В ПОЛНОМ БОЕВОМ

ангиз Лахиджи и Ральф Пезулло

В ПОЛНОМ БОЕВОМ

Моя история солдата, дольше всех в истории Америки прослужившего в Командах "А" Сил специального назначения.

Издательство St. Martin's Press

175 5-я Авеню, Нью-Йорк, США

© Чангиз Лахиджи и Ральф Пезулло, 2018 г.

LCCN 20170375431

ISBN 9781250121158

Впервые опубликовано: февраль 2018 года.

"У народа, проводящего слишком большое различие между своими учеными и воинами, мыслителями будут трусы, а воевать за него будут глупцы" – спартанский царь, цитируемый Фукидидом.

Всем отважным людям, когда-либо служившим в Силах спецназначения США. De oppresso liber! (Освободить угнетенных).

СОДЕРЖАНИЕ

Пролог

1. Тегеран, 1980 г.

2. Детство, Иран.

3. Пакистан.

4. Бейрут.

5. Гренада.

6. Дальний Восток.

7. Первая война в Персидском заливе.

8. Особое задание в ФБР.

9. Падение черного ястреба.

10. Гаити.

11. Испания.

12. Афганистан.

13. Дарфур.

14. Сводная объединенная оперативная группа Паладин.

15. 10-я Группа Сил спецназначения.

Эпилог: Сердца и умы.

Благодарности.

ПРОЛОГ

Друзья, бывшие президенты, генералы и прочие американские военные знают меня просто как Чангиза. Мое полное имя и звание – мастер-сержант Чангиз Лахиджи, и я имел честь прослужить в Командах "А" Сил спецназначения дольше, чем кто-либо в истории – в общей сложности двадцать четыре года. Командами "А", в которых я служил, были:

ODA 561, ODA 174, ODA 134, ODA 596, ODA 113, ODA 562, ODA 171, ODA 136, ODA 326, ODA 564, ODA 176, ODA 595, ODA 324

Я также оказался первым мусульманином – Зеленым беретом.

Друзья и коллеги говорят, что в спецназе я своего рода легенда из-за моего уникального прошлого, количества сверхсекретных заданий, в которых я участвовал, и моих тридцати шести лет службы – двадцати четырех в качестве Зеленого берета и двенадцати частным подрядчиком, в течение которых я выполнил более сотни боевых заданий в Афганистане.

Я склонен полагать, что моей славой во многом обязан своей компанейской натуре. Одной из моих отличительных черт является любовь к жизни и то, что я никогда не чурался хорошего времяпрепровождения! Я считаю себя другом всем, кто не пытается мне навредить, что случалось множество раз. Я пережил пулевые ранения, парашютные инциденты, крушения вертолетов, переломы костей и прочие бедствия, которых невозможно сосчитать.

Фото на обложке изображает меня на боевой задаче в июне 2008 г. возле базы огневой поддержки Wilderness на юго-востоке Афганистана. Обратите внимание на три вещи:

Во-первых, вертолет "Блэкхок" на заднем плане, лежащий на боку, потому что за двадцать минут до того, как было сделано это фото, наша вертушка была поражена огнем талибов и совершила аварийную посадку. Минутами позже я вышиб ногами боковую дверь, помог сотруднику ФБР, летевшим со мной солдатам и пилоту выбраться, сделал более 300 выстрелов из моего M4, чтобы отогнать талибов, а затем вызвал по радио помощь. Двое моих товарищей по группе погибли в той катастрофе.

Во-вторых, видите стекающую по моему лицу кровь? Это взаправду. Во время крушения я заработал глубокий порез на лбу, на который позже пришлось наложить швы. Я также сломал правую ногу и разбил колено и руку. Чтобы собрать меня обратно потребовалось три врача и четыре медсестры.

В-третьих, вы также можете заметить, что я улыбаюсь. Почему? Потому что я был просто чертовски счастлив, что все еще жив. Ребята из медэвака, вывозившие нас оттуда, решили, что я рехнулся, потому что я ржал и трясся всю дорогу до базы.

Мне посчастливилось служить принявшей меня стране во всех войнах и боевых действиях со времен Вьетнама, начиная с операции "Орлиный коготь" в 1980 году, когда я в одиночку прибыл в Тегеран с задачей следить за иранскими солдатами и Стражами исламской революции, охраняющими американское посольство, где в заложниках находились пятьдесят два американских дипломата.

Друзья уподобляли меня военному эквиваленту Зелига – персонажа Вуди Аллена, у которого был дар объявляться в драматические моменты истории. В 1980 году я обучал моджахедов в Пакистане и Афганистане сражаться против Советского Союза. Три года спустя я был в Ливане, в Бейруте, когда террорист-смертник взорвал заминированный автомобиль перед посольством США, убив шестьдесят три человека и ранив несколько сотен. Спустя несколько недель я был на ночной задаче с ливанскими христианскими ополченцами, когда террористы Хезболлы устроили нам засаду, и я был ранен в ногу.

Я был в составе 5-й Группы Сил спецназначения, которая нанесла первый удар во время вторжения на Гренаду. В 1991 году меня отправили в Кувейт для участия в операции "Буря в пустыне". Однажды в ходе боевых действий я в гражданской одежде пробрался в Багдад и пробыл там четыре дня, собирая важные разведданные.

Я вернулся в Ирак двенадцать лет спустя для участия в операции "Иракская свобода" и возглавил конвой, который попал в засаду на пути в Фаллуджу. В 1991 году меня направили в специальное антитеррористическое подразделение ФБР в Нью-Йорке, и я работал под прикрытием, собирая улики на Омара Абдель-Рахмана ("Слепого шейха"), помогавшего планировать первый взрыв во Всемирном торговом центре.

Я был на земле, обыскивая здания в Могадишо, Сомали, 3 октября 1993 года, когда американский вертолет "Блэкхок" был сбит в пятидесяти футах от меня – инцидент, вдохновивший на создание книги и фильма "Падение черного ястреба". В 2002 году я, переодетый пуштунским крестьянином, пробрался в деревню высоко в Белых горах на востоке Афганистана и отыскал для ЦРУ Усаму бен Ладена. В 2004-м, работая в Дарфуре, Судан, наблюдателем за прекращением огня, я заключил с неарабскими повстанцами Движения за справедливость и равенство (ДСР), противостоявшими суданскому правительству, соглашение о прекращении нападений на лагеря беженцев ООН.

Это лишь некоторые из задач, в которых я участвовал. Другие приводили меня в Пакистан, Сенегал, Камбоджу, Лаос, Вьетнам, Филиппины, Испанию, Египет, Окинаву и Гаити.

За это время я получил множество наград, в том числе Легион почета Сил спецназначения, Пурпурные сердца, множество медалей Армии США за заслуги и достижения, шесть медалей за совместную службу, награды от ФБР, Государственного департамента, Управления по борьбе с наркотиками, Африканского союза, НАТО, Таиланда, Гаити, Кувейта и Судана. В прошлом году я был номинирован на зачисление в Зал славы военной разведки и назван "лучшим унтер-офицером, когда-либо служившим в Силах спецназначения", и тем, кто "служит иллюстрацией Американской мечты".

Я люблю Соединенные Штаты всем сердцем, но не могу сказать, что проделать мой путь здесь, будучи двадцатичетырехлетним иранцем с голливудскими мечтами в голове и очень слабым английским, было легко. Это было не так.

К счастью, я на собственном опыте узнал кое-что о решимости и упорстве. И раз за разом по всему миру я видел, как политика и религия втягивают людей в конфликты. Я пришел к выводу, что находясь в своем подразделении ты можешь быть охрененно крутым ублюдком, но в глубине оставаться вдумчивым, добрым, веселым и сострадательным человеком. Я имел честь служить с десятками таких.

Я также воочию видел, как величайшая военная держава на планете проигрывает войну терроризму, потому что мы не тратим время на изучение местных языков и обычаев. Вместо того чтобы сбрасывать бомбы и наживать себе врагов, нам следует просвещать людей о наших свободах и образе жизни. А вместо того, чтобы полагаться при сборе разведывательной информации на технологии, нам следует разрабатывать надежные местные источники.

Это моя история – слезы, смех, поражения, триумфы и все такое. Надеюсь, она вам понравится.

ТЕГЕРАН, 1980 г.

Холодным воскресным днем в ноябре 1979 года я проходил через комнату отдыха в штабе 5-й Группы Сил спецназначения в Форт-Брэгге, Северная Каролина, когда увидел, что дюжина моих товарищей по команде столпилась вокруг телевизора. Один из них крикнул: "Эй, Чангиз, ты, тряпкоголовый(1) сукин сын, иди, погляди на своих братьев!"

"Каких братьев?" спросил я.

В телевизоре я увидел кадры того, как иранские студенты-радикалы с помощью лестниц перелезали через стены посольства США в Тегеране. Диктор сообщил, что участники беспорядков взяли под контроль посольство и захватили более шестидесяти американских заложников.

Мое тело начали охватывать сильные эмоции. "Во-первых, я не тряпкоголовый. Я перс. А во-вторых, это не мои гребаные братья!"

"Чушь собачья", ответил один из моих товарищей.

На экране молодой бородатый иранец заявил, что они не освободят заложников, пока США не выдадут изгнанного бывшего шаха Мохаммеда Резу Пехлеви, бежавшего из Ирана в июле. Президент США Джимми Картер недавно разрешил ему приехать в Соединенные Штаты для лечения прогрессирующей злокачественной лимфомы, вызвав тем самым поток антиамериканской ненависти со стороны молодых сторонников аятоллы Рухоллы Хомейни.

Моя кровь похолодела. Последние несколько месяцев я со смешанными чувствами и трепетом наблюдал за разворачивающейся в Иране революцией. Когда я рос в Иране, я видел, как шах превращался во все более непопулярного, жестокого, творящего произвол диктатора. Тогда я знал, что его дни у власти сочтены. Но я не доверял и муллам, которые противостояли ему, и особенно аятолле Хомейни, радикальному исламскому священнослужителю, который жил в изгнании во Франции и обещал разрыв с прошлым и большую автономию иранскому народу.

Сам я покинул Иран в возрасте двадцати трех лет в поисках лучшей жизни в стране, защищавшей свободу личности и разделяющей церковь и государство. Я также понимал, почему многие молодые иранцы не доверяли Соединенным Штатам. США долгие годы были ближайшим союзником и сторонником шаха, обменивая дешевую нефть на передовую военную технику и реактивные истребители.

Мои товарищи по спецназу почти наверняка не понимали всей сложности этой истории, когда принялись сыпать оскорблениями в мой адрес.

"Чангиз, эти дикари – твои братья".

Другой сказал: "Если они тронут хоть волос на голове кого-нибудь из американцев, мы превратим весь Иран в радиоактивную пыль".

"Ты должен быть с ними, Чангиз, а не с нами!"

Я ответил единственное, что смог придумать: "Завалите хлебала, чтоб вас всех!"

Как мои товарищи по группе могли оценить глубину и сложность моих чувств, когда я видел, как радикальные исламские студенты скандировали антиамериканские лозунги и сжигали американский флаг? Я вырос в Иране. Там все еще жили мой отец, дядя, двоюродные братья и двое моих братьев. Да и сам наш дом находился всего в полумиле от американского посольства. Я посещал его комплекс в 1974 году, чтобы получить визу, которая позволила мне поехать в Соединенные Штаты. Пять лет спустя я был гордым американским гражданином и одним из Зеленых беретов.

"Чангиз, возвращайся в Иран. Ты нам тут не нужен!"

"Закрой свой рот!"

"Вали домой, верблюжий трахатель, и будь с себе подобными!"

"Это мой дом!"

Прежде чем дошло до драки, пара друзей вывела меня наружу. Но в течение следующих нескольких дней того, что стало известно как иранский кризис с заложниками, я почти постоянно подвергался оскорблениям и издевательствам.

Иногда я был так зол и расстроен, что отвечал кулаками. Как-то вечером я подрался с четырьмя товарищами Зелеными беретами у бильярдного стола в холле. На другое утро сразу после зарядки пятеро парней набросились на меня на первом этаже казармы. Я много лет занимался самообороной и боевыми искусствами, так что умел защищаться. Пара моих приятелей-спецназовцев пришла мне на помощь. Дежурный штаб-сержант услышал потасовку, разогнал нас и доложил о случившемся нашему первому сержанту.

На следующее утро с синяками под обоими глазами и опухшей губой я стоял в строю с восьмьюдесятью четырьмя другими Зелеными беретами, когда услышал, как первый сержант назвал мою фамилию.

"Капрал Лахиджи, выйти из строя!"

Я шагнул вперед, расправив плечи: "Да сэр".

"Вольно..." начал первый сержант. "Послушайте, ребята... Этот парень гребаный американец, он Зеленый берет, и неважно, откуда он родом. Он выкладывается по полной, и он здесь, чтобы защищать американский народ. Так что я больше не желаю, чтобы вы наезжали на него. Вы поняли?"

Он повторил свое заявление трижды, за что я был ему безмерно благодарен. После этого пара солдат из тех, что набрасывались на меня, подошли и извинились. Я оставил все как есть, но внутренне продолжал мучиться из-за ситуации в посольстве в Иране. Зная Тегеран как свои пять пальцев, и зная, что могу помочь освободить заложников, я пошел к первому сержанту Дэвиду Хаксону, который помог мне составить письмо президенту Картеру.

В нем говорилось: "Дорогой президент Картер, меня зовут сержант Чангиз Лахиджи. Я родился в Иране и служу в Силах специального назначения в Форт-Брэгге, Северная Каролина. Пожалуйста, дайте мне разрешение взять Команду "А" и отправиться в Иран, чтобы освободить американских заложников. Я хорошо знаю тот район, и играл в футбол на стадионе через дорогу от посольства США. Я уверен, что с вашим одобрением и поддержкой я смогу разработать план, который будет успешен. Пожалуйста, не отвечайте отказом".

Два месяца спустя я получил официальный ответ из Белого дома, в котором говорилось: "Спасибо за вашу озабоченность. Мы ценим, что вы вызвались добровольцем на спасательную операцию. Пожалуйста, будьте наготове".

