228.1

ГЛАВА I 228 или 228.1

– Алло, – очень медленно и шёпотом сказал я, нажав на зелёную трубку.

– Вячеслав Игоревич, доброй ночи! Палата адвокатов, Анна Сергеевна, у нас срочный вызов. Вы можете принять заявку? Мне уже три адвоката отказали, очень вас прошу, – звонкий женский голос спрашивал просто, без малейшего удивления моАему шёпоту.

– Сейчас, подождите, мне нужно 5 секунд.

Я заставляю себя подняться с тёплой постели, чтобы не задеть и не разбудить Дашу, иду на кухню и закрываю за собой дверь.

Свет включать не хочу, ненавижу, когда он резко бьёт в глаза, ощущение такое, как будто тебя ударило током. В темноте нащупываю стул и, садясь на него, отвечаю:

– Да, Анна Сергеевна, теперь я вас слушаю. Что там случилось?

– Судя по заявке, показания давать желает, задержали сегодня на выезде из города.

– Хорошо, там какой отдел полиции? Куйбышевский или Кировский?

– Кировский.

– Я принимаю заявку. Выезжаю через минут 15, напишите только номер телефона следователя, в прошлый раз пока ему не позвонил, в отдел не пускали.

– Да, сейчас пришлю вам по СМС.

– Спасибо.

М-да, чего только не сделаешь ради Палаты адвокатов, ненавижу работать ночью, тебя будят в тот самый момент, когда ты так крепко спишь и, как назло, забываешь выключить телефон.

Так, а вот и СМС от Анны Сергеевны, нужно позвонить следователю и обговорить детали вызова. Вбиваю номер следователя и её данные в свою телефонную книгу, после чего набираю номер телефона.

– Алло, Александра Игоревна Сухоруких? – спросил я, протирая одной рукой глаза.

– Да, это я, – бойко ответила явно молодая девушка.

– Это Вячеслав Игоревич Несмеян, адвокат Палаты адвокатов. Я звоню по поводу вашей заявки.

– Да, конечно, что вы хотите узнать?

– Он там как ранее судимый? Признаётся?

– Нет, ранее к уголовной ответственности не привлекался. Совсем молодой мальчик, опера его сегодня вечером на выезде из города задержали. Показания давать желает. Вы через сколько будете?

– Сейчас оденусь, думаю, приеду к вам через минут 20.

– Спасибо, буду ждать.

Так, теперь главное – не разбудить Дашу, ей же завтра на смену с утра ехать.

Медленным шагом вхожу в комнату и ловлю на себе расстроенный взгляд своей «русалки».

– Слава, ну сколько можно? – недовольно шипит Даша.

– Да, я всё понимаю, извини, что разбудил тебя, – неуверенно отвечаю я.

– Мы же ещё на Новый год с тобой договорились, что ты не будешь брать ночные вызовы, – Даша сказала очень громко, и, судя по интонации и темпу произношения, она явно не будет принимать мои дежурные извинения!

– Извини, там три адвоката до меня отказались принимать заявку, – шёпотом отвечаю я в надежде сгладить начинающийся конфликт.

– Мне-то какое дело, сколько там до тебя отказались? Давай уже укатывай на свою работу! – прокричала Даша на всю комнату.

– Даш, ну не сердись, пожалуйста. Я обещаю загладить свою вину, честное слово, – опять же шёпотом говорю я.

– Ага, загладит он! Давай уже езжай, не хочу продолжать этот бесполезный разговор.

Даша отворачивается от меня и, укутавшись в одеяло, пытается не обращать внимание на то, как я одеваюсь и произношу одну и ту же фразу: «Извини».

Мне хотелось её поцеловать, как я обычно это делаю перед уходом на работу, но тут явно не та обстановка, да и сама Даша отвернулась от меня, явно намекая, что теперь она в статусе «Всё сложно».

