Разведка боем

Глава 1Перед бурей

Стоял летний полдень. Было безветренно и прохладно. Слегка накрапывало. По небу неспешно и важно проплывали темно-серые грозовые тучи, движущиеся со стороны Немвильского озера. Вот-вот должна была начаться гроза, хотя, впрочем, могло еще и распогодиться. Далеко не за каждым затишьем следует ненастье, и далеко не всегда штиль сменяется безудержным буйством бури иль урагана.

На дороге, идущей от города Немвил к побережью пограничного озера, было на удивление тихо и безлюдно. С самого утра по ней не проехало ни одной повозки, не промчался ни один всадник и даже не прошагал ни один бродяга-странник. Все, кто мог уйти, бежали еще вчера, возможно, навеки покинув родные дома, но все же лелея в сердцах надежду когда-нибудь вернуться под уцелевший кров, а не на поросшее травою пепелище. Голодранцы-разбойники и те покинули пограничные леса, почувствовав еще далекую, но быстро приближающуюся к герканским землям поступь войны.

Тревога и суета, охватившие восточную часть герцогства Муабит в последние дни, навсегда канули в прошлое, но их следы еще виднелись на простой проселочной дороге, еще сохранились до первого, уже скорого дождя. Сотни, если не тысячи, человеческих ног, конских да коровьих копыт так сбили и разрыхлили землю от обочины до обочины, что небольшой тракт, в особенности в его наиболее узкой, лесной части, походил скорее уж на поле, подготовленное к посеву. Изрядно потрудились над многострадальной колеей и десятки деревянных колес, большая часть которых не выдержала нагрузок непредвиденного, поспешного перехода и осталась гнить по оврагам да кустам вдоль обочины. Впрочем, обломки были далеко не единственным хламом, оставленным беглецами у дороги. Перевернутые сундуки с разбросанным вокруг них тряпьем, полевой инвентарь, битые черепки бедняцкой глиняной посуды и множество иного крестьянского барахла – все это превратило дорогу в огромную, растянувшуюся на несколько миль свалку.

Усиливающийся с каждым часом страх перед приближавшейся войной и развалюхи-телеги, не приспособленные для долгих поездок, заставили простой люд постепенно избавляться от лишних пожитков и спасать лишь действительно ценное, небольшое да легкое. В завалах брошенной одежды и утвари можно было найти много еще добротных вещей, но вот только мародерствовать было некому. За три дня округа почти опустела: на семь рыбацких деревень осталось не более трех десятков немощных стариков, для которых с лежанки до отхожего места дойти – подвиг; а солдаты герканских войск не покидали походных лагерей.

Округа была мертва и пустынна. Даже ветер, казалось, побаивался дуть на ветки деревьев и лишь слегка колыхал траву да теребил лоскуты разбросанной по земле одежды. Все герканское побережье Немвильского озера замерло в ожидании надвигающейся с шеварийского берега беды: то ли боевых кораблей заклятого врага, то ли разрушительного буйства сильных воздушных потоков, именуемого бурей, то ли и того и другого, притом необязательно порознь. Складывалось впечатление, что время остановило свой ход, но это было всего лишь субъективное ощущение, жалкая иллюзия, которую легко разрушил один-единственный всадник, неожиданно показавшийся из-за поворота разбитой и захламленной беглецами дороги.

Молодой дворянин, судя по гербу на щите, рыцарь, ехал не спеша и не вез с собой много пожитков. С одного бока его лошади свисала привязанная к седлу и, видимо, изрядно отощавшая за время пути дорожная торба, а с другой стороны из-под мерно бьющегося о попону стального щита робко выглядывала небольшая котомка для перевозки бумаг. Ощетинившийся, застывший перед броском желтый зверь редкой породы на черном-пречерном поле щита был единственной яркой деталью в скромном убранстве странствующего воителя, которому от роду нельзя было дать более двадцати пяти – двадцати шести лет. Покрытый слоем пыли и грязи дорожный костюм хоть и был сшит добротно из довольно неплохой кожи, но носили его никак не меньше десятка лет. А судя по тому, как топорщились плечи куртки из дубленой кожи и отвисли латаные-перелатаные коленки штанов, юноша являлся далеко не первым владельцем почти отслужившей свой век походной одежды. Новым на всаднике был только плащ, да и тот уже успел порваться в парочке мест да покрыться пятнами въевшейся в материю грязи. Лат на юноше не было, только свисавший с пояса меч в перехваченных стальными полосками кожаных ножнах; новенький, еще не побывавший в бою щит, стальные наручи на крепких руках да начищенные до блеска посеребренные шпоры выдавали его принадлежность к благородному сословию герканских воителей.

Небогатый и, судя по свежести красок на щите, лишь недавно удостоившийся высокого титула рыцарь выбрал совсем неподходящее время и место для путешествия. До побережья Немвильского озера оставалось не более пары миль. Он ехал туда, откуда только что бежали его соотечественники; он неумолимо приближался к войне, хотя был одет неподобающим для ратных свершений образом. Под беспечно расстегнутой аж до самого пупка курткой не было даже легкой нательной кольчуги, да и меч всадника казался чересчур тонким и коротким, то есть непригодным для настоящего боя.

Однако путника, едущего в сторону пограничного берега, на который со дня на день, а может, и с часу на час должен был ступить стальной сапог шеварийского захватчика, язык не поворачивался обвинить в скудоумии или в легкомыслии. Несмотря на молодость лет, стройную фигуру и красивые, хоть не утонченные черты лица, рыцарь, без всяких сомнений, принадлежал к числу бывалых вояк. Мерно раскачиваясь в седле, он вроде бы спал, но на самом деле его острый взор пронизывал каждый куст вдоль обочины, осматривал крону и ствол каждого деревца, мимо которого проезжал. Правая ладонь всадника держала уздечку, но находилась в непосредственной близости от рукояти меча. Уродливый шрам, время от времени выглядывающий из-под грязных от пота и пыли волос, служил наилучшим доказательствам того, что воин уже успел побывать в переделках и уже ступал на грань, за которой ждала смерть.

