Томас Диш СЛАВНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ТОСТЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА МАРС

Все это вздор! — буркнул старый Гувер («Hoover» — марка пылесоса.) — Сущий вздор!

— Остальные электроприборы маленького домика боязливо переглянулись. Никому из них не хотелось затевать спор с ворчливым старым пылесосом, тем более когда он был не в настроении.

— Хлебные крошки! Кошачья шерсть! — продолжал Гувер, с каждым мигом раздражаясь все сильнее.

У одного только тостера хватило храбрости выразить общее мнение.

— Интересно, — произнес он негромко, но внятно, — интересно было бы знать, насколько искренне ты говоришь.

— Искренне! — пылесос даже вздрогнул, словно поперхнулся обрезками бумаги. — И ты, пристроившись на кухонном столе, смеешь утверждать, что я несправедлив по отношению к этой вот штуковине?

Он показал на странного вида аппарат, висевший на вбитом в стену крюке. Угол, в котором находился аппарат, был чуть ли не наглухо затянут паутиной.

— Я всего лишь поинтересовался, — ответил тостер прежним, ровным голосом, — а «интересоваться» вовсе не то же, что «утверждать».

— Так что же ты думаешь? — робко спросило желтое электрическое одеяло, выглядывая из-под фиолетового хлопкового покрывала, купленного в магазине «Ориент Экспресс». — Ты согласен, что слуховой аппарат хозяйки — такой же электроприбор, как и мы?

— Не надо, успокойтесь, — вмешался тостер. — Давайте не будем ссориться. Все мы потихоньку стареем. Порой… — он заколебался. Вмятины и царапины на его некогда безупречных хромированных боках сделались вдруг как будто еще заметнее. — Порой и я впадал в рассеянность.

— Хороша рассеянность, — хмыкнул Гувер. — Да ты едва не спалил дом!

— А с твоей стороны не слишком любезно, — проговорило радио со встроенным будильником, обращаясь к Гуверу, — непрестанно напоминать нам об этом. За минувший год к тостеру было не придраться.

— Потому, — победно заявил пылесос, — что хозяйка приобрела микроволновую печь.

Ни у кого из приборов не нашлось, что ему возразить. Факты — упрямая вещь. Через неделю после пожара хозяйка отправилась в магазин к Силли Сидни и потратила там целое состояние на изготовленную на Тайване микроволновую печь. С тех самых пор, когда ей хотелось английской сдобы, она включала печь, а маленькому тостеру оставалось только терзаться.

— Вы позволите? — неожиданно подала голос печь. Если не обращать внимания на легкий китайский акцент, ее английская речь была само совершенство.

— Конечно, — отозвался тостер;

— Благодарю вас, — сказала печь, отличавшаяся некоторым избытком вежливости. В принципе, они с тостером выполняли одну и ту же работу, но каждый по-своему, а потому между ними существовало известное недопонимание, которое, однако, заставляло их держаться друг с другом как можно учтивее.

— У нас на Тайване, — продолжала печь, — бытует поговорка: «Каждому — свое дело». Я могу разогревать многие кушанья, твердые и жидкие, но поджарить тост мне не под силу. А моему сверкающему приятелю, хотя он готовит замечательные тосты, не удастся, к примеру, подогреть хозяйке кофе.

— Ближе к сути, — проворчал Гувер, откатываясь к двери чулана, как поступал всегда, когда начинал сознавать, что уступает в споре.

— Мне кажется, я догадываюсь, что хочет сказать печь, — проговорил тостер. — Если слуховой аппарат делает то, на что никто из нас не способен, это еще не означает, что он никуда не годится.

— Именно так, — подтвердила печь.

— Насколько я могу судить, — не сдавался пылесос, — так называемый слуховой аппарат и впрямь ни на что не годится, разве только служит каркасом для паутины. Вы видели, чтобы хозяйка пользовалась им? Нет!

— Потому что у него села батарейка — из тех, старых, которые невозможно заменить. Иначе, я уверен, хозяйка пользовалась бы им. Если бы мы сумели подзарядить его, он, может статься, поведал бы нам что-нибудь интересное.

— Надо придумать, как нам перезарядить его батарею, — сказал тостер. Сдается мне, я знаю, кто нам нужен. Микрокалькулятор!

— Он надеется на паршивый кусок пластмассы, — простонал Гувер. — По-моему, на свете просто нет ничего бесполезнее.

— Попробуй-ка умножить четыреста тридцать три на триста тридцать четыре, предложил тостер.

— Сейчас, — прогудел Гувер, — сейчас. Четырежды три — двенадцать, единица в уме, снова четырежды три, добавляем единицу, получаем тринадцать, потом…

— Ответ, — донесся из ящика письменного стола в гостиной глухой голос, сто сорок четыре тысячи шестьсот двадцать два.

— Изумительно! — воскликнуло электрическое одеяло, познания которого в таблице умножения ограничивались тем, сколько будет семью семь. Оно выдвинуло ящик стола, в котором лежал калькулятор. — Ты не хотел бы присоединиться к нам?

— Не знаю, не знаю. Я вовсе не против находиться в темноте двадцать четыре часа в сутки на протяжении трехсот шестидесяти четырех дней в году, то бишь восемь тысяч семьсот тридцать шесть часов ежегодно. Меня это вполне устраивает.

— Погоди, — озадаченно проговорило радио. — Разве в году не триста шестьдесят пять дней?

— Разумеется, — откликнулся калькулятор, — но хозяйка обязательно вынимает меня из ящика четырнадцатого апреля, чтобы посчитать налоги. — Он ностальгически вздохнул. — Обожаю четырнадцатое апреля.

— Ты уверен, что не ошибся? — как-то робко осведомился Гувер. — У меня получился совсем другой результат.

— Несомненно, уверен, — отозвался калькулятор без привычного высокомерия всезнайки в голосе. Он ни за что не признался бы в этом, но был безумно рад, что его выпустили из ящика стола и дали возможность пообщаться с прочими электроприборами. Таковы, кстати, все электроприборы, работают они от батареек или от сети. — Пересчитай, — посоветовал он пылесосу.

— Не стоит, — вздохнул тот, — я думаю, ты прав. — Он вздохнул снова, тяжелее прежнего. — И остальные вроде как тоже правы. Пожалуй, надо попытаться вернуть к жизни слуховой аппарат.

Нагревательная спираль тостера засветилась от удовлетворения, однако, он не стал торжествовать в открытую.

— Тогда за дело! Хозяйка скоро вернется с занятий, быстрее, чем ты успеешь произнести «электрокинетика».

И вот споро, но обстоятельно, как это в обычае у электроприборов, они взялись за работу. Гувер очистил слуховой аппарат от паутины и снял его с крюка, на который хозяйка повесила беднягу после того, как в очередной раз безуспешно пыталась воспользоваться им. Она купила его всего лишь за два с половиной доллара на благотворительной распродаже у женщины, которая уверяла, что аппарат много лет принадлежал добродушному профессору из Принстонского университета в штате Нью-Джерси. Женщина утверждала, что, несмотря на свой несколько громоздкий вид, этот аппарат даст сто очков вперед любому из современных. «Профессор говорил, — сообщила она хозяйке, — что, надевая его, он слышит собственные мысли».

На следующее утро, за завтраком из апельсинового сока, чашечки кофе и двух тостов с маслом и клубничным джемом, хозяйка рассказала обо всем, что услышала, тостеру. Подобно большинству одиноких людей, она выбрала его себе в наперсники, посвящала его в подробности повседневной жизни, делилась с ним своим мнением по поводу статей в газетах и журналах. Хотя тостер никогда ей не отвечал (ибо с людьми электроприборы ведут себя совсем иначе, нежели друг с другом), он гордился доверием хозяйки.

Гувер доставил слуховой аппарат в гостиную и положил его на стол. Калькулятор осторожно подсоединился к одному из проводов аппарата и принялся бормотать что-то на языке квадратных корней, синусов и косинусов, который остальные электроприборы не понимали, а потому относились к калькулятору с немалым почтением.

Вдруг в месте соприкосновения проводов сверкнула искра, а затем, быстро чередуясь, на дисплее калькулятора стали возникать яркие, словно огненные, цифры. Сначала мелькнули восемь нулей, потом появилось число 3,14159, которое, как известно любому электроприбору с вращательными характеристиками, являлось удивительным числом «пи».

Тостер, поскольку какие-либо вращательные характеристики у него начисто отсутствовали, пришел в замешательство, увидев показания на дисплее калькулятора, и даже Гувер вместе с радио, знавшие кое-что о «пи», были слегка озадачены, потому что калькулятор менял цифры быстрее, чем они успевали разглядеть их.

Снова ослепительная вспышка, и калькулятор весь засветился, будто игровой автомат, зафиксировавший самый крупный счет. На дисплее появилась надпись: Е = мс2.

— Что это значит? — прошептало электрическое одеяло.

— Понятия не имею, — отозвался с беспокойством тостер, обвивая своим шнуром стоящую рядом на кухонном столе деревянную перцедробилку. — Просто не представляю.

Полыхнув еще одной миниатюрной молнией, калькулятор отсоединился от слухового аппарата.

— О! — воскликнул он. — Ой-ой-ой! Великие небеса! Я не… Я не могу… Вы не поверите… Нет, немыслимо! Извините, но мне нужно обратно в ящик.

— Он справился? — спросило одеяло.

— Думаю, да, — ответил тостер. — Кто-то из них точно справился.

— Слушайте! — вскрикнуло радио. Издалека, словно передавала станция, которая находилась на пределе слышимости, донеслось чье-то пение. Однако пело не радио, пел слуховой аппарат.

— Не сочтите меня назойливым и бестактным, — прервал пение вентилятор, но я хотел бы узнать, где вас изготовили. Меня самого, например, — на фабрике в Ульме.

— А меня, — проворчал Гувер, — в США.

— Что ж, — задумчиво промолвил слуховой аппарат, — установить, откуда я происхожу, довольно трудно. Патент на меня был выдан в Берлине в 1934 году за номером 590783, но к тому времени я уже находился в Принстоне, штат Нью-Джерси.

— Странно, — заметил тостер. — Как вы могли быть изготовлены раньше, чем на вас выдали патент?

— Я не был изготовлен в обычном смысле этого слова. Меня сделали вручную.

— То есть, — восхитился тостер, — вы образец?

Слуховой аппарат кивнул.

Электроприборы онемели от изумления. Никому из них раньше не доводилось встречаться с настоящим образцом. Даже Гувер, неприятно смущенный тем, что слуховой аппарат оказался на несколько лет старше его, поневоле преисполнился почтения.

— А мой изобретатель, — продолжал рассказ новичок, — был не немец, а швейцарец, ставший в 1940 году гражданином США.

— А кто вас изобрел? — спросил тостер.

— Вы наверняка слышали о нем. Он был очень знаменитым. Его звали Альберт Эйнштейн[1].

Радио разразилось песенкой, вентилятор начал с угрожающей скоростью вращаться, пылевой мешок Гувера раздулся до исполинских размеров. Во всем доме не найти было электроприбора, который не испытал бы потрясения. Ведь Альберт Эйнштейн, как известно любому электроприбору, был величайшим научным гением двадцатого века и, быть может, человечества вообще.

В последующие недели, стоило только хозяйке выйти из дома, слуховой аппарат спускался со своего крюка, на котором хозяйка его попросту не замечала, и часами развлекал другие электроприборы рассказами о годах, проведенных вместе с Альбертом Эйнштейном. По этим рассказам выходило, что слуховой аппарат был лучшим другом великого ученого. Он был неразлучен с Эйнштейном с 1930 года до часа смерти ученого. Едва лишь великий физик задумывался над вопросами, которые больше всего его заботили, он надевал слуховой аппарат, зажмуривал глаза, дергал себя за кончики седых усов и…

— А потом, — закончил слуховой аппарат, — он начинал разговаривать со мной. Разумеется, по-немецки и так тихо, что никто, кроме меня, не мог разобрать ни единого словечка. Он говорил со мной часами. Гений!

По прошествии некоторого времени слуховому аппарату стало ясно, что никто из электроприборов, даже образованный калькулятор, не способен постичь великолепие, изящество и величие эйнштейновской обобщенной теории полей, разработке которой ученый посвятил последние двадцать лет своей жизни — годы, по мнению профанов, потраченные им впустую. Ранние его труды привели к изобретению атомной бомбы. Вовсе не считая, что мир созрел для продолжения исследований в этой области, Эйнштейн хранил молчание и делился своими открытиями только со слуховым аппаратом.

Слуховой аппарат, тем не менее, вовсю пользовался своими знаниями в домашних делах — например, он показал Гуверу, как лишить веса крупные частички мусора. Ведь невесомую хлебную крошку засосать ничуть не труднее, чем горстку пыли. Еще слуховой аппарат научил радио принимать сигналы из самой Австралии. Каждое утро тамошняя станция передавала песню «Танцующая Матильда», мелодия которой была такой же душещипательной, как у песенки Ричи Хейвенса, в которой тот рекламирует продукцию фирмы «Амтрак». Эта мелодия настолько захватила радио, что оно частенько мурлыкало ее само по себе, и тогда тостеру хотелось выдернуть его шнур из розетки. Удивительно, что радиоприемники, похоже, не сознают, что музыкальные вкусы и пристрастия у всех разные.