Около полуночи 5 января 1980 года – на третий месяц кризиса с заложниками – я сидел в своей комнате на третьем этаже казармы спецназа, когда услышал, как кто-то постучал в дверь. Это был сержант Хаксон. Он сказал: "Подъем, Чангиз. Вставай и собирай свое дерьмо. Тебе приказано немедленно отбыть. Не забудь взять удостоверение личности".

Я пошвырял свои вещи в баул и поспешил на улицу. Двое сержантов приказали мне сесть в джип и отвезли на близлежащую военно-воздушную базу Поуп. На обжигающем морозе мне велели встать в стоящий на асфальте строй из еще двух дюжин операторов SF.

Капитан сказал: "Вас проверят, испытают и подготовят для выполнения специальной задачи. Не задавайте никаких вопросов".

"Да сэр!"

Военный C-130 доставил нас на базу в Колорадо, где мы выгрузились на мороз. Оттуда нас на автобусах отвезли в госпиталь, где я прошел медицинский осмотр. В конце мне дали кодовый псевдоним Гектор.

Ребята из моего подразделения тут же принялись доставать меня, потешаясь над моим псевдонимом. "Гектор? Ты, должно быть, мексиканец из Китая?"

Я втайне наслаждался этим. Это было лучше, чем зваться верблюжьим трахателем или радикальным исламистом.

На следующий день нас всех подняли в 06:30 для теста на физподготовку. Отжимания, приседания, пятимильный кросс. Трое парней провалились.

Пять дней спустя мы вылетели в лагерь, граничащий с Зоной 51 в пустыне Невада, на месяц жестких тренировок, включающих бесконечные часы на стрельбище, тесты по ориентированию и преодоление препятствий, установленных в подземных туннелях, в которых раньше размещались ядерные ракеты.

Однажды днем меня оставили одного в пустыне, вооруженного только радиомаяком. Окруженный песчаными дюнами, под испепеляющим солнцем я включил маяк и принялся ждать, пока самолет сбросит три упаковки. В первой находилась пятисотфутовая (152 м) веревка; во второй воздушный шар и баллон с гелием; а в третьей – специальный костюм с подвесной системой. Я наполнил воздушный шар, затем надел костюм и привязал один конец веревки к шару, а другой – к подвесной системе. Услышав приближение самолета, я выпустил воздушный шар, который потащил меня в небо.

Низко летящий C-130 зацепил веревку, срезав шар, и борттехник с помощником медленно втянули меня внутрь лебедкой. Процедура, именуемая "Старлифт" (Starlift), и использующаяся Силами спецназначения для эвакуации бойцов из тыла противника, прошла гладко, но от силы рывка тянувшего меня самолета моей спине досталось.

По окончании обучения мы, две дюжины парней, должны были за пять часов совершить двадцатимильный марш по пустыне с рюкзаком и полным боевым снаряжением. Сделать это смогли лишь четырнадцать.

На следующий день нас отвезли в Лас-Вегас и поселили в мотеле. Каждому вручили сумку своего цвета. Моя была черной. Инструктор сказал: "Иди в казино "Хейрас". Веди наблюдение и все запоминай. Затем найди хорошее место для эвакуации. У нас там люди, которые будут наблюдать за тобой. Подойди к такому-то телефону-автомату, мы будем звонить(2). Если пропустишь звонок, переходи к следующему, и мы перезвоним".

Через пару дней мы вернулись в казарму рядом с Зоной 51. Нас по одному заводили в небольшой ангар, бессистемно заполненный снаряжением и оборудованием. Нашей задачей было за минуту запомнить как можно больше предметов.

После двух месяцев тренировок в группе осталось всего десять человек. Нас все еще не проинформировали о задаче. Мне выдали обратный билет в Форт-Брэгг и высадили в аэропорту Лас-Вегаса в штанах цвета хаки, пустынных ботинках и с длинной бородой.

Когда я шел по терминалу, ища, где можно купить кофе, меня окружили пять полицейских, которые завели меня в комнату и принялись задавать вопросы.

"Откуда вы?"

"Я американец".

"Кем вы работаете?"

"Я служу в Силах спецназначения США". Я вручил им свое удостоверение личности.

Они выглядели растерянными. Один из них сказал: "У вас акцент".

"Да".

"Почему?"

"Послушайте, я из 5-й Группы Сил специального назначения. Позвоните моему начальству в Форт-Брэгг. Они подтвердят, что я тот, за кого себя выдаю". Я дал им номер своего командира.

Сначала они обыскали меня и мой баул. В одном из моих карманов они нашли карту Лас-Вегаса.

Один из них спросил: "Для каких целей у вас эта карта?"

"Парни, мне нужно успеть на самолет. Если у вас есть вопросы, позвоните моему командиру".

Через час допроса они, наконец, позвонили в Форт-Брэгг. Я слышал, как мой командир заорал в трубку: "Вы не имеете права задерживать этого человека. Немедленно отпустите его!"

Один из полицейских робко посмотрел на меня и сказал: "Окей, вы можете идти".

Я пробыл в Форт-Брэгге пару недель, когда меня вызвали в Центр имени Джона Кеннеди(3). Тамошний офицер спросил: "Гектор, у тебя еще остался иранский паспорт?"

"Да, сэр, но он уже недействителен".

"Мы хотим, чтобы ты отправился в пакистанское посольство в Вашингтоне, чтобы его обновили".

Поскольку Иран и США разорвали дипломатические отношения, иранское консульство действовало в посольстве Пакистана. Человек, опрашивавший меня, спросил, почему я хочу вернуться в Иран.

Я солгал и сказал: "Я хочу повидать своего отца".

Как только у меня появился действующий иранский паспорт, меня проинформировали о моем задании. Я должен был самостоятельно отправиться в Тегеран, чтобы собрать информацию и подготовить все для операции "Орлиный коготь" – сверхсекретной задачи по спасению заложников. После захвата американского посольства практически все имеющиеся у ЦРУ в Иране источники были арестованы. Им нужен был кто-то вроде меня, кто хорошо знал страну и мог перемещаться по ней.

Мне приказали никому не говорить, куда я направляюсь, даже моим брату и матери, живущим в Калифорнии. Я просто сказал маме, что меня направят во Флориду для тренировок в джунглях, и я позвоню ей, когда вернусь.

Частью напуганный до смерти и частью возбужденный, я вылетел из Шарлотта в Нью-Йорк, а затем из аэропорта имени Кеннеди во Франкфурт, в Германию. Там меня встретил офицер разведки, который передал мне деньги, часть из которых я потратил на покупку билета до Тегерана.

Через несколько часов я был в самолете British Airways, летевшем над Восточной Европой. Я сидел у окна в штатском: синяя рубашка Оксфорд(4) с длинными рукавами, брюки чино, короткая борода и короткие волосы. Сердце билось 200 раз в минуту, и я делал глубокие вдохи, пытаясь успокоиться. Но у меня в голове возникали одни и те же страхи: Что будет, если я попаду в тюрьму? Ничто не помешает иранцам допрашивать меня, пытать и поставить перед расстрельной командой.

Поскольку я сказал консулу в Вашингтоне, что собираюсь навестить семью, я позаботился о том, чтобы иметь при себе сувениры: рубашки поло для отца и дяди, завернутые в красивую бумагу, бело-голубую, а не красную, потому что мусульмане считают, что красный цвет приносит неудачу; синие джинсы для моих кузенов; коробки шоколадных конфет "Сиз" для моих родственниц.

Мы приземлились. Дрожа с головы до пят, я взвалил на плечи свой черный рюкзак и вошел в терминал. Здание выглядело таким же, каким я видел его в последний раз семь лет назад. Но люди казались другими. Никто не улыбался. Женщины носили длинные юбки, а мужчины – длинные бороды.

Я забрал свой маленький чемодан из зала получения багажа и встал в очередь на таможню. Меня принялись осматривать пятеро очень серьезно выглядящих чиновников. Мое сердцебиение стало еще сильнее.

"Открой чемодан и рюкзак", рявкнул один из охранников.

Я подчинился.

Охранники принялись обшаривать их. Один из чиновников в форме спросил: "Сума как куджа амади?" (Откуда вы прибыли?)

"США", ответил я на фарси.

"Зачем?"

"Чтобы навестить моего отца. Он болен".

"Как долго вы планируете оставаться?"

"Две недели. Может быть, больше".

"Чем вы занимаетесь в Соединенных Штатах?"

"Я работаю на бензоколонке у моего брата".

"Чем вы занимаетесь на заправке?"

"Я заливаю бензин".

Высокопоставленный чиновник изучил мой паспорт и сказал: "Лахиджи. Кем вам приходится Юсеф Лахиджи?"

"Вы имеете в виду полковника Лахиджи?" ответил я.

"Да".

"Он мой дядя".

Лицо старшего чиновника расплылось в улыбке. Он похлопал меня по спине и сказал: "Куш амади, Чангиз Хан" (Добро пожаловать, господин Чангиз).

Я испытал такое облегчение, что обнял его. "Мерси".

"Вы привезли нам что-нибудь из Штатов?" спросил он с кривой улыбкой.

"Только мою любовь к Ирану".

Он махнул рукой, делая знак проходить. Выйдя из терминала, я увидел хорошо одетого мужчину лет тридцати с небольшим, держащего табличку с моим именем. Он представился как Масуд. Когда мы ехали в его BMW 5-й серии, он объяснил, что раньше работал в американском посольстве и спросил, чем я занимаюсь в Соединенных Штатах.

Я повторил тот же ответ, что и раньше. "Я работаю на заправке у моего брата".

Он казался хорошо образованным и социально безупречным. Если он что-то и знал о моем задании, то не подал вида. Но он сказал: "Ни о чем не беспокойтесь. Мне тоже не нравится нынешний режим. Я хочу быть свободным".

По дороге в отель я попросил его проехать мимо посольства США. Снаружи я видел тротуары, заполненные людьми, одетыми в черное или оттенки серого. Женщины носили хиджабы (накидки на голову). Казалось, весь цвет и радость жизни ушли из них. И остались лишь серьезное, мрачное выражение на лицах, темная одежда и бороды. Названия улиц поменяли в честь мучеников и мулл.

С раннего возраста я научился не доверять святошам. Они казались мне жуликами и лицемерами, торгующими религией как способом получить контроль над людьми. Теперь я смотрел, как они гордо выступают по тротуарам в своих длинных одеждах и с бородами.

Еще я видел множество неряшливо одетых солдат и полицейских. Когда мы проехали по Саут-Моффатте-стрит и приблизились к стадиону Шахид Шируди, слева от нас показался большой комплекс американского посольства, состоящий из нескольких зданий. Огромный плакат на заборе восьмифутовой (2,4 м) высоты провозглашал смерть Америке.

Ну, это мы еще посмотрим, сказал я себе.

Я попросил Масуда повернуть направо на проспект Талекани и медленно проехать мимо главных ворот. Позади них возвышалось большое двухэтажное здание канцелярии из кирпича и камня, где держали часть заложников. Около дюжины гражданских и военных в разномастной форме стояли на страже с винтовками и автоматами. Танков я не увидел.

Охрана у других четырех ворот вокруг занимающего семьдесят акров (28,3 га) комплекса была столь же не впечатляющей. Пешеходы свободно ходили по соседним тротуарам, словно не подозревая, что внутри в заключении находятся пятьдесят два американца.

Я сделал для себя нужные заметки в памяти, а затем попросил Масуда остановиться у кафе рядом с главным базаром, чтобы я мог размять ноги. Мне также хотелось поговорить с людьми и получить представление о происходящем.

Я спросил сутулого официанта, который нас обслуживал: "Как дела?"

"Довольно неплохо", ответил он.

"Ты счастлив?"

"Да. А почему вы спрашиваете?"

"Я покидал страну на несколько лет, и заметил много изменений".

Он покачал головой и сказал: "Да, теперь это зоопарк по сравнению с прошлым. Все подорожало, особенно еда".

Я зарегистрировался в скромном пятиэтажном отеле в центре рядом с отделением связи. Приняв душ и переодевшись, я спустился вниз, чтобы насладиться чудесным ужином из чело-кебаба(5), тушеных помидоров, адас-поло (риса с зеленой чечевицей), баклавы и чая. Некоторые вещи не изменились.

Утром я сел на автобус №111 и вышел через одну остановку после посольства. Я заметил, что охрану у главных ворот меняли каждые два часа. У охранников сзади были четырехчасовые смены.

Пообедав жареной печенью барашка с лепешками, я пошел в отделение связи рядом с гостиницей и позвонил по номеру, который мне дали в центре специальных операций в Германии. Используя кодовые фразы, я сказал: "Привет, Джон. Как дела? У меня есть конфеты. Теперь я пойду купить хлеба".

Это означало: я благополучно прибыл и собираю информацию. Тем вечером я нарисовал подробную карту комплекса посольства, отметив расположение охранников и пулеметов. На следующее утро я отправил ее почтой кому-то в посольстве Германии.

Следующие несколько дней прошли по тому же сценарию – наблюдение за охранниками на территории посольства, днем и ночью, отслеживая их количество, время начала и окончания смен, а также направления, откуда они приходили и уходили. Я также смотрел местное телевидение и просматривал газеты на предмет новостей о происходящем внутри посольства и немногочисленных подробностей, раскрывающих то, как обращаются с заложниками, и где их содержат.

Поскольку я знал, что улицы патрулируются переодетыми солдатами, высматривающими шпионов и диссидентов, я старался максимально слиться с толпой и проверять, что за мной не следят. Каждый вечер радикальные студенты собирались у ворот, чтобы послушать, как ораторы осуждают Великого Сатану(6). Однажды я видел, как дети высыпали из школьных автобусов и скандировали перед телекамерами "Смерть Америке". В другой раз я увидел, как охранники избили нескольких юношей дубинками. На пятый день, когда я кружил у задов посольства, кто-то ударил меня по затылку.

