Синдром Пизанской Башни

Be yourself

Everyone else is already taken

Oscar Wilde

– Купи себе кепку. Вот здесь, глянь, тут штук тридцать, наверное. Есть еще шляпы. И даже банданы какие-то. Вот такая вот, с черепом. Примерь-ка. Ты вроде любишь, когда с черепом.

– Зачем?

– Иначе получишь солнечный удар.

– О, отличное предложение у этого магазина: »покупаешь кепку – солнечный удар в подарок!» Звучит, как крайне выгодная сделка.

– Перестань ёрничать. У всех есть головные уборы, кроме тебя.

– А Стеллин парик разве считается за головной убор?

– Это-Не-Сме-Шно. Возьми кепку. Или ты хочешь угодить в больницу? Ах да, как же я сразу не догадалась… Ведь там тебе не придется общаться с этими, двоеточие, кавычки открываются, ДЕ-билами, кавычки закрываются. Я все слышала, к твоему сведению.

– Ладно-ладно, куплю кепку. Только не говорите Стелле, что я знаю про парик. Она расстроится.

– Поторопись.

Он выбрал не подходящую по размеру с непропорционально длинным рваным джинсовым козырьком с надписью «ITALIA» и вручил деньги не итальянцу из Африки.

– Знаете, не сильный же у солнца удар, если его можно блокировать кепкой. И, кстати, спасибо за идею с больницей, Миссис… Миссис все время забываю, как вас по фамилии…

__________Миссис не нашла слов, Миссис в недоумении__________

– С вашего позволения, я, пожалуй, присоединюсь к остальным.

Натянув кепку покрепче, чтоб не болталась как фамилия педагога на уме, он побрел за Макдональдс – вкинуть под верхнюю губу парочку снюса.

Надо было взять бандану. С черепом все-таки.

Отвлекшись на шкварчащие бургеры, неусидчивое обоняние прослушало сигарет арома, и «ITALIA» в остроносых летних ботинках вступила прямо в дебилов. В шестерых разношерстных, разномастных, разновонючих и разноплотных дебилов разнообразных. Такое пятно хрен отдерешь и ни за что не отмоешь. Наиболее крупный из них, уткнув сальный палец в жирную щеку, присвистнул, сщелкнул на землю дымящийся, как на плите котлеты, бычок, оседлал его подошвой и покрутился, не докрутив однако положенных ковбою восьми с половиной секунд, и, призвав всю имеющуюся в организме мокроту на выход, смачно харкнул.

Кхххха-Тьфу!

Дебил по кличке «Большой».

Остальные разнодебилы в точности повторили за предводителем ритуала движения, вот только плевали все, на удивление, в разном направлении. В целом разъехались. Пару царапин, одно ДТП и место действия сдобрено тупостью и безыдейностью. Вуаля!

– Сегодня хорошая погодка, не правда ли? – Большой поигрывал запястьями. По сигналу его громадной руки, руки поменьше, но тоже здоровые, не стали швыряться вопросами.

– Неплохая, – ответил Гвидо. – Чтоб побоксировать с солнцем. Ну, или на худой конец с тобой…

– Ого! У девчонки, что, выросли яйца?

– Ого! Большой, что, осведомлен о существовании девчонок?

– Освобожден? – переспросил Большой. – Че ты несешь? У меня вообще-то условка.

– Да так. Не бери в голову, чувак.

– И не возьму. – заверил Большой. – Даже не пытайся мне запудрить мозги своей тягомотиной.

Теперь вы все сами слышали. Тягомотиной?

Возникло некоторое замешательство, которое мастерски размешал Большой.

– Хочешь драться? – спросил он.

Между прочим, философский вопрос. И ответ на него последовать должен соответствующий.

– Да я бы с радостью. К тому же, погодка не устанет шептать.

Карточки прикладываются – пищат – ваш номер заказа, котлеты шкварчат, хрустит бумага, пицца! кепки, магниты, банданы, фартуки – все на продажу, спагетти с морепродуктами, автобусы двух-десяти-да сделайте уже стоэтажные, пусть их встречает сотня стоэтажных итальянцев из Сенегала **** GUCCI LOUIS VUITTON VERSACE **** под пение птиц. Стесняющихся…

Красота. LA DOLCE VITA.

Нет, все-таки чуть солоновато… Принесите вина!

– Вот только боюсь подцепить дебилизм или чего у тебя там. Конечно, воздушно-капельным он вряд ли передается, но через кровь – очень даже вероятно.

