Глава 1. Нет ничего проще, чем усложнить себе жизнь

– Внимание! Внимание!!

Граждане!

Воздушная тревога! Воздушная тревога!!

Репродуктор на здании Славинской городской Думы помолчал, откашлялся и повторил более уверенно и грозно, явно входя во вкус:

– Внимание граждане! Воздушная тревога!

Воробьиная эскадрилья, расквартированная на карнизе вблизи репродуктора, восприняла тревожное сообщение, как прямое руководство к действию. Выходя на цель в одиночку, попарно и звеньями, воробьи немедленно провели краткую, но ожесточенную бомбардировку служебных автомобилей, припаркованных внизу.

– Рабочие прекращают работу в соответствии с установленной инструкцией и указаниями администрации, исключающими возникновение аварий! – уверенно и сурово продолжал голос из динамиков, развешенных по всем столбам улицы Ленина.

– Останавливается транспорт. Все население укрывается в защитных сооружениях!

Транспорт действительно остановился. Правда, причина остановки находилась не в воздухе, а на земле: троллейбус № 14 предпринял безуспешную попытку объехать коммунальную траншею, разрытую аккурат напротив здания городской Думы. Поскрипывая от натуги и старости, троллейбус выехал на встречную полосу, утратил контакт с электрической сетью, перегородил движение в обе стороны и замер, беспомощно растопырив обесточенные рога.

– При уведомлении данным сигналом, населению необходимо соблюдать спокойствие. Соблюдение правил поведения по этому сигналу значительно сокращают потери людей. – Вещал загробный голос.

Поскольку каждый разумный человек в подобных ситуациях стремится сократить людские потери как минимум за счет сохранения собственной жизни, паника на улицах Славина случилась в строго предусмотренные нормативами ГО и ЧС сроки. Муниципальные служащие, покинув свои рабочие места, оперативно смешались с представителями малого бизнеса. Учащиеся и трудящиеся, военные и штатские, кормящие мамы и пенсионеры – словом, все без исключения горожане, находившиеся в зоне досягаемости репродукторов, восприняли призыв к спокойствию должным образом, то есть, диаметрально противоположно.

Представители старшего поколения, как люди более опытные, искали спасения от неожиданной вражеской агрессии в подземных переходах. Более молодые и спортивные граждане трусцой устремились к городским окраинам – подальше от эпицентра предполагаемого взрыва. Улицы быстро пустели. Через некоторое время у здания Думы осталась лишь Снежанна Кокотек – эффектная блондинка и исполнительная сотрудница думского аппарата. Полностью потерявшись в обстановке, она, дробно цокая каблуками и рискуя выронить из декольте спелую грудь, металась от тротуара к тротуару. В конце концов, не найдя подходящего укрытия, Снежанна Макаровна остановилась посреди центральной площади Славина, прикрыла голову своей блестящей сумочкой с целью самозащиты от потенциальной угрозы и, не откладывая дела в долгий ящик, заревела в голос.

Репродуктор немного помолчал, словно оценивая масштабы устроенного переполоха, и промолвил несколько неожиданно:

– Отпечатано в типографии города Славина тиражом триста тысяч экземпляров…

Конец же сообщения прозвучал уж вовсе загадочно и зловеще:

– Подтверждаю золотушку!

Еще шестьдесят с лишним лет назад воздушной тревогой в Славине сложно было кого-нибудь удивить. В 41-м город бомбили немецкие «лаптежники»-«Юнкерсы», во время оккупации – остроносые Ил-4, а в дни боев за освобождение Славина – и те и другие. Никто в Славине на протяжении всей его истории не удивился бы и золотухе. Но отстроенный после войны мегаполис, переживший смену нескольких эпох и политических формаций, в XXI веке выказал перед угрозой воздушной атаки и золотушной эпидемии полную беспомощность.

Этот факт так и хочется объяснить провинциальным застоем. Однако называть Славин провинцией было бы неправильно. Население этого областного центра, расположенного в какой-нибудь полутысяче километров от Столицы, «неуклонно приближалось к миллиону». Правда, при очередной переписи населения всегда выяснялось, что разрыв между реальным числом проживающих и заветной цифрой с каждым годом все больше и больше. Славинцы, измученные затяжным переходом к капитализму, охотнее умирали, чем рождались. Но сама мысль о том, что их без какой-то мелочи миллион, в известной степени льстила горожанам. «Неуклонное приближение к миллиону» вошло в привычку и со временем стало расцениваться не как состоявшийся факт, а как процесс, который может остановиться или даже пойти в обратном направлении. Вот поэтому, население города Славина, понемногу старея и вымирая, тем не менее, на протяжении последних десятилетий неуклонно приближалось к миллиону.

Вообще, помимо мелких неприятностей, у города Славина было три больших беды. Первая заключалась том, что славинцы втихомолку не любили свой город. Нет, патриотическое воспитание, как и положено, здесь было поставлено на самый высокий уровень. На специализированных уроках юные горожане учились гордиться подвигами своих предков, чтить славные страницы истории – словом, любить свой город в настоящем, прошлом и будущем. И они любили его на официальных мероприятиях, на страницах газет и в сюжетах новостей местных телеканалов. Любили даже в разговорах друг с другом. Но в душе – почему-то тихо ненавидели. Эту ненависть мог угадать разве что наблюдательный приезжий. Угадать по извинительным ноткам, которые против воли сквозили в голосе любого славинца, который рассказывал о своем городе.

Каждый турист, знакомясь с городом, вправе рассчитывать на некий благородный обман со стороны местного населения – он невольно хочет увидеть лицевую, а не обратную сторону медали. Турист любит рассказы аборигенов о том, что именно здесь, на этом пятачке земли, который он удостоил своим присутствием, сконцентрировано все «самое-самое». Самые зеленые деревья и самые вежливые кондукторы, самый чистый воздух и, наконец, самые красивые девушки.

В Славине же с первых шагов приезжему начинали твердить о плохих дорогах, ужасной экологии, высоких ценах, бездарных чиновниках и скверных нравах. При этом коренной славинец, клеймя пороки родного города, каждой фразой как бы извинялся: «Нет, вы не подумайте, уж я-то – не с ними. Я – другой!» К радости или печали, туристов в Славине было немного. Он стоял в стороне от караванных торговых путей и натоптанных туристических троп.

Вторая беда закономерно вытекала из первой, и заключалось в оттоке талантливого населения. Вообще, светлых голов в Славине рождалось ни больше и ни меньше, чем в любом другом уголке России. Но любое дарование из местных рано или поздно начинало чувствовать, что границы родного города – слишком тесная рамка. Достойным же обрамлением таланту было принято считать Садовое кольцо или хотя бы МКАД. Славинцев, которым действительно удалось покорить столицу, за всю 450-летнюю историю города можно было бы сосчитать по пальцам. Но этот факт ничуть не останавливал беглецов.

Но если люди старались сбежать из города, то птицы, наоборот, отдавали ему предпочтение. Правда, не все, а исключительно галки. Даже не очень дотошный орнитолог легко обнаружил бы здесь все известные современной науке виды, а дотошный, быть может, открыл бы и парочку новых. Что привлекало галок – мягкий климат, географическое положение, обилие свалок и мусорных куч, или что-то другое – сказать сложно. Зато доподлинно известно, что в любое время года в небе над Славиным несли воздушный патруль тысячи и тысячи серых птиц. С непривычки их трескучие голоса здорово отравляли жизнь. Да и привычному уху музыкой они не казались. В этом и заключалась третья беда Славина.

