38 1/2: 1 муж и 2 любовника

Глава 1Сорок лет – большой привет

– Позвольте показать ваш номер, – улыбается симпатичный юноша лет двадцати пяти и делает такой жест, будто намеревается сопроводить нас на аудиенцию с Папой Римским. Я едва сдерживаю смех. Наш номер находится в конце длинного коридора. Поистине королевским движением ухоженной руки наш провожатый открывает тяжелую деревянную дверь. Я бы не удивилась, если бы принц Чарльз собственной персоной вышел нас встречать. Смех да и только! В комнате оказалось темнее, чем в коридоре, и мне потребовалось время, чтобы глаза привыкли к новому освещению.

– Сюрпри-и-и-и-из! – раздается из глубины комнаты.

Зуза включает верхний свет, и я вижу Клаудию и Берни.

После охов, ахов и прочих вербальных выражений дружеской привязанности мы постепенно успокаиваемся.

– Мы подумали, что провести бьюти-уик-энд вчетвером будет забавнее. Это же весело! Берни и Клаудия сразу согласились. Вчера я все забронировала и сказала Клаусу, потому что боялась, что ты на выходные куда-нибудь смоешься.

Спору нет, я очень рада. Зуза раздвигает тяжелые портьеры, открывает дверь на террасу и впускает в комнату воздух и солнечный свет. С бокалом шампанского в руке я осматриваю номер: огромная двуспальная кровать, как в американских фильмах. На ней даже вдвоем можно спать поперек. Справа дверь, ведущая в огромную ванную с душем, двумя умывальниками, массажной ванной, полотенцесушителями, сотней маленьких бутылочек с солью для ванн, лосьонами для тела, шампунями и кремами марки «Роскошь и благородство». Перед дверью на террасу стоит диван кремового цвета, на котором громоздится гора подушек. Их цветовая гамма самым изысканным образом гармонирует с расцветкой ковра. А как еще может быть в «Империи красоты»?!

Зуза не поскупилась. На мой сороковой день рождения она презентовала мне шикарный курс выходного дня в этом салоне. Это вполне можно было ожидать от сестры, которая моложе меня меньше чем на два года и которая редко упускает случай сделать себе очередной укол ботокса, всюду расставляет баночки с кремом «La Prairie» и всегда точно знает, как с какими проявлениями возраста нужно бороться. Она как раз распоряжалась, кто где будет спать, когда вновь появился наш изящный дворецкий, чтобы передать первые инструкции и четыре пушистых банных халата. Через десять минут нас отведут на процедуры и начнется марафон красоты. Я вылетаю из комнаты последней и с разбегу натыкаюсь на проходившее мимо существо, оказавшееся, как выяснилось, мужчиной.

– Простите, вам не больно? – спрашивает он низким хрипловатым голосом, надувая пухлые губы, как у Мика Джаггера. Мне всегда нравились «роллинги».

– Нет, все в порядке, не волнуйтесь, – бормочу я. – Я все-таки не стеклянная!

Меня уже ожидает Хильда, строгого вида женщина в резиновых шлепанцах и белом халате. Сначала я, как и Берни, приму расслабляющую ванну.

– Давайте быстрее, иначе вода остынет и никакого расслабления не получится, – наставляет Хильда.

– Андреа?!

– Да, ты где вообще?

– Здесь, за стенкой. Слушай, сейчас будут пу…

Остальное пропадает в бульканье пузырьков, потому что Хильда включила все функции, которые только были у этой ванны, и теперь я благодаря пузырькам парю в десяти сантиметрах над дном. После получаса полоскания – пузырьки при этом много раз менялись и почти довели меня до оргазма – я покидаю бурлящую воду. В залитом солнцем углу меня ждет Берни с покрасневшими щеками и обвисшими волосами. Перерыв перед следующей процедурой. Хильда подает воду, к нам присоединяются Клаудия и Зуза.

– Я только что была на массаже, м-м-м… У массажиста удивительные руки, да и сам он тоже ого-го, – восхищается Клаудия.

– Значит, массажная ванна с пузырьками тебе понравится, от нее в тебе все забурлит, – говорит Берни. Ничего себе! Меня удивляет не то, что Берни это почувствовала (со мной было также), а то, что она об этом рассказывает. Обычно моя подруга, экологическая активистка, скромнее в выражениях, тем более в присутствии Клаудии, которая кажется ей поверхностной, чересчур приземленной и сумасбродной. В эту секунду снова появляется Хильда. Я иду на массаж, Берни на пилинг, Клаудия и Зуза – в пузырящуюся ванну.

Массаж делают в маленькой затемненной комнате. Мягкая музыка способствует расслаблению, как сказано в брошюрке на обратной стороне двери. Я ложусь на живот и жду. Возле топчана появляется пара ног в белых носках и ужасных ортопедических тапках.

– Добрый день. Я Мориц, массажист.

– Привет! – говорю я, не поднимая головы.

Я чувствую сильные руки Морица на своих плечах. Он массирует, мнет, растирает мою кожу во всех направлениях, по пути объясняя профессиональным тоном, что это называется китайской техникой массажа. По телу разливается чувство блаженства, и я засыпаю. Только когда вошла Хильда и легонько тронула меня за плечо, я проснулась. Массажиста Морица в комнате давным-давно нет, он пошел, как я узнаю, к Берни. Жаль, не смогла получше рассмотреть этого красавца мужчину. Следующим номером программы стал пилинг тела. Здорово! Сначала в мою кожу втирают похожую на песок массу, после чего нужно сходить в душ, а теперь меня можно целиком обмазать кашей из водорослей. Меня заворачивают в пленку и оставляют лежать на полчаса. А что делать, если начнет чесаться нос? Слава богу, такого не произошло. Я чувствую облегчение, когда подходит Хильда, разворачивает меня и говорит, что за этот час я избавилась от всех ороговевших клеток. По ее словам, процесс детоксикации в самом разгаре. Ну и чудесно! Я бросаю беглый взгляд в зеркало и сразу об этом жалею. Мои щеки пылают, как у Белоснежки, а волосы висят так, что, боюсь, мне уже никогда не уложить их по-человечески. Я в банном халате вхожу в комнату для отдыха и вижу, что девушки уже там. У них я тоже отмечаю обвисшие волосы и блестящие лица. Даже Клаудия больше не может похвастаться «естественной красотой». Это меня успокаивает.

– Вы есть не хотите? – У меня уже битый час урчит в животе, и если я в ближайшее время чего-нибудь не съем, то не ручаюсь за себя.

– Вы можете прямо сейчас пройти в ресторан, – говорит наш «предводитель» Хильда, как будто прочитав мои мысли.

Следующая дверь ведет в «ресторан» – помещение, вход в которое, к счастью, разрешен только посетителям салона. На круглом столе, накрытом на четыре персоны, стоят белые фарфоровые тарелки, очень простые и очень дорогие, точеные хрустальные бокалы и, хотя светит солнце, две высокие белые свечи. Мы, по-прежнему в банных халатах, садимся за стол и пьем за мое здоровье, на этот раз «кир рояль». Клаудия, сидящая спиной к залу, громко восхищается массажистом. Я даже боюсь спрашивать, что он с ней такое вытворял. Ей удалось о нем кое-что разузнать. Как именно – остается загадкой. Этого чудо-мужчину зовут Мориц, ему тридцать девять лет, недавно развелся, детей нет, и он уже два года работает в этом благородном заведении главным массажистом и менеджером салона красоты. Сам он из деревушки близ Цюриха, жил в Кёльне вместе с женой, уроженкой этого города. Он просто влюбился в Рейнскую область и никуда не хочет отсюда уезжать.

Я делаю глоток из бокала и вижу на лице Берни ехидную улыбку: за спиной Клаудии стоит тот самый Мориц, без сомнения слышавший ее восхищенную речь. Он оказался тем парнем, с которым я столкнулась в коридоре и под чьими умелыми руками уснула на массажном столе. Клаудия оборачивается, слегка краснеет и с достоинством выходит из положения:

– А мы как раз о вас говорили, – произносит она с очаровательной улыбкой.

– Я хотел сообщить вам дальнейший план на день, а также то, что сегодня у нас состоится модный показ, а потом вечеринка. Если желаете прийти, будем рады вас видеть.

Он просто излучает идеальную вежливость – как скучно! И еще этот смешной акцент. Пускай Клаудия его забирает… Набив живот и выпив два бокала вина, я как раз достигла той степени тяжести, чтобы уснуть на часок после обеда. Но не тут-то было.

– Андреа, не хочешь пройтись? Мне очень нужно с тобой поговорить, – шепчет мне на ухо Берни.

Когда мы входим в номер, то обнаруживаем на кроватях удобные хлопковые домашние костюмы кремового цвета. Мы переодеваемся. Я надеваю сапожки «Ugg's», и мы выходим. Сияет весеннее солнце, и мы минут десять идем молча, пока не замечаем парковую скамейку и не можем устоять, чтобы не приземлиться на нее.

Вот уже лет двадцать Берни моя лучшая подруга. Мы с ней вместе учились в университете. Она изучала, юриспруденцию и биологию, специализировалась на экологическом праве и после выпуска немного поработала в одной конторе. Франк, ее муж, работает учителем в школе для умственно отсталых, и он ужасный скупердяй. У них двое детей. Беа, старшенькой, двенадцать, ее сестренке Кати шесть – столько же, сколько моей младшей, Лизе. Берни живет с семьей в Кёльн-Мюнгерсдорфе, в сказочном домике, который получила в наследство от бабушки. Полгода назад Берни опять начала работать. Не адвокатом, нет, – к моему величайшему изумлению она половину дня управляет магазином биологических продуктов. Ей удалось повысить оборот вдвое, и она всю себя с потрохами отдает этому делу. Жаль только, что платят ей нежирно.

– Может, я все придумываю, – начинает Берни, – но мне кажется, что в последнее время с Франком что-то не так. Он три раза в неделю идет на пробежку, соблюдает диету. Недавно спросил меня, что я думаю об этом средстве… знаешь: «С его помощью вы восстановите натуральный цвет волос». Он в два раза дольше, чем раньше, сидит в ванной, а когда мы занимаемся сексом, то какой-то рассеянный.

Берни достает из кармана пачку «Мальборо лайт» и закуривает.

– Когда это ты начала курить? – спрашиваю я удивленно.

– А-а, две недели назад. Я успокаиваю себя тем, что это приведет в порядок нервы.

Я как раз три месяца тому назад бросила эту вредную привычку, поэтому жадно глотаю дым, воздерживаюсь от поучительных комментариев и тоже беру сигарету: особые обстоятельства требуют особых мер! Я глубоко и с удовольствием затягиваюсь.

– Мне кажется, у него появилась другая. Что мне делать? – вдруг вырывается у Берни. Хороший совет дорогого стоит. Чтобы выиграть время, я еще раз глубоко затягиваюсь сигаретой и размышляю.

Да-а, вообще-то мужчины на все способны, но чтобы твои Франк?… Не знаю. Он тебя очень любит, и я даже не представляю, кто может это изменить!

– Да, но ты не забывай, что я приближаюсь к сорока годам, а Франку только тридцать шесть, и он сейчас привлекательнее, чем когда-либо. А я с каждым днем чувствую себя рядом с ним все некрасивее и старее. Моя жизнь постоянно крутится вокруг семьи и магазина.

– Знаешь, мы могли бы кое-что изменить в твоей внешности. Иначе зачем мы здесь? И я уверена, твоя самооценка поднимется как миленькая.

Берни без ума от этой идеи, и мы вместе фантазируем, что такого можно в ней покрасить, постричь и проэпилировать. Клаудия и Зуза возлежат на террасе в бело-голубых шезлонгах, и у них только одна тема – мужчины. Я наливаю себе воды, радуюсь, что уже много лет счастлива с Клаусом, и подсаживаюсь к ним. Зуза рассказывает последнюю байку о своем муже. За все то, что в нормальных семьях обычно делает муж, то есть стрижка газона, мытье машины, небольшой ремонт, в семействе Винанд отвечает приходящая прислуга по имени Вилли.

– Вчера Мартин взял на поводок Казимира и пошел с ним гулять. Это он еще может сделать… А когда возвращался, увидел у дома грязнющую машину. Самое нормальное чувство в такой ситуации – желание ее срочно вымыть. Обычно у нас Вилли моет и заправляет машину. Но не вчера. Так вот Мартин – в джинсах «Boss», голубой рубашечке и мягких синих кожаных туфлях – нашел шланг, привязал Казимира к заднему бамперу, потому что он стал как бешеный кидаться на соседскую сучку, и на полном серьезе взялся мыть машину. Я была на кухне и ничего не могла понять. Представь себе, Мартин даже масло проверил. Я подумать не могла, что он знает, как это делается.

– Ну, ты к нему несправедлива.

– Хорошо, конечно, что он это знает, все-таки учился в Гарварде. Короче, как я поняла, там не хватало масла.

Мартин сел в машину и проехал пятьсот метров до заправки купить у них масла. И только об одном в спешке забыл: Казимир был все так же привязан к бамперу. Тот чуть не помер и бежал что было духу. На полпути поводок отвязался, и несчастный освободился от своего мучителя. Казимир, не будь дураком, смекнул, что это шанс, и осчастливил соседскую сучку. И это не осталось незамеченным. Их породистую собачку оплодотворил наш безродный Лабрадор! Если его сперматозоиды были достаточно быстрыми, а я думаю, что это так, то мы теперь оплатим половину стоимости аборта.

– А что Мартин сказал?

– Немного. Он по-мужски понял Казимира. А что он о нем забыл – это с каждым может случиться, и, слава богу, все закончилось хорошо. На этом для Мартина тема была исчерпана, и он поехал играть в теннис.

Время пролетает незаметно. Мы говорим, дремлем, дремлем и говорим. Когда вдруг раздается стук в дверь. Это Хильда с дальнейшей программой: нам предстоит массаж лица, маникюр, педикюр, советы по макияжу и парикмахер. Мы разделимся на пары, как и с утра: я и Берни, Клаудия и Зуза.

– Я хочу все, всю эту программу!

Берни твердо намерена принести любую жертву ради красоты: ее брови выщипывают, ресницы красят в иссиня-черный цвет, воском удаляют едва видимые волоски над верхней губой. Волосы на ногах, под мышками, в зоне бикини – с глаз долой! Для рук и ног – французский маникюр. После этого мы идем к парикмахеру. Берни распускает волосы, и они ниспадают почти до самой попы. Мона Лиза бы ей позавидовала – я, по крайней мере, уже завидую. Вокруг нее толпятся четверо парикмахеров и гогочут, как стадо гусей. В эти время я внимательно рассматриваю себя в зеркале: брови выщипаны, ресницы подкрашены. Но мои темные волосы безжизненно висят – жалкое зрелище! Один из цирюльников отрывается от Берни и обращает свое внимание на меня. Тонирующий крем, который они наносят на волосы Берни, какого-то неопределенного фиолетового цвета. Я хочу немного освежить цвет. Хочу мелирование всех известных оттенков: светлого, русого, рыжего и шоколадного. Не проходит и пятнадцати минут, как в дверях появляются Клаудия и Зуза. Длинные, светло-русые волосы Зузы повергают в восторг любого парикмахера. В жертву ножницам приносят только несколько сантиметров ее волос. Потом их накручивают на бигуди, мы сегодня вечером идем на модный показ. У Клаудии с волосами тоже никаких проблем. Ей нужен только хороший фен, щетка-валик, немного лака для волос – и готова непринужденная прическа в стиле Синди Кроуфорд. Мы же с Берни сидим с ворохом фольги на голове – поистине невозможное зрелище.

Недолго думая, мы штурмуем на удивление хорошо экипированный бутик в поисках нужного наряда. Через несколько секундой выглядит так, будто здесь началась Третья мировая: топы, майки, платья, жакеты, юбки, брюки – все вперемешку. Продавщица, которая уже было настроилась идти домой, смотрит на нас без всякого энтузиазма. Она тщетно пытается навести порядок в этом хаосе и очистить антикварный журнальный столик от шмоток. Мы уже не напрягаемся каждый раз заходить каждая в свою кабинку, просто стоим в трусах и лифчиках посреди магазина и примеряем одну дорогущую вещь за другой. Решение приходит внезапно. Клаудия берет простое, довольно короткое оранжевое платье, Зуза облачилась в костюм цвета индиго, я выбрала себе черное платьице с рукавами три четверти и высоким горлом. Берни просто бомба! Ее длинные волосы постригли ступенями, и они свободно спадают на лицо. Пробор зигзагом идет ей, как и новый цвет – светло-рыжий. О чудо! Серая мышка превратилась в королеву!

В большом зале старинного отеля чьи-то заботливые руки расставили с каждой стороны подиума стулья в ряд – словно под линейку. Симпатичные официанты в белых рубашках, черных брюках и фартуках разносят гостям Möet amp; Chandon для поднятия настроения. Мы наблюдаем, как съемочная группа устанавливает рядом с подиумом свою аппаратуру. Благодаря Клаудии нам удалось занять самые козырные места, и мы рассматриваем тонюсеньких моделей, демонстрирующих моду для дородных дам Бергской земли. «Скукота и вчерашний день» – наше общее мнение. Клаудия негодует. Вообще-то это она должна была показывать сегодня свою коллекцию.

– Но директору отеля вдруг чем-то не понравился мой нос, и больше я от него ничего не слышала, – объясняет она.

Мы быстро выпиваем больше, чем нужно, и уже после первого бокала нас тянет на подвиги. Мы внаглую, открыто потешаемся над этими экспонатами из кунсткамеры. Через час ужас закончился. Собравшиеся сливки общества из Бесберга и Бергиш Гладбаха идут либо прямо домой, либо в бар. Мы тоже… Интимная атмосфера, громкая музыка, у стойки толпится народ.

– Пожалуйста, четыре «Кайпиринга»!

Клаудия может много выпить, я – нет, а Берни и подавно.

– А где Зуза? – спрашиваю я.

Без понятия. Наверно, скоро придет, – говорит Клаудия, вручая мне коктейль.

Я обвожу взглядом зал и слышу, как корреспонденте телевидения говорит оператору:

– Давай-ка начинай снимать, я увидел одно более-менее узнаваемое лицо. Посмотрим, скажет ли она что-нибудь об этом бреде.

Он, конечно, имеет в виду Клаудию. Недавно в программе «Призма» показали о ней сюжет. Кроме нее, я не вижу здесь никого, к кому можно было бы применить эпитет «узнаваемый».

– Здравствуйте. Мы из «TV-Колонь», ведем репортаж о показе. Не могли бы вы сказать пару слов?

– Нет, простите. Спросите меня что угодно о последнем шоу Лагерфельда, Диор, D amp;G, Прада, я их смотрела очень внимательно. А на это только одним глазком взглянула.

Клаудия улыбнулась, развернулась и исчезла. Я в восторге: вот так кошка показывает свои коготки.

– М-да, тогда, может, вы нам что-нибудь расскажете? – обращается журналист ко мне.

Кому сказать – не поверят. Я, мать и домохозяйка, буду давать свою оценку модному показу. Ха!

– Все что угодно, но не перед камерой.

Это что, я сейчас сказала? Ничего себе!

Полчаса спустя, пропустив еще два «Кайпиринга», я по-прежнему болтаю с Дэвидом. Так зовут журналиста. Он высокий, где-то метр девяносто, немного за тридцать, у него широкие плечи, темно-каштановые волосы, ниспадающие на воротник кожаного пиджака, и трехдневная щетина, придающая ему легкомысленный вид. Съемочная группа уже с нами попрощалась, и постепенно становится ясно, что я ему настолько же интересна, как и он мне. Мы танцуем. Сначала соблюдая дистанцию, потом немного ближе и наконец изображаем старые добрые танцы-зажиманцы, Я забываю обо всем на свете, в том числе о том, что я замужняя женщина с тремя детьми, и только изредка замечаю, как мимо проскакивает шевелюра Берии. И тону в его глазах неопределенного цвета. Зеленых? Голубых? Серых? Не знаю! Знаю только, что вдруг почувствовала его губы на своих и ощутила себя совсем, совсем молодой. Похоже, время остановилось. Танцы, танцы, поцелуи, поцелуи, поцелуи, тепло его тела… И только когда мое горло стало пересыхать от жажды, мы переместились в бар.

– Ты совсем спятила? Полчаса стоишь и беспрерывно целуешься. Быстренько отправь мальчика домой, – волнуется Зуза.

– Да, ты права, – с неохотой соглашаюсь я.

Но не успел он появиться со стаканом минеральной воды, как я, не в силах ничего с собой поделать, начинаю его целовать.

– К кому пойдем: к тебе или ко мне? – шепчет он мне на ушко.

Почему я удивилась? Почему мне стало противно? Разве не понятно, что при таком моем поведении этот вопрос рано или поздно будет задан?

– Э-э-э… Знаешь, я думаю, это не очень хорошая идея. Я не могу! И думаю, тебе лучше сейчас уйти.

У меня получилось очень убедительно.

– Жаль, но если ты так говоришь…

Он целует меня в щечку, разворачивается и исчезает. Я перевожу дыхание.

– Знаешь… – Он вернулся. – Ты, наверное, не поймешь, но ты сейчас получила сто баллов из ста!

Я в изумлении провожаю его взглядом. Сто баллов? Классно!

На следующее утро этот эпизод, похоже, всеми забыт. Но это впечатление обманчиво. Мы с Зузой и Берни завтракам. Берни сама не своя, мне кусок в горло не лезет, Клаудия отсутствовала всю ночь. Вчера Берни немного пофлиртовала с человеком в костюме в полосочку, в полночь пошла с ним гулять по парку и под утро вернулась домой подавленная.

– Вообще-то Юрген оказался очень милым. Он не пытался меня совратить, очень внимательно слушал все, что я ему рассказывала, и даже дал мне пару советов, – делится она.

– Только не говори, что ты ему рассказывала о Франке! – восклицает Зуза.

– Ну да, у меня просто само вырвалось.

– Нельзя обсуждать во время флирта свои семейные проблемы!

– Но он так хорошо меня понял… – неуверенно отвечает Берни.

– Ara, a земля – плоская. Берни, честно, так не годится! – Зуза вне себя.

Я воздерживаюсь от комментариев, потому что мои мысли вертятся вокруг Дэвида.

– И что же такого он тебе посоветовал?

– Ну, он сказал, что нужно сделать так, чтобы Франк меня приревновал. Если он вдруг испугается, что может меня потерять, то забудет обо всех других женщинах.

Берни, похоже, очень верит в то, что говорит.

– Да, и лучший кандидат для этого – сам Полосатик… Девочки, что с вами такое? У Андреа стекленеют глаза, как только она видит широкоплечего мужчину в кожаном пиджаке, ты тоже умом тронулась, а Клаудия со вчерашнего дня даже не соизволила появиться…

– Это вы обо мне? – спрашивает Клаудия.

Она появилась как из-под земли, с сияющими глазами и широкой улыбкой полнейшего удовлетворения. Мориц, массажист и причина отличного настроения Клаудии, стоит рядом, еще раз обнимает ее и извиняется – работа зовет.

– Что уже стряслось? – спрашивает счастливейшая Клаудия.

– Видишь ли, – отвечает Зуза, – наша Андреа втюрилась, Берни весь вечер плакалась своему ухажеру, а мне было ужасно скучно в этом старье за две тысячи евро. Ладно, у тебя-то как?

– Чудесно, замечательно: лучший секс за последние месяцы. Мы и сегодняшний вечер проведем вместе. У него в семь планерка, а потом он за мной зайдет. Вы же на меня не обижаетесь?

Зуза не успевает ответить, потому что у нее звонит мобильный. Конечно же, я не обиделась. На ее месте я бы поступила точно так же. Или нет? Мы по очереди пересказываем Клаудии события вчерашнего вечера. Она с увлечением слушает, смеется и говорит, что мы должны наслаждаться неожиданно свалившимся на нас вниманием, а не страдать и корчиться от угрызений совести, как дождевые черви.

– Дай мне твоего папу! Мне все равно, что он еще спит. Ну хорошо, тогда скажи ему, чтобы он мне перезвонил, – шипит Зуза в свой серебристый «Эриксон». – Вы не поверите, – говорит она нам, – вчера вечером Мартин и Йонас играли в теннис. Потом Мартин отправил его домой, а сам остался в клубе – до пяти утра. А сейчас отсыпается. Что, у этого человека совсем нет чувства ответственности? И с кем это он отвисал там до пяти часов? Вообще-то они в десять закрываются!

– А где была Виктория? – спрашиваю я.

– Слава богу, у подруги.

Зуза нервно закуривает, с силой выдыхает дым н начинает бродить по террасе.

– Кто-то огребет, – говорит Клаудия.

– Еще как огребет! Я ему всыплю. Я бы прямо сейчас поехала домой и все ему высказала.

Нам удается ее отговорить. Ровно в одиннадцать в дверях появляется Хильда и объявляет сегодняшнюю программу расслабляющая гимнастика, йога и напоследок – китайский массаж. Мы ворчим, но поднимаемся и следуем за ней. В кризисных ситуациях (как, например, эта) поговорить с подругами – лучшее лекарство, но йога и массаж тоже должны помочь.

Уже почти стемнело, когда подошел к концу наш второй день в салоне красоты. Клаудия отсыпается в номере люкс. Берни опять разговаривает по телефону со своим Франком. А Зуза, повинуясь порыву, пытается прослушать голосовую почт) мужа. Я покорно слушаю объяснения, как это делается.

– Все очень просто. Если ты знаешь код телефона, то можно слушать сообщения с любого другого номера.

«Гениально!» – думаю я и тихо удивляюсь, что моя сестра такая продвинутая по части техники. Через несколько секунд она появляется – бледная, с перепуганными глазами и телефоном в руке.

– Только послушай! – Она передает мне трубку, и я вижу, как дрожат ее руки.

– Зуза, кто это? – спрашиваю я с отвращением.

– Уж точно не я! А любая другая женщина, которая так разговаривает с моим мужем, пусть лучше не попадается мне на глаза! – Голос ее звенит.

От нашей возни проснулась Клаудия. Берни тоже пришла узнать, что случилось. Пока Зуза со слезами на глазах обвиняет Мартина в супружеской измене, Клаудия открывает бутылку шампанского и пытается ее успокоить. Но Зузу не остановить. Она сейчас же хочет призвать Мартина к ответу. Нам удается ее переубедить, так что хоть она и позвонила Мартину, но не выдала, что все знает. Огромным усилием воли она заставляет себя говорить весело и непринужденно и расспрашивает Мартина о том, как прошел вчерашний день. Он рассказывает:

– Хорошо. Но все так затянулось, что я только в пять утра был дома. Выпил лишнего. А так все нормально.

– Ах он обманщик! Я ему покажу, где раки зимуют! – заявляет Зуза в исступлении.

Несмотря на возбуждение, мы поняли, что хотим есть, и пошли в двухзвездочный ресторан отеля. Дорого – это сейчас то, что нужно, решаем мы, и для начала заказываем большую порцию икры. Прямо декаданс! Естественно, разговор идет о господах мужчинах. О Морице, Полосатике, Франке, Дэвиде и, к сожалению, опять о Мартине. Мы смеемся до колик, с наслаждением предаемся романтическим мечтаниям, выплескиваем свою злость и страхи и после четырех бутылок вина подшофе. Клаудии мой случай абсолютно ясен.

– Ну о чем речь? У молодых мужчин много сил. Дорогая, тебе нужно встретиться с ним, посмотреть на него, поговорить, немного пофлиртовать, это же не запрещается!

Мы хихикаем, как девчонки, которых родители застали целующимися с соседскими мальчиками. Насколько я себя знаю, для меня всегда было все или ничего. Ограничиться флиртом, удовлетвориться только малой долей внимания – нет, этого мне никогда не было достаточно. Пропустив по рюмке коньяка (тем временем ресторан уже опустел, и официанты с интересом подслушивают наши разговоры), мы встаем и идем куда глаза глядят. А глаза глядят не так уж далеко – в сторону бара. Сегодня наш последний вечер здесь, н мы хотим как следует повеселиться, но бар словно вымер. Кроме улыбчивого хозяина и нас, здесь ни души. Я удивлена, что Клаудия еще не убежала к своему Морицу, как вдруг он появляется в дверях. Клаудия бросается ему на шею, многозначительно смотрит на нас, и через каких-нибудь пять минут они исчезают. Берни тоже прощается с нами: она устала и хочет спать. Подозреваю, она опять собирается позвонить Франку. Мы с Зузой остаемся. Для начала я закуриваю и заказываю два бокала шампанского.

– За тебя, сестричка, и спасибо тебе огромное. Это был самый прекрасный, забавный и необычный подарок в моей жизни, – говорю я.

– Скажи, что мне делать с Мартином? Вызвать его на разговор или сделать вид, что я ничего не знаю? Твою мать, я последние деньги трачу на ботокс и всякие там кремы, а этот каналья, как только я за порог, крутит любовь с первой попавшейся.

Меня, честно говоря, удивляет, что она настолько растеряна. Вообще-то до знакомства с Мартином она была настоящей стервой, часто встречалась с несколькими мужчинами одновременно, никогда не придавала особого значения отношениям и просто брала то, что ей было нужно. Только один, не считая Мартина, подобрался к ней очень близко и разбил ей сердце. Но Зуза не была бы Зузой, если бы ей не удалось выкарабкаться. Лечебное воздействие времени, брак с Мартином, рождение детей – все это придало ей спокойствия. Я всегда поражалась сестре. По сравнению с ее жизнью моя всегда катилась словно по рельсам. После школы я сразу же поступила в Кёльнский университет, где изучала экономику и усваивала все о биржах и недвижимости. Уже тогда у меня был постоянный, хотя не всегда один и тот же, парень. У нас было так: я играла с папой в шахматы, а Зуза выигрывала у него деньг в нарды. Когда я познакомилась с Клаусом, очень скоро стало ясно, к чему все идет. Через два года мы начали жить вместе, поженились, а спустя еще год у нас появилась Софи и я ушла с работы, чтобы стать домохозяйкой и мамой – тем самым типом женщины, который до этого поносила. Потом родилась Макси, а еще через пару лет – наша малышка Лиза. Не считая того, что я до сих пор помогаю папе вести финансовые дела, мои знания пропадают без дела. Даже не знаю, что тут можно предпринять. Конечно, лучше всего было бы держать язык за зубами и спокойно подождать. Но это, я уверена на все сто, у моей сестры не получится. Несмотря на все добрые намерения, через пять минут она бурей обрушится на Мартина и получит столь же едкий ответ.

