24: Остаточный риск

Пролог: Балтийский Холод

Первое, что он по-настоящему почувствовал, был холод. Не притуплённая боль в рёбрах и не гул в голове, а пронизывающий холод балтийского ветра, который вгрызался в кожу через мокрую, рваную тюремную робу и проникал в самые кости.

Побег не был планом, ведь планов больше не было — это был чистый инстинкт.

Всё произошло на борту старого сухогруза, идущего в нескольких десятках метров от пирса, в тот момент, когда конвоир поскользнулся на обледенелой палубе. Другой заключённый, старик с пустыми глазами, бросился на него с заточкой. Суматоха. Выстрел. Ещё один.

Джек не думал, его тело двигалось само. Он рванулся в сторону второго конвоира и, вкладывая в удар остатки сил, ударил его головой о стальной леер. Он не почувствовал ничего, кроме веса обмякшего тела, которое отшвырнул в сторону.

А потом — прыжок.

Ледяная вода Балтики обожгла, выбивая воздух из лёгких. Шок парализовал на мгновение, но инстинкт выживания был сильнее. Он грёб к берегу, видневшемуся размытым тёмным пятном, и почти сразу почувствовал, как сознание уплывает.

Теперь он лежал, забившись в узкую щель между двумя ржавыми, забытыми контейнерами на окраине какого-то литовского порта. Сколько он был без сознания? Неважно. Воздух пах соляркой, гниющими водорослями и безнадёжностью, а каждый вдох отзывался жжением в лёгких. Правое плечо, старая рана, снова горело тупым, постоянным огнём.

Он закрыл глаза, на мгновение позволив себе поддаться желанию, которое точило его изнутри: просто перестать. Перестать дышать, позволить холоду сделать свою работу, забрать остатки тепла и подарить, наконец, тишину.

Хватит.

Перед глазами вспыхнуло лицо. Не Одри. Не Ким. Другое, из Африки. Глаза ребёнка, держащего автомат, и приказ, который он не выполнил. А потом — кровь его товарища на его руках. Его слабость. Его человечность. Его проклятие.

Джек судорожно и хрипло вздохнул.

Нет. Не сейчас.

Он был не просто сломлен, он был пуст. Жертва, принесённая ради Хлои, казалась последней, но мир выплюнул его обратно на этот грязный, промозглый берег. Он — ошибка в системе, остаточный риск.

Его рука, дрожащая от холода и истощения, коснулась груди, но там, под робой, была лишь пустота.

Он медленно, с нечеловеческим усилием, заставил себя сесть. Боль пронзила спину, и он стиснул зубы, подавляя стон. Взгляд сфокусировался на сером, безразличном небе.

Бежать. Исчезнуть. Стать призраком. Это была не цель, а единственный оставшийся, проклятый, неумолимый инстинкт, который заставлял его дышать, когда он хотел умереть.

Качнувшись, он заставил себя подняться. Тело почти не слушалось, но устояло.

Шаг. Ещё один, вглубь города-призрака, подальше от воды.

В поисках места, где можно было бы просто упасть и, может быть, не встать.

Глава 1: Груз прошлого

Затхлый, тяжёлый воздух давил на грудь, и первым, что напомнило о себе, стало хриплое дыхание, словно песок в лёгких.

Потом пришла боль, просачиваясь медленно, как вязкая, холодная смола, заполняя суставы и сводя мышцы. Правое плечо горело особенно едко — старая рана никогда по-настояшему не заживала и теперь лишь отдавалась тупой, постоянной пульсацией. Джек Бауэр лежал на скрипучей койке с тяжёлыми веками, его сознание отказывалось принимать день.

Комната пахла сыростью, старым потом и дешёвым алкоголем; этот запах пропитал стены и въелся в матрас. Из-под щели в двери тянуло холодом. Где-то далеко, за тонкой стеной, кашлял сосед — старик, который, казалось, и сам состоял из одних лишь хрипов.

Джек открыл глаза. Серый, облупившийся потолок, паутина в углу — ничего нового. Каждый день одно и то же однообразие, его тюрьма и его убежище, которое притупляло чувства, давая ложное ощущение безопасности.

Джек медленно, с усилием, повернул голову. На прикроватной тумбочке, обшарпанной и покрытой кругами от стаканов, лежали блистеры дешёвых таблеток без рецепта — единственное, что помогало.

Он протянул дрожащую руку, выдавил несколько таблеток, не считая, и запихнул их в рот, запив несвежей водой из запотевшего стакана. Металлический, горький привкус растворялся на языке и оседал на нёбе.

Прошло несколько минут, и острые края боли начали медленно скругляться, растворяясь в вязкой, ватной пелене. Онемение рождалось где-то глубоко внутри, постепенно притупляя ощущения, но никогда не убирало боль полностью. Она оставалась неотступным фоновым шумом, напоминанием о каждом ранении, о каждом переломе, о каждом дне, проведённом на грани. Это был его единственный ежедневный ритуал.

Он тяжело поднялся, и каждый хруст в суставах отзывался эхом в голове. Тело — ржавый механизм, требующий постоянной смазки и запуска каждое утро. Ноги, казалось, отказывались держать вес.

Джек постоял немного, опираясь рукой о стену, и позволил таблеткам начать свою работу, только потом сделав следующий шаг. В резком контрасте с общей грязью и запустением общежития два комплекта его одежды висели на крючке аккуратно сложенными. Его обувь — старые, но тщательно вычищенные ботинки — стояла параллельно, носками к стене. Он взял влажную тряпку и начал протирать единственную полку, где стояли несколько старых, потрёпаных томиков польской поэзии, купленных на блошином рынке за копейки. Он не понимал до конца этих слов, но своим звучанием они дарили ему краткое, странное утешение.

Он медленно провёл тряпкой по корешкам, вымыл свою кружку до блеска и поставил её сушиться вверх дном рядом со стаканом. Это был его способ навязать хоть какой-то порядок хаосу своей жизни, которая давно вышла из-под контроля — микроскопический оплот стабильности.

Его взгляд задержался на сломанном морском хронометре, найденном им на одном из складов, где он иногда подрабатывал. Ржавый, с разбитым стеклом и застрявшими стрелками. Несколько месяцев назад он пытался его починить, разбирал, изучал механизм, пытаясь понять, почему он остановился, но так и не смог. Хронометр лежал на полке, его сломанные стрелки навсегда замерли где-то около трёх часов. Джек осторожно коснулся его холодного, металлического корпуса и отдёрнул руку.

Починить его было бы всё равно что починить себя, а себя он починить уже не мог. Он был сломан. Непоправимо.

Подойдя к окну, он упёрся ладонями в подоконник. Вид не изменился: серый, унылый пейзаж и ржавеющий, гигантский портовый кран, застывший над верфью, словно вымерший динозавр. Его массивная конструкция, когда-то символ мощи и прогресса, теперь превратилась в безмолвный, бесполезный памятник ушедшей эпохе.

Воздух был пропитан запахом морской соли, дизеля и чего-то ещё — меланхолии, эха несбывшихся надежд. Влажный ветер залетал в приоткрытую щель, шевеля занавеску. Джек стоял неподвижно, его взгляд был усталым, но не смирившимся.

Он убеждал себя, что его место здесь, на обочине, невидимым и забытым. Он был угрозой для любого, кто к нему приблизится, его прошлое висело на нём, как свинцовый груз. Он хотел исчезнуть, найти покой.

Но внутри него тлел уголёк, маленький и болезненный, но всё ещё живой. Он не позволял ему полностью отпустить, заставлял его руки, даже дрожащие от боли, инстинктивно сжиматься, словно готовясь к схватке. Он одновременно хотел исчезнуть и искал хоть какую-то зацепку, чтобы доказать себе, что он ещё не полностью сломлен, что его жертвы не были напрасными.

Его взгляд скользнул по старому деревянному подоконнику, который он протирал всего несколько минут назад. Дерево было потрескавшимся, но гладким под пальцами.

И вот она. Крошечная, еле заметная свежая царапина, неглубокая, как будто кто-то провёл по ней ногтем или краем инструмента. Этой царапины вчера не было, он был уверен. Он знал каждую трещину в этой комнате.

Затем его взгляд переместился на полку. Его старая, тонкая книга польских баллад, которую он всегда клал корешком вверх, — это был его личный, негласный ритуал.

Сейчас книга лежала корешком вниз.

В груди Джека что-то сжалось. Маленькие, незначительные вещи, но они говорили ему то, что он не хотел слышать. Кто-то был здесь. Не уборщица, не сосед. Кто-то другой. Его паранойя, которую он пытался заглушить болью и анальгетиками, внезапно вспыхнула острым, жгучим уколом.

Он был замечен. В его убежище проникли.

Джек медленно выпрямился, его взгляд стал острым, сканирующим. Он прошёлся по комнате, глаза отмечали каждую деталь: дверь, окно, вентиляцию. Его дыхание стало чуть глубже, контролируемым, пока он пытался унять дрожь в руках. Это была не паника, а что-то более глубокое, более древнее.

Инстинкт.

Он думал, что потерял его, но он был здесь, снова. И это было хуже, чем боль. Это означало, что покой, который он искал, снова ускользнул. Он был снова втянут в это.

Чёрт.

Монотонный гул серверов вибрировал в стенах офиса, словно пульс огромного, бездушного механизма. Приглушённые голоса коллег смешивались с шелестом бумаг и редкими щелчками клавиатур, создавая фон стерильной, обезличенной эффективности. Офис располагался на нижних этажах одного из тех новых, холодных, стеклянных небоскрёбов, что доминировали над горизонтом Лондона, воплощая корпоративную отстранённость.

Её окно, в отличие от панорамных видов верхних этажей, выходило на серый внутренний двор, окружённый другими стеклянными башнями, создавая ощущение замкнутого пространства. Всё здесь было отполировано до блеска, до стерильной, неестественной чистоты.

Стол Хлои О’Брайан был маленьким островком лёгкого беспорядка в этом корпоративном порядке. Её старый, обклеенный стикерами с кибер-конференций ноутбук казался мятежным артефактом среди сверкающей офисной техники. Рядом стояли две кружки – одна с засохшими остатками кофе, другая – с наполовину выпитой холодной водой, а также помятый блокнот с каракулями, алгоритмами, разбросанными флешками и проводами. Это было её личное, почти интимное пространство, которое она отказывалась приводить в соответствие с корпоративными стандартами.

Её длинные и тонкие пальцы отбивали сложные, почти музыкальные ритмы по клавиатуре – нервный тик, выдававший интеллектуальную скуку. Рутинная работа по комплаенсу для крупного европейского банка была утомительной: часы, проведённые за проверкой транзакций, поиском мелких несоответствий, составлением отчётов, которые никто никогда не читал до конца.

Она чувствовала, как её мозг, способный к куда более сложным задачам, медленно деградирует в этой рутине, как будто скальпель используют для рубки дров.

В одном из отчётов, касающихся транзакций «NordStream Renewables», крупной европейской энергетической компании, она наткнулась на аномалию. Это не была явная ошибка, наоборот — транзакция была слишком идеальной. Крупный перевод средств на оффшорную компанию на Каймановых островах был оформлен безупречно, со всеми необходимыми подписями и разрешениями, без красных флагов и предупреждений. И в этом была вся проблема.

Хлоя нахмурилась. Её взгляд, обычно отстранённый, стал острым, пронзительным. Она чувствовала, что это не просто данные, а нечто большее, а её интуиция редко ошибалась.

Что-то было не так. Она набрала номер.

— Слушай, Дэвид, — начала она быстро, с лёгким раздражением в голосе, пока пальцы стучали по клавиатуре быстрее, чем обычно. — Я смотрю отчёт по «NordStream Renewables». У них… ну, у них есть несколько… необычных транзакций. Особенно вот эта, с оффшором на Кайманах. Она формально чистая, но… слишком чистая. Это как если бы кто-то намеренно пытался сделать вид, что ничего не скрывает, понимаешь?

На другом конце провода раздался приглушённый, но вполне слышимый зевок.

— Хлоя, — голос Дэвида был монотонным и усталым, словно он говорил из глубокого колодца. — Мы это уже проходили. Отдел аудита всё проверил, всё в пределах нормы. Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате, когда её там нет, а? Мне, знаешь ли, ещё двадцать таких отчётов просмотреть до обеда.

— Но норма может быть… скорректирована, — возразила Хлоя, её пальцы стучали ещё быстрее. Взгляд был прикован к экрану, словно она пыталась вытянуть из него правду. — Если посмотреть на паттерн за последние шесть месяцев, там есть…

— Хлоя, — Дэвид перебил её без извинений, его тон стал ещё более раздражённым. — У меня совещание через десять минут. Просто заполни форму, окей? Не усложняй. У нас и так хватает работы. Тебе что, скучно там?

Хлоя глубоко вздохнула, лицо её слегка передёрнулось от раздражения. Она хотела сказать, что ей не скучно, а мерзко от этой показушной эффективности и самодовольства, но лишь кивнула, хотя Дэвид этого не видел.

— Поняла, Дэвид, — сказала она ровным, безэмоциональным голосом, как будто сдалась.

Раздался щелчок отключения.

— Какая чушь, — пробормотала Хлоя себе под нос и глубоко вздохнула. Затем её пальцы, быстрые и точные, начали отбивать бешеный ритм по клавиатуре. Она полностью проигнорировала приказ Дэвида, решив, что форма могла подождать, а эта аномалия – нет.

На мгновение она отвлеклась, переведя взгляд на небольшую, слегка пожелтевшую фотографию, прикреплённую к краю монитора. На ней был изображён пожилой мужчина за столом, окружённый старыми рукописями. В свободное время Хлоя тайно помогала ему управлять финансами и переписывать мемуары о жизни в послевоенном Лондоне. Это был её личный, совершенно не связанный с работой способ проявить заботу и сохранить историю, что резко контрастировало с её обычно безэмоциональным отношением к людям. Она любила слушать его истории, находить в них логику и порядок, поддерживать интеллектуальную остроту и находить смысл за пределами корпоративной рутины.

Сейчас же она вернулась к аномалии. Её глаза метались по строкам кода, по цифрам, по именам компаний. Она начала обходить стандартные протоколы, используя “старые, рискованные методы”, которые отточила ещё в CTU. Её лицо было сосредоточенным, почти отсутствующим. Она не искала проблем, она искала правду.

И что-то подсказывало ей, что она только что наткнулась на очень, очень большую проблему.

Кабинет Марка Новака был воплощением сдержанной, почти угрожающей мощи. Полированное дерево стола отражало блики от огромных мониторов, на которых сменяли друг друга карты, графики и таблицы данных. Холодный металл офисной мебели отражал апатию и цинизм тех, кто здесь работал. Воздух в кабинете был сухим, пропитанным запахом электроники и лёгким, стерильным ароматом чистящих средств. Из соседнего помещения доносился едва слышимый, но постоянный низкий гул серверных стоек, словно пульс невидимого организма, контролирующего информацию.

Новак сидел за своим массивным столом с руками, лежащими перед ним. Он говорил спокойно и размеренно, его низкий, властный голос не требовал повышения тона для утверждения авторитета.

— Агент Ковач, — начал Новак, медленно переводя взгляд на Аню, которая сидела напротив него с папкой доклада. — Доклад о нарастающей нестабильности в Восточной Европе. Проблемы с энергетическими потоками, усиление российского влияния, рост националистических настроений. Всё это… м-м… мы должны рассматривать как единую, взаимосвязанную угрозу. Ваше мнение о… потенциальных точках напряжения?

Аня Ковач была блестящим аналитиком, её ум работал с безупречной точностью, перерабатывая данные и выстраивая логические цепочки. Она пришла в ЦРУ не из любви к оружию или шпионажу, а из интеллектуального любопытства, из желания “разгадывать” людей и системы.

— Сэр, — её голос был чуть выше обычного, но очень чётким. — Согласно нашим последним анализам, наибольший риск сосредоточен вокруг критической инфраструктуры, особенно портов и газопроводов в странах Балтии. Они являются… ключевыми узлами для энергетической безопасности региона. Паттерны указывают на гибридную агрессию, сэр. Это не война в привычном понимании, а нечто иное: финансовые манипуляции, кибер-атаки, дезинформация.

Внезапно на одном из огромных мониторов за спиной Новака вспыхнуло краткое сообщение: “Подтверждено присутствие: Бауэр, Дж. Гданьск, Польша.”

Новак не выразил удивления, лишь едва заметное напряжение промелькнуло в его глазах. Он повернулся к Ковач.

— Агент Ковач, — произнёс он спокойным голосом, в котором прозвучала новая, холодная решимость. — Ваша диссертация по психологическому профилю Бауэра… она… м-м… весьма исчерпывающая. Как вы считаете, насколько неконтролируемым он может быть? — Он сделал паузу, позволяя весу вопроса повиснуть в воздухе. Его взгляд был прямым, оценивающим. Он ждал не просто ответа, а подтверждения своей собственной, уже сформированной позиции.

Аня почувствовала, как её рука непроизвольно потянулась к ручке, лежащей на столе.

— Сэр, его профиль указывает на… повышенную адаптивность и… непредсказуемость в условиях крайнего стресса. Он… он не вписывается в стандартные рамки. Его действия… они часто противоречат… эм… рациональному поведению, но при этом приводят к… эффективному результату. Он опасен, сэр.

— Не вписывается. Именно, — Новак чуть склонил голову, его взгляд затвердел. — Мы не можем допустить, чтобы такой… остаточный риск… подорвал наши операции по стабилизации региона, особенно сейчас, когда речь идёт об энергетической безопасности. Его присутствие… оно привлекает нежелательное внимание. Мне нужно… тихое решение, Агент Ковач. Как можно скорее, без лишнего шума. Понимаете мою позицию?

Ковач кивнула, её разум уже просчитывал варианты захвата или нейтрализации. Основываясь на своих моделях, она могла предсказать его действия и реакции. Это была головоломка, которую она могла решить, но в глубине души, за всей этой аналитикой, за цифрами и диаграммами, возникло сомнение.

Джек Бауэр был не просто “профилем” или “риском”, он был легендой. Сломленным человеком, да, но легендой. Сможет ли её “теория” справиться с такой “реальностью”? Её амбиции и желание доказать свою компетентность столкнулись с едва уловимым, но нарастающим чувством морального дискомфорта.

Новак не ждал ответа, его решение было окончательным. Он уже повернулся обратно к своим мониторам. Он был уверен в своей правоте и в её способности выполнить приказ.

Аня чувствовала, как нарастает внутреннее давление. Она взяла ручку и начала быстро что-то записывать в свой блокнот, словно пытаясь упорядочить внезапно ставшие хаотичными мысли. Сломленный человек, которого она изучала годами, теперь был целью, которую ей приказали “устранить”.

Это не соответствовало ни одной из её моделей.

Глава 2: Невидимые нити

Ночь несла с собой холод, который просачивался сквозь щели в окнах и оседал на стекле безразличными каплями. Лондон спал, его небоскрёбы лишь тускло поблёскивали, равнодушные к своим обитателям. Внутри одного из этих стеклянных гигантов, в стерильной тишине отдела комплаенса, Хлоя О’Брайан сидела одна, было уже слишком поздно.

Её помятый ноутбук, обклеенный старыми, поблёкшими стикерами с кибер-конференций, казался осколком чужого мира на фоне полированного металла и матового стекла. Она вцепилась в него, пальцы побелели. Рядом с клавиатурой стояла одинокая кружка с горьким, давно остывшим кофе.

Безрадостный вкус.

Хлоя не двигалась, только её пальцы лихорадочно, в безумном ритме, отбивали по клавишам сложный, почти музыкальный паттерн. Десятки окон и сотни строк кода мелькали на экране, как сумасшедший калейдоскоп. Данные текли мутной, вязкой рекой.

Ей нужен был порядок.

Ей нужна была правда.

Часы ушли в эту реку, и наконец, она пробилась сквозь слои информации. Старые, рискованные методы. Это была не просто цифровая добыча, а археология. Она копалась в утечках, в тёмных углах даркнета, в полузабытых реестрах и давно закрытых отчётах, используя перекрёстное сопоставление — её стихию, её извращённое искусство.

Каждая нить, которую она вытягивала, вела к следующей, от аномальных транзакций, что сначала казались ошибкой, к запутанной сети оффшорных компаний, чьи метастазы расползались по всему миру.

Паутина стягивалась.

Крупная Частная Военная Компания. Название «Волчья Стая» промелькнуло на экране. Они были известны своими жестокими и безлично эффективными операциями в Восточной Европе и Африке. Их теневые финансовые потоки и заказчики вели к одному из крупнейших российских энергетических гигантов.

Всё было слишком очевидно.

Это не сбой, не случайность, а тщательно спланированный и преднамеренный саботаж.

Низкий, постоянный гул серверных стоек, который обычно сливался с фоном, теперь казался хищным урчанием бездушной, гигантской силы. Она пыталась разоблачить её, и этот гул, словно хищник, уже крался за ней.

Но это было не всё. Скрытый протокол, интегрированный в транзакции ЧВК, — «Мёртвый выключатель» (Dead man’s switch). Если операция в Клайпеде провалится, он активирует широкомасштабную кибератаку на региональную энергетическую сеть, не связанную напрямую с портом.

Ещё больший хаос, чтобы отвлечь, чтобы продемонстрировать возможности. Многоуровневая, безжалостная игра.

На очень короткое мгновение на её лице промелькнуло нечто, похожее на улыбку интеллектуального триумфа. Головоломка была решена, и разум требовал ещё.

Но это чувство мгновенно замерло, сменившись холодным ужасом и отвращением. Внутри всё похолодело. Она была гением, но её гений вёл её в самые тёмные уголки человеческой алчности.

— Бред какой-то, — голос Хлои был хриплым от напряжения и холодного кофе, её слова растворились в пустоте офиса.

Ржавчина. Её едкий, приторно-металлический запах въелся в кожу Джека и пропитал одежду, его вкус ощущался на языке, будто медленная коррозия внутри.

Тело ломило, каждый удар молотка по заклёпке отзывался в мышцах и костях. Он старался не выделяться, будучи лишь ещё одним силуэтом на ржавеющих верфях Гданьска.

Обеденный перерыв.

Он сидел на перевёрнутом ведре и медленно жевал чёрствый хлеб, наблюдая.

Патруль местной полиции, трое — слишком много для рутинного обхода. Они шли прямо к нему.

Тяжёлые ботинки гулко стучали по металлическому настилу.

— Пан Бауэр? — Голос был молодым и слишком настороженным.

Джек поднял взгляд. Его красные, усталые глаза были слишком внимательными.

— Да.

— Ваши документы, пожалуйста.

Джек протянул помятый паспорт. Полицейский изучал его слишком долго.

— Вы… были замечены вчера недалеко от Старого города. Какова цель вашего визита?

— Работа, — голос Джека был низким и натянутым.

— А… ваши контакты? С кем вы… э-э… общались?

Странные, слишком конкретные вопросы и слишком цепкие взгляды. Напряжение нарастало. Это был не обыск и не просто проверка, а что-то личное, направленное.

— Я ни с кем не общаюсь, — оборвал Джек.

Полицейский наклонился ближе, его глаза были слишком близко.

— Мы слышали… вы были в прошлом очень… активны. Не так ли?

Долгая пауза. По затылку Джека прошёл неприятный холодок.

— Я не знаю, о чём вы.

— Конечно, — полицейский выпрямился с пустой улыбкой. — Просто… будьте осторожны в нашем городе, пан Бауэр.

Они ушли, их шаги удалялись.

По спине пробежал холодок. Паранойя, да, но это было слишком реально. Напряжение нарастало, предвещая беду.

После смены тело ломило, каждая кость и каждый сустав.

Он побрёл в бар «Старая Верфь» в поисках подобия покоя.

Стас, владелец бара, сидел за стойкой и протирал стакан, его лицо было маской усталости и меланхолии. Он отставил стакан и достал из-под стойки небольшой, поношенный, старинный латунный морской компас с гравировкой.

Он открыл его. Под стеклом была пожелтевшая фотография улыбающейся молодой женщины на фоне старых верфей. Стас осторожно, почтительно погладил стекло большим пальцем, его взгляд затуманился воспоминаниями. Глубокий, медленный выдох, полный усталости.

Он закрыл компас, спрятал его обратно и сбросил невидимый груз.

Затем он поднял голову и, увидев Джека, поставил перед ним стакан пива, не спрашивая.

— Пан Бауэр. Ты… ты не выглядишь хорошо. Этот… этот воздух здесь, он… он не для таких, как ты. Я… я могу тебе предложить работу. Легче, непыльную.

Голос Джека был низким, натянутым. Его глаза сканировали вход в бар и каждый уголок.

— Работа… это… это всё, что мне нужно.

Джек сделал глоток пива. Горечь.

Стас наклонился ближе, его голос стал тише. Он не смотрел на Джека, продолжая вытирать стойку.

— Речь не о деньгах. О… — он вытирал несуществующее пятно, его взгляд скользнул по Джеку, затем вернулся к стойке, — …о безопасности. Здесь… здесь неспокойно. Я… я это чувствую. Ты… ты тоже?

Джек смотрел прямо на Стаса мгновение, затем его взгляд снова дёрнулся к двери. Тяжёлый, прерывистый кашель вырвался из груди Джека, и он морщился от боли.

— Я… я не… — с трудом выровнял дыхание, — …я не знаю, о чём ты. Мне просто… мне просто нужна работа.

Он оборвал разговор, не желая признавать паранойю или уязвимость.

Стас тяжело выдохнул.

— Как знаешь. Но это… это не просто работа. Это… это для тех, кто понимает. Старые… старые времена возвращаются. И… и не всегда… приносят радость.

Глаза Джека сузились, он лишь слегка качнул головой, сжав челюсти.

— Мне… мне просто нужна работа. Где мы встретимся?

Он проигнорировал философские нотки, сосредоточившись на немедленной, практической необходимости.

Резкий, почти стерильный запах дезинфицирующих средств исходил от нового оборудования во временном штабе, что резко контрастировало с влажным, затхлым воздухом Гданьска.

Аня Ковач в безупречном деловом костюме была воплощением порядка и контроля. Несмотря на усталость от перелёта, она руководила развёртыванием оборудования.

Арендованная квартира была превращена в оперативный штаб ЦРУ. Её команда двигалась быстро и слаженно, устанавливая камеры наблюдения, перехватчики связи и разворачивая карты Гданьска с тепловыми картами возможных перемещений Джека.

Ковач просматривала отчёты, её взгляд был цепким и аналитическим. Она уверенно двигалась по комнате, отдавая чёткие, лаконичные приказы.

— Нам нужны все маршруты общественного транспорта за последние сорок восемь часов и записи с уличных камер в радиусе пяти километров от места его… э-э… предположительного нахождения.

Голос её был ровным и спокойным.

Она чувствовала прилив интеллектуального удовлетворения. Её аналитические модели начинали предсказывать вероятные маршруты и места его нахождения с пугающей точностью.

Она почти улыбнулась. «Призрак» Бауэра обретал очертания на её схемах.

Идеальный кейс.

Но, глядя на зернистые изображения грязных улиц Гданьска, на которых мелькали фигуры, она испытала мимолётное, почти иррациональное чувство дискомфорта. Этот «профиль», сухой, научный и совершенный, но всё же живой человек — Джек Бауэр — казался слишком грязным и непредсказуемым, чтобы вписаться в её идеальные рамки.

Её академическая уверенность столкнулась с предчувствием, что реальность всегда сложнее теории.

Её напарник, мужчина с морщинистым лицом, наклонился к ней.

— Мы его получим, Ковач. Он не может скрываться вечно. Никто не может.

Ковач кивнула.

