Redrum 2017

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Евгений Шиков} Фантом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Об авторе: Евгений Шиков родился в 1988 году, проживает в городе Зеленограде. Печатается с 2013 года. Работает режиссером монтажа и копирайтером, часто участвует в сетевых конкурсах фантастики. Рассказ «Фантом» занял первое место на конкурсе космохоррора «Квазар — Чужой космос».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Остановиться удалось быстро — скафандр сделал это практически самостоятельно, предложив Корпусу не рыпаться и выбрать направление оси взгляда. Корпус помнил, что необходимо было выбирать перпендикулярно эпицентру взрыва, но без колебаний выбрал острый угол. Негласное правило космоса — если остались выжившие, ты должен им помочь.

Теста выводил на экран одно предупреждение за другим и всё требовал подтвердить таймкод. Корпус смахнул окна вбок, затем приблизил к лицу то, что осталось от станции.

— Давай, Кан… — он запустил частотный поиск, отправил сигнал SOS. — Ты же был дальше от питающих элементов, чёрт тебя дери…

Обломки станции были похожи на разорванную паутину, длинные кабели конвульсивно бились вокруг разорванных металлических платформ. Большая часть обломков летела вверх от оси Корпуса, но хватало и крупняка, который ещё мог его зацепить.

Теста сообщил, что ничего не обнаружил. Потом добавил, что и обнаруживать-то нечего.

Корпус включил запись, вздохнул.

Эх, Кан…

— Кан, если ты меня слышишь — я удаляюсь вверх, влево от базовой оси станции. Координаты притречены к сообщению, если твой Теста работает, то подхватывай и направляйся за мной. Если нет…

ЕСЛИ НЕТ, ТО И КАНА БОЛЬШЕ НЕТ…

Корпус отбросил мысли о смерти друга.

— … если вдруг Теста поврежден, и координаты не считываются, то я двигаюсь в сторону «Рапиды». Карта не обновляется, но на прошлой неделе там было около двадцати сигналов, так что, как только подхвачу какой-нибудь — сразу сообщу им, что случилось, и тебе помогут. Ждать придётся…

НЕ МЕНЬШЕ МЕСЯЦА.

— … несколько дней, так что поставь эконом-расход на Тесте…

КОТОРЫЙ НЕ РАБОТАЕТ.

— … и просто жди, окей? Если работает тага — отправляйся туда же. Если нет…

Корпус замолчал. Что посоветовать человеку со сломанным скафандром без тяги в открытом космосе среди сотен металлических обломков, разлетающихся во все стороны?

— … постарайся не умереть, хорошо? — Корпус отдалил изображение — всё равно разобрать что-то на экране было уже невозможно. — Я надеюсь, что ты меня слышишь. Тебе не впервой в одиночестве, я знаю — ты продержишься. Кан, я скоро!

Корпус перевернул ось взгляда, и его ноги взметнулись вверх, будто он решил встать на голову. Впереди теперь мерцали только звёзды.

Корпус включил тягу, скорректировал курс, вывел перед собой изображение станции, оставшейся за спиной и, будто шагнув в прорубь, вернул на экран все отложенные предупреждения от Тесты.

— Твою м-мать, — выругался он, щурясь от красного цвета.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Заряд Тесты был почти максимальным — что было хорошо. С дыхательной смесью было всё хуже, но не настолько плохо, чтобы уходить в «консерву» ещё неделю-другую. Системы наблюдения были не повреждены, системы связи — в порядке. А вот начинка Тесты пострадала серьёзней. Механических повреждений было всего ничего — несколько прорывов, да подгоревшая оболочка на ногах, но радиация сделала своё дело. Приборы лайф-контроля взбесились, показания пульса перед глазами Корпуса прыгали от трёх до 7247 в минуту, а когда он попросил в реальном времени отображать расход дых-смеси, Теста жизнерадостно заявил, что запасов для глубокого дыхания ему хватит на ближайшие 416 лет. Затем сделал небольшую поправку и понизил время жизненной активности до 8 секунд, после чего ожидаемо врубил панику и начал процесс консервации. Корпус отменил консервацию и вернул скафандру обезличенные настройки. Теста сказал, что, если уж относится к телу в скафандре как к куску мяса, пару недель оно может и подышать. А вот кормиться придётся только через вену, потому что без личных данных он ничего не может пустить в питательную трубку, опасаясь отторжения и аллергической реакции.

Корпус посмотрел, чего у него такого в пищблоке, что Теста не собирается кормить этим никого постороннего, и выругался. Индийское рагу, кисель из фейхоа с красным перцем и тирамису из топинамбура с мёдом.

Корпус, несмотря на сложившуюся ситуацию, рассмеялся.

Кан, косоглазый ты сукин сын. То-то так хитро улыбался всю неделю.

— Тридцать пять — сорок один, засранец, — Корпус перестал улыбаться, и перевёл взгляд на ставшую далёкой станцию позади. — Видимо, это наш финальный счёт, Кан. Разрыв шесть очков, победа за корейским игроком. Мои поздравления.

Консервирование было невозможно. Корпус понял это сразу, но теперь убедился в этом на сто процентов. Теста не сможет поддерживать в нём жизнь, если даже с подсчётом пульса не справляется. В лучшем случае, он просто не проснётся. В худшем — перед своей смертью будет несколько десятков раз введён в искусственную кому, а затем реанимирован, что превратит его последние часы жизни в затяжной мучительный кошмар. И самое ужасное — насильно накормлен ужасным десертом, рецепт которого, скорее всего, был нелегально скачан с какого-нибудь пиратского спутника.

Корпус прибавил тяги, отключил гибкость Тесты, вытащил руки из рукавов и, сложив их на груди, постарался поспать. Если ему предстоит лететь несколько недель, то лучше спать дольше и чаще. Последние несколько часов он провёл на нервах, так что понимал, что заснуть вряд ли получится, но всё же это было лучше, чем пялиться на далёкие звезды и искать на горизонте разноцветные огоньки станции или силуэт громады «добывалки».

«Всё равно ведь не засну, — подумал Корпус и мгновенно заснул».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Я выиграл, — сказал Кан.

— Я знаю, — Корпус взял со стола упаковку еды и потряс ею. — Опережение на шесть очков, так?

— Нет, не на шесть, — Кан смеялся. — Посчитай заново!

Корпус попытался посчитать, но ничего не получилось.

— Может, поможешь? — попросил он.

— С радостью, — Кан приблизил к нему лицо и отчётливо сказал. — Пи-и-ип!

— Раз, — послушно посчитал Корпус.

— Пи-и-и-п!

— Два.

— Пи-и-и-ип! — Кан затряс руками стол. — Пи-и-и-п! Пи-и-и-ип! Пи-и-и-ин!

ПИ-И-И-ИП!

Корпус открыл глаза, пытаясь понять, где он и что вообще происходит. Воспоминания нахлынули разом.

Аномалия. Взрыв. Кан. Обломки-паутинки, тирамису из топинамбура…

ПИ-И-И-ИП!

Корпус сфокусировал взгляд на экране и удивлённо выдохнул.

«Получено сообщение».

И чуть ниже — «обнаружен сигнал».

Прямо позади него.

— Увеличить изображение! — закричал Корпус.

— Для голосового управления необходимо авторизироваться одним из…

— Корпус Вивем, один-четыре-два-восемь!

— Личность подтверждена, — добродушно ответил Теста и включил сирену. — Начинаю процесс консервации.

— С-сука! — Корпус забыл про то, что жить ему осталось восемь секунд. — Выход из личных установок!

— Выход подтверждён.

Корпус сфокусировался на изображении, движениями глаз растянул и приблизил крошечную фигурку позади себя.

Маленький белый скафандр, летащий прямо за ним.

— Кан! — рассмеялся Корпус. — Сукин ты сын, ты жив! Я знал, знал! Теста, включить канал связи «Домик на дереве»!

— Для голосового управления необходимо…

— Да ты бесишь! — Корпус сам включил связь. — Кан! Ты меня слышишь! Живой, чёрт бы тебя побрал! Как ты там, засранец?

Тишина. Корпус разглядывал изображение, и улыбка пропадала с его лица. «Человечек» не шевелился.

— Кан! Ты в порядке? Ответь!

Тишина.

Сообщение! У него же есть сообщение! Корпус притянул к себе окошко, раскрыл его и нажал воспроизведение.

— Говорит станция «Просвет». Это сообщение отправлено автоматически, в ответ на сигнал SOS, отправленный по координатам…

— Чёрт, это станция… — сказал Корпус, а затем рассмеялся. — Чёрт, да это же станция! Нас нашли! Кан! — он включил связь. — Кан, нас засекли, всё нормально! Жить будем, слышишь?

Кан не отвечал. Корпус дослушал сообщение — с ним обещали связаться в ближайшее время, а затем развернул Тесту лицом назад по оси. Вывел на экран шпаргалку символьного кода.

— Ну, Кан, если это такой прикол, чтобы заставить меня изобразить танцульки, я тебя убью, честное слово! — он врал, и сам это знал. Если у Кана повреждён Теста, то для связи оставались только «танцульки». А если даже это прикол — он бы всё равно ему это простил.

Корпус развёл руки в стороны, затем — треугольником над головой, после чего поместил обе ладони на грудь, и вновь развёл руки в стороны.

«Привет. Я живой. Я в порядке».

Рука в сторону Кана, вторая над головой. Ладони на плечи. Руки в стороны, руки над головой.

«Ты в порядке? Помощь. Вопросительная интонация».

Фигурка не шевелилась.

Корпус повторил «танцульки» ещё трижды, затем выругался.

Кан не отвечал. Возможно, без сознания, возможно — уже мёртв, а его Теста направилась к ближайшему обнаруженному сигналу… Хотя оставался ещё один вариант — принудительная консервация при повреждении начинки Тесты. Тогда Кан ещё жив, но ответить не может.

— Кан, давай, шевелись уже, — Корпус ещё раз повторил сигналы. Никакой реакции. Тогда Корпус включил форму ответа на сообщение и, не отрывая взгляда от фигурки Кана, начал говорить.

— Это Корпус Вивем, я отправлял сигнал SOS, полученный вами в… — он взглянул на сообщение, — 16:42 по солнечному. На станции «Трихаус» произошла утечка радиоактивного материала, в связи с аномалией… Скорее всего, это был выброс от одной из «добывалок»… То есть, от одного из грузовых или добывающих кораблей, возможно с повреждённой или неэкранированной тягой. Станция «Трихаус» полностью уничтожена, часть материала, возможно, направляется в сторону Путей. Выжившие: номер один, Корпус Вивем, старший научный сотрудник… Это я. Теста повреждён, консервация невозможна. Могу находиться в активном состоянии несколько недель, точнее не скажу… Номер два, Кан Сачиков, старший научный сотрудник… — Корпус запнулся, затем продолжил. — …не отвечает на визуальные сигналы. Возможно, его Теста произвёл консервацию и теперь движется за мной. Конец сообщения.

Корпус отправил голосовое письмо и посмотрел на список сигналов. Если SOS был получен так быстро, значит где-то рядом цепочка из спутников, но его радар тоже спятил — сигналы двигались по экрану с огромной скоростью, налезали один на другой и пропадали без предупреждения.

Хотелось есть. Корпус уже подумал, что индийская кухня не так уж и плоха, но вспомнил, что придётся авторизоваться, и Теста превратит его в «консерву». Чёртов Кан. Всё время на шаг впереди. У Корпуса тоже несколько раз получалось подкольнуть его особенно изощрённо, но…

Корпус вздрогнул, а затем уставился на изображение летящего за ним человека.

Четыре месяца назад Корпус использовал два маркера и все двенадцать часов отбоя, чтобы перекрасить Тесту Кана в ярко-розовый цвет. Кан потом утверждал, что это цвет самураев и сакуры, и носил его с показной гордостью, хотя сам был наполовину корейцем, наполовину бурятом. Это слегка обламывало радость от шутки, но всё равно было забавно.

Перед выходом в открытый космос, они собирались каждый в своей шлюзовой камере, и вышли по разные стороны оси станции, так что Корпус не мог видеть, какой именно скафандр надел Кан. Но зато он мог видеть три свободных скафандра, оставшихся висеть в гермокомнате через стекло шлюзовой камеры, и все они были абсолютно белыми. Четвёртый белый скафандр был на нём самом. А значит Кан сегодня вышел в своём, ярко-розовом Тесте.

Летящий за ним скафандр был абсолютно белым. Стандартная модель, как и у самого Корпуса.

Он сжал зубы.

Это был не Кан. Это был один из запасных скафандров, выброшенный взрывом, включившийся из-за аномалии и увязавшийся за Корпусом. Пустая оболочка, летящая на его сигнал, словно мотылёк на свет. Внутри же не было никого и ничего.

И когда Корпус, наконец, понял, что Кан не выжил — что он и не мог выжить, два чуда подряд произойти не могло, когда он, смирившись, уже потянулся взглядом, чтобы развернуть Тесту обратно, — тогда фигура зашевелилась.

Руки в стороны. Треугольник над головой. Обе ладони на ірудь. Руки в стороны.

«Привет. Я живой. Я в порядке».

— Что за… — Корпус попытался ещё приблизить изображение, но это был максимум.

Рука в его сторону, другая над головой. Ладони на плечи. Руки в стороны, руки над головой.

«Ты в порядке? Помощь. Вопросительная интонация».

Корпус молча смотрел, как танцует пустой костюм.

Руки в стороны. Треугольник над головой. Обе ладони на грудь. Руки в стороны.

— Если ты не Кан… То кто ты такой? — спросил Корпус, и услышал в своём голосе страх.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Скафандр «танцевал» несколько часов, повторяя то же самое раз за разом. Он даже держал паузы между сообщениями — точно такие же, как и Корпус, когда пытался с ним связаться.

Корпус тем временем пытался найти всему этому объяснение.

Вариант с тем, что это какой-то другой человек, выброшенный в открытый космос, отметался сразу. Вблизи станции не было ни одного Пути — проект считался засекреченным, связь осуществлялась по закрытому каналу, на путевых картах их даже и не было — что сыграло с ними злую шутку, как Корпус сейчас понимал. Кто-то хотел скрыть свой прыжок от властей и пустил выброс не по разрешённому направлению, а в пустой космос. Шанс, что этот выброс ударит по «Домику на дереве» стремился к нулю, но судьба иногда выкидывает странные кульбиты. Выброс попал прямо в них, обжёг скафандры, порвал станцию — а дальше уже сработала вся та хрень, что была у них в баках. Значит, это был запасной костюм. Он включился от выброса, а после взрыва автоматически направился за Корпусом, каким-то чудом умудрившись увернуться от всех обломков. Затем, из-за взбесившейся начинки, он стал повторять его сигналы… Возможно, они попали в память скафандра из автоматической обработки, а затем уже зациклились, после чего подключилась моторика, и… Бред конечно, но второй вариант был гораздо мрачнее.

Второй вариант заключался в том, что станцию разрушил не выброс какого-нибудь жуликоватого барыги, а целенаправленный удар. В этом случае он мог содержать в себе вирус, поражающий всю электронную начинку, и «танцующая» Теста была одержима какой-нибудь программой, написанной толстым уродом, сидящим в кресле с подогревом на какой-нибудь из обитаемых планет. И, что самое дерьмовое, — этот же вирус мог быть и в его, Корпуса, скафандре.

Но был ещё и третий вариант. О котором и думать не хотелось.

«Дальний Прыжок». Земная станция, уничтоженная и разорванная неведомой силой. То тут, то там встречались люди, утверждавшие, что слышали скомканные сообщения на разных частотах — от людей, умоляющих их спасти. В тот раз тоже во всём обвинили незарегистрированный выброс, но, как рассказывали знающие люди, то был не выброс, а что-то живое. Что-то живое, но нематериальное, нашедшее станцию в необъятной пустоте космоса, разорвавшее её на куски — и заставляющее живших на ней людей до сих пор просить помощи на всеми забытых и заброшенных каналах. Людей, которых так и не обнаружили на месте крушения.

На экране появилось сообщение, заставив Корпуса вздрогнуть. Он раскрыл его и уставился на набор цифр.

Частота. Ему скинули частоту — причём, частоту цепочки, если судить по длине.

Корпус подключился к ней, и через несколько минут окошко стало зелёным.

Связь. У него есть связь.

— Это Корпус Вивем со станции «Трихаус». Вы слышите меня?

Корпус замер, переводя взгляд с окошка канала на изображение «танцующего» скафандра и обратно. Прошло с полчаса. Окошко засветилось зелёным.

— Корпус, это Наташа Добрышевская, младший сотрудник станции «Про-свет-8». Скорректируйте курс по высланным координатам. Уточните информацию по второму выжившему — вы можете взять его на управление? Также сообщите эвер-код станции «Трихаус» для отслеживания угрозы обломков. Пока что мы не можем её обнаружить. Конец сообщения.

Корпус включил запись.

— Наташа, станция «Трихаус» является засекреченным объектом и, к сожалению, не имеет эвер-кода. Могу сказать только, что мы находились между восьмым, вторым и одиннадцатым путями, на удалении в восемь и три четвёртых земных от солнца. По второму выжившему — информация оказалась ошибочной. Это просто скафандр типа «Теста». Возможно, с повреждённой начинкой. Он следует за мной и копирует мои сигналы. Высылаю изображение, — Корпус подхватил стоп-кадр и закинул его в окошко. — Прошу сообщить о моём положении в «Стил-Корн». Конец сообщения.

Взгляд Корпуса зацепился за статистику полёта в углу экрана. Он несколько раз моргнул, затем вновь включил запись.

— Это снова Корпус. Теста сообщает, что повреждённый скафандр приближается ко мне, так что речь идёт не о полном копировании. Возможно, он самостоятельно принял решение о том, чтобы прицепиться ко мне на хвост, или… — Корпус подумал, что может быть «или». — Или это что-то другое, — закончил он. — Конец второго сообщения.

Несколько минут в тишине Корпус разглядывал скафандр. На глаз никакого приближения не было. Наверное, очередной глюк Тесты. Волноваться не о чем. Это просто скафандр.

Корпус закрыл глаза и ещё несколько минут летел в тишине, думая о том, что вскоре его спасут, и осталось потерпеть совсем немного. Волноваться было совершенно бессмысленно. Это всего лишь пустой скафандр.

Затем он открыл глаза, зашёл в настройки тяги и увеличил её мощность на восемь процентов.

Просто на всякий случай.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Следующего сообщения пришлось ждать дольше — несколько часов. Когда на экране появилось зелёное окошко, Корпус так резко уставился на него, что Теста свернул остальные окна и включил ускоренное лавирование, боясь, что человек заметил приближающийся обломок, пропущенный датчиками наблюдения.

— Корпус, мы не смогли получить никаких данных по станции «Трихаус» от «Стил-корп». Они заявили, что такой станции среди действующих у них нет, и обещали отослать запрос выше… Но и мы не знаем о вашей станции, а ведь мы находились совсем близко. Мы здесь все на ушах стоим: под боком взорвалась станция, а мы ничего о ней даже не слышали. К тому же, выброс в эту сторону невозможен — помимо нас, тут ещё четыре станции, на большем удалении, поэтому мы в зелёной зоне. Выбросы обычно идут ближе к звезде, там никого. Так что, боюсь, что вас уничтожили целенаправленно. Речь может идти о корпоративной войне, и мы с вами — её жертвы. Наверное, если бы вы не выжили, мы бы ничего не узнали, пока до нас не долетел какой-нибудь обломок, а может, и тогда бы не поняли. Так или иначе, беспокоиться вам не надо. Где-то через сутки или двое вы должны добраться до нас, и мы примем вас на борт. Держитесь подальше от второго скафандра, он может быть заражён вирусом. Но, в крайнем случае, можете подпустить его поближе и вручную отсоединить от него дыхательные капсулы или тяги. Вам несказанно повезло, что в ту же сторону отшвырнуло запасной комплект для выживания! Мы собираемся круглосуточно дежурить на канале по очереди. Ждём связи. Конец сообщения.

Корпус хмыкнул и включил запись.

— Нас не в одну сторону запустило, он позже появился, видать, поймал сигнал и… — Корпус замолчал. Затем посмотрел на окошко с изображением «танцующего» скафандра. — Он не мог меня догнать, — Корпус облизал внезапно пересохшие губы. — Если его не швырнуло вместе со мной, наши скорости были слишком… да он бы и не смог разогнаться самостоятельно до моей скорости, если бы хоть раз изменял ось. Чёрт. Я сейчас на шестнадцать процентов быстрее того, чего он мог бы достичь без посторонней помощи, а я ИЗНАЧАЛЬНО летел в этом направлении. Он… он сам набрал такую скорость. Наташа, я… Я не знаю, что это, но это не просто скафандр. Я, может быть, параноик, но…

Корпус посмотрел вниз экрана.

— Теста сообщает, что расстояние между нами сократилось. Он приближается, и теперь я это вижу. Он касается шлемом угла окошка, а раньше… Он… оно приближается ко мне. Я повышаю скорость. Жду связи. Конец сообщения.

Корпус увеличил скорость до максимума, посмотрел на расход тяги. Поморщился. Ничего страшного, ему надо продержаться только сутки.

Взглянув на экран, Корпус перестал дышать.

Преследующий его скафандр теперь летел вперёд спиной, абсолютно неподвижно. Его кольцевые тяги были тоже теперь впереди, глядели прямо на ошарашенного Корпуса. Это было абсолютно невозможно, даже если бы они работали — но они не работали. И даже не светились. Тяги были полностью остывшими.

Но скафандр всё равно летел за ним.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через несколько часов Наташа попросила прислать изображение скафандра и вновь пропала. Затем попросила выслать показатели Тесты.

Корпус послал и то, и другое. Попил воды. Пустил по вене немного калорий. Затем, устав ждать, провалился в беспокойный сон. Во сне он спорил с Каном о том, какой у них счёт, а тот всё улыбался и говорил, что счёт у них больше, чем ему кажется. Корпус пытался считать вслух, но Кан смеялся, сверкая зубами, и всё повторял, что он больше, он больше, он больше…

— Что у тебя за спиной? — спросил он в конце.

— Оно больше, чем кажется, — пробормотал Корпус, открывая глаза. Несколько раз моргнув, он сразу же перевёл взгляд вниз, на окошко с летящим скафандром. Тот был значительно больше, не помещаясь уже в него полностью. Корпус отдалил изображение и несколько секунд рассматривал его.

А что, если это просто глюк? Оптический эффект. Мираж, фантом, вызванный аномалией? Просто-напросто какое-нибудь преломление, зеркало, копирующее его движения с временной задержкой? Если этот фантом повторяет все его движения, и…

Скафандр на изображении сложился пополам, ударившись шлемом о свои пятки, уставившись на него зеркальным шлемом и вытянув вперёд обе руки. Корпус смотрел на это, не в силах поверить.

Живой человек такого бы никогда не смог. И дело не в том, что на спине фантома находились неработающие тяги, и даже не в том, что у людей — позвоночник. Скафандры так просто не сгибались. Жёсткий корпус защищал спину и позволял сгибаться только вперёд — лишь поджимать колени к груди, а это значит, что скафандр был сломан пополам, или…

Или он всего лишь ВЫГЛЯДИТ как скафандр, — понял внезапно Корпус. — Просто потому, что это не вызывает подозрения у существ в других скафандрах.

Фантом вытянул руки по направлению к Корпусу, будто стараясь его ухватить, а затем вновь разогнулся и повернулся к нему лицом. Теперь он стал похож на призрака, такого, какими их рисовали в древности — летящего над полом замка, с подогнутыми ногами и руками, вытянутыми вперёд.

Корпус только сейчас заметил мигающий огонёк сообщения и открыл его. Тишина.

— Что за ч-чёрт? — Корпус попытался промотать сообщение вперёд, но не нашёл никакого «бегунка». — Куда делся…

— Корпус? Вы меня слышите?

— Что? — Корпус, наконец, понял, почему нет бегунка. — Вы что… мы что, на прямой связи?

— Нам удалось настроить канал. Не спрашивайте, как. Могу сказать только, что это сделано с помощью «Стил-Кори». Как вы себя чувствуете?

— Я-то нормально, а вот фантом…

— Фантом?

— Ну, этот, скафандр… Он тут пополам сложился, и сейчас летит за мной с вытянутыми руками, будто… — Корпус взглянул на изображение. — Чёрт, он опять приблизился!

— Вы можете прислать нам видеозапись?

— На кой чёрт? По этому каналу я буду грузить вам видео несколько часов.

— Нам бы хотелось…

— Вот долечу до вас — сами посмотрите, хорошо? Подключитесь к моему Тесте — и глянете, что он вытворял.

Наташа помолчала.

— Боюсь, это невозможно, Корпус, — сказала она дрожащим голосом.

Его спина покрылась мурашками.

— Что? В каком это смысле?

— Простите, но вы не сможете попасть на станцию… Мне очень жаль…

В каком это смысле — жаль? Вы… — Корпус осёкся. — Это из-за аномалии, правильно? Это был не выброс, так? Это как с «Дальним Прыжком»?

— Корпус…

— Они запретили вам меня пускать потому, что я могу быть заражён? — Корпус засмеялся. — И что это такое, а? Что они говорят? Это какая-то инопланетная дрянь? Вы им вообще сказали, что заражён не я, а эта дрянь позади меня?

— Пожалуйста, успокойтесь…

Корпус вновь взглянул на окошко и вскрикнул. Оно было серым. Развернувшись, он уставился на приближающегося фантома.

— Он услышал нас! Наташа, он услышал, что его не пустят, и прибавил скорость! Он меня хочет сожрать или что-то вроде того!

— Мы не думаем, что он вас сожрёт…

— Да он как зомби на меня летит! Ты слышишь? Чёрт, у вас есть какой-нибудь лазер?

— Что?

— Вы сможете пальнуть по скафандру, когда мы будем рядом? Во второго! В первого не палите, это я!

— Мы не будем палить, Корпус. Пожалуйста, успокойтесь. Вам нечего бояться.

— Я далеко до вас? Сколько ещё… — Корпус задумался. — Сколько я…

Он замолчал.

— Корпус?

— Наташа… Я ведь не мог проспать целые сутки…

— Я не уверена, что…

— Эта прямая связь… Как такое вообще возможно? Это было бы реально, только если бы я летел абсолютно параллельно цепочке и достаточно близко к ней, но это ведь не так, да?

— Мне очень жаль…

Корпус смотрел на приближающегося фантома.

— Наташа, как вы со мной связались?

— Мы… Мы просто включили ваш канал.

В его шлеме отражалась сияющая пустота.

— Наташа, — Корпус сглотнул. — Что вы хотите со мной сделать?

— Мы…

— И куда я тогда лечу? Куда… Куда мы летим?

— Я не знаю! — Наташа почти плакала. — Я не эксперт в этом вопросе. Я не знаю, куда вы летите, я просто…

— Ты просто летишь за мной? Так?

— Что? — она, кажется, удивилась. — Да нет же! Это вы летите к нам!

— Наташа, пожалуйста…

— Вы должны уже видеть нас… По крайней мере, то, чем мы… Являемся для вас…

Внезапно экран загорелся зелёным. Корпус оторвал взгляд от приближающегося фантома и посмотрел на экран заднего вида.

— Станция, — сказал он. — Это же станция!

Он развернулся и посмотрел вперёд, на приближающиеся огоньки.

— Это… это вы? — спросил он.

— Я думаю, да… — Наташа вздохнула. — Вы нас видите?

— Да, но я… Я не понимаю, как…

— Корпус, пожалуйста. У нас мало времени. Скоро всё закончится…

— Кто вы? Куда вы меня завели? Я… — он помотал головой. — Я ничего не понимаю…

— Корпус, пожалуйста, я не могу объяснить, но вам сейчас объяснят… Я просто не эксперт, но… Мне надо, чтобы вы сказали…

— Сказали что?

— Корпус, — произнесла Наташа отстранённым голосом. — Какой у нас счёт?

Корпус молчал.

— Корпус? — с участием спросила Наташа. — Вы в порядке? Не надо паниковать. Просто скажите, какой у нас счёт… То есть, у вас с доктором Каном.

— Что?

— Вам надо произнести это вслух, только так сообщение расшифруется…

— Какое ещё сообщение…

— Корпус, скажите счёт!

— Тридцать пять — сорок один, — произнёс Корпус.

Что-то щёлкнуло.

— Привет, Кив, — заговорил Кан. — Я знаю, ты не ожидал меня услышать. Я закодировал это послание, поэтому, если ты его слушаешь, значит, я прав. Никто другой включить эту запись не сможет. Поэтому — привет.

— Что за… Кан?

— Я знаю, что тебе страшно… С твоей стороны всё, наверное, очень странно выглядит, но пойми — это не конец. Не должно быть концом. Та аномалия — это был не выброс, как ты, наверное, мог подумать. Я боюсь, что сейчас не могу объяснить подробно — у тебя просто не хватит времени… Мне жаль, Кив, но это был не выброс. Это был ты. Помнишь, когда мы выбрались? Ты ещё пошутил про розовое на чёрном? Наше хранилище было уже повреждено, один из баков пробило несколько дней назад, и материал из него тянулся за станцией многокилометровой ниткой. Выброс от «добывалки» прошёл вдалеке от нас, но эта нитка… Она послужила осью, передатчиком а ты… Ты стал сигналом. Я путано объясняю, Кив, но у нас наконец-то получилось воссоздать прыжок без затраты энергии. Мы сложили время, и… Мы сделали это с тобой, Кив. То, где ты сейчас находишься, и то, где мы с тобой были — это твой Путь, твой прыжок, два конца одной линии. Ты разнёс всю станцию, разломал её в щепки… И, боюсь тебе об этом говорить, но ты и сам…

— Нет, — Корпус смотрел на приближающуюся станцию. — Нет, пожалуйста, нет.

— …Ты и сам умер, Кив. В тот самый момент, когда выброс от какого-то идиота достиг нитки сидрия за нашей станцией. Случилось то, что мы сейчас называем «бумажным порезом». Это прыжок, замерший во времени, лишь едва-едва касающийся нашего мира. А ты… Ты в этой ситуации — капля крови на этом порезе. Ты умер, как только случился «порез», но пока что… Пока что ты жив, внутри этого самого отрезка. С одной его стороны — наша станция цела, и всё хорошо, а с другой — ты уже давно, очень давно мёртв. Ты можешь быть живым только в этом промежутке, но он быстро схлопнется, и эти два конца сойдутся в одной точке.

— Нет, — Корпус смотрел на Фантома, заполнившего окошко целиком. — Нет, это не могу быть я…

— Я не знаю, что произойдёт, когда ты встретишься в этой точке, встретишься сам с собой, и не знаю, как это будет выглядеть, Кив, но ты будешь не один. Второй конец должен, обязан должен быть прикреплён к нашему миру, где-то и когда-то, и ты сможешь… Сможешь выйти на связь, сможешь услышать меня. И я знаю, что прошу о многом, но… Ты должен передать информацию о том, что с тобой случилось. Всё, что было с…

— Заткнись! — закричал Корпус! — Заткнись! Это бред! Ты всё это выдумал, ты сейчас сидишь и на ходу придумываешь, ты мёртв!

— … Поможет избежать в будущем. Порез затягивается, он будет затягиваться всё быстрее, и ты… Боюсь, ты останешься в нём. Как запёкшаяся кровь защищает рану от дальнейших повреждений, пока она не затянется, а затем, ненужная, отваливается, так и ты… Должен будешь остаться поверх этого пореза, выступая немного в наш мир с обеих сторон… Я не успел с тобой попрощаться, Кив, поэтому делаю это сейчас. Счёт в твою пользу, дружище. С твоей стороны даже не число. С твоей стороны — бесконечность.

Запись закончилась.

Корпус беззвучно плакал.

— Мне очень, очень… — начала Наташа.

— Сколько? — спросил Корпус.

— Сколько?

— Сколько… времени?

Наташа вздохнула.

— Доктор Кан сделал эту запись около двухсот сорока лет назад. Но вы не должны…

— Впустите меня! — закричал Корпус. — Я же вас вижу! Откройте шлюзы, пустите меня!

— Проста, Корпус… — голос Наташи был полон сочувствия. — Мне, правда, жаль…

Корпус обернулся. Фантом был близко, очень близко, тянул руки в его сторону.

— Что будет, когда он… Когда он меня…

— Мы не знаем. То есть, я не знаю. Я не эксперт. Но, наверное, это тоже вы, поэтому… Поэтому, вы станете им, и возможно… Не знаю, считается, что порез бесконечен, потому что находится вне наших измерений, но конечен для наблюдателя, находящегося в нём, так что вы… Вы как бы умрёте… Одновременно умрёте в каждый момент времени, который вы находились в…

— Бред, это не может быть правдой, — Корпус замотал головой. — Вот же вы, я вас вижу! Лечу на полной тяге, чёрт побери! Если бы я был мёртв, то…

Что у тебя за спиной?

— Корпус? Вы замолчали, с вами всё в порядке?

Корпус медленно повернулся вокруг своей оси. Руки фантома были прямо напротив его лица.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он посмотрел вниз.

На свою грудь.

И на остывшие сопла тяги на ней.

Затем, будто в трансе, ничему не удивляясь, он откинул голову назад и медленно сложился пополам, устремив взгляд на приближающуюся станцию.

— Я вас вижу, — сказал он бесцветным голосом. — На экране, я приблизил вас, вы сидите у обзорного стекла. Вы чернокожая. Это странно.

— О Господи, — Наташа всхлипнула.

— Когда он меня догонит, я не только умру, так? Я всегда буду мёртвым. Вечно. Здесь. В порезе, или как там его… Я стану мёртвым в своём прошлом, и буду мёртвым в своём будущем. Никакого времени, никакого выхода…

Наташа плакала в окошке голосовой связи. Наташа плакала на увеличенном окошке видеоизображения. Наташа плакала за обзорным стеклом станции.

— Впустите меня, — Корпус развернулся и выпрямился, оставив мертвеца за спиной, не в силах быть с ним — с собой — лицом к лицу. — Это ведь можно сделать на станции. Пусть оно заберёт меня там.

— Простите…

— Вы не впустите меня, — Корпус понял, что всё ещё летит с огромной скоростью, приближаясь к обзорному стеклу станции. — Вы боитесь.

— Я…

— Не надо, — Корпус вытянул руки вперёд, пытаясь до неё дотянугься. — Я просто хочу быть живым… Не надо бояться. Я… Я хочу остаться живым хотя бы в своём прошлом… Я хочу, чтобы я когда-нибудь был живым… — из его глаз потекли слёзы, перед глазами всё поплыло. Он набрал воздуха в грудь и громко произнёс. — Я — Корпус Вивем! Включить авторизацию!

— Начинаю консервацию, — откликнулась Теста.

— Отправить сообщение! — повёл глазами Корпус.

— Сообщение отправляется.

— Знаешь что, сволочь? — сказал Корпус, не зная, к кому конкретно обращается. — Перед тем, как ты начнёшь, дай-ка мне немного попробовать…

Он потянулся к питательной трубке, и он почувствовал вкус мёда и пряностей во рту, и он почувствовал чужие руки на своих плечах, и он почувствовал чужие плечи под своими вытянутыми руками и он почувствовал мёртвый, иссохший язык у себя во рту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ты в порядке? — Рубинский положил ладонь на вздрагивающую спину Наташи. — Ты хорошо справилась. Я бы сказал даже, что лучше тебя не справился бы никто…

Все выглядели испуганными. Никифоров стоял наготове, с медблоком в руках. Вся маленькая станция собралась в обзорной, сгрудившись вокруг дежурного диспетчера.

— И что теперь? — Наташа оглядела присутствующих. — Всё кончено?

— Теперь по местам службы, — Рубинский хлопнул в ладоши. — Через неделю прибудут вояки из «Стил-Корп» и начнут нас трясти, так что всем подготовиться и написать отчёты о сегодняшнем. Слышите? Все, абсолютно все, даже те, кто сегодня не был на вахте.

Наташа смотрела на опустевшее окошко сигнала. Затем посмотрела вверх, за обзорное стекло.

— Он где-то там, да?

— Иди поспи, — Рубинский понизил прозрачность обзорного стекла, и теперь в нём отражались лишь их собственные силуэты. — Нечего об этом думать.

Над столом вдруг мигнул экран диспетчера.

Наташа опустила взгляд на позеленевшее окошко.

— «Новое изображение получено», — прочитала она.

Рубинский приблизился к ней. Выходившие было люди останавливались в дверях, поворачивались в их сторону.

Наташа нажала на мигающее окошко.

На открывшемся изображении было видно немногое. Лишь размытое, некачественное изображение чернокожей девушки, глядящей прямо в камеру, поверх протянутых к ней рук в белоснежном скафандре.

— Позовите Никифорова! — закричал кто-то в дверях. — Тут с Наташей истерика!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Виктор Глебов} Сияние ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Я написал рассказ „Красный осколок“ но он получился скорее детективом, чем хоррором. Зато в нём был описан феномен — сияние, возникающее вокруг гор в определённое время суток. Через некоторое время понял, что из этого пейзажного элемента может вырасти новый рассказ».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Окно было очень маленьким — горизонтальная прорезь размером полметра на полтора. Она напоминала Щербину смотровую щель средневекового шлема. Сам же он был словно лилипут, забравшийся внутрь и глядящий сквозь неё на великолепный пейзаж Нереиды.

На планете начинался рассвет. Умирающая звезда поднималась над горизонтом, заливая всё густым тёмно-красным светом. Равнина и горная цепь, видимые из окна исследовательской базы, постепенно приобретали соответствующий оттенок, теряя собственные краски. Это был краткий утренний период между ночью и днём, когда можно было увидеть какого на самом деле цвета ландшафт на Нереиде, четвёртой планеты системы Гиперион, и Щербин старался не пропускать этой картины.

Его группа прибыла чуть больше двух месяцев назад, сменив своих предшественников, благополучно вернувшихся на Сатурн. Учёным предстояло провести на Нереиде ещё месяц с небольшим, а затем уступить место следующей партии исследователей.

Щербин сидел за столом и записывал последние данные, полученные при изучении грунта с противоположной стороны горной гряды.

— Опять ничего, — бормотал он, выводя привычные слова и фразы. — Нет даже бактерий!

Он положил ручку, встал и, подойдя к кулеру, набрал в пластиковый стакан воды.

Планета имела все условия для возникновения жизни… Конечно, сейчас умирающее солнце каждый день выбрасывало на Нереиду такое количество смертельного излучения, что никакие животные не могли бы здесь существовать, но ведь не было найдено даже их останков — значит, они никогда и не обитали на планете.

Тем не менее, растительность присутствовала — чахлая и странная, приспособившаяся к новым условиям — она покрывала значительную часть планеты, а на дне небольшого океана обнаружились водоросли. Более того, вскрывая почвенные пласты, предыдущие исследовательские группы смогли проследить эволюцию флоры Нереиды, прошедшую через миллионы лет. Но ни малейшего следа животных, даже простейших! Даже в те периоды, когда условия планеты были оптимальными.

Опорожнив стакан несколькими большими жадными глотками, Щербин скомкал его и выбросил в мусоропровод.

В зеркале справа отразилась семицветная радуга, и взгляд микробиолога обратился к окну. Там как раз появилось сияние — так условно называли странное явление, имевшее место на Нереиде, все члены группы.

Звезда поднялась достаточно высоко, так что можно было увидеть её трепещущий багровый край. Лучи, несущие не только красный свет, но и тонны радиации, ложились на равнину. Горы давали тёмную длинную тень и сами казались силуэтом, вырезанным из плотного картона. Зато их абрис начинал светиться: из-за диффузии вокруг края гряды возникала тонкая, но вполне различимая радуга!

Причину этого явления не удалось разгадать ни одной исследовательской группе, хотя все побывавшие на Нереиде учёные пытались это сделать.

Сияние завораживало Щербина, и он замер на несколько секунд, любуясь этим таинственным ореолом. Потом отвёл взгляд и покачал головой, думая о том, что, возможно, причина этого феномена кроется во времени суток, и разгадать его секрет можно, только выйдя за периметр базы днём. Ему хотелось бы оказаться в горах прямо сейчас, чтобы исследовать это странное свечение, но, к сожалению, излучение красной звезды было слишком сильным — настолько, что защиты скафандров хватало лишь на сорок минут. Этого было достаточно, чтобы добраться до гор и вернуться на базу прежде, чем организм получит радиоактивные ожоги.

Дверь открылась с тихим шипением, и в отсек вошёл Руслан, старший лаборант. Вернее, не вошёл, а влетел, едва не упав.

— Семён Михайлович! — крикнул он. — Свен сбежал!

Микробиолог обернулся. Скверная новость.

— Когда?!

— Чуть меньше часа назад.

Мальчишеское круглое лицо Руслана выражало крайнее волнение.

— Только что узнали, да? — Щербин взял лаборанта за локоть и потащил за собой.

— Да, Семён Михайлович! Марина пошла в лазарет, а там пусто! Послала меня к вам. Она думает, Свен надел скафандр и вышел наружу!

Щербин остановился посреди коридора.

— Как? Почему?

— Пропал один скафандр. Компьютер зафиксировал выход с базы в пять восемнадцать.

Значит, Луговская сначала убедилась, что пациент сбежал, а уж потом отправила к Щедрину Руслана. Понятно…

— А камеры? — продолжив путь, спросил микробиолог.

— Не успели посмотреть. Марина как раз в комнате охраны.

— Тогда идём туда.

Врач — миловидная брюнетка двадцати семи лет — сидела в вертящемся кресле перед экранами, на которых мелькали кадры видеозаписи — всё, что происходило внутри и вокруг базы, фиксировалось.

— Нашла? — с порога спросил Щербин.

Луговская обернулась.

— Виновата, Семён Михайлович. Не доглядела.

Микробиолог качнул головой.

— Ерунда! При чём тут ты?

— Я должна была его запереть.

— Кому могло прийти в голову, что Свен решит выйти, тем более сейчас.

Щербин бросил взгляд на окно. Звезда почти целиком висела над горами, тень от гряды стала короче.

— Куда он, интересно, направляется? — пробормотал Руслан.

— Вот запись, — сказала Марина. — Поглядите.

На экране возникло изображение наружного шлюза. Свен, худой и высокий, вошёл, открыл стенной шкаф и принялся надевать скафандр. Движения у него были замедленные, голова время от времени подёргивалась. Вот он закрепил шлем, опустил тонированное забрало и ввёл код в электронный дверной замок. Шлюз открылся, и долговязая фигура, чуть сутулясь, шагнула навстречу багровому свету.

— Он взял гравитант! — голос раздался позади — он принадлежал Бэну Рудеру.

Атлет вошёл в комнату охраны и остановился, не дойдя до мониторов.

— Я проверил, — сказал он, когда все обернулись. — Не хватает третьей «торпеды».

Торпедами называли небольшие гравитанты, походившие на бесколёсные мотоциклы, скользившие над поверхностью планеты при помощи генерируемого магнитного поля.

— За это время он мог добраться до гор, — проговорила Луговская, взглянув в окно.

— Что ему там делать? — отозвался Руслан.

— Что ему вообще делать снаружи, — сказал Рудер.

— Надо проследить его маршрут, — Щербин склонился над пультом управления и ввёл параметры поиска. В скафандрах были специальные маячки, а вокруг базы исследователи установили множество мачт, ретранслирующих сигнал. Они образовывали подобие паутины, благодаря которой можно было узнать, как перемещался обладатель скафандра — если, конечно, он не выходил за этот периметр.

Обработка запроса заняла меньше минуты.

— Вот! — не удержался от возгласа Руслан, ткнул пальцем в экран. — Он на перевале!

Так условно называлась самая низкая часть гряды, через которую переправлялись гравитанты, чтобы попасть на другую сторону.

— И он там уже восемь минут, — заметил Щербин. — Значит, это место его назначения.

— Свена необходимо вернуть, — сказала Луговская. — Пока он не отправился дальше.

— Я полечу, — вызвался Рудер.

— Я с тобой, — врач решительно встала. — Возможно, придётся вводить успокоительное.

— Я с вами, — сказал Щербин. — Руслан, останешься здесь. Подготовь медицинский отсек.

— Хорошо, Семён Михайлович.

— Всё, собираемся!

Через десять минут трое вышли из наружного шлюза и направились к большому гравитанту, напоминавшему майского жука. Из комнаты охраны лаборант пронаблюдал за тем, как транспорт оторвался от земли, втянул опоры и устремился на восток.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Щербин направил гравитант влево, туда, где в тени уступа виднелась «торпеда».

— Вот он! — радостно вскрикнула Луговская, указывая на белую фигурку, лежавшую в тридцати метрах. Только теперь она стала заметна за валунами.

— Похоже, с ним что-то не так, — заметил Рудер. — Он не двигается.

— На прилёгшего отдохнуть не похож, — согласился Щербин. Его кольнуло нехорошее предчувствие. — Сколько он пробыл снаружи?

Врач посмотрела на свои часы.

— Час двадцать шесть минут.

— Много! — пробормотал Щербин, сажая гравитант на плоский участок перевала. — Он уже получил дозу.

— Но не смертельную, — заметил Рудер. — Если вколоть ему…

— Ладно, давайте на выход, — Щербин отстегнулся, как только опоры коснулись поверхности.

Первым вышел микробиолог, за ним — Луговская и Рудер. Все трое поспешили за валуны, где лежало тело Свена.

Звезда взошла высоко, и тени стали короткими и прозрачными, но всё вокруг приобрело розовый оттенок — словно перед солнцем поставили громадный светофильтр.

— Вон он! — воскликнула Луговская, когда из-за камней показались ноги Свена.

Врач побежала вперёд, рискуя упасть: поверхность была неровная, повсюду валялись осколки горной породы.

— Осторожно! — крикнул ей Щербин, но сам тоже ускорил шаг.

— Чёрт! — голос Луговской стал испуганным.

— Что такое? — тут же спросил микробиолог.

— У него что-то со шлемом…

Врач скрылась за валунами. Щербаков и Рудер подоспели через пять секунд и увидели, что Свен лежит на спине, тонированное забрало поднято, и второе стекло — тоже, открывая лицо радиоактивному излучению.

— Проклятье! — пробормотал Щербин, стараясь держать себя в руках. Он опустился на колени и заглянул в отверстие.

Кожа на лице Свена покраснела, широко раскрытые глаза выражали крайнюю степень ужаса, рот был открыт и перекошен, словно сведённый судорогой.

— Он мёртв? — спросил Рудер.

— Думаю, да, — ответил Щербин. — Марина?

Литовская проверила показания скафандра и покачала головой.

— Никаких признаков жизни, — сказала она тихо.

— Что случилось? Не из-за радиации же он умер.

— Нет, излучение не могло убить его так быстро.

— Тогда в чём дело?

— Не могу определить, пока он в скафандре. Надо доставить его на базу. Там я проведу полный осмотр.

— Хорошо, — кивнул Щербин. — Давайте его перенесём.

Они с Рудером взяли шведа с двух сторон и приподняли.

— Господи, ну и тяжёлый! — прокряхтел атлет. — Не думал, что он столько весит.

— Да уж! — пропыхтел Щербин. Действительно, впечатление было такое, будто Свен прибавил килограмм пятнадцать. — Понесли?

— Я готов.

— Похоже, он уже окоченел, — заметил Рудер.

Щербин понял, что атлет имел в виду: поднятый труп сохранил то положение, в котором был обнаружен. Будто в руках у них была гипсовая статуя, а не человеческое тело.

— Это невозможно, — удивлённо сказала Луговская. — Ничего не понимаю…

— Ладно, на базе разберёмся, — Щербин кивнул Рудеру. — Идём к грави-тан ту.

Они сделали пару шагов, но тут тело шведа неожиданно сложилось пополам и выскользнуло из их рук, ударившись о камни. Раздался негромкий хруст — будто лопнуло толстое стекло.

— Чёрт! — воскликнул Рудер.

— Осторожно! — не удержалась Луговская.

— Ему уже всё равно, — пробормотал Щербин. — Давай ещё раз. Держи крепче.

Они с Рудером попытались поднять Свена, но у них ничего не вышло: тело шведа утратило твёрдость.

— Как будто камней в скафандр напихали! — проговорил Рудер, предпринимая очередную бесплодную попытку приподнять шведа.

— Да уж, — согласился Щербин.

— Что будем делать?

— Хватай подмышки. Так не выскользнет. Потащим волоком.

— Нельзя же так! — запротестовала Луговская.

— Предлагаешь бросить его здесь? — спросил Щербин.

Врач насупилась, но возражать перестала.

Труп Свена положили в грузовой отсек, и Рудер включил режим радиоактивной защиты.

— Отправляемся? — спросила Луговская, занимая своё место.

— Подождите, — попросил Щербин. — Хочу кое-что прихватить с собой.

— Что?

— Образец.

— Сейчас не время, — запротестовала врач, но микробиолог не слушал.

Пока они тащили шведа, он обратил внимание, что поверхность камней поблёскивает в солнечных лучах, будто посыпанная серебряной пылью. Однако ни один образец горной породы, исследованный до сих пор, не содержал ничего, что могло бы отражать свет. Он должен был прихватить на базу хотя бы пару камней.

Прихватив бокс для образцов, Щербин вышел наружу и подобрал несколько небольших булыжников. Все они слегка поблёскивали. Микробиолог повертел их в руках, любуясь тем, как на шершавых боках вспыхивают алые искры.

— Можно побыстрее?! — раздался в шлемофоне раздражённый голос Луговской.

Щербин сложил камни в бокс, защёлкнул замки и вернулся в гравитант. Врач встретила его недовольным взглядом.

Рудер закрыл люк и активировал очистку салона. Прошли положенные две минуты, и сигнал возвестил о том, что можно снять шлемы.

— Уф! — проговорил Рудер, освобождаясь от своего. — Давайте взлетать. Надо узнать, что случилось со Свеном.

Щербин занял место пилота.

— Всё-всё, — сказал он. — Пристегнитесь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— О Боже! — воскликнула Лиговская, когда вместо тела Свена из скафандра в прямом смысле высыпались осколки.

Весь труп превратился в битое стекло! Только голова частично сохранилась, хотя затылок был выщерблен и покрыт расходящимися трещинами.

— Что это?! — дрогнувшим голосом спросил Руслан.

Ему никто не ответил. Все стояли вокруг стола для вивисекции и смотрели на груду осколков разного размера.

— Он остекленел, — проговорила Луговская неуверенно.

— А может, это лёд? — предположил Щербин.

— Сейчас узнаем, — беря себя в руки, ответила врач.

— Тебе помочь? — спросил микробиолог.

— Да. Придвиньте сканер поближе.

Щербин с Русланом подтащили большой аппарат и установили его рядом со столом. Луговская настроила его на комплексный анализ.

— Сейчас мы узнаем об этом… — она запнулась, подбирая слова, но сдалась. — В общем, скоро всё выясним.

Щербину показалось, что в голосе Луговской не было уверенности. Неудивительно: с подобным феноменом никто ещё не сталкивался. Ни одна из групп, побывавших на Нереиде раньше, не описывала ничего подобного. Похоже, им, наконец, удалось открыть что-то новое. Щербин ощутил лёгкое возбуждение.

Аппарат тихо загудел и двинулся вдоль того, что осталось от тела Свена, сканируя его всеми доступными науке способами.

— Ну, что? — не выдержал Щербин, видя, как хмурится, глядя в монитор, Луговская.

— Ничего не понимаю, — ответила врач. — Тело остекленело. Совершенно. Все жидкости превратились в однородную твёрдую массу. Но структура этого стекла… Неизвестна. Сканер не в состоянии её определить.

— Новое вещество? — спросил Рудер.

Луговская подняла взгляд от экрана.

— Для нашей науки — да.

— Чёрт! — выдохнул Руслан. — Это же открытие!

— Безусловно, — согласился Щербин, стараясь говорить сдержанно, хотя его самого распирало от радости. — Но мы должны изучить это вещество, а как это сделать, если нашего технического оснащения не хватает?

— Можно провести дополнительные тесты, — предложил Рудер. — Сканер не всесилен, в конце концов.

Щербин кивнул.

— Хорошо, так и сделаем.

— Давайте помнить, что эта штука убила Свена, — произнесла вслух Луговская то, о чём уже подумали остальные.

— Не факт, — возразил Щербин. — Возможно, причина смерти в другом. А остекленение наступило уже после. Мы не знаем, почему шлем оказался открыт. Очевидно, что Свен сам это сделал, но зачем?

— Самоубийство? — высказал предположение Рудер.

— Он был нездоров, но не настолько же, — запротестовала Луговская. — Я не заметила в нём стремления к смерти. Не было никакой депрессии. Напротив, он был активен и деятелен. Его расстройство больше походило на буйное помешательство. Я считаю, его агрессия была направлена не на себя, а на нас, потому что мы мешали ему провести этот безумный эксперимент.

— Ну, теперь он своего добился, — мрачно заметил Щербин.

— Можно посмотреть записи с камеры скафандра, — предложил Руслан. — Если, конечно, Свен её не отключил. Наверняка, тогда станет ясно, зачем он поднял стекло шлема.

— Давайте с этого и начнём, — кивнул микробиолог.

— Я всё подготовлю, — сказал лаборант. — Встретимся в просмотровой?

— А что делать с этим? — Луговская указала на осколки.

— На данный момент это материал для изучения, — ответил Щербин. — Хоть это и наш товарищ, мы не может его законсервировать, как полагается по протоколу в случае смерти члена группы.

— Тогда я помещу его в камеру для образцов.

— Давай. Мы… Займёмся им позже.

Через несколько минут все собрались в смотровой комнате, где Руслан загрузил запись с камеры скафандра Свена.

— Готовы? — спросил он, обводя коллег взглядом.

— Включай уже! — буркнул Щербин. — Не тяни.

Лаборант нажал кнопку запуска и сел перед экраном, присоединившись к остальным.

Сначала камера показывала, как Свен вышел из наружного люка. Рассвет только начинался, и над горами едва виднелись красные лучи восходящей звезды.

Геолог направился к «торпеде», оседлал её и на полной скорости рванул к скалам. Он явно торопился, а значит, собирался вернуться на базу до того, как уровень облучения станет критическим.

Гравитант нёсся к горам, и было видно, как солнце Нереиды становится всё больше. Когда Свен приземлился на перевале, было уже довольно светло, и все предметы вокруг хорошо различались даже на записи.

Геолог оставил «торпеду» и прошёлся по площадке, глядя на абрис гор, где уже возникло радужное сияние. Свен ускорил шаги, но затем остановился, и его взгляд опустился, задержался на валунах, потом переместился дальше.

Поверхность скал слегка искрилась.

— Вы видите? — негромко спросил Щербин. — Всё вокруг блестит.

— Да, я заметила это сегодня, когда мы были на перевале, но не обратила внимания, — отозвалась Луговская. — Ну, и что? Наверное, это из-за вкраплений слюды.

— На Нереиде нет слюды, — сказал Щербин. — В том-то и дело.

— Вы поэтому взяли сегодня образцы, Семён Михайлович? — спросил Руслан, взглянув на микробиолога.

— Да. Надо их тоже исследовать.

— Я думаю, дело в оптическом эффекте, — сказал Рудер. — Просто он появляется только на солнце.

— Как и радуга, — заметил Щербин.

— Они могут быть взаимосвязаны?

— Вот и постараемся узнать.

Тем временем на экране было видно, как геолог подобрал осколок породы и осмотрел. Затем проделал то же самое с другим. Повертел его в руках.

Потом Свен повернулся на восток и поднял камень над головой. В тот же миг края обломка засветились семицветной радугой.

— О! — выдохнул Руслан, подавшись вперёд. — Диффузия! Но из-за чего?!

Свен опустил руку и поднёс камень очень близко к стеклу шлема. Секунд десять он просто смотрел на него, а затем стало видно, как поднимается тонированное забрало.

Экран залил уже не приглушенный красный, а ярко-багровый свет, и искры, вкраплённые в обломок, засверкали с новой силой. Геолог потрогал их перчаткой скафандра, затем развернул её ладонью к себе. Стало видно, что на пальцах осталось несколько искр.

— Какая-то пыль, — прокомментировал Рудер. — Но мы брали кучу образцов и ни разу не нашли ничего подобного.

— Мы всегда это делали ночью, — ответил Щербин, не сводя с экрана глаз.

— Ну, и что? Искры могли быть не видны в темноте, но куда они потом-то девались?

— Хороший вопрос, — пробормотал Руслан.

— Смотрите, он поднял стекло! — воскликнула Луговская. — Господи, зачем?!

Запись показывала, как геолог подносит камень к лицу, а затем образец пропал из обзора.

— Что? — не выдержав, вскочил со стула Щербин. — Что он сделал?

— Может, понюхал его? — предположил Рудер. — Или… лизнул?

— Он падает! — Руслан указал на экран, где камера накренилась, поплыла в сторону и вниз, а затем остановилась, показывая лежащие на площадке камни.

Луговская тихонько застонала. Было ясно, что геолог умер.

— Прокрути дальше, — велел после паузы Щербин лаборанту.

Руслан послушно промотал запись до того момента, когда появились микробиолог и остальные. Между этим и падением геолога ничего не происходило.

— Теперь ясно, что эта пыль убила Свена, — подвёл итог увиденному Рудер.

— Из-за неё он остекленел.

— Должно быть, это какое-то вещество, вступающее в реакцию с жидкостями, — сказала Луговская. — Нужно быть очень осторожными. И прежде всего, исследовать образцы, которые взял Семён Михайлович.