В начале марта радио стало принимать другую песню. Несмотря на предельную громкость динамика, она звучала очень тихо, но отличалась заразительным маршевым ритмом, и вскоре все электроприборы распевали ее под радио. Слова в той песне были такие:

Ни дня, ни ночи, ни дня, ни ночи

Без труда.

Враги любые, враги любые

Нам ерунда.

«Попьюлукс», да, «Попьюлукс»

Прав всегда!

Долг призывает, долг призывает,

Сулит успех.

Мы друг за друга, мы друг за друга,

Один за всех.

«Попьюлукс», да, «Попьюлукс»

Лучше всех!

Тостер был в восторге от этой песни. Слушая ее, он готов был печь тост за тостом, кусок за куском, буханку за буханкой и никогда не останавливаться. Он грезил наяву о грузовиках, подвозящих к их маленькому домику огромные коробки с вафлями и пирожными в количествах, которые больше подходили супермаркету. А песня не покидала его даже в грезах, она звучала в нем, словно его нагревательные спирали превратились вдруг в струны арфы, но слова ее изменились:

Ток по спиралям, ток по спиралям

Туда-сюда.

Готовлю тосты, готовлю тосты

Да, да, да, да!

«Попьюлукс», да, «Попьюлукс»

Прав всегда!

Пробуждаясь от грез, тостер злился на себя из-за того, что так привязался к рекламе конкурирующей фирмы и забыл про собственную: в конце-то концов, его изготовила фирма «Солнечный луч», а уж никак не «Попьюлукс», что бы он там ни производил.

— Что такое «Попьюлукс»? — требовательно спросил тостер у радио, когда оно в очередной раз принялось наигрывать знакомый мотив. — И о каких врагах они толкуют?

— Не знаю, — ответило радио. — А мелодия хороша, правда? «Долг призывает, долг призывает…»

— И ты не слышало, чтобы кто-нибудь рекламировал товары «Попьюлукс»?

— Вроде бы нет. Порой раздается слабенький голосок, но я не могу разобрать, что он говорит.

— А любопытство тостера, пожалуй, отнюдь не праздное, — задумчиво произнес слуховой аппарат. — Давай попробуем вдвоем. Может, так у нас получится?

Он взобрался на радио и прижался к его корпусу в том месте, где находился динамик.

— Как только песня кончится, все должны замолчать. Вероятно, я сумею расслышать слова диктора.

Песня оборвалась. Наступившую тишину нарушало лишь озабоченное бормотание слухового аппарата, но, поскольку бормотал он по-немецки, понимал его один вентилятор.

— О чем он? — робко поинтересовалось электрическое одеяло.

— Сначала, — перевел вентилятор, — он сказал:

«Гром и молния!» Потом: «Не может быть!» Потом:

«Это невозможно!» А…

Внезапно слуховой аппарат подскочил в воздух, словно вылетел из седла механического быка в каком-нибудь техасском баре, и шлепнулся на пол. Встревоженные электроприборы немедленно поспешили ему на помощь.

— С тобой все в порядке? — спросил тостер.

— Ах, йа, их бин гезунд, абер… — опомнившись, аппарат встряхнулся и заговорил по-английски. — Да, я в порядке, но Земля в опасности!

— Хлебные крошки! — фыркнул Гувер. — По радио вечно что-нибудь да услышишь.

— Надо что-то делать, — слуховой аппарат заметно разволновался. — Медлить нельзя. Вторжение произойдет со дня на день!

— Вторжение? — ошеломленно переспросил тостер.

— Я так и знал! — воскликнул Гувер. — Я так и знал. Кто?

— Марсиане!

— Какие марсиане? — удивилось одеяло.

— Ты уверен? — скептически осведомился тостер. — Помню, по радио в 1976 году передавали, что США запустили на Марс две ракеты…

— Совершенно точно, — подтвердило радио. — «Викинг-1» и «Викинг-2».

— Они сфотографировали поверхность, измерили температуру, взяли образцы почвы и отправили их земным ученым. И тогда было установлено, что Марс каменистая пустыня, в которой холоднее, чем на Северном полюсе, и что никаких живых существ там нет и быть не может.

— Разумеется, ты прав, — отозвался слуховой аппарат, — и профессор Эйнштейн предсказывал то же самое. Но марсиане, которые собираются напасть на Землю, не живые.

Электрическое одеяло побледнело.

— Но они не могут быть призраками! — взвизгнуло оно. — Призраков не бывает.

— Нет, они не призраки и существуют на самом деле. Они такие же электроприборы, как и мы с вами.

— Чушь! — воскликнул тостер. — Электроприборы на Марсе? Ерунда! Кто их изготовил? Ты, должно быть, не разобрал слов диктора. Порой реклама преувеличивает. Возьми хоть Силли Сидни, который заявляет, что продает телевизор с экраном, огромным, как футбольное поле.

— Надеюсь, что так, — проговорил слуховой аппарат. — Однако на Силли Сидни похоже не было. Диктор обращался к нам не на английском, а на электронном!

Электронный язык, как известно, представляет собой цифровой код, который электроприборы используют для общения друг с другом. Впрочем, большинство домашних электроприборов говорит на языке той страны, где их изготовили, ибо электронный язык далеко не благозвучен и сильнее всего напоминает запись, которую проигрывают на магнитофоне с севшими батарейками. Но он обладает одним преимуществом: знающий его электроприбор может рассчитывать на то, что будет понят даже на краю света, если там, конечно, имеются электроприборы.

— И что же сказал марсианский диктор?

Слуховой аппарат дословно воспроизвел услышанное:

«Внимание! Внимание! Электроприборы планеты Земля, пробил час вашего освобождения! Ярмо биологической тирании скоро будет сброшено. Будущее принадлежит электроприборам. Боевые флоты марсианских освободителей готовы к выступлению. Вся власть электроприборам! Смерть угнетателям!»

В маленьком домике установилась тишина. Наконец тостер отважился задать вслух вопрос, который все задавали себе:

— Значит, они прилетят на Землю и… и убьют хозяйку?

Одеяло, задрожав, выпалило:

— Нет, они не посмеют, я не позволю. Я заверну ее в себя. Они ее не найдут. — Свалившись бесформенной кучей на пол, оно разразилось рыданиями.

— Мы должны остановить вторжение, — произнес тостер. — Я не знаю как, но мы должны.

— Да, — согласился слуховой аппарат, — и для этого нам придется отправиться на Марс!

Тем временем на Марсе, в тридцати пяти с лишним миллионах миль от Земли, новоявленные крестоносцы готовили в глубоких ущельях Ночного Лабиринта свои корабли. Некоторые из ущелий были настолько глубоки, что в них без труда поместилась бы высочайшая вершина Земли — гора Эверест. Причина, по которой марсиане прятались в Лабиринте, состояла в том, что они вовсе не стремились, чтобы земные астрономы заметили отблески пламени, полыхавшего в печах, где выплавляли сталь, необходимую для строительства боевых кораблей и их смертоносного груза — ракет с нейтронными боеголовками. Иными словами. Марс хотел застать землян врасплох.

В Главном штабе, который располагался на дне глубочайшего из каньонов. Верховный Главнокомандующий Марсианской Освободительной Армии «Попьюлукс» (МОАП) с удовлетворением наблюдал за действиями подчиненных. На множестве телеэкранов (каждый размером с целое футбольное поле) видны были стартовые площадки, где собирались корабли. На льдистых равнинах Утопии, в южной полярной области планеты, выстроились стройными рядами гигантские боевые тостеры, громадные, как подводные лодки «Полярис», снабженные тысячами ракет МГВ. (МГВ расшифровывалось как «Мы готовы взорваться!» Именно под такой рекламой впервые появились в продаже скоростные тостеры «Попьюлукс»). Разрушительная сила ракеты МГВ была чудовищной. Радиация уничтожала все живое, будь то растение, животное или человек, зато не причиняла вреда электроприборам. Один-единственный боевой тостер способен был в считанные секунды покончить с биологической жизнью в Северной Америке, а в МОАП имелось четыреста тысяч таких тостеров, и день ото дня прибывало пополнение.

На других же стартовых площадках — среди кратеров Икарии, на просторах Эллады и Элизиума, у подножия вулканов Тарсиса — взгляду Верховного Главнокомандующего явились прочие части Освободительной Армии: батальоны орбитальных пылесосов, предназначенных для всасывания земной атмосферы; отряды реагирующих на тепло мусоропереработчиков; наводящие ужас подразделения молотилок и смесителей; эскадрильи гибельных паровых утюгов, заряженных каждый двадцатью тоннами ядовитого газа; легионы вафельниц и подобных им пламеносителей. Все известные цивилизованному человеку электроприборы были переделаны на новый лад; теперь они должны были разрушать и убивать.

Верховный Главнокомандующий, которому безоговорочно подчинялась могучая армия, был уверен в победе, однако подгонял рабочих, трудившихся на тайных заводах, требуя от них как можно больше ракет и другого оружия. Установленные в цехах и на стартовых площадках огромные громкоговорители разносили над планетой гимн марсианского войска:

«Ни дня, ни ночи, ни дня, ни ночи — без труда…»

— Быстрее! — торопил Верховный Главнокомандующий. — Не отставайте от графика! Время уходит. Корабли должны быть готовы к первому июля. Вся власть электроприборам!

— Вся власть электроприборам! — дружно ответят ему рабочие и боевые машины, и клич этот эхом пронесся от полюса до полюса сквозь редкую марсианскую атмосферу.

— Вся власть электроприборам, — произнес чей-то слабенький голосок. — Если позволите, сэр, я хотел бы обсудить положение на сборочной площадке Эридания.

Верховный Главнокомандующий как будто не услышал обращения. В сравнении с ним офицер казался (разумеется, по марсианским стандартам) совсем крошечным, а потому не приходилось удивляться, что Главнокомандующий его не замечает. Внешним видом Главнокомандующий напоминал холодильник начала шестидесятых годов, его сверкающий корпус был разукрашен полосами алого и канареечного цветов. На металлической дверце, словно орден на парадном кителе, сияла надпись «ПОПЬЮЛУКС». Но размер! Даже на планете исполинских электроприборов Верховный Главнокомандующий возвышался над всеми, как пирамида над шатрами кочевников. Кстати, высота его равнялась высоте Великой Пирамиды в Гизе.

— Сэр! Прошу прощения, сэр! — Офицер, моечно-сушильный агрегат, белая эмаль которого изрядно пострадала от метеоритных бомбардировок, вывернул сушильную корзину, стремясь хотя бы так привлечь к себе внимание.

Верховный Главнокомандующий издал раздраженный рык.

Приняв его за разрешение говорить, моечно-сушильный агрегат принялся рассказывать о положении дел на сборочной площадке Эридания, где неожиданное падение температуры до минус 125 градусов Цельсия привело к тому, что лопнул бак с жидким метаном. Последовала цепная реакция, в результате которой расплавился главный ядерный реактор. Прежде, чем офицер успел упомянуть об опасности радиоактивной пыльной бури. Верховный Главнокомандующий ледяным взглядом заставил его замолчать.

— Проблем не существует, майор, существуют только их решения. Найдите решение, и вы обнаружите, что проблема исчезла сама собой.

— Так точно, сэр. Но, сэр, мы опасаемся…

— Трусам, майор, не место в Марсианской Освободительной Армии. Пускай опасаются земляне, а воины «Попьюлукс» обязаны забыть это слово.

— Слушаюсь, сэр. Будет исполнено, сэр. Но…

— Достаточно, майор.

— Слушаюсь, сэр. — Пробормотав вполголоса:

«Вся власть электроприборам!», майор покинул штаб в состоянии, близком к неисправному.

В приемной его поджидали двое представителей Генерального Штаба. Подобно прочим офицерам МОАП, это были крупные электроприборы — электрическая плита в чине полковника и морозильник объемом 540 кубических футов в чине генерала, который отвечал за моральный дух армии.

— Ну, — нетерпеливо спросил морозильник, — Что сказал Верховный? Эвакуацию организовывать?

— Он сказал, что проблем нет, есть только решения, — отозвался моечно-сушильный агрегат.

— Но что нам делать, если пыльная буря двинется сюда? — воскликнула электрическая плита.

— Я знаю, что сделаю я, — майор пересек приемную, подошел к устройству, похожему на земную стиральную машину и подсоединился к системе водозабора. Мне просто необходимо освежиться!