Одним словом, хоть воевать с шеварийцами рыцарь явно не собирался, но он отдавал себе отчет, куда едет и насколько плачевными могут оказаться последствия его бесстрашного поступка. Что же касалось свидетелей вальяжной конной прогулки одинокого всадника, цель его путешествия оставалась для них загадкой, да такой интригующей, что они решились покинуть засаду и о том расспросить.

На лице юноши не дрогнул ни один мускул, когда из кустов, ломая ветки и угрожающе позвякивая обнаженным оружием, показалась троица солдат в полном походном обмундировании цвета пехотного полка герцога Мервинга. Их и еще четвертого стража дороги, благоразумно оставшегося в засаде и сейчас целившегося в его грудь из арбалета, всадник заметил еще несколько шагов назад. Однако это обстоятельство не заставило его развернуть коня и поспешно умчаться восвояси. Солдаты были герканскими, а проездные бумаги благородного мужа были в полном порядке.

– Кто таков? Куда прете? – строго произнес солдат с нашивкой фельдлайтера на плече, имевший странное представление о том, как должно уважительно обращаться к рыцарю.

– За языком следи, кнехт! – ответил всадник без злости, протягивая командиру патруля припрятанный за пазухой свиток. – Не все такие добрые, как я. За твое «прете» и сапогом в рожу схлопотать недолго…

Дерзкий солдат ничего не ответил, лишь презрительно хмыкнул, а затем, небрежно воткнув в землю меч, развернул перепачканными землей да травой ручищами гербовую бумагу. Губы служивого беззвучно шевелились, а седоватые усы подергивались. Сразу было понятно, что читать он толком не умеет, но в буквах да слогах все же разбирается.

– Так значица, вы есть благородный рыцарь фон Херцштайн… – подозрительно щурясь, произнес командир патруля, свернув казенную бумагу, но не торопясь вернуть ее владельцу. – … И по землям герцогства путешествовать изволите, да в такую неспокойную пору. Что ж в бумаге вашей про цели поездки ничегось не прописано? Непурядок!

– Мордой не вышел, чтоб про то знать! – презрительно хмыкнул в ответ рыцарь. – Иль угомонись, иль к офицеру своему веди! Там втроем о целях моей поездки и поболтаем. Только смотри, как бы те после разговорчика этого без шкуры не остаться!

Ставший ожившей легендой для многих морронов Дарк Аламез, известный в Геркании под именем Дитрих фон Херцштайн, проделал долгий путь в седле и не имел ни малейшего желания что-либо объяснять. Остановивший его возле леса патруль был уже четвертым по счету с утра того дня и, наверное, десятым с той поры, как он покинул столицу герцогства Муабит, город Немвил.

– Ишь, грозный какой попался… и поважней господ видывали! – недовольно проворчал фельдлайтер, которому не дали поумничать. Однако задерживать высокомерного господина служивый поостерегся. – Ехайте уж, но коль шеварийцы нагрянут…

Дальше благородный рыцарь слушать не стал. Резко выхватив бумагу из руки солдата, он пришпорил коня и, как и раньше, медленно поехал по обочине превращенной копытами, колесами да ногами в сплошное месиво дороги. Оскорбленному невниманием оратору не оставалось ничего иного, как молча проглотить обиду и вместе с товарищами вернуться в засаду.

…За неделю странствия по герцогству Дарк Аламез довольно наслушался выдумок и баек про зверства шеварийских солдат, которые, самое смешное, еще не напали на приграничные земли и вообще не думали нападать. Слухи о приближающейся войне распустили сами герканцы. Он столкнулся с этим еще в Маль-Форне, когда получал из рук брата короля, принца Анварда Великодушного, рыцарский щит и «белые» шпоры. Правда, россказни, гулявшие по столице королевства, были совсем иными и гораздо меньше походили на выдумки, чем нелепые слухи, повергшие в панический страх все герцогство Муабит. Их смысл сводился к тому, что Короне нужны новые земли, а могущественная и доблестная герканская армия застоялась без дела. На роль кровожадного врага маль-форнский двор избрал северо-восточного соседа, независимую, своенравную и испокон веков недолюбливаемую Шеварию.

Геркания готовилась к войне, подтягивала к границе войска, но собиралась не защищаться, а нападать. Слухи же о шеварийской агрессии понадобились герканским полководцам лишь для того, чтобы создать вдоль границы «мертвую зону». Это позволило бы не только незаметно подвести к рубежам противника войска, скрыв их численность, состав и направления основных ударов, но и воспрепятствовать вражескому шпионажу. Паника среди населения приграничных земель и разорение множества крестьянских семейств, растерявших во время поспешного бегства большую часть нажитого потом и кровью добра, были ничтожно низкой ценой за успех предстоящей кампании и никого из высокопоставленных вельмож не волновали.

Суматоха наверняка охватила не только герцогство Муабит, но и все герканские земли, имевшие несчастье находиться вблизи от шеварийской границы. Моррон мог побиться о любой заклад, что точно такие же кутерьма с неразберихой воцарились теперь и в Ливардии, и в герцогстве Лекатор, и даже в небольшом захолустном баронстве Оквард, самой южной точке общей с враждебно настроенным соседом границы. Днем по одним дорогам с окраин в центральные провинции королевства уходили колоны перепуганных крестьян и гнался скот; а ночами, тайно при свете факелов, по другим трактам к вражеским рубежам подводились войска и подвозились осадные орудия.