Быстро одевшись, я смотрю сквозь окно на улицу, там, судя по всему, ветрено и прохладно. Ключи от квартиры, удостоверение адвоката вкладываю в сумку, быстро смотрю на себя в зеркало, чуть расчёсываюсь и выбегаю из квартиры.

Мотор своей любимой «Ауди А4» я решил не прогревать, благо она новая, ей всего-то один год. Включаю автомагнитолу, по радио играет В. Цой, что только радует слух и поднимает настроение.

Молодой мальчик, а я ведь так и не спросил у неё, как его зовут… Интересно, что он такого натворил, раз его так срочно хотят допросить? Убийство, разбой, изнасилование или, быть может, сбыт наркотиков? Ставлю на последнее, тем более был задержан на выезде из города и поздно вечером. За всеми этими мыслями и раздумьями я и не заметил, как приехал к отделу полиции, благо я жил в 10 минутах езды от Кировского районного отдела полиции города Ижевска.

Отдел полиции располагался, как это ни странно, на Кировском проспекте. Старое трёхэтажное здание, представляющее из себя типичное советское здание эпохи сталинского ампира. На первом этаже располагалась дежурная часть с оружейной комнатой и группой быстрого реагирования, камера хранения оружия, а также два кабинета дознавателей. На втором этаже располагались кабинеты следователей следственной части, а вот третий этаж был отдан начальству, его первым, вторым и третьим заместителям, канцелярии, бухгалтерии и архиву. Подвал же имел четыре камеры предварительного содержания, в которые адвокаты какого-либо доступа не имели.

Вход в здание обычным людям был строго запрещён. Для прохода в здание в рабочее время необходимо было предъявить паспорт, а также оформить разовый пропуск, показать все содержащиеся в сумке предметы, а также ответить отрицательно на дежурный вопрос: «Имеются ли у вас при себе колющие, режущие предметы самообороны и иные запрещённые вещества?».

Адвокатам и другим специальным субъектам, напротив, вход в здание был всегда открыт, за исключением ряда оговорок. Для прохода в полицию или иной правоохранительный орган достаточно предоставить адвокатское удостоверение, а также сообщить цель визита. Но, увы, на практике именно адвокаты как защитники сталкивались с беспределом со стороны сотрудников правоохранительных органов, и под всякими невообразимыми предлогами их не впускали в тюрьмы, следственные изоляторы, суды и прочие учреждения пенитенциарной системы. Исключением не являлся Кировский районный отдел полиция города Ижевска, сотрудники которого зачастую выдумывали такие ограничения по входу в здание для адвокатов, которые невозможно описать литературным языком.

Быстро найдя место для парковки своего «немца», я подхожу к входу в здание. Хорошо, что оделся потеплее – на улице явно прохладно, быстрее бы меня впустили внутрь. Нажимаю на кнопку для связи с дежурной частью, по счастью, дверь открывают без формальных вопросов, наверное, меня тут давно ждут.

– Доброй ночи, адвокат Вячеслав Несмеян, – протягиваю удостоверение адвоката в окошко дежурной части.

– Доброй ночи, сержант Лихоманенко Александр Степанович, – отвечает мужской голос. Вы к кому и зачем?

– Мне к следователю Сухоруких Александре Игоревне.

– Сейчас наберу и узнаю, даст добро, пропущу, – сержант Лихоманенко явно настроен от меня как можно скорее избавиться, оно и понятно – из дежурной части раздаётся громко играющая музыка 90-х.

Через несколько минут мне на руки с удостоверением выдаётся разовый пропуск и даётся указание позвонить следователю, чтобы она спустилась за мной.

Я взглянул на затемнённое зеркало дежурной части и ответил:

– Хорошо, сейчас ей позвоню.

– Александра Игоревна, доброй ночи, это адвокат Несмеян, я стою у входа в отдел, вы можете спуститься за мной?

– Да, конечно, 5 минут, и я иду.