— Мы его получим. Его паттерны… они очевидны, — голос звучал убеждённо, но её взгляд на мгновение задержался на одной из камер, показывающей ржавеющий портовый кран, словно она пыталась понять нечто, что не вписывалось в её алгоритмы.

Глава 3: Предупреждение

Едкий, почти больничный запах от вентиляционных систем въелся в волосы, в кожу, в самую одежду, но Хлоя давно его не замечала. Она чувствовала лишь низкий, постоянный гул серверов, пульсирующий через пол где-то глубоко внизу — невидимое, но ощутимое сердце финансового мира.

Её пальцы отбивали по клавиатуре сложный, нервный ритм. Экран помятого, обклеенного стикерами ноутбука светился в стерильной полутьме офиса, бросая бледный свет на её сосредоточенное лицо. Новые слои данных открывались один за другим. Она проникала за протоколы безопасности новых, извращенно сложных систем, используя старые, почти забытые приемы, которым её учили в CTU и которые теперь казались почти аналоговыми, примитивными, но они работали.

И то, что она увидела, было не просто саботажем.

Это была долгосрочная, смертельная петля.

— Чёрт.

Пальцы застучали по столу громче, отчаяннее.

— Это… не просто игра. Не просто саботаж. Они… они хотят привязать их навсегда.

Схемы и графики расползались по монитору, словно ядовитая плесень. Цепочки подставных компаний тянулись одна за другой, и за каждой стоял российский гигант, за каждой — ЧВК.

План был ясен до ужаса: хаос, а затем — «спасательные» контракты на восстановление и управление на десятилетия. Это была геополитическая ловушка, в которую Европа попадёт добровольно.

— Они что, издеваются?! Как они… как они собираются…

Хлоя сделала глубокий, шипящий вдох. Воздух в легких казался жженым.

Её взгляд скользнул по экрану, мимо чисел и диаграмм, и остановился на лице Джека, словно на снимке из старой, почти забытой жизни.

Она знала, что он сломлен, что он искал покоя.

Но…

Её взгляд упал на старую, почти стёршуюся наклейку CTU на ноутбуке, словно их прошлое, словно надежды.

Но какой ценой? Он же… он же едва держится.

Она боролась с собой, с чувством вины, с пониманием, что только он, его уникальный опыт и безжалостность могли остановить такой сложный, гибридный заговор.

— Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.

Решение пришло медленно и неотвратимо, как приговор.

Пальцы зависли над клавиатурой, затем быстро набрали знакомую последовательность. Каждое нажатие клавиши — удар молота.

Холодный, влажный воздух Гданьска проникал сквозь щели в окне, заставляя старые кости ныть и отдавая тупой болью в плече. Джек чувствовал этот холод не только снаружи, но и глубоко внутри — он был его постоянным спутником.

Он сидел на скрипучем стуле в своей крохотной, навязчиво чистой комнате, его взгляд был прикован к ржавеющему портовому крану за окном, словно он искал в нём ответы или просто ждал, когда тот рухнет.

Старый, едва работающий телефон, используемый только для экстренных случаев, завибрировал.

Номер был неизвестен, но сообщение было зашифровано уникальным, старым алгоритмом — почерком Хлои, её невидимой подписью.

Джек открыл его.

— Клайпеда. — Неминуемая угроза. — Ты на мушке. — Они знают, что ты здесь.

Короткие, обрывочные фразы. Хлоя никогда не писала лишнего.

Но сейчас это было не просто предупреждение, а прямой, наотмашь нанесённый вызов его хрупкому, выстраданному покою.

На мгновение Джек застыл, как пойманная в ловушку дичь, воздух выбило из легких. Он сомневался: не ловушка ли это, подстроенная, чтобы выманить его? Паранойя, усиленная ПТСР, кричала в мозг: Исчезни. Снова. Никто не должен тебя найти.

Он уже начал мысленно прокладывать маршруты отхода, как раствориться в потоке мигрантов, как снова стать тенью.

Но затем в его глазах на мгновение мелькнуло что-то, что осталось от того, кем он был: непосильное ощущение ответственности.

Он был сломлен, да, но ещё не до конца.

Он ненавидел себя за этот отголосок, за эту слабость, что заставляла его чувствовать себя живым.

— Сукин сын.

Слова сорвались почти неслышно, но он не мог иначе.

Джек сжал телефон в руке, пальцы свело судорогой, и боль пронзила запястье, но он почти не заметил её.

Решение было принято.

Резкий, электрический запах работающих принтеров смешивался с тонким, почти невидимым ароматом дорогого одеколона Новака — контраст между холодной технологической мощью и осязаемой человеческой, властной сущностью.

Марк Новак сидел в своём кабинете. Лицо его было спокойным, а взгляд неумолимым, когда он изучал отчет, где красным было выделено — Бауэр, Гданьск.

Аня Ковач стояла перед ним, внешне спокойная. За окном виднелся безликий, бетонный фасад другого крыла здания, словно стена, отрезающая от мира.

— Агент Ковач. Мы… э-э… получили подтверждение. Бауэр. В Гданьске. И он… — Новак сделал короткую, властную паузу, его большой палец начал свой ритмичный счет, потирая безымянный, — …он не просто там прячется. Он активен. Ищет контакты с… нежелательными элементами.

Ковач теребила ручку, её голос был чуть выше, чем обычно.

— Сэр… но… ну, это… это не соответствует нашему… нашему профилю. Его… его поведенческие паттерны… они не предполагают такой… такой открытости. Мы… мы должны перепроверить источник.

Новак посмотрел на неё холодным и непреклонным взглядом.

— Мы. Не. Будем. Перепроверять. Ковач. Времени. Нет. Его присутствие там недопустимо. Он… он остаточный риск, который может подорвать всю операцию. Поймите мою позицию, — его тон стал тише, но жестче, словно натянутая струна.

— Но… ну, сэр, если это… если это подстава… тогда мы… мы можем… — Ковач запнулась, её слова оборвались.

— Ваши… м-м… ваши гипотезы сейчас не имеют значения, — Новак перебил её без повышения голоса, но с убийственной четкостью, каждое слово — удар. — Мне нужен Бауэр. Взятым или… — очень короткая, леденящая пауза, — …нейтрализованным. Сегодня. Это приказ.

Ковач чувствовала, как её академические модели рушатся под давлением реальности и приказов Новака. Она видела несоответствия, но боялась открыто бросить вызов. Её амбиции и желание превзойти отца столкнулись с растущим чувством морального дискомфорта и сомнениями в правильности их действий.

Новак кивнул, отпустив её.

Ковач вернулась в свой отсек, её руки слегка дрожали. Она села за стол, сделала несколько глубоких вдохов, воздух казался слишком разреженным.

Затем, почти незаметно, на своём личном, зашифрованном планшете она открыла файл с редкими старинными криптографическими текстами. Её взгляд скользнул по сложным, забытым символам. Тишина.

Это была её личная, независимая цель — найти порядок в хаосе, который не имел отношения к ЦРУ. Это был единственный момент, когда её разум обретал покой, пытаясь разгадать головоломку, созданную столетия назад, в отличие от тех, что разрушали её мир сейчас. Она чувствовала, как напряжение медленно отступает от её висков, но лишь на мгновение.

Напряжение не отступило, оно лишь свернулось тугим узлом, ожидая.

Глава 4: Подстава

Холод просачивался в старое общежище Гданьска, цеплялся за кожу и оседал на стёклах окон невидимой плёнкой. За окном — ржавый портовый кран, неподвижный, как гигантский скелет.

Джек едва успел вернуться в свою крохотную комнату, пропитанную сыростью и запахом дешёвого пива. Он хотел провалиться в сон хотя бы на пару часов, свернуться на жёстком, продавленном матрасе.

Но едва переступив порог, он ощутил колючий холод, пронзивший позвоночник, и это был не сквозняк.

Что-то было не так.

Сначала это было лишь чувство, тревога без причины. Воздух казался чужим. Он медленно прошёлся по комнате, его взгляд скользил по знакомым предметам. Всё было на месте, но ощущение неправильности не проходило. Его навязчивая аккуратность — почти ритуальная, граница между ним и хаосом мира — была нарушена. Комната казалась убранной, но она была слишком чиста, стерильна, как больничная палата.

Он провёл пальцем по полке — пыли не было. Слишком чисто. Подушка лежала чуть иначе, чем он её оставил. Старый, потрёпанный томик польской поэзии был слегка сдвинут. Он начал более методичный осмотр, ощупывая жёсткие швы матраса, заглядывая под кровать.

И он нашёл.

Подброшенные улики лежали там, где их быть не могло: запечатанный пакет, внутри которого был фальшивый паспорт на чужое имя, но с его фотографией. Рядом — небольшой, явно высокотехнологичный детонаторный модуль, оборудование, совершенно не соответствующее его нынешнему статусу портового рабочего.

И затем — старый, дешёвый кнопочный телефон, на экране которого был список исходящих вызовов на литовские номера, все связанные с портом Клайпеды.

Воздух в комнате, обычно тяжёлый от сырости и металла, теперь отдавал тонким, клиническим запахом хлорного дезинфектанта. Этот чужой, резкий, неуместный запах кричал о вторжении. Они были здесь, они зачистили и оставили за собой лишь ложный след чистоты.

Холодное, горькое осознание пронзило Джека.

Они знают, где я.

И они хотят меня подставить.

Паранойя, что годами была его проклятием, теперь оказалась жестокой, неоспоримой реальностью. Он почувствовал прилив злости, но она быстро ушла, сменившись знакомой, костной усталостью, что давила на каждую клеточку тела. Его взгляд зацепился за тонкую, ветвистую трещину в стене.

Инцидент в Клайпеде уже произошёл, и доказательства указывали на завершённое событие. Его обвиняли в том, что он это сделал, и это меняло всё. Его задача теперь была не предотвращение, а оправдание и разоблачение. Это была не просто попытка поймать его, а тщательно спланированная информационная операция, холодный, продуманный удар.

Его инстинкт требовал: Беги. Исчезни. Спрячься.

Но подброшенные улики, эта наглая, циничная ложь и отвращение к несправедливости, которая вновь, словно яд, растеклась по его венам, разбудили в нём тусклую, но упрямую волю к сопротивлению.

Он разрывался между обманчивым желанием покоя и болезненной, зудящей потребностью сражаться за правду, даже если это означало вновь стать чудовищем в глазах мира.

Тишину старого общежития разорвал внезапный, брутальный удар где-то в коридоре. Дверь вылетела с петель, послышались крики, глухой топот тяжёлых ботинок и лязг оружия.

Оперативная группа ЦРУ штурмовала здание. Джек, насторожённый и знающий, был готов. Его измождённое, но готовое к действию тело напряглось.

По рации звучал чёткий, уверенный голос Ани Ковач, в котором проскальзывало скрытое, едва уловимое волнение. Это был её шанс, её момент доказать свою теорию. Она ожидала сломленного, предсказуемого человека, соответствующего её моделям.

— Отряд А, зачистите третий этаж, — произнесла Ковач спокойно, с оттенком менторства, словно читала лекцию. — Отряд Б, перекройте все выходы. Согласно профилю, он будет избегать прямого столкновения. Его цель — не победа, а выживание. Он будет использовать окружение, чтобы скрыться, а не атаковать. Ищите его в слепых зонах, а не на линии огня.

Внезапный, резкий крик где-то в глубине общежития, затем приглушённый выстрел и глухие, жестокие удары.

— Ковач! — голос агента по рации был задыхающимся, полным шока. — Он… он не соответствует! Он… он прорвался! Мы… мы потеряли двоих! Он… он как зверь!

Голос Ковач чуть повысился, в нём проскользнуло раздражение, но она пыталась его подавить. — Что значит «не соответствует»?! Перегруппироваться! Он… он должен быть… — она лихорадочно теребила ручку, — …он должен быть загнан! Это… это иррационально! Найдите его! СЕЙЧАС!

Джек двигался по знакомым, тесным коридорам общежития почти неслышно, скользя и используя каждый угол и каждую трещину в штукатурке. Это был не открытый бой, а отчаянный, грязный побег. Он не стрелял, а использовал всё, что попадалось под руку: опрокидывал шкафы, бросал вёдра с грязной водой, чтобы ослепить, использовал старые, рассохшиеся доски как рычаги. Его движения не были такими быстрыми, как раньше, но их эффективность и брутальность шокировали. Каждый удар был выверенным и тяжёлым.

Он бил тяжело и точно, используя вес своего измождённого тела и инерцию, оставляя за собой хаос и несколько стонущих агентов ЦРУ.

Едкий запах пороха от выстрелов смешивался с тошнотворно-сладким запахом свежей крови и пыли, оседая в узком коридоре, где только что прошёл Джек, и пропитывая воздух жестокостью и хаосом.

Джек исчез, нырнув в старый, заброшенный мусоропровод и выбравшись в грязные, пахнущие сыростью и гнилью переулки верфи.

Он был ранен, измотан, но снова свободен.

Её тщательно выстроенные академические модели и диссертация по Бауэру — всё рассыпалось на глазах. Она ожидала логичных, предсказуемых действий от загнанного зверя, но столкнулась с чистой, первобытной волей к выживанию, превосходящей все её теории. Его живучесть и то, как легко он опроверг её «идеальный» профиль, поразили её.

В её разуме начали зарождаться первые, опасные сомнения — в официальной версии и в приказах Новака.

Поздний вечер в Лондоне, в небольшой, но уютной квартире Хлои. Пространство было заполнено гаджетами, проводами и пустыми кофейными чашками. За окном холодные, голубоватые огни лондонских небоскрёбов тускло отражались в стекле.

Хлоя сидела, не отрывая взгляда от экрана, и отслеживала международные новостные ленты. На экране мелькали жирные, красные заголовки: «Крупная промышленная диверсия в порту Клайпеды, Литва!»

Затем появились зернистые, искажённые кадры «виновника» — неясная, размытая фигура, которую новостные агентства с настойчивостью называли «известным международным преступником».

Сомнений не было: это был Джек.

Она видела тщательный контроль нарратива: одни и те же формулировки, синхронное появление «доказательств», намёки на «террористический след», будто дирижёр управлял оркестром лжи.

Она связала это с аномалиями в данных, которые обнаружила ранее. Это была не просто подстава, а скоординированная информационная операция, разработанная, чтобы отвлечь внимание от истинных виновников — ЧВК и российского энергетического гиганта — и повесить вину на удобного, уже дискредитированного человека.

Холодное, синее свечение множества экранов падало на усталое, измождённое лицо Хлои. Единственным звуком был низкий, монотонный гул её сервера и приглушённый шум лондонского трафика за окном.

Волной накатило мрачное осознание, почти отчаяние. Она знала, что Джек в опасности, но увидеть его публично заклеймённым как террориста за событие, которое, как она точно знала, было делом рук ЧВК, вызвало у неё глубокое, почти физическое негодование. Её циничный фасад треснул, обнажив гнев на несправедливость.

Она почувствовала глубокую ответственность за то, что вновь втянула его в этот ад.

Угроза была гораздо сложнее, чем просто физический саботаж. Это была многоуровневая гибридная война, включающая информационную кампанию и манипуляцию общественным мнением, что усложняло её задачу. Она не могла просто найти данные, она должна была бороться с ложью, которая распространялась стремительно.

Телефон тихо вибрировал. Это было сообщение от её племянника-подростка, который жаловался на сложную домашнюю работу по математике.

Хлоя бросила на телефон короткий, раздражённый взгляд, затем вздохнула.

Она не ответила сразу. Её взгляд снова был прикован к экрану, где мелькало изображение Джека. Контраст с жалобами племянника и её повседневной, утомительной ответственностью был особенно резким.

Она начала ритмично постукивать пальцами по столу, сложный, почти лихорадочный паттерн — её способ справиться с перегрузкой и восстановить контроль.

Тишина.

Ожидание.

Что дальше?

Глава 5: Выбор Джека

Холод проникал глубоко, насквозь. Под промокшей, грязной тканью одежды он сковывал мышцы, превращая каждую кость в пульсирующий очаг боли. Джек прижимался к шершавой, влажной стене, спрятавшись в узкой, заброшенной подворотне. Вязкий воздух здесь был тяжёлым — смесь ржавчины, мазута и застарелой гнили, прогорклый привкус порта.

Где-то далеко, за громоздкими, бетонными коробками складов, одинокий фонарь бросал бледный, дрожащий свет, который падал на клубы пара, вырывающиеся изо рта Джека с каждым выдохом, и тут же растворялся в сырой мгле.

Пальцы его дрожали не только от пронизывающего холода, когда он с трудом активировал свой старый, потрескавшийся телефон. Резкий, металлический привкус крови, смешанный с горечью анальгетиков, которые уже почти не действовали, стоял на языке. Тело молило о покое, о тишине, о забвении.

— Хлоя, — голос хрипел, сдавленный, еле слышный, слова выходили с трудом, словно из перебитой гортани. — Я… я в дерьме.

Короткий, сухой кашель вырвался из груди, отдавшись острой болью в рёбрах. Жгло. Джек прикрыл глаза и почувствовал, как пульсирует старая рана на плече.

На другом конце провода, за тысячи километров, послышался быстрый, напряжённый голос Хлои. Даже сквозь помехи и фоновый шум серверов можно было различить её нервный ритм. Джек знал этот звук — он означал, что она бешено стучит пальцами по клавиатуре.

— Я видела новости, Джек! — в её голосе слышалась тревога, смешанная с привычным раздражением, словно она ругалась не на него, а на весь этот мир. — Ты… ты понимаешь, что они сделали? Это… это не лезет ни в какие ворота! Они связали тебя с Клайпедой! Это… это отвлекающий манёвр, Джек! Они подставили тебя! Как?

Джек резко перебил её. Его голос был низким, отрывистым. Взгляд метнулся по узкому проходу, цепляясь за тени, выхватывая очертания мусорных баков и облупившейся краски на стенах. Он слышал отдалённый скрип. Или это паранойя?

— Я знаю, Хлоя! Я… я видел их… — ещё один болезненный кашель вырвался наружу, глубокий, прерывистый выдох, казалось, лёгкие горят. — …их игру. Подстава. Мне… мне нужно уйти. Исчезнуть. Просто… исчезнуть.

Тишина. Только шум далёкого ветра, свистящего в разбитых окнах склада, и шуршание чего-то невидимого в мусоре. Джек замер, все его мышцы напряглись.

— Куда?! — голос Хлои повысился, почти истеричен, слова сыпались быстро, резко. — Куда ты пойдёшь, Джек? Они тебя не отпустят! Это… это не про тебя! Это про… про контроль! Про европейские энергосети! Они… они используют тебя, чтобы отвлечь внимание от своих… своих грязных схем! Они хотят…

Джек снова перебил её, зло. Голос дрожал от усталости, от нарастающего, медленного гнева на собственное бессилие. Он был на грани.

— Какого чёрта?! Ты… ты говоришь о… о контроле? — он почувствовал, как нерв дёрнулся на виске. — Я… я просто хочу… — голос сорвался, затем снова стал низким, почти рычащим, — …хочу выжить. Мне… мне нужен покой.

По ту сторону линии Хлоя глубоко вздохнула. Джек слышал, как её пальцы отбивают бешеный, почти безумный ритм по столу, даже через помехи. Он знал этот ритм — ритм её нервозности.

— Я знаю, Джек. Я… я понимаю, — её голос смягчился, но стал ещё твёрже, обретая стальную ноту. — Но… ты не можешь выжить, если не будешь действовать. Они… они не остановятся. Это… это не просто саботаж. Это… это гибридная война, Джек. И ты… ты единственный, кто может это остановить. Понимаешь?

Джек молчал. Холод пронизывал его насквозь, тело молило о покое. Каждая мышца ныла от желания сдаться. Он представил себе, как растворяется в безвестности, находит крохотную дыру в этом мире, где нет новостей, нет угроз, нет прошлого. Просто пустота. Темнота. Небытие.

Но слова Хлои, эти проклятые слова о «гибридной войне» и «контроле», цеплялись за него и не отпускали. Подстава. Его использовали как инструмент, как расходный материал. Гнев, медленно созревавший под слоями усталости и боли, наконец прорвался — холодный, направленный на тех, кто манипулировал им, кто играл чужими судьбами, кто считал Джека Бауэра лишь списанным инструментом.

Он был сломлен, да. Его тело было мешком с болью, его разум — лабиринтом паранойи. Но что-то внутри, глубоко запрятанное, что не позволяло ему игнорировать несправедливость, начинало шевелиться. Слабый толчок. Потом ещё один. Жестокая, неумолимая сила.

— Скажи, — голос Джека был низким, почти шёпотом, но в нём появилась стальная нота решимости, неумолимая воля. — Что… что мне нужно сделать?

На другом конце провода Хлоя замерла, ритм её пальцев прервался. Затем она выдохнула, тяжело, словно сбросила тяжкий груз.

— Мы… мы найдём способ, Джек. Я… я сделаю всё, что смогу. Просто… держись.

Тишина. Только свист ветра в разбитых окнах. Затем связь оборвалась.

Джек опустил телефон. Холод. Сырость. Но внутри него теперь тлел медленный, холодный огонь. Он не хотел этого, не просил этого, но у него не было выбора.

Кабинет Новака был стерилен, как операционная, только вместо запаха антисептика — лёгкий, едкий привкус озона от работающей электроники. Холодный, почти невидимый. За окном — безликий, серый городской пейзаж, смазанный утренней дымкой, без единой чёткой детали, ни одного живого цвета.

Аня Ковач стояла прямо, руки сложены перед собой, с едва заметным напряжением в плечах, словно невидимая сила удерживала её неподвижно. На столе Новака несколько планшетов мигали тихими, назойливыми красными индикаторами, сигнализируя о тревоге.

— Он ускользнул, сэр, — голос Ани был ровным, безэмоциональным, но она чувствовала, как по телу разливается ледяной холод. — Несоответствие профилю. Он… он действовал непредсказуемо. Наши… наши модели…

Новак резко ударил ладонью по столу. Негромко, но звук был резким, пронзительным, словно сухой хлыст. Аня вздрогнула.

— Непредсказуемо?! — его голос не повышался, но каждое слово было чеканным, полным скрытой ярости. — Ковач, вы гарантировали результат! Вы… вы клялись, что просчитали его! Что он всего лишь… м-м… остаточный риск!

Он поднялся, подошёл к окну. Его фигура на фоне размытого городского пейзажа казалась высеченной из камня, безликой, монолитной.

— Это должно было произойти через три дня, Ковач! — он резко обернулся, его глаза были ледяными, пронизывающими. — А не сейчас! Бауэр всё испортил! Но мы… мы это используем.

Аня почувствовала, как что-то внутри неё сжалось, желудок свело. Три дня. Новак говорил о Клайпеде, о диверсии, но официальные новости подали это как спонтанный акт. Почему Новак так уверен в дате? И почему она так важна? В голове пронеслись обрывки данных, фактов, которые не сходились.

— Сэр, я… я понимаю, что это… — начала она, но он не дал ей закончить.

— Вы ничего не понимаете, Ковач! — Новак перебил её, его голос был тихим, но смертельно опасным, от него исходил холод. — Бауэр. Он теперь… он наш козёл отпущения. Мы усилим охоту, публично. Он… он будет объявлен международным террористом. А затем… мы его найдём. И уберём. Тихо. Вы понимаете?

Аня кивнула, её горло сжалось. Она понимала, она видела, как Новак переформатирует провал в оружие, как он поворачивает каждое событие в свою пользу. Он использовал Джека как инструмент, и её — чтобы поймать Джека и прикрыть собственные махинации.

Её карьера, её амбиции, её желание превзойти отца и доказать, что её аналитические способности чего-то стоят — всё это разбилось о ледяную реальность. Она была частью этого, частью лжи. Чувство вины, то самое, что она так тщательно запрятала после инцидента с хакерской группой, когда её действия привели к чужим смертям, начало проступать. Безупречность, к которой она так стремилась, теперь казалась запятнанной каждым её решением, каждой её моделью.

— Выполняйте, — отрывисто бросил Новак. Его взгляд был пуст, но требователен. — И без ошибок. Никаких больше аномалий.

Аня вышла из кабинета. Её руки слегка дрожали. В отсеке было почти пусто, раннее утро, редкие коллеги ещё не добрались до своих столов. Тишина, нарушаемая лишь тихим гудением серверов. Она села за свой, почувствовав, как её тело тяжелеет, каждое движение казалось неимоверно тяжёлым.

Вместо того чтобы сразу начать выполнять приказы, она медленно выдвинула скрипнувший ящик стола и достала маленький, потёртый чёрный блокнот без опознавательных знаков. Внутри — только чёрно-белые, хаотичные зарисовки абстрактных фигур, линий, узлов, искажённые, неразборчивые формы, словно тени её собственных мыслей.

Она провела пальцем по толстой бумаге, затем быстро, почти лихорадочно, сделала ещё несколько штрихов, карандаш царапал бумагу. Пыталась выплеснуть своё внутреннее смятение, отчаяние, навязать хоть какой-то порядок хаосу, который она не могла понять. Никто из коллег не видел этого. Это был её иррациональный элемент, её способ не сойти с ума. Она знала, что это ничего не изменит, но это позволяло ей дышать, хотя бы на мгновение.

Бар «Старая Верфь» был погружён в полумрак. Тяжёлый, влажный воздух, смешанный с запахом застоявшегося пива, табака и старой, почти гниющей древесины, проникал в лёгкие и оседал на одежде. На стенах висели выцветшие, пожелтевшие фотографии времён «Солидарности» — молодые, полные надежды лица, которые теперь казались призраками. Рядом с ними — пожелтевшие морские карты, покрытые пятнами от влаги, словно слёзы. Из старого, потрескивающего радио доносилась тихая, меланхоличная польская песня, словно эхо ушедшей эпохи.

Джек вошёл, его тело ныло от боли, каждый шаг отдавался жгучей вспышкой в раненом боку. Он огляделся — народу было немного, всего несколько теней за столами. За барной стойкой стоял Стас, его шрамированные руки медленно, почти ритуально протирали стакан, доводя его до тусклого блеска.

— Так, пан Бауэр… — Стас поднял взгляд, его глаза были усталыми, но цепкими. Он сделал глубокий, медленный выдох, словно отпуская невидимую тяжесть. — …ты опять влип, да? Как старый шрам, никак не скроешь.

Джек подошёл к стойке. Его взгляд постоянно сканировал вход, каждый шорох заставлял напрягаться. Он прислушивался к скрипу пола под ногами других посетителей, к тихому звону бутылок.

— Мне… мне нужна помощь, Стас. Документы. Путь… путь отсюда.

Стас поставил стакан на стойку и постучал по ней костяшками пальцев — тяжёлый, глухой звук.

— Путь? Путей много, Джек. Есть лёгкий. Есть… — он пожал плечами, его лицо было непроницаемо, — …проверенный. Тот, что для тех, кто понимает. Не за деньги. За… — он сделал паузу, склоняя голову, его взгляд стал серьёзным, почти пронзительным, — …за дело. Ты готов?

Джек посмотрел на него. В глазах Стаса он видел не просто усталость, а глубокое, запрятанное разочарование, точно такое же, какое он чувствовал сам. Цинизм, но под ним — что-то ещё, старая, неугасимая искра.

— Я… я готов на всё, — голос Джека был низким, в нём проснулась стальная решимость, заглушающая боль. Он слышал тяжёлый, медленный пульс собственного сердца.

Стас кивнул без слов. Он взял две стопки, наполнил их дешёвой, мутной водкой, от запаха которой перехватило дыхание.

— Ну, тогда… за дело, — он поднял свою стопку, его голос стал чуть громче, почти с вызовом, обращённым к невидимому врагу. — И за то, чтобы старые псы… показали этим молодым, кто тут хозяин. Выпьем. Жизнь – дерьмо, пан Бауэр. Но иногда… иногда можно и побороться.