Я резко повернулся к своему молодому противнику и сказал: "Ага бебахасбан" (прошу прощения), надеясь, что он принял меня за кого-то другого. Не сказав ни слова, он продолжал наносить удары. Я оттолкнул его и поспешил прочь. Я не был уверен, было ли это случайным странным событием или попыткой иранских агентов спровоцировать меня.

Всю полученную информацию я передавал по телефону моему контакту в Германии или по почте в немецкое посольство. Тем временем в комплексе американского посольства заложники проводили утомительные часы, изолированные друг от друга. Некоторых допрашивали. Кого-то поместили в одиночные камеры. Других будили ночью, раздевали догола и выстраивали у стены, инсценируя казнь. Как говорили позже некоторые из них, они больше всего боялись, что толпы, собиравшиеся за стенами и доведенные ораторами до исступления, ворвутся на территорию и растерзают их.

Я тоже был напуган, и к концу первой недели, проведенной в Тегеране, начал ощущать свое одиночество. Мне пришлось сопротивляться порыву связаться с отцом, дядей или другими родственниками. Даже простой телефонный разговор с ними поставил бы нас всех под угрозу.

Чувствуя ностальгию, я прошел мимо своей старой средней школы на Кольце Революции, миновав магазинчики и фруктовые лавки. Ворота были заперты, но сквозь забор я видел мальчишек, играющих в баскетбол и футбол. Я участвовал в тех же играх десятилетие назад. Когда я ходил в школу, почти все мы были чисто выбриты. Теперь у старших юношей были бороды.

Вторая часть моего задания заключалась в найме автобуса для переправки солдат "Дельты" и спецназа в Тегеран из промежуточного района сосредоточения, находящегося в семидесяти пяти милях (120 км) южнее. Автобус также будет служить резервным транспортным средством, если вертолеты ВМС США не смогут приземлиться на близлежащем футбольном стадионе, чтобы вывезти заложников.

План операции "Орлиный коготь" был сложным и состоял из нескольких взаимосвязанных этапов. Ее планировалось начать на рассвете 24 апреля, когда восемь вертолетов со 118 бойцами отряда "Дельта" взлетят с авианосца Нимиц, находящегося неподалеку от побережья Ирана, и приземлятся в иранской пустыне, в точке, обозначенной "Пустыня Один", в нескольких сотнях миль к юго-западу от Тегерана. На "Пустыне Один" у вертолетов будет рандеву с C-130 ВВС США, которые привезут 6000 галлонов (22,7 тыс. л.) топлива. Затем восемь вертолетов RH-53D Sea Stallion дозаправятся, перелетят на 260 миль (420 км) ближе к Тегерану и проведут ночь на втором плацдарме, названном "Пустыня Два".

Сама спасательная операция должна была состояться следующей ночью. Американские спецоператоры поедут в Тегеран на автобусе и грузовике. Кто-то из них должен будет отключить электричество в городе. Остальные будут задействованы на территории посольства. После спасения заложников, солдаты отряда "Дельта" сопроводят их через проспект на стадион. Тем временем ганшипы AC-130 будут кружить над Тегераном, обеспечивая прикрытие с воздуха. Кроме того, армейские Рейнджеры захватят авиабазу Манзария возле "Пустыни Два", чтобы транспортные самолеты C-141 могли приземлиться и вывезти заложников и их спасителей.

На свой девятый день в Тегеране я нанял на неделю туристический автобус Мерседес с водителем в местной компании TBT. Водителем оказался простой человек лет сорока пяти с тремя детьми. Я хорошо заплатил ему и велел отвезти нас с Масудом на осмотр "Пустыни Два", находящейся в забытой богом глухомани. Мы заночевали в находящемся поблизости священном городе Кум, а затем вернулись в Тегеран ожидать указаний.

Днем 23-го Масуд позвонил мне в отель и сказал: "Гости прибудут завтра, в час ночи".

Мое нетерпение взлетело до небес. Я позвонил водителю и велел явиться с автобусом вечером.

Позже, когда я пытался расслабиться, снова позвонил Масуд и спросил взволнованным голосом: "Вы слышали новости?"

"Какие новости?" спросил я в ответ.

"Там серьезные проблемы. Гости не прибудут".

Я включил телевизор в своей комнате. По государственному телеканалу сообщали, что несколько американских самолетов разбились в пустыне, и все находившиеся в них сионисты погибли.

По моему телу прошла холодная дрожь. Я спросил Масуда: "Что мне теперь делать?"

"Я не знаю".

"Как я теперь попаду домой?"

"Этого я тоже не знаю".

Позже я узнал, что задача была отменена из-за проблем с вертолетами. Вскоре после того, как они приземлились на "Пустыне Один" 24-го числа, один из них вынужденно остался на земле из-за поломки несущего винта. Еще один пилот был ослеплен песчаной бурей и вернулся на Нимиц. Один из оставшихся шести пришлось вычеркнуть из-за частичного отказа гидравлической системы от воздействия песка. Поскольку для операции требовалось не менее шести вертолетов, президент Картер отменил задачу.

Затем разразилась трагедия. Во время дозаправки перед перелетом обратно один из вертолетов Sea Stallion столкнулся с транспортным самолетом ВВС ЕС-130. Обе машины охватило пламя, в котором погибли восемь военнослужащих. Оставшиеся в живых быстро скрылись с места катастрофы, бросив четыре вертолета, оружие, карты и секретные документы, а также тела погибших в горящих обломках.

Я сидел в отеле и молился: "Боже, пожалуйста, храни меня. Я делаю это во имя праведного дела". В теленовостях я видел кадры того, как иранские радикалы празднуют на улицах, скандируя "Смерть Америке" и "Смерть Картеру". Мне было худо.

Сотрудники немецкого посольства знали, где я остановился, но не выходили на контакт со мной. Так что я позвонил Масуду, который подобрал меня на своей машине и отвез на конспиративную квартиру к северу от города. Там я провел еще один очень тревожный день, не получив никаких дополнительных известий.

Очевидно, что чем дольше я оставался в Тегеране, тем выше становились мои шансы быть арестованным. Понимая, что иранские революционные гвардейцы и солдаты пристально следили за посольствами Германии и Великобритании, я отказался от идеи искать убежища там, и решил попытаться выбраться самостоятельно.

Масуд отвез меня на вокзал. Когда мы проезжали через город, улицы вокруг американского посольства были забиты толпами демонстрантов.

Я стоял перед выбором: либо отправляться на запад, в Тебриз, что рядом с турецкой границей, либо ехать на юг, в Абадан, на берегу Персидского залива. Тебриз был ближе, но я не знал города и никогда не бывал в Турции. Так что вместо этого я выбрал тринадцатичасовую поездку в Абадан.

Абадан был очень хорошо знаком мне, потому что я провел там несколько лет, учась в начальной школе, когда мой отец служил начальником разведки в городской полиции. Я вернулся в Абадан, когда был в одиннадцатом и двенадцатом классах, и жил со своим дядей, в то время руководившем военными перевозками.

На протяжении всей поездки на автобусе я был как комок нервов, ожидая ареста от любого человека в форме. Когда я пытался заснуть, у меня в голове проносились ужасные образы того, что со мной произойдет.

Я планировал отправиться из Абадана в Кувейт, но у меня не было кувейтской визы. По прибытии в Абадан я пошел в порт, чтобы попытаться найти кого-нибудь, кто переправил бы меня на лодке через Персидский залив. На мое счастье, разговаривая с рыбаками, я увидел своих старых школьных приятелей, Мансура и Мустафу, покупающих рыбу. Они были здоровенными, грубыми парнями и отличными боксерами. Они тепло приветствовали меня и предложили отправиться к ним домой, чтобы повидаться с семьей.

Я остался у них на два дня. Не желая подвергнуть Мансура, Мустафу или кого-либо из их родственников какой-либо опасности, я повторил все ту же легенду прикрытия, которую рассказывал остальным: я был в Иране, чтобы навестить отца и работал на бензоколонке моего брата в Калифорнии.

Тем временем Мансур и Мустафа нашли контрабандиста, который за 150 долларов отвез меня в Кувейт на рыбацкой лодке из красного дерева. В ночь отъезда я сказал: "Я люблю вас, ребята, но мне нужно вернуться на работу. Надеюсь, когда-нибудь вы сможете навестить меня в Америке".

Переправа через залив продлилась девять очень напряженных часов. По прибытии в Кувейт я показал таможеннику свой американский паспорт и вручил ему 40 долларов. Он пропустил меня, несмотря на то, что у меня не было визы.

Я испытал огромное облегчение и возблагодарил бога. В порту я взял такси до аэропорта и купил билет на самолет до Нью-Йорка. В аэропорту имени Кеннеди я сел в самолет до Шарлотта, Северная Каролина. Там я поймал такси, которое отвезло меня в Форт-Брэгг.

Был прекрасный весенний день, когда я вышел из такси, заросший бородой и с рюкзаком. Ребята из моего подразделения смотрели на меня с тревогой. Потом до них постепенно дошло, кто я такой.

"Черт побери, да это Чангиз!" воскликнул один из них.

"Смотрите! Он все еще жив!"

Один из них побежал сообщить нашему командиру. Вскоре он и другие обступили меня и принялись обнимать и хлопать по спине.

Я услышал слова одного из них: "Чангиз, ты удачливый ублюдок. Мы рады, что ты вернулся".

Мой командир обнял меня и сказал: "Рад снова видеть вас, капрал. Мы думали, что вы мертвы".

Затем я услышал, как один из моих товарищей сказал: "Чангиз, ты доказал, что ты один из нас".

Этот комментарий запал мне в душу. Я знал, что парень сказал это как комплимент. Но после пережитого к радости от его слов примешивалась горечь.

1. Оскорбительное прозвище жителей Ближнего Востока (в основном арабов), в котором обыгрывается традиционный мужской головной платок "куфия" (прим. перев.)

2. Все телефоны-автоматы в США имеют собственные номера, так что звонить можно не только с них, но и на них. Данная функция сохранилась даже сейчас, в эпоху почти полного распространения мобильной телефонии (прим. перев.)

3. Имеется в виду находящийся в Форт-Брэгге Центр нетрадиционных методов вооруженной борьбы имени Кеннеди (прим. перев.)

4. Оксфорд – тип мужской рубашки из текстурированного (т. е. не гладкого) хлопка с воротником на пуговицах. Имеет более расслабленный крой, нежели классические костюмные рубашки, но при этом более формальный, чем "рабочие" аналоги из фланели (прим. перев.)

5. Чело-кебаб – одно из самых известных традиционных блюд иранской кухни. Состоит из чело (риса) с маслом и кебаба. К нему также подается сумах в качестве приправы и помидоры (прим. перев.)

6. Великий Сатана (Шайтан-и Бозорг) – демонизирующий эпитет, обозначающий США в иранских внешнеполитических заявлениях. Впервые прозвучал в речи аятоллы Хомейни 5 ноября 1979 года (прим. перев.)

ДЕТСТВО, ИРАН

Я родился в 1950 году в Шапуре, небольшой иранском городке к югу от Тегерана, и был назван в честь Чингисхана. Моя мать, добрая женщина, которую я любил на протяжении всей жизни, однажды сказала, что когда была беременна, они с отцом обсуждали возможность сделать аборт, потому что у них уже было трое мальчиков, и они переживали финансовые трудности.

Мой отец, волевой и амбициозный человек, был трудолюбивым мэром соседнего городка Чамбран, любителем выпить и затевать вечеринки. У него было мало времени на нас, детей. Их воспитание, готовка и уход за домом были обязанностями моей матери. Все эти задачи она выполняла с изяществом и никогда не жаловалась.

Их брак был устроен их отцами, когда моей матери было пятнадцать лет, а отцу восемнадцать, и длился до смерти моего отца.

Мой старший брат Ирадж был на семь лет старше меня, а моя сестра Митра родилась годом позже. Пять лет отделяют меня от моего второго брата, Торага, а с моим третьим братом, Джахангиром или Джоном, у меня всего год разницы. Моя сестра Лида – самая младшая, она родилась на десять лет позже меня.

Когда я был малышом, мы всемером жили в доме моей бабушки к югу от Тегерана, недалеко от железнодорожной станции Шапур. Это было простое кирпичное здание без водопровода, канализации и кондиционера, с двумя спальнями внизу и тремя на втором этаже. В жаркие летние месяцы мы спали на матрасах на плоской крыше, на которую взбирались по приставной лестнице.

Судя по всему, я был беспокойным ребенком из-за постоянных проблем с глазами и желудком. У меня постоянно текло из носа, поэтому соседские ребятишки окрестили меня "козявкой". Еще у меня был пупок, торчащий наружу, как большое красное яблоко. Без преувеличений. На мой взгляд, эти две аномалии были эквивалентны рождению со щепками на обоих плечах(1).

Это могло объяснить, почему я вышел из утробы готовым к бою. Если кто-нибудь из ребятишек хотя бы косился на меня с усмешкой, я тут же начинал отвешивать тумаки.

Моя бабушка, земля ей пухом, узнала о моем бедственном положении и попыталась найти решение. Еще до того, как я начал ходить, она положила мне на пупок большую монету и накрыла ее кушаком, завязав его у меня на спине. Я носил монету с кушаком на протяжении двух лет, но без каких-либо улучшений.

Тогда один из друзей посоветовал бабушке помолиться святым из Мешхеда – города, в котором она выросла. С моей мамой и мной она отправилась в паломничество в Мешхед, также известный как Фарси Зиярат(2). Я помню, что видел, как моя бабушка бросила монету, которую я носил, в священный колодец, достала ее и снова положила мне на пупок. Я также отчетливо помню грязного, вонючего муллу, молившегося у колодца, который спросил мою мать, не хочет ли она заняться с ним сексом.

Я хотел ударить его по гадкому бородатому лицу, но бабушка удержала меня. Этот опыт посеял в моем молодом разуме недоверие ко всем так называемым святым людям, которое сохраняется и по сей день.

После недели ношения благословенной монеты мой пупок уменьшился до нормальных размеров. Думайте об этом что хотите, но это правда, да поможет мне бог.