Александра Игоревна Сухоруких уже год как после окончания университета работала в должности следователя следственной части Кировского района города Ижевска УМВД по Удмуртской Республики. Это была хрупкая девушка 23 лет, низкого роста, которая ещё совсем недавно переехала по распределению в город Ижевск после окончания Санкт-Петербургского университета Министерства внутренних дел РФ. Внешне она была похожа больше на татарку, так как её лицо имело тонкие черты, заострённые ближе к явно выраженным монгольским скулам, а колорита внешности добавляли карие глаза и тёмные кудрявые волосы от природы цвета вороного крыла. Она очень любила свою работу, но ещё больше она обожала свою форму, которая и без того подчёркивала природную стройность и лёгкость её походки.

Никто не мог сказать, что на работе и в быту это были два разных человека, напротив, даже в общении со своими подругами Александра Игоревна не позволяла себе какого-либо подхалимства и общения за глаза, наверное, из-за этого подруг у неё было очень мало, да и с теми в последний год она начала видеться реже, всё из-за работы, которую она очень любила.

Строгость и внимание к самым мелким деталям выделяли «Сашеньку», как ласково называли сокурсники своего будущего генерала в юбке. С отличием закончив университет, Александра Игоревна решила вернуться домой, в Ижевске жили её мама и бабушка, по которым все 5 лет, проведённых в университете, она сильно скучала.

Через несколько минут Александра Игоревна спустилась и пригласила меня подняться на 2 этаж в её кабинет.

– На улице холодно, вы, наверное, замёрзли? – спросила у меня Александра Игоревна, быстро поднимаясь по лестнице.

– Нет, хорошо, что быстро впустили в отдел, в прошлый раз один час стоял перед входом и жутко замёрз, – ответил я.

– Хм… Дежурная часть, что с них взять, погоны сержанта получили, думают, что самые главные, – улыбаясь, ответила Александра Игоревна.

За этими разговорами мы вошли в кабинет № 206. Кабинет следователя Сухоруких А. И. ничем принципиально не отличался от тысяч таких же кабинетов следователей, расположенных в других отделах полиции города и области.

Размер кабинета не превышал 15 метров, на стенах были поклеены безликие жёлтые обои, потолок продымился от постоянного курения в кабинете и выглядел очень блекло, так же как и окно, которое мало того, что было очень грязным, так ещё выходило на оживлённую часть улицы, и вся плыть и грязь с улицы в тёплое время года постоянно летели в кабинет, делая его и без того ещё более пыльным. Отдельного слова заслуживал паркет на полу. Давно лишившийся какого-либо рисунка или орнамента, он больше напоминал по цвету кожу человека, болеющего какой-то венерической болезнью, так как то тут, то там на паркете были ярко-бордовые пятна, которые, по всей видимости, смыть уже было невозможно.

На полу в кабинете беспорядочно лежали то ли вещественные доказательства, упакованные в чёрный пакет, то ли просто какие-то непонятные пакеты, содержимое которых было неизвестно, по всей видимости, и самой Александре Игоревне, так как переехала она в кабинет совсем недавно и толком не успела понять, что в этом кабинете подлежало уничтожению, а что действительно являлось вещественным доказательством, которое необходимо сдать в камеру хранения.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – мило произнесла Александра Игоревна, пододвигая мне старый деревянный стул.

– Да, спасибо, – ответил я, расположившись на этом стуле, про себя надеясь, что вчера на нём не сидел какой-нибудь бомж. Не хватало опять принести домой клопов. Даша точно меня убьёт, потому что клопы, по её словам, были в первый и последний раз.

– Хотелось бы знать, что совершил этот молодой мальчик, если вы вызываете адвоката ночью? – начал сразу же я.

– Молодого мальчика зовут Беридзе Георгий Лаврентьевич, он наркодилер. Сегодня вечером задержан на выезде из города, при себе у него изъято 25 пакетов со спайсами, высушенной коноплёй, а также большое количество таблеток, я думаю, это экстази, – быстро произнесла Александра Игоревна, смотря в какие-то документы у себя на столе.

