А-ап-чхи!

Рисунки В. ЧИЖИКОВА

Первые пощипывания в носу он почувствовал в понедельник утром, и, хотя это был почтовый день, Альберт не обеспокоился сверх меры. У него и раньше случался насморк с переменой погоды. Знать бы, что это пощипывание возвещало не только скорый приход весны…

Ну да ладно. Понедельник был почтовым днем, как все понедельники минувшего года, а Альберт свято соблюдал ритуал. Ровно без пяти минут двенадцать он вынул из левого ящика стола белый плотный конверт для заказных коммерческих писем, вставил его в пишущую машинку и адресовал самому себе:

Затем, рыскнув взглядом по сторонам — нет ли поблизости м-ра Клемента, — проставил внизу адрес отправителя:

Теперь оставалось самое главное — приписка крупными буквами:

Альберт вытащил письмо из машинки, наклеил пятицентовую марку и аккуратно уместил пустой конверт во внутреннем кармане пиджака. (Одной из маленьких, но доставлявших тайное наслаждение радостей, было сознание того, что м-р Клемент, не ведая того, оплачивал почтовые расходы операции.)

Печатание адресов занимало как раз пять минут, остававшиеся до перерыва; еще несколько секунд для того, чтобы прибрать на столе. Ровно в полдень Альберт покинул контору, бережно закрыв за собой дверь с медной табличкой «Джейзон Клемент, адвокат», и отправился завтракать.

Перед тем как повернуть к закусочной, в этот понедельник, как и во все предыдущие понедельники, он зашел на почту и остановился у окошка «До востребования».

— Добрый день, м-р Уайт! — громко приветствовал его Том Почтарь. — Вам опять письмо. Очередное разоблачение, — доверительно улыбнулся он.

За те полтора года, что он являлся к его окошку по понедельникам, Альберт успел хорошо узнать Тома. Во избежание ненужных расспросов, Альберт с самого начала сказал, что Боб Харрингтон, знаменитый журналист из «Геральд-Стейтсмен», поручает ему проверку материалов и конфиденциальных писем, приходящих в редакцию.

— Я обязан хранить все в глубокой тайне, — пояснил Альберт. — Мистер Клемент не должен ничего знать. Поэтому Боб посылает мне письма на почту до востребования, а не в контору.

Том Почтарь озарился улыбкой и подмигнул Альберту.

— Ни слова королеве-матери!

Правда, в дальнейшем Том пытался еще кое-что разузнать. Так, в один из заходов он вдруг зашептал:

— Послушайте, а почему конверт дожидается вас здесь неделю?

— Видите ли, мы уговорились, что я буду брать письма по понедельникам. Если я начну приходить чаще, это может вызвать подозрения.

— Ясно, ясно, — протянул Том, мудро кивая головой. — Поэтому-то Харрингтон и проставляет: «Невостребованное письмо через пять дней отослать назад». Если вы его не возьмете в понедельник?

— Вы его отправите назад в редакцию!

— А как иначе! У нас строгие правила, мистер Уайт.

— Рад слышать это. Боб не любит, когда его бумаги валяются без дела. Если я не явлюсь за конвертом, проследите, пожалуйста, за отправкой. Мы отблагодарим вас.

— Все будет сделано в лучшем виде, мистер Уайт!

— Вы ведь не отдадите письмо никому, кто придет за ним якобы от моего имени, не так ли?

— Разумеется, мистер Уайт. Только вам лично.

— Гм… А если кто-то позвонит и назовется моим именем?

Том Почтарь еще раз подмигнул.

— Понимаю вас, м-р Уайт. Можете быть совершенно спокойны, почтовое ведомство Соединенных Штатов оправдает ваше доверие. Письмо не получит никто, кроме вас или Боба Харрингтона.

— Рад слышать это, — вздохнул Альберт.

В последующие месяцы небо оставалось безоблачным. Правда, теперь Альберту приходилось чаще читать громокипящие статьи Боба Харрингтона в «Геральд-Стейтсмен», потому что время от времени Том заводил разговор об очередной скандальной афере — ему непременно хотелось знать, принимал ли Альберт участие в расследовании. Обычно Альберт отрицал свое участие. Лишь время от времени он с легкой улыбкой допускал, что та или иная махинация была вытащена на свет в результате его усердного сотрудничества с Бобом Харрингтоном. Том Почтарь расцветал, словно от выигрыша в лотерею. Том вообще был прирожденный конспиратор и коротал время на почте в уверенности, что настанет день, когда он сможет наконец употребить свой талант на более серьезном поприще.