Чем именно Славин заслужил такое к себе отношение со стороны людей и птиц – не ясно. Здесь все было, как везде. На городских улицах из года в год шли ожесточенные боевые действия между дорожниками и коммунальщиками. Одни упорно покрывали дороги слоем того, что потом Славинские газеты, забывшись, называли асфальтом. Другие с яростным упорством разбивали это покрытие при помощи отбойных молотков и тяжелой техники. Разрытые траншеи, подобно бомбовым воронкам, красноречиво свидетельствовали о непримиримости этой борьбы, которая развязалась так давно, что уж никто и не упомнит.

Славинские чиновники потихоньку приворовывали, а кондуктора грубили. Детство резвилось, юношество мечтало, трудоспособное население вкалывало в меру сил и способностей, а старость сетовала на слабое здоровье и тосковала по ушедшим временам. Город жил, каждый год удивляясь зиме и необходимости начинать отопительный сезон. Он подкармливал бродячих собак руками бродячих старушек и отстреливал их при содействии специализированной коммунальной службы. Собак, конечно – не старушек…Со старушками разбирались службы социальные.

В общем, за исключением описанных бед, областной центр Славин мало чем отличался от других городов. А, впрочем, каждый ли человек сможет объяснить, чем отличаются, к примеру, Суздаль от Сызрани а Уфа – от Ухты? И такими ли уж Славинскими были эти беды?..

* * *

«Сотрудники Слаивинского обл. УВД проводят проверку обстоятельств инцидента, в результате которого в пятницу сработал сигнал оповещения горожан о воздушной тревоге, сообщил источник в УВД.

«Накануне около 13.10 местного времени по городскому радио был передан сигнал оповещения о воздушной тревоге. Кроме того, последовало сообщение об опасности заражения золотухой», – сказал собеседник. Золотуха или скрофулёз (Scrophulosis) – чрезвычайно распространенное заболевание, проявляющееся крайне разнообразно, причем болезненный процесс обнаруживается почти во всех органах и тканях человеческого тела, особенно на коже и слизистых оболочках.

По словам источника, часть населения восприняла этот сигнал всерьез.

«По телефонам оперативных служб поступило множество звонков от горожан, которые интересовались, насколько это серьезно и что им делать в этой ситуации», – сказал собеседник.

Прибыв к месту происшествия, оперативники успокоили горожан. «В настоящий момент проводится проверка фактов», – пояснил сотрудник УВД. В результате инцидента пострадал один человек – гражданка С.М. Кокотек госпитализирована с нервным срывом».

Кирилл Голомёдов прочитал это сообщение информационного агентства вслух, не спеша и даже с вызовом. Внутренне он был готов не только к защите, но и к нападению. Повисла короткая пауза.

– Ну?! – рявкнул председатель Славинской городской Думы Харитон Ильич Зозуля, встопорщив седые усы. – Какая, ядрен-батон, воздушная тревога? Какая, ядрен-батон, золотуха? А?! Отвечать! Быстро!

К слову сказать, кричать Харитон Ильич не очень умел. Человек он был по-своему амбициозный. Но так уж сложилась его трудовая биография и политическая карьера, что он всегда был чьей-то «правой рукой». Верным помощником, надежным соратником, но отнюдь не «первой скрипкой». Рядом всегда находился кто-то выше по должности. Орать в присутствии руководства Харитон Зозуля стеснялся. Только поддакивал. Но шутница-фортуна и ему подарила шанс развить в себе командный голос, усадив в кресло председателя городского парламента.

Человек, далекий от политики, решит, что мечта Харитона Ильича стать полноценным руководителем исполнилась. Ведь формально он возглавил не что-нибудь, а законодательную ветвь власти в почти миллионном городе. Но это было не так.

По определению известно, что слово «демократия» означает «власть народа». А слово «Депутат» можно перевести с латыни как «посланец», посредник между народом и властью, представитель интересов своих избирателей. И, если разобраться, то народ поручает депутату лишь две задачи: составление умных законов, и присмотр за исполнительной властью – чиновниками, которые будут эти законы исполнять.

Чего греха таить? Без присмотра исполнительность этой власти иногда доходит до злоупотреблений. Как раз в таких случаях депутат должен хватать нерадивого чиновника за руку и журить народным голосом.

Но народный голос, проистекавший из уст Харитона Ильича, был тихим и согласительным. Он ничуть не мешал исполнительной власти исполнять законы так, как ей хотелось. А потому нужно с грустью констатировать, что на посту спикера городской Думы Зозуля оказался как раз из-за главного своего качества – робости и умения поддакивать. «Первую скрипку» играл кто-то другой, а Зозуля и вверенный ему парламент – подыгрывали.

Впрочем, в ситуации с воздушной тревогой даже у него прорезался гневный командный фальцет.

– Какая, ядрен-батон, воздушная тревога? Какая, ядрен-батон, золотуха? А?! Отвечать! Быстро!

– Не золотуха, Харитон Ильич, – сказал Голомёдов и посмотрел на Зозулю глазами праведника. Эти голубые глаза обладали профессиональным свойством принимать любое выражение, соответствующее моменту. – Не золотуха, а золотушка. Зэ-лэ-туш-ка. Понимаете?

Харитон Ильич что-либо понимать был не склонен, поскольку почувствовал в себе не только желание, но и реальные силы для того, чтобы наконец-таки качественно наорать хоть на кого-нибудь. Но Кирилл, умело перехватив инициативу, уже выводил на листе бумаги крупными буквами: «З.Л. Тушко».

– Вот, пожалуйста. Прочтите!

– Да за каким чертом мне читать ерунду?! Вы мне город на уши поставили! – попробовал, было, вновь начать командную истерику думский председатель Зозуля, но Голомедов снова его переиграл:

– Совершенно верно вы говорите, Харитон Ильич! Город поставили на уши. И если кто-либо узнает, что виноват в этом переполохе наш предвыборный штаб, это будет полный провал всей нашей кампании. А вот зачем был сделан этот вражеский выпад, давайте поинтересуемся у нашей уважаемой Зинаиды Леонидовны!

Зинаида Леонидовна Тушко́, на редкость пышнотелая леди, которая так же была удостоена чести выслушать командный разнос, меньше всего ожидала такого пассажа. В гневе она так энергично встряхнула головой, что внимательный наблюдатель успел бы разглядеть на ее шее объемные шарики коралловых бус, которые в спокойном состоянии были скрыты от любопытных взоров ее третьим подбородком.

– Молодой, та-скать, человек! – надменно пробасила она. – Я бы попросила…

Судя по выражению поросячьих глазок гражданки Тушко́, она хотела попросить у Голомёдова, чтобы он немедленно устроил акт самосожжения или прибег к любому другому доступному виду суицида. Ну, или на худой конец отбыл бы обратно в Москву, откуда он притащился на горе всему предвыборному штабу и лично ей. Но конкретизировать просьбу она не успела, поскольку Кирилл уже метнул на стол лист бумаги с набранным текстом. В этом тексте, гордо озаглавленном: «Пресс-релиз», Зинаида Леонидовна с некоторой тревогой узнала свой вчерашний опус. Содержание документа, на взгляд гражданки Тушко́, четко и лаконично описывало заслуги Харитона Ильича Зозули в процветании Славина.

