Свора

Андрей Молчанов

Свора

Андрей Алексеевич Молчанов родился в 1953 году в Москве. Член Союза писателей России. В журнале "Москва" были опубликованы его романы "Канарский вариант" (1997. No 9, 10) и "Ядерные материалы" (1998. No 9, 10).

В основе трех новых документальных повестей Андрея Молчанова, публикацию которых мы начинаем с этого номера, - реальные лица, факты и события сегодняшней криминальной России.

Бандитские будни

Опять осень! Геннадий подумал об этом пакостном времени года с внезапным озлоблением. Листики желтенькие, солнышко мягкое, природа ластится к тебе, как девка задаренная, а потом бац! - подлянка, зарядила мокрющая погань с неба... Да и какое в Москве небо? Что-то бледно-серое висит над башкой, настроение портит... А после - зима. Ну, это вообще не для слабонервных. Снег от грязи черный, машины от соли белые. А атмосфера сплошной автомобильный выхлоп. Чего предки наши тут когда-то устроились? Хотя если бы под бананами разместились, был бы ты, Гена, негром...

Он хохотнул, откинувшись на пухлое кожаное кресло "мерседеса". Кресло это ему сделали по спецзаказу, ибо, увы, тучное его тело в границах стандартного сиденья не умещалось.

Надо бы сбросить вес... Вот этим он с завтрашнего дня и займется. Завтра он уже будет на Мадейре. Там, как уверял менеджер из подшефного турбюро, вечное лето, теплая океанская водичка, в которой он, Геннадий, вдосталь наплавается... И покайфует за счет турбюро так, что любой из западных толстосумов позавидовал бы! Вот в чем, собственно, весь секрет и смысл его жизни в экологически и климатически неблагополучной Москве: ни в какой банановой республике и ни в каких развитых державах ему не заработать столько денег, сколько именно здесь, в задымленной и промозглой российской столице. А как наколотится миллиончиков двадцать, можно и в тропики подаваться - доживать, блаженствуя, под этими самыми пальмами... Только там ведь от скуки сдохнешь!

Во, кстати, идея: соорудить зимний сад. Со всей оранжерейно-тропической белибердой. Даже какого-нибудь удава поселить там можно, чтоб телки визжали... Ну и типа солнца чего-нибудь привесить, навроде софита, подумать надо... Ведь сделали же ему в ванной потолок с подсветкой под тропическое небо - лежи в джакузи, балдей как на пляже... Вот и с садом чего-то под стать этому приколоть можно...

Бойцы-шестерки, следующие за его машиной на джипе, несколько подотстали, и он сбавил скорость.

Ехали на "стрелку" к браткам-соседям, чей район примыкал к территории, полновластно контролируемой им, Геннадием. Предстоял разговор о проблемах, связанных с деятельностью коммерсантов, точки которых располагались на спорных участках границы районов. Неувязки, впрочем, носили покуда характер мирный: братки друг друга знали еще со времен своего хулиганского отрочества, проведенного в подворотнях; помимо того, папа Геннадия, покойный вор в законе, состоял в тесной дружбе с нынешним авторитетом соседей Пемзой - желчным лысым типом, недавно вышедшим из зоны и ныне попечительствовавшим над вверенной ему группировкой. Предыдущий лидер братков-соседей был застрелен три месяца назад на пороге своей квартиры.

Гена поежился. Затем торопливо перекрестился: не дай Бог...

Хотя на день сегодняшний в мире организованной преступности Москвы он чувствовал себя довольно комфортно. Его отца помнили многие влиятельные воры, благоволили сыночку, уважительно относящемуся к "понятиям" и, более того, в отличие от свежевылупившихся группировщиков, активно пропагандирующему воровские традиции среди молодняка. Кроме того, он, Геннадий, всегда склонялся не к конфронтации, а к партнерству и дипломатии, поскольку на плачевных примерах коллег давно уяснил: война доходов не приносит.

Единственное, в чем его упрекают близкие корешки сквозь зубы, - так это в скупости... Да пусть себе похрюкивают! Иметь группировку - это прежде всего иметь бизнес. А грамотный бизнесмен деньги на ветер не бросает, бережет каждую копейку. Все же эти критики одной масти: сегодня у них густо, а завтра пусто. Он же предпочитает встретить старость человеком безбедным... Вот и вчера верный соратник Константин, умник хренов, дал совет: подари, мол, Пемзе джип, у тебя их все равно три, а старикашка уписается от восторга; все, мол, проблемы решим! Да, джипа три. И каждый не с неба упал. А если ими разбрасываться, то придет время, и на трамвае прокатиться за роскошь почитать будешь! Папа покойный пил-гулял и чего после себя оставил? Комнатенку в коммуналке, наган, на чердаке припрятанный, да пустые бутылки. И хлебнули они с мамашей ой как! Зато щедрый романтик был, так-растак бабушку...

Он притормозил прямо напротив кафе, где была назначена "стрелка".

Его холуи, одетые в одинаковые длиннополые пальто и кашемировые кепочки, вышли из джипа, вставшего позади "мерседеса", завертели, нахохлившись от сырого ветра, головенками, высматривая некую вероятную опасность.

У входа в кафе толклись, покуривая, соседские братки.

Геннадий взглянул на усыпанный бриллиантами "Ролекс". Не опоздал, осталось еще три минуты. Где только Константин, обещался ведь быть вовремя... А, вот он!

Из осенней дымной мороси вынырнул знакомый темно-зеленый "додж" сподвижника, въехал на бордюрный камень рядом с кафе, упруго скрипнув тормозами и насторожив данным техническим звуком нахохлившихся, подобно озябшим воронам, братков.

Костя, крепыш с литыми плечами, одетый не по сезону - в легкий клетчатый пиджачок, спортивного покроя брюки и штиблеты на тонкой подметке, - выскочил из машины как черт из шкатулки. Небрежно хлопнув дверцей, огляделся по сторонам, махнул в приветствии рукой Геннадию. В вырезе расстегнутого ворота его рубахи виднелась толстенная золотая цепь, размерам которой более соответствовал не нательный крест, а морской якорь.

Передвигаясь словно на пружинах, Костя в следующее мгновение очутился уже на крыльце, в окружении соседской братвы, полный кипучей силы и оптимизма.

Геннадий закусил губу, невольно помрачнев. За какой-то год Костя уверенно занял место его первого зама благодаря своей напористости, бесстрашию, веселому нахальству, жесткой логике слов, действий и беспримерному цинизму. Он мгновенно различал подводные камни в любых, даже самых, казалось бы, благополучных ситуациях, никогда не упускал из виду узловых моментов любых договоренностей, равно как и возможности воспользоваться чьей-либо слабостью, пусть и сиюминутной.

"Пригреваю на груди змею, - уныло думал Геннадий, вылезая из уюта салона в промозглое, унылое пространство. - Правильно женушка ворчит, что прыток больно парень, чересчур прыток..."

Проходя через холл, сухо спросил Константина:

- Где Грыжа? Приедет?

Вопрос касался личности второго зама.

- В ауте, - коротко ответил Константин. - На английском разговаривает... Действительности неадекватен.

- Ну, может, оно так и лучше... - процедил Геннадий.

Отдыхать на Мадейре им предстояло втроем. Сильно пьющий в последнее время Грыжа являл собой не лучшего компаньона для отдыха, но главная его беда заключалась в том, что ни Геннадия, ни Константина он уже не устраивал как партнер в бизнесе. Безответственность в делах, непомерный апломб, никаких результатов в управлении группировкой и вместе с тем - равная доля... А на протяжении последних пяти лет доля составила серьезный капитал. Капитал, который они с Константином уже теоретически поделили... Практическое же выражение этой дележки предстояло после отдыха на Мадейре.

Пемза, как гриф, втянув голову в тощие, угловатые плечи, сидел за столиком в окружении уважительно взирающих на него шестерок. Уродливые шрамы на шишковатой лысине, длинный пористый нос с глубокими вырезами ноздрей и блеклые, близко посаженные глазки привлекательности его облику не придавали. При появлении Геннадия и Константина шестерки тактично пересели за соседний столик.

Присутствие столь многочисленной кодлы на рядовой и в общем-то дружеской встрече Геннадия не удивило: после убийства своего предшественника Пемза, покуда не разобравшийся во всех делах и тяжбах группировки, соблюдал повышенную осмотрительность.

- Спокойнее ему так, стало быть... - словно отзываясь на мысли Геннадия, произнес полушепотом Константин.

Поздоровались тепло, Пемза даже прижался своей морщинистой, впалой щекой к подбородку Геннадия, помянул вскользь и елейно покойного папу: мол, похож ты на него, сыночек, как с одного дерева яблочко... Следом прибавил еще какую-то сентиментальную муру о быстротекущем времени, но, впрочем, быстро перешел к делу, избрав тон укоризненно-вкрадчивый:

- Эх, Гена, стар я уже с вами, с молодыми, соревноваться, но ведь и не за- тем поставлен, чтобы мускулатурой меряться или же бабками... Я человечек скромный, так меня учили. Пью водочку, мне ваши коньяки заморские - как волку монпансье; курю - сам видишь - "Беломор", а не всякие там "Марлибры" химические, да и одеколон у меня самый любимый "Тройной" - как был, так и есть...

Гена угрюмо кивнул, рассматривая скромный пиджачок вора в законе, надетый на поношенный, в катышках свалявшейся шерсти свитерок. К чему клонил ушлый бандит, было неясно.

- То есть в быту скромен, как раньше в характеристиках фрайеров малевали, - грустно продолжил собеседник. - Но я - это я, а время сейчас другое, и пацанов по своей мерке мне кроить глупо, другие потребности у вас. Да и чего ж им не быть? Пусть! - Он выдержал паузу, сокрушенно качая головой. Повторил: - Пусть, конечно... Тем более времечко сейчас золотое, демократия, мусора подвинуты, прилавки полны, были б только монеты... Так?

- Ну, ежу ясно, - буркнул Геннадий.

- Что там ежу ясно, для меня как раз дело темное, - сказал Пемза, - но вот то, что из-за монет все горести человеческие и раздоры проистекают, это факт жизненный и конкретный. А потому давай-ка мудро разберемся, как нам друг друга в доходах не обижать... Вот эти оптовики, что возле стадиона новую лавочку открыли, на моей же территории жируют, а вы их - к ногтю...

- Наши коммерсанты, имеем право, - подал реплику Константин.

- Правильно, - кивнул Пемза. - Но они ж всех остальных торгашиков своими ценами давят, а нам прямой выходит ущерб...

- Ну, согласуем цены, - пожал плечами Геннадий. - Отправлю своих пацанов, все утрясем... Сравним арендные ставки, транспортные накладные, отстежки во всякие там инспекции...

- Когда? - механически спросил Пемза.

- Завтра с утра.

Пемза пожевал сухими, сизыми губами. Чувствовалось, что вступать в детальную беседу об экономических тонкостях того или иного бизнеса ему не под силу из-за отсутствия элементарных знаний современной деловой жизни. Привыкший принимать вердикты, касающиеся разногласий между блатными, и судить, опираясь на тюремно-воровские понятия, он не понимал и ничего понимать не желал в спорных моментах того или иного предпринимательства.

Уяснив для себя эту лежащую на поверхности истину, в разговор вступил Константин, умело придавая ему именно хозяйственно-финансовую подоплеку, отчего у Пемзы, ощутившего свою некомпетентность в ведении профессиональной дискуссии, возникли затруднения в аргументации, и он начал сдавать одну позицию за другой, жалея, видимо, что не привлек к разговору советников. Однако, в одиночку начав разговор, так же в одиночку он решил его и закончить, не показывая растерянности и консультантов к себе не привлекая. Повторял, то и дело надувая щеки:

- Ну давай пока решим так, а после подумаем, через недельку встретимся, перетрем вопрос окончательно...

Беседа превращалась едва ли не в чистый развод лоха.

"Какой шпаной подворотной ты был, такой же и остался, - думал Геннадий, старательно сохраняя уважительные интонации в голосе. - И сейчас бы по карманам шнырял да с дубинкой в подъезде подвыпивших шляп караулил, если б не перемены политического курса..."

Он рассматривал куцый пиджачишко хранителя воровских традиций, размышляя: и ради чего старая галоша в этой бурной жизни бултыхается? Ни в хорошей жратве и выпивке толк не понимает, ни в изысканной мебели, живет на какой-то съемной квартире с облезлыми обоями... Зато - настоящий идейный вор! Все ради братвы... Или он от своей нищеты кайф ловит?

Гена, как, впрочем, и остальные блатные, даже не ведал, что имеется у скромника Пемзы роскошный загородный особняк, оформленный на имя жены, хотя числился вор в завзятых холостяках; кроме того, имеется точно такой же "мерседес", незаурядный гардероб, и, усевшись под вечер у огромного цветного телевизора, любит пожилой жулик попивать мартини под дым "Гаваны"... Не знал и того, что Пемза подозревал в убийстве своего предшественника людей Геннадия, часто вздорившего с покойным. И сегодняшняя благостная позиция вора была всего лишь уловкой: он оставлял за собой право вернуться, уже в окружении толковых подопечных, ко всем спорным темам, а покуда цепко запоминал все аргументы этих возомнивших о себе сосунков, думающих сейчас наверняка, что дурят старому ослу мозги... А диктофончик в кармане фиксировал каждое слово, которое потом он проанализирует и в случае чего предъявит на разборке... Пусть сорят словами, а он послушает, и сор в итоге золотым будет, ответят сопляки за базар...

Расстались душевно, договорившись встретиться по возвращении Геннадия и Константина с Мадейры. Прощаясь, Пемза напомнил о своем близком юбилее: мол, приходите, иначе осерчаю...