В этот понедельник в газетах не оказалось ничего сенсационного, и Том Почтарь лишь осведомился:

— Простужены, мистер Уайт?

— Да, небольшой насморк.

— У вас гриппозный вид.

— Не думаю, чувствую я себя вполне сносно.

— Погода… — глубокомысленно заключил Том.

Альберт согласился, погода и в самом деле была неустойчивой. Покинув почту, он направился к закусочной, где, сев за столик, кивнул официантке Салли: «Пожалуй, сегодня принесите мне ростбиф».

Жена Альберта, Элизабет, с удовольствием давала бы ему с собой завтрак, но м-р Клемент считал, что все его клерки — за сорок, в очках, с металлической оправой, заметной лысиной и округлившимся животом — обязаны покидать контору, а не разворачивать на столах свои промасленные пакеты. Именно этим объяснялся маршрут Альберта до закусочной, где кормили, кстати говоря, вполне сносно, хотя блюда и не оправдывали шикарных наименований, обозначенных в меню.

Салли ушла заказывать ростбиф, а Альберт направился в туалет. Это тоже входило в непременный ритуал почтового дня. Уединившись, он вытащил запечатанное письмо, врученное ему Томом, аккуратно вскрыл его и вытащил объемистую пачку бумаг, которая перекочевала в свежий конверт, приготовленный только что в конторе. Тщательно заклеенный пухлый конверт вернулся на прежнее место во внутренний карман пиджака; старый же конверт он старательно изорвал на мелкие кусочки и бросил в унитаз, проследив за тем, чтобы все они до единого сгинули с потоком воды.

После этого он вымыл руки и сел за свой обычный столик завтракать.

На эти документы он натолкнулся совершенно случайно лет шесть назад, когда м-р Клемент, задержавшийся в суде, по телефону попросил Альберта достать у него из стола какую-то справку. Без всякого умысла он методично обследовал тогда стол в кабинете м-ра Клемента и обнаружил, что один из ящиков чуть короче остальных. Из тайника он извлек зеленую металлическую шкатулку. Любопытство Альберта было вознаграждено сенсационными сведениями: м-р Клемент, оказывается, сколотил состояние, о котором никто не подозревал. Более того, деньги были получены вымогательством и темными сделками со своими клиентами!

М-р Клемент был высокий костистый старик с жесткой седой шевелюрой; в его присутствии нельзя было не испытывать почтительной робости. Впрочем, робость была вполне обоснованной: адвокат не расставался с тростью, увенчанной массивным серебряным набалдашником, и без колебаний обращал это оружие против тех, кто допускал, по его мнению, «хамство» — на улице, в автобусе, в магазине и так далее. Адвокат представлял интересы нескольких строительных компаний и групп домовладельцев. Документы, содержавшиеся в зеленой металлической шкатулке, свидетельствовали, что м-р Клемент без зазрения совести наживался на клиентах, сталкивая их лбами. Добытые деньги он хранил в разных банках под чужими фамилиями. Общая сумма шагнула далеко за миллион долларов. Разумеется, налоговая инспекция об этом не ведала…

Волна противоречивых чувств захлестнула Альберта при виде этих бумаг. Прежде всего он был потрясен коварством м-ра Клемента. Правда, крутой нрав патрона не располагал к горячей любви, но Альберт всегда питал уважительное восхищение к его бескомпромиссности: м-р Клемент частенько метал громы и молнии против «плутократов». Сразу затем Альберт похолодел: что сделает с ним м-р Клемент, если узнает обо всем? Масштаб махинаций показывал, что этот человек не остановится ни перед чем. И все же — к немалому своему удивлению — Альберт сразу подумал о шантаже.

В его воображении завертелись калейдоскопические картины, до той поры мало тревожившие его. Набережные Акапулько. Красивые женщины. Белые смокинги. Спортивные автомобили. Коньяк в низких пузатых бокалах. Квартиры с соляриями. М-р Клемент мог предоставить все это за молчание Альберта Уайта… Если только не найдет другого способа заставить его держать язык за зубами. При мысли об этих способах клерк вздрогнул.