Мир жесток, и в нем одним представителям рода человеческого нет никакого дела до других. Правителей обоих королевств вряд ли волновало, сколько простолюдинов погибнет в предстоящей войне и сколько благородных и низкородных воителей сложат головы на ратных полях. А крестьянам и горожанам, в свою очередь, тоже было глубоко безразлично, какой над их домами будет развеваться флаг и станут ли они платить подати с налогами шеварийской или герканской казне. Простолюдины убегали в глубь страны не от полчищ кровожадных иноземных захватчиков, а от безжалостной бойни, именуемой войной, и от связанных с ней лишений: голода, пожаров и безудержной резни опьяненной победой солдатни.

Что же касалось отношения Дарка к происходящему и ему вслед грядущему, то позиции Совета Легиона по геркано-шеварийскому конфликту Аламез не знал, а сам он довольно сильно злился на герканского короля, задумавшего устроить баталии и прочие армейские игрища именно в тот момент, когда у моррона появились в Шеварии важные дела.

…Прошло тридцать три дня с тех пор, как закончился мелингдормский турнир, а Дарк договорился с Анри Фламмером о встрече в маленькой деревушке Мефлеж, расположенной на берегу того самого злополучного Немвильского озера. Его верный друг и боевой товарищ поехал к некроманту Гентару, а сам Аламез, получив письмо с представлением к рыцарскому титулу от правителя Мелингдорма, графа Дюар, направился в Маль-Форн, где спустя две недели стал обладателем родового герба и рыцарских шпор. Как будто почувствовав, что добраться до условленного места будет не так уж и просто, Дарк поменял планы и даже не стал заезжать в Мелингдорм, где доверенный человек Гентара поджидал его с новыми доспехами, а сразу отправился к шеварийской границе. Ровно десять дней назад моррон достиг владений герцога Муабит, вот тут-то и начались его злоключения. Два дня он потратил, чтобы добраться до города, и еще одним днем пришлось пожертвовать, чтобы попасть внутрь крепостных стен. Довольно трудно двигаться по дороге, запруженной беженцами и гонимым на запад скотом, в особенности если двигаешься на восток, то есть в противоположную сторону. Потом Аламез целых четыре дня пробыл в Немвиле, добиваясь разрешения на поездку в Шеварию, и только исключительно благодаря недавно приобретенным рыцарским шпорам такую бумагу ему удалось получить. Затем опять начался дорожный кошмар: повозки, телеги, мычащее да блеющее поголовье, безразличные лица рыбаков и крестьян, уже сто раз пожалевших, что отправились в путь, и уставших гадать, куда же они в конечном счете придут и как сложится жизнь на новом месте.

Сегодня Дарк никуда не спешил, а ехал медленно, наслаждаясь движением по непривычно пустынной и тихой дороге. Он и так опоздал на встречу на целых три дня, и несколько лишних часов задержки роли уже не играли. Если Анри счел возможным его подождать, то Аламез без труда найдет старого доброго ворчуна посреди опустевшей рыбацкой деревни или на берегу, на том самом месте, откуда каждый день отходил паром к чужому, шеварийскому берегу. В противном случае, то есть если Фламмер решил отправиться за головами Каталины Форквут и ее шеварийских хозяев в одиночку, то с этим уже ничего не поделаешь. Дарку пришлось бы искать соратника в крупных городах по ту сторону Немвильского озера: в ближайшем к границе Верлеже или в нынешней столице Шеварии, Удбише.

Аламез ехал медленно. Гнать коня было не только неразумно, но и опасно. Хоть в поле, через которое шла дорога, и не виднелось ни души, но моррон не сомневался, за ним издалека приглядывают несколько пар зорких глаз. Вблизи от побережья находилось много войск. Готовые в любой миг вступить в бой пешие и конные отряды герканцев пока скрывались по лесам, где терпеливо ожидали приказа о выступлении. Их дозорные наверняка держали одинокого всадника на прицелах дальнобойных, осадных арбалетов, и если им хоть что-то не понравилось бы в его поведении, то пальцы стрелков без колебаний немедленно нажали бы на спусковые механизмы.

Главный закон войны жесток и неумолим: Чужак всегда останется чужаком, даже если он вроде бы твой соотечественник и от рождения благородных кровей. Провоцировать ни солдат, ни просто вооруженных людей нельзя, если, конечно, тебе дороги жизнь и спокойствие. Твои действия должны быть просты и понятны. В них не должно таиться даже призрачного намека на двусмысленность.

Чувствуя на спине пристальные взоры затаившихся в кронах деревьев часовых, Аламез успешно миновал близкий к лесу участок дороги, и лишь когда удалился от опушки на расстояние большее, чем дальность полета болта из самого мощного арбалета, позволил себе наконец-то пришпорить почти заснувшего на ходу коня. Уже через четверть часа взору моррона предстала тихая водная гладь Немвильского озера, а он сам оказался на развилке трех одинаковых, как сестренки-близняшки, дорог. Указателя, конечно же, не было. Местные жители и так прекрасно знали, какая дорога куда ведет, а пришлый люд редко приближался к пограничному берегу. Шевария была совсем не той страной, куда часто жаловали герканские торговые караваны и ищущие в далеких путешествиях спасения от хандры и скуки высокородные господа.

Одна из трех дорог точно вела в Мефлеж, но вот какая именно, моррон не знал, и хоть пытался найти ответ по многочисленным следам на земле, но так и не смог. По всем трем дорогам в последние дни прошли толпы народа, а пастухи прогнали столько скота, что определить было ничего невозможно. Лишь в одном Дарк был уверен наверняка: каждое ответвление вело к покинутым жителями деревням, и в конце любого из трех путей его ожидала примерно одна и та же картина – зловещая тишина опустевшей округи и устрашающий вид оставленных хозяевами домов.

Впервые за все время странствия Аламез пребывал в растерянности, не решаясь, по какой из трех дорог ему направить коня. Ни натренированная логика, ни богатый жизненный опыт не могли подсказать озадаченному моррону ответ, но тут ему на помощь пришло само Провидение. Вдали на одной из дорог показались крошечные фигурки всадников. Их было всего трое – слишком мало для конного разъезда, но слишком много для обычных посыльных, ведь вестовые ездили поодиночке даже в опасное военное время.

