Год 1914-й. Пора отмщения

Семьсот тридцать девятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Уже девять дней продолжается русское наступление на Юго-Западном фронте. На Будапештском направлении, командовать которым доверено генералу Брусилову, восьмая (Леш), третья (Рад-ко-Дмитриев) и пятая (Плеве) армии с боями продвинулись на сто двадцать километров и остановились на оперативную паузу на ближних подступах к Мишкольцу и Дебрецену. А у них в тылу глухо гу-пают тяжелые осадные гаубицы, в щебень разнося укрепления Перемышля. Позади - треть расстояния от предгорий Карпат до Венгерской столицы. Противостоящая группировке Брусилова третья австрийская армия генерала Брудермана (куда влилась и группа Кевеса), измочаленная в арьергардных сражениях до последней крайности, подкрепления получает только в самых мизерных количествах, несмотря на все вопли из Будепешта. И если венгры и поляки пока сражаются с отчаянием обреченных, то австрийцы ведут себя более индифферентно, а среди частей, укомплектованных чехами и словаками, уже имелись случаи массовой сдачи в русский плен - ну не хотят братушки воевать за заносчивых и жестоких мадьяр.

При этом, если посмотреть на ситуацию глазами младшего архангела, становится видно, что отношения между венгерским правительством и регентом Францем Фердинандом - хуже некуда. Скорее всего, именно поэтому Франц Конрад фон Хётцендорф решил не тратить весьма ограниченные ресурсы на спасение того, что все равно отвалится, и все резервы, что удается соскрести с изнемогающей страны, направляет на спасение Богемии. Но это все пустые хлопоты, потому что спасти Богемию может только немедленный выход Австро-Венгрии из войны. Но это попросту невозможно -до тех пор, пока тело императора Франца-Иосифа не испустит дух. Нет у регента таких полномочий - в корне менять политику государства.

На Краковском направлении, возглавляемом непосредственно генералом Ивановым, наступают десятая (Щербачев), девятая (Лечицкий) и четвертая (Флуг) армии, общей численностью в полмиллиона штыков и сабель, при тысяче семистах трехдюймовых орудиях. Противник перед ними присутствует в виде отдельных частей ландвера и ландштурма, численностью не более двадцати тысяч рыл, а потому с момента начала наступательной операции откатывался перед наступающим русским паровым катком к Краковскому УРу, не принимая боя даже с передовыми кавалерийскими частями. К настоящему моменту этот важный стратегический пункт и узел дорог полностью блокирован частями девятой армии, которая и займется его приведением к общему знаменателю, когда прибудут одиннадцатидюймовые осадные мортиры, необходимые для того, чтобы равнять город квартал за кварталом. И в то же время четвертая и десятая армии вышли на ближние подступы к Остраве и остановились, ожидая перешивки железнодорожной колеи на русский стандарт и подвоза всего необходимого для рывка в Богемию.

Несмотря на общую незначительность краковского гарнизона, бойня там намечается страшная: обитающие в этом городе польские паны со схизматиками-москалями биться будут насмерть, до последней женщины и ребенка. Энергоооболочка говорит, что по ожесточенности все это может вылиться в некий аналог подавления Варшавского восстания немцами, ведь местные пшеки думают, что сразу после взятия города их всех погрузят в вагоны и отправят в ужасную Сибирь, где зимой даже вороны замерзают на лету. И, кстати, в том же уверены и обитатели Будапешта с Веной. Страх на австро-венгерских землях стоит как при Батыевом нашествии. Геббельса еще нет, а газетного трындежа в его стиле хоть отбавляй. Когда солдатам Сибирских корпусов, находящимся на излечении в нашем госпитале, начинают рассказывать о том, как их родной землей пугают разных европейцев, будто преддверием Ада, у тех возникает только один вопрос: «Они там что, ополоумели все?».

Задаешь этот вопрос энергооболочке, и та отвечает, что да, мол, так и есть, ополоумели, причем очень давно. Раскол на православных и католиков на самом деле произошел не по вопросу филио-кве, и не из-за принципа главенства римских Пап над всеми остальными патриархами-кардиналами, а из-за принципиального понимания того, можно ли осознанно творить зло и оставаться при этом христианином. На так называемом Коллективном Западе католики и их крайняя экстремистская форма - протестанты - считают, что зло творить можно, и даже нужно, ибо оно не умаляет ни благодати священства, ни возможности спасения души для мирян, а вот добро творить бесполезно, ибо Богу оно безразлично или прямо неугодно. Профанам, конечно, внушают нечто иное, а вот имущие духовную и светскую власть уверены в своем праве творить любые безобразия, ибо ничего им за это не будет ни на этом, ни на том свете.