– Шо ты мне тут суешь?! – думский председатель Зозуля попытался употребить заряд гнева по назначению в третий раз.

– Это, Харитон Ильич, текст о вашей работе, который написала для эфира на городском радио наша уважаемая Зионида Ленаидовна.

– Зи-на-и-да! – гневно поправила гражданка Тушко, но в ее голосе уже не было прежней уверенности.

– Вот я и говорю… Ею же текст был утвержден в эфир, и зачитан диктором Агафоновым вчера непосредственно перед объявлением воздушной тревоги.

– И что? – нахмурился Харитон Ильич.

– Да! И что? – с вызовом бросила гражданка Тушко и подалась вперед. Канцелярский стол затрещал под напором ее гигантского накрахмаленного бюстгальтера.

– Прочтите. – спокойно пояснил Голомёдов.

– Ну… для улучшения экономической и социальной ситуации лично Харитоном Ильичом Зозулей организован ряд эффективных мероприятий, направленных на улучшение экономической и социальной ситуации», – забубнил кандидат, испытывая скрытое удовлетворение, которое всегда приятно грело его душу при чтении публикаций о собственных успехах.

– Что тут тебя не устраивает? Дальше по тексту. Вот – расширено, углу́бленно, прове́дено обследование на предмет необходимости выявления проблемных аспектов… – Что тут не так?

– Вы подпись прочтите! – смиренно попросил Голомёдов.

– А где подпись? – спросил Харитон Ильич и недоуменно посмотрел сначала на лист, потом на Голомёдова, потом – на Зинаиду Леонидовну Тушко.

– Подпись, та-скать… С обратной… С обратной стороны. – Промямлила гражданка Тушко. Соображала Зинаида Леонидовна медленно, но предчувствие близкой беды, пока еще не оформленное в слова и мысли, уже зашевелилось под ее сложной прической.

– Я, та-скать, листок перевернула. Наверное, нечаянно! Не с той стороны подписала…

Харитон Ильич перевернул лист и молча уставился на его оборот. Молчал он около двух минут, осмысливая увиденное. Лоб Зинаиды Леонидовны, ее помидорные щеки и все три подбородка покрылись испариной.

– Внимание. Внимание. Граждане. Воздушная тревога. Рабочие, значит, «прекращают». Транспорт «останавливается». А «население укрывается». При этом «соблюдение правил сокращает потери людей». – выборочно процитировал Харитон Ильич текст на обороте. В голосе его звучали зловещие нотки. – Тираж 300 тысяч экземпляров. В эфир. Подтверждаю, Зэ. Лэ. ту́шко. Золотушка. Понятненько…

– Не ту́шко, …, а Тушко́, – по инерции промямлила Зинаида Леонидовна, отчетливо почувствовав, что день не задался.

– Тушка-кукушка, кулак тебе в ушко! – заорал, наконец, Харитон Ильич в полную силу своих председательских легких, давая волю праведному гневу. Голомёдов на этот раз почтительно молчал, не прерывая оратора.

– Ты что, под монастырь меня подвести хочешь? На кого работаешь? Кто тебе твои тридцать серебряников дал, Иуда Леонидовна?!

– Понимаете Харитон Ильич! Я в целях экономии, та-скать, бюджетных средств! Это памятки МЧС-ные! Я их… Ну, в общем, достала… Много. И, та-скать, бумажечку экономим, бюджет, та-скать. На этих листиках печатаем… – пыталась оправдаться гражданка Тушко, впрочем, как-то неубедительно.

– У тебя, ядрен-батон, бумаги мало? – орал председатель – Где нормальная бумага?! Что молчишь? Сказать нечего?

Вопрос поставил Зинаиду Леонидовну в тупик. Все 60 пачек мелованной бумаги «Снежинка» формата А-4, выданной информационно-аналитическому отделу городской Думы за три квартала текущего года, она благополучно переправила к себе домой с единственной мотивировкой: «Чтобы было!» Объяснить свой поступок ничем, кроме патологической жадности и врожденной запасливости, она не могла. Признаваться в этих пороках даже самой себе Зинаида Леонидовна вряд ли стала бы. Каяться же в них перед Харитоном Ильичом в данной ситуации она посчитала и вовсе не уместным.

Вину гражданки Тушко мог бы смягчить тот факт, что свой отдел она без бумаги не оставила. Еще на прежнем месте работы – в пресс-службе городского МЧС – Зинаида Леонидовна «на всякий случай» присвоила несколько центнеров различных листовок с предупреждениями о чрезвычайных ситуациях, инструкциями на случай ядерного взрыва, пособиями по эвакуации раненых и памятками о поражающих свойствах ядовитых веществ. Используя в работе чистую оборотную сторону этих прокламаций, гражданка Тушко решала двойную задачу: она не только удовлетворяла текущие нужды отдела в бумаге, но и повышала грамотность своих подчиненных в вопросах «обеспечения безопасности жизнедеятельности».

Впрочем, 12 листов казенной бумаги «Снежинка» она употребила для нужд своего ведомства практически по прямому назначению. В канун Нового года гражданка Тушко самолично вырезала из них 12 больших кружевных снежинок и трехметровую гирлянду. Этими атрибутами праздника она украсила приемную Председателя, за что получила устную благодарность и квартальную премию. Но даже эта милая новогодняя история служила слабым оправданием воздушной тревоге, и потому гражданка Тушко, проявив непривычную рассудительность, напоминать о ней Председателю тоже не захотела. Как следствие – ответить на вопрос Харитона Ильича ей было действительно нечего.

* * *

На этом месте нашего повествования нужно пролить свет еще на некоторые страницы истории города Славина. Политическая элита начала формировалась здесь в тот день, когда высочайшим указом на должность первого воеводы Славинской крепости был назначен казачий атаман Гордей Дрынов, особо отличившийся перед царем в разбойных набегах на турок. Являясь, по сути, первым градоначальником Славина, Дрынов довольно быстро набрал себе подручных: штат первой «администрации» комплектовался из местных купцов, кто побогаче, и «лихих людей», которым воевода обещал милость и отпущение грехов за верную службу. Уже через несколько поколений в результате некоторой селекции и стремления знатных семей породниться, в Славине произрос тот особый тип руководителя, который можно наблюдать здесь и по сей день. Главными его свойствами является жажда власти и умение ее добиться, пустив в ход купеческую щедрость, а если понадобиться – и разбойничью лихость.

С той поры начальство в какой бы то ни было форме в Славине не избиралось и не назначалось. Бразды правления передавались из рук в руки потомкам Дрыновской шайки по праву рождения. Ситуацию не сломила ни революция, ни коллективизация, ни НЭП, ни даже фашистская оккупация, и уж тем более – перестройка. Тесно сплоченная номенклатура составляла своего рода касту, пропуск в которую извне был закрыт. А потому процедура демократических выборов в Славине проходила безболезненно и почти по-семейному. Случались, конечно, ссоры. Но ссоры, как известно, бывают и в самых дружных семьях. По большому счету, выборы сводились к тому, чтобы соответствующим образом перераспределить портфели, кресла и ключевые посты – в зависимости от возраста, заслуг, а иногда даже и личных качеств каждого из членов номенклатурной семьи. Славинцы, впитав такое положение дел с молоком матерей, голосовали за тех, кого им предлагали, даже не задумываясь, что может быть как-то иначе.