По мере приближения всадников стали заметны детали их одеяний. На всех троих были плащи, под которыми явно скрывались кольчуги. На головах скачущих были шляпы, а не шлемы, но Дарка это не ввело в заблуждение. К нему приближались военные, на всякий случай маскирующиеся от, возможно, тайно проникших в округу шеварийских шпионов, а не обычные господа, вдруг решившие непогожим, пасмурным днем совершить небольшую конную прогулку. Их лошади казались чересчур замученными да чахлыми и, похоже, сильно недоедали. До такой степени измождения бедных животных могли довести лишь прижимистые интенданты пехотных полков, не видящие смысла хорошо кормить перевозчиков продуктовых телег да развозчиков вестовых.

Дарк не ошибся. Еще до того как всадники подъехали к нему вплотную, он точно определил род занятий троих молодых людей и их принадлежность не к конному, а к пехотному отряду. Вот только с целью их спешной поездки моррон оплошал. Как мог Аламез догадаться, что троим армейским посыльным, случайно встреченным им в чужой местности, прекрасно известно, кто он таков?

– Имею ли я честь говорить с благородным рыцарем Дитрихом фон Херцштайном? – почтительно произнес самый молодой и, похоже, самый бойкий на язык всадник, как будто невзначай распахнув полы запыленного плаща и продемонстрировав Дарку не только кольчугу армейского образца, но и красно-желтый мундир недавно набранного второго пехотного мелингдормского полка.

– Вы не ошиблись, ми… молодой человек, это именно я, – кивнул Аламез, с непривычки чуть не оплошав и не обратившись к обычному простолюдину: «милостивый государь». – Чем могу оказаться полезен доблестным герканским воителям?

Удивлению внешне оставшегося невозмутимым Дарка воистину не было границ. Он был поражен не только тем, что юноша знал его имя (простой вестовой явно не разбирался в геральдике и не смог бы узнать рыцаря по гербу на щите, тем более что тот был создан совсем недавно и вряд ли был уже занесен в геральдическую книгу Геркании), но и тем обстоятельством, что здесь, за много-много миль от границы ставшего почти родным графства Дюар, ему довелось повстречать соотечественников, да не одного или двоих, а целый полк.

– Мы не знаем, куда держит путь благородный рыцарь, и ни в какой мере не желаем препятствовать осуществлению его планов, – нарочито деликатно заверил, пожалуй, даже чересчур воспитанный юноша, – но в деревне Мефлеж, что всего в миле отсюда вдоль берега, расположился передовой отряд нашего полка. Его командир, благородный рыцарь фон Кервиц, желал бы с вами поговорить. Если бы вы не отказали в любезности…

– Не откажу, не откажу! Давай показывай дорогу! – прервал юношу рыцарь, уже уставший от изысков вычурной речи, еще как-то терпимой в больших городах, но совсем неуместной в суровое время похода.

Дарк мог отказаться от приглашения, но это бы ему ничего не дало. Он все равно направлялся в Мефлеж, а значит, разговор с фон Кервицем так или иначе состоялся бы. К тому же Аламез сгорал от любопытства, что же от его скромной, пока еще не имеющей никаких заслуг перед Короной персоны могло понадобиться прославленному боевыми подвигами рыцарю, который, кстати, чуть более месяца назад судил его поединки на состязании оруженосцев.

Когда судьба выхватывает тебя из мирной, размеренной жизни и тут же забрасывает в провинцию, которую вот-вот охватит война, то сердце мгновенно заполняет страх, а во встревоженной голове начинают гнездиться стайки дурных предчувствий. Человека переполняют эмоции, однако при этом его разум остается трезвым, рассудительным и спокойным. Ему не кажется, что мир перевернулся с ног на голову, а он сам сошел с ума. Когда же все происходит с точностью наоборот, то есть после нескольких дней странствий по охваченной тревогой округе ты вновь попадаешь в безмятежную жизнь и, находясь практически на границе, видишь не походный лагерь готовых к боевым действиям войск, а обычные будни небольшой рыбацкой деревушки, то сомнения по поводу здравости собственного рассудка непременно возникнут.

Дарк испытал подобное неприятное чувство, едва отряд из четверых всадников достиг побережья пограничного озера, а глазам изумленного моррона предстал Мефлеж. Неизвестно, о каком таком передовом отряде говорил вестовой, но только ни солдат, ни вооруженных вилами, топорами-колунами да ржавыми баграми мужиков, гордо именуемых ополчением, в небольшом рыбацком поселении не было видно. Вопреки ожиданиям деревушка оказалась совсем не покинутой и жила обычной, ничем не примечательной жизнью. Кто-то из жителей колол дрова, кто-то латал дырявые сети, готовясь вскоре вновь отправиться на ловлю, а кто-то смолил да конопатил днища утлых весельных и парусных лодчонок, уже давненько отходивших свой век, но все равно до сих пор спускаемых на воду. Вокруг царил беспечный, расслабляющий мир, от которого Аламез за последние десять дней уже успел отвыкнуть.

Разум моррона отказывался воспринимать то, что видели его глаза. Полное беспечности и успокоения зрелище казалось какой-то извращенной чародейской иллюзией, которая никак не вписывалась в суровую действительность напряженной предвоенной поры и которая вот-вот должна рассеяться, стоит лишь его коню подъехать к околице.