Усевшись в "мерседес" вместе с товарищем, Геннадий недоуменно пожал плечами. Произнес, не подозревая, что разговор сканируется технарями из банды хитроумного вора, не верящего никому и ничему, даже сигналам точного времени:

- Слышь, не понимаю я этого козлину... В поддавки играет. Елей аж из ушей течет... Гляжу на него и думаю: такой, наверно, и какает благостно... Может, подлянку вынашивает?

- Может, - сумрачно кивнул Константин. - Базар не кончен, все на потом оставил... Мозгов там чуть, но ведь непростая рыба, скользкая, вон сколько прожил, да и зон прошел - не счесть... Значит, жизнь и людей знает...

- Да толку! Серый он, как штаны грузчика! - отмахнулся Геннадий. Чучело говорящее! Персонаж с помойки истории, тень прошлого. Кстати, а на какой он тачке ездит, не в курсе?

- Веришь - на "жигулях"! - весело рассмеялся Константин.

- Да иди ты!.. - Геннадий возбужденно поерзал на сиденье, отчего "мерседес" закачался из стороны в сторону, словно под влиянием урагана.

- Иди ты весь! Я ж говорю: подари ему джип, сделай широкий жест, дед тебе без борьбы всех своих терпил отпишет...

- Ладно, едем на стоянку, - произнес Геннадий отчужденно.

Константин вышел из машины, зло стиснул зубы. ""Иди ты весь..." повторил мысленно. - Оборзел гаденыш! И опять насчет джипа вспомнил... Дари свой личный, сука! Хотя скажи ему такое, Костя ответит: ты главный, твоя доля круче, ты и дари... А подразумевать будет: вот когда я главным стану..."

Он заставил себя утихомирить злобу. Костя был нужен. Нужен хотя бы в том деле, которое они слепят на Мадейре. А потом и с Костей можно разобраться. Умные замы ему не нужны. А вот молодой Тимоха, к примеру, подходящий экземпляр для роли второго лица в кодле. Исполнительный, преданный, без закавык и извилин... Вот и шепнуть ему надо, что Костя его на дух не выносит. Вообще, стравить как-то... Ну и шлепнет он Костю. А мокруху на ребят Пемзы списать можно при определенном раскладе... Вывернуть с выгодой, короче. А пока - терпение, терпение...

Тут в голову ему пришла великолепная мысль... Еще в пору становления группировки он купил для своей "девятки", по тем временам считавшейся шиком, четыре импортных шипованных колеса - тогдашний дефицит. "Девятку" вскоре сменил "кадиллак", колеса пылились в гараже, и, к месту вспомнив о "Жигулях" Пемзы, Геннадий решил подарить вожаку соседей на день рождения невостребованную резину.

А то джип! Хрена себе! Покрышек и тех жалко. Помыть их, кстати, надо, а то конфуз выйдет. И гуталином, что ли, натереть?

Через полчаса они въехали на территорию автостоянки, с которой велась продажа подержанных машин. Бизнес в последнее время шел слабенько, прежние времена, когда стоянка была забита угнанными автомобилями с перебитыми номерами, что уходили к покупателю снабженные фальшивыми справками-счетами, миновали. Раньше система работала просто: лох-клиент, у которого при регистрации машины в ГАИ обнаруживали липу, мчался, кипя праведным возмущением, в торговую организацию, где его пыл быстренько остужали братки: дескать, машина не наша, кто тебе справку выписывал - не знаем, да и вообще, мужик, адресом ты ошибся, с головой у тебя непорядок, но мы можем, если настаиваешь, мозги тебе вправить... Милиция в свою очередь права пострадавших активно защищать не стремилась, местные власти, получая свою мзду, соблюдали нейтралитет, однако малина мало-помалу, но отцвела: в ГАИ появились опытные эксперты, активизировался розыск похищенного транспорта, а РУБОП и МУР набирали силу, работая жестко, последовательно и безо всякого намека на формализм. Посему торговлишка машинками с фальшивыми биографиями ныне велась крайне осторожно, предпочтение отдавалось их разборке и продаже по запчастям, а также комиссионной реализации, приносящей гроши.

На территории, приватизированной по бросовой цене в период развития демократии и одновременно коррупции, Геннадий поставил строение, разместив в нем свой офис, конференц-зал, где проходили пьянки-гулянки, несколько спальных комнат и, естественно, сауну с обширным предбанником. Кроме того, пространство одного из подсобных помещений целиком занимала сваренная из арматуры клетка, куда помещались для вразумления некоторые из упорствующих терпил.

Рядом с клеткой располагался стеклянный столик, на котором лежал, прикрытый марлевой простынкой, набор хирургических инструментов, - фрагмент обстановки, позаимствованный Геной из фильмов о гестапо. Впрочем, заимствование приносило положительный практический результат: взирая из клетки на хромированную сталь карцангов и щипцов, многие из коммерсантов давали согласие на выплаты буквально в течение получаса.

В отношении особо мужественных и непокорных Гена применял гордость своей медтехнической коллекции - машинку для ампутации пальцев. Округлое лезвие, взрезавшее жертве кожу на суставе (далее дело покуда не шло), производило поразительный эффект при достижении той или иной договоренности.

Для редких экземпляров, державшихся со стойкостью мазохистов, у Гены существовала особая технология обращения: в тот миг, когда лезвие машинки уже было готово оттяпать пальчик испытуемого, в дело вмешивался гуманист Костя, осмотрительно не желавший брать на себя статью о нанесении тяжких телесных повреждений. "Стоп! - обычно произносил Костя в самый напряженный момент. - Этот мужик мне нравится... Люблю людей с характером, таких грех уродовать! Я вот как думаю: человек просто заблуждается, дадим ему шанс... Пусть посидит у нас, подумает..." - после чего герой препровождался в расположенный на территории стоянки канализационный колодец. Колодец, закрываемый толстенной чугунной крышкой, глубину имел более пяти метров, на дне его по осклизлому желобу текла вонючая темная влага, и, просидев в бархатной черноте вертикальной зловонной трубы несколько часов, жертва быстро приходила к мысли, что деньги и блага земные - тлен и прах в сравнении со свободой, свежим воздухом и возможностью ходить по земле, глядя на небо. В колодце остро и быстро постигалась суть вечных ценностей, забываемых в погоне за суетными богатствами.

Гена любил свою "базу" и навещал ее каждодневно. Хотя порой завидовал боссу северопортовой группировки, которому принадлежали стоявшие на якорях плавучие гостиницы с барами и ресторанами.

Гостиницы, чей контингент составляли респектабельные иностранцы, приносили внушительный и стабильный доход; кроме того, с помощью подобного бизнеса легко отмывалась наличность, а в пустующих номерах-каютах, отделанных ценными породами дерева, проходили встречи, разборки и оргии. Что же касается бесед с терпилами, то на психику последних великолепно действовал вид темной, глубокой воды, омывающей борта посудин...

Да, красиво устроилась портовая братва, с шиком! Однако и ему, Геннадию, гневить Бога не стоит: как ни крути, а собственная земля - это тебе не ничейная водица, это капитал на все времена... Если, конечно, коммунисты к рулю не вернутся... Тогда - труба!

Он механически перекрестился.

Суеверный, как большинство жуликов, трусливо осознающий беспросветную греховность своего бытия, Геннадий смешно и глупо, к месту и всуе впадал в ритуально-религиозный раж, хотя о сути покаяния имел представление весьма общее. Покаяние подменялось вдумчивой скороговоркой: "Прости меня, Господи..." - и сопутствующим вознесением крестного знамения, что олицетворялось в его сознании с автоматическим прощением Отцом Небесным всяческих сомнительных деяний. Мол, слаб человек перед искушением, но ведь сознаю грех, уже немалое дело... Впрочем, подобной логикой в повинности перед Высшим Судией руководствовался не он один, метода издавна отличалась распространенностью широчайшей...

В офисе Геннадий увидел знакомую картину: ведающий продажей машин менеджер и разбитная секретарша пили чай, калякая о том о сем.

Получив отчет о прошедшем рабочем дне, увы, не отмеченном ни единой продажей, Гена отпустил работничков по домам, отчитал ночного сторожа за похмельный перегар и уединился с Костей для обсуждения текущих дел.

Обсуждать, собственно, было нечего, перемалывали одно и то же: проблему финансового кризиса, резко упавшие доходы подопечных коммерсантов, необходимость какой-нибудь крупномасштабной аферы с банковскими кредитами, затем вновь возвращались к теме получения мзды с бизнесменов...

- Сюсюкаем мы с ними и нянчимся! - рубил воздух ребром ладони Костя. Ишь, денег у них нет! Есть деньги! Глянь, на каких тачках ездят и в каких прикидах!

- От прошлой малины...

- Ладно тебе! Сколько, как говорится, людей ни воспитывай, а им все равно хочется жить хорошо! Свирепо с ними надо, вот чего! Брать за шкирман и сюда! В клетку, в колодец... И побольше садизма! Сразу бабки появятся! Садизма побольше! Кстати... Может, телок выпишем, а? Скажу сторожевому, чтоб сауну прогрел...

- Не... - Геннадий осторожно помассировал ладонью затылок. - Не в настроении я... И чайник чего-то трещит... Видать, магнитная буря.

- В смысле?

- Ну, в атмосфере какая-то непонятка...

- А-а...

Поставив "мерседес" в гараж, располагавшийся у торца дома, вошел в парадное.

Дом был реконструирован, жили в нем несколько весьма обеспеченных семей; квартира Геннадия занимала весь четвертый этаж, на котором лифт открывался лишь с помощью посланного с карманного пульта сигнала.

Геннадий вошел в квартиру, встретившую его темнотой и тишиной. Жена с ребенком лишь завтра к вечеру должны были вернуться из Турции, после отдыха на побережье.

Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.

В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво...

Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.

Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.

- Ну, как твой?.. - кратко вопросил Геннадий.

- Опять в стельку! - донесся беспечный, со смешком ответ.

- Спит?

- Так не спят, так умирают...

- Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.

- А...

- Моя завтра вернется, все тихо.

- Поняла!

- И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый...

- Ну сейчас, красоту наведу...

- У тебя там всегда красота!

- Хи-хи...

Грыжа

Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы...

С трудом, но уяснил Грыжа суть возрожденных образов: авария! Ну да... Куда-то ехал он ночью. кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив, машина продана... Лом этот... "Семерка" вроде...

Откуда же тревога? Откуда?

Подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, он уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя. Безмятежно спала неподалеку Люська - блондинка, красивая.

"Одно и то же!" - глядя на экран, с раздражением подумал Грыжа и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики икон, померкли игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Грыжа в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: "Ну, попали, Грыжа! Такси надо искать!" После - бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: "И ни царапины! Недаром говорят..."

Что "недаром"? что?!

И - вспомнил Грыжа! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две... где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то...

Сухость во рту почувствовал Грыжа. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! - открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут снизошла на Грыжу безмятежность.

Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось...

И зло подумал Грыжа о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений - залог здоровья, а беспокойный - всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда - глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда далеко за полдень.

Из жизни Миши Короткова

- Ну, Миша, вот и отметили мы твой четвертачок, - сказал отец. - Время идё-о-от... - качнул сокрушенно поседевшей головой. - Ну, чего делать-то собираешься? Не хотел сегодня этот разговор затевать, но язык - как чешется... Да и сам посуди... Комсомол твой гикнулся благодаря историческому процессу, с коммерцией сейчас дело обстоит тухло, на пятачке живем, куда ни плюнь - конкуренты...

Именинник Миша пожал плечами. Он действительно не знал, что ответить. Комсомольская карьера, которая, казалось бы, задалась, рухнула под ураганами перестройки; метнувшись в вольные предприниматели, он устроился лишь в низовой прослойке местной деловой иерархии, а в обойму номенклатурной мафии, несмотря на все старания, так и не влез - не хватило ни связей, ни капитала.

Папа, сидящий за столом напротив и прикладывающийся к коньячку под предлогом его, Михаила, юбилея, жизнь прожил в погоне за длинным северным рублем, и рубль этот, мудро обращаемый по мере его поступления в похищенное с приисков золотишко, в данный момент и проживал.

Исходя из скромных запросов родителя, накопленных средств ему с лихвой должно было хватить до гробовой доски.

Здесь, на Магадане, папа пристроился на теплое местечко, нашел подходы к "левому" золотишку и обрел компанию себе подобных мужичков - основательных молчунов с крестьянско-прижимистой жилкой, патологически подозрительных и объединенных одинаковой целью: неторопливо сколотить себе капиталец на грядущую старость.

Как понимает он, Миша Коротков, золотишко потихоньку переправилось на материк, часть его воплотилась в частные домишки и огородики в провинциальных российских городах, куда переехали и бывшие магаданские труженики, а вот папа, уроженец южноуральской глубинки, в которую хотел вернуться после длительной северной шабашки, с притяжением Магадана не справился, осел здесь навек. Привык к устоявшемуся быту и перемещаться куда-либо даже на короткий срок не желал категорически. Главное, наладил папа каналы получения денег с материка от своих компаньонов, и когда возникали финансовые проблемы, то в течение двух-трех дней надлежащие средства он получал исправно.

- Ну я-то, Миша, пожил, - словно откликаясь на размышления сына, говорил отец. - Использовал момент, на советскую власть не в претензии... К ней ведь как приноровиться надо было? Минимум тебе давался, а дальше - сумей украсть, не раздражая прокурора... По зернышку, по болтику, по грамму песочка рыжего... Так и цел будешь, и сыт. Но кончилась она, власть эта, а власть нынешняя у тех в руках, кто деньги нахрапом гребет! И никому никакого минимума! Хочешь - сдыхай, не хочешь - крутись как хочешь! Вот тебе и закон нашей жизни. Теперь - так. Смотрю на тебя, уже два года ты как спутник в пустоте круги нарезаешь... И дело такое мне не нравится. В общем, есть у меня корешки в Москве. Говорил я с ними. Дадут они тебе выходы... С квартирой помогут, с пропиской... Как насчет столицы, а?