– Знаешь что, смотри, как карта ляжет. Решай по ситуации, остальное все равно не работает.

На следующее утро нас разбудили солнечные лучи. Мы заказываем завтрак на троих и располагаемся на террасе. Тут же, сияя как медный грош, прибегает Клаудия под ручку с Морицом.

– Мы уже совершили утренний променад, – щебечет она. – Морицу нужно идти, а я умираю с голоду.

Она смачно целует своего друга в губы и отпускаете миром. Клаудия не упускает случая во всех подробностях рассказать нам о Морице и о проведенной с ним ночи. Мы узнаем о невероятных способностях ее новой находки. Мориц то, Мориц се… Спустя полчаса с меня уже хватит, и я набираю в легкие воздуху, чтобы вставить свое замечание, но тут звонит мой мобильный. Клаус спрашивает, когда я собираюсь домой. Даже и думать нечего появиться так перед Клаусом. Смогу ли притворяться? Или ом прочтет на кончике моего носа, что я влюбилась? Потому что это так и есть. Человек по имени Дэвид Вагнер просто не выходит у меня из головы. Мы собираем вещи. Берни находит в крошечном карманчике своего крошечного платья визитку Полосатика. Теперь и у него появилось человеческое имя: Юрген Бюргер, менеджер по маркетингу в какой-то фирме в Кобленце.

– И что мне теперь с этим делать? – спрашивает она в растерянности.

– Уничтожить, дорогая моя, от греха подальше, – говорит Клаудия.

– Если Франк найдет ее, он подумает… – рассуждает Берни. – Нет, лучше выбросить!

– Дай лучше мне, может, когда-нибудь пригодится. Он как вообще, хорошо выглядит?

– Высокий, стройный, где-то под сорок, темные волосы, ухоженный.

– Все, давай сюда визитку, такими мужчинами не разбрасываются! Ты уже слишком долго замужем, моя дорогая, – поет Клаудия, наша femme fatale.

После продолжительного прощания – все согласны, что чудесно провели выходные, – я сажусь в «ауди» Зузы, и мы отправляемся обратно в Кляйн-Верних. Обратно к мужу, к трем детям, в дом с геранями на подоконнике – иначе говоря, в до ужаса консервативную, отвратительно скучную, мещанскую, но безопасную жизнь…

Глава 2Сто баллов

Зуза жмет на газ. На скорости сто девяносто километров в час мы приближаемся к печально знаменитому Кёльнскому кольцу. Дорога постепенно переходит в трассу A4. Моя сестра страстная автомобилистка. В юности она пугала нашу бабушку тем, что непременно станет гонщицей или, на худой конец, пилотом. Главное, чтобы быстро и опасно! Но в жизни все получается не так, как задумываешь. После школы она не только изучала историю искусства во Флоренции, но также и ночную жизнь и итальянских мужчин. Она неожиданно быстро вернулась, и здесь, в Кёльне, бросилась не только на факультет германистики, но и в объятия ко всем желающим. В свободное время она подрабатывала в галерее, и это настолько ей понравилось, что она оставила учебу и объявила галерею смыслом своей жизни. Десять лет назад Зуза купила ее у бывшего владельца.

Зуза высадила меня, а сама поехала дальше. По приезде домой она постарается сразу не взорваться. Я забыла свой ключ, стою перед входной дверью и трезвоню, как ненормальная: что, никто меня не слышит?! Я разве не предупреждала, что возвращаюсь? Вместо того чтобы ждать меня дома, они все куда-то испарились. Держа в руке коричневую дорожную сумку, я обхожу вокруг дома. Там, где лежат дрова для камина, я спрятала запасной ключ. Кацли спал на стуле из тикового дерева и, увидев меня, принялся потягиваться и мяукать. Когда я снова возвращаюсь к входной двери, то вижу синий «пассат-комби» и Клауса за рулем. – Мамусечка, я так по тебе соскучилась. И ты такая красивая!

Лиза дарит мне букет цветов и так крепко обнимает, что я чуть с ног не падаю. Клаус с лукавой улыбкой подмигивает мне сине-зеленым глазом. По-моему, он что-то прячет за спиной.

– Слушай, как я рад, что ты приехала! С детками мне пришлось тяжело, но зато вечером нет причин ложиться спать рано!

Он крепко целует меня и страстно прижимает к себе.

– Для сегодняшнего вечера я кое-что приготовил.

Бутылка шампанского! Иногда Клауса просто хочется расцеловать, и именно это я и делаю.

– Слушай, а где Софи и Макси?

– Они ночуют у подружки, завтра же не в школу. А я думал, что мы сейчас разожжем камин, откупорим шампанское и уляжемся на медвежьей шкуре, – улыбается Клаус.

Мне смешно. Во-первых, уже по-весеннему тепло, а во-вторых, у нас нет никакой медвежьей шкуры. Я захожу на кухню и не верю собственному обонянию. Клаус, компьютерщик, который либо все время сидит за монитором, либо выдумывает программы для всевозможного бреда, который, очевидно, срочно нужен миру, или же пополняет свою и без того обширную коллекцию дисков и виниловых пластинок, вдруг – готовит! Запах утки с апельсинами наполнил дом. Утка с апельсинами – это практически единственное блюдо, кроме спагетти с кетчупом и яичницы-глазуньи, которое умеет готовить Клаус.

– А для утки не рановато? – озадаченно спрашиваю я.

– Нет! – решительно отвечает Клаус. – Я подумал, что мы спокойно пообедаем, потом поваляемся на диване, а вечером только слегка перекусим. Я не хотел портить твой курс красоты тяжелой пищей на ночь.

И чем я заслужила такого мужа? Он заботится обо мне, думает обо мне, а я в это время целуюсь напропалую с мужчиной, который существенно моложе его. Я чувствую себя предательницей. Сегодня ночью я искуплю вину, обещаю я себе.

Ночью Клаус – это после семнадцати лет совместной жизни! – был просто зверь. И мне даже удалось забыть о Дэвиде. До сегодняшнего утра. За завтраком, как всегда, работал телевизор, и я услышала знакомый голос. Это Дэвид с репортажем с модного показа. От испуга я подавилась апельсиновым соком и три минуты стояла вся красная над раковиной. Мне что, выбросить все телевизоры, чтобы можно было нормально продолжать семейную жизнь? Только Клаус и Лиза за порог, я хватаю мобильный, достаю сигарету и звоню сестре. Надо узнать, как у нее дела. Занято, вот черт! У Клаудии никто не подходит, а вот Берии сразу у аппарата. Голос у нее еще сонный, что совсем не характерно для моей подруги-жаворонка. Берии даст мне подробный отчет. Кати, ее шестилетняя дочка, не очень обрадовалась метаморфозам мамы и сказала, что ее и узнать нельзя. А вот Беа, которая уже вступила в переходной возраст, была в восторге.

– Представь, эта дерзкая девчонка смотрит на меня и говорит: «Мам, да теперь тебя друзьям показать можно!» Я не знала, радоваться мне или сердиться.

– Конечно, радоваться. А что сказал Франк?

– С Франком вышло весело. Он с минуту молча смотрел на меня, а потом выдал: «Что это с тобой? Не скажу, что мне не нравится, но… что на тебя такое нашло?»

– И что ты ответила?

– Только то, что пришло время что-то изменить в моей внешности. Как-то ее разнообразить. Он, кстати, говорит, что я выгляжу отлично. А потом я объяснила ему все остальное.

За бутылочкой биовина она рассказала, что хочет покончить с имиджем перепелочки: старые вещи она выбросит, да и вообще подумывает бросить магазин, чтобы оставалось больше времени для семьи.

– И когда ты успела это решить? – спрашиваю я. Для меня это новость.

– Когда ехала домой. Знаешь, мне в этом году тоже будет сорок. Беа я уже не нужна так сильно, и даже Кати становится все самостоятельнее. Приходит время заботиться о себе, а не только о биологических продуктах. Не знаю, куда это меня приведет, но, думаю, кое-что должно измениться в ближайшие месяцы. Мне хочется перемен.

От удивления у меня пропал дар речи.

– И так, как у нас вчера было с Франком… Я хочу, чтобы так теперь было всегда.

Как будто мои собственные слова!

Я только положила трубку, как опять зазвонил телефон. Зуза! У нее не получилось действовать согласно плану и держать язык за зубами. Только она ступила на порог, разразилась буря: где это был Мартин, какой это нахалке принадлежит голос, который звучит в том сообщении?… И, черт побери, он должен был что-то ответить. Ситуация накалилась за считанные секунды! Зуза в слезах и Мартин, который говорит, что не может принять решение, что не чувствует себя с ней мужчиной и вообще… Он упрекнул Зузу в том, что она, мол, слишком много времени проводит в галерее и с художниками, а им пренебрегает. «Я же тебе совсем не нужен!» – кричал он.

– Он не понимает. Конечно, он мне не нужен. Я сама могу заработать себе на жизнь, могу принимать решения без него. Я самостоятельный человек. Но я все равно хочу быть с ним! И я бы на его месте восприняла это как комплимент.

– Ты права, но, как ни печально, многие мужчины на это смотрят по-другому. Они хотят, чтобы в них нуждались. И Мартин не исключение.

– Ха, и что мне теперь, каждый раз звать его: Мартин, помоги, не знаю, что делать, надеть блузку с юбкой или лучше футболку с джинсами? И каких художников мне выставлять у себя в галерее, сколько платить ассистентам, обхотить дом слева или справа, как парковать машину и что есть на ужин? Это же бредятина!

– Хм… – говорю я. – А ты как думаешь, чего он хочет?

– Он хочет себе милую женушку, как все эти бабенки, которые, как роботы, запрограммированы только на стирку, готовку, сюсюканье, секс и никогда не говорят слова поперек. Этого он хочет! А знаешь, что он мне вчера еще поведал. Он купил себе мотоцикл.

– Это уж точно кризис среднего возраста!

– В тридцать четыре года? Я думала, он наступает на десять лет позже! – орет она в трубку.

Я предлагаю Зузе зайти сегодня ко мне с детьми. Погода отличная, можно сварганить гриль. И так как Клаус уедет играть в хоккей, а дети, как обычно, зависнут перед теликом, нам с сестрой ничто не помешает всласть поговорить. Ровно в шесть она со своими двумя тинейджерами стоит у меня на пороге. Волосы собраны в хвост, старые джинсы, растянутый свитер – вот вам повседневный вид. Сине-серые солнечные очки от «Гуччи» у нее на носу совершенно не сочетаются с остальным образом. Точно, у нее заплаканные глаза… Виктория и Йонас сразу несутся наверх к Макси и Софи, потому что мама купила им новые компьютерные игры и они хотят прямо сейчас их испробовать. Я постелила на деревянный стол разноцветную скатерть. Желтая посуда из Португалии с нарисованными оливковыми веточками напоминает об отпуске. Получился, правда, очень красивый весенний стол. Перед нашей террасой стоит гриль, который Клаус сделал собственноручно и только что зажег. Клаус до сих пор не позволяет мне самостоятельно обращаться со спиртом и углями. Сегодня будем жарить отбивные, сосиски и картошку. Запиваем, конечно же, холодным белым вином. Зуза откупоривает бутылку и наполняет бокалы. Я ем мясо и слушаю ее историю. Похоже, Мартин наслаждается страданиями моей всегда такой независимой сестры.

– Недавно он сказал, что наш брак уже все равно никуда не годится и что тогда в загсе мы сделали большую ошибку. И еще… он опять хочет встретиться с Дорис.

– Что-о-о? Зуза, гони его в шею! Он же на голову больной! Он что, смеется над тобой? Я бы предложила ему на пару недель переехать к другу и спокойно решить, чего он хочет. Быть с тобой и детьми или с этой куклой Дорис. Все, хватит. Что он вообще себе думает?

– А если он больше не вернется?

Страх в ее голосе меня удивил.

– Ну, туда ему и дорога. Проснись! Неужели ты не видишь, что ему нравится причинять тебе боль? Ты же сегодня утром говорила, что он тебе не нужен. Так и пошли его.

Что с моей сестрой? Она как парализованная.

– Да, ты права. Завтра, когда дети уйдут в школу, я ему скажу.

Ее слова звучат не очень убедительно.

– Да, – меняю тему, – я бы совсем не против снова увидеться с Дэвидом, потому что не могу толком понять, что такое со мной в тот вечер случилось. Может быть, мне надоела размеренная жизнь? Покупки, дети, домашнее хозяйство, секс три раза в неделю. Не происходит ничего внезапного, дикого. Мой адреналин упал до нуля. Все такое гармоничное, как я и хотела. Но это так скучно!

Когда я поднимаю взгляд на Зузу, то понимаю, что было ошибкой заговаривать на эту тему.

– Скажи, ты шутишь, да? Хочешь сделать, как Мартин? Меня что, окружают только сплошь озабоченные идиоты? – выпаливает она мне в лицо.

– Нет, – пытаюсь я мягко защищаться, – если бы не ситуация с Мартином, ты бы на все смотрела совсем по-другому. Я знаю, что это неправильно, но неужели ты меня ни капельки не понимаешь?

– Нет, не понимаю! – всхлипывает она и залпом допивает вино.

Прибегают дети и хотят чего-нибудь наконец съесть. Между прочим, пора. Отбивные подозрительно потемнели, и все остальное тоже готово. Зуза вытерла слезы и для маскировки надела очки. Дети весело болтают, и как-то даже не заметно, что мы с Зузой практически не разговариваем. Говорим только с детьми и о детях. Около одиннадцати Зуза засобиралась домой и встретилась с Клаусом, который возвращался с хоккея.

– Прости, что я на тебя нагавкала, но сейчас я не лучший собеседник для таких тем, – шепчет она мне на ухо, когда мы прощаемся у двери.

На следующее утро я ловлю себя на том, что достаю «Желтые страницы» и ищу в них номер «TV-Колонь». Это-то просто, но потом – что? Сижу перед телефоном, как загипнотизированный кролик, когда он вдруг звонит. Это Клаудия. Она не может дозвониться Зузе и волнуется. Я ввожу ее в курс последних событий.

– Вот, а я сижу с «Желтыми страницами» в руках и не могу пошевелиться.

– Не проблема. Там работает моя старая школьная подруга, я ее наберу. Если нам повезет, у тебя будет номер его мобильного. Я перезвоню…

Не прошло и десяти минут – я как раз вынимала посуду из посудомоечной машины, куря уже десятую сигарету за день, – как запищал мой телефон:

Я собираю волю в кулак, записываю номер на бумажке и начинаю его набирать, но тут в дверях появляется Лиза.

– Мамусечка, мне нужно тебе столько рассказать! Эта дурная учительница меня сегодня вообще не замечала, а я же все выучила. Я бы ей все-все рассказала, а она вызвала Лоту. Это несправедливо…

Не успевает она рассказать, что же именно случилось, как приходят Макси и Софи. У них сегодня не было последних уроков, потому что учителя пошли на педсовет. Плюс обе голодные как волки. Я почти благодарна им, что они отвлекли меня от мыслей о Дэвиде. Весь день я с ними не присела и только вечером вспомнила, что до сих пор не позвонила ему.

На следующий день я в буквальном смысле хожу вокруг да около телефона. Я уже практически приняла решение стереть номер и снова влиться в привычную рутину, когда вдруг звонит Клаудия. Хочет знать, что нового.

– Ничего! Я просто не могу отважиться. Я еще никогда в жизни такого не делала. И что, должна начинать, когда мне уже сорок? Ничего из этого не получится! Дэвид наверняка обо мне забыл, я только выставлю себя на посмешище.

Во мне говорит сомнение.

– Действительно, риск есть, но если ты не позвонишь и не отправишь сообщение, то места себе не найдешь, правильно? Будешь все время спрашивать себя: а что было бы, если?… Я бы попробовала. Ну что такого страшного может случиться, кроме того, что ты капельку опозоришься?

Клаудия уговаривает меня изо всех сил. Кто не играет, тот не выигрывает. А что я вообще хочу выиграть?

– Я сегодня буду в Брюле, может, пообедаем вместе? – спрашивает она.

Конечно, почему бы и нет? Через три часа мы сидим, удобно устроившись, в нашем любимом бистро в Брюле, едим салат «Цезарь» и запиваем водой.

– Ты ему звонила? – спрашивает она в лоб.

– Нет, до сих пор нет. Я думаю, лучше напишу SMS'ку. Я даже придумала текст, но все равно пока не уверена. А что, если он не ответит?

И почему я медлю?

– И что же ты хочешь написать?

– Ну, ничего особенного: «Знаю, что мне это будет стоить всех ста баллов, но я все равно с удовольствием бы с тобой встретилась…» Что-то в этом роде; Звучит круто, как сказала бы Софи.

Клаудия выхватывает у меня телефон и записывает на салфетке номер Дэвида. Потом принимается быстро нажимать кнопки, и не успеваю я глазом моргнуть, как она переходит к клавише «отправить». Сообщение ушло. И начинаются минуты, часы ожидания, пытки. Мой желудок как будто закрывается, отказываясь принимать любую пишу, руки становятся влажными, и я курю сигарету за сигаретой. Чувствую себя девочкой-подростком на первом свидании и размышляю, почему люди постарше вспоминают это время как самое счастливое в жизни. Неужели все забыли многочасовое ожидание, неуверенность, боль влюбленности? Напоследок мы выпиваем по чашке капуччино и еще через час прощаемся. Телефон молчит. Ничего, тишина. Зато мой семейный автомобиль «вольво» опять выкидывает фортели. Не заводится. Я пробую до тех пор, пока не заканчиваются сигареты. Беспомощно сижу, положив руки и голову на руль, как вдруг телефон издает писк. Я вздрагиваю! Это не Дэвид, это Лиза. Через пару минут – мне они показались вечностью! – я снова пытаюсь завести машину. Н-да, ничего, кроме старческого кряхтения: «Др-р, др-р, др-р-р». Мое спасение находится через дорогу и называется заправкой. За кассой стоит девочка лет девятнадцати. Она занята рассматриванием своих ногтей и, очевидно, расстраивается, что я ее отвлекаю. Понятное дело, она мне помочь не может, но говорит, что недалеко есть станция техобслуживания. Ее хозяин, человек лет за сорок, с юга, так раскатисто произносит «р» низким голосом, что у меня по коже бегают мурашки. Шарм атакует: беспомощный взгляд, очаровательная улыбка и длинные ноги в сапогах на шпильке. Это действует. Мне удается уговорить его пройти до моей машины, и я цокаю каблучками впереди него. Диагноз неутешительный: мой железный конь испустил дух. Грегориус, так зовут этого южанина с замечательным «р», – успокаивает меня: он заберет машину на станцию, проверит, а потом позвонит и скажет, стоит ли ее вообще чинить. Я беру такси, откидываюсь на спинку сиденья и радуюсь тому, что еду домой. Тут мой телефон пищит. Да, вот наконец и ответ!

Господи, и как же я должна ответить, чтобы было и не слишком холодно, и непринужденно?

– А почему это ты в такси? – спрашивает Макси, которую я встречаю в дверях дома.

Я быстро пересказываю ей страшную историю про «вольво».

– Ну наконец-то! Больше не надо ремонтировать эту развалюху, – говорит она. – Купи себе что-нибудь прикольное, а не такую же семейную таратайку, это просто смешно.

– Посмотрим, – отвечаю я и переключаю внимание на посудомоечную машину.

Я в превосходном настроении. Как классно, что он ответил! И как, интересно знать, пройдет наша вторая встреча? Макси стоит передо мной с телефоном и спрашивает, не нужен ли мне, случайно, слуховой аппарат. Наверное, он уже давно звонит.

– Нет, я просто задумалась!

С чего это я оправдываюсь перед собственной дочерью? Наверное, совсем чокнулась. Это звонит Зуза. Мартин забрал свой йамаховский байк и отвалил.

– И куда он поехал? – спрашиваю я без особого интереса.

– Без понятия. Он не соизволил сообщить.

– Знаешь, по-моему, тебе самое время его спровадить.

Конечно же, Зуза не сделала ему такое предложение.

– Да! Знаешь, бывают дни, когда я просто погибаю от жалости к себе. Я бы сама себе надавала по заднице за то, что такая нюня. Сейчас же позвоню Мартину и скажу, чтобы позаботился о жилье для себя на ближайшие несколько недель. Пусть живет отдельно до тех пор, пока действительно не поймет, чего хочет.

Ее голос звучит почти решительно. Надеюсь, это так и будет.

Пока я заканчиваю разговор с Зузой, мой телефон пищит снова.

Ого! Я взлетела на седьмое небо. Как бы я хотела сейчас улететь с ним, и если не на Мальдивы, то к звездам! Но я пытаюсь произвести впечатление невозмутимой и предлагаю встретиться за бокалом вина в Кёльнском городском парке: это и довольно далеко от дома, и достаточно близко, чтобы быстро вернуться, если что. По SMS договариваемся, когда нам обоим удобно увидеться. Сегодня не выйдет: Клаус играет в хоккей, а обе старшие девочки идут в кино. Наконец мы сговариваемся на следующую неделю. Мы же все равно договорились с Клаудией встретиться в пятницу в «Феллини». На дворе чудесный апрельский день, температура поднялась до двадцати пяти градусов, на мне впервые в этом году летнее платье. К нему я надела новые сапожки и джинсовую куртку. Пышная прическа. Отражение в зеркале улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ. Кому нужны все эти баснословно дорогие кремы, омолаживающие клетки и уколы ботокса? Внимание молодого мужчины, предвкушение романтического вечера – лучшая терапия для сорокалетней женщины.

Семейная таратайка до сих пор на станции техобслуживания. На первое время Мартин взял для меня машину напрокат – синий «Опель Тигра Твин Топ». Я в первый раз еду на нем в Кёльн, и, конечно же, убираю крышу. Она автоматически исчезает в багажнике. Я в восторге, подставляю лицо встречному ветру и наслаждаюсь роскошью двухместного авто. Клаудии еще нет, но стоит назвать ее имя, как меня отводят к лучшему столику этого заведения. Итальянцы – по крайней мере, молодые – в большинстве очень ничего, отмечаю я. Открыты все окна, и с улицы в ресторан вместе с дуновением ветра проникает аромат гиацинтов. Я наблюдаю, как Клаудия втискивает свою черную «мазду» прямо позади моего «опеля», открывает дверь и принимается вышагивать своими длинными ногами. На ней юбка с разрезом, пара неимоверно дорогих туфель и изысканный топ. Двое итальянцев тут же приветствуют ее словами «Oh, bella Signorina». В их сопровождении она подходит к столу, накрытому белоснежной скатертью. Ее появление не осталось незамеченным. Все мужчины тайком провожают ее взглядом, женщины смотрят ядовито.

– Альберто, принесите нам, пожалуйста, для начала два бокала вашего замечательного просекко, – мурлычет она метрдотелю.

У меня нет слов, но это нестрашно, потому что Клаудия говорит за двоих.

– Ты себе не можешь представить, что у меня был за день. Все началось, когда будильник зазвонил слишком поздно и Мориц нежно меня разбудил. И вместо того чтобы сразу вставать, я упала на мягкие подушки, наслаждаясь его ласками. В ателье я опоздала, к тому же не успела высушить волосы. А там была просто чертова кухня – привезли ткани для следующей коллекции.

Ее не остановишь…

Я хочу вставить слово, но не успеваю, потому что Альберто уже замер у нашего столика с двумя бокалами вина, пытаясь привлечь внимание прекрасной синьорины. Ему это не удается. Разочарованный, он уходит. А Клаудия как и в чем ни бывало щебечет дальше:

– Понимаешь, я три месяца назад отобрала эти ткани, а сегодня они приехали… Но это был не тот рисунок, не те цвета – все не то. И я несколько часов говорила по телефону с итальянцами, пока они признали свою ошибку, согласились забрать товар и отправили мне нужный. Вот такой у меня был день. А теперь ты рассказывай.

Пока я ввожу Клаудию в курс дел, в моей сумочке опять пищит телефон:

Я закусываю губу и таращусь на дисплей.

– Что такое? – спрашивает Клаудия.

Я молча передаю ей телефон.

– Хочешь пойти? – спрашивает она.

– И да, и нет.

В голове проносятся слова матери: «Не бегай за мужчинами, дорогая моя, не будь легко доступна. Мужчины охотники, так что пусть охотятся. Легкая добыча не ценится». Это она втолковывала мне годами, и ее слова даже двадцать пять лет спустя еще не стерлись из памяти. Удивительно, думаю я.

– Пускай приходит сюда, вы можете пойти в бар, – предлагает Клаудия.

– Да, так я ему и напишу.

Появляется Альберто, готовый принять у нас заказ. Это берет на себя Клаудия. Чтобы оторваться от дисплея телефона, я рассматриваю фотографии итальянских кинозвезд. Анита Экберг, Софи Лорен и Джина Националь… Вот это были женщины! Опять пищит телефон:

Нет, так мы недоговаривались!

Время летит. Когда мы выходим из ресторана, на улице темно. Мы с Клаудией насмеялись, поговорили о Зузе и решили на следующей недели взять ее с собой сюда. Я как раз отъезжала, когда снова зазвонил телефон. Это Клаус. Спрашивает, где спортивный костюм Макси и когда я вообще буду дома. Я отвечаю, что уже выехала из Кёльна, и это его успокаивает. Я опускаю крышу, врубаю музыку и ору громче, чем сама Анастейша: «My heart is on fire, my soul's like a wheel that's turning, my love is alive…»[1] Я чувствую себя замечательно – такой молодой, совсем не на сорок лет. На скорости сто шестьдесят километров в час я еду вниз по спуску, останавливаюсь на знаке и слышу звонок. Я успеваю взять трубку.

– Красавица, ты где? – кричит мне в ухо Дэвид.

Клаус лежит рядом со мной, зарывшись лицом в подушку. Видны только непослушные светлые волосы, потому что он опять укрылся с головой. Одеяло слишком короткое для ста девяноста сантиметров его роста, так что с другой стороны презабавно выглядывают пальцы ног. Я очень тихо встаю и иду в ванную. После вчерашнего разговора с Дэвидом я благоразумно выключила телефон и положила его в сумку. Сейчас я хочу проверить, не написал ли он еще чего-нибудь. «Тринь-тринь» – как я люблю этот звук!

Как жаль, что сразу же нужно удалять его сообщения! Суббота начинается быстрее, чем мне хотелось бы: постепенно просыпается вся семья.

В этом месяце я снова активировала абонемент в фитнес-клубе и довольно регулярно посещала эту дорогостоящую камеру пыток, чтобы привести свои мышцы в форму. В моем случае «привести в форму» значит покончить с их многолетней зимней спячкой и начать все с самого начала. По результатам опросов, семьдесят процентов женщин приходят в фитнес-клуб, чтобы с кем-то познакомиться, и только тридцать процентов – потому что им действительно хочется заниматься спортом. Я отношусь к тридцати процентам и постоянно тренируюсь в какой-нибудь старой-престарой, как правило, черной майке и растянутых спортивных штанах моей старшей дочери. На сегодня я свою программу выполнила. Полчаса на беговой дорожке для разогрева. Обычно после этого я уже труп и сразу еду домой. Но после разминки как раз и начинается самое главное. Сегодня мышцы бедра – внутри и снаружи. Пятьдесят раз с тридцатью килограммами. Руки, талия, живот, и о попе тоже не забудьте. Через полтора часа я уже просто никакая и еду домой.

Днем приходит заплаканная Зуза с Лабрадором Казимиром на поводке. Мартин в это время собирает вещи и на некоторое время съезжает.

– Молодец! – хвалю я ее.

– Нет, это ужасно! Виктория, слава богу, у подружки, Йонас на теннисе. А я не могла за этим спокойно наблюдать, мне надо было срочно уйти…

Мы выходим погулять. Свежий воздух всегда на пользу. Через два часа Зуза, по-моему, снова в состоянии более-менее здраво рассуждать и готова войти в дом, где не будет Мартина.

Когда в воскресенье утром я радостно собираюсь выпрыгнуть из постели, то обнаруживаю, что не могу этого сделать: у меня все болит. Как на восьмом месяце беременности, я переворачиваюсь на бок, ставлю ноги на пол и постепенно поднимаюсь. Боль в мышцах меня убивает. Только в понедельник с утра, когда я уже могу относительно нормально двигаться и Клауса с детьми нет дома, я решаюсь включить телефон. Желанный сигнал не звучит. Через два часа, после того как я выгрузила и снова загрузила посудомоечную машину, вытряхнула пылесос и развлеклась, моя стекла на веранде, я стала богаче на три сообщения.

Я предлагаю в восемь и высылаю ему ответ.