– Да давайте просто отпиздим его! – предложил какой-то парень, которого он раньше не видел. Очевидно новичок.

– Нет, нет, нет, погоди. – вмешался Большой. – Ты че думаешь, я так и буду терпеть твои выходки?

– Это ты мне или своему новоиспеченному любовничку?

Большой рассмеялся. Ему нравились эти предпогонние прелюдии, предвещавшие неизменное в финале постановки громыхание взбучки.

– Сигаретку перед стартом?

– Не откажусь.

Большой протянул ему сигарету, но вместо того, чтобы закурить, «ITALIA» сунул ее в карман и помчался прочь.

– А ну стой!

Погнали! Псы сорвались с цепей, а их вожак затрусил по короткому пути.

– Тебе не жить! Стооой!

Фух Фух Фух Ха Ха Ха

Подошвы с выжженными метками от табачных крох и пепла отбивали бибоп по натянутому полотну земли.

– Глаз! На жопу! Натяну!

Бляхи ременные, стиравшие пуза подростков-переростков в йодированную соль, блестели в лучах полуденного солнца.

– Сейчас ты у меня лишишься девственности, Гнида!

Точно новичок. Даже имя не запомнил. И где он только берет таких? На распродаже имбецилов?

– Стоооооооой!

Слюни сохли на асфальте. Сигареты тлели под слюнями.

Погоня-погоня-погоняяя – – – – – – – -

«ITALIA» катастрофически плохо бегал спринт, но на длинных дистанциях смотрелся весьма уверенно. Выносливость, длинноногость и нежелание – не страх, а именно нежелание – быть избитым – козыри в его руке, но сорвет ли он с ними куш, противостоя шести озверевшим быкам – рогатым бочкам с тестостероном, готовых разорваться вдребезги, но непременно догнать и отпиздить?

Немного покружив по узким улочкам, где никто не обладал преимуществом, пелотон выпрямился к площади чудес.

А вот и долгожданные чудесные толпы туристов – еще один козырь шуршит в рукаве.

Вот же жулик, все козыри хапнул!

Карты валятся, заслоняя и толкая друг друга, но это ни в коем случае не гарантирует победы, а при недооценке соперника и вовсе влечет оглушительное поражение. Пока же еще ничего не решено и в помине.

Снуя со снюсом меж темнокожими, индусами, азиатами и прочими носителями канонов, соников и леек, он стал отрываться от преследователей, как фотопленка в ручках малолетнего.

Погоня, погоня, погоня!

Звериная. Без оперных ААААА и ООООО. С зубным скрежетом.

Псы Большого путались, временами теряли «ITALIЮ» из виду, гавкали и выли, но ни в коем случае не собирались бросать бибоп не доигранным.

Играть, играть, играаать!

Пока их взмокшие ладони не сожмутся в кулаках, чтобы замочить его размякшее от страха и пота тело.

ОДНАКО…

Отрыв увеличивается.

НУУ ДАЕЕТ.

ВОО ДЕЛА!

Молодец, малой!

Отметка: Километр и 950 метров. Фух Фух Фух. Преследователи отстают уже минимум на двести метров.

Всего в пятидесяти шагах от одногруппников – «ITALIA» ликует и ланью прискакивает под щелчки фотокамер затворов.

– CanOn?-CanOn?

– Yes, Yes, Yeees, I Caaaan!

Aaaaa уже у финишной ленты – сантиметры до черно-белой расцветки – откуда-то слева прилетел и разбился об его голову…

Боингового размера боевой кулачище Большого.

NOT QUITE MY TEMPO!

NOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOO

Подбитая лань взмыла в воздух.

Заходя на мертвую петлю, лань трансформировалась в лайнер, однако копыта не смогли придать должного вращения, и он рухнул наземь. Не имея ни черного ящика, ни шасси, этому кукурузнику пришлось не сладко: корпус прогибался под тяжелыми лапами гиен, набежавших на падаль. Вмятины. Ребра-Печень-Спинааа-Руки-Ноги-Голова–Нехило ты разозлил их, приятель. Еще удар. И еще один. Ноздри залило теплой кровью. Так и быть, еще раз. Густые капли пузырились и лопались. Стекали по тоненьким стеблям влажной травы. Прямо в раскаленный бисквит чернозема. Той же тропой и сопли, и слюни и, чего уж там, слезы. Слезы досады. Что купил кепку, а не бандану. Пирожное к кофе? Граци милле. Собачий пир. R.I.P «ITALIA». Хороним под вальс собачий. Ауууу-Ауууу-Гав-Гав-Аууууу. Гав!