Насчет своей жизни в столице Миша Коротков мыслил хотя и туманно, но весьма положительно. Магадан ему надоел. Надоели и тщетность трудных коммерческих зачинаний, и зашоренность личного бытия, и проклятый климат с нескончаемой промозглой зимой... Да и вполне естественным образом тянуло к чему-то новому...

- И когда можно двигать в Москву? - равнодушным тоном спросил он отца, разливая коньяк по рюмкам.

- Да хоть завтра...

- А если серьезно?

- А я попусту языком никогда не трепал, сам знаешь. Скоро там народ просыпаться начнет... - Отец кивнул на часы. - Мы и позвоним. А утречком проснешься и - за билетом.

- Чего еще удумали! Хватит пить, спать пора! - раздался голос матери, вошедшей в комнату. - В Москву парня намылил! Размечтался!

- Мечтать, ма, невредно, вредно не мечтать, - откликнулся Михаил. - Ну, давай, отец! За удачу!

Через три дня он ехал из аэропорта в "жигуленке" московского приятеля папы, бывшего магаданца, глядя на приближающиеся огни огромного незнакомого города, загадочной Москвы, где ему предстояло начать новую, покуда неведомую жизнь.

Приятель отца имел небольшую торговую фирму, поставлявшую в Магадан импортные консервированные продукты. Михаилу предстояло занять в фирме должность менеджера.

Ничего сколь-нибудь нового во вмененных ему обязанностях он не обнаружил, одна и та же бодяга - что в Магадане, что в столице. Товар, накладные, покупатели и поставщики... И - ничего собственного. Фирма чужого дяди, подневольный труд за среднюю зарплату, которой в обрез хватало на расходы по содержанию съемной квартиры и съемных девушек, и череда серых будней.

Вскоре ему довелось познакомиться с перекупщиками конфет и спирта, поставляемых из Западной Европы, - московскими тертыми ребятами, предложившими ему долю в своем бизнесе. Пришлось отзванивать отцу в Магадан с мольбой об оказании помощи в обретении стартового капитала. Характеризовать реакцию папы на данную просьбу как восторг Миша бы не рискнул. Отец, долго и нудно интересуясь деталями предстоящего бизнеса, выделил в итоге долгой и нелицеприятной дискуссии десять тысяч долларов. По его тону чувствовалось, что данную сумму он относит к разряду своих неизбежных, кармических потерь. Попутно, на случай каких-либо будущих недоразумений между Мишей и его компаньонами, дал сыну телефон своего знакомого, некоего Ивана Тимофеевича, персоны весьма значимой в криминальных кругах. Строго-настрого наказал: "С этим человеком, Миша, никаких шуток... Подставишь его - считай, подставил и меня".

С новообретенными партнерами, снимавшими офис в одном из облагороженных евроремонтом подвалов в районе Колхозной площади, Михаил работал слаженно и продуктивно, получая с вложенных денег изрядный процент.

Никаким бандитским "крышам" фирма не платила: Мишины партнеры, в советское время отсидевшие кто за махинации с валютой, кто за незаконное предпринимательство, поддерживали дружеские связи с бывшими лагерными дружками, ныне выбившимися в элиту московских группировщиков, и многомудрый президент компании Марк - лысый, коренастый человек в золотых очках "картье", имевший израильское гражданство и заводик по производству нижнего белья на своей исторической родине, покровительственно кривясь, сообщил Михаилу, что "присылает" порой по личному своему усмотрению в общак одной из мощных группировок ту или иную сумму, чем все мафиозные налоги исчерпываются. Марк не врал: криминальные авторитеты, чьи физиономии порой мелькали в телевизионном эфире, частенько навещали его с дружескими визитами, приглашали на свои юбилеи, и вел он себя с ними на равных, без тени заискивания.

На одном из светских раутов, проходившем в свежеотстроенном казино, Миша встретил старых магаданских друзей, соратничков по комсомольской работе - Анохина и Трубачева, ныне специализировавшихся на продаже японских автомобильных запчастей, поставляемых из Владивостока.

Встреча была теплой: вспоминали наивную, розовую юность, прошлые устремления, общих знакомых...

Бесконечно родным и безвозвратно ушедшим повеяло на Мишу, сентиментально разглядывавшего лица, казалось бы, канувших в безвестность товарищей; впрочем, лица эти, некогда сиявшие комсомольским окрыленным задором, немало деформировало безжалостное время, и наблюдались ныне в этих лицах известный меркантильный прагматизм и даже универсальная циничная сметка по поводу и без, свойственные битым деловым людям, прошедшим суровую школу кровавой постсоветской действительности. Пробы, конечно, некуда было ставить на рожи этих мерзавцев, но сквозь приобретенные черты порока умиленно виделись Мише былые одухотворенные черты его соратников по молодежному образцово-показательному арьергарду. В аналогичном ракурсе зрения, чему, безусловно, способствовали и винные пары, рассматривали Мишу и его былые товарищи. В итоге сообща решили, что встреча их - знак судьбы, расставаться отныне - грех, а потому, как и прежде, надо держаться вместе.

Обменялись телефонами.

Однако, проснувшись следующим утром, своих друзей юности Миша вспомнил отдаленно и равнодушно. Никакими особенными коммерческими достижениями они, чувствовалось, не блистали, а попросту перебивались случайными заработками на нерегулярных контрактах. Что они могли дать ему, эти мелкотравчатые ловцы случайной удачи? Он же, Миша, за год интенсивного труда сделал из кармических папиных десяти тысяч - сто десять, исправно с родителем расплатился, а ныне вложил практически все деньги в очередную партию спирта, намереваясь при этом удвоить нажитый капитал.

Сладко потянувшись, он чмокнул в щеку спящую рядом даму, с трудом припоминая ее имя, и начал собираться на работу. Впереди был тяжелый день: спиртовозы запаздывали, а клиенты, уже произведшие оплату, наверняка караулили его у офиса. Предстояло морочить народу мозги, оправдывая задержку тяготами дороги и происками таможенников. Накатанная, навязшая в зубах схема...

Припарковав машину возле офиса, Миша привычно спустился по ведущей в подвал мраморной лестнице, небрежно кивнув охраннику, вошел в кабинет многомудрого авторитетного Марка, попивавшего крепкий арабский кофе с коньячком под сигару, - и тут-то ждал Мишу удар. Проникновенным, грустным голосом шеф сообщил, что случилась беда: машины со спиртом исчезли где-то на просторах Польши вместе с водилами.

- Ну, попали, - равнодушно говорил Марк. - Чего ты так побелел? Или ты хочешь только получать и никогда не попадать? Так не бывает.

- Но надо хотя бы найти этих водил...

- Ищем...

Месяц спустя в случайной беседе с одним из посредников выплыл обескураживающий факт: оказывается, компаньоны втайне от него поставили партию какого-то спирта в Сибирь...

У Миши возникли вполне обоснованные подозрения, что речь идет о якобы пропавшем алкоголе, купленном на его кровные денежки. Бессовестные московские дружки, сплоченные между собой своим общим криминальным прошлым, просто-таки кинули его, чужака.

Взволнованный разговор с Марком положительного результата не принес. Впрочем, взволнованным участником разговора являлся Миша, Марк же, напротив, оставался, по своему обыкновению, невозмутимо корректным.

- Да, было дело, - лениво говорил он. - Был спирт, была сделка. Но уже после попадания... Почему мы не поставили тебя в известность? Потому что у тебя нет денег... Что бы ты вложил? Личную сопричастность? К тому же, милый, сделка была стремной, спирт мы послали без предоплаты, я просто не хотел, чтобы ты устроился на энную сумму повторно... Какие вообще претензии?

Угнетенный недоказанным фактом мошенничества со стороны партнеров, Миша задумался над целесообразностью встречи по данному поводу со всемогущим Иваном Тимофеевичем, к которому уже неоднократно обращался с просьбами льготного оформления таможенных документов.

Из общения с товарищем отца Миша сделал вывод: непосредственно Иван Тимофеевич ни в одну из группировок не входил, но криминальный мир Москвы знал досконально. Специализировался же он на антиквариате, натуральных и фальшивых ювелирных изделиях и разного рода документах - опять-таки как истинных, так и сомнительного свойства. В частности, Мише он сделал законный служебный загранпаспорт МИДа и липовый паспорт гражданина США, с которым Михаил безо всяких визовых сложностей разъезжал по Европе.

Затевать расследование со спиртом Иван Тимофеевич, наслышанный о Марке, отсоветовал - мол, дело дохлое: Марка в любом случае прикроют блатные, да и отоврется старый жулик... А то еще дело и против него, Михаила, повернет, ему опыта в эквилибристике всякого рода разборок не занимать.

- А потом - кто ты есть? - подытожил Иван Тимофеевич. - Есть ты самый натуральный лох. И если тебя кинули, то квалифицируется это промеж блатных так: люди сделали работу, "развели" фрайера. Так чего на них наезжать? А если была еще и отстежка в общак по данному поводу, хрен ты чего выкрутишь... Я, конечно, могу тараном пойти - мол, мои бабки сгорели... Это к тому, чтоб на вопрос ответить: чего вдруг за тебя масть держать взялся? Но это уже на грани беспредела... И если за руку меня потом поймают, что фуфло я гнал, - нехорошо мне выйдет в смысле морального облика и авторитета...

Не согласиться с этакой вполне резонной позицией умудренного волка Миша не мог. Вместе с тем он едва ли не до слез расстроился, понимая, что оказался в очередном жизненном тупике. Продолжать работу с Марком и с его вероломной компанией, вкладывая деньги в карманы жуликов, не хотелось.

Его переполняли отчаяние и злоба. Целый год он вертелся как заведенная машина, недосыпал, экономил деньги, отказывая себе даже в полноценном питании, и все тяжко заработанное у него безнаказанно и непринужденно отобрали в одну секунду! "Люди сделали работу!" Ничего себе вывод! Ему бы на такую синекуру трудоустроиться...

Он заставил себя успокоиться, уже холодно и отстраненно размышляя о том, что этот год все-таки не прошел напрасно... Хотя бы потому, что он приобрел немалые знания. Знания многих банковских таинств, приемов игры на бирже, разнообразия договоров поставщиков с оптовиками...

И тут, подобно хаотично разбросанным железным опилкам, внезапно притянутым к магниту, из кутерьмы обрывочных мыслей в какое-то горячечное, пронзительное мгновение у него созрел стройный план действий.

Он долго сидел перед телефоном, раздумывая, не поспешит ли со звонком Ивану Тимофеевичу, и, тщательно взвесив все "за" и "против", все-таки набрал номер.

- Ну, давай приезжай, коли приперло, - сказал старший товарищ, не склонный обсуждать конкретные вопросы и проблемы при посредстве какой-либо аппаратуры.

Разговор велся на улице.

Выслушав Мишу, Иван Тимофеевич, прищурившись, испытующе взглянул на него. Спросил:

- Тебе батя объяснял, что с ним будет, если ты погоришь и меня продашь? И что с тобой в тюрьме будет, хотя бы приблизительно предполагаешь?

- Да! - очень уверенно сказал Миша.

- Тогда запомни - есть две категории: первая - сел, вторая - вышел. Обе сопряжены с определенной страховкой. Следствие, предвариловка, ментовская и прокурорская суетня - это так, временные заморочки. А вот зона - это жизнь. И выход из зоны должен быть не выходом в открытый космос, а на гарантированные твердые позиции. К чему клоню? К тому, что меня сдавать свое будущее сжигать, страховку. Это в лучшем случае. А в худшем - закончат тебя еще в предвариловке... И не потому, что я такой важный и разважный блатной туз, а потому, что с моей посадкой у многих деловых людей начнутся прямые экономические убытки... Нужный товар я тебе предоставлю. Погореть на нем - проще некуда. Как на нем постараться не погореть - объясню. Бесплатно. Теперь о цене...

Миша вернулся домой поздно ночью. Сел за стол, уперев ладони в лоб.

Итак, все соединилось: школа хитроумного Марка, возможности Ивана Тимофеевича и дружки-комсомольцы, покуда еще ничего не ведающие о тех жизненных переменах, которые им уготовил он, Миша. Впрочем, нюансы этих перемен были и самому ему покуда неведомы. Единственное, что он уяснил наверняка, уже засыпая после тяжкого дня раздумий и переговоров, так это то, что сегодня родилась система... И отныне он ее автор и руководитель.

А через неделю в кабинет управляющего одним из коммерческих банков Владивостока вошел опрятно одетый, распространяющий аромат дорогого одеколона человек лет двадцати пяти, с модной стрижкой, в дымчатых очках, с перстнем, где сиял вкрапленный в овал черного агата внушительный бриллиант, и, представившись Сергеем Ковалевым, исполнительным директором фирмы "Астара", предложил управляющему выгодно купить принадлежащие фирме четырнадцать векселей банка "Менатеп".

Подлинность векселей, увенчанных всеми необходимыми печатями и подписями, сомнений у управляющего не вызвала, равно как и коммерческая целесообразность данной сделки.

Фирма, зарегистрированная в том же Владивостоке, дурной репутацией не пользовалась; свой личный паспорт Ковалев с готовностью отдал секретарше для снятия с документа ксерокопии. Приняв векселя, управляющий дал команду перевести деньги в сумме, составляющей сто семьдесят семь тысяч долларов, двумя платежными поручениями на счет "Астары", открытый в хорошо управляющему известном "Дальневосточном банке".

Сделка состоялась.