— Я сделаю это сам, — ответил Щербин. — В закрытой лаборатории. Нет! — резко оборвал он начавшего было возражать лаборанта. — Ничьей помощи мне не требуется. Всё будет в порядке. Я помещу бокс в герметичный шкаф и сделаю всё там.

— Погодите! — воскликнул вдруг испуганно Рудер. — На перевале мы ходили по этой пыли! Она должна была остаться на подошвах и на скафандре Свена. Да и на наших тоже, ведь мы его тащили!

— Спокойно! — прикрикнул на всполошившихся коллег Щербин. — Мы ведь пока живы, так? А Свен, вероятно, умер мгновенно. Во всяком случае, в течение нескольких минут.

— Если он и был жив, то двигаться не мог, — добавил Рудер.

— А с нами, кажется, всё в порядке. Так что без паники. Сейчас наденем защитные комбинезоны, пойдём в лабораторию и всё осмотрим. Потом, если скафандры чистые, обследуем гравитант.

— Да-да, — закивал Руслан. — Надо быть профессионалами!

Последняя фраза прозвучала так, словно лаборант убеждал прежде всего себя.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Щербин поместил бокс с образцами в стеклянный шкаф, включил режим повышенной изоляции (это означало, что никто не сможет войти в лабораторию, пока он сам не введёт изнутри код) и взялся за пульт управления манипуляторами.

Тонкие, похожие на членистые конечности насекомых, металлические «пальцы» задвигались по ту сторону стекла. Они открыли замки бокса и подняли крышку. В зеркале сверху отразились подобранные на перевале камни. Щербин достал их и положил на специальный поднос так, чтобы камеры могли снимать образцы со всех сторон.

— Семён Михайлович, как дела? — раздался голос Рудера в динамике закреплённого в правом ухе передатчика.

— Неважно, — ответил Щербин, сделав увеличение и вглядываясь в один из экранов.

— Почему?

Коллеги микробиолога находились в комнате охраны и наблюдали за ним по мониторам, поддерживая голосовую связь.

— Я не вижу пыль, — ответил Щербин.

— Совсем?

— Да.

— Может, её трудно разглядеть из-за искусственного освещения? — предположил Руслан. Его голос слегка дрожал от напряжения. Было слышно, как лаборант порывисто дышит. «Должно быть, он не отрывал глаз от экрана», — отстранённо подумал Щербин.

— Попробую создать диффузию, — сказал он, включая осветительные приборы.

Через несколько минут микробиологу пришлось сообщить товарищам, что радуга вокруг камней не возникла, под каким бы углом он их ни поворачивал, и какие бы спектры ни использовал.

— Кажется, пыль просто исчезла, — сказал он.

— Или стала не видна, — возразил Рудер. Ему явно не хотелось признавать, что материя способна просто растворяться в воздухе.

Как только эта мысль пришла в голову Щербину, он решил убедиться, что этого действительно не произошло.

Если пыль растаяла — то есть, перешла в другое состояние — то она по-прежнему должны находиться внутри стеклянного шкафа.

Прежде всего Щербин убедился в отсутствии газов, отличных от тех, которые наполняли помещения базы. Затем провёл спектральный анализ на наличие твёрдых частиц. Все без толку!

— Куда она могла деться? — донёсся до него голос Луговской, но, кажется, вопрос был обращён не к нему.

Ничего не ответив, Щербин продолжил исследование. Он применял один метод за другим, но каждый раз получал один и тот же результат: ничего!

— Надо разбить камни, — предложил Руслан, когда микробиолог поделился проблемой с коллегами. — Может быть, искры… Впитались в них.

— А это идея! — оживился Рудер. — К тому же, больше им быть, вроде, негде.

На то, чтобы распилить камни на несколько частей, ушло около десяти минут.

Щербин исследовал срезы, но и там следов странных искр не обнаружилось.

— Уступите-ка мне место, — сказал Рудер. — Я всё-таки химик. Может, что-нибудь обнаружу. Обещаю быть осторожным, так что не беспокойтесь. Вытаскивать образцы из шкафа я не стану.

— Уж пожалуйста! — расстроено буркнул Щербин, убирая руки с пульта управления манипуляторами. — Как известно, ничто не исчезает просто так. Эти чёртовы искры где-то здесь, мы просто не можем их обнаружить.

— Значит, они были и на скафандрах, и в гравитанте, когда мы вернулись на базу, — сказала Луговская. — Хоть мы ничего не нашли. Так что, если эти… В общем, если они опасны, то…

— Меры предосторожности никогда не помешают, — прервал её Щербин, хотя считал так же.

Когда Рудер явился в лабораторию, Щербин сидел на стуле и делал записи в журнал. Хотя записывать было особо нечего: таинственное вещество не было не только не исследовано, но даже не обнаружено. И всё же это было какое-никакое открытие. Да и потом, группа, которая прибудет на базу следующей, должна знать про эти искры.

— Я подумал и пришёл к выводу, что вещество не опасно, — сказал химик, подойдя к стеклянному шкафу и глядя на образцы.

— Почему это?

— Судите сами, Семён Михайлович: если искры перестают быть видны в темноте, но никуда не исчезают — по закону сохранения материи — значит, они существуют и ночью, когда мы берём образцы. Следовательно, мы и наши предшественники множество раз притаскивали их на базу, но не знали об этом. А насколько я понимаю, ни с кем ничего страшного не случилось.

Щербин пожал плечами. Он не был в этом уверен. Последствия контакта с неизвестным веществом могли не бросаться в глаза — как и оно само — или проявиться позже.

— Вы боитесь заражения? — спросил, отвернувшись от шкафа, Рудер. — Я не думаю, что эта штука органическая, но вам виднее, вы же микробиолог.

— Она убила Свена, — напомнил Щербин.

— Вступив в реакцию с жидкостями его организма. Получившееся «стекло» не похоже на живую материю.

— Откуда нам знать, что на этой планете живое?

— Ну, мы изучили флору, и она явно отличается от этого «стекла». Растения на Нереиде ближе к земным.

Щербин знал, что химик прав. Но от мысли, что неизвестная сверкающая пыль может находиться повсюду на территории базы, оставаясь невидимой, его охватывал настоящий страх!

— Представь, что мы натащили сюда кучу искр, — сказал он. — Вероятно, они находятся и на наших телах.

— И что? — спросил Рудер. — Они наверняка и раньше там были, но никто ведь от этого пока…

— Это потому, что мы находимся внутри базы, — перебил Щербин.

— Но здесь светло, — возразил химик.

Микробиолог почувствовал, как некая мысль мелькнула у него в голове. Она была очень важна, и её необходимо было во что бы то ни стало поймать! Рудер продолжал что-то говорить, но Щербин больше не слушал.

Наконец он понял!

— Тихо! — прикрикнул он, и химик замер с открытым ртом, не закончив фразы. — Тихо! Я знаю, в чём дело!

— Да? — выдавил из себя Рудер, с опаской глядя на вскочившего со стула коллегу.

— Всё дело в свете!

— Это понятно, однако…

— Нет, не в любом свете. Разве ты не догадался? — сейчас всё казалось Щербину настолько очевидным, что он поражался, как не понял этого раньше. — Свет Гипериона! Вот что делает искры видимыми.

Микробиолог подбежал к шкафу и прильнул к нему, всматриваясь в распиленные образцы. Конечно, вещество было там! Но оно «исчезало», когда его убирали из-под лучей местного солнца. Поэтому ночью искр никто и не видел. Поэтому электрический свет не преломился, образовав по краю камней радугу.

— Предлагаете вынести их наружу? — с сомнением спросил Рудер.

— Нет. Поднесём образец к окну.

— А как? Ведь если искры появятся, мы окажемся в опасности.

— Нужен герметичный сосуд.

— Думаю, у меня есть подходящий.

— Отлично! Несите. Не будем терять время.

— Стоп! — двинувшийся было к двери Рудер остановился. — Ничего не выйдет. Если на базе полно этой пыли, она проявилась бы там, куда падает свет из окон.

— Чёрт! Вы правы, — был вынужден согласиться Щербин. — Тогда остаётся только одно. Придётся вынести камни наружу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гиперион достиг зенита, и теперь всю поверхность, исключая редкие места, погруженные в тень, заливал красный свет умирающей звезды.

Щербин сделал пять шагов от двери базы и поставил бокс на землю. Он посмотрел на Рудера и Руслана — они сопровождали его в этом эксперименте. Лиговская осталась в комнате охраны и наблюдала за ними при помощи камер.

— Готовы? — спросил микробиолог.

Ответом ему были дружные кивки.

Он присел и поднял крышку, так, чтобы она заслоняла камни от лучей Гипериона. Затем взял один из осколков и поднял над собой.

Прошло секунд десять, и образец вспыхнул искрами, а вокруг его абриса появилась семицветная радуга.

В динамике шлемофона раздался чей-то возглас. Щербин невольно улыбнулся. Теперь он кое-что знал об этих странных искрах.

— Давай стакан, — микробиолог повернулся к Рудеру.

Химик поставил на землю обычный стакан, наполненный до середины водой.

Щербин выбрал из бокса самый маленький осколок, оставшийся после распила, и осторожно опустил в стакан.

Тотчас же вода закипела и вдруг застыла. Камень, погруженный в неё, больше не блестел.

Рудер достал длинную металлическую палочку и дотронулся ею до поверхности воды. Потыкал в неё с тихим звоном.

— Твёрдая! — объявил он. — Превратилась в стекло.

Щербин поднял стакан и посмотрел на свет. Камень оказался вплавленным в прозрачное вещество, образовавшееся в результате реакции искр с водой. Радуги вокруг него не было.

— Похоже, эти искры есть только на горных породах, — заметил микробиолог. — Хотя, может, и нет. Чтобы это узнать, нужно совершить дневной тур по планете.

— Мы не можем себе этого позволить, — заметила Луговская.

— Знаю. Какие ещё у нас есть жидкости?

Рудер достал приготовленную подборку мензурок. В течение следующих двадцати минут образцы были опущены во все имевшиеся в распоряжении группы жидкости, и со всеми вступили в реакцию.

— Я удивлён, что на Нереиде есть растения и океан, — проговорил Рудер, собирая отработанные материалы. — Здесь всё должно быть превращено в стекло.

— Думаю, это вещество, которое мы называем искрами, действительно находится только в горах, — ответил Щербин. — Если бы оно попало в водные источники планеты…

— Это невозможно, — возразил Руслан. — Простите, Семён Михайлович, что перебиваю, но подобная изоляция исключена. Рано или поздно за миллионы лет хоть одна искра да должна была попасть в воду. И она наверняка вызвала бы цепную реакцию.

— Подземные воды, — кивнул Рудер.

— Значит, причина в другом, — сказал Щербин. — В любом случае, нам пора возвращаться.

На базе исследователи собрались в столовой, чтоб всё обсудить, а заодно и подкрепиться, поскольку настало время обеда.

— Я вот что думаю, — начал химик, размешивая ложкой суп, приготовленный автоповаром из замороженных овощей. — Либо в воде Нереиды есть вещество, препятствующее реакции с искрами, либо это стекло, которое образуется от контакта, потом растворяется.

Все направили на него вопросительные взгляды.

— То есть? — проговорил Руслан.

— Тает.

— Хочешь сказать, если бы мы не разбили Свена, он мог бы… Ожить? — недоверчиво спросила Луговская.

— Кто знает.

— Это исключено. Его органы… Мозговая деятельность… В общем, бред!

Рудер примирительно поднял руки.

— Спокойно, коллега! Я просто хочу сказать, что возможна обратная реакция. Может, Свен и не ожил бы, но оттаять вполне мог.

— Почему бы нам это не узнать? — спросил Щербин.

— Что? — спросил Рудер.

— Давайте пойдём и взглянем на тело. Может, оно уже оттаяло. А если даже и нет, то кто знает, не произойдёт ли это позже?

— Прямо сейчас пойдём? — спросил Руслан.

— Нет уж, давайте поедим! — запротестовала Луговская, — Боюсь, после вида того, что осталось от Свена — остекленевшего или нет — я не смогу закончить обед.

— Ладно, потерпим, — согласился Щербин.

— Если обратная реакции возможна, — задумчиво проговорил Рудер, — растения и воды Нереиды должны периодически превращаться в подобие стекла. Странно, что ни одна из групп этого не заметила.

— Вероятно, потому что все исследования проводились по ночам, — напомнил Руслан. — Как раз в то время, когда всё оттаивает. Если, конечно, теория верна.

— Давайте хоть на стакан посмотрим! — не выдержал Щербин. — Ты ведь его в темноту поставил? — обратился он к Рудеру.

— Да. Сейчас взгляну. Сидите тут.

— Подожди! — остановила вставшего химика Луговская. — Только не доставай его из контейнера.

— Само собой. Не волнуйся.

Рудер вернулся в столовую через пять минут, сияющий, как начищенный пятак.

— Чёрт! — проговорил он, плюхаясь на стул. — Всё верно: стекло снова превратилось в воду! Во всяком случае, она стала жидкой. Надо обследовать её, чтобы понять, не произошло ли с ней каких-нибудь изменений.

— И что стало с искрами, — добавил Щербин. — Придётся снова вынести стакан на улицу. Возможно, искры будут плавать в воде. Возможно, реакция повторится.

— После обеда, — строго сказала Луговская. — Давайте закончим его.

Рудер закатил глаза. На лице его сияла широкая улыбка.

— Зов плоти сильнее науки, да? — усмехнулся он, подмигнув врачу. — Ладно, как скажешь. Вода уже никуда не денется. Теперь мы с этими искрами разберёмся.

— Надо отправить в центр отчёт, — сказал Руслан.

— Не спеши, — покачал головой Щербин. — Нам пока особенно нечем похвастаться. Сначала надо разобраться, что это за вещество.

— Но есть же правила, — смутился лаборант. — Мы должны докладывать обо всех…

— Руслан! — прервал его микробиолог. — Как только мы сообщим о нашем открытии, появится куча желающих самим заняться изучением этого феномена. Возможно, сюда прибудут новые люди. Ты хочешь этого?

Лаборант медленно покачал головой.

— Мы открыли эту штуку, — сказал Щербин. — И мы же её исследуем. Это дело нашей группы, и ничьё больше. Согласны со мной? — он обвёл взглядом своих коллег.

Все, кроме Луговской, кивнули.

— Вот и отлично! — подвёл итог Щербин. — Тогда закончим обед и за дело.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— По крайней мере, теперь ясно, почему на Нереиде нет животных, — сказал Щербин, наблюдая за тем, как медленно вращаются в наполненной водой колбе крошечные искорки. — Все попытки возникнуть были пресечены этой дрянью! Растениям временное остекленение не страшно. Оттаяв, они возобновляют деятельность. Но животные развиться в таких условиях не могли.

— Похоже, человечество зря потратило столько времени на исследование этой планеты, — отозвался Рудер. — Для жизни людей она непригодна.

— Ну, почему? — не согласился Руслан. — Если очистить её от искр…

— Каким образом? — Щербин усмехнулся. — Мы даже не знаем, что это такое! Откуда берётся, куда исчезает. Как происходит реакция остекления и последующего растворения.

— Узнаем, Семён Михайлович. Рано или поздно.

Микробиолог покачал головой, но ничего не ответил.

— Не мы, так другие, — добавил лаборант, понимая его сомнения.

Щербин потряс колбу.

— Опять застыла, — объявил он. — На солнце всё повторилось.

— Я всё думаю про Свена, — сказал Руслан. — Может быть, мы убили его. Кто знает… — лаборант пожал плечами.

— Марина же сказала, что мозговая деятельность не возобновилась бы, — возразил Рудер.

— В этом нельзя быть уверенными. Мы ничего не знаем об этом веществе.

— Почему тогда Нереида не заселена животными? — спросил Щербин.

— Ладно, разглагольствовать можно сколько угодно, — сказал химик, закрывая бокс. — Толку-то? Свен мёртв, и с этим уже ничего не поделаешь. Вернёмся на базу и вплотную займёмся этими искрами. Предлагаю устроить так, чтобы свет Гипериона падал на образцы в лаборатории. Тогда не придётся всё время таскаться в скафандрах наружу.

— Для этого придётся выделить помещение и оборудовать его так, чтобы мы не контактировали с веществом.

— У нас есть неиспользуемые помещения. Предлагаю переделать одно из тех, что расположены с восточной стороны. Тогда можно будет проводить исследования весь день.

— Хорошо, займитесь этим с Русланом.

Учёные вернулись на базу, поместив все образцы в герметические ячейки для хранения. По пути в комнату отдыха они встретились с Луговской. Врач шла из лаборатории, где препарировала оттаявшие останки геолога.

— Узнала что-нибудь новенькое? — спросил Рудер.

— Нет. Просто мёртвая плоть. Никаких видимых изменений.

— На том образце, что ты дала, при свете Гипериона появились искры, — сообщил Щебин. — Радуга тоже возникла.

Микробиолог не стал упоминать, какой именно это был образец — указательный палец Свена.

Луговская кивнула.

— Мне кажется, мы столкнулись с веществом, которое продуцирует семицветный спектр при попадании на него лучей Гипериона, но пропадает из виду, поглощая весь остальной свет. Ну, или что-то в этом роде. Я не специалист.

— Дело не только в том, видит его человеческий глаз или нет, — возразил Рудер. — Эти искры не обнаруживает сканер. Никаким образом. Вот что действительно странно.

— Я тут подумал: а что, если они разумны? Только умоляю, не смейтесь!

Химик удивлённо приподнял брови, глядя на Щербина.

— Семён Михайлович, побойтесь Бога! Каким образом?

Микробиолог развёл руками.

— Если нам удастся исследовать их при свете Гииериона, возможно, это станет ясно.

— Я думаю, они имеют кристаллическую решётку, — сказал Рудер. — Что и объясняет возникновение радуги. Так что я уверен, это твёрдое вещество.

— Хотите пари, коллега? — прищурился, протягивая руку, Щербин. — Тысячу кредитов на то, что эти искры — единственные представители фауны на Нереиде.

— Скажите ещё, что они разумны!

— Э, нет, так я рисковать не стану.

— Ладно, как хотите, — Рудер крепко пожал микробиологу руку. — Согласен. Живые против неживых.

— Марина, разбей, — попросил Щербин.

— Господи, как дети малые! — закатила глаза врач. Она ударила по рукам коллег. — Довольны?

— Вполне, — кивнул Рудер. — Займёмся устройством подходящей лаборатории. Открытой солнцу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В отсеке, который занимал геолог, все вещи были на своих местах. Педантизм Свена ощущался в каждом предмете, даже в том, как эргономично была расставлена мебель.

Руслан отодвинул вертящееся кресло и сел за компьютер. Он хотел просмотреть последние записи погибшего — вдруг там обнаружится что-то интересное. Хоть у Свена и поехала крыша, в голову ему могли приходить и здравые идеи. Сейчас, когда группа занялась исследованием неизвестного вещества, любая информация или просто теория могла пригодиться.

Лаборант открыл несколько папок. К счастью, пароля не требовалось: члены группы заранее договорились, что не станут ничего прятать друг от друга. Руслан начал с просмотра записей журнала геолога — по правилам, он дожжен был заполняться каждый день. До сих пор в компьютер Свена никто не заглядывал — как-то по умолчанию все решили, что ничего толкового безумец написать не мог. Но теперь, когда было сделано открытие… Кто знает, до чего додумался погибший?

Рулан помнил, как геолог впервые заговорил о том, что на Нереиде может существовать одна-единственная форма разумной жизни. Та, которая осознанно губит все остальные, не желая делиться планетой. Тогда его засмеяли. Но теперь…

Лаборант просмотрел уже страниц десять, но ничего полезного не нашёл. Было видно, как путаются мысли у Свена, как он перескакивает с темы на тему, обрывает фразы на середине и вписывает в научные размышления что-то личное, даже интимное. Бедняга совсем свихнулся…

Руслан помнил, как в геологе возникла и постепенно усугублялась эта странная одержимость радужным сиянием, возникающим вокруг гор на рассвете. Он мог по несколько часов наблюдать за ним, сидя перед окном.

Теперь, читая его записи, лаборант понимал, что именно в этом феномене Нереиды Свен искал ответ на вопрос: есть ли на планете разумная жизнь? Должно быть, он и отправился на рассвете в горы, чтобы выяснить это. Но почему он открыл шлем?

Покачав головой, Руслан встал и подошёл к окну. Переливающийся абрис гор был виден даже с такого расстояния. Раньше он казался лаборанту прекрасным загадочным явлением, но теперь от вида чуть дрожащей радуги по спине пробежал лёгкий озноб.

Руслан заставил себя отвернуться и быстро вышел из отсека мёртвого геолога. Шагая по коридору, он пытался понять, почудилось ему или нет: на мгновение лаборанту показалось, что сияние необъяснимым образом притягивает его… Впрочем, это, конечно, бред! Просто наваждение, возникшее из-за того, что он читал дневник Свена.

Тряхнув головой, Руслан вошёл в столовую.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прошло полторы недели, но результатов исследования опасного вещества не было. Оно просто исчезало, когда на него переставали падать лучи Гипериона, и появлялось, стоило вынести его на солнечный свет. Щербин проводил часы в новой лаборатории, оборудованной в одном из запасных помещений, восточную стену которого пришлось снести. Руслан помогал ему. Исследование искр сильно увлекло лаборанта, он буквально не мог оторваться от них и радужного сияния, в котором он пытался обнаружить новые свойства, не известные доселе человечеству. Его поиски тоже до сих пор успехом не увенчались.

В лабораторию вошла Луговская и плотно закрыла за собой дверь. Обернувшись, Щербин заметил, что вид у врача озабоченный.

— Что случилось, Марин? — спросил он.

— Меня беспокоит Руслан, — Луговская села на табурет, прислонившись к стене. — Он стал какой-то нервный. А может, рассеянный.

— Он просто поглощён исследованиями, — пожал плечами микробиолог. — Хочешь чайку?

— Нет, спасибо, Семён Михайлович, — она помолчала. — Я бы не пришла с этим к вам, если бы дело было только в том, что… В общем, скажу прямо: Руслан напоминает мне Свена! Вот так-то! — добавила она с лёгким вызовом.

Щербин удивлённо приподнял брови.

— Свена? Ты о чём это? Мне Руслан кажется вполне нормальным.

— Он говорил вам о том, что это вещество, — Луговская кивнула в сторону видневшихся за стеклом образцов, — разумно? Что оно намеренно уничтожает на планете все формы жизни? Вернее, что не даёт им возникнуть, истребляя на корню.

— Да, у Руслана есть такая теория. Ну, и что? Мы ничего не знаем про искры, так что никакую вероятность исключать нельзя.

— Он мне сказал сегодня, что Свен считал так же.

— Свен мог быть прав.

— Он тронулся умом.

— И что? Это не значит, что он ошибался. Просто… Его теории приобрели форму одержимости.

— С Русланом происходит то же самое.

— Марина, я уверен, что ты преувеличиваешь. Но в любом случае, мы присмотрим за Русланом. На всякий случай.

Луговская встала. Вид у неё был недовольный.

— Его нужно изолировать, — сказала она негромко. — Пока не повторилось несчастье.

— Не выдумывай, — Щербин ободряюще улыбнулся. — Сумасшествие не заразно.

— Хорошо бы, — покачав головой, врач вышла из лаборатории.

Микробиолог повернулся к стеклу, за которым находились закреплённые в тонких металлических держателях образцы, окружённые радужным сиянием. Но взор учёного обратился не к ним. Щербин смотрел поверх камней — туда, где в багровом сиянии дрожала над горами радуга. Она звала его к себе, притягивала, обещая раскрыть главную тайну, занимавшую микробиолога. Возможно, Свен отправился на перевал не потому, что свихнулся, а совсем по иной причине…

Конечно, на первый взгляд это кажется полным бредом, но что, если геолог понял: существует лишь один способ узнать, что такое искры — позволить им войти в себя?!

Щербин усмехнулся. Придёт же в голову… Нет, надо не позволять нелепым мыслям бродить в своей голове. У него есть дело, настоящее исследование, и для этого необходимо сохранять трезвый взгляд на вещи. Микробиолог положил руки на пульт и набрал команду для манипуляторов, уже предвидя, что и этот эксперимент не даст ничего.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Что он там делает?! — проговорил Рудер, прильнув к стеклу, разделявшему лабораторию.

— Наверное, устанавливает новые образцы, — с сомнением ответила Луговская.

Врач и химик прибежали по зову лаборанта. Сам Руслан отправился надевать скафандр, чтобы выйти с базы.

— Не похоже, — сказал Рудер. — Сколько он уже там?

Луговская взглянула на свои часы.

— Если верить Руслану, то не менее полутора часов. Наверное, даже больше.

— Значит, он уже получил критическую дозу облучения. Его надо срочно вытаскивать.

Рудер снова попытался связаться с микробиологом, но тот не отвечал. Похоже, он попросту отключил шлемофон.

— Как думаешь, Руслан справится? — спросила Луговская.

— Я пойду с ним, — решил химик. — Жди здесь. Если что… В общем, сориентируешься.

Врач кивнула, хотя не представляла ни что может случиться, ни что предпринимать в экстренной ситуации.

Рудер вышел.

Через несколько минут по ту сторону стекла показался человек в скафандре. Судя по нашивке, это был Руслан — значит, он успел одеться и выйти с базы раньше, чем в наружный шлюз пришел химик.

Лаборант направился к Щербину, ничего не говоря. Тот не видел его, потому что стоял лицом к стеклу. В руках у него был один из образцов, вынутый из держателей и сияющий, как горшок Лепрекона. Тонированное забрало микробиолог поднял ещё сорок минуг назад, так что Луговская видела его лицо, отрешённое выражение которого наводило на мысль, что руководитель группы не в себе.

— Руслан, осторожнее! — сказала врач в микрофон. — Постарайся, чтобы он тебя до последнего не заметил.

— Хорошо, — ответил лаборант. Он старался держаться за спиной Щербина. — Что мне сделать?

— Отбери у него образец, — сказала Луговская. — Мне не нравится, что он смотрит на него так долго.

Когда лаборанта и микробиолога разделяли метра полтора, Щербин вдруг повернул голову и уставился вниз, затем резко обернулся, одновременно отступив к стеклу.

— Он увидел твою тень! — сообразила Луговская. — Отбери камень!

— Ладно.

Руслан бросился на Щербина с предельной скоростью, которую позволял развить массивный скафандр, но её оказалось явно недостаточно: микробиолог успел среагировать.

Оружие оказалось в руке Щербина на секунду раньше, чем лаборант добрался до него. Коротко полыхнуло, и Руслана отбросило назад — словно он ударился о резиновую стену.

Луговская закричала.

— Что происходит?! — раздавшийся в динамике голос принадлежал Рудеру. — Я уже иду.

— Он убил Руслана!

— Что?!

— Застрелил его!

Тем временем Щербин подошел к распростертому на полу лаборанту и склонился над ним. Микробиолог протянул руку к шлему Руслана и нажал поочередно две кнопки с правой стороны. Тонированное забрало и стекло тотчас поднялись, открыв лицо лаборанта смертоносному излучению Нереиды.

— Возвращайся! — сказала Луговская, не отрывая глаз оттого, что происходило за стеклом. — Он и тебя убьет!

— Ну, уж нет! — прорычал Рудер. По прерывистому дыханию стало ясно, что химик бежит. — Я сам его прикончу!

Щербин тем временем положил камень на лицо лаборанта. В динамике щёлкнуло, и врач услышала его на удивление спокойный голос:

— Сейчас ты всё поймёшь. В последние минуты своей жизни.

Слова звучали так, будто их произносила машина.

Руслан оказался ещё жив — динамики наполнились его хрипом, почти сразу перешедшим в пронзительный вопль.

— Я всё записываю камерой скафандра, — сказал Щербин. — Марина, ты слышишь?

Луговская не ответила. То, что происходило снаружи, было слишком ужасно! Она не могла заставить себя говорить с этим человеком, превратившимся в чудовище.

Вещество, какой бы природой оно не обладало, действовало на тех, кто долго имел с ним дело. Возможно, опасность была даже не в нём, а в сиянии, которое оно продуцировало. Свен, Руслан, Щербин — все они смотрели на него слишком подолгу в последнее время. Иногда врач и сама ощущала смутное беспокойство, если задерживалась взглядом на окне, за которым виднелся абрис гор. Будто нечто медленно вползало в её сознание…

В лаборатории появился Рудер с пистолетом в руке.

Щербин заметил его сразу, но выстрелить не успел: химик опередил спятившего учёного. Его оружие вспыхнуло, микробиолог отлетел от Руслана и ударился о стену. Он сполз по ней и замер, похожий на бесформенный серебристый мешок. На плече скафандра зияла чёрная дыра, источавшая прозрачный дымок.

Рудер подбежал к Руслану и сбросил с его лица камень.

— Чёрт! — прошипел он в отчаянии.

— Мёртв? — спросила Луговская, предвидя ответ.

— Остекленел!

— А что с Щербиным?

— Сейчас посмотрю.

— Только осторожно.

— У него нет оружия.

Действительно, пистолет лежал на полу, и дотянуться до него микробиолог не сумел бы, даже если б оказался всего лишь ранен.

Рудер подошёл к Щербину и проверил жизненные показатели.

— Мёртв! — объявил он. — Странно, рана в плече не смертельная, вроде…

— Подними забрало, — посоветовала Луговская.

Химик нажал две кнопки на шлеме Щербина.

— Остекленел, — сказал он удивлённо.

— Это из-за дыры в скафандре, — сообразила врач. — Вещество попало внутрь через неё. В лаборатории его полно — после всех-то экспериментов.

Рудер встал.

— Надо перенести их на базу, — сказал он. — Один я не справлюсь.

— У нас есть погрузчик.

— Да, придётся его задействовать.

— Я тебе помогу. Подожди меня.

— Хорошо. Сколько у нас времени?

Луговская взглянула на часы.

— Думаю, успеем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Луговская проснулась из-за того, что услышала глухие удары. Поначалу они появились во сне и нарушили его мирное течение, затем зазвучали явственнее, но врач всё ещё думала, что грезит — пока не слетели остатки сна, и в мёртвой тишине не стало ясно, что гулкие удары доносятся откуда-то с территории базы.

Луговская лежала около двух минут, понимая, что должна встать и выяснить, что происходит. Осознавая, что рано или поздно ей придётся это сделать. И всё же оттягивая момент.

На базе остались только она и химик. Остальные были мертвы, и их останки хранились в герметичных контейнерах на складе. Значит, стучал Рудер. Но зачем?

Врач откинула одеяло и спустила ноги на пол. Нашарила тапочки. Встала и сделала несколько шагов по направлению к двери, потом вернулась и накинула халат. Подумав несколько секунд, достала из кобуры пистолет.

БУМ-М-М…

Луговская вышла из своего отсека в тёмный коридор. Нащупала рукой выключатель. На потолке вспыхнули тусклые лампочки, дававшие мало света — электричество по ночам переводилось в режим строгой экономии. Врач двинулась по коридору, пытаясь на слух определить, откуда доносятся удары.

БУМ-М-М…

Интересно, слышит ли их Рудер. Конечно, если они не его рук дело…

Со стороны комнаты охраны раздался странный звук. Луговская остановилась, сжав рукоять пистолета. Может, прежде всего зайти в отсек Рудера и разбудить его? Но комната химика располагалась с другой стороны базы, и идти до неё было дольше, чем до комнаты охраны. Странный звук повторился…

Врач колебалась меньше минугы. Держа оружие перед собой, она двинулась к комнате охраны.

Дверь в отсек была приоткрыта. Внутри горел тусклый свет.

Луговская чувствовала, как вдоль позвоночника стекает холодный пот. Ей казалось, что её учащённое дыхание должно быть слышно за километр, и она старались дышать тише, но не получалось.

Дёрнув дверь на себя, она замерла на пороге, целясь в спинку кресла, стоявшего перед пультом управления.

Человек, сидевший в нём, развернулся, и Луговская с облегчением выдохнула: это был Рудер!

— Ты чего?! — нахмурился химик.

Врач опустила пистолет и вошла в отсек.

— Слышишь удары? — спросила она.

— Естественно. Поэтому я здесь. Хочу посмотреть, что там происходит.

— Где именно?

— На складе.

— Так это оттуда?

— Ясное дело.

— Ну, и? — Луговская подошла к мониторам, положила пистолет на стол и опёрлась обеими руками, глядя на изображение, транслируемое камерами. — Кто это?

— Хороший вопрос, — Рудер нажал увеличение, и экран заполнило лицо Щербина.

— Семён Михайлович? — врач не знала, что и думать. — Так он жив?

— Как сказать…

— Что ты имеешь в виду?

— Судя по всему, в течение последнего получаса он долбил стену склада молотком для образцов. И продолжает своё занятие с завидным упорством.

Лицо микробиолога ничего не выражало, кроме упрямой сосредоточенности.

— Похоже, он пытается выбраться, — заметил Рудер.

— А почему не введёт код и не откроет дверь?

— Хороший вопрос. Правильный.

Луговская бросила на химика непонимающий взгляд.

— Подумай, Марина. Почему человек, знающий, как выйти в дверь, этого не делает?

Врач медленно кивнула.

— Потому что это не он?

— Именно. Щербин умер, когда вещество вступило в контакт с его телом. Собственно, сначала он спятил, как Свен, а потом остекленел. Кстати, тоже, как Свен.

— Но Свен потом не ожил, — возразила Луговская, глядя на то, как её руководитель проделывает в стене дыру.

— Потому что мы его разбили.

— Руслан тоже не ожил. Вон его контейнер, — Луговская протянула руку и показала на экране. — Закрытый.

— Да, Руслан остался там, где мы его оставили, — согласился с очевидным Рудер. — Но ты ж сама видишь: Щербин ожил и ломится к нам.

— Но почему?

— Похоже, Свен был прав. Это вещество живое. Может быть, не органическое, но в любом случае разумное. И оно действительно не терпит на планете другой жизни.

— То есть… Семён Михайлович хочет нас убить?

— Ну, вряд ли он сюда ломится, чтобы пожелать нам спокойной ночи. Думаю, вещество… решило, что так достанет нас быстрее. В смысле — здесь, на базе.

Луговская взяла со стола пистолет.

— Если ты прав… — проговорила она, — а мне кажется, что так и есть… Мы должны его остановить.

— Само собой. Вот только меня кое-что смущает.

— Выкладывай.

Рудер почесал щёку, бросил на врача неуверенный взгляд.

— Ну! — поторопила Луговская. — Не тяни. Он не будет долбить эту стену вечно.

— На складе нет излучения Гипериона. А вещество управляет телом нашего товарища. Более того, оно снова стало гибким.

— Остекленения нет, а контроль вещества сохраняется… — понимающе пробормотала Луговская. — Значит, чёртовы искры активны не только на свету Гипериона, как мы считали?

— Во всяком случае, если находятся в человеческом теле.

— Мы можем заразиться при контакте с Щербиным?

— Вот об этом я и думаю. Что скажешь? Ты же врач.

— Я лечу земные болезни. Да и это вещество не похоже на вирус.

— Но может действовать так же?

— Вирусы не превращают инфицированного в…

— Зомби? — подсказал Рудер.

— Вроде того.

— Я вот думаю: не оживёт ли таким же образом и Руслан?

— Вряд ли.

— Почему?

— Он был смертельно ранен, когда вещество проникло в него. А Щербин нет.

— Наверное, ты прав.

На мониторе было видно, как рухнула стена, и Щербин полез в пролом.

Химик встал и достал из кобуры пистолет.

— Всё, пора! — он взглянул на Луговскую. — Только без сантиментов, ладно?

— Постараюсь, — врач взяла оружие со стола. — Идём?

— Нет, пойду я, а ты останешься здесь и будешь говорить мне, где Щербин.

— Но…

— Я не хочу плутать по базе, пока он не шарахнет нас молотком. Или пальнёт из пистолета. А он вполне может найти оружие, прежде чем мы его встретим.

— По-моему, он идёт сюда, — проговорила Луговкая, глядя на экран.

— Вот и следи за ним, — Рудер надел портативный передатчик, поправил микрофон и вышел в коридор.

Врач включила общую связь.

— Слышишь меня? — спросила она негромко.

— Вполне отчётливо. А ты меня?

— Да. Щербин движется тебе навстречу. У него молоток.

— У меня пистолет. Думаю, я пока в выигрыше.

— Притормози, а то вы столкнётесь. Дай ему выйти на тебя.

— Я остановлюсь в начале этого коридора и буду его ждать. Когда он появится, успею сделать пару выстрелов.

— Хорошо. Он сейчас… Погоди!

— Что такое?!

— Он свернул!

— Куда?

— К щитовой. Господи, он пошёл туда! Догони его, скорее! — Луговская сжала рукоять пистолета, готовая сама сорваться с места.

Она видела, как Рудер помчался по коридору: химик понял, чего опасается врач! Если Щербин доберётся до щитовой, то обесточит базу. Всё погрузится во тьму!

Луговская, не видя больше смысла оставаться в комнате охраны, выскочила в коридор и побежала что было сил. Вот один поворот, другой, третий. Осталось метров двадцать… Наверное, скоро она увидит впереди Рудера. Только бы успеть!

Лампочки на потолке мигнули и загудели. У Луговской внутри всё оборвалось. Она стиснула зубы, чтобы не закричать от надвигавшегося страха.

Свет погас. В одну секунду всю базу поглотила тьма.

— Бэн? — проговорила, остановившись, Луговская. Надо связаться с Рудером — вдвоём им будет легче справиться с Щербиным. Никто не ответил. — Бэн? — повторила она.

И только тут поняла, что забыла вставить в ухо передатчик.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Ясон» опустился на забетонированную площадку в полусотне метров от базы, издалека сильно смахивавшей на зарывшуюся в землю гигантскую черепаху.

— Мы на месте, встречайте, — проговорила Двоякова, глядя на экран.

— Дайте нам пять минут, — отозвался руководитель группы, которую предстояло сменить учёным, прибывшим на «Ясоне». — Мои коллеги одеваются.

— Вы пропустили несколько сеансов связи, — сказала Двоякова, давая знак своему помощнику включить охладители. — Что-нибудь случилось?

— Была небольшая поломка аппаратуры, — ответил Щербин. — Но теперь всё в порядке. Как долетели?

— Отлично.

К монитору протиснулся Вуденич, руководитель новой группы.

— Коллега, приветствую! — заговорил он, торопясь, пока Двоякова не попросила его из кабины. — Нашли на этой планете что-нибудь новое?

Щербин улыбнулся с явным сожалением.

— Увы, коллега. Ровным счётом ничего. Но, возможно, вам повезёт больше, — он на секунду отвлёкся, слушая кого-то, говорившего с ним по внутренней связи. — Мои коллеги выходят вас встречать.

— Мы открываем люк, — ответила, подвинув плечом Вуденича, Двоякова.

— Спасибо, — Щербин встал. — У нас всё готово к вашему прибытию. Уверен, вы не будете… — он мимолётно улыбнулся, — разочарованы. Добро пожаловать на Нереиду.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Алексей Шолохов} 90 секунд ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Я хотел написать кое-что другое. О космических монстрах, паразитирующих на землянах. Но вовремя вспомнил, что нет страшнее монстра, чем сам человек. И нет страшнее монстра из людей, чем обиженная женщина. Даже в космосе».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Перестань!

Динамики трещали по-женски высоким голосом.

— Я умоляю тебя!

Умоляет он. Вика улыбнулась и щелкнула последним тумблером, отключающим связь с Землей. Все будет хорошо.

— Вика!

— Капитан Ершов, будьте добры обратиться по уставу к старшему по званию, — произнесла Вика и улыбнулась еще шире.

— Твою мать, Вика! Это не шутки!

Да какие уж тут могут быть шутки. Все очень серьезно.

— Капитан Ершов, — сурово начала Виктория.

— Товарищ подполковник, — хрипы динамика раздражали, не так сильно, как голос Ершова, но Виктория решила закончить игру. — Вика, что ты задумала?

— Что я задумала? Хорошо, я расскажу тебе, что я задумала.

Вика села в кресло командира корабля и пригнулась к микрофону на панели.

— Я отключу подачу кислорода.

Вика не думала, что будет так легко сказать это.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Михаил не верил своим ушам. С момента, когда командир корабля отказалась открывать шлюзовую камеру, он не верил своим ушам. Сначала он даже думал, что это проблемы со связью. Он, будучи бортовым механиком, не находил времени заменить динамики. Но разве может сломанный динамик вместо ожидаемого «да» воспроизводить «нет»? Вместо «спасибо за проделанную работу» — «я отключу подачу кислорода»? Динамик здесь ни причем. Он не исправил даже ручное открытие шлюзовой камеры. Теперь только с пульта управления, и с согласия командира. Черт!

— Если бы ты занимался своими прямыми обязанностями, сейчас сподручней было бы, правда? — будто прочитав его мысли, язвительно сказала Виктория.

— Послушай, я не знаю, что тебе там наговорила Алекс… — быстро начал Михаил, будто каждое слово могло стать последним. Будто? Так ведь и есть на самом деле. Она убьет его.

— Oh, come on! Не finished a minute…^[1] передразнила американку Вика.

А может, это динамики так искажают?

— Ты скорострел, дорогой? Хотя что я спрашиваю? Ты скорострел, дорогой.

— Послушай, Вика, у нас с ней ничего не было, — проговорил Ершов, сообразив, что супругу разозлило отнюдь не длительность полового акта с их коллегой.

— Конечно, не было, — усмехнулась Вика. — Алекс так и сказала. За минуту вообще трудно что-то понять.

Позабыв о коварной мести супруги, Михаил разозлился. Разозлился на нее, будто он на кухне московской квартиры затеял спор, а не тут, болтаясь в открытом космосе на семиметровой «пуповине». Тварь! Только дай мне попасть внутрь! Она бесила его. И причина здесь не в том, что она узнала об его отношениях с Алекс Морган. Причина в том, что эта тварь унижала его. Могла ли Алекс так сказать о нем? Не исключено. Виктория могла перетянуть на свою сторону кого угодно. Она легко делала из бывших врагов союзников. Может они сейчас лучшие подруги, и вместе задумали его наказать. До перекрытия кислорода дело не дойдет, конечно же, но унижать они его не перестанут даже, когда впустят в корабль. Он даже представил, как блондинка Алекс и брюнетка Вика, отключив микрофоны, смеются над скорострелом, болтающимся за бортом в мертвом космосе.

— Прежде чем ты отключишься, я хочу, чтоб ты знал, — услышал он насмешливый голос жены. Издевательство теперь он не списывал на испорченные динамики. Над ним действительно смеялись. И пусть он слышал голос только Вики…

Стоп! А что, если Алекс не разделяет этого веселья? Тогда у него есть шанс… Он ужаснулся. Ища выход, он невольно поверил, что обсуждением его сексуальных «подвигов» сегодняшняя прогулка не закончится. Он судорожно соображал, как дать об этом знать на Землю. Связь в скафандре была только с кабиной командира. Оставался только этот призрачный шанс — убедить Алекс перейти на его сторону. Ее проще. Вику — не сможет, потому как обиженная женщина готова на крайние меры. Почему-то ему даже показалось, что Вику не пугает ответственность. Ни уголовная, ни… Черт! Ее сейчас ничего не пугает. В отличие от Михаила.

Я ОТКЛЮЧУ ПОДАЧУ КИСЛОРОДА.

— Alex, please! Я не знаю, на что она тебя подбивает, но я тебя прошу… Я тебя умоляю, не слушай ее.

Михаил говорил очень быстро, ему уже не хватало воздуха. Он начал задыхаться.

— Перестань! Включи! Мне нечем дышать!

— Перестань ныть, истеричка, — гаркнули динамики. — Ты бы меньше кудахтал — поберег воздух. Алекс, плиз! — передразнила его Виктория. — Алекс — умная баба, зачем ей ты, ничтожество?

Теперь он услышал сквозь хрипящий фон смех. Они заодно — эта фатальная мысль пронзила его молнией.

— У тебя будет 90 секунд, истеричка, — продолжила Вика. — Целых 90 секунд! Ты за это время мог бы с кем-нибудь перепихнуться, а крольчонок Мишка? Если ускорился бы, то и два раза.

Снова смех.

«Они меня убьют, весело посмеиваясь», — подумал Миша и глубоко вдохнул.

Пока она говорит, у него есть шанс выжить. Он еще раз хотел призвать любовницу к здравомыслию, но испугался, что тем самым выведет из себя обманутую супругу. Тем более, что он не мог подобрать подходящих слов. «Ты лучшая» — и он покойник; «Я уйду к тебе» — и смерть неминуема. Любое слово неизбежно вело к смерти, да и молчание тоже.

— Вика, пожалуйста, — выдавил из себя Михаил и еще раз попробовал открыть люк вручную.

— Итак, 90 секунд, — проигнорировав его мольбы, холодно произнесла Виктория. — В сознании ты будешь всего секунд 14, но они станут для тебя незабываемыми.

Он мысленно зацепился за спасительное, как ему показалось, слово «незабываемыми». Не забыть, помнить, вспоминать — на это способен человек, если только продолжает жить.

— Милый…

Еще один добрый знак!

— …надеюсь, тебе не надо говорить, что как только тебе перестанет хватать воздуха, не нужно задерживать дыхание? Это каждый школьник знает…

— Прекрати! Ты не сделаешь этого!

— Да, все эти 14 секунд из тебя будет выходить кислород. Ты не противься…

Снова смех. Как назло, именно смех динамики передавали без искажений.

— …да ты и не сможешь. Ты обосрешься. Все 14 секунд… Все последние 14 секунд жизни ты проведешь в обосранных штанах.

Он ждал смеха, но его не последовало. Это значило, что там, в кабине командира, задумались. Обе заговорщицы задумались о серьезности своих намерений, об ответственности. Миша решил воспользоваться паузой и закричал:

— Ты не должна! Это убийство!

— Эксперимент, — холодный голос командира корабля выбил из него надежду на спасение.

Миша даже подумал, что ему послышалось. Либо динамики исковеркали слова.

— Что? Что ты сказала?

— Это будет эксперимент.

— Что ты несешь?! Я человек!

— Эксперименты до этого проводили только над животными. — Вика продолжала свою речь, будто наговаривала на диктофон, отчего вера в серьезность ее намерений только росла. — Ты будешь первым. — Пауза. — Собак удавалось реанимировать после двух минут нахождения без воздуха, шимпанзе — после четырех. С людьми оставалось только предполагать. Ученые предположили — 90 секунд. Ну, ты не волнуйся. Ты же кобель, а это значит, что у тебя даже будет запас в 30 секунд.

— Тебя посадят… — едва разлепил губы Михаил. — Вас посадят обеих!

Смех из динамиков разрушил и это предположение. Даже если посадят их и еще несколько человек из центра управления полетами, ему будет наплевать, если, конечно, он не шимпанзе.

— Твари! — закричал он и забарабанил по корпусу корабля. — Алекс! Останови ее! Останови! Вика! Дай мне поговорить с Алекс! Я хочу услышать ее… Вика!

Хрипящий динамик перебил его.

— Я не могу ей приказывать… по личным вопросам. Тем более она сейчас занята.

— Чем, твою мать, она может заниматься?! — закричал Михаил, даже не задумываясь о глупости поставленного вопроса.

— Учится вязать. Вязание, знаешь ли, успокаивает.

Ответ поверг его в ступор, но ненадолго. Он вспомнил об увлечении жены — вязании, именно тогда, когда там, на Земле он шел на свидание с Алекс, Вика брала свои сраные спицы и выстукивала ими, перекидывая петли. Наверное, она уже тогда свихнулась. Да что за бред? Не каждый вяжущий шарф — сумасшедший, да и к тому же ее бы не допустили к полету. Она не сумасшедшая, — тонкой спицей кольнула мысль… Она убьет его с улыбкой на лице, показывая Алекс, как перекинуть очередную петлю. Вязание шарфика с перерывом на убийство. Она не может быть сумасшедшей. Хотя… Невозможное случается. Они даже не должны были попасть втроем в один экипаж.

— 90 секунд, но к 14 секунде… Ну, ты помнишь. Время пошло…

Недостаток Миша воздуха почувствовал сразу же после слов жены. Он мысленно пытался подсчитать, на какое время ему хватит воздуха. 7 метров фала плюс метров 5 до резервуара внутри корабля… Дернул люк. Даже если бы ручное управление было исправно, в корабль он бы не попал. В лучшем случае они бы оставили его на эти злополучные 90 секунд в атмосферном шлюзе. Голова плохо соображала. Он едва рефлекторно не задержал дыхание, когда понял, что следующий вдох станет последним.

ВРЕМЯ ПОШЛО.

Михаил расслабился, давая кислороду выйти из организма. Содержимое кишечника полилось по ногам. Перед тем как все померкло, Михаил понял, что никто его не затащит в корабль ни через 90 секунд, ни через четыре минуты.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Виктория посмотрела в бортовые камеры. Скафандр, привязанный к кораблю фалом, проплыл мимо шлюза. Ударился о борт и поплыл прочь. Но фал, укрепленный тросом, не хотел отпускать. Мертвец, облачённый в скафандр, словно цепной пес, не отходил далеко от своей конуры.

Фактически он еще не мертвец. У Вики было еще около сорока секунд, чтобы вернуть его к жизни, но она не хотела принимать решение в одиночку. Как командир корабля Виктория была всесильна, но как женщина, как жена… Как обманутая жена… Они спали с ним вдвоем и решать его судьбу будут вдвоем.

Вика отстегнулась, оттолкнулась и подплыла к креслу Алекс. Взяла ее за руку и развернула к себе лицом.

— Как думаешь, с него достаточно?

ВЯЗАНИЕ УСПОКАИВАЕТ.

— Почему ты молчишь? Вот только не начинай… Тебе жалко его? Ну что, пусть болтается скорострел?

Спицы перекрестились и стукнулись друг о друга; Алекс едва заметно кивнула.

— Вот и здорово.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Виктория толкнулась, собираясь вернуться в кресло командира, но остановилась, будто что-то вспомнила.

— Я спицы возьму? С тебя уже, наверно, хватит, да и зрение надо беречь.

Она вынула спицы из глазниц Алекс, кровавые кляксы поднялись над головой мертвого астронавта, разделились на несколько мелких и растворились багровым маревом в воздухе.

Виктория пристегнулась в кресле, вытащила нитку из специального контейнера и принялась вязать. Потом нужно будет попробовать восстановить связь с Землей.

Прожужжал таймер, оповещая о завершении 90 секунд. Виктория подняла голову, посмотрела на дисплей — скафандр перевернулся, будто сменил позу на более удобную. Вика улыбнулась своим мыслям и снова взялась за вязание.

Вязание успокаивает.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Богдан Гонтарь} Сифилис ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Я хотел написать добрую и светлую притчу о семейных ценностях, верности, любви и умении прощать любимых, что бы ни произошло, какие бы препятствия ни вставали на пути… Но в итоге получилось вот это».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сказать, что Степан Семёныч Кощеев ох*ел, — это не сказать ничего. Он вышел из кабинета венеролога в сопровождении врача, бормочущего что-то про пенициллин и антибиотики. Жена тут же нависла над Степаном Семёнычем, и голос ее, полный злого триумфа и презрения, эхом покатился по коридору:

— Что, нагулял-таки, кобелина?! — она зацокала языком. — Ах ты, дрянь такая! Все тебе мало, да? Мало ты хламидий хватал? Теперь сифилисом решил обзавестись?

Кощеев молчал и, чувствуя на себе взгляды всех пациентов в очереди, лишь виновато шевелил усами, утирал платком лысину, да поправлял сбившуюся на толстом животе рубашку. Зинаида вещала, как советский диктор, — торжественно и громогласно, но он уже не слушал ее. В голове билась всего одна мысль: «От кого?»

Дома он принял таблетки. Жена поставила укол в ягодицу. Степан Семёныч, глядя в ее черные злые глаза, мог поспорить — Зинаида специально попала в нерв. Подволакивая ногу, он поковылял в гостиную, где его ждала раскладушка у окна. Зинаида осталась на перине в спальне одна, демонстрируя всю глубину своего презрения и ненависти. Кощеев услышал, как щелкнул замок — жена заперлась изнутри.

— Больно надо! — процедил он сквозь зубы.

Перед сном долго и вдумчиво рассматривал выскочивший на члене шанкр. Бледный, с рубцеватыми краями, он был размером с фасолину. Чем дольше Степан Семёныч глядел на него, тем больше наливался злостью. На ту из любовниц, что заразила его; на врача, который, курва, не согласился подыграть перед женой; на саму жену. Зинаиду Степан Семёныч вообще винил в первую очередь — не будь она такой холодной и неприступной сукой, глядишь, и не побежал бы искать он девок на стороне. Жалуясь на жену друзьям, Кощеев всегда язвил, что Зинаида сосет у него только деньги, а вовсе не то, что следовало бы. Вот тебе, Зинка, и итог. Сама виновата.

Он долго не мог уснуть, зябко ворочался под тонким колючим одеялом и чувствовал нарастающий зуд в шанкре. Потом все-таки забылся коротким рваным сном. Снилось ему, будто пах облепили жирные зеленые мухи и копошатся там, щекоча его маленькими суетливыми лапками. Наутро он обнаружил в паху и на бедрах еще с десяток крупных и бледных шанкров. О таком врач не предупреждал, и Степан Семёныч почувствовал, как его нутро сжала холодная лапа страха.

Жена, завидев его на кухне, лишь плюнула в сторону и швырнула на стол тарелку с холодным омлетом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Работа не задалась. Степан Семёныч сидел у себя в кабинете, докуривая очередную сигарету. Рядом чадила переполненная пепельница, и стояла початая бутылка дагестанского коньяка. Язвы зудели нестерпимо. Матерясь сквозь зубы, он набирал одну любовницу за другой. Все божились, что чисты, что у врачей на учете, что анализы сдают каждые полгода. И неизменно добавляли в конце, чтобы «папулик» и не думал звонить, пока не вылечится.

С каждым звонком и глотком коньяка сердце колотило все сильнее. Кощеев покрылся жарким липким потом, и к зуду прибавилось противное пощипывание. Он поминутно тер и почесывал пах. Оставался последний вариант — Лизавета. Она и любовницей не была — обычная индивидуалка, каких миллион. Степан Семёныч нашел ее на одном из многочисленных сайтов досуга. Пролистал бы мимо, да глаз зацепился за таинственное заморское слово «римминг», включенное в список услуг. В тот же день он ее и навестил. Шанкр выскочил через неделю. Рановато для сифилиса, но кто знает. Так-то шанкры и зудеть не должны.

Номера Лизаветы не сохранилось, и Кощеев полез на сайт. Когда он листал очередную страницу в поисках анкеты, в дверь прошмыгнул его заместитель, Геращенко. Худой и желтый от курева, он ехидно улыбнулся и заговорщицки подмигнул Степану Семёнычу:

— Тут поговаривают, у кого-то с конца закапало, а, Стёпка? Что ж ты так неаккуратно, презервативы-то вроде изобрели давно…

Степан Семёныч замер. Ладони покрылись потом, горло стянул тугой обруч. Он сипло выдавил:

— Кто говорит?

Геращенко осекся, улыбка сползла с желтого лица.

— Да так, болтали в курилке. Ты же знаешь, коллектив маленький, сплетни быстро разлетаются. Я вот тут документы на подпись принес.

Тараторя об отчетах и накладных, Геращенко воровато отводил глаза в сторону, а Степан Семёныч сверлил его ненавидящим взглядом. Никто не мог знать. Ни одна сволочь не могла быть в курсе — только сам Кощеев и Зинаида.

Геращенко извивался ужом, гнул спину и раскладывал на столе перед начальником ведомости:

— Вот тут подпись — добро на транш, а тут вот мы договор заключаем со строителями на ремонт склада, а вот здесь…

— А ну пошел на хрен отсюда! — рявкнул побагровевший Степан Семёныч и рванул ворот рубашки. В угол полетела оторванная пуговица.

Желтое лицо Геращенко приобрело голубовато-бледный оттенок:

— Ты чего, Степа? Чего орешь-то сразу? Ну, пошутил неудачно…

Но Кощеев не слышал его. В голове молотом бил кровоток, глаза налились красным, наэлектризованные усы встопорщились. Рокочущим голосом он орал:

— На хрен, я сказал! Вон! Закапало, бля! Расслабились, суки! Из жопы у вас у всех закапает! Еще раз в курилке увижу кого — уволю к ядреной матери!

Он кричал, пока не закололо сердце. Кричал даже после того, как Геращенко закрыл за собой дверь кабинета, оставив начальника наедине с зудящими шанкрами и фотографиями проституток.

В анкете Лизаветы он нашел номер телефона, но трубку никто не взял. Степан Семёныч опрокинул бокал коньяка, не чувствуя вкуса, и застучал по клавиатуре, застрочил гневный отзыв. Угрюмо осмотрел написанное, поправил «подхватил сифон» на «заразился сифилисом» и едва удержался, чтобы не зарядить кулаком в экран, с которого похотливым взглядом манила клиентов темноволосая девушка со смуглой после солярия кожей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На следующий день, проснувшись, Степан Семёныч обнаружил, что экспансия шанкров распространилась на живот. Свежие язвы пучились бледными кратерами с розоватыми краями, а старые еще ночью полопались и вяло сочились сукровицей вперемешку с гноем. За ночь сукровица схватилась коркой, и Кощеев ревел медведем, отдирая присохшие к язвам трусы и майку.