Родители, следовавшие учению Пророка Зороастра (или Заратустры), вбили мне в голову веру в то, что единственный путь к мудрости, это истина. Зороастризм утверждает, что цель существования – быть среди тех, кто обновляет жизнь и помогает миру развиваться, достигая совершенства. Одними из его основных постулатов являются Хумата, Хухта и Хуварсбта: добрые мысли, добрые слова и добрые дела.

Вопреки распространенному мнению, многие из персов не являются мусульманскими фанатиками. Моя семья, номинально мусульманская, никогда не ходила в мечеть. Как и многие персы, мои родители, бабушки и дедушки придерживались набора ценностей, больше соответствующих зороастризму, являвшемуся основной религией в Персии до арабского вторжения в седьмом веке.

Когда мне было пять лет, правительство шаха Мохаммеда Резы Пехлеви перевело моего отца в Абадан – портовый город на берегу Персидского залива. Шах получил абсолютную власть в 1953 году после того, как ЦРУ и британская SIS (секретная разведывательная служба) низложили премьер-министра Мохаммеда Моссадыка. Мосаддык совершил ошибку, национализировав контролируемую Великобританией нефтяную промышленность.

К огорчению многих иранцев демократически избранный Мосаддык был смещен, и на его место пришел самодержавный шах, опиравшийся на САВАК, страшную тайную полицию, для подавления всех форм оппозиции. Мой отец работал в городской полиции, именуемой Шарбани.

Когда я рос в Абадане в конце 50-х, начале 60-х годов, это был шумный город, где было 200000 жителей, и находился крупнейший в мире нефтеперерабатывающий завод. В 1986 году, после осады иракскими войсками во главе с Саддамом Хусейном во время ирано-иракской войны, бегство населения было таким, что официальная перепись того года зафиксировала всего шесть человек.

К счастью, я жил там во времена относительного мира и процветания, в районе, напоминавшем сонный пригород послевоенной Флориды. Это было место, где реки Евфрат, Тигр и Карун сливались, впадая в Персидский залив, и где британский порядок и дисциплина встречались с богатыми традициями многонационального населения Ирана. Люди, которых я встречал, были теплыми, прогрессивными и спортивными, что мне отлично подходило. Я был энергичным, активным ребенком и старался как можно больше времени уделять всяческим видам физической активности – плаванию, борьбе, боксу, футболу.

К девятому классу карьера отца вернула нас в Тегеран. Это была середина 60-х, и прозападный шах запустил масштабную программу модернизации, известную как Белая революция, целью которой было втащить страну в двадцатый век. Женщинам больше не нужно было прикрываться чадрами, и им было предоставлено право голоса. Были запрещены браки для лиц младше пятнадцати лет. Был узаконен развод. Бесплатное среднее школьное образование теперь распространялось на всех граждан, были построены новые школы, колледжи и библиотеки.

Сцены, которые я в подростковом возрасте видел на улицах центра Тегерана, вероятно, не сильно отличались от аналогичных в Вашингтоне, Лондоне или Париже того времени. На молодых женщинах были мини-юбки, обтягивающие брюки и одежда современных фасонов. Мужчины носили усы, брюки-клеш и длинные волосы. По широким бульварам курсировали "Мустанги" и другие автомобили американского производства.

Но эта современность не простиралась за пределы нескольких крупнейших городов: остальная часть Ирана оставалась неразвитой, а большинство иранцев были неграмотными. Контраст был разительным и, оказываясь в сельской местности, я видел верблюдов, тянущих тележки ослов, женщин, укрытых с головы до пят, и босоногих детей.

В детстве я мечтал переехать в Соединенные Штаты. Частично это было связано с образом Америки, который я получил, смотря по выходным голливудские фильмы в больших кинотеатрах в центре Тегерана. Здоровяк Джон Уэйн стал моим героем, особенно в вестернах, таких как "Искатели" и "Рио-Браво" и, конечно, в "Зеленых беретах".

Кроме того, у моей семьи были прочные связи со Штатами. Мой дядя Алекс, который также доводился мне крестным отцом, переехал туда в 1956 году и открыл заправочную станцию к югу от Сан-Франциско. Мой старший брат Ирадж последовал за ним двенадцать лет спустя, а двое моих дядей присоединились к Алексу в 69-м. Моим стремлением было переехать в США и стать пилотом.

Вскоре после того, как мы вернулись в Тегеран, моя старшая тетя и ее муж спросили моего отца, могу ли я пожить с ними в Абадане, чтобы помочь с их десятилетним сыном. Поскольку у меня там осталось много хороших друзей, я ухватился за это предложение и в итоге провел в Абадане следующие два года, до окончания средней школы.

Я так и не стал отличным учеником и был известен скорее проказливостью, чувством юмора и умением доставлять неприятности, чем академическими достижениями. Я был задиристым мальчишкой с правильными чертами лица, светлой кожей средиземноморского типа и черными как смоль волосами. Получив аттестат о среднем образовании, я потряс им перед собой и сказал: "Мне потребовалось двенадцать лет, чтобы заполучить тебя, теперь ты отправишься со мной!" Затем я заламинировал его, прицепил сзади к мотоциклу и с гордостью (и широкой улыбкой) проехал по улицам Абадана с развевающимся позади дипломом. Это вызвало большое веселье.

Я был своевольным и никогда не упускал возможности хорошо провести время. Когда отец приехал навестить меня на выпускной, я настоял, чтобы он отвез меня в американское консульство для получения визы для поездки в Штаты, чтобы я мог работать на заправочной станции моего дяди Алекса.

Будучи нахальным подростком и немного зная английский, я сказал американскому консулу, что хочу, быть отправленным во Вьетнам, чтобы надрать задницы коммунистам.

Он ответил: "Простите, мистер Лахиджи, но я не могу это одобрить".

"Почему нет, сэр?"

"Потому что для вступления в вооруженные силы вы должны быть гражданином или иметь грин-карту".

Я разозлился. "Что?" спросил я. "Чтобы убивать коммунистов, нужно быть гражданином?"

"По крайней мере, вы должны быть законным резидентом".

Я ушел с туристической визой и пониманием, что должен отслужить в иранской армии, прежде чем смогу получить разрешение на выезд из страны. Так что в возрасте восемнадцати лет вместе с еще 350 рекрутами я отправился на автобусе на юг, за 1500 миль (2400 км) от Тегерана(3), для прохождения начального курса военной подготовки. Шестнадцать недель спустя меня отправили в воздушно-десантную школу, а затем я прошел отбор на курсы рейнджеров.

Будучи членом элитного иранского спецподразделения, я был направлен в Шираз, находившийся неподалеку от древнего города Персеполис, где шах проводил масштабный фестиваль в честь 2500-летия основания Киром Великим Персидской империи. Проходивший на протяжении пяти дней в октябре 1971 года, фестиваль должен был напомнить миру о гордой истории Ирана и продемонстрировать современные достижения, принесенные в страну шахом.

Я считал это пустой тратой огромных денег. Сотни миллионов были потрачены на обустройство вокруг руин Персеполя, разграбленного и частично разрушенного Александром Македонским в 330 г. до н.э., вычурного палаточного города для размещения высокопоставленных гостей со всего мира. Он был выстроен в виде звезды с фонтаном в центре и окружен тысячами специально посаженных деревьев, каждая роскошная палатка была оборудована прямыми телефонными и телексными линиями. Огромная пиршественная палатка вмещала 600 гостей. Их чествовали щедрым пяти с половиной часовым банкетом, сервированном на фарфоре из Лиможа, с винами и блюдами от Максима(4) из Парижа.

В числе почетных иностранных гостей, которых доставляли из аэропорта и обратно 250 одинаковых красных лимузинов Мерседес, были император Эфиопии Хайле Селассие I; короли Дании, Бельгии, Иордании, Непала и Норвегии; эмиры Бахрейна, Катара и Кувейта; принц Ренье III и принцесса Монако Грейс; двадцать президентов; первая леди Филиппин Имельда Маркос и вице-президент США Спиро Агню.

Мое подразделение, одетое в вычурные шерстяных мундиры, готовилось к фестивалю шесть месяцев на палящей жаре, и помогало обеспечивать безопасность. После празднества, которое за излишества было подвергнуто критике как в Иране, так и во всем мире, меня назначили в одно из трех специальных шахских подразделений, известных как Сепах-е Данаш, Сепах-е Тэб и Сепах-е Кеша Барзи. В то время как задачей Сепах-е Тэба было оказание медицинской помощи бедным деревням, а Сепах-е Кеша Барзи – помощь сельскому хозяйству, ролью подразделения, в котором я служил, Сепах-е Данаш, было распространение грамотности и начального образования.

Я прошел двухмесячное обучение и в возрасте девятнадцати лет был отправлен на северо-запад Ирана для работы с членами курдских племен в деревне неподалеку от Суфиана. В отличие от современного Тегерана, это был район, не затронутый шахской Белой революцией, и добраться туда можно было лишь на полноприводном автомобиле, лошади или верблюде.

Каждое утро я вставал в шесть, проводил зарядку с детьми и крестьянами, а затем отправлялся в маленькую глинобитную школу. Поскольку я отвечал за пятьдесят учеников в возрасте от пяти до двенадцати лет, я разделил их по двум классным комнатам и переходил из одной в другую, обучая чтению, правописанию, фарси и математике. Двое других находившихся со мной членов Сепах-е Данаш учили родителей детей читать и писать.

Через полтора года меня перевели на базу в том же районе обучать курдских ополченцев, пытавшихся помешать иракским солдатам пробираться через границу, чтобы красть еду и овец и насиловать их женщин, что я находил особенно отвратительным. Там я провел восемь месяцев, и тогда же встретился и подружился с человеком, который ныне является президентом Иракского Курдистана, Масудом Барзани. Когда мы, двое молодых парней, по ночам патрулировали холмы вокруг Суфиана в поисках иракских налетчиков, мы понятия не имели, как повернет история, и что впоследствии мы несколько раз будем оказываться по одну сторону конфликта – сначала против иранской революции, а затем противостоя Саддаму Хусейну.

Перед уходом из шахской армии я тренировался с подразделениями Сил спецназначения США на базе под Тегераном, обучаясь парашютным прыжкам со свободным падением и противоповстанческой тактике. В конце 1973 года я был с честью уволен из иранской армии и вернулся в Тегеран, где жил с семьей, работал на фабрике звукозаписи и копил деньги на билет в Штаты.

Несмотря на экономический рост Ирана в начале 70-х, новые социальные свободы, и его положение в межнациональном сообществе, пропасть между богатыми горожанами и сельской беднотой продолжала расти. Образованная элита в Тегеране и других крупных городах лоббировала социальные реформы и голоса в правительстве, в то время как люди в сельской местности побирались ради еды и с отвращением относились к излишествам шаха и его семьи. Единственным, что, казалось, объединяло эти две группы, было неприятие жестокой тактики шахской диктатуры.

Ситуация напоминала мне вступительные строки из одной из моих любимых книг Чарльза Диккенса "Повесть о двух городах", когда он описывал Францию перед революцией:

Это были лучшие времена, это были худшие времена, это был век мудрости, это был век глупости, это была эпоха веры, это была эпоха недоверия, это была пора света, это была пора мрака, это была весна надежды, это была зима отчаяния.

Большинство из людей, которых я знал, чувствовали, что грядут перемены, но по моим ощущениям, вряд ли они будут к лучшему.

Наконец, в январе 1974 года я сел на рейс из Тегерана во Франкфурт, в Германию, затем из Франкфурта в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Моя двадцатитрехлетняя голова была полна фантазий. Втайне считая себя похожим на итальянскую кинозвезду красавчиком, я ожидал, что в аэропорту Сан-Франциско меня встретят очаровательные блондинки и осыплют поцелуями.

Вместо этого меня встретили дядя и брат на потрепанном пикапе. Они отвезли меня в Санта-Клару и тут же поставили работать на своих заправках Мобил заливать бензин и мыть лобовые стекла по пятнадцать часов в день за 2,5 доллара в час. Станция Ираджа находилась в Санта-Кларе, а дяди Алекса в Сан-Хосе, так что я мотался на велосипеде от одной к другой.

Бензин в те времена стоил 25 центов за галлон, а самообслуживания не было. Я так плохо говорил по-английски, что, когда клиенты говорили: "Залей хай-тест(5) до полного", я не понимал, что они имели в виду. Все, что я понимал, это "регулар"(6) и "премиум".

Из-за скудости моего английского и дороговизны обучения в летной школе мои мечты стать пилотом тут же рухнули. Все еще полный решимости устроить свою жизнь в Штатах, я поступил в городской колледж Сан-Хосе и колледж Вест-Вэлли, а по ночам зарабатывал на жизнь.

Ради дополнительного заработка и чтобы приблизиться к авиации, я устроился чистить Боинги-707 в аэропорту Сан-Хосе, работая в "кладбищенскую смену"(7) и получая 7,5 долларов в час. Однажды ночью, когда я буксировал 707-й компании Pan Am, только что прилетевший с Гавайев, от рулежной дорожки к гейту, у стоявшего рядом топливозаправщика распахнулась пассажирская дверь, и, прежде чем я смог затормозить, воткнулась в нос самолета. Экипаж и более сотни пассажиров целый час ждали, пока ремонтники не отцепили грузовик от носа. Меня обвинили в инциденте и уволили.

Но все было не так уж и плохо, потому что несколько месяцев спустя дядя Алекс помог мне получить грин-карту и заиметь собственную заправочную станцию ARCO в Пало-Альто. В то время бензиновые компании давали их людям с опытом бесплатно. Все, что нужно было сделать, это заплатить за цистерну бензина. Я накопил достаточно, чтобы купить две, по 2500 долларов за штуку.

В течение шести месяцев я управлялся с колонкой в одиночку, затем нанял помощника. Я зарабатывал около 2000 долларов в месяц, но все еще мечтал стать пилотом.