Вечером руководство фирмы "Астара" в составе Миши Короткова, являющегося ее тайным руководителем, и экс-комсомольцев Трубачева и Анохина, в кармане которых лежал паспорт на имя Ковалева, отмечали продажу векселей в одном из японских ресторанчиков портового города.

Система начинала работать...

Векселя, имеющие практически все требуемые степени защиты, прошли серьезную проверку, показавшую, что тайная типография Ивана Тимофеевича выполняет криминальные заказы на совесть. То же с полным основанием относилось и к паспортам на имена различных лиц, и к печатям многих солидных государственных учреждений, банков и даже воинских частей.

Праздник по поводу состоявшегося мошенничества проводился с умеренным потреблением алкогольных напитков, поскольку завтрашний день сулил немалые хлопоты: Трубачеву предстояло "окучить" "Дальневосточный банк", предложив вексель на сумму, составляющую сто девяносто тысяч долларов.

И потому, не обращая внимания на ресторанную суету и снующих вокруг стола местных продажных чаровниц, он, закусывая пиво "Саппоро" экзотическими суши с черной икрой, снова и снова разглядывал великолепно сработанный документик с проставленными на нем оттисками печатей "Менатепа", Главного управления военного бюджета и финансирования Министерства обороны и компании "Росуголь".

Анохин в свою очередь листал папочку, где хранились выданные ему на реализацию с целью якобы досрочного погашения еще пятнадцать векселей, увенчанные печатями войсковых частей и министерства топлива и энергетики России.

- Задерживаться во Владике не будем, - конспиративным полушепотом втолковывал компаньонам Миша. - Денежки два-три дня для приличия покрутятся в местных банках, потом перебрасываем их в столицу, снимаем наличными с понтом под закупку сельхозпродукции и - сидим тихо. Через полмесяца начнется шум-гам. - И, обернувшись к соседнему столику, за которым шумно пила-закусывала бритоголовая, в цепях и крестах публика, пояснил: - Менты начнут охоту, расставят засады, и банкиры братков по нашему следу пустят.

- И как тогда будем дела крутить? - опрокидывая в пиво фаянсовую рюмочку с саке, напряженно вопросил Анохин.

- Придумаем новую мульку... - Миша равнодушно пожал плечами. - Да она и придумана в общем-то... Ты не переживай, у меня идей много...

- В "Дальневосточном", - с сомнением произнес Трубачев, - в управлении ценных бумаг такая рыба гнилая сидит... Боюсь, как бы не расколол...

- Не расколет, векселя пробить - дело не одного дня, а вот в отказ банк может пойти, - кивнул Миша. - Это - учитываю. Но, как говорится, в готовности к облому - наша сила... И вообще, наша жизнь - рыбалка. Или любовь: клюнуло - тяни рыбку, не клюнуло - сматывай удочки...

Прожекты Шкандыбаева

Дешевле, конечно, было бы купить бутылку пива в киоске и утолить похмельную жажду прямо на улице, но на такой поступок Шкандыбаев не решился: вдруг въедливые патрульные милиционеры расценят это как вызов общественному мнению? Им ведь только дай повод... А кроме того, он не какой-нибудь там алкаш, он человек интеллигентный... И потому, несмотря на жесточайший кризис в личном бюджете, он (как, впрочем, и государство, также переживающее нелегкие времена) полным банкротом себя признавать не спешит, пессимизму не поддается и еще способен на некоторые широкие жесты... По крайней мере, культурно выпить пивка за столом в закусочной он может себе позволить. Он не какая-нибудь опустившаяся личность! Он просто личность! А личности не опускаются. Вот так, господа!

Некоторую досаду вызывал тот факт, что деньги, которыми оплачивалось пиво, долго и муторно пришлось выклянчивать у супруги - как оперативные средства, необходимые ему для поисков подходящей работы.

И эта зажиревшая от безделья курица еще не хотела давать ему такие гроши! Устроила какую-то параноидальную истерику! Как будто это так просто найти работу. Тем более - в сорок три года. Не по газетным же объявлениям ее искать! Что хорошего там могут предложить? Аферисты ищут дурачков! Нет, его, Шкандыбаева, не проведешь. Он повидал этот подлый мир, и опыт у него о-го-го! Кстати, откуда эта идея с газетой? А, все та же женушка подсказала... Бестолочь! Как сидела в своей сберкассе на стуле контролера от и до, так и сидит! А ведь если разобраться, то сидит-то она на огромных деньгах! И он не раз предлагал ей стоящее дело... Например, игру на курсе доллара... Разные там кредиты под проценты... Слушать не хочет. Дура! Ну и сиди за свою зарплату, сиди! Вот если бы ему в сберкассу, то есть в банк по новейшей, так сказать, терминологии...

Шкандыбаев вздохнул. Нет, корпеть от рассвета до заката, да еще терпеть над собой самодура начальника - дудки! Он уже оттрубил свое снабженцем и в прежних совдеповских структурах, и во всяких там последующих коммерческих... Все едино, всюду - ограниченные, самодовольные эксплуататоры! Никакого полета мысли! А ему нужна творческая, самостоятельная служба с простором для личной инициативы! А чтобы ее обнаружить, надо встречаться с людьми, посещать презентации, вынашивать планы путем компиляции разного рода мнений... Вот это - его система!

Вчера, кстати, получено предложение от фирмы, оптом торгующей рыбой. Он, Шкандыбаев, находит покупателя и получает изрядные комиссионные с контракта. Мелковато, конечно, но...

- Разрешите, коллега?

Перед столом стоял мужчина, одетый в куртку "аляску" с апельсинового цвета подкладкой на капюшоне, в который какой-то уличный шутник вложил кожуру от банана и смятую сигаретную пачку. Мужчину пробирал легкий абстинентный озноб. В руках его были две полные пивные кружки, и удержать в их пределах обильно пенящийся напиток стоило ему известного труда.

Шкандыбаев покровительственно кивнул незнакомцу.

- Н-начнем... - обреченным голосом произнес тот, затем шумно, как ныряльщик, выдохнул из груди воздух и, остекленев взором, приник к целительной влаге.

Взор его постепенно прояснялся и теплел. Однако в следующий момент в этом взоре промелькнуло некоторое недоумение...

С тем же немым недоумением уставился на своего соседа по столу и Шкандыбаев, признавая в обрюзгшем лице напротив знакомые черты... Непоправимо траченные временем, однако, что называется, незабвенные: перед Шкандыбаевым сидел его бывший сокурсник и приятель Петр Бородавко.

После случившегося узнавания, ознаменованного радостными восклицаниями, горохом посыпались обоюдные вопросы, которые, однако, не перемежаясь с ответами, вновь сменялись возбужденными междометиями. Наконец диалог обрел осмысленную канву: речь зашла о необходимости отметить встречу напитком более основательным, нежели цинично разбавленное, как единодушно решили бывшие сокурсники, пиво.

Заказали по рюмке мятного ликера.

Из последующего общения Шкандыбаев уяснил, что его товарищ, исключенный, кстати, за прогулы и неуспеваемость еще с третьего курса, ныне также озабочен проблемой трудоустройства, что послужило базой для долгого и обстоятельного разговора.

Амбиции Петра и его взгляды на жизнь удивительным образом совпали с мировоззренческими ценностями Шкандыбаева, хотя при воспоминании о своем собеседнике поры двадцатилетней давности перед ним отчего-то упорно возникал образ хамоватого и никчемного хлыща. Но в итоге Шкандыбаев пришел к мысли, что с возрастом люди все-таки развиваются...

- Постоянно приходится отвлекаться на мелочи, - доверительно сокрушался Петр, потягивая ликер. - Поиски хлеба насущного препятствуют реализации главного предназначения... А какие вот тут... - последовал стук согнутого пальца по лобной кости, - идеи, какие идеи! И с кем о них говорить? Где, спрошу я тебя, мой друг Шкандыбаев, стоящий спонсор? Всюду эти недоучки... временщики... Да, это их время - время дилетантов... Они же не могут мыслить по-настоящему широко и воистину коммерчески! Ты-то, кстати, сейчас где? Чем занят, имею в виду?

- Бизнес, оптовая продажа рыбы... - к месту вспомнив последнее предложение работы, ответил Шкандыбаев.

- И кем?..

- Менеджер. Э-э... Старший менеджер!

- Ага, тоже, значит, подневольное лицо. Тоже трагедия... Поклоняешься золотому тельцу за медяки... Так вот... О чем я? Ищу спонсора. Идея вкратце: строим железную дорогу. В Африке.

- То есть? - Географический элемент проекта всколыхнул в Шкандыбаеве здоровую подозрительность, моментально, впрочем, сменившуюся восторгом от дальнейших пояснений собеседника.

- Дорога пойдет вокруг Африки! - Петр многозначительно поднял палец. И тут-то зарыта собака... Мы соединяем государства материка... Грузопоток товаров и материалов... Ты спросишь, - продолжил насмешливо, - какова цена проекта?

- Ну, в общем... - растерялся Шкандыбаев.

- Никакого принципиального значения не имеет! - надменно отмахнулся Петр. - Ненужная математика!

- А... спонсор?

- Спонсор - это расходы на представительство, дипломатию, так сказать... А строительство не будет стоить ничего, понял? - Петр торжествующе откинулся на спинку пластикового стула. Продолжил, чеканя слова: - Деньги тебе будут нести со всех сторон... С заинтересованных сторон! За место в инфраструктуре. Склады, рестораны, подъездные дороги, шлагбаумы и светофоры, то есть семафоры, но это не суть...

В груди Шкандыбаева с холодящим ликованием запела труба внезапно обретенной удачи. Вот оно! Вот тот подарок судьбы, к которому он интуитивно стремился!

- Но для такого проекта потребуются толковые люди... - осторожно вставил он, потирая вспотевшие ладони. - С организационно-аналитической жилкой...

- Главное - спонсор, - не то не поняв намека, не то умышленно проигнорировав таковой, угрюмо отозвался Петр.

- Но ведь и люди... - Шкандыбаев покрутил растопыренной пятерней в пространстве. Данный неопределенный жест закончился тем, что пятерня недвусмысленно прижалась к его грудной клетке.

- Да, серьезные компаньоны... энтузиасты... всегда в цене, - выдавил наконец Петр желанную фразу.

После пятой рюмки ликера вопрос о партнерстве в будущем проекте был решен, к великому удовлетворению Шкандыбаева, положительно. Шкандыбаев предложил подключить к делу своего соседа-пенсионера, проработавшего два года комендантом посольства в Сомали и потому наверняка знавшего международную африканскую специфику.

Оплатив выпитый ликер, Шкандыбаев предложил для обсуждения технических деталей поменять второсортную забегаловку на место более респектабельное.

Поехали в один из арбатских ресторанчиков. В метро возбужденный Шкандыбаев то и дело хватал партнера за рукав пальто: он боялся потерять в толчее толпы посланного ему свыше носителя гениальной идеи.

В голове Шкандыбаева метались мысли одна превосходнее другой. Во-первых, надо, покуда не обнаружен подходящий спонсор, зарегистрировать собственную фирму и приобрести юридическое лицо. Дорого снять офис? Чепуха! У него двухкомнатная квартира, и одну комнату можно использовать под рабочее помещение, жена потеснится. Кроме того, в качестве начального капитала он готов вложить в дело персональный компьютер - машина, правда, требует починки, куплена с рук у бомжей, черт знает, что у нее внутри, но это пустяки... А в качестве техперсонала определенно стоит привлечь знакомого мастера с телефонной станции: парень запросто обеспечит бесплатную связь с зарубежными странами - что ему стоит подключиться к линии какой-нибудь коммерческой фирмы! Конечно, покуда привлеченный работник будет исполнять обязанности на общественных началах. выплаты пойдут из прибыли...

Словно читая мысли товарища, Петр заявил, что им необходима секретарша-стенографистка, ибо многие ценные идеи, высказанные в разговорах, порой забываются, а ему как раз знакома одна отставная манекенщица, ныне аптечный кассир, способная стать лицом фирмы.

Данное предложение повергло Шкандыбаева в некоторое раздумье, где присутствовал тревожный вопрос о совместимости под одной крышей манекенщицы и жены, но куда более важным вопросом показался ему иной: как именно назвать будущую фирму? Предстояло придумать нечто оригинальное и вместе с тем звучное...

Поиски названия происходили уже за ресторанным столиком.

Петр, находившийся, видимо, в более благополучной финансовой ситуации, нежели Шкандыбаев, не переставая угощал приятеля изысканными разносолами и дивным французским коньяком. Атмосфера была творческая, непринужденная.

Петр предложил название "Золотое кольцо Африки", однако Шкандыбаев заметил, что в обозначении фирмы должны присутствовать лапидарность, а также известного рода динамика, даже агрессивность, и потому, учитывая как географическую специфику, так и саму суть проекта, предложил наименование "Бумеранг лимитед".

Затем, взяв салфетку и ориентируясь на форму лежавшего в тарелке антрекота, он начертал контур Африканского материка, пояснив, что данная сложная фигура мало напоминает кольцо, скорее - траекторию бумеранга с поправкой на ветер.

Вступать в спор Петр не стал, легко согласившись с доводами партнера. Вопрос, касающийся названия, представлялся ему второстепенным. Куда больше его занимали проблемы местных инвестиций в индустрию, международных кредитов и таможенных сборов. За их обсуждением внезапно обнаружилось, что бутылка коньяка опустела. Перешли на виски. Петр, не скупясь, заказал "Джонни Уокер" с голубой этикеткой. Определенно у этого человека был размах! Что уже при подсчете ожидаемой прибыли подтвердили и его суждения о том, что "мерседес-600" он не возьмет себе и задаром, пусть на нем катаются плебеи-нувориши, а вот "дьяболо-ломбарджино" или же, на худой конец, "роллс-ройс" - именно те модели, что предназначены для истинных джентльменов.

