу адреналина и через пять минут забыть об услышанном навсегда. Потому что как-то не верится.

Карнаухов умолк. Он прекрасно понимал, что толкало старика заговаривать с каждым мало-мальски прилично выглядящим человеком: желание оправдаться. Ему самому уже давно ничего не хотелось: ни напомнить грешникам о своей правоте с борта Ноева ковчега, ни переубедить последних упрямцев, ни извиниться за то, что был некогда недостаточно настойчив… Пустое. Случилось то, что случилось.

Потепления всего на шесть градусов по Цельсию вполне хватило, чтобы подрубить ноги колоссу цивилизации. Океаны превратились в могильники: для тысяч и тысяч видов это незначительное, казалось бы, колебание температуры оказалось фатальным. Засуха и голод в Африке вычеркнули из списка живых сотни миллионов человек, целый континент иссох и обуглился. Миллионы несчастных, мечтающих не как прежде - о пище, а хотя бы о воде, осадили границы терзаемой катаклизмами Европы. Мертвые океаны взбеленились и перечертили мировые карты, отъедая у суши самые лакомые куски. Лондон, Венеция, Нью-Йорк, Лиссабон, Санкт-Петербург, Барселона, Хельсинки, Гамбург… От этих городов остались только выцветшие туристические открытки. Позабывшие о своем обещании перевоспитаться и расстреливавшие суда с беженцами немецкие солдаты были вынуждены отступать на восток, дальше от воды, сами подвергнутые гонениям судьбы. Испания и Италия, благословенные, желанные земли, удушены и утоплены. Франция покинута, Голландия наводнена и обращена в топкое, гиблое болото. Индия, Китай, Пакистан потрепаны ураганами и обглоданы цунами. Спасаясь от голода, китайцы, немцы, индусы устремились на север.

Опаленная снаружи и подтаивающая изнутри, Россия приняла их, разместила, укрыла. Сожрав несколько крупных городов, оттепель отплатила стране нежданным процветанием: сошедшая ледяная корка открыла для земледелия миллионы квадратных километров, студеная сибирская зима сменилась субтропическим раем. Но государство, привыкшее к морозам, не вынесло потепления: размякло, протухло и разошлось по швам.

Бордовский примолк, внимательно вглядываясь в заросшее седеющей бородой угрюмое лицо своего собеседника, угадывая в нем давным-давно виденный в газетах гордый профиль.

Китайские туристы, посовещавшись меж собой, решили уступить пройдохе-лодочнику, скинулись еще по сотне, и ублаженный гондольер повел свое судно вверх, к крепостным стенам. Старик еще пытался заговорить с Карнауховым, но Алексей, запершись в себе, больше не отвечал: проплывали его родные места. Дом, где оставалась его семья в ночь Великого наводнения, гнилые обрубки бульварных тополей среди поглощенных лианами утесов зданий, напоминающие тихоокеанские рифы черные глыбы тронутых плесенью многоэтажек Нового канала…

Лодка набирала ход, рассылая в стороны крошечные цунами, доходившие до остовов домов и ласково теревшиеся о кирпичную кладку стен. Китайцы оживились и загомонили: победа, главная жемчужина экскурсии их не минует.

Из тумана им навстречу выплывали обсосанные временем и тронутые лишаем, но по-прежнему подагрически несгибаемые башни Московского Кремля.

Загрузка...