– Ну, это уже пусть экспертиза решает, кстати, заключение специалиста уже сделано? – я как бы начал плавно подходить к самому главному.

– Да, конечно. Всё готово, после допроса я вас ознакомлю с заключением специалиста, – Александра Игоревна сразу же дала понять, что общаться будет, только следуя букве закона.

– Вы позволите поговорить с моим подзащитным наедине перед допросом? – робко спросил я.

– Наедине точно нет, только под контролем оперативного сотрудника, и у вас есть не более 5 минут, его через два часа должны будут увезти в изолятор временного содержания, – строго отрезала следователь Сухоруких А. И.

– Постойте, согласно нормам процессуального права, перед допросом задержанному предоставляется право общения со своим защитником наедине, без присутствия посторонних лиц и без ограничения во времени, – попытался было возразить я в учтивой форме.

– Так, адвокат Несмеян! Я могу увеличить время вашего общения с задержанным Беридзе не более чем до 10 минут, и ни при каких раскладах вы не будете общаться с ним без присмотра оперативного сотрудника, вам ясно?

Диалог явно шёл не в мою пользу, и чтобы не начинать общение с конфликта, мне пришлось согласиться на такие явно неуютные условия.

Действительно, согласно действующим законам ограничение во времени общения и консультации адвоката и подзащитного перед допросом установлены не было, и я должен был общаться с подзащитным без посторонних лиц, но в данном случае начинать общение со следователем нужно не с конфликта, а с компромисса, тем более когда речь идёт о самом первом общении.

– Хорошо, хорошо. Я готов, давайте 10 минут, мы можем поговорить с ним в коридоре, чтобы вы не слышали и не видели нас? – уважительным тоном произнёс я.

– Да, давайте в коридоре, но под присмотром конвоя и без всяких оговорок. Я как раз начну вбивать в протокол допроса ваши данные. Дайте мне, пожалуйста, ваше удостоверение, а также ордер, сейчас позвоню конвою, чтобы его поднимали с камеры временного содержания.

Завершив беседу со следователем, я решил выйти в коридор и там дождаться своего подзащитного. Коридор отдела полиции ночью выглядел очень мрачно. Тут вполне можно было снимать какой-нибудь фильм ужасов или триллер. В ширину коридор был очень узким, буквально метра 2, в самом его конце стояла большая копировальная машина, при этом к стенам были прибиты какие-то ящики высотой в человеческий рост, на полу лежал такой же старый ламинат, как в кабинете у следователя, который давно не меняли. Стены были покрашены в зелёный цвет, и местами краска отвалилась, особенно на стыке стен с потолком. На отвалившихся кусках стены виднелась плесень, которую, как мне казалось, никто не сводил, да и всем, по-моему, было безразлично.

Потолок был очень закопчённым, и даже казалось, что его ни разу не белили с самой сдачи в эксплуатацию здания. Ну и главное, что придавало незабываемый колорит коридору полиции, так это жуткая вонь. И неясно было, что это за запах: то ли что-то протухло в камере хранения вещественных доказательств, то ли стены впитали в себя жутчайший смог табачного дыма, который валил из следственных кабинетов ежедневно.

Через 5 минут в конце коридора послышался звук поднимающихся людей. Спустя минуту передо мной появились трое мужчин. Беридзе Г. Л. выделялся на их фоне своей сильной худобой и высоким ростом. Конвоиров было двое, один из них шёл впереди Беридзе, другой – сзади, при этом все трое были скованы двумя парами наручников, каждая из которых была зафиксирована на кисти руки конвоира и на обеих кистях рук Беридзе.

Конвоиры, следуя всем правилам доставки подследственных, сняли с Беридзе ремень и шнурки, было видно, что штаны начали спадать, и Беридзе держал одну штанину рукой, не давая ей соскользнуть.