Так оно и случилось, правда, немного раньше – не на самой околице, а за двадцать шагов до ограды крайней лачуги, когда Аламез смог получше рассмотреть занятых обыденным трудом обитателей побережья. Ни коловшие дрова, ни чинившие снасти мужики ни капельки не походили на местных рыбаков. Их рубахи со штанами были чересчур чистыми, а взопревшие тела слишком мускулистыми для тех, кто питался в основном зеленью да рыбой, а мясо вкушал лишь по великим праздникам. Притом где это видано, чтобы на руках да лицах мирных рыбаков виднелось столько шрамов, оставленных явно не зубами щук, а острым боевым оружием? Бросились в глаза моррону и иные обстоятельства, например, то, что под ногами не суетилась непоседливая детвора, от гомона которой закладывало уши; из маленьких, перекошенных оконцев домишек не показывались женские лица, а с дворов не доносились ни собачий лай, ни иные звуки домашней живности. Не подвело Аламеза и обоняние, его нос сразу почувствовал запах костра, на котором жарился сочный барашек, а не варилась тошнотворная похлебка из рыбьих потрохов.

Иллюзия, сотворенная, правда, не искусным чародеем, а бывшая всего лишь деянием грубых человеческих рук и результатом хитроумного замысла начальства, мгновенно рассеялась. Мефлеж был оставлен жителями, но отнюдь не пуст. В нем на время обосновались солдаты, по приказу командира поменявшие обмундирование на драные штаны да протертые рубахи и с армейским задором изображавшие мирных жителей. Если с противоположного берега озера наблюдали шеварийцы, а Дарк не сомневался, что именно так оно и было, то они не смогли бы заметить подвоха. Большое расстояние скрадывало то, что моррону открылось только вблизи.

Предположение окончательно превратилось в твердое убеждение, как только Аламез и его провожатые достигли центра деревни. Там глазам Дарка предстали многочисленные доказательства его правоты. И сложенные в сарае доспехи с одеждами, за которыми зорко приглядывала троица развалившихся на завалинке мужиков весьма воинственного настроя и вида, и конское ржание, донесшееся откуда-то из-за домов, и почти родной мелингдормский говор, который только глухой иль чужеземец перепутал бы с речью местного жителя. Впрочем, Дарк не мог упрекнуть провожатого во лжи иль в чем-нибудь обвинить. Вестовой сразу признался, что в Мефлеже стоит передовой отряд его полка, но почему-то не счел нужным упомянуть о затеянной маскировке.

– Вам вон в тот дом, господин рыцарь! – показал рукой юный вестовой, остановившись возле колодца, но почему-то не покинувший седла. – Господин фон Кервиц уже извещен о нашем прибытии и ждет… Часовые предупреждены, а меч лучше б оставить, сами понимаете…

Юноша осекся… быстро додумался замолчать под красноречивым, гневным взором спешившегося рыцаря, а затем благоразумно поспешил отъехать, отвесив на прощание бывшему попутчику изящный поклон, к которому даже при большом желании нельзя было бы придраться. Всегда носить при себе меч – являлось одной из главных привилегий герканского рыцарства. Благородные воители расставались с оружием лишь на балах да на пиршествах, и даже в тронную залу королевского дворца входили, позвякивая шпорами и держа ладонь на рукояти верного меча. Предложение рыцарю снять с пояса меч воспринималось в суровой Геркании как несусветная глупость или как оскорбление. За подобную дерзкую просьбу, как бы уважительно она ни прозвучала, можно было не только зубов, но и головы вмиг лишиться.

Поскольку свидетелей у досадного недоразумения не было (двое других провожатых не остановились возле колодца, а проехали куда-то дальше, наверное, к конюшне), ошибка вестового не стала для него роковой. Дарк не желал начинать встречу с ссоры, а беседу с благородным фон Кервицем с объяснений, за какой такой проступок он перерезал горло его верному слуге.

Застегнув куртку на пару крючков, поправив сбившийся набок при езде верхом пояс, Аламез уверенной поступью прошествовал к двери указанного дома и, воспользовавшись случаем, приступил к оттачиванию навыков обращения благородного рыцаря со слугами.

– Эй ты, рябой, лошадь в конюшню! Не кормить, не поить, не расседлывать! – отдал приказ моррон одному из двух часовых, сидевших перед дверью на скамейке. – А ты пойди доложи командиру, что приехал благородный Дитрих фон Херцштайн!

Дарк не ожидал, что все пройдет так просто, без сучка и задоринки. Солдаты тут же бросились исполнять его распоряжения и даже не одарили незнакомца благородных кровей недовольным косым взором… по крайней мере, Дарк того не заметил.

Необычное всегда бросается в глаза, а то, что противоречит обстановке, заставляет призадуматься. Как только моррон переступил порог, его внимание тут же привлекли три вещи, никак не соответствующие более чем скромному убранству единственной комнаты в лачуге. Большой, только на днях сделанный стол еще сохранил запах древесины. Выставленные на нем яства и вино были скромными, но вполне достойными, чтобы оказаться в желудке благородного человека, а точнее, двоих человек, поскольку походный обед был накрыт на две персоны. Тут-то Дарк и увидел того самого жареного барашка, чей манящий аромат витал над рыбацкой деревней и заставлял не только одного его с вожделением шмыгать носом.

Оторвать взгляд от накрытого стола было трудно, но моррону сделать это все же пришлось, поскольку в комнате имелась еще парочка вещей, достойных его внимания. На единственном гвозде в стене, вбитом над изголовьем кровати, висел отменный меч в роскошных ножнах. Рукоять оружия, стальные пластины ножен и даже ремешки, крепящие их к поясу, были украшены драгоценными каменьями. На небольшом сундуке, поставленном тут же возле кровати, лежал черный дорожный костюм, хоть изумрудами да рубинами не украшенный, но сразу было понятно, что очень дорогой. Появление в бедной рыбацкой деревушке столь богато одетого дворянина не только бы привлекло внимание шеварийских шпионов, но и крест-накрест перечеркнуло бы все усилия солдат, довольно успешно вжившихся в роль простых рыбаков. К тому же, как известно, на сундук выкладываются именно те вещи, которые вскоре собираются надеть. Дарку казалось, что на месте дорогого одеяния должен был бы лежать красно-желтый мундир офицера мелингдормского полка, но, видимо, у постояльца бедняцкой халупы была своя точка зрения по этому вопросу…

– Рад видеть тебя, Дитрих! Ну, что ж встал на пороге? Давай скорее к столу! – приветливо улыбаясь и как старому доброму приятелю по-простецки маша рукой, а не утруждаясь сложностями этикета, фон Кервиц пригласил гостя присоединиться к трапезе. – Пока барашек горяч, объедение! А вот как остыл, подлец, так жуткая гадость. Терпеть не могу холодный жир: и во рту противно, и руки пачкает…

За прошедший месяц с небольшим рыцарь ничуть не изменился, разве что его волосы были чуть короче острижены, да с Дарком он теперь беседовал на равных, а не как рыцарь с оруженосцем, то есть уважительно, но холодно, подчеркивая всем, и голосом, и выражением лица, свое превосходство.