После года владения заправкой я пришел к заключению, что ведение бизнеса не было моим призванием, и продал место за 10000 долларов. Через день я пришел на вербовочный пункт Вооруженных сил на бульваре Стивенс-Крик в Сан-Хосе. Поздороваться со мной поднялся огромный афроамериканец в армейской форме. Он сказал, что его зовут сержант Томпсон.

"Могу вам чем-то помочь?" спросил он.

"Да, сэр. Меня зовут Чангиз, и я служил в иранской армии. Теперь я хочу стать Зеленым беретом или армейским Рейнджером".

"Вы уверены?" спросил он. "Подготовка Рейнджеров очень сложна, и это опасная служба".

"Я в форме. Я готов".

"Окей. Сначала мы должны проверить ваши данные. Вы можете завербоваться с отсрочкой зачисления(8). Сейчас у нас нет вакансий в пехоту, но вы можете зачислиться медиком".

"Я согласен". Это было в ноябре 1977 года, и я был в восторге.

В январе 78-го я вместе с еще полусотней новобранцев отправился на вводный курс в Окленд. Через несколько дней мы прилетели в Форт Леонард Вуд, штат Миссури, на девятинедельный курс начальной подготовки. Мы попали в похолодание, когда температура падала до 20 градусов ниже нуля. Я изрядно поморозил себе задницу.

По завершении начального курса Армия отправила меня в Форт Сэм Хьюстон в Техасе на трехмесячное медицинское обучение. Мне чертовски не хватало времени, потому что мой английский все еще был не на должном уровне, и мне было трудно заучивать медицинские термины. К тому же парни постоянно докапывались до меня из-за моего акцента.

Я вытерпел, прошел через это, и меня отправили в Форт-Беннинг, Джорджия, в воздушно-десантную школу. В иранском спецназе я уже прыгал как с принудительным раскрытием, так и со свободным падением, и получал от этого удовольствие, так что обучение далось легко. Однако во время "недели вышки" (Tower Week)(9), отрабатывая приземление с высоты 250 футов (76 м), я криво приземлился и подвернул лодыжку. Никто, кроме моего товарища по прыжкам, не знал, что случилось.

В ту ночь моя лодыжка сильно распухла. Не желая, чтобы меня отстранили, я пошел в лавку, купил кучу эластичных бинтов, замотал лодыжку как можно туже и пережил последний день "недели вышки". Затем пришло время прыжков из самолета. В первый день мне удалось совершить два прыжка с C-130 с высоты 1250 футов (380 м) и вытерпеть боль. На второй день мы прыгали с рюкзаками из С-141. Я приземлился нормально, но моя лодыжка болела так сильно, что я думал, что потеряю сознание.

В последний день мы сделали так называемый голливудский прыжок, означавший, что на нас были только основной и запасной парашюты, без рюкзаков и оружия. Я подумал: никаких проблем, и приземлился благополучно. Но когда я встал, я сильно хромал, и мне пришлось попотеть, чтобы добраться до строя и встать по стойке смирно.

Капитан, командовавший воздушно-десантной школой, остановился передо мной и вбил мне в грудь латунные крылышки. Булавка ужалила меня как оса.

Я крикнул: "Десант!"

Я был армейским Рейнджером. Через день нас на автобусе привезли в Форт-Брэгг, Северная Каролина, на курс Сил спецназначения. Помню, какое волнение я испытывал, когда мы остановились перед зданиями времен Второй мировой войны, в которых размещалось наше подразделение, называвшееся IMA – Институт военной помощи (Institute for Military Assistance)(10), ныне именующееся SWC, Центром специальных методов вооруженной борьбы (Special Warfare Center), для начала подготовительного этапа обучения.

Высокий, квадратный первый сержант Финни подошел ко мне и спросил: "Как вы произносите свою фамилию?"

"Ла-хид-жи, сэр".

"Что это за фамилия?"

"Я из Ирана".

"Вы служили в армии раньше?"

"Да, сэр. Я прослужил три с половиной года в иранском спецназе".

"Добро пожаловать", сказал он, похлопав меня по плечу.

Подготовительная фаза длилась шесть недель и состояла в основном из классных занятий, охватывавших историю и организацию спецподразделений, приказы на патрулирование и основы командирской подготовки. Она закончилась тем, что мы, 275 человек выстроились на плацу 82-й воздушно-десантной дивизии для прохождения теста по физподготовке. Я, со своим ростом пять футов десять дюймов (170 см) при весе 165 фунтов (75 кг) стоял в шеренге гораздо более крупных и высоких парней. Один из них повернулся ко мне и спросил: "Эй, Чангиз, как думаешь, у тебя есть шанс справиться с этим?"

"Посмотрим", ответил я.

Я был одним из 185, которые прошли и попали на первую фазу, начало примерно годичного курса обучения Сил спецназначения. Этой фазой руководил невысокий, жесткий сержант из отряда "Дельта" по фамилии Максум, который жарким, влажным августовским днем 1979 года погрузил нас в скотовозки и отвез в соседний Кэмп-Макколл. Нас натолкали так плотно, что мы едва могли вздохнуть.

Когда мы прибыли, тщедушный сержант принялся накручивать нам задницы. Мы разместились в казармах без горячей воды, и у нас был один прием горячей пищи в день. На два других был холодный сухпай. Сержант Максум будил нас в 03:30, мы строились с пятидесятифунтовыми (22,5 кг) рюкзаками и бежали пять миль по полному клещей лесу.

Когда он возвращался, то закрывал ворота, и все, кто не успевал, оставались снаружи. Парням, которые не уложились, предстояло вытерпеть еще один марш под рюкзаками. Остальные проводили остаток дня, занимаясь в классах.

Особенно сложным было ориентирование. Вооруженных компасом, нас выбрасывали в лес вокруг Саутерн-Пайнс, где мы должны были отыскать три точки днем и две ночью, в то время как инструкторы наблюдали за нами из-за деревьев.

Поскольку я подписался быть медиком, меня отправили обратно в Форт Сэм Хьюстон для участия в "козьих лабораторных". Каждому в классе поручалась коза, в которую затем стреляли из мелкокалиберной винтовки. Нашей задачей было сохранить раненой козе жизнь, что было противным и нервным делом. Что меня действительно выбешивало, так это опять классные занятия и медицинская терминология. Мой английский был все еще недостаточно хорош.

Полный решимости стать Зеленым беретом, я пошел к отвечавшему за нас первому сержанту, рассказал ему о своих проблемах и попросил его сменить мой MOS (military occupational specialty – военно-учетную специальность, ВУС) с медика на 11 "Браво" (11В), пехоту. Он любезно согласился, и меня отправили обратно в Брэгг для подготовки на специалиста по вооружению.

Именно в тот момент, на второй фазе обучения, я столкнулся с парой инструкторов, которым не понравилось, что я из Ирана, и попытавшимся сделать так, чтобы меня выгнали. До сих пор все инструкторы были великолепны, но эти два засранца намеренно испортили механизмы вертикальной и горизонтальной наводки, когда я сдавал зачет по 60 и 81-мм минометам. Зная, что у меня всего шестьдесят секунд, чтобы установить каждый из минометов и поразить цель, и, следовательно, не было времени на перекалибровку механизмов, они придумали хитрый способ заставить меня провалиться.

Разозленный и удрученный, я отправился к сержант-майору 5-й Группы и рассказал ему, что они сделали. Он пошел со мной на стрельбище и сказал инструкторам: "Чего вы докапываетесь до этого парня? Он говорит на фарси и арабском, и он нам нужен. Он служил в спецназе в Иране. Не делайте ему никаких поблажек, но и не затрахивайте его".

Повторно выполнив тест под наблюдением сержант-майора, и сдав его, я прошел в третью фазу. Там нас учили партизанской войне, способам инфильтрации и эксфильтрации, а также операциям под прикрытием. Она включала в себя розыгрыши, когда одни парни действовали в качестве партизан, а другие пытались устраивать им засады.

Из 275 человек, начавших курс обучения Сил спецназначения, только тридцать пять закончили его в сентябре 1979 года. Гордость, которую я испытывал, достигнув своей цели стать Зеленым беретом – первым иранцем и мусульманином в истории Зеленых беретов – была огромна. В звании специалиста 4-го класса (или E-4, что эквивалентно капралу в регулярной Армии), я был назначен во 2-й батальон 5-й Группы Сил спецназначения, в ODA (оперативный отряд "Альфа") 561 – одним из десяти нижних чинов, которые вместе с одним лейтенантом и одним капитаном составляли каждую группу. Сержантом моей группы был Фил Куинн, а командиром группы первый лейтенант Майк Репасс.

Три месяца спустя я был единственным членом ODA 561, отобранным для подготовки к операции в Тегеране. Она оказалась моим первым заданием.

1. Идиома, связанная с распространенным в США в начале XIX века обычаем, когда парни или мальчишки, желая подраться или вызвать кого-то на бой, клали щепку себе на плечо и расхаживали с ней, ища смельчака, который дерзнет снять ее и спровоцировать, таким образом, драку. В настоящее время означает, что человек имеет затаенную обиду, комплексует по поводу нее и готов к ссоре (прим. перев.)

2. От "зиярат" (по-арабски "зияра") – "посещение". Форма паломничества в места, связанные с Мухаммедом, членами его семьи и потомков (включая шиитских имамов), его сподвижников и других почитаемых фигур в исламе, таких как пророки, Суфи аулия и исламские ученые (прим. перев.)

3. Хмм… Где это он такое намерил, интересно? Там вся страна по максимуму, наискосок от Турции до Пакистана, меньше будет. А от Тегерана до самой дальней точки чуть больше 1500 км. Такое ощущение, что просто нолик лишний приписался… (прим. перев.)

4. Легендарный ресторан высокой французской кухни, находящийся в VIII округе Парижа, открытие которого было приурочено к Всемирной выставке 1890 года. В настоящее время имеет филиалы в Монте-Карло, Женеве, Нью-Йорке, Брюсселе, Пекине, Шанхае и Токио (прим. перев.)

5. Имеется в виду высокооктановый бензин, показывающий высокие характеристики при тестировании на специальном стандартизированном двигателе. Устаревшее понятие, в настоящее время используется термины "Премиум" (Premium) или "Сюприм" (Supreme). Аналог нашего 98-го бензина. Кроме того, так называют самый крепко заваренный кофе (прим. перев.)

6. Самый распространенный бензин в Штатах. Обозначается на колонках как 87-й, но поскольку способ определения октанового числа в США отличается от принятого в России, соответствует нашему 92-му (прим. перев.)

7. Ночная смена – graveyard shift (прим. перев.)

8. Т.н. программа отложенного зачисления, DEP – Delayed Enlistment Program. В рамках нее поступающий подписывает контракт и определенное время (до года) числится в резерве. После чего отправляется на первоначальное обучение. Его состояние на действительной военной службе начинает исчисляться с этого момента (прим. перев.)

9. Неделя в ходе курса воздушно-десантной подготовки, в ходе которой обучаемые совершают прыжки с парашютной вышки (прим. перев)

10. Такое название Центр специальных методов вооруженной борьбы носил с мая 1969 по июнь 1982 года (прим. перев.)

ПАКИСТАН

Никто из моих товарищей по ODA 561 не знал о моем участии в операции "Орлиный Коготь" или деятельности, которую я вел в Тегеране. Но вскоре после того, как в начале июня 1980 года я вернулся в Форт-Брэгг после трехмесячного отсутствия, начали просачиваться слухи о том, где я был, и парни принялись засыпать меня вопросами. Их любопытство было естественным. Президентская кампания, которая стравила президента Джимми Картера с бывшим губернатором Калифорнии Рональдом Рейганом, набирала обороты, и поскольку американские заложники все еще оставались в плену в Тегеране, неудавшаяся операция по их спасению стала темой большой дискуссии.

Подавляющее большинство американцев не могло понять, почему группе радикальных религиозных студентов в Иране может быть дозволено продолжать удерживать и унижать американских дипломатов, а наше правительство ничего не поделает с этим. Я был одним из них.

Это было время огромных разочарований. Несомненно, перспективы переизбрания президента Картера были серьезно подорваны его решением прервать спасательную операцию. Тем временем в Иране верховный лидер аятолла Хомейни продолжал осуждать президента Картера и США за то, что они впустили низложенного шаха в страну для лечения рака. Он приписал неудачу операции "Орлиный коготь" божественному вмешательству. К большому огорчению для меня и моей семьи, популярность аятоллы в Иране взлетела до небес.

Поскольку мне было дано указание не обсуждать роль, которую я сыграл в "Орлином когте", я не мог сказать моим товарищам по команде ничего, кроме того, что был в Тегеране, и мне пришлось выбираться оттуда самостоятельно. И я испытывал весьма смешанные чувства относительно результата.

Прежде всего, я был потрясен политическими и религиозными репрессиями в Иране при новом режиме и беспокоился о моих отце, дядях и других родственниках, оставшихся там. И меня бесило то, что самая могущественная страна на земле позволила смутить себя группке радикальных иранских студентов, руководимой лицемерными муллами, которые одной стороной рта проповедовали реформы и социальную терпимость, а другой подстрекали к насилию и требовали мести.

Для меня лично положительным результатом было то, что мои товарищи по спецназу относились ко мне с большей степенью уважения. Я хотел, чтобы меня приняли. Я уже направил все свои бумаги через канцелярию JAG (Judge Advocate General – главного военного прокурора) в Форт-Брэгге, чтобы получить гражданство – процесс, который, как мне сказали, может занять целый год.

Мои мать и младшие сестры Лида и Митра уже переехали в Штаты и жили с моим братом в Калифорнии. Я помогал им, ежемесячно высылая две трети своего жалованья. Поскольку проживание, большую часть питания и медицинское обслуживание оплачивали Вооруженные силы, мне было нужно немного.

В то время как я продолжал беспокоиться по поводу событий в Иране, внешняя сторона моей жизни в Форт-Брэгге быстро пришла в норму благодаря ежедневным тренировкам по физподготовке и тактике партизанской войны, и занятиям на стрельбище.

