10. Унылые миры

Шипение, поначалу оглушительное, не дающее говорить кроме как по рации, утихло до еле заметного фонового шума. Гиперпространственные двигатели почти остыли. Плавно окунувшийся в верхние слои атмосферы корабль уже пересёк термо- и мезопаузу. Обшивка корабля начала нагреваться, но прекрасная и недоступная человеческому разуму система охлаждения упорно удерживала внешнюю температуру в оранжевой зоне. Внизу раскинулась непрерывная, до самого искривлённого горизонта, равнина белоснежных облаков.

— Ну что, есть какие-нибудь предчувствия? — спросил Патрик.

Дик мрачно посмотрел на него и ничего не ответил.

Патрик покачал головой и нажатием клавиши на панели управления запустил исполнение одного их стандартных навигационных скриптов. Безропотно повинуясь программе, «Когнитивный Диссонанс», слегка накренившись на нос, начал медленное снижение.

Прошло уже много месяцев с тех пор, как они чудом оторвались от магнетоида Императора Всего и продолжили путешествие к Элагурону. Но звёздная карта кхзгрланцев, на которой яркой красной точкой непрерывно горел конечный пункт назначения, оказалась проклятием. Ни Дик, ни Патрик не могли уразуметь, почему расстояние до планеты не уменьшается ни на йоту. Они преодолели миллионы световых лет, вспарывая войды и окунаясь в бриллиантовые шары звёздных скоплений. Они проверили, насколько позволял им их мелкий и спекулятивный интеллект, звёздную карту высшей расы на возможные ошибки. Но ошибок не выявилось, а ближе предполагаемый рай не становился.

Возможно, это было как-то связано с падением на магнетоид. Возможно, думал Дик, обе их теории оказались верны, и корабль, вылетев из белой дыры, попал в параллельную вселенную, очень похожую на нашу, но с отклонениями в физических законах. Или же они столкнулись с чем-то, о чём человечество никогда и не догадывалось, ибо никогда не имело дел с такими расстояниями на практике. Это не говоря уже о том, какая дичь может твориться за кольцом квазаров…

Но более всего Дика озадачивала судьба исконного экипажа «КД». Куда он подевался? Неужели столь высокоразвитая раса пала жертвой агрессии примитивных насекомоподобных существ с Титана? Дик в это не верил. Но почему тогда корабль оказался пустым, несмотря на превосходное техническое состояние?

Когда мысли Дика возвращались к этому вопросу, его охватывала дрожь.

Быть может, кхзгрланцы, с их умом, а также общей тягой к тоске и безысходности, столкнулись с той же проблемой. Они осознали, что путешествие к Элагурону бессмысленно. Рай недостижим. И, поняв это, они распорядились своей жизнью вполне логичным способом.

Но если так… не уготована ли ему и Патрику та же судьба?

Несколько сот метров сквозь плотное белое марево — и облака кончились, открыв взгляду неподвижное, будто застывшее море стального, ввиду пасмурной погоды, цвета. Испытав кратковременный приступ любопытства, Дик зевнул.

Одно и то же. Каждый раз.

Снизившись насколько возможно, «КД» полетел над гладью моря подобно экраноплану. Через несколько минут на сером горизонте появились какие-то неровности. Патрик сощурил глаза и без нужды махнул рукой:

— Туда.

Дик кивнул и подавил очередной зевок.

Неровности оказались низкими прибрежными скалами. Между ними и морем протянулась узкая полоса белого песка с какими-то чёрными, наподобие гальки, вкраплениями. Выглянуло солнце, и чёрно-белый снимок этого чужого мира внезапно обрёл краски — воды океана стали синеватыми, а отдельные скалы блеснули зелёными пятнами.

Достигнув берега, корабль выпустил опоры и мягко и бесхлопотно сел на песок, увязнув в нём на полметра.

Посадочные двигатели резко замолкли. Панель управления, издав короткий сигнал об успешном приземлении, перешла в спящий режим. По внутренностям корабля расползлась глухая тишина. Дик поднялся и начал нехотя облачаться в один из запасных скафандров Розенкова. Патрик, уже полностью одетый, внимательно наблюдал за ним, стоя у выхода в шлюзовой отсек.

