1984 и «1984»

I

«ТЕЛЕСКРИН соединял в себе приемник и передатчик. Он улавливал любой звук, едва превышавший самый осторожный шепот: больше того, — пока Уинстон находился в поле зрения металлического диска, его могли так же хорошо видеть, как и слышать. Нельзя было, конечно, знать, следят за вами в данную минуту или нет. Можно было только строить разные догадки насчет того, насколько часто и какую сеть индивидуальных аппаратов включает Полиция Мысли. Возможно даже, что за каждым наблюдали постоянно. И во всяком случае, ваш аппарат мог быть включен когда угодно. Приходилось жить, и по привычке, превратившейся в инстинкт, люди жили, предполагая, что каждый производимый ими звук — подслушивается, и любое их движение, если его не скрывает темнота, — пристально наблюдается… Не трудно придавать лицу бесстрастное выражение, можно при известном усилии контролировать дыхание, но контролировать биение сердца невозможно. А телескрин настолько тонкий аппарат, что способен уловить даже его…»

Телескрин — одно из главных действующих лиц, хотя он сам лицо неодушевленное, романа покойного английского писателя Джорджа Оруэлла «1984». Роман этот появился в 1949 году и завоевал огромную популярность на Западе, сделав взятый наобум год 1984-й своеобразным историческим рубежом — «промежуточным финишем» в глазах и писаниях целого легиона политологов, социологов, футурологов и журналистов. Заглавие романа стало нарицательным понятием даже для людей, не читавших его, а выражение «Старший Брат охраняет тебя» или «Большой Брат следит за тобой» вошло в поговорку.

Джордж Оруэлл, ренегат социализма, превратившийся из попутчика прогресса в лазутчика реакции, замыслил свой роман в жанре социально-политической утопии как карикатуру на наш строй на примере лейбористской Англии, «переродившейся» в «коммунистическую». Но история сыграла — не могла не сыграть — злую шутку и с автором романа, и с его апологетами. Каждый год от 1949-го до 1984-го все явственнее, все убедительнее показывал, что Оруэлл, сам того не желая, сам того не ведая (впрочем, последнее можно и оспорить), нарисовал не карикатуру на социализм и коммунизм, а вполне реалистическую картину современного капитализма-империализма. То, в чем упражнялась изощренная фантазия Оруэлла, стало явью западного мира, и в первую очередь Соединенных Штатов Америки — подлинного, а не вымышленного «центра зла» наших дней.

Любопытное — и символическое! — совпадение: отрывок из романа, процитированный выше, я нашел вынесенным в конденсированной форме в качестве эпиграфа к недавно вышедшей книге Джеймса Бэмфорда «Дворец головоломок». Книга эта посвящена американскому Агентству национальной безопасности (АНБ). Оно известно широкой публике в Соединенных Штатах, а тем более за их пределами куда меньше, чем ЦРУ или ФБР, что по крайней мере несправедливо. Это ведомство по своей технической оснащенности, материальным ресурсам и количеству сотрудников превосходит все аналогичные американские службы, вместе взятые, и является бесспорным фаворитом-претендентом на звание «Старшего» или «Большого Брата».

Говоря о АНБ, сенатор Фрэнк Чёрч предупреждал: «Его возможности, направленные в любое время против американского народа, не оставят ничего от частной жизни американцев. Да, таковы его возможности следить за всем… Негде будет спрятаться». Чёрч подчеркивал, что «технологические возможности, которые разведывательное сообщество предоставило в распоряжение правительства, могут помочь ему установить тотальную тиранию». Да, именно к этому и идет дело. 1984 год уже на дворе, и оруэлловский телескрин, казавшийся фантастикой в 1949 году, выглядит допотопным монстром по сравнению с новейшими достижениями того, что Бэмфорд называет «технотиранией». Бывший министр юстиции США Рамсей Кларк пишет, что «аудиовизуальное вторжение», практикуемое карательными органами и спецслужбами, «грозит полным перерождением общества, превращением его в питомник, где никто не знает, следят ли за каждым его поступком, подслушивают ли каждое его слово…» То есть реальным перерождением и превращением в мир, созданный фантазией Оруэлла.

Если другие американские ведомства меряют количество имеющихся у них компьютеров квадратными футами, то АНБ пользуется аршином акров! Нигде в США не сыщешь такой концентрации самых совершенных ЭВМ, как в подземных помещениях штаб-квартиры Агентства национальной безопасности. Об объеме их работы свидетельствует хотя бы такая деталь: количество подлежащей уничтожению секретной информации составляет сорок тонн бумаги в день! Объединенные компьютерной пуповиной с ЭВМ Центрального разведывательного управления, Федерального бюро расследований и других «Больших Братьев», эти электронные филеры могут наблюдать и наблюдают буквально за каждым американцем, знают о нем буквально все. От реального телескрина дядюшки Сэма нет укрытия, нет спасения. Он подслушивает твои телефонные разговоры, перлюстрирует твою почту, следит за твоими передвижениями, а главное — за движением твоей мысли.