Беридзе действительно на вид был очень молод, я бы и не дал ему 18 лет. Это был светловолосый молодой человек с яркими голубыми глазами, прямым носом и тонкими губами. Очень неестественно на этом фоне смотрелась его тонкая шея, которая казалась слишком длинной. На Беридзе были надеты синие джинсы и голубая футболка, при этом на левой руке я успел разглядеть татуировку, но что там было изображено, я не заметил.

Конвои быстрым шагом доставил Беридзе к кабинету следователя, но при входе в кабинет один из конвоиров снял со своей руки наручники и проследовал в кабинет следователя, другой же снимать наручники не стал.

– Добрый день, Георгий Лаврентьевич! Меня зовут Вячеслав Игоревич Несмеян, я буду вашим адвокатом, – громко и ясно произнёс я, при этом в этот момент я остановил свой взгляд на конвоире.

– Добрый день, – еле слышно и не смотря в мою сторону, ответил Беридзе.

В этом момент один из конвоиров снял с Беридзе наручники и дал нам возможность начать диалог, предварительно указав на конец коридора и напомнив, что у нас есть максимум 10 минут. Отойдя с Беридзе в конец коридора, я шёпотом, чтобы содержание беседы не слышали конвоиры, начал давать первую консультацию своему подзащитному.

– Я расскажу тебе кратко, что тебе грозит и чем я могу тебе помочь, хорошо?

– Да, давайте. Мне за прошедшие 6 часов уже такого наговорили, что я уже сомневаюсь, выйду ли я отсюда когда-нибудь.

– Тебя обвиняют в сбыте наркотических веществ. Ответственность за это преступление предусмотрена статьей 228.1 Уголовного кодекса России. Судя по тому, что мне озвучил следователь, у тебя нашли расфасованные свёртки с наркотиками. Судя по размеру и количеству свёртков тут либо часть 4 ст. 228.1 УК РФ, либо часть 5 этой же статьи. Для твоего понимания: часть 4 ст. 228.1 УК РФ предусматривает наказание в виде лишения свободы сроком от 10 до 20 лет, по части 5 этой же статьи тебе могут в том числе дать наказание в виде пожизненного лишения свободы.

– Что???! Как пожизненное? Вы что шутите, прекратите. Мне опера, когда меня задерживали, сказали, что максимум мне светит до 5 лет лишения свободы, а если дам показания и во всём признаюсь, то дадут 3 года, и те условно.

– Я не шучу. Ты уже подписывал какие-нибудь документы до моего приезда к тебе?

– Да, протокол допроса свидетеля.

– И что ты рассказал в этом протоколе?

– Ну, я полностью признался в том, что я раскладывал «клад»1, то есть наркотики, в Ижевске и в пригородах на протяжении последних 4 месяцев, получая за это вознаграждение в размере 60 000 руб. ежемесячно на свою банковскую карточку. Клад я получал в оговорённом месте, при этом адрес места мне приходил в виде СМС-сообщения. После получения клада я его фасовал, раскладывал в отдельные пакеты и сообщал оператору, что я готов развозить закладки по району и области, она ответным сообщением писала мне адреса и места, куда следует раскладывать закладки.

«Плохо дело», – тут же подумал я, с учётом такого протокола допроса и данных показаний со сбыта наркотиков на хранение с целью личного употребления переквалифицировать совершённое деяние гражданина Беридзе будет крайне сложно, а фактически невозможно. Да и сроки наказания у этих преступлений различные. Если хранение наркотиков с целью личного употребления карается в среднем более или менее лояльно, и максимальное наказание обычно не превышает 5 лет лишения свободы, то вот распространение наркотиков уже влечёт более строгое наказание, вплоть до пожизненного лишения свободы.

– А тебе разъясняли положения ст. 51 Конституции России до начала дачи показаний?