— Да что с тобой такое? Не выспался? — раздалось у Дика будто прямо в голове, едва он надел гермошлем.

— Всё нормально, — поморщился Дик.

— Ну что ж, высаживаемся, — сказал Патрик, подняв за ручку чёрный, блестящий, будто смоляной куб.

Они вошли в шлюзовую камеру, и Дик уже привычным движением потянул за рычаг слева. Со всех сторон их окатил быстрый и горячий химический душ. Следом, через пару секунд, — столь же горячая дистиллированная вода. Наконец, взревел мощный фен, и разводы жидкости на стекле гермошлема стали бесследно испаряться, вновь открывая обзор, ставший ещё яснее. Будто душем промыло не стекло, а мир снаружи.

Несмотря на то, что Дик и Патрик давно потеряли связь с Землёй, они старались соблюдать Конвенцию, воспрещающую занесение земной жизни на потенциально обитаемые небесные тела.

Патрик подошёл к внешней двери шлюза и набрал код. Дверь сдвинулась в сторону, и на пол камеры упало несколько капель, брошенных волной прибоя.

Индексы ESI и PHI равнялись 0,990 и 0,969 соответственно. В принципе, они уже разучились видеть в этом нечто особенное. На бесконечно долгом пути к Элагурону им попадались планеты и с более высокими показателями. На сотые, тысячные доли, но всё же. Однако, необычность планеты состояла совсем не в этом.

По данным спектрометрии, здесь была не только вода. Здесь был свободный кислород.

Не так уж много, порядка пяти процентов. Но по сравнению с прочими местами, где этого газа в атмосфере были лишь следовые количества, это было не просто много. Это была бездна.

— Нет ни одного естественного процесса во Вселенной, — говаривал Патрик, — кроме биологических, который бы вырабатывал свободный кислород на планете в промышленных масштабах. Как альтернатива, он может высвободиться лишь при замещении его фтором, но это, в свою очередь, потребует огромного количества последнего, и непонятно, откуда тому взяться. Вселенной это не подходит, она фтор не жалует. Кислорода же как элемента — везде и помногу, но при этом всегда недостаточно, чтобы он, окислив всё, до чего дотянулся, остался витать в атмосфере. Вывод: найдём свободный кислород — найдём и жизнь.

Патрик опустил чёрный куб на песок и вынул из нагрудного кармана скафандра небольшой, размером со спичечный коробок, пульт. Посмотрел на небо, перевёл взгляд на скалы. Потом на Дика.

— Начинаем?

— Дело твоё.

Одно бесшумное нажатие кнопки на пульте — и куб вместе с ручкой исчез, рассыпавшись на бесчисленные чёрные точки. Наномеханические роботы. Прочные, химически и термически стойкие парамагнетики, будто целиком сделанные из вольфрама, но при этом несущие каждый в себе — сотни датчиков. Способные отправлять сигналы не только на центральный компьютер, коим и был небольшой клэйтронный аппарат в руках Патрика, но и своим собратьям. Способные к кооперации для решения сложных задач. Умная пыль.

Чёрные насекомые, успев на миг создать иллюзию жизнеприсутствия, устремились кто куда. Одни помчались к океану, другие — вглубь континента, третьи взмыли вверх тёмным вихрем, а некоторые прямо на месте стали зарываться в песок.

Пока Патрик с увлечением наблюдал за своими подопечными, Дик подошёл к зеленоватой скале. Потёр её пальцем и внимательно осмотрел перчатку.

— Кажется, хлоритовые сланцы.

— Да уж, не лишайник, — вздохнул Патрик.

При желании можно было бы заглянуть в бортовой журнал и узнать, сколько планет они уже посетили после того, как до них дошло, что путешествие к Элагурону выходит не таким скорым, как ожидалось, а постоянное пребывание внутри огромного зловещего звездолёта инопланетной цивилизации отрицательно сказывается на психологическом состоянии его пассажиров. Но навскидку Дик мог вспомнить лишь первые пять-шесть посещений. Дальше, как это всегда бывает в жизни, начался серый однообразный поток…

Всегда? В жизни?

