140%

1

Обычно мы собирались возле 42 сада, там, где к нему вплотную подступали гаражи. Я садилась на поваленное толстое дерево, выглаженное временем, и медленно доставала сигареты из кармана джинсовой куртки. Никто из моих друзей не возражал, многие дымили молча рядом.

На наших лицах, в глазах, была усталость, но совсем не от безделья, скорее, наоборот.

Я смотрела на то, как быстро тлеет день, похожий на мой чадящий окурок. И по ощущениям, и по сущности.

– Че смешного то? – спросил меня Славик, слегка толкнув коленом и задев мою ногу в светло-голубых джинсах. С дырками на коленках, само собой.

– Да ничего, – отрезала я, даже не повернув головы. Славик был занудный и привязчивый тип, но добрый. Он давал мне списывать алгебру.

– Колись, как познакомилась со Стоуном? Откуда его знаешь?

Я вздохнула и сначала хотела не отвечать, а потом повернула голову и сказала: – Блин, по телефону записалась и пришла. Там, в салоне, уже и познакомилась.

– И потому он пригласил тебя на Russian Tattoo Expo? Ты хоть знаешь, что оно в этом году проводится здесь?

– Не только меня, всех, кого с собой позову, кто захочет.

– Офигеть. Ты хоть знаешь, кто такой Стоун?

Я кивнула, пытаясь избежать его захлебывающихся в восторге высказываний, но это было бесполезно. Славик десять минут рассказывал, какой крутой тату-мастер Рома Стоун, и насколько сложно с ним вообще договориться. Он лауреат международных тату-конвенций и предпочитает делать татуировки только тем, кто на самом деле готов или достоин.

Я вздохнула. Вот как раз Стоун мне и заявил, чтобы я с мамой на сеанс приходила, а если серьёзно, то лет через пять, если желание не пропадёт. Короче, я не внушила доверия и показалась ему маленькой курицей, возомнившей себя взрослой. Что было очень обидно.

Но разве я могла всё это как на духу рассказать таким, как Славик? Он знал совсем другие подробности, которых не было на самом деле. Спасибо большое моему воображению.

Напротив меня стояли Кира с Матвеем и выясняли отношения уже больше получаса. Никто на это перманентное состояние внимания не обращал, а у меня вдруг заболела голова.

Киру я не любила и не скрывала этого. Когда она ловила меня на лжи, посылала её подальше, подругой она мне никогда не была. Она обожала оказываться в центре внимания, и все те, кто этот центр не признавали, например я, были её врагами. Но иногда мы общались, если рядом больше никого не оказывалось. Такой вот парадокс. Короче, мы терпели друг друга.

Матвей был спортсменом, оканчивал школу всего с парочкой четверок и не являлся занудой. Редкое сочетание, если бы не его отношения с Кирой. Она его портила, заставляя превращаться в жалкую послушную собачку, и из-за этого со стороны иногда даже занудный Славик выглядел лучше.

По моему скромному мнению.

Прямо посреди долгого монолога Славика меня толкнула сидящая слева Марина и, не церемонясь, спросила:

– Ты что решила насчёт родаков?

Я дёрнула плечом, что должно было означать небрежный жест, если бы не выпавшая из пальцев сигарета. Мои родители разводились, делили имущество, ломали нам с братом жизнь, меняя свою навсегда, думая, что делают лучше. Я интуитивно понимала, что не мне их судить, но судила. Мне хотелось, чтобы радужное детство, которое у меня когда-то было, никогда не заканчивалось, а реальность в виде равнодушия родителей друг к другу никогда не наступала.

– Не знаю, – хрипло ответила я, и Марина поняла, что расспрашивать меня ещё рано.

Она уже через это прошла, когда ей было двенадцать, и потому её рука безвольно упала на бревно рядом. Наверняка уж она-то меня понимала. Но ей повезло, в их семье случилось чудо – её родители, разведясь и прожив год отдельно, вновь сошлись и жили дружно по сей день. Такое тоже бывает, как исключение.

Наступили сиреневые сумерки, и звуки сразу стали глухими, будто в тумане. Я оглядела наш закуток за гаражами. За забором сада слышались детские веселые вскрики, последних мелких забирали родители. Я подумала о моём брате, которому сейчас было восемь. Такой маленький, но всё прекрасно понимал и каждый день придумывал новые трагедии, чтобы его заметили родители. Бедный Тёма.

К Кире подошла Моника и положила успокаивающе ладонь ей на плечо. Та уже была багровая от негодования на своего парня и его страшным поступком – Матвей не подождал её после столовой, а с друзьями-спортсменами ушёл на тренировку. Подлец.

Я чуть улыбнулась. Это и правда со стороны выглядело смешно. Только спустя годы я поняла, что мои родители были точно в такой же ситуации, да только они к тому времени пришли к выводу, что устали оба от бесконечных претензий, обид и равнодушия, которое росло из первого пункта.

Воздух был приятен, весна распускала новые еле зелёные листья, земля пахла сыростью и мокрым деревом. И на ум приходило то, что это место в следующем году будет заброшенным. Все будут заняты другой жизнью и вряд ли соберутся здесь, когда зашуршат под ногами ломкие листья.

– Ну ладно, Кира, – вяло и заунывно пропела Моника, как она это умела. Армянская красавица, считающая, что намного лучше русских девушек. – Ты придумала, как будешь писать рецензию на пьесу Вампилова? Из Интернета же не вариант для Жанны?

Это был даже не вопрос, а утверждение, помноженное на просьбу. Моника была всегда неподражаема даже с учителями. Училась она плохо, но для таких, как я, весело. Смешно было наблюдать за её пререканиями с учителями и нытьём. Я так не умела, мои оценки мне доставались гораздо тяжелее.

– А за нас напишет Карева, – усмехнулась Кира и уставилась на меня в упор.

– Конечно, – кивнула я. – Вам разными словами или можно одинаковыми?

– Сучка, – усмехнулась Кира добродушно и резко оттолкнула Матвея. – Не хочу больше с тобой говорить.

Она через секунду исчезла в свалившейся на нас темноте, а её парень остался стоять с опущенной головой. Мне было не видно, но я знала, что глаза его тревожны, а рот сильно сжат.

К нему как будто невзначай подошёл его приятель Саня, и они стали о чём-то вполголоса говорить. Матвей отвечал неохотно, потом повернулся и тоже ушёл.

Я несколько секунд размышляла, не пошёл ли он догонять Киру, но тут тихо произнесла Марина: – Она перегибает палку, он скоро кинет её.

– Да он по любому её кинет, детство кончилось. Она это знает и поэтому перегибает, – сделала вывод я и рассмеялась, но мой смех был невесёлым.

– Тебе на психолога надо поступать, – в своей медленной манере произнёс Славик. – Ты на-асквозь видишь.

– Ага, – кивнула я. – Именно так я и поступлю.

Я встала, закидывая школьный рюкзак на правое плечо и одновременно подтягивая джинсы, в последнее время спадающие с меня. Я была, что называется, с дефицитом веса, но не потому, что так мечтала, а потому что абсолютно забывала поесть. Бесконечные факультативы, подготовка к ЕГЭ, консультации, пересдачи, я уже не говорю про мои занятия английским и математикой, которая постоянно хромала на обе ноги – всё это не добавляло аппетита.

– Ты идёшь уже? – тоскливо произнесла Марина, которая завистливо оглядела мои костлявые бёдра. Она наоборот все проблемы заедала ароматными булками, и сама уже не находила у себя талии.

– Ну, как бы да, – кивнула я. – А ты нет?

Марина покосилась на Славика, загадочно уставившегося в потемневшее небо.

Я знала, что совсем недавно они стали спать друг с другом, и это не было отношениями, это была гуманитарная помощь. Они скрывались ото всех, но я то всё равно знала, и мне было смешно наблюдать за этими переглядываниями, потому что сама оказалась в точно такой же ситуации.

Я постаралась скрыть улыбку и, помахав им рукой, медленно вышла из-за гаражей на широкий тротуар вдоль девятиэтажки. Он освещался только светом, льющимся из окон квартир, и было жутковато, никого вокруг.

Я не достала наушники из-под куртки, предпочитая такие места проходить стремительно и без ущерба для себя. В мыслях был мой брат, который сегодня сломал ногу на физкультуре в школе, потом они оттуда с мамой ездили на скорой накладывать гипс, и сейчас наверняка уже были дома. Бедный-бедный Тёма. Он искренне верил, что родители ещё сойдутся и всё закончится хорошо.

Я дошла до самого тёмного участка, где на нижних этажах не горело ни одного окна, а закрытый намертво вход в давно заброшенный магазин как будто прищурился мне из-под козырька. Когда-то здесь, поднявшись по лестнице, можно было купить пива и сигарет, пока его почему-то не прикрыли.

Из-под лестницы вдруг шагнула высокая фигура, обхватила меня и, зажав ладонью рот, поволокла обратно в густую темень.

– Тш-ш-ш, это я, – выдохнул мне горячо в шею голос Матвея.

Я от страха стала каменной, а через секунду мне захотелось хорошенько врезать ему, и я стала вырываться. Но он крепко прижал меня к себе и стал глубоко, тяжело дыша, целовать. У меня закружилась голова. Через секунду я почувствовала его раскалённые ладони под тонкой рубашкой. Мы оба задышали, как после длительного бега, и нас вполне могли услышать, но вокруг было темно и безлюдно.

Он повернул меня спиной к себе, заставив опереться ладонями о стену дома, увитую плющом и уже покрытую густой листвой. Я ощущала прохладу листьев, зарылась лицом в них, чувствуя запах пыли. Я тоже его хотела, мне было мало этих спонтанных тайных встреч. Я не отказалась бы проваляться всю ночь в его постели, да и он думаю тоже.

Позже я сидела у него на коленях, а он на ступеньках бывшего магазина, опустив лицо в мои растрепавшиеся волосы.

– Бред какой-то, – наконец выразил он то, что наболело. – Ты понимаешь, что происходит? Тонь?

Я улыбнулась в темноте, в сотый раз поцеловав его красивый рот.

– Это секс, – выдохнула я ему в рот. – Влечение. Это очччень круто, по-моему.

– Опять ты всё оборачиваешь в шутку, – тихо прохрипел он, с удвоенным интересом отвечая на мой поцелуй. – Если бы я не был у тебя первым, подумал бы, что ты прожженная опытом женщина.

Я перестала улыбаться и ощутила мертвый холодок в груди. Откуда он столько знал обо мне? Как он догадался? Разве весь мой спектакль был напрасным?

– Что, думала, я не понял тогда?

Я не знала, что сказать и рассеянно ковыряла воротник его куртки.

– Ну давай, издевайся надо мной, – наконец выдавила я. – Скажи, что у меня просто зудело с кем-нибудь переспать, вот я и…

– Нет, – усмехнулся в темноте он. – Признайся, у тебя зудело переспать со мной.

– Ну ещё лучше, – кивнула я и хотела встать с его колен, но он удержал меня, обхватив бёдра.

– А теперь ты делаешь вид, что ничего особенного не происходит, – подвёл итог он.

– Это нормальный физиологический процесс, мне он нравится, ты тоже вроде без претензий, всё отлично, – как можно беспечнее сказала я и хотела достать сигарету из кармана, но он не дал.

– Нет, я не согласен, потому что я уже не могу это контролировать, я постоянно хочу тебя.

– А как же Кира, с ней ты не спускаешь пар? – удивилась я.

– Нет. У нас всё идёт к концу. Мы не спим уже давно, ещё до того… до тебя ещё.

– Я надеюсь, я не причина вашего разрыва? Ненавижу драмы, мне и дома хватает. У нас с тобой просто секс, об этом не обязательно кому-то знать. Это пройдёт, как только ты уедешь в свою Москву поступать. Думаю, это просто физическая необходимость. Только нам негде.

Я тихо рассмеялась, погладив его грудь ладонью и спустившись ниже: – Мне мало того, что у нас есть.

Матвей смотрел на моё лицо в рассеянном свете кое-где включенных в квартирах ламп.

– Нет, у нас с Кирой не из-за тебя всё развалилось. Ты – это скорее следствие. Я и не знал, что так бывает.

– Как? – шёпотом спросила я, чувствуя, как он весь напрягся от моих лёгких прикосновений.

– Я думал, что люблю её, пока не стал спать с тобой.

Я положила ему голову на грудь, вдохнув его запах. Сегодня у него была тренировка по баскетболу, и от него пахло потом, но я с удовольствием вдыхала этот запах, он был приятен. От него пахло разгоряченным желанием.

На улице резко похолодало, хотелось зайти куда-нибудь в тепло и прижаться друг к другу, согревшись. Я задрожала, и его руки потёрли мою спину.

– Ты очень странная девушка. Ни на что не претендуешь, ты не похожа на других.

– Прежде всего я не похожа на Киру, – заявила смело я. – Я не вижу смысла. Ты всё равно скоро уедешь и забудешь всё, что с тобой было весной этого года. Это просто гормоны. И у тебя, и у меня. Наверное.

Мне очень хотелось, чтобы он поверил в мои слова, потому что на самом деле в них не было ничего от правды.

– Ладно, пора домой, – я встала и пошла разыскивать свой рюкзак в траве, который свалился в самом начале нашей встречи.

Мы больше почти не разговаривали. Матвей проводил меня до дома, не боясь, что нас увидит кто-нибудь. Да мы с ним вовсе и не думали об этом. Я хотела уйти, не прощаясь, но он поймал меня за запястье, притянул к себе и глубоко поцеловал.

– Спокойной ночи, Тоня, – прошептал он. – Я хотел бы спать рядом с тобой.

Я усмехнулась.

– У меня небольшая квартира, и комнату я делю с младшим братишкой.

– Значит, надо что-нибудь придумать.

– Меня бы это тоже устроило.

На этом мы расстались, а я вошла в подъезд, с тоской вспоминая последний час.

Ведь на самом деле я, циничная и независимая, насмешливая и проницательная – по уши влюбилась в Матвея Алексеева.

2

За месяц до того, как листья на деревьях развернулись и стали шелестеть, Кира перестала обращать внимание на прикосновения её парня Матвея. Да, они до этого встречались целый год, и уже на второй неделе свиданий отношения перешли в физические, но сейчас девушка прекратила их намеренно.

Она всерьёз рассчитывала, что Матвей, парень из обеспеченной семьи, с головой на плечах, спортсмен и не бабник, станет её мужем. Но он собирался поступать в МГМУ им Сеченова, из чего Кира сделала вывод, что любимого она больше не увидит, как только он улетит туда на самолёте.

Девушка решила не подпускать его к себе, чтобы накалить страсти между их телами, и он тогда передумал бы, и остался дома. Но произошло что-то странное – отношения стали распадаться на глазах.

Кира злилась, предъявляла претензии, закатывала скандалы, а он отдалялся всё больше, будто разлюбил.

В один из таких вечеров, когда только что сошёл снег, и вокруг стояла мрачная жирная грязь, их компанию пригласили на вечеринку к Максу Истомину. Он жил с родителями за городом в большом доме. Родители улетели в Тайланд, а он решил позвать парочку друзей. Пришло, конечно, человек двадцать. Все они знали друг друга, почти все учились в одной школе, и тесно общались. Кира пила много шампанского, назло Матвею вешалась на Макса и громко смеялась над его анекдотами. Они пили вино, потом текилу, смотрели клипы, танцевали, кто-то в какой-то момент достал необычные сигареты, вечер шёл своим чередом, пока Кира вдруг не заметила, что многих из их компании просто нет в доме. Они видимо уехали, как только им наскучило, а она осталась с Моникой, танцевавшая с Максом весь вечер. Матвея и след простыл.

С того момента у них и нарушилось. Себя она виноватой не считала, а он молчал и вообще ничего не говорил, ни слова упрёка, будто его больше не касалось то, с кем и как она проводит время. Будто ему всё равно.

На самом деле Матвей никуда не уезжал.

Когда они приехали в дом Макса, его поразило обилие комнат. Он был построен весь из дерева, и выглядел, как шале где-нибудь в Альпах – дорого и красиво.

Матвея заинтересовала сама архитектура, и он пошёл посмотреть с разрешения Макса. С ним увязалась и Тоня. Она шла молчаливой тенью, изредка дотрагиваясь до деревянных панелей, отполированных до янтарного мерцания.

Матвей оглянулся на девушку, отметив, что одета она в коротенькое шерстяное платье с ассиметричным вырезом на шее, а от прохлады поджимает пальцы в тонких колготках. Её длинные каштановые волосы спускались по плечам и спине, тонкое лицо было серьёзно, хотя в остальное время она всегда старалась шутить, язвительно смеяться и насмехаться. Он буквально не узнал её, поэтому и присмотрелся.

– Впечатляет, да, Тоня? – спросил он.

– Ага, – отозвалась она и улыбнулась, отчего её светлые глаза заблестели.

Они зашли в спальню родителей и уставились на огромную кровать, заполнившую собой просторную комнату.

– Это тоже впечатляет, – тихо сказала она, проводя рукой по серебристому покрывалу.

Матвею вдруг ударил в голову её голос. Было ощущение, что он хотел бы его слушать и слушать.

Он с размаху лёг на постель и закинул за голову руки.

– Отличная кровать, – констатировал он. – Не знаю, как насчёт спать, а лежать удобно.

Девушка подошла вплотную к его ногам и с высоты своего роста обаятельно улыбнулась. От её зеленых глаз по лицу скользнули лучики.

– Да это настоящий аэродром, – усмехнулась она двусмысленно.

Матвей приподнялся на локтях, чуть удивлённо вскинув брови. Он словно по-новому увидел эту дерзкую, зачастую прямолинейную девчонку. Но она не была наглой грубой хабалкой, не позволял интеллект.

– Есть опыт для сравнения? – спросил он вполголоса. В просторной комнате почему-то стало жарко.

Она ничего не ответила, смерив его оценивающим взглядом и вышла.

Матвей только сейчас понял, что задержал дыхание, глядя на неё.