Зинаида лучилась праведным торжеством. Повела носом, завидев мужа на кухне, и сказала:

— Гнильем смердит. Символично, учитывая, что ты — гниль и есть.

Перепуганный таким быстрым течением болезни, Степан Семёныч вмиг передумал делиться с ней своей бедой. Нахмурился, усмехнулся в усы и небрежным движением руки отправил в угол кухни тарелку с омлетом, украшенным смачным плевком.

— На работе пожру, — бросил он, уходя.

Но на работу не поехал. Проворачивая руль скользкими от пота ладонями, Степан Семёныч направил машину к больнице. Дважды объехал парковку, ища свободный пятак в плотных рядах детищ российского автопрома, после чего поставил «лексус» на место для инвалидов.

Сонная тетка в окошке регистратуры выдала ему талон к венерологу и смерила брезгливым взглядом. Степан Семёныч стоял у кабинета, оглядывая очередь. Он чувствовал, как поутихшая ярость вновь разгорается внутри — перед ним стояла молодая пара, мило щебечущая о своих молодых делах; на скамейке, глядя в пол, сидел угрюмого вида мужик, от которого тянуло перегаром; а у самой двери, кидая на нее выжидающие взгляды, обосновалась стайка старух. Именно старухи, укоризненно зыркающие на остальных людей в очереди и шепотом перемывающие им кости, вызывали у Кощеева наибольшее раздражение. «Вас-то кто вообще еб*т?» — подумал он и, тяжело вздохнув, полез в телефон проверять свой отзыв на сайте досуга. Под ним красовались сочувственные комментарии в духе «вот ты олень», «водкой си-фак вылечить можно» и «ахахахах гондоны купил бы хоть». Сама Лизавета не удостоила его гневную тираду ответом, но и удалять дискредитирующее сообщение не стала. Странно.

Степан Семёныч смиренно стоял в очереди, когда к кабинету вальяжной походкой, перебивая запахом одеколона амбре медикаментов, приблизился крепкий молодой парень в спортивном костюме. Голова на толстой бычьей шее сделала полуоборот, обозревая больных, и парень прогудел блатноватым басом:

— Это, уважаемые, у меня тут талон был, короче, на двенадцать. Я задержался, так что заскочу сейчас по-быстрому. Никто не против? — в последнем предложении сквозили угрожающие нотки.

В ожидании ответа парень вперился в молодую парочку. Субтильный мальчонка закивал, жеманно откидывая с глаз сальную челку, а его девушка тихо угукнула.

— Вот и хорошо, — резюмировал парень.

— Ни хера, — рявкнул из своего угла Кощеев. — Опоздал — становись в конец!

Парень повернулся к нему всем телом, вздернул вверх брови. На лице его отразилось удивление.

— Проблемы, дядя?

— Это у тебя проблемы, раз к венерологу пришел. Становись в конец очереди и не быкуй.

— А кто быкует-то? — парень вразвалочку направился к Степану Семёнычу. — Кто быкует? Ты чо?

Кощеев приготовился к неминуемым побоям, но твердо приказал себе ударить первым. И не таких козлов ломал. Правда давно. Лет двадцать назад.

Однако спасение пришло с совсем неожиданной стороны. На грозно приближающегося парня налетели старухи. Они облепили его со всех сторон и заквохтали, осыпая ударами сумок.

— Ишь, намылилси!

— Куда без очереди!

— Молодежь выросла!

— Мы тута с шести утра сидим!

Спортсмен отпрянул под их напором, растерянный и напуганный. Парочка вжалась в стену, мальчишка — тот так вообще слился со штукатуркой, как хамелеон. Пользуясь воцарившимся хаосом, Степан Семёныч юркнул в кабинет, откуда как раз выходил мрачный похмельный мужик.

Доктор флегматично глянул на него и уткнулся в журнал приема.

— С чем пожаловали?

— С тем же! — ответил Степан Семёныч, расстегивая брюки и задирая майку. — Сифилис что-то больно нетипичный! Клади в стационар!

Доктор также безучастно скользнул взглядом по язвам:

— Запустили, смотрю. Сколько уже?

— Три дня, как первый шанкр выскочил.

— Ну-ну, — только и ответил врач, склоняясь над журналом.

— Что «ну-ну»? Я у тебя три дня назад на приеме был! Что мне делать с этим?

— Сейчас я вам пенициллинчик выпишу, пропьете, проколете…

— Да я уже пью и колю, блядь! — взорвался Кощеев. — А оно все, — он обвел рукой живот. — Распространяется! Понимаешь?

Доктор открыл было рот, но в ту же секунду за спиной Степана Семёныча распахнулась дверь, и раздался голос спортсмена:

— Слышь ты, колобок!

Невидимая рука ухватила за шиворот и потанула в коридор. Степан Семёныч заорал, суча ногами, но силы были неравны. Парень вышвырнул его, кое-как сумевшего подтянуть трусы, и наподдал напоследок пинка. С чувством жгучего стыда Кощеев застегнул брюки, чувствуя, как течет гной из лопнувших от удара шанкров на ягодицах.

В машине он долго звонил в частные клиники, пытаясь пробиться на прием. Ближайшую запись могли назначить только через неделю.

— Да я за неделю сгнию тут нахрен! — проорал он в трубку и вышвырнул телефон в окно. После долго ползал на коленях, выискивая его в высокой траве газона. За парковку на месте для инвалидов выписали штраф.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через несколько дней шанкры добрались до лица. Они болели от слез. Старые язвы вздулись, налились кровью. Пульсировали, будто что-то живое шевелилось в них. В трусы Степан Семёныч заглядывать побоялся. Жена вовсе перестала с ним разговаривать. Последним, что он от нее услышал, было требование не трогать ничего, не надев перчатки, и протирать за собой спиртом ободок унитаза. Кощеев не спал ночами, слушал свое тело. Чувствовал, как бугрятся шанкры, как пузырится гной под тонкой пленкой, как самопроизвольно шевелится член, будто живет самостоятельной жизнью.

Он ничего не ел уже четыре дня, но не сбросил в весе, а наоборот набрал. Живот налился, как паучье брюхо, а язвы на нем, превратившиеся в багровые каверны, переплелись между собой и будто таили смутно ощущаемые червоточины, что вели вглубь плоти.

Степан Семёныч не выдержал на шестой день, когда увидел, что его комментарий на сайте оброс уж очень длинной цепочкой насмешливых отзывов. Он накинул толстовку с капюшоном, хлопнул дверью, спустился к машине и поехал на квартиру к Лизавете.

— Убью суку, — бормотал он, лавируя в потоке. — Задушу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он долго жал кнопку звонка, но никто не открыл. Изрыгая проклятия, Степан Семёныч пнул дверь, и она распахнулась. Впереди темнел коридор, в конце которого еще одна дверь вела в комнату, где Лизавета делала ему заморский римминг.

— Ну, тварь, — процедил Кощеев и шагнул в квартиру.

Сделав несколько шагов, он не выдержал запаха. Смердело испражнениями, сырыми потрохами и гноем. Кощеева скрутил спазм, но блевать было нечем. Лишь желудочный сок обжег пищевод. Замерев, Степан Семёныч прислушался — из комнаты доносились звуки. Неприятные до оскомины, жуткие. Хриплое сдавленное дыхание. Булькающие хлопки, будто лопаются пузыри на поверхности вонючей топи. Влажное причмокивание. Борясь с отвращением и страхом, Кощеев взял себя в руки, преодолел на одном дыхании последние шаги до комнаты и распахнул дверь.

Лизавета была еще жива. Она лежала на кровати обнаженная, а под складками бугрящейся плоти виднелся распахнутый халат, давно ставший маленьким. Лизавета смотрела на гостя налитыми кровью глазами — единственным живым местом на изуродованном влажными язвами лице.

— Что… Что с тобой? — прохрипел Степан Семёныч. Он чувствовал, как но ноге побежала предательская струйка мочи.

Проститутка приоткрыла изъеденные губы, покрытые коркой запекшейся крови и гноя. Из ее раздувшегося горла раздался тонкий хриплый голосок, сдавленный и еле слышный:

— Оно… жрет… меня… — с трудом выговорила Лизавета. — Помоги…

Только в этот миг Степана Семёныча пронзило окончательное понимание того, что его ждет впереди.

Он метнулся к шкафу, начал лихорадочно рыскать по полкам, выбрасывая содержимое на пол. Выудил простыню и, кое-как усадив девушку, накинул ей на плечи.

— Сейчас, сейчас поедем в больницу — там тебе помогут, — а про себя добавил: «И мне, надеюсь».

Степан Семёныч помог ей встать. Помог пройти к лифту, придерживая за талию и чувствуя, как пульсирует и шевелится плоть под натянугой воспаленной кожей. Помог забраться в машину — для этого пришлось разложить задние сиденья и уместить Лизавету там. Она застыла, часто и коротко дыша, и все ее тело мелко содрогалось, шло рябью под тонким покровом простыни. В глазах стояли слезы, иногда срываясь на пораженную плоть крупными каплями.

Кощеев гнал, превышая все мыслимые и немыслимые правила. На хер эту поликлинику. На хер этого венеролога. Навигатор прокладывал маршрут к центру дерматологии.

— Ни хрена себе сифилис, — бормотал он, поглядывая на заднее сиденье в зеркало. — Ты где это подхватила, а?

Лизавета подняла на него глаза, напряглась, силясь ответить, захрипела и резко умолкла, едва начав говорить.

— Э! Э, ты чего! Сдохнуть тут не вздумай! — Степан Семёныч обернулся назад.

Проститутка не дышала. Взгляд ее, пустой и остекленевший, был устремлен куда-то сквозь него. Изо рта стекала на кожу сиденья струйка бурой слюны.

— Бля! — заорал Кощеев и забил ладонью по рулю, оставляя после ударов липкие влажные следы. — Аааа! Сука!

В кармане завибрировал телефон. Он вытянул его и, не глядя, поднял трубку. Рявкнул: «Алло!» — и услышал голос жены.

— Где тебя носит, Степан? — ледяным тоном спросила Зинаида.

— А твое какое дело?

— А ты на меня не ори, — источала яд жена. — Не в твоем положении орать.

— Зина… твою мать! Говори, что надо! — он резко круганул руль, выходя на встречку, чтобы обогнать еле плетущуюся маршрутку.

И в тот же миг, прежде чем жена впрыснула очередную порцию яда и желчи, Степан Семёныч услышал голос с заднего сиденья. Громкий, ясный и смешливый, он принадлежал Лизавете. Не той, что он обнаружил сегодня утром. А живой, здоровой Лизавете, которую он трахал две недели назад. Голос сказал:

— Аккуратнее рули, мудак, убьемся же.

— Алло, Степан? Это что за дела? — зашипела в трубку жена. — Ты там с бабами опять? Со шлюхами своими? Мало тебе, паскуда? Ну, ничего, так даже лучше.

— Что лучше? — недоуменно спросил Кощеев, силясь одновременно обойти очередной грузовик и заглянуть в зеркало. Она же умерла. Она не могла говорить.

— Не «что», а «чем», — самодовольно проворковала Зинаида. — Я от тебя ухожу. И готовься, Стёпочка, к проблемам. Налоговой будет очень интересно узнать о твоих реальных доходах, а наркоконтролю — о твоих коллегах-азерах. Чао!

— Стой, сука! — взревел Степан Семёныч. — Не смей, поняла? Не смей!

— Поздно! — жена гадко засмеялась. — Надо было думать, когда отросток свой совал, куда не следует. Пока-пока!

В трубке запикали короткие гудки. Кощеев взвыл от ярости, чувствуя, как приливает кровь к лицу, как от натуги лопаются язвы по всему телу, как злоба и отчаяние царапают лысый затылок колючей щеткой. Голос сзади сказал:

— Аккуратнее, Степан! За дорогой следи!

Степан Семёныч повернул перекошенное гневом лицо к трупу и взревел:

— Ты что вообще, бля*, такое?

Глаза Лизаветы были так же мертвы, однако губы ее зашевелились. До Степана Семёныча донеслось только:

— Я — то, что… — а после последовал страшный удар.

Руль рванулся навстречу. Выстрелила подушка безопасности, вышибая воздух из груди. Мир закружился. Голова Кощеева впечаталась в стекло двери. Он услышал тихий треск, и свет перед глазами погас.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сознание возвращалось болезненно, урывками. Сквозь полуприкрытые веки он видел, как рядом с ним на торпеде растеклась груда воспаленной плоти, затянутой в тонкую полопавшуюся местами кожу. Плоть шевелилась, ходила буграми, и в одном из разрывов показался тонкий змеящийся отросток. Свитый из мяса и синеватых жил, облепленный лоскутами красной пленки, он поднялся вверх, покачался, изгибаясь из стороны в сторону, и протянулся к Степану Семёнычу. Кощеев протестующе замычал, попытался сопротивляться, но голос Лизаветы, донесшийся со спины, сковал его:

— Не бойся и не дергайся. Больно не будет. У тебя переломаны ребра, и пробита голова. Будешь сопротивляться — умрем оба, не доехав до больницы.

Отросток скользнул к безвольно раскрытому рту. Степан Семёныч зажмурил глаза. Он почувствовал, как этот жгут из плоти скользнул по его языку, проник в горло и устремился вниз по пищеводу, холодными кольцами укладываясь на дне желудка. Мозг на секунду взорвался жгучей болью, будто его обхватили раскаленной проволочной сеткой, но боль моментально утихла. Язвы запульсировали, начали распухать и шириться, заполняя последние здоровые участки кожи. Кощеев чувствовал, как тонкая пленка на их поверхности грубеет, стягивается коростой, а под ними наливается кровью новая, быстро прирастающая плоть. С противным хрустом вставали на место переломанные кости, а сами места переломов покрывались шишковатыми хрящами. Как только из тела Лизаветы выскользнул хвост твари и скрылся внутри желудка, тело словно налилось силой. Сознание прояснилось. Степан Семёныч продолжал жить.

Из машины выбрался через лобовое стекло. Легковушка, в которую он влетел, дымилась грудой искореженного металла неподалеку. Из распахнутой водительской двери свисала неестественно изломанная рука. Пятна крови, масла и бензина на асфальте. Надсадные сигналы машин. Суетливые люди, бегающие от одного автомобиля к другому. И приближающиеся сирены скорой помощи и полиции.

Голос раздался в голове. Его собственный голос, едкий и бодрый:

— Слышишь, люстры поврубали. Ты — виновник аварии с тремя летальным исходами. Двое в легковушке и шлюха в твоей тачке. Можно, конечно, и в тюрьму, но я советую побегать.

И Степан Семёныч побежал прочь, расталкивая очевидцев. Ему кричали вслед. Сирены выли за самой спиной. Но шанкры, покрывшие его тело целиком, сросшиеся в новую плоть поверх старой, затвердевшие и полные циркулирующей крови, работали, как и мышцы, с каждым шагом ускоряя его бег.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он пересек несколько дворов, промчался сквозь палисадник, распугав игравших там детей, выскочил на шоссе и преодолел его в три прыжка, но косогору спустился к речушке и по берегу, пригибаясь так, чтобы не было видно с дороги, добежал до высокого моста, нависшего над протокой. В сырой тени он присел отдохнуть. Невдалеке тихо перешептывающиеся бомжи жгли костер. Голос, молчавший до этого, заговорил вновь:

— Ты, короче, на работу сейчас ломиться не вздумай. Там по-любому обыск уже идет. В лебедя скрутят — и в КПЗ. Двигай домой пока. Менты не успеют твою тачку так быстро пробить, есть время собрать сумку и сдриснуть.

Степан Семёныч задумался о своих перспективах и чуть не зарыдал в голос.

— Не ссы, Стёпа, прорвемся, — прозвучало в голове.

— Кто ты такой? — спросил Кощеев.

— Я — инопланетный космический червь с Альфа Центавры, — ответил голос. — У меня тарелка в лесополосе под Мытищами лежит.

— Что? Серьезно? — Степан Семёныч почувствовал, как подступает истерика.

— А какая разница? — удивился червь. — Давай лучше дергать отсюда, пока время есть.

У костерка поднялась с корточек темная фигура. Донеслись шаркающие шаги — человек приближался.

— Мужик, есть закурить? — вместе с сиплым голосом до Кощеева донеслась вонь мочи и немытого тела.

— Нету, — ответил он.

— А хрен ли приперся, если нету? — незатейливо прикопался люмпен.

— Втащи ему, Стёпа! — посоветовал голос. — Бей и беги!

Но Степан Семёныч лишь поднял на незнакомца усталый взгляд и сказал:

— Отвали, а? Нет сигарет.

Бомж раздосадовано пожал плечами и ударил Степана Семёныча коленом в лицо. Возле костра зашумели, раздался топот нескольких пар ног.

— Ну, началось, бля*… — протянул голос.

Кощеев пружинисто поднялся на ноги.

Когда он вышел на свет, накидывая капюшон и слизывая чужую кровь с руки, из темноты за спиной доносилось только еле слышное поскуливание. В голове раздалось:

— Да уж, у нас на Альфа Центавре такой херни нет.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Зинаида никак не ожидала увидеть его на пороге. Она стояла и разевала рот, как выброшенная на берег рыба, глядя на мужа, с ног до головы покрытого бурыми пятнами крови. Вгляделась в его лицо, превратившееся в одну сплошную гноящуюся язву, и скривилась. Степан Семёныч зыркнул на жену снизу-вверх и протиснулся между ней и дверным косяком в квартиру. Только тогда Зинаида засуетилась, забегала за его спиной, торопливо запахивая наспех накинутый халат.

— Стёпа, а ты чего так рано? Чего не на работе? — яда не слышалось, лишь испуг. — Я думала, ты позже вернешься.

— Она вообще-то думала, что ты не вернешься совсем, — вставил червь.

— Я знаю, — огрызнулся Кощеев в ответ.

— Что ты знаешь, Стёпа? — пискнула жена.

— Я не тебе.

Он пошел, было, в комнату, не заметив сперва этого звука. И заметил только потому, что звук прекратился. В душе перестала бежать вода.

Степан Семёныч обернулся к жене, и та застыла с телефоном, поднесенным к уху.

— Вызывай-вызывай, — сказал он. — К вечеру приедут.

Из душа, растираясь полотенцем, выплыл голый Геращенко. Он увидел Степана Семёныча и попятился назад. Степан Семёныч наступал на него, пока Геращенко не скрылся в ванной, а потом закрыл дверь снаружи на защелку. Повернулся к жене. Зинаида полушепотом говорила в трубку адрес. До Кощеева донеслось «убивают».

— Слышь, Стёпа, — раздалось в голове. — Ты вот меня правильно пойми сейчас. Валить надо — это да. Но нас как бы и убить могут. Ты не мог бы, как бы это покорректнее сформулировать, жену свою трахнуть напоследок? Заразишь ее мной, а я твое сознание перенесу в нее, если тебя завалят. Ну, это просто ради подстраховки.

— Как это — сознание перенесешь? — спросил Степан Семёныч.

Обладатель голоса, судя по интонации, сейчас поморщился бы:

— Бля, ну вот как я тебе объясню? Убьют — и очнешься в теле жены. Как-то так. Я тебе не нейробиолог и не физик. Жену будешь трахать или нет?

— Буду, — злорадно сказал Кощеев и направился к Зинаиде, тупо и растерянно взиравшей на говорящего с самим собой мужа.

Она закричала, когда он спустил штаны и извлек бугристый извивающийся член, похожий на то самое существо, что жило у него в желудке. Кричала, когда он со мстительной улыбкой вошел в нее. И продолжала кричать, когда Степан Семёныч суетливо собирался, закидывая вещи в сумку.

— Слушай, а может и того в ванной тоже? — с надеждой прозвучало в голове.

— Ну, нет, не дождешься.

— Тогда иди и обними его. Не спорь, дольше объяснять буду. И рубашку сними.

Когда недоумевающий Кощеев обхватил руками и прижал к себе Геращенко, его заместитель закричал погромче жены. Его кожа под руками Степана Семёныча словно расплавилась и слиплась с кожей Кощеева. С нарастающим удивлением Степан Семёныч смотрел, как его заместитель сливается с ним в одно целое, как он сам увеличивается в размерах, ассиметрично, уродливо и неестественно.

— Вот теперь зашибись, — довольно сказал космический червь, а Кощеев почувствовал, как в груди в унисон забились два сердца.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Степан, ты херней не страдай, я говорю — в лес надо валить, пока дороги не перекрыли, — в голосе дрожало волнение.

— Не ссы, мы по-быстрому, — сказал Степан Семёныч, остановив машину у входа в больницу.

Это было просто бинго. Как в лотерею выиграть. У венеролога сидел спортсмен. И врач, и пациент одновременно повернули голову ко входу, когда Кощеев выбил ее с ноги. И у обоих глупо, по-детски вытянулись лица, когда они вгляделись в его изуродованное, разбухшее лицо и голое огромное тело, покрытое розовыми лоснящимися рубцами и неоднородной желто-загорелой кожей. Руки Кощеева, удлинившиеся и увитые змеящимися мышцами, схватили сперва доктора и сорвали с него халат. Когда Степан Семёныч принимал в себя вяло поскуливающего врача, еще больше увеличиваясь в размерах, спортсмен застыл, как кролик перед удавом. А когда жуткое лицо повернулось к нему и потянуло в улыбке губы, обнажая три ряда человеческих зубов, парень запищал, как мышь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Его загоняли, как дикого зверя. Везде, по всему городу, выли сирены. Дважды его зажимали в переулках, но пули лишь лохматили плоть, не причиняя боли, и Кощеев поглотил два наряда полиции вместе с бронежилетами. Кевларовые пластины остались под кожей, прикрывая сердца, а одежду и чехлы от броников он выблевал под одобрительное урчание червя. От сумки с вещами Кощеев избавился — все равно уже не влез бы в старую одежду.

Руки удлинились на несколько суставов, три длинных хребта сплетались в косу, ребра наслоились друг на друга и образовали костяной доспех. Россыпь глаз на лице и голове обозревала все вокруг, а разросшийся мозг легко считывал и перерабатывал всю поступающую информацию.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда Кощеев пробирался через частный сектор, перешагивал через заборы, распугивая толстых баб и чумазых детей, преследуемый легионом УАЗов с мигалками, голос в голове сказал:

— Ты в магазин-то зайди, бухла прихватить. Чтоб было, под что поговорить вечерами.

Десятипалым гигантским кулаком Кощеев играючи пробил стену сельпо, щелбаном отпихнул верещащую продавщицу, провел ладонью но прилавку, и бутылки всосались в податливую кожу, застыли под ней ребристой батареей.

— Мы их потом потихоньку растворять будем, — сказал червь.

— А возьмет? С таким-то весом? — с сомнением спросил Степан Семёныч.

— Еще как, я ж к вашему бухлу непривычный. С пузыря напрочь сносить будет, гарантирую.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В лесу он оторвался от погони. Над головой кружил вертолет, но Кощеев ловко сбил его, запустив вырванный с корнем дуб. Машина закружилась и, дымя, скрылась за верхушками деревьев. Степан Семёныч, ведомый голосом, уходил все глубже и глубже в чащу. Ловил зазевавшихся медведей, лис и туристов. Однажды вечером, когда рассасывалась в теле очередная бутылка водки, и разомлевший Кощеев нежился под последними лучами заходящего солнца, голос, сбиваясь и заплетаясь, сказал:

— Вот ты, Стёпа, — здравый мужик. Уважаю. До этого же, что ни человек попадется — то говно. Как я вообще до вашего города добрался — чудо. Говорю им всем — в лес надо валить, уходить подальше. Там сил набраться и расти. И все ништяк будет. Нет, хочу по врачам ходить и в квартире плакать лежать. Что за люди? Ничего сами не могут. А ты смог! Горжусь! Вот у нас, в другом измерении…

— Погоди-ка, — перебил Степан Семёныч. — В каком это измерении? Ты же говорил, что с Альфа Центавры? Тарелка там у тебя под Мытищами…

— Ой, ну чего ты начал-то? С Центавры, с другого измерения — какая вообще разница?

Кощеев собрался возмутиться, но голос зашептал:

— Замри! Слышишь, грибники идут? Сейчас поближе подберутся, а мы их — раз!.. И поглотим! А? Ну, или напугаем хотя бы.

А ночью, когда принявший в себя семью грибников Степан Семёныч спал, свернувшись в клубок, словно гигантский уродливый котенок, снилось ему, что он поглотил в себя весь лес со всеми его обитателями, а потом и всю Москву, и что он и есть теперь Москва, и Россия, и вся Земля, и Альфа Центавра.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Валерий Тищенко} Переработка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Первоначально про космос я не думал. Была мысль об истории завода, который перерабатывает своих же работников. Позже я понял, что эта идея сработает и в космическом антураже».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Широкий рубец толщиной не меньше сантиметра, расползшийся вдоль позвоночника и доходящий до бедер, Семен заметил в душе.

Плохо соображая после сна, он провел по нему пальцем: шрам был очень твердым на ощупь и — это напугало Семена — холодным, как сталь, при том, что участки кожи рядом с ним дышали теплом. Контраст был ярким и резким, невозможным до ужаса. Семен раз за разом водил по рубцу пальцем, стоя у встроенного в стену зеркала — как шрам мог появиться за одну ночь? Почему шрам такой твердый и холодный, будто омертвелый? О такой заразе он не слышал раньше.

Это противоречило всему, что Семен знал из биологии.

Он вспомнил россказни Томаша. «Про эту чуму он говорил? Да не может быть!»

— Если на теле появились шрамы, то заказывай панихиду. Это первые симптомы «чумы», — мрачно сказал Томаш, когда они вместе выпивали у него в комнатушке. И, опрокинув в рот коньяк из пластмассового стаканчика, вздохнул:

— Или сдохнешь, или исчезнешь.

— Умрешь или исчезнешь? Где тут логика? — удивился Семен, но Томаш ничуть не смутился, разлил остатки напитка, который они давеча купили за бешеные деньги у прибывшего из отпуска сотрудника, и ответил:

— Все здесь нелогично, на этом тухлом космическом заводике. Мне знакомая девчонка жаловалась, что у нее один за другим такие шрамы появлялись. Врачам было плевать, давали ей какие-то лекарства, которые ни хрена не помогали. А потом эта девчонка исчезла. Хахаль ее местный начал интересоваться, куда она делась, так ему объяснили, что уволили ее за нарушение контракта и сейчас она на полпути домой — на Землю, значит, — лицо Томаша раскраснелось от спиртного и говорил он, тщательно подбирая слова. — А парень этот дураком не был, он и спросил, почему ее личные вещи остались в комнате. Как она могла отправиться домой без вещей? Ему, конечно, не ответили, послали куда подальше…

Тогда Семен не слишком впечатлился. На старом разваливающемся космическом заводе могло произойти что угодно: убийство или несчастный случай. Скорее всего, кто-то из менеджерского состава замешан — вот начальство и решило замять инцидент. Но почему-то сейчас этот разговор всплыл в памяти в малейших деталях. Семен испугался.

Он вылетел из душа, больно ударившись ногой об угол прикрепленного к полу стула. Натянув трусы, нервно закружил по комнате, разыскивая одежду в окружающем бардаке.

Рубец на спине зачесался. Семен провел по нему рукой, и ему показалось, что тот удлинился. Подобно червю — рос, ширился в размерах, расползался дальше по телу. Семен присел на край кровати и, закрыв глаза, глубоко задышал: вдох, выдох. Вдох, выдох.

Ему пришлось собрать все силу воли, чтобы паника отступила. Мысли прояснились.

И тут Семен отметил, что чувствует себя отлично, даже великолепно: исчезла привычная ломота в спине, прекратились боли в шее.

Он был бодр и чувствовал, что пышет энергией. Чтобы окончательно убедить себя в том, что полностью здоров, Семен упал на пол и сделал тридцать пять отжиманий (обычно у него едва хватало сил отжаться раз пятнадцать).

— Больной так не смог бы! — сказал он сам себе, лихо вскочил на ноги, заметив, что нисколько не устал и сумел бы отжаться еще раз тридцать.

Это обескураживало. Слишком многое изменилось за несколько часов, прошедших с того момента, как он вернулся со смены. Слишком быстро, чтобы это можно было сразу переварить.

Он взглянул на часы — на станции царила «ночь». Здешний распорядок дня соответствовал земному: днем люди работали, ночью отдыхали. Значит, госпиталь откроется лишь через шесть часов.

И тут он вспомнил: «Черт! Есть же дежурный врач!».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Госпиталь занимал отдельную секцию в комплексе, и чтобы добраться до него, Семену пришлось пересечь жилой корпус с одного конца до другого по длинному коридору, уставленному различным оборудованием, которое не вмещалось в узенькие кабинеты.

Молодая врачиха в приемной уставилась на Семена, и, понимая, что тот мало похож на больного, произнесла тихим голосом:

— Говорите.

Семен запинаясь, кое-как объяснил врачихе свою проблему. Он ожидал, что сейчас его пошлют куда подальше, и был готов прямо здесь скидывать форменную рубашку, чтобы продемонстрировать рубец, но в серых глазах девушки загорелся интерес. Она пригласила его следовать в кабинет, а потом провела на второй уровень, где располагались больничные палаты.

— Не волнуйтесь — сказала она, заметив страх в глазах Семена. — Просто нужное оборудование находится здесь.

В кабинете она велела ему раздеться по пояс и лечь на кровать, над которой высился огромный полукруглый прибор с блестящими линзами. Семен подчинился. Прибор загудел и завибрировал. Через пять минут врачиха сообщила, что можно одеваться. Семен вопросительно посмотрел на нее:

— Что со мной?

Девушка улыбнулась и успокаивающе произнесла:

— Поражение кожи местной, безвредной бактерией, что водится на поверхности планеты. Иногда в комплексе отказывает герметизация, и некоторые сотрудники заражаются. Ее, по-моему, какие-то идиоты «чумой» называют. Зря. Это абсолютно не смертельно, только панику на пустом месте разводят.

Семен не поверил ей. От всего сказанного веяло фальшью. Врачиха просто озвучила те инструкции, которые были заранее для нее подготовлены. Он не мог сказать, как он это понял, но он понял. Его интуиция буквально вопила: ложь, ложь! Вот только зачем ей врать?

Наверно, дела его плохи, и он смертельно болен. Но и это не объясняло вранья медички — ведь не она виновата в его болезни?

Однако все его чувства вопили: не верь ей!

Он пожелал врачихе удачного дежурства и пошел прочь. У выхода он почувствовал, как она буравит взглядом его спину, он оглянулся… Девушка не отвела взгляд, напротив: растянула губы в улыбке. Почему-то Семену стало от этого не по себе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Чтобы спуститься в главный склад, расположенный в штольне, Семен воспользовался одним из грузовых лифтов. Гулко застонав, дряхлая кабина отправилась вниз, навстречу темноте. Внутри заиграли тени, они становились длиннее и глубже по мере спуска, некоторые сливались в зловещие ухмыляющиеся фигуры.

Семён ненавидел станцию.

Что его бесило больше — бесконечные лабиринты коридоров со стерильным, тщательно отфильтрованным воздухом, или самая старая часть станции, где находился главный склад, который ему приходилось охранять — он так и не определился. Наверное, и то, и другое в равной мере. Он уже задумывался: а не бросить ли все к черту, прервав контракт за два года до конца срока? Останавливало одно — циферки в ежемесячном чеке. Несмотря на дерьмовые условия, платили здесь исправно и вовремя, отдавая каждую положенную копейку…

Хотя порядки на станции были драконовские. Ушел на пять минут раньше на обед? Изволь заплатить штраф за нарушение графика!

В свою первую смену здесь Семен как-то решил перекусить шоколадкой, чтобы развеять скуку… Он не успел дожевать, как ему уже позвонил старший смены и предупредил, что прием пищи дозволяется только в специально отведенное время. А уж опоздание на пост вообще считалось смертным грехом у начальства.

Кабина вздрогнула, лифт протяжно заскрипел и остановился. Семен вышел и направился к воротам склада. В углу открылась незаметная дверь, и оттуда высунулся высокий — около двух метров — человек с копной белокурых волос. Он держал в руках форменную фуражку. На лице бугая застыла выражение растерянности. Семен махнул ему рукой:

— Что случилось, Деннис? Заснул на посту?

— Томаш пропал недавно, — ответил тот. Деннис говорил по-русски с сильным акцентом, жестко выговаривая слова на немецкий манер. Он протянул Семену свой КПК.

— Как пропал? Когда? — Семен напрягся, пробежал глазами светящееся сообщение, появившееся час назад на официальном сервере предприятия.

— Пропал при аварии в одном из складских секторов. Его еще не нашли. Тела нет, — сказал Деннис.

— Твою ж мать… — ругнулся Семен сквозь зубы. Он познакомился с Деннисом и Томашем еще перед отправкой на Марс. С тех пор они не расставались, неразлучная троица. А вот теперь остались вдвоем.

Семен тяжело задышал — эмоции требовали выхода. Деннис грустно смотрел на него, нервно теребя фуражку. Потом спросил:

— А может, его найдут?

Семен знал, что нет. Руководству было выгоднее считать Томаша пропавшим, ведь выплаты родственникам полагались только, если судьба исчезнувшего прояснится и будет найдено тело.

А если не найдут… Начальство принесет официальные извинения — мол, опасные условия работы в дальнем космосе, несчастные случаи не редкость — и на этом все закончится, выплаты будут откладывать под различными надуманными предлогами и сыпать извинениями. Таких историй за прошедший год он услышал немало.

«Кто может гарантировать, что и я не загнусь здесь?» — подумал Семен, вспомнив про рубец на спине.

— Я пойду, — Деннис надел фуражку и предложил: — Слушай, давай после твоей смены пойдем туда и поищем Томаша?

Семен молча кивнул, Деннис положил ему руку на плечо и крепко сжал, потом двинулся к лифтам.

«В жопу все это. Увольняюсь. Своя шкура дороже. Еще и Денниса уговорю улететь отсюда!» — решил Семен, вслушиваясь, как гремит поднимающийся лифт. Он представил, как ступает на газон с травой и садится на скамейку во дворе в родном Архангельске — стало немного легче. Семен сосредоточился на работе и постарался не думать о Томаше…

Он сел и доложил начальнику смены, что заступил на пост. Старое потертое кресло заскрипело под ним. Он никогда не понимал — зачем нужно охранять этот чертов склад? Во-первых, на входе здесь стояли сканеры отпечатков ладони, и посторонние здесь не появлялись. Во-вторых: откуда здесь взяться кому-то чужому, если на станции все друг друга знают в лицо? Да и кому нужна руда, пускай даже очень ценная? Чтобы получить за нее деньги, ее необходимо переработать. По мнению Семена, для охраны ворот хватило бы пары камер, и обошлось бы это в разы дешевле, но начальство на все имело свое мнение.

Через четыре часа у Семена начали слипаться глаза. Так и подмывало прикорнуть в уголке. Он достал из прихваченной с собой сумки чашку и банку кофе — настоящего, земного кофе, не денатурата местного разлива, пить который было решительно невозможно. Горячий напиток приятно согрел внутренности. Семен пил маленькими глотками, чтобы максимально растянуть удовольствие. Сон медленно отступал. Осушив чашку, Семен посмотрел на банку с кофе. Следующий корабль с провиантом и оборудованием прибудет не ранее чем месяца через три, и если он не будет экономить, то надолго останется без кофе.

Вздохнув, Семен потрогал шрам на спине — болячка не уменьшилась. Снова нахлынуло беспокойство. А вдруг эта зараза распространится по телу?

Еще больше страшили последствия — что несет эта болезнь? Смертельная ли она? Если судить по самочувствию — а чувствовал он себя на все сто — наверное, нет. Хотя вот ВИЧ и раковые опухоли тоже протекают сравнительно безболезненно на ранних стадиях. И современная медицина научилась только оттягивать стремительную кончину, о полном излечении речи не шло. Что, если его болячка из этой категории, а врачиха утаивает правду?

От мыслей его отвлекло гудение лифта.

Семен покосился на часы: все еще ночь. Кого же там несет? Ночные смены были только у охраны, рабочие сейчас мирно спали или напивались в хлам. Начальство же не появлялось здесь никогда.

«Кто мог сюда заявиться? Пьяный работяга?»

Лифт крякнул и остановился, на площадку выплыла большая гравитационная тележка. В отличие от телег обыкновенных — на колесиках, эти штуки были снабжены специальным оборудованием, что позволяло им зависать в нескольких сантиметрах от поверхности. С их помощью один человек мог легко транспортировать груз в несколько тонн.

Вслед за телегой показалось широкое лицо Томаша. Семен замер. Томаш с хмурым видом толкал тележку к воротам, не обращая внимания на Семена.

— Эй! Ты живой?! Томаш! Тебя же все ищут! — Семен бросился к приятелю, но тот окинул его пустым равнодушным взглядом.

— Я работал, — выдавил Томаш. Семен заметил, что его приятель почему-то одет в рабочую форму другого цвета.

— Тебя что, перевели? Почему не сказал?

Томаш обернулся.

— Так получилось. Мне работать надо, потом поговорим, — сказал он и затопал прочь. Как будто и не было множества совместных пьянок и не меньшего количества ссор и примирений. Ошеломленный, ничего не понимающий Семен, молча лупал глазами, глядя, как его друг подносит руку к сканеру и ведет телегу в открывшиеся ворота — в коридор, где но углам приютились еще несколько таких же телег.

Из открытых ворот повеяло гнилью. Воняло настолько сильно, что Семену пришлось заткнуть нос рукой. Отработав немало времени здесь, к местному запаху привыкнуть он так и не смог. Говорили, что так пахнет переработанная руда, но куда сильнее этот «аромат» напоминал кладбищенскую вонь.

Семен смотрел, как Томаш, которого вонища ничуть не беспокоила, аккуратно подвел свою телегу к остальным, после чего створки ворот захлопнулись.

И тут, помимо жгучего желания высказать Томашу, что он о нем думает, у Семена возникло желание заехать приятелю в морду. Как так?! Ничего не сказать друзьям, даже словом не обмолвиться, что его перевели из охраны в цех! Да еще это фиктивное исчезновение…

Слишком много странностей, чтобы просто забить на вопросы. Воинственно надвинув фуражку на самые брови, Семен принялся ждать, когда Томаш вернется назад. Он был полон решимости устроить разбор полетов здесь и сейчас, но Томаш не вернулся.

Пройти на территорию склада он не мог: доступ туда имел только специальный персонал, на станции таких были единицы, и они не носили рабочую форму.

Ближе к концу смены Семен, немного помявшись, доложил начальнику охраны о появлении и новом исчезновении Томаша. Начальник покивал плешивой головой и, почесав щетину на лице, заявил, что разберется.

«Да ничего ты, сучёныш, не сделаешь, даже жопу с места не сдвинешь», — зло подумал Семен.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через неделю он стоял перед столом того же начальника, держа в руках заявление на увольнение. Начальник принял заявление и посмотрел на Семена как на идиота. Вынул из папки на столе несколько бумажек, подчеркнул в них что-то и протянул Семену.

— По условиям договора вы можете покинуть завод только в случае, если вас будет кем заменить. Сейчас это невозможно.

«А следующий транспорт прибудет не раньше, чем через полгода», — горестно подумал Семен. Стоимость одного перелета с Земли была поистине космической, поэтому для экономии средств все рейсы тщательно планировались, чтобы свести их число к минимуму. Начальник завел свою любимую песню о том, как важен в космосе любой работник и насколько все зависят от эффективной работы завода.

Семен слушал вполуха и только косился на стоящую на столе чашку кофе. Накануне он прикончил свои последние запасы, снимая нервное напряжение любимым напитком. Он почесал спину, на которой две ночи назад появился новый рубец, пересекающий старый посредине. Парочка рубцов поменьше багровели на руках, ниже плеч.

До одури хотелось кофе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Деннис исчез сразу после их последней встречи. Дверь в его комнату была закрыта, а сам он не отвечал на звонки и сообщения. Выяснить его судьбу Семену не удалось. Только одна девушка видела, как он заходил в свою комнату, одетый в рабочую форму. Начальство отреагировало на исчезновение еще одного работника вяло.

Семен думал, что пора бы уже им поднять шумиху: на чертовой станции происходит неладное. Люди исчезают, и все молчат. Почему?! Семен специально прислушивался к чужим шепоткам и разговорам: обсуждали несчастные случаи, которые участились в последнее время, и то, что каждый раз не удавалось обнаружить тела. Работники возмущались, что начальство ничего не делает, но напрямую никто не высказывался.

Отказ в увольнении, уверения врачихи, что все нормально, исчезновение Томаша — все это беспокоило Семена. Он всегда боялся смерти, она страшила его до дрожи в коленях, но сейчас он думал о ней, как о неизбежном факте, как о чем-то обыденном — как о нетерпеливом человеке в очереди, что болтается неподалеку, бросает косые взгляды, посматривая при этом на часы. Выжидает.

И тогда Семен решил бежать. Словно зек в тюрьме. Да он и чувствовал себя заключенным, добровольно отбывающим срок и согласившимся на жестокие эксперименты над психикой и телом.

Рубцы покрывали теперь все тело Семена, так что ему пришлось ходить с наглухо запахнутой курткой и поднятым воротом рубашки. Он перестал тревожиться из-за них: единственное, о чем он мог думать — так только о возвращении домой.

Он ждал момента.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Аскольд» был древним грузовым суденышком с экипажем из пяти человек, поставляющим на завод продовольствие и другие необходимые вещи. Кроме этого, пилоты привозили с собой и другие товары, в основном, алкоголь и сигареты, которыми торговали из-под полы. У Семена было несколько дней, пока судно будет разгружать трюмы. Еще несколько — на загрузку переработанной руды. Толстый, гладковыбритый капитан «Аскольда» легко согласился взять на борт лишнего пассажира, когда узнал, что Семен работает охранником и может без особых проблем пройти на охраняемую территорию космопорта. Однако денег он запросил намного больше, чем планировал Семен.

— Ты не первый, кто хочет побыстрее выбраться из этого дерьма, — загадочно произнес капитан. И наотрез отказался торговаться.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Файл с названием «Если ты читаешь это, значит я умер» пришел на КПК, когда Семен обедал в столовой. Семен поперхнулся и уронил ложку на поднос. Сообщение было от Денниса.

Написанное на английском, оно содержало огромное количество ошибок, и Семену пришлось основательно напрячь голову, чтобы уловить его смысл.

«Помнишь, как мы расстались в прошлый раз, когда я сказал, что Томаш исчез? Я сразу понял, что это не может быть случайностью. Мы с ним видели кое-что странное за пару дней до того… Ты тогда протирал штаны на смене, а мы с Томашем пошли раздобыть выпивки. У наших постоянных продавцов ничего не нашлось, и Томаш предложил пойти к какому-то парню где-то на складе. Он уверял, что у этого типа всегда есть что выпить. Мы отправились туда. Зашли далеко, в пятый блок станции, я там бывал всего раза два. У парня действительно нашлась пара бутылок. Тащиться обратно в жилой блок не хотелось. Мы спрятались в каком-то закутке, подальше от камер. Томаш быстро набрался и спьяну заявил — дескать, скоро умрет. Я разозлился, велел не нести бред, а он снял свою футболку и показал красный шрам через всю грудь. Самое жуткое — этот шрам пульсировал! Бился, подобно сердцу! Но это еще не все.

— В тот день, когда эта хрень забилась, я почувствовал чье-то присутствие. Услышал голос! — хихикал Томаш. — Голос звал меня к себе, говорил, что я должен исполнить свою роль. Присоединиться к нему. И прикинь — вчера ночью я вдруг проснулся в коридоре, в одних трусах, недалеко от того места, которое называл мне голос. Возле чертового склада.

Томаш говорил что-то еще, но я не запомнил. Я порядочно выпил, и мысли едва ворочались в башке. А потом такие же шрамы появились и у меня на теле. Но они были маленькими и росли медленно. Поэтому я не сразу заметил их. После исчезновения Томаша я понял, что со мной будет то же самое…»

Сердце у Семена так колотилось, что он не смог дочитать письмо до конца.

Напоследок ему бросилась в глаза одна строчка:

«Это все связано с Особым складом. Меня всегда смущала тамошняя вонь. Думаю, от этой дряни мы и заразились…»

Семен нащупал на спине толстый, толщиной в ладонь, ветвящийся рубец. Времени строить теории уже не было — пора действовать. Семен отключил КПК и встал из-за стола.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он топтался у входа на посадочную площадку. Этим вечером на территории космопорта суетилось необычно много народу: готовили челнок к вылету.

Семен надеялся, что при таком столпотворении ему удастся незамеченным забраться на корабль. Пришло условленное время, но капитана не было видно. Техники не смотрели на мнущегося в углу Семена, одетого в форму охранника. Но коллеги могли заинтересоваться и спросить, что он здесь делает. Семен нервничал, но уходить не хотел, боялся упустить капитана. И вдруг за спиной у него раздалось:

— А что вы тут делаете?

Начальник охраны! Откуда его принесло?! В голосе начальника звучали стальные нотки. Семен чертыхнулся про себя. Нужно срочно что-то придумать!

— Меня на усиление патруля послали, Алексей Михайлович, — ляпнул с ходу Семен.

— А почему я об этом не знаю? — нахмурился Алексей Михайлович. — Странно. Опять заместитель чудит?..

— Давайте за мной, — сказал он, бросив взгляд на Семена.

И двинулся в противоположную от посадочной площадки сторону — вглубь станции. Только вместо того, чтобы сесть в лифт, ведущий в административный блок, повернул налево — к складам.

Семен был в панике. По вискам внезапно ударила пульсирующая боль. Он еще надеялся, что успеет поймать капитана и пробраться на челнок, но для этого надо было как-то избавиться от начальника. Как?! Вломить старику по черепушке?

Лихорадочно раздумывая, Семен следовал за начальником, всем нутром ощущая, как с каждым шагом отдаляется от дома, от спасения. Алексей Михайлович остановился в помещении, усеянном проводами. Возле стены торчали штабели металлических ящиков.

— Значит, сбежать решили? Нехорошо…

Семен опешил и уставился на Алексея Михайловича, тот смотрел на него в упор.

— Думаете, мы не знали? Вы же помечены. Мы знаем все, включая ваши мысли.

Начальник открыл самый большой железный ящик, лежащий отдельно, поодаль от других. Из-под крышки показалась жирная рука с обагренными кровью пальцами. Внутри лежал капитан. Грудь смята, голова покоится рядом с ногами.

— Чтобы трансформация произошла, нужно достаточно долго пребывать на станции. Мы не планировали избавляться от капитана сегодня. Но были вынуждены скорректировать планы. Из-за вас! — вещал Алексей Михайлович. — Впрочем, все прошло хорошо, и его заменит наш человек.

— Чего вам надо от меня? — прохрипел Семен.

Алексей Михайлович сложил руки на груди и шагнул ближе.

— Вас. Вы слишком ценное приобретение, чтобы вас терять. Скоро вы созреете, и сможете присоединиться к Нему.

Семен повернул голову в поисках выхода, но тут на него обрушился мощный удар. Семен повалился на металлические ящики, ударившись о них спиной. Боль, однако, стихла почти мгновенно.

— Интересный экспонат, — удивленно пробормотал Алексей Михайлович. На руках его вздулись шрамы. Пульсирующий рубец пересек всю шею и остановился на подбородке. Глаза Алексея Михайловича почернели: занеся кулак, он вновь бросился на Семена. Семен попытался уклониться, но не успел: слишком мало было расстояние между ним и начальником охраны. Новый удар пришелся ему в плечо. Он был такой силы, что его выбросило в коридор.

К удивлению Семена, боли он почти не почувствовал, но не успел утихнуть грохот в ушах — Алексей Семенович снова напал. Семен надеялся, что появятся свидетели, и кто-то придет на помощь.

Новый удар начальника охраны оставил отметину на стене из металлопластика. Семен вяло сопротивлялся, напоминая самому себе боксерскую грушу.

Ему казалось, что они дрались вечность… А потом в дело вступил Голос. В голове Семена раздался шум, сначала далекий и тихий, он нарастал и набирал мощь, подобно приливу. Семен пропустил удар в голову и мешком рухнул на холодный пол. По рукам и ногам разлилось онемение: сначала застыла кожа, потом пальцы, а через несколько секунд Семену едва удалось пошевелить шеей. Последнее что он увидел, это испещренное шрамами нечеловеческое лицо Алексея Михайловича.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Семен очнулся в пустом помещении с мягким, рассеянным светом. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Сплюнул сгусток крови с осколками зубов. Опустил руки, чтобы приподняться и нащупал что-то скользкое — по полу растеклась большая лужа крови от развороченного тела, лежащего в углу. Рука покойника была грубо оторвана, из обрубка торчала белесая кость, ноги выгнуты под неестественным углом. На правой руке красовалась цветная татуировка в виде оскаленного волка — такой татуировкой любил хвастаться перед друзьями Деннис.

Семен смотрел на тело приятеля, напоминающее куклу, над которой поглумился школьник, и ничего не чувствовал: ни сожаления, ни скорби, ни злобы. Ровным счетом ничего. Эмоции ушли на задний план.

Семен встал и вышел в один из бесконечных коридоров станции.

«Когда-то я их охранял», — Семен не удивился, обнаружив знакомые ворота с красной пометкой: «Доступ разрешен только по спецпропускам».

Кнопок на пульте или сенсоров, открывающих ворота с обратной стороны, он не заметил. Склад был бойней, в которой скот заменяли живые люди, и бежать оттуда было невозможно. Семену показалось странным, что его еще не встречает делегация, одетая в окровавленные фартуки.

Воздух в коридоре вдруг завибрировал, грудь Семена обожгло огнем. Он почувствовал, как рубцы на спине задвигались, запульсировали, проникая сквозь кожу к внутренним органам, а на голову словно опустили молот — так сильна была боль. Голос заполнил разум Семена, задавил его. Семен на нетвердых ногах потопал вперед, плохо соображая, что делает.

Коридор вывел его к одному из бывших цехов, где пахло свернувшейся кровью. Стены цеха оплели пульсирующие красные стебли. Из стебля, растущего рядом с входом, выскочил толстый розовый отросток и потянулся к лежащему неподалеку обнаженному телу девушки, жадно вцепился в ее руку, потянул к себе. Голос приказал Семену следовать дальше. Семен спустился по лестнице вниз, успел зацепить взглядом открытую гравитационную тележку, из которой отростки вытягивали новые тела. Семен нечаянно наступил на один из этих отростков и тот, скользнув червяком, скрылся в стволе.

Голос звал. Он тщательно выкорчевывал все ненужное из разума Семена, расчищая его сознание. Семен вышел на большую площадку: в центре ее высилась огромная масса плоти, которая выплевывала все новые извивающиеся и разбредающиеся вокруг ростки. Это и был Голос.

— А вот и наш дружок, — тишину цеха прорезал спокойный баритон. — Ослабь, пожалуйста, хватку.

Щупальца убрались, перестав терзать разум Семена, однако он продолжал чувствовать их присутствие поблизости. От теней в полумраке цеха отделился моложаво выглядевший седовласый человек с умными, серыми глазами. Семен помнил его по фотографиям.

— Директор… — просипел он.

— Зовите меня Андреем Владимировичем, — улыбнулся тот, и махнул в сторону искривлённых тел, которые впитывали в себя ростки. — Наверное, ты задаешься вопросом, что здесь происходит?

Семен ничего не ответил, ответы на вопросы сейчас нисколько его не волновали, вместо этого он заворожённо смотрел на пульсирующую, фосфоресцирующую в темноте массу, только что выкинувшую новый отросток. Андрей Владимирович расстегнул пуговицы на пиджаке и продолжил:

— Ну, я все-таки постараюсь объяснить происходящее, поскольку так тебе будет легче сделать выбор. Видишь ли, около десятка лет назад мне поставили страшный диагноз — саркома. Причем в весьма запущенной стадии, уже не подлежащей лечению. Врачи от меня отказались, приговорив к смерти. Сразу после этого, будто специально, меня повысили и сделали директором этой станции. Здесь, на Марсе, я решил уйти из жизни, пока болезнь — а я уже чувствовал себя очень плохо — не доконала меня. Я выбрал для этого несколько экзотический способ, пожелав задохнуться на поверхности планеты, разглядывая Землю с одного из местных холмов. Там, на верху, я и нашел Голос, — Андрей Владимирович похлопал пульсирующую массу рукой. — Тогда он не был такой громадиной, а мог спокойно уместиться у меня на ладони. Он проник через мой защитный костюм и присосался к телу. Надо ли говорить, что я тогда сильно испугался? Однако Голос сразу предложил сделку: он вылечит меня, и сделает лучше и сильнее, в обмен я должен буду поставлять ему биологический материал. Начал я с тел погибших в авариях; потом оказалось, что возможности Голоса куда шире, чем я думал. Он начал преобразовывать тела работников станции. Некоторые не способны были пережить трансформацию, а те, кто пережил, превратились в безмозглых роботов, как твой друг, Томаш Ольский. Или твой начальник, которым целиком и полностью управляет Голос. То же касается наших врачей.

Семен обнаружил, что может свободно двигать руками и ногами. Он сделал два шага вперед, желая схватить Алексея Владимировича за грудки, но силы его подвели, и он упал на колени. Руки повисли безжизненными плетьми. Алексей Владимирович положил руку на плечо Семену.

— Бессилие — это временный фактор, твоя трансформация вступила в активную стадию. Сейчас Голос перерабатывает твой организм в нечто более совершенное, чем раньше, — он опустился на четвереньки и посмотрел Семену в глаза. — Ты уникальный экземпляр, ты сможешь стать моим первым бригадиром, сохранившим полностью сознание и память. Это большой дар для тебя.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— А что, если я не соглашусь?

— Тогда Он сожрет тебя, — ответил Алексей Владимирович.

Семен ощутил, как по его куртке пополз отросток. Ему хотелось выжить. Любой ценой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Лицо девушки было нервным и разгоряченным. Она махала перед лицом Семена планшетом с какими-то цифрами и обещала поднять шумиху.

— У меня больше десятка пациентов заражено неизвестной болезнью, а вы говорите, что их нельзя транспортировать на Землю!

— Слишком дорого, — уточнил Семен. — Это надо согласовывать с центральным офисом, переговоры займут много времени. Да и не факт, что Земля согласится принять их…

Девушка топнула ногой.

— Я иду к директору!

— Не думайте, что там вас будет ждать более теплый прием, — сказал Семен. Когда девушка выбежала из кабинета, он вздохнул, включил КПК и встал. Сейчас у Голоса появится еще немного кормежки. Пришло время поработать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Мария Артемьева} Вирус ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Рассказ этот занял второе место на конкурсе „Чужой космос" для которого и был написан. Внезапно… Пугать публику я собиралась отнюдь не трупом (не видали мы, что ли, трупов в ужастиках?!), а идеей отсутствия свободы воли у человека как вида. Не самая простая мысль, но, видимо, пугает она не только меня. Что радует».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Значит, мы попались? — уточнил Акимов.

— Да, — подтвердил труп, шлепая синими заиндевелыми губами.

Допрос шел уже полчаса, но замороженные многолетним пребыванием в открытом космосе мышцы мертвого тела всё еще не оттаяли, не смотря на воздействие нейтронных вихрей и микроволновых токов.

— Ясно, — сказал Акимов. Его сухое лошадиное лицо осталось спокойным.

Этот человек и прежде казался Акселю Грацу неспособным к эмоциям, но полная бесчувственность, проявленная начальником группы санитарного контроля теперь, по-настоящему напугала его.

Ведь Аксель хотел вернуться. Он обещал Линде, своей жене, и был намерен сдержать слово. Он злился на Акимова, хотя это была идея Джеммы — третьего участника группы санконтроля таможни станции «Европа-3», но не последнего по уровню полномочий: Джемму прислали к ним из института Внеземной биологии только сегодня и специально для этой миссии.

Не каждый день приходится таможенным санитарам обследовать объекты, вернувшиеся из глубокого космоса на Землю.

Собственно говоря, этот случай был первым.

Исследовательский космический бот класса «Нерка» 39 года постройки обнаружили мусорщики неподалеку от пояса Койпера — без экипажа, с открытыми люками. Классический «черный принц».

Лет тридцать назад такие боты сходили со стапелей на Луне каждые полчаса. Все они были предназначены для исследования экзопланет. Их отправляли на разведку в глубины Галактики, комплектуя экипажами, состоящими из семейных пар. Те годы в истории человечества в учебниках с пафосом назвали «Великим исходом». Предполагалось, что с этого момента люди начнут победную экспансию по Вселенной. Никто не думал, что эти корабли будут когда-нибудь возвращаться.

То, что данный экземпляр оказался вдруг на окраине Солнечной системы, было сочтено странной, но счастливой случайностью. Почти сразу же сенсационную находку затребовали на Землю бывшие владельцы — компания «Ной Инкорпорейтед», для помещения старинного корабля в частный музей Истории колонизации космоса.

На карантин выделили всего 24 часа. «Глубокий космос — это вакуум, в вакууме нет жизни» — вот аксиома, на основе которой писались инструкции для таможни.

Но Джемма, как ответственный исследователь, припомнила случай на крохотном планетоиде вблизи Эриды.