Они выпили. Водка обожгла горло Джека, опалила изнутри, но не заглушила боль.

— А что за… проверенный путь? — спросил Джек, выдохнув. Он почувствовал, как что-то внутри Стаса изменилось, как будто он принял его участь.

Стас поставил стакан. Его шрамированные руки снова двинулись, протирая стойку медленными, привычными движениями.

— Это… м-м… не совсем мой путь, пан Бауэр. Это путь тех, кто… кто помнит. Кто верит, что Польша… она должна быть свободна. От всех, — он сделал паузу, его взгляд скользнул по выцветшим фотографиям на стене. — От тех, кто говорит, что пришёл спасать. От тех, кто приходит… с Востока. Они попросят… услугу. Не деньги. Услугу. Ту, что… — он наклонился ближе, его голос стал чуть тише, почти заговорщически, — …может выйти за рамки твоего дела. За рамки Клайпеды. Ты готов идти до конца?

Джек смотрел в глаза Стаса, в которых он видел не только отчаяние, но и стойкую, почти наивную веру в нечто большее, то, что он сам когда-то потерял, почти похоронил.

— Я… я пойду, Стас.

Стас медленно кивнул. Он достал из-под стойки старый, потёртый телефон и протянул его Джеку. Телефон был тяжёлый, холодный, с потёртым пластиком, знакомым на ощупь.

— Этот номер… он не для разговоров. Только для сигналов. Скажешь им, что от Стаса. И что ты готов. Они тебя найдут.

Джек взял телефон, чувствуя, как его сломленная жизнь снова втягивается в водоворот чужих, более тёмных и опасных дел. Он был здесь не по своей воле, его прижали к стене, но теперь он выбирал бороться. Снова. Он сжал телефон в руке. Боль. Но боль теперь была знакомой и нужной.

Глава 6: Ложная тропа

Горький запах застарелого пива и табака въелся в каждую щель и пропитал деревянные стены. Полумрак скрывал неровности потолка, но не смягчал глубокую усталость в глазах Стаса. Он выпустил струю дыма, и белое облачко медленно растворилось над их столиком, притаившимся в самой тени, подальше от стойки.

Под ногами скрипели старые доски, и в почти полной тишине бара каждый шорох казался слишком громким.

Стас медленно поставил кружку на стол. Старые, в глубоких трещинах пальцы с въевшейся грязью легли на запотевшее стекло.

— Ну… как говорится, пан Бауэр, — голос хрипел, словно старый радиоприёмник на издыхании, — если ищешь волка, смотри, куда он метку оставил. Эти… эти «Чёрная Волна». Они… они кричат громче всех. Всегда, — Стас чуть пожал плечами. — Сказали, что Клайпеда – их работа. Да. Сказали.

Джек смотрел на него, его взгляд сузился, постоянно скользя по периферии, выискивая невидимую угрозу даже здесь, в уютной тени бара.

— Кричат? Или… действуют? — голос Джека был низким, едва слышным, полным скрытого напряжения.

Стас тяжело выдохнул. Его взгляд на мгновение задержался на ряду старинных, отреставрированных радиоприёмников, стоявших на пыльной полке за баром. Он почти нежно коснулся одного, провёл пальцем по гладкому дереву.

— Они… они любят шуметь. Много шума. Мало… ну, ты понял. Но… но следы. Цифровые. Они… они есть. Мои люди… нашли. Поверхностные. Но убедительные. Как… как хорошо сделанная фальшивка, — Стас наклонился ближе, его голос стал чуть тише, почти заговорщически. — Для тех, кто ищет… они сработают. Отведут в сторону. Ты… ты ищешь их?

Ладонь Джека непроизвольно легла на больное плечо, массируя его. Боль была фоновым шумом, привычным, но навязчивым.

— Мне… мне нужна цель, Стас. Я… я не могу… — короткий, резкий выдох, полный отчаяния, — …не могу бежать без конца. Эта… эта «Волна»… где их… их логово?

Стас кивнул, его глаза были печальны, в их глубине застыла горечь минувших лет.

— Да. Понимаю. Адрес… я дам. Но… помни, — он сделал паузу, его взгляд стал серьёзен, пронзительным. — Не всё, что блестит… золото. И не всё, что кричит… правда.

За стеной послышался глухой, отдалённый скрежет — возможно, очередной портовый кран сместил контейнер, или просто что-то обрушилось в заброшенных доках. Стас не вздрогнул, Джек тоже, только его челюсть едва заметно напряглась.

Он принял информацию — адрес, нацарапанный Стасом на обрывке маслянистой, пахнущей пивом салфетки. Джек сжал её в кулаке. Что-то осязаемое, хотя бы это.

Монотонный гул серверов просачивался сквозь тонкие стены и пропитывал воздух. Холодный, искусственный свет отражался от стеклянных поверхностей, заставляя Хлою щуриться. Её помятый ноутбук, обклеенный стикерами с кибер-конференций, выглядел вызывающе на идеально чистом, стерильном столе. Воздух отдавал офисным очистителем и старым, давно остывшим кофе.

Хлоя углубилась в работу, её пальцы отбивали лихорадочный, сложный ритм по клавиатуре. Она искала подтверждения, связи, хоть что-то, что могло бы раскрыть суть «Чёрной Волны» и их связь с Клайпедой.

Цифровые следы были там, поверхностные, но убедительные.

Даже слишком убедительные.

Это вызвало лёгкое, едва уловимое раздражение. Данные казались чересчур чистыми, чрезмерно легкодоступными. Её аналитический мозг, живущий аномалиями, шептал о подставе, но доказательства были слишком удобными, слишком совпадающими с публичной версией.

— Это просто… слишком очевидно, — пробормотала она себе под нос, отмахиваясь от навязчивого ощущения. — Иногда самое очевидное и есть правда. — Она списала это на усталость или, возможно, на ту паранойю, что усиливалась с каждой новой новостью о Джеке.

Её взгляд устало скользнул по экрану, потом она откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Постоянный, низкий, почти инфразвуковой гул серверов проникал сквозь стены, словно глубокий, бездушный пульс огромного механизма. Она пыталась взломать его, найти в нём логику, но он просто продолжал свой монотонный, безжалостный ритм. Это был символ её скучной, но всепоглощающей работы и предвестник надвигающегося цифрового хаоса.

Она сжала губы. Всё равно. Информацию нужно было передать, Джек нуждался в ней.

Холодный, влажный утренний воздух проникал насквозь. Джек сошёл со старого, скрипучего автобуса посреди нигде. Его обувь тяжело хлюпнула по грязи, смешанной с талым снегом и битым стеклом. Холод проникал сквозь тонкую подошву, а запах сырости и выхлопных газов смешивался с горьким привкусом анальгетиков во рту. Эта грязь – вот и весь его мир теперь.

Его тело ныло, каждый шаг отдавался жжением в суставах. Ноющая боль в плече была привычной, почти неотъемлемой частью его существования. Он устал от неопределённости, от постоянного бегства.

Сообщение от Хлои подтвердило слова Стаса: «Чёрная Волна» — ложное знамя, под которым скрывалась правда. Он надеялся, он хотел, чтобы это было так просто — конкретный враг, конкретная цель.

Джек ощутил горькое облегчение. Наконец-то он не просто бежал, а преследовал, убеждая себя, что, найдя их, он не только очистит своё имя, но и раскроет истинный заговор.

Однако глубоко внутри, под слоем усталости и желания «просто закончить это», скрывалось смутное, тревожное чувство. Инстинкты, притупившиеся от боли и ПТСР, шептали о подвохе. Это было слишком просто, слишком удобно, как хорошо сделанная ловушка.

Но разум, измотанный неопределённостью, отчаянно цеплялся за эту «правду». Он хотел, чтобы этот кошмар закончился.

Джек достал старую, помятую карту, её края были стёрты, а складки затёрты до дыр. Он смотрел на неё, потом на серый, туманный горизонт. Голос Стаса, его предостережение о «не всём, что блестит», отдавалось в голове.

Его путь только начинался, и он не знал, что эта тропа, казавшаяся спасением, была лишь началом новых испытаний.

Но выбор был сделан.

Глава 7: Охота начинается

Мелкий осенний дождь намочил старую, побитую дорогу, которая петляла среди голых, серых полей. Воздух был вязким, в нём чувствовалась сырость, запах мокрой земли и сладковатой гнили. Низкое, свинцовое небо не обещало ничего, кроме бесконечного продолжения.

Джек Бауэр шел по обочине, его спина была сгорблена под тяжестью рюкзака и лет. Каждый шаг отзывался тупым, пульсирующим стуком в правом бедре, который затем поднимался до лопатки — его личный ритм, метроном деградации.

Редкие машины проносились мимо, разбрасывая грязные брызги и игнорируя его поднятый большой палец. Джек сканировал горизонт, ища не только попутку, но и признаки слежки. Он знал, что на этой глухой дороге их быть не должно, но паранойя въелась в его естество и работала даже тогда, когда он был один.

За ним проехала старая, скрипящая «Лада», выбросив в воздух клуб синего дыма. Джек невольно сморщился от запаха старого бензина. Он достал из кармана несколько помятых злотых, купленных у Стаса, и свернул к обшарпанному придорожному кафе.

Внутри пахло вчерашней капустой и дешёвым, переваренным кофе. Несколько угрюмых местных за столиками уставились на него, но Джек привык: его усталый, отстранённый вид и глубоко посаженные глаза выдавали его с головой.

Он быстро съел что-то похожее на тушёную картошку, изучая помятую, изрисованную ручкой карту. Пальцы скользили по линиям, выбирая пути, чтобы избежать основных дорог и блокпостов. Он искал признаки присутствия экстремистской группы, на которую ему указал Стас: граффити, какие-то слухи, необычную активность.

Идея казалась… правильной, она соответствовала логике его мира — найти виновных и оправдаться.

Но глубоко внутри его инстинкты, закалённые десятилетиями лжи и предательства, твердили: всё это слишком просто. Он боролся с этим ощущением, пытался подавить его, потому что альтернатива — полная неопределённость — казалась ещё более пугающей. Он пытался доверять информации, но его нутро противилось: он снова пешка в чужой игре.

Джек поймал попутку — старый, ржавый грузовик, который скрипел и кашлял на каждом подъёме. За рулём сидел молчаливый, угрюмый водитель с лицом, изборождённым ветром. В кабине пахло соляркой и чем-то кислым.

— Куда тебе? — буркнул водитель, не глядя на Джека, его взгляд был прикован к дороге.

— Литва. Клайпеда, — голос Джека был низким и хриплым, каждый звук давался с трудом.

Водитель коротко, тяжело выдохнул — звук, похожий на вздох усталого животного.

— Далеко.

Джек промолчал.

— Знаю.

Молчание. Затем водитель взглянул в зеркало заднего вида, его взгляд на мгновение задержался на усталом, измождённом лице Джека.

— Проблемы?

Джек отвёл взгляд в сторону, сканируя проносящийся за окном лес. Из горла вырвался короткий, сухой кашель, который он тут же подавил.

— Всегда.

Водитель пожал плечами и снова посмотрел на дорогу. Грязь на ботинках Джека была липкой, рюкзак — потёртый и мокрый. Джек всё равно подмечал мелкие, незначительные детали сельской местности: сломанный забор, брошенный велосипед у дороги, одинокий, мокрый пёс, пробегающий мимо. Каждый скрип грузовика, каждый удар дождя по лобовому стеклу. Он прислонился к холодному окну.

Боль никуда не ушла.

Высокотехнологичный, стерильный аналитический центр ЦРУ гудел, его пространство наполнял мягкий, монотонный шум серверов. Воздух был кондиционирован, пахло озоном и новой электроникой. Яркие, холодные экраны с мигающими потоками данных – картами, графиками, текстовыми анализами – заливали комнату призрачным светом.

Аня Ковач сидела перед огромными мониторами — уверенная и сосредоточенная. Её движения были точны и отточены, она чувствовала себя абсолютно на своем месте.

Используя сложный алгоритм, разработанный на основе её диссертации, Ковач предсказывала следующие шаги Джека Бауэра. Её голос был ровным и уверенным, когда она указывала на «вероятные маршруты» и «ключевые точки перехвата» для своих подчинённых.

— Согласно нашему анализу, его паттерны поведения… — начала она, проводя пальцем по карте на экране, — …указывают на движение вдоль северных транспортных коридоров. С учётом его психотипа и оперативных привычек, мы можем ожидать, что он будет избегать крупных узлов.

Её уверенность была абсолютной: её модели могли «прочитать» любого человека, даже такого непредсказуемого, как Бауэр.

Во время демонстрации своих прогнозов, Ковач заметила тонкую аномалию в потоке данных, связанных с Клайпедой. Это был короткий, неидентифицируемый цифровой «шум» — возможно, необычный тип шифрования, мелькнувший в сети, или временная метка, которая не соответствовала ни известным ей методам экстремистов, ни стандартным протоколам ЧВК. Она попыталась объяснить это себе как «ошибку датчика» или «незначительное искажение данных», быстро пролистывая логи на боковом экране.

Но этот крошечный сбой заставил её на мгновение замереть. Её аналитический ум не мог его категоризировать, и в её уверенности появилась крошечная трещина. Она прочистила горло, продолжая говорить, но её взгляд на мгновение задержался на аномалии.

Ковач откинулась на спинку кресла. Её взгляд упал на маленькую подставку для ручек на её столе, сделанную из грубого, узловатого куска дерева. Она неосознанно провела пальцем по его неровной, шероховатой поверхности.

Этот предмет – подарок её дедушки, лесника – был единственным «нелогичным» и «неупорядоченным» элементом в её стерильном мире, её якорем.

Кабинет Новака был воплощением власти и холодного расчёта: тёмное дерево, полированная кожа, картины в строгих рамах. За огромным окном – панорама Вашингтона, залитого огнями. На массивном столе – аккуратно разложенные документы и стакан с почти нетронутым виски.

Новак только что закончил телефонный разговор. Судя по голосу, собеседник был высокопоставленным представителем европейского энергетического сектора, требовавшим объяснений и действий. Лицо Новака было напряжено, но он сохранял безупречное внешнее спокойствие.

Он включил телевизор. Диктор новостей с серьёзным лицом зачитывал заявление о «беглом террористе Джеке Бауэре» и его предполагаемой причастности к «международной промышленной диверсии» в Клайпеде.

Новак удовлетворённо кивнул, видя, как формируется нужный нарратив и как общественное мнение склоняется в нужную сторону.

Он связался с Ковач по внутренней связи. Голос стал жёстче, требовательнее, но он не повышал его.

— Агент Ковач, — голос Новака был ровным, но с едва заметным металлическим оттенком. — Вы видели новости?

Помехи. Голос Ковач был напряжён, но профессионален. — Да, сэр. Мы… мы отслеживаем его.

Новак сделал паузу. — «Отслеживаем» – это не результат, агент. Репутационные потери растут каждый час. Мы не можем позволить этому… этому человеку… — он сделал акцент на слове «человеку», почти с презрением, как будто говоря о чём-то отвратительном, — …дальше дестабилизировать ситуацию.

— Я… я понимаю, сэр. Но его… его паттерны… они не всегда предсказуемы.

— Предсказуемы, — Новак ответил резче, но всё так же тихо, — или вы недостаточно хорошо их читаете. Мне нужен результат, Ковач. Быстрый. Иначе… иначе последствия будут для всех. Вы меня поняли?

— Поняла, сэр, — тихо, почти шёпотом ответила Ковач.

Новак разъединил связь и положил телефон на стол.

Тяжёлый выдох, который он тут же подавил.

Глава 8

Холод прополз под тонкую куртку. Где-то на границе Польши и Литвы, на заброшенной автобусной остановке, сумерки уже сгустились над миром, а вязкий и сырой воздух был пропитан запахом гниющей листвы. Дневной свет уходил, тая.

Джек сидел, прислонившись к стене, под ладонью крошился бетон. Он пытался сфокусироваться на расстеленной на коленях карте, но линии расплывались, а мысли путались, сливаясь с гулом его собственного, тяжёлого дыхания с чуть слышным хрипом.

Каждый вдох отзывался под рёбрами, правое плечо пульсировало вязкой, тупой болью, которую не глушили даже анальгетики.

Откуда-то из-за чернеющей кромки леса пробился слабый, высокий, почти детский крик, который резко оборвался, заглушенный порывом ветра.

Тело напряглось, каждый нерв натянулся. Взгляд пронзил темноту леса, он прислушался, пытаясь определить источник.

Только тишина.

Ветер выл в ушах. Крика, возможно, и не было. Просто ветер. Или…

— Дерьмо.

Ледяной пот выступил на лбу. В ноздри ударил резкий, едкий смрад горелой резины, который ветер принёс с далёкой фермы или свалки. Запах смешался с порохом из его воспоминаний.

Сердце колотилось в груди, отдаваясь в горле. Раз. Два. Три.

Пыль, жёлтая, сухая, африканская. Кровь, сладковатый привкус. Силуэт ребёнка с автоматом, совсем маленький. Джек не убил, отказался, нарушил приказ. А потом… лицо его товарища, застывшее, с пустыми глазами. Плечо пронзила острая вспышка, словно лезвие. Джек сжал виски, пытаясь заглушить хаос нахлынувших воспоминаний. Боль сливалась с каждым нервом, он неконтролируемо задрожал.

— Дерьмо… опять, — голос хрипел, почти неслышный. — Нет… нет. Это… это неправда. Просто ветер.

Он судорожно сжал плечо, мышцы свело.

— Дыши. Дыши, Бауэр, — прохрипел он себе. — Не могу… не могу… остановись. Чёрт.

Он хотел сжаться в комок, исчезнуть, раствориться в осеннем тумане, но старый, притупленный, но живой инстинкт держал его. Джек ненавидел эту слабость, это напоминание о том, что он не машина, а сломленный человек, чья «человечность» стоила жизни другим.

— Нет времени. Нет времени на это дерьмо. Соберись, Бауэр. Просто… просто иди. Двигайся.

Он оттолкнулся от стены и встал. Движения были скованные, колени дрожали, но он пошёл дальше, в темноту.

Низкочастотный гул серверов проникал сквозь стены, он был везде. Стерильный офис банка, холодный, отполированный до блеска, был пронизан этим монотонным рокотом.

Хлоя сидела за своим слегка помятым ноутбуком, его экран светился в полумраке её рабочего места. Пальцы отбивали сложный ритм по клавиатуре, она пыталась пробиться через очередной уровень шифрования данных ЧВК. Это было как попытка продраться сквозь густой лес.

Системное предупреждение вспыхнуло на экране красными, мигающими буквами: «Несанкционированный доступ к чувствительным данным».

Хлоя замерла, только пальцы продолжали стучать быстрее.

Через несколько секунд к её столу подошёл Торн, её начальник. Костюм был безупречен, лицо спокойное и холодное.

— Мисс О’Брайан, — голос Торна был едва слышен, почти шёпот на фоне гула серверов. — Могу я… задать вам вопрос? Ваша активность в системе вызывает некоторые вопросы. Очень… необычные вопросы.

Хлоя не отрывалась от экрана, её пальцы ритмично и всё быстрее стучали по клавиатуре.

— Я выполняю свою работу, мистер Торн. Проверяю аномалии, как и положено. Данные не лгут.

Торн наклонился ближе, понизив голос ещё больше, чтобы не услышали клерки за соседними столами.

— Эти «аномалии»… они касаются файлов, к которым у вас, по идее, не должно быть доступа. И… — он сделал паузу, оценивая её, — …ваша история, мисс О’Брайан, известна. Мы ценим ваш талант, но… стабильность превыше всего. Вы понимаете?

Хлоя резко подняла голову, её взгляд стал острым, в нём горела усталость и раздражение.

— Я понимаю, что система глючит и что кто-то пытается это скрыть. Это… это немыслимо! Если вы… если вы не хотите знать правду, то…

Она резко замолчала, прикусив язык. Пальцы начали биться бешеным ритмом по клавиатуре.

— Просто… просто дайте мне работать.

Торн сделал паузу, его губы растянулись в едва заметной, холодной улыбке. Он выпрямился.

— Я вас предупредил, мисс О’Брайан. Не вынуждайте меня принимать… административные меры.

Он отвернулся и ушёл, его шаги были бесшумны на отполированном полу. Остался только гул серверов.

Хлоя быстро свернула одно окно и открыла другое. На экране появился текстовый документ: «Мемуары дедушки Артура - Глава 7: Бомбёжки Блица». Она быстро просмотрела несколько строк, и её взгляд на мгновение смягчился.

Гул серверов теперь казался Хлое не просто монотонным фоном, а угрожающим рокотом, предвестником неизбежного контроля. Она вернулась к своей работе, пальцы стучали ещё быстрее, словно она спешила закончить, чтобы вернуться к этому личному, хрупкому миру.

Внутри заброшенного склада, возможно, полуразрушенной фермы, пахло гнилой древесиной и сыростью. Ветер свистел сквозь щели в стенах, а сумерки сгущались, едва проникая сквозь разбитые окна.

Ковач и её команда осторожно проникали на территорию, используя тепловизоры и дроны, действуя по тщательно разработанному плану, основанному на её прогнозах. Каждый шаг был выверен и точен.

Но вместо Джека или экстремистов они нашли лишь пустой, холодный склад, полный пыли и паутины. Никого.

— Ковач, зона чиста, — голос оперативника по рации звучал разочарованно. — Никого. Пусто. И следов… м-м… никаких свежих. Только… только крысы.

Ковач теребила ручку, её голос был чуть выше обычного, а взгляд лихорадочно скользил по грязным стенам.

— Это… не соответствует! Наши данные были точны. Его паттерн поведения… он должен был быть здесь! Все переменные учтены!

— Может, он нас просто… обманул, мэм? — спросил оперативник. — Или… или информация была… неточной?

— Нет! — резко, почти с вызовом, ответила она. — Это… это невозможно. Мои модели… они учитывают все переменные!

Она начала быстро ходить по периметру, её взгляд метался по стенам, словно она искала ошибку в самой ситуации, а не в своих расчётах.

— Должен быть… должен быть след. Что-то. Это… это иррационально!

Острый, пронизывающий ветер свистел сквозь щели, словно насмехался над их усилиями, разнося эхо их разочарования.

Ковач замерла посреди склада, её взгляд стал пустым. Она начала тихо, монотонно бормотать, не обращая внимания на оперативников.

— 47.863… 12.001… 5.67… 3.14159… Альфа-бета-гамма-дельта… 10 в минус 9…

Медленно придя в себя, она повернулась к своей команде. Голос стал холодным, но в нём слышалась новая, скрытая решимость.

— Мы… мы продолжим. Но. Мы изменим подход. Ищите любые несоответствия. Каждое отклонение от нормы. Сейчас.

Глава 9: Ближе к цели

Воздух был сырым и тяжёлым. Слякоть под ногами чавкала, и каждый шаг отправлял холодные брызги на видавшие виды ботинки. Низкое серое небо нависло над голыми, ломаными ветвями деревьев, предвещая лишь бесконечный, безрадостный день.

Вязкий туман цеплялся за всё, заставляя мир вокруг казаться размытым, ненастоящим. Едкий и пронизывающий запах сырой земли и гнили проникал в лёгкие, и Джек чувствовал его на языке.

Он двигался медленно, почти призрачно, и каждый шаг отзывался тупой, ноющей болью в коленях и жжением в правом плече. Боль, какой бы сильной она ни была, стала привычным фоном. Его дыхание было тяжёлым, прерывистым, каждый выдох превращался в маленькое облачко пара в стылом воздухе.

Инстинкты, притупившиеся, да, но всё ещё живые, брали верх над физическим страданием. Он использовал каждое укрытие: поваленные деревья, густые, колючие кусты, остатки разрушенных каменных стен старой, давно заброшенной фермы. Место пахло забвением.

Он занял позицию на небольшом, заросшем холме, откуда открывался вид на развалины. Из кармана он достал старый, потёртый бинокль с мутными линзами, одна из которых была слегка треснута. Джек привык. Бинокль скользнул по периметру.

Примитивные охранные меры бросались в глаза: пара наспех сколоченных дозорных вышек и ржавая колючая проволока, местами оборванная, больше похожая на декорацию, чем на серьёзную преграду.

Джек изучал движения охранников. Один, прислонившись к покосившейся, облупившейся стене, небрежно курил, и клубы едкого, приторного дыма дешёвого табака медленно таяли в воздухе. Другой разговаривал по телефону; голос был приглушён расстоянием, но по интонациям Джек понял – это не деловой разговор, а праздная, ленивая болтовня. Третий отошёл в сторону, чтобы справить нужду, небрежно оглядываясь по сторонам без тени настоящей настороженности.

Оружие было разномастным и не унифицированным: старые автоматы, охотничьи ружья, не армейские образцы.

Из одного из окон развалин доносилась тихая, но навязчивая мелодия какой-то незамысловатой поп-музыки, приглушённая и искажённая. Это был не фоновый шум радиопереговоров и не гул генератора, который должен был бы питать серьёзное оборудование. Просто музыка. Слишком обычно. Слишком… расслабленно.

Внутри нарастала холодная, горькая уверенность. Это не они. Не те люди, что способны провести сложную кибер-атаку и подрыв европейского масштаба. Их рутина была слишком хаотичной, их дисциплина отсутствовала. Это мелкие сошки, приманка.

Джек Бауэр, человек, который видел самое худшее, повёлся на дешёвый трюк.

Ложь. Опять. Слишком просто. Слишком… грязно. Не сходится. Не они. Проклятье. Время.

Его мысли были обрывочны, как помехи в старом радио, но их смысл был кристально ясен. Он, Джек Бауэр, чемпион по выживанию и интуиции, позволил себя обмануть, потратил драгоценное время и рисковал всем, гоняясь за фантомом.

Это было не просто разочарование, а гнев на самого себя. Его боль усилилась, как будто тело наказывало его за эту ошибку. Он сжал зубы, почувствовав привкус металла во рту. Ему нужно было двигаться быстро.

Стерильный, холодный офис гудел монотонным, низким шумом серверов. Мерцание мониторов отражалось в стеклянных стенах. Каждый звук был приглушён, словно сам воздух поглощал любые проявления жизни.

Стол Хлои, заваленный разноцветными стикерами, с обклеенным наклейками с хакерских конференций ноутбуком, выглядел как чужеродный элемент в море корпоративной униформы. Только здесь ощущалась живая, нефильтрованная энергия.

Хлоя сидела, игнорируя недовольные взгляды коллег, которые предпочитали строгую корпоративную форму и идеальный порядок. Её пальцы лихорадочно летали по клавиатуре, стучали по клавишам в сложном, почти музыкальном паттерне — ритм её мыслей, бешеный. Она пробивалась через очередной «барьер» в системе своими «старыми, рискованными методами» — комбинацией социальной инженерии, брутфорса и обхода устаревших протоколов. В этом насквозь цифровом, но ленивом мире они всё ещё работали.

На её экране вспыхивали новые окна, таблицы, графики, цифры, линии, диаграммы. Для неё это была поэзия, а не просто данные.

Она обнаружила, что финансовые потоки, связанные с ЧВК, шли через десятки оффшорных компаний в самых разных концах света – от Панамы до Гонконга, от Кипра до Сейшельских островов. Их объём исчислялся не миллионами, а сотнями миллионов, миллиардами. Это было гораздо масштабнее и сложнее, чем могла бы организовать какая-то мелкая экстремистская группа.

Хлоя резко откинулась на спинку кресла. Её глаза широко раскрылись, в них мелькнул блеск лихорадочного азарта, смешанный с ужасом.

Она осознала, что экстремисты – это лишь прикрытие, дымовая завеса, отвлекающий манёвр. Истинная угроза была намного больше и была связана не просто с саботажем локальной инфраструктуры, а с глобальной энергетической безопасностью, с переделом целых рынков. Это была не просто диверсия, а попытка захвата целых отраслей и передела мировых экономических сфер.