А потом начинается обычная психбольница: по дороге домой Лиза упала с велосипеда, выбила себе зуб, и у нее идет кровь, как у зарезанного поросенка. Множеством поцелуев, пакетом со льдом и обещанием прогуляться в ближайший магазин игрушек мне удается ее успокоить. Макси и Софи тем временем тоже прибыли и демонстрируют просто пример подросткового поведения. В свои тринадцать лет Макси считает, что все претензии родителей – это фигня. Софи старше на два года, поэтому даже не говорит об этом. Она многозначительно задирает голову и покидает комнату. Я игнорирую все это и отправляюсь с Лизой в Ойскирхен за игрушками. Выбрали автомобильное сиденье для ее куклы – ужасного розового оттенка с цветочками и всеми прибамбасами, которые только можно себе представить. Лиза довольна и совершенно забыла о выбитом зубе.

Во вторник без четверти семь вечера Зуза появляется у нас на пороге: мы едем в «Феллини». Она постаралась. Отличная укладка, под макияжем искусно скрыты последние следы слез, а выбор одежды просто безупречен: черные брюки, черная тоненькая кофточка с высоким горлом и без рукавов, невесомый шарфик. Только уголки рта выдают ее душевную боль. Перед этим я поговорила с Клаудией и попросила сегодня вечером ни словом не упоминать о Дэвиде, потому что я вполне могу обойтись без нравоучений сестры.

«Феллини», как и в предыдущие дни, забит до отказа, но Альберто придержал для нас свободный столик. Окна закрыты, потому что вместо летних двадцати пяти на улице сейчас семнадцать градусов и довольно холодно. У Альберто широко распахиваются глаза, лицо расплывается в улыбке, и боевой заряд итальянского обаяния летит на этот раз в сторону Зузы. Он больше не отходит от нее, пританцовывая вокруг нас. Берни сегодня тоже разоделась. На ней черная замшевая юбка, пуловер кремового цвета с короткими рукавами и легкие сапожки. Я так понимаю, она все выходные бегала по магазинам, делая покупки. Берни улыбается во весь рот и тут же сообщает нам, что у них с Франком сейчас второй медовый месяц. «Везет», – говорит Зуза, и на ее глаза наворачиваются слезы, Альберто с еще двумя официантами стоит рядом и предлагает полакомиться деликатесами его заведения. Нам только нужно сказать, чего душа желает. Мы вполне наслаждаемся вечером, и даже Зуза после двух бокалов Vernaccia di San Gimiginan снова может смеяться. Клаудия открывает свою рубрику «Что случилось вчера» очередной байкой о Морице. Они провели вместе чудесные выходные и хотели начать следующую неделю на той же волне. Клаудия, несмотря на стресс на работе и отсутствие кулинарных талантов, нашла время для романтического ужина при свечах. Она отправила свою ассистентку со списком покупок в магазин.

– Моцарелла с помидорами на закуску и лапша с семгой и икрой в качестве основного блюда. Звучит очень просто, все должно выйти в лучшем виде, подумала я. Стою на кухне, кипячу воду для лапши, смешиваю укроп, лук-шалот и лимонный сок. И тут звонит мобильный. Карин, моя ассистентка, обнаружила, что один материал нам недопоставили, и у нее началась паника. Следующие несколько минут мы с ней пытались решить эту проблему по телефону. В Италии уже начались выходные. Я одной рукой готовила, а потом мне нужно было за компьютер… Когда через двадцать минут я вернулась, то оценила месть оставленных без присмотра кастрюль. Лапша разварилась и слиплась в один большой ком. Рыба с. одного бока розовая, с другого – черная. И именно в этот момент звонок в дверь… Мориц! Я не хотела, чтобы он увидел весь этот ужас, сунула ему в руки бутылку вина и пульт и спровадила в гостиную. Но запах горелого уже распространился по всему дому. Мне каким-то образом удалось отскрести лапшу от кастрюли и срезать пригоревшую часть рыбы. Я все это мило уложила на тарелках, поставила на чудесно накрытый стол рядом с хрустальными бокалами и подумала: ну, готово! Не тут-то было. В вине остался привкус пробки, а мы, когда чокались, разбили бокал. Попытка вытереть разлитое вино с помощью салфеток так и осталась попыткой, потому что я свои салфетки еще никогда не стирала и они совершенно ничего не впитывают. Но это был еще не финал. Мы осторожно чокнулись другими бокалами и хотели наконец приступить к трапезе. У меня уже в животе урчало. Я поддела на вилку лапшу, маленький кусочек рыбы и икры и положила это в рот… Это было первый раз в жизни, когда я чуть не выплюнула еду на стол. Лапша, сваренная с сахаром, плюс подгоревшая рыба. Вы можете себе представить? Фу-у-у!.. Мы от смеха так и покатились. А Клаудия – дальше:

– Мориц недолго думая сгреб все со стола и отправил в мусорное ведро. Мы допили вино, использовали стол не по назначению, а потом приехали сюда.

Я больше не могу. Вот это Клаудия во всей красе. Уверена: в дальнейшем всю готовку она переложит на плечи Альберто. Когда мы сели в машину и собрались ехать домой, хорошее настроение как рукой сняло. Позвонила Виктория и сказала, что Мартин только что был и в вполне хорошем расположении духа – насвистывая, бродил по дому и забрал еще кое-какие вещи. Пока пищит мой мобильный, Зуза за рулем начинает постепенно закипать. Она каждые две минуты выбрасывает за окно недокуренную сигарету, выдает неожиданные фокусы со скоростью и начинает ехать медленнее, только когда с неба срывается ливень. Через несколько минут она смогла нормально включить дворники и заговорила:

– Мне нужно смотреть на это с рациональной точки зрения. Пора задуматься над тем, что я уже привычная к таким вещам, что это только на время выбивает меня из колеи. Да, это ранение, но оно не опасно для жизни. Мартин очень удивится.

Невероятно. Еще десять минут назад она готова была впасть в отчаяние, и я слышала, как опасно дрожит ее голос. Но львица снова проснулась.

Я уже лежу рядом с дремлющим Клаусом, когда мне приходит в голову, что я забыла прочесть последнее сообщение. На цыпочках спускаюсь вниз…

Такое ощущение, что Дэвид – мастер этой игры. Он присылает правильные сообщения и говорит правильные слова по телефону. Мне не терпится узнать, делает ли он, в свою очередь, правильные вещи, и, сладко улыбаясь, я засыпаю. Когда утром все уходят, я иду в ванную, чтобы произвести инспекцию. То, что я вижу в зеркале, вполне нормально. Для сорокалетней женщины. Быть сорока лет – это одно дело, а выглядеть на сорок – совсем другое. Через десять лет, как минимум, я, наверное, лягу на стол к хирургу, чтобы тот скальпелем удалил свидетельства моего биологического возраста. Уже видно, что кое-где кожа стала дряблой. Моя соседка была в шоке, когда однажды обнаружила, что ее грудь больше не отбрасывает тени на ее ступни. В расстроенных чувствах она пошла и вставила себе силикон. С моей грудью все в порядке, заключаю я: 75В. У Зузы 75С. Ни один мужчина не может оторвать от нее взгляда, и Зузе уже несколько раз приходилось напоминать, что ее глаза, в которые нужно смотреть при разговоре, голубого цвета и находятся на несколько сантиметров выше, а не в ее бюстгальтере.

Увеличительное зеркало, которым я пользуюсь, когда выщипываю брови, демонстрирует мои недостатки: мелкие морщинки в уголках глаз медленно, но верно становятся выраженными гусиными лапками. Вообще-то увеличительное зеркало придумано не для того, чтобы повышать самооценку… Потом я подвергаю себя следующей пытке – весами! Да, наконец-то я на пути к нужному результату! «Если следующие несколько месяцев я буду продолжать в том же духе, то можно будет показываться в бикини, не втягивая живот», – говорю я отражению в зеркале и даже устраиваю по этому случаю небольшой танец между батареей, ванной и душевой кабиной. В полной эйфории я достаю «Мальборо лайт», свой мобильный и пишу Дэвиду:

Я принимаю душ, примеряю перед зеркалом кучу разной одежды для заветной встречи и прихожу к выводу, что у меня нет ничего подходящего.

– А теперь Мартин хочет со мной встретиться, – радостно сообщает по телефону Зуза. – Я назначила ему в субботу в семь в Брюле, в одном испанском ресторане. Андреа, можно я оставлю Йонаса и Викторию у тебя, поможешь мне?

– Ясное дело, ты еще спрашиваешь! Днем в субботу я к тебе зайду, и мы выберем, что ты наденешь, а потом я их заберу к себе. Они и переночуют у нас, тогда ты вообще можешь не волноваться. А если все будет совсем плохо, ты тоже приходи. Мы тебя положим на надувном матрасе.

Зуза облегченно вздыхает. Потом звонит мама. Они с папой ездили в круиз по Карибскому морю и сегодня утром приземлились в Дюссельдорфе.

– Это была просто фантастика… – рассказывает она.

После того как папа вышел на пенсию, мои родители стали прямо-таки настоящими путешественниками. Денег на это им хватает, так как папа был профессором восточноевропейской политики и культуры в Кёльнском университете. А до недавнего времени он еще и служил советником по соответствующим вопросам в министерстве иностранных дел, делал доклады. Свои сбережения он успешно инвестировал в недвижимость, а потом, с моей помощью, на бирже. Наша мама Кира раньше была балериной, танцевала первые партии в театре Санкт-Петербурга. Они познакомились, когда папа учился там по обменной программе, и с тех пор вот уже сорок два года неразлучны. Мамушка, как мы ее ласково называем, сообщила, что придет завтра рано утром на кофе. Переносить ее визит бессмысленно: если мама что-то вбила себе в голову, то ее уже не остановишь. Я только собралась сказать, чтобы она была поаккуратнее с Зузой, как мама уже повесила трубку. Прошло два часа, а от Дэвида никаких вестей. Зато еще раз позвонила Зуза. Завтра в десять она тоже придет. Она сказала маме, что у них небольшой семейный кризис, остальное она собирается рассказать ей лично. Великолепно, остается только надеяться, что они не засидятся у меня до ужина.

В десять часов я слышу звонок в дверь. Мама, как всегда, сверхточна. В сером костюме от Армани, в белой рубашке, со светлыми, недавно окрашенными волосами, ниспадающими до плеч и подчеркивающими ее славянские черты, она все еще хорошо выглядит, почти как девочка. Она осматривает меня с головы до ног светло-голубыми глазами и заключает:

– Дорогая, ты похудела, отлично выглядишь.

Да, это правда. Моя кожа и глаза светятся, и я опять могу застегнуть на себе джинсы – для этого не нужно, как подростку, ложиться на пол и задерживать дыхание. Сегодня я еще вообще ничего не ела, потому что до свидания осталось всего девять часов…

– Скажи-ка, солнышко, что с твоей сестрой? Она как-то странно говорила по телефону и сказала, что у нее семейный кризис.

К счастью, как раз в это время появляется Зуза.

– А вот и она, спроси у нее.

Я приготовила кофе, купила кое-чего в булочной и накрыла на стол. Для женщины в ее положении Зуза очень хорошо выглядит. Она распустила волосы, надела джинсы, футболку и блейзер. Мои волосы сегодня тоже в порядке – в конце концов, я полчаса билась, чтобы они смотрелись хорошо и молодо. Мы сидим за столом, и не проходит еще трех минут, как мама так прямо и спрашивает Зузу, что нужно понимать под «небольшим семейным кризисом». Зуза объясняет, хоть и без особой охоты.

– Ты очень правильно поступила, Сусанна, потому что только если ставить мужчин в рамки, можно рассчитывать на уважение с их стороны. Ты знаешь, что я и отец всегда готовы тебе помочь. Так что, если тебе что-то понадобится, можешь на меня рассчитывать.

На этом мама сочла тему закрытой и следующие два часа подробнейшим образом рассказывала о том, как им отдыхалось в круизе. Четверг, полдень… Мама и Зуза до сих пор сидят у меня на террасе, попивают кофе и наверняка останутся к обеду, а между тем мне не приходило никаких сообщений. Настроение опускается ниже нулевой отметки. Вбегает Лиза вне себя от счастья, потому что увидела возле дома машину моей мамы.

– Привет, бабуль, как у тебя дела? А где дедуля? Как хорошо, что ты приехала! А ты мне что-нибудь привезла? – выпаливает она радостной скороговоркой.

– Спокойно, дорогая моя. Конечно же, я привезла кое-что своей внученьке. Андреа-а-а-а, можешь подать мою большую сумку? – кричит мама мне в кухню.

В коридоре я спотыкаюсь о Лизин ранец, который, как обычно, был просто брошен на пол, едва успеваю ухватиться за вешалку, с тумбочки падает моя сумка, и я вижу, что мне очень даже пришло сообщение. На этом дурацком телефоне до сих пор был выключен звук, поэтому я не слышала никакого «тринь-тринь».

– Андреа-а-а-а, ты где?

Я стою посреди коридора и пытаюсь быстро сообразить, что делать. Сначала приношу маме ее сумку. Потом извиняюсь и ухожу с телефоном в туалет. И там, сидя на опущенной крышке унитаза, отправляю ответ:

Меня просто надо видеть!

За неимением съестных припасов в доме мы обедаем в местном греческом ресторане. Уже час дня, и я благодарна любому, кто займет чем-то мои мысли. После мусаки, греческого салата, паприки с брынзой, большого количества воды и бокала ретсины более чем через два часа обед окончен. Я прощаюсь с мамой и Зузой и отвожу Лизу домой. На какое-то время мне удалось привести свой пульс в норму. Мои самые большие опасения на сегодняшний вечер не о том, как он пройдет, влюблюсь ли я еще больше или, наоборот, разочаруюсь, не о том, что я из-за взвинченности не найду места парковки или не смогу убедительно соврать Клаусу, что мы договорились с Клаудией. Нет, меня охватывает паника, потому что я боюсь просто не узнать Дэвида. Со времени наших отчаянных целований прошло уже две недели. А для меня тот вечер прошел как под наркозом, и я при всем желании не могу вспомнить, как Дэвид выглядит. Кроме того, что он высок и строен, молод и что у него темные волосы. А с моим счастьем сегодня в «Фильмдозе», наверное, сбор клуба молодых и темноволосых, и я кругом опозорюсь.

Стоя на стуле, я как ненормальная перерываю верхний кухонный шкаф в поисках аппарата для измерения давления и валерьянки. Нахожу их в самом дальнем углу, причем упаковка валерьянки уже открыта и срок годности истек. В инструкции читаю, что должна принять два драже за час до сна, разжевать и запить водой, после чего погружусь в спокойный и глубокий сон. Спать сейчас я не хочу, поэтому принимаю только одну таблетку и надеюсь, что она подействует достаточно быстро, потому что через полчаса мне уже выезжать. Кроме того, мне кажется, что нужно проконтролировать пульс и давление. Такое чувство, что по моим жилам течет раскаленная лава: меня окатывают жаркие волны, подозрительно намекающие на близкий климакс, остановку кровообращения или инфаркт. Первое измерение показывает сто двадцать пять на семьдесят восемь. Для меня высоковато. Через две секунды я меряю снова: сто двадцать один на семьдесят один – уже лучше! Когда я принимаюсь измерять давление в десятый раз, в комнату заходит Макси, смотрит на меня неодобрительно и спрашивает, не хватил ли меня инфаркт или, может, мне просто нравится так часто включать этот аппарат. Застукали, еще и ипохондриком обозвали! Я подхожу к зеркалу: за последние несколько часов я очень много сил отдала своей внешности. С помощью фена вдохнула новую жизнь в свои волосы, глаза обвела темным, а ресницы накрасила тушью. Битых полчаса я стою перед шкафом, примеряю энное количество вещей, чтобы потом отмести все сразу, посчитав либо недостаточно хорошим, либо слишком вычурным. Моя кожа немного загорела, а живот и бедра, с которых исчезли четыре килограмма, смотрятся потрясающе. Я хорошо выгляжу! Нескромно так говорить, но из песни слов не выкинешь.

Мои девочки заказали себе пиццу и устроились на диване смотреть «Друзей» по DVD. Ксчастью, Клауса еще нет, когда я на своем синем «опеле» уезжаю в направлении Кёльна. Я по-прежнему дико волнуюсь и жду, когда подействует валерьянка. По радио сообщают об образовавшихся пробках, и в эту минуту звонит Клаудия.

– Привет, это я. Как дела? Ты сейчас где? – спрашивает она.

– Ты же знаешь, сегодня тот самый вечер. Через полчаса я встречаюсь с Дэвидом. Господи, у меня такое чувство, что я еду на свидание вслепую! – выдаю я.

– Ничего, ты его узнаешь, я в этом уверена. Только скажи, сколько времени мне нельзя подходить к телефону?

– Я не знаю. Ты же увидишь мой номер на дисплее. Если я уеду до полуночи, то еще позвоню. Если позже, то тогда уже завтра, хорошо? – спрашиваю я.

– Нет проблем! Удачи, и не делай ничего такого, чего бы я на твоем месте не сделала!

До входа в «Фильмдозе» остается примерно три метра, еще не поздно развернуться и уйти… Но любопытство берет верх. Я собираю волю в кулак, сердце стучит в груди как бешеное, и вхожу. Мне повезло, здесь еще не очень много народу. Только несколько человек попивают за стойкой кельш. Сердце внезапно замирает, потому что я увидела его. Высокий, стройный, в черном кожаном пиджаке, с темными волосами. Его глаза глядят на меня. Нас разделяет всего только пара шагов… Не говоря друг другу ни слова, мы целуемся, как в последний раз в жизни.

– Привет, как я рад наконец тебя видеть! – шепчет он в мои волосы. – Хочешь кельша?

– Да, с удовольствием! – только и могу выговорить я и опускаюсь на стул у бара, колени мои дрожат.

Мы болтаем.

– В тот вечер со мной случилось что-то странное. Я хорошо помню, как стоял перед тобой, как мы начали танцевать… Но после все словно покрыто густым туманом. Я потерял чувство времени. Утонул в твоих глазах и поцелуях. Я долго потом думал, сколько же времени мы провели так, танцуя и целуясь, но не смог сказать. Когда мы уходили, помню, там уже почти никого не было. Со мной такого еще никогда не случалось.

Я, к счастью, сижу и только и могу, что смотреть на него во все глаза. Потому что именно так, как он описывает, я помню тот вечер. Я тоже утратила чувство времени. Я тоже утонула в его глазах и поцелуях. После третьего кельша и множества поцелуев Дэвид предлагает мне немного пройтись. Взявшись за руки, мы идем по Кюффхойзерштрассе, мимо маленьких и больших баров, которые постепенно наполняются людьми: студентами, богемой, отбросами общества. Разным народом. Сворачиваем налево на Хайнсбер-герштрассе и идем к Ратенауплац. Дэвид рассказывает о своей работе корреспондентом в «TV-Колонь», на которой он уже третий год и которую делает с большим рвением и еще большим энтузиазмом. Он мечтает снимать документальные фильмы. А потом звучит вопрос вопросов:

– Расскажи о себе. У тебя сейчас кто-то есть? Что ты делаешь, когда не встречаешься со мной?

Меня как обухом по голове огрели. Только что я была на седьмом небе от счастья – и так больно упала на грешную землю! Как сказать ему, что я замужняя женщина с тремя детьми? Я уклоняюсь от прямого ответа…

– Ой, знаешь, у меня не такая уж интересная жизнь. Лучше ты рассказывай, у тебя все намного занимательнее, – пытаюсь я отвлечь его от этой темы.

Но ничего не получается, Дэвид спрашивает:

– У тебя есть дети?

Тем временем мы уже пришли на Ратенауплац, и мне ужасно хочется кельша, потому что срочно нужно проглотить ком, который застрял у меня в горле. После многочисленных переспросов тихо, но гордо я признаюсь, что являюсь матерью троих детей.

– Ого, а сколько им лет? И ты одна их воспитываешь?

У меня не хватает мужества сказать Дэвиду правду, потому что у него такой вид, словно он съел с десяток самых кислых в мире лимонов. Что делать, приходится соврать:

– Ну да, почти.

С помощью крепкого поцелуя мне удается наконец завершить эти расспросы.

– Я хочу танцевать с тобой, – шепчет он мне на ухо после нескольких минут молчания, и его рука ложится на мое бедро.

– Я тоже! – слышу я собственные слова. И опять долгий, влажный поцелуй.

И вдруг полный бокал кельша опрокидывается Дэвиду на брюки. Новый официант задел наш столик и чуть его не перевернул. Дэвид усмехается. Официант ужасно сконфужен.

– Слушай, если ты не против, я бы заскочил домой переодеться, тут недалеко, за углом… Но мы можем и здесь остаться, если хочешь. Тут тепло, брюки быстро высохнут.

Он что, подкупил этого официанта? Один взгляд, один поцелуй, и мы уже на пути к его квартире. Полдороги он несет меня на руках, все время целуя, и путь длиной в пять минут растягивается у нас на полные двадцать. Наконец мы приходим на место. Он живет в красивом старом доме с широкими дверями темного дерева. За ними меня ожидают сто десять ступенек, и я мысленно радуюсь, что последнее время так много тренировалась в спортзале. Мы подходим к двери, он переносит меня через порог в свое царство. И очень быстро становится ясно, что сегодня вечером мы вряд ли доберемся до танцплощадки.

Не знаю, сколько времени мы провели на пушистом черном ковре в его гостиной. Мой рот, иссушенный поцелуями, отчаянно просит воды. Пока Дэвид идет на кухню, я осматриваюсь. Как я обнаруживаю, его квартира занимает два этажа. На первом находится гостиная, кухня, небольшой коридор и туалет для гостей, верхний этаж я пока еще не видела. Дэвиду, очевидно, по душе смешение старого и нового. Черный велюровый диван, возле которого стоят два столика тикового дерева, на каждом по лампочке с кремовым абажуром. Напротив – телевизор «Bang amp; Olafsen» последнего поколения с соответствующей стереосистемой. Справа коротает дни скрюченное растение.

– Солнышко, что ты будешь пить? – спрашивает Дэвид из кухни.

Я отрываю глаза от умирающего цветка и иду к нему. С трудом могу себе представить, что он сам разработал такой дизайн кухни. Для холостяка она слишком идеальная. Посудомоечная машина, печь и духовка установлены на средней высоте. Раковина блестит, потому что ею наверняка никто не пользуется. Вся кухня выдержана в матовых кремовых тонах и расположена в форме буквы «L». У него даже стеклянный сервант есть!

– У меня не особенно много чего в холодильнике. Выбирай: пиво, вода, белое вино или шампанское. Если хочешь есть, я могу сделать яичницу с майонезом и солеными огурцами. Прости, я почти не бываю дома, нет времени делать покупки. В следующий раз я исправлюсь, обещаю!

С этими словами он смущенно целует меня в кончик носа. Я выбираю вино и воду, и мне сложно удержать свои руки. Приходится еще немного подождать, прежде чем я наконец получаю свое питье. После чего узнаю кухонный стол с совершенно неожиданной стороны.

С бокалом в руках я иду на экскурсию по верхнему этажу квартиры. На полу такой же ковер, как и внизу. Открытое помещение образует своего рода холл с галереей, с которой открывается вид на нижний этаж, и одновременно служит проходом к ванной. Пол устилает старая терракотовая плитка, которая при прикосновении босыми ногами оказывается невероятно холодной. Одну стену занимает душевая кабина и ванна, напротив – две кремовые раковины, вмонтированные в деревянную панель. На другой стороне холла находится вход в спальню.

– Стой здесь, не шевелись, – говорит мне Дэвид с улыбкой.

С бутылкой воды и вина он входит в спальню, и я вижу, как там загорается свет. Через несколько секунд он снова рядом – поднимает меня на руки и уносит на седьмое небо блаженства.

Глава 3Любовь творит чудеса

Пятница, без пятнадцати шесть утра. Я лежу в кровати и таращусь в потолок. Спала только три часа и больше не хочу. Тихонько выползаю из-под пухового одеяла, прислушиваюсь, не шевелится ли Клаус, боясь его разбудить, и иду на кухню. Мои мысли сейчас заняты только Дэвидом, и я еще раз прокручиваю в голове события прошлого вечера.

Это было хорошо до дрожи в коленках. Фейерверк, запуск ракеты, я-даже-не-знаю-что. Я знаю только, что мне было хорошо в его объятиях. Это неописуемо – чувствовать его дыхание, его запах, его кожу! Когда в начале третьего я стала собираться, Дэвид был отнюдь не в восторге. Пришлось объяснить ему, что это не очень хорошая идея – оставить моих троих детей без завтрака. Я так и не набралась смелости рассказать ему о своем семейном положении. Неохотно и ворча, он все-таки меня отпустил. Почти все время, пока я ехала, мы говорили по телефону, и не успела я поставить машину, как прислал сообщение:

Я уже вставила ключ в замок входной двери, но не смогла сразу повернуть его. Не смогла вот так запросто вернуться в свой спокойный, тихий мир. Держа телефон в руке, я закурила, глубоко затянулась. Нужно сейчас забыть, забыть о Дэвиде, об этой романтической сказке, о его последнем сообщении. Нажать кнопку «удалить» мне было непросто. Напишут ли мне такое когда-нибудь еще раз? Не пора ли начинать отсчитывать последние дни, когда я – желанная женщина? Когда еще мне случится испытать подобное счастье? В самом дальнем уголке сознания какой-то голос говорил мне, что я должна сохранять здравый смысл. Да, это было чудесно, но в возрасте, в котором находится мой любовник, о серьезных отношениях не может быть и речи.

Наверное, это жалкое зрелище. Полседьмого утра, я сижу в сером спортивном костюме на своем сером диване, подобрав колени, и предаюсь безрадостным, серым мыслям. Вот-вот заиграет радио, заменяющее у нас будильник. Я бегу наверх и успеваю зажечь свет в ванной, когда музыка начинает играть вовсю. Через несколько минут я снова по уши в своих будничных делах. Будить детей, отвечать на вопрос «Что мне сегодня надеть?», готовить завтрак – делать всю ту фигню, которую делает мать троих детей между семью и восемью часами утра. В двенадцать у меня встреча с Клаудией. Гарант моего алиби жаждет подробностей, как самая известная бульварная журналистка Голливуда Гедда Гоппер. А я? Мне надо столько всего рассказать, что я чуть не лопаюсь. Мы сидим в своем любимом бистро в Брюле за маленьким столиком, погода замечательная. Мы заказали салат, белое вино и воду.

– Не важно, как это было, тебе нужно делать это почаще. Ты выглядишь просто потрясающе: глаза, кожа – все сияет, как солнце. Я почти тебе завидую. Ты подтверждаешь все эти пошлые рассуждения о том, что красота идет изнутри. Ну, рассказывай наконец… Я хочу все знать! – требует Клаудия.

Я ничего не пропускаю, с упоением пятнадцатилетней девочки рассказываю о его признаниях, о его ласках, о цветах, которые он собрал для меня. Описываю его квартиру и не могу не упомянуть его мускулистое тело. И даже тот факт, что он отлично сложен, находит свое выражение в моем рассказе. Клаудия хихикает.

– Да, похоже, Дэвид оставил о себе неизгладимое впечатление. Ты влюбилась? – спрашивает она.

У Клаудии, как и у Зузы, есть манера задавать вопросы прямо в лоб и тем самым сыпать соль на раны. Я отвечаю на этот вопрос с неохотой, потому что знаю, что отдала свое сердце – не все целиком, но большую его часть. Да, я все время думаю о нем, я сейчас словно парю над землей, и если бы могла, то достала бы для него звезду с неба!

Клаудия в шоке.

– Андреа, я, конечно, все понимаю – и то, что у тебя глаза горят, и то, что ты чувствуешь, – но ты же не можешь всерьез поставить из-за него на карту свою семью? Ты что, с ума сошла?

– Я и не собираюсь, – отвечаю я в задумчивости.

– Очень хорошо, ты меня успокоила. Но ты говоришь так, как будто завтра же готова с головой окунуться в новую жизнь! – говорит она.

– Что, тебе правда так кажется? – Теперь уже я в шоке.

– Ну да, есть чуть-чуть. На меня ты производишь впечатление по уши влюбленной женщины. Я только надеюсь, что дома у тебя все будет под контролем, потому что по твоему сияющему виду даже слепой с палочкой обо всем догадается.

Зараза!

– Кстати, ты узнала, сколько ему лет?

Это единственное, о чем я до сих пор умалчивала. Я выпиваю большой глоток воды, закуриваю уже седьмую или восьмую сигарету за день и делаю признание:

– Мне не так-то просто было это узнать. Ему ровно на год больше, чем было мне, когда я родила Софи.

– Господи, ты же знаешь, я совершенно не умею считать… Сколько лет Софи? Кажется, пятнадцать… То есть ему… Ах, мама моя родная, ему двадцать шесть! – говорит она немного громче, чем нужно.

– Об этом не обязательно знать всему бистро, – шепчу я.

Но так это и есть. Дэвид младше меня на четырнадцать лет! И на этом тема для меня закрыта. И пусть Джоан Коллинз показывает всему миру своего мужа, который на двадцать лет ее моложе, или Тина Тернер много лет живет с мужчиной, годящимся ей в сыновья. Я в Кляйн-Вернихе такого делать не могу. Для меня четырнадцать лет – непреодолимая преграда. Это приключение не мажет и не должно быть чем-то большим, чем короткий, бурный роман. Хотя…

– А что дальше? Вы с ним о чем-то договорились? – спрашивает Клаудия.

Да, договорились. В это воскресенье какое-то чудо освободит меня сразу от всех домочадцев. Клаус хочет, точнее, должен съездить к родителям. Я так долго ждала момента, когда дети вырастут и мне не нужно будет ездить с ними к этой горбатой родне. Вот уже целый год, как чаша сия меня минует. Клаудия смеется.

– Просто нарочно не придумаешь!

– Да, мне повезло. Хотя у Дэвида в воскресенье какая-то встреча, но он ее отменит. У нас будет целый день и еще полночи! – ликую я.

– Я опять обеспечиваю твое алиби?