Поскольку мы были спецназом, и на нас возлагались задачи ведения нетрадиционных боевых действий, разведки, борьбы с терроризмом и прямых действий, мы придерживались более высоких стандартов физической подготовки, боевых навыков, тактической подготовки и боеготовности. Мы считали себя крутыми засранцами, носили усы и держались с некоторой чванливостью.

Наш девиз был De oppresso liber (лат. "Освободить угнетенных"), а нашими выдающимися предшественниками - герой Американской войны за независимость Фрэнсис Мэрион (Болотный Лис), группы "Джетбург" OSS времен Второй мировой войны, работавшие с французским сопротивлением, 101-й отряд OSS, сражавшийся в тылу японцев в Бирме, и Скауты Аламо – специальное разведывательное подразделение 6-й Армии, наиболее известное освобождением американских военнопленных из японских лагерей в Новой Гвинее и на Филиппинах.

Сформированные в июне 1952 года Центром психологической войны Армии США, мы были удостоены чести носить зеленый берет, присужденный президентом Джоном Ф. Кеннеди в 1962 году со следующими словами:

Зеленый берет является символом совершенства, знаком мужества, знаком отличия в борьбе за свободу.

Ныне Силы специального назначения, являющиеся частью Командования специальных операций США (SOCOM), сведены в пять Групп специального назначения (SFG – Special Forces Group), каждая из которых специализируется на определенной географической зоне ответственности (AOR – area of responsibility):

1-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Тихоокеанский регион;

3-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Африка к югу от Сахары;

5-я Группа спецназначения – Ближний Восток, Персидский залив, Центральная Азия и Африканский Рог;

7-я Группа спецназначения – Латинская Америка, Центральная Америка и Карибский бассейн;

10-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Европа.

Каждая Группа спецназначения состоит из:

Штаба и штабной роты (HHC – Headquarters and Headquarters Company), батальона обеспечения Группы, обеспечивающего HHC материально-технической, разведывательной, медицинской поддержкой и связью.

Четырех батальонов спецназа (1-го, 2-го, 3-го, 4-го), состоящих из:

Оперативного отряда "Чарли" (ODC – Operational Detachment-Charlie). Оперативный отряд Сил специального назначения "Чарли" (SFOD-C) отвечает за командование и управление батальоном спецназа.

Трех рот Сил спецназначения (A, B, C).

Шести Оперативных отрядов "Альфа" (ODA – Operational Detachment-Alpha): подразделений из 12 человек, возглавляемых капитаном и являющихся основной боевой единицей Сил спецназначения.

Оперативных отрядов "Браво" (ODB – Operational Detachment-Bravo). В роту спецназа обычно входит один ODB, который оказывает ODA роты поддержку в обучении, разведывательном и контрразведывательном обеспечении.

Роты обеспечения батальона, состоящей из связистов, механиков, специалистов воздушно-десантной службы, поваров, кадровой службы, капелланов, юристов и прочих, оказывающих поддержку батальону спецназа.

Отряда военной разведки (MID – Military Intelligence Detachment), занимающегося разведывательным обеспечением батальона спецназа, обычно состоящего из группы анализа и управления, контрразведывательной секции, секций агентурной и электронной разведки.

Подчиненной непосредственно командиру роты, являющейся резервом на крайний случай и специализирующейся на прямых действиях.

Тогда, в 80-м, мне выпала честь служить в ODA 561 2-го батальона 5-й Группы спецназначения. Всякий раз, когда моим командирам был нужен доброволец, я поднимал руку.

Однажды июльским утром – через два месяца после моего возвращения в Брэгг – капитан моей группы велел мне идти в Центр специальных операций имени Джона Кеннеди для встречи с находящимся там офицером разведки. Я решил, что офицер, возможно, хотел задать мне какие-то дополнительные вопросы.

Вместо этого бледный офицер разведки просто сказал: "У нас есть для вас новое задание, Чангиз. Но сначала вы должны поехать в Вашингтон, округ Колумбия. Вы в игре?"

Стремясь доказать недавно принявшей меня стране свою ценность и заслужить большее уважение офицеров и коллег по спецназу, я ответил: "Да, сэр. Буду рад помочь всем, чем смогу".

Он велел мне вылететь коммерческим рейсом из Шарлотта в Национальный аэропорт (позже переименованный в аэропорт имени Рейгана), где меня встретил молодой человек, назвавшийся "Чендлером из Агентства(1)".

Чендлер отвез меня в отель в соседнем Кристал-Сити. На следующий день он вернулся с привлекательной среднего возраста женщиной-офицером разведки по имени Энн.

Она тут же приступила к делу. "Специалист Лахиджи", сказала она, "Мы прочитали ваше DD 214 (личное дело) и знаем, что вы родились и выросли в Иране. Мы здесь, чтобы попросить вас кое-что сделать для нас".

"Да, мэм. Чем я могу помочь?"

"Вы, вероятно, знаете, что студенты-фундаменталисты захватили наше посольство в Тегеране".

"Да".

Она не упомянула о том, что я недавно вернулся из Тегерана в рамках операции "Орлиный коготь". Я тоже не обмолвился ни словом, полагая, что ей это уже известно.

Она продолжила: "У нас есть еще несколько американцев, работавших в Тегеране как гражданские лица, и теперь застрявших там. Мы хотели бы вытащить их, но нам нужна ваша помощь".

"Конечно".

Она и Чендлер инструктировали меня на протяжении следующих полутора дней. Я узнал, что техасский миллиардер Росс Перо владел компанией Electronic Data Systems (EDS), с середины 70-х имевшей филиал в Тегеране. Шах нанял EDS для создания компьютеризированной базы данных социального обеспечения, чтобы вести учет иранских граждан.

Офицеры разведки объяснили, что в декабре 1978 года, когда протесты против шаха переросли в акты насилия в Тегеране и других иранских городах, двое сотрудников EDS, Пол Чьяппароне и Билл Гейлорд, были арестованы шахским правительством и брошены в тюрьму. В течение четырех дней после ареста Перо собрал команду сотрудников EDS с военным опытом во главе с отставным полковником Сил спецназначения Армии США Артуром Д. "Быком" Саймонсом, чтобы спланировать и провести налет на тюрьму Гаср для освобождения своих сотрудников.

Согласно изложенной Перо версии событий, пересказанной в бестселлере британского писателя Кена Фоллетта "На крыльях орлов" (ставшем позже популярным телевизионным мини-сериалом), команда полковника Саймонса подтолкнула антишахских диссидентов на штурм тюрьмы Гаср, в ходе беспорядков проникла в нее и вывезла двух сотрудников EDS. Но очевидцы и чиновники Госдепартамента рассказывали другую историю.

По их словам, спасательная команда EDS просто дождалась возвращения лидера оппозиции аятоллы Хомейни и свержения правительства шаха в первую неделю февраля 1979 года. Когда 11 февраля прохомейнистские толпы в результате скоординированной атаки на шахские тюрьмы и управления полиции распахнули двери тюрьмы Гаср, Чьяппароне и Гейлорд просто сбежали вместе с остальными из десяти или более тысяч человек, содержащихся там. Затем двое американцев направились прямиком в отель Хаятт, где встретили полковника Саймонса и его команду, организовавших их эвакуацию через Турцию.

Как бы то ни было на самом деле, суть была в том, что дюжина сотрудников компании Перо осталась в Тегеране. По словам инструктировавших меня офицеров разведки, эти люди теперь отсиживались в находившемся в центре города двухэтажном офисе EDS и боялись выйти из него.

Агентство хотело, чтобы я вернулся в Тегеран и заплатил местным чиновникам за обеспечение безопасного выезда сотрудников EDS из Ирана.

"Вы готовы выполнить такую задачу?" спросила Энн.

"Конечно", ответил я. "Без проблем".

Хоть я и согласился, в мою голову нахлынули страхи и сомнения. Что, если по прибытии в Тегеран я наткнусь на тех же таможенников в аэропорту? Как мне объяснить свое возвращение в Тегеран и то, как я исчез из страны, миновав таможню, четыре месяца назад? Где мне найти иранского чиновника, который будет готов помочь мне? Смогу ли я доверять этому человеку?

Я подумал о своем друге Масуде, который помогал мне во время моего прошлого пребывания в Тегеране, и поразмыслил о том, как я могу с ним связаться.

Согласно плану, который Энн и Чендлер изложили под конец проведенного вместе второго дня, я, как и несколько месяцев назад, должен был лететь в Тегеран. На мой взгляд, это выглядело лишенным воображения и слишком рискованным. Так что в тот же вечер я сел и придумал свой собственный сценарий, по которому я должен был лететь в Турцию, а затем сесть на поезд до соседнего Азербайджана. Из Азербайджана я проехал бы через Узбекистан в Таджикистан перед тем, как попасть в Афганистан. Добравшись до Герата, что на западе Афганистана, я пересек бы границу с Ираном, и в иранском городе Мешхед сел на автобус до Тегерана.

Когда на следующий день за обедом я представил свою идею Энн и Чендлеру, они, похоже, были удивлены. Энн спросила: "Как, черт возьми, вы это придумали?"

"Я знаю этот регион и пытался разработать что-то, что иранскому революционному правительству было бы трудно отследить".

"Вы определенно добились этого", заявил Чендлер, поедая бургер с картошкой в ресторане отеля. "Полагаете, это сработает?"

"Надеюсь, что да. Как только окажусь в Тегеране, отправлюсь в центр и наведаюсь к сотрудникам EDS, а затем придумаю способ вывезти их из страны".

"Окей. Мы вернемся к вам сегодня вечером".

Я нервничал в ожидании, вновь и вновь представляя, как оказываюсь в тюрьме в Иране, и разъяренные исламские экстремисты расстреливают меня.

Сотрудники разведки вернулись вечером и заявили, что задание в Тегеране отменяется.

"Правда?" спросил я, гадая, правильно ли я расслышал.

"Да", ответила Энн.

Я почувствовал такое облегчение, что чуть не упал в обморок. Мне велели вернуться в Брэгг и доложить их коллеге из ЦРУ в Центре имени Джона Кеннеди. Позже я узнал, что сотрудники EDS набрались смелости, покинули свой офис, доехали до аэропорта и без происшествий выехали из страны. Вроде как в фильме "Арго", но без ухищрений и драматизма.

В 80-м, в начале своей карьеры, я понятия не имел, что, будучи в спецназе, а затем в качестве военного подрядчика, окажусь втянутым практически во все крупные конфликты, в которых США участвовали на протяжении следующих тридцати пяти лет.

По иронии судьбы первое место, куда я попал после Тегерана, и мое последнее назначение касались одной и той же страны: Афганистана. Ночью 24 декабря 1979 года, когда я был в Форт-Брэгге, озабоченный захватом американского посольства в Тегеране, подразделения советской 40-й армии были переброшены по воздуху в столицу Афганистана Кабул, начав длившуюся девять лет оккупацию. Три дня спустя, в рамках операции "Шторм-333", 700 советских военнослужащих и агентов КГБ, переодетых в афганскую форму, устроили штурм дворца президента Афганистана, приведший к гибели президента Хафизуллы Амина и замене его на просоветского социалиста Бабрака Кармаля.

Пока страны Запада наблюдали и гадали, что будет делать Москва дальше, советская 40-я армия под командованием маршала Сергея Соколова вошла в страну с севера, а 103-я гвардейская Витебская воздушно-десантная дивизия высадилась на кабульской авиабазе Баграм. В считанные дни в Афганистан вошли около 1800 русских танков, 2000 единиц другой бронетехники и 80000 солдат.

После прибытия в последующие несколько недель двух дополнительных дивизий общая численность советских войск достигла более 100000 человек личного состава. Это была не просто демонстрация поддержки недавно поставленного афганского президента, это было полномасштабное вторжение, имевшее целью распространение советского влияния по всему региону и защиту их интересов в Афганистане от Запада и революционного режима Ирана.

Смелый шаг Советов поставил администрацию Картера, зашатавшуюся после захвата американского посольства в Тегеране, в еще более неловкое положение. Весь мир решительно осудил оккупацию Афганистана. Запад, Китай и тридцать четыре исламских страны потребовали немедленного и безусловного вывода советских войск. В ходе одного из самых односторонних голосований в истории Совет Безопасности ООН с перевесом в 104 против 18 голосов принял резолюцию против советского вмешательства. Президент Картер повысил экономические ставки, введя против СССР торговое эмбарго и бойкотировав московскую летнюю Олимпиаду 1980 года.

Как и в случае с другими иностранными оккупантами, включая британцев в девятнадцатом веке, в Афганистане все пошло не так легко, как ожидали Советы. Даже подпираемый армией русских, Кармаль, новый президент Афганистана, был не в состоянии заручиться поддержкой большинства народа. Советские войска вскоре оказались втянутыми в подавление городских восстаний, борьбу с племенными ополчениями и мятежами частей афганской армии.

Всякий раз, когда советские войска покидали опорные пункты в крупных городах, они подвергались нападениям мелких групп повстанцев и племенного ополчения, в совокупности известных как моджахеды, рассматривавших Советы как иностранцев, навязывающих свои взгляды и разрушающих местную культуру. К ним присоединились местные и арабские джихадисты, объявившие священную войну атеистическим захватчикам, которые, по их мнению, были одержимы жаждой осквернить ислам.

То, что стало известно как советско-афганская война, вылилось в тупик, когда Советы контролировали крупные города, а моджахеды с относительной легкостью перемещались по остальным 80 процентам страны.

Увидев возможность наказать Советы, заставив их увязнуть в заведомо безвыигрышной войне, администрация Картера дала ход секретной программе ЦРУ, известной как операция "Циклон", в итоге поглотившей более трех миллиардов долларов, потраченных на вооружение и подготовку моджахедов с использованием в качестве промежуточного звена разведки Пакистана, Межведомственной разведывательной службы (ISI – Inter-Services Intelligence).

В числе поставляемого в рамках этой и аналогичных программ Саудовской Аравии, британской MI-6, Египта, Ирана и Китайской Народной Республики оружия были китайские и советские АК-47 и РПГ, а также ПЗРК(2) FIM-43 "Рэдай", использовавшиеся для выведения из строя советских вертолетов.