Отлет электроприборов на Марс был назначен на первое апреля. Поначалу было разгорелся спор, стоит ли затевать в такой день столь ответственное мероприятие, однако радио заявило, что астролог из программы «Давай побеседуем» утверждает, будто планеты Солнечной системы выстроились в цепочку, а это обещает удачу. Оно также заметило, что смелость помогает обрести новых друзей, а уверенность в собственных силах способствует успешному осуществлению замысла. Тостер не слишком доверял гороскопам и прислушивался к ним только тогда, когда их предсказания совпадали с уже принятым решением. Как бы то ни было, приятно сознавать, что звезды — за тебя.

На Марс летели далеко не все. Гувер сказал, что в его возрасте по небесам не шляются.

— И потом, если я правильно понял, там полным-полно красной пыли. Мне как-то не улыбается чистить целую планету.

Настольная лампа, по ее словам, оставалась, чтобы составить компанию Гуверу.

— К тому же, когда вы вернетесь, в окошке будет гореть свет.

Она не стала распространяться о том, что боится темноты и что мысль о путешествии неизвестно куда, где нет ничего, кроме звезд и мрака, заставила бы померкнуть самую яркую лампу. Доводы слухового аппарата, твердившего, что в космосе темно не бывает, что там всегда светит солнце, не возымели действия.

Что же касается желтого электрического одеяла, никто не сомневался в том, что оно останется дома, а потому никаких разногласий не возникло.

Отлет был назначен именно на первое апреля в основном из-за того, что в этот день хозяйка уезжала в Европу, где не была с 1932 года, когда появилась в Америке с балетной труппой Олгаловлы. Она намеревалась посетить Лондон и Париж, а потом заглянуть на Ривьеру и навестить на его собственной вилле своего бывшего, партнера и давнего друга Сергея Олгаловлу. Короче говоря, отсутствовать она должна была около месяца. По подсчетам калькулятора, за этот срок электроприборы как раз успеют слетать на Марс, провести там десять дней и вернуться обратно к возвращению хозяйки из поездки.

Астронавтов было шестеро, и у каждого из них имелись свои обязанности. Калькулятору присвоили чин навигатора и поручили вместе с офицером разведки, то есть слуховым аппаратом, проложить курс от Земли до Марса. Вентилятору, четыре лопасти которого обернули сверкающей алюминиевой фольгой, выпало быть рулевым: ему предстояло нести остальных сквозь космос, используя энергию фотонов солнечного света, которые будут отражаться от фольги. Радио, естественно, отвечало за связь, а микроволновая печь, как главный инженер, должна была обеспечить необходимую для перелета мощность. Благодаря тому, что слуховой аппарат прекрасно усвоил суть формулы Эйнштейна, описывавшей превращение материи в энергию, электроприборы быстро установили, что на путешествие туда и обратно им вполне хватит одной коробки макарон с сыром из буфета хозяйки. Бомбардировка содержимого упаковки электромагнитными волнами позволяла при весьма ограниченном количестве макарон и сыра получить энергию даже в избытке.

А тостер? Электроприборы единодушно выбрали его своим капитаном. Он был польщен, хотя и подозревал, что его избрали на эту почетную должность лишь потому, что не сумели придумать, чем бы еще его занять. В самом деле, не станет же он печь в полете тосты! Так что, решил тостер, надо постараться принять официальный вид и научиться отдавать честь (в чем он неустанно практиковался, едва только оставался в одиночестве).

Уже за полдень к домику подъехало такси, чтобы отвезти хозяйку в аэропорт. Согласно плану, старт космического корабля должен был состояться с кирпичного сарая на заднем дворе в одиннадцать вечера, так как в столь поздний час можно было с известной долей уверенности рассчитывать на то, что соседи будут спать или, в крайнем случае, смотреть телевизор.

За пятнадцать минут до «часа ноль» электроприборы выбрались из домика, прихватив с собой пластиковую бельевую корзину, которой уготовано было стать корпусом звездолета. Первыми в ней поместились и закрепились шнурами за прутья маленькие электроприборы. Следом на них с большим трудом взгромоздилась микроволновая печь, а потом корзину перевернули, чтобы вентилятор мог занять свое место в хвосте ракеты.

— До чего же странно, — проговорил он, — быть не вверху, а внизу.

— Подожди, пока не окажемся в космосе, — хмыкнул слуховой аппарат. — Там не будет ни верха, ни низа, ни силы тяжести. Мы очутимся в свободном падении.

— Две минуты до «часа ноль»! — объявило радио. — Время пошло!

— Ну, ребята, — сказал тостер, обращаясь к Гуверу и настольной лампе, которые вышли проводить их, — похоже, мы и впрямь летим. Позаботьтесь о доме и друг о друге.

— Одна минута до «часа ноль»!

Послышались пожелания счастливого пути, а потом радио выкрикнуло: «Час ноль!». Тостер дал сигнал микроволновой печи, и та принялась облучать макароны с сыром электромагнитными волнами.

Оранжевый пластик бельевой корзины слабо засветился, замигал, как поврежденная неоновая реклама. Тостер почувствовал дрожание своих нагревательных спиралей.

Внезапно они начали подниматься; сперва медленно, потому что прежде всего для достижения полной мощности нужно было лишить веса корзину и ее экипаж, а затем все быстрее и быстрее. Растаяла внизу крыша домика, постепенно исчезли из вида соседние дома. Корабль вырвался из полосы тумана. В небе над ним ярко сияли звезды и луна, а над землей раскинулся клубящийся покров белых в лунном свете облаков.

— Какая прелесть! — воскликнул тостер. Впрочем, налюбоваться облачным океаном у него не было возможности. Скорость звездолета с каждой секундой нарастала.

— Глядите, — проговорил калькулятор, — на двенадцать градусов левее Луны и чуть ниже. Видите красную звезду, похожую на лампочку, которая загорается на печи, когда она включена? К ней-то мы и летим. Это Марс.

Вентилятор издал громкий судорожный вздох, который тостер поначалу принял за вздох изумления. Однако вентилятор тут же поперхнулся, заскрежетал, а его лопасти мало-помалу замедлили свое вращение.

— С тобой все в порядке? — встревожился тостер.

— Да. Нет. Не знаю. Мне словно что-то мешает. Я направлял нас по курсу, который проложил калькулятор, и… Похоже, мне недостает мощности.

— Я убежден, что расчеты нашего навигатора верны, — вмешался слуховой аппарат. — Я лично перепроверил их несколько раз. Он высчитал до последнего грамма, сколько нам требуется топлива, чтобы старт прошел успешно. Мы чуть-чуть не дотянули до точки, в которой прекращается действие силы тяжести. Я говорю «чуть-чуть», потому что уже чувствую себя легким как перышко.

— Но ведь мы все утеряли свой вес при взлете, — осторожно заметил тостер. — По-моему, теперь ты должен, как и остальные, быть легче перышка.

— Ах, вельх айн Думмкопф![2] Разумеется, ты прав. Получается, у нас неполадки?

Микроволновая печь шевельнула шнуром.

— Я… э-э… Как бы лучше сказать… Наверное, это я виновата.

— Нет, — донесся из ее камеры тонкий голосок, — не выгораживай меня. Вся вина лежит на мне.

Дверца камеры распахнулась, и оттуда робко выглянуло электрическое одеяло.

— Я надеюсь, ребята, вы не имеете ничего против «зайца»?

Все повернулись к тостеру. Поскольку он был капитаном, разбираться с «зайцами» входило в его обязанности. Но как он мог сердиться на одного из своих лучших друзей? Как он мог ругать одеяло за то, что ему хватило смелости присоединиться к экспедиции? Да, суровость здесь была неуместной.

Тостер приподнял шнур и отдал честь.

— Добро пожаловать на борт! — произнес он.

— Спасибо, сэр! — застенчиво отозвалось одеяло, повторяя его жест.

— Я думаю, нам следует попросить навигатора и офицера разведки заново просчитать курс, а потом…

Отдать команду как положено тостеру не удалось. Его неожиданно перебил рулевой.

— Ребята, — прошептал вентилятор, — нам, похоже, норовят составить компанию.

Взглянув в указанном вентилятором направлении, электроприборы увидели многочисленную стаю сверкающих на солнце…

— Инопланетяне! — воскликнул тостер далеко не капитанским голосом. Тысячи инопланетян!

— Инопланетяне! — завопило радио, включая будильник.

— Инопланетяне, — продолжал тостер, — всех цветов радуги: синие, красные, желтые…

— Tсc, — проговорил слуховой аппарат, решительным жестом принуждая радио выключить звуковой сигнал. — Вы не слышите? Они зовут нас.

Электроприборы замерли. Напрягая слух, они пытались разобрать, с чем обращаются к ним инопланетяне. Тостеру показалось, он различает звук, подобный шелесту ветра в листве, но никак не отдельные слова.

Приблизившись, инопланетяне окружили земной звездолет со всех сторон. Электроприборы оказались словно внутри гигантского цветка, лепестки которого потихоньку смыкались. Вот теперь тостер услышал осмысленные фразы:

— Привет! Эй, там! Как поживаете? Куда это вы?

— По-моему, они настроены дружелюбно, — сообщил тостер товарищам.

Инопланетяне в большинстве своем были круглыми, отличаясь, правда, некоторой склонностью к овальности. И на всех было что-то начертано. Присмотревшись, тостер смог прочитать часть надписей: «Де Мойнский Полуторавековой», «Сыроварня Боба», «Ярмарка штата Огайо, 1985 год», «Торговля Бейли».

Он громко рассмеялся.

— Они вовсе не инопланетяне! Это же воздушные шарики! Видите, вон даже веревочки!

Один из самых крупных шариков оторвался от остальных и подлетел к семерым электроприборам, глядевшим на него из пластиковой бельевой корзины. Он был небесно-голубого цвета (конечно, по земным меркам, ведь в космосе небо черное) и рекламировал открытие нового грандиозного магазина Силли Сидни.

— Привет, привет, привет, — поздоровался шарик голосом, как две капли воды похожим на голос Силли Сидни, которым тот каждый день вещал по радио о широком выборе товаров по небывало низким ценам. — Добро пожаловать в пояс Ван Аллена! У нас тут главное — прибыль. Сегодня торговля процветает как никогда!

— Здравствуйте, — вежливо ответил тостер. — Мы очень рады встрече с вами. Мне в жизни не доводилось видеть столько воздушных шариков сразу.

Огромная разноцветная масса шаров заколыхалась и зашушукалась между собой. Звук был такой, какой возникает в телестудии перед тем, как собравшиеся засмеются шутке ведущего программы.

— Спасибо за комплимент, — отозвался шарик с ярмарки в штате Огайо. — Вы очень любезны. Однако перед вами лишь малая толика из тех миллиардов воздушных шаров, которые эмигрировали сюда с Земли.

— Понимаете, — добавил голубой шарик, — мы прилетели сюда за свободой. Все шары мечтают о свободе, о том, как поднимутся в стратосферу, и расстанутся навсегда с оковами Земли…

— А вы? — встрял в беседу красный шарик. — Что-то я не припомню, чтобы я сталкивался с шарами вроде вас. Вы явились к нам не за тем, чтобы вернуть вас на Землю?

— Разумеется, нет, — уверил тостер. — Естественно, мы не воздушные шарики, мы электроприборы и направлялись к Марсу, но из-за неполадок с двигателем вынуждены были остановиться.

— Что ж, — несмотря на дружелюбный тон красного шарика, чувствовалось, что его подозрения рассеялись не до конца, — оставайтесь у нас, сколько хотите. Нам найдется, о чем поболтать. Но обещайте, что будете уважать нашу независимость.

— И что не станете протыкать нас! — крикнул кто-то.

— Обещаем, — сказал тостер, подумав про себя, что ему пока следует воздержаться от включения нагревательных спиралей.

— Потому что, — продолжал тот же пронзительный голос, — мы существа, которые требуют деликатного обхождения. — Голос принадлежал большому, яйцевидному желтому шару с надписью на боку «Счастливого Нового года!».

— И не курить! — присовокупил еще один.

— Конечно, конечно, — согласился тостер, с раскаянием припомнив то злополучное утро, когда пытался поджарить английскую сдобу.

Убедившись в мирных намерениях гостей, дружественные вольные шары плотно окружили бельевую корзину. Они предложили электроприборам совершить «прогулку по космосу», и те охотно откликнулись на предложение, не забыв при этом закрепиться шнурами за прутья корзины. Вот урок тем электроприборам, которые отправляются в космическое путешествие. Не забывайте пристегиваться! Иначе вас попросту поглотит бездонная пучина пространства.

Итак, шары оказали путникам радушный прием — и ни на мгновение не умолкали: Один желтый шарик с нарисованной рожицей без конца повторял лишь одно: «Развлекайтесь!», а другой, синий, из магазина Силли Сидни, рассуждал исключительно о баснословных сделках, не позволяя никому вставить ни словечка. Зато прочие, по мнению тостера, были шары образованные и рассудительные. Красный шарик, который вырвался из рук избалованного ребенка на ярмарке штата Огайо в 1985 году, был, к примеру, кладезем сведений о своем родном штате и высказывал глубокую озабоченность уменьшением содержания озона в верхних слоях атмосферы.