— Нет. Нет, нет, нет… — бормотала она себе под нос, нервно стуча пальцами по столу. — Это… это какая-то дичь! — Она щёлкнула мышкой, открывая новые окна, её взгляд бегал по цифрам, пытаясь охватить весь масштаб. — Эти транзакции… они… они слишком чистые. Слишком… слишком много. Масштаб не сходится. Не та… не та лига. Они… они не те.

Её взгляд замер на экране и перешёл на старую, слегка помятую фотографию Джека на рабочем столе. Он был там, на снимке, выглядел уставшим, но цельным, не таким, каким она представляла его сейчас, после всех этих лет.

— Это… это не они, Джек. Это не какая-то там «группа». Это… это система. Чёрт. Они используют их как… как отвлекающий манёвр. Господи, Джек… ты… ты идёшь не туда.

Она быстро печатала, её пальцы стучали ещё быстрее, пытаясь составить сообщение.

— Мне нужно… мне нужно его предупредить. Срочно. Это… это гораздо хуже, чем мы думали, — она закусила внутреннюю сторону щеки, её взгляд затуманился. — Они… они играют в шахматы, а мы… мы даже не видим доску.

Хлоя почувствовала резкий прилив адреналина от этой интеллектуальной победы, от того, что она «взломала» эту скрытую правду и увидела то, что было скрыто от глаз. Но тут же её охватил ужас от масштаба заговора и от осознания того, насколько глубоко она в него ввязалась, рискуя своей «безопасной» жизнью.

Её цинизм, который был её щитом, боролся с её глубоко укоренившейся, почти наивной верой в то, что правду можно и нужно раскрыть, какой бы опасной она ни была.

Сбоку послышался тихий кашель. Хлоя оторвалась от экрана. Мистер Торн, её непосредственный начальник, человек с идеально причёсанными седыми висками и накрахмаленным воротничком, стоял рядом, скрестив руки на груди. Его взгляд, обычно пустой, сейчас был жёстким.

— Мисс О’Брайан. Ваш… э-э… рабочий стол и ваша… активность не совсем… соответствуют корпоративным стандартам. Я думаю, нам стоит… побеседовать в моём кабинете.

Хлоя лишь кивнула, её лицо ничего не выражало, но внутри она уже прокладывала маршрут отхода. Торн не понимал, что её «активность» – это не просто нарушение корпоративных правил, а вопрос выживания.

Холодный, функциональный интерьер оперативного штаба ЦРУ был воплощением строгого порядка и безупречной чистоты. Большие мониторы с картами и данными мерцали синеватым светом, отражаясь в лицах аналитиков, склонившихся над клавиатурами. Здесь всё было под контролем, каждый параметр измерен, каждое движение предсказано.

Аня Ковач стояла перед огромным экраном, на котором отображалась детализированная карта Восточной Европы. Её лицо было напряжено, но на нём читалось удовлетворение. Она получила обновлённую информацию о местонахождении Джека – он был замечен вблизи предполагаемого убежища экстремистов. Глубокое удовлетворение охватило её – её модели сработали.

Она быстро отдала приказы своей команде. Её речь, наполненная академическими терминами и точными формулировками, звучала всё увереннее, почти как лекция, а не приказ по захвату человека. Голос был ровным, почти монотонным, но в нём проскальзывала нотка торжества.

— Согласно нашим данным и анализу поведенческих паттернов, — начала Ковач, — субъект Бауэр находится в непосредственной близости от объекта, обозначенного как «Гнездо». Это подтверждает нашу гипотезу о его связи с упомянутой экстремистской ячейкой, — она повернулась к оперативникам. — Мы готовим штурм. Приоритет – захват субъекта и сбор всех возможных улик, подтверждающих его причастность к инциденту в Клайпеде. Это… это будет ключевой момент.

Несмотря на внешнюю уверенность и профессионализм, в глубине её сознания мелькнула мимолётная, иррациональная мысль, вызванная усталостью и недавним сбоем.

47.863… Альфа-бета… Что-то не сходится… Нет. Не может быть. Она быстро подавила это, резко мотнув головой. Нет. Её модели верны, а предыдущий «сбой» был лишь временным, вызванным неполными данными. Она боролась со своим страхом перед потерей контроля над своим разумом, который проявлялся в тех странных, иррациональных бормотаниях. Этого нельзя было допустить.

Этажом выше, в своём кабинете, Марк Новак просматривал последние отчёты. Он выглядел измождённым – тёмные круги под глазами и напряжённая челюсть выдавали постоянное давление. Он взял со стола небольшой, потускневший металлический значок – часть старого, забытого военного мемориала, который он тайно восстанавливал в свободное время, финансируя проект анонимно.

Новак начал компульсивно полировать его большим пальцем, пока металл не начал проступать сквозь патину, слабо поблёскивая в свете настольной лампы. Это было его иррациональным способом справиться со стрессом, навязать порядок хаосу и восстановить контроль над хоть чем-то материальным, когда его собственный мир рушился.

— Скоро, — пробормотал он себе под нос, его голос был сухим и усталым. — Всё будет закончено. Бауэр… он сам себя обрёк. Это… это единственный путь к стабильности. Жертвы… они всегда есть. И это… это просто необходимо.

Он поднял телефон, его голос стал холодным и точным, каждое слово было выверено.

— Я. Не. Буду. Повторять. Вы. Выполняете. Мой. Приказ. Иначе, — короткая, леденящая пауза, — последствия будут катастрофическими.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа.

Ковач не знала о сомнениях Джека, о его горьком прозрении, и не подозревала об открытиях Хлои. Для неё Бауэр был целью, точкой на карте, и её модели вели её к ней. Она была уверена, что вот-вот схватит его, раскроет «его» сеть, докажет свою компетентность и продвинется по карьерной лестнице.

Победа была близка. Или так ей казалось.

Глава 10: Пустое гнездо

Воздух стоял тяжёлый, пропитанный сыростью, а от заброшенного сарая несло гнилой древесиной и чем-то кислым — запахом давнего, въевшегося в землю дождя. Джек двигался медленно, и каждый шаг отзывался жгучей болью в правом бедре — старая рана никогда не отпускала.

Он ощупал ржавый засов на деревянной двери и прислушался. Изнутри доносились слабые, неразборчивые звуки и приглушённый вздох, отчего дыхание Джека сбилось.

Он вытащил из-за пояса монтировку, тяжесть металла привычно легла в ладонь. Рот наполнился горечью — знакомым вкусом собственного разочарования. Джек поддел засов, металл скрипнул, глухо заскрежетал, но не поддался.

— Чёрт, — выдохнул Джек тихо, гортанно.

Он вытащил кусок толстой проволоки. Узловатые, покрытые шрамами пальцы задвигались быстро, почти автоматически. Несколько секунд. Щелчок. Дверь податливо отворилась, выпустив спёртый, вонючий воздух, пахнущий табаком, дешёвым пивом, застарелым потом, грязью и мочой.

Джек шагнул внутрь, в привычный полумрак. Свет из разбитых оконных проёмов падал неровными, пыльными полосами, высвечивая кучи мусора, пустые бутылки и старые ящики. Среди всего этого он различил трёх человек.

Один спал на грязном матрасе, двое других сидели у перевёрнутого стола, лениво перебирая карты.

Боль скрутила его тело в тугой узел, но инстинкты, хоть и притупившиеся, всё ещё жили в нём, отказываясь умирать, даже когда он сам чувствовал, как распадается. Джек не тратил времени. Его движения были точны и жестки.

Он опрокинул шаткий стеллаж у входа. С грохотом посыпались ржавые банки и инструменты. Двое за столом вскочили, один потянулся к обрезу, лежавшему рядом. Джек уже был там. Он швырнул в него тяжёлый ящик, сбивая с ног, и тут же рванулся ко второму, уворачиваясь от неуклюжего удара ножом. Короткая, грязная борьба — удар локтем в горло, и противник захрипел, оседая на пол.

Третий, тот, что спал, наконец проснулся и попытался встать, но запутался в одеяле. Джек не дал ему шанса. Он просто пнул его в грудь, и тот отлетел к стене.

Он не убивал их, просто выводил из строя — быстро, безжалостно, используя куски проволоки, найденные тут же, чтобы связать их, и грязные тряпки для кляпов. Они были слишком слабы, слишком неорганизованны.

Когда он закончил, то тяжело выдохнул. В помещении повисла тишина, нарушаемая лишь слабым, прерывистым дыханием связанных мужчин и его собственным тяжёлым, прерывистым вздохом. Он огляделся, и его взгляд скользнул по «арсеналу».

Несколько ржавых пистолетов, пара обрезков, один старый АК, перемотанный изолентой, и куча неуклюжих самодельных взрывных устройств, пахнущих серой и чем-то ещё, очень дешёвым.

Никакого серьёзного электронного оборудования, ничего, что указывало бы на крупную операцию масштаба Клайпеды.

Ярость закипала в нём, медленная и холодная, не столько на этих жалких бандитов, сколько на себя — за то, что повёлся, потерял драгоценные часы, преследуя эту дешёвую приманку.

Он чувствовал себя обманутым и использованным. Его паранойя, годами точившая его изнутри, усилилась, но теперь она была направлена не только на ЦРУ, а на тех, кто так ловко и хладнокровно манипулировал им.

Он думал, что видит всю игру, что понимает её правила, но оказался пешкой в чужой, куда более безжалостной игре.

— Суки, — прошептал Джек. Голос был низким, почти неслышным. — Суки.

Его рука непроизвольно потянулась к больному плечу и сжала его. Боль была его неизменным спутником.

Джек не останавливался, нельзя было, времени всегда было в обрез. Он начал быстро осматривать помещение, его взгляд скользил по беспорядку. Он искал что-то, что не вписывалось в этот деревенский бардак.

Куча старых шин, перевёрнутый стол, покрытый пятнами от пива, разбитое радио.

Ничего.

Он двинулся к дальнему углу, туда, где лежал тот, третий, кого он обезвредил, под грудой грязных тряпок, рядом со старым, пожелтевшим плакатом с полуголой женщиной. Там валялся небольшой предмет.

Джек присел. Его пальцы, привыкшие к оружию, осторожно раздвинули тряпьё. Оно лежало там.

Небольшое, размером с ладонь, чёрное, гладкое устройство из матового пластика. Явно высокотехнологичное, одноразовое, с крошечным, сейчас не горящим светодиодом. Джек взял его. Лёгкое, но ощущалось солидно. Идеально чистое, без отпечатков, словно его только что оставили или уронили в спешке.

Его взгляд метнулся к примитивному арсеналу «экстремистов», к ржавым стволам, к грязным бутылкам, и обратно, к этому крошечному, совершенному предмету.

Это не их.

Джек глубоко и прерывисто выдохнул, пот проступил на его висках.

— Чёрт… — снова прошептал он. — Это не их. Это… это слишком чисто. Слишком… — его взгляд метался по примитивному арсеналу, затем возвращался к устройству, — …слишком сложно. Они… они меня использовали.

Голос стал тихим, почти рычащим, слова выходили с трудом.

— Суки. Я… я потерял время.

Он сжал устройство в руке, пальцы дрожали от ярости и усталости, что въелась в каждую его кость.

— Мне… мне нужно знать. Кто. Кто это сделал.

Джек понимал: его время было потрачено впустую, его ловко одурачили, и настоящая угроза была куда более коварна и опасна. Его цель усложнилась. Теперь он должен был не только остановить их, но и понять, кто именно его подставил и зачем.

Может быть, это устройство, этот маленький, безмолвный кусок пластика, было ключом или хотя бы нитью, ведущей к разгадке. Он сунул его во внутренний карман куртки, ближе к телу, словно оно могло согреть его или сжечь.

Серый фургон ЦРУ остановился на разбитой просёлочной дороге. Двери распахнулись, и Аня Ковач, в тактическом жилете, с планшетом в руке, вышла первой. За ней – её команда.

Запах пороха, смешанный с запахом застарелой мочи и дешёвого алкоголя, обрушился на них, как только они приблизились к сараю. Ковач на мгновение скривилась. Это место пахло… убого. Отвратительно.

Внутри царил хаос: опрокинутая мебель, разбросанные предметы, но ни одного трупа. Только связанные, беспомощные мужчины, один из которых стонал, а другой пытался выплюнуть кляп.

— Протокол, — голос Ковач был ровным, но в нём чувствовалась лёгкая тревога. — Обыскать всё. Ничего не трогать, только зафиксировать.

Она не просто смотрела, она анализировала каждый след, каждую деталь, сравнивая увиденное со своими моделями поведения Бауэра и с официальной информацией, которую ей предоставил Новак. Джек Бауэр — террорист, скрывающийся, устроивший диверсию в Клайпеде.

Ковач осмотрела ржавое оружие и неуклюжие самодельные бомбы. Она слушала растерянные, бессвязные показания «экстремистов», которые через слюнявые кляпы умудрялись бормотать что-то о «большом человеке», который «дал им деньги» и сказал «ждать». Это было подтверждением: они были лишь приманкой.

М-м.

Её взгляд упал на стену заброшенного склада, где среди выцветших граффити висела старая, пожелтевшая фотография.

Аня подошла. На ней была изображена молодая, улыбающаяся женщина с букетом полевых цветов в руках, её светлые, словно пшеница, волосы были распущены, а лицо — чистым и невинным.

Фотография выглядела совершенно неуместной в этом грязном, жестоком месте.

Ковач, чьи эмоции редко прорывались наружу, замерла на мгновение. Её взгляд на долю секунды потерял обычную остроту, став мягче. Едва заметно.

Она взяла фотографию и задумчиво рассматривала её. На её лице появилось выражение, которое она обычно скрывала — смесь меланхолии и сожаления, словно в этой фотографии она увидела отголоски давно потерянного: невинности, простоты, личного счастья.

Она положила фотографию в карман своего тактического жилета, не объясняя зачем.

Её уверенность в «профиле Бауэра» и в приказах Новака дала трещину. Джек не «организовывал» этих людей, он «зачищал» их, что противоречило официальной версии Новака о «террористе Бауэре».

Она начала подозревать, что её используют и что ей лгут.

Лояльность системе вступила в конфликт с её жаждой правды и логики.

— Это… это не сходится, — голос Ковач был тихим, почти неслышным, но в нём звучала решимость. — Ничего не сходится. Новак… он что-то скрывает. Это… это не тот Бауэр, которого я изучала.

Она поправила очки, её взгляд стал напряжённым, холодным и пронзительным. Её мозг перестроился, чтобы искать не подтверждения, а несоответствия.

Глава 11: Горькое прозрение

Сырость въелась под кожу — не просто прохлада, а вязкий, тяжёлый холод от гнилой древесины и чего-то кислого, пропитавшего воздух. Джек сидел на полу, привалившись к шершавой стене заброшенного сарая, и каждый его мускул непрерывно и глухо ныл. Тупая, старая боль прорастала из костей, а ментальная, та, что была глубже, отзывалась в каждой клеточке.

Он только что выбрался из этого чёртова пустого гнезда – убежища экстремистов.

Его использовали, подставили, заставили бегать по ложному следу, как зверя, пока настоящие игроки делали своё грязное дело. Внутри клокотала ярость, такая же вязкая, как этот воздух, смешиваясь с глубокой, изматывающей усталостью. Он чувствовал себя загнанным, пойманным в ловушку, где каждый выход — лишь новый капкан. Но он не мог просто лечь и сдаться.

Джек достал старый, едва работающий телефон. Металлический корпус был холодным и липким. Пальцы дрожали от напряжения, когда он набирал номер Хлои. Сигнал рвался, дрожал и трещал, и раздражение закипало с каждой секундой.

— Хлоя, — голос Джека был хриплым, низким, почти неслышным шепотом. — Это… это ложный след. Они… они были приманкой. Меня… меня использовали.

Голос Хлои, искажённый помехами, пробивался сквозь треск. Он был быстрым, нервным, но Джек уловил в нём проблеск облегчения или что-то похожее на это.

— Я… я знаю, Джек. Я… я это вижу. Данные… — резкий треск на линии, — …не сходятся. Это… это не их уровень. Я… я обошла… — помехи усилились, слова Хлои начали пропадать, исчезая в шипении.

Джек резко подался вперёд, гнев закипал, его голос стал ещё ниже, гортанным, словно он говорил из самой глотки.

— Нет, не сходятся! Это… это грёбаный цирк! Меня… меня подставили! — его рука непроизвольно сжалась в кулак. — Скажи мне, что… что это значит?! Кто… кто за этим стоит?!

Голос Хлои стал выше, в нём слышалась тревога, но и странная, навязчивая решимость. Она говорила быстро, словно торопилась.

— Это… это больше, чем саботаж, Джек. Гораздо больше, — очередной треск, похожий на выстрел. — Они… они не просто… хотят… разрушить… они… хотят… — ещё один резкий, финальный скрежет, и связь оборвалась.

Телефон затих, тяжёлым, безжизненным грузом лежа в руке.

Джек попытался крикнуть в трубку, но голос лишь хрипел, теряясь в сырой, удушающей тишине сарая.

— Хлоя! Чёрт! Говори! Что… что ты видишь?!

Он яростно ударил кулаком по грязной, шершавой стене. Боль пронзила костяшки, но он не почувствовал её, только привычную, тупую боль, что всегда была с ним. Он смотрел на экран телефона, на свои шрамированные, потрепанные руки.

Бросить всё. Исчезнуть. Позволить миру сгореть к чёртовой матери. Его тело требовало покоя, забвения, конца этой изнуряющей борьбы. Он чувствовал, как каждая мышца ноет от усталости, как пульсирует старая рана. Но слова Хлои, эти обрывки фраз – «контроль», «Европа», «первый шаг» – засели в его разуме, впились, как осколки. Он презирал систему, которая его сломала, предала и использовала, но что-то внутри, тот самый «остаточный риск», не позволял ему просто отступить. Он не мог стоять в стороне, когда видел, как мир, который он когда-то защищал, разрушает себя изнутри. Он считал себя сломленным и бесполезным, но его инстинкты, его болезненная воля к справедливости, всё ещё были живы, отзываясь в нём, как фантомная боль от ампутированной конечности.

Едкий, сырой запах гниющей соломы и заплесневелой древесины въедался в его лёгкие, смешиваясь с металлическим привкусом крови на языке – он, кажется, прикусил его в ярости. Джек чувствовал, как крошечные частицы грязи впивались в его кожу, словно он сам становился частью этого разложения, частью этой гнили. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать дурноту.

На мгновение он позволил себе просто быть. Не думать, не бежать, просто дышать этим тяжёлым воздухом, чувствовать боль, позволить ей заполнить собой всё.

А потом открыл глаза, и мир снова требовал от него действий.

Стерильный, холодный офис сиял. Каждая отполированная поверхность отражала безликий свет флуоресцентных ламп, словно пытаясь стереть любую индивидуальность. Тихий, постоянный гул серверов заполнял пространство, создавая ощущение механического дыхания. И в центре этого корпоративного безмолвия – Хлоя. Она сидела за своим слегка помятым ноутбуком, обклеенным стикерами с кибер-конференций, выделяясь среди серой униформы. Её пальцы летали по клавиатуре, сливаясь со строчками кода на экране. Она не замечала ничего вокруг, только мелькающие символы и свою собственную нервозность, передающуюся клавишам.

После обрыва связи с Джеком она лихорадочно пыталась восстановить соединение, но это было бесполезно. Тогда она углубилась в новые данные, вгрызаясь в них, словно голодный зверь.

Монотонный гул серверов вдруг начал казаться зловещим, предвещая нечто большее, чем просто системный сбой.

Хлоя обнаружила: ЧВК не просто планировала саботаж в Клайпеде, это был лишь «первый шаг». Часть гораздо более масштабного плана по дестабилизации всего европейского энергетического рынка. Они собирались посеять хаос, вызвать локальные сбои, панику, а затем выступить в роли «спасителей», заключая выгодные контракты на восстановление и получая полный, абсолютный контроль над инфраструктурой ключевых стран. Это была экономическая война, замаскированная под «промышленную диверсию» и «террористический акт» — холодный, мерзкий расчёт.

Она попыталась получить доступ к ещё более закрытым финансовым потокам, тем, что были связаны с европейскими энергетическими фондами, и внезапно её системный доступ был заблокирован.

На экране появилось тревожное предупреждение, вспыхнули красные буквы.

«Несанкционированная активность. Ваша учётная запись временно заблокирована. Обратитесь в службу безопасности.»

Это был сигнал. Её «копание» было замечено. Кто-то внутри банка или извне, связанный с ЧВК, следил за ней.

Она понимала, что теперь она сама под прицелом, и время стремительно таяло. Её тайная, несанкционированная деятельность, которую она так тщательно скрывала, была раскрыта.

— Ну вот, началось, — проворчала Хлоя себе под нос. Её цинизм стал ещё более едким, почти осязаемым, но она действовала быстро, пытаясь обойти блокировку, используя свои «старые, рискованные методы» — систему обхода корпоративных правил, которую она отточила из скуки и стремления к порядку.

Её пальцы стучали по столу всё быстрее, переходя в сложный, нервный, почти бешеный ритм.

Холод от кондиционера в офисе пронизывал её до костей, несмотря на жар её мыслей. Она чувствовала, как её собственное тело дрожит от напряжения. Сухой, стерильный воздух раздражал горло, вызывая першение, которое никак не проходило. Она снова грызла внутреннюю сторону щеки.

Хлоя откинулась на спинку стула, её взгляд скользнул по безликим стенам, по лицам коллег, которых она никогда по-настоящему не видела. Она была одна, но её взгляд, наполненный новым, опасным блеском, говорил о том, что эта битва только началась.

Идеальный порядок. На столе Ковач всё было аккуратно сложено, папки лежали ровно, а выверенные графики светились на мониторах. Этот порядок был острым, почти болезненным контрастом к хаосу информации, которую она обрабатывала. Тихий, почти успокаивающий гул компьютеров заполнял кабинет, создавая иллюзию контроля. Рядом с официальными отчётами, чуть прикрытый, лежал её тайный блокнот с криптографическими записями.

Аня Ковач сидела за своим столом, перечитывая отчёты с места операции по захвату Джека, изучая фотографии, показания свидетелей и анализируя собранные улики с той же дотошностью, с какой писала свою диссертацию, каждую строчку, каждый символ.

Она нашла несколько несоответствий, тех, что упорно не вписывались в «профиль террориста Бауэра» и в официальную версию о его причастности к диверсии. Тип взрывчатки и способ проникновения, использованные в Клайпеде, не соответствовали стилю Бауэра, который она изучала годами. Найденное на месте «устройство» – то самое, которое нашёл Джек – выглядело слишком сложным для примитивной экстремистской группы и слишком «чистым» для Бауэра, слишком… профессиональным.

Она вспомнила обрывки информации, те, что ей приходилось «игнорировать» по приказу Новака. Они были там, в базах данных, просто не подходили под нужный нарратив. И теперь эти обрывки начали складываться в совершенно другую, тревожную картину. Её аналитический ум, так стремившийся к порядку и логике, не мог принять эти «несоответствия». Они разрушали её тщательно построенные модели и подрывали уверенность.

Лояльность Ковач к ЦРУ и её карьерные амбиции столкнулись с её академическими принципами и глубоко укоренившимся стремлением к истине. Она написала диссертацию о Бауэре, но его реальные действия разрушали её тщательно построенные теории. Она боролась с желанием «подогнать» данные под нужный результат и со своей неспособностью игнорировать факты. Она начала подозревать, что Новак что-то скрывает и что её использовали как инструмент. Её лояльность сильно колебалась; до этого момента амбиции затуманивали её суждения, но теперь она это видела.

Она открыла свой личный, зашифрованный файл на компьютере, экран вспыхнул. Затем достала из ящика свой тайный блокнот с чуть затхлым запахом старой бумаги.

Ковач начала переводить и систематизировать новые, найденные ею фрагменты старинных текстов по криптографии, написанных на забытом диалекте. Её пальцы быстро двигались по клавиатуре. Она погрузилась в эту логическую головоломку, ища в ней отдушину, выход, но и ответ.

Один из символов в древнем тексте, обозначающий «скрытую переменную», внезапно вызвал у неё острую, почти физическую ассоциацию с «несоответствием» в деле Бауэра. Она провела параллель: как и в древних шифрах, истина могла быть скрыта в мельчайших, казалось бы, случайных деталях, которые официальная версия игнорировала. Это подтвердило её решимость «копать глубже самостоятельно», не доверяя официальным каналам и ища ту самую «скрытую переменную».

Едва уловимый, но навязчивый запах озона от работающей электроники в её кабинете проникал в ноздри. Она чувствовала его на языке, как привкус обмана.

Ковач подняла глаза. Взгляд её был острым, целеустремлённым. Её ждала другая правда, и она была готова её найти.

Глава 12: Новый Курс

Холодный камень впивался в спину. Джек привалился к стене заброшенного склада, чувствуя, как каждый синяк и порез отзываются глубокой, ноющей болью, которая расходилась по телу, забиралась под кожу, проникала в кости и не отпускала.

Запах сырой пыли и плесени въелся в ноздри, смешиваясь с едким привкусом крови на языке, горьким, как сама усталость.

Беспомощность давила.

Рука нащупала в кармане флакон, и несколько таблеток упали на ладонь. Он запрокинул голову и проглотил их без воды, сухим, шершавым глотком. Машинально. Боль не исчезла, лишь отодвинулась, став фоновым шумом, пульсирующим под кожей.

На коленях лежала старая, мятая карта Европы, что дал ему Стас. Джек развернул её, и его дрожащие, но цепкие пальцы скользили по поверхности, отмечая порты, энергетические узлы, цели. Клайпеда – только начало.

— Компрометация, — выдохнул он хрипло, голос его казался чужим, гортанным. — Снова.

Палец скользнул по линии побережья.

— Они… они повсюду. Чёртовы тени.

Он кашлянул, и привкус металла во рту усилился. Нужно было найти ответы быстрее, иначе всё, просто конец.

Рядом лежал старый, грязный ноутбук, его корпус был потёрт, а клавиатура запятнана ржавчиной. Джек протянул руку и включил его. Экран мигнул, затем ожил, заливая бледным светом его измождённое лицо. Он пытался получить доступ к старой, почти забытой «мёртвой зоне» в даркнете, к сетям, которые когда-то использовал для обмена информацией с бывшими оперативниками.

Курсор мигал, подключение шло медленно, слишком медленно.

— Давай, — пробормотал он себе под нос, сжимая челюсти. — Чёрт бы тебя побрал. Просто… дай мне хоть что-то.

Экран изменился. Не то сообщение, не те данные.

Вместо привычного интерфейса – сообщение об ошибке. Несколько его «ключей», старых логинов, оказались скомпрометированы и уничтожены. Система была либо полностью отключена, либо изменена до неузнаваемости.

Ладонь ударила по корпусу ноутбука, глухой звук растворился в пустоте склада.

Они знали о его старых методах, об укрытиях, о ресурсах. Этот враг был глубже, чем он думал, его проникновение было беспрецедентным. Его мир сужался, воздуха стало катастрофически не хватать.

Он откинулся на стену. Запах сырой пыли и плесени заполнил лёгкие. Он был один, как ржавеющий, заброшенный портовый кран.

«Нет покоя, Бауэр. Никогда».

Офис Ани Ковач в ЦРУ был погружён в глубокую ночь, лишь синий свет мониторов заливал пространство холодными, равнодушными бликами. Она сидела за столом, спина прямая, взгляд сосредоточен. На экране мелькали строки кода, цифры, имена — её тайное, несанкционированное расследование.

