1296-й угол от Рождества Христова

— У вас богатая фантазия, капитан?

— Затрудняюсь ответить.

— А как вам кажется? Впрочем, если у вас ее совсем нет, так даже лучше. Спокойнее.

Немереное количество кондиционеров создавало в комнате совсем другой мир. Здесь не было пекла, заживо сварившего город.

— Нам предстоит очень длинный разговор, поскольку Вам предстоит очень необычное дело.

Полковник балансировал длинным столбиком пепла на сигарете. Всплеск ложной памяти: все это уже было, вот только не помню, чем закончилось… Сергей молча ждал.

— Суть в следующем. Уже больше двух тысяч лет в мире существует некая секта — общество, орден — как хотите. За две тысячи лет они неоднократно меняли название. Сейчас они «Христиане провидения». Не слышали о таких? Да ладно, не вспоминайте, это не важно. К христианству эта публика не имеет никакого отношения. То, чем они занимаются, трудно определить одним словом. Это какая-то проблемная смесь топологии с астрологией. Общими словами, они создают людей.

— Извините?

— Вот… по порядку. Гексаграмму себе представляете? Геометрическая фигура — гексаграмма. Я нарисую. Вот такая она на плоскости. В пространстве она будет трехмерной, в пространстве-времени — четырехмерной. Фантастику-то вы хотя бы читаете?

Сергей кивнул.

— У плоской — шесть углов. У трехмерной — тридцать шесть. У четырехмерной — не помню, словом, за тысячу.

— Тысяча двести девяносто шесть.

— Здорово! Я начинаю верить тем байкам, которые о вас рассказывают… Ну так вот. Если взять тысяча двести девяносто пять человек, определенным образом их разместить, то по окончании некоего ритуала будет тысяча двести девяносто шесть людей.

— Я не понимаю.

— Ничего. Зато я не понимаю, как вам удается так здорово считать и запоминать целые тексты за одно прочтение. Эти тысяча двести девяносто пять человек подбираются не случайным образом. Каждый из них соответствует вполне определенному взаиморасположению различных светил небесных. То есть каждый родился в определенный астрономический (астрологический?) момент в определенном месте планеты, и ни один не повторяет другого. Черт его знает. И еще раз черт его знает, хотя один наш подопечный математик и клянется, что это не сложнее таблицы умножения… Одним словом, когда они замыкают эту свою четырехмерную гексаграмму, в ней оказывается одно логически недостающее звено. Тысяча двести девяносто шестой человек. И это звено появляется само собой. Против всех известных законов природы.

— Это занятие — оно преследует какую-то цель? Или они совершенно бескорыстно присваивают себе полномочия господа-бога нашего?

— Цель! И еще какую. Я к этому уже подошел. Можно догадаться, что появившийся человек тоже не будет произвольной единицей. Он будет жестко привязан к определенной совокупности созвездий нашего многострадального неба, к определенной дате и месту рождения. Вы читаете гороскопы? Я вот тоже не читал, а последние три года… интересно. Хотя то что пишут в журналах — ерунда. Так, типажи, общие свойства. Точно зная минуту и место рождения, астролог может охарактеризовать конкретную индивидуальность. Не спешите, — он провел по воздуху массивной ладонью и с тяжелыми пальцами. — Предсказать можно тот набор, тот арсенал возможностей, с которым новорожденный появляется на свет. Но слишком многое будет влиять на него, пока он вырастет, и к тому моменту, когда он будет готов проявить в жизни то, что в нем заложено, от этого начального арсенала мало что останется… поэтому, слава богу, будущее предсказать нельзя. Но вот в чем фокус. Провиденцы при помощи этих своих упражнений получают не новорожденного. Например, в нашем две тысячи третьем году они получают человека, якобырождение которого состоялось в тысяча девятьсот шестидесятом. Понимаете, что это значит?