Общались они с того момента, как он стал встречаться с Кирой, это была её знакомая, но по-настоящему заметил Тоню только сейчас. Он всегда считал девушку слишком свободной в нравах, хотя ни разу не видел её с парнем. Наверное, это впечатление сложилось из-за того, как она отзывалась о людях и о мире вообще. Она смотрела на всё мрачно, но насмешливо. Создавалось ощущение, что она не хотела казаться солнечной и счастливой. На ум Матвею тут же пришла его бабушка, живущая в Сочи. Она была законченной пессимисткой и никогда не видела ничего хорошего даже в светлых событиях, о чём спокойно и зловеще вещала всем, кто соглашался слушать. Тоня напоминала её, разве что жизненного негативного опыта было поменьше.

Матвей нахмурился и догнал её уже в коридоре.

– Ты домой не собираешься? – спросил он у её спины, по которой спускались абсолютно прямые стрелы густых волос. Их захотелось потрогать, и он сжал ладонь в кулак.

Поразительно, как быстро он забыл свою девушку, с которой совсем недавно обсуждал вопрос о серьёзных отношениях.

– Нет. Хочешь выпить? – спросила она и тут же вложила ему в ладонь бутылку пива.

Он удивился, но сделал глоток. Потом она взяла бутылку и на ходу тоже отпила, закашлявшись.

– Смотри, как жёстко сделано, – кивнула девушка на стены коридора, обитые натуральной тёмной кожей.

– Да уж, – рассмеялся Матвей. – Мне что-то перехотелось по комнатам ходить.

– Точно, – кивнула Тоня. – Нет, давай в ещё одну заглянем, ту, с которой на террасу выйти можно.

Комната оказалась очень большой и самой обычной спальней с бархатными тяжелыми шторами. Правда, над кроватью имелся высокий балдахин, и из-за этого в глубине постели теснились тени вечера.

Тоня внимательно огляделась и подошла к окну во всю стену, через которое и вышла на широкую террасу.

Закат уже догорел, оставив на горизонте оранжевые всполохи, и девушка смотрела туда, облокотившись о перилла. Морозный воздух её как будто не смущал, но Матвей все равно на всякий случай спросил: – Тебе не холодно?

– Смотри, отсюда видно реку, – махнула она узкой ладонью в ответ и чуть улыбнулась.

На самом деле это была не река, а отросток от искусственного пруда, на берегу которого настроили этих прекрасных тщеславных домиков.

– Можно спуститься в сад и пройтись туда, если хочешь, – предложил он.

Матвей огляделся, заметив удобную плетёную мебель и сел в кресло с пухлыми подушками. Несмотря на то, что они стояли под открытым небом, они не были мокрыми или даже сырыми. Видимо, за этим внимательно следили.

Тоня повернулась к нему, и он заметил по её белой коже, что она не просто замерзла, заледенела, но держалась очень уверенно и почти не дрожала.

– Я что, нравлюсь тебе? – напрямик спросила она, глядя в глаза.

Матвей подумал, что этот вопрос, тон и взгляд – в её духе, и от этих мыслей внутри почему-то потеплело.

– Да, ты мне нравишься, – спокойно произнёс он и заметил, как блеснул её взгляд. Что это было в глубине этих зелёных красивых глаз? Ему показалось – решительность.

Она медленно подошла, и он смотрел на её ноги в тонких колготках, которые наверняка посинели от мартовского холода, но в этот момент Матвей понял, что девушка его всерьёз возбуждает, даже опасно.

Тоня стояла над ним и чуть улыбалась, глядя свысока: – Ты мне тоже. Очень.

Матвей так и не понял, кто из них сделал первый шаг, но скоро они оказались в пышной постели с синим балдахином, она была сверху и от шумных поцелуев кружилась голова. Он запомнил её нежный цветочный запах кожи, страстность, плотно прикрытые веки, судорогу боли, которую она попыталась скрыть. Он понял, что она совсем не такая, какой хочет казаться, и что до него была нетронутой девушкой, а вся напускная раскованность и смелость лишь маска.

После спонтанной вспышки страсти на смятой постели она испугалась. Хотела тут же уйти, но он не пустил, и они проговорили ещё два часа, обнявшись. Они не говорили о будущем или о сексе, или о том, что он у неё первый. Он задавал ей много вопросов о том, чем она дышит, что любит, и постепенно разговорил. Тоня сняла циничную маску и немного открылась ему.

С того вечера они стали видеться тайно от всех, и никогда Тоня его не упрекала, что он ещё не порвал с Кирой, не спрашивала об этом и не требовала повысить свой статус. Ему даже было её жаль. Она походила на человека, который давно перестал верить людям и так сильно разочаровался в них, что не ждёт доброты или любви. Он просто живёт.

За сегодняшний вечер он твёрдо решил расстаться с Кирой, которая уже начала что-то подозревать и спрашивала его о том, не появилась ли у него другая. Ему было в тысячу раз приятнее быть рядом с Тоней шестьдесят минут, чем целый день с Кирой. Странно, неужели он такой ветреный? Всего за несколько месяцев забыл одну девушку и увлёкся другой. Никогда бы не подумал, а если бы узнал его сверхумный и сверхсерьёзный отец, схватился бы за голову. Сказал бы, что это у Матвея от матери, никчёмной красавицы, улетевшей жить в Штаты с молодым любовником.

От направления его мыслей разболелась голова, и когда он подошёл в темноте к высокому забору, опоясывающему частную территорию коттеджа на шесть квартир, он уже тёр виски, чтобы справиться с нею.

Неожиданно со стороны гаражей, расположенных на территории их дома, к нему вышел отец, хмуро и внимательно оглядывая взъерошенные волосы сына. Несколько минут назад их гладила и трепала очень страстная и красивая девушка, и при мысли об этом Матвей улыбнулся, несмотря на боль в висках.

Его отец был очень высоким и чуть сутулым мужчиной за сорок. После того, как их бросила мать, он ни с кем не встречался, и Матвей подозревал, до сих пор переживал предательство и ненавидел женщин. Егор Ильич имел учёную степень доктора наук медицины и занимался практикой в Медуниверситете – заведовал отделением хирургии. Одно время хотел переехать в Москву, но передумал, не захотев что-либо менять.

– Что-то ты поздно, – устало произнес он.

Лицо его выражало крайнее недоверие, и от этого Матвей тяжело вздохнул. С недавних пор они с отцом как будто разговаривали на разных языках. Всю жизнь он готовил сына для блестящего будущего в медицине, а Матвей не был уверен до сих пор, нужно ли ему это. На этой почве и происходили неприятные разговоры и даже ссоры. Отец попрекал его беспечным безбедным детством, приводил свой пример, когда он начинал с санитара в БСМП-2 и так далее. В итоге Матвей уезжал учиться в Москву, в МГМУ им. И. М. Сеченова, и это было уже точно. Так хотел отец.

– Тренировка по баскетболу, – небрежно бросил Матвей и добавил, – а ты рано.

– Да, сегодня разгрузочный день, и такое бывает, – попробовал улыбнуться Егор Ильич, и это выглядело даже как-то странно на его каменном смуглом лице. Очень тёмные карие глаза были будто воспалены то ли от бессонных ночей, то ли от напряжённой работы.

Они зашли в свой подъезд, в котором пахло цветами, распустившимися в свете узких окон, и Матвей уже подумал, что отец смягчился после последней стычки сегодня утром, но нет, это было бы слишком просто.

– Я не видел твоих контрольных по химии, не даешь просмотреть, ты что, не готовишься? У тебя ведь западает неорганика, и это огромная проблема.

Матвей сбросил рюкзак у двери и молча прошёл в ванную у входа, чтобы помыть руки. Под ноги ему бросилась абсолютно белая персидская кошка Николь, его любимица. Она громко мяукала, проголодавшись и истосковавшись в одиночестве.

– Я сделаю. Просто времени не хватает. В выходные покажу тебе, точно.

Когда он вышел и взял наконец кошку на руки, увидел на лице отца так ненавидимую им пренебрежительную ухмылку, которая всегда уничтожала морально. И похоже, она у него была так же естественна, как и тёмные глаза.

– Ты провалишь экзамены, на курсы ты не захотел ехать, – уже зло сказал Егор.

– Па, ну как это возможно? Мне школу надо окончить. Кто меня отпустит?

– Всё решилось бы.

– Я и так поступлю…, – примирительно сказал Матвей, но тут же зажмурился от боли в голове, потому что отец закричал. Николь у него на руках дёрнулась и соскочила вниз, поцарапав руку хозяину.

– Тогда какой, к чёрту, баскетбол? Что за дурь, осталось пару месяцев до экзаменов в школе, а потом сразу туда? Ты хоть понимаешь, сколько это времени? Ты ничего не успеешь!

Матвей постоял молча, опустив голову, чтобы самому не завестись, а потом пошёл на кухню.

– Кто она? – услышал он за спиной голос отца, и его рука дрогнула, когда попытался налить себе сока в стакан.

– О ком ты? – спросил он и помрачнел.

– Та девчонка, с которой ты спишь. У тебя это на лице написано, и про баскетбол мне можешь не рассказывать.

– Ладно, – кивнул Матвей и повернулся, встретившись своими серыми глазами, доставшимися от матери, с обсидиановыми – отца. – Не буду. Какая разница – кто она?

По лицу отца пробежала волна насмешки.

– Вот именно. Я об этом и хочу тебе сказать. Она никто и ничто, ты скоро будешь строить свою судьбу…

– Чем тебе не нравится наш медуниверситет, не пойму. Сюда даже арабы едут учиться, – спокойно пожал плечами Матвей. – Всегда славился и…

– Потому что в Москве у тебя будут другие возможности и перспективы, и я тебе помогу, если надо. Но поступить и сдать экзамены ты должен сам, и подготовиться к ним тоже. Так что о своей подружке надо забыть, пора уже сосредоточиться.

– Её зовут Тоня, – с вызовом, твёрдо произнёс он. – Она бы тебе понравилась.

По смуглому лицу отца пошли багровые пятна.

– А ты наверное знаешь её мать, она тоже врач-хирург, фамилия Карева, – добавил Матвей.

– Нет, не знаю, и не хочу знать. Давай будем понимать друг друга, или ты вообще не слышишь меня?

– Я слышу и понимаю, я не тупой, – кивнул Матвей, отрезая себе щедрой рукой кусок колбасы. К ним по средам приходила готовить домработница тётя Аня, а сейчас был вторник, и в холодильнике выжила только колбаса и немного сыра. – Всё будет нормально, пап. И Тоня мне не помешает.

– Только если ты этого не позволишь и займёшься делом наконец, – буквально выплюнул Егор и ушёл к себе в комнату переодеваться.

Матвей покачал головой, быстро прикончив бутерброд. Нужно было ещё накормить Николь, которая снова появилась на кухне, его зеленоглазая красавица. Вспомнив о том, что у Тони тоже зелёные глаза, он тихо рассмеялся.

– Вот вы, девчонки, точно найдёте общий язык.

Отец нервничал, и Матвей понимал, почему. Очень скоро он останется в этом доме совсем один. Жена бросила его, сын уедет учиться и вряд ли вернётся, настоящая переоценка ценностей. Поэтому у Матвея не было злости на него, только сочувствие.

А насчёт Тони он и сам стал много думать. Может быть, даже слишком. Эта изо всех сил независимая девчонка остаётся здесь, в Ростове, и куда поступит – не известно, потому что её родители в процессе развода. Она ничего не говорит об этом, но заметно, что слишком сильно переживает. Её жизнь уже рушилась, а она смотрела на это и не могла ничего сделать. Даже если бы захотела. Что тут можно сказать? Банальности типа – это судьба?

Получалось, что для неё же лучше было не сближаться с ним. Да и ему тоже скоро уезжать, быть может навсегда, тогда зачем привязывать к себе девчонку?

Миллион вопросов, слишком сложных и неразрешимых. Одно только было очевидно – их тянуло друг к другу, и этому противостоять было глупо и опасно для здоровья.

Он тяжело вздохнул и пошёл в душ.

3

Я открыла массивным ключом нижний замок и тихо вошла в квартиру. Мы жили на первом этаже старой хрущевки, за неё родители ещё выплачивали ипотеку и были когда-то очень рады этой покупке. С тех пор прошло моё беззаботное детство, из которого я больше всего помнила поездки в Крым и появление маленького братика, а теперь даже родные стены не помогали осознать, что время это безвозвратно ушло. Здесь больше не пахло мамиными ароматными блинами, не слышались наши с братом шумные игры в прятки, редко бывал папа. Всё это исчезло, и не по себе даже было заходить домой.

Я поставила рюкзак на пол и прислушалась. Дверь в детскую была открыта, и оттуда доносился тихий разговор мамы и Тёмы. Он сегодня наверняка рано укладывался спать из-за перелома. Наверняка ему дали обезболивающего.

Повесив джинсовую куртку на вешалку, я взглянула в большое зеркало и чуть пригладила волосы, стоявшие дыбом после встречи с Матвеем. От этих мыслей мне стало смешно, и я показала отражению язык.

Из полутёмной комнаты появилась мама и спросила: – Ты очень уж поздно, не могла раньше прийти?

– Прости, мам, я старалась, – сделала я виноватое лицо и проскользнула в комнату мимо неё.

На кровати слева бледнело личико брата, и было заметно, что его накачали таблетками, глазёнки он уже почти закрыл.

– Привет, Тёмыч, что с тобой сегодня случилось? Ты с ума сошёл ноги ломать?

Он улыбнулся почти счастливой улыбкой.

– Зато я Лузгину дал пинка, – довольно произнёс он, и я рассмеялась.

– А теперь ты месяц будешь в гипсе, умник, – вставила мама, сложив руки на груди.

Она была одета в спортивные штаны и белую футболку, и с этой причёской, когда волосы собраны наверх, выглядела моей ровесницей. И ещё она слишком уж похудела за последние месяцы, что стала даже костлявой.

– Мам, я есть хочу, – выдохнула я, взъерошив светлые волосы брату на макушке.

– Ешь, что найдёшь, мы уже поужинали.

– А папа приезжал? – спросила я то, что действительно волновало меня с самого прихода. Неужели он не заехал, узнав о переломе?

Когда они начали ссориться больше полугода назад, мы с братом даже не насторожились, воспринимая это, как обычную бытовуху. Но я стала слышать по ночам мамин плач, и то, как они выясняют отношения после полуночи. Я поняла – что-то случилось. Конечно, брату ничего не говорила, но видела – он и так слишком многое понимал и первый подошёл и спросил у них напрямик, не хотят ли они развестись. Я думала, что такой вопрос вызовет смущение, но его не было, и это был ещё один признак конца.

Я догадалась, хотя мама мне не говорила и уходила от расспросов – у отца кто-то был. Скорее всего, на работе, он работал инженером на производстве РОСТСЕЛЬМАША с раннего утра до поздней ночи, чтобы заработать сверхурочные. Но на самом деле я могла и ошибаться. Быть может, было всё намного сложнее, и женщина появилась у него уже после ссор с женой и недовольства друг другом.

Я припоминала, что когда Тёме исполнилось три, отношения их отчего-то начали ухудшаться. Понятно, что я могла чего-то не понять, но мама тогда много времени проводила у своего гинеколога и шутливо спрашивала, не хотим ли мы с Тёмой ещё сестричку или братика. Мы, конечно, говорили, что хотим. Вскоре её надолго положили в больницу, и приезжала мрачная баба Аня, чтобы посидеть с нами, пока папа на работе. А после того, как мама выписалась, вот такая же худая и до жути молчаливая, никто больше тему сестрички не поднимал. Баба Аня сказала, что нечего и мечтать с такими долгами, ипотекой и двумя детьми ещё об одном ребёнке, что это просто дурь. Я никогда не любила бабу Аню, да и Тёмыч наверняка тоже.

С того момента всё пошло наперекосяк, и теперь отец дома почти не бывал.

– Он привёз нас с БСМП, потом уехал, – тихо ответила мама, садясь на кухне на стуле, стоящем спиной к стене и устало опустила голову на руки.

Я быстренько разогрела себе часть омлета, оставшуюся мне от ужина, и стала его жадно есть, глядя на маму. Она была ещё молода, красива, но печальна. Светлые мягкие волосы до подбородка, глаза тёплого карего оттенка, высокие скулы, небольшой рот – это всё когда-то полюбил папа, и для меня было неразрешимой загадкой, выворачивающей душу – как же можно, так сильно полюбив, вырастив детей, охладеть. Ведь получается, тебе этот человек уже близкий родственник. Ближе просто не бывает.

– Лучше ты скажи, что решила насчёт университета? Передумывать уже поздно.

Я на секунду прикрыла глаза: – Мам, пока не знаю, я в раздумьях. Голову забили этими репетициями ЕГЭ. Меня прямо знобит.

– Тоня, понимаешь, мы с папой…, – она осеклась на полуслове, и я заметила страх в её глазах, который скрылся сразу же, как только она замолчала. – Мы с папой постараемся помочь тебе выучиться и получить высшее образование.

– Он всегда говорил, что видит меня врачом, – я пожала плечами. – А ты разве нет?

– Это ты должна решать.

– Я попробую, наверное, поступить в мед. Не выйдет, пойду в колледж.

– Ты этого хочешь? – настойчиво спросила мама.

– Да, – кивнула я и налила себе чаю в высокую кружку.

– Быть врачом тяжело, смотря ещё какую специализацию ты выберешь, – с сомнением произнесла она.

– Ну, если ты не хочешь, – в ответ тем же тоном протянула я.

– Ты будешь решать сама, уже взрослая, – махнула она рукой и тяжело поднялась со стула.

Я проследила за тем, как она скрылась в спальне, и стала осторожно отпивать чай, достав с навесной полки над столом книгу, которую я читала во время еды. Я просто кладезь дурных привычек. Это был Робер Мерль «Мальвиль», который захватывал так, что можно было съесть собственные пальцы и не заметить.

Но читать я не смогла. Времени вечером было в обрез, и через пять минут я пошла купаться в душ, заглянув к нам с братом в комнату. Он спал на спине и выглядел младше своих лет, я поправила ему одеяло.