Визит другого рыцаря не показался командиру отряда достойным поводом, чтобы облачиться хотя бы в рубаху. Он встретил Аламеза, уже сидя за столом, из-за которого при появлении моррона лишь слегка приподнялся, и в парчовом халате, небрежно накинутом на крепкое, мускулистое тело, кстати сказать, даже не завязанном. Впрочем, вряд ли это был знак неуважения. Пока Дарку еще не довелось поучаствовать в рыцарских пиршествах и прочих, менее помпезных и официозных застольях воинов благородных кровей, но краем уха он слышал в Маль-Форне, что атмосфера на них царит панибратская и цвет герканского воинства порой даже не стесняется продемонстрировать друг дружке свою наготу.

– Хотели меня видеть, милостивый государь? – довольно сухо начал разговор Дарк, присев на свободный табурет. – Чем могу оказаться полезен?

По правде сказать, Дарк сомневался, правильно ли он начал беседу. Он просто не знал, как себя следовало вести, ведь в Мелингдорме он еще не был рыцарем, да и в столице Геркании пообщаться с ровней толком не успел.

– Да брось ты, Дитрих… брось этот паршивый тон! И не выкай, а то я чувствую себя дряхлым и старым! Мы с тобой не на приеме и не на ристалище! Это там согласно этикету общаться надобно, а сейчас можешь про извороты речи позабыть. Рыцари как братья! А родня меж собой по-простому общается, если, конечно, поблизости холопов нет… – правильно истолковал причину не очень удачного начала разговора фон Кервиц, удачно совмещавший беседу с наполнением бокала гостя вином, а его тарелки горячими кусками мяса. – Вино паршивое, честно скажу, но это лучшее из того, что пьют в этом забытом небесами Муабите! Нет, ты подумай, еще наш Мелингдорм глушью называют! Что столичные снобы про Немвил сказали бы…

– Ладно, давай по-простому, – в знак согласия кивнул Аламез, принимая из рук хозяина тарелку и бокал. – Зачем звал?

– А ты что, не догадываешься? – хитро прищурился фон Кервиц. – Сперва прими мои поздравления! Шпоры рыцарские ты заслуженно получил. Я, как тя в деле увидел, сразу понял… вояка! Куда до тебя остальным! Так биться может иль тот, кто не одну войну за спиной оставил, иль рыцарь от бога! Поскольку годков те всего двадцать пять, то первое исключается…

– Двадцать один, – поправил хозяина Дарк, а затем продемонстрировал свою доблесть, залпом опустошив бокал.

– Да-а-а?! – непонятно, то ли с напускным, то ли с искренним удивлением протянул рыцарь, подливая вино. – А выглядишь старше… гораздо старше, чем месяц назад.

– Устал после столицы, да и дорога измотала, – нашел более-менее подходящую отговорку Аламез, на самом деле всерьез пожалевший, что не захватил с собой в дорогу склянку с омолаживающим зельем, которое сварил для него Мартин Гентар.

– Понимаю, – кивнул фон Кервиц, – да вот что-то ты быстро двор королевский покинул. Другие рыцари, как шпоры получат, так полгода по кабакам столичным празднуют. И что, позволь узнать, тебя в Шеварию потянуло? Мерзкая страна, народец подленький, гадостный, аки пиявки болотные, а щас еще и озлобленный, как черт, коему отцы-инквизиторы копыта да под хвостом святой водицей окропили!..

– И для того, и другого причина одна, – с печальным вздохом произнес Дарк. – Должность в королевских войсках пока не предложили, а на турнире да и на приемах поиздержался… Вот и еду в Верлеж, на турнир. Призы, говорят, там большие, так что…

– Про турнир-то я слышал, даж сам поехать хотел, да здесь щас нужен… Хоть народ-то из округи уже сбежал, но до войны-то еще, у-у-у… – фон Кервиц махнул рукой. – Она, война то бишь, через месяц иль даж два только грянет. Раньше всем нашим войскам не подтянуться, а шеварийцы… шеварийцы ее вообще не начнут… Силушки у них нету, да и воюют хуже баб! Им бы молить небеса, чтоб свои границы-то удержать… Куда им к нам соваться?! Поражаюсь я тупости простолюдинов, да и дворянчики местные не лучше! Слух пустили, а они и рады верить, и давай драпалять с перепугу!..

«Что-то уж больно разоткровенничался рыцарь иль морда у меня такая, доверие вызывающая да язык развязывающая? Ох, не к добру это! Играет фон Кервиц, играет, да уж больно переигрывает! Пару бокалов всего осушил, а болтает, как будто не меньше бочонка в утробе плещется…» – насторожился Аламез, с виду постаравшись казаться беспечным, с почтением слушающим и даже чуток захмелевшим.

– Нет, проскочить-то ты успеешь, – размахивая наполовину обглоданной бараньей костью, принялся рассуждать вслух командир мелингдормцев. – До начала воинской потехи нашей и на турнире побьешься, и обратно вернешься. Да вот только что ж ты налегке-то едешь? У тя что, телега с доспехами да оружием турнирным в лесу застряла, что ль? Так давай я балбесам своим скажу, они вмиг ее вытянут да сюдысь прям к парому пригонят… Все равно ж только и знают, что жрать да пить, пить да жрать… Баб в округе не осталось, а то б и третье дело быстро нашлось!