На сей раз в спор не стал вступать Шкандыбаев, поскольку он не то чтобы не сидел ни в одной из трех обсуждаемых моделей, но и даже внешне представлял их довольно-таки смутно; единственно заметил, что, с его точки зрения, шикарные авто - пустое расточительство, а вот о небольшой вилле у какого-нибудь теплого моря он с этой минуты начинает раздумывать уже не на шутку...

Тут в голову ему пришла потрясающая мысль.

Сказав, что выйдет в туалет, он оставил приятеля за столом и выбежал на улицу, проследовав в соседнее здание, где, как он приметил, предлагались срочные типографские услуги. Отсчитав себе медяки на метро, на все оставшиеся деньги он заказал визитные карточки для себя и для Петра с названием фирмы, указав при этом собственный адрес в качестве адреса юридического. Данный факт, как представилось ему, знаменовал собой своеобразную ратификацию выработанных договоренностей.

Заказ благодаря современной технике исполнили мгновенно, и, переполненный восторгом, не уставая восхищаться своей находчивостью, Шкандыбаев вернулся в ресторан.

Реакция приятеля превзошла его ожидания: растроганный Петр, прослезившись, едва не задушил его в объятиях.

- Пусть у меня осталась только мелочь на транспорт, но твоя радость дороже любых денег, - сказал Шкандыбаев.

Вытирая слезы, Петр отправился в туалет привести себя в порядок.

А Шкандыбаев, оставшись в одиночестве, внезапно задремал, убаюканный мечтами и высококачественным алкоголем.

Проснулся он от увесистого толчка в плечо. В размытом ресторанном полумраке увиделся человек в атласной жилетке, надетой на белую рубашку с галстуком-бабочкой. Человек выразительно показывал ему фигуру из трех сложенных в щепотку пальцев.

Другой человек - стриженный под бобрик, с вросшей в туловище шеей, с грудной клеткой, не уступавшей по размерам пивной бочке, - упорно совал под нос Шкандыбаеву мятую бумажку, в которой тот не без труда признал счет.

В счете была какая-то несуразица, что-то они там перепутали в своей ресторанной бухгалтерии. Пятьсот десять долларов... Какая-то чушь! Если столько платить в ресторанах, проще купить себе собственный!

Шкандыбаев не без достоинства заявил, что ожидает друга, президента крупнейшей международной компании, и предъявил свои визитные карточки, отчего-то не произведшие на настырных ресторанщиков ни малейшего впечатления. Впрочем, после слов о друге, обязанном заплатить по этой сомнительной бумажке, оппоненты как-то синхронно и гнусно усмехнулись, после чего Шкандыбаев был препровожден в подсобное помещение и подвергнут омерзительному обыску, сопровождаемому площадной бранью.

Далее были странные ощущения каких-то непонятных перемещений в пространстве, когда пол менялся местом с потолком, а свет с мраком, и эхом звучал в голове Шкандыбаева его же собственный крик:

- Я вице-президент! Я учредитель!.. У меня проект! Я беру вас в долевое участие!

Затем вновь наступил период затмения. Очнувшись от него, Шкандыбаев обнаружил себя в заставленном картонными ящиками подвале, лежащим на драной, нестерпимо воняющей кошками дохе, с наручниками на лодыжках.

Мгновенно вспотев от ужаса, он издал нечленораздельный звук, который с натяжкой можно было отнести к призыву о помощи, но на этот глас вопиющего явился отнюдь не ангел-спаситель, а, напротив, демон из вчерашнего кошмара: человек-бочка с боксерским бобриком. Вслед за ним в подвал шагнули еще двое широкоплечих атлетов с циничными физиономиями.

- Очухался, вице-президент? - саркастически изрек человек-бочка, освобождая Шкандыбаева от наручников. - Ну и видок у тебя... Просто скульптура Церетели! Теперь слушай новости: мусорам вчера мы тебя сдавать не стали, паспорт твой у нас... На сколько нагулял, помнишь? Нет? Вот, ознакомься. - Он вручил Шкандыбаеву вчерашнюю бумажку.

- Но мы же просто физически не могли на такую сумму... - еле ворочая шершавым, как наждак, языком, пролепетал Шкандыбаев.

- Значит, совершен подвиг, - сказал оппонент. - И возражать не советую...

Он выдержал паузу, которую заполнил внушительной репликой его коллега:

- Будешь тут тявкать, пустим тебя на котлеты. Или на пельмени. Цех у нас через стенку...

- Так будем препираться? - спросил человек-бочка ленивым голосом.

- Нет, поймите... Я просто поражен... Такая сумма...

- Слушай, - раздраженно прикрикнул на Шкандыбаева третий ресторанный служащий, - я тебе ща в табло пробью, этим дело и кончится!

- Хорошо, хорошо, я заплачу...

- Вот так оно лучше. Плюс пятьдесят долларов за ночлег и за моральный ущерб.

Вопрос о первенстве морального ущерба нуждался в явной дискуссии, но начать ее Шкандыбаев отчего-то не решился. Им овладело покорное коровье безразличие.

- Принесешь деньги сегодня, - миролюбиво продолжил собеседник, считай, легко отделался. Пиши, кстати, расписку: я, такой-то, должен ресторану такому-то за неоплаченный ужин... И учти, начнешь вилять, счетчик будет работать так: десять процентов за пропущенный день. Усек? - Он поднес к носу Шкандыбаева литой кулак.

Шкандыбаев понуро кивнул.

- Ну, ждем!

Претерпевая немыслимую в своей жестокости похмельную муку, Шкандыбаев поплелся к метро, стараясь не смотреть в глаза прохожих.

Так... Как ни верти, а платить этим гангстерам придется. Где только взять деньги? Он продаст запонки, кольцо... Нет, не хватит. Надо что-то придумать... Хотя... рассмотрим вопрос с юридической стороны. Он подсел к столику, где находился его институтский приятель. Да, был нетрезв. Но ведь он не сделал ни одного заказа! Типичное на чужом пиру похмелье. А теперь здравствуйте! Счет! Да еще на пятьсот десять долларов! Откровенное хамское вымогательство! И если оно продолжится, он пойдет в РУБОП! Там с этими мерзавцами разберутся быстро! Тем более угроза пустить его на пельмени... За это же надо сажать! На пятнадцать лет! Куда, однако, делся этот Петр? Ведь не оставил ни телефона, ни адреса... Хотя... У него же есть адрес и телефон Шкандыбаева! На карточках! И кто знает, может, приятель уже беспрерывно названивает ему, ведь проект не ждет... А если Петр подло и умышленно оставил его на растерзание этим людоедам из коммерческого общепита? Что же... Тогда... Тогда он, Шкандыбаев, имеет все права на идею. И в этом случае ему, можно сказать, повезло... Приобрести проект мирового значения всего за неполных шестьсот долларов! Хотя какие еще доллары?! Он претерпел немыслимое унижение, смертельную опасность, и еще кому-то платить за это просто смешно! Вопрос с офисом решен, секретаршей, кстати, можно взять на общественных началах жену... А покуда идет организационный период, что-то заработается на мороженой рыбе...

Жизненная концепция потихоньку выстраивалась.

На отдыхе

Плавучий остров-сад, жемчужина Атлантики, густым зеленым пятном распласталась Мадейра в темно-синей, подернутой солнечной поволокой океанской ряби, и Геннадий, завороженно смотревший в иллюминатор, поймал себя на довольно-таки странной мысли о том, что его присутствие на борту комфортабельного лайнера, летящего на дорогой зарубежный курорт, своего рода нонсенс. В той прежней, социалистической стране, где он родился и вырос, даже поездка в какой-нибудь Крым была бы для него своего рода достижением. И ныне, не изменись политические ориентиры, загорать бы ему исключительно на казенных лесоповалах. Хотя... еще вопрос, стал бы он связывать себя с криминалом, будь у власти суровые коммуняки. Пошел бы, наверное, в завсклады или в завмаги... Обвес, усушка, утруска... Тем бы и пробавлялся. Ан нет подфартило с демократией. И теперь в компании респектабельных господ из капиталистического мира, вполне соответствуя им по уровню достатка, он, окончивший лишь шесть классов средней школы, не имеющий ни профессии, ни социального статуса, прочитавший не более десятка книг, даже в общем не представляющий, как устроен несущий его в поднебесье самолет, тем не менее пусть и на украденные у других деньги, но пребывает в элите, наслаждаясь всеми привилегиями богатых и сытых.

Однако никакого удовлетворения данное заключение Геннадию не принесло, а, напротив, поселило в нем глухое раздражение перед внезапным осознанием собственной ущербности.

Он оглянулся на полулежавшего в соседнем кресле вдрызг пьяного Грыжу оплывшего, с багрово-синей физиономией, с тяжелыми морщинистыми веками и сухими фиолетовыми губами. Полбутылки водки - первую похмельную дозу тот вылакал еще в машине, везущей их в аэропорт. Затем бар в зале ожидания, самолет... Полтора литра крепких напитков компаньон уже влил в организм наверняка. Вот же здоровье... Хотя - какое здоровье! Оно в прошлом Грыжи, некогда мастера спорта по классической борьбе. А за последние четыре года, еще до достижения тридцатилетия, превратился бывший спортсмен в полную развалину, имеющую за плечами два инфаркта и цирроз печени - по словам Люськи, угрожающе прогрессирующий...

И ведь вот что забавно: дошел Грыжа до этих печальных достижений благодаря легким денежкам. Как занялся бандитизмом на руководящем уровне какой уж там спорт! Вместо него - кабаки, компашки. А когда денег столько, что на три жизни хватит, и подниматься к семи утра к станку гудок не зовет, начинаются послабления самому себе в режиме... История, конечно, не из новых, но Грыжа в эту историю влип крепко. Кодировался, завязывал - все напрасно. Признавался: день, мол, кручусь, а под вечер такая скука, такая тоска, куда себя приткнуть - ума не приложу, все из рук валится... А стакашек накатишь - вроде опять с собой в ладу... Спрашивал Геннадия: может, тюряга спасет? Может, и впрямь на нары устроиться по собственному желанию? Да ведь без толку... В зоне водяры - хлебай не хочу, а что по двадцатикратной цене - какого блатного это смутит? На выпивку пацаны пришлют...

Костя, сидевший на крайнем сиденье, у прохода, брезгливо покосившись на Грыжу, произнес:

- Подлетаем... Чего вот только с телом делать?.. - Толкнул бесчувственного Грыжу в рыхлый бок. - Не на тележке же для чемоданов его до такси перемещать? Такой трансфер вроде контрактом не предусмотрен...

- Оклемается, - неуверенно отозвался Геннадий.

Он оказался прав. Черепашьи веки дрогнули, блеклые глаза осоловело уставились в пространство, и Грыжа слабо поинтересовался:

- Где это м-мы? А? Еще не прилетели?

- Снижаемся, - кратко объяснил Константин.

Перегнувшись через него, Грыжа ухватил жирной лапой за ногу проходившую мимо стюардессу. Стюардесса заполошно взвизгнула, но Грыжа, ничуть не смутившись, властно потребовал:

- Пива, поняла?!

В ответ стюардесса затрещала по-португальски нечто угрожающе-возмущенное, и, осознав наконец, что он на борту иностранного самолета и хамство его может квалифицироваться как хулиганство, а не как естественное поведение могущественного криминального босса, Грыжа с неудовольствием пробормотал:

- Сорри... - и посетовал товарищам: - Попалась бы она мне в Москве, коза драная...

Геннадий угрюмо кивнул, покосившись опасливо на удаляющуюся самолетную прислугу, возмущенно комментирующую пустяковую в общем-то закавыку... Ляжку ее тощую потрогали - во, бляха-муха, событие! И ведь хрен чего поперек скажешь, сдаст еще местным мусорам - нахлебаешься... Нравы и законы тут дремучие, заморочки на каждом шагу, все на измене...

Впрочем, обошлось без неприятностей. Миновали таможню, уселись в подкативший автобус и поехали в отель по горному серпантину, тянущемуся вдоль высоких обрывистых берегов, с которых, как с самолета, различалась кривизна морского горизонта.

Кружевная оторочка далеких волн разбивалась о застывшую некогда лаву, отвесно уходившую на километровые глубины. И высилась за приспущенным стеклом автомобильного оконца, из-за заслона реликтового лаврового леса и увитых лианами склонов Пику-Руиву - высшая точка острова, верхушка подводной горы.

Прямо на дорогу с заоблачной высоты летели радужные струи водопадов, сменяли друг друга головокружительные в своей красоте ландшафты, созданные слепым трудом океанских волн и ветров, миллионами лет выедавших рельефы, ущелья и склоны. но на тропическую островную экзотику Геннадий и Константин взирали хмуро, размышляя о практической цели поездки. Цель эту представлял храпящий на заднем сиденье алкоголик, формально - товарищ и компаньон, в действительности же - никчемный, обнаглевший дольщик и будущая жертва.

Разместились в небольшом уютном отеле - одноэтажном комплексе, утопавшем в усыпанном цветами кустарнике.

Умеренно пьющие Геннадий и Константин, распаковав чемоданы и переодевшись в майки и шорты, достали из дорожных сумок по бутылке купленной еще в Москве грошовой, явно некачественной водки и направились к Грыже отметить приезд. Водку брали заведомо ядовитую, решив, что спьяну ее качество компаньон не оценит, а эффект от такого пойла поспособствует задуманному плану. План же был прост: споить в течение отпуска Грыжу насмерть. Чинно и благородно. Никаких утоплений и сбрасываний с обрыва, никаких проблем с полицейским расследованием и судебно-медицинской экспертизой... Впрочем, коли алкоголь окажется бессилен, то в отношении неугодного партнера предусматривалось применение иных методов...