Аксакалы клана, воспитанные в суровых традициях ЦК КПСС, занимали все больше должности почетные. Например, эксплуатировали дорожный или коммунальный сектора, отдавая подряды на выполнение общегородских работ своим фирмам, или фирмам своих ближайших родственников. Большой политикой занимались «середнячки», возросшие в Райкоме Комсомола. Подрастающая молодежь резвилась и набиралась опыта, курируя малый бизнес, молодежную политику, физкультуру и спорт. Иногда представители той или иной группы входили в противоречие, не поделив какой-нибудь лакомый кусок бюджета, и даже шутливо бодались на страницах прессы. Но это только создавало у обывателей впечатление активной политической борьбы и поисков оптимального курса развития города.

Так и жила номенклатура Славина дружной семьей, коллективно преодолевая невзгоды и успешно узурпируя власть. Но примерно за год до описываемых событий случилось страшное. Политическая идиллия, царившая веками, была разрушена самым неожиданным образом. Впервые столица не забрала у города Славина ценный кадр, а отдала ему свой. Из Москвы особым указом был назначен новый губернатор. Старый губернатор подал в отставку, и на всех обиделся. Обиделся настолько сильно, что переселился в свой трехэтажный домик в Швейцарских Альпах. Говорят даже, что у трапа «Сессны», выполнявшей чартерный рейс, губернатор бросил последний взгляд на родной Славин и с неподдельной горечью воскликнул: «Прощай, немытая Россия!» Надо же было так огорчить человека…

Новый московский руководитель, не смотря на высокий пост, тоже был обижен и ощущал себя в Славине в ссылке. К местной полит-элитке он отнесся свысока. Близких связей не заводил, на приемы в свою честь, устраиваемые аксакалами Славинской номенклатуры, являлся с опозданием или не приезжал вовсе. Хуже всего было то, что новый губернатор неожиданно начал кадровые перестановки. Пока только менял местами заслуженных потомков воеводы Дрынова, словно забавляясь игрой в солдатики. Кадровые перемены не влекли за собой ни особого вреда, ни особой пользы. Ведь давно известно, что если человек научился руководить, то руководить он сможет чем угодно и в каких угодно обстоятельствах. Но, согласитесь, такая политика напрочь убивает уверенность в завтрашнем дне и повергает в состояние хронического стресса.

Каждый в отдельности член номенклатурной семьи, и все они вместе, понимали, что губернатор готовит решительный переворот, собираясь привести к власти своих людей. И начинать он будет с поста городского Головы. Глупо ведь управлять областью и не контролировать областной центр. Местная политическая элита оживленно закопошилась в ожидании досрочных выборов мэра. Их с подачи нового губернатора назначили на ближайшую осень.

Действующий мэр, понимая, что работать ему осталось недолго, с головой ушел в получение «откатов», продажу муниципальной собственности и банкротство городских предприятий Он выкачивал из Славина все соки по максимуму с целью обеспечить себе безбедную старость в Швейцарских Альпах (благо, соседи там подбирались хорошие).

А среди когда-то дружной номенклатурной семейки случился разлад. Если раньше кандидатуру градоначальника обсуждали коллегиально и утверждали без больших, в общем-то, споров, то теперь, в дни крушения авторитетов, каждый возомнил себя претендентом на престол. Конечно, каждый кандидат понимал, что новый губернатор приведет на пост мэра кого-то «своего». Но будет ли этим «своим» человек со стороны, или «своего» губернатор назначит из местных – оставалось загадкой. Поэтому потомки воеводы Дрынова прилагали массу усилий, чтобы доказать лояльность московскому реформатору и пробиться в число «его» людей.

Вот в такой непростой ситуации и вызрело смелое желание Харитона Ильича Зозули баллотироваться в мэры. Еще год назад он даже не посмел бы заикнуться о своих мечтах в присутствии номенклатурных аксакалов Славина. Но теперь в обстановке всеобщей нервозности он прикинул, что его шансы на победу ничуть не хуже, чем у других. В один прекрасный день Харитон Ильич спросил себя: «А почему не я?». Как водится, он поначалу испугался этой мысли. Но понемногу к ней привык и иногда в мечтах даже произносил короткую благодарственную речь избирателям, доверившим ему высокий пост городского Головы.

Оставалась одна проблема: победить на выборах. Обстановка требовала нетривиального решения, и Харитон Ильич его нашел. Идея заключалась в том, чтоб провести в Славине первую настоящую предвыборную кампанию. С наглядной агитацией, черным пиаром и неподдельной борьбой за голос каждого избирателя. Подковерные баталии за милость нового губернатора казались делом ненадежным. А пышная кампания, имея в глазах славинцев эффект новизны, могла принести Зозуле успех.

Рассудив таким образом, Харитон Ильич расспросил нужных людей и «выписал» из столицы двух политконсультантов: Кирилла Голомёдова, широко известного в пиар-кругах «дикаря», и Василия Раздайбедина, про которого никто наверняка не знал – кличка это или настоящая фамилия.

Свои услуги заезжие специалисты оценили в баснословную по Славинским меркам сумму, которая поначалу привела Харитона Ильича в трепет. Нет, деньги у него были. Согласитесь, глупо сидеть у такого костра, как городской бюджет, и не погреться. Но Харитона поражала, а порою просто пугала, дерзкая «нездешняя» манера говорить, оценивать шансы конкурентов в очень натуралистичных терминах, легко оперировать космическими суммами, вызывающе одеваться и вообще держать себя так, будто весь Славин только и ждет, чтоб сплясать под заказанную дудку. Его вводили в мистический транс слова «директмэйл», «фокус-группа», «драйв-тайм», которыми так и сыпали столичные профессионалы (стоит отметить, что, к примеру, за красивым словом «директмэйл» скрывается обыкновенная почтовая рассылка агитационных материалов, но без него профессионалу никак не обойтись – оно просто незаменимо при гипнозе потенциальных заказчиков).

Именно такая уверенная и даже дерзкая подача материала почему-то внушила Харитону Зозуле приятное чувство, будто выиграть выборы будет делом крайне простым.

У Зинаиды Леонидовны Тушко́ было свое мнение. Узнав, что ее шеф и эти московские выскочки ударили по рукам, она пришла в ярость. Ту же самую работу она была готова проделать за сумму впятеро меньшую и, как она считала, с гораздо бо́льшим качеством. Ее бас гудел за дверями приемной Харитона Ильича больше часа. О чем они говорили, осталось секретом, но Зинаида Леонидовна вышла от шефа с желанным назначением на должность руководителя предвыборного штаба. Статус Голомедова и Раздайбедина был определен словом «политконсультанты», а их полномочия ограничены должностями заместителей гражданки Тушко́. Последняя таким положением дел осталась довольна и со злорадным высокомерием посматривала на своих новых «замов» ровно сутки. В течение этих суток в Славине и случилась воздушная тревога.

– Что это, а?! Это куда это? Как?! – выкрикивал Харитон Ильич, тряся «Пресс-релизом» перед носом гражданки Тушко́.