Одна только «технотирания», взятая в чистом виде, уже перечеркивает знаменитую четвертую поправку к конституции США, гласящую: «Право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков или арестов не должно нарушаться». Не должно? И это обещают гражданам страны, правительство которой, по данным журнала «Пэрейд», завело на них 6 723 различных видов картотек, содержащих 3,9 миллиарда индивидуальных досье, то есть приблизительно по 18 досье на каждого мужчину, женщину и даже ребенка!

Оруэлл писал в «1984», что телескрину и его хозяевам «при всей их изобретательности, никогда не научиться читать мысли человека». Здесь он явно оказался лжепророком, явно «недотянул». Дело даже не столько в технической плоскости проблемы — в «детекторах лжи», в ЭВМ, раскодирующих голос, во всевозможных психологических тестах и «сыворотках правды», в десятках и сотнях миллионов отпечатков пальцев и всепроникающих досье. В конце концов все это — «технотирания», та же допотопная полицейская дубинка, лишь подтянутая до «уровня века», Главное — не техническая плоскость проблемы, а ее социально-политическая объемность, не тирания роботов, а тирания работодателей, контроль над мыслями, осуществляемый низведением мыслящего существа до уровня нерассуждающего производителя и потребителя.

В обществе, нарисованном Оруэллом в «1984», самую низкую ступень занимают так называемые «пролы» (от слова «пролетариат»). В глазах правителей «пролы» — «существа низшего порядка, которых, как животных, следует держать в повиновении… Тяжелый физический труд, заботы по хозяйству и о детях, мелкие стычки с соседями, фильмы и футбол, пиво, а больше всего азартные игры — вот и весь их умственный горизонт… В Лондоне громадное количество воров, бандитов, проституток, торговцев наркотиками и гангстеров — целое государство преступников в государстве».

КАК ВИДИМ, знакомая картина. И не только по Лондону. Нет, это не идеал социализма, это быт капитализма. А животное положение «пролов» — его цель. Добиться ее можно лишь в том случае, если стереть грань между человеком и животным, отучить первого мыслить. Капитализму это диктует закон самосохранения, закон выживаемости. Как говорит сам Оруэлл: «Пока их («пролов») сознание не проснется, они не восстанут».

«Технотирания» — важная, но не единственная форма подавления «пролов». Их надо еще разлагать, чем, собственно, и занято общество насилия. И, наконец, их надо обманывать. Недаром лозунг правителей оруэлловской утопии гласит: «Пролы и животные свободны». Если собрать воедино все, что пишется на Западе о свободе и демократии, то получатся идеологические отходы, превосходящие компьютерные отходы ЭВМ Агентства национальной безопасности США. Эти писания, хотя и не столь откровенные и циничные, как оруэлловский лозунг, преследуют по существу аналогичную задачу. Свобода для немногих, для избранных обеспечивается животным положением большинства, а для него самого этого положение объявляется свободой. В. И. Ленин писал: «Буржуазная демократия… всегда остается — и при капитализме не может не оставаться — узкой, урезанной, фальшивой, лицемерной, раем для богатых, ловушкой и обманом для эксплуатируемых, для бедных».

Таковы исходные позиции, которые неминуемо, неотвратимо приводят капитализм к оруэлловскому обществу. Автор «1984», пытаясь опорочить социализм, на деле домыслил в художественных образах то, что в эмбриональном состоянии уже заключалось в капитализме. Возьмем для примера — классического — Соединенные Штаты. Конституция США, провозглашенная около двухсот лет назад, начиналась со слов «Мы, народ…» Но это были не «пролы». 55 членов конвента, принявшего конституцию, состояли из плантаторов-рабовладельцев, крупных землевладельцев, финансистов и промышленников.

Нет «пролов» и в нынешнем конгрессе США. Недаром одну из его палат — сенат называют «клубом миллионеров», а популярная в Штатах поговорка гласит: «Конгресс — это самое лучшее из того, что можно купить за деньги». Естественно, подобные подарки делают себе те, кто имеет кучу денег, сравнимую с компьютерными отходами АНБ. «Я верю в разделение труда, — говорил сенатор Пенроуз. — Вы посылаете нас в конгресс. Мы принимаем законы, которые дают вам возможность делать деньги. Из полученных прибылей вы вносите новые вклады в наши избирательные фонды, чтобы опять направить нас в конгресс для принятия законов, которые позволят вам делать еще больше денег». Это не из сатирической утопии Оруэлла. Пенроуз не персонаж романа «1984». Он действительно был членом сената США. Кстати, високосный 1984 год — год очередных президентских и парламентских выборов за океаном. Уже сейчас на дальних подступах к ним ясно, что они будут наиболее дорогостоящими выборами в американской истории.