Тёма был любимцем в нашей семье, а теперь и он получит жизненный урок, на котором приходится осознавать, что мир твоей семьи – это совсем не данность, а переменная.

В двери комнаты возникла мама, напугав меня. На ней уже был халат, который она надевала перед душем.

– Я очень устала, пропустишь меня вперёд? – спросила она, слабо улыбнувшись. – Просто с ног валюсь.

– Хорошо, – кивнула я, сжав в руке упаковку таблеток. Я как раз шарила в рюкзаке и испугалась, когда она спросила, потому что это были противозачаточные таблетки. Я пила их уже второй месяц, Матвей знал об этом и был спокоен, как и я. Но что меня в них напрягало, так это возможность забыть выпить. Бывало, я просыпалась среди ночи с панической мыслью, что о чём-то забыла.

Я боялась забеременеть, потому что мой любимый парень через два месяца навсегда уезжал в Москву и вовсе не обещал вернуться. Я в его жизненные цели не входила, и так как я себе не враг, учитывая наши спонтанные встречи, то приняла решение предохраняться. А маме это знать было не обязательно.

Как только в душе зашумела вода, в прихожей громко зазвонил телефон, и я, ругаясь сквозь зубы, сдёрнула трубку.

– Привет, – услышала я голос папы. – Как Артём?

– Спит, – упрекнула его я, будто он был в этом виноват. – А ты домой не приедешь?

– Болела нога? Что мама говорила? – полностью проигнорировал он мой вопрос.

– Раз спит, значит, всё нормально, – уже раздражаясь, сказала я. – Ты у неё, да?

Я точно могу сказать, что совершенно не собиралась задавать этот вопрос и не знаю, что на меня нашло. Быть может, вид уставшей и измождённой матери.

– Я буду поздно, – ответил он, снова игнорируя меня, но перед этим я почувствовала неловкую и напряжённую паузу, как будто он передумал.

Этим вечером я, проваливаясь в сон, совсем как мой братик, попросила у Бога, чтобы счастье и любовь снова вернулись в нашу семью. Так наивно и искренне попросила, а среди ночи проснулась от того, что родители разговаривали на кухне.

Дверь в неё была через всю прихожую и коридор прямо напротив нашей с Тёмой комнаты, поэтому звуки сюда долетали уверенно.

Я попыталась не вслушиваться в их разговор, потому что не хотела, если честно, знать какие-то подробности их развалившихся отношений. Но на этот раз говорили обо мне, и я поневоле насторожилась.

– Ты довела до того, что она шатается целыми днями неизвестно где и с кем, чего она вообще хочет по жизни? – раздражённым тоном спрашивал Никита, сложив сильные руки на груди. Его тёмные брови были сдвинуты, зеленые глаза сейчас казались чёрными от гнева. Волосы, того же каштанового оттенка, что и у дочери, торчали вверх. Он стоял возле разделочного стола в одном белье, только выйдя из душа. В отличной физической форме, высокий, с широким разворотом плеч, он не выглядел на свой возраст. В мае ему исполнилось сорок три.

С работы Никита всегда приходил поздно, поэтому все важные вопросы им с женой, очень скоро – бывшей женой, приходилось решать в это время. С другой стороны, дети уже давно спали и не слышали его ядовитого тона.

Лидия сидела за столом, опершись о стену, и спокойно смотрела на него. Полчаса назад она спала, и теперь с трудом могла думать под этим жёстким взглядом всё ещё любимого человека.

Её короткие волосы, остриженные совсем недавно по подбородок, сильно вились и в беспорядке закрывали уставшее и чуть опухшее со сна лицо.

– Я говорила сегодня с ней. Она будет поступать в мед, – медленно произнесла Лида, отводя взгляд. У неё мелькнула мысль, что она ему совсем не нравится, а тем более – сейчас – бледная, не накрашенная женщина под сорок.

Погладив подушечками пальцев лоб, она нахмурилась. Сегодня он пришел домой ночевать, но было ощущение, что его заставили.

– А денег у нас хватит? Вернее, у меня? Ну, первый год я оплачу, а потом? Да и ты на что будешь жить?

– Попробует на бюджет поступить, – пожала плечами Лида. – Она сильна в химии.

Никита засмеялся саркастически, прикрыв одной ладонью глаза. Лида заметила, что он больше не носил обручального кольца. Ну, в общем, и она своего тоже не носила с прошлой осени, когда случайно прочла милую sms-ку на экране телефона Никиты. Что-то типа: «Никки, заезжай за мной завтра, буду ждать. Целую». С тех пор прошло много, очень много времени и выяснений, и взаимных обвинений, и попыток отрицания, и примирений, и разочарований. Целая бездна времени за какие-то полгода.

– Ладно, пусть делает, что хочет, она же упёртая, что я могу ей сказать? – развёл руками он.

– Или пойдёт в медколледж, а потом…

– Что? – почти закричал он. – И кем она будет потом – медсестрой? Или санитаркой? Нет уж, пусть идёт в университет. Хотя, свой диплом можно просадить и сидя дома. Прямо каламбур.

Это был камень в её огород, Лида знала, и мгновенно из сонной и уставшей превратилась в яростную стерву. Она подняла голову, откинув с глаз длинную, до подбородка, светлую чёлку, и агрессивно усмехнулась.

– Это ты обо мне? – задала риторический вопрос она. – Я только хотела быть хорошей женой и матерью. Но наверное слишком старалась.

– Ага, – кивнул он. – Всё это отлично, но не десять же лет дома сидеть, имея красный диплом медуниверситета и практику хирурга в прошлом.

Она с ужасом почувствовала, что сейчас расплачется, слёзы уже стояли в горле.

– За меня можешь не волноваться, я вернусь на работу, тебя это не касается.

– Да? Ты думаешь – это не бесполезно? Тебе доверят только в регистратуре сидеть звонки принимать.

Лида встала, отгородившись от него волосами, в голове страшно зазвенело, как будто вся кровь прилила к вискам. Её сильно шатнуло, но она, не заметив этого, выскочила из кухни и исчезла в спальне. Его слова никогда раньше не были такими жестокими, ей казалось, что разговаривает с ней не её муж, а кто-то чужой, который пил все соки. Она тоже не жалела его в подобных стычках, и в такие моменты мысль о разводе не казалась нереальной.

Они уже откровенно издевались друг над другом, да. Дошло и до этого. Вот что бывает, когда в отношениях вдруг появляется трещина, разлад, непонимание друг друга.

Когда один мечтает о большой семье и детях, сидя дома и забывая, что был когда-то талантливым врачом, жертвует карьерой, а другой успешно растёт на работе и постепенно именно она и те люди становятся его центром мира. И он совершенно не хочет жертв жены и ещё одного ребёнка.

Ведь всё началось именно с этого. Тяжело об этом вспоминать, но рождение Тёмы, давшееся Лиде очень нелегко, и разбило их брак, хотя Никита сильно любил сына и внимательно относился к нему.

Она легла на широкую постель, накрывшись с головой тёплым одеялом, и разрыдалась в голос, как будто боль прорвалась наружу. До обездвиживающей ломоты в висках она плакала и жалела себя. Весь день и события последних шести месяцев навалились на неё. А потом пришло в голову, что нет, не месяцы, это длилось уже очень давно.

Тоню она родила ещё в университете, в девятнадцать лет, но её рождение не помешало учиться. Мама тогда была жива и помогала, сидела с внученькой. Вторую беременность стала планировать уже после учёбы, но два года никак не удавалось забеременеть, и тогда она поняла, что дети – это совсем нелегко. Никита её поддерживал, переживал вместе с ней неудачи, обследовался. Ничего серьёзного не находили, пока эндокринолог не обратил внимание на небольшие отклонения от нормы в гормонах.

Тогда появился Артём Никитич, которого все очень ждали. Жизнь изменилась, о работе пришлось забыть, потому что скоропостижно от инсульта умерла мама, бабушка Алла. От бабы Ани, свекрови, помощи не было никогда, да и дети её почти не знали, хотя она жила в Новочеркасске, сосем рядом.

После рождения сына Лида каждый день ощущала совершенное счастье, даже если не высыпалась. Она смотрела, как он растёт, и мир казался ярким и светлым. Тоня тоже очень полюбила брата, по-матерински заботилась о нём и совсем не ревновала, хотя папа больше времени проводил с сыном.

На первом дне рождения Тёмы Лида загадала, что обязательно родит ещё малыша, ведь это такое счастье. И они, дети, будут всегда друг за друга горой, расти вместе и радовать маму и папу.

Но у Никиты было своё мнение на этот счёт. Самый главным доводом против этой авантюры он выдвигал её здоровье. За последней беременностью Тёмой приходилось очень пристально наблюдать, трижды лежать в стационаре на сохранении, постоянно следить за уровнем гормонов, каждую неделю посещать врачей и делать анализы. Лично он тогда перенервничал и за неё, и за Тёму, и упирал на то, что ему хватило. Да и зачем гнаться за количеством? Есть и сын, и дочь, как говорят, полный набор. А ей нужно поскорее выходить на работу и забыть эту бредовую идею – посадить себя окончательно дома с тремя детьми и быть этому довольной. Он её абсолютно не понимал и считал это временной блажью.

Но блажь не проходила. Она начала посещать своего гинеколога, давнюю подругу, и решать с ней какие-то вопросы. Никита злился, тогда у них отчётливо появилось недовольство друг другом.

Он не понимал её и постоянно подчёркивал свою позицию. Она обижалась и замыкалась в себе. Лиде было тяжело осознавать, что любимый муж не хочет больше от неё детей. Причём у них не было какой-то финансовой проблемы, его повысили, и зарплата была достойной, им хватало.

В конце концов, они стали выяснять отношения, но часто мирились. Тогда Никита понял, что не стоит рьяно отрицать её желание родить ещё и окружить себя детьми и заботой о них. Он просто его игнорировал или молча соглашался. Лида воспряла духом, но чётко называть ей сроки он конечно не собирался, постоянно откладывая этот разговор или направляя внимание жены в другое русло – то предстоящую поездку на море, то планы по ремонту квартиры и так далее.

Лида догадывалась, что он просто сменил тактику, но не позволяла себе об этом думать. Она уже и правда смирилась с тем, что детей у них больше не будет, постепенно успокоив себя, как вдруг неожиданно забеременела. Конечно, она не предохранялась, а он был не всегда аккуратен с этим. И всё равно она думала, что это почти невозможно, ведь Тёмой она так долго не могла забеременеть.

Но не всё оказалось радужно. Малыша она потеряла. Он замер на сроке шести недель несмотря на все её усилия. Она пыталась сохранить его в стационаре, но это было бесполезно.

После этого она впала в депрессию, потому что Никита её никак не поддержал. Он вообще почти не разговаривал с ней с того момента, как она сообщила ему о беременности и потом, после операции. А когда Лида приехала наконец домой, он сказал, что предупреждал её, а она не послушала.

Отношения ухудшились, она не принимала его извинений и не верила в их искренность.

Время шло и постепенно стирало обиды, Никита постарался наладить отношения с женой, отправившись с ней в романтическую поездку за границу. Это помогло, и три года они жили спокойно и мирно, во всяком случае, если не всплывал вопрос о её попытке забеременеть снова.

Он настаивал на том, чтобы она выходила на работу, но Тёма очень часто болел, посещая сад, и поэтому Лиде приходилось сидеть дома.

А потом она однажды увидела телефон мужа, забытый в прихожей, подающий сигнал о том, что он скоро разрядится, и горящий значок sms-ки на дисплее. Что-то подтолкнуло взять его в руки и посмотреть сообщение, хотя раньше она никогда этого не делала.

Никита много говорил, оправдывался, объяснял, и Лида чувствовала, что он сильно взволнован. Совершенно неважно было то, что он говорил, главное, как. Вот это и подсказало ей – у него кто-то есть, и быть может он это сам не признаёт, может, у них ещё всё только начинается, но семья в опасности.

Пока она мечтала о третьем ребёнке, он нашёл ей интересную замену на стороне. Лида поняла, что она многое не видела именно из-за своей одержимости и цели, затмившей ей реальность. Муж, находящийся в постоянной конфронтации с женой, рано или поздно уйдёт к более послушной и понимающей.

Так и случилось, и это ещё можно было бы пережить, хоть и с надрывом, если бы не дети. Они этого не поняли и не приняли до сих пор. А чувство у Лиды было такое, что виновата во всём она. Ведь она вовремя не поняла и не почувствовала опасность, живя в грёзах.

В этот вечер Никита лёг в гостиной на диване, не попытавшись продолжить разговор или хотя бы извиниться за грубость. Наверное, Лиде уже не стоило рассчитывать на это.

Она уснула с тяжёлым сердцем, со слезами на ресницах.

4

Занятия в школе проходили долго и тоскливо. У меня было странное чувство пустой траты времени. Точнее, мысли о том, что судьбы наши уже определены, и это где-то возможно записано, на золотых скрижалях в бесконечных анфиладах комнат, где звуки отдаются гулом от высоких стен.

А мы сидели здесь на алгебре, решали примерчики и делали вид, что ничего ещё не ясно.

Афанасьева например поступит на худграф ЮФУ и будет рисовать шаржи в свободное время, чтобы подзаработать. А вообще она отлично рисует, пожалуй, лучше всех из нашей школы. С внешностью вот только ей не повезло, рыжеватая и блёклая, она совсем не нравилась парням и страдала от этого, иногда грубила и злилась на всех подряд.

Маргарита Оганесян, наша круглая и единственная отличница уже давно наметила в Москву в МГУ, и она поступит, я уверена, и будет отлично учиться. Вот только непонятно, как быть с её занятиями по вокалу. Она ещё и звонко, сильно пела, и это давно уже перестало быть хобби, родители постоянно возили её по бесконечным конкурсам, на которых она даже побеждала.

Кира Минаева, наша суперзвезда. Надменная, высокомерная и, конечно же, умная. Она чуть-чуть уступала Оганесян, этого у неё не отнять. Ездила на подкурсы в ЮФУ, выбрала факультет бизнеса, а папа уже наверняка заплатил за первый курс. Осталось только окончить школу с медалью и снова быть лучшей. Но. Матвея она бросать не собиралась. Это он собрался, она же наоборот. И что же она планировала насчёт него, если он уезжал в Москву, да ещё и тайно встречался с другой девушкой, то есть со мной? Допустим, начёт меня она пока не знала, но не могла же не понимать, что отношения у них несерьёзные?

Выходило, что судьбы у нас имеют несколько путей, а по какому пойти, решаем мы сами. Или все же нет?

Уроки закончились, и я, взяв пару книг почитать в библиотеке микрорайона, любила я это дело, медленно побрела домой вместо того, чтобы свернуть к 42 саду, где собирались все мои знакомые. Я снова задумалась о будущем и не заметила, как меня нагнала Марина и хлопнула по рюкзаку.

– Ты чего меня не подождала? – громко спросила она, а я подпрыгнула.

– Твою ж то маму, с ума сошла? – вырвалось у меня, и бабулька, идущая впереди, оглянулась и неодобрительно и надменно скривила рот.

– А я со Славиком поссорилась, – заявила Марина и смешно надула и без того пухлые губы.

Мы шли вдоль проспекта Королёва, и грохот проезжающих автобусов и машин заставлял нас почти кричать. Небо было свинцово-синим, низким, висевшим прямо над серыми типовыми десятиэтажками.

Я засмеялась, закашлявшись, и улыбнулась сверлящей глазами бабульке. Она даже остановилась и пропустила нас вперёд, чтобы хорошенько рассмотреть. Я сегодня нарядила зауженные брюки светло-бежевого цвета, мою любимую джинсовую куртку и кеды. Волосы завязала в хвост сзади, перекинув его через плечо. Волосы я носила всегда длиннющие, и все всегда им завидовали.

Марина щегольски держала над собой зонт, отчего я с удивлением обнаружила, что моросит дождь. Короткая расклешённая пёстрая юбка только чуть прикрывала её широкие бёдра, а ослепительно белая жилетка не доставала до талии, открывая огромную грудь.

Марина Полонская всегда держалась уверенно и чуть-чуть косила под простушку, что всегда и во всех ситуациях прокатывало. Она не была уверена ни в каком своём будущем, это я знала наверняка. Как и я. Поэтому мы, наверное, и дружили.

– Ну, это не новость, лично меня он уже давно достал, – хмыкнула я на заявление подруги.

– Да он вообще оборзел. Вчера пригласил меня в клуб «Эмбарго», а сегодня сказал, что не сможет пойти. К ним его брат старший приехал, все рады.

– А-а-а, – протянула я.

– Тебе Кира ничего не говорила? – спросила, понизив голос, Марина.

Мы с ней учились в одном классе, как и с Кирой и Моникой. Матвей же учился в параллельном вместе со Славиком Румковым.

– Нет. Вообще сегодня её не помню, а что?

– Она спрашивала вчера, когда ты ушла, где ты живёшь.

– Нормально, – усмехнулась я. – Что-то мне не хочется домой идти. А почему ты раньше не сказала?

– Думала, фигня, забыла даже. А чего это она?

Я поморщилась и достала пачку сигарет, уютно устроившись под зонтом подруги. Закурив, чем повергла в шок вышагивающую за нами бабусю, вздохнула.

– Из-за Матвея, конечно.

Марина расширила глаза и закусила губу.

– Я думала вы это…, – помахала она рукой, – ну там, несерьёзно. Вообще боялась тебя спрашивать.

– А что, разве ты знаешь? – удивилась я.

– Ты так на него смотришь, да и он. Видела вас однажды, когда вы целовались у тебя возле подъезда ночью. Подумала, что это…

– Нет, – покачала головой я. – Он мне нравится, даже слишком.

– Хреново, – протянула на этот раз Марина. – И что? И как далеко это у вас зашло?

Я не ответила, напряжённо вглядываясь в уходящий стрелой тротуар. От несущихся машин перестало вонять выхлопными газами из-за дождя, который усилился.

Марина тоже промолчала, всё поняв.