– Ну, мне что-то там говорили, разъясняли какие-то права, но я уже смутно помню. О чём эта статья?

– О том, что ты вправе отказаться от дачи показаний и можешь не давать показания в отношении себя лично.

– Нет, таких разъяснений моих прав не было, мне это точно не говорили.

– Хорошо, давай так. Сейчас у тебя есть два варианта: первый – ты даёшь показания и признаёшь вину во всём в надежде на то, что тебе дадут наказание ниже низшего предела.

Согласно практике Верховного Суда наказание за аналогичные преступления назначается в виде лишения свободы сроком до 13 лет. Либо второй вариант: ты отказываешься давать показания, пользуясь положениями ст. 51 Конституции, и ждёшь моего прихода в тюрьму. Там уже будем думать, как сделать лучше, что можно говорить, а что нельзя.

– В тюрьму? Это что мне ещё придётся посидеть какое-то время? Опера сказали, что если дам показания и во всём признаюсь, то сегодня же отпустят.

– Послушай, Георгий Лаврентьевич!!! Я, конечно же, всё понимаю, ты ранее не судим и оказался тут впервые в своей жизни. Я понимаю, что для тебя это огромный стресс и прочее, но ты также должен мне полностью доверять. Понимаешь?

– Да, понимаю. Но вы тоже должны понимать, я не готов и не хочу в тюрьму. Мне сказали, что дам показания и всё, я сегодня же буду отпущен на свободу, потом суд и 5 лет лишения свободы, да и те условно.

– Тебя, ну как бы тебе сказать проще, обманули. Так устроит?

– И что мне делать, как лучше? Что вы мне посоветуете?

– Бери 51 статью Конституции, хуже уже явно не будет. На 10 день у тебя закончится карантин в СИЗО, и я приеду к тебе на краткое свидание. Там уже детально всё обсудим, что говорить, а что не говорить.

Даже не могу описать, что может чувствовать в этот момент человек, когда слышит от своего защитника слова: «Наказание вплоть до пожизненного лишения свободы». Кто-то рассказывал мне, что состояние шока было настолько сильным, что хотелось заснуть и не проснуться, напротив, другие тут же ставили перед собой задачу – покончить жизнь самоубийством, так как понимали, что ни пять, ни даже семь или тем более десять лет в неволе провести не смогут. Другие же, напротив, понимая весь ужас катастрофы, медленно сходили с ума, описывая свои ощущения как медленное расстройство личности.

Мне кажется, что Беридзе был из числа тех, кто после моих слов о возможности пожизненного лишения свободы окончательно сник и находился в состоянии глубокого коллапса. Его взгляд не был устремлён на меня, а был направлен в пол, он даже не моргал, просто стоял и, скорее всего, уже был не в этом мире, а где-то в другом измерении. Его мозг, скорее всего, автоматически отключился и отказывался реально воспринимать поступающую информацию.

– А можно задать вопрос, – едва не заикаясь, начал со мной говорить Беридзе.

– Да, конечно, я постараюсь ответить развёрнуто.

– В чём отличие 228 от 228.1, – медленно произнёс Беридзе.

– 228 УК РФ предполагает приобретение наркотиков с целью личного потребления. Но тут акцент идёт на величину приобретаемого наркотика, которая обычно ограничивается одним или двумя свёртками.

228.1 УК РФ указывает на распространение наркотиков, и тут размер, количество обнаруженных запрещённых веществ, конечно же, превышает два свёртка. Хранить при себе 25 свертков с целью их употребления невозможно, тем более если эти свёртки расфасованы и разложены в разовые пакеты. Сроки ответственности ты, я думаю, сам понимаешь, где больше. В ряде случаев срок наказания может доходить до пожизненного лишения свободы.

– То есть я могу сесть до конца своей жизни, больше никогда не увижу свою маму, папу, брата, друзей, родственников и вообще оттуда никогда не выйти?