Они получают сложившуюся личность, на сто процентов соответствующую астрологическому прогнозу! Не надо спрашивать — сам скажу. Они создают личности, способные коренным образом повлиять на ход истории — и те на него влияют. — Он покачал головой, как будто сам удивлялся всему, что наговорил. — Совершенно зрелый человек, со сложившимся характером, сложившимся отношением к жизни, сложившимися знаниями и умениями. При полном отсутствии родителей, воспитавших этот характер, школы и института, вырастивших эти знания и умения, и т. д. Конечно, он в шоке, ни черта не понимает, считает себя сумасшедшим. С ним нянчатся, его опекают, помогают адаптироваться, обещают славу, признание… абсолютно честно обещают, между прочим; потом объясняют конкретные цели. Обстоятельно готовят легенду, документы, обрабатывают предполагаемое окружение. Иногда все бывает достаточно просто: например, появляется в стольном граде простой архангельский мужик, с единственной необъяснимой чертой — явно не наследственной страстью к наукам. И переворачивает эти самые науки с ног на голову. Вот так. — Он откинулся в кресле, оценивая произведенное впечатление, потом нарочито будничным тоном продолжил:

— Ну, а еще — Коперник, Эйнштейн… Колумб — тоже, хотя кажется что это совсем другое.

— А Христос?

— Про Христа наш подопечный не говорил. Ну, да это неважно.

— Короче, всю нашу эволюцию сотворили провиденцы.

— Ну уж нет, слава богу. Большинство великих произошли на свет традиционным способом. Так что эволюция идет себе и идет. Речь скорее о революциях. Однако вы из скромности не спрашиваете о нашем подопечном, и правильно делаете, потому что я сам скажу. Ученый появился у нас около четырех лет назад. И он — такая взрослорожденная личность. Появился и поведал нам все то, что я вам только что наврал.

— Вы поверили?

— На моем месте, капитан, приходится верить во все. В летучие тарелки, привидения, потомственных матушек, армагеддон и черт-те чего еще. Одним словом, «…дорогая передача!…». Самое обидное, что на девяносто девять процентов это все ерунда. А я вынужден верить, потому что на один процент это все-таки правда. И в психушку мы людей отправляем, как вы понимаете, отнюдь не по признаку умственного нездоровья. Ну а с профессором нашим трудился не я лично: лично из меня математик — как из зайца саксофонист. Там такие мозги сидели-считали, что будьте спокойны. В голове все это не укладывается, а на бумаге — очень даже.

— А почему вашего ученого к нам потянуло?

— Струсил. Недорассчитали они там чего-то в его личности, или недоадаптировали, или решили, что он ничем не рискует, а он сам решил иначе. Дело в том, что профессор — парная мина. Он должен рассчитать кое-чего, а реализовать это должен другой. Тоже сотворенный провиденцами.

Как вы затаились — правильно, тут самое интересное начинается. Ученый должен сочинить уравнение, открывающее наше пространство-время.

— То есть?

— То есть параллельная реальность, о неизбежности которой так долго твердили научные и ненаучные фантасты… ладно, не буду паясничать, дело действительно очень серьезное. Он должен сочинить уравнение. Для того, чтобы реализовать принцип эмпирически (смотрите, какое слово я ради вас выучил!), нужны не совсем обычные физические и душевные свойства. Ну… короче, теперь провиденцам нужно создать супермена.

— То есть, Второго еще нет?

— Его еще нет, и больше того: в этот раз провиденцы сами толком не знают, что же они будут создавать, что это за зверушка такая будет… Но у него есть пара. То есть они рассчитали этого Бэтмена, отталкиваясь от профессора… ну, здесь уже совсем китайская грамота.

— И чего они добиваются? В смысле последствий.

— Вы ничего не поняли. Какие последствия будут у теорий Коперника, разве его современники знали? Разве сейчас можно предположить, чем там еще через два века обернется теория относительности?

— Я неправильно спросил. Что говорят они сами? Как старшие объясняют младшим программу партии?

— Они хотят, чтобы человек эволюционировал бесконечно. А сейчас человек, с их точки зрения, вырождается. Одним словом, они хотят, чтобы дворник дядя Вася в свободное от основных занятий время мог сбегать в параллельную реальность пивка попить. Только так можно будет взорвать «этот чертов муравейник», как они величают нашу с вами структуру общества. А заминка у них — чисто техническая. Дело в том, что этот тысяча и так далее угол можно заполнять не чаще, чем раз в три года, иначе какое-то там равновесие вероятностей нарушается. И, по словам нашего гения, этот угол будет заполнен через два дня. И ваше задание — его уничтожить.

