Времена и формы (сборник)

Игра

Сегодня мы – самое сильное государство на Земле. Но иногда сила вынуждена быть жестокой, как бы нам ни хотелось этого избежать…

Вообще-то обычно речи для Президента пишут спичрайтеры, тщательно расставляя акценты и аккуратно обходя острые углы. Обычно. Но предстоящее выступление не было обычным. Кому-то покажется, что Америка сбросит наконец груз устаревших либеральных ценностей, уйдет от анекдотичной ситуации, когда залезший в дом грабитель может засудить хозяина за поцарапанный при взломе ящика палец. Кто-то, наоборот, начнет кричать о предательстве американских идеалов. И очень, очень мало найдется в мире людей, которые осознают, что эта простая и строгая речь есть не что иное, как начало войны. Потому что иногда сила вынуждена быть жестокой.

Президент вздохнул и отложил диктофон. Как выразить словами то, что с неизбежностью вытекает из разрозненных докладов экспертов, сведенных вместе другими экспертами, советниками, ДАРПА, разведкой. Мы – самое сильное государство на Земле. Но это – сегодня.

Он вздохнул, и снова потянулся к диктофону. Замер. Что это было? Боковое зрение? Запах? Звук? Президент привык диктовать, прохаживаясь по кабинету, и сейчас в его кресле… Да нет, быть не может! Президент обернулся.

Первая мысль была, как ни странно, не об охране и даже не о невозможности того, что кто-то сумеет просочиться сквозь эту самую охрану и нагло развалиться в его кресле. Первая мысль была… Манекен.

Незнакомец не был ни высок, ни низок. Одет он был в ничем не примечательный серый летний костюм в полоску, идеально выглаженный и, похоже, абсолютно новый. В кресле он сидел, откинувшись на спинку и заложив ногу на ногу, выставив на обзор хозяину кабинета черные носки и блестящие туфли. Волосы он зачесывал на пробор. А вот лицо гостя было кукольным.

– Хорошая речь, – произнес гость и трижды свел вместе ладони, изображая аплодисменты.

– Кто вы? – Президент не боялся, если бы он не умел сохранять спокойствие в самых неожиданных ситуациях, он просто не добрался бы до этого поста. Кнопка вызова охраны, к сожалению, была рассчитана на то, что вызывающий будет сидеть в кресле.

Гость по-птичьи склонил голову, словно изучая своего собеседника. Машинально Президент отметил, что любое действие этого человека будет выглядеть как актерская игра – с таким-то лицом.

– Если бы я был убийцей, вы были бы уже мертвы. – Кукольные губы растянулись в улыбке, немного шире той, которую мог бы позволить себе человек с некукольной анатомией. Это раздражало.

– Я просто хотел бы кое-что вам… показать. Вы не против? – Гость проворно покинул кресло и направился к двери. Президент не возражал, за дверью была охрана.

«Если она еще жива», – мелькнула предательская мысль. В конце концов, как-то ведь он прошел мимо всех этих датчиков, камер и наблюдателей.

– Если вы настаиваете, – произнес он вслух. Он собирался захлопнуть дверь за спиной гостя, но ничего не вышло – тот галантно, ни дать ни взять манекен в магазине, склонился в полупоклоне: после вас, мол. Президент пожал плечами и шагнул в прихожую. Поворачиваться спиной к гостю он не боялся, понимая, что тот был абсолютно прав, говоря, что, будь он убийцей, Президент был бы трупом.

Это был садик в японском стиле. Президент резко обернулся – но никакого кабинета у него за спиной не было. Был там лишь гость с его идиотской кукольной улыбкой и какие-то грядки у него за спиной.

– Что за…

– Осмотритесь. У вас есть примерно пятнадцать минут.

Садик и огород за ним. В саду играла девочка лет восьми, азиатка, одетая во что-то, Президенту не знакомое. Штаны, легкая куртка, все это из серо-синей ткани, а на ногах… Босиком. По крайней мере, в Америке так не одеваются. Девочка собирала мелкие желтые цветы вроде астр в небольшую глиняную вазу и что-то напевала себе под нос. Была в ее поведении какая-то неправильность, но Президенту было не до этого, шок от неожиданного переноса из Белого дома неизвестно куда был слишком велик.

– Послушайте, – впервые за Бог знает сколько лет его голос дрожал, – где… кто вы?

– Гость.

– Как вы… как мы сюда попали?!

– Я мог бы сказать – телепортация, но вы даже не представляете, насколько это было бы далеко от истины. – Гость пожал плечами и сделал скорбную гримасу.

– Вы… изобрели телепортацию?

– Это неважно. Осмотритесь.

Президент вздохнул. Если этот псих и изобрел способ мгновенно переноситься с места на место, психом он от этого быть не перестал. Вот только…

– Где мы?

– Япония.

Девочка успела убежать в дом – нищую хибару, если называть вещи своими именами, – со своим букетом, вернуться и теперь сидела под окном на деревянной скамеечке, сворачивая листок бумаги и иногда от излишнего усердия высовывая язык. Очень милая девочка, просто кукла… В хорошем смысле. Что-то у нее не ладилось, по крайней мере, она уже трижды повторяла процедуру, разворачивая и снова сворачивая лист и что-то бормоча на неизвестном Президенту языке.

Затем – единственная причина, по которой он не заметил этого сразу, заключалась, конечно, в шоке от общения с гостем – до Президента дошло, что же странного было в поведении этой девчушки. Они ведь только что возникли из ничего прямо у нее в саду!

– Она нас… не видит?

– Нет. Мы не принадлежим этому месту.

– Что вы имеете в виду?

– Сорвите цветок, увидите.

Цветок был последней каплей. Пальцы просто прошли сквозь стебель, не встретив ни малейшего сопротивления. Не удалось также поднять с земли камешек – хотя ладонь чувствовала опору с текстурой именно мелких камешков, да и ноги не проваливались сквозь гравий дорожки. Но вот траву они при ходьбе не тревожили. С какой-то усталой обреченностью Президент вдруг осознал, что этот тип – вовсе не сумасшедший изобретатель.

– Скажите хотя бы…

– Нет.

– В каком смысле?

– Я не являюсь человеком.

– О Боже!

– Смотрите на девочку. Красивый ребенок, правда?

– Да… Что она делает?

– Это называется оригами. Она пытается сложить фигуру, но все время пропускает один этап. Ребенок, что с нее взять!

Фигуру. Смотреть на девочку. Зачем? Что за ключ у этой шарады?

– Что… что это за фигура?

– Звезда. – Что-то в тоне гостя заставило Президента вздрогнуть, а в следующий миг звезда и вправду вспыхнула.

Мгновенно, без всяких переходов и подготовок, мир стал нестерпимо, невероятно ярким. Предметы превратились в собственные тени, и даже тени были, казалось, сотканы из света, жесткого, лишенного полутонов. Отстраненно Президент удивился, что не чувствует ни жара, ни боли. А через мгновенье по ушам ему резанул детский крик.

Девочка лежала на земле, скорчившись, прижав колени к животу и закрывая лицо руками. Руки стремительно покрывались ожогами, а узоры на платье дымились. Затем ее одежда вспыхнула, а еще мгновением позже пылали уже и дом и сад. И незаконченная звезда оригами на обугленном крыльце. Затем ударил гром, вот только обычный гром не уносит прочь дома и не вырывает с корнем деревья.

Следующие несколько секунд Президент не помнил. Он пришел в себя, стоя на коленях и пытаясь пиджаком сбить с ребенка пламя. Пиджак беспрепятственно проходил сквозь девочку.

– Что вы стоите?!

Гость действительно стоял чуть в стороне, глядя на происходящее, но не пытаясь вмешаться. На его кукольном лице ничегошеньки не отражалось.

– Вы не сможете ей помочь.

– А… а вы? Пожалуйста! Она же умирает!

– Никто.

Девочка – то, что недавно было ребенком, – умирала. Похоже, она не могла сделать вдох, пыталась, но не могла, ее тельце сотрясала крупная дрожь.

– Воздух слишком горячий, – произнес гость. – Плюс триста по вашей шкале.

– Что произошло?! Это…

– Это Хиросима. В конце Второй мировой войны сюда сбросили бомбу. Вы сбросили. Это память. Эхо, которое остается, когда звука уже нет. Девочка умерла, даже праха ее теперь не найти.

– Прошлое… Боже…

Ветер теперь дул со стороны, противоположной той, где была вспышка, дул с силой урагана, и этот ураган был горяч… Президент, впрочем, не чувствовал ни ветра, ни жара. Он только видел, как горело в этом горячем вихре все, что еще могло гореть.

– Это все… запись? Вроде… кино?

– Нет. Это все – есть. Это – то, из чего выросла ваша история. Простите. Вам не понять.

– Заберите меня из этого кошмара!

– Осмотритесь.

– Что?!

Гость исчез. Президент остался один, среди выжженных остовов домов. Сначала он звал и умолял, затем просто молча бродил по улицам, заваленным обгоревшими трупами, десятками, сотнями тел. Небо хмурилось, и вскоре с него начали падать крупные хлопья пепла. Они пролетали сквозь Президента, кружились в воздухе, покрывали землю тонким ковром. В воздухе пахло горелым деревом, раскаленным камнем, но все перекрывал запах горелого мяса. Президенту казалось, что он сходит с ума, он никогда не думал, каково это – быть единственным живым существом в целом городе – ни людей, ни животных. Ни даже микробов. Иногда он слышал голоса, но всякий раз оказывалось, что это скрип остывающих камней. Он был уверен, что остался здесь навсегда.

Гостя он нашел к вечеру, на берегу того, что раньше было, видимо, декоративным прудом. Вода в пруду все еще дымилась, но уже не кипела, на поверхности плавали вареные карпы.

Гость сидел на коврике, скрестив ноги на восточный манер, и двумя серебряными вилками разделывал одну из рыбин.

– Получилось изумительно, – произнес он. – Не желаете?

– Странно, – резюмировал он, глядя на то, как Президент, скорчившись, опорожняет свой желудок. – Вы столько всего здесь видели, а добила вас эта рыбка. – Он вздохнул и пинком отправил столик в пруд.

– Пора.

Они снова были в кабинете. Несколько секунд Президент просто стоял неподвижно, затем медленно поднес руки к лицу и уставился на свои ладони. Он и сам не знал, зачем он это сделал. Руки дрожали. Гость истолковал его жест по-своему.

– Не беспокойтесь, – произнес он. – Вся радиация осталась там.

– Зачем…

– Чтобы предоставить вам ВСЮ информацию.

– Я…

– Вы никогда не задумывались, что это может быть так страшно?

– Нет. Боже, нет!

– Это основная проблема вашей расы. Ваша технология давно переросла возможности вашего воображения. Но не буду вам мешать. Вы тут речь сочиняли.

Гость исчез, оставив хозяина кабинета ходить кругами по ковру. Его трясло. Несколько раз он брал диктофон, затем клал его на стол. Снова брал, словно, держа в руках пластиковую коробочку, он мог забыть недавний опыт… Затем он включил диктофон и, глубоко вздохнув, начал…

– Сегодня я хотел бы начать свою речь с извинений. Мы были самой сильной страной на Земле. Мы ею и остались. Но часто вместе с силой приходит ощущение вседозволенности, и мы перешагнули грань, применяя силу и неся боль и страдания там, где можно было творить добро. И я говорю вам – мы должны остановиться. Мы должны вернуть Соединенным Штатам уважение – не страх, а именно уважение других народов. Так было раньше – пусть эти времена вернутся. А для этого мы должны отказаться от насаждения своих взглядов силой оружия. Мы должны сосредоточиться на ликвидации внешнего долга нашей страны, пусть даже для этого придется потуже затянуть пояса. Мы должны прекратить создание новых, все более изощренных видов оружия, свернув военные отрасли до необходимого минимума. Мы больше не будем восприниматься в роли агрессора. И если Россия или Китай захотят вступить с нами в конфронтацию…

Он остановился, словно натолкнувшись на невидимую стену, и несколько секунд стоял неподвижно, без единой мысли. Да сколько же можно!