Она перепроверяла старые, «закрытые» дела, связанные с энергетическим сектором и той ЧВК — дела, которые курировал Новак. Она сопоставляла данные, ища «скрытые переменные», как в своих криптографических головоломках, — истину в мелочах.

Пальцы быстро скользили по клавиатуре, стук клавиш был единственным звуком в тишине, что казалась слишком плотной.

Она чувствовала, что приближается к чему-то важному.

И вдруг – замерла.

На экране всплыл файл — один из её собственных, очень ранних психологических профилей, составленный для крупной энергетической компании, которую впоследствии поглотил российский гигант.

Её выводы о «незначительных» угрозах были переписаны.

Не ошибка, а фальсификация.

Руководство ЦРУ, конкретно — Новак, изменило её выводы, которые указывали на потенциальные риски, чтобы оправдать отказ от действий, что привело к катастрофическим последствиям и финансовым потерям для США.

— Нет… — выдохнула Аня, её голос был едва слышен. — Это… это невозможно.

Она поправила очки, её взгляд напрягся.

— Они… они переписали мой собственный анализ. Это… это не… это не ошибка. Это… — её голос стал тише, почти неразборчивым, — …это фальсификация. Прямая. Как они могли? Как… как я могла не заметить?

Дыхание участилось, в груди поднялась волна стыда, обжигающего, как кислота, и ярости. Её «слепое пятно» – некритичное доверие к данным – было использовано против неё.

Аня отдёрнула руки от клавиатуры, будто коснулась раскалённого металла. Её взгляд перешёл на личный ноутбук, стоявший рядом, где она открыла файлы своего тайного проекта — старинные тексты по криптографии.

— Всё… всё не соответствует. Всё.

Она начала теребить ручку, затем переключилась на символы на экране. Её пальцы ритмично стучали по клавишам, перебирая незнакомые буквы, пытаясь найти в их строгой логике утешение, порядок, которого не было в её профессиональной жизни. Тихо, почти шёпотом, она проговаривала символы на забытом диалекте.

«Должен быть… должен быть другой. Другой ключ. Другой… порядок».

Едва уловимый, но навязчивый привкус горечи на языке. Привкус обмана.

Квартира Хлои в Лондоне походила на поле боя: горы пустых кружек, обрывки бумаг, стопки книг. Она сидела за своим помятым ноутбуком, свет монитора мерцал, отбрасывая блики на её напряжённое лицо.

Холод кондиционера забирался под кожу, несмотря на тёплую толстовку, но настоящий холод был внутри, расползаясь по венам, как нарастающая, липкая тревога.

Она пыталась найти способ передать Джеку максимально полную информацию о ЧВК и их планах. Стандартные каналы были скомпрометированы, она это знала.

Хлоя пробовала разные методы, всё более сложные и рискованные, но каждая попытка шифрования и передачи данных наталкивалась на новые, неожиданные барьеры.

— Нет! — вырвалось у неё, и она резко стукнула пальцами по столу. — Это… это немыслимо!

Её обычные «дыры» в системе были закрыты и не работали. Её «хлебные крошки», которые она оставила ранее, исчезали, будто кто-то активно «подметал» за ней — не просто крупная ЧВК, а целая государственная структура, способная контролировать глобальный информационный поток.

— Этого не может быть. Они… они не могли закрыть ВСЁ. Ну, то есть… могли. Конечно, — она тяжело вздохнула и закатила глаза. — Ладно. Протокол «Дельта». Нет. Слишком… слишком заметно.

Хлоя откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.

— Чёрт. Что… что теперь?

Её ладонь скользнула по волосам. Цинизм боролся с глубокой, почти наивной верой в то, что правду необходимо раскрыть.

— Только… только не это. Только не… — голос оборвался.

Взгляд упал на старый, пыльный телефон, лежавший рядом с ноутбуком, будто это был последний шанс. Физическая передача данных. Для Хлои, человека цифры, это была крайняя мера, чистое безумие.

— Физический. Нет. Это… это чистое безумие.

Она знала, что Джек не справится без этой информации, он и так был на грани.

В её глазах вспыхнула решимость, и рука сама медленно потянулась к телефону.

— Но… если нет другого пути. Джек… он же… ну, он не справится без этого.

Глава 13: Шахматная доска

Прогорклый запах масла и старой крови въелся в стены «Мёртвого Якоря». Густой и липкий, он висел в воздухе, смешиваясь с едким духом дешёвого пива и застоявшегося табака, и Джек чувствовал его горький, знакомый до отвращения привкус на языке. Он вжался в тень у самого дальнего стола, где скрипели стулья, а дерево под пальцами было холодным и липким. Единственное окно, затянутое грязной плёнкой, едва пропускало тусклый, серый свет.

Каждый вдох отдавался болью в лёгких, плечо ныло тупой, ноющей болью. Джек принял таблетки час назад, но они лишь притупили остроту, не забрав её. Он чувствовал себя ржавым механизмом, который медленно, со скрежетом, приходит в движение.

Дверь распахнулась, и порыв холодного, пропитанного сыростью ветра ворвался внутрь. Лампочка над барной стойкой качнулась, бросая пляшущие тени. Вошёл Иван «Шрам» Петров — огромный, с тяжёлым, усталым взглядом и глубоким, уродливым шрамом, рассекавшим всю правую щёку. Он оглядел бар, и его глаза на мгновение задержались на Джеке. В каждом движении читалось недоверие и осторожность.

Иван медленно подошёл к столу и сел напротив, не отводя взгляда.

— Бауэр, — голос его был низким и хриплым. — Говорят… ты мёртв. Или… почти. Что тебе надо?

Джек выдохнул. Звук был тяжёлым, почти стоном.

— Информация, — голос был гортанным, едва слышным. — ЧВК. «Феникс». Структура. Планы.

Иван покачал головой, плотно сжав губы.

— Дорого. И… рискованно. Я не… не хочу проблем. Снова, — его взгляд скользнул по Джеку, безжалостно оценивая слабость и измождённость. В глазах Ивана мелькнуло что-то похожее на сочувствие, но тут же исчезло.

Джек склонил голову, его взгляд стал застывшим, непроницаемым. Он смотрел прямо в глаза Ивану.

— Проблемы… будут у всех, — слова вылетали отрывисто, каждое — как удар. — Если ты… — короткая, плотная пауза, — …не дашь мне это. Сейчас. Понял?

Иван не отвёл взгляда. Несколько долгих секунд между ними висела тяжелая тишина. Скрипнула дверь, кто-то зашёл в бар, но оба мужчины не обратили внимания.

Наконец Иван отвёл взгляд и медленно выдохнул.

— Ладно, — он снова посмотрел на Джека. — Но… они не одни. Там… там есть… другие. Внутри. Не все… согласны с тем, что… что происходит. «Феникс»… он большой. Слишком большой. Много… много рук.

Джек кивнул. Неожиданная информация. Враг оказался не монолитным, что усложняло задачу. Грязь этого места, казалось, въедалась в него. Отвращение, давно забытое, поднималось внутри — к этому миру и к самому себе за то, что он вынужден был опуститься до этого. Но проклятый, неумолимый инстинкт выживания цеплялся за каждую нить. Он презирал себя, но его тело двигалось, его разум искал путь.

— Контакты, — заговорил Джек. — Имена. Места.

Иван кивнул. Достал из кармана смятую пачку сигарет, прикурил и глубоко затянулся.

— Будет. Но ты… ты должен понять. Это… это не по-старому. Не так, как раньше. Они… они как тень.

Джек знал это. Он и сам стал тенью, только более измождённой.

Офис Марка Новака в ЦРУ, обычно безупречный, сейчас напоминал поле боя. Стопки документов громоздились на полированном столе, заслоняя часть монитора. Экраны горели десятками открытых окон, а постоянно вибрирующий телефон на столе настойчиво требовал внимания. За окном – пасмурный, серый Вашингтон, отражавший настроение внутри.

Новак сидел за столом. Его лицо, обычно спокойное и невозмутимое, было напряжено. Он потирал большой палец правой руки о безымянный — его привычный нервный тик в моменты крайнего стресса. Пронзительно зазвонил телефон, на экране высветился номер Генри Уэллса, могущественного лоббиста. Новак глубоко вдохнул.

— Да, мистер Уэллс, — голос был спокойным, но с едва уловимым напряжением. — Я понимаю. Ситуация… э-э… находится под контролем. Мы… мы работаем над этим.

Из трубки донёсся жёсткий голос Уэллса.

— Под контролем, Новак? Мои клиенты теряют миллиарды. Биржи лихорадит. И этот… этот Бауэр всё ещё на свободе. Это неприемлемо. Вы понимаете, что на кону, Марк?

На лице Новака не дрогнул ни один мускул. Его взгляд затвердел, стал холодным, а голос — чуть тише, но с отчётливой, леденящей угрозой.

— Я. Понимаю. Генри. И я. Обещаю. Это. Будет. Закрыто. Очень. Скоро, — короткая, плотная пауза.

В углу кабинета, чуть в стороне, стоял Агент Томас Грей. Молодой и нервный, он то и дело потирал большой палец правой руки о безымянный, держа планшет. На одном из мониторов перед ним, незаметно для Новака, была открыта вкладка его личного, давно заброшенного блога – «Тайные Переплетения», где он когда-то анонимно писал о теориях заговоров и корпоративной коррупции. Он быстро смахнул вкладку, когда Новак повернулся в его сторону, но в его глазах мелькнула искра сомнения.

— Сэр… — голос Грея был чуть запинающимся. — Поступают новые данные из… из европейского сектора. Там… там какие-то аномалии в… в энергетических потоках…

Новак, не глядя на Грея, отмахнулся.

— Не сейчас, Томас. Сфокусируйтесь на Бауэре. Он – приоритет. Остальное – шум.

Грей нервно кивнул. Он знал, что должен следовать приказу, но эти чёртовы аномалии не давали ему покоя. Он чувствовал, что за этим «шумом» скрывается что-то гораздо более масштабное, чем беглый агент. Новак, казалось, был слеп к этому или предпочитал быть слепым.

Марк Новак верил, что его действия, какими бы грязными они ни были, служили «высшему благу»: защите интересов США, стабильности. Но постоянное давление заставляло его идти на компромиссы, которые разъедали его изнутри. Он обещал Уэллсу «закрыть» дело и сделает это любой ценой. Он уже жертвовал людьми и сделает это снова. Он чувствовал, как становится частью той самой системы, которую, возможно, когда-то хотел улучшить. Он верил, что управляет игрой, но глубоко внутри, под слоями самообмана, знал, что сам является лишь фигурой на чужой доске. Больше всего на свете он боялся потерять контроль.

Навязчивый, монотонный гул кондиционера висел над головой Хлои, лишь усиливая ощущение клаустрофобии и её собственного внутреннего кипения. Её рабочее место в банке, обычно стерильное и упорядоченное, теперь выглядело как эпицентр цифрового урагана: десятки открытых окон с кодом, графиками, новостными лентами. Разбросанные стикеры, исписанные непонятными сокращениями, напоминали о её личной анархии в этом царстве корпоративной униформы.

Хлоя быстро стучала по клавиатуре, пальцы отбивали лихорадочный ритм. Она бормотала себе под нос быстрым и монотонным голосом.

— Нет… нет, это не просто сбой… это… — пальцы стучали быстрее, — …это паттерн! Посмотрите на этот всплеск в Twitter, сразу после инцидента в Клайпеде… и эти «независимые» аналитики… чёрт, они все связаны!

Мимо прошёл мистер Торн, её занудный коллега, и остановился.

— О’Брайан, вы снова копаетесь в чём-то, что не относится к вашим обязанностям? Отчёт по комплаенсу за третий квартал сам себя не напишет.

Хлоя не отрывалась от экрана, её голос был едким, пропитанным сарказмом.

— О, да, мистер Торн. Конечно. Потому что стабильность мировых энергетических рынков, очевидно, менее важна, чем ваш отчёт о том, сколько скрепок мы использовали, — она тяжело вздохнула и закатила глаза. — Что за бред! Они… они не просто ломают! Они… они ПЕРЕПИСЫВАЮТ реальность! Мы… мы не сможем их остановить, если они контролируют и факты, и восприятие!

Торн фыркнул и пошёл дальше. Хлоя чувствовала, как её мозг кипит. ЧВК не просто устраивала диверсии, они вели гибридную войну: создание фейковых новостей, вбросы в социальные сети, распространение дискредитирующих статей о конкурирующих энергетических компаниях. Цель была ясна: не просто нанести ущерб, а создать тотальный хаос, который позволит ЧВК получить контроль над рынком через последующие «спасательные» контракты.

Это подрывало её веру в непогрешимость информации. Она, человек цифры, логики и фактов, столкнулась с тем, что данные могут быть сфальсифицированы, а правда – искажена. Её мир, построенный на строгих алгоритмах, пошатнулся. В её глазах мелькнула тревога, но она быстро сменилась старой, привычной, болезненной решимостью. Она не могла так это оставить. Если факты можно было подделать, значит, их нужно было найти, те самые, настоящие, и показать миру. По её коже пробежали мурашки. Борьба теперь была не только с оружием, но и с ложью.

Глава 14: Пересечение путей

Ветер протяжно и заунывно выл сквозь пустые, ржавые конструкции порта Клайпеды. Он сливался с далёким, ритмичным лязгом, словно сам порт, затаив дыхание, отсчитывал последние мгновения перед чем-то неизбежным.

В воздухе витал едкий запах машинного масла и солёной воды, а также что-то ещё, неприятно-металлическое.

Джек скрючился в тени заброшенного склада. Его тело ныло, каждый мускул протестовал. Десятилетия насилия, боли и усталости — каждый нерв, каждое сухожилие кричало, тянуло его вниз. Но его взгляд, хоть и усталый, оставался острым. Через пыльное, разбитое окно он видел порт во всех деталях.

Здесь что-то было не так.

Он замечал не только усиленные патрули. Это была не обычная охрана порта, не литовская полиция. Движения этих людей и их слаженность выдавали профессионалов — слишком дисциплинированных, слишком тихих. Привычная для такого места рабочая суета почти отсутствовала, порт казался замершим в тревожном ожидании, предвещая что-то неизбежное.

Из одного из ангаров почти бесшумно выплыл небольшой дрон, издавая лишь характерный, едва слышимый высокочастотный гул. Кожа на затылке Джека натянулась. Резкий, обжигающий приступ дежавю.

Это был не гражданский образец.

Джек узнал эту модель — прототип, разработанный для секретной операции ЦРУ много лет назад, операции, полностью стёртой из всех отчётов. Его использование ЧВК, которую он выслеживал, означало одно: их связи намного глубже, зловеще глубже, возможно, даже с его собственным правительством или с его теневыми, коррумпированными элементами.

— Чёрт… — выдохнул Джек, прижавшись к холодной стене.

Старый, почти забытый азарт охотника, знакомый толчок адреналина. Когда-то он был его топливом, теперь же каждый удар сердца отзывался тошнотворной усталостью и цинизмом.

Зачем?

Опять?

Это никогда не кончится.

Я просто… сломлен.

Он хотел бежать, отвернуться, исчезнуть, но его проклятый инстинкт не позволял – тот самый, что всегда тянул его обратно в бой, даже если он означал его окончательный конец.

Он был приговорён.

Офис Ани Ковач в ЦРУ утонул в глубокой ночи, только мерцающие экраны освещали её растрёпанные волосы. Очки сползли на кончик носа. Она лихорадочно перепроверяла данные. Строки кода, графики и таблицы – всё это подтверждало её подозрения, шаг за шагом размывая её прежние убеждения.

Она искала последнюю зацепку, ту, которая либо докажет её правоту, либо уничтожит её карьеру.

— Протокол «Омега-7»… — голос Ани ускорился, став почти бездыханным, её пальцы стучали по клавиатуре, отбивая сложный, лихорадочный ритм. — Подтвердите модификации. Сравните с исходными данными… до. До двадцати ноль-ноль по Гринвичу. Мне нужно абсолютное подтверждение. Это… это критично.

Спокойный, синтетический голос системы ответил.

— Протокол «Омега-7», анализ модификаций. Обнаружено расхождение. Исходные данные… были изменены. Время модификации: двадцать двенадцать по Гринвичу. Пользователь: Новак, Марк. Уровень доступа: Высший.

Аня замерла. Глаза расширились. Она уставилась на экран, словно пытаясь силой мысли изменить увиденное.

— Нет, — её голос упал до шёпота, в котором сквозило чистое неверие, граничащее с ужасом. — Нет, это… это не может быть. Он… он не мог…

Она резко хлопнула ладонью по столу. Очки слетели, брякнув о пластик.

— Это… это же… это фальсификация!

Система равнодушно осведомилась.

— Агент Ковач? Подтвердите запрос на…

Аня не слушала, игнорировала, бормоча себе под нос. Дрожащими пальцами она провела по экрану, словно пытаясь стереть увиденное.

— Он… он скрыл это. Он. Он знал, — её голос начал нарастать, прерываясь гневными всхлипами. — Он ЗНАЛ! Он лгал! Всё это время! — Она сорвала с себя очки и швырнула их на стол, сильно трёт виски, словно пытаясь выдавить нарастающую головную боль. — Он… он предал… нас всех.

Мир, построенный на логике, на данных, на непоколебимой вере в ЦРУ как оплот правды, рассыпался в прах. Её амбиции и желание признания теперь бились в противоречии с глубоко укоренившимся чувством справедливости. Дилемма разрывала её изнутри: лояльность системе, которая только что предала её, или преданность истине, которая разрушит её карьеру, а возможно, и её жизнь.

Воздух во временном серверном центре ЧВК, в заброшенном цеху Клайпеды, был тяжёлым, пахло озоном и застарелой пылью. Ряды мерцающих серверов гудели низко, и этот монотонный фон лишь усиливал нервозность Андрея Волкова.

Его руки дрожали, пока он вводил последние команды. Он постоянно грыз ногти, а глаза бегали по сторонам, ища подтверждения, что его никто не видит.

Рядом стоял массивный, молчаливый оперативник ЧВК, его взгляд был прикован к Андрею.

Правая рука Андрея под столом, скрытая от глаз оперативника, нервно теребила старый, потёртый кулон на цепочке — крошечный, искусно сделанный компас. Младшая сестра, студентка-журналистка, подарила ему его много лет назад. «Чтобы ты всегда находил свой путь, – сказала она тогда, – даже когда казалось, что всё потеряно».

Сейчас, пока он пытался саботировать операцию, Андрей мысленно возвращался к ней, к её идеализму, к её бесстрашию. Он думал о ней, о её безопасности, о том, что она должна быть жива. Именно эта мысль, как невидимая нить, тянула его сквозь опасный танец между подчинением и саботажем. Его личная, иррациональная надежда пульсировала здесь, в самом сердце вражеской операции.

Он пытался вставить в код баг, который должен был вызвать сбой, а не катастрофу. Он почти закончил.

И тут он заметил на одном из мониторов незначительную, но критическую деталь — изменение в параметрах системы. Оно было сделано не им, а кем-то другим из ЧВК. Это изменение полностью обесценивало его попытку саботажа, превращая его «сбой» в часть основного плана по контролируемому коллапсу, который они планировали с самого начала.

Желудок Андрея скрутило тугим узлом. Его отчаянная попытка минимизировать ущерб была предвидена и использована против него, делая его невольным пособником в ещё более коварном замысле. Он был лишь пешкой, и его действия, направленные на спасение, теперь могли привести к ещё большей катастрофе.

Оперативник рядом едва заметно ухмыльнулся, словно знал о его «попытках».

Глава 15: Уязвимость

Горький привкус мазута, растворенного в соленом ветре, обволок легкие, осел на языке и царапнул слизистую. Джек вдохнул глубоко и болезненно. Его тело ныло, каждая клеточка отзывалась болью, от макушки до кончиков пальцев на стертых ногах. Хроническая боль, его неизменный спутник, сегодня особенно настойчиво пульсировала в пояснице, отзываясь тупым, проникающим жаром.

Он сидел, ссутулившись, в углу заброшенного складского отсека на самой окраине Клайпедского порта. Было полутемно. Единственный источник света — тусклая, грязная лампочка, висящая на ржавом проводе над импровизированным столом из пары ящиков. Ее болезненный, желтый свет бросал уродливые тени на распечатанные, склеенные листы — неполные, обрывочные схемы порта.

Схемы были потерты по краям, с пятнами от кофе. Некоторые линии Джек нарисовал сам, кривыми, неуверенными штрихами, пытаясь соединить разрозненные кусочки головоломки. Его пальцы, мозолистые и грубые, с трудом скользили по линиям трубопроводов, электросетей, навигационных систем. Он сжал кулаки, чтобы остановить легкий, неконтролируемый тремор, и снова уставился в бумаги.

Порядок. Логика.

Где они? Он искал их в этом нагромождении данных, пытаясь предугадать следующий шаг врага. Вся эта возня с экстремистами – лишь отвлекающий маневр. Он это понял. Но тогда что?

Прямой взрыв? Слишком топорно. Слишком… шумно. Эти люди работали тоньше, гораздо тоньше.

Низкий, утробный гул дизельных двигателей из порта проникал сквозь тонкие, дребезжащие стены убежища. Он сливался с глухим стуком в его голове, эхом боли, становясь постоянным фоном его отчаяния и предчувствия катастрофы. Этот гул был вездесущ, самой сутью порта, и теперь — его проклятием. За грязным окном виднелись силуэты массивных грузовых судов, застывших у причалов, словно спящие чудовища в ожидании приговора.

Джек замер.

Дрожь в пальцах исчезла. Его взгляд, несмотря на усталость, пронзил схему. Небольшая, едва заметная деталь: необычное расположение резервных клапанов, странная разводка дренажных систем, петляющая там, где должна быть прямая, и крохотное, едва читаемое примечание, сделанное почерком Хлои, — «предстоящий редкий северо-восточный ветер».

Северо-восточный. В сочетании с приливом.

Это не взрыв, не мгновенный, оглушительный акт насилия. Это… это нечто куда более циничное. Нечто отвратительно медленное.

Каскадный сбой, неотвратимый. Разлив химикатов или нефтепродуктов, спровоцированный, но выглядящий как цепь несчастных случаев. А ветер и прилив завершат начатое, разнося отраву по всей Куршской косе, вглубь залива.

Экологическое бедствие. Масштабное, медленное, неумолимое.

Оно потребует огромной, долгосрочной «экологической очистки» и «восстановления» — идеальный предлог для ЧВК, чтобы получить баснословные, многолетние контракты. Они не просто уничтожали – они собирались на этом заработать огромные, проклятые деньги.

Гнев, давно заглушённый усталостью, начал тлеть в груди Джека — не пламя, а медленный, горячий уголь. Он ненавидел этих людей, их хладнокровие, их готовность пожертвовать целым регионом, его природой, его людьми… ради прибыли.

Они играли в свою грязную игру, но их фигурами были не солдаты, не пешки, а живая экосистема и жизни тысяч.

Джек сжал зубы. Боль усилилась, но и ум обострился.

Он должен был остановить это. Должен.

Холод. Противный, пронизывающий холод стеклянного офиса въелся под кожу. Он казался стерильным, вымытым до блеска, обезличенным. Хлоя сидела за своим слегка помятым ноутбуком, его экран светился слишком ярко, выхватывая усталость на ее лице. Было раннее утро, и большинство сотрудников еще не пришли.

Это было хорошо.

Она отчаянно пыталась отправить Джеку массивный, зашифрованный пакет данных. Каждое нажатие клавиши давалось с трудом. Пальцы двигались лихорадочно, стучали по пластику клавиатуры, но внутренние системы безопасности банка, запрограммированные на обнаружение аномальной активности, активно ей противодействовали. Они были созданы, чтобы предотвращать именно такие действия, и справлялись с этим дьявольски эффективно.

— Ну же, ты, кусок… дерьма, — Хлоя тихо шипела себе под нос, ее голос был сдавленным, почти неслышным. Её пальцы отбивали лихорадочный, прерывистый ритм. — Давай! Давай, проталкивайся! Это… это не лезет ни в какие ворота! Протокол 7Г, обходной путь 3… Давай же! Не сейчас!

На экране вспыхнуло красное, раздражающее окно.

— НЕАВТОРИЗОВАННЫЙ ДОСТУП. ПЕРЕДАЧА ЗАБЛОКИРОВАНА. СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО СЛУЖБЕ БЕЗОПАСНОСТИ.

Резкий, отчаянный выдох сорвался с губ Хлои. Она ударила кулаком по столу – глухой, неприятный звук в этой давящей тишине. Тут же потирала ушибленную костяшку. Боль была острой, но отчаяние заглушило ее.

— Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! — ее голос почти дрогнул, срываясь на едва различимое шипение. — Нет! Не сейчас, ты… ты бесполезный кусок кода! Мне нужно… — голос окончательно сорвался, превратившись в нечто среднее между рыданием и стоном, — …мне нужно это отправить! Он… он один!

Ещё одно всплывающее окно, ещё более навязчивое, словно издевающееся.

— ПЕРЕДАЧА ДАННЫХ ВАМ БОЛЬШЕ НЕДОСТУПНА. ВАШ АККАУНТ ЗАБЛОКИРОВАН. ПОЖАЛУЙСТА, ОБРАТИТЕСЬ В ОТДЕЛ БЕЗОПАСНОСТИ.

Хлоя закатила глаза и усмехнулась – саркастично, горько, с отчаянием, которое уже не могла скрыть.

— О, конечно. Безопасность. Всегда в срок. Когда уже слишком поздно.

Она резко, с треском, захлопнула ноутбук. Холодное, металлическое прикосновение рамки к ее горячим, вспотевшим пальцам. Контраст между внутренним жаром и внешней стерильностью был невыносим. Стикеры на крышке ноутбука, казавшиеся такими уместными еще вчера, теперь выглядели как насмешка над ее наивностью.

Громкий щелчок. Окончательный.

Она знала: всё, её доступ к банковским системам теперь перекрыт. Это был ее последний, отчаянный бросок.

И этот бросок, возможно, стоил ей всего.

Но она верила, она надеялась, что успела.

Едкий, химический запах от кондиционера, казалось, вытягивал из воздуха все эмоции. Аня Ковач сидела в своем кабинете в штаб-квартире ЦРУ. Был поздний вечер. Снаружи — темно, здесь — стерильный свет ламп дневного света.

Перед ней – открытые досье, аккуратно разложенные стопками. Идеально. Но ее взгляд был прикован не к ним, а к телефону на столе. Она колебалась. Её аналитический ум, обычно такой уверенный, теперь был полон сомнений. Модели не сходились, факты противоречили друг другу, и игнорировать это было невозможно.

Наконец, она медленно подняла трубку, пальцы чувствовали холодный пластик. Набрала номер, который не использовала годами.

— Профессор Кинг? — ее голос был чуть выше обычного, с легкой, едва заметной нервозностью. — Здравствуйте. Это Аня Ковач. Надеюсь, я не отвлекаю вас так поздно. У меня… э-э… есть к вам вопрос. Профессиональный. Но… не совсем стандартный.

В трубке раздался спокойный, глубокий, чуть усталый голос.

— Аня. Не ожидал звонка из… таких мест. Говорите. Что вас тревожит?

Аня сделала паузу, нервно теребя край своего дорогого, идеально выглаженного пиджака. Хаос в мыслях не соответствовал порядку на столе.

— Дело касается… этичности. Международного права. Когда… когда действия, предпринятые в рамках… м-м… национальной безопасности… приводят к… э-э… непреднамеренным последствиям. И когда… когда информация, на которой основаны эти действия… может быть… неполной. Или… или намеренно искажённой.

Небольшая пауза. На другом конце провода послышался легкий шелест.

