24 июня

24 ИЮНЯ

Опять мне не спится…

К тому же душновато в помещении и жарко.

Уже первый час ночи, а я снова вышел покурить.

Боюсь?

Боюсь. Себе-то чего врать. Только дурак не боится.

Видел я, каких ранбольных привозили из Финляндии. Много было обмороженных. Иногда после ампутаций двух или даже трёх конечностей. Ранения пулей тоже не сахар…

Я сам не заметил, как начал нашептывать «Прощальную комсомольскую».

Там, правда, комсомольцы уходили на гражданскую войну, но пожелание девушки бойцу было весьма и сейчас актуальным — если смерти, то — мгновенной, если раны, — небольшой.

Вот именно — небольшой, а не пули в брюшную полость.

Утром нас покормили и мы снова отправились на Белорусский вокзал. Здесь опять пришлось ждать.

Я поймал себя на мысли, что за прошедшие три дня наслушался радио больше, чем за пару месяцев до этого. Вот и сейчас, стою и слушаю.

Громкоговоритель на стене вокзала сообщает о том, что сегодня противник стремился развить наступление по всему фронту от Балтийского до Чёрного моря, направляя главные свои усилия на Шауляйском, Каунасском, Гродненско-Волковысском, Кобринском, Владимир-Волынском, Рава-Русском и Бродском направлениях, но успеха не имел. Все атаки противника на Владимир-Волынском и Бродском направлениях были отбиты с большими для него потерями. На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра в нашу территорию, контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу. При этом на Шауляйском направлении нашим артогнём уничтожено до трёхсот танков противника. На Белостокском и Брестском направлениях после ожесточённых боёв противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Кольно, Ломжу и Брест. Наша авиация вела успешные бои, прикрывая войска, аэродромы, населённые пункты и военные объекты от воздушных атак противника и содействуя контратакам наземных войск. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии в течение дня на нашей территории сбит пятьдесят один самолёт противника, один самолет нашими истребителями посажен на аэродром в районе Минска. Взято в плен много германских солдат и офицеров. По уточнённым данным за 22 июня, всего было сбито семьдесят шесть самолётов противника, а не шестьдесят пять, как это указывалось в сводке Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года…

Мне резало ухо частое повторение слова «нашим». Как-то, наверное, иначе можно было сказать? Не повторять его почти в каждом предложении?

Раньше бы я на это и внимания не обратил, а сегодня нервишки мои пошаливали. На войну же едем, не на прогулку с барышнями…

Мои товарищи, стоящие рядом, вели себя совершенно по-разному. Кто-то бодрился, шутил, некоторые были напуганы, потому что чаще и чаще то тут, то там возникали шепотки о повсеместном бегстве Красной Армии.

Это пресекали, но вредные разговорчики возникали снова и снова…

Рядом с нами топтались девушки с гражданского факультета. Который раз уже они нас провожали вместо того, чтобы готовится к экзаменам.

Надо сказать, что наши марши туда-сюда не прибавляли оптимизма. Что-то не ладилось в механизме всеобщей мобилизации?

— Что нас гоняют-то? — повторялось сегодня гораздо чаще чем вчера.

Наконец — мы в вагонах.

Разместились как сельди в бочке.

А вот и тронулись, и покатили, покатили… Всё дальше и дальше от дома.

Когда и вернемся?

То, что с победой, в этом я не сомневался. Но, вот, быстро ли? Почему-то мне думалось, что война будет большой, а победа не скорой. Вон, Германия, сколько стран захватила, на свою сторону поставила, а сейчас они все на нас поперли. Почти как в древней былине идут на нас войной сорок царей и сорок царевичей, сорок королей и сорок королевичей, и за всяким визирем по сту тысячей…

Наш состав двигался с остановками, что-то всё время мы пропускали более приоритетное. Стоянки были неопределенными, то — длительными, то — весьма краткими.

На одном из полустанков между Вязьмой и Смоленском наш состав поравнялся с поездом, где были беженцы. Это были сплошь женщины и дети. Лица у всех бледные, испуганные.

Что меня больше всего поразило — не все были полностью одеты. Некоторые были почти в одном белье!

Наши ребята тут же организовали сбор и передачу вещей. Понятно, что шинели мы им отдать не могли, хотя по летнему времени и сами ими не пользовались. Отдавали запасные нижние рубахи и тому подобное.

Часть сухпайка тоже отдали, хотя этого делать было не положено.

На перронах станций, которые мы проезжали, было много военных. Все они были отозваны из отпусков.

Некоторые возвращались с семьями.

Зачем?

Почему?

Глупо же гражданских на войну с собой тащить!

Ближе к Смоленску поезда с беженцами стали встречаться чаще. Я высматривал санитарные составы с ранеными, но так пока их ни одного не видел.

Что, не наладили ещё эвакуацию ранбольных?

Всем на местах медицинскую помощь оказывают?

Вот так, в вагоне, закончился у меня третий день войны.