Он опять балансировал столбиком пепла.

— Можно вопрос?

— Конечно.

— Почему выбрали меня?

— По двум причинам. Во-первых, действовать нужно очень быстро, самый удобный момент — самый первый, потом, будьте уверены, его очень хорошо спрячут и очень быстро адаптируют. А вам потребуется ни много ни мало вычислить человека в толпе из тысячи с лишним людей. Самого человека вы не знаете. Значит, вам придется узнать остальных тысяча и так далее. А у вас феноменальная память.

— А вторая причина?

— Еще важней, чем первая. К ним невозможно попасть просто так. Но вам и не придется попадать туда просто так. Они сами вас пригласят.

Полковник выдержал очередную паузу, достойную МХАТа.

— Большую часть опытной группы составляют, разумеется, сами сектанты. Занятие это потомственное, численность от поколения к поколению сильно не меняется, чего не скажешь о составе. Те углы, которых они не наблюдают у себя, они берут со стороны. У них огромная база данных по части дат и мест рождения людей на земле. Уж не знаю, как они ее раньше поддерживали, сейчас хоть компьютеры есть… но это их дело. На каждое пустующее место есть некоторое количество кандидатов на матушке-Земле. Где — сто, где — десять, а где всего два-три. Людям дурят мозги, представляют им предстоящее действо как политический митинг, научный эксперимент, религиозный ритуал… не пойдешь — поведут поневоле, там от тебя требуется не добровольное участие, а лишь физическое присутствие. Особо недоверчивым по окончании процедуры промывают мозги. Ну… так вот. На одно из пустующих мест ныне осталась только одна кандидатура — вы. Ну да, был еще один. Родился в одну минуту с вами, в вашем славном городе Самаре, в том же родильном доме, что и вы. Не помните его, случайно? Странно, я думал, у вашей памяти вообще нет никаких ограничений. Но этого человека мы хорошо спрятали. Так что они пригласят вас. Буквально не сегодня — завтра. Вопросы остались?

— Можно подумать пару минут?

— Да. Но только пару. Через четыре часа вам предстоит аудиенция у нашего гения, он знает этих людей лично, обскажет вам технические моменты. Четыре часа до встречи — ваши, и я б на вашем месте их без толку не тратил.

— Спасибо.

— Спасибо будет потом. Когда все завершится нормально. Если завершится нормально, вы пойдете в отпуск. — Он подошел к окну и развернул жалюзи. — Давно были на родине?

— В прошлом году.

Полковник мечтательно потянулся, сцепив руки на затылке:

— Волга… мать вашу, как я вам завидую. А тут страшно после работы из кабинета выйти — как выйдешь, так удар хватит. От жары от этой. Взбесилась природа. А они еще другую реальность придумали. Муравейник им, видите ли, не нравится.

— Разрешите спросить?

— Да?

— Про «новорожденного» хоть что-нибудь известно?

— Ничего. Только дата и место якобырождения. Место вам не поможет. Белый, русский. Якобыродился первого апреля шестьдесят восьмого года. В день смеха, в год Обезьяны. Так что ищите человека приблизительно ваших лет, капитан. Это все, увы.

У выхода Сергей столкнулся с секретаршей и опрокинул поднос с кофе. Поднос полетел в одну сторону, кофе — в другую, а девчонка застыла столбом, глядя на капитана.

— Извините, — улыбнулся Сергей, собирая то, что еще можно было собрать.

— Ну вот, — засмеялся полковник. — Ох уж, эти женщины. Где же ваша хваленая реакция, капитан?

— Разрешите реагировать?

— Реагировать у вас времени нет. Идите.

Девчонка так и повернулась вся за выходящим Сергеем, как подсолнух за солнышком. С открытым ртом.

— Ну, чего застыла? — улыбнулся полковник.

— Какой… красивый! — выдохнула девушка.

У полковника кольнуло внутри — не сильно, так, чуть-чуть. На нее ж даже обидеться нельзя, на дурочку, потому как она не по злобе, а от непосредственности… хотя по злобе-то как раз было б не так обидно.