«Пролы и животные свободны»… Невольно вспоминается несколько пошловатый анекдот о некоей даме, не желавшей выходить замуж за гориллу лишь потому, что у нее нет денег. Оруэлл, как всякий стандартный ренегат социализма, отчаянно пытался развести причинно-следственные мосты между властью денег и демократическими свободами. Но, как художник — воздадим кесарево кесарю — весьма незаурядный, он то и дело наводил эти мосты.

НЕДАРОМ неоконсерваторы, как ныне величают себя «перековавшиеся» леваки и либералы всех мастей — от ультракрасных до пастельно-розовых — никак не могут простить Оруэллу, ставшему во всем остальном их знаменосцем, что он, «подарив» свободу капитализму, «оставил» за социализмом равенство, ну «хотя бы» в экономической области. Так, один из столпов американского неоконсерватизма, редактор журнала «Комментари» Норман Подгорец, процитировав слова Оруэлла о том, что «капитализм, вероятно, обречен», поскольку он «ведет к очередям безработных, крахам на бирже и войне», с явным сожалением и даже неудовольствием присовокупляет: «Нет ничего более трудного для интеллектуалов в наш век, чем полный отказ от социализма». Не смог сделать этого даже Оруэлл, продолжает Подгорец, «хотя он и гордился своей силой смотреть в лицо неприятным фактам».

Здесь не место вдаваться в дебри вопроса о том, сколько социалистического «осталось» в Оруэлле. (Он умер в 1950 году сорока шести лет от роду). Я остановился на высказывании Подгореца лишь потому, что оно содержит, во-первых, признание гигантского влияния идей социализма на интеллектуальную элиту Запада, а во-вторых, — «слабинки» Оруэлла. (Меня нисколько не удивило бы, если бы «детектор лжи» или телескрин «Большого Брата», вернее, дядюшки Сэма, поставил Оруэллу, несмотря на его, казалось бы, животный, патологический антикоммунизм, «неуд» по идеологическому поведению).

«Сила смотреть в лицо неприятным фактам» — как раз и является источником парадоксальной на первый взгляд метаморфозы, которую претерпевает «1984». Пасквиль на мир социализма превращается в «натурную съемку» капитализма.

Соединенные Штаты эпохи «имперского президентства» Рональда Рейгана наиболее разительный тому пример. Возврат к первоначально дикой нахрапистости капитала, беззастенчивый демонтаж и без того худосочного социального законодательства, блеск злата и треск рубищ все реже обставляются медоточивой фортификацией лжи. Как сказал сам Рейган, правда, по несколько иному поводу: «Если вы пытаетесь мешать соль с сахаром, то у вас не будет ни хорошей соли, ни хорошего сахара». В мире капитала «сладкая жизнь» немногих оплачена тем, что большинство общества возвращается несолоно хлебавши с пира «всеобщего благоденствия».

Год 1984-й только-только начался, он еще девствен, он еще не успел обрасти грехами статистики. Но вот несколько цифр за прошлые годы, которые не обессмертил Оруэлл, но которые, тем не менее, неплохо подоил «Большой Брат». В руках 350 промышленных монополий, составлявших всего 0,002 процента компаний капиталистического мира, — находилось около 70 процентов всех активов и прибылей, и гнули на них спины две трети всей рабочей силы, то есть, по-оруэлловски, «пролов». В самих США ничтожная — 0,3 процента — доля населения владела 22 процентами богатств страны, а на счету 60 процентов граждан было всего лишь 7,5 процента этих богатств.

За этими стерильно выглядящими процентами стоит тотальный грабеж, не менее тотальный, чем слежка, стоят десятки миллионов безработных и бездомных, голодных и холодных «пролов», балансирующих на грани нищеты и сваливающихся в ее пропасть, лишенных всех и всяческих свобод, ибо, «как подтверждает история, когда гражданин теряет экономическую свободу, он вместе с ней теряет и свободу политическую». Автор этого умозаключения не социалист и даже не Оруэлл, а председатель совета директоров крупнейшего банка Соединенных Штатов Америки «Ферст нэшнл сити бэнк» Уолтер Ристон, отнявший у самого Дэвида Рокфеллера титул «Мистера Истеблишмент», то есть человек, которого даже Норман Подгорец, даже телескрин не могут заподозрить в «подрывном инакомыслии».

Что же касается «всеобщего благоденствия», то о нем можно сказать словами незатейливой песенки, которая преследовала несчастных героев «1984»:

Мечта — для большинства, орудие обмана — для меньшинства…

Когда испаряется приторная и мутная влага социальной демагогии, то оказывается, что сахар и соль так и остались на разных полюсах. Нерастворенными и тем более неперемешанными.