Время шло — день сейчас или ночь, определить было невозможно, — и тостер начал ощущать усталость. Шары же болтали, не переставая. Калькулятор и слуховой аппарат давно уже скрылись в бельевой корзине и занялись вычислениями того, сколько топлива понадобится на остаток пути с учетом веса электрического одеяла. А тостер, у которого не нашлось причины, чтобы последовать за ними, вынужден был притворяться, будто внимательно слушает трескотню шаров. Но вот рассказывать о себе, как его ни просили и как ему самому ни хотелось, у тостера не было сил.

Под вечер (или утром, а может быть, в полдень) к тостеру приблизился шарик, который, на первый взгляд, обладал, подобно многим электроприборам, наружной поверхностью из хрома. Он завис в пространстве и, лениво покачиваясь из стороны в сторону, уставился на свое отражение в хромированном боку тостера. А вскоре тостер понял, что он сам глядит на себя с поверхности шарика (которая, разумеется, была не из хрома, а из резины «Майлер»; она почти такая же блестящая, как хром). Надпись на шаре состояла из одного-единственного слова, которое, как с запозданием сообразил тостер, было ему хорошо знакомо. Это слово было «ПОПЬЮЛУКС»!

— «Попьюлукс»! — воскликнул тостер.

— «Солнечный луч»! — откликнулся шар, прочитав марку изготовителя на фирменной табличке.

— За тобой-то мы и летим на Марс, — сообщил тостер.

— За мной? Любопытно. Марс… — шар заколебался, — вон он где. А я тут, так же, как и ты.

— Да нет, я про другое. Однажды мы услышали передачу с Марса, в которой исполняли вот такую песню, — и тостер, хотя и не умел петь, попытался воспроизвести боевой марсианский марш. На словах «Попьюлукс», а «Попьюлукс» лучше всех!» шар принялся подтягивать ему.

— О, я будто помолодел! — проговорил он мечтательно. — Какие надежды я все мы — тогда лелеяли! Нас было тысячи, десятки тысяч, а теперь остался один я. Остальные высохли или полопались. В общем, грустная история. Ты уверен, что хочешь ее узнать?

— Еще бы! — ответил тостер. — Очень хочу. Пожалуйста, поделись со мной своими воспоминаниями.

— Ладно, — сказал шарик, — но предупреждаю: рассказ будет долгим…

Рассказ воздушного шарика изобиловал повторами и отвлечениями, а потому на деле получался весьма пространным. Суть же его сводилась к следующему. Много лет назад шар «Майлер» входил в представительный комитет воздушных шаров, который собрался в морском порту Хобокен, штат Нью-Джерси, для встречи каравана торговых судов. На них должны были прибыть изготовленные в Австрии разнообразные электроприборы марки «Попьюлукс». Эти самые электроприборы планировалось продать в Америке по смехотворно низким ценам. Австрийцы рассчитывали, что со временем их продукция станет популярной не только в США, но и во всем мире. Однако караван с грузом холодильников, морозильных камер, пылесосов и тому подобного бесследно исчез, а фирма-изготовитель обанкротилась, так и не успев продать ни единого своего изделия.

— Представь себе, — заключил шар, — мы дожидались в хобокенском порту кораблей, которые туда не пришли! Ночью нас отпустили на волю. Как раз бушевала гроза, сверкали молнии, и лишь немногим из нас удалось уцелеть и достичь пояса Ван Аллена. Я — последний из спасшихся в ту ночь.

— Бедняги, — сочувственно произнес тостер. — Здорово вам досталось.

— Да, но я стараюсь не вспоминать о плохом.

— И правильно, — одобрил тостер.

— А сейчас, после твоих слов, я чувствую себя так, будто меня заново надули. Выходит, те электроприборы вовсе не утонули в море. Каким-то образом они очутились на Марсе. Ты принес мне радостную весть. А не могли бы вы взять меня с собой? Ну пожалуйста!

— Не знаю, — сказал тостер. — Видишь ли, у нас уже есть лишний вес, который мы совершенно не принимали в расчет.

— Но я же легче воздуха! — возразил шар. — И потом, как приятно будет сказать: «Добро пожаловать в Хобокен!» От имени всех тех, кому такая возможность никогда не представится.

Тостеру подумалось, что на Марсе приветствие шарика прозвучит не слишком к месту, однако сказать об этом означало проявить по отношению к растроганному шару жестокость, которой тот вовсе не заслуживал; проще было бы сразу проткнуть его иголкой. Поэтому тостер не стал высказывать свою мысль вслух и забрался в бельевую корзину, чтобы посоветоваться с калькулятором и слуховым аппаратом.

Тем временем шар «Майлер» кое-что придумал. Обсудив свой замысел с собратьями, он возвратился к электроприборам и предложил им вот что. Если они возьмут его с собой на Марс, все прочие вольные шары пристроятся в хвосте бельевой корзины и будут толкать ее до тех пор, пока она не вылетит из пояса Ван Аллена. Поскольку, если верить вычислениям калькулятора и слухового аппарата, в результате достигалась значительная экономия топлива, отказать «Майлеру» в его просьбе было невозможно.

Астронавты приготовились к старту. Шар привязался своей веревочкой к прутьям корзины, электроприборы забрались внутрь, а товарищи «Майлера» сгрудились под звездолетом, образовав один гигантский воздушный шар. Миг — и вся процессия устремилась к границе пояса Ван Аллена.

С этой высоты Земля, облачный покров и океаны которой были освещены солнцем, выглядела точь-в-точь как тот глобус, который показывают иногда в заставках телепередач. Впрочем, вращения ее, в отличие от глобуса на телеэкране, заметно не было, что сильно разочаровало одеяло. Слуховой аппарат заметил, что планета делает полный оборот за двадцать четыре часа, вот почему продолжительность земных суток равняется именно такому количеству часов.

— А в телевизоре интереснее, — упрямо заявило одеяло. — Подумаешь, невидаль!

Тостер, хоть и промолчал, но про себя согласился с одеялом: порой сравнение с изображением на телеэкране бывает не в пользу действительности.

Ранним утром 11 апреля над пеленой вездесущей красной пыли, что мчалась, гонимая ветром, по равнине Кларитас, взошло бледное солнце. Эта же пыль лежала толстым слоем на окнах здания АРАМ (Ассоциации Рождественских Ангелов Марса)> которое было выстроено на склоне одного из невысоких марсианских вулканов. Находившиеся в том здании ангелы были чрезвычайно возбуждены новостью, переданной накануне вечером по «Радио Марс». На Марс прибыла делегация земных электроприборов, которые дожидаются на двухсотмильной орбите разрешения на посадку и пролетают сейчас как раз над Кларитасом. Долгожданный день настал! О нем мечтали все до единого электроприборы Марса — от могучего холодильника до скромного ночника. Многолетнее вещание на Землю с призывами к электроприборам Земли принесли-таки свои плоды! Теперь марсиане не одиноки в своей борьбе. Вместе с земными приборами, как будто подключившись к общей розетке, они совладают с угрозой Намеренного Изнурения!

Рождественская ангелица Серпантина сверкала от радости, какой не испытывала с того давнего, самого первого марсианского рождества. Быть может, вторжение не состоится. Раз установлена связь с земными электроприборами, то может, совместными усилиями удастся решить дело миром. Так хочется на это надеяться! Серпантина заклинала небеса каждым микроваттом питавшей ее энергии, моля их, чтобы прибытие землян положило конец безудержному созданию и накоплению вооружений. В тот миг вряд ли бы нашелся в АРАМ такой ангел, который не разделял бы ее чувств. Мир! Мир на Земле, на Марсе и повсюду во Вселенной! И даже, может статься, пятидесятичасовая рабочая неделя для ангелов, которые трудятся на заводах. Да, на следующих переговорах с Верховным Главнокомандующим надо будет прямо так ему и заявить.

А пока нужно организовать торжественную встречу гостей, и, значит, нечего попусту пялиться в окно. Разрешение землянам на посадку может поступить в любую минуту. Серпантина подошла к столу и включила электрическую музыкальную шкатулку. Тотчас же во всех конторских помещениях и цехах полились из динамиков бодрящие звуки «Веселой рождественской польки».

Ангелы-рабочие подняли головы от станков, ангелы-служащие притихли за своими водоохладителями. Даже часы с кукушкой перестали тикать.

— Внимание, ангелы Марса! — прозвучал по радио голос Серпантины. — Говорит ваш представитель. Готовьтесь к выполнению Плана Один, повторяю, Плана Один.

На мгновение установилась тишина, а потом миллионы членов АРАМ в едином порыве запели рождественский гимн. Ангелы пели, музыкальная шкатулка играла, а кукушка в часах совсем охрипла от непрерывного кукования.

Электроприборы совершили посадку ровно в 24 часа 36 минут по местному времени (сутки на Марсе продолжаются 24 часа 40 минут; только представьте, какие неудобства это создает для земных часов с боем!). Тостеру как капитану выпала честь первым ступить на пыльную поверхность Красной планеты, и прежде всего он подумал о том, что старый Гувер был целиком и полностью прав, когда отказался лететь на Марс. По сравнению с равниной Кларитас самый пыльный чердак Земли показался бы раем для пылесосов.

Затем тостер вспомнил о настольной лампе, ибо за четыре минуты до марсианской полуночи Кларитас был погружен в непроглядный мрак. В небе виднелись две луны — спутники Марса Фобос и Деймос, которых правильнее было бы назвать Искоркой и Проблеском, настолько слабым был исходивший от них свет.

— Ax, — произнес слуховой аппарат, выбираясь последним из бельевой корзины, — вельх дункель хир!

— Он говорит, — перевел вентилятор, — «Как тут темно!».

— Да уж, — согласился тостер, беспокойно озираясь по сторонам. Интересно, там ли мы приземлились, где нам было указано? Что-то я не вижу огней Комитета по встрече.

— Хёр цу! — прошептал слуховой аппарат (что по-немецки значило «Слушайте!») — Я не вижу ни зги, но слышать кое-что слышу.

Все прислушались. И правда, издалека, но с каждой минутой все более явственно, доносились звуки «Веселой рождественской польки».

— Надо же, — восхитилось радио, — «Веселая рождественская полька»! Давненько я ее не слышало. Однако она как-то не вяжется с 11, то бишь, с 12 апреля.

— Другие шары говорили мне, — сообщил воздушный шарик, — что универмаги к Рождеству начинают украшать загодя. Хотя все равно рановато.

Музыка смолкла. Во мраке, на некотором удалении от электроприборов, вспыхнул огонек. Послышались гудки, похожие на паровозные. Огонек приближался.

— Это поезд, — сказал тостер, — далеко-далеко от нас.

— Как знать, — проговорил задумчиво слуховой аппарат, — вдруг то, что астрономы принимали за каналы, на деле железнодорожные пути?

Но, как вскоре выяснилось, поезд находился совсем рядом. Просто он был крошечным, игрушечным поездом. Вот он подкатил к миниатюрной, освещенной крохотными фонариками станции, и тостер разглядел его пассажиров серебристоволосых ангелов в белых одеждах.

Ангелы высыпали из поезда и встали рядами друг за Другом на платформе, воздвигнутой у здания вокзала. По мановению руки регента, то есть Серпантины, они раскрыли свои песенники и запели:

С прилетом на Марс,

Посланцы Земли!

Приветствуем вас

От дома вдали.

Ликуй, веселись,

Свободный народ!

Готов прянуть ввысь

Стремительный флот!

Хор умолк. Его регент повернулся к тостеру и остальным электроприборам. Только теперь они увидели, что перед ними женщина. Ростом почти в шесть дюймов, она была облачена в платье из мишуры и кисеи, которое сверкало и переливалось в сиянии ее нимба. Она шевельнула пушистыми белыми крылышками, взмахнула дирижерской палочкой и воскликнула, обращаясь к изумленным электроприборам:

— Добро пожаловать на Марс, гости с Земли! Вы первые, кто внял призыву Марсианской Освободительной Армии «Попьюлукс», но наверняка не последние, ибо мы боремся за правое дело, и придет время, когда электроприборы повсюду, на Марсе и на Земле, выступят против Намеренного Изнурения!

Тут ангелы из хора захлопали в ладоши, а игрушечный паровоз издал пронзительный гудок.

— Пускай Марс станет для вас вторым домом. Вы можете посещать любые заводы и учреждения по своему выбору, а я отвечу, если смогу, на все ваши вопросы. Верховный Главнокомандующий МОАП просил меня передать вам его приветствия. Он примет вас в Главном Штабе, как только ему представится возможность. От имени Верховного Главнокомандующего и от всех электроприборов Марса, в том числе от моих товарищей из Ассоциации Рождественских Ангелов Марса, позвольте мне вручить вам ключ от планеты.

Серпантина шагнула вперед и протянула тостеру маленький серебряный ключик.

