8 марта, зараза!

3(9)

Данил обнимает меня за плечи, заглядывает в глаза:

— Эй, котёныш, ты чего?

— Всё хорошо, — шепчу, успокаиваясь. Просто я ещё раз чуть не ошиблась. Чуть не пожалела монстра. Ведь после того разговора с Гектором по телефону я была готова простить и дать шанс — я слишком чувствовала себя виноватой, что проболталась Ржавому.

Нет, с Гектором так нельзя! Нельзя показывать слабину — он сразу бьёт по больному. И больно.

— Точно хорошо? — не верит мне Данька.

— Точно-точно, — бормочу, утыкаясь ему в плечо. Парень обнимает меня понимающе и дружески, хлопает по спине. — Я за тебя переживаю, — признаюсь честно. — Ты же щаз начальника своего слил. Тебе же влетит!

— Уже не влетит, — успокаивает меня Данил. — Я сегодня подал в отставку. Твой ещё не знает. Он же не каждый день в конторе. У него ж — идеальное прикрытие: уверенный в себе бизнесмен из самых высших кругов. Трётся с администрацией и чиновниками первого уровня. На досуге и от нечего делать балуется аудитом. И главное — у него всё так и есть. Легенду придумывать не надо. Просто живёт на два фронта. Удобно. Но за кадры — не он отвечает. Так что ему о моей отставке доложат, когда явится.

— И куда ты теперь? — отстраняюсь, заглядываю в чистые юные голубые глаза.

— К деду мотну, на хутор, буду учиться жить без интернета, — смеётся он.

— Радикально, — тяну я.

— Ага, дед у меня тот ещё жук. В прошлом — музыкант. Катался по городам, играл в переходах. В одном из них бабушка его и поймала. На какое-то время одомашнила мустанга, но потом он ей мою маман заделал и снова на вольные хлеба. Но набегался, остепенился, купили они домик в завалящем хуторке. Тишина там — речка, пруд. Рыбы видимо-невидимо. Бабуля померла в прошлом году. Так дед тоскует один. Сдавать начал. Стану ему надёгой и опорой. Будем рыбу сушить да старые пластинки слушать и фильмы чёрно-белые смотреть. Других он не признаёт.

— Классно! — тяну. — Аж завидно!

— А ты приезжай в гости как-нибудь.

— Как я приеду? На деревню в дедушке большая труба? Ты ж адрес не говоришь.

— Я тебе его напишу! Письмом! Обычным! По почте!

— О, круто!

— У меня идея есть — дед давно подумывал кое-какие предметы в музей передать. Ему всё равно в какой, а я в ваш отправлю. Заодно и письмецо для тебя вложу.

— Здорово! Буду ждать! — честно признаюсь и чувствую, как теплеет на душе.

— Давай, котёныш, — он чмокает меня в волосы и встаёт, — погнал я. Ещё собираться надо. — На выходе из беседки он приостанавливается и, чуть замявшись, говорит: — И ты бы это… нашла консенсус со своим айсбергом, что ли. Он у тебя хоть и двинутый, но знаешь… правильный. С принципами. Таких мало даже в органах.

Я лишь улыбаюсь и ничего не отвечаю — похвалы в адрес Гектора больше меня не трогают. Раньше — злили. Теперь — всё равно.

Данил уходит, а я бреду к тому самому кафе, где собиралась встретиться с ним. Как всё поменялось за несколько часов! Жизнь моя поменялась! И дальше поменяется ещё круче, потому что уже вызревает решение, которое мне кажется единственно верным.

Данька подал пример: чтобы покончить с этими неправильными, токсичными отношениями — нужно уехать. Не просто в другой город — в другой регион. Подальше. Бежать-бежать-бежать…

Иначе он всё время будет лезть в мою жизнь. Делать, как лучше. Наблюдать, контролировать, управлять. Это же Гектор. Ему или полное подчинение или никак.

Заказываю кофе и чизкейк и злюсь на себя — надо было сразу уезжать. А я — трусиха зависимая. Всё переживала: как же мама? Нет, дальше так не пойдёт. Если я действительно хочу свободы и самостоятельности — нужно жечь мосты и обрубать хвосты. Сразу. Резко. А не по кусочку.

Решение даётся легко, потому что правильное.

Набираю Гектора, жду, когда ответит, он снова начинает взволновано, задевая ещё звенящие струны души:

— Алла… Что-то случилось?

— Ты можешь приехать?

— Всё-таки приехать. Я же сразу говорил. Скоро буду.

— Где ты будешь? Я ведь не дома.

— Я знаю, где ты. Твой новый аппарат. В нём — специальная программа.

Вот же сволочь! Я ему что — подопытный кролик? Хомячок лабораторный? Следить за мной.

Мерзко.

Ёжусь.

— Жду, — бросаю в трубку и отключаюсь.