Несмотря на утверждения пакистанского генерала Мохаммеда Юсуфа о том, что "ни один американец никогда не тренировал и не имел прямого контакта с моджахедами, и ни одно американское официальное лицо никогда не проникало на территорию Афганистана", я могу сказать, что это неточно.

В августе 1980 года мой сержант группы сообщил, что я отобран для выполнения совершенно секретного задания в Пакистане и Афганистане. Хорошей новостью было то, что, поскольку я должен буду ехать по "официальному" красному паспорту(3), который мог быть выдан только гражданину США, дело с моими документами было ускорено, и я немедленно получил гражданство. Я был в восторге. Кроме того, мне предстояло пройти трехмесячный языковой курс на специальном объекте в Форт-Брэгге, который должен был помочь мне перейти с моего родного языка, фарси, на дари, на котором говорят в большей части Афганистана.

В ноябре 1980 года я и еще несколько моих товарищей по ODA 561 оделись в гражданскую одежду и сели на коммерческий рейс, который доставил нас в Нью-Йорк, Лондон и, наконец, в Исламабад, Пакистан. Там мы присоединились к членам другой ODA Сил спецназначения, и на автобусе направились в город Чаман, неподалеку от афганской границы.

Разместившись на секретном совместном объекте ЦРУ и ISI в пустыне недалеко от Чамана, следующие два месяца мы провели, обучая примерно 500 моджахедов. Все они относились к афганским племенам – жесткие парни в хорошей физической форме, всю жизнь боровшиеся за элементарное выживание. Они выглядели целеустремленными и заинтересованными в освобождении своей страны.

Мы обучали их разведке, патрулированию, устройству линейных и площадных засад, продвижению перекатами и прочим элементам тактики малых групп. Моей задачей, как специалиста по вооружению, было обучение их уходу и стрельбе из АК-47 китайского производства, минометов, РПГ и русских крупнокалиберных пулеметов ДШК образца 1938 года. Моджахеды все быстро схватывали.

В возрасте от девятнадцати до пятидесяти они делились на членов пуштунских племен с юга Афганистана и таджиков из центра и с севера страны. Большую часть времени я проводил с таджиками, потому что они говорили на дари, который был близок к моему родному фарси. Я мог не только легко общаться с ними, но со своими темными чертами и отросшей черной бородой вполне походил на них.

В вечерних беседах после ужина, обычно состоящего из каких-либо вариантов баранины или козлятины на гриле, они выражали благодарность за нашу помощь. Поскольку после того, как моджахеды отправлялись в Афганистан, США не могли снабжать их по воздуху, мы оборудовали на его территории тайники с оружием.

Мы делали это глубокой ночью, проникая через границу на грузовиках с выключенными фарами. Мы либо искали существующие естественные пещеры, либо рыли их возле вершин холмов, на расстоянии не менее 2000 метров друг от друга. Некоторые пещеры пришлось укреплять балками и валунами. Мы наносили каждую пещеру на карту и отмечали ее местонахождение кольями, грудой камней или поваленным деревом, помеченным камуфляжной краской, в 100 футах от входа, чтобы моджахеды могли найти ее. На следующую ночь или около того мы возвращались с дюжиной моджахедов, которые перетаскивали ящики с автоматами, ручными гранатами, минометами и боеприпасами с дороги в пещеры, в то время как мы, четверо парней из спецназа, несли охранение с M16 наготове.

Это было до ПНВ – приборов ночного видения – или бронежилетов, и мы были на вражеской территории, так что напряжение было высоким. За время нашего пребывания в Чамане мы заполнили десятки пещер на юго-востоке Афганистана.

В середине месяца, проведенного нами на объекте ЦРУ, нашей команде дали несколько выходных. Я сказал нашему капитану, что воспользуюсь ими, чтобы в компании с несколькими моджахедами провести разведку вдоль границы.

"Как долго тебя не будет?" спросил он.

"Пару дней. Может, больше. Если вляпаюсь в неприятности, отправлю известие с кем-то из местных".

"Будь осторожен", ответил капитан.

Я не сказал ему, что планирую вести разведку на север аж до Кабула. Я заметил, что таджикские боевики из нашей группы относительно легко и часто ездили из нашего расположения поблизости от юго-востока Афганистана в место, где была их штаб-квартира в скалистой Панджшерской долине к северу от Кабула.

Будучи любопытным типом, в начале декабря я попросился сопровождать их в одной из поездок. Одетый в местную рубашку до колен (перухан), мешковатые брюки (тунбан), толстый халат (пато) поверх и плоскую шерстяную шапку (пакол), я выехал с пятью моджахедами, рассевшимися по двум пикапам. Один из них, старик, говорил по-русски, на неплохом уровне, достаточном, чтобы проехать через любой советский блокпост. Я вооружился автоматическим пистолетом, который спрятал под халатом. Просто на всякий случай.

Мы ехали по потрясающе красивым местам, мимо покрытых снегом гор, останавливаясь на периодически попадающихся блокпостах талибов. Уже тогда боевики Талибана – пуштунские племена и исламские фундаменталисты, вооруженные и обученные пакистанской разведкой – контролировали большую часть южного Афганистана.

Как объясняли их офицеры, пакистанцы сделали это, потому что хотели, чтобы ополченцы Талибана послужили буфером, если Индия, их давний и ненавистный соперник, нападет на них через Афганистан. И они делают это до сих пор, несмотря на то, что Пакистан объявляет себя нашим союзником в борьбе с исламским терроризмом.

Когда мы двигались на север, я понял, почему Афганистан никогда не подчинится иностранному господству. Дело не только в том, что тамошние люди были чрезвычайно независимы. Они были чертовски круты, и жили в условиях, которые проще всего описать как средневековые. Их недоверие к чужакам, особенно с Запада, было очень сильным.

Кроме того, местность большей части страны была гористой и труднодоступной. Помимо нескольких дорог, соединяющих основные города, единственным способом добраться куда-то, кроме как по воздуху, было движение по грунтовым тропам, преодолеть которые часто можно было только на осле или пешком.

Еще меня поразило то, что в целом все афганцы выглядели одинаково. Мужчины и женщины, молодые и старые, бедные и богатые, по большей части были одеты как скромные крестьяне. При отсутствии системы документооборота, не говоря уж о единой базе данных, как иностранный оккупант мог отличить водителя автобуса от моджахеда?

Да никак, узнал я через полтора дня, когда мы остановились на блокпосту русских в пригороде Кабула. Пока я нервничал в ожидании, мой русскоговорящий товарищ по путешествию объяснил, что мы крестьяне, едущие помочь другу, живущему к северу от города, построить стену вокруг его дома.

Объем разрушений, увиденный мной, когда мы попали в Кабул, был потрясающим. Многие улицы были завалены грудами кирпича и щебенки, мосты сильно повреждены, многие строения были совершенно непригодны для проживания, и я не видел ни одного здания, которое не было бы испещрено дырами от пуль. Мы видели мрачных русских солдат, дежурящих на перекрестках, и патрулирующую бронетехнику. Занимавшиеся своими делами местные жители, делающие покупки или идущие из одного места в другое, выглядели потрепанными и несчастными. У меня создалось впечатление, что советская оккупация идет не лучшим образом.

Когда мы проезжали мимо американского посольства, я увидел унылое, непривлекательное, желтоватое здание, заколоченное листами фанеры. Большой латунный герб США над входом был грязным, но целым.

Мы двигались беспрепятственно, моджахеды не выказывали страха. Я тоже старался ничего не показывать, однако был до смерти напуган. Проведя день, осматривая город и аэропорт, мы повернули обратно и вернулись в Чаман. Когда мы вернулись, мой капитан ждал меня, скрестив руки на груди, и выглядел разъяренным.

"Тебя не было пять дней. Где ты, черт возьми, был? Мы волновались".

"Сэр, моджахеды предложили свозить меня в Кабул".

"Вы ездили в Кабул? Ты с ума сошел?"

"Все в порядке, капитан. Я вернулся, и я добыл кое-какие хорошие сведения".

К счастью, я не понес наказания. Поскольку я уже побывал в Афганистане, капитан поручил мне и пяти другим операторам спецназа сопровождать полдюжины таджикских моджахедов в их лагерь в Панджшерской долине к северу от Кабула. Мы снова без проблем прошли через блокпосты талибов и русских, и после полутора дней езды по разбитым дорогам прибыли в большое расположение, занятое примерно 2000 антисоветских боевиков.

Как мы это уже делали на юге, мы с товарищами по команде на протяжении месяца проводили курсы разведки, партизанской тактики и обучения обращению с оружием.

Горная местность, которую мы ежедневно патрулировали, была чрезвычайно сложной, но ополченцы привыкли к ней и карабкались, как неугомонные горные козы. Услышав рев приближающихся советских вертолетов Ми-23 и Ми-31(4), они не паниковали, а быстро искали укрытие. Любопытно, что пока мы были там, Советы ни разу не напали на нас и не атаковали расположение, которое было слишком большим, чтобы его можно было скрыть.

Во время нашего пребывания там в расположении появлялся лидер таджиков, легендарный Ахмад Шах Масуд, которого с любовью называли "Лев Панджшера". В то время ему было около тридцати, и он пользовался большим уважением как блестящий военный стратега и гуманист, целью которого был независимый, прогрессивный Афганистан, где женщины будут иметь равные права наряду с мужчинами.

Крепкий, обаятельный человек с невероятным магнетизмом, он был одет лишь немногим лучше своих людей: в рубашку западного покроя, военную куртку и шапку пакол. В первый раз, когда я представился ему как Чангиз, он сел рядом и попросил меня прочесть стихи.

"Мне очень жаль, Шах. Я не знаю никаких стихов", ответил я на дари, назвав его "шахом" в значении "вождь" или "король", чтобы выразить свое уважение.

"Так вы не поэт урду Мухаммед Чангиз Хан Тарики?"

"Нет, Шах", сказал я. "Меня зовут Чангиз, я иранец по происхождению. И я служу в американских Силах спецназначения. Я приехал, чтобы помочь обучать ваших людей".

Он встал и заключил меня в теплые объятия. "Спасибо, Чангиз. Спасибо, что приехал сюда, и благослови бог Америку за помощь".

Масуд стал героем антисоветского сопротивления, а затем сражался против режима талибов, пришедших к власти после ухода Советов, несогласный с их строгим толкованием ислама и обращением с женщинами. За два дня до того, как террористы Аль-Каиды совершили нападение на Пентагон и Всемирный торговый центр, 9 сентября 2001 года, Масуд был убит ее агентами, замаскированными под телевизионных журналистов. Ныне он считается национальным героем.

Я покинул Афганистан в январе 1981 года с ощущением того, что Советский Союз потерпит неудачу. Чего я не ожидал, так это того, как советская оккупация Афганистана поспособствует распаду всего Советского Союза. Или что Афганистан на протяжении следующих тридцати пяти лет будет занимать одно из главных мест на мировой арене, или как Афганистан при Советском Союзе превратится в питательную среду для иностранных джихадистов, которые и дальше будут сеять хаос во всем мире.

Один из них, высокий, тихий саудовец из богатой семьи по имени Усама бен Ладен, помогал переправлять оружие, деньги и боевиков из арабского мира в Афганистан, когда я был там. Он настолько увлекся идеей джихада (или войны против врагов ислама), что позже основал террористическую группировку Аль-Каида, целью которой было "возвещать слово Аллаха и сделать его религию победоносной".

Интересно, что наши пути снова пересекутся, и, в том числе, в Афганистане.

1. ЦРУ (прим. перев.)

2. Переносной зенитный ракетный комплекс (прим. перев.)

3. Один из вариантов американского служебного паспорта, выдаваемый сотрудникам правительственных организаций и отправляющимся в заграничную командировку военнослужащим. Имеет обложку темно-красного цвета (прим. перев.)

4. Так у автора (прим. перев.)

БЕЙРУТ

Когда в начале 70-х возросла угроза терроризма, Министерство обороны (DOD) поставило перед командиром 5-й Группы Сил спецназначения полковником Робертом А. Монтелом задачу сформировать специально предназначенную для спасения заложников команду под названием "Блю Лайт" или B500, которую можно будет развернуть в считанные часы. По словам одного из ее членов-основателей, те, кто прошел квалификацию и был отобран в группу, "должны были быть такими поганцами, что после ухода со службы их следовало бы бросить в тюрьму, чтобы они не попали на улицы Америки!"

Не уверен, что хотел бы признаться, что соответствовал этим требованиям, но по возвращении в Форт-Брэгг в январе 1981 года я вызвался в команду "Блю Лайт" и прошел отбор. Хочется верить, что это было из-за знания языка и моих боевых навыков, а также потому, что я был очень целеустремленным.

Формирование "Блю Лайт" последовало за провалом операции "Орлиный коготь" и произошло в период, когда правительство США производило переоценку своих контртеррористических возможностей. Вдобавок к "Блю Лайт" было создано еще несколько новых специальных подразделений быстрого реагирования, в том числе SEAL Team Six на флоте, 160-й авиационный полк специальных операций (SOAR), также известный как "Ночные охотники", и отряд "Дельта". А для руководства и надзора за совместной подготовкой контртеррористических сил и средств различных родов войск вооруженных сил США было создано Объединенное командование специальных операций (JSOC – Joint Special Operations Command).

В начале 1981 года команда "Блю Лайт" 5-й Группы выполняла функцию антитеррористических сил быстрого реагирования, в то время как новые подразделения входили в курс дела. Размещенные в пятнадцати милях от Форт-Брэгга, на территории комплекса Мотт-Лейк, использовавшегося во время войны во Вьетнаме и для подготовки подразделения SWAT ФБР, мы постоянно тренировались и поддерживали высокую степень готовности. Поскольку нашей основной задачей было спасение заложников, мы уделяли много времени спуску по веревке, промышленному альпинизму и отработке навыков ближнего боя (CQC – Close Quarters Combat).