– Я бы хотела вообще никому ничего не говорить, чтобы не пришлось врать.

– Хорошо, но если нужно будет мое участие, звони, – говорит она, качая головой, и мы прощаемся.

Настала суббота! Тренировка на сегодня отменяется. Перед тем как заехать к Зузе, мне нужно еще съездить с Клаусом на станцию техобслуживания, потому что ремонт моей таратайки обошелся в большую сумму, чем стоимость самой машины. Я бы очень хотела и дальше колесить на синем «опеле». Он не просто хорошо едет, но и выглядит суперски. Клаусу с трудом, но удается сговориться с Грегориусом на приемлемой для нас цене. Мы продаем ему мою старую развалюху, и с этого момента я счастливая владелица синего кабриолета.

В начале шестого я приползаю к Зузе. Сегодня у нее встреча с Мартином, она бегает по дому, как раненая, и кудахчет, будто снеслась. Обычно в ее доме царит полный порядок. Но сегодня здесь полный кавардак. Буквально чуть не носки на люстре висят. На кухне скопилась посуда за последние дня два. На сделанном по собственному эскизу дубовом столике громоздятся газеты, бумажки и – о ужас! – коробки из-под пиццы. Казимир оставил на паркетном полу грязные следы, и я очень удивлена, что Мисс Идеал до сих пор их не вытерла. Я иду за кудахчущей Зузой в спальню. На кованой кровати лежат кучи разной одежды. Я, словно аист, переступаю через туфли, валяющиеся на полу, отодвигаю одежду и сажусь на кровать.

– Черт! Андреа, представь, мне через три часа нужно быть на месте, а я до сих пор не знаю, что надеть, – говорит Зуза с наигранной беспомощностью, стоя передо мной в трусах и лифчике, с бигуди на голове. – Надеть то маленькое черное платье с новыми сандалиями или влезть в кожаные штаны? Сейчас они, наверное, уже не будут такими тесными. За последнее время я точно скинула пару килограммов. За это я люблю кризисы: жир тает. Или лучше новые джинсы, сегодня купила, с той секси-кофточ-кой? В качестве альтернативы еще можно выбрать бежевые брюки и темно-синий костюм в тонкую полоску. Ну скажи же что-нибудь!

Виктория, появившаяся в дверях, смотрит на нас с досадой и, качая головой, снова удаляется в свою комнату.

– Короче… – Я поднимаюсь с кровати, чтобы внимательнее рассмотреть то, что предложено на выбор. – Я бы на твоем месте особенно не хорохорилась. Лучше меньше, да лучше.

– Мне нужно чего-нибудь выпить. – Зуза побежала вниз по лестнице. – Ты что будешь: воду или вино?

Через несколько минут она снова стоит перед открытым шкафом с бутылкой минералки и двумя стаканами в руках.

– Да, ты права. Я просто надену джинсы и топ.

Бросаю взгляд на часы: уже без пятнадцати шесть.

– Давай заходи! – через плечо кричит мне Зуза, стоя перед зеркалом с карандашом для глаз и тушью. – Мне, наверное, и краситься сильно не нужно?

– Правильно, Зуз!

Дрожащими руками сестра пытается провести ровную линию, что ей, конечно же, не удается. Я советую произвести эту операцию с помощью жидкой подводки и завершить макияж нанесением туши. Добавить немного пудры и готово. Когда бигуди сняты, волосы Зузы роскошными волнами ниспадают на плечи, и она выглядит просто сногсшибательно. Мы оставляем в комнате тот же кавардак и спускаемся вниз. Виктория и Йонас уже собрали вещи и готовы ехать со мной. Я напоследок еще раз целую сестру в щеку и желаю ей удачи. И мы едем домой, утрамбовавшись в двухместном автомобиле.

На следующее утро Зуза появляется у моей двери с растрепанными волосами, расплывшимся макияжем и вне себя от счастья. Я молча осматриваю ее и решаю для начала сварить кофе. С шумным вздохом Зуза опускается за кухонный стол.

– Давай рассказывай. Все уже поняли, что ты не ночевала дома.

– Ой, господи, с чего же начать? В общем, вчера мы встретились в испанском ресторане. Мартин уже сидел за столиком, когда я пришла. Когда мы здоровались, то ни с того ни с сего обнялись и сразу заказали выпить. Я очень мужественно прямо спросила его, для чего он хотел со мной встретиться и о чем поговорить. Мартин посмотрел на меня в легкой панике и сказал, что я потрясающе выгляжу, а потом перешел к делу: он хотел поговорить о нас и об истории с Дорис. У меня в горле застрял ком, я просто окаменела…

Зуза хватает свою чашку кофе. То, что она рассказывает дальше, меня удивляет. Мартин пытался объяснить ей, что Дорис была лишь эмоциональной разрядкой, мимолетным увлечением и что сейчас их связывает только дружба. И что хотя они и спали вместе, теперь кроме телефонных разговоров – а он утверждает, что она хороший собеседник, – между ними ничего нет. Я вижу, что Зуза всему этому не очень-то верит, и внимательно слушаю дальше.

– Я заказала рыбу, тыкала в нее вилкой весь вечер и, как сама понимаешь, ни кусочка не съела.

Потом Мартин сказал, что очень хотел бы вернуться домой, но ему нужно еще немного времени. Он хочет пока еще пожить у друзей и видеться с Зузой время от времени, а не сразу входить в домашнюю рутину. Они еще прошлись по барам и в конце концов стали целоваться перед мебельным магазином, где выбрали себе новую кровать.

– Представь, Мартин обхватывает руками мое лицо и делает предложение прямо перед этим дурацким магазином.

– Что? В смысле? Вы же уже женаты и не разводились! – восклицаю я с немного истерической ноткой в голосе.

– Он сказал, что если у нас все получится и мы сумеем снова поставить наш брак на ноги, то можно будет пожениться еще раз.

У меня отпала челюсть и пропал дар речи. Мой деверь не хочет возвращаться домой, в семью, но делает собственной жене предложение руки и сердца – этакий романтический ход! И это Мартин, у которого как раз кризис середины жизни. Любезничая, как двое подростков, они пошли дальше и в конце концов оказались у Мартина.

– Но ведь он живет у друзей… Их что, не было дома? – спрашиваю я.

– Нет, у нас была почти полная свобода действий.

– Что значит «почти»?

В воскресенье утром я не так быстро соображаю. Кроме того, слышу, что в коридоре пищит телефон и еще какие-то звуки наверху. К счастью, никто пока не появился, так что мы можем болтать дальше.

– Представь себе, открываешь дверь, и перед тобой узкий коридор. Слева он немного расширяется, там находится туалет. Идешь прямо и видишь подряд две двери, а через пару метров вход в гостиную. А гостиная – это большая комната с обеденным столом, и из нее можно пройти в кухню. Но туда можно попасть и пройдя налево по коридору мимо туалета и зайдя в следующую дверь. В общем, квартиру можно обойти кругом.

– Да зачем мне подробный план этой квартиры? – Я раздражена.

– Подожди, сейчас. В общем, мы заходим и идем в кухню, потому что Мартин специально поставил охлаждаться бутылку шампанского.

– Этот хитрюга все спланировал! – резюмирую я, улыбаясь.

Закончилось все там, где и должно было закончиться, – в постели. Они бурно отпраздновали свое примирение.

– Среди ночи я проснулась, мне срочно нужно было в туалет, – хихикая, говорит Зуза. – Я пошла туда через гостиную, столовую и кухню, нашла, но вернуться назад оказалось не так просто. Я решила, что мне нужно в первую дверь справа. Абсолютно голая, я открыла ее, легла в кровать и уснула. Потом меня будит Мартин и спрашивает, что я, собственно, здесь делаю. Сплю, что ж еще, отвечаю я. На это он мне говорит: «Да, но ты лежишь не в той кровати, ты спишь рядом с Петером».

При этом воспоминании Зуза краснеет, а я от смеха сейчас надорвусь. Она тогда быстро выпрыгнула из кровати и даже не решилась взглянуть на своего негаданого соседа по кровати. Ей было просто мега-супер-ужасно неудобно. Мартин только заметил, что, мол, представь, если бы такое случилось со мной.

– Если бы он забрался к Петеру в постель, я бы не волновалась, – убеждает меня Зуза. – Я больше не могла там находиться. Хотелось убраться оттуда как можно быстрее, поэтому я по-быстрому сгребла свои вещи, оделась и только меня и видели. Мартин довез меня туда, где я оставила свою машину, и теперь я здесь. Ой… Мартин только что звонил. Они с Петером завтракают, и тема для разговора у них одна. Петер не привык, чтобы совершенно голая женщина сама ложилась к нему в постель, – обычно для этого нужно приложить много усилий. Ко всему прочему, он, оказывается, сказал мне, что я ошиблась кроватью, на что я ему ответила, чтобы он помолчал и подвинулся. Андреа, это самый большой позор в моей жизни…

– Хорошо, а что будет дальше? Когда вы опять увидитесь? – спрашиваю я, смеясь.

– С кем, с Петером?

Нет, конечно же, я о Мартине.

– Не знаю. Он мне позвонит.

Я предлагаю ей поехать домой, принять душ и переодеться, а позже я отправлю к ней детей. Быстро проверяю, что пришло мне на телефон.

Около двенадцати часов Йонас и Виктория идут домой. Клаус с детьми уже едет к родителям, а я с бешено бьющимся сердцем сажусь в машину. Без четверти час я уже стою перед его дверью, палец над кнопкой звонка. Раздается резкий низкий звук, старая деревянная дверь открывается, и я падаю в объятия Дэвида.

Мы чудесно проводим день вдвоем: сидим на террасе, говорим обо всякой всячине и не можем оторваться друг от друга. Я виртуозно избегаю темы «семья». Поскольку я ничего не сказала о своем семейном положении, Дэвид думает, что я в разводе или живу одна. Он строит планы на следующие выходные, хочет поехать со мной в отпуск, хочет, чтобы во вторник я пошла с ним на деловой ужин, и представляет себе, как я расскажу о нем своим детям. С каждым словом, с каждой фразой над моей верхней губой выступает вес больше капелек пота. Как я скажу ему, что я самая обычная женщина, состоящая пускай не в идеальном, но все же в неплохом браке, который держится вот уже семнадцать лет?

Любовь не только ослепляет, но и заметно добавляет аппетита. Мы идем в маленький французский ресторан на Цюльпихерштрассе. Обстановка здесь простая, но очень уютная. Деревянные столы, покрытые белыми скатертями, на которых стоят невысокие белые свечи в простых серебряных подсвечниках и хрустальные бокалы. Меню с блюдами дня висит на стене. Дэвид заказывает мне баранину. К ней мы пьем шабли. В животе урчит, что при таких любовных упражнениях неудивительно. За последние две с половиной недели я пережила больше, чем за предыдущие пять лет. Он нежно берет меня за руку, целует ее и говорит:

– Посмотри на меня хорошенько. Так я выгляжу, когда очень счастлив.

Мое сердце раздувается, как дрожжевой пирог, у меня просто отнимается язык. Я хочу обнимать его и целовать. Это определенно самое красивое признание за много-много лет. Так вот каково это – вести двойную жизнь!

Пока мы говорили о лыжах, сноубординге, парусном спорте, его работе на «TV-Колонь», его братьях и сестрах, его маме и тяжелой ситуации после внезапной смерти отца, стало уже почти одиннадцать, мне пора домой. Мы идем по Цюльпихерштрассе в обратном направлении, через парк, до Дассельштрассе. Мой творческий подход относительно парковки не остался незамеченным: под дворником я вижу протокол. Но какая разница? Мы еще десять минут стоим у машины, целуясь.

– Когда я снова тебя увижу? Ты сможешь быть во вторник на ужине? Будет весело, это точно, и потом… для меня это очень важно. Я хочу тобой немножко похвастаться! – говорит он.

У меня перехватывает дыхание.

– Постараюсь. Я тебе завтра позвоню.

У меня в голове хоровод мыслей. Как все успеть? По вторникам у нас напряженка: у девчонок свои дела, Клаус обычно приезжает домой поздно… Я еду по Цюльпихерштрассе из города в сторону автобана, когда звонит Клаус.

– Мы сейчас возле Кройц-Гоймар, думаю, через полчаса будем дома.

– Как родители? – изображаю я большую заинтересованность.

– Как всегда!

Я даю газу, чтобы приехать раньше их. Ура, прибыла за десять минут! Горят лампы, свечи, сижу за столом с чашкой чаю – такое впечатление, что я весь день ничего не делала, а только читала газету, лежа на диване. Отличная маскировка! Лиза в машине уснула и сейчас хнычет. Старшие девочки тоже не в лучшем настроении.

– Жутко нудно! – ворчит Макси.

– Да, в следующий раз я остаюсь дома, – категорично заявляет Софи.

Я воздерживаюсь от комментариев и отправляю обеих спать. Думаю о том, что всего лишь час назад лежала в объятиях чужого мужчины, – сейчас я на миллионы световых лет от этого. Так быстро наступает суровая реальность! Клаус стоит на кухне и наливает нам вина.

– Ну а ты чем сегодня занималась? – спрашивает он.

– Ничем особенным. Немного убрала, работала в саду, но не особенно напрягалась.

Врать на самом деле совсем несложно. Клаус подходит к двери на террасу, смотрит в сад, и мне становится не по себе.

– Да, заметно. Сейчас намного красивее, чем было.

Когда в воскресенье в полдевятого звонит телефон, сразу кажется, что что-то случилось.

– Нам срочно нужно поговорить. Есть кое-какие планы, я от них в полном восторге, но нужно знать твое мнение, – взволнованно сообщает Берии.

Она настаивает на том, чтобы увидеться именно сегодня. Через час – за это время я успела немного привести в порядок дом и себя – она уже у двери.

– Прости, что я так рано тебя беспокою, но это действительно очень важно.

– Господи, Берни, скажи же наконец, что стряслось. Это Франк? Он тебе изменяет? Что-то с детьми? Ты меня пугаешь.

– Нет, нет. С ними все в порядке. Просто я только что уволилась из магазина. Я хочу заниматься чем-то более осмысленным, чем-то, что мне нравится и что меня развивает, – тараторит она.

– Тебе чаю или чего-нибудь покрепче? – Я готова к любым неожиданностям.

– Чаю, черного, пожалуйста, – говорит она с достоинством. – В общем, как ты знаешь, я вообще-то юрист по образованию. На прошлой неделе я случайно встретила своего университетского профессора. Мы разговорились, пошли выпить кофе, и он предложил мне работу.

Я хочу вставить свой комментарий, но мне это не удается.

– Дай договорить. В общем, Майнарт, этот профессор, несколько лет назад ушел из академической среды и стал заниматься коммерцией – иначе говоря, у него своя юридическая практика. Дела, как он меня заверил, идут очень неплохо. Несколько месяцев назад его партнер по личным причинам отошел отдел, и сейчас он ищет кого-то в напарники. Он, конечно, смотрел и других претендентов, но они ему не понравились. И тут он встречает меня на улице, вспоминает, какой я была хорошей студенткой и как ему тогда понравилась моя дипломная работа… Словом, он спросил, не хочу ли я стать его партнером.

Я в шоке. Конечно, мне известно, что в незапамятные времена Берни училась на юриста, но чтобы за маской этой экологической активистки скрывалась отличница юридического факультета…

– Хм, звучит очень заманчиво. И ты хочешь начать работать адвокатом, развернуться на сто восемьдесят градусов?

– Последние годы я пыталась строить жизнь по альтернативной схеме, но это ничего не дало. Да, конечно, это немного резковато, зато это настоящий вызов, – отвечает она.

– Ты с Франком уже говорила? – спрашиваю я.

– Нет. Все случилось в эту пятницу. С тех пор я все думала, а сегодня в душе решила: хочу! Но ты же знаешь Франка. Если рассказывать ему, то нужно предусмотреть все возможные препятствия, иначе он сразу отметет такой вариант. А начинать дискуссию, как в свое время по поводу магазина, я не хочу.

Это правда. Когда Берни начинала работать в магазине, Франк устроил ей веселую жизнь. Педантичный учитель школы для умственно отсталых, он хочет, чтобы все было заранее продумано до мельчайших деталей. Этот человек не терпит спонтанности, ненавидит перемены.

– Я бы для начала не стала ничего ему говорить. Тебе нужно все обсудить с профессором. А финансовая сторона? Ты должна будешь заплатить свою долю участия? Что нужно сделать, чтобы стать равноправным партнером?

– Нет, свою долю оплачивать мне не нужно, это он мне уже сказал. А быть наравне с ним первые несколько лет у меня все равно не получится, потому что это потребует полной отдачи. У меня есть две возможности. Либо я поступаю к нему на работу как сотрудник, либо беру на себя часть текущих расходов: эта сумма будет автоматически вычитаться у меня из зарплаты и высчитываться по проценту моего участия в деле.

– А что удобнее по времени? И как ты совместишь все это с Беа и Кати?

Продумать эту немаловажную деталь нужно очень хорошо, потому что Франк принадлежит к тому сорту мужчин, которые считают, что мать должна быть дома и все время при детях.

– Да, будет непросто. У Беа уже началась школа, и она редко бывает дома раньше полвторого, а вот с Кати посложнее. Я склоняюсь к тому, чтобы взять на себя часть расходов. И, конечно, в этом случае должна буду отчислять какой-то процент отдел, которые буду вести, на счет конторы.

– А тебе вообще что-нибудь останется?

– Да, но сначала не очень много. Деньги пойдут только когда я выиграю пару дел. Как служащая я тоже могу работать – отчасти в офисе, отчасти дома. И мне нужно будет рабочее место, так что придется увязывать это с расписанием Кати. Да, действительно, надо как можно скорее обсудить все с Майнартом.

Я могу только согласиться.

– Хорошо, ты права. Можно мне позвонить? – спрашивает она.

– Да, конечно. Вот телефон.

– Я сейчас же позвоню Майнарту и договорюсь о встрече.

Через десять минут Берни застолбила встречу. Профессор будет ждать ее завтра в одиннадцать в своем офисе.

– Дорогая, мне нужно бежать, везу Кати к стоматологу. Спасибо, ты мне очень помогла. Я позвоню завтра днем.

И она ушла. Не успеваю я задуматься о новых амбициозных планах Берни, как моя двойная жизнь напоминает о себе.

– Привет, женщина моей мечты! Как у тебя дела? – спрашивает Дэвид. – Ты уже подумала насчет завтрашнего вечера?

Если честно, то нет, но я ему этого не говорю.

– Слушай, я еще не дозвонилась няне. Она обычно дома только с двух. Еще раз попробую позвонить, – обещаю я ему.

Остаток дня я провожу с Лизой в цветочном магазине. На следующей неделе Пасха. У нас в гостях будут Зуза с детьми и родители. Я покупаю всевозможные пасхальные украшения, несколько растений для сада, свежие цветы для праздничного стола и не могу пройти мимо идиотских салфеток в виде пасхальных яиц.

Вернувшись домой, я звоню Клаусу.

– Когда ты завтра вечером будешь дома? Я хотела встретиться с Клаудией.

К своему великому удивлению, я могу уехать, когда захочу. Его тренировка выпадает, и Клаус будет дома пораньше. Если бы я хотела, то могла бы дать Дэвиду добро хоть сейчас, но что-то меня останавливает. Я думаю с такой натугой, как будто должна снести огромное пасхальное яйцо, и не прихожу ни к какому результату. С одной стороны. влечет перспектива стать частью его жизни, насладиться его вниманием и забыть о будничных заботах. С другой стороны, я иду на все больший риск, становлюсь неосмотрительнее и все ставлю на кон. Кроме того, по-моему, уже наступает момент сообщить Дэвиду правду, и я очень боюсь этого разговора. Повинуясь первому порыву, я звоню Клаудии. Она на совещании. Второй порыв призывает идти поработать в саду, поскольку это обычно проясняет мои мысли. Я два часа косила газон, выдергивала сорняки, подстригала растения, после чего вдруг схватила свой телефон и согласилась! Теперь перед свиданием с Дэвидом я уже не бегаю по дому как ошпаренная с аппаратом для измерения давления и таблетками валерьянки в желудке. Я опять нормально питаюсь, что сразу же становится заметно по моим брюкам, меньше курю и снова стала собой. В полвосьмого я стою перед его дверью. Мы не виделись два долгих дня. Результат так же очевиден, как и наша любовь: мы падаем друг другу в объятия и забываем о времени. Я надеюсь на то, что история с деловым ужином – лишь предлог, но Дэвид говорит, что столик в «Сансоне» уже зарезервирован.

– Ну, тогда нам лучше поторопиться, – говорю я и выскакиваю из кровати. Через полчаса я чисто вымыта и заново накрашена.

«Сансоне» уже много лет считается одним из лучших итальянских ресторанов в Кельне. Мы с Клаусом отмечали здесь мою первую беременность особенно вкусным ужином. Когда мы входим, меня охватывает странное чувство.

– Смотри, вон сидят люди, с которыми мы договорились. Это не повернутые на своей работе телевизионщики, как ты боялась, а нормальные взрослые люди, – угадывая мои мысли, говорит Дэвид и указывает в сторону столика.

Мне делается плохо: голова кружится, ноги подкашиваются. Сбылся мой ночной кошмар. За столиком сидит супружеская пара, которая кажется мне ужасно знакомой. Я пытаюсь выиграть время, извиняюсь перед Дэвидом и ухожу в туалет. Я вижу в своих глазах панику чистой воды, когда вспоминаю, откуда их знаю. Это Юдит и Ларс. Он работает в отделе маркетинга какой-то интернет-компании, а она специалист по IT. У них двое детей и размеренная жизнь. Да, я познакомилась с ними два месяца назад на вечеринке, организованной фирмой моего мужа. Клаус связан с ними по работе. Мы тогда славно пообщались, договорились заезжать друг к другу в гости и ушли с вечеринки вместе. И хотя у меня сегодня другая прическа, я сильно накрашена, но они, без всякого сомнения, сразу же меня узнают. С отвращением глядя в зеркало, я прикидываю план побега.

Через двадцать минут я сижу в машине и спрашиваю себя, что стало со мной и моей жизнью. Не так давно я была в общем довольной женщиной, легко справлялась с домашним хозяйством, заботилась о троих детях we основном радовалась, когда Клаус возвращался домой. Сейчас моя жизнь превратилась в хаос. Я вру мужу и любовнику. Не знаю, что творится в головах у моих детей. И служба доставки пиццы накормит их быстрее, чем родная мать. Пришло время что-то менять.

Когда я стояла там, в туалете, мне вдруг стало ясно, что надо сматываться. Вопрос в том, как. Предупредить Дэвида или просто взять и уйти? Я недолго думая выбрала второй, нечестный и трусливый вариант, и с ним мне повезло. Потому что как раз когда я выходила из туалета, в ресторан ввалилась куча народу, и все они столпились между дверью, гардеробом и туалетом. Так что я сумела, оставшись незамеченной, прошмыгнуть между ними и испариться. Я побежала. И только через сто метров остановилась, достала телефон и написала Дэвиду:

И сразу же выключила телефон.

Только в Страстную пятницу Дэвид дал о себе знать. Он прислал сообщение:

Я нервно глотнула. Звучит довольно холодно. Размышляю, что ему ответить. Пожелать и ему удачи – слишком цинично! Написать, что скучаю, – тогда он, возможно, захочет меня увидеть. Я вообще никак не реагирую и погружаюсь в процесс подготовки к празднику: пеку пироги, убираю в доме, составляю список покупок на завтра, отправляюсь с Клаусом и детьми покататься на велосипедах.

В воскресенье ко мне приходят все. Зуза с детьми и, конечно, Казимиром, который сразу же осматривается в поисках Кацли. Но тот поступил умнее и уже вскарабкался на вишню. Прошло несколько минут, пока Казимир громким лаем возвестил о том, что нашел кота. Он безуспешно пытается согнать Кацли с дерева – напрасно! И только команда моей раздраженной сестры заставляет псину замолчать. Родители приходят где-то на полчаса позже, нагруженные огромными шоколадными пасхальными зайцами и другими подарками. И даже о наших желудках мама позаботилась. Моим кулинарным талантам она не очень доверяет. Она принесла с собой кучу холодных закусок и тирамису – я готова ее расцеловать! Мои бедра ей спасибо не скажут.

Я ставлю продукты на стол и слышу, как Клаус открывает бутылку шампанского, а мама ищет, где бы спрятать подарки. Мой папа получит путеводитель, и он ему очень пригодится, потому что на следующей неделе мои родители-путешественники уезжают в шестинедельный тур по Испании. Барселона, Мадрид, Валенсия, Аликанте, Севилья, Кадис, Малага и Сьерра-Невада – это их программа. Я стоически переношу все, что происходит. Скрываюсь ото всех на кухне, но мама меня и там находит. Я приношу себя в жертву. Внезапно я вспоминаю, что мы еще даже не планировали наш отпуск. Вдруг прибегает Лиза и смотрит на меня большими глазами:

– Мамусечка, в туалете кто-то стучит. Я боюсь туда заходить. Ты можешь посмотреть?

Иду за Лизой в туалет. Стук сливается с голосом моей мамы, отчаянно взывающей о помощи:

– Андреа-а-а, Зуза-а-а! Черт побери, меня что, никто не слышит?!

– Мама, что случилось? – спрашиваю я.

– Я уже двадцать минут пытаюсь открыть эту чертову дверь! Не получается. И никто не приходит мне на помощь. Вы что, не можете нормально обустроить дом? В котором бы все нормально работало… У меня в этой каморке начинается клаустрофобия! – кричит она.

Мама опять немного преувеличивает. Пять минут назад она еще была в кухне и в прекрасном расположении духа. Я прошу Клауса помочь, и через несколько секунд в узком коридоре перед туалетом собирается вся семья. Аза дверью сидит мама, которой это совсем не кажется смешным, – у нее уже начинается истерика, и она ругается как сапожник. Клаус хочет вообще убрать замок, чтобы освободить маму. Мы пытаемся ее как-то отвлечь – эти приступы клаустрофобии не так уж и безопасны. Может статься, она не только все там поломает, но и у нее остановится кровообращение. Прошла почти что вечность, пока Клаус отыскал инструменты. В перерывах между возмущенными криками я слышу, что мама всхлипывает. После получаса возни она освобождена. Праздничное настроение как ветром сдуло, и по маминому лицу я вижу, что она хотела бы поехать домой.

– Знаете, я думаю, мы лучше проведем этот день дома. У вас я даже в туалет спокойно не смогу сходить: все время буду бояться, что не открою замок или что дверь заклинит, – решительно заявляет она.

– Так не закрывайся на замок, – пытается удержать ее Зуза.

– А дверь, между прочим, не заклинило, – вставляю я свои пять копеек.

Но если мама вбила себе что-то в голову, то переубедить ее невозможно. Мы договариваемся, что завтра заедем к родителям. И уже вечером в кровати мне вдруг становится смешно. После того как родители уехали, мы чуть животы не надорвали – забавно, что такая сильная женщина, как мама, не смогла справиться с дверью туалета.

Вечером в десять мы наконец дома. День, проведенный у родителей, выдался напряженным. После плотного обеда мы пошли гулять в лес, чтобы потом сесть пить кофе. К счастью, погода была великолепная, и до самого ужина мы сидели на террасе. Мама как обычно наготовила столько, словно все здесь умирали от голода. Был заяц с фрикадельками, салат и красное вино. После трапезы я чувствовала себя фаршированным гусем. Брюки стали тесными, как корсет. Я лежу в кровати и удивляюсь, что от Дэвида до сих пор нет вестей. Зато я разговаривала с Берни. Ее беседа с Майнартом прошла замечательно, кроме того она поговорила с Франком. Он, как и следовало ожидать, был не в восторге, но Берни растолковала все в подробностях, так что ему ничего не оставалось, как согласиться. Берни решила, что поступит на работу в качестве сотрудника. В те дни, когда нет заседаний, она будет по утрам работать дома, а с двух часов вести прием в конторе. Все это вполне можно устроить, убеждает она меня.

При разговоре с ней мне даже слова не удалось вставить.

– Я сейчас как раз ищу документы о сдаче второго госэкзамена. Потом нужно будет еще подать документы о том, что я не состою в родственных отношениях ни с одним судьей Кёльнских судов. Майнарт выдаст мне справку о будущей работе у него в конторе, тогда я могу претендовать на принятие в адвокатскую палату Верховного суда земли.

– И что, ты станешь адвокатом?

– Нет, придется еще подождать, пока они проверят все документы, а потом председательствующий судья приведет меня к присяге. Как только это случится, меня можно будет внести в список адвокатов этого суда.

– Классно! А мне можно поприсутствовать на принятии присяги?

– Да, будет открытое заседание. Но не думаю, что это очень увлекательно. Франк думает зайти вместе с девочками на одну минутку.

– А ты потом будешь отмечать?

– Я собиралась выставиться в бюро, а после позвать вас в ресторан.

Она считает, что через месяц уже приступит к работе.

– Ну а когда ты уже войдешь в колею, можно и отпуск себе позволить?

– К сожалению, нет, Я в любом случае буду работать до лета, а если Майнарт уйдет в отпуск, то мне нужно будет быть в конторе. Франку придется чем-то занять детей.

Я кладу трубку, испытывая легкую зависть. Вообще-то я бы тоже с удовольствием начала работать. Снова встать на ноги, снова общаться со взрослыми людьми, снова получить независимость… И впервые возникают сомнения по поводу того, правильно ли я живу. Я решаю дать Дэвиду время до завтра. Если он не объявится, я возьму ситуацию в свои руки.