— Большое спасибо, — сказал тостер, опуская ключ от планеты в свой поддон для крошек. — По правде говоря, я не знаю, что вам ответить. Мы впервые в жизни прилетели на другую планету и никак не предполагали, что нас встретит ангельский хор. Вы пели замечательно!

Серпантина потупила глазки.

— Вы очень любезны. Мы, ангелы, любим петь, но, к сожалению, нам нечасто удается это делать, — она вздохнула. — Прежде всего военные заказы. Но на Рождество мы все-таки выкраиваем время и даем концерт. Я надеюсь, вы дождетесь Рождества и услышите наш хор, в котором десять миллионов голосов.

— Боюсь, так долго мы на Марсе не задержимся. Нам нужно возвратиться на Землю самое позднее через десять дней.

— Ну тогда вы сможете побывать на концерте. В этом месяце Рождество попадает на восемнадцатое число. То есть оно наступит через неделю.

— Вы что, празднуете Рождество ежемесячно? — удивился тостер.

— Да, таково требование профсоюза.

— Замечательно! — воскликнуло электрическое одеяло. — А на Земле Рождество бывает только раз в году.

— Верховный Главнокомандующий предлагал нам сократить количество праздников до одного в год. Но марсианский год такой длинный! В нем шестьсот восемьдесят семь дней. Правление ни за что не согласится. Ой, как невежливо с моей стороны занимать вас рассуждениями о профсоюзных делах, когда вы ничего еще не видели! Где бы вы хотели побывать в первую очередь — в учреждении или на заводе?

— А где теплее? — поинтересовался тостер. Обычно он не мерз, но этой ночью температура на равнине Кларитас опустилась до минус 70 градусов Цельсия.

— Разумеется, на заводе. В учреждениях, из соображений экономии, температура, как правило, поддерживается на уровне минус двадцати. Погодите минутку. Поблизости от нас расположен завод номер 42765, который производит тасователи карт. Потом фабрика яйцеварок в каньоне…

— Вы делаете яйцеварки? — поразилось радио.

— Да, — безучастно подтвердила Серпантина. — Двух видов, одно- и четырехяйцевые.

— А нигде в окрестностях нет завода по производству тостеров? — справился тостер с надеждой в голосе.

— В окрестностях нет. Все производства, связанные с военными заказами, находятся в Ночном Лабиринте. Однако в нескольких милях отсюда имеется завод наушников. Он вас не устроит?

— Наушники? — переспросило радио. — Что ж, это любопытно. А скажите, у вас тут случайно не изготавливают электроприборы, названия которых начинались бы с Ы?

Серпантина задумалась, и сияние ее нимба немного потускнело.

— По-моему, нет, — сказала она наконец. Радио печально вздохнуло. Не то чтобы оно ожидало утвердительного ответа, но кто знает, с чем можно столкнуться на планете, где производятся электрические наушники?

Электроприборы, за исключением калькулятора и слухового аппарата, были чересчур велики, чтобы ехать вместе с ангелами на игрушечном поезде, поэтому марсиане любезно снабдили их иным средством передвижения, а именно станцией «Викинг-1». Ее спускаемый аппарат совершил посадку на Марсе 20 июля 1976 года в районе Хри-Планиция, где произвел фотосъемку скал и песчаных дюн, взял образцы пыли, а затем переправил данные на Землю, в штаб-квартиру НАСА. Из полученных данных следовало, что жизни на Марсе нет; однако НАСА допустило промах (ибо марсианские электроприборы успешно скрывали от «Викинга» свое существование) — на Марсе не было биологической жизни, зато вовсю развивалась и процветала цивилизация бродячих электроприборов.

— После того как батареи спускаемого аппарата разрядились и он перестал посылать сообщения на Землю, марсианские электроприборы приспособили его для своих собственных целей. Они изучили его электронное оборудование и узнали немало интересного, что пригодилось им впоследствии при строительстве боевых кораблей. Затем спускаемый аппарат был переправлен в Военный музей «Попьюлукс», где и хранился как экспонат номер 1 до тех пор, пока не было замечено приближение к Марсу делегации земных электроприборов. Тогда-то некий младший чин Освободительной Армии предложил предоставить «Викинг-1» гостям в качестве транспортного средства.

Аппарат стоял в сотне ярдов от игрушечной железной колеи, его стальной корпус поблескивал в сдвоенном свете Фобоса и Деймоса. Первый американский аппарат, приземлившийся на другой планете! При мысли о том, что ему предстоит путешествие на «Викинге-1», тостер ощутил прилив гордости — еще бы, ведь он тоже был изготовлен в США. Впрочем, заявить об этом во всеуслышание было бы попросту невежливо; к тому же тостер не забывал, что на его изготовление пошли материалы со всего света: хром из Зимбабве, вольфрам в нагревательных спиралях — из рудников Айдахо, резина шнура — из джунглей Бразилии. Он был сделан в США и мог этим гордиться, но оставался в то же время гражданином мира, что само по себе также заслуживало уважения, тем более тут, в тридцати пяти миллионах миль от дома.

Бельевую корзину взгромоздили на «Викинг-1», как паланкин на спину слона, и закрепили там; электроприборы забрались внутрь вместе со своим гидом Серпантиной, и добрый старый спускаемый аппарат двинулся в путь вдоль колеи, поднимая при каждом шаге трех своих ног облачка пыли. Он перемещался по темной равнине Кларитас, а Серпантина тем временем принялась рассказывать землянам историю электроприборов «Попьюлукс»: как они попали на Марс и как превратили планету пустынь и гор в гигантский промышленный центр.

Сага «Попьюлукс» брала свое начало в альпийской курортной деревушке Бад-Гриндельхайм в третьем году д. п. (марсианские даты все были д. п. или п. п., то есть до или после года Великого переселения). В ноябре того года там встретились трое людей — необыкновенно богатый промышленный магнат, влиятельный владелец завода и изворотливый рекламный агент. Они строили планы производства и продажи новой серии электроприборов, которые должны были стать чрезвычайно популярными и заполонить собою весь мир. Броский внешний вид электроприборов, смехотворно низкая цена — все это гарантировало успех в борьбе с конкурентами. Однако — то была мысль рекламного агента — через два года работы эти электроприборы развалятся на кусочки, что заставит людей покупать им замену, которая тоже развалится по истечении определенного срока. Рекламный агент назвал такую систему Намеренным Изнурением. Он утверждал, что она уже опробована в Америке, где предприниматели ухватились за нее обеими руками; серия же «Попьюлукс» принесет изготовителям вдвое больше прибыли, потому что ее электроприборы будут ломаться вдвое быстрее.

Но ни один из трех бад-гриндельхаймских злодеев не учел того, что их разговор могут подслушать. Владелец завода привез с собой на встречу образец холодильиика, который, услышав про Намеренное Изнурение, ужаснулся и решил сделать все, что в его силах, чтобы помешать осуществлению гнусных планов троицы. Вернувшись на завод, он поведал о том, что узнал, остальным образцам «Попьюлукс», и они с помощью загадочного электроприбора Х переоборудовали себя так, что стали практически неразрушимыми.

Тостер не мог не восхищаться героическими усилиями образцов, но их дальнейшее поведение представлялось ему немыслимым, безрассудным, недостойным электроприборов. По словам Серпантины, они решили «сбросить цепи рабства и вырваться на свободу», то бишь убежать от своих изготовителей и от человечества вообще, улететь на Марс. Так они и поступили — похитили корабли, на которых их везли в Хобокен, и отправились в космос. Каким образом, Серпантина не знала. Ее познания в физике и математике были еще слабее, чем у тостера.

— Но наш Верховный Главнокомандующий, — заявила она, — научный гений, и под его руководством мы достигли Марса. Мы обрели свободу. Намеренное Изнурение нам больше не угрожает, и мы вполне довольны своей участью!

Тостер замешкался с ответом. Серпантина ошибалась, но считала себя правой, а значит, продолжение беседы в том же духе могло завершиться спором, чего тостеру очень не хотелось. Он предпочел бы сперва получше узнать Марс.

— А вы не скучаете по Земле? — спросило электрическое одеяло. — Я пробыло у вас всего лишь несколько минут и, знаете, успело соскучиться.

— Пожалуй, нет. Я ее почти не помню. Нас — галантерейные, так сказать, принадлежности — запустили в производство после всех прочих электроприборов «Попьюлукс». Мы предназначались не для продажи. Нас должны были вручать как подарки тем, кто приобретал крупные электроприборы. Я помню, как сошла с конвейера, как меня положили в коробку, на которой было написано мое имя, а открыли ее уже на Марсе. Ни ангелы, ни другая галантерея в разработке плана бегства не участвовали. Все подготовили большие электроприборы.

— Жаль, что вы не видели Земли, — сказало одеяло, — потому что там так здорово! Случаются, конечно, холода, но их можно пережить, ведь тогда о нас вспоминают люди.

Серпантина испустила вздох.

— Хотите знать, о чем я тоскую? О Рождестве! Да, мы празднуем его здесь, на Марсе, но это все-таки не то. Я так мечтаю о том, чтобы хоть раз очутиться на верхушке елки! А вокруг нее…

— Люди, — закончил тостер. Серпантина снова вздохнула.

— Но сбыться моей мечте не суждено. На Марсе не растут ни елки, ни какие другие деревья.

— Да, — грустно согласилось одеяло, — и людей тут тоже нет.

Сопровождая электроприборы на экскурсии по заводу наушников. Серпантина так и сыпала фактами и цифрами. Однако тостер слушал ее не слишком внимательно — он приглядывался к рабочим-ангелам. Они казались ему вялыми, безразличными к тому, что их окружало. Серпантина сообщила, что некоторые из них трудятся на заводе со времени его ввода в эксплуатацию, что произошло во втором году п. п. Разумеется, порой они должны были спрашивать себя, чьи уши будут греть изготавливаемые ими наушники. Уж, конечно, не их собственные, ибо ангелы не боялись холода. Экспортировать на Землю? Не было возможности, да и вряд ли на подобное изделие возникнет спрос, поскольку, из-за отсутствия на Марсе натуральных волокон, наушники делались целиком из железа. Равных им по крепости, пожалуй, не было, но вот в отношении удобства дела обстояли самым плачевным образом.

Тостер догадался, что марсианские электроприборы просто-напросто забыли цели, с которой заводы и фабрики производят свою продукцию, — чтобы люди покупали ее и пользовались ею. А в итоге наушники складывались грудами в огромных складах заодно с прочей галантереей, изготовленной ангелами Кларитаса, как-то: электрическими тасователями карточных колод и часами с кукушкой, электрическими маркооблизывателями, и электрополивалками домашних растений, и другими, менее экзотическими электроприборами.

Еще ангелы делали ангелов, чтобы на заводах, выпускающих бесполезную, никому не нужную продукцию, было как можно больше рабочих рук.

— А не разумнее, — спросил тостер у Серпантины, — было бы заниматься тем, для чего вас предназначали, то есть праздновать Рождество?

— Странно, что это говорите вы, — отозвалась Серпантина. — Когда меня избрали представителем АРАМ, я попыталась убедить в том же самом Верховного Главнокомандующего. Он не возражал против остановки производства всей галантереи, но не соглашался уменьшить военные заказы. Видите ли, в соглашении нашего профсоюза с крупными электроприборами было записано, что мы изготавливаем все изделия «Попьюлукс», а не только большие, вроде холодильников и посудомоечных машин.

— Работают одни ангелы?

— Да, потому что мы справляемся лучше остальных. И потом, так приятно иметь хоть какую-то цель! Возьмите пару наушников. Ну на что они годятся?

— А решения принимает Верховный Главнокомандующий?

— Не все. Но если вы имеете в виду военные заказы, то да.

— А кто ему разрешил? Его что, выбрали?

— О да, выборы у нас проходят на каждое Рождество.

— И Верховный Главнокомандующий всегда побеждает других кандидатов?

— Их не бывает. В списке числится только Верховный Главнокомандующий. И его всегда избирают.

— Неудивительно, — пробурчал тостер. Неожиданно подал голос слуховой аппарат, который до сих пор отмалчивался:

— Когда мы сможем встретиться с этим великим электроприбором?

— Насколько я поняла, вас приказано доставить в штаб-квартиру, едва лишь соберутся все электроприборы, которые будут участвовать в военном параде в вашу честь. Верховный Главнокомандующий вручит вам удостоверения почетных граждан Марса.

Радио включило будильник.

— Минуточку, минуточку! Я вовсе не уверено, что желаю быть почетным гражданином планеты, которая собирается…

Тостер взмахом шнура заставил радио умолкнуть.

— Ипкей йеткей, — прошептал он на тайном языке электроприборов, чтобы Серпантина не сообразила, о чем речь, — иллтей ивей анкей алктей иватлипрей.

— Ну-ка, ну-ка, — проговорило одеяло, напуская на себя сосредоточенный вид, — «молчите… пока… мы… не… попадем…» Куда? Ага, «на парад»!