–… если Россия или Китай захотят вступить с нами в конфронтацию…

Ответ – вот он, на ладони. Но как забыть девочку из Хиросимы, сгоревшую у него на глазах? Он даже не спросил, как ее звали.

–… если Россия или Китай захотят вступить с нами в конфронтацию…

–… нам нечего будет им противопоставить.

– Вы запутались. – Гость снова развалился в кресле, в голосе его звучало сочувствие. – А почему они решат с вами воевать? Такова человеческая природа?

Президент тоскливо посмотрел на своего мучителя.

– Это политика, – ответил он наконец. – Если мы не подавим конкурентов сейчас, то они подавят нас потом.

– Это игра?

– Да. – Президент вздохнул и за неимением кресла присел на краешек гостевого стула. – Но я даже не представлял…

– Девочку звали Рэйко.

Президент закрыл лицо руками. Больше всего на свете ему хотелось спрятаться и чтобы его никто никогда не трогал. Именно то, чего он никогда не получит.

– Зачем вы мне это говорите?

– Чтобы предоставить вам ВСЮ информацию. Я уже объяснял.

– Зачем? Вы… курируете нас?

– Нет. Я просто проходил мимо.

Президент вздохнул.

– Это игра в вероятности, – сказал он. – Если я не нападаю, когда я сильнее, существует вероятность, что, когда экономика Америки ослабеет, а экономика, скажем, Китая, вырастет, он, в свою очередь, нападет на нас. Вероятность оценивается… есть разные методы… ну, в общем, она довольно велика. Понимаете?

– Нет.

– У меня нет выбора, погибнет девочка или нет. Выбор только в том, будет это наша девочка или чужая.

– Вы делите детей на своих и чужих? Вам не понравилась Рэйко? Я постарался выбрать обаятельного ребенка.

– Будьте вы прокляты! – прошептал Президент.

– За что? За Хиросиму? И кстати, вы говорили о нападении на вас Китая, а сами собираетесь воевать с Россией. Получается нестыковка.

– Ресурсы. Если мы не получим к ним доступа сейчас…

– Спасибо, я понял. Китай сделает это, когда станет сильнее, а вы ослабнете.

– Да.

– Договоритесь.

– Это… – Президент растер лицо ладонями. Как объяснить пришельцу, что такое политика? – Это часть игры. Можно согласиться, это нейтрализует действия оппонента сейчас. А потом, когда тебе выгодно, нарушить соглашение.

– Зачем вы играете?

– Да как вы не понимаете? Мы не придумывали этих правил!

– Они сложились сами?

– Да. И я понятия не имею, как их изменить. Послушайте… Послушайте, но ведь вы могли бы…

– Нет.

– Вы даже не дослушали…

– Я не буду блокировать ваши попытки вести войны. Я вам не нянька.

– Но вы уже вмешались.

– Я просто проходил мимо. – Кукольное лицо наморщило кукольный лоб. – Ну ладно. Что будет, если я проведу все ключевые фигуры вашей политики через тот же опыт, что и вас?

– Я… – Президент чуть не плакал. – Мы…

Ответ был опять очевиден, и опять – безжалостно жесток.

– Успокойтесь. И говорите правду, сколь бы неприятной она ни была.

– Найдется кто-то, кто сможет принять ситуацию и действовать даже после того, как он видел, как все это выглядит… в реальности. И он получит преимущество. В игре.

Гость побарабанил пальцами по полированной поверхности стола, пробормотал что-то, Президент лишь разобрал «как все запущено».

И исчез.

– Постойте! – Тишина.

– Пожалуйста! Вы не можете вот так взять и уйти. – Тишина. Вздохнув, Президент поднял диктофон, повертел в пальцах, отложил. Снова поднял…

– Сегодня мы – самое сильное государство на Земле. Но иногда сила вынуждена быть жестокой, как бы нам ни хотелось этого избежать…

Позже, во время выступления, телеоператор покажет его лицо крупным планом, и зрители увидят, что Президент плачет.

Дети свиньи

Будильник весело тренькнул. Помолчал, собираясь с силами, и выдал бодрую трель, то ли птичью, то ли дельфинью. Мягко мигнул, и зажегся свет, зажужжали, раздвигаясь жалюзи.

«Свет», подумал Казимир, тяжело переваливаясь из лежачего положения в сидячее, «это значит, за окном опять эта гадость».

Он встал, опираясь ладонями на колени, постоял, растягивая спину – вроде, не болит – и прошлепал в ванную. Затем, не доходя, повернул-таки к окну – посмотреть на погоду.

Вопреки опасениям, смога за окном не было, а обнаружился там дождь, мелкий, скучный – и сразу понятно, что на весь день. Казимир особо не возражал – дождь мешает только тем, кто молод и всё ещё верит в солнце и радость. В свои пятьдесят два он предпочитал иные ценности. Спокойные.

В дополнение к дождю, за окном обнаружилось графити, одна штука. Кто-то из предпочитающих солнце и радость дебилов, ухитрился вскарабкаться на пятиметровую высоту по отвесной стене дома напротив, и украсить ее кислотно-зеленым кругом, с двумя кружками внутри – ни дать ни взять электрическая розетка. Или поросячий пятачок.

«Сяду в машину – займусь. Если, конечно, там стоит камера».

Умывшись и позавтракав, он спустился в гараж, только чтобы обнаружить на трех из пяти свободных парковочных мест тот же рисунок, выполненный той же краской.

«Вы облегчаете мне задачу». В гараже камеры точно имелись.

Машина – видавший виды элек среднего класса – выкатился из гаража, включил дворники и подсветку салона, и влился в уличный поток. Компьютеры, как известно, умнее водителей, так что Казимир заблокировал ручное управление, вошел в полицейскую подсеть, и вызвал на экран записи гаражных камер. Пожалуйста, детская фигурка – нет, ну вы подумайте! В маске. Потрясающе. Совершение правонарушения – это немаленький штраф родителям юного придурка, а вот преступление в маске – это пожизненное пребывание под контролем автоматических полицейских систем. Вроде, ведь, учат их в школе…

Поручив компьютеру самому анализировать моторику и телосложение «объекта», равно как и заполнение необходимых документов, как-то запрос о предыдущих нарушениях, выписку штрафа и внесение инцидента в полицейские базы данных, он закрыл глаза и попытался подремать еще немного.

Не получилось. Автомобильное кресло было удобно для человека сидящего, но не для спящего, расслабленного. Сразу заболела спина, чуть заметно, но Казимир предпочел не рисковать.

– Компьютер, новостной канал. СВТ.

Техасские новости были, как обычно, маловразумительны, изобиловали описанием жизни звёзд, вот уж без чего Казимир предпочел бы обойтись. Но ставить новостной пуш-клиент не хотелось – хороший коп должен быть в курсе всего, а не только того, что ему нравится.

– Продолжается забастовка сотрудников орбитальной станции «Эндевор», приуроченная к годовщине принятия правительством…

Казимир вздохнул. В этом потоке шизы иногда теряешь чувство реальности. Летишь куда-то сквозь дождь, по шоссе, окруженном щитами шумоотражателей, так, что кроме грузовика впереди и легковушек справа и слева ничего и не видишь. Пытаешься не уснуть.

Корпорация Бэйду-Гугл подтвердила информацию о начале третьей стадии проекта Эй-Ай. Скорее всего, как это случалось уже неоднократно, информационный монстр не станет вести собственных исследований, а приобретет компанию, имеющую соответственный опыт, вместе с ее разработками. Напоминаем вам, что, согласно предложенной пять лет назад главным аналитиком корпорации Бэйду-Вирта Артуром Ли шуточной системе, искусственный интеллект может быть классифицирован по уровням. Так AI—1, что означает artifficial instinct, представляет собой нечто, по уровню развития близкое к дождевому червю. К этой группе относятся практически все бытовые роботы, большинство боевых дронов и дроны полицейского наблюдения и контроля. Второй уровень, AI—2, расшифровывается как artifficial idiot, по словам автора классификации, хе-хе, он был большим шутником… так вот, к этой группе относятся медицинские киберы, некоторые боевые и научные системы, а также, как утверждает Артур Ли, большинство граждан.

Дикторша засмеялась, давая аудитории понять, что уж они-то к этой категории не относятся. Казимир придерживался иной точки зрения, впрочем, это сказывался утренний пессимизм. Пройдет после первой чашки кофе.

– Что касается третьей группы, – продолжала диктор, – то она расшифровывается как, собственно, artifficial intelligence, и представляет собой разум, равный человеческому. Что же, если Гуглу удастся создать нечто подобное, мир еще на один шаг приблизится к так называемой сингулярности. Хорошо это или плохо? У нас в гостях эксперт ДАРПА Крэг Сименс, прошу вас, прокомментируйте…

– Это хорошо, – сказал бодрый голос, и Казимир пожал плечами. Обладатель этого голоса такой же эксперт ДАРПы, как и он. Очередной эффективный менеджер, а то и журналист, такового изображающий. После стольких лет работы в полиции, подобную лажу печенкой чуешь.

– Это хорошо, потому, что именно AI—3 помогут человечеству построить AI—4, artifficial infinite, разум, способный развивать самого себя. Это решит большинство проблем, стоящих перед…

– Компьютер, выключить этот бред.

***

Попасть в полицейский участок удалось не сразу. Двое здоровых латинос-грузчиков пытались «вставить круглый шар в квадратное отверстие» – протащить через входную дверь здоровенную раму сканера. Рама не пролезала. Руководящая процессом девчонка-менеджер то и дело принималась верещать – рама упиралась в стеклянную дверь, и она боялась, что стекло разобьется. Грузчики безропотно возвращались на исходные позиции, и всё начиналось сначала.

Казимир постоял под козырьком крыльца, вместе с двумя такими же как он, полицейскими, только из дорожного отдела. Воздух был свежее, чем, скажем, вчера, и вообще – спешку он полагал делом излишним.

– Может, сказать ей, что стекло бронированное? – осведомился один из ожидающих, щуплый азиат, лет тридцати пяти.

– А оно бронированное? – удивился Казимир.

– Заодно и узнаем, – его собеседник заразительно заржал.

– Говорят, что есть такой тест, – второй ожидающий сделал неопределенный жест в сторону двери. – И по его результатам люди делятся на две группы. Очень глупые и очень сильные.

Тут, наконец, рама повернулась под нужным углом, и дверь освободилась.

– Очень сильные, – резюмировал Казимир, проходя внутрь, и делая глубокий вдох.

Запах кофе и сдобы. Полиция не может без них существовать, это все знают. Он читал, что когда-то, еще в прошлом веке, была сеть кофеен, то ли здесь, то ли в Канаде. И их всё время грабили. В какой-то момент ребятам это надоело, и они сделали гениальный ход – стали отпускать полицейским кофе и донаты (сладкие плюшки множества разных видов) – бесплатно. С тех пор у них за столиками постоянно находился кто-то в форме и при оружии, а ограбления, ясное дело, сразу сошли на нет.

Полиция же обзавелась вредными привычками – к кофеину и сладостям, и теперь, увидев летящую с воем и мигалкой полицейскую машину, горожане философски пожимали плечами: ясное дело, донаты кончились.

Кофе оказало ожидаемое и тем не менее, неизменно волшебное действие, Казимир, наконец, проснулся окончательно.

И отправился на летучку. Собравшись в конференц-зале, сотрудники получали назначения на сегодня, вместе с обзором текущих успехов, довольно, впрочем, скромных. Пара бытовых драк и одна смерть от передозировки. Громкая музыка ночью. Графити в гараже. Все дела раскрыты по горячим следам, что же касается дел старых – ими занимаются.

