2 Алиса

Алиса-Вторая открыла глаза — и сразу поняла, что больше не спит.
Или, возможно, наконец проснулась.

Она стояла на бархатной сцене, окутанной полумраком, в центре огромного оперного театра, чьи очертания терялись в высоте купола, усыпанного фальшивыми звёздами. Стены были выложены чёрным мрамором с прожилками, напоминающими застывшие вены, а люстры — сотканные из пепла и старых нот — висели, как повешенные мелодии. Воздух пах розами и ржавчиной. Где-то далеко, в глубине зала, капала вода, и каждая капля отзывалась эхом, будто сердцебиение подземного зверя.

Зрительные ряды были полны.

Не людьми. Никогда не людьми.

В первом ряду сидели куклы — с фарфоровыми лицами и стеклянными глазами, блестевшими, как масляные бусины. Их шеи были туго стянуты шнурами, а пальцы скрючены в вечном жесте аплодисментов. За ними — карточные солдаты, выстроенные в безупречный строй, их алые мундиры потрескались от времени, а сердца, вырезанные на лицах, смотрели в публику с немым упрёком. Дальше — существа с пришитыми улыбками, шрамы которых блестели, как шёлк, а глаза были выколоты и заменены жемчужинами. Они сидели, не моргая, и ждали.

Ждали его.

И тогда он появился.

Из тени, из тишины, из самого сердца темноты. Он вышел на сцену — не ступая, а будто плывя, как звук по воде. Его лицо было прекрасно и чужое, как у ангела, забытого богом. Волосы — белые, как снег на могиле, глаза — чёрные, как дыры в небе. На нём был плащ из перьев, сшитых из птиц, которые никогда не пели, и пелерина из нотных строк, пропитанных кровью.

Он был Ариэлем — Певцом.
Алисой-Второй.
Тем, кого не должно было быть.

Он поднял руку.
И запел.

Первая нота ударила, как удар молнии.
Она не просто разнеслась по залу — она изменила его.
Кирпичи в стенах задрожали, треснули, и из трещин потекли струйки чёрного воска, пахнущие детством и страхом. Пол под ногами стал мягким, как кожа. Воздух сгустился, превратился в хрусталь, и каждый его вибрационный оттенок падал на пол, как слеза, застывая в мелких кристаллах соли и грусти.

Вторая нота — и кровь в жилах зрителей остановилась.
Не замёрзла.
Просто остановилась.
Куклы замерли в своих вечных аплодисментах, но их глаза закатились, как у тех, кто видит нечто запретное. Карточные солдаты начали медленно ржаветь, и их алые сердца потемнели, будто гнили. Существа с пришитыми улыбками заплакали — не глазами, а швами на лицах, из которых текли прозрачные капли, пахнущие лавандой и безумием.

Третья нота была тише.
Но страшнее.

Она не звучала — она вспоминалась.
Каждый в зале услышал её внутри себя, как голос из самого начала времени. Это была нота, которой не было в мире, но которую душа помнила с рождения. Нота до языка, до музыки, до света. Нота до.

Алиса-Вторая пошатнулась.
Её сердце не билось — оно пело.
Оно пело вместе с ним.
Она хотела закричать, но голос её был не её. Он уже пел. Он пел ту самую ноту. И в этом пении не было спасения — только истина.

А Певец продолжал.

«Я создам мир прекраснее правды»,