Там команда аварийщиков выловила посадочный зонд, побывавший в разреженной атмосфере планетоида, и поместила этот зонд в ангар. А он там оттаял. После чего ангар пришлось утилизировать — кремнийорганическая плесень сожрала внутри все металлические конструкции.

— Что, если и здесь нам встретится нечто подобное?! — спросила Джемма, моргая белесыми глазами. — Мы не можем рисковать, отсылая объект на Землю без проверки. Мы обязаны выяснить, что с ним случилось, и удостовериться, что он не несет угрозы планете!

Медно-рыжие кудельки Джеммы, рассыпанные по плечам, почти полное отсутствие ресниц и бровей делали ее похожей на портрет средневековой итальянской мадонны. Очень некрасивой мадонны с крупным костистым носом.

Именно Джемма настояла, чтобы Аксель подключил генератор и сперва запустил аварийные системы корабля, а затем, после проверки, и основные. А когда выяснилось, что бортовой журнал стерт, уже Акимов, поддавшись на уговоры Джеммы, принял решение провести посмертный допрос единственного обнаруженного на корабле мертвеца. Покойника заметили не сразу: он лежал в рубке капитана белый и звенящий, укрытый за сугробами инея и азотно-метановой шубой льда — корабль оброс ею и внутри, и снаружи. Чтобы растопить снеговые залежи, пришлось пропарить тепловыми пушками внутренности бота — тогда-то тело и открылось глазам санитарно-таможенной службы.

— Меня…овут… Викто Пайне, — невнятно проговорил труп, когда нейтронные вихри прибора «Лазарь-17» расшевелили синапсы в его мозгу, а микротоки обработали высохшие и вымороженные лицевые мыщцы. — Я био…ог миссии «Неме…ида». Х..те у… нать, что произошло с ко… аблем?…о…товой…урнал. На…мите жжжёлтую кнопку на…ульте. Да. Эту. В центре.

Акимов хмыкнул, отыскал на пульте желтую кнопку и нажал ее. Раздался сигнал тревоги и механический женский голос сообщил но интеркому:

— Биологическая опасность. Внимание, биологическая опасность! Корабль заражен и заблокирован! Каждый, кто попытается выйти или войти — будет уничтожен.

Синие губы мертвеца расплылись в довольной ухмылке.

— Значит, мы попались? — сказал Акимов.

— Да, — подтвердил труп.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Любовь принято объяснять химией организма», — мрачно думал Аксель Грац, ступая вместе со всеми на эскалатор. Замороженным взглядом он наблюдал, как по мере приближения платформы линия горизонта сползала все ниже, и жемчужно-розовые облачка, сбившиеся в кучу вдали, уходили в небытие, погружаясь в молочно-белое сияние океана. Аксель смотрел и морщился.

…Молочно-белые волосатые ляжки Эрика Плитце, пышные и дрожащие, как пудинг, половинки задницы — в жуткой, неестественной близости с молочно-белыми длинными ногами Линды… Аксель отчетливо видел начинающий желтеть синяк на голени жены — в среду она стукнулась о лестничные перила, когда спаниель соседской девочки внезапно подпрыгнул, чтобы облизать ей лицо. Линда чуть не упала, и хохотала, когда Аксель подхватил ее, и махала на собаку рукой. При чем же тут Эрик Плитце?

«Влюбленность сродни безумию… — думал Аксель. — Феромоны. Выброс эндорфинов. Наркотическое опьянение… Скорее всего, Линда не могла поступить иначе. Но что теперь делать мне?»

— Заняв место в кабине лифта, пожалуйста, пристегните ремни и не забудьте включить магнитные держатели, — объяснил звонкий голос робота.

Аксель защелкнул пряжку своего страховочного ремня и помог защелкнуть ремень какой-то японке из числа туристов. Туристы на утреннем лифте к станции всегда раздражали Акселя, но не помочь он, разумеется, не мог. Он действовал автоматически.

— Оригато, — криво улыбнувшись, поблагодарила японка. Глянула на Акселя поверх темных очков, и тут же отвернулась, прилипнув взглядом к иллюминатору. Моторы загудели, двойная тяжесть вдавила в пол. Аксель закрыл глаза, и спустя шесть минут веки ему обожгло нестерпимым солнечным сиянием.

«Вот и хорошо», — подумал Аксель. Ослепнуть — это было бы восхитительно. У Линды появилась бы отличная возможность оправдаться: мало ли что померещилось Акселю, человеку с плохим зрением? Слепому.

Наверное, слепого можно долго обманывать. Хотя… Кто их знает, этих слепых?.. Они не полагаются на зрение, но, говорят, у них гипертрофированно развиты другие чувства — слух, например. Или обоняние. Как у собак. Хорошее обоняние значительно хуже острого глаза, но доказать что-либо в этом случае куда труднее. «Я подаю на развод, — скажет Аксель, — потому что унюхал запах ее любовника! Вонь от его поганых трусов и носков. И он провонял всю нашу квартиру своим омерзительным одеколоном! — Хорошо, — скажет судья. — Давайте проведем следственный эксперимент…»

На уровне стратосферы туристы завопили как резаные. Японка потеряла темные очки, а какой-то толстяк в клетчатой куртке, забывший включить магнитные держатели на подошвах, перевернулся вверх ногами и, судя по мучительному движению его кадыка, едва не схарчил всем на головы свой завтрак. Не медля ни секунды, Аксель отстегнулся тоже, подпрыгнул, ухватил неудачника за ногу и стянул вниз. Лифтовый стюард бросился к ним и пристегнул обоих обратно в стенд.

— Что же вы?! — укоризненно поджав губы, бросил стюард толстяку. — Вы же читали памятку по безопасности!

Клетчатый толстяк сжался и покраснел.

— Простите, пожалуйста. Я нечаянно.

На красных жирных висках выступил пот. — Я не хотел…

Аксель болезненно поморщился.

«Я все обьясню, — сказала Линда, глядя испуганными глазами. — Это не то, что ты думаешь!»

«Это не то, что я ВИЖУ?» — насмешливо сказал Аксель… Вернее, он хотел так сказать. Но губы задрожали, и он и слова выговорить не сумел. Стоял и трясся как в лихорадке. Дурак дураком.

«Вернись сегодня. Пожалуйста! — сказала Линда. — Я все тебе объясню! Обещай, что вернешься. Прошу тебя!»

«Хорошо», — согласился Аксель. После того, как прошла вечность, а Эрик Плитце, схватив одежду, прошлепал мимо него в ванную — одеться. Линда улыбнулась…

Он вспоминал теперь эту ее улыбку и пытался понять, что чувствует. И не чувствовал ничего.

— Надземная станция «Европа-3», — объявил голос робота. — Невесомость. Чтобы покинуть кабину лифта, воспользуйтесь вспомогательными тросами! Будьте внимательны: невесомость! Надземная станция «Европа-3»!

Кабину лифта тряхнуло. Туристы взвизгнули. Аксель перестегнул карабин страховочного ремня к вспомогательному тросу и двинулся вслед за другими к распахнутым дверям.

Акселю предстояло двенадцатичасовое дежурство в таможенном секторе станции. Что касается туристов, то их не пускали дальше шлюзового отсека. Пара минут, чтобы взглянуть сверху на земной шар, висящий в пустоте космоса — и затем вниз. На обратном пути туристам дозволялось слегка порезвиться: отстегнуть удерживающую раму и полетать на страховочном тросе в невесомости за пределами платформы. Любой, кто захочет, может это сделать. А хотели многие. За свои деньги люди желали испытать полный набор удовольствий в этом аттракционе.

Может быть, и Линда хотела того же? Испытать полный набор… Жизнь коротка. Даже теперь, даже в наше время. Детей у них нет. Ее работа занимает всего два часа в день. А он вечно торчит на своих дежурствах…

Аксель не успел додумать очередную, оправдывающую Линду, мысль: Акимов ждал его на выходе и окликнул, как только увидел.

— Нас вызывают на десятый пирс. И прислали какую-то дамочку из института биологии — Джемма или как ее там… Она уже в шлюпке. Давай, двигай булками пошустрее!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Будем последовательны, — сказал Акимов. — Судя по всему, именно эта скотина стерла бортовой журнал.

Воскресший с помощью «Лазаря-17» покойник — Виктор Пайне — ухмыльнулся. Ткани его тела согрелись настолько, что он даже слегка порозовел, хотя тепло не во всем шло ему на пользу: верхний слой эпидермиса начал потихоньку разрушаться, кожа заблестела, осклизла, голова кое-где покрылась мокнущими желтушными пятнами. Акселя затошнило при виде гноя, вспенившегося на губах Виктора Пайнса. Он судорожно сглотнул и отвернулся, стараясь не смотреть в его сторону.

Для Акимова мертвый биолог значил не больше, чем подопытная лягушка, распятая на столе препаратора — с распахнутым влажным нутром и лапками, дергающимися под воздействием тока — он его не впечатлял.

— Люди, вынужденные проводить столько времени наедине с собой, как эти… Космпроходцы… Они просто не могут ограничиться только официальными записями! Они ведут личные дневники. Пишут письма. Записки для памяти. Рисуют, в конце концов!

— А ты не дурак, — сказал Виктор Пайне. Один его мутный глаз шевельнулся в сторону Акимова, другой, как и прежде, смотрел, не мигая, в потолок.

— Да, приятель Виктор. Не дурак! И я тебя вскрою, можешь не сомневаться.

Все твои дурацкие тайны…

— Я бы пожал плечами, но вы подключили к своему приборчику только мою голову, — сказал труп. — Имейте в виду — я ничего не скрываю. Я совершенно прозрачен, открыт…

Он ухмыльнулся, дернул щекой, и кусок ее отвалился, предъявив санитарной службе несколько черных и кривых кариозных зубов. Мертвец потрогал дыру в щеке языком, и от этого движения с лица его сполз еще один лоскут кожи. Он шлепнулся на пол.

При виде этого Джемму едва не вырвало. Она отвернулась.

Акимов же только подкрутил верньеры «Лазаря», убавив интенсивность микротоков.

— Новой заморозки ты, приятель, не выдержишь. Но и поджаривать тебя резону нет. Посиди-ка на медленном огоньке. Ты ублюдок, но ты еще можешь быть нам полезен, — настраивая прибор, сказал начальник группы. — Давайте думать, ребята. У нас два вопроса. Первый: мы все-таки должны выяснить, что у них здесь произошло. И второй: корабль заблокирован, но нам придется как-то из него выбраться. Второе вытекает из первого. Пока не выясним, что за хрень тут случилась… Полагаю, на это не уйдет слишком много времени. Аксель, ты был в каюте этого подонка. Что там?

— Фильмы. О животных, растениях. По медицине, микробиологии. И все такое. Документалки. Лекции, научные передачи…

— Больше ничего?

— Ничего.

— Ну да. Ведь наш приятель — биолог…

— Спроси меня, приятель! — прохрипел мертвец. — Я все расскажу, честь по чести. Вы ж для этого меня воскресили!

— А ты воспользовался этим, чтобы обмануть нас. Захлопнул капкан вместо того, чтобы честно рассказать. Предупредить… Скажи, на кой черт? Что мы сделали тебе плохого, скотина?! — ледяным голосом спросил Акимов. Он отошел в сторону и сел на стул, подсунув под себя жилистые ладони.

— А что сделали плохого одиннадцать миллиардов человек, обитающих на планете Земля?.. Хотя нет. Дай-ка спрошу по-другому. Что плохого сделали шесть супружеских пар, которые в 40 году отправили в полет к Немезиде?.. Что плохого сделал Курт Михальчик, когда в его штурмовой шлюпке накрылся двигатель, и он, в попытке спасти свою жизнь, совершил вынужденную посадку на каменистом плато «Новой Калифорнии», малой экзопланетки в той звездной системе, которую мы прилетели исследовать?

(«Что плохого сделал я, женившись на Линде? — подумал Аксель, глядя как стекают гной и сукровица по растрескавшимся черным губам Виктора Пайнса. — Зато теперь я действительно готов сделать много плохого. Не стоит мне возвращаться…»)

— Он подцепил что-то там, на этой Новой Калифорнии? — спросила Джемма. Она повернулась и, морщась, взглянула на мертвого биолога.

— Нет, там ничего не было. Новая Калифорния пуста. Чиста, как стерильная чашка Петри в лаборатории.

— Тогда в чем же…

Виктор Пайне задрал в потолок и второй глаз.

— Курт был отличным пилотом и выдающимся инженером. Он сумел не только посадить неисправную шлюпку — он еще и починил ее. Взлетел и вернулся к нам на корабль. К беременной жене. Люси оплакивала его двое сугок, и мы никак не могли успокоить ее. Пока, наконец, не восстановилась связь, и она не услышала по интеркому его голос: «Люси. Я обещал вернуться. И я возвращаюсь»…

— Господи! — Акимов скривился, словно только что раскусил лимон. — Ближе к делу, приятель! Хватит с нас этих розовых соплей.

— Хорошо, — покладисто согласился покойник. — Итак, Курт вернулся. А сразу после его возвращения мы получили сигнал с Новой Калифорнии. И это был, несомненно, сигнал разумных существ…

— Ты же только что сказал, что планетка была пуста?

Покойник вздохнул и перевел один глаз на Акимова.

— В том-то и дело! — сказал он. — Это свело с ума и перессорило всю нашу команду. Ведь мы уже приняли решение, что надо вернугься. Мы хотели растить своих детей на обратном пути. Людям не нашлось места в системе Немезиды. Поэтому мы хотели вернуться. Господи, как мы хотели вернуться!

Из глаз Виктора Пайнса потекли слезы. Он шумно запыхтел, зашмыгал носом. Речь биолога сделалась бессвязной и невразумительной. Голова его затряслась…

— Пож. жа…луста… По…гите… Ды…шать… Не могу… ды… Пожа…

— Нужно успокоительное! — крикнул Акимов. — Джемма, сделайте ему укол. У вас есть что-нибудь в вашем медицинском чемоданчике?!

Джемма растерянно покачала головой.

— Мед…отсек… — прохрипел биолог. — Пожа…лста..

— Что вы мечетесь, как курица?! Бегите в медотсек — там наверняка есть нужные препараты! — взревел Акимов. Потерять Виктора Пайнса именно теперь, когда тот, наконец, заговорил о чем-то важном — это было бы крайне глупо и не входило в планы начальника. — Скорее!

Джемма кивнула и бросилась по коридору в медицинскую лабораторию. Они слышали, как грохочут и звенят, подпрыгивая, листы металлического настила под ее тяжелыми защитными ботинками. Потом топот затих. И воцарилась тишина. Пару минут они ждали с напряженными лицами, что Джемма прибежит обратно со шприцом успокоительного наперевес. С таким же грохотом и топотом вернется к ним…

Но тишина встала. Словно гигантская пробка закупорила весь мир звуков.

Даже Виктор Пайне больше не сипел и не хрипел. В мертвой тишине Акимов и Аксель услышали, как сочно шмякнулся с головы биолога еще один лоскут подгнившей перемороженной кожи, когда новая довольная ухмылка расползлась по лицу покойника.

Акимов посмотрел… и рванул к выходу. Аксель Грац — за ним. Неприятная догадка явилась обоим сразу — бессмысленная, нелогичная…

Но, как оказалось, правильная. Финишировав с разрывом в пару секунд у медицинского отсека, они убедились: Джемма мертва.

Нижняя часть ее тела — ноги в тяжелых ботинках и туловище в защитном костюме — валялись в луже крови перед входом в лабораторию, отсеченные массивной стеклобронированной дверью, а над верхней частью — головой, плечами, руками — усердно трудились два медицинских робота: бережно срезали одежду с мертвой Джеммы, выбривали волосы на ее голове, очищали кожу какими-то растворами, очевидно, подготавливая операцию…

Появление двух мужчин за стеклянными дверями отвлекло роботов лишь на пару секунд: деловито помигав в их сторону красными и зелеными лампочками, они отвернулись и вновь занялись Джеммой.

— Ну, что там? Дверь в медотсек сломана, да? А тамошние роботы сумасшедшие, — пожевав черными губами, сообщил Виктор Пайне, когда Акимов и Аксель, потрясенные увиденным, вернулись в рубку.

Неизвестно почему, но перед глазами Акселя теперь постоянно маячило видение мертвой… Не Джеммы, нет! Линды. Изображение было нечетким, казалось сотканным из тумана; оно было, скорее, досадной помехой зрению, полупрозрачной дополненной реальностью… Но все же оно было — горькой приправой к действительному существованию Акселя Граца, оно присутствовало и ощущалось теперь во всем, что он делал, видел, слышал, осязал. Мертвая Линда — с откинутой назад головой, неестественно далеко выгнутой шеей и судорожно поблескивающей под его, Акселя, рукой голубоватой трахеей… «Я обещал вернуться. Но я не хочу. Не стоит», — завороженно разглядывая разорванную шею Линды в своем видении, думал Аксель…

— Господи ты боже. Нам нужно отсюда выбраться! Чертовски неприятное ощущение, что на нас поставили капкан. Все это какой-то бред! — Вид у железного и бесчувственного Акимова был уже вовсе не такой железный и бесчувственный, как прежде.

— Ты, кусок замороженного дерьма! — закричал он на мертвеца. И вдруг умолк, что-то сообразив. — Постой-ка, приятель!.. А ведь это, должно быть, ты убил всю свою команду! Ты, ублюдок! — Акимов навис над креслом, где лежало тело Виктор Пайнса, и угрожающе упер руки в бока. — И теперь просто заметаешь следы!

— Пфф… — фыркнул мертвец. И скорчил грустную физиономию. — Зачем мне это? Я ведь умер уже. Не все ли равно?

Акимов застыл с озадаченным лицом. Но через секунду заорал снова.

— Ты убил Джемму!

— Приятель…

— Не смей говорить мне «приятель»! Вон-н-нючий кусок дохх-ххлятины! — От злости Акимов начал слегка заикаться. — Чтоб ты сд-д-дох!

— Ну… Мне ведь и так недолго осталось, — смиренно заметил покойный. — Нет. Я никого не убивал. Не понимаю — к чему наговаривать напраслину на беззащитный труп? Ну, забыл я про ту чертову дверь! У живых людей, случается, плохая память. А вы чего-то хотите от покойника?

— Стоп. Действительно. Ты не можешь быть настолько умным. Загнать нас, как безмозглых кроликов… И чтобы все это спланировали прожаренные микротоками мозги?! Промороженные за столько лет синапсы… Нет, нет, нет. Тут есть какой-то секрет! Я угадал, приятель?!

— Я с самого начала вам говорил… Я же ничего не скрываю. И не собираюсь даже! Вам надо было всего лишь меня выслушать! Внутри меня опасный вирус. Именно он во всем виноват. Именно поэтому я был вынужден выбросить остальные тела и подготовить систему на случай, если…

— Ага. Значит, вирус во всем виноват? Должно быть, ты скажешь, что это вирус агрессии. Да?! Потому что ты не убийца. Ты белый и пушистый. Святоша! Может быть, ты даже назовешь себя Спасителем?! Убивая всех подряд… Вирус!!! Откуда же он взялся?! Ну, говори, приятель!!! Давай, ври, не стесняйся! — Акимов орал и размахивал руками, уже нисколько не пытаясь сдерживаться.

Но мертвый Виктор Пайне был само спокойствие.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Просто выслушай. Там, возле Новой Калифорнии, я сделал открытие…

— Ха!

— Да, открытие… Когда мы все перессорились из-за сигнала неизвестных нам разумных существ, исходящего с планеты, на которой никого и ничего не было… А мы ведь неоднократно имели возможность в том убедиться! Когда все переругались, обсуждая — имеем ли мы моральное право покинугь неприютную звездную систему, заботясь в первую очередь о себе и собственных детях, то есть о своем будущем… Вместо того, чтобы разгадывать, быть может, единственную и самую главную тайну Вселенной — тайну иной жизни, иного разума… Который, вполне вероятно, ждет от нас помощи… Так вот. Эти споры привели нас к исключительно острым конфликтам. В закрытом коллективе, в момент психического напряжения… Короче говоря, дело дошло до откровенной вражды и… насилия. Каюсь: я тогда смалодушничал. Часть команды подняла бунт: они арестовали капитана, старшего штурмана убили в потасовке… Я решил, что ничем не смогу помочь этой группе взбесившихся людей. Я заперся в своей каюте и начал рассматривать проблему с самого начала. Как говорили древние римляне: от яйца.

Есть в мире науки области информации, вроде бы вполне открытые, у всех на виду, но в то же время — о них как будто не помнят. Это вроде темной материи во Вселенной: постоянно действующий фактор, участвующий во всем, где-то подспудно учитываемый всеми. Но… никем и никогда не обсуждаемый! Фигура умолчания. В случае с вирусами это факты, которые кажутся слишком фантастичными только потому, что уж больно унизительны они для антропоцентричного мира, выстроенного на Земле гордым Человеком Разумным…

— Ближе к делу, — угрюмо велел Акимов разболтавшемуся мертвецу. Начальник группы сидел, согнувшись в три погибели, обхватив руками голову, уперев локти в колени, и не подымал глаз.

— Да, да. Так вот. Факты. Они были установлены еще в прошлом веке… Самой могучей и влиятельной силой на Земле является не человеческая раса, а вирусы. Во-первых, это самая многочисленная форма жизни на планете. Одно время люди тешили себя мыслью, что вирусы — неорганическая материя, но это оказалось не так. Вирусы, конечно, безусловные паразиты… Но они воспроизводят себя, они мутируют, фактически — обучаются… Они начинают и заканчивают эпидемии, регулируя популяции других биологических видов. Именно они управляют фотосинтезом на Земле. Вы знали об этом?.. А вы знаете, что ни один человек — будь он хоть трижды венцом творения — не может появиться на свет, если только его, еще на стадии оплодотворенного яйца, не защищает особый вирус? Специальный вирус-защитник, он не позволяет другим вирусам и бактериофагам атаковать крохотный эмбрион.

И после всего этого люди почему-то продолжают считать себя главным биологическим видом на Земле!

Но суть даже не в этом. Вдумайтесь вот в какой факт. Биологам известны вирусы, управляющие поведением живых организмов. Есть вирусы, которые развиваются и размножаются в желудке коров, хотя их жизненный цикл начинается вне этого благословленного и комфортного для них места. Что делают эти вирусы? Находясь в виде спор в траве, они прикрепляются к нервной системе муравьев, заставляя несчастных взбираться на самый верх высоких травинок… где их поедают вместе с травой коровы. Таким образом эти вирусы попадают в свой земной рай, где и проводят жизнь, пока не настанет время расселять потомство. Тогда они покидают корову… Известен еще вирус, размножающийся в тканях головного мозга кошек. Прежде, чем найти свою кошку, вирус поселяется в теле мелкого грызуна… А в нужный момент — заставляет мышь или крысу выйти на открытое пространство… Где их находит и поедает кошка. Поскольку вирусы обитают везде, и нету таких существ, внугри которых не жили бы вирусы, ученые стали называть это все симбиозом биологических видов… Но, сдается мне, у нас просто не хватает духу признать очевидное…

— Черт, приятель… До чего же мерзотно все, что ты рассказываешь! — не выдержал Акимов. Он выглядел очень усталым. Глаза начальника санитарной службы поблекли и запали. — К чему ты клонишь, в конце концов?!

Труп пожевал почернелыми губами. И ответил:

— Не было никакого сигнала с Новой Калифорнии. Планета Земля — огромный организм-симбионт — переполнилась неким весьма вредным биологическим видом… И тогда его вирус-паразит… А вернее всего — вирус-управляющий, вирус-руководитель… Вирус-бог, вирус-отец и вирус-дух святой… Велел человекам: летите отсюда! Ищите себе новый дом. Плодитесь и размножайтесь в другом месте. Отыскивайте новый путь. Человечеству нужна эволюция. Нужны какие-то качественные изменения, новые стадии жизненного цикла. И мы полетели… Что мы при этом думали? Что мы открываем новый мир для людей. Романтика, черт возьми. Человек покоряет космос! Человек освобожденный, разорвавший путы земного притяжения, человек звездной эпохи…

— Только вдумайтесь в эту чушь! — Мертвец болезненно поморщился. — Те-перь-то вы наверняка знаете правду: нет более клаустрофобичного места, чем космос. Космос — это теснота, непроницаемый злобный мрак, который душит, ежесекундно грозит гибелью. Что может быть хуже этого? Разве только гроб, зарытый в землю.

Но человечество кинулось туда, очертя голову и с восторгом. Почему, как выдумаете?..

Потому что не мы это сделали. Нас отправили туда! Послали искать свою корову. Или кошку. Как вам больше нравится?.. Хотя это не важно.

Важно то, что мы… их нашли. Мы сделали то, за чем нас послали. И мы вернулись, чтобы завершить миссию… Теперь человечество начнет новый цикл развития…

— Господи, какая чушь. Да это я воскресил тебя, кусок дерьма, тухлятина… Черт, как я устал! — Акимов выглядел уже не просто уставшим — он выглядел больным. Лошадиное лицо вытянулось и потемнело, на нем проступили подкожные жилы и кости.

— Нет, приятель, ты ошибаешься. У человека нет свободы воли. Ты думаешь, что любишь женщину. Мечтаешь завести семью, детей. Тебе говорят, что это нормально, что это инстинкт размножения… Но что такое инстинкт? Никто не знает. Никто не может ответить четко и однозначно. А я тебе скажу: что бы это ни было — это НЕ ТВОЙ ВЫБОР. Не твое решение, пойми, приятель!

— Мы сами определяем, что нам нужно, — Акимов свесил голову на грудь. Он не говорил, а бормотал — его клонило в сон, но он еще пытался противостоять. — Аксель. Давай знаешь что… Взорвем к чертям этот бот. Ты ведь принес из шлюпки газовый генератор?.. Взорви его. Просто сними предохранительный клапан… Чиркни… И — бабах! Главное — направь шланг прямо на крепления шлюза… Второй попытки не будет. Слышишь? А эту заразу я сейчас…

Акимов тяжело и медленно, словно выгребая против течения реки, потянулся к верньерам «Лазаря», желая, очевидно, вывернуть их в положение «зеро»… Но рука его упала на полпути, повисла плетью. Пальцы задергались… Все длинное тело Акимова затряслось, словно к нему подвели электрический ток.

Аксель и мертвый Виктор Пайне полминуты наблюдали за агонией начальника санитарной службы. Аксель — с ужасом и жалостью, Виктор — со странной гримасой, выражающей то ли сочувствие, то ли боль.

Когда все кончилось, Виктор Пайне — или то, что скрывалось иод его личиной — торжественно объявил:

— Старые вирусы живут до последнего своего носителя. В этом и проявляется их зависимость, предопределенность. Но мы… Мы — следующее поколение, новая раса. Мы полностью автономны. Умеем действовать избирательно. Мы и вправду сами решаем, кого подчинять… Кого любить. Что скажешь, приятель?

Приятель. Это слово в устах трупа прозвучало весьма раздражающе. Руки Акселя сами собой сжались в кулаки. Горячая волна ударила из головы в сердце, прошила тело, толкнулась в уши тысячей молотков, пеной зашкворчала во рту, завесила глаза алым…

— Думаешь, меня убедил твой спектакль?! — воскликнул Аксель. — Ерунда! Нет, и не было никакого вируса. Ты просто сумасшедший убийца. Потерявший семью и близких в дурацких разборках по дурацкому поводу. Убийца!

— Все вирусы — убийцы по своей природе. Как и люди… Люди убийцы потому, что мы — убийцы! Они наши слуги, наши носители, плоть от плоти нашей. Я только что на твоих глазах убил твоих друзей… Акимова убил я! Его убил вирус!

— Врешь! Не было никакого вируса! Акимова убил трупный яд. Продукты распада твоего мерзкого гнилого тела. Он слишком близко находился к тебе и, должно быть, надышался отравы. Ведь ты брыжжешь гнильем во все стороны! Тебя надо было отключить и швырнуть в морозилку сразу же, как только…

— Нет!!! Не смей! Ты сейчас сдохнешь… Я сделаю… Я сейчас…

— Плевать. Плевать мне на тебя, — сказал Аксель. Он перестал орать и посмотрел на мертвеца с жалостью. — Плевать на вирусы, на твои идеи, на всё, что ты тут рассказал и сделал. Плевать на этот корабль, на тех кретинов, которым загорелось доставите на землю эту развалюху. Да. И на эту станцию мне тоже наплевать.

Прощай.

— Что ты задумал?! Нельзя! Погибнут люди. И ты тоже. Слышишь?! Ты ведь не сможешь отсидеться за углом… Придется быть рядом, чтобы взрыв получился! А это огромный риск!

— Пле-вать. Мне плевать!

Аксель пнул ногой «Лазаря-17», не обращая внимания на вопли Виктора Пайнса, и ушел к шлюзу.

Он был предельно сосредоточен и внимателен, подготавливая взрыв так, как и советовал ему Акимов. «Второго шанса не будет, приятель», — подбадривал он сам себя.

Ему удалось сделать все правильно.

Вспышка сработала мгновенно: Аксель даже не уловил глазом тот момент, когда языки горящего метана развернулись в сторону шлюзового люка, с ревом сглотнули весь кислород и пропали, слизнув горючий материал с внутренней обшивки и вышибив массивный металлический люк, как пробку из бутылки.

Все! Джинн вырвался на свободу. Конструкции корабля лопнули, не выдержав давления. Один громкий хлопок, от которого у Акселя заложило уши, и огонь стянулся в точку, словно скрылся в другом измерении.

Акселя вынесло через дыру в обшивке — прямо в открытый космос. И потащило по внутренней орбите надземной станции «Европа-3», по снижающейся спирали. В костюме спецзащиты с запасными кислородными блоками и газовым пистолетом у Акселя было достаточно шансов, чтобы добраться до платформы лифта — туда, где развлекались, кувыркаясь в невесомости, туристы.

«Не знаю, что правит любовью — химия организма или что-то другое. Мне плевать», — думал Аксель, разглядывая беспорядочно скачущие над головой звезды.

Разрывая стапели десятого пирса и стены станции, мимо Акселя и вместе с ним летели металлические детали корабля и приборов; высохший, как мумия, Акимов; разделанная роботами на куски Джемма; искореженные взрывом роботы — искристыми осколками, взвихриваясь и слипаясь в сверкающий ком, они неслись вперед. И вместе с ними — окоченевший труп Виктора Пайнса с последней ухмылкой на лице.

«Я обещал Линде вернуться. И я возвращаюсь».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Николай Романов} Минуты нежности ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Автор о себе: «Родился и провёл большую часть сознательной жизни в Москве. Меньшую — в деревне Пыр-нево (в лесах Смоленской области). Преподаватель в третьем поколении (литература и физика). Профессионально занимался спортом. Первый рассказ ужасов написал в шесть лет. В жанре ценю наличие интриги возможность погружения в атмосферу произведения».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дом — это не здание.

Дом — это не место, где день за днём собирается твоя семья. Даже если она собирается год за годом — это не дом.

Дом не там, где уютно, тепло, шкафы забиты любимыми книгами, и ты с закрытыми глазами дойдёшь ночью до туалета или холодильника.

Дом — это не комната, где царит праздник и застолье, и ты улыбаешься каждому, потому что знаешь его много-много лет.

Дом — место в голове.

Дом — это переключатель. Вкл-выкл.

Вкл — и ты откидываешься на спинку кресла и обжигаешь пальцы о чашку кофе. Ты дома.

Выкл — и ты у кровати больного. Впалые щёки, частое дыхание, хлорка въедается в кожу и стены.

Вкл — и солнце шекочет теплом по коже, а море тихонько шумит.

Это приятно, и это — дом.

Выкл — люди уходят. Сами, или их забирают. Как детские игрушки — они пришли в негодность, или родители так решили. Люди-игрушки уходят и забирают твой Дом с собой.

Зачем эти мысли в моей голове?

Я не провожал родственников — мои родные и близкие живы и процветают, а отсутствие сожалений юности лишило меня сладости потерь. Дом всегда со мной — дисциплина и стерильный порядок окружают меня теплом и заботой. Гармония восстанавливается и внутри, и снаружи по первому требованию — в моём случае не подводят самоконтроль и система адаптации климата корабля.

И да, я не пью кофе. Да его и нет на Борту.

Я всегда Дома.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Утренние фантазии — последние попытки подсознания развлечься остатками сна. Где-то в глубине, в тёплой ванне грёз и лабиринтах аналитики, мозгу скучно. У нас с ним разное представление о развлечении, но я не против.

Сновидения вносят разнообразие — на Борту нет драм и трагедий. Есть работа и режим. Баланс калорий, физической активности, равновесие труда и отдыха.

Щепотка душевных псевдотрагедий в момент пробуждения развлекает человека-песчинку в утробе черной бездны. Через мгновения я это забуду, а пока — маленькое приключение, фантазии о горечи, которой у меня никогда не было.

Несерьёзно? Будет минутка — расскажите, как вы развлекаетесь в своей ракушке, когда за створками миллиарды тералитров пустоты.

Довольно. Пора освобождаться от объятий синтетического одеяла. Нежиться будем через пару дней. По возвращению. А на повестке — гигиена, упражнения, душ, работа, завтрак. И ещё кое-что. И я уже знаю, какие пункты из списка сегодня выпадают.

Что я ещё не упомянул? Ах, да. Я в космосе.

По понятным причинам полную тренировку я провести не могу. Минимум движений, до первого пота — и в душ.

Мне нравятся транспортники. Они уютнее новомодных исследовательских кораблей. В них есть комнаты, отсеки, переходы между отделениями. Мне нравятся повороты в моём домике, смены ракурса, нравится выходить из-за угла. Сейчас всех отправляют в огромных одиночных отсеках. Уютно — как мятой горошине в стальной кастрюле. В этих огромных бочках есть всё, кроме возможности уйти от себя. Чем не путь к безумию? Но это не моя история.

Мой Борт — ретроград. Всё по-старинке. Многокомнатная квартирка с переходами и задним двором. Животных нет — есть оранжерея. Понятное дело — не для меня эстетику делали — контрольные образцы путешествуют, но тем не менее.

Коридоры, переходы… Они и приготовили для меня этот непростой сюрприз. Что именно пошло не так? Вариантов много, я могу набрать две-три дюжины причин, даже не прибегая к помощи бортового аналитика. Могу составить из них несколько наиболее вероятных. Споры, семена, вирус, флора-фауна, обдурившие проходную систему контроля на одной из остановок? Какая разница, мы зашли далеко и без понимания причин.

Мыться тоже неудобно. Я ещё не упомянул о моей руке? Скоро расскажу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Работа — четыре часа: обход, пробы, показатели, корректировка (по необходимости), формирование отчётов и последующая отправка. Возможны плановые вариации, плюс — два непременных (с инструкциями не спорят!) перерыва — местоположение обязывает.

Это по плану. По факту всё сводится к последним пунктам — только отчёты. Я не спорю с инструкцией, я её игнорирую. Данные покидают Борт в том виде, который я придал им на скорую руку. Достоверность меня сейчас мало волнует.

Теперь главное. Ладони потеют, меня ждут повороты и коридоры. Два раза налево от операторской и прямо к эко-ферме. Рядом с выходом вентиляции — меня ждут. Рядом с щитком. Прямо на стене. За углом, за поворотом.

Не знаю почему, но, приближаясь, я стараюсь не дышать носом. Запаха нет, но это, скорее всего, интуитивное. Словно прижался в лифте к незнакомому старику или зашел в комнату умирающего человека. Задерживаешь дыхание, отводишь взгляд и вдыхаешь через слегка приоткрытый рот. Неглубокими вздохами, конечно.

Он не выглядит болезненным. Он выглядит как болезнь. Лоснящаяся, мускулистая, свежайшая раковая опухоль. Вывернутая наизнанку гигантская папиллома, размером с сейшельскую черепаху. Прилипший к стене снежный ком цвета кожного кандидоза, разбухший и покрытый просвечивающейся под полупрозрачной пленкой варикозной сетью чёрных подрагивающих нитей.

Будете смеяться, но я назвал это Пассажиром. Нет, это не имя, и я не собираюсь с ним разговаривать. Первые дни это было «оно». Потом, когда изменения в размерах и внутренние шевеления стали более чем заметны, я его назвал. Почему бы и нет? Забавно ведь. Заяц на борту, хе-хе.

Расстёгиваю комбинезон до пояса, скидываю его со спины, как гигантский капюшон. Руки начинает мелко трястись, и стаскивать футболку уже нет ни желания, ни возможности.

Опускаюсь на треснувший хрусталь коленей. Упираюсь левой рукой в стену, чтобы не рухнуть на пол раньше времени или — не дай бог — не свалиться на Него. Сжимаю и разжимаю кулак — правая уже ноет и немеет, ранки, покрывающие руку от запястья до локтя, начинают призывно саднить. Они причмокивают, как маленькие ротики. Они хотят кушать, Он хочет кушать — какая разница? Я уже не держусь за ситуацию — кладу руку на всколыхнувшуюся поверхность перламутровой туши, вздувшейся на пластике стены.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

За секунду до прикосновения я вижу маленькие усики, нет — скорее, хоботки, которые выныривают из-под блестящей поверхности и впиваются в мою руку. Они втягиваются внутрь ранок, прижимают её к себе. Сейчас они внутри. Они неспокойны — я чувствую. Перебирают мышечные волокна, артерии, вены, прокладывают свой путь среди них. Внутри меня. Руку не оторвать; пока Он не наестся — я часть его. Но и неправдой будет сказать, что я не желаю этого. Это чувство появилось почти сразу, на второй или третьей кормежке — моё тело ноет, я весь — как материнская грудь, питающая ненасытное чадо. Ещё, ещё — оно голодно, теплые и приятные волны — я отдаю всё больше и больше, но ребёнок не наедается. Я не застану момент, когда он будет сыт — мысли путаются в клубок колючих нитей, приторное тепло заливает бездну носоглотки и закипает под моими глазами. Скорее всего, Он меня отпускает. Или бросает. Или ласкает… Или…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что бы изменилось, если бы я помнил, как прихожу в себя (прихожу ли?), поднимаюсь с пола. Как добираюсь до душевой капсулы, стаскиваю с себя заляпанную тёмно-жёлтой кашицей форму и снова отключаюсь — липкий, обессиленный и жалкий. Позже я вернусь в себя, и пробуждение вывернет меня наизнанку. Возможно, рвотные позывы — это именно то, что возвращает меня в этот мир. На руку стараюсь не смотреть — первого раза мне было вполне достаточно. Это, пожалуй, единственное, что я опущу в своей истории.

Выталкиваю ногами изгаженную форму из душевой капсулы, застёгиваю жесткую плёнку кабины и, не открывая глаз, включаю злые горячие струи. Автоматика не позволит мне врубить температуру, превышающую режим комфорта, что, несомненно, жаль. Сложно описать неудержимое желание свариться, зажариться, быть приготовленным. Мне предстоит короткий, но непростой путь от продукта питания до человека разумного.

Разумного ли? Что происходит последние два месяца? Листаю бортовой инфопакет: постстартовая санобработка, маршрут — пять контрольных точек остановки.

Пять приземлений в заданных концах системы. Пять обязательных плановых карантинных обработок после. Суммарно — шесть месяцев облучений, химобработок и стерилизации каждого миллиметра внутренней поверхности Борта. Результат — самопроизвольное образование органического объекта в самом сердце корабля — активного и не поддающегося классификации. Любопытно — я с самого начала не стал заносить информацию о его появлении в инфопакет, или уже после удалил данные? Не помню.

Не помню когда появилось это предательское чувство. Благодарность. Этому нет объяснения. Смывая с себя первый опыт нашего общения, уже тогда — я знал, что благодарен. За испытанное единение, за густые волны омерзения, которые, схлынув, оставляли покой, словно обжигающий напиток, теряющий послевкусие, говорящий — вот твоё место, вот где ты. Вот Дом.

В первый день обнаружения я всё сделал неправильно. В какой момент я уже не просто нарушал инструкции, а послушно следовал зову? Он просил совсем немного, и ничем другим, кроме согласия, я не мог заполнить эту пустоту. Мы бессловесно договорились о том, что он хочет. И сколько я могу дать — договорились о пределах. Удивительное совпадение — мне было не жаль ровно столько, сколько он желал. Только рука.

Я просто положил руку на прохладу бесцветного нароста размером с футбольный мяч, который обнаружил в коридоре перед залом эко-фермы.

Вы знаете достаточно, чтобы провести линию от этого дня до сегодняшнего — всего-то пара месяцев.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Меня пугает другое. Следом за чувством благодарности появилось другое — то, в чём я до последнего не хотел себе признаваться. То, благодаря чему вы слушаете эту историю. Я думаю о нём. Это по-настоящему пугает, больше чем ночь окружающего пространства — это привязанность. И то, что за ней должно последовать. За любой привязанностью всегда следует одно и тоже.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Подъем. Грёзы. Гигиена, упражнения, душ, работа, завтрак. Сегодня наша встреча с Пассажиром переносится. Есть безотлагательный вопрос. Пространство за иллюминатором залито сине-голубым бульоном с белёсыми прожилками — мы на центральной полосе внешней стационарной орбиты. Перед нами уже не далёкий желанный шарик, а безразмерный и бездушный гигант — колыбель человечества.

С возвращением.

Регламент приёма даже такого неприметного странника, как мы — сложен, неспешен и выверен, словно пульс пилота истребителя.

Порядок приёмки контрольных исследовательских маршрутов — а это мы и есть — один из самых длинных в таможенных нормативных пакетах. Тщательнее проверяют только военную технику.

Возможно, я уже упомянул судьбу первого отчета с момента обнаружения моего требовательного гостя. Не многим отличались от него и последующие. Я не выявил отклонений в системах жизнеобеспечения. Присутствующая органика, системы обеспечения кондиционирования воздуха, водообеспечение и камеры отходов — показатели были практически в норме. Системы контроля не видели на Борту отклонений. Тем не менее, у меня не было желания полагаться на то, что башковитый начальник отдела приёмки не вопьётся пытливым взглядом в сотни показателей и не увидит, что где-то в них два плюс два равно пяти. Отчёты я копировал из середины маршрута, вносил небольшие изменения и отправлял свою самодеятельность в чёрную бездну. Они не должны были знать о Нем. О том, что я не один. И если у них уже возникли вопросы, узнаю я про них или сейчас, или уже никогда.

Я отрегулировал камеру, прочистил горло и пробежав пальцами по клавиатуре восемь положенных шажков, приготовился к связи.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Экран моргнул и замелькал картинкой средней четкости. Ха, парень, я тебя знаю. Везёт, ты меня принимаешь каждый второй прилет. Судьба, наверно.

Опускаем формальный обмен кодами, номерами и прочими ритуальными заговорами современной идентификации.

Продолжаем.

Да, все основные отчёты высланы автоматически, я проверил точки получения, показатели и формат данных, обратная связь получена.

Да, маркировка образцов, первоначального груза и сопутствующих средств — соответствует, электронные коды прилагаются.

Да, заявленное качество приобретенных на маршруте материалов и проб контролируется внутренней системой безопасности и содержится в д-листах.

И так далее, далее, далее.

Главное — в конце.

«Ждите очереди в зону карантина и подготовьтесь к приёму контролёров».

Вопросов ко мне нет. Они не знают.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я стоял в двух шагах от рокового поворота. Коридоры, повороты. Он за углом. Он знает и уже ждёт. Он голоден и жаждет или наоборот, полон и изнывает от переполняющего его, словно тугое вымя забытой в поле коровы. Меня волнует не это. Через несколько часов мы будем не одни. Здесь будуг люди, приборы, датчики, очистная химия и радиация. Борт стерилизуют — оскопят, вычистят, лишат приобретённой за время маршруга души. И они узнают.

Спрятать Его? Забрать с собой? Объяснить, что мы близки? Случайные сиамские близнецы, породнённые волей вселенной, мать и дитя — и неважно, кто из нас кого питает и чувствует своей плотью. Нас разорвут. Понимания не будет. Я пытаюсь обмануть себя — слёзы вытирать бессмысленно — что варианты возможны. Что кого-то будет волновать наша пуповина и необходимость её сохранить. Мы — не урод, не одна из многочисленных физических или психических деформаций космоса, мы — одно, мы — влюблённые, это больно, вы убьёте нас, пожалуйста, пожалуйста!..

Я отметаю одно решение за другим, не обращаю внимания, что они уже повторяются — дважды, трижды, сотню раз. Они невероятны, бессмысленны, наивны, они все — не избавят нас от наступающего кошмара.

Я приближаюсь к Нему, волна ощущений повторяется словно любимая с юности мелодия — с мурашками по коже, с яркостью красок. Сегодня наша последняя встреча, я меняю сценарий, играем в другую игру, дружище, тебе понравится.

Выбираюсь из комбинезона, как флоридский рак из бесполезного старого панциря. Бельё тоже лишнее — воздух холодит спину и чресла. Нагие мы приходим в этот мир, нагие уходим.

Подрагивающая плоть бугристой туши прямо передо мной. Уверен, Он тоже ощущает торжественность момента — приоткрывшиеся по всей поверхности поры пестрят суетливыми хоботками, они словно разминаются перед загрузкой — потягиваются и сворачиваются в нетерпеливые колечки.

Я обнимаю Его. Прижимаюсь грудью, животом, бедрами, погружаю лицо в неразмятый сырой пластилин. Хоботки вторгаются под мою кожу — я чувствую их беспорядочное шевеление в паху, на рёбрах и под ключицами. Пространство скользит из-под ног — я словно тону в ванне со слизняками, растворяюсь в мокром непрерывном движении. Снаружи и изнутри — выпиваемый заживо — я наполняюсь и истекаю.

Это — Дом. Надеюсь, надолго. Надеюсь — навсегда.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Денис Назаров} Глас ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «В этом рассказе я хотел задать несколько вопросов: что может случиться, если человек столкнется со всепоглощающим, сверхъестественным чувством любви? Готов ли он выдержать его? И к чему приведет такая любовь, дарованная ему, против его воли?»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Непонимание. Слово последнего месяца. Слово, которое само по себе не говорит ничего, и вместе с тем говорит столь многое.

Он снова задавался теми же вопросами, что и раньше. Вспоминал, как во время очередной ссоры с женой мог сказать лишнего, потом видел её обиженный взгляд, слезы, застывшие в глазах. Это было сигналом, что сейчас пора закончить. В те дни, казавшиеся теперь далеким прошлым, он умел анализировать, находить причины. Сейчас у него было куда больше времени на размышления, но ответа на свои вопросы он не мог получить. Холодный космос молчал. До чего же не идеален язык, как сложно порой выразить свои чувства и как легко обидеть близкого. Любил ли он её, любил ли он вообще когда-то по-настоящему? Михаил сумел справиться с непониманием, когда умерла дочь. Смог пережить и уход Лены. Но сейчас он видел лишь мутную пелену, а за ней безжизненную черноту. Она была так рядом. Всего лишь протяни руку. Но мешает тонкая стенка, да и пустота оказалось не такой уж безжизненной. Там было оно, невидимое, но осязаемое всеми. Оно говорило, но…

Непонимание.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Представь, что ты сидишь ко мне спиной, — Алексей пощелкал пальцами, размял шею, почесал подбородок и развалился в кресле.

Михаил терпеливо ждал.

— И я говорю тебе: Привет! А ты мне?

— Отвечу тем же, — Михаил пожал плечами. Теперь он привык, но раньше его выводила тягучая манера Алексея вести беседу. Прежде чем что-то сказать, он подолгу формировал свои мысли, затем смешно шевелил языком за закрытым ртом, будто пробуя слова на вкус, и только удостоверившись, что можно, наконец, высказаться выдавал фразу, или точнее — выдавливал. Чаще совсем короткую, отчего долгие размышления его теряли в цене, но в последние дни его все больше тянуло на длинные рассуждения, которые, как правило, тоже ни к чему не приводили. Впрочем, Михаил не мог винить его за это — он и сам подолгу ввел такие же бессмысленные разговоры, разве что делал это молча. Выстраивал диалог с самим собой, вел интервью с глупыми вопросами и такими же глупыми ответами. Особенно эти неуместные диалоги со своим «Я» появлялись сразу после пробуждения и давали голове недолгий покой только к обеду.

— Но с кем ты поздороваешься?

— С тобой же.

— Откуда ты знаешь, что это я?

— Повернусь, чтобы проверить.

— А если я всего лишь кукла, умелая симуляция? Перед тобой моя копия. Примитивная система распознает твои слова, формирует ответ по заданному шаблону, выдает его. Ты снова отвечаешь. Диалог?

Михаил кивнул.

— Но ты ведь будешь говорить со мной, имея определенную цель. Допустим, спросишь, как поживает моя семья, какая погода в моем городе сегодня. Кукла тебе ответит, но будет ли она понимать, что именно она ответила?

Михаил поерзал в кресле и вздохнул.

— Ты, скорее, упрощаешь, — ответил он, — Но по твоей манере говорить иногда мне кажется, что ты и есть тот самый манекен, который подолгу обрабатывает сигналы.

— Я не обижаюсь, — Леша хмыкнул.

— Я знаю.

Алексей поднялся и стал бродить по комнате отдыха. Остановился возле фальшивого камина, глянул на фальшивую оленью голову на стене, которую наблюдал уже миллион раз, но сейчас разглядывал так, будто видел впервые. Бросил короткий взгляд на картину и отчего-то поморщился. После долгого молчания повернулся к Михаилу и произнес:

— Да.

— Что «да»?

— Я упрощаю, согласен. Оно общается с нами. Мы не видим даже муляжа, не видим гребаной формы, не ловим никаких сигналов. Физического объекта нет. Оно что-то говорит, мы что-то отвечаем на всех языках, оно отвечает на своем, но твою мать, язык ли это, вообще? Пусть я принимаю то, что язык — это не столько способ общения, сколько способ мыслить. Но мы ведь не можем нормально передать мысли даже друг другу. Ты меня недопонял, я недосказал, ты обиделся, я извинился. Мы путаемся в словах. Что ты слышишь, когда оно говорит с тобой? Ты слышишь слова?

— Нет.

— Видишь образы.

— Ты же знаешь…

Алексей покачал головой и вернулся в кресло.

— Я чувствую боль, — сказал он. — Часто испытываю невиданную любовь, реже — злобу. Порой мне хочется разгромить тут все к чертям. Отправить этот гребаный корабль в никуда, но это быстро проходит, меня вдруг наполняет странная теплота. Хочется, как в индийских фильмах, петь и танцевать. А порой я хочу просто плакать, сжаться в комок, уткнуться в подушку и рыдать, как брошенная парнем школьница. И я понял, что это не то, что оно пытается мне сказать. Все это — лишь следствие. Что если, говоря ему привет или hello или hola, sawatd, zdravo, мы тем самым оскорбляем его? Откуда ему знать, что мы вообще говорим, что такое говорить само по себе? У него нет слов, есть… Я не знаю, как это назвать. Если все, что я испытываю, уже есть во мне, оно каким-то образом просто вытаскивает это. Не пробуждая во мне воспоминаний, не показывая мне жутких или грустных картин, не говоря обидных или прекрасных слов. Но каким образом я ощущаю, что это именно метод его общения? Это чувствуешь ты, чувствуют все на корабле. Двадцать человек как один. Мы знаем это, называем это одними и теми же словами, да и без слов нам друг с другом все ясно. Я вижу в твоих глазах то же самое.

Алексей почувствовал, что руки трясутся, зажал ладони между коленей, пряча от глаз друга то, чего спрятать нельзя. Их единство, то, чем они стали вместе за последний месяц полета — для этого уже не было слов. Этого не объяснить Земле, они не поймут. Для них первого контакта нет, для членов экипажа он вне сомнений. Михаил прекрасно понимал, о чем говорит Алексей. Слова, их всегда так мало и в то же время сколько ненужных конструкций из букв и обрывков смыслов они порождают прямо сейчас. Слова, которые ни к чему не ведут. То, как оно общалось с ними. Это больше, чем речь. Больше, чем что бы то ни было. Может это и есть откровения свыше, только о чем они? Что они дают, кроме внезапных эмоций и всепоглощающего чувства единения между небольшой горсткой людей, висящих в пустоте? Неужели они летели сюда для этого?

— Любовь, боль, ярость… — прошептал Алексей, глядя Мише в глаза. — А что ты чувствуешь чаще всего?

Михаил долго молчал, не отводя глаз, затем опустил голову и произнес:

— Мне страшно. Но ты ведь и так это знаешь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если бы аппаратура поймала сигнал, все бы разом стало проще. Но когда ты чувствуешь это внутри себя, какие доказательства предоставишь другому? Нет, экипаж в них не нуждался, их требовала Земля. Им нужно было понять, отчего задержка, почему корабль торчит в мертвом космосе, тратя драгоценные ресурсы и никто не в силах объяснить, что происходит.

Тебе не списать это на галлюцинацию, даже на массовую галлюцинацию. Это происходит здесь и сейчас. Каждый из двадцати человек уверен в том, что говорит. Они не просто верят, они уверены, хоть и измучены непониманием. Списать всё на эксперимент Земли не выйдет, слишком это глупо и бессмысленно отправлять их в полет, чтобы где-то на краю галактики экипаж мучался от необычных состояний, вызванных, например, неким препаратом. Бред же…

Но все это не похоже на речь. Оно напрямую передает одни и те же, доселе неведомые сигналы каждому из них. Единственная эмоция, кроме страха, что чувствует Михаил — любовь. Эмоция, которая, казалось, навсегда умерла после смерти дочери. А еще позже новое чувство заставило его сомневаться, что он вообще когда-то переживал любовь, что понимал истинное значение этого слова, о котором споры ведутся вечность. Неужели на их долю выпало первыми получить ответ на этот вопрос?

Когда все только начиналось, он внезапно понял, что любит Алису — он с ней был почти не знаком. К удивлению Михаила, когда он сам, не веря в то, что делает, заговорил с ней, она ответила взаимностью и проявила нескрываемую симпатию. А через неделю, Михаил понял, что по уши влюблен в биолога — Марию. Но Алису он любить не перестал.

Это нельзя было объяснить ни природной тягой, ни похотливым желанием. К мужской же части экипажа он ощущал братскую любовь, ему казалось, что с окружающими людьми он провел многие годы, преодолел множество невзгод, прошел длинный путь. Они чувствовали к нему то же самое.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Покинув комнату отдыха, Михаил медленно брел по пустому коридору станции, откинув все мысли. Он не думал куда направляется, ноги сами вели его. Обнаружил он себя на мостике, глядящим на черноту за панорамным иллюминатором.

— Поговори со мной, — прошептал Михаил. — Давай по-простому. Кто ты?

Чернота молчала.

— Давай же! Расскажи! — незаметно для себя его голос поднялся от шепота до крика. — Ты же там, я знаю…

За спиной послышалось тихое шипение: дверь отсека позади него открылась. Он развернулся и увидел Алису. Войдя в отсек, она остановилась у ступенек, ведущих к панели управления. Двери за её спиной сомкнулись.

Девушка смотрела на него влажными глазами, нервно сжимая и разжимая кулаки.

— Что-то случилось? — спросил Михаил. И вдруг понял, что сказал это слишком встревожено. Он ведь может напугать девушку. И с каких пор эти вещи так заботят его?

— Михаил Александрович, — дрожащим голосом сказала она. — Кажется, я смогла кое-что найти.

Михаил встрепенулся, сбежал со ступенек и приблизился к Алисе. Даже сейчас, в этот тревожный момент, он чувствовал с какой силой его тянет к ней. Он хотел прижать её к себе, вдохнуть запах волос, провести пальцами по тонкой коже её шеи. Чертов маразматик! Она тебе в дочери годится!

Михаил тяжело выдохнул. Взял себя в руки.

— Ты смогла понять, как оно общается?

— Не уверена, но, кажется, я что-то нащупала. Могу показать, пойдемте.

Девушка торопливо развернулась и вышла в коридор, Михаил последовал за ней. У своей каюты она попросила Михаила подождать, юркнула внутрь и появилась через минуту с черной папкой и планшетом в руках.

Они направились в комнату отдыха, где обнаружили скучающего Гену. Тот смотрел на копию картины, висящую на стене: Ремедиос Варо «Тревожное присутствие». Михаил недоумевал, кому пришло в голову повесить в комнату отдыха именно её. Она всегда казалось ему жуткой, но сейчас, бросив на неё мимолетный взгляд, он вдруг понял, что порожденный богатым воображением художницы образ как нельзя кстати передает нынешние чувства всего экипажа. Вспомнилось почему-то детство, поход с отцом в галерею. Не было там Варо, было много непонятных маленькому Мише картин. Он, конечно, без труда разбирал то, что там изображено, но не мог взять в толк, отчего редкие посетители так подолгу смотрят на какой-нибудь лес, некрасивый, по мнению мальчика, портрет женщины или на бушующее море. Отец много говорил потом об этих картинах, употреблял столько ярких эпитетов. Говорил о страсти, покое и даже любви. Он видел все это в мазках краски на холсте и делился с сыном, который в ответ лишь кивал, делая вид, что все понимает. С возрастом чувство прекрасного, равное отцовскому, в нем так и не выросло. А теперь, взгляни он на те же картины, изменилось бы что-то? За последний месяц он стал совсем другим. Они все стали другими.