— Может, ты лучше пол вытрешь, чем стоять, как статуй?

Но девчонка уже вышла из ступора, и, вместо того, чтобы вытирать пол, пошла к полковнику и уселась к нему на колени.

— Ну и что ты мне скажешь, горе мое? — спросил полковник.

— Спросить.

— Спроси.

— Я из-за двери про профессора слышала. Который революцию хочет сделать.

— Да ну?

«Этого еще не хватало».

— Я и думаю: может, его убить?

«Интересно, ты хоть понимаешь, что значит слово «убить»? Или для тебя как для ребенка: умереть — значит уехать далеко-далеко?»

Она действительно была дурочкой — без вариантов. Мать, правда, учительница, да отец — алкаш… дитя пьяного зачатия.

Но — хорошенькая. И забавная.

Для работы она, конечно, очень-очень не годилась. То чай на документы прольет, то еще чего. И язык вот без кости — что думает, то и лепит. Полковник не привык доверять своему персоналу, но бывает всякое. Вот хоть сейчас, с профессором. Все скоро закончится, а то бы пришлось этот язык укоротить… а жалко.

…потому что в постели с ней было все в порядке. Без изысков, просто каким-то первобытным чутьем она знала, что делать и как делать. И ничего себе не требовала, не то что нынешние продвинутые сучки. Просто ублажала мужика.

Полковник был не брезглив — меньше всего его заботило, что она добралась до его кабинета, последовательно перепрыгивая из одной офицерской постели в другую. Ее работа здесь началась с почетной должности уборщицы в холле. Даже там была бестолковая — то ведро опрокинет, то на фикус сядет.

— Мы не будем убивать профессора, — твердо ответил ей полковник. — Он нам нужен.

— Зачем?

— За надом. Не расстраивайся, мы его как-нибудь потом убьем. Попозже. Идет?

— Идет, — согласилась девушка. — Только не забыть.

Полковник погладил ее бедро.

— Слушай, кто тебе такое имячко придумал — Юдифь? Ты ж даже не еврейка. — Все евреи, которых знал полковник, предпочитали обходиться без заковыристых имен и, по возможности, русскими фамилиями — генетический страх геноцида. — Кто тебя так назвал?

— Мама. Это она всегда умности выдумывает всякие. Чтоб не как у всех. Да это ничего, я уж с детства привыкла.

Полковник решил-таки расчесать, где чешется:

— Так значит, понравился тебе капитан.

— Какой?

Непонимание было совершенно искренним.

Страх — он разный. Страх, как эмоция — и как образ жизни. Страх души — и страх плоти. Бывает, человек смотрит на мир глазами страха. А бывает, что сам Страх смотрит глазами человека. Его Величество Страх.

Глаза, глядящие из-за грани. Такие неестественные на породистом, гладком лице, с которого они смотрят.

— Александр Тищенко, — представился капитан. — Вам звонили.

Ученый кивнул.

— Вы ждете приглашения и хотите получить информацию.

— Некоторую информацию я действительно хочу получить. Но приглашения не жду.

Математик вздрогнул. Его глаза еще больше потемнели.

— Я был приглашен в этот мир полгода назад, — быстро заговорил Сергей. — И не нужно беспокоиться. Я отключил камеры слежения.

Молчание. Тогда Сергей расстегнул рубашку. Чуть-чуть заметная на груди крестообразная отметина, нарочито перекрытая непристойной чернильной татуировкой.

— У нас совсем нет времени, — добавил он.

— Что вам нужно?

— Ваше уравнение. Уравнение реальностей.

— Кто вам сказал, что такое существует?

— Вы меня ждали.

— Неужели?

— Иначе зачем вам было водить за нос спецов сказкой про одиннадцатое июля? Одиннадцатое июля — послезавтра. И что вы будете делать?

— Черт! Да я просто тянул время — сколько мог.

— Вы тянули время, потому что ждали меня. Других шансов у вас нет.

— А вы — мой шанс?

— А на что вы рассчитывали? Для них вы — все едино, что пьяный палец на ядерной кнопке. А мы может и вытащим вас отсюда — если успеем.