— Вы говорите о «высшем благе», Аня? — голос профессора был мягок, но в нем слышался намек на вызов. — Оправдывает ли цель средства? Я думал, вы уже давно ответили себе на этот вопрос, работая там. Или… вы наконец-то начали слушать свой внутренний голос, а не только данные?

Лицо Ани напряглось. Она отвела взгляд от досье, словно опасаясь, что они могли выдать ее.

— Я… я просто ищу… подтверждения. Точности. Мои… мои модели… они не сходятся, профессор. Они… они показывают… слишком много аномалий.

— Иногда, Аня, самые важные аномалии – это те, что не умещаются ни в одну модель, — ответил профессор. — Те, что живут в совести. Подумайте об этом.

На другом конце провода послышались звуки шагов и приглушённый смех – кажется, профессор смотрел телевизор, возможно, какую-то старую комедию. Это был момент неловкости, совершенно не соответствующий серьёзности их разговора. Аня на мгновение отвлеклась, представив себе его дом – заваленный книгами, пыльный, живой, в отличие от ее стерильного кабинета.

Затем она снова сосредоточилась. Его слова… «совесть». Это было так… нелогично, так иррационально. Но почему-то ее это задело. Её тайное прошлое хакера, совершившего «ошибку», которая привела к гибели людей, теперь давило на нее, заставляя искать подтверждение, что она не совершает ту же ошибку снова, что она не поддаётся чужим манипуляциям.

Ее пальцы нервно сжали телефон. Блеск ее очков отражал холодный свет лампы, и в этом блеске, где-то глубоко, мелькнуло нечто большее, чем просто аналитический ум – зарождающаяся, опасная решимость.

Она не была машиной. Пока нет.

Глава 16: Двойная игра

Высокочастотный вой серверов въедался в зубы. Это был не просто звук, а вибрация, пронизывающая тонкие звукоизоляционные панели, отзывающаяся в костях и бьющая в виски. Тесная, душная серверная комната пахла едким, дешёвым дезинфектором, а яркий, холодный свет флуоресцентных ламп делал кожу Андрея Волкова бледной, почти прозрачной.

Он сидел перед пультом управления, его пальцы метались по клавиатуре быстро, почти лихорадочно. За его спиной, в тишине, стояли два оперативника ЧВК, их молчаливое присутствие ощущалось почти физическим давлением. Один, массивный, с лицом, высеченным из камня, неотрывно следил за экраном через плечо Андрея. Другой, чуть поодаль, у тяжёлой металлической двери, просто стоял, скрестив руки.

Андрей чувствовал, как по спине стекает холодный пот, собираясь в складках рубашки. Он не смел вытереть его. Его задача казалась простой, но была ужасна: ввести код, который должен был вызвать системный коллапс во всей портовой инфраструктуре. Но он пытался сделать всё иначе.

Его пальцы, дрожащие, но всё ещё невероятно ловкие, вводили тонкие, почти незаметные изменения в программный код: микроскопические смещения, крошечные логические ошибки, едва уловимые задержки в потоках данных. Он отчаянно надеялся, что эти «ошибки» приведут к сбою, к хаосу, но не к полному, неконтролируемому разрушению, как того требовали его наниматели. Он грыз ногти, внутреннюю сторону щеки, его глаза бегали по сторонам, избегая холодного, безжалостного взгляда оперативника.

— Всё в порядке, Волков? — Голос оперативника был низким, ровным, без интонаций. Это не был вопрос, это было утверждение.

— Да, да, конечно, — Андрей даже не повернул головы, его голос был высоким, почти писклявым. — Просто… ну, м-м… тонкая настройка. Очень… очень сложные алгоритмы.

— Просто делай свою работу.

И Андрей делал. Он был блестящим инженером, он мог заставить эти системы петь, а теперь он должен был заставить их стонать.

В какой-то момент, когда оперативник у двери на мгновение отвернулся, видимо, проверяя рацию, Андрей быстро, нервным движением, достал из внутреннего кармана маленький, потрёпаный блокнот. Его глаза на мгновение зацепились за пару строк, написанных там карандашом, неровным почерком:

О том, чего нет, шепчет ветер, И о том, что никогда не вернётся.

Едва заметный, почти неслышный вздох. Андрей вздрогнул. Поспешно, почти испуганно, сунул блокнот обратно в карман и вернулся к работе.

Но его пальцы теперь дрожали ещё сильнее, едва попадая по клавишам.

Он заметил это почти сразу. Внесённые им «мягкие» изменения, эти едва уловимые погрешности, начали взаимодействовать с уже существующими, скрытыми параметрами системы, о которых он не знал и которые не мог предвидеть.

На экране вспыхнула череда предупреждений, не критических, но непредсказуемых.

Это мог быть каскадный сбой, гораздо более опасный, чем он планировал, неконтролируемый взрыв, если его «саботаж» будет обнаружен и его попытаются отменить.

Это не просто нарушит работу порта, это может уничтожить его.

Уголки его губ начали дрожать. Он попытался сглотнуть, но горло пересохло.

— Ха-ха… — сухой, прерывистый звук вырвался из его горла. — Ха-ха-ха… Это… это так… нелепо, да? Я… я просто… ха-ха… не могу… это… это слишком!

Оперативник обернулся, его обычно непроницаемое лицо слегка нахмурилось.

— Что это было, Волков?

Андрей изо всех сил пытался остановить нервный смех, но ему это не удавалось.

— Ничего, ничего, сэр. Просто… м-м… техническая особенность. Всё… всё идёт по плану. Вроде бы. Ха-ха…

Его взгляд, прикованный к мелькающим строкам кода, теперь был полон неконтролируемого ужаса. Он понимал: его попытка спасти ситуацию могла лишь усугубить её.

Заброшенный, полуразрушенный складской ангар на окраине порта. Воздух здесь был тяжёлым, пахло пылью, гнилью и старым, проржавевшим металлом. Сквозь дыры в крыше пробивались редкие, бледные лучи солнца, освещая танцующие в воздухе клубы пыли.

Холодный, липкий воздух проникал под одежду, пробирался под кожу, заставляя мышцы Джека сжиматься от боли. Он сидел на перевёрнутом ящике, тело скрючено, голова опущена. Каждый вдох давался с трудом, горький привкус мазута и старой крови осел на языке.

На коленях лежал старый, но надёжный планшет. На его экране мерцали цифры, схемы, графики – зашифрованные данные от Хлои, только что скачанные. Джек прокручивал страницы, его взгляд цеплялся за ключевые слова: названия компаний, имена, финансовые потоки.

Это не просто диверсия, не просто атака на один порт.

Это был сложный, многоуровневый заговор, тщательно спланированный и направленный на поглощение европейского энергетического рынка через создание хаоса и последующие «спасательные» контракты. Клайпеда была лишь первым, отвлекающим ударом, чтобы посеять панику.

Джек почувствовал, как вязкий адреналин медленно наполняет его вены — знакомое, горькое ощущение. Его тело, несмотря на боль, напряглось, инстинкты обострились, готовясь к действию.

Но одновременно с этим приходила и неимоверная, давящая тяжесть.

Ответственность.

Он устал. Чёрт, до чего же он устал. Он хотел покоя, одиночества, чтобы всё это просто закончилось.

Но он видел цифры, видел схемы, видел жизни, которые будут сломаны. Миллионы. Целый континент.

Он не мог просто уйти.

Его взгляд упал на его собственный, сломанный морской хронометр. Он держал его в левой руке, а большой палец правой непроизвольно потирал гладкую, холодную поверхность — движение, ставшее рефлексом в моменты концентрации.

— Чёрт… опять, — тихо, почти неслышно бормотал он, обращаясь к самому себе. — Будь проклят.

Среди данных Хлои он нашёл нечто ещё более отвратительное: информацию о том, что у ЧВК есть внутренний агент на высоком уровне в европейской энергетической комиссии. Этот человек должен был «рекомендовать» их услуги по «восстановлению» после диверсии.

Это делало задачу Джека не просто физической, а политической, грязной, на самом верху. Разоблачить коррупцию там? Это было практически невозможно.

Хуже того, следующий этап операции ЧВК был запланирован на менее чем четыре часа.

Четыре часа.

Время, в которое Джек едва ли сможет уложиться, учитывая его состояние и расстояние до цели.

Глубокий вдох, жжение в лёгких. Он чувствовал, как его тело начинает протестовать: каждое движение — боль, каждый вдох — усилие. Но инстинкт, запрятанный глубоко, говорил: Действуй.

Монотонный гул портовых работ, доносившийся сквозь щели в стенах, казался предвестником надвигающегося хаоса. Он был там, в самом его центре, и он должен был это остановить.

Кабинет Марка Новака в штаб-квартире ЦРУ. Всё так же безупречно чисто, прохладно, со стеклянными стенами и видом на Вашингтон. Воздух был стерильным, почти неживым, тяжёлым и пропитанным невысказанными угрозами.

Новак сидел за своим массивным столом, его руки спокойно, почти демонстративно, лежали на полированной поверхности. Он ждал.

Аня Ковач вошла в кабинет. Её спина была прямой, лицо невозмутимым, но внутренне она была напряжена почти до предела.

— Агент Ковач, — Новак поднял взгляд. Его голос был ровным, почти отеческим, но в нём чувствовался скрытый металл. — Прошу.

Аня подошла к стулу и села, не отводя взгляда.

— Сэр.

— Агент Ковач. Я… э-э… получил отчёт о вашем… м-м… недавнем запросе. Вне протокола. К господину профессору… Кингу, верно?

Новак сделал паузу, его взгляд был пронзителен.

— Достаточно… необычно, — закончил он.

— Сэр, я… я просто… — Аня пыталась скрыть нервозность. — Это был, скорее, академический интерес. Я… ну, хотела получить… э-э… другую перспективу. Для… для собственного развития.

Она держала выдержку. Ей казалось, что каждое её движение выдаёт её.

— Ах, да. Развитие, — Новак слегка улыбнулся, холодно. — ЦРУ… оно ценит развитие. Но… — он наклонился чуть вперёд, его голос стал тише, почти шёпотом, — …мы также ценим лояльность. И… э-э… дискретность. Особенно когда речь идёт о конфиденциальных… запросах, которые могут быть неверно истолкованы или… использованы против нас. Не так ли?

Он смотрел ей прямо в глаза, его взгляд был тяжёлым, немигающим.

— Я… я понимаю, сэр. Моя… моя лояльность… она не вызывает сомнений, — голос Ани чуть дрожал, но она держала взгляд, не отводя.

— Я… э-э… надеюсь на это, агент. Надеюсь, — Новак откинулся на спинку кресла. — Продолжайте фокусироваться на Бауэре. Мы… мы должны закрыть это дело. Быстро. И. Тихо.

Его взгляд не отрывался от неё, он сделал едва заметный, но угрожающий кивок.

— Кстати, — добавил Новак, его голос был всё так же спокоен, но его слова ударили, как ледяной душ, — некоторые из ваших… э-э… прошлых проектов были подвергнуты пересмотру после вашего… запроса. Просто для ясности. Мы… мы должны быть абсолютно уверены в вашей… ну, объективности.

Аня почувствовала, как внутренности скрутило. «Прошлые проекты». Он знал. Он следил за ней давно.

Она находилась под микроскопом. Любой неверный шаг, любое отклонение могло стоить ей не только карьеры, но и свободы, а возможно, и чего-то большего.

Её внутреннее противоречие достигло пика. Она должна была продолжать играть роль лояльного, образцового агента и одновременно пытаться раскрыть правду о человеке, которого ей приказано уничтожить, и о системе, которая её преследовала.

Она кивнула.

— Поняла, сэр.

Глава 17

Горький привкус мазута, смешанный с солёным ветром, обволок лёгкие, осел на языке и царапнул слизистую. Джек вдохнул глубоко — каждый раз это был вызов. Его тело ныло: правое плечо пульсировало, левое колено горело, а жгучая, ноющая боль отзывалась на каждый шаг.

Он двигался вдоль периметра порта Клайпеды, пригнувшись.

Воздух здесь стоял тяжёлый, с запахом соли, гнилой рыбы и чего-то нового: резкого, металлического аромата, словно от раскалённых проводов. Этот тревожный запах указывал на активную, высокотехнологичную работу где-то внутри порта.

Что-то изменилось.

Джек заметил это почти сразу. Камеры наблюдения были новыми, не старыми портовыми. Они имели распознавание лиц и тепловизоры, медленно и неумолимо сканируя периметр с подвижных кронштейнов.

План, который он строил, обходя устаревшие системы, рушился.

Он прятался за массивными, облупившимися контейнерами, покрытыми слоем ржавчины и морской соли. Из трещины в одном тонкой струйкой вытекал машинный жир, пачкая бетон. Шаги охранников ЧВК были точны и выверены.

Джек дышал тяжело, с присвистом, как старый паровоз, идущий на износ, боль расползалась по нервам, но его воля к выживанию была сильнее.

Приходилось импровизировать, анализировать поведенческие паттерны, искать мельчайшие слепые зоны и использовать монотонный гул портовых механизмов, чтобы заглушить свои движения.

Медленно. Не так быстро, как когда-то, но каждое движение было выверено и экономно. Он полз под конвейерной лентой, над головой раздавался скрип. Шаги охранника приближались.

— Чёрт… — прохрипел Джек себе под нос, сдавленный стон вырвался из груди. — Слишком… слишком близко.

Он замер, прислушиваясь. Пульс стучал в висках, заглушая все звуки. Охранник остановился прямо над ним.

— Он… он слышал? Нет. Нет, — голос Джека был хриплым, еле слышным. — Просто… просто иди. Иди!

Боль пульсировала в висках, тело отказывало, но что-то внутри, упрямое и измождённое, гнало его вперёд. “Ещё один шаг, Бауэр. Только один. А потом… потом ничего.” Он ненавидел себя за эту слабость, но не мог остановиться. Не сейчас.

В стерильном, холодном офисе банка пальцы Хлои стремительно стучали по клавиатуре, едва касаясь клавиш. Её лицо было бледным, глаза покраснели от недосыпа, но в них горела лихорадочная искра. Она стирала свою цифровую жизнь.

Удаляла логи, перенаправляла трафик, шифровала остатки данных, уничтожала старые аккаунты.

На экране мелькали строки кода: зелёные, синие, красные. Десятилетия её цифрового присутствия стирались, исчезая без следа. Она знала, что разоблачение неизбежно, и должна была сделать это до того, как система поглотит её.

На экране вспыхнуло красное, мигающее предупреждение. «Несанкционированная активность. Требуется немедленная аутентификация. Система будет заблокирована через 30 секунд».

— Проклятье! — выдохнула Хлоя. — Они меня поймали. Быстрее. Ещё быстрее!

Пальцы лихорадочно стучали по клавиатуре в последние секунды, прежде чем доступ оборвётся. Она намеренно оставила несколько зашифрованных, крайне неочевидных «хлебных крошек»: неполные хэши, фрагменты метаданных, «мёртвые» ссылки на удалённые серверы.

Послание в бутылке для очень опытного аналитика, если тот будет искать вне официальных инструкций.

Телефон зазвонил. Хлоя ответила, не отрываясь от клавиатуры.

— Хлоя О’Брайан.

— Хлоя, у нас… — голос Торна, её начальника, был встревожен, почти панический. — У нас проблемы. Система показывает… аномалии в твоей учётной записи. Что происходит?

Голос Хлои был напряжён, но она старалась звучать спокойно, почти монотонно.

— Проблемы? Да, мистер Торн. Я… я заметила. Кажется, это… ну, просто очередной глюк. Я пытаюсь… — её пальцы отбивали бешеный ритм по клавишам, — …я пытаюсь его исправить. Видимо, какая-то… ну, несанкционированная активность. Внешняя.

— Внешняя? Хлоя, это… это выглядит как… — её экран мигнул красным, таймер отсчитывал последние секунды, — …как попытка… удаления. Хлоя, ты что-то скрываешь?

Пальцы Хлои, отбивавшие бешеный ритм, на мгновение замерли, затем начали компульсивно переставлять стопку стикеров на мониторе в идеально симметричный узор. Это было бессмысленно, иррационально, но она не могла остановиться.

— Мистер Торн, я… я не могу сейчас говорить. Мне нужно… — она быстро завершила последний скрипт до того, как доступ оборвался, — …мне нужно это закончить. Я… я перезвоню.

Она резко оборвала связь. Монитор погас. Темнота.

— Они что, издеваются, — пронеслось в её мыслях. — Но я… я не могу иначе. Проклятье.

В командном центре ЦРУ стоял постоянный, низкий гул кондиционеров и серверов, почти заглушавший тихие щелчки клавиатур и шорох бумаг, что создавало ощущение герметичности, отстранённости от внешнего мира.

Аня Ковач стояла перед большим экраном, представляя аналитикам последние данные о Джеке Бауэре. Её голос был спокоен и профессионален. Она использовала академический жаргон, создавая впечатление полной сосредоточенности на «охоте» на Бауэра. Марк Новак сидел в углу, наблюдая за ней с холодной, оценивающей улыбкой.

— …и поэтому, согласно нашим прогностическим моделям, — Аня указала на карту на экране, — Бауэр, скорее всего, попытается… э-э… скрыться в этом секторе. Агент Морган, вы с вашей командой займётесь… этим, — она посмотрела на Новака, тот молча кивнул.

Её рука слегка дрожала, когда она отвела лазерную указку от карты. По вискам выступил холодный пот. Она продолжала, не меняя тона.

— Однако… — она поправила очки в момент максимального напряжения, её взгляд на мгновение скользнул к защищённому планшету на столе, затем обратно к Новаку. — …мы не можем полностью исключить возможность… — голос её оставался ровным, несмотря на внутреннее напряжение, — …что он, в своей… ну, своей непредсказуемости, может попытаться атаковать… один из ключевых узлов энергетической инфраструктуры внутри порта Клайпеды. Просто как… отвлекающий манёвр.

На планшет пришло короткое, зашифрованное сообщение: одно слово «Активация» и координаты — точно те, о которых она только что говорила. ЧВК. Реальная цель.

Аня сжала планшет, её руки едва заметно дрогнули, но она сохранила внешнее спокойствие. Она понимала: её «игра» становилась смертельно опасной.

— Агент Дэвис, вы с вашей командой… проверите эту гипотезу. Просто… для полноты картины.

Новак прервал её, его голос был твёрд.

— Агент Ковач. Вы… э-э… излишне усложняете. Наш приоритет. Это. Бауэр. Не… м-м… гипотетические угрозы.

Аня сдерживала дрожь, чувствуя его взгляд, который, казалось, проникал сквозь неё.

— Понимаю, сэр. Но… — она сделала небольшую паузу, пытаясь подавить нервный тик. — …мы должны быть готовы ко всему. Мой… мой анализ… предполагает, что риск… слишком высок, чтобы его игнорировать.

Новак смотрел на неё, его глаза сузились, а губы едва заметно сжались. Он чувствовал её скрытое неповиновение, но не мог уличить её напрямую.

— Продолжайте. Ковач. Но. Не… м-м… отклоняйтесь от основной задачи.

Он отвернулся, его взгляд был холоден. Аня глубоко вздохнула. Она, аналитик, чья карьера построена на точности и правде, теперь вынуждена была лгать и манипулировать. Внутри нарастало отвращение к себе, но и холодная решимость. Это был единственный способ.

Глава 18

Тяжёлый, затхлый воздух обволакивал Джека, пахло пылью и машинным маслом. Где-то далеко, за бетонными стенами, глухо скрипели портовые краны, их скрежет казался едва различимым эхом. Здесь, в лабиринте коридоров, звуки глохли и терялись, и лишь собственное прерывистое дыхание отдавалось в ушах.

Стены были покрыты слоями облупившейся краски, словно кожа, сброшенная за десятилетия. Местами проступали жирные, уродливые, растекающиеся пятна сырости, похожие на кровоподтёки.

Джек двигался осторожно, каждый шаг отзывался ноющей болью в пояснице, отдающей в правую ногу. Челюсти сжимались, лицо морщилось от напряжения. Липкий пот стекал по вискам, смешиваясь с грязью, въевшейся в кожу, но он игнорировал это, фокусируясь на схемах, что Хлоя успела отправить на его старый, защищённый телефон.

Он прижимался к стенам, будто пытался исчезнуть в их тени, обходя редкие камеры наблюдения, их красные огоньки моргали, словно кровоточащие глаза. Он знал, что они здесь, даже если не видел их сразу. Старые инстинкты возвращались — притупившиеся, да, но не забытые. Они стали частью его, как шрамы на теле.

Наконец он обнаружил её — главный серверный узел.

Массивная, гудящая комната за толстыми стеклянными стенами. Ряды мигающих индикаторов пульсировали в полумраке, отбрасывая на стены движущиеся тени. Низкочастотный гул работающих серверов проникал сквозь стекло и ощущался не только ушами, но и всем телом. Он вибрировал в груди, отдаваясь в висках и усиливая головную боль Джека. Этот гул давил на барабанные перепонки, предвещая что-то неизбежное, словно низкий, утробный рокот.

Над головой, в полумраке, висели массивные, ржавые трубы, покрытые слоем пыли и местами — отвратительной зелёной плесенью.

Дверь была стальная, толстая, без единого замка, лишь с матовым прямоугольником биометрического сканера нового поколения, который сканировал не только отпечаток пальца, но и сетчатку глаза.

Джек прищурился. Его «низкотехнологичные» методы здесь были бесполезны. Он не мог взломать систему извне или прорваться силой. Ему нужен был физический доступ, а значит, ему нужен был ключ — живой человек с соответствующими полномочиями.

Инстинкт кричал: беги.

Он устал, чёрт возьми, был ранен. Его тело требовало покоя, а мозг — тишины. Он презирал себя за то, что снова втянулся в этот ад, но он видел последствия диверсии, которые ему показала Хлоя, и знал, что никто другой не остановит это. Это был не героизм, просто… просто он не мог позволить этому случиться.

Внутри контрольной комнаты серверного узла царил хаос, её чистота и стерильность были обманчивы. На столах были разбросаны пустые чашки из-под кофе и обёртки от батончиков. На мониторах мелькали графики, вспыхивали тревожные предупреждения красным и жёлтым.

Андрей Волков сидел перед консолью. Лицо его было бледным, глаза покраснели от недосыпа, а руки дрожали так сильно, что пальцы постоянно соскальзывали с клавиш, когда он лихорадочно дописывал последние строки кода. Ногти были обкусаны до крови, и на кончиках пальцев виднелись свежие ранки, но он не замечал боли.

Рядом, прислонившись к стене, стоял один из оперативников ЧВК — широкоплечий, с пустым взглядом. Он скучающе наблюдал за Андреем, не произнося ни слова. От него пахло сигаретами и чем-то острым, металлическим.

Андрей видел, что его «саботаж» начал действовать. На одном из мониторов загорелся красный индикатор, затем другой, затем целый каскад предупреждений. Система не просто замедлялась, она входила в неконтролируемый каскадный сбой, который мог привести к гораздо более масштабной катастрофе, чем планировали ЧВК. Не просто вывод из строя, а потенциальный взрыв всего терминала.

Резкий, неприятный запах перегретой электроники смешивался с его собственным липким потом, воздух казался тяжёлым, электрическим.

Он слышал отдалённые звуки приближающегося хаоса: глухие удары, обрывки криков, вой сирен. Всё это эхом разносилось по коридорам порта, становясь громче. Он осознавал, что его “двойная игра” привела к непредсказуемым и страшным последствиям.

Андрей издал короткий, нервный, хихикающий звук и тут же обрубил его, переходя в судорожный вздох. Оперативник ЧВК бросил на него быстрый, раздражённый взгляд, но ничего не сказал. Андрей быстро оглянулся, словно боясь, что кто-то услышал его неконтролируемую реакцию, затем снова лихорадочно стучал по клавиатуре, пытаясь внести коррективы, которые, возможно, уже ничего не изменят. Его попытка быть “хорошим” привела к худшему.

Холодный, сырой ветер проникал сквозь щели в стенах заброшенного складского комплекса, принося с собой острый запах соли и ржавого металла. Внутри склада было темно и пыльно, воздух был тяжёлым и гнетущим. Ковач и её команда, одетые в тёмную тактическую одежду, скрывались среди теней.

Аня наблюдала за основными терминалами порта через бинокль ночного видения. Каждое увиденное движение, каждый силуэт на периметре она тут же сопоставляла с данными, которые Новак пытался скрыть.

— Вижу периметр, Ковач, — голос агента 1 глухо прозвучал в наушнике. — Двенадцать человек. Автоматы. Не похоже на обычную охрану. Они… они выглядят как боевики.

— Паттерн… не соответствует, — голос Ани был напряжён, но спокоен, почти монотонный. — Это… не обычная охрана. Их позиции… слишком… э-э… тактически выверены. Чрезмерно. Агрессивно.

Она видела не просто усиленную охрану, а отряды ЧВК в полной боевой готовности, занимающие ключевые позиции. Оружие не было спрятано, а выставлено напоказ. Это была не “охрана объекта”, а полноценная военная операция. Она заметила специфические знаки отличия на их форме, которые не соответствовали ни одной известной охранной фирме, но напоминали ей о “неподтверждённых ролях третьих лиц” из её расследования. Это подтверждало её худшие опасения относительно Новака и истинных целей ЦРУ: не просто подстава Джека, они скрывали истинную угрозу и, возможно, были в сговоре.

— Что будем делать, Аня? — произнёс Агент 2. — Приказ – Бауэр. Мы должны… его найти.

Пауза. Внутри Ани разгоралась борьба. Её рука непроизвольно теребила воротник, пока она принимала решение, которое изменит всё.

— Приказ… меняется, — её голос стал твёрже, но остался спокойным. — Наша цель… — глубокий вдох, холодный металлический запах морского воздуха проник в лёгкие, — …это ЧВК. Мы… мы должны понять… их намерения. Мы… мы должны войти. Тихо.

— Тихо? Но… если это ЧВК, то это…

— Я знаю, что это! — Аня резко перебила без крика, её слова были чеканными. Она оторвала взгляд от бинокля, и её глаза встретились с глазами агента, в них не было колебаний. — Это… это не наш враг. Не. Сейчас. Скрытое проникновение. Не вступать в прямой контакт. Пока. Мы… мы не поймём, что происходит. Иначе… — она посмотрела в сторону, на порт, на мерцающие огни терминала, — …иначе всё это было напрасно.

Глава 19: Глубоко под землёй

Грязный люк, замаскированный под старую вентиляционную решётку, издал хриплый скрежет, и Джек отбросил его в сторону.

Воздух снизу ударил в лицо — тяжёлый, застоявшийся, пахнущий сырым металлом, плесенью и чем-то едким, электрическим, как будто здесь только что прошёл подземный удар.

Он двинулся по ржавой лестнице вниз, каждая ступень скрипела под его весом. Острая, ноющая боль пронзала правое колено и отдавала под лопаткой, но он стиснул зубы. Это был просто ещё один фоновый шум.

Луч фонарика на телефоне выхватывал лишь небольшой, тесный кусок пространства. Туннели были узкими, над головой, словно потолок пещеры, громоздились заросшие грибком бетонные плиты.

Ржавые трубы, покрытые толстым слоем пыли и слизи, тянулись вдоль стен. Капли воды падали откуда-то сверху, разбиваясь о пол с монотонным стуком. Где-то далеко, в глубине этого каменного чрева, гудели вентиляционные системы и доносился глухой, отдалённый скрежет механизмов порта.

Теперь весь терминал казался ему одним, огромным организмом, а он – паразитом, проникающим в его вены.

Он сделал несколько шагов и остановился.

Впереди слышались голоса, приглушённые, но отчётливые — двое говорили по-русски короткими, отрывистыми фразами. Он прижался к холодной стене, втянул голову, и запах плесени стал сильнее.

Они приближались медленными, тяжёлыми, неспешными шагами.