– Я тоже сплю со Славиком, – в приступе откровенности сказала она. – И знаю, что он только пар спустить. А я… а я…

– Да ладно, перестань, – толкнула я её плечом. – Не хватало только разныться.

– Но это же обидно. Ведь обидно, разве нет? Ты зачем с ним спишь? Надеешься, что он…

– Он уезжает летом в Москву, а я просто отлично провожу время. И всё.

– Вот так легко? Ты же не такой человек! Ты же девственница была, хоть и пытаешься казаться опытной и взрослой! – подруга резала под корень.

– Я и не говорю, что легко. Я изо всех сил пытаюсь не влюбиться.

Марина вдруг порывисто обняла меня одной рукой, как родную.

– Думаешь, секс это выход?

– Я пытаюсь сделать вид. Хотя бы.

Полонская всхлипнула, всё же пустив слезу, а я закатила глаза.

– Я ему совсем не нравлюсь, я знаю. Просто он со мной… просто от скуки, – выдыхала она, плача.

– Значит, совсем пошли его, – резко сказала я.

– Плохо без парня, я тогда начинаю от любой ерунды заводиться с пол-оборота.

Я улыбнулась.

– Ты тогда тоже используй его. И всё.

Когда мы подошли к моему дому, Марина решила проводить меня на всякий случай, возле подъезда ждали Кира и Моника.

Не могу сказать, что я не испугалась, и по иронии судьбы, пока мы медленно подходили, видя подружек издалека, позвонил Матвей.

– Привет, – загадочным голосом сказал он.

– Привет, – улыбнулась я. – А у меня сейчас встреча с твоей девушкой.

– Да? – он удивился и занервничал. – Зачем?

– Не знаю, она ждёт меня возле подъезда, вот я сейчас подойду и спрошу.

– Чёрт, я только вышел из школы. Успею подойти? Может, ты подождёшь меня?

– А ты причём? Это наш с ней разговор. Я позвоню, пока.

Я одним движением положила телефон в нагрудный карман куртки и выкинула сигарету, достав жвачку. Мама моя догадывалась, что я курю, но пока не знала. Это была огромная разница.

Кира чуть усмехалась в своей собственной манере, зачем-то накрасив губы тёмно-бардовой помадой, что сделало её старше и агрессивнее.

– Здравствуйте, девушки-поблядушки, – пропела Моника, небрежно играя со своим огромным дорогим телефоном.

Мы с Мариной остановились на безопасном расстоянии и совсем не подозревали, что зонт уже не нужен. Дождь кончился.

– Зачем такое милое обращение? – спросила я. – Что надо?

– Ты встречаешься с Матвеем, Карева? – сразу оскалилась Кира.

Я скользнула взглядом по окнам своей квартиры, гадая, открыто ли хоть одно, потому что там был бы отлично слышен наш разговор. А ведь мама могла быть дома, как и брат в гипсе. Сюда, на фасад, выходила кухня и гостиная. Окна скрывали густые кусты сирени, покрывшейся кудрявой зеленью, и я немного успокоилась.

– Нет, – пожала плечами я, небрежно жуя жвачку.

– Тебя видели с ним в обнимочку, – прищурилась Кира.

– Ну и что? Ты у него спроси, почему ты ко мне пришла?

– Потому что сначала, ссучка, хотела спросить у тебя. Ты шалава или как?

– Нет, я не сплю за деньги, значит, я не шалава. Что ещё?

Кира сделала несколько шагов и подошла ко мне вплотную. Марина невольно отпрянула, стиснув ручку зонта. Мы с ней были несколько разного роста, я ниже, но я не дрогнула, и это произвело впечатление на злую Киру. Та нависла надо мной, потому что была длинной и атлетически сложенной, и заорала:

– Если я узнаю, что ты к нему хотя бы подходишь, я тебя уничтожу, понятно? Тебя все будут ненавидеть и пальцем показывать. Я придумаю, как можно это сделать, ссучка.

Она сильно толкнула меня в грудь, и я бы обязательно позорно завалилась назад, если бы не широкая грудь Марины, оказавшейся чуть поодаль.

– Если честно, ничего не понятно. Ты мне запрещаешь общаться с Матвеем? Потому что кто-то тебе рассказал, как он шёл однажды рядом со мной?

Я включила дурочку, как всегда это делала Марина и надеялась проскочить, иначе меня бы побили возле моих же окон.

Кира разозлилась еще сильнее, мой трюк не прошёл.

– Он обнимал тебя, – обвиняюще ткнула она пальцем.

– И? Виновата в этом я? – задала я вполне логичный вопрос.

– Я всё сказала, ссучка, я предупредила, – уже плевалась слюной Кира и была на грани.

Моника её осторожно взяла за предплечье и увела, торжествующе смотря на нас, как на червей под колёсами велосипеда.

Мы с Мариной медленно зашли в подъезд и начали истерически, как две идиотки, хохотать, а через минуту позвонил Матвей. Он вероятно бежал бегом, потому что когда мы снова вышли из подъезда, он тяжело дышал.

Марина, махнув нам рукой, пошла домой. Она жила через несколько домов в новостройке.

– Что она тебе говорила? – спросил он, тревожно глядя в мои сверкавшие адреналином глаза.

– Что сотрёт в порошок, если я подойду к тебе. И знаешь, она не казалась голословной, – пожала плечами я. – Наверное, нам лучше прекратить то, что…

Я не закончила, как он обнял меня, крепко прижал к себе и среди белого дня, на потеху соседям, поцеловал.

Я не отстранилась, ощущая на своём лице вновь начавшийся дождь и запах молодой листвы и цветов вокруг. Весна, прекрасная и молодая, вливающаяся к нам прямо в кровь.

– Я поговорю с ней. Давно надо было, – упрекнул сам себя он, разглядывая моё лицо. – Ты сегодня вечером занята сильно?

– Алгебру дашь списать? – сморщилась смешно я, и он захохотал.

– Нет, и ты знаешь почему. Занимайся. Могу я с тобой позаниматься, если надо. Приходи сегодня ко мне.

– К тебе? – удивилась я, и наверное глаза мои расширились. – Ничего себе.

– Ага, мой отец сегодня на дежурстве, я до утра один.

– Нууу, – прищурилась я, – до утра это вряд ли. Мама поругает.

– Ладно, хотя бы до двенадцати, я буду ждать.

– Если по дороге меня не съедят твои девушки.

– Не смешно, – вздохнул он и пошёл домой.

К счастью, мама хоть и была дома, но смотрела телевизор вместе с вольготно расположившимся на диване братом. Они досматривали какой-то лихой приключенческий фильм.

– Сильный дождь на улице? – спросила она только и тут же добавила: – А то мне на рынок надо сходить за овощами и мясом.

– Нет, можешь идти, а я за уроки, – ответила я, на минуту возникнув в дверях гостиной.

– А есть не хочешь? – услышала я тревогу в голосе мамы.

– Конечно, хочу!

До вечера я была занята нудной физикой и географией, оставив их напоследок. Грызя безжалостно карандаш, из головы всё же не выходила слюна Киры, которой она брызгала из своих бардовых губ, потом взгляд Моники на прощание и растерянное лицо Матвея. Крутилось всё это за моим лбом, как старое и надоевшее кино.

Закончив, я сказала маме, что пошла к Маринке, чмокнула в макушку Тёму, нахмурившегося за Жюлем Верном, и ушла.

На улице уже успело стемнеть, и я двинулась по тротуарам, нервно покусывая губы. Отвратная привычка, но живучая. Матвей мне звонил полчаса назад и предложил прийти за мной, на что я долго отнекивалась, зачем мне такая честь. Вряд ли меня кто-то караулил в кустах. Кира не из таких. Хотя, у неё есть подобные знакомые, но думать об этом почему-то не хотелось.

Он отделился от стены моей длинной пятиэтажки и обнял.

– Как ты пахнешь, – тихо произнёс он в волосы и сильнее прижал меня к себе.

– Нам лучше пойти, я слишком близко от родного подъезда, – тем же тоном ответила я, и мы медленно пошли по слабоосвещённому тротуару.

– Почему ты решил меня пригласить к себе? – спросила я. Наверняка в моём голосе теплились польщенные нотки.

– Я думал о том, что мне не хватает постели в наших встречах, и тут такая удача – родитель работает целые сутки.

– Ясно, – тихо кивнула я, попытавшись не принимать близко к сердцу его слова, ведь именно с этой легкомысленности у нас началось, задала тон я, и обижаться теперь на его чисто физический взгляд на наши отношения, было бы просто глупо.

Я глотала то, что приготовила сама.

Матвей, своей сложной мужской интуицией догадавшись, что слишком грубо описал чувства, взял мою ладонь и нежно поцеловал.

– И ещё я хочу кое-с-кем тебя познакомить.

Я удивилась, но ничего не сказала.

Когда мы вошли в его подъезд, в котором было всего две двери – в его и соседнюю квартиру, я смутилась. По декоративной штукатурке на бежевых стенах, по шикарным цветам в огромных горшках на подоконнике и полу, просто по плафонам под потолком, льющим мягкий, но яркий свет на нас, я ощутила несколько другой социальный уровень.

Конечно, не то чтобы я и мои родители были хуже. Просто беднее.

Открыв дверь, Матвей пропустил меня вперёд и тут же присел.

– Ну иди сюда, красавица, знакомься. Вы с ней одинаковые. Зеленоглазые.

Я стояла на полу, выложенном огромной плиткой с чёрно-белым рисунком, от моего взгляда отскакивали отражения встроенного шкафа напротив и зеркал в нём, а свет лился отовсюду, и даже из плафонов на стене, выполненных в стиле модерн.

К моим ногам в кедах подошла огромная пушистая белая кошка и оглядела меня до жути человеческим взглядом. Потом понюхала и решила, что я не враг, потому что потёрлась о меня мордочкой.

– Её зовут Николь. Николь – это Тоня, очень и очень приятная особа.

Я погладила кошку между ушами, она не была против. Меня заворожили её зеленые глаза.

– Я страшно хочу есть, – объявил Матвей и исчез где-то за поворотом коридора, оставив меня наедине с Николь.

Я взяла её на руки, пошатнувшись от внушительного веса красотки, и пошла искать кухню.

Да уж, квартира была немаленькая, и это слабо сказано. Оглядевшись, я подумала о том, что интерьер очень уж холодноват на мой вкус, но для двух живущих здесь мужчин вполне подходил.

Декоративная венецианская штукатурка с металлическими отблесками серо-голубого цвета, очень высокие белые потолки с встроенным освещением, повсюду на стенах бра или напольные светильники, создающие тёплые мазки жёлтого света. Минимум мебели и максимум пространства, не то что у нас, где на шестидесяти метрах было впихнуто всё, что нужно для жизни.

Кухня поражала моё воображение. Не то чтобы я привыкла к своей крохотной, в которой ютились мы всей семьёй… Раньше ютились всей семьёй. Но эта комната мне понравилась сразу без лишних разговоров. Я с завистью и наверное призрачной улыбкой оглядела огромный «остров» посреди с встроенной плитой и разделочным столом; высокие навесные шкафы под потолок в тёмном глянцевом дереве, двустворчатый холодильник, возле которого задумчиво стоял Матвей и конечно огромный обеденный стол, где могли бы поместиться восемь членов семейства. Но возле «острова» был ещё высокий стол для завтраков, и за ним, как я поняла, и ели в основном и Матвей, и его отец. Мама, как он упоминал вскользь, жила в Штатах.

Мне бросилось в глаза, что кухня полна света и чистоты, от мебели отражалось множество бликов, отчего помещение казалось сверкающим.

Николь на моих руках засуетилась и исчезла где-то под столом.

– Я могу предложить соус, салат со спаржей и пирожные, – озвучил Матвей меню, и у меня округлились глаза.

– Когда ты успел всё купить в гипере? Потому что я не поверю, что это ты приготовил, – улыбнулась я.

– Сегодня приходила наша домработница, нам с тобой повезло, – довольно ответил Матвей, лихо разогревая еду.

– Я тогда обойдусь пирожными, дома ела, – заявила я и села на высокий табурет.

Наблюдать, с каким аппетитом ест Матвей, было очень приятно. Передо мной он поставил ароматную чашку капучино и крохотную хрустящую корзиночку с клубникой.

Он внимательно смотрел на меня, и это немного смутило.

– Ты смелая девчонка, – заключил он, приканчивая соус с крупно порезанной свининой.

Я только подняла брови. Хотелось курить, но я пока старалась выбросить это из головы.

– Стала перечить Кире. Ты же знаешь, какая она может быть.

– Знаю, – кивнула я. – Поэтому если ты её не боишься, объясни ей всё, как есть. Что ты скоро уезжаешь, что серьёзных отношений у тебя ни с кем нет и быть не может. И пусть она не переживает зря.

Он перестал жевать, но взгляд его почему-то стал холодным, и он меня будоражил. Ледяной сине-серый взгляд.

– Ты считаешь меня ветреным? Таким вот раздолбаем?

Я нервно облизала губы, но свои глаза не отвела.

– Нет. Это просто обстоятельства. Такое бывает, – беззаботным тоном ответила я и зачем-то добавила, – как у моих родителей.

Но, сказав последнее, я почему-то нахмурилась и опустила голову, потому что была не права. Мои родители это совсем другое дело.

– Я не хочу никаких обстоятельств, – жёстко сказал Матвей. – Это в последнее время пытаюсь сказать отцу. Я хочу жить, а не запрягаться, как он. Да, профессия нужна, но после. Сейчас я хочу другого.

С этими словами он встал, почти залпом выпил свой кофе и сгрёб меня в охапку.

Я и не охнула, как оказалась в просторной комнате с одним большим окном, за которым горел уличный фонарь и отбрасывал квадраты света на широкую постель, застеленную тёмным покрывалом. По углам угадывалась мебель, но свет мы не включали, упав на кровать.

Он подмял меня, но тут же выпрямился на руках, глядя сверху вниз.

Тяжело дыша, я погладила кончиками пальцев его лицо, потом тёмные волосы, упавшие на лоб.

– Я хочу тебя, – выдохнула я вполне искренне.

Он задрал мою короткую расклешённую юбку и дал волю рукам и губам.

Мы вели себя бесстыдно и откровенно. Наконец это не было чем-то украдким. Я наслаждалась минутами близости, ощущая свою власть над ним, зажмуривалась от удовольствия и не сдерживала дыхания.

Насытившись любовью, мы долго лежали, накрепко сплетясь руками и ногами. Я ощущала запах его пота, смешанного с дезодорантом и лосьоном после бритья, и мне хотелось снова целовать его, глубже вдыхая эти запахи.

– Если ты так будешь елозить, бесстыжая, то я тебя ещё долго не отпущу, – произнёс он мне в плечо, и так и сделал.

Я не заметила, как заснула после второй порции изнуряющих бешеных ласк, а проснулась уже за полночь.

Матвей лежал рядом и лениво наблюдал за тем, как я пытаюсь в полумраке низких торшеров найти свои трусики и колготки.

– Останься со мной, – сказал он хриплым и чувственным голосом. – Я не хочу, чтобы ты уходила.

Я попыталась пригладить вздыбленные волосы, длинными прядями спускающиеся мне на грудь. Я только сейчас поняла, что всё это время бегала по комнате голая.

– Ага, а утром твой папа по-доброму сварит нам кофе, – усмехнулась я, наконец выудив бельё из-под подушки.

Матвей вздохнул и тоже начал одеваться. То, как он застёгивал ремень на плоском животе, меня почему-то заворожило. Он расценил это по-своему и усмехнулся.

– Не хочу объясняться с мамой, ей сейчас и так нелегко, – сказала я рассеянно и тут же пожалела об этом. Ну зачем наши с Матвеем отношения усложнять подробностями моей жизни. Они сами по себе просты и… Очень печальны. Но об этом думать не хотелось.

Я сглотнула непонятный ком и выскочила из его комнаты, на мгновение схватившись за стену. Почему-то закружилась голова.

Матвей шёл следом.

– Тебе нехорошо? – спросил тревожно он.

– Да всё норм, я просто спать хочу, – соврала я.

Но откровенного разговора мне было всё-таки не избежать.

– Ты говорила, родители разводятся, – начал Матвей, – а почему?

Мы уже вышли на холодный воздух и направились от его дома по тёмному тротуару, выйдя за высокий забор частной территории, пройдя мимо будки охранника. Подумать только, дом Матвея охраняли.

Я обхватила себя руками, пожалев, что под джинсовую куртку не надела свитер. Сегодня охватывало стылым северным ветром.

Матвей обнял меня, и стало уютнее.

– Из-за детей, – почему-то сказала я и прикусила губу. В голове у меня странно гудело, хотя мы не выпили ни капли спиртного. Было ощущение, что я просто смертельно устала, и в эту минуту откровенна не только с ним, но и сама с собой.

– В смысле? – не понял Матвей.

– В том смысле, что моя мама мечтала о большой семье, понимаешь? А папа нет. И с того момента они стали идти как будто разными путями, – закончила я и с удивлением обнаружила, что вернее и точнее не описать проблему моей семьи.

Матвей надолго замолчал, обдумывая мои слова.

– А что думаешь об этом ты?

– Не знаю. Мне жалко того, чего уже не может быть. Раньше было круто, когда брат был ещё маленьким. Я бы не отказалась от ещё одного зануды, только бы родители не разбегались совсем. И знаешь, даже очень бы хотела, чтобы мама ещё родила братишку или сестрёнку. Дети – это классно. Это счастье. Но только когда их любят и ждут. Папа выбрал другую дорогу. Сначала рядом с нами, потом – с другой.

Ещё раз мысленно спрашивала себя, зачем это всё ему говорю, но в ночной тишине, где изредка только были слышны пьяные песни возле пивной на проспекте, в темноте и ряби теней от фонарей можно было бы говорить самое личное. Хотя бы самому себе.

– У меня мать уехала за другой жизнью. Но отец больше меня переживал, я ж её редко видел. Она пропадала на любимой работе, в спортзале и салонах красоты. Привык. Ты тоже привыкнешь, хоть и невесело. Наверное, когда семья раскалывается вот так… из-за несбывшихся надежд – это хуже всего.