– Да, при самом плохом раскладе ты действительно можешь сесть пожизненно без права и возможности временно выехать с территории тюрьмы вне зависимости от каких-либо внешних обстоятельств: смерть близких родственников, их тяжёлая болезнь, вступление в брак, твоя тяжёлая болезнь и прочее.

Наверное, сейчас кто-то обвинит меня в том, что я фактически лишил человека всякой надежды на какое-либо спасение и самой возможности выйти на свободу. Отнюдь, это не так. Действительно, стиль работы у каждого адвоката свой, кто-то даёт человеку надежду на спасение изначально, рисуя в его воображении воздушные замки розового цвета, кто-то, напротив, рассказывает своему доверителю всё как есть, не преувеличивая и ничего не приукрашивая. Хотя есть ещё и третий вариант общения с клиентом: «Бесплатно не работаю, деньги вперёд».

Реакция Беридзе была предсказуема, он тут же потух, и без того путаные мысли в его голове ещё более стали напоминать вихрь, в котором кружилось всё, начиная с его детства: трёхколёсный велосипед, на котором он так любил кататься, любимая куртка, баскетбольный мяч, подаренный его родителями на его десятилетие, школьный завуч, дающий наставления перед окончанием школы, первое сентября в училище и знакомство с сокурсниками. Но самыми главными актёрами в этом вихре и потоке различных мыслей были родители Беридзе. Мама строго орала: «За что ты принёс нам такое горе?», отец стучал кулаком по столу и нецензурно кричал, бабушка просто плакала где-то вдалеке. Беридзе казалось, что уже ничего поделать нельзя, и ему ясно виделся конец – он старый, в какой-то замызганной фуфайке или телогрейке сидит на каком-то грязном стуле и нервно докуривает сигарету, ожидая окончания последнего дня в своей жизни, надзиратель ему что-то орёт, а он делает вид, что не слышит, после чего получает сильный удар в голову резиновой дубинкой и падает без сознания.

– Беридзе, Беридзе, вы меня слышите? – продолжаю я свою речь. – Так вот, я сказал вам не всё, есть ряд нюансов: во-первых, если экспертизой будет установлен не особо крупный размер изъятых наркотиков, то никакого пожизненного наказания не будет, возможно наказание до тринадцати лет лишения свободы. Во-вторых, если грамотно выстроить позицию защиты, то можно рассчитывать на снисхождение суда, а следовательно, назначение наказания ниже низшего предела. У меня в практике такие случаи были, людям давали наказание в виде восьми лет лишения свободы.

– Восемь, девять? – резко перебил Беридзе. – Да я и одного года там не протяну, не говоря уже о восьми или девяти годах.

В этот момент к нам подошёл один из конвоиров и начал в приказном порядке требовать от нас прекращения общения, так как отведённое время истекло.

– Ещё минуту, и мы зайдём в кабинет, не переживайте, – ответил я громко.

Спустя минуту мы зашли в кабинет следователя, Беридзе сообщил ей, что отказывается давать показания.

Закончив формальности с оформлением протокола допроса, я спросил у Александры Игоревны:

– Скажите, пожалуйста, реализовано ли право моим подзащитным на телефонный звонок?

– Нет, мы ему запрещали кому-либо звонить.

– Хорошо, если я дам ему свой телефон, он может позвонить матери?

– Да, пожалуйста, у вас на это есть минут 5.

В этот момент Беридзе смотрел на меня отрешённым взглядом и, скорее всего, понимал, что теперь его жизнь разделилась на до и после.

До момента задержания с «кладом» всё было как по накатанной. Обычная семья, состоящая из заботливых и любящих родителей, два сына, из которых Георгий был старшим, а следовательно, должен быть надеждой, опорой и примером для подражания для младшего брата – Василия. В школе Георгий особых успехов не имел, олимпиады не выигрывал, особой тяги к знаниям у него не было, как не было и особого желания учиться в университете.