— Где, блядь, этот Волков? — пробасил один. — Сказал, будет ждать.

— Может, заблудился, — ответил второй. — Или сбежал. Он… он не боец.

Джек видел их тени, увеличивающиеся на влажных стенах. Полная экипировка, тяжёлые ботинки, бронежилеты, автоматы — оперативники ЧВК. Они что-то или кого-то искали.

Один из них, проходя мимо старой, опрокинутой бочки, задел её ногой. Бочка с грохотом покатилась, ударившись о стену, и из неё потекла густая, едкая жидкость.

Резкий, удушливый запах аммиака обжёг ноздри, воздух перехватило. Он прижал рукав к лицу, прищурился. Это было дерьмово, но, возможно, сыграет ему на руку: запах химии заглушит его собственный.

Он рванул вперёд.

Рывок был внезапным. Первый оперативник, оглушённый резким запахом, не успел среагировать. Джек врезался в него, словно брошенный камень, нанеся удар локтем в челюсть. Короткий, глухой звук, и тело обмякло.

Второй развернулся, поднимая автомат, но Джек уже был рядом. Кусок ржавой трубы, валявшийся у стены, оказался в его руке. Один точный удар в колено. Хруст. Оперативник вскрикнул, осел, и автомат с грохотом упал на бетон.

Джек навалился на него, схватил за горло и прижал к влажной стене. Лицо оперативника перекосило от страха. В расширенных глазах Джек увидел не просто ужас, а что-то знакомое, что он видел сотни раз. Это был страх неминуемой смерти, чистый, неосквернённый страх, который Джек сам давно подавил.

Его пальцы сжимались.

Боль в суставах, в костях, в каждой клетке его измождённого тела жгла, пульсировала, требуя остановиться. Хватит. Он устал.

Но в этот самый момент, когда его руки сжимали чужую шею, когда его тело было напряжено до предела, а в нос бил запах аммиака, сырости и чужого пота, Джек почувствовал что-то странное, что-то, что было почти… домом. Неожиданное, горькое ощущение, что он снова на своём месте, что, несмотря на всю грязь и жестокость, только здесь, на краю пропасти, он чувствовал себя по-настоящему живым.

Его взгляд прояснился, стал острым.

Рывок. Ещё один. Оперативник обмяк, не мёртвый, просто вырубленный.

Джек оттолкнул его, тяжело дыша. Аммиак разъедал горло, он сплюнул на пол и поправил телефон.

Туннель погрузился в тишину, нарушаемую лишь капающей водой и его собственным тяжёлым дыханием. Он оставил оперативников обезвреженными, но живыми, времени не было. Он двинулся дальше, вглубь лабиринта, а за ним тянулся едкий запах химии и эхо собственной борьбы.

Свет монитора бросал зеленоватые блики на её лицо, подчёркивая глубокие тени под глазами. Пальцы Хлои лихорадочно мелькали над клавиатурой, стук клавиш сливался в сплошной, нервный гул.

На экране, в правом верхнем углу, мигало красное предупреждение: “АВТОРИЗАЦИЯ ОТОЗВАНА. ДОСТУП БУДЕТ ЗАБЛОКИРОВАН ЧЕРЕЗ 00:00:15”.

Пятнадцать секунд. Это был конец.

Она знала это, чувствовала это в стерильном воздухе офиса, который вдруг показался ей удушающим. Монотонный гул серверов где-то за стеной казался насмешкой.

Хлоя быстро прокрутила строки кода. Вот он, последний, критически важный фрагмент данных — зашифрованный файл. В нём были не просто финансовые отчёты, а детальный анализ связей ЧВК с руководством российского энергетического гиганта и сценарии их дальнейших действий после Клайпеды.

Это была информационная бомба.

Ей нужно было скинуть её куда-нибудь, и быстро.

Традиционные каналы уже были перехвачены или слишком рискованны. Она не могла довериться никому ни в этом банке, ни в этой системе.

В голове мелькнула мысль, давно забытая, почти иррациональная.

Она вспомнила старый, полузабытый протокол связи, тот, что они разработали ещё в CTU для самых экстремальных ситуаций — своего рода “мёртвый цифровой ящик”, сервер, о котором знали только Джек и она, спрятанный глубоко в сети, без явных привязок. Активация этого протокола требовала от неё отключения всех своих личных файерволов, что означало полную уязвимость.

Ей было плевать.

Пальцы, несмотря на нервную дрожь, почти сами собой начали вводить последние команды. Строки кода мелькали на экране, словно язык, который понимали только они с Джеком.

Вентилятор ноутбука взвыл, горячий воздух обдал её лицо. Напряжение ощущалось физически. Данные начали передаваться медленно, мучительно.

Индикатор прогресса полз вперёд: один процент, два, три, десять.

Взгляд Хлои случайно упал на угол её ноутбука. Там, на потёртом пластике, был наклеен небольшой, мятый стикер — рисунок, сделанный её племянником, неуклюже нарисованный “супергерой” с большими очками и развевающейся накидкой.

В этот момент, сквозь всю усталость и цинизм, в глазах Хлои мелькнула неожиданная, почти детская нежность, а затем — горькая решимость. Она делала это не только для Джека, не только ради правды, но и для этого ребёнка, для будущего, в котором ещё мог быть какой-то шанс.

Индикатор дошёл до девяносто девяти процентов.

Экран моргнул, потемнел и выдал сообщение: “ДОСТУП ЗАБЛОКИРОВАН”.

Она успела. Едва-едва.

Хлоя закрыла ноутбук с тихим, почти ритуальным щелчком. Она сидела в тишине, окружённая стерильным, холодным пространством банка, которое теперь казалось угрожающим. Её доступ был заблокирован, она была одна.

Но она сделала всё, что могла.

Новак стоял посреди своего кабинета, его лицо налилось нездоровым багровым цветом. На столе перед ним лежали два телефона, оба звонили одновременно, наперебой. Голубой экран на стене за спиной мигал, показывая тревожные, красные индикаторы на карте Клайпеды.

Его план, его тщательно выстроенный план “тихого решения”, рушился.

Доклады сыпались обрывочным, противоречивым потоком, накладываясь друг на друга, как волны хаоса: “Диверсия продолжается!”, “Наши активы под угрозой!”, “Бауэр замечен в туннелях!”, “Сбой системы – неконтролируемые последствия!”. Всё это было не просто провалом, а обвалом, который грозил раскрыть причастность ЦРУ к сокрытию ЧВК, к их грязным играм. Его прагматизм, его готовность жертвовать, его убеждённость в своей правоте – всё это оборачивалось против него.

Один из телефонов на столе завибрировал — звонок от сенатора Дэвиса. Новак, обычно невозмутимый, холодный и расчётливый, впервые ощутил, как привычная маска сползает с лица. Он схватил трубку.

— Дэвис! — рявкнул он в телефон, его голос был низким, но дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Что… что, чёрт возьми, вам нужно?!

— Что мне нужно?! — голос сенатора грохотал из динамика. — Мне нужны, Новак, объяснения! По поводу этого… этого энергетического кризиса! И вашей, вашей, чёрт возьми, некомпетентности! Мне… мне уже звонили из Брюсселя! Мы… мы будем инициировать публичное расследование, Марк! Публичное!

Сенатор угрожал не просто его карьере, это была угроза всей его системе контроля, всей его тщательно выстроенной вселенной.

Новак с грохотом швырнул телефонную трубку на стол и замер, его лицо перекосило. Это была не просто ярость, а чистый, животный, неприкрытый страх загнанного в угол зверя.

Он глубоко, прерывисто вздохнул и нажал кнопку внутренней связи.

— Ковач! Ко мне. Немедленно.

Через мгновение Аня вошла в кабинет с непроницаемым лицом. Она стояла прямо, ожидая.

— Ковач! — голос Новака был низким, почти гортанным, но дрожал от яроosti, которую он едва сдерживал. — Что… что там происходит?! Эти… эти доклады… они… они не сходятся! Почему… почему Бауэр… он до сих пор… до сих пор на свободе?!

Аня оставалась спокойной, но в её глазах промелькнуло что-то, она почувствовала его панику.

— Сэр, мы… мы работаем над этим. Данные… они очень противоречивы. Есть… есть признаки, что ЧВК… они… они действуют не по плану.

Новак резко перебил её, почти крича, его голос сорвался:

— ЧВК?! К чёрту ЧВК! Мне… мне нужен Бауэр! Сейчас! Вы… вы понимаете?! Он… он должен быть остановлен! Любой. Ценой. Ковач! Я… я даю вам прямой приказ! Остановите. Его. Любой. Ценой!

Его правая рука, словно по собственной воле, начала яростно полировать пряжку ремня. Скрежет металла был почти неслышен, но навязчив. Он тёр её с такой силой, будто пытался стереть с неё невидимую грязь.

В его глазах, помимо ярости, читался этот животный страх. Он, человек, который всегда жертвовал пешками ради ферзя, теперь сам был загнан в угол, и его приказ “любой ценой” был не прагматичным решением, а отчаянной попыткой спасти собственную шкуру. Это противоречило всему, во что он себя убедил, а его иррациональное полирование пряжки стало ещё более интенсивным, почти компульсивным.

Аня Ковач просто кивнула.

— Поняла, сэр.

Она отвернулась, её спина оставалась напряжённой и неподвижной, но внутри неё бушевали противоречия. Она видела, что Новак рушится, что его приказы теперь продиктованы паникой, а не расчётом, и она понимала: её моральный выбор только что стал ещё тяжелее.

Глава 20: Схватка в темноте

Воздух в туннелях был плотным и тяжелым. Каждый вдох отзывался жгучей болью, словно раскаленные угли тлели под ребрами Джека, а в воздухе стоял запах металла, гнили и сырости.

Он слышал их — шаги и глухие голоса, разносившиеся эхом от стен. Две стороны стягивались, загоняя его в тупик.

Его тело ныло, каждая мышца сводилась судорогой, требуя остановиться, просто упасть. Анальгетики давно перестали работать, но в его голове царила хищная, инстинктивная ясность.

Не логика, а выживание.

Он знал это, он умел это.

Инстинкт.

Джек прижался к холодной, липкой стене. Тонкие нити паутины касались лица, капал конденсат. Он почувствовал, как шершавый, ржавый металл трубы, к которой он приник, царапает ладонь, оставляя красноватые следы и мелкие порезы.

Запах старой ржавчины и новой крови. В ноздрях жгло.

Мимолетное, почти тошнотворное ощущение: все битвы, все раны.

Он ненавидел это всем своим существом, но в этой грязной, вонючей темноте, когда тело кричало от боли, а инстинкты брали верх, Джек почувствовал мгновенное, почти пугающее облегчение.

Он был живым, настоящим.

Не призраком. Темное, краткое удовольствие, которое он тут же подавил.

Первый оперативник ЧВК появился из-за поворота, его силуэт мерцал в свете тактического фонаря. Джек ждал.

Мгновение.

Удар.

Схватив кусок ржавой трубы, валявшийся на полу, он обрушил его на голову противника. Глухой, костяной стук, и мужчина рухнул без звука.

Второй появился почти сразу за первым. Джек рванул вперёд, беззвучный и стремительный, затягивая оперативника в темноту. Удушающий приём, короткий хрип, и тело обмякло.

Два. Оставалось ещё двое, может, трое. Джек слышал их шаги и обрывки переговоров. Они не ждали отпора, думали, что он сломлен.

Он и был сломлен, но не до конца.

Один из них что-то крикнул по-русски. Джек услышал щелчок затвора автомата. Здесь, в этих трубах, перестрелка — это самоубийство.

Он должен был действовать быстро.

Его движения были экономными и жестокими. Низкие потолки, скользкий пол, ржавые переплетения труб. Джек прыгнул: колено в солнечное сплетение, кряхтение, кулак в лицо, хруст.

Второй оперативник был крупнее. Он схватил Джека за руку, прижимая к стене. Джек ударил его головой один раз, второй, почувствовав, как его собственный затылок болезненно ударился о бетон с каждым ударом.

Грязь на полу. Он поскользнулся, откатился, увернулся от удара.

Тело горело, суставы ныли, но он продолжал. Локоть в челюсть, короткий, отрывистый выдох, и оперативник рухнул, тяжело ударившись о трубу.

Джек тяжело дышал, прислонившись к холодной, влажной стене. Напряжение медленно спадало, оставляя после себя пульсирующую боль. Кровь стекала по ладони. Он выжил.

Пока.

Андрей Волков сидел перед мониторами. Его лицо было бледно от пота, волосы прилипли ко лбу. Из глубины туннелей доносились глухие, но отчётливые звуки борьбы: удары, стоны, скрежет металла.

Звуки усиливались, приближались.

Мониторы полыхали хаосом: хаотично мигали графики, цифры горели красным. Его “саботаж”, его отчаянная попытка минимизировать ущерб, обернулась катастрофой. Система не просто дала сбой — она вошла в критический режим полной перегрузки.

Полная перегрузка. Взрыв всего энергетического терминала. Не контролируемое отключение, а уничтожение. Его “спасение” стало приговором.

Андрей пытался внести новое изменение в код, чтобы предотвратить взрыв, но руки дрожали так сильно, что он едва попадал по клавишам, пальцы соскальзывали.

— Нет… нет-нет-нет! – голос сорвался на истерический шёпот. – Это… это не так должно… – пальцы судорожно били по клавиатуре, промахиваясь, – …сработать! Я… я же… я же хотел… – голос стал тоньше, почти писклявым, – …только… только сбой! Не… не взрыв! Это… это не… – он тяжело дышал, пытаясь успокоиться, но не мог, – …это не по плану! Они… они… они все умрут! – нервный, сухой смешок прорвался сквозь слова. – Это… это же абсурд! Ха-ха-ха!

Он пытался ввести команду, но палец снова соскользнул.

— Нет! – Андрей ударил ладонью по столу. – Почему… почему не… не получается?! – он прижал пальцы к губам, грыз ногти до белых костяшек. – Я… я должен… должен это исправить!

Его мысли метались, загнанные в угол. Он отчаянно хотел спасти людей, сохранить свою совесть, но страх и полная неопытность в кризисных ситуациях заставляли его лишь усугублять положение.

Он чувствовал себя одновременно жертвой и невольным палачом. Паника нарастала, захлестывая его. Он не мог ничего сделать.

Мониторы мигали, а таймер, невидимый, но ощутимый, ускорялся.

Аня Ковач и её команда осторожно проникали вглубь туннелей. Влажность, темнота, далёкие, глухие звуки ударов, стонов, кряхтения — не выстрелы, а физическая, первобытная схватка.

Агент Миллер, обычно невозмутимый и сосредоточенный на протоколе, морщился. Услышав особенно мерзкий, глухой хруст, он тихо, почти себе под нос, произнёс:

— Чёрт. Похоже, там… там настоящая бойня. Эти парни из ЧВК, они… животные.

Отвращение в его тоне было таким глубоким и человеческим, что Ковач на мгновение отвлеклась от анализа. Она посмотрела на него: на лице Миллера, вместо страха, была лишь усталость и брезгливость. Это было… странно. Неожиданно.

Ковач приказала двигаться осторожнее.

— Тепловизоры. Осматриваем каждый проход.

Они видели силуэты: сначала несколько человек, потом — только один, стоящий, неподвижный.

Когда они подошли ближе, в слабом свете фонарей, Аня увидела их: тела оперативников ЧВК, жестоко нейтрализованные. Среди них — фигура Джека Бауэра. Он тяжело дышал, прислонившись к стене, его одежда была порвана, а на лице — засохшая кровь.

Но он не убегал. Он смотрел на них, его взгляд был не агрессивным, а усталым и готовым к следующему шагу.

Увиденное лихорадочно обрабатывалось в ее мозгу. Новак приказал ей остановить “террориста Бауэра”, но Бауэр только что в одиночку уничтожил целую группу оперативников ЧВК, тех самых, кого она подозревала в истинном заговоре, кто угрожал Европе.

Это не укладывалось в её академический профиль “опасного изгоя”. Человек, который сражается с её врагами.

— Не стрелять, — голос Ани Ковач прозвучал твёрдо, без колебаний. — Занять позиции и наблюдать. Не вмешиваться до моей команды. Мы не знаем полной картины.

Она сделала свой первый шаг против прямого приказа. Не окончательный разрыв, но уже неповиновение. Она дала себе и ситуации несколько драгоценных секунд, чтобы понять, что происходит, прежде чем совершить непоправимое.

Глава 21: Раскрытие

В лёгких жгло, каждый вдох был словно острый осколок внутри. Джек прислонился к влажной стене, ощущая под ладонью шершавую, покрытую грибком поверхность. Его одежда свисала лохмотьями, а засохшая кровь стягивала кожу на щеке. Он закончил с ними грязно, без изящества, используя собственный вес, острые углы оборудования и бетонный пол — просто чтобы они перестали двигаться.

Одна из тактических ботинок осталась где-то позади, застряв в решётке. Он не думал о ней, выдернул ногу, оставив ботинок. Теперь босая ступня чувствовала каждую вибрацию бетонного пола, каждый отголосок шума, идущего из глубины.

Старая рана на плече пульсировала адским ритмом, несмотря на дозу обезболивающего, принятого час назад. В воздухе висел едкий запах горелого пластика, смешанный с сыростью, плесенью и тяжёлым, металлическим духом ржавчины.

Среди тел, разбитых и неподвижных, Джек заметил движение. Андрей Волков, инженер, был прижат к массивной трубе и дрожал. Его лицо было бледным. Он лихорадочно тыкал в экран планшета, подключённого к системному узлу, его взгляд был прикован к мигающим красным индикаторам. Волков не видел Джека.

— Н-нет! — высокий, дрожащий голос Волкова сорвался, эхом отразившись от стен. — Нет, нет, нет! Это… это не так должно было быть! Я… я же… я же пытался… я саботировал их код! Чтобы… чтобы оно не… не взорвалось! Я… я хотел… чтобы оно просто… — из его горла вырвалось сухое, нервное хихиканье, — …просто сбойнуло! Но… но теперь… теперь оно… оно… — голос сорвался на почти истерический визг, — …оно перегружается! Весь терминал! Оно… оно сейчас… ВЗОРВЁТСЯ!

Джек смотрел. В его глазах не было ни грамма сочувствия или понимания, только усталость и мгновенная, почти животная оценка угрозы. Слова Волкова не имели значения, важно было то, что человек перед ним что-то сделал с системой, и система теперь шла вразнос.

— Заткнись, — голос Джека был низким, гортанным, каждое слово — усилие, вырванное из глотки. — Что. Ты. Сделал?

Андрей запаниковал. Его глаза забегали из стороны в сторону, как пойманная птица. Он попытался поднять планшет, чтобы показать экран, грызя ноготь до крови.

— Я… я изменил… я изменил их протокол! Чтобы… чтобы не было… ну, не было жертв! Но… но их система… она… она вступила в конфликт! Теперь… теперь… — он задыхался, каждое слово давалось с трудом, — …теперь оно… оно нестабильно! Полностью нестабильно!

Джек сделал шаг вперёд, в его движении не было сомнений.

— Нет. Времени.

Быстрым, тяжёлым движением Джек схватил Андрея за воротник и резко ударил его головой о массивную, холодную трубу. Сухой хруст. Тело Волкова обмякло, и Джек отбросил его в сторону. Андрей упал с глухим стуком, без сознания.

Красные аварийные огни вспыхивали повсюду, ослепляя. Визг сирен пронзал воздух, оглушая и заставляя виски стучать. Из труб под давлением вырывался пар, шипя и свистя, словно сама система агонизировала.

Где-то рядом, глубоко в чреве терминала, раздался нарастающий, скрежещущий звук, словно невидимый зверь раздирал металл. Давление в воздуховодах нарастало, заставляя бетон под босыми ногами Джека вибрировать.

Цифровые табло на панелях управления мигали хаотичными, бессмысленными цифрами. Некоторые экраны гасли, погружая участки туннеля в полную темноту. Другие горели критическими перегрузками: «ДАВЛЕНИЕ КРИТИЧЕСКОЕ». «ТЕМПЕРАТУРА ЗА ПРЕДЕЛАМИ НОРМЫ». «СИСТЕМА – ОТКАЗ».

Джек видел, как одна из массивных труб, идущих под потолком, начала деформироваться. По ней медленно расползалась трещина, чёрная, жирная линия на ржавом металле. Из неё уже сочилась какая-то вязкая, маслянистая жидкость, тяжело капая на грязный пол.

Это не была просто диверсия, это был неконтролируемый каскадный сбой. Попытка Волкова «помочь», его наивные модификации в коде, вступили в непредсказуемый конфликт с уже запущенными протоколами ЧВК. Теперь это была не просто «диверсия», а гремящий, воющий хаос, который разворачивался прямо здесь, под землей.

В глазах Джека не было паники, только холодная, измождённая решимость. Он понимал: дело было уже не в том, чтобы остановить диверсию, а в том, чтобы предотвратить полное разрушение. Он начал лихорадочно оценивать ситуацию, ища способ стабилизировать систему, хотя бы на несколько минут.

Запах горелого пластика, озона и сырости ударил в ноздри, как только Аня Ковач и её команда ворвались в туннели. Нарастающий гул, вой сирен, мигающие красные огни.

Они увидели их — нейтрализованных оперативников ЧВК, профессионалов, хорошо обученных, но жестоко поверженных. Рядом – бессознательное тело Андрея Волкова, его планшет валялся на полу, экран мерцал красным.

И, наконец, они увидели его — Джека Бауэра.

Он не пытался сбежать, не прятался. Несмотря на боль и усталость, на измождённое лицо, на руки, покрытые кровью и грязью, он отчаянно пытался стабилизировать систему, дёргая рычаги, переключая провода и что-то бормоча себе под нос. Он выглядел как загнанный зверь, но его действия были предельно целенаправленны.

Он спасал терминал, тот самый терминал, который, по официальной версии, он сам и пытался уничтожить.

В этот момент, когда она увидела Бауэра, борющегося с катастрофой, все её «профили» и все её академические знания рухнули окончательно. Человек, которого она годами изучала как «опасного террориста», теперь спасал сотни жизней и предотвращал экологическую катастрофу. Он сражался с теми же людьми, кого она сама подозревала.

Её лояльность ЦРУ и приказам Новака растворилась в едком воздухе туннелей. Она видела правду, которая не укладывалась ни в одну из её моделей, ни в одну из её теорий. Её внутренний конфликт между карьерой и совестью разрешился.

Решение было принято.

Ковач быстро опустилась на колени рядом с Волковым и нашла флешку, зажатую в его дрожащей руке. Её аналитический ум мгновенно сканировал данные, проецируемые с планшета. Это была не просто программа диверсии, а модификации, внесённые Андреем, призванные уменьшить ущерб.

Неопровержимое доказательство. Волков был не разрушителем, а саботажником, пытавшимся минимизировать вред. Истинные виновники – ЧВК. Среди зашифрованных логов она увидела косвенные ссылки на высокопоставленных лиц.

И на Новака.

Аня подняла глаза на своих агентов, затем на Джека. Её голос был твёрд, без прежней неуверенности и тени сомнения.

— Всем сосредоточиться на стабилизации системы! — крикнула она, перекрывая вой сирен. — Помогите ему! Немедленно! Это не учения!

Глава 22

В лёгких жгло, каждый вдох был словно осколок разбитого стекла, вонзившийся в грудь. Воздух в туннелях, густой от пыли и запаха горелого металла, казался вязким, почти твёрдым. Джек прислонился к холодному, влажному бетону, его тело дрожало.

Его глаза скользнули по полу. Вокруг, в тусклом, мерцающем свете аварийных ламп, распластались тела нескольких оперативников ЧВК. Их оружие валялось рядом, став бесполезным.

Гул систем нарастал, утробный скрежет проникал не только в уши, но и в кости, отдаваясь в голове тяжёлым, монотонным стуком и заглушая даже жжение в лёгких. Красные индикаторы на массивном пульте управления, к которому он только что пробился, мигали яростнее.

Джек отстранился от стены и шагнул к Волкову. Молодой инженер корчился на мокром полу, его тело билось в нервной дрожи, а в глазах застыл бессловесный ужас, лихорадочно ищущий выход.

— Нет… нет… — Волков всхлипнул. — Я… я пытался… они… они изменили! Это… это не сбой! Это… взрыв!

Слова Волкова поразили Джека. Не просто диверсия, а цепная реакция. Инженера заставили запустить, а потом изменили параметры. Новак. Его проклятые кукловоды. Им был нужен не саботаж, а хаос, полное, блядь, разрушение.

Где-то наверху — сотни людей: рабочие, экипажи, жители ближайших домов. И Куршская коса, её уникальная, хрупкая природа. Всё это могло взлететь к чёрту, если он не остановит этот ад прямо сейчас.

В его жилах, казалось, вновь закипела кровь, холодная и обжигающая. Джек посмотрел на мигающие красные лампы. Одна, две, три… Семь. Семь точек критической перегрузки, ведущих к детонации. Его мозг, игнорируя физическое истощение, мгновенно выстраивал алгоритмы действий.

Он потянул к себе кусок арматуры, тяжёлый и холодный, валявшийся на полу. В туннелях запахло горелой изоляцией, пронзительный визг перегружающихся турбин смешивался с хлопками коротких замыканий, эхо которых разносилось в узких проходах.

— Ещё один… грёбаный… раз, — прохрипел Джек себе под нос, направляясь к ближайшему электрощиту. Его пальцы, огрубевшие и раненые, едва слушались, но он заставлял их. — Это никогда… не кончится.

Не было времени думать, только действовать. Он поддел крышку щита арматурой, металл заскрежетал, поддаваясь. Внутри — клубок проводов, мерцающие индикаторы. Джек выхватил обрывок кабеля из рюкзака. Его тело было ржавым механизмом, но каждый его жест был точен, выверен десятилетиями опыта. Вручную: закоротить цепь, перенаправить поток энергии, рискуя быть убитым током.

Руку обожгло болью, Джек стиснул зубы. Короткое замыкание. Мощная искра вспыхнула, осветив его лицо на долю секунды. Ноздри обожгло запахом горелой резины. Гул стих, сменившись шипением и треском. Здание медленно выдыхало.

Одна из красных ламп погасла. Шесть.

Он двинулся дальше, к следующей точке. Тело покачивалось, хриплый кашель сотрясал грудь, ноги едва держали.

Пять. Четыре. Три.

Он добрался до последнего — главного вентиля. Огромный, ржавый вентиль казался приваренным к трубе. Джек схватил его, но пальцы соскользнули, костяшки обдерелись в кровь.

Он тихо выругался.

— Чёрт.

Собрав последние силы, он упёрся ногами в стену и навалился на вентиль всем телом. Мышцы сводило судорогой, дрожь сотрясла его тело, от пяток до затылка. И вот — скрежет металла. Вентиль медленно, со стоном, поддался. Поворот.

Гул прекратился, скрежет затих. Осталось лишь шипение и тихое потрескивание остывающей проводки.

Тишина. Давящая. Тяжёлая.

Терминал был спасён.

Джек рухнул на колени и прислонился к холодной стене. Пот, смешанный с кровью и грязью, стекал по его лицу, тело дрожало, как в лихорадке. Он закрыл глаза, пытаясь отдышаться. Ещё один раз, ещё одна грёбаная катастрофа, которую он предотвратил.

И она никогда, блядь, не кончится.

Аня Ковач двигалась осторожно, каждый шаг отдавался эхом в узких туннелях. Густой, горячий воздух обжигал лёгкие. Потом гул резко стих.

Стало тихо, слишком тихо.

Она увидела их. Первым делом — тела, десяток нейтрализованных оперативников ЧВК. Её взгляд метнулся к Джеку Бауэру. Он стоял на коленях, прислонившись к трубе, тяжело дышал. Весь в грязи, крови, одежда висела на нём клочьями.