– Я не нарочно! – мямлила Зинаида Леонидовна, втискивая пухлые ручки в складку между животом и левой грудью. В зависимости от обстоятельств, этот жест обычно обозначал у нее либо полную искренность, либо сердечный приступ. Что именно симулировать в данной ситуации Зинаида Леонидовна еще не решила.

– Заявление! Мне! На стол! Сегодня! – отрывисто гавкал Харитон Ильич.

– Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели. – произнес вдруг Василий Раздайбедин, обратив на себя всеобще внимание.

Это был молодой человек лет двадцати пяти. Но из-за густой и давно небритой щетины ему можно было дать и больше. Среднего роста, худощавый, одетый в оранжевые шорты, и желтую футболку. И даже очки у него были с желтыми стеклами. В течение всего экстренного заседания штаба он сидел, откинувшись на спинку офисного кресла, закинув ногу на ногу, свесив руки вдоль тела и запрокинув взлохмаченную голову. Со стороны могло показаться, что происходящее его мало интересует. Скажем больше – могло показаться, что Василий попросту мертвецки пьян или еще чего похуже.

Почесав переносицу, Василий добавил:

– Наказание преступников должно приносить пользу; когда человек повешен, он ни на что не годен.

– Шо это вы такое тут говорите? – на лице Харитона Ильича появилось удивление, в глазах Зинаиды Леонидовны загорелись одновременно страх, недоверие и надежда.

– Это не я говорю. Это говорят Кант и Вольтер. А я скажу: от Зиониды Ленаидовны – объяснительную. А руководство штабом – профессионалу. Кирюше. Награждая хороших, мы тем самым наказываем плохих. Это тоже не я. Это Дидро.

Голомёдов пожал плечами. Харитон Ильич недовольно поморщился, немного покапризничал и, в конце концов, буркнул:

– Хорошо!

* * *

Голомёдов и Раздайбедин курили на балконе председательской приемной.

– Ты чего это, Вася? Зачем тебе эта тетя Тушка сдалась? Так удачно ее слили! – приглушенно поинтересовался Кирилл, огладываясь через стеклянную дверь. Кириллу уже перевалило за 30, но выглядел он моложе. Довольно высокий, спортивный, одевался неброско. По его лицу, мимике, жестам, одежде было довольно сложно судить о роде его занятий. Он с успехом мог казаться и младшим научным сотрудником, и коммивояжером, и рекламным лицом новой линии мужского парфюма. Казалось, он нарочно работал над тем, чтобы при своих внешних данных оставаться как можно менее заметным и запоминающимся.

Василий расслабленно приподнял бровь и лениво пояснил:

– С ней будет веселее.

Голомёдов посмотрел на коллегу с удивлением.

– Хорошо. Развлекайся. Но сам. Чтоб у меня эта тушка под ногами больше не путалась.

– Угммм… – лениво процедил Василий, выпуская клуб дыма.

– Я, кстати, все спросить забываю. Как ты заставил диктора с городского радио прочитать в эфире всю эту ахинею? – заговорщицки прошептал Голомёдов. Раздайбедин не ответил. Он смотрел на жирную галку под балконом, и плавно крутил головой, будто очень медленно выражал отказ невидимому собеседнику.

– Василий? Василий! – Кирилл тряхнул напарника за плечо, – что ты делаешь?

– М-м-м-м… Если честно, то размахиваю воображаемым хвостом.

– Зачем?

– За головой, – ответил Василий так просто, будто речь шла о самом обыденном времяпрепровождении. – А с диктором Агафоновым все получилось довольно банально. Я просто пронумеровал страницы. С одной стороны – единица. С другой – двойка. Агафонов исполнил свой дикторский долг и добросовестно прочитал обе страницы. Исполнительность – антипод ума.


– Жжешь, Василий! – не то восхитился, не то посетовал Голомёдов, и добавил наставительно:

– Ты это самое… Поосторожнее сознание расширяй. Вдумчивее подбирай алкоголь. Нам здесь еще выборы проводить – ты помнишь?

Василий затянулся сигаретой и сделал вид, что последние слова его не касаются.

Вернувшись в приемную Зозули, коллеги продолжили экстренное заседание в более мирном и деловом русле.

– Итак, задача перед нами очень сложная, но одновременно – понятная и простая. Определить, где у электората сильнее всего чешется, и начать это место усиленно чесать. Для этого нам нужно немного сориентироваться в окружающей обстановке. Знакомство начнем, пожалуй, с конкурентов, – заявил Кирилл и вопросительно посмотрел на Харитона Ильича.

– Ну, тут шо я вам сказать могу… Окромя меня – восемь человек. Но тут кто запасные, кто непроходные, у кого пороху на агитацию не хватит. А по делу идут трое, – виновато улыбнулся Зозуля.

– Подробнее? Возраст, пол, привычки, партийная принадлежность?

– Ну, первая, значит, будет Октябрина Александровна Хохловцева. Только она… – Харитон Ильич задумчиво пощелкал пальцами и закончил, – ну, в общем, не конкурент она.

– Почему? – поинтересовался Голомёдов. – Противника опасно недооценивать. Не имеет популярности в массах?

– Ну шо вы! – воскликнул Зозуля, усмехаясь в прокуренные усы. – С массами у нее полный ажур. Человек она достойный. Кремень. Крепкая косточка! Надежный кадр.

Кирилл недоуменно посмотрел на Харитона Ильича.

– Как бы вам объяснить попонятнее, ядрен-батон… Она у нас заслуженный оппозиционер. Уже 13-й год как депутат. Сначала в народном совете, теперь вот у нас.

– Все равно не понял. – Пожал плечами Кирилл.

– Даже оппозиция считается не вредною, если она не вредит, – лениво процедил из своего угла Раздайбедин и снова впал в транс.

– Товарищ верно говорит, – согласился Харитон Ильич, с сомнением поглядывая на желтые очки и небритый кадык Василия. – Она – полезная оппозиция. На заседаниях или там митингах – она, бывает, конечно, расходится. Ругает нас разными нехорошими словами. Но мы не обижаемся, ядрен-батон! Во-первых, женщина, во-вторых – возраст почтенный, в-третьих – старый заслуженный товарищ, член партии с 69-го года. Ну а в-четвертых – с ней всегда можно это самое… Обсудить детали. И сумму.

– А! – догадался Кирилл. – Кандидат-обезьяна! Идейная проститутка? Торговец принципами?

– Ну, зачем вы так! – закачал головой Харитон Ильич. – Октябрина Александровна у нас человек заслуженный, политик авторитетный! Народ ее любит. Уважает, за то, как она нас, грешных, песочит и в хвост и в гриву. Режет правду-матку без страха! Но она сама говорит – возраст. Тяжело уже в мэры.

– А в депутатах не тяжело?

– В депутатах пока не тяжело. А чего тут тяжелого? Говори себе, да говори. Лишь бы людям нравилось. Ты же оппозиция, ядрен-батон! Всегда в меньшинстве. Кто тебя послушает? И спрос с тебя потому небольшой.

– А в мэрах?

– В мэрах сложнее. Тут решения принимать надо. К примеру, зарплату учителям с врачами отдать, или дорогу новую построить. А если ни того, ни другого не сделал – людям объяснять, куда бюджетные деньги делись. Тут память нужна. Энергия. А Октябрина Александровна сама порой жалится. Выйду, говорит, иной раз на трибуну, и не помню, говорит, против чего мне выступать надо…

– А в мэры, значит, баллотируется, чтобы базовый электорат конкурентов на себя оттягивать а потом выборы за деньги сливать? – констатировал Голомёдов.