Зуза удивительно быстро оправилась от истории с Дорис. Никакой печальной мины, она снова контролирует ситуацию. Вчера у них была встреча с Мартином, они много смеялись и еще больше флиртовали. Тем не менее Зуза распрощалась с ним, сказав: «Мне пора домой, прости, дети ждут». Мартин с довольно тупым выражением лица смотрел, как она садится в свой новенький «boxier». Не везет в любви – повезет в картах. Несмотря на депрессию, Зуза сохранила холодную голову и продала один безумно дорогой экспонат своей выставки, а на вырученные деньги побаловала себя этим «порше». Зараза, только я завишу от мужа! Эта мысль совершенно не дает мне покоя, и я твердо решаю в ближайшее время что-то с этим сделать. Вооруженная пылесосом, я избавляю дом от пыли и кошачьей шерсти, когда звонит телефон. Клаудия. Она совершенно в отчаянии: бухгалтер, проболев три недели, подвела ее, и еще куча счетов не выписаны и не оплачены. Я слушаю ее жалобы, в то время в голове кипит работа.

– Если хочешь, я могу помочь разгрести это все, пока ты не найдешь нового человека, – осторожно предлагаю я.

– Андреа, это было бы отлично! Мне было неудобно тебя просить. Хотя Зуза уже давно говорила, что у тебя очень хорошо с цифрами. Когда ты сможешь зайти? И что хочешь получить за это?

– Я вечером поговорю с домашними и завтра тебе сообщу. Но ты не волнуйся, можешь в любом случае на меня рассчитывать.

Ого, шанс покончить с финансовой зависимостью!

Пятница, от Дэвида ни словечка, ни сообщения. Как настоящая женщина, я дрожащими руками (!) беру телефон и набираю номер. Я заранее решаю быть спокойной, сдержанной и ни в чем его не упрекать.

– Привет! Как дела? Как Пасха? Почему не звонишь, не пишешь? – выпаливаю я. Выдаю ему за две секунды все, что успела заготовить для разговора. Закусываю губу, пока не успела сболтнуть еще какую-нибудь глупость.

– Пасха прошла хорошо, было весело. А почему я не звоню?… Ну, я думал, ты ведь тоже можешь позвонить. Я так понимаю, тебе только сегодня захотелось это сделать?

Господи, да он злится!

– Да, я знаю. Но у меня тут был тарарам. Двое детей заболели, родители еще подкинули проблем, и эти дни пролетели как-то незаметно, – вру я. Теперь я это очень хорошо умею.

– Ты уверена, что только дети и родители помешали тебе позвонить?

– Когда мы можем увидеться? Когда у тебя будет время выслушать мою историю?

Серьезно, пришла пора сказать ему правду!

– А ты уверена, что я вообще хочу ее слушать? Сегодня не получится, я уже договорился о встрече. Завтра у меня работа. Может, в воскресенье? Ты сможешь?

Чтобы не нагрубить, я делаю глубокий вдох, решаю оставить без внимания его первый вопрос и отвечаю, что подумаю и перезвоню ему. Я раздражена и сбита с толку. Разве любовники созданы не для удовольствия, не для того, чтобы разнообразить жизнь женщины, носить ее на руках? Разве не должны любовники просто наслаждаться процессом, не задавать вопросов и ничего не требовать? И прежде всего – не обижаться? Почему мужчины могут морочить голову своим пассиям, а женщины, как я вижу, нет? Или, может, я единственная, кто не может справиться с такой ситуацией? Я чувствую, что со мной поступили несправедливо, но знаю, что не имею права на это чувство. Ход моих мыслей прерывает телефонный звонок. Это мама. Они сегодня выезжают в Испанию и к полночи рассчитывают быть на границе. А завтра – в сторону Валенсии или даже к их друзьям, в Дению. Там они хотят провести шопинг, побыть пару дней и поехать дальше до Марбеллы. Я желаю им счастливого пути и хорошо повеселиться.

Я рада за родителей. Сможем ли мы с Клаусом так, в гармонии и согласии друг с другом, встретить осень и зиму жизни? Если моя интрижка откроется, я могу попрощаться с этими благочестивыми мыслями. Размышляя в подобном духе, я берусь за домашнюю работу. Интересно, что получится у Берни, как пойдут дела у Зузы и Мартина и что мне, в конце концов, делать с Дэвидом? Придется тяжело. Не очень представляю, как я на этих выходных сделаю ручкой своей семье, чтобы поехать к любовнику. Но если я встречусь с Дэвидом, то нужно будет сказать ему правду. Кроме того, мне нужно придумать, что сказать Клаусу. Я еду за покупками, вернувшись, вызволяю Кацли из закрытого шкафа, а потом, за чтением газеты, принимаю решение. Пока мои отпрыски еще не вернулись домой, набираю номер Дэвида. После второго гудка сбрасываю. Что, черт возьми, происходит? Я набираю номер снова и на этот раз дожидаюсь, когда он возьмет трубку.

– Алло! – Господи, у него такой мужественный голос…

– Привет, это я, Андреа. Это я только что звонила, не было гудка. В воскресенье моя няня не сможет прийти, она будет занята все выходные и освободится только в понедельник. Так что в воскресенье не получится.

– Жаль, но я почему-то так и думал.

Он отстраняется, понимаю я.

– В понедельник буду весь день мотаться, даже не знаю, когда освобожусь. Давай, может, встретимся в среду? – спрашивает он удивительно спокойным голосом.

– Хорошо, мне подходит. А где? – Я могу быть, по крайней мере, такой же уравновешенной, как и он.

– Я так понял, ты мне что-то хочешь объяснить, поэтому предлагаю пойти куда-то поужинать. Давай в восемь, во французском ресторане на углу рядом с моим домом, – предлагает он.

У меня свело желудок, но я уговариваю себя, что выбор ресторана – хороший знак: все-таки там он признался мне в любви.

Глава 4Любовь и смерть

Я подставляю напряженные мышцы под струю воды и пытаюсь расслабиться, делая под душем специальные упражнения. Среда, полпервого. Клаус и дети уже давно ушли, и в порядке исключения я даже могу сегодня вернуться домой раньше пяти. Я переделала все домашние дела и собираюсь посидеть в саду с книгой и чашкой чаю. Смогу ли я сейчас сконцентрироваться на чтении, это вопрос. Сегодня вечером у меня встреча с Дэвидом, и я должна буду выложить ему все начистоту. Мои мысли все утро кружатся вокруг этой щекотливой темы.

Нужно подождать, пока он сам не спросит? Надо сказать прямо или подавать правду в гомеопатических дозах? Неудивительно, что мои плечи напряжены. Я слышу, что звонит телефон, голышом выпрыгиваю из душа и бегу в спальню. Это мама, она спрашивает, как дела у моей семьи и у Зузы. Я докладываю, что все в шоколаде, что со следующей недели я начинаю работать у Клаудии и очень этому рада, что, как мне кажется, у Зузы с Мартином рано или поздно все наладится. На что моя мама отрезает:

– О, а я думала, что этот брак наконец распадется.

Не успеваю я что-то сказать, она начинает рассказывать о своих впечатлениях. Родители уже в гостях у друзей, Тони и Аннет Шеффер, в Дении. У них земельный участок на Маркезе, горе у Дении, где живут состоятельные люди. Там даже есть бассейн и теннисный корт. Мама уже взяла напрокат ракетку, купила себе специальную обувь и как следует погоняла хозяина дома по корту – и, конечно, выиграла. Они останутся там дольше, чем планировали. Хотят здесь все посмотреть, завтра и на выходных они идут на гриль-вечеринку и подумывают купить здесь домик.

– Знаешь, мы с отцом не молодеем, и постоянные разъезды утомляют. А здесь отличный климат. Тони говорит, что Дения – это европейская Флорида, и на Маркезе живут практически одни немцы. Я бы с удовольствием проводила там несколько месяцев в году, а путешествовать мы будем и так. Мне только нужно твоего отца уговорить. Завтра мы идем смотреть пару объектов. И, по-моему, было бы классно, если бы летом здесь собиралась вся семья.

Провести самые лучшие месяцы года, свой отпуске мамой – не знаю, насколько это хорошая идея. Она рассказывает, что вчера они долго гуляли по Валенсии и ходили на бой быков. А на сегодня запланирована небольшая обзорная экскурсия по окрестным деревням: Ондара, Хавеа, Морейра, Гата и дальше, вплоть до Кальпе и Альтеи. Я очень рада за родителей, они просто наслаждаются жизнью. Через несколько дней, обещает мама, она опять позвонит. Передает всем привет, и ей надо бежать, все уже ждут.

Через полчаса я в шортах и футболке уже лежу в гамаке в саду и греюсь на солнышке. Почти задремала, но позвонили в дверь. В летнем платье и босоножках на платформе перед дверью стоит Берни, в руках у нее бутылка просекко.

– Сегодня утром я преодолела последнее препятствие и обсудила все с нашим консультантом по налоговым вопросам. А потом пришло письмо из адвокатской палаты, и если мне повезет, то через две недели я стану официально допущенным к работе адвокатом. Я принесла бутылочку вина, чтобы это отпраздновать, – объясняет она свой неожиданный визит.

Мы болтаем, и время летит очень быстро. Ровно в восемь я подъезжаю к французскому ресторану, где мы договорились встретиться с Дэвидом. Я специально выбрала дорогу в объезд, чтобы ни в коем случае не прибыть на место раньше него. Дэвид уже сидит за столиком у окна. Держа в руках сумочку и ключи, я открываю дверь. У меня такое чувство, будто я тащу на себе мешок с камнями. Это популярный ресторан. За соседним столиком сидит влюбленная парочка, они держатся за руки и совершенно забыли обо всем. У меня тяжело на сердце от мысли, что совсем недавно и мы с Дэвидом вот так же сидели здесь. Сегодняшний вечер гарантированно пройдет в не столь романтической и интимной обстановке, так как я при всем желании не могу представить, чтобы Дэвид был в восторге от моего признания. Ни один мужчина по доброй воле не согласится играть вторую скрипку! Дэвид сидит спиной к двери, его черный кожаный пиджак висит на спинке стула, он смотрит в какую-то точку перед собой. Я легонько трогаю его за плечо.

– Привет, а вот и я.

Я пытаюсь изобразить жизнерадостность, но как только вижу выражение лица Дэвида, у меня пропадает желание это делать. Он встает, обнимает меня и целует в губы. Был ли это последний поцелуй? Я его потеряю?

Я достаю упаковку «Мальборо» и закуриваю.

– Что ты будешь пить? – спрашивает он.

«Виски, водку, джин и ром… И желательно литров пять сразу», – думаю я, но говорю:

– Белое вино и воду. Как дела?

Не отвечая на мой вопрос, Дэвид подзывает официанта и делает заказ. Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза, потом он берет меня за руку и говорит:

– Я уже примерно догадываюсь, что ты хочешь мне сказать. И пока я не рассердился и мы с тобой окончательно не поссорились, я хочу, чтобы ты знала, что ты фантастическая женщина. Ты подчеркиваешь лучшее во мне. Я наслаждался каждым мигом, проведенным с тобой, и не жалею ни о чем ни секунды.

Это звучит как признание перед расставанием. Я даже не знаю, что ответить. Я сижу, переживая действие его слов, беру свой бокал и думаю, с чего бы начать. Должна ли я сказать ему правду или продолжать возводить замок лжи? И сколько еще я смогу врать? Я собираю всю свою волю в кулак и начинаю:

– Ты знаешь, что у меня трое детей… – Он кивает. – Трое девочек: Софи пятнадцать, Макси тринадцать, а младшенькой, Лизе, шесть. У них, конечно же, есть отец, и…

Продолжить мне не дал звонок мобильного. Клаус. Я узнаю это по рингтону.

– Прости, я должна ответить, – извиняюсь я.

– Ты где? – говорит он без всякого «Здрасьте». – Ты должна срочно приехать домой. Мне только что звонили из Испании. Твои родители попали в аварию. Они в больнице, в довольно тяжелом состоянии. Зуза уже едет. Когда ты сможешь быть дома? – почти кричит он.

– Через полчаса. Они живы? Как и где это произошло? – только и могу спросить я, натягивая куртку.

– Я не знаю. Жду звонка из больницы. Поезжай аккуратно, прошу тебя.

– Что случилось, Андреа? Ты белая как мел, – говорит Дэвид, беря меня за руку.

– Родители, – отвечаю я, запинаясь, – они попали в аварию. В Испании. О господи! Мне срочно нужно домой.

Я встаю, переворачиваю стул и замечаю, что дрожу как осиновый лист.

– Тебя отвезти? В таком состоянии ты не можешь вести машину! – говорит он обеспокоенно.

Довольно мило с его стороны, но мне сейчас только этого не хватает!

– Нет, не надо.

Я поднимаю на него глаза, по моим щекам бегут слезы. Дэвид крепко обнимает меня и уводит из ресторана. Я беззвучно плачу.

– Все будет хорошо, – утешает он.

– Нет, ничего не будет хорошо. Я замужем!

Я вырываюсь, сажусь в машину и вижу его недоуменное лицо. Я завожу мотор, а он подходит и стучит по стеклу.

– Это сейчас не так важно. Если я буду нужен тебе, я рядом. Обещай, что будешь себя беречь. И позвони мне.

В его глазах я вижу нежность. Понимание и доверие. Словно в трансе я еду по городу в направлении автобана, и тут телефон звонит снова.

– Прости, что мешаю… – начинает Клаудия и умолкает, услышав, что я плачу. – Господи, что случилось?

– Родители попали в аварию. Я не знаю, живы ли они… И я сказала Дэвиду, что замужем… – Больше я не могу говорить.

– Тихо, тихо. Все по порядку. Что с родителями?

– Только что позвонил Клаус и сказал, чтобы я сейчас же ехала домой, что он ждет звонка из Испании и что мои родители лежат в больнице. Пока я тут с любовником… – И я опять начинаю реветь.

– А, поэтому он оставил мне такое сообщение на автоответчике. Он был в панике. Я только что прослушала свои сообщения и хотела сказать тебе, чтобы ты обязательно перезвонила домой. Дорогая, я могу чем-то помочь?

– Нет, я не знаю, – всхлипываю я, – Зуза скоро, наверное, будет у меня, и мы попытаемся выяснить, что же все-таки случилось.

Через двадцать минут я подъезжаю к дому. Клаус пытается успокоить Зузу, дети застыли, сидя на диване, только Кацли и Казимир, как всегда, воюют: слышно лай и шипение.

– Где ты была? – сквозь слезы спрашивает моя сестра.

– У Клаудии!

– Что ты в это время забыла у Клаудии?

– Какая разница? – отвечаю я резко. – Давай лучше подумаем, что делать.

– Я смотрю рейсы в Интернете, – вмешивается Клаус, – вы должны вылететь завтра первым же самолетом!

Он поступает разумно, сохраняет трезвый рассудок и не медлит.

– Куда нам лететь и кто будет смотреть за Йонасом и Викторией? – Зуза в полной растерянности.

Клаус уже позвонил Мартину и объяснил ему ситуацию. Тот сразу же выехал. Клаус выяснил: мы летим либо до Валенсии, либо до Аликанте, план рейсов уже у него на мониторе. Самолет отправляется завтра в семь утра из Кёльна, в девять мы будем в Валенсии. Клаус онлайн снимает нам машину и распечатывает план дороги. Когда приезжает Мартин, Зуза подскакивает, летит ему навстречу и начинает безудержно рыдать. Как же он ей все-таки нужен!

В четыре утра Зуза приехала к нам на такси. Пора. Все время пути до аэропорта и в самолете мы молчим, не можем проглотить и кусочка пищи и страшимся того, что нас ждет. Так как у нас только ручной багаж, мы сразу же покидаем здание аэропорта. Фирма, предоставляющая автомобили напрокат, находится как раз напротив выхода, в бело-желтом фургоне. Здесь нам вручают ключи от машины и факс от Клауса. Он забронировал для нас в Дении номер на двоих в отеле «Лос-Анджелес». Без пяти десять мы выезжаем в Аликанте по трассе АР7. Нам предстоит проехать ровно девяносто километров. Апельсиновые плантации по обе стороны дороги я даже не замечаю. На слишком большой скорости – я выжимаю все из бедного «клио» – мы мчимся по автобану, и я радуюсь, что местные полицейские, судя по всему, ушли завтракать.

Родители находятся в частной клинике Сан-Карлос в Дении. Я ставлю машину поддеревом, на последнем затененном месте. Мы молча выходим, после кондиционера сразу чувствуем, как здесь жарко, и идем к входу. За стойкой на рецепции сидит улыбчивая блондинка за сорок. Она записывает наши фамилии и просит пройти в зал ожидания. Секунды превращаются в минуты, минуты – в часы. Нервы напряжены до предела, организм отчаянно просит никотина, но я держу себя в руках.

– Может, пойдем покурим? Я больше не вытерплю, – просит Зуза, словно прочитав мои мысли.

– Давай, – отвечаю я с облегчением.

Мы сообщаем даме на рецепции, что на минутку отойдем, и присоединяемся к другим курильщикам на улице. Все время кто-то ходит туда-сюда. Мы уже почти забыли, зачем сюда приехали, когда доктор Санчес, пожилой мужчина, обращается к нам на ломаном немецком. Мы идем в его кабинет. Пока я медленно опускаюсь в тяжелое кожаное кресло, доктор Санчес начинает говорить. О том, что случилось, у него немного информации. Произошло все примерно в десяти километрах от Дении, по дороге в Аликанте. Моего папу стал обгонять грузовик и, почти не сбавляя скорости, врезался в их машину. Оба пассажира получили тяжелые травмы… После некоторого замешательства доктор Санчес сообщает, что наша мама сегодня утром скончалась.

Я вообще не реагирую, ничего не чувствую, просто тупо смотрю на него и понимаю сказанное только тогда, когда Зуза издает душераздирающий вопль. Я обнимаю ее, пытаюсь успокоить… У нее по щекам бегут слезы. Проходит целая вечность, пока я пересохшими губами и почти отсутствующим голосом осведомляюсь о состоянии отца.

– Он жив, но состояние критическое. Очевидно, во время аварии он получил инфаркт и сейчас без сознания. Сильное внутреннее кровотечение, и если его быстро не остановить… Дела не очень хорошие, если можно так выразиться.

– Нам можно к нему? – спрашивает Зуза упавшим голосом.

Доктор Санчес кивает. Взявшись за руки, мы идем по коридорам клиники в отделение интенсивной терапии на первом этаже. Медсестра дает нам переобуться, халаты и шапочки и, после того как мы все это надели, нажимает кнопку. Двери открываются. Мы слышим, как работают многочисленные аппараты, к которым подключен наш отец. Как ужасно!

Мы садимся у кровати. Я осторожно трогаю отца за руку, глажу его пальцы и замечаю, что он шевелится. Зуза разговаривает с ним, говорит, что мы здесь и заберем их с мамой домой; что все будет хорошо и что он нам очень нужен. Слышит ли он нас?

Меня как будто оглушили. Я чувствую пустоту внутри: в душе все выгорело, как после взрыва. Потом – я утратила всякое чувство времени – появляется доктор Санчес. Спрашивает, хотим ли мы видеть маму. Мы молча идем за ним. Она лежит в полутемном прохладном помещении. На ней легкое летнее платье. Волосы причесаны, а на губах легкая улыбка, словно она спит и видит сладкий сон. Я осторожно целую маму в лоб. Просто не верится, что она больше никогда не откроет глаза, никогда больше не крикнет «Андреа-а-а-а!» и вообще больше никогда ничего не сделает.

Я хочу навсегда запомнить ее лицо именно таким, с этим безмятежным выражением, чтобы потом долго вспоминать его.

У нас с мамой никогда не было особенно теплых отношений. Она была не тем человеком. Ее врожденная и развитая в балете дисциплина определяла и отношение к окружающему миру. Она всегда владела собой и находила выход из любой ситуации – кроме приступов клаустрофобии, тогда гасили свет.

Зуза садится со мной рядом, берет маму за руку и изливает ей душу. Я выхожу из комнаты, чтобы дать Зузе возможность попрощаться. Я это сделаю позже.

Смерть всегда непостижима. Когда мы молоды, кажется, что ее не существует. Мы просто отказываемся верить, что она есть. Я умру? Что за бред, такого не может быть, я же полон жизненных сил! И если в семью или к близким все же приходит смерть, ты совершенно ошарашен и парализован. Как это? Как такое может быть? Что это добрый Боженька себе позволяет? Разве он не знает, что мы хотим жить, что не хотим уходить, что мы боимся загробного мира, вечной ночи и вечных скитаний? Пока я рассматриваю картины на стенах в коридоре, прибегает медсестра отделения интенсивной терапии. Из смеси испанского, английского и трех слов по-немецки я понимаю, что папа пришел в сознание. Я забираю Зузу, и мы идем вслед за медсестрой.

– Я рад, что вы здесь, – говорит папа еле слышно.

Сила исчезла из его голоса, в глазах погас огонь. Он закрывает их и спрашивает, как мама. Доктор Санчес, который как раз вовремя появился в палате, жестом дает нам понять, что сейчас лучше не говорить правду.

– Ничего, – вру я.

Папа удивленно смотрит на меня, переводит взгляд на Зузу и качает головой. Он мне не верит.

– Не знаю, выдержу ли я все это… Андреа, ты знаешь, где все лежит, позвони Томасу, моему адвокату. Он вам поможет со всем разобраться.

Видно, что ему трудно говорить.

– Вы должны быть сильными, не падать духом… такова жизнь. Мы с мамой прожили хорошую жизнь, не переживайте за нас… вам нужно жить дальше… – И с этими словами он закрывает глаза.

У меня начинается паника, я хочу что-то сказать ему, но доктор Санчес шепчет мне на ухо, что пациенту сейчас нужен покой.

– Я сообщил друзьям ваших родителей, что вы приехали. Они ждут внизу и сказали, что вы можете не спешить.

Мы еще раз заходим к маме. У меня такое чувство, будто я оказалась в каком-то третьем мире, где есть только больничные палаты и морги.

Тони и Аннет Шеффер пьют кофе в зале ожидания и тихо разговаривают. Им обоим за шестьдесят, они женаты целую вечность и уже десть лет живут большей частью здесь, в Дении. У них была своя фирма, которую Тони продал в пятьдесят лет, чтобы они вместе могли наслаждаться плодами своей работы. Сколько я себя помню, мы с ними дружили домами и иногда ездили вместе в отпуск. У Аннет заплаканные глаза, и, как я узнаю, мать умерла у нее на руках.

– Сегодня в семь утра позвонил доктор Санчес и сказал, что вашей маме стало хуже. Я поговорила с твоим мужем и узнала, что тебя нет дома. А потом собралась и приехала сюда.

– Она была в сознании, что-нибудь говорила? – спрашивает Зуза.

Мама хотела, чтобы я заботилась об отце, вела финансовые дела и что я вообще знаю, что делать, что она обо мне не беспокоится, ведь я в курсе, что для меня будет лучше, кроме того, рядом со мной Клаус. А Зуза должна хорошо подумать, чего она хочет и что ей делать.

– Почему-то ваша мама сказала, – обращается Аннет к Зузе, – что ты всегда брала от жизни то, чего хочешь, но в последнее время с Мартином у тебя испортился характер. Она считает, что ты должна снова идти своим путем. Возможно, даже и без Мартина.

Зуза смотрит на Аннет широко открытыми глазами.

– Она правда так сказала?

– Да, и взяла с меня обещание, что я передам тебе это слово в слово. Еще она сказала, что никогда не вмешивалась, но сейчас не может молчать.

– О господи! Боже мой! – Зуза встала, достала сигарету из моей сумки и вышла.

– Мне твоя мама все рассказала, – отвечает Аннет на мой невысказанный вопрос. Наверное, ее это очень сильно беспокоило, иначе бы Аннет ничего не узнала о Зузе и Мартине.

– Пойдемте, нам нужно перекусить, – в первый раз за все время вмешивается Тони. Мы сидим с Шефферами в маленькой закусочной в Дении. Это немного смешно, и мне даже стыдно за себя, но, несмотря на все ужасные события, я хочу есть.

Мы настояли, чтобы Тони рассказал, как произошла авария. Шефферы ехали на своей машине сразу за нашими родителями. Рассказ прерывает звонок моего мобильного. Это ассистентка доктора Санчеса, она просит, чтобы мы немедленно вернулись в больницу. Через десять минут я останавливаю машину возле клиники. Мы успели как раз вовремя. Все трубки убрали. Доктор Санчес стоит, наклонившись над нашим отцом. Он видит нас и выпрямляется.

– Он уходит, – говорит доктор тихо.

У меня уже нет слез, чтобы плакать. Я сижу рядом с папой, глажу его руку, а Зуза целует его в лоб. Она тоже больше не может плакать. Папа засыпает, и в какой-то момент прекращается ритмичный писк аппаратов, сменяясь долгим, беспрерывным сигналом… Прибегают медсестры. Он ушел от нас. Мы еще немного сидим рядом с ним, еще раз заходим в комнату, где лежит мама, и уходим из больницы только под вечер.

Первые солнечные лучи проникают в окно и будят меня. Пятница, пятнадцать минут девятого. Зуза еще крепко спит, зарывшись лицом в подушку. После того как мы зарегистрировались в гостинице, мы еще раз увиделись с Шефферами. Они пытались нас утешить, описывали последние дни наших родителей во всех подробностях. Они были так же счастливы, как и всю жизнь. И действительно собирались купить здесь дом…

Сегодня нужно уладить все формальности. Клаус уже связался с бюро ритуальных услуг в Кёльне, которое осуществит перевозку тел из Испании в Германию вместе с одной местной фирмой. Я стою на балконе нашего номера и курю уже третью сигарету за утро. Не самый подходящий момент, чтобы бросать курить. Посылаю Дэвиду SMS-ку. Песок блестит на солнце, волны лижут берег, здесь настоящий рай. Я решила заказать завтрак в номер, потому что совершенно не хочу видеть веселые лица, резвящихся детей, любопытные взгляды и сочувствующих официантов. Только когда приносят завтрак, просыпается Зуза. У нее, как и у меня, припухли глаза, под ними пролегли темные круги. У меня такое чувство, будто последние дни я прожила в постоянной спешке. За чашкой чая и булкой с мармеладом мы обсуждаем, как распланировать день. В одиннадцать нужно быть в больнице, подписать все бумаги, встретиться с представителем похоронного бюро и позвонить в фирму проката автомобилей. Максимум в половине пятого нужно выезжать в Валенсию. Клаус взял на несколько дней отпуск и руководит нашими действиями. В семь вечера мы улетаем домой. В Кёльнском аэропорту нас будет ожидать представитель местного бюро ритуальных услуг и заберет гробы. Все как в тумане… Я чувствую себя оглушенной, опустошенной и обескровленной. Зуза совершенно без сил.

Мы молча садимся в самолет. Зуза пытается читать, я уставилась на густой слой облаков под нами. Мартин встречает нас. Все пятеро детей сидят перед телевизором и смотрят «Друзей». Казимир, как всегда, уселся поддеревом и ждет, когда Кацли наконец-то оттуда упадет. Клаус стоит в саду и готовит гриль, стол накрыт – мы можем приступать к трапезе. Клаус обнимает меня, я тихо плачу.

В понедельник утром солнце сияет так ярко, что до похоронной конторы «Бер и сын» мы идем пешком по лесной дорожке. По обе стороны среди деревьев скрыты парковочные места, где мы оставляем машину и ждем Зузу, которая едет сюда с Мартином и детьми. Табличка сообщает, что прием состоится на втором этаже и что мы можем воспользоваться лифтом. Герр Бер уже ждет нас. Мы входим в помещение, больше похожее на роскошную приватную библиотеку, чем на похоронное бюро. На овальном столе красного дерева уже приготовлены свежий кофе, вода и апельсиновый сок. На стенах картины, которые, как говорит нам герр Бер, написаны родственницей одного из усопших. На окнах кованые решетки, придающие ужасной сизой в цветочках ткани штор еще более ужасный вид.

Герр Бер спокойно и тактично выразил нам свои соболезнования и перешел к небольшой речи, посвященной смерти.

– Я знаю, какую боль вы сейчас испытываете. Насколько вы оказались не готовы столкнуться с вечностью смерти. Смерть вечна. У нас забирают дорогого нам человека. И неважно, насколько прогрессивно мы мыслим, насколько развита паша техника и что мы думаем, будто подчинили себе этот мир, – мы были и остаемся смертными. Не только жизнь, но и смерть нужно уметь принимать.

Я замечаю, что Йонас и Виктория начинают ерзать на стульях, а Лиза теребит свою куклу. Я подумываю, не попросить ли герра Бера закончить свою речь, но отбрасываю эту мысль: мне почему-то кажется важным – важным для траурной церемонии, для прощания, для памяти, – чтобы это было сказано.

– В жизни важно держаться рядом, не быть одному. Мы ведь понимаем, как хорошо, когда есть кто-то, с кем можно разделить наши заботы… И во время траура не должно быть иначе. Чтобы скорбеть, каждому необходимо время, пространство и позволение. Последнее каждый дает себе сам. Каждый сам решает, как ему скорбеть, и это нужно делать осознанно.

Его тембр успокаивает, голос приятен, а слова заставляют меня задуматься.

Мартин осторожно берет Зузу за руку. Она не противится и смотрит на него с благодарностью. Я невольно вспоминаю последний разговор с мамой. У нее было столько идей и планов, она совсем не собиралась уходить! Родители еще так много хотели повидать, столько посмотреть вместе… Странно, но именно в такие моменты нужно принимать сугубо практические решения. Я узнаю, что в Германии покойники должны тридцать шесть часов находиться в специальном помещении, – поэтому мы не смогли забрать маму с папой домой. Что, кроме того, тела должны быть захоронены в течение пяти рабочих дней. И что мы можем отвезти покойных в специальное заведение «Отель душ», где можно будет с ними попрощаться.