«Если. Одно маленькое уточнение. Один мимолетный реверанс в сторону истины — и сразу насколько легче лгать. В глаза смертнику. Наверно и полковник с этого начинал. А сейчас ему уже не нужны припарки для совести.

Не дай бог… успеть зарасти этим».

Очень долгую секунду профессор изучал свои манжеты.

— Вы ведь считаете меня трусливым подонком, так? Вы — супермен, я — подонок. Которому повезло (или не повезло) иметь хорошие мозги.

— Я считаю гораздо проще, — осторожно ответил Сергей. — Когда человеку не за кого трястись, он трясется за себя. Природа пустоты не терпит.

— А вам есть за кого трястись?

— Есть.

— Когда же это вы успели?

— А это не от времени зависит.

— А от чего, интересно?

— От характера.

Ученый кивнул.

— Значит, я не трус, но эгоцентричная скотина. Тоже хорошо.

— Мы теряем время, — мягко напомнил Сергей.

— Время-время… Так когда вы, говорите, появились на свет?

— Полгода назад, — удивился капитан. — Когда и должен был.

— Тогда почему меня не покидает ощущение, что я вас уже видел?

— Ложная память. Неудивительно. У меня часто бывает. Удивительно, что и у обычных людей бывает тоже.

Ученый улыбнулся.

— Мы в принципе неправильно понимаем природу времени.

— Так может, с вашей помощью разберемся? С этим связано уравнение?

— Честно — не знаю. Узнает, может быть, тот, кто первый проверит расчеты эмпирически.

— Значит, расчеты есть?

Математик засмеялся:

— Есть-есть! Хотите посмотреть?

…Трудно сказать, на что это было похоже. Нечто среднее между пляшущими человечками, азбукой Морзе, Сальвадором Дали и бредом пьяного бухгалтера.

— Что бы со мной не случилось, эти уравнение не получат. Я трус, я эгоцентрик, но у меня тоже есть принципы.

Пожалуй. Не получат. И не только они. Чтобы расшифровать теперь эти писания, Ордену пришлось бы создать точный дубликат того, кто их написал.

— Так что насчет теперешнего заказчика я решение принял. А что делать с вами — не знаю. А что вы сами-то собираетесь делать, если я, допустим, соглашусь?

— Проверить эмпирически. Кстати, как по-вашему, какими свойствами должен обладать соискатель?

Ученый хмыкнул:

— Это вам следовало уточнить у своих создателей. Они ж наверно знали, что программировали, разве нет?

— Тогда я не могу пока ответить, что мы будем делать, не знаю — также как и вы.

Математик покачал головой:

— Я ведь не конкретику имею в виду. Вы собираетесь честно выполнить свой долг — предоставить возможность дворнику дяде Васе в свободное от основных занятий время забежать пивка попить — в параллельную вселенную?

«Интересно, кто у кого спер эту фразу — полковник у профессора или наоборот?»

— Вообще-то я и сам бы не возражал попить пивка в параллельном мире, — улыбнулся Сергей. — Так что мы с дядей Васей солидарны.

— Замечательно. Трудящиеся смогут наконец-то в свободное от работы, пьянки и размножения время оставить в чужом мире историческое «Киса и Ося были тут». На пыльных тропинках далеких планет…

«Никогда не хочу быть гением, — подумал Сергей. — И ходить с такой вот оттопыренной губой».

Он глубоко вздохнул.

— Так, как вы говорите, не будет. То, что случится, перевернет сознание людей. Все станет иным — отношение к жизни, работа, поступки…

— Вы действительно идеалист? — спокойно спросил ученый.

«Да не я, черт возьми…» Это была преамбула вдохновенной речи, которую сочиняли самые речистые представители Ордена. Вот только ни к черту она не годилась, эта речь. Это бы хорошо на митинге где-нибудь, где лиц не видишь.

— Я не идеалист. Я декадент. Вы вот боитесь. Я тоже боюсь. Вас беспокоит собственная шкура. Меня тоже. Полковник имеет реальную силу. Но и его беспокоит собственная шкура — еще как. Так кто ж Вам сказал, что это мы будем завоевывать иную реальность? Мы ж прогнили насквозь. Может, это она ворвется к нам, сметая все на своем пути, и взорвет наконец этот чертов муравейник к чертовой матери!