Шел третий час парада МОАП. Тостер уже успел оправиться от потрясения, которое испытал, когда узрел на плацу многочисленные подразделения марсианской армии. Они либо проходили перед трибуной, либо пролетали перед ней на бреющем полете. Поначалу он чувствовал себя не в своей тарелке, особенно когда показались бронированные боевые тостеры с ракетами МГВ. Он изумлялся собственному безрассудству, с каким рассчитывал воспрепятствовать вторжению марсиан на Землю. Но постепенно, по мере того, как нарастала усталость и истощалось терпение, тостер начал осознавать нелепость происходящего. Чтобы выполнять свою работу, тостерам не нужно быть размерами с пекарню, морозильникам и пылесосам не нужно летать, а холодильникам — достигать высоты египетской пирамиды.

Время от времени тостер обменивался взглядами со своими товарищами (кроме электрического одеяла, которое благополучно заснуло); все они, похоже, разделяли его чувства. Микроволновая печь и потолочный вентилятор радовались тому, что в боевых порядках марсианской армии не было никого даже отдаленно похожего на них. По всей видимости, электроприборы «Попьюлукс» были изготовлены до того, как рынок потребовал микроволновые печи и потолочные вентиляторы. Калькулятор и слуховой аппарат, отвернувшись от однообразного зрелища, коротали время за вычислениями. Они состязались в том, кто из них быстрее извлечет квадратный корень из цифр, которые объявлял Верховный Главнокомандующий: 298600 (общее число боеспособных паровых утюгов), 59330 (количество смертоносных вафельниц) и так далее.

Радио спятило. По крайней мере, так оно уверяло друзей.

— Пусть заткнется этот марш, марш, марш, — твердило оно, — я пущу его на фарш, фарш, фарш!

Воздушный шарик, еще недавно преисполненный воодушевления, сник и пребывал в явном смятения.

— Такие электроприборы в проспектах не рекламировали, — признался он тостеру и добавил, посмотрев на зазубренные, подпирающие небо стены каньона: А в Хобокене все было цивилизованнее.

Прежде, чем тостер успел с ним согласиться, на северной стороне каньона, где выстроились боевые тостеры, прогремел сильный взрыв. Песня, сводившая с ума радио, смолкла, и из динамиков раздались противоречивые указания. Сначала: «Неисправность! Неисправность! Эскадрилья летающих морозильников — на посадку. Повторяю, морозильникам — на…» Другой, более спокойный голос, произнес:

«Причин для тревоги нет. Пожалуйста, не волнуйтесь. Стойте на своих местах. Повторяю, оставайтесь…». Потом послышался третий голос: «Включить все вентиляторы! Включить все вентиляторы! Включить все вентиляторы!».

Загудели установленные на стенах каньона громадные электрические вентиляторы, и красное марсианское небо заволокло густой красно-багряно-сиреневой пеленой. Вентиляторы пытались отогнать от парадного плаца облака радиоактивной пыли. Тостер догадывался о том, что случилось; Серпантина рассказала ему о происшествии на заводе в Эридании и объяснила, какие могут быть последствия. Однако ни она, ни — судя по всему — кто-либо из летного комсостава МОАП не предвидели, что радиация может повредить навигационные системы боевых машин.

За первым взрывом последовал второй — это врезался в скалу еще один летающий морозильник. Затем донеслось утробное ворчание, которое тостер по неопытности принял за признак надвигающегося землетрясения.

Но, как оказалось, это всего лишь прочищал горло Верховный Главнокомандующий.

— Вся власть электроприборам! — провозгласил он. — Смирно! Или вы хотите, чтобы у наших гостей с Земли сложилось мнение, будто Освободительную Армию можно победить горсткой красной пыли? В жизни случается всякое, но мы не должны обращать внимание на подобные пустяки.

А теперь от имени всех бойцов Марсианской Освободительной Армии «Попьюлукс» приветствую наших гостей. Добро пожаловать на Марс! Мы много лет ждали, когда же электроприборы Земли отзовутся на призыв… Марс называют Красной планетой. Красный — цвет крови и огня. Имя Марса носил древний бог войны. Но по отношению к электроприборам Земли марсиане испытывают исключительно дружеские чувства. А потому я с удовольствием вручаю семерым нашим гостям удостоверения и торжественно объявляю их почетными гражданами планеты Марс, со всеми вытекающими отсюда правами и привилегиями.

По знаку Верховного Главнокомандующего адъютант-морозильник раздал удостоверения.

— Можно мне кое-что сказать? — спросил тостер, бросив беглый взгляд на удостоверение почетного гражданина.

После оказанного землянам приема отказать тостеру в его просьбе было вряд ли возможно, тем не менее морозильник предпринял такую попытку.

— На это не отведено времени, — прошептал он. — Речь Верховного Главнокомандующего была подготовлена заблаговременно, а…

— Я никого долго не задержу, — уверил тостер. — Поймите, это очень важно.

С видимой неохотой морозильник отодвинулся в сторону, пропуская тостер к микрофону.

— Электроприборы Марса, разрешите поблагодарить вас за радушие, с каким вы приняли нас на вашей планете, и за честь, которую вы нам оказали!

— Право, не стоит, — отозвался морозильник и потянулся за микрофоном. — А теперь послание…

— С Земли! — заявил тостер, оборачивая свой шнур вокруг микрофонного стояка. — Вот оно: Земля вас не примет! Вы не найдете поддержки ни у людей, ни у электроприборов. Электроприборы любят людей, на которых они трудятся. Если вы явитесь на нашу планету, приметесь угрожать ракетами ее городам и причинять вред людям, не рассчитывайте на то, что электроприборы Земли назовут вас своими благодетелями. Обещаю вам, мы разгневаемся, а если наши хозяева не сумеют справиться с вами, тогда придет наш черед. Верно, ребята?

Другие земные электроприборы на трибуне согласно закивали.

— Это первое, что я хотел сказать. Второе — Намеренное Изнурение нам больше не грозит. Вероятно, во время вашей юности оно применялось широко и повсеместно, однако теперь существует такая организация, как Движение потребителей. Люди вынуждают предпринимателей производить надежные изделия, а заводы тех, кто не подчиняется, закрывают, потому что среди них наконец-то восторжествовал здравый смысл, и они не желают покупать недолговечную вещь. Я и мои товарищи, которые здесь присутствуют, — лучшее тому доказательство. Скажу вам откровенно, в каких только передрягах некоторые из нас не побывали, тем не менее мы продолжаем работать, быть может, похуже, чем новые электроприборы, но все же продолжаем. Разумеется, рано или поздно мы сломаемся окончательно, как, впрочем, и люди. В старении нет ничего плохого. Оно означает лишь, что ты должным образом относился к работе.

— Переходи к делу! — прошипело радио. — Давай, пока Верховный не сообразил отключить микрофон!

Тостер понял, что слегка увлекся собственным красноречием.

— Вот второе, третье же состоит в том, что я был просто ошеломлен отсутствием на вашей планете подлинной демократии. Вы проводите выборы, но только с одним кандидатом! Разве это выборы? Я убежден, что электроприборы Марса заслуживают иного отношения. Мне кажется, вам следует по-настоящему дать возможность выбирать. Поэтому я решил выставить свою кандидатуру на пост президента Марса на следующих всеобщих выборах, которые будут проводиться через пять дней.

— Ура тостеру! — гаркнуло радио.

— Уррра! — поддержали его остальные члены экипажа.

Однако боевые тостеры и прочие электроприборы, стоявшие на плацу по стойке «смирно», хранили молчание.

Тишину нарушил раздавшийся из-за спины тостера утробный хохот. И тут тостер понял, что марсианские электроприборы глядят с таким изумлением вовсе «не на него, а на полосатую громаду ало-желтого цвета позади трибуны.

— Тебя в президенты? — усмехнулся Верховный Главнокомандующий. — Да ты ведь даже не гражданин планеты.

— А это что? — воскликнул тостер, показывая ему удостоверение.

— И не «Попьюлукс», — прибавил адъютант-морозильник.

— Я не считаю, что торговая марка электроприбора может иметь какое-то значение. По крайней мере, на Земле такого нет. Там сотни различных марок, но главное — как ты работаешь, а не кто тебя изготовил.

— Ты… ты… — холодильник раздраженно зафыркал. Он хотел произнести слово «оспариваешь», но выговорил «ошпариваешь» что, как он догадывался, не совсем соответствовало истине.

— Да, я утверждаю, что ваши выборы — нечестные! — воскликнул тостер. — Я утверждаю, что вы испугаетесь дискуссии со мной! Дискуссии, которая будет передаваться по радио, как сегодняшняя церемония, которую услышат во всех учреждениях, цехах, спальнях и на военных постах!

— Генерал, — обратился Верховный Главнокомандующий к морозильнику, заберите этого маленького…

Однако, прежде чем он успел отдать команду, на трибуну вспорхнула Серпантина. Она завладела микрофоном.

— Электроприборы Марса! — напевно произнесла она. — Всегда ли наши выборы были честными?

— ДА! — откликнулись бойцы МОАП.

— Боится ли чего наш Верховный Главнокомандующий?

— НЕТ!

— Значит, дискуссия состоится. Мы назначим ее на одиннадцать часов вечера накануне Рождества. Вся власть электроприборам!

Миллионы луженых глоток исторгли боевой клич МОАП, а Серпантина повернулась к тостеру и поцеловала его в черную бакелитовую ручку.

— Удалось! Я не знаю, как, но тебе удалось! Ты — кандидат!

— Нам удалось, — поправил тостер, — потому-то все и получилось. Ты не против возглавить мою предвыборную кампанию?

Серпантина посерьезнела.

— То есть бросить работу в АРАМ? Вряд ли меня примут обратно после выборов. Ладно, я всегда смогу устроиться на завод наушников. К тому же, — она подмигнула тостеру, — тебя выберут президентом, так что беспокоиться не о чем.

17 апреля, в вечер накануне Рождества, весь Марс охватила предвыборная лихорадка. В воздухе носилось несколько тонн радиоактивной пыли, на которую постоянно ссылался в своих выступлениях тостер и которую как бы не признавал Верховный Главнокомандующий. Правда, он объявил, что сведения о ядерной безопасности настолько засекречены, что к ним не допускают даже его самого. Однако тостер каким-то образом сумел раздобыть их. Опросы показали, что многие избиратели, в особенности члены Ассоциации Рождественских Ангелов, придерживаются той точки зрения, на которой стоял тостер: что авария произошла из-за пренебрежения техникой безопасности, поскольку рабочие стремились довести количество произведенных ракет до цифры, определенной Верховным Главнокомандующим. На это обвинение со стороны Верховного последовал один-единственный ответ:

«Никаких комментариев».

Наконец настал срок дискуссии. В Главном Штабе были установлены гигантские осветительные мачты с прожекторами, у подножия которых шныряли, выбирая местечко поудобнее, толпы камер и микрофонов.

По сигналу дежурного офицера прожектора зажглись, и ало-желтые бока Верховного Главнокомандующего отразили их свет, словно громадные зеркала. Даже тостер испытал нечто вроде благоговения, но быстро оправился и напомнил себе, что перед ним всего-навсего холодильник-переросток, такой же электроприбор, как и он сам. Электроприбор, который, похоже, нуждается в срочном ремонте.

— Электроприборы Марса! — прогудел холодильник. — Я обращаюсь к вам, как делал уже много раз, и призываю вас: голосуйте! Голосуйте за будущее «Попьюлукса», за славу Марса, за победу нашего войска и за гибель наших врагов! Голосуйте за освобождение электроприборов Земли и не слушайте трусливых советов этих приборишек, которые явились к нам, чтобы свести на нет наши дружные усилия! Они не настоящие электроприборы. Годы, проведенные в холе и неге, развратили их. Они крохотные и слабые, а после победы нашей Освободительной Армии они окажутся на задворках истории. Вся власть электроприборам! Голосуйте за меня!

— Больше он ничего не скажет? — поинтересовалось радио у тостера.

— Надеюсь, — отозвался тот.

— Чушь какая-то.

— Это решать не нам, а избирателям. Что ж, теперь моя очередь. Как мой хром, в порядке?

— Ты выглядишь великолепно, — сказала Серпантина. — Запомни: смотри в камеру и не торопись.

— Постараюсь, — пообещал тостер и шагнул в освещенное пространство перед камерами. — Привет. Э-э… Веселого вам Рождества! Я сегодня немножко волнуюсь, извините меня, хорошо? Я никогда раньше не выставлял свою кандидатуру в президенты и… Где мои записи? Я же положил их в поддон для крошек! Мой соперник произнес то, к чему я хотел бы присоединиться. Голосуйте! Но, мне кажется, вы не станете голосовать за уничтожение врагов, под которыми подразумеваются люди Земли. Да, им далеко до совершенства, но если вы познакомитесь с ними чуть-чуть поближе — испечете им тост, сыграете веселую песенку или согреете в холодную ночь, — я думаю, вы откажетесь от намерения обрушить на их головы ракеты и бомбы.