Но он не бежал. Он держался.

Аня смотрела, как он, измождённый, на грани полного истощения, буквально спасал терминал от неминуемой катастрофы. Мозг Ани лихорадочно выстраивал новую картину. Новак приказал остановить “террориста”, но этот “террорист” только что спас тысячи жизней и предотвратил колоссальную катастрофу. Он сражался не с ними — а за них.

За всех.

Её академический профиль “опасного изгоя”, отточенный годами, рухнул. Перед ней был не психопат, не машина, а живой человек, который боролся за нечто большее, чем выживание или месть.

Лояльность ЦРУ и приказы Новака рухнули, словно карточный домик. Её “профиль” Бауэра был не просто неполным, он был намеренно искажённым, вброшенным, чтобы заставить их охотиться не за теми.

— Ковач? — голос одного из её агентов прозвучал тихо. — Что… что здесь произошло?

Аня не ответила, её взгляд был прикован к Джеку. Она видела его боль, его усталость и что-то, что выходило за рамки её моделей.

Она подошла ближе к Волкову. Молодой инженер корчился на мокром полу, его тело всё ещё билось в нервной дрожи, а в глазах застыл бессловесный ужас. Аня присела и тут увидела её.

Маленькая флешка, зажатая в его дрожащей руке. Дешёвая, с логотипом малоизвестной логистической компании и с едва заметным, странным символом — выгравированным, стилизованным изображением феникса. Аня быстро, почти инстинктивно, подхватила её, пластик был холодным.

Её тактический планшет был в руке, пальцы мелькнули по экрану. Зашифрованные логи, финансовые транзакции, фрагменты переписки — неопровержимые данные: ЧВК, российский энергетический гигант и завуалированные, но однозначные ссылки на высокопоставленных лиц.

Марк Новак.

Правда обрушилась на неё. Холод не от пластика флешки, а от осознания. Гнев, чистый, обжигающий, за все те годы, что её обманывали, за то, что она была инструментом в их грязной игре. Её взгляд метнулся к Джеку. Он спас их, он спас её от ошибки.

Она сделала свой выбор.

Джек, прислонившись к ржавой трубе, тяжело дышал, его тело ныло. Он поднял глаза. Ковач. Стояла в нескольких метрах, её лицо было освещено тусклым, мерцающим светом аварийных ламп. В её глазах — потрясение, осознание и зарождающаяся решимость.

Он знал. Она видела. Всё.

— Ты… ты видела всё, — голос Джека был низким, хриплым, каждое слово давалось с трудом. Он сделал короткий, резкий выдох, его тело слегка покачнулось.

Ковач посмотрела на флешку в своей руке, затем на него. Голос дрожал.

— Я… я не… не понимаю. Почему… почему вы… спасли это?

Джек промолчал. Не было сил объяснять, не было смысла. Он протянул ей свой старый, потрёпаный телефон. Рука дрожала, но жест был уверенным. Это был жест огромного доверия, единственное, что он мог дать ей сейчас.

— Здесь… — пауза, глубокий, болезненный вдох, его взгляд скользнул по её лицу, — …здесь больше. От Хлои. Мои… мои записи.

Ковач взяла телефон, её пальцы коснулись его. Сквозь металл телефона она ощутила его боль, его усталость и поняла, что Хлоя не ошиблась.

— Но… Новак… он…

Её голос оборвался. Джек смотрел на неё, его взгляд стал жёстче, но в нём не было злобы, лишь выжженная усталость от борьбы, от бесконечного, грёбаного дерьма.

— Используй это, — его взгляд устремился в её глаза, пронзительный, требующий. — Правду.

Он не стал ждать ответа, не стал ждать ареста. Джек отвернулся. Ковач услышала лишь отдалённый, тяжёлый вздох, прежде чем его силуэт растворился в полумраке туннелей, скрываясь за поворотом.

Она осталась одна, с телефоном Джека и флешкой Волкова в руках. Она посмотрела в темноту, куда ушёл Джек, затем на доказательства.

Её выбор был сделан. Она сжала телефон и флешку, чувствуя их вес.

Глава 23: Цена правды

Холод, липкий и въедливый, проникал в ладонь от телефона Джека, а острая, чужая флешка Волкова впивалась в кожу. Аня попыталась вытереть руки о брюки, но это было бесполезно: влага, смешанная с потом и едким, почти металлическим запахом послевзрывной сырости, не сходила с пальцев. Каждый вдох напоминал о том, что здесь могла произойти катастрофа.

Её упорядоченный мир пошатнулся.

Её взгляд метался между телефоном Джека — свидетельством его отчаянной, сломленной правды — и флешкой Волкова, доказательством сложного, грязного заговора, скрытого под толстым слоем лжи, которую она теперь видела слишком ясно.

Разум, годами натренированный на паттернах и алгоритмах, лихорадочно искал ответ. Джек Бауэр. Её диссертация. Идеальный кейс. Но живой, измождённый человек, которого она только что видела, не вписывался ни в одну из её моделей. Он был чистым хаосом, и этот хаос только что спас тысячи жизней и поставил под удар её карьеру.

Амбиции шептали: очисти отчёт, закрой дело, Джек — террорист, Волков — его сообщник. Всё просто, всё понятно, как и должно быть в её мире.

Но картинка, Джек, сломленный, но несгибаемый, его рука, бросающая ей телефон, и его слова — «Правду» — вызывали в ней почти физическое отвращение к лжи и были безмолвным упреком. Напоминанием о её собственном, давно забытом секрете, о том хаке, который, хоть и был совершён из чистого интеллектуального вызова, привёл к трагедии. Это был её шанс найти искупление и заплатить за это всем.

Где-то вдали послышался приближающийся топот.

— Агент Ковач!

Голос был сухим и жёстким. Старший литовский офицер безопасности, мужчина с усталыми глазами и суровым, непроницаемым лицом, спустился в туннель. Его форма была идеально чиста, в отличие от её собственной, запачканной грязью и потом.

— Нужна официальная версия. Быстро.

Он посмотрел на неё, затем на полуразрушенные провода, на безжизненное тело одного из оперативников ЧВК, которого Джек вырубил. Взгляд офицера скользнул по телефону в её руке.

— «Промышленная диверсия, своевременно нейтрализована нашими совместными усилиями».

Он говорил чётко, без эмоций, как диктовал пресс-релиз.

— Без лишних… деталей. Особенно о… фугитиве, — последнее слово он произнёс с лёгким, почти незаметным презрением, будто сплюнул.

Аня почувствовала, как её голос чуть повысился. Она пыталась сохранить аналитическую чёткость, но слова вырывались быстрее, чем обычно.

— Нет… нет, это… это не так… — она сжала телефон, пальцы побелели, она даже не заметила, как сильно сдавила корпус. — …не просто диверсия. Это… — глубокий, прерывистый вдох, металлический запах снова ударил в ноздри, — …это гораздо… сложнее. Мы… мы нашли… ну, доказательства. Другие. Совершенно… другие.

Её взгляд метался между телефоном и флешкой, она пыталась найти в лице офицера хоть какое-то понимание, хоть одну нить, за которую можно было бы уцепиться.

Офицер лишь сухо приподнял бровь, в его взгляде читалось раздражение.

— Время, агент? У нас нет времени на ‘сложности’. Политики уже требуют ответов. Простой ответ. Кто? Что? И как мы это закрыли.

Она замолчала, её обычно пронзительный взгляд теперь казался умоляющим.

— Но… но это не… не соответствует! Блин! — голос дрогнул, почти сорвался. — Если… если мы проигнорируем… эти… эти аномалии… это будет… это будет ошибка.

Офицер небрежно пожал плечами, как будто речь шла о сбитой собаке.

— Ошибки, агент, случаются. Главное, чтобы они не становились публичными.

Он отвернулся, разговор был окончен. Его люди начали осматривать туннели, обмениваясь короткими, непонятными фразами на литовском. Аня стояла, ощущая, как липкая влага стекает по руке. Её мир, такой логичный и упорядоченный, теперь рушился под тяжестью одной-единственной правды.

Она посмотрела на телефон. Пальцы Джека. Его слова.

Правду.

В безупречно организованном кабинете Марка Новака, где каждый предмет стоял на своём месте, витал резкий, чистый запах полироли, смешанный с едва уловимым, сладковатым ароматом экзотических орхидей, стоявших в углу. Новак привык к этому запаху — это был его оазис порядка и красоты посреди хаоса, который он контролировал.

Он сидел за массивным столом, просматривая первые, тщательно отфильтрованные доклады. Его большой палец правой руки машинально потирал безымянный. Взгляд скользил по строкам, выискивая нужные фразы.

— Итак, — голос Новака был ровным, размеренным. Он сделал короткую, стратегическую паузу. — Диверсия предотвращена. Ущерб минимален. Наши… активы… сработали эффективно. Отлично.

Всё шло по плану, его «тихое решение» сработало. ЦРУ избежало скандала, а национальные интересы, как он верил, были защищены. Мрачное удовлетворение опустилось в его грудь.

— Я хочу, чтобы в официальных сводках это звучало как наша успешная, превентивная операция, без… лишних деталей, — взгляд Новака затвердел, стал непроницаемым. — Особенно касательно… беглого элемента. Он… он просто подтвердил наши опасения, верно?

Он видел фразу в одном из отчётов: “неидентифицированных, но высокоэффективных действий”. Его губы едва заметно поджались. Джек. Всегда Джек. Неконтролируемая переменная. Он сделал работу, но ненависть к этой непредсказуемой силе, которая всегда угрожала его тщательно выстроенному миру, никуда не исчезала.

Давний, почти забытый страх кольнул где-то глубоко внутри — страх, что его собственная, давняя ложь о погибшем информаторе может быть раскрыта, если Джек выживет и заговорит.

Дверь тихо отворилась, и вошёл Агент Дэвис, молодой, амбициозный помощник Новака. Его лицо было бледным, но он изо всех сил старался выглядеть компетентным, неся свежую пачку отчётов.

— Сэр, мы также наблюдаем… м-м… всплеск активности на некоторых… периферийных информационных платформах. Ну, вы понимаете… — Дэвис нервно коснулся воротника. — Несколько блогеров и… энтузиастов… пытаются связать инцидент в Клайпеде с… более крупными игроками. Эм, это вызывает вопросы. Но мы, конечно, уже запустили кампанию по их дискредитации как ‘теоретиков заговора’.

Новак поднял взгляд, его глаза сузились.

— Шум? — его голос стал тише, но жёстче, с едва заметной угрозой. — Убедитесь, что этот ‘шум’ не превратится в резонанс, Дэвис. У нас нет времени на резонансы.

Он взял в руки свой старый, блестящий хронометр и начал тщательно полировать его, игнорируя Дэвиса. Это был его ритуал контроля.

Дэвис кивнул, поспешно развернулся и вышел, оставив Новака наедине с ароматом орхидей и своим тщательно выстроенным миром, который, как он знал, был так же хрупок, как и сами орхидеи.

Глубокая ночь в Лондоне. В квартире Хлои О’Брайан было тихо, если не считать едва слышимого треска статики из старенького, но надёжного радиоприёмника. Сквозь этот фон пробивался безупречно-оптимистичный голос диктора, сообщающего о “блестящей работе спецслужб” в Клайпеде.

— …операция прошла успешно, благодаря бдительности наших служб… — вещал голос.

Хлоя тихо фыркнула. Её пальцы ритмично стучали по клавиатуре, пока она сидела перед экраном ноутбука, где мелькали официальные заголовки, тщательно отфильтрованные для публики.

— Бдительности. Ну да, конечно, — она отпила остывший, горький кофе из кружки с засохшими следами; запах несвежего кофе всё ещё витал в воздухе. — Джек снова невидим. Как всегда.

Её цинизм был щитом, привычной реакцией на лицемерие системы. Джек снова стал фантомом, его жертва стёрта из истории. Ей не привыкать, но под этой маской цинизма таилась жгучая, почти наивная надежда. Она знала, что её сообщение дошло и что Джек сделал то, что должен был.

Эта маленькая, скрытая победа для неё была важнее любого официального признания. Она ненавидела ложь системы, но понимала, что именно эта ложь давала ей возможность действовать из тени.

Она переключила вкладку на ноутбуке, её глаза сузились. Доступ к некоторым корпоративным базам данных, которые она использовала, начал замедленно, но неуклонно блокироваться. Это был не резкий бан, а постепенное “закручивание гаек”, указывающее на то, что её необычная активность замечена, и система начинала её “изолировать”.

— Ну, вот и началось. Блин, — пробормотала она себе под нос с лёгкой досадой.

На несколько секунд она замерла, глядя на экран, и позволила себе очень короткую, горькую улыбку.

— Это было не напрасно, Джек, — слова были почти шёпотом, теряясь в тишине комнаты. Она сделала глубокий вдох, её взгляд стал сосредоточенным и пронзительным. — Борьба не окончена. Она просто… — едва заметная улыбка тронула уголки её губ, — …стала невидимой.

Она закрыла вкладку с новостями, открыла новую и принялась быстро, целенаправленно печатать. Пальцы вновь отбивали сложный, почти музыкальный ритм по клавишам, когда она приступала к новому проекту. Борьба продолжалась — в тишине, в тенях, с новыми целями.

Глава 24: Остаточный риск

Холод флуоресцентных ламп проникал под кожу, заполняя кабинет и отражаясь от полированного стола. Аня Ковач сидела за ним, прямая, как струна. Перед ней лежала толстая папка — официальный, финальный отчёт.

Её пальцы еле заметно дрогнули, коснувшись обложки. Она пробежала глазами по ключевому абзацу:

— …неподтверждённая роль третьих лиц, предположительно связанная с частными военными контракторами… аномалии в разведывательных данных, указывающие на возможное преднамеренное искажение информации…

Сухие, академичные формулировки, безупречно точные. Каждое слово было выверено, как формула, но под этой сухой прозой пульсировало нечто иное — завуалированное, но неоспоримое обвинение в адрес Новака и всей системы, что прятала истину за ширмой лжи.

Аня закрыла глаза. В голове вспыхнул нечёткий, болезненный образ: яркие строки кода на чёрном фоне, паника, слова о случайных жертвах, люди, потерявшие всё. Нет. Только не снова, не так. Она не могла позволить, чтобы эту правду скрыли ради чьей-то карьеры или ради её собственной.

Глаза распахнулись, взгляд застыл, обретая стальную твёрдость.

Она нажала кнопку на интеркоме.

— Сэр? Могу я… м-м… принести отчёт?

Секундная пауза, зашуршал динамик.

— Да, Ковач. Заходите.

Её начальник, Робертс – пожилой, усталый человек с глубокими тенями под глазами – сидел за своим столом. Он выглядел так, будто последние сорок восемь часов пытался склеить разбитую вазу. Отчёт он взял без слов и медленно, тщательно, начал читать. С каждой строчкой его лицо становилось всё более непроницаемым.

— Ковач, — наконец произнёс он низким, почти шёпотом, массируя виски. — Ваш отчёт по Клайпеде. У меня есть… некоторые вопросы. Формулировки. Они… э-э… весьма… смелы.

По спине пробежал холодок.

— Сэр, я… я предоставила все данные, — голос был чуть выше обычного, но твёрдый. — Согласно… согласно моему анализу, это… это наиболее точное описание событий, которые… имели место.

Робертс поднял взгляд. Его глаза, отягощённые усталостью, но пронзительные, смотрели прямо в её.

— Смелость в таких делах — это… опасно, Ковач, — он выдержал паузу, его взгляд скользнул по её лицу, проникая в самую суть. — Вы понимаете, что это… это может иметь… последствия. Для вашей карьеры. И… для агентства.

Мысли Ани, словно загнанные звери, искали убежище в логике, в той самой безупречной последовательности фактов, которую Новак так отчаянно пытался исказить. Это было её единственной защитой от нарастающего хаоса, от угрозы, что разум, её единственный оплот, вот-вот рухнет.

— Сэр. Я… я не могу игнорировать факты, — голос дрогнул, но она усилием воли выровняла его. — Истина… она… она должна быть раскрыта. Даже если… если это неудобно.

Робертс смотрел на неё долгим, оценивающим взглядом. В её глазах он увидел незыблемую решимость и понял: она не отступит. Он тяжело вздохнул, его челюсти сжались.

— Хорошо, Ковач. Отчёт принят, — он кивнул, коротко и резко. — Но я вас предупредил.

Аня вышла из кабинета. Дверь закрылась за ней с тихим, но зловещим щелчком. По спине пробежал ледяной холодок, словно она шагнула за край. Она выбрала истину, и эта истина теперь сделает её мишенью внутри системы, той самой, чьи лабиринты она так жаждала понять.

Кабинет Новака был слишком просторен, слишком чист, слишком пуст. Вид на Вашингтон из окна – город, который он защищал – казался теперь насмешкой, ведь его безопасность строилась на лжи и подставах. Он сидел за своим зеркально полированным столом, отчёт Ковач лежал перед ним — белые страницы, чёрные буквы. Лицо ничего не выражало, лишь лёгкое презрение.

Он читал медленно, вдумчиво, его глаза скользили по строчкам. Когда он дошёл до абзаца о “неподтверждённой роли” и “аномалиях”, уголки его губ медленно поползли вниз, а взгляд заледенел, стал жёстким.

— …неподтверждённая роль третьих лиц… — тихо пробормотал он себе под нос, его голос был стальным, лишённым тепла. — …предположительно связанная с частными военными контракторами…

Его челюсти сжались. Эта самоуверенная девчонка. Она не назвала его имени, нет, но её формулировки были настолько точны, настолько выверены, что любой, кто владел контекстом, кто знал, что произошло на самом деле, прочтёт между строк, увидит его имя и укажет пальцем.

Ярость клубилась внутри, холодная, безмолвная, она жгла его. Он хотел стереть её, раздавить, из реальности, но она была слишком умна, слишком осторожна. Никаких прямых улик, ничего, что можно было бы легко опровергнуть.

Его рука медленно потянулась, взяла дорогие наручные часы, лежавшие рядом с отчётом, и начала яростно натирать их круговыми движениями, быстро, жёстко. Металл заблестел. Едва заметная дрожь в руках выдавала скрытое бешенство.

— Эта… эта самоуверенная девчонка… — выдохнул он беззвучно.

Он вспомнил свой собственный секрет: поддельный отчёт много лет назад, чтобы спасти карьеру и скрыть ошибку. И теперь… теперь он сам стал уязвимым. Ковач не просто спасла Бауэра, она подставила его, Новака. Он – следующий “остаточный риск”, который система может “устранить”, чтобы избежать скандала. Он это знал, и это знание разъедало его.

Он потянулся к телефону на столе, его голос был спокоен, слишком спокоен, но в нём пульсировала скрытая угроза.

— Подготовьте… э-э… внутренний аудит, — слова прозвучали приговором. — По всей команде Ковач. Начните с неё, с особой тщательностью.

Он яростно повесил трубку и продолжил полировать часы до изнеможения, пытаясь навести порядок там, где его уже не было.

Воздух был влажным, холодным, пахло старым бетоном, и витало одиночество. Джек лежал на узкой койке. Его тело ныло от хронической боли в каждом суставе, в каждой мышце, как будто его скрутили, выжали, а потом бросили. Он проглотил очередную таблетку, не обращая внимания на горький привкус, лишь бы боль ушла, лишь бы дать мозгу отдохнуть.

Из старого, шипящего радиоприёмника на тумбочке доносился искажённый голос диктора, сообщавшего новости о “предотвращённой промышленной диверсии в порту Клайпеды”. Ни слова о нём, ни имени. Система снова скрыла правду, сделала его невидимым, как всегда.

Джек тяжело, хрипло, глубоко и вымученно вздохнул. Глаза закрылись от глубокой, пронизывающей усталости, но где-то глубоко внутри… мелькнуло едва заметное удовлетворение. Сделано, цель достигнута, хотя и ценой его привычной свободы – свободы бежать.

Он взял в руку свой сломанный морской хронометр, тот самый, что нашёл на блошином рынке в Гданьске. Холодный, тяжёлый металл. Он перебирал его пальцами, чувствуя каждую царапину, каждый изгиб. Стрелки замерли в одном положении — символ его собственного потерянного времени и его неспособности вернуться к нормальной жизни. Он прижал его к груди, чувствуя тяжесть металла и пустоту внутри.

Закрытые веки. Вспышка. Лицо ребёнка-солдата в Африке, его глаза, и приказ, который он не выполнил. А потом… кровь его товарища. Чувство вины, оно всегда было с ним, точило его, разъедало, было источником боли и движущей силой.

Он сломлен, так он думал, так убеждал себя. Бесполезен. Но нет, не сломлен, не окончательно. Искра, она мерцала, эта проклятая, отчаянная, ненавистная искра.

Джек открыл глаза и встал. Медленно. Боль пронзила спину, кровать скрипнула. Он подошёл к окну, за ним – серый европейский город. Варшава? Прага? Неважно. Просто ещё одно место, где он мог спрятаться от мира и от самого себя.

Его взгляд был отрешённым, но в нём зажглась горькая, вымученная, несгибаемая решимость.

Борьба продолжалась. Всегда.

Монотонный гул серверов, шелест бумаг, стерильный, бездушный офис банка. И Хлоя за своим столом. Её старый, обклеенный стикерами ноутбук выглядел как островок анархии в море корпоративной униформы. Она просматривала те же самые официальные новости о “предотвращённой диверсии” в Клайпеде.

Уголок её губ слегка приподнялся в едва заметной, усталой улыбке. Она знала: её “хлебные крошки” сработали, Аня Ковач получила информацию и, видимо, сделала с ней то, что нужно.

— Она справилась, — тихонько пробормотала Хлоя себе под нос.

Она закрыла вкладку с новостями. Её пальцы, всегда занятые, начали быстро, почти лихорадочно отбивать сложный, почти музыкальный ритм по клавишам ноутбука. Это был её способ сосредоточиться, навести порядок в хаосе. Её “иррациональный элемент” теперь служил высшей цели.

Она открыла новую, тщательно зашифрованную программу. На экране появились графики, схемы, линии, соединяющие точки — отслеживание финансовых потоков, связанных с Марком Новаком и его известными связями: корпорации, лоббисты, фонды. Она искала его “остаточный риск”, искала слабые места в его сети, ту самую дыру, которую он сам оставил.

Коллеги сидели вокруг, перекладывали бумаги, разговаривали о квартальных отчётах, о погоде. Для них это был просто ещё один день, для Хлои – это была война, и в ней она чувствовала себя по-настояшему живой, наконец-то.

Она вспомнила гибель своего коллеги из CTU, как его “устранили” свои же, как она тайно расследовала это, и как эта информация осталась только у неё. Теперь она будет охотиться за Новаком, раскрывая его собственные “остаточные риски”.

Хлоя сделала глубокий вдох, её взгляд горел. Нет, борьба не окончена, это лишь начало нового раунда невидимой войны.

И она была готова.

Эпилог: Круги на воде

Три месяца спустя.

Кабинет был безупречен. Орхидеи в углу всё так же цвели, но их экзотическая красота казалась теперь неуместной, почти оскорбительной. Марк Новак сидел за своим пустым, зеркально отполированным столом и смотрел на экран защищённого планшета.

Там, в прямом эфире, шла трансляция закрытых слушаний в Сенате. Председатель комитета, пожилой мужчина с усталым лицом, зачитывал выводы монотонным, лишённым эмоций голосом.

«…нецелевое использование ресурсов агентства… превышение должностных полномочий… введение в заблуждение комитета по разведке…»

Новак не слушал, он знал эти слова наизусть, он сам писал подобные отчёты о других. Теперь их писали о нём. Ковач не назвала его имени в своём отчёте, нет, она была слишком умна для этого. Она просто выложила сухие, неопровержимые факты, и система, которую он так долго и тщательно выстраивал, начала пожирать саму себя, чтобы избавиться от “репутационных потерь”. От него.

Его большой палец машинально скользнул по безымянному — привычный жест, который больше не приносил успокоения. Он проиграл. Не террористам, не русским. Он проиграл сломленному призраку и упрямому аналитику, которая посмела поверить в данные, а не в приказы.

В дверь тихо постучали. Его помощник с повесткой.

Новак медленно поднялся. В последний раз окинул взглядом свои орхидеи. В его глазах не было ни ярости, ни страха — только холодная, бездонная пустота.

Комната была маленькой, без окон, пахло дешёвым кофе и формалином. Единственная мебель — металлический стол и два стула. Аня Ковач сидела на одном из них, идеально прямо. Напротив — двое из отдела внутренней безопасности.

— Ещё раз, агент Ковач, — один из них лениво перелистнул страницу её отчёта. — Вы утверждаете, что действовали на основе “аномальных данных”, которые не были подтверждены вашим непосредственным руководством?

Аня поправила очки, её руки спокойно лежали на коленях. Где-то глубоко внутри, на самой границе сознания, её мозг начал монотонно перебирать простые числа. Два. Три. Пять. Семь. Одиннадцать. Иррациональный элемент, её якорь в этом море абсурда.

— Все эмпирические данные, — её голос был ровным, почти академическим, — были представлены в моём финальном отчёте. Мои выводы основаны исключительно на них.

— Ваши выводы, — усмехнулся второй следователь, — привели к международному инциденту и поставили под угрозу карьеру заместителя директора Новака.

Тринадцать. Семнадцать. Девятнадцать.

— Мои выводы, — её взгляд был прямым и холодным, — предотвратили экологическую катастрофу и разоблачили заговор, угрожавший энергетической безопасности Европы.

Она сделала свой выбор, стала “остаточным риском”, и теперь система будет пытаться её “оптимизировать”. Она знала это и была готова.

В тесной съёмной квартире, пропахшей озоном от работающей электроники, Хлоя О’Брайан пила остывший кофе. На экране её нового, собранного из нескольких частей ноутбука, светилась сложная диаграмма: сеть финансовых потоков, оффшорные компании, подставные лица. Всё это вело к активам, тайно связанным с Марком Новаком.

Она нашла его “главный секрет” — ту самую старую операцию, ту подделку отчёта, дыру в его броне.

Тихо завибрировал телефон. Сообщение от племянника: “Тётя Хлоя, я не могу решить эту задачу по тригонометрии. Это абсурд!”.

Хлоя на мгновение улыбнулась, устало, но искренне. Пальцы быстро набрали ответ, объясняя решение, затем вернулись к работе, к своей невидимой войне. Борьба не окончена, она просто сменила поле боя, и теперь охотником была она.

Солнце било в глаза. Воздух был сухим, горячим, пах солью, пылью и цветущей бугенвиллией — резкий контраст с сырым холодом Балтики.

В маленькой, обшарпанной комнате над таверной сидел Джек Бауэр. На столе перед ним лежали разобранные детали старого морского хронометра. Он медленно, почти медитативно, протирал крошечную шестерёнку кусочком промасленной ткани. Его руки всё ещё дрожали, но уже не так сильно.

Боль никуда не ушла, она стала частью его, как тень, но здесь, в этом слепящем свете, она казалась чуть менее острой.

Он не знал, что стало с Новаком, не знал, что сделала Ковач. Ему было всё равно. Он сделал то, что должен был, и снова исчез.

Его взгляд упал на старый, дешёвый телефон, лежавший рядом. Экран внезапно загорелся. Одно сообщение от Хлои, оно пришло по тому самому, последнему, экстренному протоколу.

В сообщении было всего одно слово.

Имя.

Джек смотрел на него несколько долгих секунд, его лицо ничего не выражало. Он не вздохнул, не выругался.

Он просто медленно, очень аккуратно, отложил детали хронометра, поднялся, подошёл к окну и посмотрел на слепящее, безразличное солнце.

Затем повернулся и начал собирать свой единственный рюкзак.