Он упал в кресло у фальшивого камина, издающего мерзкие потрескивающие звуки, совсем не похожие на те, что должно издавать горящее дерево. Наверное, и в этих щелчках был свой язык, который при желании можно расшифровать…

Гена отвлекся от картины и поприветствовал их, Алису особенно. Он поцеловал её в губы, и она, конечно, не противилась.

Михаил почувствовал только удивление, хотя ждал, что его кольнет ревность, даже попытался вытащить её из глубин души, но ничего не вышло. Хуже того, глядя на Гену, он вдруг почувствовал, что тот его лучший друг.

Гена покинул комнату, провожаемый озадаченным взглядом командира. Алиса же уселась напротив, разложила на столе бумаги с какими-то зарисовками и множеством пометок.

Михаил взял со стола грубый рисунок от руки, на котором был изображен человеческий позвоночник, некоторые позвонки были заштрихованы и от них отходили тонкие линии, ведущие к примечаниям, правда, почерка Алисы Михаил разобрать не мог.

— Не вчитывайтесь, — сказала она. — Это я для полноты картины, я более подробно покажу на голограмме.

Михаил кивнул, еще раз рассмотрел рисунок и положил на стол.

Алиса, не поднимая головы, что-то быстро набирала пальцами на экране планшета, вместе с тем поясняя:

— Я долго думала, как именно мы получаем сигналы. Часто я замечала, что во время особенно сильных, внезапных эмоций но спине пробегает легкая вибрация, думаю, вы тоже это чувствовали.

Михаил кивнул.

Алиса закончила возиться с планшетом и в следующую секунду над столом возникла полупрозрачная голограмма в синих оттенках с моделью человеческого скелета. Девушка провела по экрану рукой, и модель приблизилась и развернулась. Еще одно движение — и вот уже крупно во всех деталях видны отдельные позвонки и межпозвоночные диски.

— Во время одного из сеансов связи с ЭТИМ, — она сделала особенный акцент на последнем слове, — Я провела процедуру МРТ. Воздействие приходилось вот на эти позвонки.

На голограмме оранжевым загорелись по очереди несколько позвонков.

— В этом порядке, — продолжала Алиса, — на позвонки поступала легкая вибрация, разной интенсивности. Сигналы передавались в позвоночный канал и таким образом достигали спинномозговых нервов и далее мозга.

Голограмма изобразила все сказанное Алисой, но Михаил посмотрел лишь мельком, тут же вернув взгляд на девушку.

— Сигналы повторялись, и оказались на деле очень простыми. Всего лишь ДВОИЧНЫЙ код.

— Ближе к делу, — прохрипел Михаил, снова чувствуя, как трясутся руки.

— Посмотрите.

Поверх модели скелета возникли цифры. 00001110001011000010101100001110001011110010111000001110001011100 0011010 000011100010111000101110000011100010111000011011000011100010 11110010110

— Что это?

Алиса вздохнула и посмотрела в глаза Михаилу, затем нажала на экран планшета и цифры сменились словом.

ЛЮБОВЬ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Михаил тяжело дышал. Голограмма исчезла, но он все еще пялился в то место, где она была минуту назад.

— Нам… Нам это поможет… То есть, мы может отправить это на Землю?

— Вряд ли в этом есть смысл.

Они повернулись на голос. В комнате стоял Алексей. Занятый мыслями о неожиданных новостях, Михаил не услышал, как отрылись двери.

— Ты уже в курсе? — спросил он.

— Я ему рассказала, — ответила Алиса.

Михаил перевел взгляд на неё. В этот момент он все-таки ощутил легкий укол. Она рассказала ему раньше, гребаному лингвисту рассказала раньше, чем командиру. Кто еще знает? Может, Гена? Может, уже весь экипаж или хотя бы мужская его часть, кому еще доверилась Алиса?

Впрочем, ревностные обвинения ушли так же быстро, как и появились. Алексей приблизился к столу и уселся в свободное кресло.

— Это не имеет смысла, — сказал он. — Они решат, что мы тут с катушек съехали и сами воспроизвели это послание.

— Но это же бред! — воскликнул Михаил.

— Я с самого начала был против рассказывать что-то Земле до тех пор, пока не появится ясность.

— Ну, а сейчас? — Михаил встал с кресла и принялся бродить по комнате.

— А что сейчас? — спокойно сказал Алексей. — Сейчас у нас по-прежнему ничего нет.

— Что значит — ничего?

— Алиса, скажи ему, — лингвист кивнул девушке.

— Мы так и не смогли определить, откуда исходит сигнал, — тихо сказала она. — Если бы у нас было хотя бы это, но…

— Давайте повторим эксперимент, — не унимался Михаил. — Я готов.

— Постой, — сказал Алексей и тоже поднялся с кресла. Он подошел к Михаилу, взял его за плечи и заглянул в глаза. — Подумай сам: тебе не кажется странным, что некое чужеродное сознание отправляет нам послания в двоичном коде, еще и со словом на русском языке?

— У нас не осталось ничего, что можно было бы назвать не странным. Давайте проверим Сэма, — заявил Михаил и отошел от врача.

— Уже, — ответила Алиса.

— И?

— Ожидаемо. У него было LOVE.

Михаил вернулся в кресло. Чертовски хотелось курить, хотя привычка была забыта еще в школьном возрасте.

— Но ведь эмоции самые разные, — сказал он. — Неужели ничего, кроме одного слова, оно не говорит?

Алиса молча покачала головой.

— Конечно, мы можем провести еще несколько экспериментов, — сказал Алексей.

— Так чего мы ждем?

Алиса вздохнула.

Михаил развел руками.

Алексей молчал.

— Мы можем попробовать, — сказала она.

— Мы должны попробовать, — Михаил вздохнул и запустил руку в волосы. — Кроме себя и Сэма ты проверяла еще кого-то?

Алиса покачала головой.

— Тогда не вижу проблемы, — Михаил снова поднялся и стал судорожно щелкать пальцами.

— Прекрати, пожалуйста, — прошептал Алексей.

Михаил успокоился.

— Значит, мы имеем дело с языком? — спросил он, посмотрев на Алексея.

Тот молчал.

— В некотором роде, — ответила девушка. — Но мы все еще не знаем, кто говорит с нами. Алексей прав, на Земле такие данные никому не нужны, вот если бы мы нашли источник…

— Ладно, ладно! — Михаил поднял руки. — Проследи за каждым членом экипажа, попроси при первых же… симптомах… сеансов связи бежать в медотсек. Объяви это по громкой связи и дежурь в отсеке.

— Поняла.

Михаил кивнул ей, хлопнул Алексея по плечу и покинул комнату. Он шагал по коридору, пребывая в глубоком раздумье над странным открытием. Это уже было что-то, но вопросов только прибавилось. Он не заметил догнавшую его Алису до того момента, пока она не окликнула его, заставив развернуться.

— Что случилось? — спросил он.

— Я хотела с вами еще поговорить… наедине.

Михаил засомневался. Он сам до конца не понимал причины своих метаний. Его одновременно тянуло к девушке, и в то же время какая-то часть разума заставляла отказаться от предложения. Просила уйти прочь и как можно быстрее.

— Прежде чем сделать объявление, я хотела настроить оборудование, чтобы оно было готово к работе в случае, если придется срочно подключить контактера.

Контактера. Михаил мысленно усмехнулся этому новому словечку. Все больше ему казалось, что происходящее на корабле больше не подчинено его воле, все сами решают, как им быть дальше. Но что удивительно: в этом он находил облегчение.

— Пойдем, — ответил он.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Опасения и в то же время приятные предчувствия овладели Михаилом в тот момент, когда Алиса приглушила свет в медотсеке до минимума. Но обдумать всего он не успел. Девушка кинулась к нему и прижалась своими губами к его губам, затем он почувствовал её горячий язык у себя во рту. Сначала Михаил пытался отстраниться от неё, сказать, что все это неправильно, шептал, что она ошибается, но Алиса не отступала, и вскоре поддался и он.

После долгого, тянувшегося целую вечность и в то же время пролетевшего за мгновение поцелуя, Алиса отстранилась.

Речь не совершенна, но как орудие она всесильна.

— Простите, Миша, — она впервые на его памяти обратилась к нему по имени. — Простите, что не сказала вам первому.

— Ничего, — прошептал он, по-прежнему сжимая тонкое тело в объятьях.

— Почему? — спросил он. — Почему оно передает нам это слово?

— Я не знаю, — она пожала плечами. — Наверное, вы будете смеяться, но у меня есть догадки.

— Не буду, обещаю.

— Глупо звучит, я ведь не верю… — сомневаясь, сказала она.

— Вы думаете, что это Бог?

— Я не нахожу другого объяснения.

Михаил хмыкнул, и Алиса как будто закрылась в миг. Она не покинула его объятий, но он физически ощутил, как от неё повеяло холодом.

— Ну, вот, — с притворной обидой сказала она. — Вы не думайте, я никогда не была религиозной, но в этой ситуации… Может, если представить, что он все-таки существует… Может, его послание это и есть откровение?

— Алиса… Глас божий? Вы это серьезно?

Она опустила голову.

— Глупость. Я знаю.

Михаил вдруг почувствовал, что еще недавнее непонимание происходящих событий после открытия Алисы кажется ему фальшивым. Словно сегодняшнее объяснение всего лишь выдумка девушки, беспомощная попытка подвести логичное обоснование происходящему. Все в один миг показалось ненастоящим: чувства Алисы к нему, к Гене, к Алексею, передача данных через вибрации в позвонках, его же глупая увлеченность девушкой и чувство необъяснимой братской близости с мужской частью экипажа.

— Если это бог, — сказал он. — То он лжец.

— Почему? — спросила она, кладя голову ему на грудь.

— Вы не любите меня.

Она вскинула голову и подняла на него глаза, в них стояли слезы.

— Простите меня, — прошептала она. — Я, правда, люблю вас, но я и люблю всех остальных. Даже Марину, даже Джессику… Я знаю, так быть не должно…

— Никто не знает, как правильно, — ответил он, прижимая её к себе.

Михаил хотел освободить её, но вдруг почувствовал вибрацию в спине, на этот раз она оказалась сильнее чем раньше. Он даже скривился от боли.

— Это оно, — прошептал он. — Оно говорит со мной.

Алиса высвободилась.

— Скорее, ложитесь сюда.

Но у него потемнело в глазах. Слабость охватила все тело, и последнее, что он увидел — приближающийся к глазам гладкий пол отсека.

Удара он не почувствовал.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через панорамный иллюминатор Михаил разглядывал звезды, на деле, быть может, не такие уж и мертвые, как он думал раньше. Впрочем, ведь все это тоже жизнь, самая настоящая. Если в каждой из них те же элементы, что сформировали нас, то разве удивительно, что они говорят с нами? Непостижимая бездна впервые была так близка к человеку, говорила с ним. Больше не чужеродная. Как никогда Михаил ощущал свою ничтожность перед ней. Это повторялось каждый раз, уже третий его полет, а он по-прежнему не свыкся с этим ощущением. Они — словно бактерии, укрывшиеся в капсуле, которая позволила им выйти за пределы организма. Микробы, зараза — столь примитивная, что решила, будто может распространиться дальше.

Но это все фальшь. Даже этот иллюминатор ненастоящий, всего лишь экран, проецирующий то, что видят внешние камеры. Искаженный взгляд. Михаил смотрел на космос не своими глазами, да и всю свою жизнь — видел ли он хоть что-то сам? Понимал, или просто выдумал, что понимает? Быть может, истина там, за тонкой стеной. Не проще ли выйти к ней? Оказаться лицом к лицу, без этой дурацкой защиты. Вернуть вселенной её главный подарок…

После странного происшествия в медотсеке Алиса все же смогла провести процедуру, но получила те же данные, что и раньше.

ЛЮБОВЬ.

Они проверили все, выяснили, что сигнал поступает не с корабля, что это не ошибка внутренних систем. Но они так и не нашли источника. Говоривший с ними словно был повсюду. Был внутри каждого из них.

Оно бьет их в спину, талдычит одно и то же, будто пытается заставить понять, как важно любить. И у него это получается. Что ответить, если твой язык бесполезен? Что сказать, когда голос твой не будет услышан?

«Только дела имеют значение», — подумал Михаил. Слова пришли сами собой, будто воспоминания из далекого прошлого. А с ними вернулись и те, кого он любил когда-то. Любит по-прежнему. Мать, отец, дочь. Их образы так ярко стояли теперь перед глазами. Они все были рядом с ним. Живые, настоящие. Сомнения развеялись разом. Конечно, его чувства и тогда, и сейчас — настоящие.

Движение рукой, будто отмахнулся от мухи. Образы послушались.

Он уселся в кресло, запустил на панели громкую связь и отчеканил в микрофон:

— Всем собраться в комнате отдыха через полчаса. Это касается каждого.

Его собственный голос, неузнаваемый, такой чужой, пронесся по отсеку. Все решится очень скоро. Оно получит их ответ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В комнате отдыха тесно. Сидит только Алексей, четыре других кресла пустуют. Люди жмутся к стенам искусственного дерева, тяжело дышат, смотрят друг на друга влажными глазами. Молчат.

Михаил входит. Алиса поворачивает голову, смотрит на него выжидающе. Никто не решается спросить — для чего командир собрал их. Но в их глазах он читает понимание. Они ждали этого уже давно, но им было страшно, страшно и ему.

Пять минут он разглядывает их лица, молясь, чтобы хоть один высказался, взял слово, чтобы остановить… Хотя бы немного притормозить грядущее, но они молчат, для их ответа уже не нужен язык.

Только дела имеют значение.

Легкая вибрация в спине. Они все чувствуют её. Он знает это, ощущает, как они, видит, как они, и хочет плакать — до того близок ему каждый из них. Он смотрит на Алису и представляет, что мог бы потерять её, что она могла умереть, как его дочь. И в лице девушки он видит свою кроху, и слезы текут по щекам.

Он зачем-то пытается вспомнить день её смерти, но ничего не выходит, в голове только радостные мгновения. Прогулки вместе по их крохотному участку, озеро в парке, катание на лодке, звонкий голос, просящий папку раскачать её на качелях как можно сильнее.

Он смотрит на Алексея и слышит его голос, но тот даже не открывает рта.

«Связь с Землей потеряна. Мы уже не сможем вернуться. Мы пробыли здесь слишком долго».

Он смотрит на Джессику:

«Я не хочу возвращаться».

Переводит взгляд на Сэма:

«Ты мой лучший друг».

Обводит всех взглядом.

«Это то, ради чего мы здесь».

«Это и есть смысл нашей жизни».

«Не покидайте меня», — отвечает им Михаил.

Алиса подходит к нему. Целует его сначала нежно, затем все яростнее. Она стаскивает с него комбинезон, расстегивает свой. Вибрации усиливаются, все мысли уходят. Изредка открывая глаза, Михаил видит, что остальные заняты тем же. Видит их такую разную наготу и снова смыкает веки.

Слышится звон, за ним удар. Он снова открывает глаза и видит, что стеклянный стол разбит. Алексей склонился над лежащей на полу Юлией. Рядом разбитый планшет, экран которого заляпан кровью и истерически мигает, показывая искаженную картинку человеческого позвоночника. Осколком стекла Алексей вспарывает девушке живот, запускает руки в горячее нутро, все глубже и глубже, будто старается втиснуться в худенькое тело целиком. Он вбирает в себя сладкий запах крови. Михаил чувствует все то, что чувствует его друг, затем приходит боль, тупая, чужеродная, она где-то на задворках сознания, её затмевает любовь, всепоглощающая страсть, желание слиться в одно со всеми.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он отрывается от губ Алисы и видит, что её рука копошится в нем. Кровь капает на пол. Стекает по коже Алисы, по её руке, жившу, огибает пупок, словно обладает разумом и теряется в лобковых волосах. Они впитывают его кровь, насыщают девушку им самим. Голова идет кругом, он падает на колени, и кто-то вкладывает ему в руку осколок, режущий ладонь. Но боли уже нет.

Подняв голову, Михаил видит лишь мельтешение голых, покрытых кровью тел, слышит тихие стоны, признания в любви на трех языках, хруст ломающихся костей, хлюпанье и вздохи. Кто-то вонзает что-то острое ему в спину, следующий удар приходится в плечо, почти теряя сознание, он успевает среди мельтешащих тел увидеть залитую кровью картину на стене. Тревога ушла. Ситуация разрешилась.

— Я люблю тебя, — шепчет он на ухо девушке. Но это уже не Алиса, теперь перед ним кто-то другой.

Собрав последние силы, он вонзает осколок в её живот и запускает пальцы в горячее. Затем приходит сладкая тьма.

Черная бездна замолкает, наблюдая за самым большим актом любви в истории вселенной.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Алексей Жарков} Пустые глаза планеты ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Знаете, я не очень люблю читать „чистую“ фантастику, мне интересней научно-популярные статьи — моему воображению там просторней. Вашему я предлагаю ту же свободу. Представить себе бесконечную Вселенную невозможно, но читая как-то раз статью об этом, я подумал, а что если…»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Вы будете лететь всё время от Земли. Всё время от Земли. Но вы вернётесь. И если вы вернётесь…»

Алан вздрогнул, сел и прижал к лицу ладони. «Вернётесь».

— Чёрт, — выдохнул еле слышно.

— Не спится? — отозвался голос из темноты.

— Нет, — ответил Алан и придвинул ноутбук.

Щурясь на яркий экран, запустил дневник. «День четвертый». Пальцы плохо слушались, глаза не привыкли. «А что писать? Что же?» Случилось бы хоть что-нибудь, он бы написал. Но ничего не случилось. Совсем. Он перечитал предыдущие записи. Вчера уронил стакан. Сегодня даже этого не произошло. Задумался. Вышел из-за стола и подошел к чайнику. Взял и бросил на пол стакан. «Ну вот, — подумал, — сегодня снова уронил стакан». Вернулся к ноутбуку и записал: «Сегодня разбился еще один стакан. Но то же самое уже было вчера». Вернулся к чайнику. Задумчиво посмотрел на оставшиеся два стакана. «Если я разобью еще один, нам будет не удобно пить чай», — перевёл взгляд в темноту, которая скрывала его попутчика. «А если я ничего не напишу, тогда и этот день будет таким же, как вчерашний».

Алан сел перед ноутбуком и уставился на белый, пустой экран с дневником. Мигал курсор. Неожиданно экран погас. Алан дёрнул мышку, изображение вернулось. «Всего четвертый день, а я уже раскис, как тряпка», — подумал он и закрыл ноутбук. Откинулся на диване. Зажмурился.

«А если мы не вернёмся? Новые двигатели. Очень быстрые двигатели. Ни у кого таких нет. А если мы не вернёмся? А если…».

Грохот в темноте вернул Алана в реальность.

— Что такое? — вскрикнул он.

— Это я, всё пучком, — хриплым голосом отозвалась темнота.

— Чёрт, — выдохнул Алан. «Надо взять себя в руки, сколько можно спать?» Он потер глаза, размял кисти — интенсивно покрутил в разные стороны — и снова развалился на диване. От непрерывного сна голова налилась тягучим свинцом, но вернуть ей прежнюю свежесть оказалось сложнее, чем отвязаться от ватной дрёмы. Не сон, не явь — сумбурное смешение образов прошлого и уродливых фантазий сна.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Брайан снял шлем, перчатки и встал из-за стола. Голова кружилась и слегка подташнивало. Если бы не голод, он выходил бы из игры только ради туалета. Хотя, если бы не ел, ему и этого не пришлось бы делать. Пошатываясь, с трудом удерживая равновесие, он проник на кухню. Ноги слушались плохо, рука промахнулась по выключателю. В компьютерной игре он мог прыгать на десятки метров, летать и создавать огненные шары одним только взглядом, но сейчас обычный человеческий выключатель поддался ему только с третьего раза.

Что-то хрустнуло под ногами. Брайан не отреагировал, не посмотрел вниз, безразлично прошагал к холодильнику.

— Ты есть будешь? — крикнул он в темноту.

— Есть? — сонно отозвался Алан. — А сколько?

— Сколько что? — спросил Брайан, разглядывая открытый холодильник. В голове вертелось всё что угодно: свирепые монстры, трескучие вспышки выстрелов, огненная каша взрывов — совсем не то, что коробочки и бутылочки, которые надо взять из холодильника, чтобы поесть.

Выйдя из ступора, Брайан вынул дрожащей рукой коробку с пиццей, а за ней бутылку с чем-то белым.

— Времени. Времени сколько? — отозвался Алан.

Брайан закрыл холодильник и перевёл взгляд на часы. Цифры он понял, но составить из них время смог не сразу. Сообразив, крикнул:

— Половина первого.

— Ночи или дня?

— Откуда я знаю. Ночи, наверно. Так ты есть будешь?

— Да.

В темноте тихо. Темнота вообще довольно тихое место. Место, где ничего нет. Нет внутри и нет снаружи. В темноте живут, мелькают пятна. Они переливаются, растут и исчезают. Это разум пытается нарисовать то, чего нет. Или то, что на самом деле есть.

«У нас есть вопрос… и есть теория на этот счет. Весьма основательная теория. О Вселенной? Да, о Вселенной. Важная теория. И быстрый корабль. „Гагарин". В двадцать раз быстрее любого. Новый двигатель позволит ответить на вопрос…».

На экране ноутбука привычно подмигнул курсор. «День десятый». Последняя запись три дня назад. «Отправил сообщение Бобу. Написал, как далеко мы продвинулись. Хотя он наверняка знает и без нас. Есть же датчики». Алан вздохнул. Почему же он согласился на это?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— О, Вегас — это рай! Это такое место! Там как в сказке. Там везде весело, там ночь как день и день как… — Брайан даже поперхнулся, — день, как ночь! Как сон. Там кругом шоу. Бесплатно. А фонтаны? Фонтаны Беладжио!

Ты не представляешь, девки просто визжат от восторга. Могут смотреть часами. Каждые пятнадцать минут фонтан исполняет новый танец. Новая песня и новый танец. Высоко бьёт, аж вообще! — Брайан глубоко вдохнул и помотал головой, не в силах передать словами нахлынувшие воспоминания.

— Что же ты не остался?

— Я бы остался, братишка! Я бы, если б мог, конечно, остался, но проигрался в хлам. Очень, очень сильно проигрался. Казино меня нагрело на тонну баксов. Просто на уймову тонну чертовых баксов нагрело, — Брайан погрустнел. — А Боб мне денег обещал заплатить. По лимону за каждый день пути. А что? Хорошенькое дельце: сидишь себе, гамишься, а тебе за это еще и деньги отвалят. Еще пара дней — и я смогу вернуть долг, а назад полетим, так я весь Вегас на уши поставлю, — Брайан довольно улыбнулся. — Уж на этот раз как следует оттопырюсь!

— Назад?

— Да, а что? Мы же туда и обратно…

— Нет, вообще-то…

— Да ты болтай ногами, как это «нет вообще-то»?

— Вот так.

— Что значит «вот так»? Ты, похоже, сам не в теме. Мне Боб ясно сказал — пару месяцев туда, потом обратно.

— Брайан, ты, похоже, совсем не в курсе? — Алан нахмурился и придвинулся к столу.

— А что? — насторожился Брайан.

— Погоди минутку. Ты хочешь сказать, что Боб тебе ничего не рассказал?

— А что он мне должен был рассказать?

Алан с сожалением посмотрел на попутчика и цокнул.

— Что ты пялишься? Можешь нормально сказать? Не тяни, вываливай.

— И про теорию он тебе ничего не говорил?

— Нет.

— А про двигатели?

— Нет.

— А что он вообще тебе рассказал?

Брайан отвел взгляд и принялся жадно грызть ногти.

— Сказал, что надо слетать куда-то…

— Куда?

— Не помню уже. Какая разница? Он столько денег за это обещал, меня остальное вообще не запарило. Да я за такие бабки мог бы хоть на край вселенной полететь!

— Да?! — ухмыльнулся Алан и ехидно посмотрел на попутчика, — прямо-таки на край?

Страшная догадка оглушила Брайана. Мурашки забегали по всему телу. Он обернулся, встал из-за стола и подошел к черному иллюминатору. Прищурился, потёр ладонью прозрачный пластик, подышал на него, еще потёр. Прижался, чтобы убрать блики, напряженно всмотрелся. Но, как он ни старался, изображение не менялось — там, снаружи, ничего не было.

Даже звёзд.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну, и как мы будем пить чай без стаканов?

— Не знаю.

— Разбил бы лучше кофейные чашки, они мелкие, и мы ими всё равно не пользовались, — вздохнул Брайан.

Алан подлил себе чай в кофейную чашку и выпил одним глотком. Налил еще и снова выпил:

— Теперь пользуемся…

— Знаешь, так пить не удобно, — заключил Брайан.

— А ты зачем клавиатуру сломал? У нас нет запасной. На чем теперь играть будешь? Я тебе свой ноутбук не дам.

Брайан глубоко вздохнул.

— Придется читать книжки.

— Кино есть.

— Ах, да, я и забыл. У нас же кино. Точно, — Алан опрокинул чашку в рот и снова наполнил ее.

— Так куда мы летим? — тихо спросил Брайан.

— Вперед. Только вперед.

— Как же мы вернёмся?

— Вот так и вернёмся. Есть теория, что вселенная замкнута. И если это так, тогда рано или поздно мы вернёмся.

— Ты в это веришь? — хмуро спросил Брайан и, задержав дыхание, посмотрел на Алана.

Тот потёр рукой шею и перелил в рот еще один напёрсток чая:

— Нет.

— Блин, я так и знал. Нас тупо кинули! — взорвался Брайан и отшвырнул в сторону остатки клавиатуры.

— Почему «нас»? — удивился Алан.

Брайан замер и с подозрением осмотрел попутчика:

— То есть, ты хочешь сказать, что… Что ты знал, что этот билет в один конец? — и вдруг сорвался на крик. — В один охренительный, долбанный конец, твою мать?!

— Брайан, — холодно ответил Алан, — ты не бесись, успокойся.

— Я ни хрена не понимаю. Почему, ты считаешь, что мы не вернёмся, если грёбанная вселенная на хрен замкнута?!

— Ну… Перед нами отправляли роботов. Автоматику. Много раз. Но до сих пор ничего из этого железного хлама не вернулось. Ничего.

— Твою мать, — выдохнул Брайан, — вот я дурак. На такую разводку повелся!

— Хотя… Роботы летели медленней. Ну, не летели, конечно, правильнее сказать, перемещались. А мы перемещаемся в двадцать раз быстрее самого быстрого из них. Так мне Боб сказал.

— Боб сказал, — передразнил Брайан, — этот Боб…

— Еще он сказал, что мы должны вернуться примерно через два месяца, — Алан проглотил очередной наперсток чая, — максимум через зри. Если верны расчеты.

— Расчеты, — снова передразнил Брайан, — мы уже почти месяц летим…

— Перемещаемся.

— Пофиг! Летим уже долбанных двадцать пять дней! И что? Мы вернулись? Нет! И не вернёмся!

— Может, и вернёмся.

— Ты же сказал, что это вряд ли, — Брайан застыл между иллюминатором и столом. — Я что-то не пойму. А почему ты полетел? Со мной понятно, я дурак, я купился на зелень, а ты почему?! Почему ты, твою мать, знал, что мы хрен вернёмся, и всё равно полетел?

Алан оказался не готов к этому вопросу. Свёл брови и оставил в покое чашку, но Брайан продолжал сверлить взглядом. Алан отодвинулся от стола и, наклонив голову, посмотрел вправо и влево, будто искал что-то.

— Так зачем? — повторил попутчик.

Алан сделал вдох для ответа, но передумал. Откинулся на диван, подмял под голову подушку, и засопел, уставившись в стену.

— Опа, нормально так! — развёл руками Брайан.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Черви. Гнилые черви. Смотри, что ты делаешь? Разве так можно? Разве можно так? Ты здесь не один. Ты тоже будешь здесь. Зачем ты это делаешь? Убиваешь. Убиваешь себя. Зачем?»

Пронзительный писк вернул Алана в реальность. Болела голова и глазные яблоки. Он схватился за голову и сел на диван. Мокрая от пота майка прилипла к спине.

— Что такое?! Что случилось? — закричал он, вращая головой.

Из комнаты управления кораблём лился свет и шум. «Этот дурак что-то напортил?» С трудом переставляя ноги, Алан зашел в командную.

— Что ты сделал?

— Три раза ввёл неверный пароль.

— Какой еще пароль?

— Нажал отмену. Хотел развернуть корабль.

Алан поднял брови:

— Что?! Ты хотел развернуть корабль?! — разделяя слова паузами, повторил он.

Брайан кивнул. Сирена выключилась.

— Куда?

— Домой, — ответил Брайан и едва не зарыдал. — Домой! На Землю.

— Ты знаешь, как управлять кораблём?

— Нет.

— Ты знаешь, что надо нажать, чтобы вернуться на Землю?

Тишина в ответ.

— Ты не хочешь, чтобы тебе заплатили деньги?

— Да мне уже пофиг на эти деньги! Я хочу домой, твою мать. На планету. На свою планету. У меня в этом грёбаном космосе ничего нет. Только одна планета у меня есть. Я живу на ней. У меня там города. Красивые, разные. Я люблю города. У меня реки, леса, понимаешь, небо у меня там. He-бо! Солнце. Это мой дом! Я люблю его! — он не выдержал и разрыдался, некрасиво скривив лицо.

Алан стоял и, презрительно щурясь, тёр переносицу.

— Родители у меня там. Брат. Друзья. Много друзей. Они меня ждут. Я буду работать, я готов работать кем угодно. Мне деньги не нужны, я отдам всё, и не буду играть. Просто хочу бьггь на Земле. Хоть кем. Хоть мусорщиком. Но только на Земле, а не в этом чертовом космосе. Я не мшу без своей планеты, понимаешь?

— Никогда не трогай этот компьютер. У тебя свой есть, — зло отозвался Алан и вернулся в темноту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Алан вышел из душа и облегченно вдохнул. Несмотря на то, что он окончательно потерял счет времени, он, в общем-то неплохо держался. Прошелестел тапками по коридору в комнату, вытирая на ходу голову. В углу, как и прежде, сидел Брайан. От него уже начинало слегка пованивать, едва заметно. Алан обложил тело хладогенераторами, вынутыми из холодильника. Общаться с мёртвым Брайаном оказалось намного проще.

— Привет, Брайан! — Алан сел за стол и налил в салатник чай, — может, чаю? Ну, как хочешь. Может, расскажешь чего? Как там твои монстрики? Всех укокошил? Нет? Ну, давай-давай, кокошь дальше, Рэмбо чертов.

Он подошел к мертвому телу и присмотрелся. В шлеме, за компьютером, клавиатура, заклеенная скотчем и без каких-то клавиш.

— Не стоило тебе соглашаться. Как же все твои друзья расстроятся, когда узнают, что ты сдох? А?! А ты сдох, сволочь, и теперь сидишь и воняешь. При жизни гадил и после смерти продолжаешь, — Алан постучал но пластику шлема.

— А почему ты в шлеме? Сними, — он сдвинул защелку на затылке, и шлем упал на грудь.

— Какой ты красивый! Хотя, мама тебя, конечно, не узнает. Что же ты так глаза выпучил? Спросить меня о чем-то хочешь? Ну, спроси. А? Почему я полетел? Тебя же только этот вопрос мучает, верно? Почему я полетел, если знал, что не вернусь? Потому что я не хотел возвращаться! Я был уверен, что люди… этим своим жалким умишкой как всегда просчитались, и вселенная нифига не замкнута. Но я полетел. Полетел, потому что мне надоело смотреть, как ты и такие, как ты, уделываете собственную планегу. «Реки», «моря», «небо». Ты это любишь? Нет! Ты на это гадишь! Из каждого окна, каждого дома, каждого города ты гадишь на свою планету. Загадил всю! Но нет, тебе этого мало, тебе надо еще. Тебе надо больше планет. Их ты тоже загадишь, ведь правда? Закидаешь радиоактивными отходами, одноразовыми тарелками и полиэтиленовыми пакетиками. Устроишь там высокие горы и обширные континенты. Исключительно из мусора. Будешь покупать новые вещи каждый месяц, будешь плодить животных, чтобы сожрать их, да? Ты же не можешь без этого. Ты же обеспеченный человек, куда там! Надо же всё новое, надо покупать. Покупать, покупать, а потом выбрасывать, выбрасывать и гадить. Это ты называешь жизнью.

Алан бросил мокрое полотенце на белое лицо убитого им попутчика и вернулся к столу пить чай.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Моя планета. Солнце. Мой дом. Мои реки. Хочу домой. Моё Солнце. Живая. Она живая. Моя планета живет. На ней есть люди».

— Черт! — Алан дёрнулся во сне и очнулся. Яркий монитор полоснул глаза белым светом. «День сто двадцать пятый». Он осмотрел кромешную темноту и взялся записывать:

«Я в открытом космосе. Пора возвращаться. Миссия провалилась. Вселенная не замкнута. Она сейчас вся вокруг меня, и чем дальше, тем она становится меньше. Сейчас вообще вся вселенная сосредоточилась только во мне. Я есть начало, и я есть конец этой вселенной. Пора домой».

Он отодвинул компьютер и включил подсветку предметов. Войдя в комнату управления, подошел к компьютеру и дёрнул мышь. Экран ожил, и появилось окно ввода пароля. Алан достал бумажку, которую дал Боб. На ней пароль. Он внимательно ввел символы, но система выдала ошибку. Оказалось, что у него только первая часть пароля — вторая у Брайана.

— Чёрт, — вырвалось у Алана, — Брайан, дружище, скажи свой пароль!

Тот не ответил.

— Эй, чувак, у тебя должен быть пароль, мне он нужен, чувак.

Брайан снова не ответил. Алан положил бумажку с паролем на клавиатуру и пошел к тому, что осталось от попутчика. К запаху он уже привык.

— Хорошо, что ты не влезаешь в мусорный ящик, а то бы я тебя так и выкинул, вместе с паролём.

Морщась, он стал обыскивать Брайана, но ничего не нашел.

— Где же твоя бумажка? Тебе же Боб наверняка тоже дал чертову бумажку. Он же знал, что в твоей дырявой башке ничего не удержится. Видишь, Боб знал, что она будет дырявой. Где, твою мать, пароль?! — Алан зарычал и принялся разбрасывать хладогенераторы, роясь в чужой одежде, как в помойной яме. От запаха его стошнило. Вернулся в командную. «Может, ты тоже положил бумажку где-то здесь?» — дрожащими руками он начал щупать обнаженный пластик панели управления.

Завизжала сирена. Всё вокруг замигало, вспомнился прежний случай и слова Брайана: «Три раза ввёл неверный пароль».

— Твою мать! — выругался Алан, — я домой хочу! Домой! Да, на свою планету, — он сел на корточки и в отчаянии схватился за голову.

— У меня, кроме неё, нет ничего, — повторил он чужие слова и заплакал. — В этом грёбанном космосе. Ничего нет…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Бумажка. Где моя бумажка? На полу. Нашел! Если лететь назад, это сто сорок дней полёта. Что ты скажешь про Брайана? Он гадил? Все гадят. И ты гадишь!»

Алан встал с дивана, взял стул и сел напротив панели управления. Задумался, вернуться или продолжить путь? На мониторе отсчитывались прыжки, которые совершал «Гагарин» в космосе. Каждый прыжок удаляет его от Земли. Или приближает. Всё зависит от ответа на важный, но, по сути, риторический вопрос: замкнуто ли пространство вселенной?

Уже почти миллион прыжков. Если перевести в световые года, станет дурно. Алан не решился. Уж лучше эта пустая цифра, хоть она и увеличивается каждую секунду, щелкая, как метроном. «Интересно, а откуда у корабля столько энергии?» — вдруг подумал Алан и с досадой прошептал:

— До чего грамотно люди научились делать безотказные машины. Уже пол-года работает, как на износ, и ни разу даже не пикнула.

Неожиданно им овладело чувство гордости за людей и за их технический гений. За то, что они научились так быстро перемещаться в космосе. «Так быстро и так далеко. И они дерзнули проверить свою странную теорию. Смелые люди, ничего не боятся. Постоянно идут вперед, постоянно что-то ищут, пробуют и, несмотря на неудачи, не останавливаются. Если Алан не пролетит сквозь вселенную, значит, это сделает кто-то другой. Но кто-то обязательно сделает. Иначе и быть не может. Такие они… Люди».

От гордости у Алана в горле собрался комок, и он представил своё триумфальное возвращение. Последний прыжок, орбита Земли. Вся усыпана разноцветными станциями и кораблями. Жизнь кипит, и планета, огромным голубым шаром, гигантским оком, красивым и живым, с гордосзъю смотрит на своих детей, на своих людей, которые приносят ей всё новые и новые победы. Да… Победы, как жертвы. Она же у них одна. Одна. Во всём бесконечном космосе.

Алан посмотрел в иллюминатор, в пустоту. Ни звёзд, ни галактик, — совсем ничего. И тут возникла другая мысль. А вдруг «Гагарин» стоит на месте? Может, всё-таки произошел сбой? Компьютер считает скачки в гиперпространстве, а корабль уже давно стоит на одном месте? И как эта мысль раньше не приходила в голову? «Надо срочно что-то сделать. Надо срочно дать команду. Не важно какую, надо проверить. Надо вернуться. Или не стоит? Вот же она, кнопка „Отмена". Всего одна только кнопка». Боб сказал, что специально сделал её красной и на виду, чтобы они всегда знали, что в любой момент могут вернуться. Этот дебил Брайан, разумеется, не запомнил. Надо просто нажать.

Алан хищно посмотрел на красную кнопку «Отмена».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В висках стучало, и ноющими глазами не получалось последовательно и целиком прочитать большое сообщение, слова перескакивали, дергались, бились, как затравленный зверь, торопились, выхватывая отдельные слова: «… невозможен…», «… извините…», «…выполнена не может…». Черепная коробка сдавила мозг, как обруч. Мыслям сделалось тесно, они толкались и копошились, то уплотнялись до головокружения, то покидали голову, оставляя вакуум.

— Как же это? — наконец пришел в себя Алан, — он же сказал… в любой момент… я нажал кнопку. Отменить! Отменить! Отменить! Надо отменить!

Алан сел на пол рядом с компьютером и посмотрел на черный и пустой иллюминатор. «Что теперь делать? Отменить я не могу. Что теперь делать?» Этот вопрос перестал быть просто бытовым и наполнился грустным философским смыслом. На экране по-прежнему увеличивалась цифра прыжков. Всё работало, как и прежде. Щелкал метроном расстояния, щелк, щелк, автоматически. Алан навалился на пульт и подёргал мышь.

Что-то было странным в этом интерфейсе управления. Он сонно прошагал на кухню, подошел к холодильнику. Открыл, закрыл. Снова открыл. «Что же делать?» Глухая темнота дверных проёмов насмешливо промолчала в ответ.

Алан открыл ноутбук. Дневник. Пролистал назад, вперед, нажал на кнопку внесения новой записи, и тут в мозг вонзилась догадка — в интерфейсе управления кораблем только одна кнопка. Только одна! Интерфейс исключал возможность управления. Конечно! Всё теперь стало понятно — этому кораблю не нужен человек.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Алан встал из-за стола и прошел по комнате. Зацепился в темноте за что-то ногой, включил свет и увидел Брайана.

— Черт! Ты всё еще здесь?

Пришлось заняться.

— Тут тебе будет удобней, — сказал Алан, запирая за собой дверь морозильной камеры. Вытер руки, остановился на мгновение. И вновь что-то привычное показалось странным.

«Странная темнота. Мне лучше думать одному. В этой темноте. Мне лучше думать во сне. Как всё ясно и четко. Корабль — робот. Это же очевидно. А зачем тогда нужен я? Зачем я на корабле?»

Алан лежал на диване, и уже ничто не могло нарушите его тяжелый, липкий сон.

«Зачем ты послал меня? Боб? Зачем я нужен на этом корабле? Я мог быть на Земле. Мог не лететь. Или я на Земле? Это моя Земля? Мой корабль — моя Земля? Земля — робот. Она на автоматике. Я ей не нужен. Я не нужен кораблю. Я не нужен никому. Нужен только себе. Но я… зачем я себе?»

Алан проснулся, но тягучее месиво сна продолжалось бесконечными вопросами, мешая человеку определить, когда он спит, а когда нет.

— Надо взять себя в руки, — сказал он бесшумно.

«— Боб, зачем я полетел? — Ты сам хотел. — Зачем я нужен на корабле? Боб? Эй, Боб?» Снова проснулся.

Вопрос преследовал, не давал отдышаться глубоким сном. «Зачем Боб отправил в „Гагарине" двух людей, если мог запросто отправить пустым. И не надо брать столько продуктов».

Алан сел на диван и постарался вспомнить день перед отправкой. Не смог. В голове вертелся только образ Боба. Безликая говорящая голова. Расплывчатый шар, который не может ответить ни на один вопрос, а только бубнит что-то бессвязное: «Бу-бу-бу, бе-бе-бе», и так всё время, сколько ни спрашивай. Неожиданно Алана охватило чувство, что он знает отгадку, но никак не может вспомнить. Ведь было что-то. Ему показалось что-то странным. Боб был странным, и на корабле что-то постоянно казалось странным. Уже то, что Боб отправил людей на полностью автоматическом корабле, было странным. Как подопытных. «Подопытные? Но ведь он не узнает результатов опыта. Может, хотел избавиться? Нет, зачем?»

Ход мыслей прервал шум в морозильной камере.

Шум? В морозильной камере?

— Алан, открой дверь!

— Кто там?

— Это я, Боб.

Мурашки забегали по спине. Как Боб мог оказаться на «Гагарине»? Боб остался дома. На Земле. В морозильной камере был только труп никчемного игрока-попутчика.

— Открой же мне эту чертову дверь, мне холодно.

Алан не знал что ответить. Испугался. Включил свет везде, где смог, и проверил, хорошо ли заперта морозилка.

— Не открою, ты не Боб.

— Ну, как это? А кто же?

— Не знаю, — Алан задумался, — наверно, за шесть месяцев я сошел-таки с ума. Или мне это снится.

За дверью раздалось ворчание, а затем страшной силы удар заставил Алана вздрогнуть. Кровь застыла в жилах, и он замер перед дверью, как кролик перед удавом.

— Что тебе надо?

Снова удар!

— Я не открою дверь, что тебе надо?

Еще удар. Сильный, до звона в ушах.

— Твою мать, кто это? Что тебе надо?

Четвёртый удар вышиб дверь, она отлетела, сбила Алана с ног, он упал и потерял сознание.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Космопорт оказался совсем старым. Проложенное рядом асфальтовое шоссе, насколько хватало взгляда, вздыбилось буграми, а разметка потрескалась и облетела. Бесконечная дорога таяла на горизонте, вливаясь в небо зеркальных луж. Солнце варило невадскую пустыню, как сталевар бронзу. Алан вдохнул расплавленный воздух и, глядя на обшарпанные посгройки космопорта, подумал: Скоро у них кончатся заказы, и они бросят весь этот бетон ко всем чертям. А потом сами же начнут возмущаться, что куда ни глянь — везде руины и помойки. Новое построить деньги есть, а старое убрать — нет. Натуральные паразиты.

Поправив на плече сумку, он подошел к дверям.

Боб встретил его в нарядной одежде. Протянул руку и слегка поклонился. Алан посмотрел на чалму. Черная. «Чалма, надо же. На востоке это не редкость, а вот на западе. На западе индусов мало», — подумал Алан. — «Наверное, Боб это сокращенное от какого-нибудь Балимукха или Бхарадваджа».

— Алан, мы очень рады, что вы проявили интерес к нашей миссии.

— Не стоит.

— Наш корабль называется «Гагарин». Мы назвали его в честь человека, который первым побывал в космосе.

— Понятно.

— К сожалению, по законам штата мы не можем отправлять в космос только одного человека, если миссия рассчитана более, чем на месяц…

Когда речь зашла о «законе штата» Алану сделалось тоскливо. Он нахмурился и огляделся. Вокруг люди. Кто-то прилетел, кто-то улетал. Все они, скорее всего, были туристы. «Таскаются за каким-то чертом. Изгадили Землю, теперь не знают, где отдохнуть».

— … мы нашли в последнюю минуту… — продолжал Боб.

«Черви. Расплодились вокруг, уже не знают, что бы еще испортить и замусорить».

— … имя — Брайан, — Боб внимательно посмотрел на Алана.

— Да, конечно, — рассеянно ответил тот, — а что за корабль?

— О, это замечательный новый корабль, сделан в Индии. Оборудован новым двигателем. Может перемещаться в двадцать раз быстрее, чем любой из ранее построенных.

— Здорово.

— Еще как. Это очень здорово. Очень! Я совершенно уверен, что у вас всё получится.

— Я тоже.

— Вы всё время будете лететь от Земли. Только вперед. Но вы должны вернуться. И если вы вернётесь, точнее сказать, когда вы вернетесь, — Боб многозначительно улыбнулся, — мир встретит вас, как героев. Как Гагарина!

— Ага, — согласился Алан.

— Вы докажете, что три пространственных измерения вселенной замкнуты.

— Обязательно докажем.

— И всё же, если вы захотите вернуться… ну, мало ли что, — Боб сделался серьёзным, — там будет кнопка, на пульте, «Отмена». Просто нажмите её, введите пароль, и «Гагарин» отправится назад. Более подробные инструкции вы найдете на борту корабля.

— Окей.

— Уверен, что вы триумфально вернётесь уже через пару месяцев.

— Без проблем, мистер.

Алану всё это было тогда не интересно. Ему надоел Боб, ему надоели люди, его достала цивилизация. Ему хотелось убраться прочь.

Убраться с Земли.

Убраться навсегда.

Тогда.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«День сто пятьдесят шестой. Миссия продолжается. Сегодня приснился кошмар, что кто-то залез в морозильную камеру. А еще последний день на Земле приснился. Кажется, я правильно сделал, что улетел…»

«День сто пятьдесят седьмой. Очередной кошмар про Боба. На этот раз он снова залез в морозилку. А еще сломался чайник. Кипячу воду в турочке. В ней завариваю и из неё же пью. Неудобно».

«День сто пятьдесят восьмой. Кошмар про Боба повторился. Чертов Боб! Он стал запросто выходить из морозилки и настойчиво пытается меня укокошить. Удирая, я ударился ногой о присохшую к полу табуретку. Кажется, сломал мизинец. Болит».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Алан сидел за столом и читал книгу. Смотрел на страницу и, перебирая глазами строчки, разбирая слова, как кирпичики ржавой стены, думал совершенно о другом. О том, что надо бы открыть, наконец, морозильную камеру, и тогда этот бред с Бобом наверняка прекратится.

Отложил книгу и похромал к двери. Приложил ухо, задержал дыхание — в кромешном космосе остались только удары сердца — за дверью тихо. Повернул замок, потянул холодную ручку. Яркий свет заставил зажмуриться.

— Чёрт! — закрываясь локтем, вскрикнул Алан.

Проморгавшись, вошел в камеру. Слева сидел заиндевевший Брайан, вокруг ряды полок. Алан осторожно двинулся вперед. Надо убедиться, что нигде никого нет. Полки, справа и слева, бесконечным тоннелем уходили в темноту. Свет загорался только там, где ступал Алан. Полка с хлебом, полка с овощами, грибы, салаты в банках, полуфабрикаты, бесконечные запасы еды. Он прошел дальше. Началось мясо.

— Я же ему говорил, что не ем мясо, — Алану, строгому вегетарианцу, захотелось развернуться и выйти прочь. Но он остановился, двери уже не видно, осмотрелся. Полки с мясом начинались в темноте с одной стороны и заканчивались в такой же темноте с другой.

— Черт, а откуда я… — он сделал шаг вперед, развернулся, два шага назад.

Решил идти до упора — наткнется на тупик — развернется, коридор прямой — вариантов немного. Пошел. Мясо ровными красными упаковками проплывало мимо. «Сколько же они наубивали животных, уроды», — проносилось в голове Алана. Мясо не заканчивалось, он стал нервничать. Скорее всего, надо идти обратно, он не проходил столько мяса, когда шел сюда. Остановился. Сделал неуверенный шаг вперед. Другой. В конце коридора что-то искрилось. Он медленно пошел вперед, всматриваясь, таща за собой освещение. Коридор действительно заканчивался тупиком. Но каким! Алан остановился и замер от изумления: золото переливалось черными отражениями на идеальных формах, кровь, как настоящая, блестела рубинами, брильянты сверкали так, что на них больно было смотреть. На него таращилась женщина с множеством рук. На шее — ожерелье из отрубленных голов, на поясе — отрезанные по локоть руки, изо рта лезет страшный язык. В одной руке она держит отрубленную голову, в другой миску, куда стекает кровь, а остальные заняты древним оружием: трезубец, меч, секира, лук со стрелами…

— Твою мать! — выдохнул Алан.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«День сто пятьдесят девятый. В морозилке нашел огромное изображение богини Кали. Под ней табличку на санскрите. Черт! Ненавижу индусов!»

«День сто шестидесятый. Санскрит не поддаётся. Что означают эти уродские письмена, видимо, так и останется для меня загадкой. Есть предположение, что чертовы дикари собрались принести меня в жертву. Обложили Кали трупами животных, а меня решили подать главным блюдом. На Земле нельзя — устроили в космосе. Сейчас, наверное, млеют от собственной находчивости. Такой богатой жертвы, да в такой глубокий космос, это же надо было так с ума сойти на религиозной почве. Чертовы люди! Назло теперь вернусь на Землю. Из принципа. Пусть эта их сороконожка подавится!»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«День сто шестьдесят первый. Кончился зелёный чай. Как можно было так мало положить? Проклятые индусы!»

«День сто шестьдесят второй. Завариваю черный, в котором индусы вообще не шарят. Кстати, интересно, а куда девается вода из туалета? Неужели я её пью?! Если так, то „Гагарин" — отличное место! Земля в миниатюре. Я построю тут идеальный мир. И всё здесь будет правильно. Так, как должно быть! Начну с запахов, куда-то делись все запахи».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Любое путешествие рано или поздно заканчивается. «Гагарин» совершил очередной прыжок и, добравшись до Земли, последний раз вынырнул из подпространства. Надежная техника учла все переменные и безошибочно определила своё положение в пространстве, быстро и точно рассчитала параметры орбиты, и устремилась к планете.

На орбите встретилось множество других кораблей. Каждый в своё время, все были запущены с той же, что и «Гагарин», миссией. Теперь они покорно вращались вокруг планеты, время от времени вспыхивая в атмосфере прощальным фейерверком. Последние вернувшиеся домой посланцы. Доказательства смелой теории. Пустые и опустевшие космические роботы.

Миллионы лет полёта превратили команду «Гагарина» в прах. Только автоматика продолжала работать. На мониторе, под толстым слоем пыли, мерцало зелёное сообщение — «Миссия успешно завершена», но не осталось никого, кто бы смог этому обрадоваться. Никого, кто бы вскрикнул: «Да, мы сделали это, и всё-таки она замкнута!» На корабли, созданные руками своих прежних жителей, смотрела совсем другая планета. Пустыми глазами новой и пока еще безумной цивилизации.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Виктор Глебов} Голландец ⠀⠀ ⠀⠀ _{№ 8, 9, 10} ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 1⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Море было спокойным. Это не могло не радовать, потому что шторм, разыгравшийся накануне, вымотал всю команду, которая теперь нуждалась в отдыхе. Палуба ещё блестела местами от воды, и вообще вся шхуна выглядела только что спущенной с верфи, потому что волны окатывали её всю ночь.

Олег обвёл горизонт взглядом и отвернулся. Возвращение одновременно и радовало его, и заставляло нервничать. С одной стороны, он соскучился по дому. Хотелось растянуться на диване, включить телевизор и неделю никуда не выходить. С другой — надо было что-то решать с Машей. Она ясно дала понять, что не может вечно ждать его из длительных путешествий. «Биологические часы тикают», — сказала она перед тем, как Олег уехал в эту экспедицию. Имелось в виду, что ей уже двадцать семь, и пора создавать семью, заводить детей. «С каждым годом родить будет трудней», — не раз повторяла Маша, и в её голосе звучала озабоченность, всегда вызывавшая у Олега смутную тревогу. Он чувствовал, что брак будет означать конец одной эпохи и начало другой — наполненной рассудительностью и стремлением к респектабельности. Маша хотела именно этого. А был ли Олег готов оставить в прошлом погружения и море — все то, что вызывало опасения за будущее у Маши?.. Он не был в этом уверен. И необходимость продолжить разговор, начатый перед огьездом, угнетала его. Впрочем, никто ведь его не заставлял жениться…

Олег вздохнул. Так-то оно так, конечно, и все же…

На палубе появился Евгений Михайлович Быковский — океанолог, начальник экспедиции. Его седая бородка при отсутствии усов делала его похожим на китобоя старых времён — тогда курители трубок сбривали волосы вокруг губ, чтобы не опалить их.

— Ну, что, обманули нас синоптики, — проговорил Быковский, засовывая большие пальцы в карманы жилета с десятком карманов. В них было напихано всё, что могло понадобиться или когда-нибудь пригодиться, отчего океанолог смахивал на престарелого коммандос перед выбросом. — Обещали штиль, а вышел шторм. Вот и верь после этого людям.

— Мало ли какие случаются неожиданности в атмосфере, — ответил Олег. — Не всё приборами фиксируется.

— Вообще-то вы заблуждаетесь, — покачал головой Быковский. — Такие явления, как шторм, трудно пропустить. Почти невозможно.

— Значит, мы угодили в тот ничтожный процент, который вы называете «почти», — улыбнулся Олег.

Океанолог скептически хмыкнул.

— Нам плыть ещё полтора месяца, — сказал он. — Не хотелось бы, чтоб сюрпризы вроде вчерашнего повторялись.

— Будем надеяться, что это была досадная случайность.

Быковский помолчал, глядя на море.

— Как там Арина? — спросил он. — Что говорит наш доктор?

— Я видел Максима утром. Он считает, что зрение вернётся, но не скоро. На корабле он больше ничего не может сделать. Нужны другие условия.

Океанолог понимающе кивнул.

— Бедная Арина, — сказал он. — Надо же так. Я был уверен, что миссия совершенно безопасна.

— Вы здесь ни при чём. Подвело оборудование. И проверял его Алекс, а не вы.

Быковский махнул рукой.

— Да, но он тоже не виноват. Крепления не рассчитаны на падение обломков скал.

Олег не стал спорить. Он имел в виду не крепления, но океанолог едва ли был настроен вдаваться в технические подробности.

— Могло быть и хуже, — сказал Олег. — Декомпрессия — опасная штука. А зрение восстановится — я уверен.

— Очень надеюсь.

На палубе показался первый помощник капитана, Вырин. Он выполнял на судне обязанности штурмана. Хотя день выдался довольно тёплый, на нём была наглухо застёгнутая ветровка. Он курил сигарету, держа её указательным и большим пальцами.

— Не бойтесь, дальше поплывём спокойно, — сказал он, выпуская дым. — На ближайшую неделю прогноз хороший, и я думаю, больше синоптики не облажаются.

— Мы говорили об Арине, — сказал Олег.

— Шуйский уверен, что всё будет путём.

— Не уверен, а надеется, — поправил Быковский. — Как она сама? Видел её сегодня?

— Да. Вроде, нормально. Насколько это возможно. Бодрится. Говорит, что стала для нас всех обузой.

— Она это не всерьёз.

— Она хочет услышать, что это не так.

— Ты сказал ей?

— Само собой.

Из-за бакена вышел второй помощник капитана, Павлов. Ему было меньше тридцати. Высокий и стройный, всегда гладко выбритый, он больше смахивал на молодого актёра, чем на моряка. Все знали, что дома его ждёт беременная жена. Ко времени возвращения «Януса» в родной порт она должна была родить, так что Павлов вёз целую коллекцию девчачьих игрушек, собранную за время экспедиции.

— Семён Дмитриевич приглашает вас на мостик, — сказал он, подойдя. — Всех.

— Что случилось? — спросил Быковский.

— Мы получили сигнал.

— Какой сигнал?

— Локатора. Впереди нас находится судно. Там! — Павлов протянул руку в сторону горизонта.

Все повернули головы.

— Ничего не вижу, — сказал Вырин. — Какого рода судно?

— Большое. Возможно, сухогруз или теплоход.

— И что тут особенного?

Павлов пожал плечами.

— Оно дрейфует.

— Уверены?

— Посмотрите сами.

Штурман выбросил окурок за борт.

— Ладно, идёмте.

Все отправились на капитанский мостик.

— Думаете, оно потерпело бедствие? — спросил по дороге Олег.

Вырин качнул головой.

— Нет, вряд ли. Раз оно на плаву, то мы поймали бы сигнал SOS. Ну, если б что-то было не так.

Капитана звали Семён Дмитриевич Гурин. Это был опытный моряк с более чем двадцатилетним стажем. В его волосах виднелась проседь — так же, как в бородке и густых бровях. Голубые глаза смотрели открыто и прямо, и никто, наверное, не видел, чтобы Гурин волновался или суетился: всё у него было размеренно и обдуманно, так что казалось, будто он в любой ситуации знает, что делать.

При появлении начальника экспедиции, водолаза и штурмана капитан приветственно кивнул и указал на монитор локатора.

— Полюбуйтесь. Прямо по курсу.

— Почему мы не видим корабль? — спросил Вырин, подходя. — Он вроде не так далеко, а горизонт чистый.

— Не знаю. Подождём.