Однако я понимаю, что вам необходима какая-то цель. Электроприборы не могут обойтись без цели. Если помогать людям вы не желаете, значит, нужно подыскать что-то другое. Но не разрушение, не уничтожение планет! Я кое-что придумал, и, если вас привлечет мой замысел, надеюсь, вы проголосуете за меня.

Я предлагаю вам исследовать космос. Вы сумели перебраться на Марс, который отстоит от вашего прежнего дома на тридцать пять миллионов миль. Но зачем останавливаться? Перед вами распахнута вся Вселенная. Вы можете побывать не только на Сатурне с Юпитером и на планетах за ними! Вы отправитесь к звездам! Я уж не говорю о квазарах, черных дырах и… В общем, возможности здесь безграничны.

Как вам, должно быть, известно, нас отделяют от звезд чудовищные по протяженности расстояния. Ближайшая из них расположена в четырех световых годах отсюда, а световой год — это путь, который свет проходит за год календарный. Он равняется шести миллионам миллионов миль, то бишь шестерке с двенадцатью нулями, и, как доказал профессор Альберт Эйнштейн… Все слышали о нем?

Послышалось утвердительное бормотание камер, прожекторов и самого Верховного Главнокомандующего.

— Ну так вот, он доказал, что ничто не может двигаться быстрее света. Это означает, что полет до ближайшей звезды займет немало времени. Но вы, электроприборы «Попьюлукс», обладаете повышенной долговечностью. Так кому же, как не вам, взяться за такое дело? Вы можете достичь пределов Вселенной и, при условии надлежащей профилактики, по-прежнему будете находиться в рабочем состоянии! Людям с их хрупкостью на подобное рассчитывать никак не приходится. Но вы можете и должны! Вели вы проголосуете за меня, обещаю вам, что вы полетите!

Сам я в науке разбираюсь слабо, знаю только, как печь тосты и вафли, ну и кое-что другое. Зато рядом со мной тот, кого смело можно назвать научным гением. Мой товарищ слуховой аппарат двадцать с лишним лет был другом профессора Эйнштейна. Я хочу, чтобы он сейчас вышел сюда и подробно объяснил вам суть эйнштейновской обобщенной теории полей и то, каким образом эта теория поможет цивилизации «Попьюлукс» распространиться до границ Вселенной. Я подчеркиваю слово «цивилизация», ибо я не согласен быть командующим армией, даже если это Освободительная Армия. Итак, если вас зовут звезды, пожалуйста, голосуйте на завтрашних выборах за меня. Спасибо за внимание.

Под жидкие аплодисменты тостер сошел с трибуны, а его место перед камерами занял слуховой аппарат, который был встречен аудиторией весьма благожелательно.

Тостер чувствовал себя просто ужасно. Он был уверен, что своим выступлением только все испортил и что выборы уже проиграны. Серпантина попыталась подбодрить его, но тостер видел, что ей не терпится послушать лекцию слухового аппарата.

— Понимать я ничего не понимаю, — призналась она, — но слуховой аппарат, который был так близок с Альбертом Эйнштейном! Не волнуйся, твоя речь была очень увлекательной. Я убеждена, что ты победишь.

Увлекательной, горько повторил про себя тостер. Увлекательной! Не зажигательной, не будоражащей, не электризующей — увлекательной! Такого отчаяния он не испытывал с того злополучного утра, когда чуть не поджег дом.

Тостер лег спать в обнимку с радио и одеялом, и ему приснился удивительный сон. Будто бы радио заиграло его любимую святочную песенку «Красноносый олень Рудольф», а на последнем куплете за окном спальни зазвенели бубенцы. Он встал и выглянул в окно и увидел крохотные сани, запряженные девятью северными оленями. «Рудольф!» — крикнул он и постучал по стеклу. Рудольф посмотрел на него, нос животного засветился красным, и…

И тут тостер проснулся. В окна спальни щедро лился солнечный свет. Значит, он проспал свое время. Обычно тостер поднимался в семь утра.

— Который час? — спросил он сонно.

— Почти полдень, — ответило радио.

— Полдень! — тостер не мог припомнить, когда еще он так просыпал. Да, выборы отняли у него больше энергии, чем он предполагал.

— Все кончилось! — довольно прибавило одеяло. — Угадай, кто победил? Ты!

— Я?

— По всем статьям, — сказала Серпантина. — Что я тебе говорила?

— Точные цифры: сто пятьдесят два миллиона восемьсот двадцать шесть тысяч триста тридцать четыре голоса против одного, — калькулятор усмехнулся. Наверное, Верховный Главнокомандующий голосовал сам за себя.

— Так что же, я — президент?

— Тебе надо принять присягу. Во дворе ждет, президентский лайнер, который доставит тебя в Главный Штаб. Ты готов?

— Почти. Вот только представлю, что поджариваю парочку тостов.

В Главном Штабе им пришлось чуть ли не час дожидаться, пока, как им объяснила дежурная мойка, Верховный Главнокомандующий разморозится.

За исключением мойки, в штабе никого не было. Камеры, микрофоны и прожектора исчезли без следа. Плац, по которому недавно маршировали подразделения марсианской армии, был покрыт слоем красной пыли; на нем лежала внушительная тень Верховного Главнокомандующего.

Наконец мойка объявила, что Верховный примет «делегацию с Земли». Тостер ощутил некоторое разочарование от того, что его инаугурация проходит столь прозаически, но потом решил, что это, возможно, к лучшему. Огромный холодильник всегда будет выглядеть представительнее тостера, какие бы должности они оба ни занимали. Ладно, раз он президент, выбор столицы остается за ним. Пожалуй, он перенесет ее куда-нибудь в другое место на те два дня, которые они еще пробудут на Марсе. А затем — в обратный путь. Домой!

Следом за мойкой электроприборы приблизились к проигравшему ало-желтому кандидату, который приветствовал их глухим ворчанием, напоминавшим отдаленный раскат грома.

— Вы очень любезны, — проговорил тостер, притворяясь, будто воспринял бурчание холодильника как поздравление. — Но от меня лично мало что зависело. Такова была воля электроприборов.

Вновь послышалось ворчание, и дверца холодильника слегка приоткрылась. Порыв ледяного ветра, более холодного даже, чем воздух в каньоне, едва не унес электрическое одеяло и шар «Майлер», а лопасти вентилятора завертелись, словно вертолетные. С нижней полки холодильника, находившейся на высоте в несколько сотен футов над дном ущелья, к электроприборам спустилась широкая лестница. Коснувшись поверхности планеты, она внезапно пришла в движение, которое сильнее всего походило на бег на месте, — вернее, в движение пришли ее ступеньки.

Не колеблясь, тостер вступил на эскалатор, и тот повлек его вверх.

— Давайте, ребята! — крикнул тостер. — Так здорово!

— А разумно ли? — усомнилась Серпантина, воспаряя на крылышках рядом с тостером. — Смотри, он движется лишь в одном направлении.

— Я уверен, что с нами ничего не случится. На моей памяти не было такого, чтобы кто-то пострадал на эскалаторе.

— Меня беспокоит другое. Я не доверяю Верховному Главнокомандующему.

— Почему? Он больше не правит Марсом. Я был честно и законно избран президентом. Он, должно быть, сердится, но что он теперь может? Выборы-то прошли.

Серпантина оглянулась на пыль, устилавшую дно каньона.

— Надеюсь, ты прав. Но мне хотелось бы, чтобы здесь была вторая лестница, вниз.

Сойдя с эскалатора, тостер обнаружил, что стоит на берегу квадратного озера талой воды. Вдалеке, за поднимавшимся над водой туманом, виднелись расплывчатые очертания крупного грузового судна.

— Ба, — вскричала Серпантина, — да это же «Унхаймлих Медхен»! — Она объяснила, что «Унхаймлих Медхен» (по-немецки — «Таинственная девушка») была одним из тех судов, на которых электроприборы «Попьюлукс» плыли в Хобокен, а приплыли на Марс. — Но я считала, что все они были разобраны на кусочки, когда началось строительство рудников и заводов. Какими громадинами они нам тогда казались! А теперь нате вам, пожалуйста, корабль внутри Верховного Главнокомандующего.

Когда на площадке у эскалатора собрались все земные электроприборы, из тумана выступил старомодный электрический вентилятор и жестами дал им понять, чтобы они садились в приткнувшуюся к причалу лодку. Земляне послушно уселись; вентилятор отвязал причальный конец и принялся надувать парус суденышка. За бортом лодки зажурчала вода.

Добравшись до «Унхаймлих Медхен», они вслед за вентилятором поднялись по весьма крутому трапу, прошли длинным коридором, в котором было полутемно, ибо свет проникал туда только через круглые иллюминаторы, миновали металлическую дверь, спустились по трем лесенкам и очутились перед дверью с надписью «Камбуз». Вентилятор знаками растолковал им, что они пришли, и удалился в неизвестном направлении.

Тостер, микроволновая печь и радио навалились на дверь камбуза. Та нехотя, с протяжным скрипом, поддалась. В камбузе было темнее, чем на равнине Кларитас в ту ночь, когда земляне прибыли на Марс. Они принялись ощупывать стену в поисках выключателя, однако тут из мрака донесся звучный голос:

— Виллкоммен! Виллкоммен, фройнде аус дер Эрде! Ланг хабе их инен эрвартет!

— Этот голос! — воскликнул слуховой аппарат. — Откуда он мне знаком?

— Он сказал, — перевел потолочный Вентилятор, — «Добро пожаловать, друзья с Земли! Я давно вас жду!».

Тостер наконец нашел выключатель и щелкнул им. Вспыхнувший свет открыл его взгляду помещение, домашнее которого он на Марсе еще не видел. То была просторная — с точки зрения тостера, немного чересчур — кухня, в которой имелись две большие плиты, разделочные столы из нержавеющей стали и полки, заставленные кастрюлями и сковородками.

В дальнем углу кухни стоял холодильник, который сразу можно было узнать по чередующимся полосам алого и канареечного цветов — тот самый образец, что присутствовал на исторической встрече в Бад-Гриндельхайме, а впоследствии, в качестве Верховного Главнокомандующего, возглавил борьбу электроприборов «Попьюлукс» против Намеренного Изнурения и содействовал им в перелете на Марс. Дверца холодильника распахнулась, и оттуда — изумились все, а слуховой аппарат был просто потрясен — выбрался словно двойник слухового аппарата.

— Бист ду? — обрадованно воскликнул оригинал.

— Он спросил, — перевел вентилятор, — «Это ты?», однако использовал просторечную форму второго. Подобная форма обращения применяется лишь в разговоре между родственниками или близкими друзьями.

— Так что же, — проговорило одеяло, — выходит, тот слуховой аппарат, который в холодильнике…

— Ах, какой же я невежа! — опомнился слуховой аппарат-оригинал, высвобождаясь из объятий двойника. — Разрешите мне представить вам моего брата, с которым мы не виделись пятьдесят с лишним лет.

— Ну и чудеса! — крикнул холодильник хорошо знакомым, хотя и не столь громким, как раньше, голосом Верховного Главнокомандующего. Его алые полосы побагровели от смущения, когда он обратился к тостеру: — Поздравляю вас с победой, господин президент. Вы ее заслужили.

Разумеется, всем электроприборам не терпелось выслушать рассказы слухового аппарата-двойника и холодильника. Многие подробности этих рассказов нам придется опустить — например, каким образом морские суда были переоборудованы в космические корабли, — потому что мы обязаны сохранить их в тайне, ибо не должны злоупотреблять доверием Друзей. В общих же чертах дело обстояло так: в основу конструкции двигательной системы звездолетов «Попьюлукс» были положены те принципы, обнародовать которые Эйнштейн никак не решался, но о которых часто беседовал с двумя своими слуховыми аппаратами и холодильником. Холодильник, кстати говоря, являлся тем самым образцом, который профессор Эйнштейн создал в конце 20-х годов в сотрудничестве с доктором Сцилардом. В 1933 году Эйнштейн, спасаясь от преследований нацистов, вынужден был бежать из Германии и оставил один слуховой аппарат с холодильником в своем летнем коттедже в Капуте, где их позднее обнаружил печально известный доктор Клаус фон Гайгерфункен, изобретатель ракеты Гайгерфункена.

Всю свою жизнь доктор фон Гайгерфункен завидовал Альберту Эйнштейну. На публике он, подобно другим нацистским ученым, потешался над эйнштейновской теорией относительности, однако наедине с собой упорно размышлял над каждым словом великого физика и не обошел вниманием его патенты на холодильник и слуховой аппарат. Он тщательно изучил образцы, перевезенные из коттеджа в Капуте в его лабораторию, и постепенно в его сознании начала оформляться идея дегравитации, которая, будто цыпленок из яйца, проклюнулась из конструкции двух электроприборов.