После 9 класса им было принято решение поступить в ПТУ учиться на повара. Как сказала мама: «Зато научишься готовить, хоть мне дашь передышку, и я немного отдохну от кухни». Учился в ПТУ Георгий слабовато, но вот в силу любви к сладкому кондитерские изделия у него получались очень вкусными, и бабушка Зоя очень любила, когда её старший внучок угощал её пахлавой или творожным кексом своего приготовления. Друзей у Георгия было предостаточно, парнем он был очень общительным, а ещё у него была очень большая страсть к баскетболу, в который он любил играть в свободное от учёбы время.

В ПТУ Георгий появлялся не так часто, как хотели его преподаватели, больше ему нравилось либо сидеть дома, либо просто гулять с друзьями в торговых центрах, периодически заходя в брендовые магазины и мысленно примеряя на себя люксовую одежду, дорогие туфли, спортивную форму своей любимой баскетбольной команды. Денег на развлечения также не было, максимум были карманные расходы, которые выделялись мамой, да и тех денег хватало только на то, чтобы пообедать в магазине уличной еды или в столовой ПТУ. Отец неоднократно говорил сыну о необходимости подработки и неважно кем, главное – начать зарабатывать деньги и тратить их на себя, но Георгий отказывался даже от самой мысли мыть полы или раздавать рекламные листовки «за копейки».

– Там максимум на два обеда заработаешь за весь день работы, – как-то раз возразил он отцу.

Между тем молчать на моё предложение позвонить матери он не стал, разве что ему было не ясно, как ей позвонить и что сказать?

– И с чего же мне начать с ней разговор, что мне сказать матери? – спросил Беридзе, не поднимая головы.

– Говори как есть, ты задержан полицией, скажи, что у тебя всё нормально, дальше я с ними встречусь и расскажу им, как всё есть.

– Да, давайте так, – рассеянно сказал он.

Набрав продиктованный номер, я передал трубку Беридзе, который взял телефон дрожащими руками, понимая, что сейчас его жизненная катастрофа станет не только его личным горем, а горем всей его семьи: матери, отца, брата, бабушки, деда. Даже, возможно, кто-то из друзей узнает и начнёт искренне сопереживать, а, возможно, напротив, начнёт злорадствовать.

– Мама, доброй ночи, это я, Георгий, – едва не запинаясь, начал Беридзе.

– Алло, ты где, почему не дома, мы с отцом всех твоих знакомых обзвонили, куда ты пропал? – отрывистый женский голос сразу же начал истерично кричать в трубку.

– Я в полиции, меня задержали за наркотики, завтра будет суд. Адвокат сказал, что меня посадят в тюрьму и, возможно, надолго.

– Что? Какие наркотики, что ещё за шутки, что значит посадят в тюрьму?

– Это не шутки, я ему дам телефон, он сказал, что наберёт тебя, как выйдет из отдела полиции. Суд, как я понял, будет завтра днём, сейчас меня увозят в ИВС. Извини меня, пожалуйста, я очень сильно вас подвёл с отцом, я не шучу про наркотики и про тюрьму.

В кабинете повисла гнетущая тишина, Александра Игоревна сделала вид, что заполняет какие-то документы, я просто отвернулся от Беридзе в сторону, подойдя к окну, чтобы не смотреть ему в глаза, так как он начал плакать и просить прощения у родителей. Эти слёзы не были слезами отчаяния или боли, эти слёзы были слезами разочарования в себе.

Закончив разговор, он передал трубку мне в руки и начал вытирать глаза. Александра Игоревна учтиво предложила ему сделать пару глотков воды, но он отказался. В кабинет вошли конвоиры и начали надевать на Беридзе наручники, которые, закрываясь на запястьях, щёлкнули в кабинетной тишине особенно громко. Впереди был суд, который должен был определить дальнейшую участь молодого человека.