В рамках подготовки в "Блю Лайт" я посещал курсы обучения прыжкам с большой высоты с задержкой раскрытия – HALO (High Altitude Low Opening), что было просто сногсшибательно, пока мне не осталось три из двадцати семи необходимых для завершения обучения прыжков, когда я неудачно приземлился и сломал левую ногу. Это был совершенно другой уровень боли, чем та, что я испытывал, вывихнув лодыжку во время подготовки Рейнджеров. Но вновь, будучи упрямцем, я не хотел, чтобы меня отстранили.

Так что я плотно обмотал ногу бинтами, накидался аспирином и забил на это. Нам было нужно совершить еще два прыжка с высоты 12500 футов (3800 м) в полном боевом снаряжении, с рюкзаком и оружием. Мне удалось выполнить предпоследний прыжок, но когда я поднялся на ноги, то сильно хромал.

Я умолял нашего инструктора Пола Форда позволить мне остаться и закончить курс. На последнем прыжке, предварительно дав надышаться кислорода, он вытолкнул меня вперед всего потока, и мы прыгнули вместе. Я открыл свой парашют на высоте 4000 футов (1220 м), чувствуя себя свободным, как птица, и показал Форду большой палец. Все было отлично. На 200 метрах (600 футов) я отстегнул рюкзак и держался отлично, приземлившись на здоровую ногу (правую). Но когда я попытался встать, левая не смогла выдержать мой вес.

Форд вызвал по рации "двойку с половиной" (2,5-тонный грузовик), вместе с другими инструкторами загрузил меня в него и подложил мой шлем мне под левую ногу. Каждая кочка по дороге в госпиталь Уомак ощущалась, как будто мне в спину втыкали нож для колки льда. В Уомаке армейский врач засунул мне в рот комок марли, приказал двум санитарам держать меня за руки, а затем дернул за левую ногу, чтобы выправить кости. Я вопил так громко, что, говорили, меня было слышно на другом конце госпиталя.

Несколько дней спустя я вернулся в Мотт-Лейк, карабкаясь вверх и вниз по трем пролетам лестницы до своей комнаты в казарме 5-й Группы. Реабилитации очень помогла милая брюнетка из сержантского клуба. Благослови ее сердце. Вскоре после снятия гипса я снова приступил к тренировкам и занятиям спортом.

К концу 81-го начала функционировать "Дельта", и всех нас, членов "Блю Лайт", пригласили в нее. Я был одним из немногих, кто принял приглашение. Холодным утром в конце октября, Джек Джоплин – сержант-майор 5-й Группы, велел мне прибыть в старое расположение военной полиции, что возле Райли-Роуд для сдачи теста по физподготовке. Я всегда гордился своей физухой и, зная, что нахожусь в отличной форме, рассчитывал пройти. Но после двух часов ожидания никто из "Дельты" не приехал за мной.

Я подумал, что это, должно быть, какой-то недосмотр. На следующий день я пришел опять и прождал еще два часа с тем же результатом. На третий день сержант Джоплин отвез меня прямо в штаб "Дельты" и обратился к дежурному сержанту.

"Видите этого парня", сказал он, указывая в мою сторону. "Он говорит на трех языках, хорошо подготовлен, столь же опытен и крут, как все, кого я знаю. Он нужен вам. Так какого черта вы издеваетесь над ним?"

"Сержант, это было простое недоразумение", ответил сержант "Дельты". "Похоже, у нас нет его документов".

"Чушь собачья. У вас есть его документы. Их отправляли трижды!"

"Мне очень жаль, сержант. Должно быть какая-то нестыковка".

"Нет уж, извините", ответил сержант 5-й Группы Джоплин. "Идите в жопу, ребята! Вы потеряли хорошего кандидата".

Подход "Дельты" с самого начала был сопливым. Да и ладно. Когда "Блю Лайт" расформировали, я не слышал ни одного упоминания о нем до 1990 года и фильма "Крепкий орешек 2", когда один из персонажей был упомянут как бывший член "антитеррористического подразделения "Блю Лайт".

Из "Блю Лайт" я перешел в ODA 562 и был немедленно брошен в воду, если можно так выразиться. Курс легководолазной школы включал три недели подготовительных занятий в Форт-Брэгге, а затем три изнурительные недели в Ки-Уэст. Каждое утро в 04:30 мы пробегали пять миль трусцой, затем бежали еще тридцать минут по влажной жаре, держа над головами лодки RB-15, делали отжимания, качали пресс – все это перед завтраком в 07:30. Затем все продолжалось в бассейне. Приседания, выпады в упоре, обучение вязанию узлов под водой. Первая неделя: 500 метров на поверхности, 500 под водой.

К третьей неделе мы проделывали это раз шесть. Инструкторы уводили нас на 100 метров в океан, и велели плыть к берегу под водой, всплывая не больше двух раз. Мне казалось, что у меня вот-вот лопнут легкие, но я справился.

В ночь после выпуска я сидел в баре на Дюваль-стрит, расслабляясь и попивая пиво с парой моих товарищей по спецназу, когда зацепился языками с темноволосой девушкой, русской по имени Аня. Слово за слово, и она пригласила меня к себе на квартиру.

Она провела меня в спальню, где потолочный вентилятор перемешивал влажный жаркий воздух, и начала выскальзывать из платья. Мое внимание привлекли не кружевные черные бюстгальтер и трусики, которые она носила под ним. Я увидел, что на стенах висят цепи, хлысты, зажимы, наручники и прочие атрибуты садо-мазо.

Это еще что за чертовщина такая? Подумал я про себя. Она собирается запытать меня до смерти?

Аня была такой красивой и сексуальной, что я был готов рискнуть. Мне подумалось: Если она убьет меня, по крайней мере, я уйду с улыбкой на лице.

К счастью, я пережил ее очень умелые и страстные любовные утехи. Потом, когда мы вдвоем, остывая, сидели на ее балконе, я услышал двух своих товарищей, идущих по улице и распевающих, отчаянно фальшивя.

"Эй, Фрэнк, Боб!" позвал я.

"Чангиз, какого черта ты там делаешь, приятель? И кто эта детка там, с тобой?"

Аня пригласила их к себе и после пары рюмок водки взялась за нас троих разом. Никакого стыда, никаких запретов.

После окончания школы легководолазов Сил спецназначения, я был отнесен к категории "Виски 9" (W9), что ставило меня в малочисленную группу обладавших одновременно квалификацией Рейнджера, легководолаза (SCUBA) и HALO. Отчасти благодаря моему расширенному набору навыков штаб перевел меня из ODA 562 в ODA 564, являвшуюся командой "Грин Лайт" (HALO). Я занял должность "11 Браво" – младшего специалиста по вооружению.

В каждой Команде "А" было по два офицера, два медика, два связиста, два разведчика, два подрывника и два специалиста по вооружению. Так что, если один специалист погибнет, его место может занять другой. Или, при необходимости, команду можно разделить на две части. Команды были заточены под нетрадиционные способы вооруженной борьбы, и были способны работать независимо и децентрализованно.

Иными словами, мы обладали большой гибкостью, что подразумевало высокую степень ответственности и независимости.

Задачей групп "Грин Лайт" было развертывание в тылу противника и уничтожение его техники и объектов инфраструктуры. Нас также назначили группой по применению специальных ядерных боеприпасов (SADM – Special Atomic Demolition Munition). Это означало, что один человек был отобран для ношения весящего восемьдесят пять фунтов (38,5 кг) тактического ядерного боеприпаса.

Угадайте, кто вызвался таскать его?

Наш сержант группы, Боб Флеминг, объяснил: "Это опасная работа, Чангиз. Но ты идеально подходишь, поскольку прошел углубленный курс HALO".

После прохождения программы проверки благонадежности личного состава, проводимой Министерством обороны с целью убедиться, что я заслуживаю доверия и психически устойчив, я был отобран, но еще не совсем понимал, во что вписался.

В ходе обучения я узнал, что одна из стратегических реалий Холодной войны была в том, что находящиеся в альянсе с Советским Союзом силы Варшавского договора значительно превосходили наших коллег из США и НАТО по численности личного состава и вооружений. США восполнили этот пробел масштабными разработками в области ядерного оружия. Согласно доктрине "массированного возмездия", впервые высказанной президентом Дуайтом Эйзенхауэром в 50-х годах, любая советская военная агрессия, особенно в Европе, будет встречена ядерными ударами колоссальных масштабов.

Поскольку это была потенциально самоубийственная стратегия, которая могла привести к гибели миллионов людей, США в поисках альтернативных вариантов разработали концепцию ограниченной ядерной войны. Так, если бы силы Варшавского договора начали блицкриг против Западной Европы, чтобы задержать продвижение коммунистов на время, достаточное для прибытия подкреплений, может быть использовано менее мощное, "тактическое" ядерное оружие.

Одним из таких боеприпасов был B-54 SADM (или ранцевый ядерный фугас), для переноски которого меня и отобрали. Он появился в арсенале США в 1964 году, имел высоту восемнадцать дюймов (45,7 см)(1) и обладал максимальной мощностью менее 1 килотонны, что эквивалентно 1000 тонн тротила (примерно одна пятнадцатая мощности взрыва бомбы "Малыш", сброшенной на Хиросиму). Он имел пулеобразный конус с одного конца и двенадцатидюймовую (30,4 см) панель управления, закрытую пластиной, запираемой кодовым замком с другого. Замок был покрыт фосфоресцирующей краской, чтобы помочь разблокировать бомбу ночью.

Наша задача как "Блю Лайт" заключалась в ночном парашютном десантировании в тыл противника и использовании SADM В-54 для уничтожения вражеских аэродромов, парков с танками, средств ПВО и транспортной инфраструктуры. Первоначальное обучение прыжкам с бомбой мы проводили на площадке десантирования "Сицилия" в Форт-Брэгге. Наш сержант группы, худощавый ветеран Вьетнама Боб Флеминг, совершил первый прыжок с высоты 13500 футов (4115 м) с бомбой в рюкзаке, закрепленном у него на груди. Я был одним из четырех человек, вызвавшихся прыгать вместе с ним.

Мне было любопытно посмотреть, как это сработает. Мы пятеро стояли в хвосте четырехмоторного турбовинтового С-130, проверяя снаряжение, когда наш командир роты крикнул: "Приготовиться!" Он хлопнул каждого из нас по плечу, командуя "Пошел!" Мы прыгнули и начали падать со скоростью двадцать футов в секунду (6 м/с)(2) и холодным ветром в лицо. Мне нравилось это ощущение падения и вид зеленой земли внизу.

Нам было велено приземлиться в шести футах (1,8 м) друг от друга, добежать до заранее намеченной точки сбора за деревьями, вскрыть специальный контейнер, в который бомба укладывалась для совершения прыжка (который выглядел как металлический мусорный бак) и осмотреть бомбу, чтобы убедиться, что она цела и нет утечки радиации. Затем мы должны были засунуть SADM в рюкзак, закопать наши парашюты и контейнер, и нести нюк(3) к месту подрыва, где инспектор должен будет проделать дюжину процедур, чтобы взвести бомбу.

Мы тренировались с инертным манекеном SADM, весившим и выглядевшим точно так же, как настоящий. Во время нашего первого прыжка сержант Флеминг полетел вниз с такой скоростью, что на высоте 4000 футов (1220 м) потерял сознание, не смог открыть парашют, и его начало крутить. Мы орали ему сверху: "Боб! Боб, очнись, чтоб тебя!" но безрезультатно.

"Сержант!" Кричал я снова и снова, пока у меня не заболели легкие. "СЕРЖАНТ!"

Я думал, что Боб уже покойник. Но когда его запасной парашют автоматически открылся на 3500 футах (1065 м), это привело его в чувство.

"Боб, сукин сын. Берегись!"

Он все еще был дезориентирован. Мы докричались до него и помогли безопасно приземлиться. Едва коснувшись земли, мы вчетвером подбежали к Бобу и обнаружили его в плохом состоянии, совершенно не в себе. Его глаза были совершенно красными, потому что из-за рывка при раскрытии купола у него в глазах полопались кровеносные сосуды – медицинское состояние, известное как субконъюнктивальное кровоизлияние.

Я засунул нюк в рюкзак и отнес к месту подрыва, в то время как остальные трое парней погрузили Боба в джип и отвезли в госпиталь Уомак. Бобу понадобилось сорок пять дней, чтобы выздороветь.

Через неделю пришла моя очередь совершить прыжок с принудительным раскрытием с высоты 4000 футов (1220 м) в полном снаряжении с M-16 и макетом B-54 SADM в рюкзаке, закрепленном на груди. Поскольку мой купол был прицеплен к самолету вытяжной веревкой, он открывался автоматически. Так что это не было проблемой. На 1250 футах (380 м) я потянул за шнур, который отцеплял рюкзак от груди, и он упал мне в ноги. Так контейнер с бомбой приземлится первым и не раздавит меня.

Но когда я сбросил общий вес бомбы и контейнера, составлявший более девяноста фунтов (40,8 кг), мое тело резко дернулось, и я потерял равновесие. Я стабилизировался, схватившись за свободные концы, и использовал их, чтобы уйти от кустов и других препятствий. Бомба упала на покрытое травой поле, а я приземлился рядом с ней, коснувшись земли сперва ступнями, затем внешней стороной голени, бедра, ягодицами и, наконец, перекатившись на спину.

Трое моих товарищей по команде плюхнулись на землю поблизости и помогли мне встать.

"Отличная работа, обезьяна", сказал один из них.

Это не было оскорблением. Парня из команды, несущего боеголовку, "нежно" называли "обезьяной" из-за скрюченной позы, которую он принимал, таща ее.

"Хорош херню пороть", прорычал я в ответ.

Моя поясница ныла, как голодная сука, мы закопали контейнер и сунули бомбу в рюкзак, который взгромоздили мне на спину. Мои товарищи по команде несли мою еду и патроны, в то время как я ломился рысью с привязанным к спине нюком. Двое парней двигались сбоку по обе стороны, чтобы я не упал, потому что нести металлическую чушку нюка было чертовски неудобно.

На бегу я задался вопросом, О чем ты, черт возьми, думал, когда вызвался на эту работу?