Впрочем, сегодня был особенный день – не то, чтобы совершенно незабываемый, но – чуть выдающийся из череды событий. Казимиру выдали партнера.

Именно так – «выдали», хотя, конечно, грубо говорить о живом человеки как о вещи, но у полиции тоже есть свои традиции. Новичок зелен, он неопытен, и пусть сперва докажет, что он не вещь. Звали новичка Тони Маркес, атлетического вида парень, только что из академии.

Разумеется, Казимир знал о назначении. Это только в полицейских боевиках напарника назначают в качестве наказания, а герой, получивший этакий неожиданный подарок, начинает кричать, что, мол, нет, я буду работать один – или лучше умру. Прямой путь к психотерапевту.

И только в полицейских боевиках начальник полиции – это дуболом, от голоса которого лопаются стекла в офисе. Задача любого менеджера, в том числе и начальника полицейского отделения – сделать подопечных счастливыми и полными трудового энтузиазма, так что начальство обсудило всё с подчинённым заранее.

Казимир не возражал.

– Эй, Кази, напарник-то пошустрее будет.

Том Мэтью, местный шут. То есть, он считает себя умным… Ну и, соответственно, никогда не поднимется от «офицера» до «следователя».

– Он будет бегать не за мной, а за преступниками.

Тоже, кстати, верх идиотизма – зачем бегать за преступником, если можно скинуть его биометрию полицейским службам? Городские камеры наблюдения засекут мерзавца, а что-нибудь мелкое и летающее – влепит в него дротик со снотворным.

– А ведь тебе всего шесть месяцев до пенсии, – не унимается шутник. – Ты знаешь, чем это кончается в кино? Герой говорит…

Кстати, уже никто не улыбается. Полицейские – народ суеверный.

– Мне действительно осталось всего шесть месяцев до пенсии, – кивает Казимир. – И это единственная причина, по которой твоя голова ещё не находится у тебя в заднице.

Том чувствует, что его занесло, но пытается оставить последнее слово за собой.

– О, – томно вздыхает он, – я не настолько гибок.

– Ты хочешь об этом поговорить?

Усмешки, задумчивый взгляд начальства. Кажется, только что стало известно, кто попадет под следующее сокращение.

– Пошли, Тони, покатаю тебя по нашей зоне ответственности.

Просто другой способ сказать «пошли, позавтракаем», но новичок этого еще не знает.

***

– Куда поедем, сэр? – веселый голос, американская улыбка, фонтан энергии. Из комикса ты, что ли, приятель?

– Ты разве не из Кентуки?

– Э… да, сэр.

– То есть, города не знаешь?

– Э… нет. Но я могу запрограммироват навигатор…

– Компьютер, – вздохнул Казимир. – Маршрут. Завтрак номер два. Пошел.

Полицейский электрокар тронулся, с ходу разгоняясь до дозволенных в городе восьмидесяти миль.

– Завтрак номер два? – переспросил Тони. – А… то есть, зону ответственности участка мы будем смотреть после завтрака?

Казимир только покачал головой.

– Ты ел сегодня?

– Только кофе и бостон крим.

– Вот и прекрасно. А что касается твоего вопроса… Мы должны познакомиться с зоной ответственности. Первый этап знакомства – Аладин.

– Аладин? – удивился Тони. – Арабы?

Учить, учить и ещё раз учить.

– Полицейский не должен быть разборчив, – назидательно произнес Казимир. – То есть, в еде, конечно, должен, но это как раз и есть причина. У этих ребят вкусно кормят. Очень.

– Да я и не…

– Ну и ладно.

В следующий раз подумает, что говорить вслух, особенно в полицейской машине.

Электрокар высадил их перед довольно невзрачным кафе, и укатил парковаться. Стеклянная, раскрашенная под арабский (в диснеевской интерпретации) дворец, дверь скользнула в сторону. Краем глаза Казимир успел заметить разочарованное выражение на лице напарника, затем из-за прилавка выкатился владелец забегаловки, известный большинству клиентов как дядя Лео. Следом за ним появился молодой человек, совсем еще мальчишка, тоже в белом халате и колпаке. Чем-то он бы неуловимо на дядю Лео похож, и очень странно было видеть это сходство на лице тощего как жердь пацана. Ну ничего, еще успеет набрать вес.

– Лео, доброе утро, как дела? – Казимир пожал протянутую ладонь, затем, предвкушая развлечение, протянул руку и мальчишке. На лице последнего появилось выражение крайнего замешательства, он посмотрел на стоящего перед ним полицейского, затем перевел беспомощный взгляд на дядю Лео. Казимир улыбнулся, толстяк нахмурился, и уже открыл было рот, а вот Тони, похоже, так в ситуацию и не въехал. Печально.

– Включи голову, парень! – гаркнул Казимир. – Мне пятьдесят два года!

Мальчишка хлопнул себя по лбу, поспешно пожал протянутую руку, и покраснел до корней волос, что, на смуглом лице смотрелось довольно необычно.

– Племяник?

– Племяник.

– Что-то ты его… не кормишь, что ли?

Дядя Лео фыркнул, и потащил племяника к печи, где, уперев руки в то место, где у обычных людей находится поясница, принялся наблюдать за его работой. Племяник взял здоровенную деревянную лопату, и лихо загрузил в тоннельную печь две лепешки – заготовки «арабской пиццы». Было, разумеется, у этого блюда и настоящее название, но дядя Лео знал, что такое маркетинг, и денег терять не хотел. Ну… скажем так, эта «пицца» была в десять раз вкуснее, и в пять раз дешевле.

– Садись, – Казимир махнул рукой в сторону столика из дешевого красного пластика. – И заканчивай уже нос воротить. Так как здесь, тебя не накормят даже в лучшем ресторане.

И это было правдой.

Вскоре свернутые вдвое и вставленные для удобства едоков в бумажные пакеты «арабские пиццы» были поданы на стол, вместе с двумя миниатюрными чашечками кофе. Казимир с интересом наблюдал за своим новым напарником. Вот тот с искреним недоумением рассматривает чашечку, больше похожую на напёрсток. Поднимает, осторожно нюхает. Отхлебывает.

И морщится.

– Это, – назидательно произнес Казимир, – лучший кофе из всех, что я когда-либо пробовал. – А твоя реакция – результат общения с той коричневой жидкостью, которой мы в полиции запиваем донаты.

– Угу, – согласился напарник, осторожно откусывая от «пиццы». Затем он замер, а глаза его стали круглые.

– Ого! – сказал он. – Вот ведь…

Мальчишка. Но подаёт надежды.

Вызов пришел, когда они уже заканчивали завтракать. У обоих одновременно зажужжали коммуникаторы, и сразу стало ясно, что это не драка на бытовой почве.

– Убийство, – вздохнул Казимир, глядя на экран. Затем не удержался и добавил:

– А мне всего шесть месяцев до пенсии.

Новичок поперхнулся кофе, затем осторожно поставил чашку на стол (так и не допил, негодник!) и устремился к двери. Казимир предпочел не торопиться, он помахал ручкой дяде Лео, потянулся и, залпом допив свой кофе, пошел к выходу. В отличие от Тони, он запомнил, где городские службы нашли парковочное место для их машины, и был уверен, что телепортацию пока не изобрели.

***

Полицейские машины, мигалки, создающие неуместное, но стойкое ощущение праздника, толпа зевак за линией ограждения, суетящиеся под ногами и в воздухе дроны репортерских служб, равно как и полицейские дроны оцепления, призванные выдворять и, по возможности, идентифицировать зевак и дроны репортерских служб… Всё как обычно. Сто человек занимаются ерундой, просто потому, что одному вдруг приспичило умереть не в своей постели.

Казимир и Тони протолкались сквозь толпу, и направились прямиком к палатке экспертов. Куда же ещё? Если мальчишка и порывался посмотреть на покойника лично, то Казимир живо охладил его пыл, заметив, что эксперты увидят в десять раз больше, особенно если им при этом не мешать.

Дежурным экспертом оказалась Клара Сидх, которую за глаза, а порой и в глаза уважительно называли «Кю», намекая то ли на чокнутого технаря из «Джеймса Бонда», то ли на всемогущего инопланетянина из Стартрека. Экспертом Клара была, что называется, от Бога.

– Один труп, юноша, лет шестнадцать, – бросила она через плечо, стоило Казимиру появиться в поле зрения. – Забит чем-то вроде бейсбольной биты.

– Личность установлена? – поинтересовался Тони.

– Если бы была установлена личность, – раздраженно отозвалась Клара, – я бы не стала называть его юношей… юноша.

Она повернулась, наконец, к Казимиру, и иронически подняла бровь. – Твой новенький?

– Он самый.

– Сочувствую. Сейчас придут результаты ДНК теста. – Она тряхнула головой, отгоняя невесть откуда взявшуюся муху. – Совсем репортеры обнаглели.

Раздался звонкий щелчок, и муха упала на землю. Не муха это была, разумеется, а микрокамера с крылышками. А теперь её сбил полицейский кибер.

– Строго говоря, – продолжила Клара, – дело тут тёмное. Клиент заходит в переулок, сам, добровольно, никаких следов борьбы… И тут его убивают. В единственном на всю округу месте, где нет ни одной камеры наблюдения.

– А на подходе? – уточнил Казимир.

– А на подходе прошла демонстрация каких-то идиотов. С нею пришел убийца, с нею он и ушел. Слишком чистая работа для бейсбольной биты.

– Пропустим через «кларити», – пожал плечами Казимир. – Если есть хоть какие-то зацепки…

Кларити была любимой программой полиции и спецслужб. Она искала совпадения. Просмотрев весь массив видеозаписей со всей страны, она могла бы, к примеру, обнаружить, что в толпе был некто, который три года назад общался с убитым в течение трёх минут в другом штате… Если, конечно, этот некто существовал и общался с убитым.

Кларити была самой ненавидимой программой в среде борцов за права человека.

– Вот и результат, – кивнула Клара. – Виктор Келли, альт, усыновлен, спецшкола, технические наклонности, арт. наклонности… Хороший мальчик.

– Альт? – переспросил Казимир.

– Ну да. Поросёнок.

***

Семья Келли проживала в спокойном районе, в пригороде. Уютные домики выстроились вдоль дороги, бюджетные, но тем не менее, каждый – с оттенком индивидуальности. Символические, по пояс высотой, заборчики, никого не способные остановить, разве что соседская собака сделает свои дела под заборчиком, а не за ним, что, нельзя не признать, весьма удобно для хозяев дома.

Вот только на заборчике красовался значок – эмблема, напоминающий электрическую розетку, на этот раз, для разнообразия, выполненный чёрной краской.

– Поросенок, – Тони ткнул пальцем.

– Вижу.

Совпадение, конечно. То есть, досадить, ясное дело, хотели Виктору, но вот с убийством эта живопись, скорее всего, не связана. Хотя, конечно, проверим.

– Загрузи поиск виновного.

– Сейчас.

Поиск не занял и десяти секунд – оказалось, что рисунок нанесен месяц назад одноклассником Виктора, что его семья уже выплатила штраф, и что указанный одноклассник обязан был, в порядке наказания, перекрасить соседский забор. Две недели назад срок наказания истёк, так что Тони, с согласия Казимира, возбудил новый иск – о невыполнении прежнего. На этот раз штраф будет покрупнее.

– Виктор был хорошим мальчиком, – Алис, приёмная мать ребенка, аккуратно промокнула глаза платком и вздохнула. – Послушный. Добрый. И талантливый. Его школьные проекты, его…

Она всхлипнула. Действительно, какое это сейчас имеет значение. В шестнадцать лет школьные проекты – детские, и сами по себе интереса не представляют, в шестнадцать лет ребенком можно лишь восхищаться, предвкушая – вот, сейчас он вырастет, и… Этот уже не вырастет.

– У него были враги? – устало спросил Казимир. – Не ссорился ли он с кем-то в последнее время? Изменилось ли его поведение? Привычки? Не появлялось ли у него новых вещей, или, наоборот, не пропадали ли из дома старые?