– Я налегке, – не соврал Дарк, а затем принялся довольно убедительно врать: – Мне в Маль-Форне барон фон Нервиг отсоветовал свое в Верлеж брать. Вот уж три года, как шеварийцы турнирные клейма на герканскую броню не ставят, говорят, турнирным требованиям не соответствует. Придется на месте ихнее покупать… Противно, дорого, но делать-то нечего…

– Шеварийцы, скоты, совсем обнаглели! Ну, ничего, скоро и Верлеж, и Удбиш нашими провинциями станут! Мы им покажем! – зачем-то желая показаться совсем захмелевшим, фон Кервиц немного пустил слюну изо рта и стукнул кулаком по столу. – А порона ты правильно послушолса! Фон Нервика зноу, дельный воака! Ты вооше, ноших, суверьан, слушой! Особливо тех, кто, кок мы с тобой, ис Вольтенберго бутет! – произнес фон Кервиц с явным присутствием в речи протяжных интонаций и северогерканского диалекта. – В тех, перет чим именем «фон», а не «ванг» стоит, в тех и сила! На нас северонах Корона Герконска сишдитса!..

– Вот я так и поступил, совета его и послушался, – кивнул Аламез, не желая, да и не в силах перейти на речь, которую практически не знал. – Только я не из Вальденберга, а из других мест…

– А-а-а, это неважно, – отмахнулся фон Кервиц, скинув со стола опустевший кувшин и тут же достав второй. – С севера, это самое главное! Но только ты не думай, на состязании оруженосцев я тебе не подыгрывал! Никаких поблажек с моей стороны не было, и впредь их не жди! А вот совет дать могу, притом дельный!

– Слушаю, – кивнул Аламез, чувствуя, что притворство пьяным вот-вот закончится и он наконец-то услышит, ради чего его позвали к столу.

– Будешь в Шеварии, за языком последи и про честь рыцарскую лучше забудь! Не любят нас эти гады, ох, как не любят, – покачал фон Кервиц головой, и на глазах у него вдруг навернулись слезы. – Для них герканского рыцаря собаками затравить иль палками забить – так просто забава и блудливым сердцам услада! Три дня назад на этом чертовом пароме тело маркиза ванг Вандвелька привезли… точнее, все, что слуги собрать смогли… В таверне к нему босяки шеварийские прицепились, бродяги бездомные, одним словом, отребье… Слово за слово, остальным потеха. Кто первым ударил, не знаю, но только зарезали маркиза, и ножами, и тупыми вилками искромсали на части, а затем собакам скармливать начали… Ни стражники, ни шеварийские рыцари за него не вступились. Слава небесам, рядом трое наших герканцев с оруженосцами проезжали, еле останки отбили, а потом и самим, через озеро с опаской добираться пришлось… Так что это не та страна, в которую стоит въезжать под герканским гербом… пока не та, но вскоре, друг мой, все изменится! Слушай, а может, плюнешь на этот турнир? К чему рисковать-то? Все равно ж победы в Верлеже герканцу никогда не добиться!

– Нет, не могу, – покачал головой Дарк, заметив, что хоть взор собеседника по-прежнему мутен, но язык шевелится бойко, словно у трезвого. – Попытаю уж счастье, коль решил. А за совет дельный спасибо, уверен, пригодится.

– Ну, как знаешь, дело твое, – пожал плечами фон Кервиц, поднимаясь из-за стола, и при этом даже слегка не пошатнувшись, – но раз уж все равно завтра с паромом в Верлеж отправишься, так, может, и мне одолжение маленькое сделаешь? Легко справишься, да и времени много не займет, а я добра не забываю…

– А что сделать-то надобно? – продолжая притворяться наивным юным простачком, спросил Дарк.

– Да так, сущий пустяк, – отмахнулся фон Кервиц, пересев с табурета на кровать, притом как будто случайно поближе к изголовью, над которым висел меч. – Пять дней назад я человечка на тот берег отправил, чтоб разузнать, какими силами шеварийцы побережье от Кеневарда до Кьеретто охраняют да какие полки в Верлеже стоят. Два дня назад порученец мой вернуться должен был, а не вернулся… Вот ты и разузнаешь, что с ним сталось. Коль словили его, из тюрьмы вытащишь да на наш берег переправишь… Для тебя это плевое дело, справишься!

«Опять судьба-злодейка со мною в игры играет! Ну, надо же было так влипнуть, прям в лапы герканской разведки попал!» – констатировал теперь уже явный факт Дарк, не коря себя, что не догадался раньше, кто фон Кервиц таков и что мог от него хотеть, а пытаясь судорожно сообразить, как же ему из этой приграничной истории выпутаться. Быть на побегушках у разведки только что завоевавшему хоть какое-то имя и положение моррону не хотелось. К тому же люди, подобные лукаво смотревшему на него сейчас фон Кервицу, чем-то сродни клещам – раз вцепятся и уже не отпустят…

– А вам не кажется, милостивый государь, что дела подобного рода недостойны рыцарской чести?! – сурово произнес Дарк и встал из-за стола, положив при этом правую ладонь на пояс совсем недалеко от рукояти меча. – Вы малость попутали, доблестный рыцарь! Шпионить да по ночам стражникам глотки резать другим предложите! Я рыцарь Герканской Короны…

– …и большая умница, дурачком-простачком отменно прикидываешься! – неожиданно заявил фон Кервиц, понявший, что рука Аламеза делала на поясе, но даже не подумавший потянуться за своим мечом. – Но вот только одного ты, парень, не понимаешь, только одно почему-то в твою голову светлую путь не найдет! Да разве ж я на самоуверенного идиота похож?! Да разве ж я перед разговором таким подстраховаться не вздумал?! Давай не дури! Руку с пояса убери, пасть заткни да на место сядь, благородный Дитрих фон Херцштайн, а точнее, низкий грабитель карет Дитрих Гангрубер!