– Ну, мы тут попроще на жизнь смотрим. Она уже в четвертый раз баллотируется. И каждый раз перед самыми выборами свою кандидатуру сымает. Выходит перед народом, и кается. Вихри, говорит, враждебные веют над нами. И темные силы нас злобно гнетут. Мне, говорит, все равно работать не дадут с моей принципиальностью. А вы, говорит, голосуйте теперича не за меня, а вот за того-то. Он почестнее всех других будет, ядрен-батон! Ну, денег, естественно, возьмет с того, который «почестнее». За рекламу.

– А после выборов? – улыбнулся Кирилл.

– А после выборов говорит – как же я, мол, в вас ошиблась уважаемый! Думала, говорит, хоть вы честный, а вы – как все! И давай свою старую пластинку крутить. Я, говорит, теперь против вас!

– А если никто не заплатит?

– А если никто не заплатит, она все равно пойдет. Из удовольствия. Человек она активный, товарищ проверенный. Ей без политической борьбы – сразу на кладбище. Но только из виду ее упускать нельзя. Приглядывать надо. Если она на кого-нибудь взъелась – пиши «пропало». Такого людям наговорит, что ядрен-батон! Не то чтобы в мэры – в дворники не выберешься!

– С этой более-менее понятно, – сказал Голомедов и начертил в своем блокноте напротив фамилии «Хохловцева» холмик с могильным крестом. – Нужно с заслуженной оппозиционеркой познакомиться. Пусть она на этот раз против кого-нибудь другого будет. Ну а если по-хорошему не договоримся, клакеров запустим.

– Кла… Кого? – кукарекнул Харитон Ильич.

– Ох ты, Господи! – нетерпеливо нахмурился Голомёдов, – Специально обученных людей, которые займутся шумовым сопровождением встреч госпожи Хохловцевой с избирателями. Кто там у нас дальше по списку?

Харитон Ильич покрутил головой, мало что поняв из объяснений Кирилла, недовольно откашлялся и ответил:

– Еще Славик Дрисвятов. Вячеслав Егорович. Этот из молодых. Денег у него уж больно много… У него тесть на Железной дороге хозяин. Выбил ему место директора нашего Славинского «Водоканала». Ну и сам он держит заводик пивной, сеть ресторанов, магазины одежные, колбасный цех. Он в случае чего колбасой весь город завалит, ядрен-батон! Народ-то у нас не слишком, знаете… За колбасу – не только голос, мать родную отдадут.

– Засвеченный или нулевой? – по-деловому прищурился Кирилл. Зозуля опять округлил глаза.

– В смысле, пробовал себя на политическом поприще? Народ о нем слышал? Ну и вообще – есть за ним что-нибудь этакое? – Кирилл пощелкал пальцами.

– Ну, как не быть? Человек молодой. Увлекающийся. В ресторанах иногда безобразничает. Охоту любит. В прошлом году вот кенгуру из Австралии привозил. В поле выпустил и давай этих кенгуров с ружьем гонять. Восемь гектаров пшеницы потравили совхозу – и в газетах писали. Но рассчитался за все, как честный человек. Замяли скандал-то.

– Да, этого не подкупишь, – задумчиво произнес Кирилл, рисуя в своем блокноте напротив фамилии Дрисвятова значок доллара, перечеркнутый наискось. – И это гусарство с кенгуру – далеко не однозначный вопрос. Могло в антирейтинг пойти, а могло стать поводом для народной любви. Разбери ее, эту загадочную русскую душу… Но не беда. Замочим при случае. Задавим компроматом, пачкушек подкинем. Или сольем по суду: уличим в подкупе избирателей, организуем ему нарушения с агитацией и отменим регистрацию кандидата. Кто же у нас третий?

– С третьим хуже всего! – горестно вздохнул Харитон Ильич. – Третьего мы не знаем. В избиркоме зарегистрирован, как независимый кандидат Павел Степанович Болдырев. Залог, подписи избирателей – все как надо. Но сведений о нем – никаких. Есть подозрение, – тут Харитон Ильич понизил голос и приложил ладошку ко рту, – есть подозрение, что он – человек губернатора!

– Имеется риск нарваться на административный ресурс со стороны областного руководства?

Голомёдов озадаченно посмотрел на Зозулю. Этот «мистер икс» Болдырев» ему решительно не нравился. Он вывел в своем блокноте жирный вопросительный знак, постучал ручкой по столешнице и бодрым голосом заявил:

– Ну, не все так плохо! Мы ведь и сами с усами, а Харитон Ильич?! Мы – городская власть. Померяемся административными ресурсами. Может, наш подлиннее окажется!

Харитон Ильич хихикнул, прикрывая усы ладошкой.

– Теперь поговорим о вас! – Кирилл взглянул на кандидата строго, как на допросе.

– А шо про меня говорить? – оторопел Зозуля.

– Давайте обсудим ваши сильные и слабые стороны. Исходя из этого, будем разрабатывать стратегию, тактику и план-график нашей избирательной кампании, – решительно заявил Голомёдов.

– Ну как вам сказать… Родился и вырос в трудовой рабочей семье, – неуверенно начал Зозуля и зарделся. Его папа был директором Славинского станкостроительного завода.

– Прошел путь от простого рабочего до мастера, а потом – главного инженера.

В этом месте Зозуля покраснел окончательно. Свой производственный путь от рабочего до главного инженера он прошел под руку с папой отнюдь не прогулочным шагом.

– Потом – общественная работа, райком комсомола. Партийная деятельность. Ну, словом… Незапятнанная биография, ядрен-батон!

Кирилл с сомнением покачал головой:

– Рабочие корни – это хорошо. Народ это любит. А вот скажите, любезный, каких наиболее выдающихся успехов вам удалось добиться на вашем нынешнем посту?

– Ну, как же! – Харитон Ильич суетливо зашарил руками по столу, схватил злополучный «пресс-релиз», напечатанный на бланке оповещения о воздушной тревоге, и протянул Кириллу. Голомёдов задумчиво посмотрел на текст.

– Проведено обследование на предмет необходимости выявления проблемных аспектов… Это все?

– Все! – честно выдохнул Зозуля.

– Разрешите говорить откровенно, Харитон Ильич! – сказал Кирилл после непродолжительного размышления. – Судя по тому, что я успел увидеть за два дня в Славине, город находится в полной… депрессии! Заводы стоят. Вода, по крайней мере, у нас в гостинице, подается по графику и пахнет носками. Дороги – как ребра мерина, павшего от голода и старости.

Мы могли бы ремонтировать дороги или прокладывать новые водопроводные трубы. Но это долго, дорого и рискованно. Никогда еще люди не были благодарны чиновнику, который занимается благоустройством. Что бы он ни сделал, они хотят еще больше.

– Кто людям помогает, тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя. – промурлыкал Василий. – Это не я сказал. Это Шапокляк. – И снова отключился.