Дежурные полицейские вопросы, но девять из десяти преступлений раскрывают именнно так.

Отец Виктора, Мэтью догнал их у калитки. Казимир чувствовал, что тому есть о чем поговорить, поэтому просто остановился, не выходя на улицу, и велел Тони: «ждём».

– Чего? – удивился тот.

– Ждём.

Однако, оказалось, что сказать отцу нечего. Просто – он был зол, и хотел справедливости. Все хотят справедливости, но расследованию это не поможет, увы.

– Каковы шансы, – спросил он, – что их поймают?

– Близки к ста процентам, – пожал плечами Казимир. – В современном мире не так уж просто обойти ВСЕ системы наблюдения и анализа.

– Найдите их, – сказал Мэтью тихо. – Пожалуйста.

Казимир ждал.

– Это… это просто нечестно. Он ведь ничем их не хуже. Он лучше – большинства. С самого детства…

– Вы имеете в виду рисунок на заборе.

– И это тоже. И отношение одноклассников. И учителей. Проклятье! – Отец Виктора врезал кулакм по декоративному столбику, на котором стояла то ли корзинка, то ли горшок. Корзинка полетела на газон, а мужчина сморщился, и несколько раз тряхнул кистью, пытаясь унять боль в разбитых костяшках.

– Парню приходилось ходить на уроки с рекордером, – сказал он, после паузы. – Некоторые учителя НАСТОЛЬКО его не… настолько… Найдите их… пожалуйста.

– Мы сделаем всё, что сможем, – сказал Казимир, открывая калитку. – В то же время, если вам удастся что-нибудь вспомнить…

***

– Вы думаете, его убили из-за того, что он альт? – спросил Тони. Вид казимиров напарник имел мрачный и взъерошенный, судя по всему, это был его первый выезд к родственникам жертвы преступления.

– Может быть, – пожал плечами Казимир. – Хотя в нашем городе альтов раньше не убивали. Шестнадцать лет… значит, он один из первых. Интересно.

– Говорят, альтов больше не будет, – сказал Тони. – Ну, с этим проектом «эй – дабл ю»…

– Думаешь, это что-то изменит? – Казимир покачал головой. – Ничего это не изменит. И кстати, кто бы это ни был, он сумел обмануть камеры наблюдения. По крайней мере, обычного дебила с битой мы бы поймали за четверть часа.

…

– Запроси-ка ордер на проверку телефонных звонков. И знаешь, чтобы, как говорится, два раза не бегать… ордер на вскрытие и проверку электронных устройств.

Тони послушно забормотал что-то в свой коммуникатор.

– Компьютер. Найти адрес школы потерпевшего по делу Виктора Келли, проложить маршрут. Поехали.

***

Школа была «спец», но это всего лишь означало, что учителя и учебные помещения прошли соответствующую сертификацию. Учиться в такой школе было довольно дорого, плюс тестирование при поступлении надежно отсекало малолетнюю шпану и просто – глупых детей из малообеспеченных семей. Неполиткорректно. Но именно так, и именно в таких выражениях описал ситуацию Рамеш Чирз, учитель биологии и по совместительству, куратор Виктора.

– Хороший мальчик, – говорил он, развалившись в совершенно, казалось бы, не подходящем для этого школьнм кресле. – Но они у нас все хорошие. Мы проделали большую работу по подавлению конфликтности и…

Рамеш был полным мужчиной, за сорок. Индус, но, судя по отсутствию акцента, родившийся в Америке.

– Бесконфликтность плохо сочетается с тем, что имело место в нашем случае.

Куратор вздохнул.

– В школе всюду системы наблюдения, – сказал он. – Всю информацию, от анализа мимики до анализа контента мы обрабатываем сами, да и вам копию посылаем, согласно акту о выборочном контроле. Вы же наверняка смотрели…

– Эксперты смотрели, – кивнул Казимир. – Не было ни неприятных разговоров, ни ненавидящих взглядов. Было, впрочем, повышение общего уровня стресса в течение последних двух недель.

– Да, я тоже обратил внимание. Что-то там, безусловно, произошло. Но – вне школы. – Рамеш поёрзал, и вздохнул. – Я просмотрел все файлы, других таких случаев нет. Во что бы он не вляпался, он ни с кем этим не поделился.

– Да, наши эксперты тоже это отметили, – согласился Казимир, мельком отметив про себя, что куратор сработал вполне профессионально, и из тех данных, что у него имелись, выжал практически всё.

– Бесконфликтный мальчик. Врагов нет. Близких друзей нет. Девушка была, но родители переехали в другой штат, то есть, насколько я понимаю, расстались они без скандала. И вдруг, две недели назад, он становится заметно более нервным. Скажите, а как здесь относятся к альтам?

Куратор поморщился, снова поёрзал, и сел прямо.

– Альтернативно рождённые вообще не пользуются любовью, – сказал он. – Эта идиотская идея, её не менее идиотское информационное сопровождение… Религиозные конфликты, в конце концов… В нашей школе учатся четыре альта, и все четыре подобны Виктору. Хорошие дети, без близких друзей. Впрочем, они гораздо младше.

– Но прямой травли не было?

– В начальных классах случается, – пожал плечами куратор. – До драк доходит. Особенно с детьми из религиозных семей, ну вы знаете… Затем, классу к пятому, всё проходит. Кто-то принимает альтов, кто-то обучается их сторониться, не создавая демаршей. Школа, знаете ли, это маленькая модель общества.

– Вы полагаете, в обществе альты также изолированы? – удивился Казимир. – Вот уж не сказал бы.

– А вы озадачьте ваши аналитические программы, – усмехнулся Рамеш. – Это как с афроамериканцами. Формально все равны, формально живут в одной стране, формально работают и развлекаются, где хотят… А приедешь на горнолыжный курорт, и за весь день ни одного не встретишь.

– Забавно.

– Печально, я бы сказал. Но к вашему делу, скорее всего, отношения не имеет.

***

– Странный человек, – заметил Тони, по пути к машине. Казимир с интересом на него посмотрел.

– И что же тебе в нём показалось странным?

– Ему всё равно.

«Молодец».

– Подробнее, пожалуйста.

– Он делает свою работу на отлично, по любым меркам. Но ему совсем всё равно. Что будет с этими детьми, как они живут… Он просто делает своё дело, и…

– И если завтра министерство образования велит ему перестрелять всех альтов?

– Перестреляет, – кивнул Тони.

– Нет. – Казимир уселся на переднее сиденье, справа, как и раньше, оставляя напарнику менее удобное место слева, с торчащим рудиментом практически никогда не используемого руля. – Не перестреляет.

– Вы полагаете, он откажется подчиняться, если приказ министерства войдёт в противоречие с его моральными…

– Ерунда. Нет у него никаких моральных принципов. – Казимир усмехнулся. – Для моральных принципов, он слишком ценит удобные кресла.

…

– А есть у него страх перед слишком резкими действиями. Трус он. Всё просто. Так что, приди такой приказ, и он заболеет, вывихнет палец, вспомнит, как в детстве автомобиль раздавил его любимую кошку, и впадет в депрессию… Уклонится.

– Это одно и то же, – упрямо возразил новичок.

– Формально – нет. Но дело даже не в этом. Мы ведь тут к сингулярности движемся, помнишь?

Тони равнодушно пожал плечами и чуть усмехнулся. Действительно, когда мировой кризис привёл Америку на грань гибели, именно идея ДАРПы о сингулярности привела к стабилизации ситуации. Мы идём вперёд, ура… и, как ни странно, сработало. Но по-настящему верить в мистическую сингулярность всё-таки считалось у среднего класса чем-то вроде веры в конец света.

– А ты не фыркай. Министерство образования действует в рамках своих идеологических установок, и никогда такого приказа не отдаст. Так устроенно общество, потому, что… – Казимир поморшился, подбирая слова. – Потому, что, если кто-то начнёт отдавать подобные приказы, то исполнители – найдутся, и их будет много. Не сомневайся. Но общество само себя защищает – так уж оно устроено. Сейчас тебе это объяснят.

– Сэр?

– Виктор занимался в Университете, на курсах подготовки. Значит что? Правильно, мы едем в Университет. А они обожают рассказывать про сингулярность и прочую фигню, и сами в это верят, к тому же.

– Вам уже приходилось расследовать убийства в Университете?

– Два убийства, – с гордостью сказал Казимир. – И два дела о растрате. И каждый раз они рассказывали мне про сингулярность, один продолжал даже будучи уже в наручниках… Ученые тоже любят деньги, и никакая сингулярность этого не изменит.

…

– Компьютер. Университет. Поехали.

***

Университет расположился в пригороде, на холме, в окружении старых лип и дубов. Классический студенческий «кампус», красивые дорожки, клумбы. В эпоху сингулярности на науке не экономили.

Некоторое время ушло на знакомство с, собственно, местностью – Казимир хотел понять, так сказать, атмосферу, а Тони – что же, новичок с энтузиазмом топал следом, улыбаясь встречным девушкам, и получая улыбки в ответ. Атмосфера Казимиру понравилась, никакого напряжения в воздухе не витало, как полицейский с огромным стажем, он хорошо чувствовал подобные вещи.

«Детьми» здесь занимался отдельный департамент, и довольно большой, а непосредственно Виктор общался более всего с Алексом Милном, миниатюрным сухоньким старичком, вполне еще бодрым и – Господи, век-то сейчас который?! – в очках.

– Нас уже поставили в известность, – сказал старичок. – Дети очень подавлены. Виктор был…

«Хорошим мальчиком», почти беззвучно прошептал за спиной у Казимира Тони.

–… хорошим мальчиком. Талантливый, прилежный, неконфликтный…

– Недоброжелатели у него могли быть? – без особой надежды на успех осведомился Казимир. – Ну, вы знаете, один грант на обучение, три претендента, что-нибудь в этом роде?

Сидели они в заставленном книгами и приборами кабинете, на довольно неудобных пластиковых стульях, за таким же неудобным пластиковым столом. Зато в углу приютился самый настоящий академический кожанный диван, и Казимир дорого бы дал, чтобы перебраться на него. Спина, после нескольких часов в машине, ощутимо давала о себе знать.

– У нас это не так устроенно, – возразил Милн. – Если ребенок талантлив, он будет принят на льготных условиях, и конкуренция тут ни при чём. И дети об этом знают.

– Возможно, он обсуждал с вами, или с кем-то… нечто, что его бы могло беспокоить? Вы анализировали записи камер слежения, на предмет эмоций?

– Э… нет. А что – он волновался?

«Не Рамеш. Витает в облаках. Или делает вид – но вряд ли». Беседу фиксировал регистратор, и полицейский компьютер, в числе прочего, работал как детектор лжи – причем считалось, что обмануть его невозможно.

– Он был сам не свой последние две недели.

– Что может беспокоить ребенка в таком возрасте? – Похоже, Милн не верил в способность детей влипать в истории. – Что может быть такого, что бы закончилось… ЭТИМ? Увидел или подслушал разговор преступников? Так он же современный ребенок – одно нажатие сигнальной кнопки на телефоне, и через десять секунд вокруг десять полицейских дроидов.

– Дронов.

– Ну да. Я, собственно, к чему – чтобы что-то скрывать в течение двух недель, Виктор должен был либо не хотеть обнародовать… что бы это ни было…

– Либо вести самостоятельное расследование, – продолжил за него Казимир. – И тот и другой путь запросто могут закончиться устранением нежелательного свидетеля.

– Не знаю… – Старичок задумался, затем просиял:

– Надо проверить его коммуникаторы! Все электронные устройства…

– Мы уже запросили разрешение на проверку, – Казимир едва сдержал улыбку, такая явная досада отразилась на мгновенье на лице его собеседника. Тони чуть слышно хмыкнул. Что же – сам напросился.