Слабее всех бил новичок. Небось, то была его первая взбучка. Побоялся, дурак, и позволил себе неведомую роскошь – сострадание к взбиваемому – для всех остальных просто безе безымянному.

– Палево, ребята, палево!

Миссис все время забываю как ее фурией неслась куда-то – держу пари, сама не знала, куда. Дебилы расступились в стороны, освободив ей полосу для посадки. Стараясь поспеть на помощь, так стараясь, ну так изо всех сил стараясь, она, (тут бесспорно не обошлось без злого рока) она споткнулась, штопором крутанулась в воздухе, (да как же, черт побери, ее угораздило споткнуться!) и нанесла последний роковой удар по, и без ее участия, разбомбленному аэродрому.

АА! – ААА! – АААА! Бабаххх…

Миссис все время забываю как ее неумышленно нанесла тяжкий вред здоровью своему подопечному. Но ей за это ничего не будет. Разве что совесть вдруг ни с того ни с сего даст протечку.

– Что здесь произошло? – отряхиваясь и оправляясь, спросила избежавшая наказания узница.

– Миссис как ее (так короче), – слово на правах вожака взял Большой. –Гвидо обзывал нас дебилами.

– Как? – вот прям, будто натурально впервые услышала.

– ДЕ-билами.

– Боже ты мой, Гвидо! Как тебе не стыдно?

Вот же…!

– Мы не поняли, что он имеет в виду, – Большой умело строил из себя маленькую невинную овцу. – И решили узнать у него, но он убежал. Мы побежали за ним, потому что боялись, эээ… Что он потеряется, да. Здесь столько туристов, что потеряться проще простого. – его верные псы кивали с таким усердием, что еще вот-вот и их головы оторвутся и свалятся на землю рядом с Гвидо. – Вы нам сами так говорили. Эээ… И мы уже почти догнали его, но потом… Потом споткнулись и упали на него. Прям как вы…

– Один за другим. – подсказали Большому.

– М?

– Один за другим.

–Да, точно. Один за другим. Так все и было.

Миссис как ее (так короче) улыбалась. Полная дура. Тупая и безответственная. Как ей вообще детей доверили? Или родителям настолько плевать, что они бездумно сдают своих дочерей и сыновей кому попало? Или же у них нет времени обращать на это внимание? Или же им не плевать, а просто от души насрано? Какими бы ни оказались ответы, выходит, что безответственная здесь не только она.

Большой принимал поздравления партнеров, но Гвидо не хотел, чтобы над ним насмехались столь плоско и безвкусно, и он решил преподать псам урок.

– Миссис как же вас, все время забываю, все было не так. На самом деле, я застукал их курящими за Макдональдсом. Вот доказательство. – он вынул из кармана сломанную улику. Другие дети ахнули и выдохнули. Искусственные волосы Стеллы, клянусь, встали дыбом. – Я сказал им, что обязан сообщить вам о произошедшем, потому что курение убивает, а вы, согласно договорам, которые подписали наши родители, несете ответственность за наши жизни и здоровье, но ребята, по всей видимости, несогласные, погнались за мной. Они угрожали мне цитата, двоеточие, кавычки открываются, смертью, натягиванием глаза на жопу и изнасилованием, кавычки закрываются. Как видите, в нашей группе членствуют некрофилы, поэтому я бы на вашем месте отменил поход на кладбище Кампо-Санто. От греха подальше, как говорится. Также они хотели отпи… в общем, избить меня, что им определенно удалось, и забрать сигарету – то есть, избавиться от улик и свидетеля. На вашем лице я вижу вопрос, на который с легкостью отвечу: нет, никто кроме вас на меня не падал, но если вы их не накажете, я свяжусь с родителями и скажу, что меня избили шестеро ребят и Миссис… не напомните как, а то я все время забываю?

Миссис как ее (так короче) остолбенела. Хотя, учитывая ее фигуру и тяжесть, будет уместнее написать: «обочковела». Обочковевшая Миссис повернулась к дебилам, наверное, рассчитывая на какую-то подсказку. Я же говорю: «Полная дура. Тупая и безответственная.» Что Гвидо на самом деле полностью устраивало. Ему хотелось развлечений, чего благодаря шайке Большого предоставлялось в избытке, и потешаться над взрослой женщиной, которая считает, что раз у нее педагогическое образование и: «колоссальный» опыт работы с деть-билами, она может ржать, когда вздумается, валиться, на кого придется, и манипулировать его сознанием при помощи не подходящих по размеру кепок и бандан с черепушками.