Ранее Дик никогда не предполагал, что исследование экстрасолнечных миров может превратиться в рутину. Но это случилось. Они выбрали себе самое интересное хобби на свете, но и оно обернулось скукой.

— Ты куда? — спросил Патрик.

— Хочу осмотреться.

Осторожно переступая с уступа на уступ, Дик, наконец, взобрался на скалу. И, обведя взглядом окрестности, сел в изнеможении.

По мере удаления от берега скалы повышались, пока не переходили в изрубленное трещинами голое плато. Картина в очередной раз напомнила ему почти изгладившееся в памяти путешествие на молодую Землю. То же безмолвие, то же отсутствие растительности. Сделай фото одного и другого — не отличишь. Но всё это лишь на беглый взгляд.

Молодая Земля была буйным миром. Она ослепляла вспышками молний и грохотом вулканических извержений, заставляла дрожать под порывами неистового ветра, окатывала тебя горячими ливнями и устраивала всемирные потопы. Даже неживая материя имела там какую-то волю, какое-то выбранное ей самой направление.

Сердце же этой планеты было изначально мертво, и это чувствовалось безо всяких проб и оценок, на уровне древнего позабытого инстинкта, ненужного там, где повсюду кипит жизнь, но внезапного пробудившегося здесь, спустя миллиарды лет эволюции. Разница была той же, что между обжитым, но покинутым помещением, и помещением, где никто никогда не жил.

В те первые разы, спускаясь на очередную планету, они испытывали трепет. И не только от энтузиазма первооткрывателей, не только от величия чуждого мира. Иногда они даже бежали, забыв о безопасности, будучи не в силах сдерживать себя, — к тем предметам или объектам, которые казались им порождением мыслящих созданий.

Но правильные шестигранные колонны оказывались базальтовыми остатками древних извержений, подобно стенам Фингаловой пещеры или Дороге гигантов. Правильные шарообразные камни — конкрециями в духе острова Чамп. Рассыпанные бусины — сферами из Клерксдорпа. Отдельные скалы имели антропоморфный вид, но доказать их искусственное происхождение было столь же затруднительно, как и Венеры из Тан-Тана.

Их мучили призраки. Когда исчезла надежда на разум, они стали искать просто жизнь, какую бы то ни было. Плеск волн таил в себе движение плавников, порыв ветра — вой хищного зверя, случайная осыпь камней — поступь горного копытного. Мелкие облака принимали форму птиц, малахитовые отложения сверкали сочной зеленью, а глина пахла навозом.

Но маленькие чёрные насекомые были неумолимы: по-прежнему ничего.

— Ты что, опять за своё? — раздался в ушах Дика возмущённый голос Патрика. — Забыл Титан?

— Отстань, — отмахнулся Дик.

Встроенный прикуриватель гермошлема выдвинулся вперёд и коснулся кончика сигареты. Дик поставил скафандр в режим «Проветровка» и глубоко втянул в себя дым «Космо-Оптимы».

По сути, пищевой дубликант «Когнитивного Диссонанса» мог воспроизвести что угодно из того набора НСКП, который они перетащили на корабль с модуля, оставленного на Титане. Оригинальные припасы, естественно, давно были уничтожены, но Патрик благоразумно успел сохранить в памяти квантового компьютера их состав, структуру и прочие данные. Кроме нескольких марок элитного алкоголя, утерянных ввиду пьянства Вада, удалось сохранить почти всё.

Выходные результаты работы дубликанта превосходили самые завышенные ожидания. Ни по виду, ни по вкусу, ни по запаху создаваемые им буквально из ничего продукты не отличались от тех, к которым они привыкли за время миссии к Марсу, обернувшейся затем бегством на спутник Сатурна. Оттого у Патрика и вызывал недоумение тот факт, что Дик, вместо того, чтобы курить ароматные, элитные НСКП-шные сигары или, на худой конец, «Marlboro», предпочитает им убогую «Космо-Оптиму». Дик для себя обосновывал это тем, что не хочет привыкать к хорошему. Жизнь научила его, что хорошее имеет свойство быстро заканчиваться, а потому, чтобы не испытывать потом острых сожалений, следует заранее к этому подготовиться. В этом объяснении было что-то неправильное, и потому Дик не излагал его Патрику, прекрасно понимая, что тот поднимет его на смех.