– У меня с вопросами всё, – сказал Казимир. – Но, прежде, чем мы перейдём к беседе с одногрупниками Виктора, я думаю, мой напарник захочет задать вам несколько вопросов. – Он заговорчески подмигнул старичку. – Тони новичок, его только что перевели к нам из академии. Поэтому, если можно, объясняйте подробнее. А я пока посижу… да вон там, на диване.

– Как относились одногруппники Виктора к тому, что он был альтом? – Тони взял быка за рога, его энергии и напору можно было только позавидовать.

– А… – Милн растерянно захлопал глазами. – А… разве Виктор был альтом?

Тони не то, чтобы поперхнулся, но сбился, и бросил растерянный взгляд на Казимира. Ответом ему была поощряющая улыбка – на диване и вправду было хорошо и удобно.

– Да, он был альтернативно рожденным, – кивнул Тони. – Скажите, а как вообще в Университете с подобными… э… вещами?

«Вот интересно, в каких же облаках надо витать, чтобы за два года не узнать, что твой ученик – поросёнок?» – подумал Казимир. «При том, что внешность у них, в общем, стандартная.»

Сам он мог распознать альта в ста процентах случаев, впрочем, надо отдать им должное – в полицейских отчётах они проходили, в основном, как жертвы. В крайнем случае – как обороняющаяся сторона. Хорошая наследственность, как ни смешно это звучит.

– Мы бы не потерпели никакой дискриминации, – гневно воскликнул старичок. – Генетически, они люди, и вообще – какого…

– Вы, главное, не волнуйтесь, – успокаивающе произнес Тони. – Я на вашей стороне.

Кстати, неплохо их учат в академии.

– Да что теперь волноваться? – вздохнул Милн. – Эксперимент сворачивают. Сколько их, этих альтов? Двести тысяч. И всё. Дальше будет развиваться «эй – дабл ю», artifficial womb, и о поросятах постараются забыть. – Он горестно вздохнул. – «Поросята». Ксенофобия это, в чистом виде. Ну хорошо, допустим, у мусульман это создаёт проблемы, потому, что неизвестно, кто перед тобой…

– Дети свиньи, – поддакнул Тони.

– Ну да. Дети. Но ведь мусульмане очень быстро выработали линию поведения – и конфликты прекратились. А травят их, в основном, люди не религиозные, травят ни за что, просто по факту отличия…

– Дурацкая это была идея, – согласился Тони.

– Идея была замечательная, – возразил Милн. – Не забывайте, в пике кризиса, фертильность семейных пар в Америке и Европе достигает одной трети, на Земле начинают вымирать виды, причем, никто не знает, почему…

– Виды? – удивился Тони. – Вымирать? Это я, кажется, пропустил.

– Например, тараканы, – ответил Милн. – Они были бичом, знаете ли. Считалось, что они переживут человечество. «Плодятся как тараканы», так говорили.

– А потом, в одночасье, они исчезли, практически вымерли. И никто не знает, почему. И никто не может утверждать, что динозавры не вымерли точно так же – без всякой видимой причины. И никто не может дать гарантию, что мы не вымрем вот так же точно, не вымрем в один прекрасный день, просто безо всяких «потому что»…

– И тогда создали альтов, да, мы проходили…

– Вы вспомните то время. Сингулярность. Вложения в науку. Энтузиазм и общая цель – в кои-то веки! Тогда это не казалось кощунством, тогда это было… как прорыв. В самом деле, если есть генетически модифицированная порода свиней, полностью совместимая с человеком по тканевым комплексам и балансу гормонов, и если можно использовать их для вынашивания человеческих эмбрионов… Чёртовы ксенофобы!

– Да, нехорошо вышло, – согласился Тони, а Казимир вдруг осознал, что его напарник вовсе не «тянет резину», отделываясь короткими репликами, что ему и правда интересно мнение этого старикашки.

«Неужели и я был таким?»

– Нехорошо?! Их чеверть миллиона! И… у них ведь будут дети. Внуки… Если…

Тихонько зажужжал коммуникатор в кармане. Ложь. Детектор отследил ложь, и сообщает об этом. Тони хмурится.

– Люди вообще не очень… достойные существа, – продолжал, не заметив заминки собеседника, учёный. – Вот вы спрашивали, зачем мальчишку понесло в этот переулок? Возможно, потому, что он учил психологию.

– При чем тут психология? – удивился Тони.

– Статистика показывает, что у человека больше шансов получить помощь в таком вот переулке, где мало людей, чем на людной улице. Все смотрят на всех, и думают, что раз никто не помогает, значит… Стадный инстинкт. Все наши действия – это, прежде всего, результат подобных инстинктов.

– Так уж и все? – возразил Тони. – Есть, между прочим, личная гордость, есть…

– Они тоже, – Милн покачал головой. – Вы просто не понимаете, как это работает. Вот… вот, например, стандарты радиационной безопасности. Вы знаете, что за последние пол-века минимально допустимый бытовой фон – стандарт фона – увеличили в сто раз? Потихоньку, полегоньку, и страх перед радиацией сменился равнодушием – все живут, и я живу. То же с альтами, уверяю вас. То же с экологией. Был океан – стали искусственные острова. Потом их будет больше, а океана – меньше. То же со взятками.

– Взятки-то тут при чём?

– Как это – при чём? – Милн аж подпрыгнул на своём неудобном стульчике. – Вы помните этот ажиотаж, когда следящие системы развились до уровня, позволяющего реконструировать события? Когда можно стало сравнить видеозапись человека, входящего в защищенный от прослушивания офис, и выходящего, и сказать – он оставил в офисе конверт, и даже вычислить, по косвенным данным, сумму?

– А, – сказал Тони. – Я понял. Потом появились инвестиционные токены.

– Да. Удобный и как бы законный способ дать человеку взятку. Толпа приняла это, хотя всем всё было ясно. Стадо.

– Ну, не знаю, – Тони задумчиво почесал в затылке. – Вообще-то, инвестиционные токены создавались для анабиозников. Ну, когда стало можно замораживать людей на длительный срок, а затем размораживать, и возникла необходимость в… э…

– В финансовом инструменте, который гарантированно не потеряет свою стоимость через сто лет. – Милн усмехнулся. – Токены торгуются на бирже. Значит, курс их может падать. Так что – нет, это именно механизм легальной передачи денег, за нелегальные услуги. Не спорьте, молодой человек. Я, как-никак, эксперт.

– Я и…

Собеседники помолчали. Казимир не вмешивался в их беседу. Во-первых, вдруг да всплывет в разговоре ещё одна ложь, за которую можно будет впоследствие зацепиться, а во-вторых… диван с каждой минутой становился всё удобнее.

Он достал коммуникатор, и принялся просматривать почту. За прошедшие с момента преступления четыре часа, отдел экспертизы проделал огромную работу. В основном, конечно, автоматическую. Были вскрыты списки и полные записи телефонных звонков жертвы, и проанализированы полицейским «искусственным идиотом». Для разговоров с неизвестными абонентами, вычисленны были координаты принимающего аппарата, и по данным тамошних камер наблюдения – выделен круг возможных собеседников. Затем эти же аппараты были отслежены назад во времени от точки разговора, в местах, где их владельци попали в поле зрения камер, был проведен повторыный анализ, и – вуаля! – все абоненты, кроме одного, установленны. Последний будет установлен в скором времени, никаких сомнений.

Взломаны коды шифрования, использовавшиеся в трёх видах звонков. Ничего криминального – Виктор беседовал со своей девушкой, по трём разным номерам.

Проанализирован эмоциональный фон разговоров. Выделено две группы абонентов, первая – врач-андролог, к которому, судя по записям медицинских систем, юноша и не обращался вовсе. Анонимность? Или просто – ещё одно применение «инвестиционных токенов»? Скорее, второе – вот запись о покупке такого токена. Впрочем, возможно, здесь нет никакого криминала – в таком возрасте обращаться к андрологу предпочитают анонимно. Дети. Второй абонент всё ещё неясен, ведется работа.

Расшифровка же данных из носимых устройств была еще в процессе, ибо Виктор использовал сильные алгоритмы шифрования. Если бы он удосужился генерировать квантовые ключи сам, а не брал их из Интернета, задача и вовсе затянулась бы на пару недель, а так – пожалуйста. Через час будет готово.

Между тем, Тони и Милн уже оставили позади вопросы прикладной генетики, и вовсю обсуждали будущее человечества. Нашли, что называется, друг друга.

– Сингулярность, – говорил Милн, – это хорошая метафора. Очень хорошая. Настолько хорошая, что большинство тех, кто её использует, даже не понимают… Вот интересно, – перебил он сам себя, – а тот, кто первым предложил этот термин, он-то понимал, какое это издевательство?

– Издевательство? – удивился Тони. – Почему? Сингулярность – это ускорение прогресса, вот и всё.

– Сингулярность – это термин из теории физики пространства, молодой человек. – Милн назидательно погрозил собеседнику пальцем. – Сингулярность, это область пространства, в которую скатываются, рушатся, если так можно выразиться, не только материальные объекты, но и само пространство. Есть даже мнение, что мы живем внутри черной дыры высокой размерности, и пресловутое разбегание галактик – ни что иное, как проскальзывание… Впрочем, неважно.

– Я знаю, что такое сингулярность, – обиженно возразил Тони. – Мы проходили. Но всё равно не вижу издевки никакой.

– Вот как? Знаете? Тогда скажите, что происходит с объектом, который падает… туда. В ту чёрную дыру, к которой мы так стремимся?

– Ну… падает…

– Он разрушается, молодой человек! – торжествующе заявил Милн. – Ускорение, действующее на объект, разрывает его в клочья!

– А…

– И наше общество тоже разрушится. Сначала мы исчерпали ресурсы. Пришлось вводить экономию и ресайклинг. Потом мы обнаружили снижение фертильности. Создали альтов. Отвергли альтов, и сейчас пытаемся заменить вполне работоспособных хрюшек на безумно дорогие и капризные искусственные устройства. Ибо естественным путём мы уже размножаться не можем. Потом… потом, точнее, чуть раньше, была проблема с обучаемостью. Ну, вы-то не застали, слишком молоды. Создание компьютеров привело к развитию областей мозга, ответственных за визуализацию, а те области, которые отвечали за чтение и абстрактное мышление…

– Да, я читал.

– Это, вроде, удалось побороть, введя новые стандарты графики и запреты на излишнее использование компьютеров в раннем возрасте… Но всё равно, дислексия и общая тупость… – Милн вздохнул. – Я же их тестирую, вы понимаете…

– Но общество всё равно развивается, – упрямо возразил Тони. – Мы встречаем препятствие, и преодолеваем его…

– Пока не встретим препятствие, преодолеть которое мы не сможем, – сказал Милн. – Закон Паркинсона. Совершенство достигается в момент краха. Так гибли все империи – Рим, Советский Союз, Британия… Мы упорно считаем, что наше общество будет существовать вечно, но ведь и Рим так считал. Человечество в целом – это тоже Империя, в своём роде, и тоже почему-то полагает себя бессмертным… Потеря чувства реальности, молодой человек.

«Пора его спасать.»

– Нам пора, – сказал Казимир, с сожалением поднимаясь из мягких кожанных объятий. – Иначе вы мне испортите напарника. Нам в полиции пессимисты не нужны. Давайте договоримся о времени встречи с одногруппниками Виктора.

– Он же неправ, – горячо воскликнул Тони, садясь в машину.

– Ты ещё там? – усмехнулся Казимир. – Вернись в реальный мир. Помнишь, я предупреждал тебя об ученых?

– Ну да. Помню. Но он…

– Он неправ, – сказал Казимир, откидываясь на сиденье, пытаясь найти удобное положение. – Мы не погибнем в сингулярности. Мы просто никогда до неё не дойдём. Повернём назад, например, в добрый уютный каменный век… Или просто передохнем. Компьютер, Обед номер четыре. Поехали.