На Востоке настроения прямо противоположные. Впросак там попадают только в тех частных случаях, когда власть имущие под влиянием настроений из Европы отрываются от народной массы и воспаряют над толпой на крыльях врожденной исключительности - как, например, Николай Александрович и его родитель, повелевшие именовать голод недородом. Мол, если неприятное явление не замечать, то его как бы и нет. Впрочем, царю Николаю я на это дело уже попенял, а его наследница настроена стать настоящей Матерью Земли Русской, а не владелицей поместья с рабами.

И вот в это время, когда с фронтов приходят только радостные вести о победах и продвижении вглубь вражеской территории, в некоторых печатных изданиях самой разной направленности начинают выходить статьи, нацеленные на дискредитацию и очернение действующей власти. Одни кричат, что России эта война не нужна, и на фронтах только зря льется русская кровь. Другие называют предательством союзников отказ от безудержного наступления на Берлин и прямо обвиняют в это царицу-немку. Третьи перепечатывают статейки из европейской прессы, посвященные некоему Ар-танскому князю, и сетуют, что, хоть Распутин делся неизвестно куда, теперь у царя Николая завелся новый, еще худший, конфидент-чудотворец.

Все это бурление говен, предвещающее грядущую попытку государственного переворота, самым явным образом исходит из французского посольства в Петербурге, контакты которого с «представителями общественности» в последнее время резко активизировались, при том, что англичане сидят у себя тихо и только внимательно следят за ситуацией. Еще один тревожный сигнал: Великий Князь Кирилл Владимирович, потенциальный претендент на престол со стороны заговорщиков, сказавшись больным, покинул Ставку в Барановичах, куда был прикомандирован решением царя, и приехал в Санкт-Петербург. И туда же с фронта в распоряжение Военного министерства убыли удаленные из действующей армии генералы Рузский, Алексеев и некоторые другие. Атмосфера начинает пахнуть озоном, потрескивают искры и волосы встают дыбом. Но трогать эту клоаку, пока нарыв не прорвался сам, мне кажется преждевременным. Пусть эти люди сами поставят себя вне закона, а уже тогда мы им всем разом устроим «утро стрелецкой казни», а потом организуем разрыв франко-русского и англо-русского союзов, ибо настанет время, как я и обещал Вильгельму, разворачивать европейскую шахматную доску на девяносто, а быть может, и на все сто восемьдесят градусов.

Под своей личиной Снежной Королевы Бригитта Бергман побывала в Царском Селе, ознакомилась с обстановкой и доложила, что прямо там, в месте постоянного обитания, русскому царю ничего не угрожает. И сводный лейб-гвардейский пехотный полк, и Кавказский лейб-конвой, и особый отряд по охране императора, возглавляемый небезызвестным в узких кругах Александром Спиридови-чем, на данный момент абсолютно надежны. При этом энергооболочка хмыкнула и добавила, что если бы в шестнадцатом году Основного Потока царь Николай не удалил от себя полковника Спиридо-вича, назначив того Ялтинским градоначальником, то попытка генералов наставить на своего царя револьверы закончилась бы быстро и просто. Все они были бы сразу арестованы и немедленно расстреляны у железнодорожной насыпи, а потом там же, рядом, лег бы труп начальника станции, перекрывшего семафор царскому поезду, после чего заговор начал бы стремительно рассыпаться на составные элементы.

В таких условиях, когда охрана не допустит ничего подобного Февральским выкрутасам, и, самое главное, в обществе отсутствует запрос на немедленные перемены, у заговорщиков и их иностранных кураторов остается только один-единственный путь - цареубийство. Тут надо заметить, что и Брауншвейгскую династию с их царем-младенцем Иваном Шестым, и царя-мизерабля Петра Третьего российское общество (и элиты, и народ) видели только в гробу и белых тапках, а потому им было позволено пожить какое-то время после переворота. Павел Первый, несмотря на всю свою психическую непредсказуемость, репутацию имел получше, а потому его требовалось «мочить» сразу, а то как бы чего не вышло. С нынешним Николаем Александровичем то же самое. Если он останется жив, то законность отречения сразу будет оспорена, и тогда под узурпатором закачается даже не трон, а сама мать русская земля. Да и я не буду сидеть сложа руки, а приду и оторву голову тому, кто свое честолюбие и тщеславие поставил превыше интересов Российского государства, как бы оно ни называлось. И нахлобученная на эту голову корона мне, однозначно, не помешает, хотя таких прецедентов еще не было. С Александром Первым все обошлось мирно, можно сказать, полюбовно, а вот царь Кирюха - это совсем не тот случай.