– Дети могут, если хотят, сегодня или завтра разрисовать пустые гробы и таким образом попрощаться, – предлагает герр Бер.

– Да, мамусечка, я хочу! Бабулечке всегда так нравились мои рисунки. Так она сможет взять один с собой. – Лиза подскочила и подбежала ко мне.

Я перевожу взгляд на старших, Йонаса и Викторию, они кивают.

– Хорошо. Мы можем еще раз прийти сегодня? – спрашиваю я герра Бера.

– Да, конечно. Я буду здесь до шести часов.

Теперь нужно выбрать: кремация или погребение.

– Нет, мамочка, так мой рисунок испортится! – взволнованно кричит Лиза.

Мы учитывает ее пожелание и начинаем обсуждать декорацию. Поскольку родители в любом уголке мира чувствовали себя как дома, мы решаем, что будет по одному элементу с каждого материка: песок, вода, пальмы и сувениры, которые они привозили из путешествий: Будда из Таиланда, барабаны из Танзании, песок с мыса Доброй Надежды, фотография на мосту «Золотые ворота», кимоно из Японии и прочее. Некролог должен появиться в «Кельнер анцайгер» и «Зюддойче цайтунг». Мы решаем, что не будем рассылать приглашения. Выбор музыки, блюд, напитков и еще бог знает чего дается нам нелегко. К счастью, мы с Зузой во всем придерживаемся единого мнения. Мы не должны придавать церемонии мрачности, потому что родители были веселыми, открытыми людьми. Мы останавливаемся на шлягерах и рок-н-ролле пятидесятых, а напоследок специально для мамы будет звучать Рахманинов. Потом мы устанавливаем дату церемонии: среда, десять часов.

Мы прощаемся с герром Бером, когда день уже в разгаре. Дети проголодались, я бы тоже что-нибудь съела. Мартин знает неподалеку ресторан с разнообразной кухней. Во время обеда дети обсуждали, какие рисунки дедушка с бабушкой хотели бы взять с собой в последний путь. Они проявляют большую фантазию и ждут не дождутся, когда можно будет приступить к рисованию. В четыре часа мы возвращаемся с герру Беру. Отведенные два часа каждый из наших детей использует по-разному: кто-то рисует яркие мотивы, кто-то – черно-белые, кто-то выводит слова, которые считает нужным написать. Когда дети заканчивают, то испытывают смесь разочарования и гордости. Клаус все это время снимал их на видео, а Мартин делал фотографии. Мы с Зузой тоже наблюдали за процессом и убеждены, что облегчили детям прощание с бабушкой и дедушкой.

Вечером мы дома. Дети играют на компьютере, Лиза пошла к подружке. Меня поражает, как легко дети могут справиться Со смертью и как быстро снова находят путь в привычную жизнь.

С утра мы с Зузой должны ехать на квартиру наших родителей и разбираться со всевозможными бумажками. Я в первый раз достаю свой мобильный и вижу, что у меня три новых сообщения:

Приятно, что он мне пишет.

Утром в среду дома начинается психбольница. Хотя мы идем на похороны, мои дочери, вероятно, путают их с показом мод.

– Оставь их. Твоя мать наверняка не волновалась бы из-за этого, – говорит мне Клаус. И я их оставляю. Все три девочки надевают вещи, которые бабушка привезла им из последнего путешествия. Софи надела бриджи и блузу в цветочек, Макси – мини-юбку с черным топом, а Лиза – узкие брючки со свитером. Сама я в черном платье и черном блейзере. Я довольно напряжена, сижу рядом с Клаусом, и меня охватывает паника при мысли о том, что сейчас будет. Отпевание состоится в маленькой часовне рядом с кладбищем. В десять, когда мы приезжаем, начинает лить дождь. Клаус останавливает машину прямо возле входа и высаживает девочек. Зуза, Мартин и их дети уже здесь, в этой великолепно украшенной часовне. Слева и справа большие фотографии наших родителей – они рассказывают их историю, это фрагменты их жизни.

Я вижу два гроба на небольшом возвышении у алтаря. Последний путь, в который обычно провожают с грустью, получил веселую, легкую нотку, потому что дети разрисовали гробы, потому что они надели необычную для такой церемонии, но символичную одежду, потому что на всех фотографиях родители улыбаются, обнимают друг друга. Стоя возле пирамид в Гицее, под палящим солнцем в Альгамбре или у себя в саду, организовывая пикник… Гробы утопают в цветах – белых лилиях и белых розах. Именно так и хотели бы родители.

Мы проходим дальше, огибаем гробы, рассматриваем рисунки, и я не могу сдержать улыбку. Зуза идет следом, берет меня за руку, и мы вместе проходим к нашим местам. Пастор низким голосом говорит о полной событий жизни моих родителей, о том радостном, что у них было, и об их трагической смерти, придавая происходящему оттенок меланхолии. Я немного злюсь, потому что мы просили не доводить до этого. После проповеди Мартин, Клаус, Томас, адвокат моего отца и еще пятеро близких друзей подходят к гробам и выносят их на плечах из часовни. Не знаю, как герр Бер это устроил, но в последний путь мои родители уходят под музыку Элвиса, Фрэнка Синатры и Дина Мартина: «Everybody needs somebody sometimes»[2] и «When the moon hits the sun it's amore».[3] Мы с Зузой и детьми молча идем за гробами.

После короткого слова пастора – музыка при этом продолжает тихо играть – родителей под звуки Четвертого фортепианного концерта Рахманинова соль минор 1926 года, опус 40, медленно опускают в землю. Спокойствие, которое до этого владело мной, исчезло. Я успеваю разрыдаться, Софи и Виктория всхлипывают, Йонас тоже не сдерживает слез, Макси крепко обнимает Лизу. Мы переглядываемся с Зузой, становимся с детьми в круг и все обнимаемся, как будто больше никогда не хотим отпускать друг друга. Мартин и Клаус вместе с другими мужчинами опустили гробы в могилу. Мне с большим трудом удается заставить себя бросить на гробы последнюю розу, бросить последнюю горсть сил уже не хватает.

От плача у меня опухли глаза. Это было ужасно. Поминки, которые предполагалось устроить без излишней грусти, несмотря на позитивные хиты пятидесятых, оказались крайне печальными. Постоянно кто-то плакал. И все время кого-то одолевали воспоминания…

Сегодня мы с Зузой идем на встречу с Томасом, адвокатом родителей. Он уже подал завещание в наш участковый суд. Вообще-то мы должны подождать, когда правоприменитель отправит его нам обратно и истечет шестинедельный срок. Но Томас хочет зачитать завещание сейчас. В час мы приезжаем к нему.

За последние годы его контора мало изменилась: темно-коричневые открытые шкафы с разнообразными сувенирами и пожелтевшими фотографиями. Коричневый кожаный диван в приемной, как и паркетный пол, видел и лучшие времена. Томас приглашает нас войти и огибает свой тяжелый письменный стол, на котором громоздятся бумаги. В воздухе висит густой сигаретный дым. Мы с Зузой садимся в обтянутые красным бархатом кресла и терпеливо ждем. Сказать нечего. В последние дни Томас помогал нам, как мог, и разрешал за нас разные бюрократические формальности. То, что он нам зачитал, для меня, во всяком случае, не стало большой неожиданностью, но то, что все так дотошно перечислено, оставляет странное ощущение. Кроме квартиры в пентхаусе, где родители жили в последнее время, у них был еще и дом в Брюле, четыре объекта средней величины в Кёльне, акции, страховки и неожиданно большая сумма наличными. Когда ровно через час Томас закончил, мы с Зузой не могли вымолвить ни слова. Томас дает нам полезные советы, и прежде всего – спокойно все обдумать.

Мы выходим на улицу, воздух свежий, дует приятный ветерок. Час назад над городом бушевала настоящая летняя гроза, которой мы совершенно не заметили. Мы проголодались и уселись в первом попавшемся кафе.

– Нужно заехать на квартиру и посмотреть, что делать с вещами, – говорю я с полным ртом.

Зуза молчит и бросает многозначительные взгляды на свой сэндвич.

– Завтра? – спрашиваю я.

– Да, побыстрее. Я хочу уже с этим разделаться, – говорит она, больше обращаясь к своему сэндвичу, чем ко мне.

Шкаф матери оказывается настоящей сокровищницей. Кроме вещей, которые мы знали, у нее еще были вечерние платья с подходящими туфлями, платья-коктейль, ящик белья… Я невольно рассмеялась: родители и правда не собирались расставаться с жизнью. Подзываю Зузу, и мы продолжаем рыться в вещах вместе. В коридоре, где лежит моя сумка, раздается писк.

Меня радует, что впервые за это время я почувствовала легкое головокружение от скорой встречи с Дэвидом. Только вот когда? Я знаю: скоро.

Через четыре часа мы закончили. Мы варим кофе, и от вида пустых шкафов наворачиваются слезы. К счастью, кто-то звонит в дверь, нужно взять себя в руки. Мартин вызвал курьера, чтобы отвезти коробки и пакеты в Красный Крест. Последующие дни мы проводим в квартире родителей. Мы с Зузой много разговариваем и еще больше плачем. Роемся в фотоальбомах, смотрим старые фильмы, которые снимал папа, предаемся воспоминаниям о том, как мама готовила, и с каждым днем все больше отпускаем их. Когда мы достаем из сейфа мамину шкатулку с драгоценностями, глаза у нас становятся квадратными. Там все блестит и сверкает, и что самое приятное – у мамы все настоящее. Она что, тайком привезла с собой драгоценности царской семьи? Мы задумываемся.

– Обычно жена получает от мужа пару каратов, если тот сходил налево. Как думаешь, наш папа любил погулять? – спрашивает Зуза, подмигивая.

– Нет, конечно, нет. А если и да, то я все равно не хочу об этом знать. Кстати, а тебе уже что-нибудь презентовали?

– Если бы! Мне презентуют только тупые разговоры, и послушать Мартина, так это я сама во всем виновата.

– Что-о? – Наверное, я ослышалась.

– Да, серьезно. Очень может быть, что он от меня ожидает подарка, потому что я такая ужасная и не оставила ему другого выбора. Давай сменим тему, иначе я выкину его, как только приеду домой.

– Как вообще дела?

– Без понятия. Мы любезно общаемся друг с другом, но я понимаю, что больше не уважаю его и не знаю, как это лечится.

С этими словами Зуза захлопывает шкатулку.

После похорон прошло три недели. Сегодня вечером у меня встреча с Дэвидом, раньше просто не было времени. В семь я должна быть у него. Я немного нервничаю, стоя перед шкафом. Наше последнее свидание никак не назовешь романтичным и приятным. У меня такое впечатление, что он догадывался, что именно я хотела ему сказать. Его признание, перед тем как я узнала об аварии, было очень похоже на прощание. В самом конце я покаялась ему, что замужем. Но при каких обстоятельствах? Интересно, как он об этом заговорит? Я уже готовлю себя к тому, что это наша последняя встреча, потому что на данный момент я совершенно не представляю, как оставлю Клауса. Через полчаса я сижу в машине, на моих ресницах тушь, за ушами «Опиум». Перед его дверью я на мгновение задерживаюсь, думая, что, может, лучше просто развернуться и уехать, но отбрасываю эту мысль и нажимаю кнопку звонка. Он звучит очень породному. Сто десять ступенек, дверь открывается, и из колонок доносится песня Дэвида Кавердейла «Неге I go again on my own».[4] К чему это? Именно эта песня? Я слышу голос Дэвида, Дэвида Вагнера:

– Заходи. Я как раз открываю бутылку вина. Ты же выпьешь?

– Да. – Это все, что могу произнести я.

В растерянности я стою посреди комнаты, крепко прижав к себе сумку. Дэвид выходит из кухни с двумя бокалами в руках. Он потрясающе выглядит, от него исходит какое-то магнетическое притяжение. Судя по всему, он недавно проснулся. Он неспеша ставит бокалы на стол, на секунду отводит от меня взгляд, сначала кладет руки мне на плечи, а затем обхватывает ладонями мое лицо, целует меня, и нас охватывает страсть. Не прерывая поцелуя, мы срываем с себя одежду и делаем то, что делают влюбленные. Моя жизнь – моя двойная жизнь – продолжается!

Глава 5Желтая вилла

Мы уже долго лежим в кровати, почти не разговариваем и пристально смотрим друг другу в глаза, пока мои не наполняются слезами и я начинаю плакать навзрыд. За последнее время я испытала слишком сильную бурю чувств. Лежа в объятиях Дэвида, я рассказываю ему, что произошло за эти недели, и, сама того не замечая, говорю и о Клаусе. Дэвид лежит и молча меня слушает.

– Знаешь, у меня не плохая семья, но и не хорошая – такая, в которой семнадцать лет подряд один только быт. Мы с мужем нормально ладим, но наши чувства за эти годы изменились. Жизнь превратилась в череду привычных событий, и мы понимаем друг друга без лишних слов. С одной стороны, я это очень ценю, с другой – это скучно. Наш диалог как-то прервался. Иногда мне кажется, что мы многое делаем по привычке. И я, с тех пор как познакомилась с тобой, чувствую, будто проснулась от летаргического сна. Последние годы я была больше матерью и женой, чем любимой женщиной. Клаус и я. Мы, по-моему, уже затерялось в море повседневных проблем. Мы редко что-то делаем вместе, мало смеемся, и меня иной раз поражают его взгляды на жизнь. Раньше мы почти всегда думали и чувствовали одинаково, были на одной волне, а сейчас я иногда спрашиваю себя: знаю ли я вообще человека, с которым прожила семнадцать лет?

– Да вы же стали чужими друг другу! – восклицает Дэвид.

– Наверное, это так.

– Ты его еще любишь?

У меня в горле застревает ком, потому что так прямо меня об этом еще никто не спрашивал – даже я сама. Я лежу в постели с мужчиной, с которым на данный момент счастлива, рассказываю ему о своем муже и пытаюсь выяснить для себя, люблю ли я его. Разве не абсурдная ситуация? Уклоняясь от ответа, я целую Дэвида и уговариваю принять вместе душ.

– Нет, так просто ты не отделаешься. Сразу прямого ответа я не требую, но ты должна пообещать, что подумаешь над этим. Потому что я Fie хочу надолго оставаться вторым!

Это было сказано четко и ясно! Целуясь, лаская друг друга, брызгаясь мыльной пеной, мы набираем в ванну воду. Но когда я перед зеркалом сушу волосы и крашу ресницы, то читаю в своих глазах невысказанные вопросы.

Когда я захлопываю дверцу машины и уезжаю домой, уже полночь. В голове проносятся тысячи недодуманных мыслей. Действительно ли мы с Клаусом стали чужими друг другу? Как вдохнуть в наши отношения новую жизнь и хочу ли я этого? Смогу ли я расстаться с отцом моих детей? Смогу ли превратить недолгий бурный роман с Дэвидом в стабильные отношения? И хочет ли Дэвид вообще отношений со мной? Насколько сильны мои чувства к нему? Хочу ли я поменять Клауса на него? И смогут ли дочери меня понять? Какой будет моя жизнь, когда через десять лет мне будет пятьдесят, а Дэвиду только тридцать шесть? Или у меня просто-напросто кризис среднего возраста – недуг, приписываемый, как правило, мужчинам в возрасте сорока лет? Сзади кто-то сигналит, и я замечаю, что задумалась и стою при зеленом свете.

Сегодня у меня встреча с Клаудией по поводу будущей работы. Насвистывая, я веду автомобиль и отчаянно пытаюсь найти Хабихтштрассе в промышленном районе Кёльн-Оссендорфа. Единственное, что мне удается отыскать, это студию «Колонеум», причем уже в третий раз. Швейцар смотрит на меня с сочувствием, ведь он уже дважды популярно объяснил, что я должна доехать до конца их территории и повернуть направо, потом налево, дальше прямо и… Да, но я все время что-то путаю и каждый раз опять оказываюсь возле этого швейцара. Только с пятого раза – я опоздала уже на двадцать минут – мне удается найти здание офиса Клаудии. Дом белого цвета, как и все остальные на этой улице, только серебряная табличка на стене гласит, что здесь находится фирма «Клаудия Таубер дизайн».

Внутри офис выглядит стильно и просто, кроме рецепции сквозь большие стекла видно комнату, где работают дизайнеры. За длинными столами трудятся пятеро молодых, довольно креативно одетых женщин, вооруженных карандашами, сантиметрами и кусочками мела. За последнее время мы с Клаудией успели подружиться. И хотя три месяца назад мне это казалось невозможным, мы с ней отлично понимаем друг друга. И не только потому, что она постоянно обеспечивает мое алиби перед Клаусом, но и потому, что, несмотря на абсолютно разные стили жизни, у нас есть что-то общее. Клаудия такая же открытая, ни о ком не судит впопыхах, умеет слушать и, если нужен совет или помощь, всегда рядом. Мы с ней можем и посмеяться, но в нужный момент она бывает очень серьезной.

Я называю молодому человеку на рецепции свою фамилию и вижу, как в этот момент Клаудия выходит из кабинета с каким-то толстяком, запрокидывает голову и смеется громким горловым смехом, на который всегда все оборачиваются. Так и в этот раз. Она прощается с Джорджио (так зовут толстяка) на отличном итальянском и окликает меня:

– Здравствуй, дорогая, рада тебя видеть! Пойдем ко мне в кабинет. Что будешь пить? Воду, кофе, чай или эспрессо?

– Воду.

– Ты не заблудилась?

– Заблудилась. Пять раз проезжала мимо «Колонеума» и уже побраталась с их швейцаром. Он, наверное, ждет нашей новой встречи…

– Нужно попросить Карла на рецепции сделать нормальное описание дороги. Давай сначала обсудим дела, а потом за обедом поговорим о личном. Мне срочно нужен твой совет, да и хотелось бы узнать, как прошел вчерашний вечер. Хотя, судя по улыбке… Мона Лиза тебе позавидовала бы. Я все обдумала, – продолжает Клаудия. – Я знаю, что до рождения Софи ты училась на экономическом и умеешь обращаться с деньгами и цифрами. Мне срочно нужен человек, который приводил бы в порядок мои финансовые дела, советовал, как лучше вкладывать, какую проводить маркетинговую политику, где нужно сэкономить, то есть кто-то, кто поставит на ноги мое маленькое дело и сделает возможным его расширение. Потому что расширение – это требование времени. На прошлой неделе я заключила очень выгодный контракте фирмой посылочной торговли. Но при сегодняшнем положении дел у меня ничего не получится. Мне срочно нужен кто-то, кто бы занялся деловыми вопросами, и я была бы очень рада, если бы ты согласилась. Так как?

– Конечно! – восклицаю я удивленно.

Это намного больше, чем просто ведение бухгалтерии. Клаудия встает, берет документы и за два часа со всеми подробностями вводит меня в курс дела. То, что я слышу, мне нравится. По ее плану, на следующей неделе я должна буду начать знакомиться с порядками на фирме: нужно будет съездить с пей в пару командировок, чтобы получить общее представление. А еще поговорить с консультантом по налоговым вопросам и прочесть все договоры. Многое, как говорит Клаудия, можно будет делать дома, потому что у меня, в конце концов, есть еще и дети. Я приятно удивлена, что Клаудия помнит о моих семейных обстоятельствах. Ее предложение предельно просто: через день с утра я должна быть на фирме. Она предполагает, что мне нужно будет работать в офисе три-четыре дня в неделю, большую же часть, как уже было сказано, я могу делать дома. Она подумала также и о финансовой стороне. Я буду получать жалование, размер которого превышает мои самые смелые ожидания, рабочее место дома, а также возможность выставить счет за издержки.

– Ну что, получится? – спрашивает Клаудия.

– Да, но сначала я должна собрать семейный совет. Я хочу всем этим заняться, но, как ты понимаешь, нужно поговорить с Клаусом и детьми. Все-таки у нас в доме могут произойти большие перемены.

Я готова согласиться сразу же. Сама мысль о том, что я могу стать финансово независимой, меня вдохновляет – это самая серьезная задача за последние годы. Но в то же время это меня и пугает, потому что уже пятнадцать лет я все свои мысли и энергию направляю на воспитание детей и ведение домашнего хозяйства. Клаудия видит, что я колеблюсь.

– Знаешь, я дам тебе время. Все начнется только в сентябре, тогда ты мне будешь нужна и необходимо будет поднапрячься. А ближайшие три с половиной месяца можешь осваиваться. Мне очень важно, чтобы эту должность занял такой человек, как ты, кому я могла бы доверять.

– Да, хорошо, – говорю я.

– Зуза говорила, что ты подсказывала отцу, как выгоднее вкладывать деньги, и что советы были неплохими. Думаю, ты можешь намного больше, чем предполагаешь. Подумай еще о моем предложении, посоветуйся с семьей. А сейчас пойдем поедим, я умираю с голоду.

Через час мы сидим в ресторане на Аахенерштрассе, недалеко от Маарвега, пьем вино и лакомимся лангустом с рисом. И пока я все внимание сосредоточиваю на трапезе, Клаудия все болтает и болтает.

– Мы с Морицом вместе уже около двух месяцев. Мне хорошо с ним, и я рада, когда он рядом. Но мне все больше кажется, что он ограничивает мою свободу. Он приносит ко мне в дом кучу вещей и везде их разбрасывает. Недавно я нашла у себя в шкафу три футболки, штаны и трое трусов, и это мне совсем не понравилось. Он просто пришел и нагло расположился в моей жизни. – Клаудия злится и продолжает: – Если задуматься, то поиск единственного мужчины – это игра в блек-джек. Получаешь карты, и тебе нужно решить, оставлять их или убирать. Решишь не лезть на рожон и остановишься на девятнадцати или рискнешь пойти выше, притом что из рук может ускользнуть все, что есть, и девятнадцать тоже.

Я молчу, отпиваю немного вина и спрашиваю:

– Мориц – это девятнадцать или двадцать один, а?

– Иногда он тянет на все двадцать один, – говорит она задумчиво.

– Но ты почему-то устраиваешь панику из-за каких-то трусов в шкафу. Он же не может быть идеальным. Или это снова страх перед близостью, перед глубокими чувствами, перед любовью?

– Сколько лягушек нужно поцеловать, пока найдешь принца? Сколько тебе понадобилось, чтобы понять, что Клаус – это оно?

Хороший вопрос! Тогда я была чертовски молода и влюблена, как кошка. Вопросы, которые задает сейчас Клаудия, мне совершенно не приходили в голову. Я чувствовала, что поступаю правильно, и с высоты своего легкомыслия была уверена, что нас с Клаусом ничто, ну совершенно ничто на земле не в состоянии разлучить.

– Я об этом никогда не думала, – отвечаю я.

– Может, нужно еще подождать… Если это действительно Мориц, я рано или поздно это пойму, и не будет больше ни страха, ни сомнений! – говорит она, обращаясь больше к своему бокалу, чем ко мне.

– Если у него на это хватит терпения.

– Да, иначе мне не повезет. Знаешь, иногда он меня просто доводит до ручки. Два дня назад – он был в ванной – я услышала, что шумит унитаз. Вежливо стучу в дверь и спрашиваю, все ли нормально. На что получаю ответ: в ближайшие полчаса сюда не входить! Конечно, я должна была узнать, в чем дело, открыла дверь и увидела, что Мориц стоит по колено в мыльной пене.

Я смотрю на нее непонимающими глазами.

– Мориц вылил в унитаз мою пену для ванны и стал ее смывать! Мужчина, что с него возьмешь! Везде горы пены. В панике он стал смывать еще и еще, и, конечно, пены от этого стало только больше. Этот Дон Кихот пытался вытереть все полотенцами, при этом чуть не разбил стеклянную полочку и устроил настоящий свинарник.

Я от смеха чуть не надрываюсь. Но тогда, два дня назад, Клаудии это вовсе не показалось смешным. Она пришла в бешенство и спросила Морица, не дебил ли он. Все закончилось огромным скандалом, и она, недолго думая, выгнала Морица. С тех пор все тихо. Те трое трусов Клаудия швырнула Морицу вслед…

Над нашим столиком повисло молчание, хотя стоит мне только представить себе эту сцену, как тянет истерически рассмеяться.

– И что теперь? Вы поговорили и все опять нормально? – хихикая, спрашиваю я через несколько минут.

– Нет, ни фига не нормально, ничего не в порядке. Я пыталась ему дозвониться, а он не берет трубку. Но еще хуже то, что меня съедают сомнения. Хочу ли я, чтобы он вернулся, или во мне говорит уязвленное самолюбие? И вообще, почему этот засранец мне не звонит?

С этими словами Клаудия заказывает бутылку вина, закуривает «Мальборо лайт» и выдыхает облако дыма.

– Теперь ты рассказывай. У тебя как дела? Как с Дэвидом?

Я рассказываю ей все, в том числе и о своих страхах и сомнениях, надеясь, что она посоветует мне, какое принять решение.

– У тебя все еще больше закручено, чем у меня. Пока сама не поймешь, чего хочешь, тебе не остается другого выбора, кроме как поддерживать обоих в хорошем расположении духа. Стараться, чтобы Дэвид не делал глупостей, а Клаус ничего не узнал. Если честно, я бы не хотела оказаться на твоем месте.

Мы еще немного болтаем о Зузе и Берни и через два часа прощаемся, решив, что на этой неделе встретимся все вместе.

Мне не терпится узнать, что скажут Клаус и дети насчет моих профессиональных амбиций. По пути я заезжаю в супермаркет купить любимые лакомства своих домочадцев. Аппетитная лазанья с салатом, а для нас с Клаусом – бутылка красного вина. Так легче обсуждать сложные темы. За приготовлением лазаньи я обдумываю дальнейшие действия. Кабинет можно было бы оборудовать на чердаке, там есть небольшая комнатка, в которой сейчас хранится всякий хлам. А то, что сейчас находится в моем кабинете, нужно отправить в гараж. Предстоит большая уборка. Меня охватывает эйфория, я готова прямо сейчас приступить к работе и не могу дождаться, когда все придут домой.

Первой прибегает Лиза и сразу же сообщает, что договорилась встретиться с подружкой и хочет очень быстро перекусить. Через два часа появляются Софи и Макси, которые стонут от жары и домашних заданий. Я говорю, что мы сегодня ужинаем в семь часов и что я хочу кое-что обсудить с ними. Я избегаю их вопросительных взглядов и отправляюсь к лазанье. Около семи возвращается Клаус. Софи подходит к нему в коридоре и объявляет:

– Мама делает лазанью, купила вина и хочет с нами о чем-то поговорить. Ты не знаешь, в чем дело? Она сегодня все утро напевает себе поднос!

– Может, у нее просто хорошее настроение и она хочет поговорить об отпуске? Я уже об этом думал, – слышу я слова своего благоверного. Черт! Об отпуске я последнее время совсем забыла.

– Привет, загадочная ты наша, как дела? Софи сказала, что ты хочешь с нами обсудить что-то важное. Не откроешь мне тайну? – спрашивает Клаус.

– Нет, пока нет, но ты можешь рассказать, как прошел день, – отвечаю я.

Мы вместе накрываем на стол. Время пришло, и я открываю карты.

– Я сегодня была у Клаудии, и она сделала мне очень интересное предложение, которое я хочу с вами обсудить, потому что, как я думаю, это может некоторым образом изменить нашу жизнь.

Клаус смотрит вопросительно. Лиза тычет вилкой в кусок лазаньи и спрашивает, можно ли ей пойти поиграть. Софи и Макси не знают, стоит ли вообще обсуждать эту тему. Не обращая на них внимания, я продолжаю объяснять все «за» и «против».

– Мам, это неплохая идея! – говорят мои старшенькие и уходят делать домашнее задание.

Клаус остается, и я рассказываю ему все остальное. Он какое-то время молчит, потом отпивает глоток вина, наклоняется ко мне, целует и говорит:

– Если ты этого так хочешь…

Но договорить он не успел, потому что зазвонил мой мобильный.

– Секунду, я сейчас вернусь.

Это Зуза. Всхлипывая, она рассказывает, что только что опять поссорилась с Мартином. После трагических событий он снова живет дома, и я надеялась, что все пришло в норму. Как бы не так! Зуза заглянула в телефон мужа, когда тот был в ванной, и, к сожалению, кое-что нашла. Там было множество SMS от Дорис и его к ней. Не успел Мартин выйти из душа, как Зуза призвала его к ответу.

– Он наорал на меня, швырялся вещами, спрашивал, что я о себе возомнила… Злой как черт сел в машину и уехал! – говорит она.

Я даже не знаю, что сказать. Конечно, можно понять, что ей было интересно посмотреть сообщения в телефоне Мартина и что она разозлилась. Потому что Мартин вообще-то сказал, что они с Дорис больше не общаются. И хотя, как мне кажется, в SMS'ках нет ничего страшного, я вполне понимаю разочарование Зузы. Было бы намного умнее ничего не говорить и разобраться, нет ли между ними чего-то более серьезного.

– Я, наверное, просто слишком импульсивная! – плачет она в трубку.

Что Мартин вспылил, тоже понятно. Через пару минут Зуза уже успокоилась. Она обещает мне извиниться перед Мартином за то, что лазила в его телефоне, но дать мужу понять, что ее не устраивает такое поведение.

Когда я возвращаюсь в кухню, Клауса там уже нет. Я нахожу его в комнате Лизы. На цыпочках ухожу оттуда и отправляюсь в свой будущий кабинет. Приложив некоторые усилия, я наконец нахожу выключатель. Здесь полный кавардак. В углах свалены коробки и пакеты со старой одеждой детей, которую я уже месяцы – нет, годы – собираюсь отвезти в Красный Крест. Я пробираюсь среди этого хлама, спотыкаюсь о старые ковры, убираю какие-то коньки, открываю чердачное окно и пытаюсь представить реальные размеры этого помещения. В дверях появляется Клаус. Он не успевает ничего сказать, потому что я начинаю:

– Это будет идеальный кабинет! Смотри, если отсюда все убрать… Как думаешь?