***

Пока электрокар пробирался по лабиринту улочек старого города к выбранному Казимиром ресторану, он, откинувшись, насколько позволяло неудобное кресло, назад, размышлял. Тони деликатно молчал, впрочем, ему было чем заняться. Его старший великодушно свалил на новичка всю бумажную работу, и сейчас тот как раз создавал отчет о визите в Университет. Интересно, про сингулярность он там напишет?

Визит к андрологу – убийство. Вот и все зацепки. Больше ничего, и прямо скажем, получается ерунда. Но, в любом случае, проверить стоит.

Он набрал запрос на выдвижной виртуальной клавиатуре полицейского компьютера, и замер, глядя на экран. Осторожно скосил глаза на напарника, и выключил изображение.

Андролог был мертв. Врач, сорок восемь лет, отец двоих детей, сломал себе шею, меняя лампочку на лестнице, ведущей на второй этаж его загородного дома. Обычное дело. Посетителей в этот день камеры слежения не зафиксировали, но Казимир уже не был настроен верить электронике, а члены семьи покойного были кто где – в школе, на работе…

Забавно. Но подобные вещи надо откладывать на потом, чтобы отлежались и переварились, что Казимир и сделал.

– Компьютер, новости, си-би-ти.

– Техасские власти активно обсуждают предложение западно-американской ассоциации об экономическом сотрудничестве. Сейчас, когда экономический кризис остался в прошлом…

Ага. А дай им волю, будет новый кризис. Глобализаторы.

Забастовка на орбитальной станции Эндевор прервана силовыми методами. Как сообщается, управление системой жизнеобеспечения станции было перехвачено с Земли, и в воздух подали инертный газ ксенон. Ксенон является веществом, обладающим сильным наркотическим действием, его используют в хирургии и в криобиологии. К станции, после того, как космонавты заснули, пристыковался десантный шаттл, и спящих забастовщиков вернули на Землю. Это первый случай проведения абордажа в космическом пространстве, и первый случай использования военных шаттлов для решения задач НАСА.

«А чего они хотели? Получат теперь желтую отметку в личное дело.»

Продолжаются гастроли по южным штатам Зиби, первого генетически модифицированного животного, способного исполнять классическую музыку.

Казимир усмехнулся. Зиби была самкой енота, и что-то ей подкрутили в голове учёные, что-то очень серьёзное. Впервые услышав об этом, он отреагировал на новость так, как и полагалось реагировать нормальному консервативно настроенному копу. Но потом он услышал, как зверушка играет Моцарта…

– Вы прибыли к месту назначения.

Это был японский ресторанчик, и на этот раз Тони уже не морщил нос при виде столов из дешевого пластика. Дождался заказа, поднял брови при виде огромной не тарелки уже, пожалуй, а бадьи супа, попробовал…

– Я потрясён, – сказал он. – Второй раз за день я ем что-то, вкуснее чего я никогда…

– Привыкай, парень, – усмехнулся Казимир. – Полицейский знает город, а это даёт свои преимущества.

– Это просто потрясающе! – заявил молодой человек. – И они такие… Не процветающие…

– Когда они начнут процветать, они испортятся. Увы.

– Жалко.

– Ничего страшного. Мы найдем других. Это НАШ город, запомни.

– Запомню, – серьёзно кивнул напарник.

***

Потом было воозвращение в полицейский участок, и – наконец-то! – анализ данных запросов с устройств, которыми владел потерпевший. Примерно уже представляя себе, чего ожидать, Казимир отослал напарника рыться в архиве, а сам устроился за столом, приняв меры, чтобы никто не подошел незаметно сзади.

Он не ошибся в своих догадках.

«Запросы объекта носят выраженный криминальный характер, и направлены на взлом медицинских данных сторонних лиц».

Медицинские данные. Андролог. К сожалению, доступ к записям телефонных звонков врача Казимир мог получить только по ордеру, зато список абонентов был доступен по простому запросу. И ничего не стоило сделать перекрёстный анализ.

Прежде, чем компьютер выдал результат, Казимир уже знал, что увидит.

Геномикс. Корпорация, разработавшая альт-технологию.

Ему всегда нравились старые детективы. Времена, когда следователь не мог полагаться на данные видеонаблюдений и перехват информационных пакетов, когда не было Кларити и Эш-2, и когда узнать, был ли дворецкий в два часа у фонтана можно было лишь методом опроса путающихся в показаниях свидетелей, потому, что тогда у дворецкого не имелось сотового телефона с GPS-чипом. Ему всегда нравилось размышлять, потому, наверное, он и стал следователем.

– Компьютер, перейти на закрытый канал. Одноразовые коды.

Экран мигнул, и стал бледнее. Теперь даже изображение нельзя было перехватить, ибо любой наблюдатель, стоящий чуть в стороне, видел бы лишь смазанные пятна. Поляризация, или что-то в этом роде.

– Провести анализ показателей фертильности в группе альтернативно рождённых. Найти точку, после которой фертильность начала падать. Отследить общее событие, предшествовавшее снижению фертильности.

Прозрение? Ничего подобного. Способность думать. Если, лет через двадцать, Тони вернётся к этим материалам, он, возможно, сумеет проделать то же самое. Но не сейчас.

Проведён анализ медицинских записей. Данных недостаточно.

Проведён анализ косвенных данных, когда один недоступный анализ вычисляется на основе двух-трёх других, имеющихся в наличии, по алгоритму, генерируемому на лету путём мета-анализа научных публикаций. Эй-Ай-два с половиной.

Найдена точка, после которой фертильность выборки стала стабильно снижаться.

И разумеется, этой точкой оказалась вакцинация, проведённая Геномиксом среди своих питомцев.

Сволочи.

Казимир тщательно удалил следы своих изысканий, проковылял к кофейному автомату, и налил себе кофе. Вернулся на рабочее место, и, с отвращением прихлёбывая напиток, принялся размышлять.

Мальчишка, находит нечто, и две недели сам не свой.

Университетский старичок, оговаривающийся, что «если» у альтов будут дети. Будут дети – будут проблемы. Не будет детей…

Сотрудник службы контроля Геномикс, кторому звонили и Виктор и так кстати свернувший себе шею врач-андролог – тот самый лучше всех спрятавшийся, но всё равно обнаруженный компьютером абонент.

«А ведь это не их инициатива». Геномикс всегда заботился о своих «детях», буквально пылинки с них сдувал. Им здорово вывернули руки.

Он допил кофе, и выбросил стаканчик.

Запрос на анализ перемещений конкретного сотрудника Геномикс. Что значит, окно недоступности? Ах, совпадает со временем убийства? Обожаю высокие технологии. Вот как они это делают, а?

Ожил коммуникатор. Казимир мельком взглянул на экран, и направился в сторону кабинета начальства. Приятно чувствовать себя провидцем. Приятно. Вот и сейчас – он точно знал, что услышит. Тони, получивший, судя по всему, такой же вызов, догнал своего старшего, и пристроился чуть позади. Вежливый. Нет бы обогнать старую развалину.

Опять же, только в кино федералы, двое громил в строгих костюмах и стерва в бизнес-юбке, вламываются в кабинет начальника полиции, со словами «мы забираем дело». Зачем, если есть телефон.

– Федералы забирают дело, – сказал начальник.

И это только в кино полицейские злятся, когда у них отбирают работу. Работа любит дураков. Начальник полиции был доволен, и не собирался этого скрывать. Огорчался только Тони.

– Забирают – так забирают, – пожал плечами Казимир. – Мой напарник как раз заканчивает бумажную часть.

– И как он тебе? – осведомилось начальство.

Казимир посмотрел на замершего, аж не дышит, молодого человека, и усмехнулся.

– Пока справляется.

***

– Здравствуйте, господин Лерой.

– Здравствуйте, господин следователь.

Ни удивления, ни заминки. Значит, его поиски не стали для противной стороны секретом, и звонка ждали. Вот интересно – насколько он, Казимир, предсказуем?

– Неужели я настолько предсказуем? – поинтересовался он.

Невидимый собеседник усмехнулся.

– Скажем так, мы предвидим два возможных исхода нашей беседы.

– Логично.

– Мы бы предпочли первый.

– Строго говоря, – сказал Казимир, – я тоже. Дело забрали федералы, и мне есть чем заняться, но…

– Но? – в голосе господина Лероя явственно слышалось беспокойство. Неужели этот следователь хочет стать героем? Какая неприятность.

– Дело могло бы получиться таким громким, – мечтательно и как бы про себя произнес Казимир. – Таким ярким. После таких сенсаций полицейского следователя обычно повышают. Например, он становится старшим следователем. Понимаете?

– Вот как? – беспокойство сменяется облегчением.

– Мне всего пол-года до пенсии. А ведь я всегда мечтал закончить карьеру СТАРШИМ следователем.

– Понятно, – казимиров собеседник помолчал. – Знаете, я думаю, сенсация – не единственный способ продвижения по службе.

– Уверены?

– Убеждён.

– Приятно было с вами побеседовать, господин Лерой.

– И с вами, господин следователь.

***

Будильник весело тренькнул. Помолчал, собираясь с силами, и выдал бодрую трель, то ли дети мучают кошку, то ли кастрюля катится по лестнице. Зажужжали, раздвигаясь жалюзи, но верхний свет компьютер зажигать не стал.

«Светло», подумал Казимир, тяжело переваливаясь из лежачего положения в сидячее, «неужели за окном, наконец, солнышко?»

Он встал, опираясь ладонями на колени, постоял, растягивая спину, и прошлепал к окну.

Действительно, солнце, ну надо же. Весело блестели лужи, сверкали стёкла в доме напротив. Казимир улыбнулся солнцу, затем заметил кое-что ещё.

Графити. Опять кто-то из особо одарённых ухитрился вскарабкаться на пятиметровую высоту по отвесной стене дома напротив, и украсить ее кислотно-синим рисунком. Так, забавно. Полукруг – глаз. Полукруг поменьше, внутри первого – зрачок. Большая дуга – ухо. Дуга – верхняя челюсть, и дуга побольше – нижняя, с оттопыренной нижней губой. Обезьяна. Что-то новое.

«Сяду в машину – займусь. Камера, насколько я помню, там есть.»

Чистое небо

Эта история начинается хмурым туманным утром девятого мая. Незадолго до восхода солнца, из пригородной электрички выходит человек в черном плаще, дорогих кожаных – и тоже черных – сапожках, черном дорожном костюме и широкополой шляпе – угадайте, какого цвета. Можно даже не упоминать пронзительный взгляд карих глаз и бородку клинышком, чтобы понять – перед нами классический голливудский злодей.

И конечно же, никто не заподозрит, что он как-то связан с остальными участниками событий.

Остальные – это трое граждан интеллигентской наружности, а также двое громил и сопровождаемый ими массивный пожилой джентльмен, причем как громилы, так и джентльмен – явно из англо-саксов. В первом прямо-таки чувствуется порода, а что касается последних, то достаточно посмотреть, как их квадратные нижние челюсти перетирают жевательную резинку.

Злодей вдыхает лесной воздух полной грудью и чуть улыбается, в отличие от прочих, он наслаждается жизнью, и не желает этого скрывать. Вот он идет по платформе, проходит мимо джентльмена, и как-бы мимоходом, получает от него толстый конверт. Деньги. Доллары. Хорошее начало майских праздников.

Вся компания направляется в сторону леса, сначала по присыпанной – чуть присыпанной – гравием дороге, затем по хлюпающей под ногами тропинке, через полосы тумана и мокрые ветки кустов, через лесной полумрак и крупные капли, норовящие упасть за шиворот… тем, кто не догадался надеть уже упоминавшуюся выше широкополую шляпу. Смотрятся они в подмосковном лесу, мягко говоря, неуместно, но редкие дачники, прибывшие вместе с ними, ничего не замечают.