В связи с этими соображениями я распорядился, чтобы Дима-Колдун добавил в предназначенный для Николая Александровича амулет стасиса функцию автоматического срабатывания на инициацию поблизости от защищаемого объекта взрывного устройства и на приближение к нему быстро летящих предметов. В террориста-одиночку с револьвером я не верю, а вот заложенный в удобном месте фугас или пулемет, выставленный на кинжальный огонь, могут случиться вполне. И точно такие же амулеты получат все члены семьи Романовых, ведь даже Ольга с Татьяной проводят в Тридесятом царстве не все свое время, иногда посещая отчий дом. И что теперь, каждый раз, когда они отправляются в Царское Село, мне переживать и хвататься рукой за сердце? Нет уж, в такие игры я не играю.

Вопрос назрел и перезрел, поэтому для его обсуждения мне пришлось собрать тут, в Тридесятом царстве, конференцию посвященных: Ольгу, Татьяну, Кобу, Владимира Ильича, Михаила Александровича, а также пригласить из Царского Села с краткосрочным визитом императора Николая.

- Значит, так, господа и товарищи, - сказал я, когда все собрались в моем кабинете, -мы на краю великого перелома. В Питере представители племени жабоядцев развили просто неприличную суету, пытаясь подвигнуть определенные круги вашего общества к немедленному совершению государственного переворота. О том же свидетельствует и начавшаяся газетная кампания, имеющая целью очернить правящего сейчас в России императора и вашего покорного слугу. Уж слишком сильно французским политиканам не нравится нынешняя независимая позиция России, преследующей в этой войне только свои цели. А уж захват Россией Черноморских Проливов им и лимонникам и вовсе как серпом по причиндалам. Но поскольку год сейчас еще далеко не семнадцатый, то ничего, подобного февральскому перевороту с революционными волнениями и отречением монарха, у заговорщиков не получится. Так что в самое ближайшее время следует ожидать наспех организованной попытки цареубийства, с последующим воцарением подходящего кандидата, в качестве которого сейчас всерьез рассматривается только Великий князь Кирилл Владимирович...

- Сергей Сергеевич, а почему вы считаете, что покушение на Нашу Особу должно произойти именно в ближайшее время? - сдерживая невольную дрожь, спросил папенька Ольги и Татьяны.

- А потому, Николай Александрович, что в этом забеге мы взяли такой темп, что трехногие французские и британские клячи за нами просто не поспевают, - ответил я. - Выход из войны Австро-Венгрии, и тем более захват русской армией Константинополя, лишат возможный переворот большей части смысла. В таком случае тот, кто попытается залезть на трон после вас, будет выглядеть уже не Спасителем Отечества, а национальным предателем, коего не поддержат ни элиты, ни армия, ни народ.

- Надо учесть, - глухо сказал Коба, - что основную часть заговорщиков составляют кондовые политические развратники, и в то же время хронические импотенты. Они вожделеют власть, пускают на нее слюни, но, получив доступ к телу, ничего не могут с ней поделать. Так было в феврале семнадцатого года другой истории, так будет и здесь, если покушение на нынешнего царя окажется успешным. Так что никаких Спасителей Отечества из этих людей не получится, и уже очень скоро Россия взвоет под их гнетом от боли и ужаса. И вот тогда придет время большевикам брать власть и творить свою историю - разумеется, с учетом тех идеологических поправок, которые внес в нашу программу товарищ Серегин.