Фон Кервиц хорошо подготовился к встрече, и дело было даже не в том, что он знал, чем Аламез занимался три года в графстве Дюар, пока Совет Легиона не решил помочь ему добиться рыцарских шпор. Оставив помыслы о том, чтобы попытаться разрешить неприятную ситуацию силой, Дарк послушно опустился на табурет и картинно положил руки на стол. У его улыбчивого собеседника имелись два веских аргумента в пользу продолжения разговора. Первым был арбалет, вдруг появившийся из-под покрывала кровати и, естественно, нацеленный в сторону гостя. Вторым доводом стало острое лезвие кинжала или ножа, кончик которого вдруг уперся моррону прямо туда, где у мужчин находится самая любимая и заботливо оберегаемая часть тела. Дарк не заметил, что под столом кто-то сидит, виной тому была скатерть из толстой, грубой ткани, доходившая почти до пола. Он допустил небрежность, недооценил противника и оказался в западне. Теперь Аламезу только оставалось безропотно следовать правилам, которые ему навязал хозяин лачуги, а заодно и положения.

– Вот и правильно, – кивнул фон Кервиц, – приятно иметь дело с умными людьми, тем более когда кругом столько дураков… Людей моих не опасайся! Тот, который под столом засел, уже ушел через люк в полу, а бедолага Карл… – фон Кервиц указал пальцем на кровать, точнее, под нее, – с рождения глухонемой, так что беседы нашей никто не услышит.

– И давно… давно ты знал, кто я? – спросил Аламез, понимая, что отпираться от своего разбойного прошлого глупо и бессмысленно. Раз агент королевской разведки отважился на такой откровенный разговор и осмелился предъявить обвинение, то был абсолютно уверен в своей правоте.

– Как только в бою тебя увидел, так сразу заподозрил неладное. Уж больно ловко ты бился, – честно признался фон Кервиц. – Ну, а уж после того, как со служителями святой инквизиции поговорил да разбойничков из шайки Кривого о тебе с пристрастием поспрашивал, так догадки стали уверенностью. Ты уж не обессудь, дружок, за тот пьяный фарс, что я перед тобой тут устроил. Присмотреться к тебе надобно было, перед тем как о делах говорить… Держался ты хорошо, но небезупречно… Есть над чем поработать! Еще парочку советов на будущее прими. Коль себя за северянина выдаешь, так не грех бы на север Геркании съездить и послушать, как народец там говорит, да самому язык поковеркать не грех научиться. Внешность тоже не стоит так резко менять! Раз мазь чародейская кончилась, что тебя молодила, так новой обзаведись, на такие дела деньжат не стоит жалеть! Нет, я не думаю, что ты колдун, но с чернокнижниками да ведьмами, без всяких сомнений знаешься.

– И кто ж я, по-твоему? – спросил Аламез, почувствовав некое любопытство.

– Ты? – усмехнулся фон Кревиц. – Ты грабитель, убийца, разбойник и прохиндей, но прохиндей умный, толковый и в то же время дерзкий, умеющий играть по-крупному, великолепно просчитывающий ситуации и поэтому обычно выигрывающий! Именно это меня в тебе и заинтересовало, именно благодаря этому ты в Маль-Форне шпоры да герб рыцарские получил, а не кол точно промеж седалища! Будешь меня держаться да поручения лучшим образом выполнять, жизнь твоя прекрасной станет, а коли чудить те вздумается…

– Неплохо было бы узнать, кто ты таков? А то мало ли, вдруг шеварийцами подослан? – не желая слушать угроз, перевел разговор Аламез в более конструктивное русло.

– Как будто те, родимому, дело есть, кому услуги оказывать: Герканской Короне иль шеварийскому монарху? Не в твоем положении привередничать и патриотизмой страдать, а то вмиг и почестей рыцарских, и жизни лишишься! – расставил точки над «i» фон Кервиц, но затем сменил гнев на милость и решил успокоить нового агента: – Я на самом деле рыцарь, именем чужим никогда не назывался и служу родной Геркании как на ратном поле, так и на иных поприщах. А большего тебе знать не положено… пока не положено. Вот задание выполнишь, с того берега с победой вернешься, тогда и расскажу.

– А если не вернусь? – задал для приличия вопрос Аламез, хоть и понимал, что такие люди, как фон Кервиц, привыкли взвешивать риски и просчитывать все возможности.

– Вернешься, ты ж не дурак! – усмехнулся рыцарь-шпион, жестом приказав глухонемому слуге под кроватью убрать арбалет. – Ты же прекрасно понимаешь, что у меня и в Верлеже свои люди имеются… только я их берегу и попусту рисковать верными головами не хочу. Ни к чему им к себе внимание шеварийских властей привлекать. Что ж тя касается, то один выкрутас, и глазом моргнуть не успеешь, как в сточной канаве с распоротым брюхом окажешься, а потроха твои рыбкам на корм поплывут!

– Понятно, – кивнул Аламез, – изложил кратко, доходчиво и убедительно! Может, тогда времени попусту терять не будем, а к сути дела перейдем?

Как ни странно, но моррон был ничуть не расстроен, что фон Кервицу оказалась известна его тайна, точнее, только ее самая безобидная часть. Сотрудничество с герканской разведкой могло открыть для него новые перспективы и поспособствовать достижению цели, которую перед ним поставил Одиннадцатый Легион.

– Согласен, – кивнул фон Кервиц, доставая из сундука, на котором лежало его платье, новую бутылку вина. – Думаю, за четверть часа управимся. Только закусывать не советую, барашек уже совсем хладным стал… Прям как шеварийский утопленничек, каких порой к нашему берегу прибивает…