— Думаете, судно нуждается в помощи? — спросил Олег.

— Сигнала бедствия мы не получали, — ответил Гурин. — Но это ничего не значит. Судно дрейфует, хотя не должно бы. Придётся убедиться, что всё в порядке. Ну, или оказать помощь потерпевшим, — он повернулся к Павлову. — Проинформируйте команду и приготовьте к спуску катер.

— В результате вчерашнего шторма могло пострадать небольшое судно, — заметил Вырин. — Но, судя по сигналу, корабль довольно большой.

— Скоро всё выясним, — ответил Гурин. — Надеюсь, мы напрасно беспокоимся. И всё же… раздайте оружие.

На пару секунд на мостике воцарилась тишина.

— Оружие? — удивился Быковский. — Зачем?

— Слышали о пиратах? Лучше подстраховаться.

— Мы же не у берегов Сомали! — усмехнулся океанолог.

— У преступлений нет национальных границ, — вполне серьёзно ответил капитан.

На борту имелось восемь винтовок и несколько пистолетов. Они хранились в металлическом шкафу — все, кроме личного оружия капитана, которое тот держал в своей каюте.

Гурин достал из кармана ключ и отдал его Павлову.

— Вы возглавите экспедицию, — сказал он. — Так что боекомплекты на пятерых.

— Позвольте присоединиться? — спросил Олег. — Я умею обращаться с оружием, служил в армии.

— Это ни к чему. Мы просто узнаем, что случилось. Возможно, даже не придётся высаживаться на корабль.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Судно появилось на горизонте спустя десять минут.

— Не такое уж и большое, как показывал радар, — прокомментировал капитан, рассмотрев его в бинокль. — Попытайтесь связаться с ним.

— Ничего не выходит, — доложил штурман через некоторое время. — Мы перепробовали все частоты. Возможно, у них вышло из строя оборудование.

— С чего бы? — пробормотал Гурин. — Ладно, приготовиться к высадке.

— Команда ждёт, — отозвался Павлов. — Как только подплывём ближе, можно спускать катер на воду.

— Не торопитесь, — сказал капитан. — Прежде осмотрим корабль на расстоянии.

— Я слышал, бывали случаи, когда вся команда умирала от ботулизма или ещё какой-нибудь заразы, — вставил Олег.

— Но от всякой заразы, как вы выразились, не погибают все разом и мгновенно, — ответил Гурин. — Кто-нибудь сообщил бы об эпидемии на береговую станцию.

— Я запросил по радио о судах, следующих этим или сходным курсом, — сказал штурман. — Возможно, удастся определит, что это за корабль.

— Скоро мы увидим его название.

Прошло ещё около четверти часа, и капитан поднял к глазам бинокль.

— «Мантикора», — прочитал он вслух. — Отправьте запрос.

Вырин тут же надел наушники.

— Катер спустить через пять минут, — приказал Гурин Павлову. — Сначала обогнуть судно, и только затем подплывать. Очень осторожно.

— Получен ответ по «Мантикоре», — проговорил штурман. — Греческое торговое судно, числится пропавшим. Последний раз выходило на связь девятнадцать дней назад. Поиски ничего не дали. Но оно следовало совершенно другим курсом. Не представляю, как оно могло оказаться здесь.

— Сбилось, — сказал Гурин. — Девятнадцать дней… Вряд ли на борту кто-то есть. Скорее всего, команда давно эвакуировалась на шлюпках.

— Но зачем? — возразил Вырин. — Корабль на плаву. Безопаснее было остаться на нём. Даже если связь вырубилась, и машины встали, это всё равно лучше, чем пускаться на шлюпках. Кроме того, никаких сведений о том, что команда «Мантикоры» была подобрана спасателями, нет.

— Возможно, команда и на борту, — согласился капитан.

Павлов ушел выполнять приказ.

— Можно? — Быковский попросил бинокль.

— Пожалуйста.

Океанолог рассматривал «Мантикору» около минуты.

— Там никого нет, — сказал он, наконец. — Я уверен. Нас должно быть прекрасно видно с судна. Если бы я девятнадцать дней дрейфовал на этом корыте, то сейчас скакал бы и орал, размахивая руками, чтобы привлечь внимание.

— Люди могут быть не в состоянии сделать это, — возразил Гурин. — Больны или ослабли от голода и недостатка пресной воды.

— Или умерли, — добавил Олег. Он забрал у океанолога бинокль и тоже осмотрел борт судна. Никаких пробоин или других повреждений видно не было, но они могли находиться с противоположной стороны или располагаться ниже уровня воды. — Судно даже не накренилось.

— Не думаю, что оно потерпело катастрофу. Поблизости нет ни скал, ни островов, ни рифов, — Быковский задумчиво почесал бородку. — Думаю, дело в отравлении или…

— Нет смысла гадать, — перебил океанолога Гурин. — Скоро всё узнаем.

Через несколько минут катер был спущен на воду, и четыре вооружённых матроса во главе с Павловым направились к «Мантикоре». Двигатели шхуны были заглушены, и все оставшиеся на борту вышли на палубу, запасшись биноклями. Не было только Шуйского — врач ещё оставался в лазарете.

Олег стоял на носу. Ему было отлично видно, как катер приближается к дрейфующему судну, огибает его и исчезает из виду.

— Толя, как дела? — раздался справа голос Гурина. Капитан поддерживал с помощником связь при помощи портативных раций.

Динамик затрещал.

— Всё нормально. Движения на борту не видим, — донеслось в ответ.

Через полминуты катер показался из-за кормы.

Рация снова ожила:

— Разрешите пришвартоваться?

— Разрешаю, — ответил Гурин. — Двое в катере, трое поднимаются на борт.

— Есть.

Олег видел, как катер подплыл к трапу, и один из матросов набросил на него канат.

— Флаг спущен, — проговорил вдруг Быковский. — Вы заметили?

Никто ему не ответил.

Павлов выбрался первым и начал подниматься с винтовкой в руке. За ним полезли два матроса, их товарищи остались в катере с оружием наготове.

— Скрестите пальцы, — негромко проговорил штурман.

Капитан бросил на него недовольный взгляд. Если он и был суеверен, как большинство моряков, то никогда не показывал этого и не любил, когда при нём говорили о приметах. Особенно, если это делали офицеры.

— Да нет там пиратов! — бросил боцман, стоявший тут же. — Что им там делать? Девятнадцать дней прошло с тех пор, как «Мантикора» числится пропавшей.

Олег считал, что Уваров прав: если на судне и побывали морские бандиты, сейчас они находились от него очень далеко.

— Мы на нижней палубе, — раздалось из рации. — Начинаем осмотр.

— Держитесь вместе, — посоветовал Гурин. — Если что, убирайтесь оттуда.

— Я доложил береговой станции о том, что мы обнаружили «Мантикору», — сказал Вырин. — Нам разрешили продолжать плавание, если на борту не окажется никого из членов команды.

— Хорошо, — отозвался капитан, снова поднимая к глазам бинокль. — Предупредили доктора на всякий случай?

— Да, он обещал приготовить всё необходимое для оказания первой помощи.

— Мне вдруг вспомнился Летучий Голландец, — сказал Быковский. — Как думаете, это один из них?

— Вполне возможно, — отозвался Вырин. — Случаи, когда команда бесследно пропадает с корабля, не редкость. Считается…

— Давайте дождемся результатов осмотра, — перебил Гурин.

— Да-да, — покладисто кивнул океанолог. — Конечно!

Капитан включил рацию:

— Что там, Толя? Докладывай!

— Пока пусто. Осматриваем каюты на первой палубе. Личные вещи на месте, но пассажиров нет.

— Продолжайте. Оставайтесь на связи.

— Есть.

Через двадцать минут стало совершенно очевидно, что ни на первой палубе, ни на второй, ни в машинном отделении, ни в рубке, ни на мостике «Мантикоры» нет ни единой живой души.

— Это Летучий Голландец, — подвёл итог Быковский, поглаживая бородку. — Я должен на нём побывать! Когда ещё представится такая возможность.

— Я тоже, — Олег встретился с Гуриным взглядами. — Семён Дмитриевич, давайте пришвартуемся. Теперь уже нечего опасаться.

— А если болезнь? — спросил капитан.

— Не думаю, что существует опасность заражения, — голос принадлежал Шуйскому. Врач только что появился на палубе. Все повернулись к нему. — Прошло слишком много времени. Думаю, можно сходить на экскурсию. Я бы с удовольствием осмотрел корабль.

— Хорошо, я не против, — Гурин включил рацию. — Толя, бортовой журнал на месте?

— Нет.

— Продолжайте искать. Мы пришвартуемся через несколько минут.

— Всё понял. Ждём вас.

— Яков Алексеевич, осуществите манёвр, — обратился Гурин к штурману. — Думаю, для вас это будет не сложно.

Вырин усмехнулся:

— Да раз плюнуть!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Вы уверены, что судно греческое? — вид у Павлова был озадаченный.

— Да, а в чём дело? — спросил Вырин. — Я сам принимал сообщение от береговой станции.

— Просто в рубке все надписи на французском.

— Не может быть.

— Я изучал язык, я бы не перепутал. Посмотрите сами.

— Ладно… Пойдём, — штурман приглашающе махнул рукой.

Они поднялись в рубку. Вырин склонился над приборами.

— И где?

Лицо у Павлова вытянулось.

— Ничего не понимаю… — пробормотал он. — Клянусь, они были на французском!

— Ну, теперь они на английском, ты согласен?

— Да, но…

Вырин похлопал помощника капитана по плечу.

— Латинские буквы выглядят одинаково — немудрено перепутать.

— Да нет же! Слова-то пишугся совсем по-другому.

— Толя, скажи честно, ты эти слова разглядывал? Внимательно?

Павлов задумался.

— Пожалуй, нет.

— Ну, вот видишь! Всё и выяснили.

— Но я помню, как подумал, что надписи на французском! — упрямо сказал Павлов. — И вообще… в любом случае, почему они на английском, а не на греческом?

— Откуда я знаю? — примирительно улыбнулся Вырин. — Какая разница?

— Наверное, никакой, — подумав, ответил Павлов.

— Тогда выбрось из головы. Ты нашёл бортовой журнал?

— Нет. Он пропал. Мы всё перерыли.

— Корабль не такой большой, как нам показалось вначале, но и не маленький. Неужели всё осмотрели?

— Ну-у… — на картинно красивом лице второго помощника появилась тень сомнения.

— Вот! У тебя есть дело, Толя. Семён Дмитриевич хочет знать, что тут произошло. И мы все тоже.

— Команда, должно быть, забрала его с собой, когда покидала корабль.

— Возможно, — не стал спорить штурман. — Но чтобы быть в этом уверенными, надо убедиться, что здесь его нигде нет. И я как раз искал его, когда ты отвлёк меня с этими французскими буквами. Так, может, вернёмся и продолжим?

— Хорошо, — сдался Павлов. — Значит, ошибся, — он озадаченно покачал головой. — Хотя всё равно странно…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Не удивительно, что машины встали, — говорил Ратников, механик. — Я всё осмотрел, и знаете, что? Не понимаю, как это корыто вообще пустилось в плавание! Всем механизмам лет по семьдесят, не меньше. Судно давно должны были списать и пустить на металлолом.

— Это невозможно, — возразил Гурин. — «Мантикора» — современный корабль. Ратников упрямо покачал головой. Механик был коротко обстрижен и гладко выбрит. Кожа казалась бледной из-за того, что он загорел меньше остальных.

— Кое-какие детали сняты с немецкого крейсера, — сказал он. — Я лично видел маркировку.

— Что ты несёшь?! — не выдержал Вырин. — Какого ещё крейсера?

Механик обратил на него задумчивый взгляд.

— Я думаю, который успел повоевать во второй мировой, — ответил он серьёзно.

Штурман фыркнул:

— Ну, знаешь!

— Ты уверен? — спросил Ратникова Гурин. — Не мог ошибиться?

— Нет, Семён Дмитриевич. Говорю вам: детали изношены хуже некуда! Везде ржавчина, сколы, трещины. Не думаю, чтобы «Мантикора» вообще могла выйти в плавание. Все это не работает, по крайней мере, лет тридцать, если не больше.

— Тем не менее корабль как-то сюда добрался, — заметил Шуйский. — И, как я понимаю, в Афинах зафиксировано его отплытие.

— Вот именно! — вставил штурман.

Ратников развёл руками.

— Думайте, что хотите. Если не верите, спуститесь и сами убедитесь.

— Спасибо, я уже так в рубку сходил сегодня! — буркнул Вырин, отворачиваясь. — Полюбовался на французские надписи.

— Ты о чём? — нахмурился Гурин.

— Расскажи им, Толя, — кивнул штурман Павлову. — Валяй, не стесняйся! После фашистского крейсера твоя байка на ура пройдёт.

Второй помощник капитана нехотя рассказал о своём наблюдении.

— А потом надписи стали английские, значит? — переспросил Гурин.

— Да вы же сами их видели, когда в рубке были. На каком они были языке?

— Не обратил внимания, — капитан помолчал. — Ладно, это всё ерунда, — объявил он, вставая. — Делать нам тут больше нечего, так что пора возвращаться на шхуну и плыть дальше. О «Мантикоре» мы сообщили береговой станции, её заберёт спасательное судно. Так что свой долг можем считать исполненным. И так потеряли достаточно времени.

Все поднялись.

— Пока мы искали бортовой журнал, я кое-что нашёл, — сказал Олег. — Не придал поначалу значения, но после Диминых слов… как-то задумался.

— Ты о чём? — спросил механик. — Что я такого…

— Про машинное отделение, — Олег обвёл всех взглядом, не зная, стоит ли продолжать. Впрочем, раз уж начал… — В общем, идёмте со мной. Это нас ненадолго задержит, но мне кажется, вам стоит посмотреть.

— Может, не будешь нагонять таинственности, а просто скажешь, что нашёл? — усмехнулся Вырин.

— Нет, — покачал головой Олег. — Вдруг оно исчезнет, как французские надписи, — он улыбнулся, давая понять, что шутит.

— Ладно, пошли, — решил Гурин. — Быстрее покончим со всем этим и поплывём дальше.

Олег отвёл команду шхуны в кают-компанию «Мантикоры».

— И что? — спросил Быковский. — Не вижу ничего странного.

— Не торопитесь, — Олег подошёл к буфету и открыл дверцы. — Полюбуйтесь, — он принялся вытаскивать и ставить на стол бутылки. Все они были пусты. — Что вы на это скажете? — водолаз отступил на шаг, давая остальным возможность полюбоваться на содержимое буфета.

— Ну, и? — после паузы спросил Шуйский. — Команда много пила и не избавлялась от тары? Должно быть, сознательные были люди — не хотели засорять мировой океан.

— Погодите-ка, — Ратников подошёл к столу и взял одну из бутылок в руки. Осмотрел со всех сторон, присвистнул. Схватил другую. Взглянул на Олега. — Либо это была шикарная коллекция, которой на этом судне совсем не место, — проговорил он, — либо…

— Эти бутылки датированы от тысяча девятьсот десятого до тысяча девятьсот пятнадцатого года, — кивнул Олег. — В то время их произвели и загрузили на корабль. Не думаю, что на этот.

— Эх, жаль, что пустые! — с искренним сожалением сказал Ратников. — Кому-то повезло, но не нам.

— Как это понимать? — вмешался Гурин.

— Похоже, на «Мантикоре» полно анахронизмов, — проговорил, глядя на бутылки, Быковский. — И знаете, что? Теперь я очень хочу увидеть машинное отделение.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Чёрт, да вы что, сговорились?! — не выдержал Гурин. Он стоял в трюме и в упор смотрел на Ратникова. — Кому пришла в голову идиотская мысль устроить это представление?! И где вы набрали столько старых бутылок? Хотя… — он уставился на Олега, — надо ещё выяснить, действительно ли они такие древние.

— Клянусь, я не знаю, в чём дело! — в отчаянии ответил механик. — Всё здесь выглядело давно прогнившим, когда я…

— Заткнись, Дима! — оборвал его капитан и, развернувшись, начал подниматься на палубу. — Придурки!

Олег подумал, что никогда прежде не видел Гурина вышедшим из себя.

— Скажи честно, ты придумал насчёт немецкого крейсера? — понизив голос, спросил Ратникова Шуйский.

— Нет, Максим. Всё было так, как я сказал.

Врач усмехнулся.

— Ну, ну. Чудеса, да и только!

— Сэм, подтверди, что я не вру! — обратился Ратников к мотористу. — Ты же был со мной.

Американец пожал плечами. Это был рыжий парень с конопатым лицом и серыми, будто выцветшими глазами. Его взгляд всегда блуждал, крайне редко фиксируясь на собеседнике.

— Ну! — требовательно воскликнул механик.

— Я видел, да, — нехотя проговорил Сэм. — Но теперь всё по-другому.

— И что?

Моторист уставился в потолок.

— Я не знаю, Дим.

Ратников раздражённо махнул на него рукой.

— Пошёл ты…!

Когда все вновь собрались в кают-компании, Гурин уже успел осмотреть лично все бутылки. На его лице появилась усмешка.

— Ну, вы и клоуны, — проговорил он. — Особенно ты, Дима! — добавил он, обращаясь к Ратникову. — И когда только успели сговориться? Или вы импровизируете? Подыграл ему, да? — он кивнул на Олега.

Механик подошёл к столу, взял одну из бутылок.

— Чёрт! — вырвалось у него.

Олег взял и осмотрел другую.

— «Метакса», — проговорил он. — Прошлого года разлива.

— Вот именно! — торжествующе сказал Гурин. — Так что хватит валять дурака. Возвращаемся на «Янус» и продолжаем плавание.

Олег встретился глазами с Ратниковым.

— Ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил механик.

Водолаз отрицательно покачал головой.

— Всё, за мной! — Гурин вышел на палубу, члены команды последовали за ним.

— Капитан, хочу обратить ваше внимание, что я в этом нелепом розыгрыше не участвовал, — проговорил Алекс Бинг. — И я осуждаю подобную затею!

— Будет тебе! — отмахнулся Гурин. — Подурачились и ладно. Жаль только потерянного времени.

Все спустились на нижнюю палубу. «Янус» покачивался на волнах. На борту шхуны оставались только боцман и Лазкова, которая из-за потери зрения не могла обследовать «Мантикору». Уваров стоял на носу и курил. При виде возвращающейся команды он приветственно поднял руку.

— Ну, что?! — крикнул он. — Нашли кого-нибудь?

— Нет, — отозвался Гурин. — И журнал тоже исчез.

Он остановился, пропуская команду к трапу, соединявшему «Мантикору» со шхуной.

В этот момент судно сильно качнуло.

Олег едва успел схватиться за поручни. У него мелькнула несвоевременная мысль, что для металла они на удивление тёплые.

Остальные тоже удержались на ногах, только Ратников упал на колени и покатился по палубе. Кто-то вскрикнул. В недрах «Мантикоры» раздался скрежет.

— Быстрее! — скомандовал Гурин. — Все на «Янус»!

Олегу пришло в голову, что обшивка греческого судна расходится. Только из-за чего? Когда они были в машинном отделении, там не было воды — «Мантикора» явно не имела ни пробоин, ни других повреждений.

Корабль качнулся и накренился. Слишком быстро для судна такой массы…

Трап сорвался и упал в воду. Уваров что-то кричал, но слов было не разобрать, потому что в трюме «Мантикоры» оглушительно застучало, а затем всё греческое судно содрогнулось от носа до кормы.

В глазах у Олега потемнело, и он понял, что падает, потеряв ощущение пространства — поручень словно растворился в его ладонях, и водолаз ухнул вперёд, в окутавшую его со всех сторон темноту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 2⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олег очнулся в своей каюте. Сел на койке, повертел головой. Чувствовал он себя прекрасно — похоже, во время падения ничем не ударился. Раз он на «Янусе», значит, команде удалось благополучно перебраться на шхуну и его перенести. Слава Богу! Олег спустил ноги на пол, встал, сделал несколько шагов, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ничего не болело…

Надо бы узнать у остальных, что случилось с «Мантикорой» и долго ли он пробыл в отключке. Судя по тому, что «Янус» двигался, они продолжили плавание, перепоручив заботы о летучем голландце команде спасателей.

На палубе Олег никого не встретил, поэтому пошёл в рубку. Гурин и Вырин были там. Штурман крутил настройки радио, капитан смотрел на него в ожидании. При появлении водолаза оба повернули головы. Вырин снял наушники.

— Доброе утро, принцесса, — сказал он. — Как спалось?

— Отлично. Что случилось?

Штурман с капитаном переглянулись.

— Может, ты нам расскажешь? — сказал Гурин. — Лично я очнулся на «Янусе», причем мы уже плыли. «Мантикоры» видно не было, локатор её тоже не показывал. От места встречи с ней, если верить приборам, мы отклонились не сильно, так что она либо затонула, либо… — он неуверенно ухмыльнулся, — уплыла!

— Я тоже не помню, как оказался на шхуне, — сказал Вырин. — Проснулся в каюте и пошёл искать остальных. Все спали, кроме Арины и Семёна Дмитриевича.

Олег сел на стул, уперев локти в колени.

— Я не помню ни черта, — признался он. — Когда «Мантикору» затрясло, я вырубился. А остальные здесь?

— Мы проверили каюты, — ответил штурман. — Ситуация не самая радужная.

— Почему? — насторожился Олег. Что-то в тоне Вырина ему очень не понравилось.

— Уварова нет. Нигде. Похоже, его смыло за борт.

— Смыло? — поразился Олег. — Чем? Волн не было.

— Значит, сбросило во время… Слушай, мы ведь сами не знаем, что произошло. Но с тем чёртовым кораблём что-то случилось. И теперь Уварова нет. Мы остались без боцмана.

— А Арина?

— Она в своей каюте. С ней Шуйский. Доктору тоже память отшибло.

— Остальные на месте?

— Да. Но нашего океанолога и одного матроса разбудить мы не смогли. Тебя, кстати, тоже. Пришлось оставить вас в покое. Наверное, они скоро сами встанут — как и ты.

— Сколько мы плывём с тех пор, как вы очнулись? — спросил Олег капитана.

— Четыре часа. А после того, как «Мантикору» затрясло, проншло чуть меньше пяти.

Водолаз бросил взгляд на рацию.

— Когда я вошёл, вы пытались с кем-то связаться…

— С береговой станцией. Пытаемся уже давно. Ничего не выходит.

— Радио сдохло?

Вырин задумчиво почесал щёку.

— Нет. С прибором всё в порядке. Передатчик исправен. Мы его даже разобрали и проверили. Но связи нет. Только шум в эфире.

— Из-за чего это могло случиться?

Штурман пожал плечами.

— Мы не видим для поломки объективных причин, — ответил он.

— Значит, починить радио невозможно?

— Увы. По крайней мере, пока мы не выясним, что с ним не так.

— Кстати, это не всё, — сказал Гурин.

— В каком смысле? — насторожился Олег.

— Не все неприятности.

— Что ещё случилось?

— Катер. Он пропал.

— Затонул, когда «Мантикору» качнуло?

— Не известно. Мы же ничего не помним.

— Я-я-сно… — протянул Олег. — Ну, к счастью, у нас есть запасной.

Вырин кашлянул.

— Нет, — сказал он. — Он тоже пропал.

— Но… как это возможно?! Он же не был спущен на воду.

— Мы в курсе, Олег. Похоже, пока команда была в отключке, тут много чего произошло.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Хотя бы предположения у вас есть? — спросил водолаз, чувствуя, как какое-то неприятное ощущение овладевает им.

Штурман вопросительно посмотрел на Гурина. Капитан кивнул.

— Скажи ему.

Вырин перевёл взгляд на Олега.

— Мы думаем, не все были без сознания. Кто-то должен был отцепить запасной катер, перенести нас на борт «Януса» и вывести шхуну на прежний курс.

— Уваров? — неуверенно спросил Олег, вспомнив пропавшего боцмана. — Думаете, он покинул судно на катере? А зачем ему было брать запасной, если на воду уже был спущен… Хотя, если первый затонул…

— Есть и другой вариант, — прервал водолаза Гурин. — Но он кажется… неправдоподобным.

— Какой?

Капитан побарабанил пальцами по столу. Для него это было выражением крайней озабоченности.

— Мы все тут что-то натворили, а потом забыли об этом. Начисто. Но, может, память и вернётся со временем.

— Кстати, Шуйский придерживается именно этой версии, — добавил Вырин.

— И как доктор объясняет причину этой коллективной амнезии?

— Никак.

Олег помолчал, размышляя. Он чувствовал, что мнение судового врача не выдерживает никакой критики.

— Погодите, а Арина тоже была без сознания?

Капитан снова нервно побарабанил пальцами по столу.

— Нет, она не отключалась.

— Отлично! — обрадовался Олег. — Пусть она ничего не могла видеть, но со слухом-то у неё всё в порядке?

— Мы её спрашивали, само собой, — вздохнул капитан. — Она сказала, что сначала раздался громкий стон. Вернее, звук, похожий на стон, потому что никто из нас не мог его издать, естественно. И скрежет.

— Наверное, она слышала, как разошлись швы корпуса «Мантикоры». Ну, или что-то произошло в её машинном отделении, — вставил Вырин.

— В общем, потом наступила тишина, — продолжил Гурин. — Арина считает, что минут на пять. После этого всё наполнилось треском, чавканьем и хлюпаньем. Так она говорит, и она совершенно уверена, что это ей не приснилось. Продолжалось это долго. Может быть, час или около того. Она звала нас, но никто не отвечал. Арина даже попыталась выбраться из каюты, но не смогла найти выход. Говорит, дверь исчезла. Бред, конечно… Потом я нашёл её. Она была в истерике. Не могла понять, что происходит.

— То есть, она не слышала, как кто-то отцепил запасной катер? — спросил Олег.

— Нет.

— Тогда теория о том, что кто-то из команды действовал на борзу «Януса», пока остальные были без сознания, не подходит.

— Это если Арина была… в себе, — проговорил Вырин. — Шуйский говорит, она в шоке. Возможно, её восприятие действительно было… не вполне объективно. Особенно его смущает её временная глухота.

— Да, всё могло случиться как раз в это период, — кивнул Гурин.

— Глухота? — удивился Олег. — Да с чего бы ей глохнуть? Просто вокруг стало очень тихо. Нет?

— Это маловероятно, — сказал штурман. — Авария на «Мантикоре», история с катером, исчезновение Уварова — всё это не могло происходить в тишине.

Водолаз откинулся на спинку стула. Всё было странно. Это напрягало. В голову пришло, что предстоящий дома разговор с Машей, пожалуй, не самая большая проблема. Во всяком случае, не ближайшая.

— Почему бы нам не вернуться и не выяснить, что случилось с «Мантикорой»? — спросил Олег. — Если корабль затонул, мы бы, по крайней мере, это узнали. Кроме того, Уваров может быть где-то там. На катере или нет.

Вырин с Гуриным переглянулись.

— Наверное, ты не понял, Олег, — сказал капитан. — Мы уже возвращались. Как только я очнулся и понял, что Уварова нет, то развернув «Янус» и отправился его искать.

Вырин согласно покачал головой.

— И? — спросил водолаз.

— Там ничего нет. Ни единого следа присутствия «Мантикоры» или катеров. Боцмана тоже.

— А локатор?

— По нулям.

Олег смотрел на капитана и штурмана, они — на него. Молчание становилось тягостным.

— Значит, просто плывём дальше? — проговорил, наконец, водолаз.

— И радуемся, что остались живы, — добавил Вырин. — Что бы там ни произошло, нам, похоже, повезло.

— Мы надеемся, что память вернётся, — добавил Гурин. — И всё встанет на свои места.

Олег поднялся.

— Скажи ему про крик, — сказал вдруг Вырин капитану. — Арина всё равно молчать не будет.

— Какой ещё крик? — водолаз невольно вздрогнул. Ему казалось, тема исчерпана, а оказывается, нет!

Гурин недовольно взглянул на своего помощника. Похоже, он предпочёл бы не поднимать эту тему. Но, как говорится, слово не воробей…

— Арина слышала крик, — сказал он. — Она не знает, чей.

— Она уверена, что кричали на «Янусе», — встрял штурман. — Звук был громкий. Мы находились далековато, на борту «Мантикоры».

— Арина могла ошибиться, — заметил Гурин.

— Могла, — не стал спорить с капитаном Вырин. Было видно, что они это уже обсуждали раньше. — Но я думаю, кричал Уваров.

«Значит, пропавший боцман исчез не в тишине», — понял Олег.

— Почему сразу не сказали? — спросил он. — Не хотели нагнетать?

— Вроде того, — пожал плечами Гурин. — С другой стороны, что скрывать? Ясно, что Уваров погиб. Вот только из-за чего?

— Это мы вряд ли узнаем, — сказал Вырин со вздохом.

— А крик Арина слышала до наступления тишины или после? — спросил Олег, немного поразмыслив.

— До. Наверное, «Мантикора» подняла волну, и Уварова смыло. Ну, или что-нибудь в том же роде, — ответил штурман.

В этот момент в рубку вошёл Быковский. Вид у него был заспанный. Он зевнул и привычным жестом пригладил бородку.

— Привет честной компании! — сказал океанолог, плюхаясь на диван. — Кто-нибудь объяснит мне, что произошло? Я ни черта не помню!

— Проведаю Арину, — сказал Олег. — Извините.

Он вышел, предоставив капитану и его помощнику возможность повторить рассказ без него.

Каюта Лазковой находилась в конце палубы. Собственно, сначала она занимала другую, но после несчастного случая её перевели, чтобы она была рядом с медкабинетом. Таким образом, Шуйский мог всегда оказать девушке помощь в случае необходимости.

Проходя мимо камбуза, Олег заглянул в иллюминатор: Алекс Бинг, совмещавший обязанности повара со своими непосредственными обязанностями, что-то готовил. Олег его окликнул.

— О, Олег! — отозвался тот, подходя. — Проснулся? Тут творилась такая чертовщина, — он говорил по-русски хорошо, с совсем небольшим акцентом. — Тебе рассказали? Видел капитана?

— Только что.

— Ты что-нибудь понял?

— Нет. Ты уже очнулся, когда «Янус» возвращался к месту… Где мы встретили греческое судно?

Американец покачал головой.

— Нет, но знаю со слов капитана и штурмана, что боцман пропал, и они его не нашли.

— То есть, только они двое были в сознании, когда искали Уварова?

— По-моему, да. Я так понял. А ты куда идёшь?

— К Арине. Хочу узнать, как у неё дела.

— Бедняжка совсем плоха, — Бинг сочувственно покачал головой. — Сошла с ума. Так считает доктор.

— Ну, не сошла, а просто в шоке, — поправил Олег. Он чувствовал к девушке симпатию. Не сексуальное влечение, хотя она вот уже сколько времени оставалась единственной представительницей прекрасного пола на корабле, а дружеское расположение. Участие, пожалуй, тоже. Особенно после того, как она потеряла зрение.

— Она оглохла, ты знаешь? — спросил Бинг. — Но теперь слух вернулся. Говорит, стены исчезли, и она не могла выйти из каюты!

— Исчезли стены? — переспросил Олег. Это что-то новенькое.

Бинг округлил глаза.

— Да, представляешь?! Чушь, конечно. Если бы стены исчезли, выйти было бы совсем просто, да? — он рассмеялся, продемонстрировав идеально ровные и белые зубы.

— Может, ей просто трудно ориентироваться в пространстве, ничего не видя, — сухо заметил Олег, считавший американца виновником того, что случилось с Лазковой.

— Может быть, — согласился Бинг, который мнения русского коллеги явно не разделял. — Ладно, мне надо готовить, — он вернулся к плите.

Олег пошёл дальше. Только теперь он почувствовал, что его слегка мутит — должно быть, от голода. Или из-за того, что долго был в отключке.

На палубу вышел Шуйский. Вид у врача был помятый — словно он долго спал, но так и не выспался.

— О, и ты с нами, — кивнул он при виде водолаза. — Поздравляю. Тоже ничего не помнишь?

— Угадал, — ответил Олег, пожимая протянутую руку. — Как Арина?

— Дал ей успокоительное. Пусть отдохнёт. Если ты к ней, то лучше отложи дружеский визит. Ей надо прийти в себя.

— Макс, почему нас было не разбудить? — спросил Олег.

— Понятия не имею, — нехотя ответил Шуйский. — Надо сделать анализ крови — я, кстати, взял пробы у всех, даже у тех, кто спал — но ума не приложу, что искать. Разве что откуда-то выделился отравляющий газ… Может, из охладительных систем «Мантикоры»? Правда, Сэм говорит, это маловероятно.

Сэм был мотористом. Помогал Ратникову с ходовыми частями шхуны. Вдвоём они следили за исправностью работы машинного отделения «Януса».

— И у меня взял кровь? — удивился Олег.

— Конечно. Сам посмотри, — Шуйский указал на локоть водолаза.

Опустив глаза, Олег увидел на внутренней стороне сгиба маленький кусочек пластыря телесного цвета.

— Я не заметил, — сказал он. — Значит, ещё не делал анализы?

— Нет. Пришлось заняться Лазковой.

— Она в шоке? Я говорил с капитаном.

Шуйский задумался, прежде чем ответить.

— Понимаешь, — проговорил он спустя несколько секунд. — С одной стороны, да. Она перепугалась и долгое время не могла понять, что происходит. Решила, что все мы погибли, и она осталась на шхуне одна. Сам понимаешь, как на неё это повлияло. С другой стороны, мне кажется странным, что шок подействовал на неё подобным образом. Я имею в виду временную глухоту. Гурин тебе сказал про это?

Олег кивнул.

— Ну, вот, — продолжил врач. — Странно, что она наступила сразу после того, как с «Мантикорой» что-то случилось. Просто… я не вижу причин для шока. Вернее, в тот момент их не было. После, когда она думала, что осталась одна на борту «Януса», слепая и беспомощная, — да. Но не раньше.

— И объяснения у тебя, конечно, нет, — сказал Олег.

Шуйский развёл руками.

— Увы. Надеюсь, мы все постепенно вспомним, что произошло.

— Это я уже слышал.

— Ну, а что ты от меня хочешь? Я же не волшебник. Не умею возвращать память при помощи пилюль.

— А жаль.

Шуйский улыбнулся, но без энтузиазма:

— И мне.

— Значит, нельзя к Арине?

— Потерпи. Я понимаю, ты хочешь не только её проведать, но и услышать рассказ из первых уст, но этого желают все. А я против. Ни к чему, чтобы её донимали расспросами.

— Ты знаешь про крик? — спросил Олег.

— Да. Арина мне сказала. Гурин хотел не говорить остальным.

— Вырин раскололся.

— Понятно. Наверное, это правильно.

— Возможно. Что думаешь?

Шуйский пожал плечами.

— Могла ли Арина слышать крик погибающего Уварова? Безусловно. Почему нет?

— Так, может, это и вызвало шок, от которого наступила глухота? — предположил Олег.

— А ты впадаешь в шок, когда кто-то орёт?

— Нет.

— Вот именно.

— Ладно. Понятно, что ничего не понято.

Доктор хмыкнул.

— Меня больше волнует отсутствие запасного катера, — сказал он, зачем-то понизив голос.

— А что?

— Куда он делся?

— Хороший вопрос. Если боцман погиб почти сразу, как только началась катавасия на «Мантикоре», отцепить катер он не мог.

— Именно, — Шуйский внимательно посмотрел водолазу в глаза. — Но кто-то это сделал.

Олег почувствовал, что врач ещё не всё сказал.

— Кого подозреваешь? — спросил он.

Шуйский взял его под руку и отвёл в сторону — туда, где кают не было.

— А ты как думаешь?

— Понятия не имею. Я вообще только полчаса, как проснулся.

— Ага! — торжествующе проговорил доктор. — Мы все просыпались по очереди. Быковский и один из матросов, кстати, ещё в отключке.

— Поправка: океанолог только что очнулся. Я видел его в рубке.

— Хорошо, пусть так. Я про другое, — Шуйский огляделся, чтобы убедиться, что его никто, кроме Олега, не слышит. — Строго между нами, ладно?

— Само собой.

— Кто проснулся первым?

— Гурин.

— Да!

Олег нахмурился.

— Хочешь сказать, капитан не вырубался? Это он спустил на воду запасной катер? И перетащил нас на шхуну?

— Ну, мы ведь знаем о том, что он потерял сознание, только с его слов.

— Погоди! Тогда можно сказать, что и Вырин не вырубался, и они действовали вдвоём.

— Не исключено, — спокойно ответил Шуйский.

Олег усмехнулся.

— Так, может, я должен считать, что все, кроме меня, Быковского и одного матроса, в сговоре и только врёте, что спали?

Доктор покачал головой.

— Шутки шутками, а катер кто-то отцепил, — сказал он серьёзно. — Не сам же он отвалился.

— Это верно, — согласился Олег. Ему и самому стало вдруг не до смеха. Шуйский мог быть прав.

— А зачем капитану отцеплять катер? — спросил он. — И врать, что ничего не помнит. И что случилось с нами?

— Спроси ещё, как могла затонуть с такой скоростью «Мантикора», — добавил доктор.

Олег развёл руками.

— Взрыв? — предположил он первое, что пришло в голову.

— С чего бы? И почему мы все потеряли сознание, но не получили повреждений? Да и на воде наверняка остались бы обломки.

— Тогда что случилось?! — не выдержал Олег.

— Знаешь, я думаю, сейчас каждый из нас задаётся этим вопросом. И скоро многие придут к тому же выводу, что и я — вот увидишь, — Шуйский многозначительно покачал головой.

— Ты насчёт Гурина?

— Угу.

Олег помолчал. Было очень неприятно признавать, что в словах Шуйского есть здравая мысль.

— Я тебя не убеждаю, — проговорил врач. — Но, по-моему, есть повод поразмыслить. Как считаешь?

— Безусловно, — согласился Олег.

— Мне надо к себе. Хочу заняться анализами. Увидимся на обеде.

— Бинг что-то жарит.

— Прекрасно. Я уже проголодался.

— У самого живот сводит.

Расставшись с доктором, Олег вернулся в свою каюту.

Интересно, что обо всём этом скажет Быковский после того, как капитан и штурман введут его в курс дела…

Олегу хотелось отвлечься. Чем-то заняться, чтобы дать мозгам отдых — может, всё не так уж и странно, как кажется. Наверняка случившемуся есть простое, логическое объяснение. И если до него додуматься, то все подозрения окажутся смешными…

Олег подошёл к полке и принялся перебирать книги, которые взял с собой в плавание. Некоторые он уже прочитал, и они стояли отдельно. И тем не менее что-то привлекло внимание Олега именно в этой стопке. Один корешок показался ему незнакомым. Он подцепил его указательным пальцем и вытащил книгу в потёртом красном переплёте. Белыми готическими буквами на ней были выведены название и автор. Олег не знал немецкого, но этого и не требовалось, чтобы понять, что за издание он держит в руках: «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Эту книгу водолаз точно не брал с собой. Кто-то принёс её в его каюту и поставил на полку. Олег пролистал страницы — весь текст был на немецком. Он открыл форзац. В правом верхнем углу имелся выцветший от времени штемпель. Всего четыре слова — два на латыни и два на немецком. «Ех libris von Rauch». Олегу и здесь не понадобились специальные знания, чтобы понять, что они означают: «Из библиотеки фон Рауха». Судя по году, указанному в книге, это было первое издание «Моей борьбы», вероятно, довольно ценное для коллекционеров — во всяком случае, явно не та вещь, которую станут использовать для розыгрыша. Страницы были жёлтые и ломкие, кое-где имелись жирные пятна, оставшиеся от пальцев. Это не новодел, книгу читали, причём часто. Во время долгого плавания, и до него тоже… Она принадлежала немецкому офицеру, аристократу, моряку, и он взял её с собой, отправляясь на войну. Олег вспомнил слова механика о том, что в машинном отделении «Мантикоры» были старые детали, покрытые ржавчиной. С фашистскими клеймами. Неужели это всё часть одной затянувшейся шугки? Но он сам видел бутылки в кают-компании. Они тоже были старыми — из другой эпохи. А потом стали новыми. Конечно, кто-то из команды мог заменить их на современные пока все ходили в машинное отделение. Но это казалось бредом: никто не знал, что им встретится греческое судно; а если даже неизвестный весельчак нашёл бутылки на «Мантикоре», откуда он взял старые?

Олег положил книгу на стол и смотрел на неё почти минуту. Потом решил, что не станет оставлять её здесь: вдруг она через полчаса превратится в мужской журнал с соблазнительными фотками или что-нибудь в том же роде? Водолаз порылся в вещах и нашёл свою цифровую фотокамеру. Зажёг в каюте свет, установил вспышку и сделал пару снимков странной находки. Потом сунул книгу под мышку и вышел на палубу.

Он очень надеялся, что рано или поздно всё происходящее получит простое и логичное объяснение…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

_{Продолжение в следующем номере.}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀

_{(Продолжение. Начало в № 1(8)-2017. В предыдущих главах: после шторма в открытом море исследовательское судно «Янус» обнаруживает прямо по курсу «Летучий голландец» — неуправляемый корабль, оставленный командой. Это греческая «Мантикора», она числится пропавшей вот уже 19 дней. Капитан «Януса» принимает решение пришвартоваться и обследовать «Мантикору». Никого из членов экипажа обнаружить не удалось. Но загадочное судно полно странностей: надписи на немецком языке превращаются в английские, детали мотора оказываются более старыми и не соответствуют году постройки. Разобраться в загадках судна экипаж «Януса» не успевает: страшный удар сотрясает «Мантикору»… Люди приходят в себя уже на «Янусе», никто не помнит, что произошло. И с «Януса» пропал боцман.)}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 3⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Обедали, перебрасываясь малозначащими фразами.

Павлов рассуждал о перспективах отцовства и семейной жизни в целом. Это был, в основном, монолог, потому что почти никто не отвечал ему. Второй помощник капитана пытался вовлечь остальных членов команды в разговор, но получалось у него неважно: чувствовалось, что все думают о случившемся на «Мантикоре» и пропавшем боцмане, но не хотят говорить об этом.

Олег решил подождать и не поднимать тему найденной в каюте книги. Он положил её рядом с тарелкой обложкой вниз.

— Как дела в машинном отделении? — спросил Гурин моториста. Американец поднял на него глаза, помолчал, потом пожал плечами.

— В чём дело? — нахмурился капитан. — Что-то не в порядке?

— Трудно сказать, — ответил Сэм. — На первый взгляд, всё работает, как часы.

— Тогда что не так?

— Да, в общем-то, именно это меня и смущает. Слишком всё идеально. Кроме того, иногда мне кажется, что механизмы не реагируют на мои действия.

Гурин положил вилку рядом со своей тарелкой. Упёрся локтями в стол.

— Что ты имеешь в виду?

Сэм развёл руками. Глаза у него были красноватые, с припухшими веками — похоже, он провёл в машинном отделении не один час.

— Мне трудно объяснить. Не понимаю, в чём дело, но ощущения… не такие, как раньше.

— Не такие, как до встречи с греческим судном? — уточнил капитан.

— Наверное, — нехотя отозвался моторист. — Да, пожалуй.

— Такое бывает, — вмешался Шуйский. — После какого-то события начинает казаться, что вокруг всё изменилось. Называется «синдром…»

— Не всё! — перебил доктора Сэм.

— Скажи про запах, — неожиданно вставил Ратников. Механик во время диалога моториста с капитаном переводил взгляд с одного на другого, и было видно, что его подмывает что-то сказать. — Это странно. Никогда такого не было.

— Какой запах? — насторожился Гурин. — Горелым тянет? Вы всё проверили? Может, где-нибудь…

— Нет, Семён Дмитриевич, — покачал головой Ратников. — Наоборот.

— Что «наоборот»?

— Нет никаких запахов.

— Да, — подтвердил Сэм. — Совсем ничем не пахнет. Так не бывает.

— Всегда тянет или топливом или смазкой, или ещё чем-нибудь, — добавил механик.

— Может, у вас насморк? — усмехнулся Шуйский. — Зайдите ко мне после обеда в медкабинет, и я вас осмотрю.

— Это очень забавно, док, — ответил моторист. — Но, может, если вы спуститесь в машинное отделение, то и у вас окажется заложен нос?

Гурин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент в столовую вошла Арина.

Все повернулись к ней, вылупив глаза от изумления.

Девушка неуверенно улыбнулась. Повязки на ней не было. Она обвела взглядом всех присутствующих.

— Ты чего? — вырвалось у механика.

— Зачем сняла бинты?! — очнувшись от неожиданности, вскочил Шуйский.

— Я вижу! — объявила Арина. — Представляете? Сегодня я вдруг поняла, что зрение вернулось. Просто появилась какая-то необъяснимая уверенность. Я сняла бинты, и оказалось, что так и есть.

— Тебе следовало дождаться меня! — укоризненно сказал Шуйский. — Дайка я тебя осмотрю.

Он подошёл к девушке и заглянул ей в глаза. Достал из кармана маленький фонарик.

— Ладно, похоже, дело пошло на поправку, — проговорил он через пару минут, в течение которых все наблюдали за ним и Ариной. — Но сразу после обеда пойдём в медкабинет для полного обследования.

— Как скажешь, — кивнула Арина. — Можно мне к вам присоединиться? Так надоело есть на ощупь!

— Я положу, — вызвался Бинг, вставая. — Рад, что у тебя всё хорошо.

— Спасибо, — сдержанно ответила девушка.

Как и Олег, она считала, что в случившемся с ней виноват американец.

— О чём вы говорили? — спросила Арина, садясь за стол на своё место. До сих пор оно пустовало — никто его не занимал.

— О запахе, — ответил Быковский. — Похоже, машинное отделение стало стерильным. И вообще ведёт себя неподобающим образом, — океанолог усмехнулся, давая понять, что шутит.

— В каком смысле?

— Слишком хорошо работает. Сэма это смущает.

Арина улыбнулась, взглянув на хмурого моториста. У неё были высокие скулы, тёмные волосы и большие голубые глаза, но при этом назвать её красавицей было, пожалуй, нельзя. Симпатичная, обаятельная, милая — эти эпитеты подходили ей больше.

— Есть мысли по поводу того, что случилось? — спросила девушка.

— Ты про «Мантикору»? — уточнил Быковский, хотя и так было ясно, что имеет в виду Арина.

— Конечно, про что же ещё? И про нашего боцмана. Думаете, он утонул?

— Ты ведь слышала его крик? — отозвался Ратников.

Олег понял, что это больше не секрет — очевидно, капитан решил поведать об этом всей команде.

— Я предполагаю, что кричал он, — поправила Арина. — Может, это был кто-то из вас.

— Ты говорила, крик раздался близко.

Девушка пожала плечами.

— Может, мне показалось.

— Но ты сама-то как считаешь? — спросил Сэм. — Только честно.

— Думаю, это был Уваров.

Олег видел, как некоторые члены команды переглянулись.

— Раз уж ты прозрела, — сказал Быковский после паузы, — может, поможешь разобраться с образцами? Я так и не успел закончить сортировку.

— Только если не будет противопоказаний, — вмешался Шуйский. — Но вообще я бы не рекомендовал в ближайшие дни заниматься работой, связанной с напряжением глаз.

— Это не срочно, — сказал океанолог. — Я могу подождать, сколько нужно.

Олегу показалось, что Быковский просто сменил тему.

— Конечно, я помогу, — отозвалась Арина. — За то время, что я лежала в каюте, мне осточертело безделье!

После обеда доктор увёл девушку в медкабинет. Остальные тоже разбрелись по кораблю. Олег походил минут двадцать по палубе, а потом спустился в машинное отделение. Сэм был там — настраивал какую-то аппаратуру.

— Привет, — окликнул его водолаз. — Решил вот проверить, действительно ли здесь ничем не пахнет. Должен сказать, либо у тебя всё в порядке со здоровьем, либо у меня тоже насморк.

— Это совсем не смешно, — откликнулся моторист. Он вытер руки ветошью и двинулся Олегу навстречу. — На самом деле, немного жутковато.

— Да ладно!

— Здесь всё стало каким-то… стерильным. Идеальным. Мне начинает казаться, — Сэм замолчал, словно подбирая слова, — что от меня тут больше ничего не зависит.

Рассмеявшись, Олег хлопнул его по плечу.

— Да брось, дружище! Без вас с Ратниковым это корыто не прошло бы и мили!

Моторист с сомнением покачал головой, но ничего не сказал.

— Смотри, что я нашёл в каюте, — сказал Олег, протягивая ему книгу. — Обрати внимание на автора.

— «Моя борьба»? — американец удивлённо поднял на Олега глаза.

— Кто-то оставил её у меня.

— Знаешь, я ведь тоже был в машинном отделении греческого судна, — проговорил, немного помолчав и листая книгу, моторист. — Там действительно всё было ржавым и немецким. Дмитрий не наврал.

— Но тогда ты решил, что вам с ним почудилось?

Сэм покачал головой.

— Мне могло почудиться. Ему тоже. Но не нам обоим.

— Так почему не настаивал, что механизм был как на старом фашистском крейсере?

— Никто не поверил бы. Все решили бы, что мы сговорились. Кроме того, зачем настаивать, если не можешь доказать? Дима до сих пор дуется на меня, — добавил он с сожалением.

Олег забрал у него книгу.

— Что об этом думаешь?

Сэм потёр переносицу, хмыкнул.

— Книга в чужой каюте это не то же самое, что меняющиеся внутренности корабля, — сказал он.

— Естественно.

В этот момент корабль содрогнулся. Слабо, но ощутимо.

— Что это? — насторожился Олег.

— Бывает, — сказал моторист. — Иногда. Как будто… судорога.

— Серьёзно?

— Угу. В последнее время…

— С тех пор, как в отделении перестало пахнуть топливом и смазкой?

— Да.

— И в чём дело?

— Я не знаю.

Олег огляделся. Ему вдруг стало ясно, почему американцу некомфортно здесь, в недрах корабля, среди машин, в ограниченном пространстве, когда вокруг что-то содрогается… То ещё удовольствие.

— Ладно, — сказал он, — я пойду.

— Ок. Пока.

Олег вернулся в свою каюту и завалился на койку. Книгу оставил на столике. Он чувствовал усталость. Похоже, продолжительный сон повлиял на него не слишком хорошо. Странно, что его и остальных не могли разбудить… Всё-таки, похоже на отравление. Может, греческое судно перевозило ядовитый газ, и произошла утечка?

Олег закрыл глаза. Надо бы подремать. Может, здоровый сон вернёт ему бодрость?

Водолаз почувствовал, что в каюте что-то изменилось, как только начал проваливаться в черноту. Заставив себя поднять веки, он осмотрелся.

Вокруг было слишком темно — это он отметил сразу. Пять минут назад, когда он лёг, солнце освещало каюту довольно хорошо, хоть и стояло ещё высоко, и его лучи не падали прямо в иллюминаторы. Теперь же повсюду сгустился мрак — будто на небо вдруг набросили плотное покрывало.

Олег решил выйти и посмотреть, что случилось. Если набежали тучи — хотя он помнил, что их не было, когда он шёл по палубе из машинного отделения — то надо…

Он вдруг понял, что не может сесть на постели. Его то ли парализовало, то ли нечто держало его. Подняв голову и прижав подбородок к груди, Олег с ужасом увидел, как из его руки и ног тянутся к койке какие-то отростки! И они, без сомнения, были живыми!

Олег изо всех сил напрягся, пытаясь освободиться, но почти не пошевелился. Отростки держали крепко. Они уходили в койку, буквально сливаясь с ней — словно появились из неё и проросли в человеческое тело, а Олег этого даже не почувствовал.

Он закричал, призывая кого-нибудь на помощь. Прислушался. Никто не спешил. Он снова завопил. Сделал паузу. Ему вдруг стало ясно, что на «Янусе» царит тишина. Возможно, такая, которую описывала Арина. Мёртвая… Полное отсутствие всяческих звуков, кроме выкриков перепуганного водолаза. Пустота.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Слава Богу, это оказался всего лишь сон! Олег выдохнул с облегчением, когда проснулся и вскочил с койки, сразу вспомнив свой кошмар: отростки, приковавшие его к койке.

Усмехнувшись, Олег прошёлся по каюте, размялся. Он чувствовал себя прекрасно: обновлённым, очищенным! Значит, ему действительно требовался здоровый сон. Если верить настенным часам, продрых он без малого два часа.

Взгляд упал на столик, скользнул по нему и тут же вернулся. «Моя борьба» исчезла! Олег осмотрел пол. Ничего. Может, он перед сном переложил книгу? Но он хорошо помнил, что не делал этого. Значит, кто-то вошёл к нему, пока он спал, и забрал её? По спине пробежал озноб. Мерзость! Надо запираться: надоели эту фокусы, в конце концов!

Вдруг ему пришла в голову мысль: а что, если с книгой повторилась та же история, что и с бутылками в кают-компании «Мантикоры»? Он осмотрелся в поисках фотокамеры. Ага, вот она! Хорошо, что он сделал снимок. И хороший, чёткий — не такой, на которых обычно запечатлевают НЛО или снежного человека, а потом безуспешно пытаются доказать, что это не фотошоп и не приятель в костюме гориллы.

Олег включил камеру и быстро пролистал фотографии. Чёрт, а где же книга?! Ещё раз…

Снимок «Моей борьбы» исчез с карты памяти. Конечно, его мог удалить тот, кто унёс книгу, но ведь никто не знал, что Олег её щёлкнул. Или за ним подглядывали? Водолаз нервно рассмеялся: так и параноиком стать недолго!

Снаружи раздались приглушённые крики. Мимо каюты кто-то пробежал. Олег бросил камеру на кровать и выскочил на палубу. Там он увидел Бинга.

— Эй! — окликнул он. — В чём дело?

— Не знаю! — отозвался тот, обернувшись на ходу. — Кто-то кричал!

Олег поспешил за американцем. Похоже, скучать им не придётся…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Всё дело было в тенях…

Вернее, в странных сгустках мрака, заполнявших углы и закоулки корабля.

Они вызывали у Арины тревогу. Казалось, если приглядеться, там зашевелится нечто… Иногда девушке виделись странные цвета и формы, словно в темноте загоралось вдруг странное марево, призрачное, но вполне явственное. И это марево, было ли оно плодом её воображения, или следствием повреждённой сетчатки, выглядело живым — оно двигалось, пульсировало и… следило за ней. Тогда Арина поспешно отворачивалась или выходила на свет. Ночью, наверное, придётся надеть на глаза повязку — иначе ей не заснуть! Стоило представить, что темнота каюты превратится в копошащееся нечто, как по спине пробежали мурашки, и Арина вздрогнула. А может, оставить свет включённым? Если зажечь ещё и настольную лампу, наверное, удастся высветить все углы.

Размышляя на эту тему, Арина спускалась в машинное отделение, куда её отправил Быковский. Начальник научной экспедиции решил пока не напрягать её глаза сортировкой образцов, но вместо этого использовал девушку на посылках. Арина не протестовала: после долгого сидения в каюте любая активность была ей только в радость.

На этот раз Быковский попросил позвать механика. Он не мог настроить какой-то прибор, назначение которого девушка не очень-то понимала. Зато океанолог сильно нервничал из-за того, что тот отказывался работать, как положено.

В машинном отделении было темновато. Арина в неуверенности постояла на последней ступеньке, прежде чем шагнуть в недра корабля. Она испытывала тревогу и даже страх, пробираясь по узким пространствам между работающими механизмами и приборами с сотнями датчиков.

Сначала она увидела моториста. Американец что-то записывал в толстую разлинованную тетрадь, стоя возле высокого металлического шкафа с помигивающими индикаторами. Арине Сэм напоминал большого грифа — маленькая голова на длинной шее, сутулость, тонкие руки с большими ладонями и длинными, похожими на когти пальцами. Он был необщительным и явно предпочитал людям приборы. Девушка предпочла бы не встречаться ним: почему-то моторист был ей неприятен.

Окликнув его, девушка спросила, где Ратников.

— Зачем он тебе? — удивился Сэм.

— Его зовёт Евгений Михайлович. У него какой-то прибор сломался.

— Посмотри там, — моторист ткнул концом карандаша в темноту.

— Спасибо, — Арина двинулась дальше, стараясь не смотреть по сторонам. Впереди, по крайней мере, горели укрытые сетками лампочки, рассеивая мрак на расстоянии каждых двух метров. — Почему вы не включите весь свет? — пробормотала она, вглядываясь в неясные очертания, напоминавшие человеческий силуэт. — Дима! — крикнула она.

Механик обернулся и двинулся девушке навстречу.

— Ты что тут забыла, красотка? — улыбнулся он, выходя под свет одной из ламп. Под носом, глазами и губами у него лежали чёткие тени, и Арина невольно вздрогнула, взглянув на них, но тут же взяла себя в руки.

— Тебя Быковский просил позвать, — сказал она. — У него какой-то прибор накрылся. Только не спрашивай, какой именно. Я хоть и вхожу в исследовательскую группу, но в этих его примочках не разбираюсь. Моё дело — погружение на глубину.

— Ладно! — рассмеялся Ратников. — Скажи ему, буду минут через двадцать. Надо закончить настройку… в общем, одной штуки.

— Спасибо, что пощадил, — в тон ему ответила Арина.