- Дешево и сердито, - изрек Геннадий, разглядывая на свет донышко бутылки, над которым мелкими хлопьями витала мутноватая взвесь.

- Продукт высший сорт, - согласился Костя, открывая дверь номера Грыжи.

Бесчувственное тело пребывающего в забытьи пьяницы грузно высилось на постаменте высокой двуспальной кровати, застланной парчовым покрывалом. Тело, одетое в промокшую от пота рубашку и штиблеты сорок седьмого размера, занимало относительно кровати поперечное положение.

- Ты чего, брат, вставай! - потряс Грыжу за слюнявый подбородок бодрый Константин. - Давай по граммульке за новоселье!

Кое-как растолкав Грыжу и влив в него содержимое обеих емкостей, душегубы, предусмотрительно прихватив с собой опорожненную тару, покинули номер и направились отобедать в прибрежный ресторанчик.

Изысканные рыбные блюда запивали не менее изысканной мадерой, попробовав все ее четыре сорта: сладкую и густую "Мальвазию", полусладкий "Буал", резковатое "Верделло" и сухой, водянистый "Серсьял".

Напиток, носивший название острова - бывшего форпоста Португалии на пути к завоеваниям далеких земель, по своим вкусовым и полезным качествам категорически отличался от того пойла, с которым ныне отчаянно сражалась истерзанная излишествами печень Грыжи.

Наслаждаясь соком перебродившего тропического винограда, гангстеры пребывали в неведении относительно его истории, равно как и истории острова - перекрестка морских дорог, веками снабжавшего вином корабли. Чтобы вино не портилось в дальних путешествиях, сметливые торговцы добавляли в него спирт. То есть, выражаясь языком Геннадия, гнали халтуру. Злокозненность их намерений имела парадоксально положительный результат: вызревая неделями в закупоренных бочках в условиях тропической жары и качки, алкогольный конгломерат превращался в ароматное, насыщенное солнцем диво. Древние морские технологии ныне воспроизводились на суше.

Услужливый официант, узнав, что имеет дело с клиентами из России, не преминул выказать эрудицию, то и дело повторяя словосочетание: "Распутин мадера". Видимо, и на далеком острове были осведомлены о том, как блудливого старца Григория пытались отравить пирожными с цианистым калием, которые именно мадерой он, согласно преданию, запивал. Этаким посильным участием в российской истории здесь, чувствовалось, немало гордились.

Уловив суть речи официанта, Костя донес ее до Геннадия. Тот в свою очередь хмуро заявил, что влитая в Грыжу водяра именно "Распутиным" и называлась.

После обеда пошли гулять на причал, к бухте, заполоненной разноцветными баркасами и широкопалубными траулерами.

Местные рыбаки, специалисты по ловле глубоководной рыбы-сабли - эшпады, вели кропотливую работу по подготовке снасти, раскладывая бухты лески длиной четыре километра в тазики и насаживая на сотни крючков крохотных анчоусов и сардин.

На осыпанном рыбьей чешуей настиле лежали извлеченные из пучины изувеченные декомпрессией эшпады: антрацитово-черные, с сапфировыми огромными зрачками выпученных глаз, скрюченные так, что хвост каждой рыбы был завернут в ее усеянную расческой длинных и кривых зубов пасть.

- И вот этих крокодилов мы сейчас жевали, - рыгнув, произнес Костя.

- Да ну, ты чего?.. - засомневался Геннадий, вспоминая узкие полоски нежного филе под сметанным соусом.

- Точно, я меню читал, там еще картинка. я думал, типа того, что щука...

- Эта абракадабра такая же щука, как Грыжа - фотомодель, - веско заметил Геннадий.

- Ну, в меню и была фотомодель... Фоторобот то есть...

Около часа они толклись в гомоне толпы, скрипе снастей и грохоте ящиков, среди туристов и рыболовов, тут же продающих дары моря оптовикам, глазея на блестящие, будто отлитые из алюминия, туши тунцов, на распустивших плавники-перья меч-рыб, опасливо огибая лежавших на настиле причала бурых, с корявой шкурой глубоководных акул, чьи мутно-зеленые глазищи фосфоресцировали и при ослепительном свете тропического дня.

- Какая программа на вечер? - спросил Геннадий, одновременно понимая, что внятного ответа на данный вопрос ожидать от Константина не приходится.

- Хрен знает... - Тот пожал плечами. - Трудно, конечно, жить, ничего не делая, но ведь мы не боимся трудностей... Проверим Грыжу, пощупаем пульс, а там - вечер, дискотека... Может, телок склеим... Ты заодно растрясешься... Он со смешком хлопнул ладонью по животу Геннадия. - Далеко ведь уже за центнер тянешь, а?

- Все мое, - процедил тот, уколотый подобной фамильярностью.

- Ладно, чего надулся, я ж любя, по-братски...

Занятие, впрочем, нашлось: поехали в город прошвырнуться по магазинам. Местные цены показались им возмутительно высокими. А потому, исходя из соображений экономической мести, а может, из побуждений чисто хулиганского толка, решили компаньоны по окончательному злокозненному раздумью украсть из магазина промтоваров пару спортивных костюмов.

Последним криминалом подобного рода на счету Геннадия числилось ограбление пивного ларька, совершенное еще в нежной юности; Константин также не отличался опытом в ремесле откровенной кражи, а потому при выходе из магазина незадачливых жуликов легко вычислила и задержала охрана, препроводив в подсобное помещение для разбирательства.

В подсобке воришек, державших в руках упакованные в полиэтилен костюмы, сфотографировали с помощью аппарата "Полароид", после чего лысый, жирный тип, являвшийся хозяином магазина, принялся названивать в местные правоохранительные органы.

Охранники почтительно именовали лысого сеньором Хулио.

Далее в помещении появилась полная, усатая дама, явно супруга владельца торговой точки. Одобрив краткой репликой манипуляции мужа с телефонным аппаратом, она тотчас же разродилась длиннющей злобной тирадой в адрес иностранных туристов, должных, по ее наивному разумению, приносить трудящимся острова исключительно доход и ни в коем случае не убытки.

Геннадий ощутил невольную дрожь в коленях. Это же надо! Имея в карманах платиновые дебетные карточки и не менее пяти тысяч наличных долларов, угодить в португальскую ментовку из-за каких-то грошовых синтетических тряпок!

Он потерянно обернулся на красного от стыда и унижения Костю. Перехватив его взгляд, тот, словно встрепенувшись, достал бумажник и, мягко отведя в сторону руку Хулио с телефонной трубкой, положил на стол перед хозяином двести долларов.

Хулио опустил трубку на аппарат. Выразительно обернулся в сторону супруги. Дама мгновенно вынесла краткий и категоричный вердикт на непонятном португальском, переведенный Хулио на доступный язык жеста, а именно: выставив перед носом Константина три растопыренных пальца, завмаг дал понять о возможности мирного соглашения на основе финансовой прибавки. При этом в глазах торговца стояла такая холодная решимость, что компаньоны сразу же уяснили: попытка торга означает решительный отказ от дальнейших переговоров.

Исходя беспомощной досадой, Геннадий выложил затребованную сумму, после чего поджарые, черноволосые охранники в белых рубашечках выпроводили задержанных на улицу. Похищенные костюмы, естественно, остались в подсобке.

- Ну, ё-моё, влетели! - тяжело дыша, отплевывался Геннадий.

- Да, классно нас на пять сотен развели... - недоумевал Константин. - В один момент... Умеют, суки! Хулио этот... и его жена Хулинада! Козлы без совести...

- Наверстаем...

- Это конечно...

- Ну и хрена ли стонать?

- А кто стонет-то?..

- Ну и я о том...

В подавленном настроении отправились на местные аттракционы, за пару долларов сфотографировались в обнимку с облезлым, улыбчивым орангутаном, который, согласно распоряжениям своего бдительного командира, умело и четко поворачивал мозолистый зад к объективам халявщиков.

- Ну, брат, ну голова! - восхищался дрессированной обезьяной Костя. Слышь, Ген, во как надо бабки делать! Орангутана завел и эксплуатируй его на бойком месте! Никакой зарплаты, лишь пара бананов в день...

- А тут эти бананы как у нас пара картофелин, - вдумчиво поддакивал Геннадий.

Вернувшись в отель с целью освежиться под душем и проведать Грыжу, узрели в холле будто бы поджидавшего их менеджера.

Кинувшись к постояльцам, менеджер взволнованно затараторил по-английски нечто, как понял Геннадий, относящееся к персоне оставленного без присмотра Грыжи.

Уяснив, что английский язык гости не понимают, служащий перешел на ломаный польский, не без труда сумев объяснить, что пребывавший в беспамятстве Грыжа час назад очнулся, встал, но тут ему явно поплошело, и он выполз из номера в коридор, где, как перевел остряк Костя, вновь потерял сознательность... Далее Грыжу отвезли в местный госпиталь, адрес которого менеджер друзьям пострадавшего готов любезно предоставить.

Выслушав новость, гангстеры тупо уставились на украшавшую холл гостиницы скульптурную композицию неясного смыслового содержания: отлитую из чугуна несообразность в форме расчлененных мужских гениталий на гладком мраморном постаменте.

- Да, пиковый денек сегодня... - вымолвил наконец Константин. Чувствую, анекдотец выходит... Типа: "Камикадзе вернулся с задания..." И чего в город нас понесло? Сегодня все бы и решилось... А так - кругом попадалово!

- Прохлопал ушами, хлопай в ладоши, - угрюмо констатировал Геннадий.

Навестив госпиталь и на пальцах объяснившись с дежурным врачом, прояснили ситуацию окончательно: Грыжа был на грани погибели, но усилиями медиков встречи с праотцами избежал, в течение трех дней организм его будет очищен от яда, и доктор надеется, что пациент еще успеет насладиться прелестями восхитительной Мадейры - то бишь острова и ни в коем случае не напитка. Указуя попеременно на свои грудь и живот и отчаянно кривясь, медик дал понять, что дальнейшей борьбы с алкоголем внутренние органы Грыжи не перенесут.

Вечер провели в унынии, проклиная живучего пьяницу и строя вероломные планы его умерщвления. Затем улеглись спать.

Ворочаясь в нежных, пахнувших тонкой парфюмерией простынях, Геннадий раздумывал, не отправить ли ему вместе с Грыжей на тот свет и проворного Костю, одновременно понимая, что и тот способен мыслить в аналогичном направлении.

Заснул под утро - в злобе, боязни и раздражении. Снились осклизлые дохлые акулы и зубастые, ползающие под ногами, как змеи, эшпады.

Из госпиталя Грыжа вернулся осунувшимся и посеревшим. Модная рубаха навыпуск как балахон болталась на его поникших плечах.

- Ну как здоровье? - участливо вопросил Геннадий возвращенного к жизни товарища.

- Вроде... путем... - недоуменно озираясь на обстановку гостиничного номера, молвил тот. Обстановку, судя по всему, Грыжа не помнил даже в общих чертах.

- А нам плели, будто ты чуть сандалеты не откинул... Базарили, что на грани клинической смерти...

- Ну, - угрюмо кивнул Грыжа.

- И... как там? - заинтересованно прищурился Геннадий.

- В госпитале? - Грыжа поморщился. - Да полная жопа! Лежи как бревно, никуда не пускают, покурить - хрен!

- Да не, я не о том... Я в смысле, как оно... там? - Геннадий многозначительно ткнул пальцем в потолок.

- А-а... - Грыжа вздохнул. - Там-то хорошо... Там - наша Родина...

- Печень как? Нормально? - осторожно спросил Константин.

- Работает как часы. На семнадцати камнях! - злобно ответил Грыжа и рассмеялся долго и хрипло.

- Ну вот, а мы как раз по сто грамм собрались... - сокрушенно молвил Геннадий. - За твое, так сказать, выздоровление...

- И чего? - удивился Грыжа. - Кто мешает?

- Ну ты-то ведь бутсы на гвоздь повесил... Неудобняк вроде...

- Ну, грамм пятьдесят за выздоровление и мне не грех... - после некоторого раздумья произнес Грыжа и перекрестился боязливо. - Хоть доктор и стращал, что водка - мой смертный враг...

- Ну, врагов ты никогда не боялся! - польстил Геннадий.

- Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве, - самым серьезным тоном заявил Константин, подвигая товарищу наполненный стакан.

Напряженно на стакан глядя, Грыжа поделился сокровенным:

- Вот что нехорошо в употреблении водки с утра, так это - трудно будет провести день разнообразно...

- Не по-лысому день проведем, обещаю! - оптимистически заверил его Геннадий, нарезая ломтями ананас. - Тачку мы взяли в аренду, так что прокатимся по ландшафтам... Ананасиком-то закусывай... Тут еще фрукты какие-то непонятные - помесь картошки с клубникой, тропические. видать, у меня от них оскомина вчера вылезла. Но надо воспользоваться, недаром ведь сюда перлись...

- В музей вина, кстати, заедем, - глубокомысленно заявил Константин.

- А чего там?.. - удивленно спросил Грыжа.

- Ну, показывают, как продукт в бочки наливают, какие вообще сорта...

- Пробовать дают?

- Говорят - хоть залейся...

- Это дело!

- Еще бы...

Допив бутылку, отправились на экскурсию.

Геннадий, полагавший, что, как только капля алкоголя попадет в организм Грыжи, остановиться в пьянке тот уже не сможет, в коварном своем расчете не ошибся: в музее местных вин Грыжа, проявивший себя неутомимым дегустатором, купил ящик мадеры для повседневного потребления, а в качестве памятного сувенира приобрел бутылку коллекционного "Верделло" 1870 года, покрытую войлочным слоем пыли. Согласно традиции, бутылку вместе с пылью упаковали в резной деревянный сундучок.