Он несколько секунд смотрит на меня, и мне вдруг становится не по себе. Он хочет что-то сказать? Поддержит ли он мое решение снова начать работать или он против? Клаус улыбается.

– Ты так этого хочешь, что было бы нечестно встать у тебя на пути. Я только сомневаюсь, что все так легко устроить, как ты говоришь: представь, кто-то из детей заболеет… Но со своей энергией ты все сможешь. Кроме того, у тебя есть я. Да и лишние деньги нам не помешают. Итак, когда приступаешь?

Если бы нас не разделяла дюжина коробок и прочие препятствия, я бы от счастья бросилась ему на шею. Но я улыбаюсь, пробираюсь через горы хлама к Клаусу и целую его так крепко, как только умею.

Наутро у нас снова сумасшедший дом. Я сказала Клаудии, что принимаю ее предложение, и собралась заняться стиральной машиной, но тут заходит Зуза и начинает тараторить без перерыва. Вчера вечером у них с Мартином наконец состоялся долгий разговор.

– Я серьезно обдумала твой совет, извинилась и сказала, что он поступил не совсем честно и что любое его общение с этой женщиной – по SMS или по телефону – причиняет мне адскую боль. Да и вообще, дружба между мужчиной и женщиной, как мне кажется, может быть только тогда, когда оба они нетрадиционной ориентации. Не могу себе представить, чтобы люди, у которых были чувства, стали дружить. Мартин попытался доказать, что я не права. Он что, за дурочку меня держит?

У меня на этот счет несколько другое мнение. Чтобы такое было с Мартином, я и вообразить не могу. Весь круг его общения состоит, то есть состоял, исключительно из мужчин. Женщины – да, прикольно, но кельш он пойдет пить все-таки с приятелями. У меня за все эти годы сложилось впечатление, что он не очень хорошо понимает женщин и с мужчинами просто удобнее себя чувствует.

– Сначала весь этот бесконечный цирк, потом смерть родителей, а теперь вот возвращение долбанного семейного кризиса! Мне так хочется на несколько дней обо всем этом забыть.

Звонок в дверь. Берни, которую я в последний раз видела на похоронах, стоит на пороге и улыбается. Мы садимся на террасе, и я, пока варю кофе, ищу в шкафах чего-нибудь погрызть или пожевать, слушаю, как Зуза изливает Берни душу.

– Знаешь, я сейчас работаю адвокатом, могу оказать тебе консультацию при разводе. Просто сообщи, когда до этого дойдет, – говорит Берни деловым тоном.

Зуза замолкает. Похоже, такого варианта развития событий она не предусмотрела. Берни рассказывает, что приняла присягу, ее внесли в список адвокатов суда и она уже работает. Утром дома, а после обеда – в конторе. Говорит, что ей очень нравится. Я сообщаю, что скоро тоже начну работать, и получаю бурю оваций. Мир работающих матерей и жен радостно приветствует меня.

Как только Зуза и Берни ушли, я хватаю свой мобильный. Дэвид еще не знает о переменах в моей жизни, и мне интересно, как он отреагирует. Только голосовая почта. Жаль… Я оставляю ему сообщение и иду к стиральной машине, из которой до сих пор не вынула белье. Только в пятницу днем Дэвид мне перезванивает. Когда я, задыхаясь о i восторга, рассказываю о последних событиях, он как-то странно молчит.

– Я рад за тебя, но вопрос остается открытым: где в твоей жизни место для меня? Ты думала о нашем последнем разговоре? Потому что я это хочу от тебя услышать!

А теперь замолкаю я. На такое я не рассчитывала.

– Нет, я об этом не подумала. У меня просто не было времени, и я не могу принимать такие решения с бухты-барахты. Нам нужно еще раз поговорить!

– К твоим услугам! – отвечает он сухо.

Да, в этом-то и проблема. Сегодня мы встречаемся с девчонками, на выходные запланировано благоустройство чердака: уборка, покраска…

– Не знаю, получится ли на следующей неделе. У меня назначено несколько встреч. Созвонимся, – говорит он сердито.

Дэвид определенно обиделся. Сначала я скрываю от него, что замужем, потом он неделями не может со мной увидеться, а теперь я вообще занята другими вещами. Неужели он может серьезно предполагать, что я вот так запросто оставлю семью и начну с ним все заново? Или в двадцать шесть лет думают именно так? Мне не удается довести эту мысль до конца, потому что звонит Зуза. Хочет забрать меня, чтобы вместе поехать в Кёльн.

В семь часов ее машина, скрипя колесами, заворачивает за угол. Я посылаю на прощание Клаусу с Лизой воздушный поцелуй и укатываю. Но не успеваю я приземлиться на кожаное сиденье, как Зуза выкладывает:

– Я тут кое о чем подумала… Что этот Мартин вообще себе позволяет? – вскипает она, и, честно говоря, меня это даже радует. Потому что такой я ее знаю. Потому что нытье вроде «Может, он еще вернется» или «Что же я буду без него делать?» было так непохоже на мою сестру. Я не успеваю и слова вставить, она все говорит:

– Вчера мы с детьми поехали в ресторан. Мартин опять плелся на машине, как улитка, найти место парковки – вселенская проблема, и когда он наконец-то его нашел, то там бы целый грузовик поместился, а его драндулет, видите ли, не влезает. Но это еще полбеды. Недавно мы заказали новую машину, «туарег». Он намного больше, чем БМВ Мартина. Мне интересно, как его-то он будет парковать. – Она, не останавливаясь, продолжает: – До ресторана нужно было еще несколько метров пройти пешком. Мы с детьми не спеша пошли, и кто, ты думаешь, отстал? Мартин! Его скоро улитки начнут обгонять, попомни мои слова.

– Зуза, ты несправедлива! Мартин хорошо водит машину и умело паркуется. Ты просто к нему придираешься, – перебиваю я.

– Мало того, он отрастил себе брюшко, седеет, даже на груди волосы уже седые, и я спрашиваю себя, когда придет очередь всего остального. Господи, Андреа, он и правда стареет!

Я смеюсь, потому что никогда не видела мужчину с поседевшими волосами на лобке, и, когда представляю себе эту картину, мне становится весело. Зузу уже не остановишь.

– Не понимаю, из-за чего я вообще ударилась в панику? Почему так боялась, что он может меня бросить? Я забочусь о доме и о детях. А Мартин постоянно занят то работой, то многочисленными хобби. Он, например, так и не знает, когда у Йонаса тренировка по хоккею, а у Виктории урок верховой езды. И если задуматься, то он должен быть рад, что женат на такой женщине, как я. Ну а если не рад, то до свидания. Значит, он меня просто недостоин.

– То, о чем я тебе говорила, дорогая! Но ты говоришь о нем хуже, чем он есть. Последнее время он старался, был рядом и помогал тебе. А то, что он ненароком гульнул с этой Дорис, ты должна ему простить. Согласна с тобой: всякие контакты с этой женщиной должны быть прекращены! Но тогда нужно прекратить его ругать. Мне кажется, что, скорее, ты не очень уверена в своих чувствах к нему.

Зуза некоторое время смотрит на меня, глубоко вздыхает и ничего не говорит.

– Ты, наверное, права. У меня довольно многое пошло кувырком. Может быть, мне нужно побыть одной. Провести неделю без мужа и детей, расслабиться, подумать обо всем, что произошло в последнее время.

Не могу с ней не согласиться. Сбежать от всей этой суеты… Мне бы тоже этого хотелось!

– Что скажешь, если мы на неделю куда-нибудь уедем? После похорон мне все время хочется вернуться в Дению. Еще раз поговорить с Шефферами… И вообще мне там очень понравилось. Там как раз можно расслабиться. Как думаешь?

– Конечно, – говорю я, – но у нас сейчас совсем не радужное финансовое положение. Свои сбережения я потрачу на ремонт будущего кабинета.

– Да ты шутишь! Ты разве не получила письмо от Томаса? – выпаливает Зуза.

– Какое письмо?

– Сегодня утром мне пришло письмо от Томаса. Финансовая смета. Помнишь, мы договаривались, что разделим акции, сумму наличными и сумму страховок поровну. Томас это сделал, на нас открыто по отдельному счету, к которому имеем доступ только мы. Ты изумишься! Так что о проблемах с деньгами я больше не хочу ничего слышать. Да я бы вообще отказалась от денег, если бы это вернуло папу с мамой.

У меня нет слов. Из-за стресса с Дэвидом я совсем об этом забыла.

– Да, э-э-э… – мямлю я.

– Знаешь что? Я завтра приду к тебе со своим письмом. Мы посмотрим, пришло ли тебе тоже что-то, и если нет, то сразу позвоним Томасу. Ты должна пообещать мне поговорить с Клаусом и освободить себе одну неделю. Я забронирую билеты, все устрою, только, пожалуйста, не говори «нет».

– Да, но… – Больше я ничего не могу сказать.

Мы подъехали к «Феллини». Клаудия и Берии уже сидят за нашим столиком. Окна распахнуты, теплый майский воздух струится в зал. Берни устроилась спиной ко входу. Я вижу ее роскошные волосы. Клаудия как-то напряжена.

– Когда-нибудь все мужское население просто взорвется или умрет от удушья, потому что, вместо того чтобы поговорить, они предпочитают все держать в себе, – говорит она.

– Что вы тут обсуждаете?

– Понимаешь, Мориц еще до сих пор не подавал признаков жизни. И меня мучают попеременно сомнения, страхи, угрызения совести, тоска и злость. А так жить очень тяжко.

Мы с Зузой моментально подхватываем нить разговора. К несчастью Клаудии, Мориц отключил все автоответчики и уже не одну неделю отказывается поддерживать с ней какой-либо контакт.

– Наверное, у него просто другой номер мобильного.

– Ну, и что тебе не ясно? Он больше не хочет! А ты должна радоваться, что избежала дальнейших неприятностей. Очередных его трусов в своем шкафу, очередных цунами из мыльной пены. Или ты по нему скучаешь? – спрашиваю я прямо.

– Не знаю. И это глупее всего. Если бы я знала, чего хочу, было бы просто решить, что делать.

– А что ты собираешься делать?

– Сесть в машину, поехать в «Империю красоты» и поговорить с ним.

– Звучит хорошо, но только если ты этого действительно хочешь, – замечает Берни.

– Может быть, это всего-навсего уязвленное самолюбие. Потому что он не хочет с тобой разговаривать.

На этом тема «Мориц» исчерпана. Пока Клаудия не поймет, чего хочет, она не может и не имеет права ничего предпринимать. После небольшой паузы Зуза делится своими сомнениями и страхами относительно брака с Мартином.

– По-моему, поможет только одно: тебе нужно на какое-то время сменить обстановку, подумать – может быть, даже поговорить об этом – и попытаться понять, в чем дело, что ты к нему чувствуешь, – советует Клаудия.

– Именно это я и собираюсь сделать!

Когда мы около полуночи возвращаемся домой, у нас в гостиной горит свет. После нескольких бокалов вина Зуза вбила себе в голову, что мы обязательно должны прямо сейчас посмотреть, не пришло ли письмо от адвоката.

– И можно будет сразу поговорить с Клаусом, потому что он, по-моему, еще не спит, – говорит она разудалым голосом.

Конечно, письмо пришло. Лежало между газетами, и никто его не заметил. Зуза тут же отправилась разговаривать с Клаусом. Тот согласился и сказал, что завтра проверит в ежедневнике, что у него там за планы. Он звонит матери, спрашивает, не сможет ли она посидеть с детьми, и та соглашается. Потом мы бронируем билеты, номер в «Лос-Анджелесе», и в два часа все уже решено: мы с Зузой летим в Испанию четырнадцатого и прилетаем обратно двадцать первого.

Обычно я ненавижу понедельники, но сегодня все по-другому. Солнце выглядывает из-за облаков. Я попрощалась с дочерьми и свекровью и сажусь с Клаусом в машину. Нужно заехать за Зузой, и в путь! В четверть одиннадцатого самолет унесет нас в Испанию – к солнцу, паэлье и сангрии.

Мы садимся в самолет, и нас охватывает эйфория. У пас места 4А и 4В, и когда двери закрываются, а место 4С остается пустым, мы счастливы без меры. После двух часов с небольшим самолет не особенно гладко приземляется на взлетно-посадочную полосу в Аликанте. Зуза забронировала для нас кабриолет «пежо». Нам с большим трудом удается разместить две огромные сумки в крошечном багажнике. Мы решаем вместо автобана ехать по шоссе и сначала проезжаем через Аликанте, мимо предместья, которое пролетали. Высотные дома стоят очень близко друг к другу, зато в непосредственной близости к морю. Улица, испещренная выбоинами, ведет в уродливый промышленный район, а потом сначала к контейнерному, а затем – к яхтовому порту. Дорога расширяется до четырех рядов, слева и справа растут пальмы. Уличные торговцы продают все, что только могут носить с собой. В маленьких кафешках кипит бурная, интересная жизнь. Мы едем на север и покидаем город. Через полчаса мы уже в цитадели туристов – Бенидорме. Здесь есть все: сети супермаркетов, галереи магазинов, игорные дома, огромное количество ночных клубов и баров. Вдоль дороги – подозрительные секс-клубы, завлекающие одиноких мужчин своими вывесками. Мы съезжаем на автобан, потому что проголодались и хотим еще успеть искупаться в море. Нужно поторапливаться. По дороге на север проезжаем Кальпе, Бениссу, Теуладу и наконец видим указатель с надписью «Дения». Еще двадцать пять километров! Дорога петляет в апельсиновых рощах. После первого круга обстановка меняется. Магазины строительных материалов, мебельные магазины и салоны светильников – строительный бум оставил здесь свои следы. По правую руку находится гора Монтго, семисотметровую вершину которой окружают облака. На отрогах горы расположилось множество вилл. Эта местность называется Маркеза, она разделена на секторы от одного до шести – в зависимости от времени постройки вилл. Самым престижным считается шестой сектор, там самые большие виллы, некоторые даже с теннисными кортами. Дом Шефферов тоже там. Мы едем дальше, мимо автовокзала, встраиваемся в пробку у почты и оказываемся у порта. Оттуда десять минут езды до Лас-Маринас. Так называется участок пляжа с отелями, откуда через несколько километров виден и наш. Мы подъезжаем к отелю «Лос-Анджелес», паркуемся прямо около теннисного корта и радуемся, что двухчасовой путь наконец завершен.

На этот раз мы занимаем угловой номер на третьем этаже. Две спальни, небольшая гостиная в средиземноморском стиле. Номер не такой скромный, как в прошлый раз, – он уютный и выглядит дорого. Я открываю дверь на террасу и сразу влюбляюсь: два шезлонга из тикового дерева с мягкими сиденьями приглашают удобно расположиться у стола на четыре персоны с большими подсвечниками, в которых свечи защищены от ветра. Отсюда открывается захватывающий дух вид на пляж и переливающееся море. Воздух соленый, и мне еще сильнее захотелось свежей рыбы. Разложив вещи в шкафы и в ванной, мы на лифте спускаемся вниз. В мебели холла заметна смесь традиционного испанского стиля и современного гарнитура, здесь же стойки с газетами и информационными объявлениями. Стены украшают старые гравюры, на которых изображена Дения сто лет назад. Мы проходим через столовую на террасу ресторана, принадлежащего отелю. Так как здесь практически никто не говорит ни по-немецки, ни по-английски, я копаюсь в памяти в поисках хоть каких-то испанских слов.

– Hola, buenas dias, senor. Una mesa рог dos personas рог favor.[5]

Я в восторге. Седовласый официант понимает меня и ведет к изящно накрытому столику. Отсюда грандиозный вид. Надеюсь, еда тоже будет грандиозной, потому что я голодна. Мы быстро нашли то, что хотели. Бутылка Marquesa de Câceres, вода, большая порция салата и много рыбы. Думаем, чем бы еще сегодня заняться. После обеда мы находим два свободных лежака на пляже под зонтиком и решаем немного вздремнуть, а вечером, пешком либо в нашем кабриолете, совершить небольшую экскурсию по местности, а еще позже – позвонить Аннет и Тони. Сказано – сделано.

Я проспала часа два крепким сном, и разбудил меня плач ребенка. Зуза, подставив солнечным лучам накачанный живот, углубилась в чтение нового номера «Шпигель». С некоторой завистью я признаю, что на ней совсем не отразилось наличие двух детей. За последние месяцы благодаря постоянным тренировкам и здоровому питанию она сбросила парочку килограммов и накачала кубики пресса. Мышцы на ее руках тоже хорошо развиты, а на бедрах нет и намека на целлюлит. Мой живот тоже плоский, но ни о каких кубиках не может быть и речи. Все же недели стресса положительно отразились на моей фигуре. По-моему, самое время сменить купальник, который я ношу уже три года, на что-нибудь более веселое. Я твердо решаю после отпуска чаще ходить в фитнес-студию. Я потягиваюсь на лежаке, и вдруг меня осеняет, что Дэвиду я даже не сказала о нашей поездке. Как только Зуза пойдет в душ, я ему позвоню.

Закрываю глаза и вспоминаю его прикосновения, его улыбку, то, как он меня смешил… Бывают моменты, когда мне его не хватает, а иногда я полностью забываю о нем…

– Знаешь, вот я лежу, нежусь на солнышке и думаю: а нам вроде бы хорошо живется. Но вдруг становится ясно, что это не так. Недавно мы потеряли родителей, у меня сейчас острый семейный кризис, так что до хорошей жизни далеко. Странно, что мне это даже не сразу приходит в голову. Может, я недалекая? – спрашивает Зуза. У нее на глазах слезы.

– Нет, со мной то же самое. Когда я вспоминаю, что мы были здесь меньше двух недель назад, чтобы забрать маму с папой… С другой стороны, представь, что горе и слезы нас бы так парализовали, что это заслонило бы все остальное. Так и в петлю захочется. У нас с тобой есть неделя, чтобы отдохнуть, о многом поговорить, да и посмеяться тоже. Потому что когда мы вернемся, нам точно придется несладко – и тебе, и мне.

Зуза идет в душ, а я беру телефон, ухожу на террасу и звоню Дэвиду. И опять должна довольствоваться автоответчиком. Немного поколебавшись, я оставляю сообщение и прошу перезвонить. В восемь часов вечера мы с Зузой выходим на прогулку. Мы хотим пройтись вдоль пляжа до города и где-нибудь поужинать там. Слава богу, уже стало прохладнее. Морской бриз прогнал с пляжа последних людей в плавках и бикини. Я закатала хлопковые брюки, сняла босоножки, а джинсовую куртку повязала вокруг бедер. Зуза надела капри и шелковую кофточку. Сегодня она первый раз за несколько недель выглядит расслабленной. Мы идем, рассматривая дома вдоль берега. Одни из них маленькие и ветхие, другие – большие и роскошные. Белый дом прямо рядом с морем и перед ним скромный кусочек пляжа – это моя мечта с тех пор, как больше тридцати лет назад я побывала в Италии с родителями. Закрытые жалюзи говорят о том, что это летние резиденции. Нам интересно, что за люди те, кто здесь живет, и мы представляем себе, как было бы, если бы вдруг у нас появился такой дом. Пока мы обмениваемся мыслями по этому поводу, я замечаю двухэтажный желтый дом с балконом, на балюстраде которого видна большая вывеска со словами «Se Vende»[6] и номер телефона. Мы переглядываемся, смеемся как дети, подбегаем к желтой стене и заглядываем в сад. Сочная зелень, всюду пальмы, бассейн, в котором хотя и нельзя тренироваться для олимпиады, но для наших целей он вполне пригоден.

– Давай завтра же им позвоним, – говорю я лукаво и записываю телефонный номер к себе в мобильный.

– Ты что, серьезно?

– Да, а что? Посмотреть ничего не стоит, а может, это судьба?

Мы обходим дом, обнаруживаем, что другой стороной он выходит прямо на улицу, что он достаточно большой и рядом с ним есть значительного размера незастроенный хмельный участок. Здесь, без сомнения, красиво, как в раю, особенно если ты сам родом из Кляйн-Верниха. Мы идем дальше, обсуждаем, какова может быть цена за этот дом, и наконец находим ресторан. Он называется «El Pöblet» и не только выглядит привлекательно: от названий блюд в меню, выставленном у двери, у нас бегут слюнки. Официант в белоснежном фартуке и с волосами цвета вороного крыла провожает нас за столик на четверых под сенью дикого винограда. Он быстро снимает две дополнительные скатерти, покрывающие стол, предлагает нам аперитив и в такой же галантной манере приносит меню. Между утиной грудинкой и говяжьим филе мы с Зузой гадаем, что было бы, если… Дом достаточно велик для обеих наших семей, включая Кацли и Казимира. Вечерами можно сидеть на террасе и смотреть на море, а по утрам, проснувшись, бежать плавать. Три часа спустя и после второй бутылки вина мы мысленно уже купили этот дом. Решено завтра утром позвонить маклеру. Мы не спеша возвращаемся по пляжу обратно в отель, на полчаса еще раз задерживаемся у «нашего» дома и любуемся им в свете вечерних огней. Он просто класс!

Семь утра. Я почему-то проснулась, сижу на кровати и испытываю странное беспокойство. Уснуть больше не получается. Зуза еще спит, а я беру свой купальник. Эта вещь тоже видела лучшие времена, и я принимаю решение сегодня посетить первый попавшийся магазин. Настроенная на фитнес, я игнорирую лифт, зазывно подмигивающий зеленым огоньком, и спускаюсь по лестнице. В это время суток еще довольно свежо, и я в мгновение ока покрываюсь гусиной кожей. Мои единственные зрители – две скептически поглядывающие птицы и бездомный пес. Я осторожно, на цыпочках захожу в воду. Теплый душ сейчас порадовал бы меня больше. Сделав отчаянный прыжок, я полностью окунаюсь в воду и плыву до буйка. Мышцы рук подустали, но я держусь. Только большим усилием воли мне удается заставить себя повторить заплыв. Я в плохой форме. Соленая вода колет мою кожу тысячью маленьких иголочек, я выхожу из воды и бегу к полотенцу, чтобы вытереться. Зато теперь я проснулась, горда собой и в прекрасном настроении! По телу растекается приятное тепло. Я иду обратно к отелю, по дороге обматываюсь полотенцем, прохожу через маленький пальмовый садик и открываю дверь. Из лифта, который находится прямо напротив рецепции, появляются первые проснувшиеся постояльцы.

– Это ты откуда?

Зуза только что проснулась. Сонная, она стоит в дверях своей спальни и зевает.

– Плавала. Завтра я и тебя разбужу, а теперь нужно пойти позавтракать. Я сейчас коня бы съела. Короче, я в душ, а потом на завтрак. Ты со мной?

– Да, но еще только восемь часов.

Я иду в душ. Потом с тюрбаном на голове и в махровом халате, прихватив сигарету и мобильный телефон, перебираюсь на террасу. Зуза пошла в душ, а я пока попытаю свое счастье и еще раз попробую дозвониться Дэвиду. Только после пятого гудка я слышу такой родной и любимый голос.

– Я правильно понял, ты сейчас с сестрой с Испании? – спрашивает он сонно.

Мне становится не по себе, потому что в его голосе слышится холодок.

– Да.

– И тебе кажется, что это нормально и справедливо? Я сижу, жду тебя, не планирую ничего на вечер – никогда ведь не знаешь, будет ли у мадам сегодня время. Ты совершенно не думаешь о нашем будущем! Я должен довольствоваться ролью второго мужчины, пока ты там развлекаешься.

Все понятно, Дэвид в ярости.

– Я понимаю, что это может показаться нелогичным, но мне как раз именно сейчас нужно побыть одной. Ты мне совсем голову заморочил. Думаешь, это просто – первый раз за столько лет не знать, как жить? Если я останусь с тобой, то буду чувствовать себя виноватой перед Клаусом. Если с ним, то буду мучиться чувством вины и тем, что постоянно думаю о тебе. Я же сказала, что подумаю, и именно так я и сделаю. Хотя, если ты не в состоянии меня понять, то зачем тогда разговаривать дальше? Мне совсем не хочется слушать твои упреки.

Я тоже разозлилась и, повернувшись, чтобы потушить сигарету в пепельнице, вижу, что в дверях стоит Зуза и, широко раскрыв глаза и рот, смотрит на меня.

– Не могу больше говорить, я тебе потом перезвоню. – Приносят здесь завтрак в номер? – спрашиваю я Зузу, положив трубку. И отвечаю на свой же собственный вопрос. – Позвоню на рецепцию и спрошу.

Когда я снова возвращаюсь на террасу, то застаю Зузу уставившейся на море и с сигаретой в руках. Я становлюсь рядом. Мы молчим, потому что никто не осмеливается начать разговор. И тогда я не выдерживаю:

– Зуза, ради бога, скажи хоть что-нибудь! Я знаю, что это неправильно. Я в это вляпалась, влюбилась и теперь не знаю, что делать.

Зуза медленно оборачивается, смотрит на меня, потом снова переводит взгляд на море и просит еще сигарету. Которую я быстро даю ей вместе с зажигалкой. Потом Зуза заходит в номер. Я слышу, как она открывает холодильник, как шипит минеральная вода. Она спрашивает, не хочу ли я тоже. Да, конечно, сейчас это не помешает. Она уже идет ко мне, когда в дверь кто-то стучит. Завтрак! За несколько минут я накрываю на стол. За хорошим завтраком тяжелые разговоры удаются лучше. Я жестом приглашаю Зузу к столу и даже придвигаю за ней стул.

Глава 6Секс и педикюр

За чаем и булочкой я рассказываю Зузе о Дэвиде, все больше запутываясь в собственных чувствах. Вообще я рада, что наконец могу ей все рассказать. После монолога, длившегося добрых полчаса, я ожидаю, что сейчас на меня обрушится буря. Но что я вижу: никаких упреков и наставлений! Зуза смеется.

– Я многого от тебя ожидала, но эта история – просто атас. Моя сестра, образцово-показательная мать семейства, всегда готовая прийти на помощь мужу и детям, воплощение стабильности и правильности, рассказывает мне, что у нее уже с месяц сексуальные отношения с… На сколько, ты говоришь, он тебя младше?

– На четырнадцать лет, – отвечаю я сухо.

– Да… с мальчиком, который моложе ее на четырнадцать лет. Я просто в шоке.

– Ты не злишься? Не осуждаешь меня, потому что сама сейчас в полной?…

Ее реакцию я не вполне могу объяснить, но она меня радует.

– Нет. Думаю, даже могу тебя понять. Ты специально этого не задумывала, просто, как сама сказала, вляпалась. За что же мне тебя осуждать? От этого никто не застрахован. Пытаться удержать влюбленного – плевать против ветра. Ты правильно говоришь: после семнадцати лет брака страсти угасают, но их все равно хочется. Я тоже не всегда была пуританкой, как сейчас, и ты это хорошо знаешь. Я спрашиваю себя: может, у женщин есть какая-то специальная хромосома вины, которой нет у мужчин? Перед тем как у нас с Мартином начался весь этот цирк, в постели нам еще было хорошо друг с другом. Но однажды я поймала себя на том, что в самый ответственный момент рассматриваю ногти на ногах и думаю, что надо сделать педикюр. Если честно, то Мартин, должно быть, чувствовал примерно то же самое, иначе бы не было никакой Дорис. Давай рассказывай. Чем занимается твой милый? Где он живет? Как выглядит? Я хочу знать все!

– Как ты могла во время секса думать о педикюре?

Зуза задирает ноги на стол, так что чуть не падает со стула, и объясняет, что в этой позе как раз очень хорошо видно пальцы на ногах. Я хохочу и представляю себе, что если бы Мартин мог читать ее мысли… Ни о какой сексуальной активности после этого и речи бы быть не могло, без виагры ему бы не обойтись. До десяти часов мы с Зузой болтаем. Пришло время звонить маклеру. Зуза объясняет человеку на том конце провода, что мы очень заинтересованы в покупке дома и нам обязательно нужно поговорить с маклером, потому что в другие дни мы будем осматривать другие дома. Она кивает, и я понимаю, что этот обман имел успех. Мы должны сегодня в полдень встретиться у желтой виллы. Маклер, некий герр Вольберт, будет нас ждать.

В начале первого мы останавливаемся перед нашей будущей виллой. Герр Вольберт сидит в своем «ауди» с климат-контролем. Когда он выходит из машины, мы ужасаемся, и справедливо. Мало того, что у него мелированные волосы, он с первого взгляда производит совершенно неприятное впечатление. На нем шелковый блузон, голубая рубашка, ворот которой открыт слишком широко, и золотая цепь… Нужно еще что-то говорить? Зуза замечает мою гримасу и шепчет:

– Мерзкий тип, но не забывай: мы хотим купить дом как можно дешевле, так что околдуй его!

