Времени невидимая твердь. Стихотворения

Вспыхнет молния одна:

на подрамнике окна

нарисует дом, ограду,

два соседних дома кряду,

человека под водой:

он бежит через природу —

он уже немолодой,

но бежит и ищет броду

и погаснет с наступившей темнотой.

Дубы бодучи — вот что! —

аж листьев не хватает это скрыть,

и выражение коры

у них морщинистое, серое и волчье.

Дубы к тому же индивидуальней

других деревьев — это уж совсем

из рук вон плохо с точки зрения повальных,

незрелых, одинаковых осин.

Вода, как кошка, падает на лапы,

хоть кошке показалось бы нелепым

сравненье это, а вода

есть ею ставшие прошедшие года:

как знать, что ей казалось прошлым летом,

во что ей верилось тогда.

Стерлась времени невидимая твердь:

через травы, временно безлюдные,

Боголюбову едва ль теперь видней

Нерль, чем Нерли видно Боголюбово.

А на насыпи пустое полотно

между ними — поровну видно.

Ночь крупна! И млечная дорога

означила печально ранний час,

когда огромные прозрачные коровы

исчезли, за ограды просочась —

пахучие и сочные коровы… Далеко

плывет, плывет, качается, сочится лай собачий,

и реют призрачные дети вдоль обочин,

пока не выгонит лесок из чащи ночи

луну, исполненную белым молоком.

А русые метели

на саночках летели,

на расписных на саночках

невиданной красы,

ах, в расписных косыночках

на саночках косых.

Их колокольцы звякали

и окликали всякого:

коллежского асессора,

гусара, мужика,

вельможу и профессора

в сугробе парика,

и девушку дворовую,

и деятеля правого,

и барыню с лакеями,

и Пушкина с пером —

никто не знал, откедова

метели мы берем.

С Крещения до Масляной,

весь пост великонравственный

скакали кони в пене,

оскалясь на мороз,

иль это вдохновение

из наших душ рвалось?