Однако с той поры страсть не давала ему покоя — легкая жизнь, роскошные путешествия и дорогостоящие грехи…

Терпеливо и осторожно, затратив на это несколько месяцев, Альберт переснял все документы из зеленой металлической шкатулки. Теперь у него скопилось достаточно материалов для того, чтобы отправить м-ра Клемента за решетку до начала двадцать второго века. Фотокопии он спрятал в гараже позади маленького домика, где жил с Элизабет, и четыре следующих года, затаившись, выжидал.

Нужен был план. План, при котором компрометирующие документы в любом случае попали на стол прокурору, даже если с ним, Альбертом, что-то произойдет. Это должно было удержать м-ра Клемента от крайностей. Заковыристая задача… Четыре года Альберту не приходило на ум, как это можно сделать.

Решение пришло внезапно, вычитанное в детективном романе Ричарда Хардвика. Герой там действовал следующим образом: он отсылал тайные документы самому себе по почте до востребования, поставив адресом отправителя редакцию газеты. По истечении положенного срока, если бы он не забрал конверт, тот «вернулся» бы в газету. Альберт довел объем своего пакета до приличествующих размеров и испробовал систему. Она действовала безотказно!

Теперь оставалось объясниться с Клементом, предупредить его о принятых мерах предосторожности и прийти к обоюдному соглашению. А затем — сладкая жизнь до конца дней…

Все очень просто.

В первый же день, опустив письмо в почтовый ящик, Альберт смело направился в логово льва — кабинет м-ра Клемента. Он осторожно согнутым пальцем постучал в дверь, услыхал энергичное: «Да!» — и шагнул внутрь.

— Мистер Клемент…

Хозяин вперил в Альберта холодный взгляд.

— Да, Альберт. В чем дело?

— Досье Даквортов… оно вам нужно сегодня?

— Конечно. Я ведь, кажется, вчера предупредил вас об этом.

— Да, сэр, — поклонился Альберт и, пятясь, покинул кабинет.

Вернувшись за свой стол, он никак не мог собраться с мыслями. Ведь по плану он должен был твердо заявить: «Клемент, я знаю все!» Вместо этого он не без удивления услыхал собственный голос, произносящий: «Досье Даквортов…» Альберт вовсе не собирался говорить этого, более того, он прекрасно помнил вчерашнее указание шефа, подготовить досье Даквортов. Вопрос был не только глупый, но и совершенно бессмысленный.

«Я испугался, — констатировал Альберт. — Но ведь у меня нет никаких причин бояться. Это ему нужно трястись от страха. Он не посмеет тронуть меня».

Через час Альберт повторил попытку, кладя на стол шефа досье Даквортов. Он помедлил немного, потом кашлянул и произнес:

— Мистер Клемент…

— Ну что еще у вас? — буркнул тот.

— Я неважно чувствую себя, сэр… Мне хотелось бы уйти домой после обеда.

— Вы перепечатали решение по делу фирмы «Вилкокс»?

— Нет еще, сэр.

— Закончите и можете идти.

— Благодарю вас, сэр.

Альберт понуро вышел из кабинета. Губы не слушались приказов мозга, отказывались произнести нужную фразу! Он машинально начал стучать на машинке решение по делу «Вилкокс», потом убрал бумаги со стола и вернулся домой на час раньше обычного.

Последующие полтора года Альберт неоднократно пытался информировать м-ра Клемента о том, что тому предстоит стать объектом шантажа, но всякий раз, едва он открывал рот, оттуда вылетало нечто совершенно иное. Альберт в отчаянии начал по вечерам репетировать перед зеркалом речь, в которой толково объяснял шефу всю безвыходность ситуации и четко излагал свои требования. Все выходило великолепно. Он записал речь на магнитофон, отделал ее, отшлифовал и заучил наизусть.

В нескольких фразах он доказывал хозяину беспроигрышность почтовой системы. Потом говорил о своем давнем желании путешествовать. Письма себе он намерен слать в разные места земного шара: в Канн, Палм-Бич, водопад Виктория на Замбези… Для того чтобы в течение пяти дней забрать их, ему волей-неволей придется отправляться в вышеназванные географические пункты. Разумеется, поездки должны проходить в надлежащих условиях. Свою жену Элизабет он считает слишком привязанной к дому, чтобы вести тот образ жизни, который он предполагает для себя. Однако, уезжая, он должен быть уверен, что в его отсутствие она ни в чем не будет нуждаться. Клементу, таким образом, придется финансировать и ее.