Старания служащих музея, бережно и искусно завернувших старинный сосуд в нежный бумажный кокон, увы, оказались напрасны: после прогулки по музейным окрестностям, похожим то ли на оранжерею, то ли на цветочный магазин, где экзотические фуксии, орхидеи, амариллисы и гортензии произрастали в естественном состоянии, подобно российским елкам-палкам, Грыжа, распотрошив сундучок и выбросив его в канаву, уселся под цветущим кустом, произнеся буквально следующее:

- Хрена ли тяжести на себе таскать? Кому эти сувениры сдались? Люське их дарить? Обойдется! Вообще... жить надо, а не кроить повсеместно! Понял, Гена? Не, ты не понял, ты, сука, жмот... - С этими словами Грыжа раскупорил пыльную бутылку сувенирным музейным штопором и в один присест выдул ее из горлышка. Сплюнув, высказался: - Компот, бляха-муха! А стоит - как цистерна спирта! И за что бабки стригут? Вот тебе и Мадейра... Остров мародеров, мать их!..

Экскурсия продолжилась. Следующим ее этапом по предложению Константина стало посещение высокогорного леса.

Взятая в аренду машинка шустро ринулась по серпантину, огибающему горные склоны.

Грыжу окончательно развезло. То он брался за исполнение тюремно-лирических арий, то предавался пространным философским рассуждениям о бренности земного существования и о никчемности устремления к дензнакам, попутно упрекая в данной приверженности угрюмо поглядывающих на него коллег, то просил остановить машину, дабы совершить физиологические отправления... Данная просьба звучала настойчивым лейтмотивом в его бессвязном монологе, однако остановка на горной дороге исключалась, и сидевший за рулем Геннадий сильно нервничал, полагая, что товарищ не дотерпит, причинив тем самым моральный урон находящимся в машине и материальный урон арендной конторе, который, впрочем, рикошетом отразится опять-таки на нем и Константине.

Однако обошлось. Остановившись на пустынной площадке, располагавшейся между пропастью и небольшим обрывчиком, за которым поднимался колючий кустарник, он открыл дверцу стонавшему от натуги Грыже, выпустив страдальца из салона.

Покачиваясь, Грыжа встал на краю обрывчика, принявшись справлять нужду. Его способности к сохранению равновесия явно противостояла дугообразная и довольно-таки весомая струя, в результате перетянувшая ослабевшее туловище на свою сторону, и, следуя траектории струи, Грыжа совершил перемещение с края обрыва в его низину, заканчивавшуюся топкой канавой.

- Унесенный ветром... - сентиментально молвил Константин, глядя на облачко пыли, оседавшее над пустынной кромкой.

Геннадий издал нервный смешок.

Далее начались работы по извлечению нетрезво матерившегося, перемазанного липкой грязью Грыжи из канавы. В результате Константин подвернул себе лодыжку, Геннадий поранил руку об острый камень, а Грыжа, как ни в чем не бывало завалившись в измазанных шортах на заднее сиденье автомобиля, принялся раскупоривать очередную бутылку.

Экскурсия продолжилась.

Достигли леса, тропинкой прошли на поляну, плюхнулись на густую тонкую травку, сквозь которую пробивались россыпи крохотных розовеньких маргариток.

Долгая прогулка и резкая смена микроклиматов - влажных и душных тропиков на прохладное высокогорье - произвели на самочувствие Грыжи впечатление категорически отрицательное.

Мутно озирая высившиеся над его головой тридцатиметровые деревья с замшелыми стволами, он, еле ворочая языком, прошептал:

- Ребята... Чего-то с сердцем... Не могу... Давайте назад...

В голосе его, слабеющем с каждым произнесенным словом, в жалкой, заискивающей интонации, в том страхе смерти, что властно преодолел дешевенькую и грубоватую браваду насмешки над ней, Геннадий вдруг пронзительно и опаленно почувствовал какую-то иную, тщательно скрываемую под спудом хамства и презрительной жестокости суть того, кто именовался Грыжей... Суть изначальную, человеческую, доверчиво-детскую, знавшую о расплате, о вечности, о сострадании и любви...

Но пораженное постижение этой сути, жившей и в глубине его, Геннадия, что ныне отозвалась на зов чужого гибельного страха, это постижение прервал и развеял деловитый голос Константина:

- Э, Грыжа... Ты вот чего... Ну-ка, встань. И парочку приседаний давай... Все мигом пройдет. Надо, чтобы алкоголь выветрился, понял? - Он попытался поднять грузное тело под мышки, но руки Грыжи безвольно упали вдоль тела, а голова завалилась на грудь. - Х-ха, пульса нет... - задумчиво ощерившись, произнес Костя. Подумав, добавил: - Чем живой человек отличается от мертвого? Температурой и работоспособностью. С работоспособностью - дело ясное, температура тоже вроде падает... - Оттянув веко бездыханного товарища, вгляделся в зрачок. Произнес с притворной горестью: - Ну все... Зенки по семь копеек... Пьяница - добыча дьявола...

- Он умер? - дрогнувшим голосом вопросил Геннадий.

- Еще как! - глубокомысленно подтвердил Константин.

- И... чего делать будем?

- "Чего-чего"!.. - раздраженно отозвался Костя, снимая с покойного золотую цепь. - Дуй в гостиницу, вызывай "скорую" и ментов. Заодно наличность у него конфискуй и перстень, он на телевизоре...

- Давай сначала лопатник его раздербаним, там штукарь зелени, не меньше... - возобладали в Геннадии практичность и одновременно недоверие к шустрому и алчному компаньону.

- Да все поровну поделим, по-братски, чего ты, в натуре... - возмутился Константин, доставая из заднего кармана шорт бумажник Грыжи. - Я тебе крыса какая, что ли?..

Получив деньги, Геннадий отправился к машине, гадая, каким образом делить цепь, часы и перстень.

"Придется продавать, иначе никак..." - пришел он к досадному выводу. И вновь мелькнула мыслишка о том, что славно было бы закопать в этом лесочке и Грыжу, и Константина. Славно, да рискованно - вот в чем беда!

Вечер провели в хлопотах по оформлению смерти перепившего мадеры товарища. Весь следующий день мотались по различным инстанциям, договариваясь о перевозке тела на родину.

А утром Геннадий собрал чемодан, упаковав в него гостиничные мыла, шампуни и похищенные в ресторанах пепельницы.

Покончив со сборами, Геннадий достал бутылку минералки из мини-бара, аккуратно откупорил и, опустошив емкость, налил в нее воды из-под крана. Затем приладил пробку на место, завальцевав рубчатый ободок о край журнального столика, пожелал приятного утоления жажды будущим посетителям и, не забыв поглядеться в зеркало и перекреститься, отправился к машине.

В магазинчике беспошлинной торговли аэропорта сообщники обильно оросили себя одеколонами из пробных пузырьков, а затем, усевшись в креслах зала ожидания и удовлетворенно принюхиваясь к собственным персонам, принялись обсуждать планы самого ближайшего будущего.

- Закопаем Грыжу и наезжаем на Люську, - говорил, шмыгая носом, Константин. - Так, мол, и так, за ним должок, брал из общака на личные нужды, теперь ты возвращай... В общем, тачки его забираем, квартиру тоже и грузим Люсю минимум на триста кусков зелени...

- Квартиру оставим, - покривился Геннадий.

- Ага! Ты щедрый, конечно! Ей, сучке, и комнаты в коммуналке много! А тут такая хата!.. Во заносит тебя! То волком на меня зыришь из-за джипа сраного, когда советую Пемзе его отчинить, то...

- Чего ты на джипе моем зациклился, в натуре? Свою тачку дари!

- Ладно, не пыхти... Я о другом: то ты скупой, как рыцарь, то хоромы какой-то кошелке отписываешь... О, посадку объявили, пошли к ероплану...

- Погоди, пепельница тут клевая... Ты это... Закрой меня на секунду, а то там черт какой-то в форме, усечет еще... Во... Ага... Ну? Дело мастера боится!

И - скрылась райская земля за кромкой морского горизонта...

А через считанные часы злодеев, вернувшихся из загадочной тропической дали, встречала мокрая и унылая Москва, припорошенная первым робким снежком.

В грузовом отсеке самолета прибыл на родину и почивший в бозе Грыжа. Через три дня состоялись его торжественные похороны.

Где и при каких обстоятельствах настигла Грыжу кончина, Геннадий и Константин рядовой братве пояснять не стали, провели короткое траурное собрание, выделив из общака деньги на внушительный, в три средних человеческих роста, памятник и огромную мраморную плиту.

- Все должно быть по-людски, - умиленно приговаривал Геннадий, одобряя эскиз будущего захоронения и разглядывая могильную эпитафию: "Считайте меня живым".

Авторство эпитафии принадлежало остроумцу Косте.

Клев на мороженого живца

Перед тем как окончательно сконцентрировать свои усилия в столице, Миша Коротков с компаньонами кропотливо и методично "отработали" с фирмами и банками Магадана, Владивостока и Хабаровска.

Мошенничества совершались по накатанной схеме: ответственным лицам предъявлялись документы той или иной компании-однодневки вкупе с поддельными паспортами, получался на реализацию товар или же кредит, а также обращались в наличность липовые векселя. В итоге составился капитал, предназначенный для вклада в очередные крупномасштабные аферы.

Жить Миша переехал к своей невесте Алене, с которой познакомился на курорте в Испании, - коренной москвичке, женщине миловидной, хваткой, имеющей собственный магазин модной обуви.

Посвятив невесту в специфику своих махинаций, Миша получил на такое признание положительный отклик: Алена считала, что запах денег, храни их хоть в выгребной яме, лучше, чем запах роз, а задумываться над нравственностью путей их обретения - удел блаженных.

Выкупив у надежного, как золотой слиток, Ивана Тимофеевича очередные паспорта, Миша спешным порядком зарегистрировал коммерческое новообразование с названием "Ставрида корпорейшн" и арендовал морозильные камеры на одном из московских хладокомбинатов. Далее началась рутина: закупка свежемороженой рыбы, ее складирование и одновременно - поиск основательных оптовиков, которых предстояло приручить и прикормить.

Продажа даров моря шла по бросовым ценам, принося нарастающий убыток, но убыток троица расчетливых аферистов рассматривала как перспективную инвестицию, пребывая в уверенности, что рано или поздно поступят доходы, стократно компенсирующие вынужденные потери. К тому же и Миша, и партнеры-подельники уяснили, что в рыбной стране России существует изрядный дефицит речной и морской продукции, связанный с ледяными покровами различного рода водоемов в период долгой зимы, соответственно - с трудностями процесса лова, а кроме того, со всяческими неведомыми миграциями хвостов и плавников по водным лабиринтам.

Так или иначе, но самым горячим месяцем для рыбных дилеров был декабрь: именно до Нового года им следовало до упора забить склады ходким товаром, чтобы продержаться на коммерческой волне до начала сентября - стартового периода новых закупок.

Декабрьского ажиотажа трио дожидалось во всеоружии знания конъюнктуры рынка и тонко построенных контактов с прикормленными клиентами, которым гарантированно обещались тонны мороженого и очень популярного в нищих массах минтая и деликатесной в этих же массах трески.

Дилеры беспокоились, каждодневно звонили Михаилу, справляясь об оговоренных перспективах, а некоторые позволяли себе туманные намеки на специфическую ответственность гаранта поставок перед определенного рода структурами, курирующими дилеров. Короче, не будет рыбы - будут бандиты. Мишу, впрочем, подобного рода угрозы ни в малейшей степени не смущали. Милиция, одураченные клиенты, бандиты - все это представляло для него единый клубок, из которого предстояло выскользнуть, оборвав одному ему ведомую нить. Главное заключалось в выигрыше времени и в каждодневном увеличении количества будущих жертв, многие из которых привлекались с помощью газетной рекламы и слухов о добросовестнейшей "Ставриде" с ее невероятной дешевизной отпускных цен.

Связь с подельниками - Трубачевым и Анохиным - Миша осуществлял с помощью пейджера, а сам обзавелся мобильным телефоном, подписав с компанией, предоставляющей услуги связи, долгосрочный контракт под липовые, разумеется, гарантии и предъявив соответственно отработавший свой ресурс документик, удостоверяющий личность.

Достоверным отображением личности в документике являлась лишь мутноватая фотокарточка с фальшивым, конечно же, оттиском органа внутренних дел.

К поискам денежных клиентов, помимо усилий подельников, а также стараний сугубо самостоятельных, Михаил привлек в качестве вольного менеджера безработного научного сотрудника Шкандыбаева - унылого, траченного житейскими неурядицами, однако несгибаемо амбициозного персонажа, нуждающегося - с давней, чувствовалось, поры - в материальном признании своей исключительности, которая, увы, приемами элементарной логики не обосновывалась.

Блуждающий менеджер легко и с достоинством согласился прислуживать не за банальную зарплату, а в твердом расчете на увлекательные комиссионные с контрактов, но когда пара контрактов была с его подачи заключена, хитроумный Миша убедил Шкандыбаева вложить полагающийся гонорар в новую партию товара, пообещав во всех смыслах драгоценному и талантливому сотруднику собственную долю в долгосрочном партнерстве.

Комплименты польстили истерзанному самолюбию стареющего неудачника, и, преодолев некоторое смятение, вызванное актуальностью материальных тягот, Шкандыбаев на договор с нечистым Мишей пошел.

Перспектива, на деле представлявшая глухой тупик, увлекла и его, и флюиды перспективы, которые распространял в своих хождениях по торговым инстанциям сутулый, полысевший человек, эти флюиды несли в себе нечто истинное и восторженно-наивное, что привлекало клиента, как бедолагу щуку привлекает опять-таки бедолага живец.