Некоторое время мы шли молча, шурша лепестками листьев цветов, опавших за сегодняшний дождь.

– И она не отказалась от этой идеи, насчёт большой семьи? Ради того, чтобы сохранить отношения? – спросил ещё он.

– Наверное, отказалась, – пожала плечами я, и Матвей прижал меня к себе крепче, чувствуя, что я мёрзну. – Но разочаровалась в нём, понимаешь? А он, чувствуя это… Ему подвернулся другой вариант, он увлёкся. Ей не повезло, наверное. Он и мучается, не хочет быть сволочью, но сердце не лежит. Жалко брата, он верит в счастливый конец.

– А сколько брату?

– Восемь только.

– Он не поймёт и отца не простит.

– Я тоже так думаю.

– А ты?

– Наверное, тоже. Не верю, что та жизнь, которую он выбрал, лучше, чем…, – голос мой дрогнул, и я зажмурилась, ощутив горячую влагу на щеках, – чем с нами.

Матвей остановился и поднял мой подбородок на свет.

– Чего ты боишься? – спросил он, и лицо его казалось сейчас лицом мудрого старца, только тёмно-серые глаза внимательно следили за мной.

– Я? – я жестоко всхлипывала, чувствуя себя идиоткой. – Я боюсь жить дальше. Боюсь, что в жизни нет ничего хорошего. Только брат и мама есть, а больше ничего.

Матвей обхватил одной огромной ладонью мой затылок и прижал мокрое лицо себе к груди.

Когда я наконец успокоилась, и мы подошли к пятиэтажке, долго целовались под деревьями, Матвей гладил меня по волосам и вздыхал.

– Ты жуткая идеалистка, как и твой брат.

– Да, надо срочно меняться, – попробовала усмехнуться я, вышло жалко, и я попыталась быстро уйти, но он поймал меня за запястье.

– Мне очень понравилось сегодня наше… гм… занятие любовью.

– Сексом, – возразила я. – И ты мне всё-таки не дал списать алгебру, из-за тебя я завтра получу два.

– Приходи пораньше, дам, – улыбнулся он.

– О’кей, – махнула я как можно беззаботнее и зашла в подъезд.

Мама встретила меня укоризненным взглядом, но я объяснила ей, что гуляла с Мариной и друзьями, волноваться не о чем. Она мне не поверила, но заострять не стала, оставив этот разговор на утро. А когда я посмотрела на себя в зеркало в ванной, меня разобрал хохот. Волосы у меня были всклокоченные, как у ведьмы перед сожжением на костре. Нетрудно было догадаться, чем я занималась.

5

Мы с мамой часто вздорили, когда мне было лет семь-восемь. Наверное, тогда и устанавливались наши дальнейшие отношения, а когда родился Тёма, то всё круто изменилось. Мама как будто переключилась на него, я стала её помощницей, и все претензии ко мне исчерпались. Наверное, потому она и смотрела сквозь пальцы на моё взросление, чему я была очень рада. Училась я неплохо, старалась исправить все проколы, в нехорошие истории не влипала, а по поводу того, что одежда пахнет сигаретами, всё валила на Маринку. Она по моей версии была оторвой.

Близился конец последнего полугодия, экзамены начинались через каких-нибудь две недели, а у меня учебного настроения не было вовсе. Майские праздники, на которых наша семья всегда выбиралась на природу, не радовали, и мы с Артёмом приуныли. Папа дома не появлялся, а мама бродила по квартире, как тень и почти с нами не разговаривала. Мне казалось, что она заболела. Даже готовила она через силу, часто прося меня что-нибудь соорудить на ужин.

Я не строила никаких радужных планов насчёт праздников, Матвей говорил, что поедет с отцом в Москву узнавать что и как, но одно важное дело у меня было.

Лиза Пряникова училась в нашем классе, пока не забеременела и не родила в феврале. Не то чтобы мы с ней были близкие подруги, но так получилось, что именно я взяла на себя смелость собирать для неё деньги – посильную помощь, и защищать от таких злых языков, как Кира, Моника и остальные. Я, когда надо, за словом в карман не лезла и многие приняли мою сторону.

Лиза была из бедной семьи, все это знали. Она училась средне, помогая матери, которая работала на двух работах, но никогда не жаловалась. Девчонка вместе с мамой красила детские площадки, ухаживала за клумбами возле домов, а иногда и убирала мусор по утрам. Мать работала в нашей управляющей компании и санитаркой в поликлинике на полставки.

Случилось так, что Лиза встретила и сильно полюбила Рому Полякова, местного крутого парня, каким он себя считал, бросившего школу и болтавшегося без дела после армии. Он был старше нас на пару лет, и весь район его знал. Мальчишкой он бил стёкла в магазинах и поджигал покрышки по ночам на потеху. Всё, что лихого случалось поблизости, так или иначе касалось Ромы. Он стоял на учёте в детской комнате полиции, участковый знал его в лицо, но каким-то чудом он до сих пор не сел в тюрьму, хотя все этого ждали.

Внешне Рома был очень симпатичным, и многие девчонки встречались с ним, но надолго не задерживались, а вот Лиза попала сердцем серьёзно. Он стал гулять с ней с прошлой весны, на время даже оставив своих друзей. Девчонка поверила, что смогла приручить этого молодого монстра, но ошиблась. В середине июля он исчез. Оказалось, всего лишь уехал к родственникам на Украину, и даже не обещал вернуться. А девчонка осталась с подарком под сердцем. Когда она пришла в сентябре в школу, животика было ещё не видно, она скрывала его под свободной одеждой, хотя была худенькой. Но уже к концу октября поползли слухи.

Мне стало жаль девчонку, я сблизилась с ней и узнала, что Рома, оставив ей деньги на аборт, решил уехать, а она не стала избавляться от ребёнка. Вернее, и не собиралась, это он настаивал.

Мама Лизы, как узнала, отхлестала её по щекам, потому что без мужа ей и самой было тяжело поднимать дочь. Но об аборте не сказала ни слова, лишь позже заявив, что ребёнок не виноват, раньше надо было думать.

Я собрала в классе кое-какую сумму к рождению малыша. Сына Лиза назвала Павлом, он оказался настоящей мечтой для любой матери – ел и спал большую часть времени, не доставляя никаких хлопот.

С того момента, как я принесла для них деньги, так повелось, что я стала заглядывать постоянно. Можно сказать, мы сдружились.

Лиза была рада видеть меня, но не потому, что я частенько подкидывала что-нибудь из продуктов, одежды для мелкого или денег от класса. Просто ей было одиноко, а я… я её понимала, ведь у меня был младший брат.

Я держала на руках Павлика и испытывала настоящие материнские чувства, на меня как будто накатывало счастье.

Однако эта идеальная картинка была неполной. Денег не хватало, и Лиза экономила на себе, превратившись почти в скелет, хотя кормила грудью. Скоро, конечно, у неё пропало молоко, и начались проблемы со смесью, потому что она стоила немалых денег.

Я не считала себя волонтёром, мне хотелось по-женски поддержать Лизу. Все проблемы можно было бы пережить, наверное, но они почему-то не заканчивались.

Из Украины вернулся Рома, и хотя он пока не появился, девчонка уже втянула голову в плечи, переживая. Она не хотела ничего от молодого папаши, и многие люди, например из нашего класса, жаждали его крови. В первую очередь я.

Я собрала большой пакет с хлебом, сыром, макаронами и молоком, добавив туда детский крем, подгузники и пачку смеси «Малютка», которую трескал Пашка, и вышла из дома.

Тёма всё ещё был в гипсе, но не скучал, к нему каждый день приходили одноклассники и развлекали его. Они играли в компьютерные игры и в ус не дули. Подумаешь, сломал ногу.

С удовольствием вдохнув тёплый весенний воздух, пахнущий городской пылью и цветущей сиренью, я поспешила к Лизе, решив срезать через пустырь.

Кира меня больше не доставала, но я и понятия не имела, с чем это связано – то ли с ней наконец объяснился Матвей, то ли она перестала видеть во мне соперницу номер один. Во всяком случае, когда я приходила покурить за гаражи возле сада, она меня игнорировала.

Между домами дул неприятный навязчивый ветер, неся запах увядших цветов и влаги. Взглянув на небо, я увидела низкие тёмные облака, клубившиеся за городом и двигавшиеся сюда. Мне пришлось прищуриться, с земли сильно поднимало пыль.

Ещё издали на лавочке возле гостинок я увидела Лизу, сгорбившуюся на ветру. Рядом стояла коляска с поднятым капюшоном. Неподалёку курила местная шпана лет по четырнадцать-пятнадцать, и мне они не понравились.

Подойдя ближе, я услышала, что они говорят Лизе.

– Может, заработаешь между делом? У меня есть рублей триста, или этого много?

– Хватит на всё, что ты захочешь, – заржал дружок, и все буквально покатились со смеху.

– А ты даешь…, – хотел было продолжить заводила мелкого роста с гнилым ртом.

– Рот свой закрой, – громко, даже слишком, сказала я и поставила пакет рядом с Лизой.

Она вздрогнула, взглянула на меня, и я увидела слёзы у неё на щеках.

– А ты ещё кто? – выгнул грудь низкий и двинулся на меня.

Я усмехнулась.

– Ну давай, давай, ты ж только можешь на девчонок наезжать и на младенцев. Больше никак не умеешь, – кивнула я. – Что дальше? Побьёшь меня?

– Если надо, могу и дать, – озлобившись, сквозь зубы процедил он, замахнувшись на меня кулаком.

– Хорошо, начинай, только потом не удивляйся, если у тебя будут большие проблемы. Тебе объяснят, что девушек не обижают.

Главного обидчика уже тянули за рукава куртки, многие меня знали. Не уверена, что я могла их чем-то напугать, но я общалась с такими, как Матвей и Славик, а они были спортсмены школы и вполне могли сойти за моих заступников.

– Я просто назвал блядь блядью, поняла? Она шалава, вот и пусть платит за это.

– Не суди о том, о чём понятия не имеешь. Отвали от неё.

– Ты сука, – заявил он, но стал уходить, пятясь.

– Возможно, – усмехнулась я и плюхнулась на лавочку рядом с Лизой, хмуро наблюдая за тем, как несколько пацанов перепрыгивают через глубокую канаву, которую разворотили коммунальщики, да так и оставили, периодически в ней ковыряясь.

– Давно это? – спросила я её, не поворачиваясь.

– Пару раз подходили, – честно ответила Лиза упавшим голосом.

– Это может плохо кончиться, – заявила я. – Надо найти этого урода и объяснить ему, что к чему.

– Да ну нет, не надо, – ободрилась Лиза. – Это просто балаболы. Им надо над кем-то издеваться, вот и всё.

– Тогда почему ты плачешь? – спросила я, поворачиваясь к ней и глядя в упор.

Девчонка была симпатичной, тёмно-рыжий вьющийся волос, карие глаза в густых ресницах. За последние месяцы подбородок её так заострился, что стал напоминать треугольник, а под глазами прочертились глубокие синяки. Паша давал спать, но вот думы наверное нет.

– Просто когда мы были с Ромой, они и не смели ко мне подходить, – пожала костлявым плечиком она.

– Если будут дальше продолжать, скажи мне, о’кей?

– Ладно, – шмыгнула она носом и, не удержавшись, посмотрела на пакет, принесённый мною.

– Я принесла чуть-чуть еды. И мелкому подгузники.

– Ты так помогаешь мне, я даже не могу и сказать, как сильно, – искренне выдохнула девчонка.

– Ну, не я, а мы, – твёрдо заявила я. – Пошли домой, здесь холодно, блин, хотя Пашику прикольно. Он и не шелохнулся, когда я орала.

– Он только поел, вот и дрыхнет, – улыбнувшись, сказала Лиза. Мне её улыбка очень понравилась. Призрачная улыбка влюблённой женщины. В своего ребёнка.

Поигравшись с крохотным парнишкой, когда он проснулся, в следующий раз я пообещала себе принести ему игрушек, их было негусто. Напоследок, когда я уходила, уже в дверях Лиза сказала, что звонил Рома. Наверное, ей было неприятно что-то скрывать от меня, раз я так запросто прихожу к ним и приношу подарки. Да и подруг у неё особо не было, а я вела себя не высокомерно или насмешливо, вот на неё и нахлынула откровенность.

– Он спрашивал, как я живу, – ковыряя дверной косяк, говорила Лиза.

Я уже стояла в куртке и кедах, нахмурившись, одной ногой в подъезде, но выслушать очень хотелось.

– Я сказала – нормально.

– И всё? – почему-то не удивилась я.

– Да. Разговаривал, как будто его заставили, – горько добавила она.

– Понятно. Забудь, это ничего не значит. У тебя есть Пашка, он твой, а папаша ему и не нужен. Такой, – существенно добавила я.

Лиза кивала, но я видела, что все мои максималистские фразы разбиваются о её надежду. Где-то в глубине души она всё ещё хотела человеческих тёплых отношений с отцом своего ребёнка.

Я ушла и обещала заскочить после праздников.

На улице начался настоящий ливень, когда я вышла из подъезда. С минуту посмотрев на то, как мгновенно вода собирается в глубокие лужи возле невысокой лестницы, я решила не ждать и помчалась через дождь. Хлестало мне по плечам, рукам, стекая вниз, по пояснице. Я натянула на голову джинсовую куртку, но это никак меня не спасло.

Грохотало и ревело вокруг страшно, гроза набирала силу. Согнувшись, я смотрела только под ноги и врезалась в чьё-то тело, на мгновение потеряв ориентацию. Меня поймали прямо посреди тротуара буквально на лету.

– Ничего себе, а я тебя ищу, – сказал знакомый любимый голос.

Я прищурилась, подняв голову, и увидела мокрого, облепленного льющейся водой Матвея.

– Ты не уехал? – мне приходилось кричать.

– Нет, отец по работе не смог вырваться, поедем после праздников! – он уже тащил меня за руку за собой, хлюпая водой по щиколотку.

Прорвавшись на высокий тротуар, идти стало легче, на дороге между домами, между припаркованными машинами образовывались реки ревущей воды. Глядя на эти водовороты, становилось не по себе.

– А ты где была? – прокричал он, когда мы уже заскочили к нему в подъезд, минуя охранника на входе во двор. Я только сейчас поняла, куда он меня тянул.

– Ходила к Лизе Пряниковой, – неохотно призналась я.

Мне почему-то не хотелось, чтобы Матвей знал о том, чем я занимаюсь, что я помогаю этой девчонке. Даже не знаю, почему мне этого не хотелось. Может быть, я боялась, что он начнёт смеяться над ней, а я тогда разочаруюсь в нём, ведь как реагируют парни на тех, кто рожает в семнадцать, это понятно.

– Это та, которая…, – начал он и, открывая дверь, внимательно посмотрел на меня.

Вид наверное у меня был ещё тот – с растрепавшихся длинных волос текли тонкие струйки воды, вокруг глаз образовались чёрные круги от растёкшейся туши, и к тому же она попала мне в глаза, из-за чего я часто моргала.

– Павлик у неё такой прикольный, ты не представляешь! – неосознанно начала тараторить я. – Уже улыбается и держит игрушку, такой лапочка!

Я сняла чвакающие кеды и осталась стоять у двери, подняв всё же на него глаза. Он едва заметно улыбался. На волосах, прилипших к голове, длинных ресницах и щеках сверкала вода, а его тёмно-серые глаза ловили каждое моё слово.

– Что? – спросила я, испытывая неловкость оттого, что он так пристально смотрит.

– Ты понимаешь, что единственная, кто не издевается над ней?

Я сглотнула. Вот дифирамбов мне от него было не надо.

– Я не знаю, не повезло ли ей, – рассеянно сказала я, стягивая куртку с плеч. – Может быть, как раз наоборот, кто знает?

Матвей покачал головой, удивлённо подняв брови, и стал раздеваться прямо на входе.

– А твой папа скоро приедет? – спросила я тихо, не зная, что делать и не желая продолжать наш разговор.

– Нет, он занят, – услышала я откуда-то из квартиры. – Он остался в отделении.

Зашумела вода, наверняка Матвей пошёл в душ.

Я положила у входа куртку и осталась стоять. Откуда-то спрыгнула Николь и приветливо мяукнула мне.

– Мне вот например жалко её, – сказал Матвей, появившись в одном белье. – Раздевайся, простынешь.

Я кивнула и, нахмурившись, стала снимать одежду, а он продолжал: – Ромка её кинул, и жестоко. Надо было учитывать, что от секса могут быть дети.

– Может, так получилось, – буркнула я, не глядя на него.

– Такого не должно быть, потому что это – не шутки.

Я вздохнула. Спорить с ним было бессмысленно. Парни всегда считали, что если хоть что-то делать, детей точно не будет. О процентном соотношений вероятности прокола при контрацепции они и слышать не хотели. Никто из них.

– Это неважно, – наконец созрела сказать я, когда уже босиком шла за ним по коридору, ступая на носочках, потому что в квартире было прохладно. – Она теперь одна, без денег, не окончив школу и с ребёнком. И ей всего 17.

– И ты ей помогаешь? Я не знал.

– Я не сама, весь наш класс. Зря ты думаешь, что все смеются над ней.

– Деньгами?

– Да, но не только. Покупаем вещи, продукты.

Он завёл меня в ванную, где уже пенилась горячая вода. В огромной ванной бурлили водовороты, как на дороге за окном.

Я поёжилась и сгорбилась. Весь наш разговор как-то не настраивал на романтический лад.

– Ты очень добрая, – нежно сказал Матвей у меня над головой.

Я улыбнулась.

– Ты меня не знаешь, я могу быть…

Он поцеловал, не дав договорить. А после мы оба согревались в бурлящей горячей воде, лаская и целуя друг друга, пили на кухне обжигающий чёрный кофе, укутавшись в один халат, и занимались любовью прямо на обеденном столе, оба разгорячённые и взбудораженные грозой.