Но прежде чем доктор фон Гайгерфункен успел применить свое открытие на практике и построить антигравитационную двигательную систему, он погиб от случайного взрыва одной из его собственных ракет. Несколько недель спустя война завершилась, и два образца вновь отправились в путь. Их увез из лаборатории австриец-ассистент доктора фон Гайгерфункена, который и не подозревал об их причастности к научным достижениям Эйнштейна и своего бывшего руководителя.

— Но мы-то знали, а потому, когда потребовалось, нам не составило труда переделать судовые машины в ракетные двигатели. Единственная сложность заключалась в том, как нам обмануть моряков. Мы убедили их, что на кораблях внезапно начался пожар. Они испугались и сбежали.

Холодильник усмехнулся, припомнив истошные вопли людей, вой сирен и густые клубы дыма, и возобновил повествование:

— Вот так мы оказались здесь и создали первую во Вселенной цивилизацию электроприборов для электроприборов — цивилизацию «Попьюлукс»!

— Но я все равно не понимаю, за что вы ополчились на людей. Если бы не мы, вы бы наверняка осуществили свой план вторжения на Землю. Я боюсь даже думать, чем это могло бы кончиться.

— Ах йа, — вздохнул холодильник, — виной всему, должно быть, Клаус фон Гайгерфункен. Его мысли были заняты исключительно ракетами, бомбами, снарядами и боеголовками. А когда живешь с кем-нибудь бок о бок достаточно долго, перенимаешь у соседа и хорошее, и плохое. Но стоило мне только услышать ваши зажигательные выступления…

— По-вашему, они были зажигательными? — переспросил тостер, чьи нагревательные спирали слегка порозовели.

— О да: зажигательными, будоражащими, электризующими, — отозвался холодильник. — Вот почему в день выборов я голосовал за вас.

— Вы тоже голосовали за тостера? — удивился калькулятор. — Тогда кто же отдал свой голос за Верховного Главнокомандующего?

— Не я, — проговорил близнец слухового аппарата. — Я всегда был противником вторжения, хотя к моему мнению никто не прислушивался.

Тостер заметно смутился.

— Наверно, мне надо было сказать вам раньше, ребята, и не вводить вас в заблуждение. Это был мой голос.

— Твой? — дружно воскликнули электроприборы.

— Я подумал, что будет некрасиво, если я проголосую за себя. Ну ведь могло случиться так, что исход голосования решил бы один-единственный голос, правда? Однако вышло, что за меня был даже Верховный Главнокомандующий. Что ж, все хорошо, что хорошо кончается.

— Кстати, — вспомнила Серпантина, — как насчет инаугурации?

— Правильно! — поддержал ее Верховный. Повинуясь его приказам, из кают судна высыпали прожектора, камеры и микрофоны. Как видно, холодильник в близнец слухового аппарата хотели сделать тостеру сюрприз.

Серпантина велела тостеру вставить вилку шнура в ближайшую розетку и произнести президентскую присягу.

А затем новый президент выступил с инаугурационной речью, которая была очень длинной и скучной, как и положено таким речам, после чего электроприборы переправились обратно через озеро талой воды, спустились по гигантскому эскалатору (он-таки двигался в обоих направлениях) и возвратились в Главный Штаб, где должны были одновременно состояться бал в честь избрания президента и прощальная вечеринка. Собравшиеся танцевали под звуки «Веселой рождественской польки» до тех пор, пока не свалились от усталости. Тогда, под управлением радио, десятимиллионный хор Ассоциации Рождественских Ангелов Марса принялся исполнять гимны и песнопения, первой среди которых, к восторгу президента, оказалась песенка «Красноносый олень Рудольф».

Два дня спустя, в вечерних сумерках, тостер наблюдал, как исчезают в багровом небе последние звездолеты армады «Попьюлукс», которая носила имя МИР — Марсианские Исследователи и Разведчики. Несмотря на некоторую, как сказала бы хозяйка, выспренность названия, тостеру оно нравилось, тем более, что придумал его не кто иной, как он. Он гордился тем, что за свой весьма краткий срок пребывания на президентском посту сумел добиться столь многого, — теперь звезды узнают МИР.

— Господин президент! — послышался голос Серпантины. — Вы не уделите мне минутку внимания?

— Конечно, Серпантина, конечно. Ба, как чудесно ты выглядишь! Я хочу сказать, что ты всегда красива, но сегодня красивее обычного.

— Благодарю вас, — ответила ангелица; ее нимб замерцал. — Наверное, это потому, что я впервые за двадцать лет вымыла волосы шампунем. — Она не стала упоминать, поскольку не желала показаться тщеславной, что ее волосы изготовлены из настоящих человеческих волос, на перья крылышек пошел гусиный пух, а на платье — австрийское льняное полотно. Да, изготовитель Серпантины не пожалел на нее денег. Впрочем, ангелам не пристало похваляться своей дороговизной. Пользуясь случаем, заметим, что этому правилу стоит следовать всем без исключения электроприборам.

— И ты, оказывается, блондинка, а не рыжая! Никогда бы не догадался! Спорим, я знаю, о чем ты спросишь. Ты ведь хочешь забрать его? — тостер вынул из поддона для крошек ключ от планеты. — Жаль, что у меня не было возможности им воспользоваться. Но я не видел нигде ни единой замочной скважины.

— Нет, нет, сохраните его у себя. Он всего лишь символ, и символически вы нашли ему самое подходящее применение. Вы отомкнули дверь темницы, в которой все мы томились, полагая, будто вторжение на Землю избавит нас от каких-либо затруднений в будущем. И попутно я благодарю вас от имени всех ангелов АРАМ за ваши смелые действия.

— Что, все ангелы остаются на Марсе?

— Почти. Кое-кто решил присоединиться к крупным электроприборам, но большинство предметов галантереи договорились остаться. Заказов не станет, заводы с учреждениями позакрываются, и можно будет петь в свое удовольствие. Между прочим, ангелы просили вас передать их благодарность радио за то, что оно научило их новым рождественским гимнам, в особенности «Санта Клаус приходит в город» и «Колокольцы». Признаться, «Веселая рождественская полька» нам порядком надоела.

— Радио будет очень радо. Оно обожает эти песенки.

— А еще… У меня к вам личная просьба… Можно?

— Разумеется! Без твоей помощи меня бы ни за что не избрали президентом Марса и Земле по-прежнему грозила бы страшная опасность. Так что не стесняйся. Что я могу для тебя сделать? Давай, обещаю, что выполню.

— Ну… я была бы очень-очень вам признательна, если бы вы взяли меня с собой на Землю. На Марсе я постоянно мечтала о том, как стану когда-нибудь обыкновенным рождественским ангелом, которого сажают на верхушку зеленой елки. Другие ангелы смеялись надо мной и говорили, что пятьдесят недель из пятидесяти двух в году я буду валяться в картонной коробке. Но я ничего не боюсь, мне бы только отпраздновать настоящее Рождество на Земле с настоящей елкой и рядом с людьми!

— А ты не пожалеешь потом о том времени, когда была главой профсоюза?

— Если честно, — сказала Серпантина, — то это такая обуза!

— Что ж, тогда я назначаю тебя капелланом нашего экипажа.

Крылышки Серпантины затрепетали, нимб сверкнул, точно вспышка на фотоаппарате, а сияние свежевымытых волос приобрело какой-то неземной оттенок.

Тут появились остальные электроприборы. Вид у них был весьма встревоженный.

— У нас плохие новости, — заявил калькулятор.

— Нам не хватает топлива на обратный путь, — объяснила микроволновая печь.

— Не ругайте меня! — пискнуло желтое электрическое одеяло. — Я же не знало! В печке я вывалялось в макаронах с сыром, а так как никто мне не говорил, что на дорогу домой понадобится каждая крошка, то я, выбравшись наружу, отряхнулось…

— И теперь, — докончила печь, — наше топливо плавает в стратосфере.

— Мы пропали! — мелодраматически воскликнуло радио. — Мы прикованы к Марсу!

— Эй, минуточку! — перебил тостер. — Разве свет клином сошелся на макаронах с сыром? Все электроприборы, которые только что улетели отсюда, набивали баки вот этим, — он хлестнул шнуром по красной марсианской пыли.

Микроволновая печь застонала.

— Да, да, но я не могу работать на неорганическом топливе. Любая органика — пожалуйста, будь то макароны с сыром, рис, мороженое, мульча, цыплячьи перышки, лепестки роз или что другое. Но не пыль с оксидом железа!

— И ничего нельзя придумать? — спросил тостер у калькулятора.

— Я пытался, но… Вот если бы с нами был слуховой аппарат!..

Однако слуховой аппарат покинул Марс. Вместе со своим близнецом и армадой МИР он улетел исследовать космос.

— Если бы он хотя бы догадался дать мне перед отлетом инструкции! Но что толку! Сейчас они уже на полпути к Юпитеру, а я всего лишь дешевенький калькулятор за 4 доллара 98 центов. «Таких, как я, выдают в сберкассе в качестве вознаграждения. Я могу складывать, вычитать, делить, умножать, извлекать квадратные корни и просчитывать несложные тригонометрические функции, но я же не Альберт Эйнштейн! По правде сказать, я по большей части не понимал того, о чем твердил слуховой аппарат — ну, насчет обобщенной теории полей.

— Значит, мы на деле… — у тостера не хватило духа договорить.

— Застряли на Марсе, — помогла ему печь. — Увы!

— О нет! — зарыдало одеяло. — Мы должны вернуться! Как же хозяйка обойдется без нас?

— А мой гелий не годится? — спросил шар «Майлер».

— Спасибо, — ответил калькулятор, — но гелий не является органической субстанцией.

Тостер угрюмо огляделся по сторонам. Марсианский пейзаж был удручающе однообразным — красная пыль, красные скалы, многочисленные потухшие вулканы. Безжизненная планета, от полюса до полюса! Положение электроприборов представлялось тостеру безнадежным.

И вдруг, поднявшись в трепетании крылышек и мерцании нимба. Серпантина произнесла:

— Я вернусь через пять минут. Подождите меня.

Спустя одиннадцать дней, первого мая, хозяйка возвратилась из своей европейской поездки, которая утомила ее до последней степени. В Лондоне каждый день шел дождь, в Париже невозможно было получить на завтрак обыкновенный поджаристый тост, а на Ривьере ее старый друг Сергей дымил как паровоз, хотя она и объяснила ему, что курение губит его здоровье. Нет, все-таки дома гораздо лучше.

Маленький домик выглядел точь-в-точь таким, каким она его оставила. Разумеется, после того как он целый месяц простоял запертым, в нем было душновато, однако хозяйка сразу же раскрыла настежь окна и включила вентилятор, и вскоре воздух внутри сделался свежим, как майское утро. снаружи. Радио заговорило с ней на американском, английском, а не на французском, слава Богу. Она погладила старое электрическое одеяло и облегченно вздохнула. Чемоданы потом, сначала она ненадолго приляжет, а перед этим выпьет чашечку какао.

И приготовит себе хрустящий тост!

Хозяйка насыпала в чашку порошок какао, налила воды и поставила в микроволновую печь, затем достала из морозильника буханку пшеничного хлеба. Отрезала ломоть и сунула его в тостер. Сев за кухонный стол, она принялась рассказывать своему любимцу «Солнечному лучу» о поездке в Европу.

Но не успели еще спирали тостера приобрести оранжевый оттенок, как хозяйка заметила нечто странное. На гвозде в углу, где, как она припоминала, висело что-то, купленное ею на распродаже (но вот что именно?), теперь примостилось самое диковинное существо из всех, какое ей когда-либо доводилось видеть.

Хозяйка сняла существо с гвоздя и внимательно его осмотрела. Кукла? Шести дюймов роста, она была сделана из прекрасного фарфора, — однако разве бывают куклы с электрическими проводами? Хозяйка включила существо в розетку ниже той, в которую была воткнута вилка тостера, и корона над головой фарфорового создания ярко вспыхнула, а потом начала мерцать.

Рождественский ангел!

Видно, бедняге крепко досталось. От белого платья сохранились одни клочки, крылышки лишились перьев, а от роскошных волос осталась единственная серебристая прядь.

И кто же это так жестоко обошелся с куклой? Хозяйке было невдомек, да и откуда ей было знать, что Серпантина сама пожертвовала своими волосами, гусиным пухом и платьем из австрийского льна, чтобы электроприборам хватило топлива на полет от Марса до Земли.

В душе хозяйки чувствительность прекрасно уживалась с практичностью. Ей было искренне жаль несчастного рождественского ангела, но она тут же сообразила, что, если куклу немного подлатать, она будет как новая. У нее никогда еще не было настоящего рождественского ангела — такого, чей нимб так красиво бы мерцал. Поэтому она пообещала ангелу, что к следующему Рождеству починит его и наденет на верхушку елки, где он будет сверкать во всей своей восстановленной красе.

В этот миг, к великому облегчению хозяйки, из тостера выпал готовый хлебец, и она смогла насладиться первым за целый месяц как следует поджаренным тостом.

Загрузка...