- Покушение успешным оказаться никак не может, ибо мне такой исход категорически не нравится, - сказал я, выкладывая на стол восемь серебряных медальонов с выгравированными именами. -Наденьте это и носите рядом с нательным крестом, не снимая ни днем, ни ночью, ни даже в бане. Вот этот для вас, Николай Александрович, этот для Ольги, этот для Татьяны, этот для Михаила Александровича, а эти для Александры Федоровны, Марии, Настасьи и Алексея. На эти амулеты наложены заклинания стасиса, регенерации, истинного взгляда и предупреждения о попытке отравления. Если медальон завибрировал, то где-то поблизости от вас, на расстоянии вытянутой руки, находится ядовитое вещество, и чем сильнее вибрации, тем опаснее угроза. Также предусмотрено автоматическое, в миллионные доли секунды, срабатывание амулета в случае инициации поблизости от защищаемого объекта заряда взрывчатки или приближения к нему мелких быстролетящих предметов. Поскольку на реанимацию разгромленной эсеровской боевки у французского Второго Бюро совершенно нет времени, то можно не опасаться стрелков с автоматическими пистолетами и команд бомбометателей. Зато, так как среди заговорщиков достаточно офицеров с боевым опытом, имеющих доступ к оружию и взрывчатке, вполне вероятны заложенные в удобных местах минные фугасы или выставленные на кинжальный огонь пулеметы, - быть может, «Мадсены», а быть может, и «Максимы». Но для амулета все это без разницы - прикроет от всего, лишь бы во время покушения он находился на охраняемом теле, а не валялся в ящике письменного стола.

- Ну что же, - сказал Николай, взяв в руку медальон, - конечно, хотелось бы вообще избежать покушения, но если это невозможно даже для вас, то лучшей защиты, чем амулет с подобными свойствами, нельзя было бы и желать...

- Предотвратить покушение возможно только одним способом, - хмыкнул я. - Для этого нужно арестовать уже обозначившуюся верхушку заговора, включая господина Гучкова, вашего двоюродного брата и главного жандарма господина Джунковского, после чего отправить этих людей в башню Терпения в беспощадную разработку полковнику Бригитте Бергман и криминаль-директору Курту Шмидту. Но результаты такого расследования будут годиться только для внутреннего употребления, потому что для внешнего, то есть вашего, мира эти господа станут невинными жертвами царской тирании. А вот если то же самое произойдет после неуспешной попытки цареубийства, то круг сочувствующих этим господам сузится до самой малости, включающей в себя только подельников и заинтересованных лиц. Также должен заметить, что, поскольку за спиной заговорщиков стоят французские и британские правящие круги, станет неизбежным разрыв соглашений о франко-российском и англо-российском союзах. Или вы, Николай Александрович, придерживаетесь иного мнения и согласны и дальше играть в эти игры?

- Да нет уж, Сергей Сергеевич, с меня хватит, - поежился Николай. - Вы правильно говорили, что с такими союзниками и никаких врагов не надо. А вот с кайзером Вильгельмом нам стоило бы замириться, разумеется, в случае принесения им соответствующих извинений, выплат компенсации за неспровоцированное объявление войны и выкупа за занятую нашими войсками Восточную Пруссию.

- Думаю, что это вполне возможно, - сказал я. - Все в этом мире имеет свою цену, и поведение вашего германского кузена тут не исключение. Впрочем, с ним все просто. Заплати штраф, запомни урок и дальше спи спокойно. Но безумные авантюры так называемых демократических правителей, сперва развязавших общеевропейскую войну, а потом устроивших переворот у своего главного союзника, должны оцениваться по совершенно особенной ставке. Посеявшие ветер должны пожать бурю.

- Сергей Сергеевич, Вы считаете, что вслед за выходом из состава Антанты Россия должна будет вступить в союз Германией? - обеспокоенно спросил всероссийский император. - Боюсь, что мои подданные не поймут такого политического хода, несмотря на все коварство бывших союзников.

- Нет, - усмехнулся я, - Россия останется к Германии дружески нейтральной, будет поставлять ей сырье и продовольствие, получая в ответ необходимое промышленное оборудование, и на этом все ее функции будут исчерпаны. Бурю слишком умным парижским и лондонским политиканам-интриганам организую я сам, в ипостаси Бича Божьего, предложив Вильгельму стать моим вассалом. Если русских, сербов и болгар в этом мире необходимо защищать от воздействия извне, то немцев нужно оберегать от самих себя. Этого требуют от меня и мои Верные германского происхождения, которые желают, чтобы их родню наставили на путь истинный, а не убивали насмерть. А у вас и вашей дочери при этом будет достаточно хлопот внутри России, ибо война закончится еще до Рождества, а внутренние неустройства останутся, и с ними еще предстоит бороться со всей серьезностью. Кстати, советовал бы вам как можно скорее объявить Ольгу наследницей и соправительницей, а также отменить требование к равнородности супругов великих князей и княжон из Дома Романовых. Думаю, что ваша старшая дочь к этой роли уже готова, и к тому же в случае попытки покушения стасис не отпустит вас еще сутки. Наличие у Ольги наивысших полномочий позволит нам свести хаос после покушения к минимуму и не дать усугубить ситуацию.