Когда стемнело, света мы не включали, лёжа на кровати у Матвея в комнате и слушая дождь за окном. Он не утихал, и это пугало. Я понятия не имела, как пойду домой, и уже как раз об этом подумала, зазвонил мой мобильник, напрочь промокший в джинсах.

Мама беспокоилась обо мне. Я мельком увидела, что звонит она не впервые.

Я честно призналась, что вымокла, но забежала к подруге, к Маринке, к кому же ещё. Спросила, можно ли мне у неё остаться, пока не кончится ливень, всё равно завтра 1 мая, выходной. И что родители её не против. Мама согласилась, и меня поразила усталость в её голосе.

Закончив разговор, я подтянула колени к подбородку и села на постели.

– Мама? – тихо спросил он.

– Да.

– Я думал о том, что ты мне рассказала в прошлый раз, – медленно произнёс он. – О родителях.

Я молчала.

– Ты должна принять их решение. И быть как можно ближе к брату.

– Да, в самую точку, – ответила я.

Я легла обратно на его плечо и не заметила, как задремала. Всё-таки день утомил меня, а дождь, настойчиво бьющий по окнам, убаюкивал.

Проснулась я от того, что мне хотелось в туалет и пить. Матвей спал рядом.

Я тихо встала, запахнув на груди его тёплую рубашку из шерсти, и прокралась из комнаты. Кухня показалась мне огромной и холодной, когда я босиком подошла к высокому столу для завтраков и налила себе воды из стеклянного графина. Похоже, в доме Матвея не пользовались пластиковыми бутылками. Даже лимонад я видела только в стеклянных графинах.

Вдруг я услышала сзади шаги и, подумав, что это поднялся Матвей, обернулась со стаканом в руке, не слишком заботясь о том, чтобы потуже запахнуть рубашку.

Передо мной стоял очень высокий мужчина лет сорока с небольшим, черноволосый, в тёмном пиджачном костюме и белой рубашке. На плечах я хорошо рассмотрела случайные капельки воды от дождя. Это был отец Матвея, вернувшийся домой, хотя должен был всю ночь дежурить в своём отделении хирургии, где был заведующим.

Я произнесла что-то вроде: – Здрасьте, – и испуганно уставилась на него, сложив руки на груди нервным и навязчивым жестом.

Он буквально пригвоздил меня своим чёрным взглядом, я ещё успела подумать, что Матвей не унаследовал этих беспощадных глаз. Потом он внимательно оглядел рубашку сына на мне, голые коленки и босые ступни, взъерошенные волосы и припухшие губы от жадных поцелуев и спросил: – Вы кто?

Я глупо улыбнулась и ответила: – Я… подруга Матвея.

Ринувшись было мимо него, чтобы поскорее надеть мокрую одежду и убежать от позора и его взгляда, он вдруг шагнул и преградил мне путь. Сердце моё ёкнуло и задержалось где-то в горле от страха.

– Вы не рассчитываете на долгие отношения? Он вам говорил, что уезжает?

– Да, – твёрдо кивнула я, чувствуя себя крохотной рядом с ним. – Я ни на что не рассчитываю.

Знаю, как это прозвучало, будто я сейчас призналась в своей легкомысленности. Но только я знала, что это неправда, и когда я вбежала в комнату Матвея и закрыла за собой дверь, из глаз брызнули яростные слёзы, как будто наш короткий диалог с его отцом открыл старательно закрытые во мне двери.

Я и сама не хотела думать о будущем, я избегала его все последние месяцы, живя одним днём, а тут всё прояснилось. Я всего-навсего глупышка, надеющаяся, что родители ещё сойдутся, а Матвей страстно полюбит меня и возьмёт с собой… В качестве невесты, например.

От этих обличительных мыслей мне захотелось смеяться и плакать одновременно.

Злость и даже ярость бурлили во мне и не давали уверенно одеться, руки дрожали. Наконец, я начала вполголоса ругаться матом, смахивая бесконечные слёзы со щёк. Я пока не всхлипывала, задавливая рыдания, и от этого пронзительно звенело в голове.

Кое-как натянув непослушные, насквозь промокшие джинсы, я уткнулась в тёплую рубашку Матвея и прикусила её, чтобы заставить себя успокоиться и тихо уйти…

Но он услышал. Его руки обняли меня, голую по пояс, и прижали к горячей груди.

– Ты чего? – ласково спросил он, целуя меня в мокрые закрытые веки.

– Я – ничего, – хрипло, но отчётливо ответила я. – Дура я последняя. Проводишь меня?

Он отстранился.

– Ты же хотела остаться. Обиделась?

– Нет, я…, – попыталась глубоко вздохнуть я и прекратить полный позор с хлюпающим носом, но перед глазами поплыли чёрные круги. – Я просто так. У меня бывает, фигня короче.

Голос свой я слышала как будто со стороны.

Матвей долго сомневался, потом стал одеваться. Я тоже надела тонкий свитер, в котором пришла, уже почти высохший, неподъёмная сырая куртка так грудой и лежала возле входной двери.

Мы вышли из комнаты, и Матвей нос к носу столкнулся с уже переодетым в светлый спортивный костюм отцом. Произошла короткая немая сцена, наверное кое-о-чём Матвей догадался, и мы медленно двинулись к прихожей, как вдруг я налетела на его спину, идя следом.

– Папа, познакомься с Тоней, моей девушкой, – сказал он и выдвинул меня вперёд, скользнув ладонью по талии.

Отец прожёг меня взглядом, небрежно держа в одной руке стакан с соком, в другой Николь.

– Да ты что? А девушка сказала мне, что у вас несерьёзные отношения.

– Она не могла так сказать. А вообще – поживем – увидим, так ты всё время говоришь? – пожал плечами Матвей, и мы вышли из квартиры.

Я пыталась сосредоточиться на холоде, который сковал всё тело. Ноги были, как деревянные, но хоть сверху Матвей на меня накинул свою ветровку, и я куталась в неё, как в шубу.

– Зачем ты так с отцом? – не выдержала всё-таки я. – Говори то, что он хочет услышать, зачем тебе лишние проблемы?

– Надоело. Я всегда так делал, теперь режу правду, – нервно ответил Матвей.

Я тихо рассмеялась: – Ну, какая правда? Что я твоя девушка? Твоя девушка – это Кира. Ты её разве отцу не представлял? Она у вас не бывала?

Я задавала вопросы скорее себе, вдруг осознав, что он имел в виду.

– Кире я всё сказал, – услышала я.

Матвей шёл быстро и тянул меня, я еле успевала. Дождь почти совсем стих, немного лишь вороша молодую листву над нашими головами. На голову и за шиворот то и дело капало.

– И да, я считаю тебя своей девушкой. Очень желанной и… единственной.

Мы остановились под фонарём возле одного из подъезда панельных девятиэтажек, и мне хорошенько были видны его взволнованные глаза.

– Матвей, ты уедешь скоро учиться. Я остаюсь здесь. Отец это всё знает, зачем ты его злишь просто так?

Я не замечала, что всё время крупно дрожала, но холод был виной этому только отчасти. Наш разговор, весь вечер вообще взбудоражил меня.

– Я хочу поговорить с ним, не хочу в Москву, но не знаю, как это сделать.

– Что? Зачем? Тебя ждут большие возможности, – почему-то горько получилось у меня.

– Я с самого начала не хотел, он надавил.

– Я тут ни при чём?

– Нет, не волнуйся.

– Но ты же сейчас меня хочешь выставить виновницей, – у меня в груди почему-то стало жарко от обиды. – Чтобы он ненавидел меня.

Матвей покачал головой.

– Я хочу жить и учиться здесь. И видеть тебя. Я хочу, чтобы он понял это, всё это вместе. И принял.

Слова срывались, как будто каменные.

– Зачем? – тихо спросила я.

В ответ он поцеловал меня и, больше ничего не сказав, завёл в подъезд и ушёл.

6

Лида осознала, что совершенно отдалилась от дочери, когда убирала в прихожей, а из расстёгнутого рюкзака Тони вместе со школьными учебниками и толстыми тетрадями высыпалась длинная упаковка противозачаточных таблеток «Новинет», и пачка сигарет.

Тёма в этот момент смотрел мультики в гостиной и пил чай с печеньем, он был очень доволен тем, что учёба для него в этом учебном году закончилась.

Лида долго разглядывала таблетки, нахмурившись, и в конце концов положила их обратно. Сигареты она выкинула в мусорное ведро на кухне. Её стало лихорадить от мыслей, и первым позывом к тому, чтобы что-то сделать – позвонить Никите.

Было 30 апреля, завтра начинались долгие майские праздники, которые в их семье всегда ждали и любили. Тони дома не было, она ушла к Марине и сказала, что вернётся поздно.

Но судя по всему, она могла уйти куда угодно, а вовсе не к Марине.

Лида заставила себя сдержаться и не позвонить ни ей, ни её отцу. Она должна уже привыкнуть к мысли, что любые проблемы и сложности придётся решать самой.

Налив себе на кухне крепкого чаю, она стала смотреть в окно, погрузившись в нелёгкие думы. Лида пыталась вспомнить что-нибудь, что указывало бы на то, что дочь встречается с парнем, иначе она воспитала не уважающую себя молодую девушку, имевшую беспорядочные связи. И к чему это приведёт, когда ей только семнадцать? Она превратится в развязную пустую бабёнку без семьи. И уж конечно, бездетную. Таким не нужны дети.

Нет. Ничего не приходило в голову, Лида же была так зациклена на себе в последнее время и на отношениях с мужем, которых больше не было. А надо было пристальнее смотреть за своим старшим ребёнком. Мелькнула даже жалкая мысль, что не прочти она эту злосчастную sms-ку, сейчас их семья была бы, как раньше…

Но это были глупые мысли, не об этом надо было думать. В конце концов, немного успокоившись, она решила, что пока не нужно поднимать панику. Быть может, у Тони кто-то есть, девочка влюблена, потому и выбрала такой метод контрацепции. Конечно, всегда немного шокирует то, что твоя дочь выросла и уже ведёт взрослую личную жизнь. Разве хоть одна мать может подготовиться к такому морально? Но ведь это нормально, она сама в этом возрасте уже встречалась с Никитой, и в 19 лет родила Тоню…

На улице резко подуло ветром, поднимая клубы пыли, потом вдруг побежали люди перед самыми окнами и тут же хлынул ливень. Резко запахло влажной пыльцой и жирной грязью, над домом прогрохотал гром. Лида со страхом и странным предчувствием несчастья наблюдала за стихией. Тёма выключил телевизор, потому что из-за грозы кабельное выключилось, а потом погас и свет. Сын позвал её тревожным голоском маленького мальчика, и она пошла в гостиную, чтобы успокоить его.

Весь вечер им пришлось ходить по квартире со свечами, Лида помогала Тёме передвигаться на костылях. Поужинали они поздно, и она решилась позвонить Тоне, чтобы узнать, как у неё дела.

Дождь на улице всё не стихал, молнии расчерчивали мрачное небо. Даже в квартире при закрытых окнах пахло озоном.

Тоня сказала, что у неё все нормально, хоть она и вымокла, и что она у Марины. Лида ей не поверила, у девчонки был сонный голос, как будто она спала в тёплой постели, а Лида её разбудила. И конечно, она отпросилась остаться.

Уложив наконец Тёму, беспокоящегося из-за того, что не работает ночник, с которым он привык засыпать, она села на кухне и стала смотреть за окно, на чёрную ночь, облитую водой.

Лида не заметила, что заснула, положив голову на согнутые руки на подоконник. Дома было тихо и тепло, гроза прекращалась. В гостиной тикали огромные часы, которые она сделала когда-то своими руками. И Никите они нравились. Очень давно.

Резко проснувшись от того, что дали электричество, она уже хотела идти спать, потому что Тоню было ждать бессмысленно, как в двери повернулся ключ, и дочь возникла на пороге, держа мокрую куртку в руках.

Волосы её тёмной волной лежали на правом плече, губы были розовыми и сейчас очень отчётливыми, глаза необыкновенно блестели, потому что она недавно плакала.

Лида, обещавшая себе не рубить с плеча, тут же спросила: – Тоня, ты с кем-то встречаешься?

Дочь совершенно взрослым взглядом посмотрела в лицо матери, оценивая, как много она знает и неуверенно кивнула.

– Да. Можно и так сказать, – ответила девушка.

Дождавшись, пока она примет душ и переоденется, Лида снова перехватила её в прихожей, хотя было заметно, что Тоня собиралась ускользнуть от разговора.

– Расскажи мне о нём, раз уж ты пьёшь «Новинет».

Тоня закусила губу и с сожалением посмотрела на Лиду, но произнесла удивительную вещь: – Чёрт, я же забыла его выпить! Спасибо, что напомнила.

Лида чуть не рассмеялась от этих слов, и напряжение спало. Как она могла думать о своей девочке, что она несерьёзна?

Через минуту они собрались на их маленькой кухне, и Тоня смущённо стала оправдываться.

– Он был моим другом… Это Матвей Алексеев из параллельного класса. У него отец врач…

– Я знаю, кто его отец, наслышана о нём, как о талантливом студенте хирургии. Теперь он уже взрослый дядя и…

– Работает в медуниверситете, – кивнула Тоня. – Чёрненький такой, темноглазый.

– Ты знакома с ним? – удивилась Лида.

– Немного, – усмехнулась девушка и тут же посерьёзнела.

Лида увидела у неё страх в глазах. Тот самый, который постоянно ловила у себя в отражении – страх, когда перестал доверять мужчинам и уже не знаешь, чего ждать.

– Я сигареты выкинула. Надеюсь, больше не будешь – это жутко вредно, особенно для девушки.

– Я знаю, ма, – кивнула Тоня. – Прости попытку быть взрослой.

Лида вздохнула.

– Ты любишь его? – спросила она прямо.

Тоня отвела взгляд: – Да. Наверное.

Девушка пыталась ещё убедить себя, что их отношения не слишком близкие. Или она боялась этого.

– Хорошо. Какие планы на жизнь? – Лида понимала, что это глупо спрашивать у семнадцатилетней девушки, но хотела всё же понять, насколько Тоня уверена в будущем.

– Да никаких, ма! У нас с ним ничего не выйдет. Он уезжает учиться в Москву, я остаюсь здесь.

– Тогда зачем ты…, – начала Лида вопрос и увидела безнадёжный, печальный взгляд не своей девочки, нет, уже взрослой женщины.

– Потому что хотела быть рядом хотя бы так, – пожала она своими острыми плечиками и уже пошла спать, как вдруг остановилась и спросила: – Папы дома нет?

Лида только покачала головой. Странно усмехнувшись, Тоня исчезла в детской, которую делила с братом, закрыв за собой дверь.

Медленно войдя в спальню и, не включая света, Лида села на огромной постели, которую делила с мужем раньше. Близки они не были уже несколько месяцев, да и последний раз она помнила с горечью – это была близость как будто с чужим мужчиной, не заботящимся о ней и не пытавшимся быть внимательнее.

Она думала о словах дочери и с ужасом почувствовала огромную безнадёжность в них и ясную, простую правдивость. Ведь и она хотела бы остаться с Никитой рядом даже после этой некрасивой истории. Но была точка невозврата, и у них она состоялась.

Матвей знал, что вернувшись домой, обязательно ещё услышит от отца много чего по поводу сегодняшней выходки. Но это его совсем не волновало, а неприятно ныло в груди из-за слов Тони, ведь девушка сразу поняла, что он собирается перед отцом выставить её причиной того, что хочет остаться. И она попала в точку. Как же это было низко и паршиво с его стороны! А ведь Тоня наверняка очень высокого мнения о Матвее Алексеевом… Который решил перед папочкой изобразить любовь к девушке и откосить от московского универа.

Отлично! Папа схватится за голову и… куда он денется после такого аргумента? Воспримет наверняка философски.

Да уж, было мерзко от самого себя, такого продуманного. Но самое смешное в этой истории было то, что это большей частью – правда. Тоня ему очень нравилась, он не хотел бы прерывать отношения с ней. Совсем бы не хотел. Но разве отцу понять это? Может быть, о любви никто бы не сказал, но всё, возможно, к тому идёт. Ему очень с ней интересно, весело, она искренняя, да и в сексе они отлично совместимы, просто даже выше всего, что у него было.

И вообще – он не хотел уезжать. Не потому что он боялся столицы, просто та энергичная жизнь была не для него. Зачем за тысячу километров учиться в ВУЗе, когда в таком же можно отучиться дома и работать с отцом, например. Чем этот вариант хуже?

На этих позитивных мыслях и планах он зашёл домой.

Отец сидел на кухне и смотрел футбол, попивая безалкогольное пиво. Он его очень любил, но от спиртного отказался навсегда, ещё когда учился, говоря, что профессия не позволяет.

Матвей выпил воды и уже наклонился, чтобы забрать к себе Николь и уйти, как услышал: – Собери все свои контрольные и дай мне, я посмотрю их завтра. Возможно, нужно будет вылететь в Москву раньше, чтобы сдать экзамены.

Матвей поморщился, но сказал, глядя на свою ослепительную кошку: – Я хочу остаться, па. Буду учиться у нас в меде.

Ему не хотелось смотреть на отца, но он посмотрел и увидел спокойный, уверенный взгляд, устремлённый в телевизор.

– Ты же не из-за неё, я прав? – холодно спросил он. – Она же только симпатичная девчонка, с которой тебе хорошо. Почему ты вдруг решил резко передумать?

Матвей взъерошил волосы, нервничая и потея из-за того, что отец видел его насквозь.

– Да вообще не хочу и всё. Буду с тобой работать, как тебе такая перспектива? – он глупо улыбнулся и натолкнулся на ледяной взгляд.

– Сначала заслужи это, потом я подумаю. Если останешься здесь, к себе в отделение не возьму принципиально. Думай. Либо Москва, либо ничего.

Матвей взял свою кошку и кивнул. Его отец был жёсткий мужик, потому то мама и сбежала от него.

– О'кей, я подумаю, – просто ответил он, хотя на душе было препаршиво.

Похоже, ехать придётся без вариантов, и девушку забыть. Она это оказывается знала лучше него и не питала глупых надежд. А он просто размечтался.