– Верно! – согласился Кирилл. – Поднять промышленность и повысить урожайность мы тоже не успеем. Здесь нужны система и время. Значит, нам требуется что-то быстрое, яркое, запоминающееся и бьющее точно в цель. Использовать для засветки рабочие корни – тривиально и даже пошло. Этим народ не удивишь. А наша цель – не просто удивление, а подлинная народная любовь. Есть мысли?

Зозуля и гражданка Тушко затравленно молчали.

– Как у нас дела с избирателями? – спросил Кирилл.

– С избирателями? – удивленно поднял брови Харитон Ильич.

– Вас ведь избрали в депутаты! – пояснил Кирилл – Вы отстаиваете интересы какого-то округа, проводите встречи с избирателями, выполняете их поручения. Иногда балуете их какой-нибудь новой детской площадкой во дворе или надувными шариками с вашей фамилией?

– У Харитона Ильича имидж, та-скать, делового человека! – решалась, наконец, подать голос опальная гражданка Тушко.

Кирилл, как человек сообразительный, быстро перевел:

– То есть, Харитон Ильич обычно слишком занят Государственным Делом, чтобы тратить время на такие мелочи, как заигрывание с избирателями, и народ это воспринимает как должное?

Зинаида Леонидовна важно кивнула. «Имидж делового человека» она по праву считала своей находкой и большой заслугой. Над его созданием пришлось изрядно потрудиться. Ничего не делать годами, облекая бездеятельность в форму напряженной работы – весьма изнурительный труд.

– Как у нас с семейными ценностями? – продолжил допрос Голомёдов. – Объявим месячник семьи, создадим образ верного мужа и заботливого отца. Ваши дети на страницах газет с живой непосредственностью охарактеризуют папу, как рачительного хозяина и тонкого психолога. Жена расскажет, как вы своими руками построили дом и вырастили сад. Нарисуем политика без галстука…

Харитон Ильич скис. Его сын учился в Англии. Вернее, так думал Харитон Ильич. На самом деле, сын вкладывал папины деньги в индустрию развлечений Туманного Альбиона, и вряд ли отвлекся бы от этого увлекательного занятия, чтобы охарактеризовать папочку в славинских СМИ как тонкого психолога и рачительного хозяина. Супругу свою Антонину Ивановну, властную особу с мощными руками и юношескими усиками, Харитон Ильич слегка побаивался. Он вдруг представил себе, как будет выглядеть на обложке журнала его семейное фото: дородная супруга займет не менее семидесяти процентов площади, а он на ее фоне будет выглядеть как пожухлый усатый огурец рядом со спелым наливным баклажаном (тоже, кстати, усатым).

– Может, попробовать что-то еще? – с надеждой попросил Харитон Ильич.

– Хорошо! Пойдем от противного! – Голомёдов поднялся и начал энергично расхаживать по кабинету. – Образ мачо. Герой-любовник, который разобьет сердца всех домохозяек. Можем записать песню в стиле «латино» и снять клип. Плащ цветов Славинского флага, широкополая шляпа. Вы спасаете Неизвестную славинскую красавицу. В ожесточенном бою протыкаете шпагой политических конкурентов, а заодно Коррупцию, Мздоимство и График подачи воды. Эффектный ход.

Харитон Ильич скис еще сильнее. Дело в том, что несколько лет назад – как раз после избрания Зозули на пост председателя городской Думы, с ним случилась одна очень неприятная история, которая здорово подорвала в нем желание изображать матерого самца.

В теории Харитон Ильич был примерным мужем. Не столько из порядочности и веры в святость супружеских уз, сколько от своей природной застенчивости, возрастной лени и боязни своей супруги Антонины Ивановны, обладавшей весьма крутым нравом. А на практике, конечно, бывали командировки, случайные «деловые» связи и курортные романы. Но тяга к приключениям пропала не то с возрастом, не то после обширных побоев, нанесенных Антониной Ивановной в порыве ревности. Сама Антонина Ивановна, и ранее не особо часто баловавшая Харитона Ильича супружескими ласками, после этого обидного инцидента и вовсе перевела мужа «на сухой паек». С годами Харитон Ильич, хорошо помня подбитый глаз и распухшее ухо, научился предпочитать грубым плотским утехам хорошую выпивку.

Седина посеребрила виски и усы Харитона Ильича, и в полном соответствии с фольклорной мудростью, в его ребро уперся рогом хулиганистый бес. Случилось так, что Зозулю позвали в частную баню за городом. И позвал не кто-нибудь, а самые титулованные потомки воеводы Дрынова. Это приглашение означало для Зозули приглашение в высшую лигу избранных и потому очень ему льстило. Чем занимается в банях-саунах номенклатурная элита, Харитон Ильич выучил еще во времена работы в Райкоме комсомола. И, надо признаться, перспектива поучаствовать в таком интересном деле показалась ему заманчивой и приятно защекотала где-то в районе селезенки. Но неожиданно селезенка екнула, потому что перед мысленным взором совсем некстати предстал образ разгневанной Антонины Ивановны. Додумывать до конца эти мысли Харитон Ильич тогда не стал. Решил – как будет, так и будет. И, сочинив для супруги историю о срочном вызове из Москвы, направился в баню.

Описывать роскошь накрытых столов, тонкий смысл острот и содержательность застольной беседы мы не будем, поскольку к конфузу Харитона Ильича имеет отношение лишь количество поднятых им рюмок. Когда изысканный диалог дошел до вполне логичной реплики: «Бабы нужны?», Харитон Ильич подал свой председательский голос «За». Конечно, баламутила душу незваная тревога – Харитон Ильич уже порядком подзабыл, с какой стороны приступать к свальному греху. Но он всерьез надеялся, что молодые тела жриц любви и их умелые ласки натолкнут его на верный путь.

Девушки действительно были ласковыми и улыбчивыми. Они панибратски называли представителей славинской элиты «мальчиками» и звонко смеялись над их шутками – плоскими и закоптелыми, как противни для жарки морковных шницелей в общественной столовой.

Харитону Ильичу досталась довольно молодая и отменно грудастая труженица половой индустрии с выразительным ртом и большими, но почему-то грустными глазами. Она назвалась Сюзанной, отвела Харитона Ильича в отдельный кабинет, где увлекла на безразмерную кровать. Поначалу Харитон Ильич, опьяненный запахом ее волос, относительной свежестью тела, новизной обстановки и теплым коньяком, почувствовал забытое возбуждение и даже игриво укусил Сюзанну за ядреную ягодицу. Но, стоило ему опрокинуться на спину и закрыть глаза, как перед мысленным взором вновь возникла суровая супруга Антонина Ивановна. Харитон Ильич потряс головой. Но в результате встряски образ супруги сменился заслуженной оппозиционеркой Хохловцевой, которая яростно клеймила его позором прямо с Думской трибуны. А потом уж и вовсе пошли какие-то ненужные отчеты, речи и протоколы заседаний. Словом, та часть Харитона Ильича, ради удовольствия которой и была вызвана на банкет Сюзанна, выказала полное пренебрежение к ситуации. Тщетно Сюзанна растрачивала свое мастерство.

Харитон Ильич, сославшись на необходимость совершить срочный звонок государственной важности, сбежал в уборную. Там он, скинув простыню, с яростью посмотрел на то, что до недавнего времени привык считать предметом своей мужской гордости. Гордиться на этот момент, увы, было нечем.