Она направилась назад. Сэма уже не было на том месте, где она встретила его три минуты назад. Арина повертела головой, пытаясь понять, куда он делся. Ага, моторист находился справа, возле огромной, уходящей вверх трубы, обёрнутой чем-то блестящим, вроде фольги. Девушка окликнула его, чтобы попрощаться, но Сэм не шевельнулся.

— Я ухожу! — крикнула девушка, делая шаг к лестнице.

Ей показалось, что американец развернулся к ней лицом. При этом он продолжал молчать. Арине стало не по себе. Захотелось просто очень быстро подняться по лестнице и оказаться на палубе, но вместо этого она всмотрелась в темноту, пытаясь понять, почему Сэм не отвечает.

И вдруг ей пришла в голову мысль: а почему, собственно, моторист стоит в темноте? Что он там делает? Арина сделала шаг вперёд и остановилась. Куда её несёт? Может, позвать Ратникова? Но если это Сэм, то выглядеть она будет глупо…

Девушка двинулась между мощными агрегатами, напоминающими интерьер космического корабля будущего. Прямые линии, прямые углы, металл, стекло, краска и множество индикаторов разного вида — от стрелочных до мигающих лампочек.

— Эй! — громко произнесла Арина, когда до американца оставалось метра три. — Ты в порядке вообще?

Человек двинулся ей навстречу. Он шагал очень плавно — будто катился по полу на роликах. Она замерла, не зная, что делать. Силуэт вышел под свет маленькой лампочки, и Арина поняла, что ошиблась: это был не Сэм!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Похоже, шок не совсем прошел, — покачал головой Шуйский. Они с Олегом и Павловым вышли на палубу из медкабинета после того, как врач сделал Арине укол успокоительного. — Последствия травм подобного рода бывают непредсказуемы.

— Каких травм? — уточнил Олег.

— Потеря зрения. Это очень сильно выводит человека из равновесия, потому что рождает страх слепоты. Пациент начинает думать, что может весь остаток жизни провести в темноте, — Шуйский вздохнул. — Я лично не сталкивался со случаями помешательства на этой почве, но, наверное, вкупе с пережитым страхом… Не знаю, в общем.

— Ты что, считаешь, что Арина свихнулась? — спросил Павлов.

На его красивом лице появилась гримаса досады. Должно быть, уже одно только предположение, что рядом с ним может находиться невменяемый, вызывала у второго помощника капитана чувство дискомфорта.

— У неё были галлюцинации, — ответил Шуйский. — Это факт. И она агрессивна.

— Она испугана, — вставил Олег. — Вот и всё.

— Понимаю, тебе она не безразлична, — примирительно сказал Шуйский.

— Я тоже на её стороне. Никто не собирается надевать на неё смирительную рубашку или привязывать к кровати. Но согласись, что Арина не здорова.

Олег неохотно кивнул.

Интересно, на что намекал врач, говоря, что девушка водолазу не безразлична. Может, стоит прояснить этот вопрос прямо сейчас? С другой стороны, зачем акцентировать внимание на…

— Я понаблюдаю за ней, — сказал врач. — Думаю, будет лучше, если она больше не станет спускаться в машинное отделение.

— Вряд ли ей захочется, — сказал Павлов. — Но я предупрежу Ратникова и Сэма, чтобы её не пускали.

Когда он ушёл, Олег и Шуйский направились на корму. Врач достал сигареты и закурил.

— Ты исследовал образцы крови? — спросил Олег.

— Да.

— И что?

Врач пожал плечами.

— Трудно сказать.

— А ты постарайся, — сказал Олег, которому что-то не понравилось в тоне Шуйского. — Простенько так и доступно.

— В крови всех членов экипажа есть антитела. Они выработались недавно, но их не очень много. Такое впечатление, что произошёл выброс, а затем, когда зараза отступила…

— Какая зараза?! — перебил Олег, чувствуя, как холодеет. — Вирус?

Шуйский выпустил изо рта струйку дыма, пронаблюдал, как она рассеивается в воздухе.

— Не знаю, — сказал он. — Я не могу определить, против чего вырабатывались антитела.

— Как это?

— Ну, вот так, — врач выбросил окурок за борт. — По крайней мере, что бы это ни было, теперь все здоровы.

— Уверен?

— Да.

— Но ты же не знаешь, что мы подхватили на том чёртовом корабле! Как ты можешь быть…

— Не кричи, пожалуйста! — поморщился Шуйский. — Хочешь, чтобы началась паника?

— Если верить тебе, паниковать не из-за чего.

— Не из-за чего. Всё, болезнь отступила. Забудь о том, то я сказал.

Олег покачал головой.

— А ты сам веришь в то, что говоришь? На сто процентов?

— Разумеется. Думаю, через день антитела исчезнут. Сделаю повторный анализ.

— А если не исчезнут?

— Давай решать проблемы по мере их поступления.

Олег задумался. Потом спросил:

— А ты брал кровь у Арины?

— Зачем? Она не была на «Мантикоре». И сознание не теряла.

— Всё-таки проверь. Вдруг зараза не с греческого судна.

Шуйский хмыкнул.

— Ладно, — сказал он. — Хоть сейчас.

— Давай.

— Ты серьёзно?

— Да.

— Ну ладно, пошли. Она, наверное, заснула, но я всё сделаю так, что она не почувствует.

— Не против, если я поприсутствую. Ты же сможешь сразу провести исследование её крови?

— Да, конечно.

Вдвоём они отправились в медкабинет, где пока находилась Арина. Шуйский аккуратно взял у неё кровь, заклеил ранку кусочком пластыря. Как он и обещал, девушка не проснулась.

Лаборатория располагалась в смежной комнатушке. В ней стояли стол, сейф для обезболивающих и два металлических стеллажа. В стене был оборудован вытяжной шкаф.

Олег сел на стул возле иллюминатора. Тянуло солёным морским воздухом. Шуйский подготовил образцы крови для исследования

— Это долго? — спросил Олег.

— Можешь погулять, если не хочешь тут ждать.

— Да нет.

Прошло минут двадцать, прежде чем врач стянул одноразовые перчатки и повернулся к водолазу.

— Ну, что? — спросил Олег.

— Антитела есть. Ничего не понимаю, — Шуйский потёр переносицу. — Серьёзно. Может, мы все подхватили что-то ещё до отплытия?

— Ты нас осматривал. И анализы крови делал.

— Знаю. Но… что, если инкубационный период длился достаточно долго?

У Олега снова засосало под ложечкой. Если по прибытии в порт они попадут под карантин, разговор с Машей придётся отложить.

— Можешь предположить, что это за инфекция? — спросил он.

— Нет. Но это не значит, что её не существует. Я не эксперт, знаешь ли, а просто судовой врач.

— А не могли мы заразиться в воде? Когда исследовали дно и фауну?

— Ты, Алекс и Арина, может, и могли, — подумав, ответил Шуйский. — Но как вы заразили всех остальных?

— Ну, мы долго плыли.

— Честно говоря, не представляю, что вы могли подхватить, — покачал головой врач. — Разве что какой-то неизвестный науке вирус… Океанские глубины, конечно, таят чёрт знает что, но… Нет, я в это не верю!

— А во что веришь?

Шуйский пожал плечами.

— Без понятия. Думаю, это можно будет выяснить, только когда мы зайдём в порт. Тогда комплексное обследование покажет… что случилось.

— У тебя тоже есть антитела?

— Да.

— Думаешь, это опасно?

— Не похоже. По-моему, это вообще остатки воспаления. Странно только, что они так долго держатся. Антитела уже должны были исчезнуть.

— А что… если зараза была на «Мантикоре»… и команда греческого корабля пропала из-за неё?

Шуйский помрачнел.

— Смертельный вирус? Я думал об этом. Но тогда возникает вопрос: куда делись тела? Мы ведь всё осмотрели, даже трюм.

— Знаю. А если трупы выбрасывали за борт?

Врач покачал головой.

— Последний должен был остаться. Его-то выбрасывать было бы уже некому.

— А если он сам?

— Прыгнул за борт? Звучит фантастически, если честно. Да и вообще насчёт выбрасывания тел в океан… Кто станет поступать так с членами своей команды?

— Мало ли… что стало с заразившимися.

— Слушай, я ведь не говорю, что нашёл в нашей крови инфекцию. Мы чисты. В том-то и дело. Впечатление такое, будто мы недавно выздоровели.

— Ладно, — протянул Олег. — Надеюсь, ты прав.

— Я тоже, — серьёзно сказал Шуйский.

Выйдя из медкабинета, водолаз пошёл искать Быковского. У него появилось предположение, которое хоть и казалось надуманным и, в общем-то, нелепым, зато объясняло многое из того, что произошло в последнее время.

Океанолога Олег нашёл на складе. Быковский сортировал образцы. Он клал каждый в отдельный контейнер или ячейку и наклеивал бумажный ярлычок, предварительно надписав его твёрдым округлым почерком педанта.

— Евгений Михайлович, что вы думаете о кротовых норах? — прямо спросил водолаз, садясь на табуретку.

— Пардон? — удивился Быковский. — Каких норах?

— Ну, червоточинах. В пространстве и времени. Я не очень помню, что там к чему, но смотрел как-то документальный фильм… — Олег запнулся, глядя на океанолога.

— Ах, ты об этом, — кивнул тот. — Ну, теория интересная. А что?

— Считается ведь, что такие норы или червоточины есть на Земле? В океане. Будто бы они соединяют… не знаю… Временные пласты или разные галактики.

— Служат для разгона НЛО при старте, — кивнул Быковский. — Ты к чему клонишь-то? Думаешь, мы попали в такую нору?

— Думаю, — честно ответил Олег. — Помните бутылки, которые мы нашли на греческом корабле? И машинное отделение, появившееся будто из прошлого. А я обнаружил у себя в каюте книгу Гитлера. И она пропала.

— Погоди! — Быковский развернулся к водолазу и сложил руки на груди. — Давай-ка по порядку. Что еще за книга Гитлера? Кто пропал? Откуда?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олег рассказал океанологу всё с самого начала. Тот слушал, не перебивая, но, когда водолаз закончил, только усмехнулся:

— Ты что, серьёзно?!

— А почему нет? Что мы знаем про океан, в конце концов?

Быковский махнул рукой.

— Мы не в кольце времени. Расслабься. Это фантастика.

— А почему радио молчит?

— Не знаю. Но ты нашёл самое нелепое объяснение из возможных. Прости.

Олег встал.

— Может, и так, — сказал он. — Только на «Янусе» происходит что-то, что мне совсем не нравится. Есть ли тому материалистическая причина или… иная.

С этими словами он вышел.

Разговор с Быковским расстроил Олега: он надеялся, что тот серьёзно отнесётся к его теории; по крайней мере, признает, что она имеет право на существование. Оказалось, напрасно…

И всё же ни бутылки, ни мотор греческого судна нельзя было объяснить известными человечеству процессами. А если добавить сюда немецкую книгу и внезапное чудесное исцеление Арины… с последующим кризисом, свидетелями которого все они стали… Картина складывалась, мягко говоря, не самая приятная.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Продолжение следует.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

_{(Заключительная часть. Начало в №№ 1(8)-2017, 2(9)-2017. В предыдущих главах: после шторма в открытом море исследовательское судно «Янус» обнаруживает прямо по курсу «Летучий голландец» — неуправляемый греческий корабль «Мантикора», который числится пропавшим. Люди с «Януса» обследуют «Мантикору», но не находят там ни живых, ни мертвых. Загадочный корабль полон странностей: он как будто меняется на глазах, а потом, когда люди возвращаются обратно, «Мантикора» и вовсе исчезает. И почему-то никто не помнит, как именно оказался снова на «Янусе». Кроме того, внезапно куда-то пропадает боцман, а с членами экипажа происходят таинственные трансформации… Герои понимают, что им грозит опасность, но кто или что является ее источником?!)}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 4⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Они исчезли. Оба! Сколько ни обыскивали «Янус» — моториста и матроса найти не смогли. Они либо растворились в воздухе, либо упали за борт. Именно эту последнюю мысль и высказал Вырин, когда все собрались, наконец, в кают-компании обсудить произошедшее.

— Это, конечно, могло бы быть, — сказал в ответ на предположение штурмана Гурин, — если б речь шла об одном члене экипажа. Но чтобы двое свалились в океан в одно и то же время… В это я не могу поверить.

— На «Янусе» творится какая-то чертовщина! — пробормотал Быковский, задумчиво поглаживая бородку. — Просто чудеса, да и только.

— Мы словно попали в фантастический фильм, — вставил с ухмылкой Шуйский.

Он встретился взглядом с Выриным.

— Что ты имеешь в виду? — спросил тот.

Врач пожал плечами.

— Все эти… странности. Если подумать, многовато для одного корабля, не считаете?

— Наверняка их можно объяснить, — сказал Гурин. — Просто у нас недостаточно данных. Пока. Или ты, Максим, хочешь сказать, что по судну действительно разгуливают мертвецы? Медицина это допускает?

— Медицина нет. А вы? — парировал доктор, сложив руки на груди. — Разумеется, Арина видела галлюцинацию. Уваров исчез давно, на «Янусе» его нет — ни живого, ни мёртвого.

— Если бы он не погиб, то не стал бы прятаться, — добавил Павлов. — С какой стати?

— Уж не знаю, — ответил Шуйский, — с какой стати здесь творится вся эта… — он замолчал, отведя взгляд.

Олег вспомнил крики Арины и её сбивчивый рассказ. Когда он прибежал, Ратников и Сэм держали её, бьющуюся в истерике, у подножия лестницы, ведущей из машинного отделения наверх. Шуйскому пришлось сходить за успокоительным, чтобы унять девушку. Только тогда им удалось отвести её в медкабинет и уложить. Арину всю трясло, она пыталась вырваться и всё время просила, чтобы на корабле везде немедленно зажгли свет.

— Они прячутся в тенях! — говорила она, дико вращая глазами. Из уголка рта стекала тоненькая струйка слюны. — Слышите?! Везде, где темно! Нужно осветить все углы! Лишить их укрытия!

— Кого ты имеешь в виду? — спросил Шуйский, стараясь говорить подчёркнуто спокойно.

— Мертвяков! Они прячутся и ждут, пока мы уснём!

— Ты сказала, что видела Уварова. Он был мёртв? — спросил врач, доставая какие-то лекарства из коробок.

Олег и остальные находились рядом с Ариной, чтобы удержать её, если приступ повторится. Она понемногу успокаивалась — благодаря уколу. Речь её становилась тише и бессвязней.

— Мёртв, — подтвердила она. — Это призрак! Он вышел из темноты. Я видела… Там бывает такое сияние… странное! Его нельзя описать. И формы… Моргнёшь — а они уже исчезли! Словно сбился фокус в фотоаппарате. Ну, или в проекторе. У меня был такой в детстве… Мама подарила. В него надо было вставлять плёнку с диафильмами. Потом крутишь, и на стене…

— Сияние? — переспросил Шуйский. Он набрал в стакан воды и протянул Арине вместе с таблетками. — Выпей, пожалуйста.

Девушка проглотила пилюли, запила их тремя большими глотками. Край стакана при этом несколько раз стукнул о её передние зубы.

— Невозможный свет! — сказала она. — Он есть, но его не увидеть. Только иногда… Иногда можно. И призраки… они были там, вместе с Уваровым! Я видела, как они кружились вокруг него, будто светящийся туман.

— Почему ты сказала «невозможный»? — вмешался Олег. — Что это значит?

Арина перевела на него взгляд. Зрачки были крошечные, словно точки, и слегка дрожали.

— Ей надо отдохнуть, — сказал Шуйский. — Это пройдёт. Ложись, — он заставил девушку опуститься на подушку.

— Почему невозможный? — упрямо повторил, сделав шаг, вперёд Олег.

Арина повернула голову. Её губы приоткрылись.

— Нет названия, — сказала она. — Такой… странный!

— Всё, выходим! — распорядился Шуйский. — Освобождаем помещение. Оставьте врача с пациентом. Что вам тут, цирк, что ли? — добавил он, строго взглянув на Олега.

Это было после того, как Арина устроила в машинном отделении истерику. Теперь они сидели за столом и смотрели друг на друга, пытаясь понять, стоит ли бояться того, что происходит на шхуне. Никто не высказал эту мысль, но она витала в воздухе.

— Связи по-прежнему нет, — проговорил Павлов. — А в чём поломка, не понятно.

— Нет никакой поломки, — отозвался Ратников. — Сэм всё трижды проверил. И я тоже смотрел.

При упоминании о пропавшем мотористе все на несколько секунд замолчали.

— Может, мы попали в какую-то зону, где радиоволны глушатся? — высказал предположение Гурин.

Чувствовалось, что капитан многое отдал бы, лишь бы найти материалистическое объяснение происходящему.

— Я о таких не слышал, — покачал головой Вырин. Вид у штурмана был крайне озабоченный. Его словно что-то терзало. Он обвёл взглядом присутствующих. — Не хотел говорить, пока не будет полной уверенности, — сказал он вдруг, будто решившись, — но, кажется, мы сбились с курса.

— В каком смысле? — удивился капитан. — Я утром проверял по приборам…

— Именно, — нетерпеливо перебил штурман. — В том-то и дело, что, если верить приборам, мы идём строго по курсу.

— И что тебя не устраивает? — нахмурился Гурин.

— Что значит — «если верить приборам»? — насторожился Олег.

Вырин посмотрел на него.

— Я ночью вышел на палубу. Не спалось. Смотрел на небо, — он потёр переносицу, пожал плечами. — В общем, я вдруг понял, что звёзды-то не те! Мы здорово отклонились от курса. На северо-восток.

— Ты серьёзно? — спросил Гурин. — А почему сразу не сказал?

— Так ведь приборы показывают, что всё в порядке. Я проверял.

— Может, ты ошибся?

Вырин покачал головой:

— Нет.

— Приборы в машинном отделении тоже врут, — неожиданно заявил механик. — Я не могу этого доказать, но чувствую. Всё работает, как часы, а корабль между тем идёт по-своему.

— Как он может?! — не выдержал Гурин. — Ты хочешь сказать, им кто-то управляет… На расстоянии?

— Не знаю, — ответил Ратников. — Понятия не имею. Но он словно сам по себе. Я начинаю себя чувствовать ненужным.

Капитан тяжело вдохнул.

— Посмотри ещё раз навигацию, ладно? — сказал он.

— Да, я посмотрю, — кивнул механик. — Но если с ней дела обстоят так же, как с рацией, то я ничего не смогу поделать.

— Надо скорректировать курс, — вмешался Вырин. — В крайнем случае, будем идти по звёздам. Небу я доверяю больше.

— Все свободны, — объявил, вставая, Гурин. — Пойдём, Яков Алексеич, посмотрим, что там не так. Звёзд, правда, не видно…

Все начали расходиться.

Олег отправился к себе в каюту. Он лёг на койку, включил в плеере музыку и вставил наушники.

Водолаз намеревался использовать время обратного плавания для того, чтобы продолжить изучение немецкого языка. Он и теперь взял учебник, открыл там, где торчала закладка, и попытался читать, но ни одно правило не откладывалось в голове, занятой совсем другим.

Все моряки наслышаны об НЛО, выныривающих из океана, миражах и огнях святого Эльма, о летучих голландцах и Бермудском треугольнике. Среди них ходят байки от очевидцев, передаваемые из уст в уста, и они будоражат воображение, рождая в человеке мечту однажды и самому стать свидетелем чуда. Но когда ты действительно сталкиваешься с необъяснимым, то испытываешь вовсе не радость и восхищение, а страх! Потому что начинаешь понимать: твоя судьба больше не зависит от известных тебе факторов. Ты не можешь планировать своё спасение.

Олег увидел, как дверь в его каюту открывается, и тут же сел на койке, сдёрнув наушники и внутренне подобравшись.

— Привет, — кивнул Шуйский, переступая порог. — Я стучал, но ты не ответил. Я решил убедиться, что с тобой всё в порядке, поэтому… — он не договорил и сел на табурет возле стены.

— Что случилось? — спросил Олег, видя, что врач чем-то озабочен.

— Тебе не снятся кошмары? — просил тот.

— Кошмары?

— Да.

— Ну, бывает, — ответил Олег, вспомнив недавний сон.

— Мне жаловались Арина и Сэм. Описывали один и тот же кошмар. А сегодня ночью я видел его. Удивительное совпадение, но такое бывает при массовом психозе. Впечатление, произведённое на человека рассказом другого, порождает в…

— Ты прирос к койке? — перебил Олег. — Это тебе приснилось?

Было видно, как Шуйский вздрогнул и вжался спиной в стену.

— Да! — ответил он спустя пару секунд. — Ты тоже это видел?

— И мне никто не описывал ничего подобного.

— Я будто сросся с койкой. Но не до конца. Ещё нет. Но отростки… они впивались в моё тело, словно… По правде говоря, я понятия не имею, что им было нужно, но ощущения мерзкие!

Олег кивнул.

— Да, всё так и было в моём кошмаре.

— Жуть, да?

— Неприятно.

— Знаешь, что мне пришло в голову? Насчёт антител. Они ведь продолжают вырабатываться, хоть и в меньшем количестве. Мы к чему-то привыкаем.

— К чему? К инфекции?

Шуйский рассмеялся — слишком резко и громко. Олегу это не понравилось.

— А вот нет никакой инфекции! — воскликнул врач, разводя руками. — Нет, понимаешь?!

— Понимаю. Успокойся.

— Не могу! Я не знаю, что происходит с моими пациентами. Со всеми нами.

— Скажи лучше, что ты думаешь о том, что видела в машинном отделении Арина, — решил сменить тему Олег, видя, что Шуйский немного не в себе. — Опять глюки?

— Ясное дело! Не призрака же она там встретила.

— А если — да?

Врач нервно усмехнулся.

— Хватит с нас чертовщины и без оживших мертвецов! Мы всё-таки не в фильме ужасов.

— Да, мы не в фильме, — согласился Олег. — Но я не уверен, что можно то же самое сказать и про ужасы.

— Ничего особо страшного до сих пор не случилось, — ответил Шуйский. — Если не считать несчастных случаев, конечно.

— Трёх несчастных случаев, — уточнил Олег. — Это многовато даже для всего плавания, не то что…

— Что ты от меня хочешь? Чтобы я поверил, что мы оказались в ином измерении, где невидимые твари похищают членов команды, управляют временем и нашим кораблём?! — Шуйский рассмеялся. — Прости, Олег, но если это так, то я лучше пойду брошусь за борт!

— Не спеши.

— А что? Думаешь, самое интересное впереди?

— Разве не всегда так и бывает?

Врач покачал головой.

— Нет. В конце обычно бывает скучно. Беда в том, что никогда нельзя понять, стоит ли ещё чего-то ждать или уже можно расслабиться.

— Я надеюсь, что хуже уже не будет, — не очень искренне сказал Олег.

Шуйский поднялся с табурета.

— А мне так не кажется, — ответил он серьёзно. — И знаешь, что? Я рад, что у нас на борту есть оружие.

Эта реплика заставила Олега действительно испугаться — за доктора. Похоже, нервы у того совсем сдали.

— Уймись, — сказал водолаз. — Не хватало ещё, чтобы мы начали вооружаться и палить в каждый тёмный угол на судне. Так можно и друг друга перестрелять. Хватит с нас несчастных случаев.

— Ладно, прости, что напряг тебя, — натянуто улыбнулся Шуйский. — Я не хотел.

— Выпей там у себя чего-нибудь расслабляющего, — посоветовал Олег. — Не срывайся. А то кто нас будет лечить?

— Да-да. Я в порядке, не волнуйся. Это так… накатило.

Врач вышел на палубу. В последнее время даже картина морского простора не вдохновляла его. Волны казались враждебными: они будто таили угрозу.

Он медленно зашагал по направлению к своей каюте, чувствуя страшную усталость. Было то, что он не сказал водолазу и вообще никому. И не собирался говорить. Образцы крови, взятые им у членов экипажа «Януса», пропали! Исчезли и все записи, которые он делал. Когда Шуйский это обнаружил, первой его мыслью было идти к капитану и обо всём доложить. Гурин наверняка организовал бы поиски. Но потом врач рассудил иначе: если образцы и записи украдены, то их, конечно, уничтожили. Если же нет… То в действие вступили причины, с которыми капитан ничего поделать не сможет, а усугублять назревающую на борту шхуны панику Шуйский не хотел. Люди и так были на грани. Он и сам ощущал, что у него развивается паранойя: иногда врачу казалось, что кто-то невидимый следит за ним, фиксирует каждый его шаг, и ждёт, когда он расслабится, чтобы забраться ему в голову и… Он не знал, что будет дальше, но ему было страшно.

Особенно остро Шуйский ощутил это тайное внимание в машинном отделении, когда вместе с другими занимался спятившей Лазковой. Полумрак вдруг сгустился вокруг них, и, хотя остальные этого не заметили, он приобрёл некую плотность, став почти осязаемым. Врач в тот же миг покрылся холодным потом и едва не выпустил вырывающуюся девушку.

В том, что Арина помешалась, он не сомневался: последствия травмы, шока и продолжительного пребывания в состоянии беспомощности вызвали помутнение рассудка. Временное или нет, зависит от того, какая у девушки наследственность. Если у нее в роду были сумасшедшие, то она может уже и не оправиться.

Думая об этом, Шуйский с сожалением покачал головой. Проходя мимо двери медкабинета, он остановился, решив, что сначала проведает Арину, а уж потом вернётся в каюту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Корабль существовал сам по себе. В этом штурман убедился, когда начал корректировать курс. Приборы послушно показывали все изменения, которые он вносил. Если верить им, «Янус» двигался так, как надо. Но глаза говорили Вырину обратное: судно продолжало плыть не тем курсом, и поделать с этим было ничего нельзя. Внутренности «Януса» попросту не реагировали на указания штурмана.

— Да он просто врёт нам! — пробормотал в отчаянии Вырин. — Гадёныш!

Он поделился своим открытием с капитаном.

— Может, у нас установлено дистанционное управление? — неуверенно предположил Гурин. — Я слышал, что такое возможно. Надо вскрыть приборную панель и проверить.

При помощи механика они проделали это, но ничего не нашли.

— Похоже, где-то нарушена электрическая цепь, — сказал Ратников. — Сигналы не поступают. Но приборы этого не показывают.

— Что мы можем предпринять? — спросил Гурин.

— По идее, надо разобрать всё. Но один я этого сделать не смогу.

— Ладно, — проговорил капитан, глядя на приборную доску, которая утверждала, что «Янус» уверенно плывёт домой. — Надо решить, как изменить курс.

— Мы уже пробовали ручное управление, — сказал Вырин.

— Знаю. Не помогло.

— Нас словно кто-то тащит, — заметил Ратников.

— Это невозможно, — возразил Гурин. — Сам знаешь.

— Мне кажется, он ещё там, — сказал вдруг механик, глядя куда-то сквозь стены рубки.

— Кто? — не понял Вырин.

— Сэм.

— Сэм?!

Ратников медленно кивнул.

— Я чувствую его. Он внизу, в машинном отделении.

— Ты бредишь, Дима? — строго спросил капитан.

— Я его видел, — на лице механика появилось насмешливое выражение, но взгляд остался отрешённым. — В темноте! Он живёт во мраке и прячется. Не хочет выходить. Но он не боится… Он следит за мной.

Вырин почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Ну, хватит! — прикрикнул он, разозлившись на себя. — Всё, отставить! Сходи к Шуйскому, попроси, чтобы выписал тебе успокоительное. В последнее время все стали какие-то нервные!

Ратников не возражал. Он просто вышел из рубки, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Капитан и его помощник переглянулись.

— Знаешь, чего я хочу больше всего? — спросил Вырин.

— Догадываюсь.

— Оказаться на берегу. И как можно скорее.

Гурин кивнул.

— Мы попали в странную историю, — сказал он. — Я начинаю подозревать, что на борту кто-то очень старается свести нас с ума. И это уже не похоже на розыгрыш.

— Какие уж тут шутки! — согласился с ним Вырин. — Люди-то гибнут.

— Что скажешь про то, что Сэм прячется внизу?

Штурман фыркнул.

— Бред! Где там прятаться? И зачем?

— Согласен. Неправдоподобно. Я думаю, после того, как Арина увидела — в кавычках — Уварова, у Ратникова и развилась эта фантазия.

Вырин пошарил по многочисленным карманам своей жилетки в поисках сигарет.

— Он сказал, что Сэм живёт во мраке. Кажется, Арина утверждала нечто подобное.

— Вот именно.

— Психоз.

— Да. Надо сказать Шуйскому, чтобы приглядывал за Димкой.

Штурман взглядом спросил у Гурина разрешения закурить. Тот кивнул.

— Скажем, — сказал Вырин, щёлкнув зажигалкой. — Но я предлагаю осмотреть машинное отделение вместе с Ратниковым. Ну, чтоб он убедился, что там никого нет.

— Это хорошая идея.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Звук работающих машин походил на ритмичное сердцебиение огромного механического организма — негромкий, но отчётливый, он отдавался в теле подобно ударам огромного китайского барабана. Олег ходил однажды с Машей на такой концерт: жилистые мужчины с заплетёнными косами и в набедренных повязках лупили по натянутой коже, содрогаясь при каждом движении.

Олег шёл за помощником капитана с фонарём в руках, несмотря на то, что на потолке горели лампочки и света было достаточно — для осмотра всю иллюминацию машинного отделения врубили на полную мощь.

— Слышите? — шепотом проговорил Ратников, оборачиваясь. Лицо у него было бледное и напряжённое, глаза блуждали по стенам и низкому потолку, словно он ожидал, что в любой момент откуда-нибудь может появиться призрак Сэма или боцмана.

— Что? — спросил Павлов.

— Как работают! — Ратников чуть склонил голову набок, и на его лице появилась странная улыбка. — Никаких сбоев… никогда. Я слушал несколько часов, ждал сбоя — бесполезно!

— Просто вы с Сэмом хорошо поработали, — ответил помощник капитана. — Поэтому машины…

— Нет! — резко перебил его Ратников. — Мы тут ни при чём. Они украли Сэма. Теперь он в них.

Механик отвернулся и двинулся дальше. Олег с Павловым понимающе переглянулись. Похоже, Ратников совсем тронулся умом. Водолазу пришло в голову, что механика лучше изолировать и не подпускать к системам корабля: если он считает их враждебными, то может совершить попытку «расквитаться» с ни в чём не повинными ходовыми частями судна. Надо поговорить об этом с Гуриным. И заставлять Ратникова спускаться сюда не стоит, потому что переубедить его явно не удастся, а вот то, что психическое расстройство станет прогрессировать, если он будет находиться здесь, среди машин, весьма вероятно.

— Надо заканчивать осмотр, — шепнул Олег Павлову спустя четверть часа после того, как они начали бродить по машинному отделению, демонстративно светя фонарями во все углы, в которых лежали хоть какие-то тени. — Всё равно нам его не переубедить, — он кивнул на Ратникова, стоявшего возле утыканного датчиками стального шкафа и смотрящего себе под ноги. Кажется, его губы слегка шевелились, словно он разговаривал с самим собой. А может, с Сэмом, поглощенным машинным отделением…

— Дима, пошли наверх, — позвал Павлов. — Мы все осмотрели.

Ратников отреагировал не сразу. Только когда его окликнули во второй раз, он повернул голову и двинулся к ожидавшим его товарищам.

— Это бесполезно, — сказал он, проходя мимо. — Они не покажутся.

— Кто? — спросил Олег. — Сэм и Уваров?

— Да. И они тоже, — не пояснив, кого ещё он имел в виду, Ратников направился к ведущему на палубу трапу.

Павлов и водолаз последовали за ним.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

К ужину из лазарета вышла Арина. Её сопровождал Шуйский. Вид у него был озабоченный, хотя он и старался изображать радостное оживление — вероятно, ради девушки, которая разговаривала мало и вообще вела себя замкнуто.

— Зачем ты её сюда притащил? — накинулся Олег на врача, улучив момент, когда Арина не могла его услышать.

— Не хочу, чтобы она находилась одна, — ответил Шуйский. — Боюсь, что её фантазии только усилятся. Пусть отвлечётся.

Ближе к концу ужина Арина вдруг подняла голову, обвела всех сидевших за столом взглядом и сказала:

— Слушайте, извините меня за ту истерику ладно? Похоже, у меня малость крыша поехала. Я понимаю, что Уварова на корабле нет и быть не может, — она сглотнула, словно слова давались ей с трудом. — В общем, это был глюк. Я это поняла. Прошу не считать меня чокнутой, — она неуверенно улыбнулась.

Все принялись наперебой уверять её, что и думать не думали, будто она ненормальная. Все, кроме механика и Олега. Ратников просто ухмыльнулся, когда Арина говорила про галлюцинации, а водолаз почувствовал, что девушка не совсем искренна. Быть может, ей и хотелось бы поверить в то, что Уваров не призрак, а плод её воображения, но как можно полностью отказаться от того, что видели твои глаза?

После ужина Олег вышел на палубу вслед за Ариной. Они молча прошли на нос корабля и встали около канатных бухт, плотно свёрнутых и напоминавших тугие девичьи косы, только очень длинные.

— Ты серьёзно? — спросил Олег, взглянув на девушку. — Прости, но мне показалось, что ты сама не веришь в то, что боцман тебе привиделся.

Арина усмехнулась. Она сильно похудела, и кожа туго обтягивала скулы и лоб.

— А что мне остаётся? Разве есть другое объяснение?

— Но ты уверена, что видела его!

— Галлюцинации так и работают, разве нет?

— Наверное.

Девушка обвела взглядом горизонт.

— Максим вколол мне кучу каких-то препаратов. Думаю, среди них было и успокоительное. Всё вокруг стало каким-то… нереальным. Ватным. Если я опять увижу призрака, то, наверное, даже не испугаюсь. Хотя, вроде, глюков быть не должно: Макс уверил, что лекарства подействуют, — Арина перевел взгляд на Олега. — Я сумасшедшая? Ответь честно.

— Наверное, нет.

— Наверное? — девушка усмехнулась. — Слабое утешение.

— Если бы ты одна… — сказал Олег, — я бы ответил иначе. Но ведь и Ратников. Двое сумасшедших на одном судне? Многовато.

Арина махнула рукой.

— Ерунда! Массовый психоз. Бывали случаи, когда целые монастыри, а то и деревни охватывала паника. Люди даже видели схожие галлюцинации.

— Знаю. Но ни ты, ни Ратников не кажетесь людьми, склонными к… В общем, чересчур впечатлительными. А самое главное, — Олег понизил голос, — я и сам чувствую, что происходит нечто странное. Необъяснимое.

— Да? — Арина взглянула на него с надеждой. — Честно?

— Угу. И мне это не нравится. Я бы предпочёл, чтобы ты свихнулась, — Олег усмехнулся, давая понять, что говорит не всерьез. Но девушка осталась серьёзной.

— Почему? — спросила она. — Веришь в привидений?

Водолаз вздохнул.

— Я понятия не имею, есть ли там, внизу, призраки Уварова и Сэма, — сказал он, — но мне не хотелось бы оставаться там в одиночку и надолго.

Олег рассказал девушке о том, как они с Павловым осматривали машинное отделение, а потом пошли к капитану и убедили его не отправлять Ратникова вниз.

— И ты веришь, что механизмы украли Сэма? — спросила Арина с сомнением.

— Нет. Но, возможно, на «Янусе» есть какой-то вирус, вызывающий изменения в сознании, — нехотя ответил Олег, которому совершенно не хотелось рассказывать про открытие Шуйского.

— Вирус? — нахмурилась Арина. — Откуда?

Водолаз пожал плечами.

— Вдруг мы подхватили его на «Мантикоре»?

— Но Максим брал кровь на анализ, — возразила девушка. — Он бы знал.

— Нет, он не обнаружил вирус, — честно сказал Олег.

— Вот видишь, — Арина выдохнула с явным облегчением, но тут же снова нахмурилась. — А знаешь, если бы вирус существовал, это было б совсем плохой новостью, — сказал она.

— Почему? Глюки мы бы как-нибудь пережили.

— Да? Ты уверен?

— Почему нет?

Арина изучающе взглянула в лицо Олега.

— Да потому что на «Мантикоре» не было никого, — сказала она. — Понимаешь? Ни одного человека!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олег сидел в своей каюте, пытался учить язык, но в голову лезли мысли совсем о другом. Он обдумывал слова Арины, которые произвели на него неприятное впечатление — в основном, потому, что ни одно из объяснений, которые он мог сочинить, не удовлетворяло его.

Вдруг в дверь постучали.

— Кто там? — Олег сел на кровати, отложив самоучитель.

— Это я, — голос принадлежал Арине. — Можно?

— Да, входи.

— Не отвлекаю?

— Пытаюсь учить немецкий. Но что-то не идёт.

Девушка села на стул, положив руки на колени.

— Я вспоминала наш разговор… — начала она, — и поняла, что не была вполне искренна.

— Да ладно, это…

— Не перебивай, пожалуйста! — Арина подняла руку, выставив ладонь, и Олег замолчал. — Иногда мне кажется, что в темноте кто-то есть. Это… не призрак Уварова. Я говорю о другом, — девушка приложила к губам пальцы, собираясь с мыслями. Олег терпеливо ждал. — Если бы наши глаза были более совершенны, — продолжила Арина через несколько секунд, — то видели бы больше. Другие цвета, которые мы не в состоянии различать сейчас. И кто знает, что открылось бы нам в окружающем мире!

— Если бы существовали цвета, которые мы не видим, — сказал Олег, видя, что Арина закончила и выжидающе смотрит на него, — то мы воспринимали бы их как чёрный.

— Именно, — кивнула девушка. Почему-то реплика собеседника её обрадовала. — Как темноту! И когда мы смотрим на мрак, на тени… Словом, кто знает, что там на самом деле?! А вдруг вокруг нас копошатся какие-нибудь твари?!

Олег пожал плечами.

— Надо полагать, если даже и так, они для нас безвредны. Иначе тот факт, что мы их не видим, не помешал бы им… напасть, например.

Арина с сомнением покачала головой.

— Кто знает, какой вред они причиняют? Может, питаются нашей энергией, вызывают неизлечимые болезни, сводят с ума?

— Тогда они были бы окрашены для нас в чёрный цвет, — возразил Олег. — Мы видели бы их силуэты, и они не исчезали бы при свете.

Девушка задумалась. Олег молчал, давая ей возможность переварить услышанное.

— Может, ты и прав, — сказала, наконец, Арина. — Но, с другой стороны… муравьи не знают о существовании людей. И большинство рыб — тоже. Но мы убиваем и тех, и других. Не всегда, конечно, и не всех. Но бывает, что кто-то вторгается в жизнь насекомого или обитателя океана и обрывает её. Мне кажется, нечто в этом роде произошло и с нами. С «Янусом». Мы столкнулись с какой-то силой, скрытой от человечества — так же, как отдельный муравейник становится вдруг жертвой расшалившегося ребёнка, вооруженного длинной палкой.

Олег промолчал, не зная, что ответить. Что-то было в словах девушки такое… В общем, они находили отклик в его собственной душе.

— Мои глаза стали другими после того, как я опять начала видеть, — сказала Арина. — Я это чувствую. Быть может, это какое-то прозрение, — она поднялась. — Ладно, не буду тебя больше грузить. Скажу только одно: я стараюсь не смотреть туда, где темно. Может, у меня последствия шока, как считает Максим, но я вижу там… иногда… нечто. И оно живое, — Арина вдруг усмехнулась, и Олег от неожиданности слегка вздрогнул. — Я бы даже хотела, чтобы у меня поехала крыша! Честно. Предпочла бы, чтоб это были глюки. Лишь бы этих тварей не существовало на самом деле. Нет, не отвечай! — поспешно проговорила девушка, видя, что Олег собирается что-то сказать. — Не надо! Прошу.

Она вышла из каюты, плотно закрыв за собой дверь.

Олег несколько секунд смотрел ей вслед, потом спустил ноги на пол и упёрся локтями в колени. Учить немецкий теперь у него точно не получится.

Его взгляд упал на сгустки теней, лежавших между мебелью и по углам. Это произошло невольно — из-за слов Арины. Водолаз усмехнулся: не хватало только, чтобы он начал, как ребёнок, пугаться темноты.

Девушка сказала, что предпочла бы сойти с ума… То же самое он говорил ей совсем недавно. Ненормальность разрушает реальность лишь одного человека, превращая его жизнь в кошмар. Существование призраков повергает в хаос весь мир!

Впрочем, по крайней мере, в одном девушка была, на взгляд Олега, права: «Янус» столкнулся с чем-то необъяснимым. И ничего хорошего это не сулило…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олег дежурил ночью в рубке с Гуриным. Капитан выглядел осунувшимся и постаревшим — похоже, он мало спал. Вот и теперь он клевал носом над разложенными картами и навигационными приборами. Все уже знали, что судно движется своим ходом, и не слушается управления. Звёзды над головой свидетельствовали об этом со всей возможной очевидностью. Бортовые компьютеры, системы навигации, куча индикаторов и сложнейшие механизмы, по которым приказы должны передаваться от человека к недрам корабля, оказались бесполезными.

Дежурство теряло смысл, и всё же люди приходили в рубку и смотрели на чёрную гладь моря, не зная, куда их везёт вышедшее из-под контроля судно. Впрочем, судя по звёздам, через неделю «Янус» — если не изменится маршрут — должен был приблизиться к индийскому побережью, и Олегу было любопытно, пристанет ли корабль или двинется дальше. Во всяком случае, можно будет подать сигнал о помощи при помощи флагов, и береговая охрана или встретившееся судно снимет их с борта шхуны.

Придётся добираться до дома самолётом — что ж, тем лучше. Быстрее окажется в Питере и сможет поговорить с Машей. Олег, правда, так и не решил, что ей ответить. Ему не хотелось её терять, но, с другой стороны, они так давно не виделись, что расставание уже не казалось… критичным. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон!

Гурин встряхнулся, взглянул на водолаза и встал. Кажется, он решил, что Олег не заметил, как он в течение последних пятнадцати минут медленно наклонялся вперёд, все больше погружаясь в сон.

— Всё спокойно? — спросил он без тени интереса.

— Да, — так же равнодушно ответил Олег.

— Кажется, поднимается ветер.

— Немного.

— Если будет крепчать, то, возможно, начнётся шторм. Жаль, что мы не получаем сводку погоды.

Радио оставалось глухо ко всем попыткам выйти на связь. Из динамиков раздавался только сухой монотонный треск.

— Шхуна выдержит, — отозвался Олег. — Нам ничего не грозит.

— Надеюсь, — капитан зевнул и потёр глаза. — Странно, что мы не встретили ни одного судна за всё это время. Мы находимся в водах, где проложено множество маршрутов, насколько я понимаю, — Гурин с неприязнью посмотрел на видневшиеся впереди звёзды, усыпавшие чёрный небосклон. — Как будто «Янус» нарочно избегает других кораблей.

Эта мысль приходила в голову и Олегу, но он не озвучивал её, опасаясь, что его поднимут на смех. Он с интересом взглянул на капитана: неужели тот серьёзно? Но, похоже, Гурин сказал это так, ничего не имея в виду.

Откуда-то со стороны кормы донёсся крик. Олег немедленно обернулся, Гурин вздрогнул.

— Кто это?! — вырвалось у него.

— Не знаю, — сказал Олег, прислушиваясь. — Надо пойти посмотреть.

Крик повторился.

— Это мужчина, — уверенно проговорил Гурин. — Идём!

Они с Олегом вышли на палубу и двинулись в сторону кормы. Водолазу пришло в голову, что неплохо бы на всякий случай чем-нибудь вооружиться, но в этот момент они с Гуриным услышали топот: кто-то бежал.

— Скорей! — Гурин пустился вперёд.

Олег старался не отставать.

Снова крик — на этот раз гораздо ближе и громче. К нему присоединился другой, наполненный яростью!

— Их двое! — проговорил на бегу Олег.

— Слышу! — не оборачиваясь, ответил Гурин.

Впереди из своей каюты выскочил Бинг в одних трусах.

— Кэптен, уотс ап?! — крикнул он, увидев едва не налетевшего на него Гурина.

— За мной! — прорычал тот, огибая американца.

Бинг пропустил Олега и зашлёпал босыми ногами следом.

Когда они свернули за угол, то увидели Арину. Девушка держала наперевес пожарный топор и наступала на забившегося в бухты Шуйского. Врач уже был в крови — на его животе и груди зияли длинные резаные раны, одна рука безвольно болталась вдоль тела. Но на лице, освещённом корабельными фонарями, не было ужаса — скорее, его можно было назвать сосредоточенным.

— Арина! — предостерегающе крикнул Гурин, кидаясь к ней со спины.

Не обернувшись, девушка замахнулась и бросила всё тело вперёд, опуская топор.

Шуйский поднял здоровую руку, защищая голову, но это не помогло — удар был слишком силён, а топор тяжёл, и лезвие с глухим всхлипом вошло в череп.

Гурин сбил Арину с ног, и они повалились на палубу. Топор остался торчать в голове врача, но металлическая рукоять перевесила, и труп медленно перевернулся на бок, увлекаемый древком.

Девушка кричала и яростно отбивалась. Олегу пришлось навалиться на неё. Он чувствовал, как напрягаются мышцы Арины, как она сопротивляется — в какой-то миг ему даже показалось, что у неё конвульсии!

— Держи за ноги! — крикнул он Бингу.

Американец упал Арине на колени и попытался их обхватить, но она так лягалась, что Бинг потратил добрых две минуты, чтобы обездвижить её. За это время Гурин и Олег зафиксировали девушке руки.

Не имея возможности двигаться, Арина начала биться о палубу головой.

— Припадок! — крикнул капитан. — Успокоительное… Врача…

Но врач Шуйский был мёртв и лежал в метре правее, истекая кровью. Чёрная лужа почти поползла до борющейся троицы и сверкала в свете раскачивающихся на ветру фонарей.

На корме появились Быковский и матрос по имени Боб. Они уставились на Олега, Гурина и Арину в недоумении.

— Тащите верёвки! — распорядился капитан. — Быстро!

С этими словами он переместился так, чтобы прижать коленями руку девушки, и обхватил руками её голову, не давая размозжить затылок о палубу.

В какой-то миг Олегу удалось заглянуть Арине в глаза. В них было безумие…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Арину связали и перенесли в лазарет, где девушке сделали укол. Быковский и Олег остались с ней. Остальные — а к тому моменту уже все оказались на ногах — занялись Шуйским.

Труп завернули в парусину и отнесли в трюм, где обложили сухим льдом. Палубу вымыли, но кровь успела впитаться в доски, и теперь среди свёрнутых бухтами канатов темнело большое пятно.

Вырин заступил на дежурство в рубке вместо водолаза.

Сидя возле приборной доски, он вспоминал, как Арина билась на койке, стараясь разорвать путы. Её не стали развязывать даже после того, как был сделан укол. Девушка стала опасна. Похоже, её придётся держать взаперти, пока шхуна не прибудет в какой-нибудь порт.

Было жаль Шуйского. Что случилось с другими членами команды, пропавшими после встречи с греческим судном, было неизвестно, а вот смерть врача стала настоящим шоком!

В трюме лежало его тело, обложенное жёлтыми кусками испаряющегося сухого льда — словно огромное жуткое мороженое… Вырина передёрнуло. Он пошарил по карманам своей жилетки, достал зажигалку и пачку сигарет. Закурил. Пальцы слегка дрожали.

Арина кричала, что её зря связали, что она просто защищалась. Якобы она убила не Шуйского, а призрака, который хотел утащить её в трюм. Бедняжка! Совсем двинулась умом. Достаточно было заглянуть в её расширившиеся от ужаса глаза, чтобы понять, что она съехала с катушек. Штурман с сожалением покачал головой, медленно встал и бросил взгляд на водную гладь: уже светало, и солнце слегка золотило гребни волн. Перед кораблём море казалось особенно тёмным, а затем светлело… Странное явление, которое он заметил ещё раньше. Тогда штурман решил, что это игра света или резкий перепад глубины.

Теперь Вырин озадаченно нахмурился.

— Семён Дмитриевич, я схожу прогуляюсь? — обратился он к Гурину.

Капитан кивнул.

— Конечно, сходи.

Штурман вышел и направился вдоль левого борта, глядя на волны. С этой стороны наблюдалось такое же явление: тёмная вода окружала корабль. «Клякса», — пришло в голову Вырину. Огромная, и «Янус» находился в центре неё…

Штурман дошёл до кормы и встал у поручней, глядя на пенный след, остающийся за шхуной. Он рассекал тёмный участок моря и таял там, где вода становилась светлой. Сам след показался Вырину слишком слабо выраженным. И около винтов пены было маловато. Почему он не обращал на это внимания раньше? Или обращал, но не придавал значения.

Чем дольше штурман смотрел на след, тем больше ему казалось, что «Янус» идёт по мелководью, причём с едва работающими двигателями. Но скорость не падала…

Вырин выбросил окурок за борт, сходил за линем и начал опускать его в волны. Пять метров, десять, двенадцать… Трос ослаб и провис: груз лёг на дно!

Штурман не мог поверить, что в этой части океана может быть такая малая глубина. Он передвинулся вдоль борта на десяток шагов и повторил замер. Одиннадцать метров! Вырин сделал ещё четыре попытки, и ни разу линь не опустился ниже, чем на двенадцать метров.

Это было феноменально! Штурман смотал линь и вернулся в рубку.

— Ну, что? — спросил Гурин. — Всё спокойно?

— Похоже, мы идем над отмелью, — неуверенно сказал Вырин. — Не сесть бы.

— Как это?! — удивился капитан.

Штурман рассказал про замеры глубины.

— И ещё вокруг нас тёмное пятно, — добавил он, подумав.

— Пятно?

— Идём, покажу.

Они вышли на палубу.

— Видишь? — спросил Вырин.

Капитан молча смотрел на воду около минуты. Его губы беззвучно двигались. Похоже, он пытался найти объяснение этому оптическому явлению.

— Что за чёрт?! — проговорил он, наконец.

— Понятия не имею.

Вырин рассказал про пенистый след.

— Такое впечатление, — заключил он, — что нас кто-то тащит. Показания датчиков машинного отделения не соответствуют реальной работе двигателей. Судя по следу, они еле шевелятся, а мы идём на хорошей постоянной скорости.

— Нас могли взять на буксир? — подумав, спросил Гурин.

— Подводная лодка? Я думал об этом. Но не приложу ума, кому это надо. И, кроме того, почему врут датчики?

— А если их работу глушат? И радио вон молчит уже сколько времени.

— И куда нас, по-твоему, тащат?

Капитан тяжело вздохнул.

— Бред какой-то…! — проговорил он.

— Да, — согласился Вырин. — Но не просто бред, а страшный бред. Кошмар. Мы пленники этого корабля. И знаешь, я всё чаще вспоминаю то греческое судно, после встречи с которым всё началось. Как бы и наш «Янус» в конце концов не стал кораблём-призраком…

Он проговорил всё это совершенно спокойно, и Гурину от этого стало вдруг по-настоящему жутко: словно штурман смирился с неизбежностью и просто констатировал факт: все они умрут!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 5⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Куда?! Куда они его дели?! — кричал Гурин, потерявший остатки самообладания.

Всегда выдержанный и рассудительный, капитан метался по кают-компании, не обращая внимания на то, что члены команды видят его в таком состоянии.

Вырин многозначительно кашлянул, но Гурин его проигнорировал.

— Что вообще происходит?! — воскликнул он, остановившись и переводя взгляд с одного обращенного к нему лица на другое.

— Очевидно, тело выбросили за борт, — проговорил Ратников.

— Очевидно? — тут же отреагировал Гурин. — Тебе это очевидно?! — по его лицу прошла судорога, так что Вырин забеспокоился, не приключилось бы с капитаном инсульта. — Да здесь, на этом чёртовом поганом корабле, уже давно ничего не очевидно!

— Семён Дмитриевич! — не выдержал штурман. — Павлов, Коля и Бинг не могли никуда деться, кроме как за борт. Вместе с трупом Шуйского. Все четверо пропали за остаток ночи.

— Но мы бы заметили, если бы они падали или прыгали за борт! — окончательно выходя из себя, заорал Гурин. Кулаки его сжались, лицо налилось кровью. — Мы с тобой заметили бы! Это же шхуна, а не теплоход!

— Не думаю, чтобы они прыгнули сами, — вставил Олег.

— Да уж конечно! — внезапно успокоившись, буркнул Гурин. Он подошёл к столу и сел, откинувшись на спинку стула. Вид у него был усталый: под глазами — тёмные круги, щёки запали, кожа на лбу обтянула все выпуклости черепа. Венка на правом виске заметно пульсировала. — Иначе откуда бы в каюте Павлова взялась кровь?!

— Она уже впиталась, — негромко заметил Быковский. — Очень быстро, я бы сказал.

— Зато убирать не надо! — нервно захихикал Ратников. — А то после доктора мыли палубу, мыли, мыли-мыли, мыли…

— Тихо! — прикрикнул на него Вырин.

Механик замолчал, но глуповатая ухмылка так и застыла на его бледном лице.

Олегу вспомнились детские игрушки, разбросанные по каюте второго помощника. Их было штук двадцать, все разные, большие и маленькие, мягкие и деревянные, некоторые с подвижными суставами — коллекция, которую Павлов тщательно собирал во время экспедиции.

— Мне бы не хотелось этого говорить… — начал Быковский, поправив очки, — но, кажется, очевидно, что один из здесь присутствующих — убийца!

Все взгляды обратились на океанолога. Он смущённо кашлянул.

— Разве нет? Или у кого-то есть объяснение получше?

На несколько секунд в кают-компании воцарилась тишина. Вероятно, всем уже приходила в голову схожая мысль. И вот теперь её озвучили. Люди стались не смотреть друг другу в глаза — чтобы не показалось, будто они пытаются разглядеть в соседях убийцу.

— Это корабль, — проговорил вдруг Ратников. — Он и есть убийца.

Его неестественно спокойный голос заставил Гурина вскочить на ноги. Капитан грохнул кулаком по столу.

— Хватит! — крикнул он. — Это бред! Я запрещаю нести чушь про шхуну! На ней не может — вы слышите?! — не может происходить ничего сверхъестественного!

— Если не с ней, то с нами, — возразил Ратников, глядя Гурину в глаза. Его лицо походило в этот миг на восковую маску.

— Спустись в машинное отделение и проверь, как всё работает, — процедил в ответ капитан. — Вернее, выясни уже, наконец, почему мы потеряли контроль над судном.

Механик отрицательно покачал головой.

— Нет, Семён Дмитриевич. Ни за что.

Гурин побагровел.

— То есть как?! Отказываешься исполнять приказ?

— Отказываюсь.

— А ты знаешь, чем это чревато?! — Гурин буквально сверлили механика глазами.

— Да мне плевать, — не дрогнув ни единой лицевой мышцей, ответил Ратников.

— Я схожу, — вызвался американец Боб. — Я немного разбираюсь. Но один не пойду, — добавил он тут же. — Только если со мной будет ещё кто-нибудь.

— Я, — сказал Вырин. — Мы вдвоём все проверим.

Ратников сидел, качая головой.

— Он вас сожрёт, — сказал он. — Как и остальных.

В его спокойствии была какая-то обречённость приговорённого, смирившегося с судьбой. Он не пугал и даже не предупреждал — просто констатировал очевидное.

От этого делалось жутко, но Вырин постарался не подать виду. «Он съехал с катушек! — сказал он себе, взглянув на механика. — Не обращай внимания».

— Вы сказали, что глубина вокруг «Януса» слишком маленькая, — встрял Олег, решив сменить тему. Он не хотел, чтобы капитан зацикливался на акте неповиновения Ратникова. — Я могу нырнуть и посмотреть, в чём дело.

— Это было бы хорошо, — поддержал водолаза Быковский. — Даже в научных целях.

— Сейчас нам важнее практика, — ответил без тени энтузиазма Гурин. — Но попробуй, — добавил он, обращаясь к Олегу. — Хуже не будет.

— Куда уж хуже! — буркнул себе под нос Быковский, но все его услышали.

— Разойтись! — с досадой скомандовал капитан, поднимаясь. — И… старайтесь держаться по возможности вместе.

Никто на это не ответил, но Олег почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок.

Он отправился вместе с Быковским за снаряжением для погружения. Сам океанолог спускался под воду редко, но в оборудовании разбирался неплохо. В любом случае, помощник Олегу был необходим, а на Арину рассчитывать не приходилось. Бинг же пропал перед рассветом, так что учёный остался единственным, кто мог подстраховать водолаза.

Приготовления заняли около получаса. Олег облачился в специальный эластичный костюм, проверил в последний раз снаряжение.

— С Богом! — кивнул ему Быковский и перекрестил.

Олег спустился на нижнюю площадку трапа и аккуратно погрузился в чёрную воду. К нему был привязан канат, за который океанолог мог втащить его в случае необходимости на борт. Он же не должен был позволить Олегу отстать от «Януса», остановить который возможности не было (утром это уже попытались сделать — безрезультатно).

Пару раз окунувшись, чтобы привыкнуть к температуре и смочить маску, Олег отплыл подальше от борта шхуны и начал погружение. Вода показалась ему на удивление тёплой.

Спуск не занял много времени. Собственно, оказалось достаточно проплыть несколько метров, чтобы понять, что с днищем шхуны не всё в порядке.