Наутро 1 числа погода оказалась неожиданно жаркой и удушающей от влажности. Матвей проснулся поздно, когда отец уехал на работу, закинул в стиралку свои вещи, которые вчера промокли до нитки, бесцельно походил по квартире, покормил ещё раз Николь и позвонил Тоне. У него было смутно и беспокойно на душе – почему, даже не смог бы определить.

Её телефон был отключен, и степень беспокойства от этого только повысилась.

Надев новые джинсы, синюю футболку и толстовку на длинной молнии в крупную клетку, он вышел из дома. Совсем недавно они с Тоней не виделись часто, да и редко перезванивались. Их встречи были хаотичны, как будто они оба боялись лишней близости, которая могла бы возникнуть. У него была Кира, у Тони – знание того, что у него была Кира.

Позавчера он наконец поговорил со своей бывшей девушкой. Просто довёл её из школы домой, попросив Монику оставить их, и по дороге в спокойной форме сказал, что официально заканчивает с ней отношения, потому что скоро уезжает и не хочет, чтобы вопрос о будущем завис в воздухе. Кира спросила о Тоне. Матвей не мог не заметить, что она разом подурнела от злости, глаза беспокойно забегали, как будто у неё сейчас напрочь сорвёт крышу. Она сжала свой рюкзак, наверное, затем, чтобы не выцарапать ему глаза.

Матвей вздохнул и сказал, что с Тоней их связывают дружеские отношения. Пока. Если дальше будет иначе, то это уже не должно волновать Киру.

– Ты же уезжаешь? – язвительно спросила она и чиркнула по нему взглядом ненависти.

– Да. Вот поэтому я и не хочу ни с кем ничего серьёзного, понимаешь?

Она как будто сразу успокоилась от его слов.

– Мы могли бы с тобой… дальше и несерьёзно, – кокетливо сказала она, теплея лицом.

– Ты не достойна такого, я не хочу, чтобы ты надеялась.

В общем, он выкрутился, и в глазах даже бывшей подруги выглядел честным молодцом.

На улице от зноя приходилось еле волочить ноги и щуриться на солнце. Матвей бесцельно прошёл по микрорайону, зашёл в магазин, купил себе воды и осушил её одним махом. Снова набрал Тоню и снова получил предупреждение о том, что абонент недоступен.

И тут он повернул к 42 саду, где они собирались частенько после школы пообщаться, покурить и доказать самим себе, что принадлежат к избранному сообществу тех, кому 17. Матвею правда зимой исполнилось уже восемнадцать. Он прекрасно знал, что никого здесь сейчас не должно быть, их место в выходной было пустынным. Но уже издалека услышал командный голос Киры и чей-то стон. Матвею показалось, что стонали от боли.

Выйдя из-за гаража, на поляне с бревном, специально притащенным сюда, он увидел Киру, её вечную спутницу Монику, плачущую Марину и двух совершенно незнакомых парней, которые уже явно окончили школу. Перед Кирой на коленях стояла Тоня, опустив голову, с разбитой губы её текла кровь длинными нитями, девушка сплёвывала её и стонала.

– Это что за хрень? – зло спросил Матвей, хотел подойти и помочь встать Тоне, но его опередил один из парней, отстранив.

– А ты решил, что я это так оставлю? – усмехнулась Кира. Девушка стояла в тесных бледно-голубых джинсах, перетянутых на талии ярко-жёлтым ремнём, а на плечах нестерпимо блестела кожаная рубашка.

– Ты в криминал полезла? И не думаешь, что она заявит в полицию на тебя и твоих дружков? – он чувствовал, что мгновенно закипает.

– Не заявит, она поняла меня правильно, а если заявит – с её братиком случится что-то хуже сломанной ноги.

Матвей расхохотался в голос, негодующе глядя на всю некрасивую сцену. Одна Марина рыдала и была поглощена своей истерикой.

– И ты это сейчас при стольких свидетелях говоришь? Я считал тебя умной, Кира.

– Мы с тобой уже всё решили, – нетерпеливо покрутила запястьем она. – Уходи, если не хочешь пострадать.

– Да вы совсем что ли? Ты боевиков насмотрелась или криминальных фильмов? Ты в какой реальности живёшь?

– В той самой, где ты трахал эту дурочку, пока со мной встречался, – огрызнулась она.

К Матвею подошёл ближе высокий великовозрастный парень и молча оттолкнул его, как бы говоря – уходи.

– Я пошёл за полицией, – сказал Матвей. – Им ты будешь плакать про то, как я тебя обманул и бросил.

И он уже развернулся, чтобы уйти, как ему в спину вцепилась Кира, крича и царапая кожу плеч даже через одежду. На это он и рассчитывал. Теперь Тоня могла быть в безопасности, потому что эта психичка выплеснет обиду на него.

Её помощники амбалы стояли в нерешительности, пока Кира от души отвешивала удары Матвею. Он терпел до той поры, пока она не стала это делать кулаками. Потом схватил её руки и прижал к себе.

– Успокойся, – выдохнул он ей в лицо. – Ну что это изменит, ты же взрослая девочка, какая разница? Через полтора месяца мы все уже будем в другой жизни, разве нет?

Кира вырвалась, продолжая тяжело дышать, как будто на боксёрском ринге.

И тут Тоня, всё ещё стоя на коленях прямо на мокром песке, начала смеяться. Это был красивый, глубокий искренний смех. Она вытерла выступившие слёзы на глазах, чуть размазав тушь, но остановиться не смогла, продолжая вздрагивать от смеха.

– Что ты ржешь, дура? – злобно спросила Кира и ринулась на Тоню, но Матвей в последний момент схватил её за талию и не пустил.

– Да просто вся… вся ситуация, как из анекдота. Ты привела этих верзил, вызвала меня через Маринку… Ты когда это придумала, долго готовилась?

Она поднялась на ноги, отряхнула грязные коленки и, шмыгая носом, подошла ближе к Кире. Та вырывалась из рук Матвея, брызгая слюной.

Но к Тоне слева подошла Моника и наотмашь, с размаха, ударила её ладонью по лицу.

Девушка ошарашенно моргнула, слушая звон в голове, взгляд её стал отсутствующим.

Матвей что-то закричал. Моника не обращала на него внимания.

– Кем ты себя возомнила, сука мерзкая? – завизжала она. – Да тебя в порошок стереть надо за такие вещи, ты сама ему на шею повесилась!

– Хватит! – не выдержав, рявкнул Матвей, и все повернулись к нему, услышав громкий властный тон. Никто из них не догадывался, что сейчас он стал очень похож на своего отца.

– Это вы всё начали, вы и закончите, но без нас, – с силой выплёвывая слова, сказал он и, подойдя к Тоне, потянул её с поляны. Ему преградили путь абмалы, которых пригласила Кира, вспомнив, о чём был уговор.

Кира начала всхлипывать.

– Ты меня бросил ради неё? Скажи!

– Отойдите, – сказал Матвей парням, и те неуверенно отошли, глядя на вздрагивающие плечи Киры. Она закрыла ладонями лицо и плакала, как брошенная жена с тремя детьми. Моника кинулась её успокаивать, а Марина бегом побежала за Матвеем и Тоней.

Остановившись на аллее, идущей вдоль длинного дома, где совсем недавно они занимались любовью, Матвей взял лицо Тони в ладони и внимательно осмотрел его. Оно было мокро от слёз, и на скулах с двух сторон алели удары и отпечатки ладони. Нос оказался меньше распухшим, чем ему поначалу показалось. Вокруг глаз размазалась тушь, и зелёный взгляд стал ярче.

– Ты зачем стала её там воспитывать? Она же неадекват, – покачал головой Матвей.

– Ребята, подождите! – подскочила зарёванная Марина и обняла Тоню. – Я так испугалась, она же ненормальная!

Девушка, весившая в два раза больше Тони и будучи почти на голову её выше, вся дрожала и оборачивалась, опасаясь преследований.

– И я ей то же сказал, – кивнул Матвей. – Отныне обходишь её десятой дорогой.

Однако сейчас ему казалось, что опасность миновала. Совсем не хотелось думать, что Кира настолько тю-тю, что теперь устроит травлю на Тоню.

– Пошлите ко мне, у меня предок на работе, – предложил Матвей.

Марина разом перестала плакать и, блеснув на подругу взглядом, отказалась.

– Я до сих пор прийти в себя не могу, я пас, я домой.

Оказалось, что Марину вызвала Кира из дома и уже потом заставила позвонить Тоне и сказать, чтобы та срочно пришла. Получалось, Марину они сделали соучастницей, и она вся дрожала от чувства вины.

Тоня попрощалась с подругой, они с Матвеем проводили её до подъезда, и медленно пошли рядом.

Матвей завёл девушку к себе домой, и на некоторое время она исчезла в ванной.

Он прошёл в гостиную, сел на длинный диван из тёмно-шоколадной кожи и задумался. Ему не нравилось то, что он сегодня увидел. Злопамятная Кира вполне могла отыграться на девушке, когда он уедет. Раз не побоялась это сделать сейчас, то кто её остановит потом? И ещё. Что она хотела сделать, пока он не появился? Насколько хотела далеко зайти в своей мести?

Тоня тяжело опустилась рядом с ним, оглядывая огромный телевизор напротив и систему домашнего кинотеатра под ним. Но взгляд её блуждал, не задерживаясь ни на чём. Она сейчас была как никогда серьёзна.

– Нам надо съездить в полицию, – медленно произнёс Матвей. – Снять побои. По крайней мере, она станет тебя бояться.

Тоня никак не отреагировала, а потом вдруг повернулась к нему и спросила: – Зачем ты так возишься со мной? Я могу и сама разобраться с проблемами, поверь. Кире нужно было унизить меня, она унизила. Больше не полезет.

Матвея задели её слова, но не только своей прямотой, но и правдивостью. Она понимала всё, как оно было на самом деле, а он пытался обелить себя перед тем, как оставить здесь, в родном городе, всю свою жизнь, и уехать в другой мир.

– Я думаю, ты её плохо знаешь, – тихо сказал он. – Ты есть хочешь? Я лично голоден.

– А предок твой не заявится? Как-то стрёмно мельтешить перед ним и надоедать.

– Нет, он днём в жизни не приезжал с работы, – услышала Тоня уже издалека, из кухни.

Она помедлила и поднялась с дивана, поморщившись. Подняв джинсовую рубашку, в которой была, увидела длинную ссадину справа на рёбрах. Это постаралась Кира своей туфлей до того, как появился Матвей.

Через полчаса они уже прикончили двойную порцию омлета, жареного бекона и салата из огурцов и болгарского перца. Готовили оба, и поэтому с удовольствием сыто смотрели на пустые тарелки. Перед Тоней дымилась огромная чашка капучино, Матвей допивал стакан сока.

– Ты такая невесёлая потому, что тебя Кира испугала? – осторожно спросил он.

Тоня покрутила кружку и горько улыбнулась.

– Да нет, просто сегодня первое, вроде как праздник. Мы с семьёй всегда ездили на природу там или в парк. А сейчас папа даже не позвонил. У него уже своя жизнь.

Матвей тяжело вздохнул. Ну как ей сказать, что все через это проходят, когда родители разбегаются? Что всегда так больно и обидно, как будто бросили лично тебя и перестали любить. Променяли на футбол по вечерам с друзьями, компьютерные игры в сети и пикники с огромным количеством спиртного и, кто бы сомневался, с женщинами, но без детей. В его случае – с мужчинами, мать жила с любовником и детей заводить больше не собиралась.

Тоня поймала его мрачный взгляд и попробовала улыбнуться. Сразу от её зелёных глаз пошли тёплые лучи.

– Ладно, я переживу. Честно-честно. Пошли что-нибудь посмотрим на твоём крутейшем телеке?

– Идея – блеск, – улыбнулся он, ставя грязную посуду в посудомойку. – Пойди, посмотри диски, там внизу на полках. Выберешь.

– Хорошо, – согласилась она, уже вроде бы без грусти, но он знал, что девушка просто спрятала проблему глубоко в сердце. А значит, он ей ничем не помог. Но и правда, что он мог сделать, кроме как помочь забыть?

Их просмотр вообще не закончился. Прямо посреди фильма, который они смотрели – честь по чести, с попкорном и лимонадом, какой-то забористый триллер, они вдруг начали целоваться и не смогли остановиться.

Он посадил её верхом на себя и, скрипя кожей дивана, стал снимать с неё одежду. Она плотно закрыла веки, поверхностно дыша и вздрагивая. Но только лишь сняв с неё бельё, он заметил огромную ссадину на белой коже – воспалённую и кровавую.

– Это она? – спросил он хрипло, потому что с трудом сдерживал дыхание.

– Да, – кивнула она. – Уже не болит.

Тоня не хотела снова возвращаться к этой теме, и поэтому просто стала стягивать с него футболку.

Огромная комната с тремя окнами, выходящими на северо-запад, в тенистый палисадник возле дома, совсем не поглощала звуки, а усиливала их. Было ощущение, что они занимаются любовью на сцене. Сразу стало прохладно, особенно на диване, но они почти не заметили этого.

Матвей смотрел на девушку, склонявшуюся к нему для поцелуев, и ему нравилось то, что он видел. Она была красива. Ее глаза были совершенно невероятного цвета – какими бывают листья поздним летом, густо-зелёного.

Фильм чем-то закончился, но им в этот момент было всё равно. Они наслаждались друг другом, а потом просто лежали рядом, обнявшись. В комнате отдалённо слышались звуки города, пахло мокрой кожей, и стало даже жарко.

Полусонная идиллия была окончена, когда в дверях гостиной вдруг появился отец, уже в своей обычной домашней одежде – спортивной, отчего казался намного моложе своих лет, и спросил, скоро ли уйдёт гостья, потому что Матвей обещал показать свои знания по химии. Высказавшись, он ушёл на кухню.

Тоня вскочила, как будто её ошпарили, прикрывшись своей рубашкой и, не поднимая головы, стала натягивать бельё, покраснев и разволновавшись.

– Твою ж мать! – выругался Матвей только и тоже стал одеваться.

– Он… он давно пришёл? – испуганно прошептала Тоня, её глаза были сейчас огромными и занимали половину лица.

Матвея же почему-то разобрал смех. Они напоминали глупых подростков, хотя по его мнению уже вышли из того возраста.

– Какая разница? Мне лично всё равно.

– Как мы его не услышали? Господи! – вырвалось у неё, она явно что-то вспомнила и посмотрела на него со слезами в глазах, зажав рот ладонью.

– Я себя так вела, так…

– Нормально, – рассмеялся он и обхватил её, чтобы поцеловать.

Она сложила губы горькой скобкой.

– Он и так обо мне невысокого мнения, наверняка говорил тебе о том, что я просто удобная деваха, которая даёт, так?

Матвей ошарашенно замолчал, на секунду удивившись, насколько точно она передала слова отца, лишь немного преувеличив. Он решил не отвечать, просто покачав головой.

– А ты говорил, он не приедет, – укоризненно сказала она.

– Первый раз такое вижу, – округлил честные глаза он, и девушка шлёпнула его по плечу.

Матвей с Тоней вышел из дома почти крадучись, и всю дорогу до дома она корила сама себя за беспечность.

7

После праздников, хуже которых я не вспомню, в школу приходить стало ещё тяжелее. Матвей улетел с отцом в Москву, писал мне часто в «Ватсапе» очень смешные сообщения, и я пыталась даже не думать о том, что очень скоро он уедет на совсем, и станет писать реже, а потом и вовсе перестанет.

Маму было сложно растормошить, она как будто тоже погрязла в воспоминаниях и думала, думала до самого рассвета. Это было видно по её серому лицу утром. Она терпеливо сносила Тёмины закидоны, потому что он тоже капризничал и хоть и не говорил, но много думал о папе. О том, что он так и не приехал ни в один из дней первомая.

Мама ему не звонила и просила не звонить и меня. Я же не понимала такой позиции, меня подмывало набрать его номер и сказать всё, что накипело.

Единственное, что скрашивало тяжёлую обстановку дома, это встречи с Матвеем. Он больше ни за что не мог уговорить меня пойти к нему, я до сих пор помнила вкус металла во рту от стыда и страха, когда его папа заявился как раз в самый неподходящий момент. Он наверняка слышал нас, а может даже и видел, заглянув в гостиную, стеклянные раздвижные двери то мы не закрывали.

Поэтому мы с Матвеем гуляли вечерами по району, ходили на Сурб-Хач, много говорили, смеялись, и стали ужасно близки, пока он 10-го не улетел.

Мне сразу стало так тоскливо! Я не знаю, зачем я с ним так всё усложняю, но иначе не могу, потому что люблю. Что там, хоть самой себе сказать-то можно. Признаться.

Но только себе.

Днём на выходных я помогала маме привести в порядок квартиру, сложить вещи отца, которые он ещё не забрал, приготовить много вкусностей на Пасху и позаниматься с ленивцем братом. Я даже Маринку редко видела, но она слетала с родителями в ОАЭ на несколько дней по горящей путёвке, и была довольная, как слон. Конечно, я ей завидовала. Её родители были всегда дружны и шумны, не считая той истории их развода. Она была у них одна, но не потому, что они не любили друг друга, а как раз наоборот. Дети им были особо не нужны – они строили свой бизнес в сфере фотоуслуг, а когда вдруг уставали, летали по свету. И им даже их дочь была не очень-то нужна. Мне они напоминали пару хиппи из США 60-х, вечно весёлые, позитивные, но на своей волне, которую сложно поймать. Рядом с ними постоянно чувствовал себя каким-то угрюмым и тяжёлым.

Выходные пролетели очень быстро, я устала, если честно, от таких праздников. Днём вкалывала, была рядом с мамой и братом, вечером допоздна упивалась запахом цветов и молодого ветра на улице вместе с любимым. Мы не упускали возможности доставить друг другу удовольствие прямо под открытым небом, полным звёзд, и это были незабываемые ночи. Тёплые, глубокие, дающие надежду. В те моменты мне и правда казалось, что наша привязанность, симпатия может не исчезнуть даже на расстоянии.