Отец Миши, посетивший с гостевым визитом США, привез сыну забавный сувенир: банкноту в один миллион долларов. Банкнота выпускалась неким клубом миллионеров, печаталась с помощью клише на натуральной долларовой бумажной основе, была пронизана внутренними платиновыми нитями, светилась в ультрафиолете всеми цветами радуги и производила на дилетанта, не ведающего, что стоимость ее - менее зеленой двадцатки, впечатление ошеломляющее.

Именно этот эффект возымел сувенир из Америки на Шкандыбаева, которому Миша предоставил бумажку на рассмотрение как лицу в высшей степени доверенному и чрезвычайно ответственному.

- Вот какое есть дело, - втолковывал Михаил потерявшему дар речи экс-инженеру. - Этот ден, так сказать, знак мы можем обменять на наличные баксы. За восемьдесят процентов его стоимости. Слышал, какие проблемы с вывозом валюты за бугор? А что делать человеку, если у него чемодан этих самых американских тугриков? Сиди на нем и горюй. А тут - одна бумажка... Усекаешь? Найдешь клиента - сто тысяч твои...

- Но... - позволил себе засомневаться Шкандыбаев, - а какие гарантии, что все подлинно, что никаких, извините, подводных камней?..

- Правильно мыслим, - покровительственно усмехнулся Миша. - Правильно и очень здраво, как, впрочем, всегда...

Шкандыбаев зарделся.

- Обмен, - веско продолжил Миша, - будет происходить не в подворотне, а в солидном банке, с попутной экспертизой ответственных лиц... И кстати, при твоем масштабном мышлении именно такими операциями тебе и следует заниматься. Но я уверен - все впереди...

- Спасибо... - сквозь щемящий в горле слезный ком выдавил Шкандыбаев.

- Тебе спасибо... Работай, дорогой мой товарищ...

Относительно банка Миша не врал, реализация аферы в стенах респектабельного финансового учреждения представлялась ему вполне вероятной: компаньон Анохин подружился с поверенным "Ассаф-банка", зарегистрированного в Центральной Океании, республике Науру, чей филиал, ведший незаконную банковскую деятельность на территории Российской федерации, располагался в помещении отечественного банка "Атлет". Через представительство "Ассаф-банка" регистрировались различного рода оффшорные компании и переводилась за рубеж за тот или иной процент долларовая наличность.

В данного рода деятельности Анохин участвовал в качестве активного посредника, арендовав в "Атлете" офис по соседству с оффшорными деятелями.

Вариант обмена сувенирной купюры на реальные деньги Миша и компания предусматривали под занавес рыбной аферы, завершение которой стремительно приближалось.

Изнемогавшим от нетерпения дилерам было выставлено категорическое условие: все заключенные договоры с учетом незапятнанной репутации "Ставриды корпорейшн" и колоссальными объемами ее закупок подписываются на условиях исключительно стопроцентной предоплаты.

Выбора у дилеров не было...

Впрочем, в дееспособности и добропорядочности "Ставриды", осаждаемой подпрыгивающими от возбуждения оптовиками, никто не сомневался. А основательное здание хладокомбината, с которого ранее без проволочек и в срок отпускалась высококачественная продукция, подогревало воображение торговцев ожидаемыми барышами.

И - хлынули на банковские счета "Ставриды" долгожданные деньги, часть из которых снимал в виде наличности увлеченный бизнесом полуголодный Шкандыбаев, честно принося рубли и доллары в офис к обожаемому шефу Мише, которого, надо отметить, он знал под именем Александра Гринько.

В достоверности этого имени ничуть не сомневался и остальной нанятый на работу в "Ставриду" несчастный контингент бывшей научно-технической и культурно-просветительской интеллигенции, вынужденно переквалифицировавшейся в кладовщиков, уборщиц, секретарей и сторожей.

Рухнувшая советская система, давшая этим людям образование и профессию, похоронила эти дары под своими обломками, и, как жильцы обвалившегося дома, сумевшие в спешке покинуть его незыблемые, казалось бы, стены, они разом оказались растерянными приспособленцами в жестком и неправедном пространстве того мира, где основной ценностью стала нажива, диктующая свои циничные и простенькие законы.

Адаптация к этим законам у всех была разной: кто-то презирал их, кто-то с ними смирялся, а Миша и его партнеры воспринимали новую социально-политическую погоду, как воспринимают после засухи блаженное ненастье земноводные: в мутной мороси и мошка под носом, и сам неприметен, и куда нырнуть имеется... Было бы с чем! А вынырнуть можно и в той же Океании, под пальмами, где предусмотрительный Миша уже завел банковский счетик и где мечталось приобрести со временем симпатичное личное строение со всеми, разумеется, удобствами, включая голубенький, наполненный солнцем бассейн.

Именно в эту благодать хотелось бы воплотить бесконечную рискованную суету с клиентами, разъездами, договорами, накладными, нервотрепкой, конспирацией, страхом, враньем и спекшимися в грязном льду серыми рыбьими тушками...

Впрочем, рыбы на складе уже давно не было. И кладовщик, он же бывший штатный районный скульптор, уволился, поступив на службу по специальности: изготовителем то ли могильных плит, то ли надгробий в соответствующее заведение.

Гримасы судьбы...

Бандитские будни

Финансовый кризис, начавшийся в августе девяносто восьмого года, на личном капитале Геннадия не отразился: прекрасно осведомленный о персональных качествах и богатом криминальном прошлом многих выдающихся банкиров, он предпочитал наличные расчеты и деньги хранил в тайниках, игнорируя сомнительную завлекательность банковских процентов. Мировоззрение финансовых воротил он полностью соотносил со своим собственным, уверенно сознавая: случись в стране очередной кавардак, связанный с изменением политического курса, - банкиров и доверенные им вклады можно будет найти лишь силами военной и политической разведок, за морями и долами... Хотя с банковским счетом все-таки рискнул, открыл таковой, доверился... Будь что будет! Правда, назывался банк "Чейс Манхэттен", а не какой-нибудь "Российский кредит". И полагал Гена, что если этот финансовый монстр составляющая большой мировой политики - рухнет, то исключительно в случае либо глобального вселенского катаклизма, либо столь же глобальной ядерной войны. И уж тогда коли суждено денежкам гикнуться, туда им и дорога: на том свете иная валюта, и чего там не существует наверняка, так это всякого рода долларов и пунктов их обмена.

Однако сбережения как таковые - категория аморфная, способная удовлетворить разве ленивого рантье, ведущего замкнутое существование, а Геннадию же, человеку общественно активному и возглавляющему определенного рода коллектив, требовались доходы прогрессивные и каждодневные, а с доходами этими в условиях нагрянувшей всеобщей нищеты становилось все туже и туже.

Долларовая лавина, пронесшаяся по стране в начале девяностых, унеслась на Запад, уместившись в сейфах тех банков, что, в отличие от разбойничьих российских, являлись не временными аккумуляторами предназначенной к хищению валюты, а распределительными базами стабильной, бережно пестуемой экономики. И контролировали экономику не жулики, а лица, претендующие на тотальную мировую власть. И не существовало в этих изощренных, холодных умах формулы "украл - убежал", потому что украдено ими было уже практически все, а потому бегать им было не от чего и не от кого.

К ним бегали... В том числе - российские бонзы и капиталы этих бонз.

В перспективе, как и любой жулик, Геннадий вынашивал план проведения обеспеченной старости в курортном местечке развитой державы, однако только после составления определенного капитала. Какого именно, он и сам не ведал, руководствуясь принципом: покуда прет фишка, гони игру...

Вот только с фишкой стало плохо, причем у всех и повсеместно, в том числе и у соседа-конкурента Пемзы, а посему по прибытии с теплой Мадейры в холодные московские джунгли Геннадий получил информацию о возобновлении территориальных претензий со стороны старого бандита, о закрытии многих "закрышенных" компаний, а также о пяти бойцах-дезертирах, решивших попытать счастья в Праге, Берлине и Чикаго. Еще один дезертир поменял группировку: ушел патрульным потрошителем в ГАИ.

Плачевная финансовая ситуация и неурядицы в трудовом коллективе повергли Геннадия в озлобление и расстройство. Одновременно в его сознании утвердилась агрессивная установка на добычу денег любыми путями.

Следуя договоренностям, достигнутым с Константином, сразу же после похорон Грыжи он предъявил материальные претензии вдове Люське, запальчиво принявшейся возражать, что к делам покойного она ни малейшего отношения не имеет и ответственности по его долгам не несет.

- Я-то что?.. - горестным тоном говорил любовнице Геннадий. - Я-то ничего... А вот пацаны... У них ведь понятия твердые: брал из общака верни...

- Не знаю я общаков ваших! И знать не желаю!

- Вот это ты им и объясни... А они тебе объяснят и про квартиру твою, и про "кадиллак", и про дом загородный... И спросят: откуда все эти прибамбасы взялись? Если не в курсе, расскажут...

- Ты мне не угрожай, скотина!..

- А мне-то чего тебе угрожать? Я-то что? Я ничего... С Костей вон поговори, он к тебе очень даже душевно относится... Вдруг подскажет чего?

Вероломный Костя, следуя тщательно разработанному плану Люськиного "развода", в последнее время выказывал новоиспеченной вдове всяческое сочувствие и участие, играя роль "доброго" следователя, и именно его поддержки искала наивная жертва.

- Вот такой у нас, значит, базарчик идет, - с ухмылкой говорил Константин Геннадию, включая запись своего телефонного разговора с экс-супругой умерщвленного товарища.

В динамике раздался жалостный всхлип, а после возмущенный Люськин голос твердо поведал:

- Слушай! Заезжал Толстый... Сначала он меня трахнул, а потом сказал, что я должна ему денег!

- Как?! За что?! - на сопереживающей ноте откликнулся Константин.

- Говорит, Грыжа общак раздербанил...

- Да ты не волнуйся, разберемся, - успокаивал взволнованную женщину подлый интриган. - Я ребят соберу. Если Гена не прав, мы его на место поставим!

- А... если прав?

- А вот и выясним!

- Костя, я на тебя очень надеюсь... Этот крокодил... он меня точно сожрет!

- В обиду не дадим!

- Может, приедешь сегодня? - В голосе Люськи проскользнуло кокетство. Ты ведь такой умный... Хотя бы совет дашь...

Константин выключил запись. Как показалось Геннадию - с некоторой поспешностью.

- Ну, ездил? - спросил сумрачно.

- Заехал... - отозвался тот с неохотой.

- И чего посоветовал?

- Дождаться схода... А там - разведем по полной программе. Зарядим пацанов, они жути подпустят, факты наладят... А после - домашний арест, нотариус... В общем, через недельку отправим ее в Рязань к маме, откуда сюда и пришлепала. На билет скинемся... Пемзу, кстати, навестить пора. День рождения у него сегодня, не забыл?

- Угу, - кивнул Геннадий.

- Подарок купить надо.

- Гони пять сотен, подарок уже в багажнике.

- Что за подарок?

- Колеса и диски. Для "жигуля". Он же, сам говорил, на "девятке" ездит...

- Да ты чего... Несолидно!

- Нормально!

- Покажи хоть, что за колеса...

Узрев в багажнике тщательно отмытые от гаражной пыли покрышки, Константин, холодно усмехнувшись, обернулся к компаньону:

- Ты хочешь сказать, что это фуфло штуку зелени весит?

- Когда покупал - весило, - равнодушно пожал плечами Геннадий, понимая, что нынешняя цена колесам - долларов триста.

- Не, я ему лучше свой подарок куплю, - качнул головой Константин.

- Ну ладно, падай в долю, как тебе жаба позволяет... - сдался Гена.

- Сотня...

- Да ты чего? Две хотя бы...

- Полторы.

- Ну ты кроила!

- От кого слышу, а?..

День рождения Пемзы, отмечавшийся в ресторане одной из центральных гостиниц, собрал толпу разнообразной братвы.

Приглашенные бандитские вожаки сидели за отдельным столом, возглавляемым виновником торжества, шестерки занимали места в углах и по краю зала, обмениваясь новостями и меряясь толщиной своих цепей, увесистостью перстней. Все как обычно...

Привычный затрапезный облик Пемзы преображал лощеный моднющий костюм, шедший ему как вороне - павлиний хвост. Изысканный покрой и столь же изысканная материя никак не сочетались с костлявым, угловатым туловищем и потасканной мордой с сияющими фиксами.

С искусностью опытных шлюх подавив в себе омерзение, Гена и Костя расцеловались со слюнявым, морщинистым Пемзой. После обряда целования Геннадий жизнерадостно молвил:

- Подарочек в машине. извиняй, сюда тащить не стали...

- Чего за подарочек? - отозвался Пемза ворчливо.

- Разбегаться будем, увидишь...

- Не, взглянем сейчас, я любопытный...

Оторвавшись от начинавшегося застолья, юбиляр в сопровождении соратников вышел на улицу.

- Вот... - Геннадий торжественно открыл багажник "мерседеса". - Рули, как говорится, со свистом...

- Ты мне... своего "мерина"?! - ошеломленно произнес Пемза. - Ну, Геночка, ты - красавец! Ну - удружил...

- Да не, я... это... колеса... - смущенно разъяснил Геннадий, ткнув пальцем в глубь багажника.

- А-а... - разочарованно протянул Пемза. Затем, с испытующим прищуром глядя на резину, произнес: - Что же! Круто! - Выпростав манжеты рубашки из рукавов пиджака, достал верхнюю покрышку, уважительно поджав губы, покачал ее в руках, как отец новорожденного младенца... И вдруг - резким, неуловимым движением надел покрышку на голову Геннадия. Прокомментировал с жесткой ленцой: - Жлобам - от нашего стола! - И, повернувшись на каблуках, под уважительный хохоток мигом все уяснивших прихвостней, обступивших "мерседес", двинулся к ресторанной двери.