«Что я несу? Ну и куда он теперь меня пошлет?»

Ученый смотрел внимательно… и как-то весело. В водовороте собственных эмоций Сергей не сразу заметил произошедшую с ним перемену.

— Послушайте, Саша… как по-вашему, Михайло Ломоносов был такой же урод, как мы с вами, или это свежая тенденция?

Сергей подавленно молчал.

— Я скажу уравнение. Чем черт не шутит, если шкурный трусливый гений сумел-таки сделать нужные расчеты, то может быть полоумный истеричный супермен сумеет-таки сказку сделать былью. — Он посерьезнел. — Оно очень простое, только обязательно запомните без ошибок.

— А хоть бы оно было сложным…Спасибо.

— Не за что. Саша, или как вас там на самом деле. Вы там выпейте с дядей Васей. Пива. За помин моей искусственной души. Там, куда доберетесь… если доберетесь.

«Вот и все, — подумал Сергей, прислонившись к прохладной металлической стенке лифта. Осталось совсем чуть-чуть. Не бойся, это очень просто. Всего лишь не заметить, что тебя ждут».

Он не останавливаясь прошел от лифта к выходу, не задержался у входной двери и не обернулся, услышав сбоку характерный щелчок.

Пуля прошла через горло навылет. Захлебываясь кровью, спросил:

— Как… вы узнали?..

— Вы не поверите — случайно, — ответил полковник. — Просто выяснили, что в городе Самаре первого сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года в двенадцать часов три минуты не рождался будущий капитан Александр Тищенко. Узнали, когда разбирались с вашим якобысоседом по колыбельке. У вас феноменальная память, бычье здоровье, исключительная реакция. Вы ненормально энергичны, ненормально предприимчивы… черт, и вы патологически живучи!

С этими словами полковник разрядил ствол в лоб Сергея.

— …вот и получается, что ученый надул нас с датой ритуала, — закончил он, глядя на труп. Помолчал, почесал затылок и кивнул сопровождающим в сторону входной двери:

— Заканчиваем.

Двое ушли. Оставшийся, вальяжный человек в штатском, поинтересовался:

— А чё этого ученого сразу-то не кончили?

— Ты рассуждаешь, как моя секретарша, — засмеялся полковник. — Нужен он нам. Был. — Он опустился на корточки рядом с Сергеем, и что-то там сотворив перочинным ножиком, достал крошечный — чуть больше булавочной головки — жучок. — Точнее, не он сам. А его формула. — Он подбросил жучок в воздух, проводил его взглядом до асфальта и раздавил ботинком. — И теперь она у нас есть.

Человек за столом повесил трубку и невидящим взглядом уставился в окно.

Желтое марево дрожало в спертом воздухе, желая удушить все живое в городе и на земле. «Вот и все, — подумал человек. — И поздно просить: да минует меня чаша сия». Он взглянул на женщину — та сидела с каменным лицом, взгляд — в дрожащее месиво горячего воздуха на улице. «Сейчас она, пожалуй, выглядит на свои тридцать пять», — подумал командор и спохватился:

— Извините.

— Не имеет значения, — ответила женщина, и апатично добавила:

— Я раздавлю эту тварь.

— Нет.

— Понимаю. Не обращайте внимания, — и с ноткой истерики в голосе воскликнула: — Если б вы могли знать, какое дерьмо у него в голове!

— Да. В отличие от Вас насчет дерьма в головах я могу только догадываться. И в этом отношении мне, конечно, проще. Кстати, насчет дерьма, — он смутился, — Вы уж извините меня, если…

— Ничего страшного, — усмехнулась женщина. — Все познается в сравнении, — и, резко поднявшись, пошла к дверям.

А командор быстро заговорил, стараясь перекрыть поток собственных разноречивых мыслей:

— У нас будет время раздавить полковника! Бог даст, будет! Сережка… мы с его отцом сколько лет… Но сейчас нельзя поддаваться чувствам — это крах. Сейчас — уравнение, и только оно. Вы еще не готовы действовать дальше!..

«Удачи тебе, Юдифь, в стане Олоферна».

Написано в тридцатиградусную жару под сантановский «Smooth».