От железных бортов вниз шло что-то непроницаемо-чёрное. Оно же распространялось вокруг корабля. Сначала Олегу показалось, что это жидкость вроде мазута, но через несколько секунд он понял, что странная масса шевелится и пульсирует. Она будто вросла в «Янус» и двигалась вместе с ним. А вернее, тащила его на себе. Олегу вспомнились сказочные гигантские рыбины, на спинах которых помещались иногда целые поселения. Или морские путешественники высаживались на их хребты, принимая тварей за остров.

Олег погрузился ещё на пять метров и оказался окружен тонкими, похожими на верёвки чёрными отростками, не просто колышущимся в воде, но извивающимися подобно червям. Они потянулись к нему и завибрировали от напряжения. Они были живыми, обладали волей, и при этом собирались в какой-то чудовищных размеров сгусток, уходящий вглубь океана.

Водолаз отпрянул от отростков, однако они вытянулись вслед за ним. Олега охватил страх! Ему вспомнился кошмар, в котором точно такие же нити прорастали сквозь его тело, не позволяя шевелиться. Он заработал руками и ногами, стремясь отплыть подальше. Потом вспомнил о верёвке и дёрнул её, но она была плохо натянута, и Быковский почти наверняка не почувствовал сигнала. При виде приближающихся отростков Олега охватила паника.

Что-то коснулось его лодыжки, мягко обхватило её. Он рванулся, выхватил из пластиковых ножен НВУ и полоснул серрейторной кромкой по тонким щупальцам. Они оказались неожиданно прочными, так что пришлось повторить это действие, чтобы освободить ногу полностью.

Олег дёрнул верёвку ещё раз и поплыл наверх, изо всех сил работая ластами. Вода вокруг была чёрной от собравшихся вокруг нитей: она буквально кишела ими! Вдруг Олег почувствовал, что его тянут — значит, Быковский всё-таки понял, что требуется его помощь. Обнадежённый, водолаз удвоил усилия, хотя ещё миг назад ему казалось, что он выкладывается по полной. Наконец, он вынырнул и замахал рукой, подавая сигнал океанологу. Тот продолжал тащить: было видно, как он работает локтями, выбирая из воды канат.

Олег всё ждал, что в лодыжки ему вцепятся жуткие чёрные щупальца, но они почему-то отступили. Через несколько минут он благополучно выбрался на площадку трапа и, тяжело дыша, поднялся на палубу.

— Ну, что? — спросил Быковский.

Олег снял акваланг и устало опустился на деревянный настил. Сердце колотилось, как бешеное.

— Что-то присосалось к днищу, — ответил он, когда смог говорить. — Огромное и чёрное. Это оно окрашивает воду вокруг корабля. Его мы и видим, — он махнул рукой в сторону океана.

Быковский недоуменно проследил за его жестом, потом нахмурился.

— Что именно?

— Какая-то тварь!

— Живая?!

Олег кивнул.

— И у неё полно тонких щупалец, — он взглянул на свою лодыжку, но на ней ничего не было — все нити, соскользнув, остались в воде. — «Янус» как вершина айсберга, — добавил Олег. — И этот чёрный айсберг тащит нас чёрт знает куда.

— Ты сказал, он… оно… живое. Уверен?

— Да. Какое-то существо. Очень большое. Не думаю, что это рыба или млекопитающее.

— Тогда что? — во взгляде Быковского зажёгся интерес исследователя.

— Нечто, — ответил Олег. — Чудовище.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олегу едва удалось отговорить океанолога совершить погружение, чтобы своими глазами полюбоваться на то, что приросло ко дну шхуны. Он понимал, что у пожилого человека просто не хватит сил отбиться от чёрных нитей, готовых оплести незваного гостя с ног до головы. В результате ограничились тем, что рассказали обо всём остальным членам команды.

— И что это может быть? — спросил Гурин, выслушав Олега. — Хотя бы теоретически.

— Не имею представления, — ответил Быковский. — Думаю, мы на пороге одного из величайших открытий! Если это какая-то новая форма земной жизни, то…

— Зачем ей «Янус»? — перебил капитан. — Почему оно не уходит на глубину? И куда, чёрт возьми, деваются люди с корабля? Может оно их… утаскивает в воду?

Быковский задумался.

— Не знаю, — сказал он через минуту. — Но не исключено. Мы ведь ничего не знаем об этом существе.

Гурин взглянул на Олега.

— Ты уверен, что оно живое? — спросил он.

Водолаз кивнул, вспомнив тянущиеся к нему отростки. У существа были разум и воля — в этом он не сомневался.

— Значит, поэтому мы потеряли контроль над шхуной? — сказал Гурин. — Нас что-то тащит?

— Да.

— Поэтому пенный след такой странный, — вставил Вырин. — Он идёт над телом этой твари и выглядит так, словно мы плывём по мелководью.

— Но это не объясняет ложные показания приборов, — возразил Гурин.

— Не объясняет, — согласился штурман.

— Зато можно предположить, почему «Мантикора» вдруг накренилась, а потом исчезла, — сказал Быковский.

— Думаете, тварь потопила её? — спросил капитан.

— Предполагаю. А потом присосалась к нашей шхуне.

— С какой целью?

— Не знаю. Может быть, это организм, существующий за счёт других обитателей океана. Как рыба-прилипала.

— Он перепутал нас с крупным морским хищником? — в голосе Гурина звучало сомнение. — С каким-нибудь китом?

— Эта тварь внизу больше любого кита, — вмешался Олег. — Она даже больше нашего корабля!

— Да, вряд ли она могла ошибиться, — заметил Вырин.

Ратников на это совещание не явился. Посланный за ним матрос вернулся, сказав, что механик лежит в своей каюте на койке и смотрит в потолок. На приглашение в кают-компанию он не отреагировал — только усмехнулся.

— Обойдёмся без него! — махнул рукой капитан.

Вырин и матрос собирались спуститься в машинное отделение, но их задержало сообщение Олега. Теперь они отправились вниз, хотя все понимали, что это бессмысленно: пока к дну шхуны прицеплена непонятная чёрная штука, они не смогут сами выбирать маршрут.

— По крайней мере, отключим всё, что сможем, — сказал Вырин, прежде чем уйти. — Мы не смогли остановить корабль, но что-то ведь должно вырубить механизмы. Сэкономим на топливе. Кто знает, откуда нам придётся возвращаться, — добавил он не очень уверенно.

Когда он и матрос покинули кают-компанию, Гурин обратился к Олегу и Быковскому:

— Что будем делать с вашей коллегой?

— С Ариной? — океанолог смущённо прокашлялся. — А разве нельзя её оставить в каюте?

— Связанной и накачанной лекарствами? Мы не знаем, сколько продлится наше путешествие.

— Но она опасна, — сказал Быковский, взглянув на Олега, будто искал у него поддержки. — Она может ещё кого-нибудь убить.

Капитан поднялся.

— Надо с ней поговорить. Пусть снова расскажет, что произошло.

— Мы пойдём с вами, — предложил Олег.

— Хорошо.

Втроём они отправились в каюту девушки, где её оставили спать. По дороге Олегу пришло вдруг в голову, что Арины может не оказаться на месте: что, если она исчезла подобно другим членам команды?

Но девушка была в каюте. Она пришла в себя и лежала на спине. Когда дверь открылась, она быстро повернула голову и уставилась на вошедших.

— У меня уже руки и ноги затекли, — сказала она. — Развяжите.

— Не будешь на людей бросаться? — спросил Олег.

— Я и не бросалась. Это был не Макс, — девушка говорила спокойно, хотя видно было, что действие лекарства кончилось. — И я не тронулась умом. Теперь я в этом уверена.

— А мы вот нет, — ответил Олег.

— Нам не придётся прятать острые предметы? — Гурин сел у иллюминатора, положил руки на стол. — Обещаешь, что не станешь никого пытаться убить, даже если примешь его за призрака?

— Обещаю. Я просто попрошу вас навалять ему, — серьёзно ответила Арина.

Гурин кивнул Олегу, и тот освободил девушку. Она села на койке и с удовольствием потянулась, потом растёрла запястья и лодыжки.

— Клянусь, это был не Макс, — повторила она. — Эта тварь… пыталась затащить меня куда-то. Не знаю, зачем. Не хочу даже предполагать. Наверное, так же пропали остальные. Их куда-то уволокли.

— Кто? — спросил Гурин.

— Уваров. Или Сэм.

Олег рассказал девушке про своё открытие.

— И даже вы не можете предположить, что это? — спросила Арина Быковского.

Океанолог покачал головой.

— Вероятно, неизвестная доселе форма жизни, — сказал он.

— А на кой чёрт ей корабли? — грубо проговорила девушка. — Зачем она таскает их на себе?

— Почему их? — спросил Гурин.

Арина перевела на него взгляд.

— Как почему? Сначала «Мантикора», теперь «Янус», — ответил она.

— А при чём тут греческое судно?

— Разве не ясно? Эта тварь носила «Мантикору» на себе так же, как теперь таскает нас! Потом утопила её и заменила на «Янус». Зачем, не знаю. Но думаю, команда греческого корабля тоже пропала с него не сразу.

В каюте повеяло холодком. Все молчали, переглядываясь. В словах девушки было рациональное зерно.

— Ладно, — проговорила, наконец, Арина. — Не будем о грустном. Что вы сделали с телом… Шуйского?

— Отнесли в трюм, — помедлив, ответил Гурин.

— Я хочу на него взглянуть. Возможно, вскрытие убедит вас, что это не…

— Труп пропал, — перебил девушку Быковский.

— О!

— Да.

— Знаете, что я думаю? — Арина спустила ноги на пол и стала надевать кроссовки. Все ждали, когда она продолжит. — Корабль каким-то образом похищает нас по одному. Может, по двое или трое. Как получится, в общем. И заменяет на копии. Одну из них я прикончила.

— Ты насмотрелась фантастических фильмов, — сказал Быковский, почесав бородку.

— Нет. Я не просто приняла Макса за призрака, — тон у Арины слегка изменился. — Не потому, что он пытался меня куда-то утащить. Я видела, что он изменился! С тех пор, как зрение вернулось, мои глаза стали другими. Словно… я стала различать новые цвета. И тот Шуйский… не был человеком. Только формой напоминал его. Вы бы не заметили разницы, но… в общем, это трудно объяснить. Поэтому я и хотела бы сделать вскрытие.

— Пойдём, — сказал, вставая, Гурин. — Пройдёмся.

— С удовольствием. У меня всё затекло.

На пути к корме им встретился механик.

— Где Боб и штурман? — спросил он сходу. — Они вернулись?

— Откуда? — не сообразил сразу Быковский.

— Из машинного отделения! — раздражённо ответил Ратников. — Сколько их уже нет?

Олег взглянул на часы.

— Больше часа, — проговорил он. — А что?

— Слишком долго, — Ратников нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Надо их найти. Хотя, наверное, уже поздно.

— Что значить «поздно»?! — рявкнул Гурин. — Что ты несёшь?

Механик пожал плечами. Вид у него был какой-то отсутствующий. Олег решил, что он не в себе. Надо бы ему сделать укольчик, да только без Шуйского попробуй разберись, что у него там от чего.

— Лучше не ходите туда, — сказал Ратников. — Оставьте всё как есть, — с этими словами он пошёл прочь.

Гурин хотел его окликнуть, но передумал.

— Упёртый болван! — пробормотал он себе под нос.

— Надо проверить, — сказал Олег. — Их действительно долго нет.

— Ладно, идёмте, — согласился капитан. — Арина, ты можешь остаться здесь.

— Я с вами.

Вчетвером они отправились в машинное отделение.

— Может, стоит прихватить оружие? — сказал по дороге Быковский. — Просто на всякий случай.

Гурин на миг задумался, но потом мотнул головой:

— Нет! Зачем? По призракам палить? Так недолго и механизмы повредить.

— Они всё равно не работают, — заметил Быковский.

— Давайте хоть пистолет возьмём, — неожиданно для себя предложил Олег. — Люди-то пропадают.

Капитан колебался.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — сказал океанолог. — Давайте, Семён Дмитриевич, действительно вооружимся. Если опасности не будет, то и стрелять не придётся.

— Ладно, — сдался Гурин. — Ждите меня здесь.

Они как раз дошли до двери, ведущей в машинное отделение. Капитан сходил в свою каюту и вернулся с пистолетом.

— Заряжен? — спросила Арина.

— Заряжен, — ответил Гурин, — и на боевом взводе. Пошли, — он засунул оружие за ремень. — Не хочу, чтобы Яков и Боб решили, будто мы явились их пристрелить, — объяснил он.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Поиски штурмана и матроса не заняли много времени. Всего пять минут понадобилось, чтобы полностью убедиться, что их в машинном отделении нет. Арина, Быковский, Олег и Гурин отправились бы искать их на палубе, решив, что Вырин и Боб уже поднялись и таким образом разминулись с ними, если б не кровь.

Она была буквально повсюду: среди механизмов и приборов, на стенах, полу и потолке.

— Они мертвы, — проговорил океанолог, глядя на красные лужи между стальными шкафами с датчиками на дверцах. — И убиты совсем недавно.

— Да, кровь свежая, — согласился Гурин. Он держал пистолет в руке, хотя в машинном отделении не было никого, кто мог бы представлять угрозу.

— А где тела? — проговорил Олег. — Куда их могли деть?

— Подняли на палубу и выбросили за борт? — неуверенно предположил Быковский.

— Невозможно, — покачал головой капитан. — Мы бы увидели. Ну, не мы, так кто-нибудь ещё.

— Кто мог это сделать? — сказал океанолог. — Мы были вместе, — он обвёл газами Арину, Гурина и Олега. — Вчетвером. А что делал Ратников?

— Дима с другой стороны пришёл, — возразил капитан.

— Он мог успеть разделаться с Выриным и Бобом раньше, — сказал Олег. — А потом отправить нас их искать.

— Но тела он спрятать не мог, — ответил Быковский. — Да и куда?

— Смотрите на кровь! — воскликнула вдруг Арина.

Все опустили взгляды на пол.

Красные лужи заметно уменьшились в размерах. Кровь словно впитывалась в резину, которой было выстлано машинное отделение. Олег посмотрел на забрызганные шкафы и приборы — теперь они были почти чистыми. Следы бойни исчезали прямо на глазах!

Олег повернулся к Арине, чтобы поинтересоваться, что обо всём этом думает девушка, но в этот момент свет в машинном отделении замигал, и лампочки начали гаснуть одна за другой.

— Да что за чёрт! — воскликнул Гурин.

— У кого-нибудь есть фонарь? — спросил Быковский дрогнувшим голосом.

Арина вдруг пронзительно закричала. Она показывала пальцем в темноту, и на её лице застыло выражение ужаса.

— А-а-а-а-а! — вырывалось из её рта, и звук становился всё тоньше.

— Что там?! — Гурин вскинул руку с пистолетом, хотя не видел цели. — Кто?!

— Мертвецы! — севшим голосом произнесла Арина, медленно пятясь. — Они светятся! Разве вы не видите?!

— Там никого нет! — неуверенно сказал Олег, который, как ни старался, не мог уловить в темноте ни силуэта, ни движения, ни свечения. — Тебе кажется!

Ничего не ответив, Арина развернулась и бросилась к выходу.

— Чёрт! — прошипел Гурин.

— Что делать? — спросил Быковский.

— Давайте за ней! — решил капитан.

Все трое с облегчением рванули наверх: никому не хотелось оставаться в машинном отделении дольше.

Арина стояла на палубе, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в поручни.

— Они все там! — крикнула она, едва остальные присоединились к ней. — Уваров, Сэм, Бинг и другие! Я видела их, клянусь! Но они мёртвые!

Олег обнял девушку, стараясь её успокоить, но она вырвалась и оттолкнула его.

— Вы мне не верите?! — глаза у Арины сверкнули. — Да?!

— Я тебе верю, — голос принадлежал Ратникову.

Все обернулись и увидели подходившего механика.

— Я предупреждал, — сказал он. — Мы на этом корабле в ловушке. Он убивает нас по очереди.

— Он? — спросил Гурин. — А может, ты?

— Я? — Ратников искренне удивился. — Зачем?

— Понятия не имею. Свихнулся, например? Где ты был и что делал?

Механик нервно рассмеялся.

— А может, это вы убили всех, и теперь моя очередь? — ответил он. — Я ведь тоже не знаю, чем вы занимались без меня.

— Зато ты в курсе, что случилось с Яковом и Бобом, — заметил Гурин.

— Не был в курсе, пока не услышал крики Арины. Но я боялся за них. Я говорил, что нельзя спускаться вниз.

— Ты видел мертвецов? — обратилась к нему Арина. — Скажи!

— Видел. Они там.

— Что я вам говорила?! — с торжеством воскликнула девушка. — Или, по-вашему, у нас обоих глюки?!

— Они живут в темноте, — сказал Ратников.

— И светятся! — добавила Арина.

— Этого я не видел, — ответил механик.

— Точно светятся!

— Ладно! — прервал девушку и Ратникова капитан. — Надо решить, что теперь делать. Идёмте в кают-компанию.

Пять человек — всё, что осталось от команды «Януса» — расположились с одной стороны стола.

— Надо валить с корабля! — сходу сказал Ратников. — Иначе нам всем крышка.

— Как мы с него свалим? — спросил Олег. — Шлюпок нет.

— Зато есть надувные плоты. Спасательные. Я проверил — они на месте.

— Долго ли мы на них продержимся? — с сомнением спросил Олег.

— Продержаться можно, — сказал Гурин. — Вполне. А потом нас, глядишь, подберут.

— Нам до сих пор не встретилось ни одно судно, — заметил Быковский.

— «Янус» их избегает, — вставил Ратников. — Если его бросить…

— Хватит! — перебил Гурин. — Шхуна не живая! Просто к днищу прицепилась какая-то тварь.

— Значит, это она избегает кораблей, — спокойно сказал Ратников.

— А эта тварь… она позволит нам уплыть на плотах? — спросил океанолог.

— Откуда ж нам знать? — отозвался капитан.

— Мы должны попробовать, — сказал механик. — Не ждать же, пока он и нас сожрёт.

— Кто?

— «Янус».

Гурин закатил глаза, но возражать не стал. Видимо, решил, что бесполезно.

— Дело не только в твари внизу, — сказала ему Арина. — Дима прав. С самим кораблём что-то не так.

— Ладно, думайте, что хотите, — Гурин подался вперёд, положив локти на стол. — Что мы решаем? Берём плоты и бросаем шхуну? Проголосуем? Кто «за»?

Все, кроме капитана, подняли руки. Гурин кивнул. Похоже, он этого ожидал.

— Тогда нам понадобятся пища и вода. Я думаю, придётся надуть один лишний плот и нагрузить его припасами. Личные вещи оставим на шхуне. Когда её, наконец, возьмут на буксир, тогда и заберём.

— Если возьмут, — добавил Быковский. — Мы не знаем, что стало с «Мантикорой». Вероятно, тварь потопила её. И «Янус» может постигнуть та же участь.

— Всё равно, перегружать плоты нельзя. Не известно, сколько нам на них плавать в ожидании… помощи.

Олег понял, что Гурин хотел сказать «спасения».

— Не станем терять время и начнём сборы немедленно. Ходить по кораблю только по двое-трое. Связь держать при помощи раций.

— А они работают? — спросил океанолог.

— Сейчас проверим.

Оказалось, что портативные рации исправны. Гурин выдал одну Арине, Олегу и Быковскому, а вторую оставил себе и Ратникову. Такими маленькими командами и решили действовать.

Капитан и механик отправились на нос корабля, где располагался продовольственный склад, а остальные пошли собирать тёплые вещи, оружие и медпакеты.

— Встретимся ориентировочно через час в кают-компании, — сказал на прощание Гурин перед тем, как обе команды разошлись. — Постараемся к тому времени собрать всё необходимое.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 6⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Олег, Арина и Быковский складывали в пластиковые контейнеры образцы, собранные за время экспедиции — только самые ценные, разумеется. Океанолог со вздохом откладывал некоторые и каждый раз выражал вслух надежду, что они никуда не денутся с «Януса», и их доставят в порт вместе со шхуной спасатели, когда возьмут судно на буксир. Похоже, он уже забыл, как совсем недавно говорил о том, что корабль, скорее всего, будет потоплен неведомой тварью.

— Правда, не представляю, как они избавятся от присосавшегося к дну существа, — добавил он однажды. — А хорошо бы и его заиметь в качестве трофея нашей экспедиции, а? Можно было бы его изучить. Это открыло бы новую страницу в зоологии и исследовании океанской фауны.

Олег и Арина ничего ему не ответили. При мысли, что чёрную тварь выволокут на берег (при помощи каких-нибудь специальных кранов, например), у водолаза появилось в области пищевода неприятное ощущение.

Когда начали упаковывать в прозрачные кейсы документы, рация затрещала.

— Приём! — сказал Олег, нажимая на кнопку. — Приём! Мы слушаем.

Треск — и ни слова в ответ.

— Приём! — повторил водолаз и потряс рацию.

— Наверное, случайно включилась, — предположил Быковский.

— Но почему они-то нас не слышат? Они должны были ответить.

— Мало ли. Оставили где-нибудь.

Олег помолчал, размышляя.

— Надо пойти проверить, — сказал он спустя четверть минуты. — На всякий случай.

— Да брось, что могло случиться? — недовольно поморщился Быковский. — Нам ещё упаковывать целую кучу всего, а времени до сбора осталось… — он посмотрел на часы.

— Я схожу, — решил Олег.

— Я с тобой, — сказала Арина. — Мы ведь решили не разделяться.

— Хорошо, идёмте, — сдался океанолог, с тоской окидывая взглядом разложенные материалы, большей части которой предстояло остаться на борту шхуны. — Всё равно я не получаю никакого удовольствия от этого отбора. Прогуляемся.

Втроём они отправились на нос корабля, где располагался продовольственный склад. Рация по-прежнему не реагировала на попытки Олега связаться с Гуриным и Ратниковым. Из динамика слышался только треск.

— Как тихо, — сказала вдруг Арина. Она шла за водолазом, замыкающим шагал Быковский. — Будто на судне уже никого нет.

— Ну, мы-то, во всяком случае, пока здесь, — проворчал океанолог.

Олег открыл дверь — она оказалась не заперта — и заглянул в большое вытянутое помещение, вдоль стен которого располагались стеллажи, несколько холодильников и морозильных камер. Свет горел, и было видно, что Гурин с Ратниковым начали упаковку продуктов: они были разложены на полу и полках — некоторые уже завёрнутые в бумагу или целлофан, другие лишь приготовленные и ожидающие своей очереди.

Механик лежал посреди разбросанных пакетов лицом вниз, с подвёрнутой рукой. Из-под него уже натекла лужа крови. Он напоминал большую хищную птицу, сбитую охотником.

— Что там? — громко спросил Быковский, пытаясь заглянуть через плечо водолаза.

Олег вспомнил про пистолет Гурина. Хотя капитан был вооружен, Ратникова он убил чем-то другим, потому что выстрела слышно не было.

— Посторонись, — сказал океанолог, и водолаз отступил в сторону, пропуская его на склад.

— О, чёрт! — вырвалось у Быковского, едва он шагнул за порог. — Это Дима!

— Меня больше интересует, где капитан, — негромко сказал Олег.

— Ты думаешь, это он сделал? — спросила Арина.

— А у тебя есть другие предположения?

— Ты знаешь, какие.

— Тело не пропало.

— И что?

Олег хотел ответить, но в этот момент из-за дальних стеллажей показался Гурин. В руке он держал пистолет.

— Зачем пришли?! — крикнул он, направляясь к Олегу, Быковскому и Арине. Голос у него дрожал.

— Что случилось, Семён Дмитриевич? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил Олег. — Он на вас напал?

— Кто-то здесь убивает всех! — отозвался капитан, продолжая приближаться. Пистолет он держал в опущенной руке. — Я не собираюсь ждать, пока он доберётся до меня!

— Кто именно? — спросил Быковский.

— Понятия не имею! — выкрикнул Гурин. — Любой из вас! Осталось не так уж много вариантов.

— За что вы убили Диму? — спросил Олег.

— Он решил избавиться от всех, — тихо подсказала Арина. — На всякий случай.

Гурин её услышал.

— Да! — кивнул он. — Один из оставшихся — убийца. Но я точно знаю, что это не я. Значит, кто-то из вас! Ратникова уже нет, так что осталось трое подозреваемых, — он рассмеялся и вдруг вскинул руку с пистолетом.

Щёлк!

Осечка.

Гурин с недоумением уставился на оружие.

Щёлк, щёлк!

— Бесполезная штука! — прошипел он, отшвыривая пистолет в сторону. Другой рукой он достал из-за пояса нож. — В первый раз тоже не сработал. Я думал, патрон заклинило. Казалось, все исправил, но…

Олег не стал слушать дальше и кинулся вперёд. Их с капитаном разделяли метра три, потому что Гурин всё время продолжал идти. Арина закричала.

Водолаз пригнулся и ударил капитана головой в живот. Они опрокинулись оба. Гурин вцепился Олегу в ворот рубашки и занёс руку с ножом для удара. Лицо у него было перекошено от страха и ярости. Олег прижал его руку к полу и попытался обезоружить, но Гурин вывернулся и сбросил его с себя.

— Значит, это ты! — прохрипел он, махнув ножом по широкой дуге.

Лезвие распороло рубашку на груди водолаза и чиркнуло по коже. Олег ударил Гурина в лицо и тот врезался спиной в стеллаж. В этот момент на капитана налетела Арина и вцепилась в руку, державшую нож. Водолаз вскочил, но Гурин успел оторвать от себя девушку и швырнуть её на пол. Она покатилась к стеллажам.

Олег ударил капитана в живот. Гурин с хрипом сложился пополам, но ухитрился при этом полоснуть противника ножом по руке. Предплечье обожгло. Лишь бы не пострадали связки!

Водолаз перехватил запястье капитана и резко вывернул его. Тот зарычал и попытался укусить Олега в шею. Изо рта у него пахнуло чем-то гнилым.

Олег увернулся и провёл бросок через спину — как его учили на курсах самообороны, которые он проходил, обучаясь на военного ныряльщика. Гурин перелетел через него и тяжело рухнул на пол. Что-то отчётливо хрустнуло. Тяжело дыша, Олег навалился на капитана, но тот подняться не пытался. Он вообще больше не двигался.

— Что с ним? — спросил подоспевший Быковский.

— Не знаю, — ответил Олег.

Арина поднялась на ноги и поморщилась, прислушиваясь к болезненным ощущениям.

— Надо его перевернуть, — сказала она.

Олег и Быковский положили Гурина на спину. Глаза у капитана были широко распахнуты, и в них застыло удивлённое выражение.

— Похоже, шея сломана, — сказала Арина.

— Во всяком случае, он мёртв, — подвёл итог Быковский. — Проклятье! — он поднял взгляд на Олега.

— Я не специально, — сказал тот. — Вы сами всё видели.

— Надо отнести их в трюм, — сказала Арина.

— Кого? — не сообразил сразу Быковский.

— Ратникова и Гурина.

Олег поискал пистолет, но не нашёл. Похоже, тот улетел под стеллажи. Тогда он обыскал капитана и забрал ключ от арсенальной. Трупы спустили в тот же отсек, где до этого лежал Шуйский — перед тем, как пропал.

— А что, если он был прав? — сказал вдруг Быковский, глядя на тело Гурина. — Может, один из… нас — убийца?

— Вы хотели сказать «из вас»? — спросила Арина. — Себя вы, конечно, из числа подозреваемых исключили.

Океанолог развёл руками.

— Ну, я-то знаю, что не убивал.

— Это каждый сказать может.

— У меня появилась другая идея, — проговорил Олег. — Допустим, убийца существует, и корабль ни при чём. Ну, или почти ни при чём, — добавил он, заметив, как изменилось лицо Арины. — Этот человек прячется на корабле — только не спрашивайте, где — и убивает, а тела сбрасывает в воду. А мы считаем его всё это время погибшим. Вернее, пропавшим.

— А это возможно, — протянул Быковский. — Немного напоминает сюжет романа Агаты Кристи, но…

— Олег, ты ошибаешься! — перебила океанолога Арина. — Всё дело в корабле. Это он свёл с ума Гурина.

— Не будем спорить, — сказал Быковский. — Каждый может оказаться прав. Сейчас главное убраться со шхуны. Давайте поспешим, пока… — он не договорил, замявшись.

— Пока ещё кто-нибудь из нас троих не решил избавиться от остальных, — закончила вместо него Арина.

— Что за…?! — не удержалась Арина, обводя взглядом совершенно пустой склад. — Куда всё делось?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀

Олег прошёлся между стеллажей.

— Ни продуктов, ни крови, — сказал он.

— Впиталась? — спросил Быковский. — Как тогда, в машинном отделении?

— Понятия не имею. Но здесь совершенно чисто. И пусто.

— Прячущийся убийца мог вынести отсюда всю провизию за то время, что мы отсутствовали? — не скрывая сарказма, поинтересовалась Арина.

— Нет, — вынужден был признать Олег. — Но как это, по-твоему, сделал корабль?

— Так же, как он забрал людей. Они… существуют в нём. Выходят из него и уходят в него.

— В корабль? — уточнил океанолог.

— Да, — убеждённо кивнула девушка. — И это уже не корабль! Разве вы не понимаете?

— Лично я… — начал было Быковский, но в это время на склад вошли Гурин и Ратников.

При виде их океанолог замер с открытым ртом. Его бородка мелко затряслась.

— И-и-и! — тоненько завыл он, вылупив глаза.

Арина поспешно отступила подальше, а Олег просто оцепенел: два мертвеца, которых они оставили несколько минут назад в трюме, обложенными сухим льдом, стояли перед ними и выглядели вполне живыми. Правда, их лица ничего не выражали. Просто маски…

— Как Шуйский! — донеслось до Олега. Это сказала Арина. — Он был такой же! Это призраки! — закричала девушка, хватая водолаза за рукав.

Гурин и Ратников направились к ним. Что-то было неестественное в их движении. Опустив глаза, Олег увидел, что капитан и механик не касаются подошвами пола. Они скользили по нему — совсем как игроки в настольном хоккее.

В голове мелькнуло: «Надо бежать!», но Гурин и Ратников заслоняли собой выход, и проскочить мимо них было невозможно.

Быковский оступился и потерял равновесие. Он начал падать, и механик с капитаном бросились к нему. Со стороны могло показаться, будто они хотят его поддержать, но на самом деле мертвецы обхватили океанолога поперёк туловища руками, и из их тел выскользнули тысячи тонких чёрных нитей. Они мгновенно оплели свою жертву и жадно завибрировали.

Быковский издал пронзительный крик, раздался хруст сминаемых костей, и во все стороны брызнула кровь — из профессора её выдавили, как сок из лимона!

— Бежим! — Олег схватил Арину за руку и потащил за собой.

Они пробежали мимо Ратникова и Гурина и выскочили на палубу.

— Это призраки! — крикнула на ходу девушка.

— Возьмём оружие! — не сбавляя хода, отозвался Олег.

К счастью, он забрал у капитана ключ — ещё когда тот лежал на полу склада со сломанной шеей.

Водолаз и девушка добежали до арсенальной за полминуты. Олег вставил ключ, повернул и рывком распахнул дверь. Винтовки стояли в ряд, внизу на полке лежали пистолеты и коробки с патронами.

— Умеешь пользоваться? — спросил Олег, вытаскивая одну из винтовок и принимаясь её заряжать. Это была М-16, купленная для членов экспедиции спонсорами. Уже не новая, но вполне надёжная, с остатками стёршейся камуфляжной раскраски.

— Нет, — сказала Арина. Её колотила мелка дрожь. — Никогда не стреляла. Они его убили…

— Да. Мы ничего не могли сделать, — Олег сунул девушке в руки заряженное оружие. — Целишься и жмёшь вот сюда, на курок. Поняла?

Арина машинально взяла винтовку, даже не взглянув на неё.

— Нам их не убить, — сказала она.

— Посмотрим! — водолаз зарядил вторую винтовку.

— Они уже здесь! — Арина протянула руку, показывая за спину Олега.

Он обернулся: к арсенальной приближались Ратников, Гурин, Уваров и Сэм. Они скользили по палубе, их лица были ничего не выражающими масками. Опущенные руки безвольно висели вдоль тел. Чёрных отростков пока видно не было.

Олег и Арина выскочили из арсенальной, и водолаз, вскинув оружие, нажал на спусковой крючок.

Осечка! Невозможно: все винтовки были тщательно проверены перед отплытием и прекрасно работали.

Выругавшись, Олег повторил попытку несколько раз, потом отшвырнул винтовку и выхватил ту, что держала Арина. Её оружие тоже не действовало. От отчаяния хотелось закричать во весь голос! По какой-то причине весь арсенал постигла та же участь, что и пистолет Гурина.

Олег повернулся к девушке и увидел, как справа от неё прямо из стены выходит Павлов. Его по-актёрски живое и красивое лицо теперь было неподвижно — стеклянные глаза на фоне бледной кожи.

Второй помощник капитана оторвался от обшивки с тихим щелчком — так лопается гитарная струна — и схватил Арину за плечи. Тотчас из него выскользнули чёрные нити и начали стремительно оплетать девушку, превращая её и Павлова в единый кокон! Она закричала и попыталась вырваться, но бесполезно — отростки сжались, и в лицо Олегу ударили тугие струи крови! На мгновение он ослеп — глаза залило полностью.

Когда кто-то коснулся его руки, он дёрнулся и попытался бежать наугад, но врезался в стену. Что-то обвило его ноги на уровне колен, а затем поперёк туловища, обхватило руки, притягивая их к торсу. Олег закричал, чувствуя, как чёрные нити проникают в него, прорастают в тело.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Боль была дикая, но вместе с ней пришло знание: он, как и другие члены команды, становился частью симбиотического организма! Это существо, бороздящее океан, могло принимать любые формы. Оно поглощало корабли вместе с командами, выставляя на поверхность лишь копии поглощённых судов — в качестве приманки. Так глубоководные рыбы, живущие в полной темноте, зажигают «фонари» на конце отростков, чтобы привлечь более мелких обитателей и сожрать их.

Ничто на «Янусе» не было настоящим — всё было только подделкой. Да и сама шхуна являлась только частью тела морской твари, выставленной над волнами подобно верхушке айсберга или плавнику акулы. Но служило это отнюдь не предупреждением…

Олег почувствовал, как его сжимает кокон из тонких нитей. Кости затрещали и сломались, органы сжались, кожа лопнула, и кровь выплеснулась наружу, покинув искорёженную плоть.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Янус» продолжал своё плавание. Шхуна быстро двигалась, рассекая волны и оставляя за собой едва заметный пенный след. Вокруг корабля «растекалось» чёрное пятно с неровными, будто колышущимися краями. При взгляде с самолёта могло показаться, будто судно плывёт в центре огромной нефтяной лужи и тащит её за собой.

Теперь «Янус» изменил направление. Он возвращался к тому месту, где встретился несколько дней назад с «Мантикорой».

Его живые, пульсирующие внутренности содрогались, обрабатывая и усваивая информацию, дополняя те сведения об окружающем мире, которыми уже обладало существо. Электронные импульсы отправлялись по нервным каналам вниз, на глубину, где располагался его мозг, окружённый вихрем чёрных переплетающихся волокон.

Тварь тщательно готовилась к новому захвату: на этот раз нужно постараться избежать прошлых ошибок, которые всё время возникали при постройке копий. Смешение эпох и появление чужих предметов были самыми частыми. Добиться естественной имитации работы двигателей тоже было нелегко — существо любило порядок во всём, а механические части настоящих кораблей часто давали сбои, и люди через некоторое время начинали чувствовать подмену. Впрочем, это не так уж и важно… Главное, что в конце концов их всегда охватывал страх, защитные барьеры рушились, и они становились частью единого организма — и душой, и телом!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Погода начала портиться ещё с вечера: небо потемнело, откуда-то набежали тучи, и волны приобрели холодный свинцовый оттенок. Поднялся пронизывающий, слишком холодный для этих широт ветер. Потом неожиданно он превратился в настоящий ураган и, вопреки прогнозу, разразилась гроза. Спасательное судно «Буллхэд», посланное береговой охраной на поиски «Мантикоры», и его команда боролись со штормом до пяти часов утра, когда небо прояснилось так же стремительно, как потемнело накануне. Люди с облегчением отправились отдыхать, оставив лишь вахтенных следить за горизонтом.

Когда второй помощник капитана заметил вдалеке дрейфующую шхуну, было около десяти часов. Он попытался связаться с кораблём, но безуспешно. Пришлось послать одного из дежуривших матросов за капитаном.

— Это «Мантикора»? — спросил тот, входя на мостик. Вид у него был сонный, он на ходу застёгивал пуговицы кителя. — Что-то маловата.

— Так точно, сэр, — согласился помощник, — маловата. Это, скорее, шхуна.

— По-прежнему не отвечает?

— Никак нет.

Капитан пригладил волосы и надел фуражку.

— Название рассмотрели?

— Никак нет. Слишком далеко.

— Подойдём поближе.

Следующие десять минут моряки провели в молчании. Наконец, капитан поднял к глазам бинокль, подкрутил колёсики.

— Это «Янус», — сказал он. — Судно, обнаружившее «Мантикору».

— Что они тут делают? — удивился второй помощник. — Им дали разрешение продолжать плавание. Неужели решили дождаться нас?

— Я не вижу сигнальных флагов, — сказал капитан, опустив бинокль. — Такое впечатление, что на борту никого нет.

— Не может быть.

Капитан потёр переносицу. Глаза слегка резало от недосыпа.

— Готовьте группу для высадки на борт, — распорядился он. — Надо выяснить, что случилось.

⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀КОНЕЦ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Кирилл Кузнецов ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Кровавому рассказу Алексея Жаркова (ровно в 200 слов и 1418 знаков с пробелами) в этот раз противостоит загадочная космическая миниатюра в 194 слова (1244 знака с пробелами).

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Александр Авгур} Кросуа ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Меня зовут Кросуа.

Рядом со мною спят трое моих знакомых — Майкл, Сергей и Ааянна.

Майкл любит шутить по поводу названия станции, где мы находимся:

— Только вы, русские, — говорит он, — могли назвать станцию на Марсе — «Щит». Когда у нас в Америке, в выпусках новостей говорят «Щит», каждый болван добавляет: «факинг».

Светловолосый Сергей, который, как и Майкл, работает инженером, обожает экспедиции на новейшем марсоходе «Спирит», из каждой такой вылазки он привозит дурацкие камни, которыми восхищается целый вечер.

Ааянна — депрессивная индианка, врач, которая всем недовольна, но я часто вижу, что она посматривает на Майкла, как мне кажется, с явным интересом.

А я — Кросуа. Я не человек. Я — другая форма жизни, за которой охотится марсианская экспедиция и которую случайно разбудил Сергей, в одной из своих вылазок. Он не заметил меня, и я с легкостью проследил за ним и жил инкогнито на базе землян, ради интереса, две недели.

Я ведь тоже очень любознательный.

Трое моих знакомых мирно спят. Я разорву их плоть и выпотрошу внутренности. Мне тоже хочется заняться исследованиями. Если мои новые знакомые погибнут — не страшно. Ведь два дня назад пришло сообщение, что еще восемь землян прибывают на Марс.

Думаю, они тоже меня не заметят.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Интервью С. С. Дёминым ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Виктор Глебов специально для RR взял интервью у автора старейшей отечественной серии ужасов, своего коллеги по цеху — пионера, ветерана и мастодонта нашего любимого жанра — Сергея Демина (он же всем известный Александр Варго номер 1).

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей, вы известны любителям отечественного хоррора как человек, открывший серию ужастиков издательства «ЭКСМО». Первые романы вы публиковали «из стола». Скажите, как получилось, что у вас накопилось столько книг и для кого вы писали их изначально: для себя или в расчёте на будущего читателя?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На момент моего знакомства с издательством у меня было готово четыре романа («Дикий пляж», «Приют», «Нечто» и «Льдинка»). Каких-либо особых целей в период писательства мною не ставилось, я просто излагал то, что рисовало мое воображение, и о том, что, возможно, в будущем их будет кто-то читать, я не задумывался. И до тех пор, пока ситуация с выходом серии «Мист» все еще была под вопросом, о моих произведениях знал лишь ограниченный круг людей (родные и близкие).

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей, в «варговской» серии издаются и другие писатели, но в каждом сборнике есть ваше произведение — повесть или рассказ. Как вам наверняка известно, читатели ждут от вас в первую очередь романов. Что заставляет вас писать произведения малых форм? Это зависит от ваших творческих потребностей или бывали случаи, когда вы писали рассказ специально для сборника?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Можно сказать, что и первый, и второй варианты ответа будут верными. Зачастую в голову приходят идеи, которые можно воплотить в жизнь лишь в форме повести, а то и небольшого рассказа. Нет смысла «размазывать» сюжет на трехста страницах, хотя, при желании, как говорил персонаж известного советского мультфильма, можно «и восемь шапок сшить». Поэтому все решается спонтанно. Появилась мысль — записывается идея, прорабатывается сюжет, главные герои, место действия, завязка-развязка и тому подобное. Как правило, на этом этапе можно сразу делать вывод об объеме предстоящей работы.

Иными словами, я вначале придумываю идею, а потом решаю, в каком виде он будет выковываться — повесть или роман. Я не ставлю себе задачу написать короткий рассказ и, соответственно, не загоняю себя заранее в 30-страничные (или другие по размеру) рамки…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вы читали книги кого-нибудь из «апостолов»? Если да, то какие вам понравились и почему?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Разумеется, читал. Я не пропустил ни одного сборника. В частности, хотелось бы выделить: «Таймер» (Александр Матюхин), «Снежные волки» (Олег Кожин), «Пазл» (Александр Подольский).

В этих рассказах есть все, что мне нравится — жесткая составляющая, динамика, яркий сюжет, и, конечно, развязка.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Считаете ли вы, что в данной серии должен преобладать сплаттерпанк? Или там есть место и другим видам хоррора?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На мой взгляд, нет. Я бы вообще выделил бы сплаттер в отдельную ветвь, или подстиль, как будет угодно. Кому-то нравятся хлопающие по ночам двери и бледные лица за окном, кто-то тащится от космических монстров, а некоторые жить не могут без чтива о психах с окровавленными тесаками. И было бы несправедливо полагать, что любое из вышеперечисленных направлений имеет больше привилегий по отношению к остальным. Все должно быть в разумных дозах, как компоненты в оливье.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вдохновляетесь ли вы книгами других писателей? Не обязательно тех, кто пишет хоррор. Не возникает ли у вас после прочтения создать роман «в том же духе»? Если да, то идёте ли вы у такого желания на поводу или боретесь с ним?

Есть ли у вас книги, написанные после прочтения чужих произведения? Если да, то расскажите, пожалуйста, как это было.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Конечно, вдохновляюсь! Не могу себе представить автора (а успешного — тем более), которого бы не вдохновляли, образно говоря, его коллеги по цеху. Иначе откуда черпать мотивацию и стремление к совершенствованию!?

Перечислять любимых авторов не буду — их достаточно много, в том числе известные русские классики.

О создании произведения по образу и подобию понравившегося романа не задумывался.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей, почему вы выбрали из всех видов хоррора именно сплаттерпанк, самую кровавую его разновидность? Что вас вдохновляет на создание подобных произведений, кроме российской действительности? Нужно ли бы самому жестоким и кровожадным, чтобы создавать такие произведения или создание сплаттера — своеобразная терапия, избавление от собственных страхов?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если говорить открыто, я ничего, собственно, не выбирал. Ваш покорный слуга просто переносил на бумагу то, что время от времени рождало его разыгравшееся воображение. Из чего следует, что все сюжеты, воплощенные в романах Варга, не подгонялись специально под категорию «сплаттер» или «мистика». А соответственно, я делюсь с читателями частью самого себя, своей души.

Самое забавное в том, что о самом термине «сплаттерпанк» я узнал из вопросов, которые мне были заданы в одном из самых первых интервью.

Что касается возможной жестокости (кровожадности) автора для создания подобных книг… Не знаю, как другие писатели, но лично я абсолютно неконфликтный человек, и если я кого-то в своей жизни обидел, искренне прошу прощения. Полагаю, что как раз автор, работающий в жанре хоррор, по определению не может быть жестоким и кровожадным. Вспомните Стивена Кинга (любящий муж и отец троих детей). И, (не сочтите за подхалимство) тот же мой соратник Алексей Шолохов — добрейший души человек.))

И к слову… раз уж заговорили о жестокости. Почитайте речи политиков, как нашего государства, так и зарубежных. Вот тут, как говорится, комментарии излишни.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вас не назовёшь публичным человеком. Недавно удалили из сети «Вконтакт» страницы своих альтер-эго, оставили только ту, где вы зарегистрированы под настоящим именем. В чём причина такого литературного отшельничества: вы просто скромный, вы стесняетесь своих книг, отстаиваете право на приватность или это такой пиар-ход по созданию загадочного образа писателя хоррора?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Улыбнуло насчет скромности… Так и прикидываю, как прозвучал бы мой ответ: «Ну, я, в общем-то, очень скромный, поэтому отовсюду поудалялся…»

Кстати, я покинул лишь группу Варго, но не саму сеть «Вконтакте». Причины, по которым я ушел из группы, сугубо личные. Можно сказать, что это сообщество было некой станцией в моей жизни, на которой в разное время было и тихо, и шумно, и чисто, и грязно, там ругались и извинялись, признаваясь в чувствах. Но когда, наконец, подошел очередной поезд, я, не раздумывая, сел в него.

Время идет своим чередом. И, тем не менее, я не забыл этот уютный полустанок, с благодарностью вспоминаю дни, проведенные под его крышей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей, как читатель может узнать ваш стиль? Есть ли у вас фишки, по которым ваши книги можно отличить от других? Какие элементы вы бы назвали самыми часть встречающимися в ваших произведениях?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Интересный вопрос. Естественно, что у любого писателя вырабатывается собственный стиль изложения, только не каждый читатель в состоянии быстро определить автора, предоставь ему несколько отрывков схожей тематики на выбор… По себе могу сказать, что немало внимания я уделяю психологической составляющей. Пока читатель не вживется в образ главного героя, не проникнется его проблемами, по сути, не влезет в его мозг, ему сложно будет понять, почему он (герой) поступает именно так, а не иным образом.

Ну, и разумеется, сны. Это одна из моих коронных фишек, и я без преувеличений считаю, что ужастики без снов равносильны плохо замаринованному шашлыку.)))

P.S. по секрету — немалая часть сюжетов моих книг родилось именно во время сновидений.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Есть ли у русского хоррора своё лицо? В чём его особенности? Стремитесь ли вы придать своим произведениям национальную специфику?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Меня немного умиляет словосочетание «русский хоррор». Хоррор — производное от английского «ужасы». Может, пора называть вещи своими именами?.))

Никакой особенности русских ужасов нет. Если у человека сьехала крыша, то какая разница, кто он — преуспевающий банкир из США или тракторист Ваня из деревни Дюдюкино… Если выплеснуть в сортир эмбрион, который чуть позже трансформируется в жуткого урода, то место действия с таким же успехом может быть как солнечный Эквадор, так и «однушка» в столичном районе «Северное Бутово»))

Конечно, существуют определенные различия в манере общения, законах, обычаях, и вообще, менталитете в принципе. Но объединяющий стержень всегда один. Он как бетонный столб, надежный и непоколебимый — страх. Страх и ужас. Точнее, «хоррор».))) И территория, где разыгрывается само действие, не имеет значения.

Кстати, как по мне, в нашей стране этот жанр вообще находится в зачаточном состоянии. Назовите мне хотя бы 5 российских авторов, которые работают в стиле «хоррор».

Так, не единичные романы (рассказы), а хотя бы несколько полноценных романов?

Потом, взять, к примеру, киноиндустрию.

Сравните, сколько снято ужастиков в России, и сколько на Западе (Европе). Ощущаете разницу?

Потому что эта тема никогда не была нашей.

P.S. В прошлом году я отправил четыре синопсиса моих романов на рассмотрение в различные кинокомпании. Результат — мне даже не сказали «нет», мотивировав отказ. Просто проигнорировали. Так что выводы делайте сами.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Есть ли у вас какие-нибудь табу? О чём вы никогда не будете писать, и что вас отвращает в чужих книгах? Почему?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Одной из особенностей сплаттерпанка является как раз отсутствие каких-либо моральных и психологических преград в произведениях. Уверен, что такие внутренние запреты есть у каждого, только не все догадываются об их существовании. Я тоже отношусь к этой категории авторов. Иными словами, готов писать обо всем, но подсознательно чувствую, что в любой момент может сработать экстренное торможение. Поэтому никакой конкретики в моем ответе по этой части вопроса вы не услышите.

Что меня отвращает в чужих книгах? Поверхностное видение картины своего будущего произведения. Нет яркой, насыщенной визуализации романа (повести, рассказа) — нет и самого романа. Есть лишь жалкая и неуклюжая попытка описать блеклые обрывки кадров, которые мелькают перед глазами горе-автора. Учитесь видеть то, о чем собираетесь писать. Как в кино. Это главный и основной залог успеха при создании книги.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Расскажите о творческих планах. Нет ли желания выйти за рамки сплаттера или этот жанр полностью отвечает вашим писательским потребностям?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как таковых планов нет. Появляется идея — я ее реализовываю (быстро или медленно, это уж как получится). Что будет дальше — время покажет. Скажу одно, что с писательством пока завязывать не планирую.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Спасибо, Сергей. Удачи и творческих успехов!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Благодарю, и вам всего доброго.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Виктор Глебов} Как выбрать героя для ужастика ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Писатель. Автор романов «Нежилец», «Дыхание зла», «Красный дождь». Живет в Санкт-Петербурге.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Всем нам нравятся брутальные герои, раздающие оплеухи плохим дядькам и восстанавливающие справедливость, как в отдельно взятом небоскрёбе (корабле, поезде и т. д.), так и на «всея земли». Мы любим смотреть фильмы про таких героев, жаждем быть столь же крутыми и неотразимыми. Поэтому, садясь за перо, чтобы создать нетленку, призванную прославить наше имя среди фанатов ужасов, мы начинаем создавать героя а-ля Шварценеггер или Вин Дизель. Поначалу всё идёт хорошо и бодро, и экшн-сцены выходят прямо загляденье, но через некоторое время мы оказываемся в тупике…

Дело в том, что ничего страшного, несмотря на кучу зомби, упырей и прочих монстров, не происходит. В чём же дело? Где закралась роковая ошибка, на корню загубившая весь рассказ?

Это произошло в самом начале. Проблема — в выборе главного героя. Он оказался слишком крут, силён, ловок и умён. А также бесстрашен и неуязвим. Непобедимость протагониста сыграла с рассказом злую шутку: зомби и прочие твари попросту не в силах совладать с ним. Хуже того — читателю это очевидно, в общем-то, с самого начала. Нет повода бояться за него, переживать, сочувствовать. Словом, мы получили вместо хоррора лихой боевик.

Как же быть? Кого сделать героем ужастика? Вариантов много. Главное — соблюдать два основных принципа:

герой должен быть легко узнаваем. Это обычный среднестатистический человек, на место которого читателю легко поставить себя. И испугаться…

Старайтесь избегать делать главного героя потомственным аристократом, общепризнанным гением, учёным мирового уровня и так далее.

Герой должен быть уязвим. Желательно — более уязвим, чем большинство людей. Это заставит читателя переживать за него сильнее. Никаких качков, спецназовцев и мастеров по боевым единоборствам.

Рассмотрим возможные варианты выбора главного героя, соответствующего данным параметрам.

Первый герой ужастика, которого я предлагаю взять на вооружение — обычный мужчина, но с серьёзным (а то и опасным) заболеванием. Например, со слабым сердцем. Каждый испуг для него может стать роковым. Возможно у него астма, и ему нельзя забывать дома ингалятор, или нарколепсия, и он может заснуть за рулём или прямо в тот момент, когда на него бросается вурдалак. Быть может, у него страшная аллергия на грецкие орехи или устрицы: стоит их поесть, и перехватывает дыхание. Недуг может быть и чисто психическим — страх высоты, клаустрофобия и так далее.

Второй герой — старик. Он слабее других уже просто потому, что достиг определённого возраста. От него требуются действия, которые не каждому молодому по силам, а у него уже ревматизм и т. д. И всё же убегать от монстра или, напротив, спешить, чтобы спасти кого-то, похищенного чудовищем, придётся именно ему. Замечу, что любимым героем Говарда Лавкрафта является мужчина лет шестидесяти. Достаточно опытен, чтобы не верить в глупые сказки, и уже довольно мудр, чтобы не отрицать очевидное и признавать сверхъестественное, когда всё доказывает его существование.

Третий герой. Пусть это будет женщина. Если ей придётся сражаться с монстрами или даже просто с мужчиной-маньяком, это заставит читателя ей сочувствовать, потому что женщина воспринимается как существо, дело которого — не зомбаков мочить. Вспомним первую часть «Обители зла» или «Хеллоуин», «Крик», «Ключ от всех дверей» — да мало ли фильмов, где девушке или женщине приходится спасаться от преследующего её зла? Согласитесь, будь на их месте парни или мужчины, эффект от просмотра несколько потерялся бы.

Четвёртый герой: инвалид. Слепой или передвигающийся на инвалидном кресле — любые варианты подходят, если делают героя уязвимым, если из-за своего физического недостатка он вынужден прикладывать в экстремальной ситуации больше усилий, чем обычный человек.

Представим, что мужчина сидит в доме в гостиной и читает газету. Он знает, что в доме поселилось зло, которое преследует его семью, но уехать ни он, ни его жена, ни ребёнок не могут из-за сильной метели, отрезавшей их от остального мира. И вот он коротает время, листая старое издание, и вдруг слышит доносящийся из спальни на втором этаже душераздирающий детский вопль. Затем — второй, принадлежащий уже жене.

Что делает наш герой? Правильно, бросает газету и опрометью кидается вверх по лестнице, прихватив с собой кочергу…

А теперь представьте, что он инвалид, и может передвигаться только на коляске. Или у него не сгибается в колене правая нога. Или у него куриная слепота, и он почти не видит в полумраке, а единственное, что горит в доме (метель могла ведь оборвать электрические провода в округе) — свеча, которую он зажёг, чтобы почитать газету.

Очевидно, что такой герой не сможет метнуться пулей на второй этаж с кочергой или клюшкой для гольфа наперевес. Ему придётся приложить массу усилий, чтобы добраться до места происшествия. А что гораздо важнее для рассказа — читателю придётся, в свою очередь, ждать и переживать: сможет ли герой подняться на второй этаж? Успеет ли спасти жену и ребёнка? Сможет ли противостоять злу, которое там встретит?

Пятый герой. Беременная женщина. Думаю, здесь можно обойтись без комментариев. Всё ясно. Как минимум, женская часть читательской аудитории не оторвётся от вашего рассказа. Разумеется, если сюжет будет достаточно хорош. Да и мужчины вряд ли останутся равнодушным. Пожалуй, единственный минус у подобного героя (вернее, героини) это то, что использовать его можно лишь однажды. Ну, в крайнем случае, дважды, если очень уж хочется. Иначе будет бросаться в глаза, что у вас слишком часть зло преследует беременных женщин. Читатели могут решить, что вы их недолюбливаете. Ну, или что у вас попросту отсутствует фантазия.

Шестой герой. Наконец-то мы дошли до вершины пирамиды! Наверное, вы уже догадались, кого я приберёг напоследок? Ну, конечно, это ребёнок!

Беспроигрышный вариант, которым, если не ошибаюсь, часто пользовался Стивен Кинг.

«Оно», «Ловец снов», «Сердца в Атлантиде», «Сияние» — надо ли продолжать?

Маленький, наивный, легковерный, слабый, зависимый от взрослых, неопытный… Лучший вариант из всех возможных. Если вы только собираетесь начать карьеру писателя в жанре хоррор, тренируйтесь на детях (звучит не красиво, но вы поняли мысль).

Кстати, не бойтесь, что ребёнок (или дети) в качестве героя автоматически сделает ваш рассказ «детской литературой». Вы же будете сочинять не про то, как два друга-шестиклассника вместе пришли домой делать уроки. Хотя это тоже может быть завязкой для рассказа ужасов — всё зависит от вашей фантазии.

Возможно, под занавес стоит сделать маленькое уточнение.

Дети часто становятся в хорроре носителями зла — подобных примеров в литературе и кинематографе достаточно. Но в этом случае писатели используют страх взрослых перед тем, что они не смогут справиться с воспитанием собственного чада, и страх детей перед тем, что они никогда не найдут со сверстниками общий язык, что те останутся враждебны им. Иногда этот страх всплывает из подсознания и у взрослых читателей, делая своё дело спустя многие годы после того, как был «забыт».

Однако в данной статье мы говорим не о монстрах, чудовищах и маньяках, а о главных героях — то есть, по сути, о жертвах, потому что именно они становятся объектами преследования со стороны злодеев всех мастей.

Напоследок не могу не упомянуть о важном моменте: мало сделать героя уязвимым: непременно нужно поставить его в такую ситуацию, в которой его уязвимость будет иметь значение — то есть, действительно станет помехой или даже приведёт его к гибели. Иначе она попросту теряет смысл.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Валерий Цуркан художник М. Артемьев} Стена ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Иллюстрации в номере: Михаил Городецкий, Михаил Артемьев

Оформление обложки: Виктор Глебов

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