Чёрные насекомые возвращались. Дику не нужно было спрашивать, как прошло исследование. Молчание Патрика было красноречивее любого отчёта.

Он сидел и чувствовал, как на него снисходит глубокий покой. Здешняя тишина была не той, что внутри корабля, не зловещей и не усыпляющей. Она дарила беззакатное чувство завершённости, исчерпанности побуждений. Его тело было бодрым, сознание — кристально ясным. Но при этом ему совершенно не хотелось ни думать, ни двигаться, ни что-либо совершать. Ему хотелось лишь слиться с этой планетой. Врасти в неё и окаменеть, стать скалой, неотличимой от тысяч других, стоящих по всему побережью насколько хватало глаз. Застыть на века и бездумно созерцать бесчисленные смены ветра, дождя и зноя, дней и ночей. Ничего не анализировать и не прогнозировать. Ни о чём не мечтать. Всего лишь смотреть и ощущать, как проходит время, как Вселенная медленно движется к своему финалу, как энтропия творит своё благостное дело, поэтапно стирая его в камни, песок и мелкую пыль.

Он снял перчатку и потянулся к воротнику скафандра.

Одна, вторая… Даже когда Дик отстегнул все шесть заклёпок, державших гермошлем плотно подогнанным к остальному костюму, он ничего не почувствовал. Оставшийся в шлеме кислород не спешил уходить, будучи того же давления, что и воздух снаружи. Лишь когда Дик полностью обнажил голову, он ощутил первые признаки удушья. Он попробовал совершить глубокий вдох, но лёгкие словно уменьшились в несколько раз, не позволив ему этого сделать. Голова закружилась, но сознание осталось по-прежнему ясным, как никогда ранее. Словно он всю жизнь провёл во сне и вот, наконец, настало время проснуться.

Жизнь — насилие над природой. Гибельная мутация неживого. Нарушение великого, математически стройного порядка вещей ради мелочной суеты без цели и смысла. Когда-то давно чья-то неразумная детская ручонка тронула маятник, качнула его раз, и ещё, и ещё, раскачивая колыбель боли, обрекая всех на невыносимые страдания, нестерпимые вопросы, отсутствующие ответы. Но каждый маятник рано или поздно возвращается в состояние покоя. Это и есть ответ на парадокс Ферми: нет никакого Великого фильтра. Точнее, он всего лишь один — усталость и депрессия, бессилие живого перед недостижимым величием мёртвого.

Почему вымирают виды? Почему, несмотря на равные условия, один приспосабливается и продолжает род, а другие, сотни других, почти таких же — отходят в сторону, погибают и оставляют по себе только отпечатки в пластах земли? Кто так решил? И победитель ли выживший или он — отщепенец, сбившийся с пути, ведущего всю природу к законному небытию?

Вот и кхзгрланцы это поняли. Поняли и смирились. Должны смириться и мы. Но не нужно никого торопить и уговаривать, принуждать и устраивать геноцид. Осознание придёт само. Не нужно доказывать, но не нужно и верить. Эта величайшая тайна лежит вне науки, вне религии. И тот, кому она откроется, обретёт бессмертие.

Он успел увидеть, как над ним, закрыв солнце и беззвучно шевеля губами, нависло застеклённое лицо Патрика, искажённое тревогой и гневом. Дик хотел сказать ему, что всё в порядке, что беспокоиться не о чём. Более того: что беспокоиться не придётся уже больше никогда. Но дыхания не хватало даже на то, чтобы выпустить наружу хотя бы одно слово. А потому он лишь улыбнулся, надеясь, что Патрик его поймёт. Улыбнулся — и ушёл в спасительную тьму.