Разгоряченный коньяком, Харитон Ильич встал в решительную позу и топнул по кафелю босой пяткой. В голове его, замутненной алкогольными парами, всплыли смутные образы служащих аппарата городской Думы. Все эти люди, как он успел убедиться, совсем не глупые – с недавних пор (аккурат после назначения его на должность думского председателя) начали оказывать Зозуле небывалые знаки внимания. При встрече с ним лица служащих расцветали счастливыми улыбками. Они начинали делать ему комплименты, которых не делали никогда до его избрания спикером. Хвалили костюм, галстук и стрижку. Хвалили его выступления на думских сессиях. Словно состязаясь, они хвалили даже беспорядок на его рабочем столе, утверждая, что это признак творческой натуры. Но самое главное – они начали безропотно слушаться его приказаний. И не просто слушаться, а угадывать любое его желание, даже если оно не успело полностью оформиться в его голове. Окружающие проявляли столько рвения, подобострастия и исполнительности, спеша воплотить в реальность любой барский каприз Харитона Ильича, что за несколько месяцев руководящей работы он начал чувствовать себя кем-то, вроде супермена. Иногда Харитону Ильичу всерьез казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, как горы сдвинутся с места и начнут водить вокруг него хоровод. Вот и сейчас, в уборной, воскресив в памяти это ощущение власти над людьми и событиями, он был твердо уверен, что его приказ не может быть проигнорирован.

– Встать! – рявкнул он, скосив глаза вниз и нахмурив брови.

– Встать, ядрен-батон!

По этому крику все 300 сотрудников аппарата Думы, включая гражданку Тушко, весившую не менее полутора центнеров, в доли секунды подскочили бы и вытянулись в струнку. Но сейчас, когда речь шла не о крупном коллективе, и даже не об отдельном человеке, а лишь об одной-единственной сравнительно небольшой части тела, где-то в вертикали власти произошел сбой.

– Я… Я сделаю в отношении вас должные оргвыводы! – Голос Харитона Ильича сорвался на фальцет. – Я! Приказываю! Вам! Вста-а-аааать!

Когда крик, отраженный от кафельных стен замолк, Харитон Ильич услышал смех. В двери стояла Сюзанна и заливалась от хохота.

Именно этот смех и зазвенел в ушах Харитона Ильича, когда Голомёдов предложил ему выступить в роли покорителя женских сердец. Харитон Ильич уныло, но решительно замотал головой.

– Нет. Этого не надо.

– Как знаете, – пожал плечами Голомёдов. – Да, кстати, Харитон Ильич! Вы в Бога веруете?

– Да я, как бы вам сказать…

– Придется поверить! Заручиться поддержкой церкви в нашем деле – большой успех. Самый дисциплинированный электорат у нас кто? Правильно, пенсионеры. А пенсионеры ходят куда? Правильно – в церковь. Но еще они ходят на митинги. После того, что про вас на митингах расскажет заслуженная оппозиционерка Хохловцева, пенсионеров мы можем потерять.

Пожертвуете на Храм, крестный ход какой-нибудь организуем. Пару молебнов отстоите. Батюшка в проповеди про вас упомянет. Глядишь – пойдет рейтинг в гору с Божьей помощью. Я б посоветовал начать с какого-нибудь прихода в вашем избирательном округе. В качестве эксперимента. Найдется подходящий батюшка?

– Отец Геннадий на днях денег просил… – неуверенно пробормотал Харитон Ильич.

– Побеседуйте. Спросите, сколько хочет, и чем воздаст. Если с пониманием святой Отец отнесется – начнем сотрудничество.

– А может, не надо? – с кислым лицом спросил Харитон Ильич.

– Что именно «не надо»? – сухо поинтересовался Кирилл.

– Ну, шума лишнего. Может, вообще как-нибудь все это можно без меня? – в голосе Харитона Ильича зазвучали просительные нотки.

– Харитон Ильич! – сказал Кирилл почти ласково. – Чудеса, конечно бывают. Я, к примеру, слышал про дистанционное обучение, свадьбы по доверенности и секс по телефону. Но существуют вещи, которые никто не в состоянии сделать за вас. К примеру, никто вместо вас не сходит в туалет. Также никто не станет за вас торговать мордой… Простите! Никто не заменит вас на экранах телевизоров, встречах с избирателями и на пресс-конференциях.

– Извините! – раздался вдруг громкий шепот гражданки Тушко́, адресованный Кириллу. – Извините, товарищ! А что он делает?

Гражданка Тушко́ одними бровями указала на Василия, который откинулся на спинку стула и медленно раскачивался в такт неслышимой музыке, разинув рот и пребывая в полной прострации.

– Не обращайте внимания! – уверенно заявил Кирилл. – Он размахивает воображаемым хвостом. Особая техника медитации. Позволяет достичь максимальной концентрации.

Харитон Ильич посмотрел на Василия с уважением, Зинаида Леонидовна – со скрытым подозрением и опаской. Ну а Голомёдов на этом месте вдруг почувствовал непреодолимое желание обдумать создавшееся положение за бутылкой текилы.

– Что ж! – вскликнул он. – План первоочередных мероприятий таков. Разработка предвыборной стратегии, тактики и план-график кампании – я и Василий. Заказ еженедельного рейтинга всех кандидатов, выборки, срезы, фокус-группы – на мне. Установка контактов с редакциями местных газет и журналов – тоже на мне. Василий отберет журналистов потолковее. Зинаида Леонидовна! Вы, как человек из местных, подготовьте адресную базу избирателей.

– Какую это базу? – спесиво надула губы гражданка Тушко́.

– Желательно универсальную. Но на первое время сойдет и локальная. – отрезал Кирилл. – Вам же, вероятно, будет проще организовать пехоту и подыскать пару-тройку тракторов.

– А трактора зачем? – наморщил нос Харитон Ильич.

– Трактор в нашем деле, Харитон Ильич, это не железный конь, а агитатор-профессионал. Тот, кто каждую собаку в городе знает, и тащит за собой «пехоту», то есть, агитационные бригады. Как видите, дел невпроворот, нужно торопиться. Следующее заседание штаба – завтра в девять ноль-ноль.

– Завтра? – удивился Хариотон Ильич. – Завтра не получится. Выходные. Суббота.

– В нашем деле, любезный, выходных не бывает! – заявил Кирилл.

– В вашем, может, и не бывает, – ответил Зозуля. – А в нашем Славине вы в выходные ни одной живой души не найдете. Все на дачах.

– Хорошо, – пожал плечами Голомёдов. – Мы придумаем, чем заняться. Значит, в понедельник. Все! Да, и чуть не забыл. Организовать мониторинг всех местных СМИ на предмет упоминания кандидатов доверяю Зиониде Ленаидовне. Тьфу! Зинаиде!

– Как это? – Не поняла гражданка Тушко

– Ежеутренне вы будете просматривать все местные газеты и отмечать любые публикации о кандидатах. Желательно, маркерами разных цветов. Количество позитивных и негативных упоминаний будете подсчитывать и заносить в два различных табеля. Каждую неделю жду от вас отчет – кого чаще хвалят, а кого ругают. Если Харитон Ильич будет отставать по позитивным упоминаниям и лидировать по негативным – ответите головой. Теперь все! – широко улыбнулся Кирилл а про себя закончил: «Чем больше ты будешь занята тупой работой, тем меньше будешь путаться под ногами».

Загрузка...