– Вот, держите.

Довольный, он передал ей сломанную сигарету и победителем направился в Баптистерию, минуя фотографирующихся на фоне башни туристов.

– Тебе конец, Гвидо! Увидимся наверху! – вопил в спину проигравший Большой.

Гвидо недолго полулежал/полусидел в Баптистерии на прохладном полу, затем встал, покружил вокруг кружившейся головой, сглотнул подступавшую из недр слюну и отправился в собор.

Умыв лицо святой водой, он уселся на деревянную скамью.

Хорошо ты их парень, очень профессионально.

Вскоре скука подсела рядом и сложила на его тощие плечи свои тяжелые волосатые руки. На сегодня оставалось только одно развлечение: восхождение на башню. Старчески пошаркивая, глаза бездумно ступали влево-вправо. Несколько веков назад на этом самом месте также сидел и скучал Галилео Галилей. Так скучал, что соорудил прикольную люстру, свисавшую на металлической цепи с потолка до уровня бровей баскетболиста, отвлекавшую внимание от двух длиннющих рядов громадных полотен – все, как и полагается, написанные на религиозную тематику. Минут на десять повиснув на люстре, Гвидо заскучал еще сильнее, спрыгнул, и решил в сотый раз проскользнуть по слоям и мазкам. Со слипающимися глазами, он подошел к мощам святого покровителя Пизы, Раньери, чуть не срыгнул завтрак на мозаику и вывел, что в религии как-то слишком много страдания, несчастия и грусти – все сплошь трагедии, убийства, предательства, – и совсем не предусмотрено места юмору. Ну, это так – первое, что пришло в подростковую голову.

И почему родители все время отправляют именно сюда? Ну да, провалился один раз, но это же не повод наказывать столь жестоко. Каждые каникулы – в лагерь, куда ссылают всех провинившихся за год отбросов общества.

Да и провалился ли он?

Просто раньше Гвидо фанатично верил, что сидящие в школе на последних партах – особенные, если угодно, блаженные. Он и сам туда садился, несмотря на плохое зрение, но сейчас в блаженности последних сомневался, потому что, кого не спроси, все там сидели. На галерке, как обычно, – sold out! Да только где они все – ангелы падшие? Может то были какие-то экспериментальные классы, состоявшие исключительно из последних парт? Вероятно, эксперимент проводили для проверки гипотезы, что «дебилизмом» можно заразиться не только через кровь, но и воздушно-капельным путем и решили разделить учителей с учениками на положенное растояние и выдать каждому педагогу по противогазу. Независимо от результатов эксперимента, отметим, что благодаря его проведению, были спасены тысячи юных дарований, включая и нашу компашку, неизменно занимавшую места у выхода. На каждом уроке. Каждый блаженный день. Играли в карты, лакали вино под партой, орали «жопа!», в учителей запускали бумажные самолеты и ластики. Не во всех, конечно. Только в тех, кого не уважали. Ржали в голосину. Один конченый постоянно включал на телефоне порно и выводил звук на максимум, а однажды мы приклеили на скотч его задроченные руки к голове гораздо Более Крупного Большого, чем тот молокосос, о котором вы выше читали. Будущее человечества. Настоящие юные дарования.

И последнее, касаемо последних парт/И крайнее, касаемо крайних.

Занимая именно ее родимую, Гвидо научился рисовать. Конечно, если бы он обладал хорошим зрением, то вполне вероятно, временами, ну можееет быть, в конце концов всякое в жизни бывает, он бы обращал внимание и на доску, однако зрение, к несчастью, не зрело с самого детства, так что Гвидо прошел мимо науки. Очки при этом даже не рассматривались – «очконавт» во всех отношениях так себе кличка для голкипера в двором футболе.

Парня интересовало только рисование. Сперва, он стеснялся своего интереса перед друзьями и потому рисовал исключительно под партой. Для этого он нарочно ронял ластики под стол, забирался туда, наскоро делал наброски и, дабы увеличить продолжительность спиритечского сеанса, делал вид, что заодно шнурки перевязывает. Разумеется, когда он стал за урок забираться под парту не меньше двадцати раз, ему сначала купили ботинки на липучках и замазку, но позже все-таки догадались, что дело здесь – грязно.