Я очаровательно улыбаюсь этому немецкому неряхе, протягиваю руку и борюсь с внезапным позывом на рвоту. Влажное, вялое рукопожатие просто отвратительно! Но герр Вольберт, по-видимому, ничего не заметил. Он открывает темно-зеленые ворота, и его потные руки с золотыми цепями тут же забываются. Газон окаймлен пестрыми цветами, пальмы стремятся в небо, и их листья тихонько шелестят на ветру. Я уже вижу, как лежу здесь в гамаке с книжкой в руках. У двухметровой желтой стены растут кустарники. К входной двери ведет дорога, настолько широкая, что на ней без проблем могут встать три машины. С близкого расстояния вилла выглядит даже больше, чем издалека. Справа начинается терраса, огибающая весь дом. Мне хочется сразу все исследовать, но герр Вольберт окликает меня. Он идет к тяжелой двойной двери, расположенной между двумя колоннами и служащей парадным входом. Под навесом стоят два фикуса – выше меня и невероятно сочного зеленого цвета. Когда маклер церемонно открывает дверь, она скрипит. Мы ничего не видим, потому что опущены жалюзи. С тяжелым швабским акцентом герр Вольберт просит немного подождать, пока он найдет выключатель и откроет окна. Мы осторожно входим в просторный коридор. Постепенно становится светло, и то, что мы видим, нам очень нравится. Вход в гостиную представляет собой арку, выложенную терракотовой плиткой. В сердце комнаты – большой французский камин, перед ним низкий столик и два кресла. В столовой мы видим большой стол и восемь стульев. Мне с трудом удается сдержать восторг. Пять двойных дверей ведут на роскошную террасу, откуда открывается потрясающий вид на сад. Герр Вольберт, изображая хозяина дома, водит нас по комнатам. Кухня отделена от гостиной и столовой двумя арочными проемами. Без сомнения, к планировке этого дома приложила руку женщина. Плита и стол расположены так, что, стоя за ними, хозяйка видит всю кухню. Огромный американский холодильник для продуктов, еще один – для напитков, посудомоечная машина… Словом, все, чего только может пожелать женщина. Мы, как двое любопытных детей, открываем все шкафы, все ящики и всюду суем нос. Я просто влюбилась в этот дом! Из белоснежной кухни путь лежит на террасу для барбекю, где для этого есть специальная плита. Из прихожей мы проходим на второй этаж. Белый деревянный настил ведет в спальню. Их семь, как объясняет герр Вольберт. Две для хозяев. В каждой по отдельной ванной и балкону с видом на море. И еще пять спален поменьше, которые разделяют три ванные комнаты. У меня нет слов: этот дом придуман специально для меня! Все осмотрев, мы идем оценивать сад: пальмы, бассейн и стена, затянутая вьющимися растениями… Идеально! Без сомнения, это именно то, о чем мы мечтали! Но сможем ли мы все это оплатить?

Герр Вольберт передает нам папку со всеми данными: планами дома и земельного участка, техническим оборудованием и ценой. После этого он, пыхтя, удаляется. Цена кусается. Так как мы не имеем представления о положении на рынке недвижимости в Испании, но непременно хотим купить этот дом, то просим герра Вольберта назначить нам еще одну встречу. Потный господин смекнул, что может на этом деле нагреть руки, и приглашает нас пообедать. По мне, это уже чересчур. Я звоню Тони и Аннет, рассказываю им о последних событиях. У меня камень с души свалился, когда они соглашаются составить нам компанию за обедом и посмотреть на маклера. За сэндвичами, пилавом и водой мы обсуждаем наш план. Я слушаю, навострив уши, как Зуза атакует всех присутствующих вопросами. Через три часа мы вместе с Аннет и Тони едем еще раз смотреть объект наших желаний и договариваемся с маклером, что в четверг объявим ему свое решение. Вечером мы заказываем ужин в номер и, устроившись на террасе, считаем до хрипоты. Результат нас порадовал. Мы можем совершить такую покупку. Но умно ли это с нашей стороны? Скорее всего, нет! Не лучше ли было бы, например, мне вложить эти деньги в больший дом в Кляйн-Вернихе, от которого семье была бы польза круглый год? Не слишком ли дорогая прихоть этот дом? Не нужно ли сначала спросить Клауса? У меня все в голове перепуталось, я напугана собственным энтузиазмом. Зуза, наоборот, не знает сомнений: она не хочет говорить об этом с Мартином, равно как и долго раздумывать. Для нее этот дом – подарок судьбы, и она непременно хочет его получить. Этим она и аргументирует.

Утром в четверг мы приезжаем к герру Вольберту в офис. Я спала довольно беспокойно, не посвятила в свои планы Клауса, решив сделать своей семье сюрприз. Зуза была вне себя от радости, когда я наконец согласилась на операцию «Желтая вилла».

Тони взял на себя роль отца и настоял на том, чтобы лично проверить каждый пункт договора. Он остался доволен, и мы с широкими улыбками подписываем договор купли.

Даже не верится: впервые мы приняли важное решение без Клауса, Мартина или нашего отца. Я нами горжусь! Через две недели нам передадут ключи, не могу дождаться этого момента. Маклер берет на себя переоформление договоров об электро-, водо– и газоснабжении и займется вопросами страхования. Потнорукий оказался джентльменом, кто бы мог подумать. Правда, кто-то должен ему намекнуть, что виду него не ахти.

Вместе с Шефферами мы празднуем покупку в ресторане «Мена» у самого моря, где замечательная кухня. Мы болтаем наперебой, и Тони неоднократно призывает нас к порядку. Он, смеясь над нашим рвением, качает головой, но по всему видно, что он рад нам помочь. Когда мы прощались, супруги Шеффер всплакнули.

По пути в отель в одной из улочек я замечаю бутик «Кальцедония». Мне сразу бросились в глаза красные бикини с ракушками, выставленные в витрине. Полные решимости, мы вошли в магазин. Ассортимент купальников, который предлагает магазин, просто поражает. Каждая модель упакована в пластиковую коробочку и висит на блестящей металлической вешалке. Жаль, но красного купальника моего размера уже не осталось. Пышная продавщица, к счастью, умеет объясняться по-немецки и пытается связаться с филиалом, чтобы они выслали сюда модель нужного размера. А мы с Зузой тем временем впали в купальничный раж. Одна модель краше другой. За пару минут я уже отобрала несколько штук. Двумя ловкими движениями продавщица освобождает купальники от коробочек, и я ухожу с ними в примерочную. Ровно через час, заплатив баснословные деньги, мы все купили.

Ресторан в нашем отеле полон народу: сегодня вечером здесь какое-то типично испанское семейное торжество с морем кушаний, музыкой и громким смехом. Вышколенному официанту с трудом удалось отыскать для нас столик. У нас тоже есть что праздновать. За шампанским и вином мы планируем, как обустроим дом, и распределяем комнаты. Мы еще никогда не тратили столько денег так спонтанно. Около полуночи мы собираемся уйти из ресторана, но хозяин испанского торжества нас не отпустил, и мы остались. Я немного захмелела и пускаюсь в танец с обворожительным мужчиной. Зуза тоже недолго сидит одна. Антонио Бандерас для бедных вдруг появился перед ней, и теперь он тянет ее куда-то за руку. А Зузе, похоже, такое нечаянное внимание доставляет несказанную радость. После пятого танца я уже без сил, ноги болят, в горле пересохло, и хочется спать. Но Хуан, хозяин торжества, не отпускает нас. Он вручает мне бокал вина и начинает рассказывать историю своей жизни. На отличном английском он сообщает, что три года назад овдовел, что у него четверо взрослых детей и что сегодня он празднует свой пятьдесят пятый день рождения и находится в самом расцвете лет. Сам он из Дении, но в юности переехал в Мадрид, чтобы попробовать себя в качестве адвоката. На вопрос о том, что нас с Зузой сюда привело, я рассказываю ему о смерти родителей, желании еще раз приехать сюда и нашей спонтанной покупке. Он знает этот дом, восхищается им и одновременно удивляется, что дом выставлен на продажу. По словам Хуана, это один из лучших домов в этом районе, и не успеваю я что-то сказать, как он уже ищет подтверждения правдивости моего рассказа у своих братьев. Я слышу: «Oh, ah, vale, si»[7] – и еще много испанских слов, значение которых мне неизвестно. Я надеюсь, что с покупкой этого дома мы никому не перешли дорогу.

После двух бокалов вина и еще нескольких танцев я уже действительно никакая и хочу только одного – прилечь. Зуза по-прежнему увлеченно танцует со своим Антонио и, несмотря на то что я изо всех сил машу ей рукой, не замечает, что я хочу отсюда смотаться. В нашем номере прохладно, с улицы едва доносятся смешки женщин и низкий речитатив испанских шлягеров. Наконец-то! У меня нет сил хотя бы смыть макияж. Я уснула за какие-то секунды. Когда через несколько часов от мучительной жажды я проснулась, уже светало. Я поплелась на кухню в поисках бутылки минеральной воды. Дверь холодильника распахнута, и я утыкаюсь сонными глазами в чью-то голую спину.

– Тоже пить хочешь, сестричка? – спрашиваю я хрипло.

Я пугаюсь, потому что эта спина принадлежит не Зузе, а ее Антонио Бандерасу, этому танцору и жигало. Он теряет равновесие и падает на спину. Он совершенно голый. Синеватый свет из холодильника падает на его мужское достоинство, волосатую грудь и длинные мускулистые ноги. Он с шумом поднимается, хватает кухонное полотенце и последнюю бутылку воды и идет в спальню. Что это было? Интересно… Мучимая жаждой, я в полном одиночестве стою перед мини-баром. Воды больше нет. Только жалкие остатки яблочного сока.

Плавание до буйка по утрам уже стало у меня доброй привычкой, но сегодня из-за насыщенной ночи я встала слишком поздно. Первые купальщики, защищенные от солнца зонтиками, уже расположились на полотенцах на берегу. Я, пошатываясь, захожу в воду. До буйка доплыть сегодня не получится, поэтому я просто поплавала туда-сюда. Зуза уже встала, и мило улыбаясь, сидит на террасе. Она весело сообщает мне, что завтрак уже несут и я могу спокойно идти в душ. Ее ночного гостя нет. Приняв душ и нагуляв аппетит, я сажусь рядом с сестрой.

– Ну?…

– Что «ну»? – переспрашивает она с улыбкой до ушей.

– Давай рассказывай. Кто этот Антонио Бандерас? Как это было и когда вы снова увидитесь?

– Слу-у-у-шай! – говорит она. – Его зовут Диего, он старший сын брата Хуана, ему двадцать два года и он очень-очень милый.

– И как это было? – спрашиваю я.

– Хорошо! У него впечатляющие данные, надо сказать. После стольких лет с Мартином… Диего внес приятное разнообразие, – хихикает она.

– Ну-ну. И что, будет какое-то продолжение… или как?

– Не знаю. Он спросил мой номер и сколько я еще здесь пробуду. Номер я ему дала. Хотя мне все равно, позвонит он или нет. Я не влюблена. Было хорошо, даже очень хорошо, и я взяла реванш. Мартин удивился бы, если бы узнал. Жаль, что я ничего ему не расскажу, – заключает она.

За завтраком мы планируем наш сегодняшний день. Хотим по трассе АР7 поехать в Бенидорм, посмотреть в супермаркете цены на белье, посуду и прочую дребедень, заглянуть в магазин стройматериалов и вернуться по шоссе. Через два часа (иначе не получилось!) мы в «Зара», нагруженные кучей шмоток, заходим в кабинку для переодевания. Меня расстроило то, что тридцать восьмой размер мне мал. К моей величайшей досаде, мои 75В теснят черное платьице на бретельках, и, конечно, внизу, на бедрах, все натянуто, как на барабане. Я что, опять поправилась? Я уже собралась сдаваться, когда Зуза сообщает, что она тоже не влезает в испанский тридцать шестой.

На обратном пути нас охватывает грусть, потому что именно по этой дороге ехали родители, когда в них врезался грузовик и забрал их жизни. Вернувшись в отель, мы чувствуем себя уставшими и изнуренными. После холодного душа я отправляюсь на террасу со своей книженцией: приключения в Древнем Египте. Как раз то, что надо. Я прочла две страницы, когда подходит взволнованная Зуза. Диего только что прислал SMS, что хочет видеть ее сегодня вечером.

– И что мне теперь делать? – спрашивает она.

– Как по мне, то иди. Я устала как собака и хочу пораньше лечь спать, – отвечаю я. Вообще-то очень хочется дочитать книжку.

– Ты на меня не сердишься?

– Нет, конечно же!

Не успела она отправить SMS, как зазвонил ее телефон. Опять Диего! Слышу, как Зуза договаривается с ним на девять часов. Встречу ли я его завтра снова у холодильника? Следующие два часа Зуза периодически появляется на террасе. Ее охватило лихорадочное стремление к красоте.

– Настоящее свидание – это вам не просто парень на одну ночь, – говорит она с горечью. – Я себя чувствую подростком. Господи, когда у меня вообще последний раз было свидание? Наверное, лет десять назад!

– Хватит, прекрати. Все не так плохо, ты ведь, в конце концов, провела с ним целую ночь.

– Да, но это произошло спонтанно и под влиянием алкоголя. Посмотрим, как я ему покажусь на трезвую голову.

Просто смешно: Зуза сомневается в себе – это что-то новенькое!

– Или, – продолжает она, – я могу все отменить. Скажу, что тебе вдруг стало нехорошо.

Я не успеваю ответить – опять звонит Диего. Он уже внизу и ждет Зузу. За считанные секунды все ее мысли о том, чтобы остаться, исчезли. Зуза взволнованно мечется по комнате, ищет сумочку, расческу, зачем-то еще и солнечные очки и наконец выходит за дверь.

Ура, покой! Перед тем как вернуться на веранду, я наливаю бокал белого вина. Солнце скрылось за горизонтом, на пляже никого нет, веет легкий ветерок, шумит море. На чем я остановилась? Героиня романа влюбляется в египтянина, который своим искусством врачевания и шармом пленяет не только царицу Египта, но и меня. Мыслями я перенеслась на много веков назад, как вдруг дурацкий телефонный звонок вырывает меня из мира фантазий. Это Хуан, мой вчерашний партнер по танцам. Говорит, что у него в отеле были кое-какие дела, что он случайно столкнулся с Диего и моей сестрой и точно знает, что у меня нет никаких планов на этот вечер. Не буду ли я любезна принять его приглашение поужинать? Вообще-то я уже настроилась на спокойный вечер с книжкой… Я медлю с ответом, бросаю взгляд в зеркало и понимаю, что, не считая нескольких незначительных деталей, могу выйти хоть сейчас. Ну вот! Египтянин от меня не убежит. Через пятнадцать минут спущусь, обещаю я.

Хуан ждет меня у рецепции, болтает с хозяином отеля. Когда он видит меня, его загорелое лицо озаряется, блестят белые зубы, а зелено-карие глаза сияют. Он подходит, кладет руку мне на талию, и мы, беседуя, идем к выходу. У отеля припаркован его не новый, но ухоженный автомобиль. Хуан ловко выезжает на дорогу, и мы движемся в сторону центра.

По маленьким переулочкам, где при свете фонарей бьют по мячу будущие Роналдо и Бекхемы, мы приезжаем в центр, к вокзалу. Хуан хочет показать мне свой любимый бар «El Jamonal de Ramonet». Если я правильно помню, то уже однажды была здесь с Аннет и Тони. Вниз ведут две ступеньки, кондиционер работает на полную мощность: после жары на улице здесь очень приятно. Публика в баре разношерстная. Все громко смеются, еще громче разговаривают и очень много пьют. Хуана приветствует хозяин заведения – человек с угольно-черными, все время любопытно бегающими глазами. За бокалом риохи я спрашиваю Хуана, что ему известно о доме, который мы недавно купили, и испытываю облегчение, когда он заверяет, что с домом все в порядке. Предыдущие владельцы – семейная пара из Мадрида, которая сейчас в разводе, – не смогли договориться между собой и решили попросту продать дом. За креветками с чесночным маслом и овощами гриль Хуан расспрашивает меня о жизни. Я рассказываю ему о родителях, о детях, о Клаусе и о нашем доме в Кляйн-Вернихе. О том, что моя семья ничего не знает о покупке дома на берегу моря. Не могу дождаться, когда увижу их изумленные лица. Около полуночи Хуан отвозит меня в отель. Вино, от которого я поначалу почувствовала бодрость, теперь разморило меня. Ужасно хочется спать. Зуза еще не вернулась.

Я просыпаюсь от веселого «Hola!».[8] Сегодня суббота, и, по-моему, я забыла повесить на двери табличку «Don't disturb»,[9] потому что передо мной стоит горничная. Осторожно открываю дверь в спальню Зузы. Ее постель пуста, но смята. Сестры и след простыл.

– Доброе утро! – Зуза приподнимается с лежака и улыбается мне. Подозреваю, что Диего загорает где-то неподалеку, и озираюсь по сторонам.

– Ты долго будешь его искать, дорогая. Диего тут пет, – смеется Зуза. – Я очень мило провела вечер. Мы сходили в один фантастический ресторан, потом немного погуляли по бульвару, а в полвторого я уже была в своей кроватке. Одна.

Ничего себе! Зуза решила дать своему браку еще один шанс и, как она говорит, хочет попробовать забыть о том, что было. Потому что после стольких лет это уже неважно. Кроме того, говорит она, ночь с Диего была горячей, но чтобы ее повторить – об этом и речи быть не может. Потому что по своей сути она человек моногамный.

– Что-то не похоже, – замечаю я.

– Я же говорила, что это была минутная слабость, не больше, – отвечает Зуза.

Весь оставшийся день мы проводим на пляже.

Только в понедельник – мы уже забронировали обратные билеты – я получаю весточку от Дэвида. Тон его сообщения какой-то отстраненный:

Ни привета, ни поцелуя, даже не написал «скучаю». Во мне кипят попеременно злость и отчаяние. Хочется позвонить прямо сейчас. Но, если честно, последние дни я мало думала о Дэвиде. Покупка дома потребовала всей моей энергии и внимания.

– Что такое? – спрашивает Зуза. – Ты чернее тучи. Я молча протягиваю ей свой телефон.

– О… Это не очень хороший признак. Что собираешься делать? Если хочешь знать мое мнение, то непохоже, что ты очень уж по нему скучала.

– Я даже не знаю, что делать. Сама удивляюсь, что так мало думаю о нем, да и сейчас мне как-то все равно. Забавно!

К счастью, нам нужно на самолет. Это меня отвлекает. Во время полета я изучаю документы на дом, и мы решаем, как лучше преподнести нашим родным новость о покупке. Через два с половиной часа мы приземляемся в удивительно солнечном Кёльне. Мартин, Клаус и дети приехали нас встречать, и я очень рада видеть эту делегацию. У Лизы в руках букетик цветов. Я обнимаю ее, и она шепчет мне на ушко:

– Мамусечка, я та-а-а-ак тебя люблю!

Даже Софи и Макси рады возвращению своей главной надзирательницы. Клаус целует меня в губы и крепко прижимает к себе. Мартин сообщает, что зарезервировал столик в нашем любимом итальянском ресторане в Брюле. Документы, касающиеся дома, я держу при себе, потому что Лиза всюду сует свой носик и уже начала интересоваться моими сумками.

Пене, шеф-повар ресторана, приготовил для нас особые блюда. Мы сидим на улице под навесом, оплетенном диким виноградом. Большой стол накрыт на девять персон, горят свечи, и я начинаю подозревать, что мужья тоже приготовили нам какой-то сюрприз. Пепе приносит вино, воду, сок, оливки и хлеб. Я заказываю бутылку просекко и шепчу Зузе, что пора открыть нашу тайну. Я больше не в силах молчать и хочу знать, как они отреагируют. После того как все получили по бокалу вина, я, избегая вопросительных взглядов Клауса и Мартина, стучу вилкой по бокалу: тишина, пожалуйста!

– Мы хотим открыть тайну, которую нам с большим трудом удалось сохранить до сих пор… – начинаю я речь. И рассказываю все по порядку: как мы впервые увидели желтую виллу, о первой экскурсии туда и о том, в каком мы были восторге. О том, как сомневались и как нам помогали Шефферы…

Стало довольно тихо. Клаус смотрит на меня, не веря собственным ушам. Мартин нервно теребит в руках зажигалку. Лиза – краешек скатерти. И когда я наконец объявляю о покупке, а Зуза показывает фотографии и проект дома, Пепе становится первым человеком, обретшим дар речи.

– Bella, – он всегда так говорит, – кароши дом на солнце, для вся семья, фантастико! – И, подмигнув, добавляет: – Но лучше все-таки Bella Italia.

Клаус и Мартин не знают, что сказать. «Озадаченные» – именно то слово, которое описывает их состояние. Дети просто вне себя от счастья и забрасывают нас вопросами. Йонас очень переживает, не придется ли ему жить в одной комнате с «тупой» сестрой. Лиза спрашивает, есть ли там бассейн, а Софи, Макси и Виктория интересуются количеством спален и ванных комнат. Первым (после Пепе) сумел прийти в себя Мартин.

– У меня даже слов нет! Стоит вас оставить на несколько дней, как вы покупаете баснословно дорогой дом. – И говорит, обращаясь к Клаусу: – Нам нужно держать ухо востро, наши девочки становятся самостоятельными!

Мартин ухмыляется, и я вижу, как Зуза вздрогнула, ее глаза сверкнули опасным блеском, но, к счастью, она сохранила спокойствие.

– Он у меня еще увидит! – шипит она.

По-моему, Зуза неправильно поняла Мартина. Похоже, ее доброе намерение спасти их брак рушится из-за мелочей.

После того как мы в подробностях все объяснили и пообещали через две недели съездить вместе с ними, чтобы показать дом, Клаус успокоился и его раздражение быстро прошло. В отличие от Зузы, я всегда советуюсь с ним, когда нужно принять какое-то решение. А теперь вдруг… Мне было важно его мнение, даже когда я покупала себе одежду. А Зуза, наоборот, всегда придерживалась собственной линии. Так как Мартин постоянно в командировках, а Зуза известная Мисс Нетерпение, она часто принимала решение самостоятельно, а мужа уже ставила перед фактом. В оправдание ей можно сказать, что как деловая женщина она привыкла брать на себя ответственность и действовать быстро.

Я складываю вещи в шкаф, когда Клаус подходит ко мне сзади, обнимает и мягко увлекает на кровать. Он шепчет мне на ухо, как соскучился, нежно целует меня в шею и соблазняет по всем правилам.

На следующее утро наступают обычные серые будни. Безжалостно, без всякого христианского сострадания орет будильник, и начинается день. Только Клаус и девочки уходят из дому, как появляется Зуза. Она отвезла детей в школу и хочет выпить со мной кофе. Не умытая, не причесанная и не одетая, я протягиваю ей чашку темного напитка и зову наверх.

– Вчера я хотела, причем только из добрых побуждений, посвятить Мартина в свои планы, – начинает Зуза, и я предчувствую недоброе. – Но не успела толком начать, как понеслось… Он сказал, что его отношения с Дорис ничего не значат, что да, он был влюблен, но ничего такого не случилось. Он спал не с ней, а просто у нее. По крайней мере, так он считает. Он не знает точно.

– Это что еще за бред сумасшедшего? – спрашиваю я, удаляя с помощью эпилятора волоски в зоне бикини. Кто бы подобное ни говорил, я в жизни не поверю!

– Постой, это еще не все. Мартин клялся и божился, но с меня было довольно! Я на него наорала, сказала, что если он сейчас же не прекратит, то может съезжать обратно. Сказала, что хочу дать ему еще один шанс, но только если тема «Дорис» будет закрыта навсегда.

– И что он ответил? – Я забыла об эпиляции, мне уже стало интересно.

– Он сказал, что эта тема закрыта и что они только иногда перезваниваются.

– И ты будешь это терпеть? – С ума, что ли, Зуза сошла?

– Посмотрим. Время покажет, получится ли у нас что-нибудь, смогу ли я снова ему доверять и станет ли все по-прежнему. Секс, во всяком случае, стал лучше, чем до Дорис. Было и правда неплохо.

Зуза, это я знаю по опыту, очень любит изображать из себя спокойную и рассудительную. Но вся эта история здорово попортила ей кровь. Диего был действительно мимолетным увлечением, способом забыться, потому что с самой свадьбы Зуза была верна мужу.

Через два часа, уже одна, я собираю всю волю в кулак и набираю номер Дэвида. Он сразу снимает трубку, рад меня слышать, ахами и охами комментирует мой рассказ об Испании. Потом спрашивает, когда мы можем встретиться. Я не успеваю ответить, как он предлагает завтра в час дня. «Только обед?» – думаю я. Мне бы, вообще-то, хотелось романтики.

Я с трудом нахожу место для парковки на вечно забитой Цюльпихерштрассе. Из-за того, что долго там возилась, опоздала на десять минут. На лбу у меня выступили капельки пота. Молю Бога, чтобы дезодорант меня не подвел. Пульс бешено бьется. Когда закрываю дверцу, за что-то цепляюсь пиджаком, сумка падает с плеча и, конечно же, оказывается на земле. А там ее содержимое разлетается по мокрому асфальту. Закон подлости! Если что-то может пойти наперекосяк, обязательно пойдет. Мой мир непреодолимо превращается в хаос. Я пытаюсь взять себя в руки. Перехожу улицу как раз напротив кафе «Баккара», где мы договорились встретиться. У меня дрожат коленки, какая-то холодная рука сжимает желудок. Дэвид уже здесь. Он сидит за столиком, погруженный в чтение «Кельнер анцайгер», и не замечает меня. На нем джинсовая куртка от «Replay», под ней белая футболка. Он такой молодой, такой свежий, такой привлекательный! Когда я подхожу ближе, то замечаю, что он не читает, а с большим вниманием слушает кого-то по телефону. Увидев меня, он как-то слишком быстро заканчивает разговор. Встает, кладет руки мне на плечи, целует меня сначала в правую, а потом в левую щеку. Легонько дотрагивается до моих губ и говорит:

– Присаживайся. Что будешь пить? – Он заказывает мне апельсиновый сок и без обиняков выкладывает: – Я познакомился кое с кем, кто мне очень нравится. Кроме того, мне стало ясно, что у нас с тобой нет будущего. Ты, в конце концов, замужем, начинаешь работать, у тебя трое детей… Когда, извините, моя очередь? Где-то между готовкой, встречами, Испанией и чем-то там еще?

У меня челюсть отвисла. Чувствую, что на глазах выступают слезы, но мне удается сдержать себя и не разреветься.

– Когда это случилось? – слышу свой собственный надломленный голос.

– На прошлой неделе, – отвечает он рассеянно и с каким-то удовольствием продолжает: – А как, по-твоему, должно было все получиться? Я не хочу быть вторым мужчиной в твоей жизни. Я тебе уже много раз это говорил, а такие моменты, как тогда в «Сансоне», для меня не имеют никакого значения.

Я выпрямляю спину, делаю глубокий вдох и пытаюсь из забитого зверька снова превратиться в женщину. Но сказать легче, чем сделать. Я смотрю на себя в зеркало, которое висит за Дэвидом, и даже удивляюсь, что по моему лицу совершенно не заметно, что я в шоке. Внутри у меня все горит, но внешне я произвожу впечатление человека спокойного. Дэвид спрашивает, понимаю ли я его.

– Да, конечно, – отвечаю я так спокойно, как только могу.

Дэвид заерзал на стуле и принялся пересказывать все сначала. Я закуриваю сигарету, уже третью или четвертую. Внутри пустота. Я вспоминаю последние часы, проведенные с ним, и почему-то такое чувство, что это было давным-давно. За это время столько всего случилось, что воспоминания о нашей близости померкли. Я смотрю, как он говорит, как немного неуверенно пьет свое капуччино, как путается в словах.

– Как ее зовут? – спрашиваю я.

– Что? Кого? Кого зовут? – Дэвид меня не понял.

– Как зовут твою новую подружку?

– Гм-м… ее зовут… Петра. Да, Петра, – говорит он.

И спрашивает сердито: – А какая разница, как ее зовут?

– Никакой. Просто интересно.

Интересно также и то, существует ли эта Петра вообще.

Я откидываюсь на спинку стула и отпиваю глоток апельсинового фреша. Все равно, даже если ее и не существует, Дэвид четко дал понять, что больше не хочет продолжать наши отношения. Я должна с этим смириться, и я смирюсь.

– Андреа, что с тобой? Ты меня слышишь? – спрашивает Дэвид.

Честно говоря, я задумалась.

– Извини, что ты сказал? – улыбаюсь я.

Он в раздражении смотрит на меня небесно-голубыми глазами.

– Видишь, вот так всегда. Я объясняю тебе, в чем дело, а ты… Да ладно, неважно. Вообще-то я хотел предложить остаться друзьями…

– Друзей у меня достаточно! – отрезаю я.

Ненавижу эту песню: давай останемся друзьями! Как это может быть, если я любила и желала этого человека?

– Что это для тебя было? Просто секс? Тебе его дома не хватает?

Его тон стал резче, и я с секунду раздумываю, парировать ли этот выпад или проигнорировать. Последний вариант не подойдет, нет, до такого я не опущусь. Я кладу на стол пять евро, забираю свои сигареты, сумку, чмокаю его в щеку и говорю:

– Спасибо, мне с тобой было хорошо!

Вон, вон из этого кафе! Я испытываю какое-то странное облегчение. Дэвид прав. Дети, семья, моя новая работа, дом в Испании… Когда у меня будет время для него? Словно в трансе, я подхожу к своей машине, прислушиваясь, не идет ли он за мной, потому что я безнадежный романтик. И конечно, какая-то часть меня хочет только одного: чтобы Дэвид побежал за мной, опустился на колени и, задыхаясь, сказал, что не может без меня жить. Слишком много попсовых фильмов я пересмотрела… Действительность намного прозаичнее: я вижу только нескольких детей, идущих из школы домой, да еще пожилая женщина выгуливает собачку. Это все, что делается за моей спиной. Звонит мобильный. Дэвид?! Взгляд на дисплей меня отрезвляет. Никакой романтики. Это Клаудия. Должна признаться, я немного разочарована. Клаудия спрашивает, когда у меня будет время для командировки в Милан.

Перебирая свободные дни, я прохожу мимо какой-то витрины и, как всегда, рассматриваю свое отражение. Наверное, это каждый делает. Кто эта красивая женщина с довольной улыбкой? Это я? Если бы меня кто-то сейчас увидел, то никогда бы не догадался, что мой бурный роман окончен и теперь я снова моногамная женщина.