Да подумаешь, едет учиться. Я тоже буду, но на каникулы он обязательно приедет, не в Штаты же улетает, только в Москву. И это действительно было реальным и даже обычным. Я знала нескольких пар, которые так встречались, а потом женились, и никакой трагедии не происходило. Разлука иногда даже сближала.

Потом он уехал, и мрачные мысли надавили.

Кира в школе намеренно меня в упор не видела, хотя её подружки время от времени смотрели в мою сторону и многозначительно хихикали.

Перед последним уроком ко мне подошёл Славик (Марина вышла позвонить по телефону) и спросил, правда ли я встречаюсь с Матвеем, а Кира за это меня побила.

Я криво усмехнулась и кивнула. Какая мне была разница, что обо мне говорят в школе, которую я окончу через пару недель. У меня были проблемы и посерьёзнее.

– Чёрт! Ну нормально ваще! – выдохнул Славик, вытаращивая на меня свои голубые глазищи.

– Ты против? – шутливым тоном спросила я.

– Нет, я просто с вас фигею, ребят. Вы скрывали.

– Ну, недолго, не расстраивайся.

Славик тут же стал серьёзным, а его глаза напомнили мне бассетхаунда.

– Но он же уезжает, ты знаешь?

– Конечно, не вижу проблемы. Приезжать будет.

– Ну да, – покивал друг. – А ещё я тебе хотел сказать, что тебя Рома Поляков ищет. Вчера спрашивал твой мобильник, я не дал, думал, тебя сначала спрошу.

Сказать, что я удивилась, означало бы промолчать. У меня просто челюсть отвалилась.

Рому я знала не просто потому, что он загулял с Лизой, заделал ей Пашку и смотался. Мы когда-то были с ним друзьями, до класса седьмого-восьмого, когда он вдруг возомнил себя взрослым и отчаянным. По детству он был даже влюблён в меня, а потом я перестала с ним общаться после одной нехорошей истории, когда мальчишки в его компании обокрали местный магазин продуктов, напились до поросячьего визга и получили проблем родителям. На тот момент им ещё не было четырнадцати. Ромы якобы с ними тогда не было, но я в это не верила. Ему просто хватило ума вовремя смыться.

С тех пор я его сторонилась, а он это чувствовал, и даже встретив его на улице я делала вид, что не знаю его. И он тоже.

Рома жил в моём же доме, только в четвёртом подъезде. Воспитывала его бабка, которой он был нужен так же, как мне самокат. Она обожала любой кипишь на лавке, громко на всю улицу рассказывала про дочку, но угрюмо молчала, когда её спрашивали о внуке. Ромку она не любила. Потом её дочь погибла в автокатастрофе вместе с мужем грузином, а Ромка остался один. Причём он был не родным папе-грузину, это был его отчим. Мама Ромку родила в шестнадцать от одноклассника.

Вот как странно судьба закручивает гайки, и они, если приглядеться, похожи друг на друга.

Ромка рос, как трава, никогда ни перед кем не отчитываясь, но получая от родной бабки всё только самое плохое. Все знали, что она его люто ненавидит и частенько бьёт. Он скрывал это, но разве жестокие побои можно скрыть? Мы же мотались по улице, гуляли, ходили друг к другу домой и по его синякам можно было понять, каково живётся мальчишке. Вечно полуголодный, настороженный, злобноватый, импульсивный, непримиримый – всё это был Ромка.

Я знаю, что нравилась ему когда-то, во всяком случае, я часто ловила на себе его долгие взгляды, и не скажу, что мне это было неприятно. Но невеста из меня в одиннадцать лет была никакая, то есть до жути тщеславная и недосягаемая. Я наверное в глубине души считала себя лучше него, или счастливее. Мне было жаль, что бабушка к нему так относилась, но я как будто чувствовала наш разный социальный статус, и когда Ромка ударился в криминал ещё подростком, я отвернулась от него первой. Я точно знала, что ни за что не буду связываться с таким, как он. Когда всплыла история с Лизой Пряниковой, я не думала ни секунды, на чью сторону встать.

И теперь он вдруг меня искал? Я даже не так сильно удивилась, увидев Киру с амбалами за гаражом. Всё-таки я чувствовала, что что-то грядёт.

Но Рома…

– Ладно, дай ему мой номер, – кивнула я. – Странно, что ты знаешь Рому.

Я не удержалась, сказав это. Славик был известен тем, что обычно тщательно выбирал себе друзей. Его родители знали несколько языков, работали переводчиками, и сыну готовили такую же судьбу. Иногда Славика называли в шутку Полиглотом. И уж о его тесном знакомстве с Ромой Поляковым я и подумать не могла.

Он замялся, неуверенно улыбнувшись: – Рому все знают.

Я кивнула, это было сущей правдой.

Когда закончился последний урок, я вышла из школы, оставив довольную парочку Славика и Марину наедине. Они собирались пойти к ней домой – наверное, почитать или сделать уроки, пока родителей нет. Это было прямо написано у них на лбу.

Не дойдя до своего подъезда полшага, меня остановил парень среднего роста, широкоплечий, в чёрной кожаной куртке с засунутыми глубоко в карманы руками. Подняв на него удивлённый взгляд, я невольно сделала шаг назад. Передо мной хмурился Рома. Белокожий от природы, темноволосый, с карими, непроницаемыми глазами. Сейчас он был заросший, щетина чернела на скулах и подбородке, отчего он казался намного старше. Волосы волнами лежали на воротнике куртки и падали небрежной чёлкой на лоб.

– Привет, – бросил он. – Надо поговорить.

Я уже открыла рот, чтобы спросить, с какой стати, но почему-то закрыла его со стуком зубов. Мне думалось, что речь пойдёт о Лизе, и не ошиблась.

– Ты ей помогаешь, я слышал?

Вопрос был сам по себе очень прост, как будто мы уже обсуждали не раз эту тему. Меня это не просто разозлило, взбесило.

– И что? – агрессивно спросила я, с трудом подавляя желание обхватить себя руками, очень уж занервничала.

– Наверное, она нарассказывала обо мне, так?

– А что? Лгут клеветники? – недобро засмеялась я.

– Конечно, ты поверила ей, – странно покивал он, и я как будто внимательнее посмотрела на его уставшее, осунувшееся лицо и внезапно поняла, что действительно совсем не знаю его, а ведь у этого человека своя жизнь в голове, какие-то проблемы, ценности.

– Я не пришёл бы, если бы точно знал, что ты меня не выслушаешь. Выслушаешь?

– Зачем? – горячилась я. – Вот я выслушаю тебя, и что? Дальше что будет?

– А дальше ты поможешь мне увидеть моего сына, – просто и серьёзно сказал он, и я снова закрыла со стуком рот.

– Ладно, пошли к саду, там нам никто не помешает, все уже разошлись домой, – кивнула я.

Мы шли, а я постоянно забегала вперёд, спеша. Мне очень хотелось домой, отдохнуть, посмотреть телек, почитать сообщения от Матвея, написать ему. Рома был самым последним человеком в списке, с которым бы сейчас хотелось разговаривать и что-то решать, во что-то вникать. Не считая Киры. Она в последнее время была вне всякой конкуренции.

Он шёл, так и не вытащив руки из карманов, низко опустив голову, как человек, крепко задумавшийся о чём-то.

Выскочив на поляну за 42-м садом, где каждый день вытаптывался песок и бросались окурки, я полезла в карман джинсовой куртки и достала новую пачку сигарет. Затянувшись, пробормотала: – Прости, мамочка.

Рома стоял и внимательно смотрел на меня всё это время.

– Давай, валяй свою версию, – помахала я ладонью. Было неловко, когда его тёмные глаза вот так, не мигая, смотрели, но по его лицу ничего не было понятно. Оно было мрачно и спокойно.

– Раньше ты не курила, – вставил реплику он, а я закатила глаза.

– Наверное, не хотелось, – я не знала, что отвечать на слова, которые говорит просто знакомый. А такое ощущение, что он мой родной брат и даёт мне оценку. На троечку с плюсом.

– Я не хотел, чтобы она делала аборт. Я говорил ей, что буду помогать, и деньги буду давать всегда. В общем, деньги у меня есть.

Я молчала, периодически поднося тлевшую сигарету ко рту и смотрела, как странно меняется его лицо. Как будто он начал злиться.

– Понимаешь? Как только я узнал, сразу сказал, что помогу.

– Я поняла, что дальше?

– Она сказала, что ненавидит меня и сделает аборт, раз я не женюсь на ней. Что она хотела только так. И что она захотела ребёнка и сделала так, чтобы забеременеть. Я тогда разозлился, спросил, почему она не спросила у меня, хочу ли этого я, – он вздохнул и продолжил, – но она говорила, что проблемы не будет. Потом, позже, сказала, что передумала, но мне надо уехать. Если я не уеду, она сделает аборт, а меня посадят, потому что она заявит, что я принуждал её. Сначала я не поверил ей, а потом ко мне пришёл участковый и стал задавать вопросы. Я испугался. Последний раз, когда разговаривал с ней, предлагал денег на роды и для мелкого. Лиза не взяла, сказала, что ждёт моего отъезда, если я не передумаю и не женюсь. Я уехал, потому что не хотел связываться с такой продуманной. Для неё ребёнок был способом добиться цели…

– То есть тебя? – усмехнулась я.

– Для неё – да.

– Зачем же ты приехал?

– Я там чужой, здесь мой дом, а теперь…, – он помялся, и я поняла – почему. Недавно его бабушка, баба Люда, перенесла инфаркт, и лежала два месяца в больнице. Говорили, что она очень плоха и слаба.

– Короче, я хочу видеть своего сына, общаться с ним и помогать ему.

– Это очень хорошо, – закивала я. – Я думала, ты из тех, кого больше не увижу. Насчёт того, что ты рассказываешь… Как-то не слишком верится, ты уж извини. С какой стати Лизке отказываться от твоих денег, если у неё шиш в кармане, и ждёт и молится на мою жалкую помощь?

– Она и не отказывалась от денег, но ей хотелось мне отплатить, быть может, отомстить. Если я появлюсь перед ней, наверное, у меня потом будут проблемы.

– Ладно, – я тщательно растёрла окурок в песке носком кеды, – я поговорю с ней. В ближайшее время. Если хочешь, звони, у тебя ведь есть мой номер?

– Да, – кивнул он. – Спасибо тебе.

– За что? – удивившись, я подняла на него глаза.

– За то, что выслушала. И за то, что помогаешь ей.

– Хорошо, – смутившись, бросила я и быстрым шагом помчалась домой. Перед глазами стояло его серьёзное, хмурое лицо, как будто он с самого начала не верил, что я помогу ему.

Не зайдя, а влетев к себе домой, я остановилась в прихожей, как вкопанная. В гостиной слышался голос отца, приветливый и оживлённый, как будто он явился в отличном настроении.

Я же была не в восторге от его появления, поэтому, разувшись, тут же прошла к себе в комнату, не желая участвовать в счастливом щебетании. Тёма, конечно, расцвёл, я его не виню, но я старше, а значит мудрее.

Минут через десять, когда я уже успела переодеться, вошла мама и позвала меня. Я скривилась, лежа на кровати в обнимку с телефоном и ожидая ответа от Матвея на своё сообщение.

Я сразу обратила внимание, что мама отлично выглядит. Её светлые волосы были небрежно встревожены вокруг лица, щёки раскраснелись, а на губах играла улыбка. От всего этого мне стало ещё хуже на душе, потому что я представляла, что с ней будет происходить, когда отец уйдёт. На то, что они помирятся, я уже не рассчитывала.

– Ма, я устала, я полежу чуть-чуть, – тяжко вздохнула я, нахмурив лоб. Я видела, что она прекрасно всё поняла, и где-то в глубине её глаз я заметила удовлетворение.

Она обязательно оставила бы меня в покое, но тут сзади появился папа. Выглядел он посвежевшим, загоревшим и молодым.

– Привет, Антонина, – весело проговорил он и поднял брови. – Как дела в школе? Мама говорит, ты собралась в мед поступать?

– Привет, – буркнула я, демонстративно опустив глаза на телефон. – Давно уже собралась.

– Почему на подкурсы не захотела идти? – спросил он, сев на вращающийся стул возле письменного стола, одного на двоих для нас с Тёмой.

Я сделала вид, что безумно занята и не ответила на этот глупый вопрос. Он всплыл в начале учебного года, и тогда я своим эпатажем – упрямым отказом от подкурсов пыталась обратить внимание родителей на себя от их бесконечных выяснений отношений. Была у меня такая надежда, да и подкурсы – это пустая трата денег и моего времени, которого и так не было. Нужно было бы четыре раза в неделю ездить в Центр и возвращаться в девять вечера домой, а уроки делать до часу ночи.

– Ты глухая? – грубовато спросил папа, начиная злиться.

Я возликовала, но виду не подала. Пришёл тут в отличном настроении, и все должны сразу петь и плясать от счастья, что увидели его.

– Нет. Ну какая теперь разница, почему не пошла? Некогда, – махнула я рукой, не поднимая глаз.

Он натянуто улыбнулся. Мама стояла рядом с дверью, опершись о косяк и молчала, следя за нашими интонациями с тревогой и грустью.

– На коммерцию будешь поступать? Или рискнёшь сама? Есть у тебя шансы?

– Папочка, шансы есть в любом деле и всегда, – философски изрекла я, стрельнув взглядом.

Его лицо на этот раз было непроницаемо, и я осмелилась: – А что это ты решил к нам заглянуть? Давно тебя тут не было.

– Я уезжал, – сквозь зубы ответил он, что меня очень порадовало.

– А, – протянула я. – Отличный у тебя загар, прямо как у моей подруги, она ездила с родителями в эмираты.

Он ничего не сказал в ответ, а только больше нахмурился. Веселенькое настроение как рукой сняло.

– Ты, может, отлипнешь от телефона? – раздражаясь, спросил отец.

Я картинно вздохнула, положила телефон на кровать радом с собой и твёрдо посмотрела на него.

– Конечно, – с вызовом кивнула я.

– Я хотел тебя предупредить, что если ты не поступишь на бюджет, денег я тебе не дам. Учиться нужно самой и стараться своими мозгами, особенно в медицине.

– Ага, – кивнула я.

– Только если ты и правда будешь врачом, а то может не стоит и тратить время, – он посмотрел на маму, имея в виду её, резко поднялся со стула и вышел.

Я только сейчас поняла, что меня трясёт от злости и обиды. Кажется, я потеряла отца, как если бы он умер. Я чувствовала, что уже почти не существую для него, а он – для меня.

Подняв взгляд на маму, я прочла в её глазах упрёк, и это разозлило ещё больше.

Отвернувшись к стене, я стиснула челюсти, чтобы не заплакать.

Вечер был насмарку. Отец ушёл через минут сорок после нашего с ним разговора, мама напоила его чаем с булочками, которые мы с ней испекли вчера. Я не выходила из комнаты, хотя есть хотелось очень, и незаметно для себя задремала.

Мне снился странный сон. Как будто я сижу в огромной гостиной Матвея, и мне холодно. Я оглядываю себя и вижу, что сижу мокрая, как в тот день, когда мы попали под ливень. Одежда прилипает к телу, и зуб на зуб не попадает. Никого вокруг нет, я встаю и обхожу диван, чтобы найти Матвея, зову его. Двустворчатые раздвижные стеклянные двери раскрыты, а в коридоре кромешная тьма, и мне почему-то страшно. Тут вдруг я роняю что-то на пол, падаю на колени и начинаю собирать, а это иголки, и очень-очень их надо все найти, иначе их может съесть Николь.

Вроде бы собрав, я снова зову Матвея, и вдруг вижу в гостиной яркий освещённый аквариум. Огромный, с прозрачной чистой водой, в которой бурлят разноцветные пузырьки из-за подсветки, а в нём плавают две ярко-жёлтые большие рыбы и двигаются синхронно, завораживающе. Я подхожу ближе и долго смотрю на них, не отрываясь, а тут за спиной почему-то появляется Рома и говорит: – Если бы у меня были такие, Матвею везёт.

Я проснулась, успев подумать, что сожаление в его голосе искреннее.

Долго я лежала, глядя в потолок и думая о сне. Он вроде бы был ни о чём, но странно цеплял душу.

В квартире было тихо, никаких разговоров, кроме мультяшных из гостиной, Тёмик наверняка смотрел очередную порцию Человека-паука. Значит, папа ушёл, а мама… А мама снова расстроена.

Резко вскочив с постели, я ринулась было из комнаты, как вдруг меня повело, голова закружилась, и пришлось с размаху сесть на кровать брата. Надо всё же иногда есть, странно, но факт.

Я медленно, как старая бабушка, появилась на кухне и долго стояла у открытого холодильника, решая дилемму выбора.

Мамы здесь не было, она ушла в спальню, которая теперь превратилась в её комнату с ненужной огромной кроватью. Проходя через прихожую, я заметила, что две внушительные сумки с вещами, которые мы собрали за выходные, папа забрал. Теперь ничего его здесь не было, кроме нас с Тёмой, но и об этом со временем можно было бы поспорить.

У меня до сих пор в ушах стояли его слова о том, что денег он мне не даст. Я обиделась, ещё бы, ведь раньше он говорил другое, что он выучит меня и всё такое.

Наевшись от души разогретых булочек со сметаной, я налила себе чая и уже хотела идти делать уроки, как в кухню вошла мама.

Лицо её побледнело и стало прежним за последнее время – печальным и серьёзным одновременно.

– У меня новость, – сказала она, чуть улыбнувшись.

Заметив, как она нервно обняла себя руками, я насторожилась.

– Я ездила на собеседование сегодня в медуниверситет, хочу устроиться к ним работать, у них есть вакансия хирурга в хирургическом отделении.

Я застыла, успев подумать, что мир не просто тесен, а удушлив.

– Ты ходила к отцу Матвея?

– Конечно, он заведующий, – скромно опустила глаза она, а я обомлела, заметив улыбку у неё на губах.