Парту перевернули. ААААА! ХОСПОДИ БОЖЕ! КАКОЙ УЖАС! На дереве, фломастером высеченные, в электрическом свете переливались сюжеты, произошедшие за неопределенный период (у Гвидо, разумеется, имелись предшественники и, как позже выяснилось, даже последователи) – все карточные партии, включая мухлежи, все порноактрисы (в одежде и без), винные этикетки, со скотчем скетч, нецензурные стишки, шуточки, штурмовики, бомбардировавшие аэродром учительницы Географии, цветы, животные, бесцветные чудища, какая-то ну уж абсолютная ересь и портреты всех членов компашки, с самым крупным из них в половину чудес площади.

Гвидо, как ты посмел? Как тебе такое в голову могло прийти? Тебе не стыдно?

Ангелы вы мои, Ангелы…

В школе разразился скандал. Родители провели в кабинете директора суммарно не меньше недели и все это время совсем не говорили с Гвидо, а по окончании разбора полетов лишь ограничились постановкой в известность, что его переводят в другую школу.

Это было ужасно. Омерзительно, несправедливо и тупо. Всего лишь деревяха на ножках и безобидные рисунки, а в результате – очки, первая парта и новая школа. Где нет друзей, а все сплошь ублюдки. Чертовски обидно. Тем более, что ребята оценили творчество и даже подарили ему толстую тетрадь. Кожаную. Очень красивую. Очень толстую.

И очень обидно.

Помнишь, как пришел вечером, вкинул табак под губу и сказал родителям, что недебил? Было смешно. Йа нэ дэбылъ. Они так и не кончили отбивные. Но я не жалею. Нииии в коем случае. Нееет. То, сколько усилий они приложили на разуверие, только подтверждает мою правоту. Отбивные, кстати, получились прелестные. Да, спец школа и все эти лагеря – муть мутная, но зато я знаю, кто я такой. Пожалуй, это единственное, чему должен научиться каждый школьник, независимо от того, где ты во время уроков мечтаешь – перед выходом или прям напротив учителя географии, в которого уже летит самолет. Захожу на вираж. Огонь!

Но Гвидо, конечно, лукавит. Недоговаривает мелкий негодник. Естественно ему бы хотелось, чтобы и другие попытались получше узнать его – разглядеть в нем особенности и принять их. Либо не принять, что тоже неплохо. Ему нравились люди типа Большого с его шайкой. Да, он считал их законченными дегенератами, но уважал за твердость позиции и решительность в ее выражении. Ненавидел же он безразличие и…: »может, займешься чем-нибудь другим? Стань, наконец, серьезнее. Повзрослей! Подумай хорошенько. Это не для тебя. Ты не сможешь! В твои годы Да Винчи уже писал шедевры, а ты? Есть гении, и есть ремесленники. Что ты рисуешь? Какая-то мазня! Криво, мрачно и бессмысленно. Гвидо, ты, конечно, можешь стать ремесленником, но для этого нужно пойти в художественную школу. Брось ты своих Малевичей и других шарлатанов, наживающихся на искусстве! Да Винчи, Рафаэль, Боттичелли – вот это да, а все остальное – говно! Чем ты будешь зарабатывать на жизнь? Ты будешь нищим! Сынок, я видела твои рисунки. Мне кажется, тебе стоит рисовать несколько иначе… По четче, чтобы можно было разобрать. Или же попробовать… Что-то более дельное, пока ты еще молод. Мы заботимся о тебе и не хотим, чтобы ты проснулся в тридцать лет без денег, без семьи с одной лишь этой дурацкой тетрадкой. Гвидо! Так нельзя! Что мы будем говорить родственникам и друзьям? Что о нас будут талдычить в городе?» И да, почему ты рисуешь в тетрадке? Это уже я спрашиваю. Так, между делом. Попробуй броситься на полотно, СЫНОК… Чего же ты ждешь?

«Твой ПраПраПраПраДед, слава Богу, занимался кожей, твой ПраПраПраДед, слава Богу, тоже занимался кожей, твой прапрадед, будь он проклят, решил заняться музыкой, и семья чуть не разорилась, но ситуацию, Богу слава, исправил твой ПраДед, укрепил былые позиции, слава всем Богам, твой Дед, и, наконец, вознес на небывалый уровень, славься Отче, твой Отец и ты, Гвидо займешься тем же…»