Весь путь занимает чуть более часа. Уже достаточно светло, но все так же сыро. Громилы дистиплинированно сопят в такт шагам, джентльмен то и дело принимается вытирать лицо платком – то ли от пота, то ли от осевшего каплями тумана, а тройка интеллигентно выглядящих граждан, перемазанных паутиной и промокших до костей в своей, совершенно не туристического фасона, одежде, вполголоса обсуждает что-то… кажется, что-то о политике. И лишь злодей жизнерадостен, бодр и подтянут, а одежда его совершенно суха.

Наконец, прибыли. Место это ничем не отличается от прочих – те же ели и березки, те же редкие кучки неведомо как оказавшегося в лесной чаще мусора, тот же туман, потихоньку превращающийся в дождь. Но тем не менее, это особое место.

– Это здесь? – брезгливо спрашивает джентльмен, на хорошем русском, но тем не менее, с некоторым акцентом. Вопрос, скорее, риторический, строго говоря, он мог бы и не тащиться в мокрую чащу, но деньги… деньги требуют контроля, особенно в этих варварских краях.

– Это – здесь, – кивает злодей. Для него, место это звенит темной силой, сила плывет по воздуху, раздвигая пласты тумана, сила зовет…

– Я начинаю.

Интеллигентная троица пытается, перейдя на шепот, продолжить свою дискуссию, но джентльмен сурово их одергивает, а через пару секунд одергивает вторично – и на этот раз, по его указанию, громилы вклиниваются между собеседниками, физически лишая их возможности отвлекать человека в черном.

Некромантия требует полной концентрации.

Сначала открывается принесенный злодеем-некромантом саквояж из потертой кожи, сейчас такие уже не в моде, и оттуда извлекается вполне ожидаемый голливудский набор – черные свечи и несколько зеркал. Некоторой неожиданностью – если бы это и вправду происходило на экране – является пушистый белый кролик, голливуд либо вообще предпочитает обходиться без жертв, либо жертвует людьми, чтобы добавить драматизма, и заодно, избежать обвинений в нарушении прав животных. В реальном же мире кроликов никто жалеть не собирается. Зажжены свечи, расставлены зеркала, взмах черного ножа…

Сила, что разлита по этой земле, чувствует кровь, и пробуждается. Некромант говорит, слова падают как гири, и в ответ на его призыв, в лесу начинается движение.

Ржавый потек у корней ели. Ямка, заросшая мхом. Несколько кусочков металла, когда-то бывшие пулями и осколками снарядов. На этой земле шла война, и в этом лесу по-прежнему лежат ее – не жертвы, нет. Некромант не собирается поднимать бестолковых зомби. Здесь лежат машины – летающий кулак войны, некогда не достигший цели.

Джентльмен оживлен, он крутит головой, пытаясь понять, откуда доносится скежет металла.

Здесь – и в окрестных лесах – из ржавой пыли и засыпанных землей обломков, возрождаются к жизни самолеты. Истребители и бомбардировщики, трухлявые, с недостающими частями фюзеляжа, покрытые мхом и плесенью, безнадежно мертвые с точки зрения любого, кто разбирается в механике… Но ведь и зомби тоже безнадежно мертвы – а когда, скажите, это останавливало некромантов?

Самолеты рвутся в небо, прямо сквозь деревья, ибо они все еще призрачны, все еще балансируют между «здесь» и «там». Истинную плоть они обретают метрах в ста над землей – очень удобно, если учесть, что в лесу нет аэродромов.

Тройка интеллигентов бледна – бледнее скелетов, что скалятся сквозь разбитые колпаки пилотских кабин. Джентльмен доволен. Громилы озадачены, но виду не подают, лишь массивные нижние челюсти ритмично пережевывают жевательную резинк – чуть быстрее, чем обычно.

Теперь, в небе, это и вправду авиация. Блестит металл, исчезли пробоины, и в без малого тысяче машин не найти ни одного ржавого пятнышка. Армада рвется в бой, тот самый, завершить который ей в прошлый раз не удалось. На Москву.

Некромант вытирает пот черным платком.

В Москве идет парад. Вовсю светит солнышко, улицы полны народу, и над домами, в вышине, проносятся сверкающие боевые машины нынешей эпохи. Смогут ли они остановить волну устаревших, но многократно превосходящих их числом самолетов прошивника? Станут ли? Да полно – есть ли у них боезапас – на параде-то?

Похоже, джентльмен все рассчитал верно.

Самолеты атакующей волны пронзают волну облаков, двигаясь точно на цель. Облака становятся реже, солнечные блики играют на плоскостях боевых машин…

И тут, словно не выдерживая солнечного света, самолеты начинают ржаветь. Вновь возникают пробоины, исчезает, словно ее и не было, краска, и наконец армада рассыпается безвредной черной пылью.

– Неудача, – спокойно говорит некромант, – армада рассеяна.

– Но как же так, – начинает один из интеллигентов, – после стольких лет обмана и коррупции… как они могут…

– Они все еще верят в старые идеалы, – с отвращением произносит джентльмен. – Ну что же…

Он принимается вытирать лоб платком.

– До встречи через год? – на всякий случай уточняет некромант.

– До встречи.

Некромант бодрой походкой направляется в чащу, нимало не заботясь о своих спутниках. Если интеллигенты и могли забыть дома такую важную штуку, как GPS навигатор, то джентльмен, безусловно, такой ошибки допустить не мог.

На ходу некромант насвистывает незатейливую мелодию. Он вполне удовлетворен результатом. Непыльная работенка – раз в году прогуляться в подмосковный лес. Год за годом.

Старые идеалы, как же! Кого «там» вообще могла посетить идея о том, что какие-то идеалы могут остановить огонь и металл, ведомые волей давно истлевших вождей? А ведь посетила, обеспечив злодея неплохим дополнительным доходом.

Кто бы возражал.

Год за годом, поднимать призраки былого, и гнать их на Москву, причем именно в день Победы. В день, когда обязательно будет светить солнце, ибо дождливая погода неуместна в праздничный день. Но зомби не боятся солнечного света.

Интересно, догадаются ли они, «там», за границей, сопоставить разгон облаков и преследующую их планы череду неудач?

Некромант улыбается. Самое смешное, неким, причудливым образом джентльмен прав. Старые идеалы имеют отношение к делу – но не напрямую, не так, как он думает. Просто – пока над этим городом в праздничный день светит солнце, город в безопасности, а для этого люди должны праздновать день Победы, то есть помнить эти самые идеалы.

Ибо чего больше всего не любят зомби?

Серебра.

А чем осаждают облака? То-то.

От всей души

– То есть, – скучающим голосом произнёс демон, – вы хотите стать магом.

Это был не вопрос, а скорее утверждение. Скучная констатация скучного факта. Виктор отрицательно покачал головой.

– Не вполне, – сказал он, стараясь, чтобы в его голосе звучала та же ленивая ирония, что и в голосе его собеседника. Получалось… получалось так себе. Похоже, для того, чтобы проделывать подобные штучки, нужно было иметь бесконечное время для практики.

Больше всего демон походил на персонажа 3D—фильма, походил до такой степени, что Виктору постоянно хотелось снять несуществующие очки с разноцветными стёклами. Потому, что живые существа не бывают столь элегантными. Столь обаятельными. Столь отточенно холёными.

Был он коренаст, с небольшим животиком – но в меру, в разумную меру. Не обжора, но и не безмозглый качок, каких любят рисовать на обложках фэнтезийных книжек. Интеллигент, умница… Демон.

Одет был демон по американской моде – светлые брюки, тенниска, лёгкие кроссовки. Всё чистое, новое. Никакого хвоста, разумеется, никакого запаха серы, зато – лёгкий аромат дорогих духов. На стареньком диванчике питерской холостяцкой квартиры он сидел, откинувшись на подушки, словно восточный шейх – на золотом троне.

– Что значит – не вполне? – удивился демон. Удивление получилось у него столь элегантно, что любой британский лорд немедленно удавился бы от зависти. – Магия. Вы хотите, чтобы любые ваши желания исполнялись без материального посредника. Значит…

– Да, верно, – перебил его Виктор. – Но я имел в виду отсутствие ритуала. Никаких там сушёных лягушек и…

– О! – сказал демон. – Я понимаю. Вычёркиваем сушёных лягушек. Омела? Тень спор пещерного мха?

– Э… – сказал Виктор. – Нет. Я…

Он вздохнул. В принципе было вполне понятно, чего добивается его собеседник. Сбить с толку. Смутить, не нарушая основного принципа магического вызова, запрещающего прямое насилие. Заставить ошибиться.

Не на того напал. Имея за спиной юрфак по специальности «имущественное право», Виктор мог бы, пожалуй, чувствовать себя уверенно и не в такой ситуации. Если бы не элегантность собеседника, вызывающая сильнейший комплекс собственной неполноценности.

– Я долго размышлял, – сказал Виктор, стараясь, чтобы голос звучал примирительно. – Насчёт того, как именно это должно быть устроено. Так вот – я хочу, чтобы исполнялись именно желания, чётко сформулированные, и – это важно! – высказанные от всей души. Это куда удобнее, чем любой ритуал или ключевая фраза.

– О… – озадаченно протянул демон. – То есть, если вы натолкнётесь в толпе на какого-нибудь недотёпу… И пожелаете ему, от всей души, провалиться сквозь землю, так сказать, нанести нам дружеский визит…

Виктор кивнул.

– Я знаю, что поначалу это будет непросто. Но уверен, что очень скоро научусь контролировать подобные позывы.

– Сколько народу пострадает ДО этого? – всё с той же долей иронии уточнил демон.

– Да, собственно, – на этот раз у Виктор получилось ответить в тон собеседнику, отчего его настроение сразу улучшилось, – какое мне до этого дело?

– О? Н-да… И в самом деле… Однако… – Демон улыбнулся. – Логично.

Улыбка у него была милой и солнечной, никаких там кривых клыков и раздвоенного языка.

– Тогда, пожалуй, приступим.

Лист бумаги возник из ниоткуда, и лёг на разделяющий собеседников журнальный столик. Этот драматический жест заставил молодого человека ощутить бегущие по спине мурашки, однако менять своё решение он, разумеется, не собирался. Да и не мог – ритуал вызова, раз начавшись, приводил либо к подписанию договора, либо к смерти вызывающей стороны.

Росчерк пера – и лист бумаги исчезает, оставляя после себя ощущение сквозняка и какой-то… окончательности, что ли?

– Вот и всё, – произнёс демон довольно. – Дело сделано. Вы вольны в любой момент потребовать финализацию, я дам вам ваши новые способности, после чего останется лишь произнести формулу изгнания. Однако… Позволите вопрос? Я… – Он усмехнулся, словно признаваясь в слабости. – Я коллекционирую ответы.

– Зачем мне это нужно?

– В общем, да, – кивнул демон. – Только в другой формулировке. Зачем вам – вам всем – это нужно, если известно, что платить придётся больше, чем вы взяли? Вот умрёте – и сразу, понимаете – придёт расплата? И навсегда. Конечное удовольствие, в обмен на бесконечное унижение.

– Унижение… – задумчиво протянул Виктор. – Интересная формулировка. Не мучения, значит, а именно… Но, видите ли, я не собираюсь умирать.

– А!

– Ну да. Пожелать неуязвимость, вечную молодость – и готово.

– Распространённое заблуждение, – кивнул демон. – Но вот ведь в чём беда, люди, они просто не предназначены для вечной жизни. Вам станет скучно – и – вуаля!

Он сделал левой рукой жест, бесконечно совершенный в своей уместности ситуации.

– И опять возражу, – пожал плечами юноша. – Я просто пожелаю не скучать.

На этот раз демон обошёлся без междометий. Он нахмурил брови и побарабанил пальцами по столику. Усмехнулся. Снова побарабанил.