Все это он выскажет ему. В один прекрасный день. Ну а покамест отправка и получение пакета стали еженедельным ритуалом, частью его размеренной жизни. Каждый понедельник, отправляясь на завтрак, он забирал в окошке «До востребования» свое письмо. Каждый понедельник в туалете закусочной он перекладывал его содержимое в новый конверт, а прежний бесследно ликвидировал. Каждый понедельник, возвращаясь с завтрака в контору, он бросал новое письмо в почтовый ящик. Пакет приходил к Тому во вторник. В среду начинался отсчет — это был день № 1, четверг — № 2, пятница — № 3, суббота — № 4, воскресенье — день без номера, и, наконец, понедельник — № 5, конец старого цикла, начало нового.

Этот понедельник ничем не отличался от предыдущих, если, конечно, не считать пощипываний в носу. Официантка Салли тоже заметила: «Вы неважно выглядите сегодня, мистер Уайт».

— Насморк, — произнес Альберт.

— Сейчас такая погода, нужно беречься простуды. Говорят, начинается эпидемия гриппа. Надеюсь, завтра у вас все пройдет.

Альберт согласился с диагнозом, расплатился за ленч, оставил Салли, как обычно, двадцать пять центов на чай и вернулся в контору. Дорогой он дважды останавливался — первый раз, чтобы бросить конверт в почтовый ящик, второй — у киоска, где купил пачку бумажных носовых платков.

Хорошо, если прогноз Салли сбудется и завтра он будет здоров. По прошлому опыту Альберт знал, что насморк у него проходит за три дня. Таким образом, в крайнем случае он будет болеть до четверга…

Минул понедельник, первый день почтового цикла, за ним вторник и среда. Настал четверг. В душе Альберта было мрачно и сыро, как на улице. Он с трудом натянул плащ и заковал ноги в галоши. В конторе он извел весь запас бумажных носовых платков.

В пятницу стало совсем худо. Элизабет с несвойственной ей решительностью заявила утром:

— Ты никуда не пойдешь. Я позвоню сейчас м-ру Клементу и скажу, что ты заболел.

Да, Альберт был настолько плох, что не мог даже протестовать. Субботу и весь день воскресенья он провел в дремоте, просыпаясь лишь для того, чтобы проглотить несколько ложек куриного бульона или чашку чаю с тостами.

Часам к одиннадцати вечера в воскресенье Альберт вскинулся; забытье разом прошло — он вспомнил о конверте! Перед глазами его встало видение: белый конверт в ящике, и к нему тянется рука неподкупного разоблачителя Боба Харрингтона.

— Господи боже мой! — воскликнул Альберт. (Элизабет на время болезни переехала из спальни в гостиную, так что она не слышала его.) — Завтра во что бы то ни стало я пойду на почту, — громко сказал он в подушку, и долго еще лежал так, обдумывая порядок действий.

Но наутро он был не в силах встать. Его разбудил шум дождя, барабанившего по стеклу спальни. Он сел на постели, голова кружилась, ему было много хуже, чем накануне вечером. Альберта охватила паника. Нет-нет, нельзя поддаваться, надо непременно сохранить спокойствие.

Вошла Элизабет с вопросом, что он хочет на завтрак.

— Мне надо позвонить, — тихо, но твердо сказал Альберт.

— Может, я могу это сделать?

— Нет, я должен позвонить сам.

— Зачем же, дорогой? Я с такой радостью…

Альберт редко выходил из себя, но когда он был в таком расположении духа, его лучше было не трогать.

— Меня не интересует, что бы ты сделала с радостью, — отчеканил он, гнусавя. — Я должен позвонить и прошу тебя только об одном: помоги мне добраться до телефона!

Элизабет осеклась на полуслове. Муж был слаб как новорожденный котенок, он тяжело опирался на ее руку, спускаясь вниз. В гостиной он рухнул в кресло возле телефона и несколько минут тяжко дышал, собираясь с силами. Элизабет тем временем стремглав кинулась в кухню варить яйцо всмятку.

— Яйцо всмятку! — бормотал сквозь стиснутые зубы Альберг.

Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным. Вместе с тем никогда еще у него не подкатывало к горлу такое яростное желание орать, ломать мебель, пинать диван и бить кого-нибудь. Окажись в эту минуту поблизости Клемент, Альберт бы в два счета высказал ему все, и не только это. Никогда еще у него не было такой злобы.

И такой слабости. Он с трудом оторвал от стола телефонный справочник; листать страницы было подлинной мукой. Наконец он отыскал нужный номер в графе «Почтовые отделения» и набрал его.

— Дайте мне Тома, пожалуйста, — промямлил он.

— Какого Тома? У нас здесь их три. Том Склисовски, Том…

— Тома! — заорал Альберт. — Того, что до востребования!

— Ага, в таком случае вам нужен Том Кеннебанк. Одну минуту.

Альберт прождал три. Время от времени он хрипел «алло» в трубку, но та не отвечала. Наконец он услыхал голос Почтаря:

— Алло? Кто спрашивает?

— Алло, привет, Том, — сказал Альберт, с усилием имитируя дружелюбие. — Это я, Альберт Уайт, вы меня знаете.

— Конечно. Как поживаете, мистер Уайт?

— Плохо. Я как раз звоню по этому поводу. Весь уикенд провалялся больной…

— Какое невезенье, мистер Уайт. То-то у вас был гриппозный вид на той неделе, я сразу заметил. Глаза совсем больные, помните?

— Вы совершенно правы, Том, — продолжал Альберт, с трудом сдерживаясь. — Но я вам звоню, — заторопился он, чтобы остановить поток Томовых воспоминаний, — насчет письма. У вас там должно быть письмо для меня.

— Не вешайте трубку, я сейчас проверю.

Альберт застонал, Элизабет с сочувствием посмотрела на него, устраивая на столе завтрак.

— Выпей чаю, дорогой. Это подкрепит тебя… Что-нибудь очень важное? — неуверенно спросила она.

Только сейчас Альберту пришло на ум, что рано или поздно придется объяснить ей все. Да, но что сказать? Он надеялся, что все образуется само собой, пока же немного доброжелательства явно не помешает. Альберт скривил рот в улыбке:

— Я должен непременно уладить одну вещь… Как там яйцо?

— Несу, несу, дорогой.

В трубке вновь раздался голос Почтаря:

— Да, все в порядке, есть письмо, мистер Уайт.

— Том, выслушайте меня хорошенько. Я сегодня очень плохо себя чувствую, но завтра рассчитываю выйти. Прошу вас, задержите на один день письмо, не отсылайте его Харрингтону.

— Одну минуту, я узнаю.

— Том!

Но тот уже отошел.

Элизабет вернулась и жестами показывала, что яйцо готово. Альберт с прежней вымученной улыбкой закивал головой и сделал ей знак удалиться. Том вновь взял трубку:

— Ваше письмо лежит у нас с прошлого вторника, мистер Уайт.

Элизабет стояла, скрестив руки, с жалостью глядя на мужа.

— Том, я выйду через день и сразу же заберу его.

Резким взмахом он указал Элизабет на дверь.

— Почему бы вам не позвонить Харрингтону, — подсказал Том, — и не объяснить ему, что вы заболели?

— Том, я вас прошу, задержите письмо!

— Мне очень жаль, но это невозможно, мистер Уайт. Вы сами наказали мне при любых обстоятельствах отправить конверт назад через пять дней.

— Но я заболел! — завопил Альберт.

На крик вбежала Элизабет. На лице ее читалась тревога, кроме того, она явно умирала от любопытства.

Том с привычной служебной вежливостью втолковывал:

— Вам не следует волноваться, мистер Уайт. Вы можете спокойно болеть, все будет в порядке…

— Том, вы же меня знаете! Вы узнаете мой голос?!

— Разумеется, мистер Уайт.

— Письмо адресовано мне или не мне?!

— Совершенно верно, мистер Уайт, но в правилах почтового ведомства…

— Да плюньте вы на правила!

Элизабет вытаращила глаза. Альберт тоже понял, что хватил через край. Он продолжил чуть тише:

— Извините, Том. Я не то имел в виду. Понимаете, я так нервничаю, а тут еще эта проклятая болезнь…

— Всего лишь грипп, мистер Уайт. Я уверен, Харрингтон не вышвырнет вас за дверь из-за того, что вы разок заболели.

Альберт с отчаянием взглянул на Элизабет, и тут в голову ему пришла спасительная мысль.