- Да, ПапА, - кивнула Ольга, опустив глаза, - Сергей Сергеевич прав. Конец войны виден уже невооруженным глазом, и российский народ необходимо приучать к мысли о том, что караул при троне может перемениться вполне определенным образом.

- Хорошо, Сергей Сергеевич, - кивнул Николай, - вернувшись в Царское Село, я немедленно издам соответствующий манифест. Я же вижу, что вы всеми силами стараетесь повернуть наш мир на лучший путь, а безумные политиканы все тянут его на прежнюю колею. Ведь, имейся у них хоть капля разума, никакой войны просто бы не случилось. Уже того факта, что эрцгерцог Франц Фердинанд при покушении остался жив, было бы достаточно для того, чтобы уладить все противоречия путем переговоров, но, несмотря на это, война случилась в те же самые сроки и по тому же сценарию, что был описан в ваших книгах. И вот теперь переворот, подобный Февральскому, назрел у нас совершенно на ровном месте, только из желания французских политиканов заставить Всероссийского императора плясать под их дудку, а русских солдат - умирать за их интересы. Однако сейчас меня интересует, почему молчат господа большевики, в частности, господин Ульянов...

- Ну что тут можно сказать? - хмыкнул Ильич. - Ситуация агхиинтегесная. Еще в те времена, когда вы, господин Романов, не были вхожи в нашу компанию, товарищ Серегин наглядно продемонстрировал нам, большевикам, все политические механизмы, в соответствии с которыми совершенно незначительный Сараевский инцидент быстро превратился в общеевропейскую войну. Впрочем, вспыхнувшая бойня не принесла своим отцам ничего хорошего, и вот этими господами уже жаждет заняться непосредственно Бич Божий. А это страшно! Уж лучше им сразу лечь под трамвай и не мучиться. И в то же время ситуация в России совершенно не напоминает ту, что была в канун Февральской революции в другой истории, но крупная либеральная буржуазия, ярким представителем которой является господин Гучков, все равно решилась на безумную попытку государственного переворота. Десять лет назад, после Кровавого Воскресенья, не было в России более ненавидимого человека, чем Николай Романов, но теперь это совсем не так. Я не понимаю - за счет чего эти люди рассчитывают удержаться у власти, даже если им удастся ее захватить?

- А у меня есть мнение, - сказал Коба, - что те иностранные политики, которые толкают нашу буржуазию на этот переворот, и не рассчитывают на то, что ее правление продлится хоть сколь-нибудь долго. На самом деле им не нужны ни послушный царь Кирюха, ни даже республика под властью либералов и демократов. Им в России нужны хаос, развал и война всех со всеми, что станет приманкой для германской военщины, которая, увидев разброд и шатания внутри русского народа, бросится его завоевывать и оккупировать, и это потребует от Германии в несколько раз больше дивизий, чем сейчас находятся на Восточном фронте. Русский народ в любом случае будет воевать с теми, кто захочет его покорить и принудить к покорности, и тем самым обескровит армию кайзера, имеющую весьма ограниченные людские ресурсы. Ничего хорошего ни для русских, ни для немцев при таком развитии событий не получится, зато Париж и Лондон окажутся в прибыли.

- Думаю, что товарищ Коба полностью прав, - сказал я, - а потому все то же самое и по тому же месту я намерен вернуть высокоумным европейским господам. Как говорят в нашем народе, не рой другому яму. На этой патетической ноте я думаю закончить наше совещание и заняться делами, ибо их, этих дел, сейчас невпроворот.

- Погодите, Сергей Сергеевич, - произнес император Николай. - Я только что принял решение освободить от всех податей и налогов те семьи мужиков и рабочих, из которых по мобилизации в действующую армию был призван кормилец. Думаю, что это будет справедливо.

- А если этот кормилец погиб в бою, умер от ран или стал инвалидом, - добавила Ольга, - такое семейство, ПапА, от податей и налогов надо освободить навсегда. Оно нам уже все выплатило -и не деньгами, а жизнью и здоровьем своего мужа и отца.

- Да, это действительно будет справедливо, - сказал я. - Родные солдат и офицеров, положивших жизнь за Отечество, должны находиться в привилегированном положении по отношению к прочим согражданам. Ибо по совести иначе никак.