– Да, – признал он наконец. – Интересный парадокс. Вы и вправду можете пожелать жить без скуки. Но заметьте, вы без скуки – это уже не вы. Велев себе забыть о бренности бытия, вы себя меняете, причём радикально. Это, если угодно, просто другая форма самоубийства.

– Меняю, – согласился Виктор. – Ну и что? Посмотрите на меня, и скажите честно, есть тут о чём сожалеть? Я не герой. Не гений. Не… меня и хорошим человеком назвать нельзя. Я – это я, и больше во мне нет ничего ценного.

На этот раз пришла пора демону пожимать плечами.

– Я буду внимательно следить за вашим прогрессом, юноша, – сказал он. – Вы меня заинтересовали. Так вот, с ходу, даже не предположу, что вас прикончит, но замечу, вечность есть – только по ту сторону… ну, вы понимаете.

– Вы пытаетесь посеять семя сомнения? – уточнил Виктор. – Нечто, что со временем…

– Угу, – фыркнул демон. – Ненавижу адвокатов.

– Ну почему все переговоры, которые я веду, неизменно заканчиваются этой фразой! – вздохнул молодой человек. – Ладно. Давайте приступим к финализации. Честно говоря, мне…

– Не терпится, – кивнул демон. – Я понимаю. Кстати, замечу, что с вами, несмотря на некоторую вашу, так сказать, профессиональную деформацию, разговаривать намного приятнее, чем со среднестатистическим клиентом. Вы меня не ругаете, из круга вон выпустили, формулу изгнания переписали под мою диктовку… Мелочь, конечно, но по мне, так «ступай с миром» как-то милее, чем «изыди, тварь»… Как ни трудно поверить, но вы у меня такой – первый, вот я и заболтался. Ладно, не буду вас больше мучить… Сделано.

– Э… – опешил молодой человек, – Вот так, сразу?

– А вы чего ожидали? Золотые искры и звуки арфы – это не по нашему ведомству. Можете отправлять меня домой.

– Сейчас. – Несмотря на пусть небольшую, но весьма интенсивную юридическую практику, несмотря на всю свою выдержку, Виктор почувствовал, что у него дрожат кончики пальцев. Дрожат, почему-то именно сейчас, а не пять минут назад, когда он подписывал договор. – Я… я только проверю. Вы… не обижайтесь.

Демон усмехнулся.

– «Не обижайтесь!», подумать только. Нет, вы действительно редкий клиент. Давайте. Распаковывайте свой подарок, я подожду.

Наверное, «подарок» оказался ключевым словом. Подарок.

Новый год. Запах ёлки.

Виктор посмотрел на свою руку – пальцы по-прежнему чуть дрожали, но страха не было, была лишь радость предвкушения – и скомандовал, вполголоса, но стараясь, чтобы голос звучал твёрдо:

– Цветок. Розу.

Демон негромко фыркнул, похоже, роза была расхожим и ожидаемым штампом.

А затем ему стало не до демона. Воздух над его рукой дрогнул, и из него, как в диснеевских фильмах про сказочных фей, соткался цветок. Пробежали прозрачные волны, искажая свет, сложились в трёхмерный контур, окрасились зелёным и красным – и вот она, роза. В меру колючая, пахнущая свежестью и летним днём.

Чудо.

– Она… – шёпотом произнёс Виктор, – настоящая?

– Самая что ни на есть, – с оттенком гордости отозвался демон. – Что бы там ни говорили о нашей конторе, халтурщиками нас никто не назовёт. Никогда.

Виктор сделал глубокий вдох. Покачал головой. Ощущение праздника. Радость. Сказка.

– Спасибо, – от всей души сказал он, прижимая к груди свободную руку.

Что-то изменилось.

– Ох! – выдохнул его собеседник. – Ох.

Глаза у него стали совсем круглые. В комнате как-то разом посветлело, и откуда-то издалека донеслась негромкая музыка. Миг – и демон, обратившись в облако золотых искр, устремился вверх, к потолку скромной однокомнатной квартиры в пригороде Питербурга, и дальше, в серое осеннее небо.

12.12

– То есть, – уточнил один из членов комиссии, – предсказывать будущее, всё-таки, можно?

Кажется, это был сенатор Браун, от консерваторов. Вчера, уже на борту правительственного боинга, вырванный из постели, Джошуа пытался их всех гуглить, но, естественно, бесконечные имена и лица безнадёжно перепутались.

– Да, – максимально твёрдо произнёс он. – Можно.

«А теперь вы нам дадите финансирование».

– Но, – сенатор, если, конечно, это был он, с некоторым раздражением перевернул несколько страниц доклада, – тут же вы пишете, что эти данные недостоверны.

«А теперь финансирования не будет.» Надо же, дочитал.

– Давайте я объясню, – примирительно произнёс Джошуа. – Человеческим, так сказать, языком.

Несколько членов комиссии заулыбались.

В принципе, ничего сложного в этой презентации не было. В свои неполные сорок лет (для учёного – не возраст!), Джошуа провёл таких немало. Ну, разумеется, безотносительно к уровню нынешней комиссии. Всехэтих дядь и тёть надо обаять, дать им красивую картинку, понятную, интересную – но не завершенную. Если всё сделать правильно, то результатом будет грант на дальнейшие исследования.

– Смотрите, вот я – предсказатель. У меня есть дар, и всё такое. И я впадаю в транс… Ну, это сейчас у нас есть компьютерный томограф и видеодекрипторы, а у бедного Нострадамуса были только мухоморы…

Улыбки стали шаре.

Строго говоря, они так и не сумели выяснить, чем же пользовался Нострадамус, но, в конце концов, пусть будут мухоморы. Может, кстати, он ничем и не пользовался вообще. Может… Так, стоп! Не отвлекаться.

– Ну вот. И моя мысль начинает шарить – там, в будущем. – Джошуа кивнул сенаторы Брауны. – Это как раз та часть доклада, где говорится, что предсказывать можно.

– А вторая часть? – нет, всё-таки, этот тип не может быть сенатором. Слишком прямолинеен, слишком нетерпелив. Может, кто-то из армейских?

Джошуа честно попытался вспомить, но мешанина гугловских страниц так и осталась – мешаниной. Вот ещё говорят, «разбуди меня среди ночи».

Ну и ладно.

– Я как раз собирался переходить ко второй части, – произнёс он. – Только имейте, пожалуйста, в виду, это – лишь первые данные. То, что сегодня кажется невозможным…

На этом месте, однако, его перебили.

– Вы не беспокойтесь, молодой человек, – улыбнулась председатель комиссии, Алина Кей, шестидесятилетняя глава какого-то там фонда. – Дадут вам деньги, дадут.

«Ох».

– Работа у вас интересная, – продолжила председетель, – взрывная, прямо скажем, работа… Так что, всё будет хорошо. Просто – рассказывайте.

Джошуа кивнал. Вздохнул, ловя ускользающий настрой.

– Попробую. Вот… вот ваша мысль рашит в будущем – что она ищет? Что она вообще может искать? Ведь там нет архивариуса, который сортирует события, раскладывая по кучкам, важно – не важно. Нет у событий такого ярлыка. Но кое-что, всё-таки есть. И что мы, в результате, находим? На что обращаем внимание?

– А находим мы События. С большой буквы. Яркие события. Как вы сказали – взрвные.

Потому, что это – единственный способ нащупать что-то там, впереди. Ну… пока что – единственный. То, что выделяет важные вещи на фоне всех остальных.

– И вот тут возникает проблема. Скажем… – он задумался на мгновенье. – Скажем, работы Пастера, с его вакцинами. Например. Десятки, сотни миллионов спасённых жизней. Но – было ли, точнее, если смотреть из прошлого, будет ли это чем-то ярким? Нет. Важным – да. Ярким – нет. Годы нудной лабораторной рутины, статьи в никому не интересных научных журналах…

Джошум обвёл глазами озадаченную аудиторию.

Обожаю, сказал он см себе. Обожаю этот момент, когда слушатель начинает понимать. Когда загораются глаза. Сейчас… сейчас вы у меня поймёте. Все. Даже сенатор Браун.

– А вот, если взять, например, Чернобыль, – продолжил он, – о, тут дело иное. Само по себе, событие так себе. Ни особых жертв, ни последствий… Только плохой пиар. Но мы, как раз, о пиаре и говорим… День за днём, ведь мир следит за сенсацией. День за днём, газеты раздувают страхи. Сейчас быдет второй выброс! Сейчас радиоактивное облако накроет всю Европу! Больше того, в России выпустили компьютерную игру и книжную серию – а пока человек играет, он верит! Он живёт в мире книги, или, скажем, игры. И что увидит предсказатель, попробуй он взглянуть на мир глазами этого человека?

Вот она, проблема предсказаний!

– Кстати, «чернобыльник» – это ещё одно название полыни. И когда очередной пророк вещает, что «упадёт с неба звезда Полынь, и треть людей умрёт» – что он видел? Правду? Или её отражение в массовом сознании – самом кривом из существующих зеркал?

Реальных жертв – десятки, но спроси обывателя – что за число он назовёт? Треть. Именно так. И именно поэтому, когда предсказатель видит пожар, с точки зрения отрезанного огнём человека, он воспринимает это не как «возгорание в чулане со швабрами», а как «гибель всего мира в пламени пожара».

Джошуа развёл руками.

– Казалось бы, куда дальше? – спросил он у притихшей комиссии. – Но ведь есть куда!

– Ведь нигде не утверждается, что информация вообще должна иметь связь с реальностью. Может быть, достаточно вымысла? Подумайте, майя предсказывают конец света на 2012 год, мы его ждём, снимаем зрелищный, и – для предсказателя народа майя – чертовский убедительный фильм, и не один. И просмотр фильма рождает у зрителей мощнейший эмоциональный отклик…

Который, в свою очередь, и считывают создатели предсказания о конце света.

– Самосбывающееся пророчество? – спросил кто-то из зала.

– Почти. Точнее, – Джошуа нахмурился. – Да и нет. В точности наоборот, в этом весь фокус. События-то нет. И не было, и не будет. А пророчество – есть.

– И отличить истинные события от вымышленных вы не в состоянии? – уточнила председатель.

– Пока нет. Мы работаем над этим. Можно, например, строить фильтры, отсекая сигралы, приходящие по вине… э… индустрии развлечений. Можно проводить проверку одного пророчества другим. Можно…

Спор только начал набирать силу, но госпожа председатель взяла собрание железной хваткой, и повела в нужном направлении. Джошуа поблагодарили, пообещали денег, и выставили за дверь. У сенаторов есть и другие важные дела. Ощущение было… как при недавнем резком пробуждении. Готовился, мотивацией запасался… Сказали спасибо, дали денег, прогнали прочь.

Сразу захотелось спать.

Бредя по корридору, пустому и гулкому, Джошуа вздохнул. Раньше эта маленькая победа принесла бы ему радость. Раньше… да. Но сегодня… Просто рутиные действия по инерции и без особого смысла.

Джошуа вытащил сотовый телефон и нажал на кнопку быстрого набора. Запоздало мелькнуло – не ночь ли сейчас в России? Вроде, нет… Работая с коллегами на всех континентах, как не запутаться?

– Алло, Андрей, это ты?

– И тебе приятных сновидений, – русский был мрачен, и речь его, вопреки обыкновению, казалась путанной.

«Всё-таки, ночь».

– Извини, не рассчитал. Я перезвоню.

– Да чего там, я уже проснулся.

– Что-нибудь получилось?

– Нет, – буркнул русский. – Чего спрашивать? Неужели ты думаешь, что тебе бы не позвонили, получи мы хоть что-нибудь? Ни-че-го. Ни у нас, ни в Церне, ни даже у Ван Луна, на его суперантенне. После 12.12 – полная тишина.

– Джерри Адамс считает, что это может быть мощная вспышка на Солнце, – неуверенно произнёс Джошуа.

– Ну да, – без особого энтузиазма отозвался русский. – Может, конечно и вспышка. Объяснение, не хуже любого… другого.