— Том, выслушайте меня, Том. Сделаем таким образом. Я сейчас пришлю за конвертом жену. (Теперь он будет вынужден рассказать обо всем Элизабет, по крайней мере — сокращенную версию.) Она принесет от меня записку, мои водительские права с фотографией и вообще все, что потребуется…

— К сожалению, это невозможно, мистер Уайт. Я не могу отдать ваше письмо никому. Вы помните?

Еще бы! Черт его дернул тогда болтать!

— Том, прошу вас. Вы даже не представляете…

— Мистер Уайт, я не могу нарушить правила.

— У-у-у, — замычал Альберт, с клацаньем опуская трубку на рычаг.

— Альберт, дорогой, что происходит? — вступила Элизабет. — Я не помню тебя таким.

— Пожалуйста, не лезь сейчас ко мне, — отрезал Альберт. Он вновь схватил справочник, набрал номер редакции «Геральд-Стейтсмен» и попросил к аппарату Боба Харрингтона. «Одну минутку, пожалуйста», — пропела секретарша.

Альберт представил себе разговор с Бобом. Просить этого журналиста вернуть нераспечатанным таинственное письмо — все равно что бросить кусок мяса в клетку льву и увещевать зверя стать вегетарианцем!

Прежде чем Харрингтон взял трубку, Альберт дал отбой. Он уронил голову на грудь. «Что делать?.. Что делать?..» — бормотал он.

— Может, позвонить доктору Фрэнсису? — подсказала Элизабет.

Доктору уже звонили в пятницу, он назначил лечение и после этого еще позвонил в аптеку, уточнив, что нужно для Уайта. Доктор Фрэнсис приходил к больному только, если речь шла о несчастном случае. Но сейчас Альберт радостно ухватился за эту мысль.

— Да-да, позвони ему и попроси приехать немедленно! — Потом он добавил обреченным тоном: — Давай свое яйцо всмятку.

Доктор Фрэнсис прибыл около двух часов дня. Снимая в прихожей мокрый плащ — на улице лило как из ведра, — он спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:

— Ну-с, что там случилось?

Альберт лежал пластом на диване в гостиной, накрытый горой одеял. При звуке открываемой двери он хрипло закричал: «Я здесь, доктор! Сюда!»

— Вы что, шутите? Я же назначил в пятницу лечение, — бурчал Фрэнсис.

— Доктор, — начал Альберт как можно тверже. — Мне во что бы то ни стало надо сходить сегодня на почту. Это вопрос жизни. Я вас прошу, дайте мне что-нибудь такое, сделайте укол… что угодно, только, чтобы я смог дойти до почты.

Доктор остановился перед ним, сжав брови на переносице.

— Вы мне скажете, наконец, что происходит?

— Я должен пойти…

— Вы, дорогой мой, насмотрелись детективов по телевизору. Не существует лекарства, способного поднять вас с гриппом. Когда человек болен, он должен болеть, а не городить чушь. В конце недели я вам гарантирую выздоровление.

— Но поймите, мне нужно там быть сегодня!

— Попросите сходить жену. Это ведь всего лишь почта.

Безумная ярость внезапно придала силы Альберту. Он сбросил с себя одеяла, вскочил и в пижаме ринулся в переднюю, сорвал с вешалки пальто, нахлобучил шляпу и в шлепанцах выбежал за дверь. Элизабет и доктор что-то кричали, перебивая друг друга, но он не слышал.

Альберт успел сделать несколько шагов по мокрой аллее, тапок соскочил у него с ноги, и он рухнул, неловко подвернув ступню.

Элизабет с доктором перенесли его назад в дом. Доктор, мрачно бормоча, наложил на вывихнутую ногу тугую повязку.

«Геральд-Стейтсмен» выходила по средам.

…Телефонный звонок раздался в среду около часа дня. Элизабет появилась на пороге спальни. Лицо ее имело в высшей степени странное выражение.

— Дорогой, это мистер Клемент.

Альберт, покорный судьбе, снял трубку и тихо промолвил:

— Алло.

Голос Клемента замолотил ему в висок:

— Мой самолет отходит через три минуты, но я хочу, чтобы вы знали, дрянная вошь. Мы еще с вами посчитаемся. Я вернусь.

Альберт опустил трубку.

Элизабет, сама сердечность, спросила:

— Может, чашечку горячего чая, дорогой?