В кафе тихо. Звучит ненавязчивая музыка. Немногочисленные посетители опробуют новое заведение. Однако и они все сразу оборачиваются, когда он появляется на пороге. Ещё бы — в такие заведения не заглядывают завсегдатаи светских сводок.

А ещё у Гектора — особая энергетика, которая одновременно притягивает и подавляет.

Он уверено идёт к столику, за которым сижу я. Подзывает официанта, делает заказ. Кладёт на стол пачку сигарет, вытягивает одну и закуривает. Запах его табака в сочетании с парфюмом — дурманит. Такой очень мужской — холодно-терпко-строгий аромат.

— Полагаю, этот сопляк тебе всё рассказал?

— О да, мистер проницательность, — ехидничаю я, отводя глаза и комкая салфетку. Не хочу видеть Гектора, не хочу его обонять. Иначе пропитываюсь им. Его образ отпечатывается на внутренний стороне век и тревожит потом в неприличных снах. — И про слежку, и про то, кто ты.

Он выпускает в сторону тонкую струйку дыма, немного нервно сбивает пепел в пепельницу.

— Что думаешь делать в свете открывшихся обстоятельств?

— Уеду.

Гектор вздрагивает.

— Не дури, — всё-таки резко комментирует он. — Ты жизни не знаешь.

— И не узнаю, если ты всё время будешь жить её за меня. А ты — будешь.

— Буду, но не так, как раньше. Без вмешательства. Просто быть рядом, страховать, поддерживать.

Мотаю головой:

— Я тебе не верю. Ни одному слову. Ты всё наше знакомство мне только лгал.

— Нет, — обрывает он, — наоборот — был предельно честен. И тебя саму просил не строить иллюзий на мой счёт. Не придумывать меня. А теперь мне приходится чувствовать себя виноватым, — с горечью произносит он, — за то, что я не соответствую твоему вымышленному образу меня.

— Ты винишь себя в этом? — удивляюсь я.

— И в этом тоже, — говорит он, и сигарета в тонких красивых пальцах начинает дрожать. — Алла, у меня никогда не было отношений с девушками. Только секс со шлюхами — без эмоций, без лиц, без имён. Ты моя первая и единственная женщина после мамы, с которой захотелось стать ближе и духовно и эмоционально. Но я понятия не имею, как это делается. И косячу раз за разом, — он затягивается, смотрит в сторону. — Знаешь, наверное, на мне проклятие. Потому что все, кто меня любит, обязательно страдают или погибают. Поэтому, Алла, не люби меня, но позволь мне заботиться о тебе, помогать, беречь. Хотя бы на расстоянии. Если тебя напрягает видеться раз в неделю — давай реже, раз в месяц. Только не уезжай.

И это «не уезжай» он произносит таким потерянным и грустным тоном, что у меня в душе всё обрывается и летит вниз. В тартарары. Потому что в его голосе звучит такое отчаянное одиночество. Ведь теперь, когда Рус от него отказался, у него совсем никого нет из близких. И…это даже страшно. Но…

— Извини, — шепчу, — но я решила. Я уже говорила тебе один раз — мне ничего от тебя не нужно…

— Алла, — перебивает он и накрывает мою ладонь своей, — пожалуйста. Я тенью стану. Я умею. Ты не будешь меня замечать. Только останься — здесь, в этом городе…

Нельзя. Нельзя поддаваться, нельзя жалеть. Это неправильно. И для него, прежде всего, неправильно. Нельзя любить другого, перечёркивая себя. Это нехорошо. Нечестно. Ему тоже нужны здоровые честные равные отношения, и со мной он их явно не выстроит. Я всегда буду для него маленькой нежной девочкой, о которой надо заботиться, закрывать её от бед всего мира, лелеять и защищать. А ему рядом нужна волевая и сильная женщина, чтобы могла стоять бок о бок и решать проблемы наравне.

А я, если останусь здесь, никогда не вырасту. Потому что у меня всегда будет искушение позвонить большому и сильному Гектору, и он тут же примчится и всё разрулит.

Нельзя. Ради нас обоих.

Поэтому я встаю и говорю:

— Ещё раз извини. Но я решила.

Собираюсь уходить, он тоже поднимается следом, а потом… потом делает то, чего я никак не ожидала.

При всём честном народе в маленькой кафешке чистюля и педант Гектор Асхадов… падает на колени, хватает мои руки и начинает осыпать их лихорадочными поцелуями.

И ему всё равно на вспышки смартфонов. На то, сколько человек сегодня запостят его фото в соцсетях.

Он никого и ничего не видит, потому что смотрит только на меня.

Раненым взглядом одинокого мальчишки, который всю жизнь искал любви, а получая её, считал себя виноватым в этом и недостойным.

Господи, как же трудно отказывать, когда на тебя смотрят такими глазами!.. Когда целуют тебе руки. Когда просят на коленях.

Невероятно трудно.

Но я должна.