3 Алиса

Ветер шептал между каменными арками старого дворца, как будто пытался напомнить стены о тех, кто прошёл здесь до неё. Третья Алиса стояла у окна тронного зала, одетая в белоснежное платье, опутанное серебряными нитями, будто иней на ветке в зимний рассвет. Её плечи были узкими, почти хрупкими, а кожа — прозрачной, как пергамент, на котором ещё не написано ни слова. Волосы цвета пепла и лунного света были собраны в тугой узел, словно чтобы подчеркнуть, что она — не девочка, а правительница.

Но никто не верил в это. Ни стражники у дверей, ни советники в своих тёмных мантиях, ни народ за пределами дворцовых стен.

Она получила корону не по праву крови, не по наследству, не по божественному избранию — она получила её по обману.
Или, как говорили злые языки, по проклятию.

Два года назад королевство было в огне. Первая принцесса - Элеонора, истинная наследница, погибла в башне, схваченная пламенем и предательством. Вторая, её сестра-близнец Касандра, исчезла без следа — будто растворилась в тумане над рекой. И тогда, среди хаоса, когда старые семьи рвались к власти, а храмы требовали знамений, из тени вышла третья принцесса — та, которую все считали просто тихой девочкой из приюта святого Элиаса. Никто не знал её происхождения. Никто не мог подтвердить, что она — кровь королевской династии. Но у неё было кольцо — древнее, с печатью трёх лебедей, и пророчество, вырезанное на стене часовни: «Третья, что не из плоти королей, но из их боли, возьмёт трон в руки, и страна будет жить или умрёт в её дыхании».

И вот она — королева. Не по праву, а по судьбе. Или по лжи.

Скипетр, переданный ей в день коронации, был тяжёлым, как грех. Его золото было грубым, увенчанным рубином, в котором, говорили, пульсировала кровь первых королей. Пальцы Алисы были слишком тонкими, слишком бледными, слишком нежными для такого символа власти. Они дрожали, когда она впервые взяла его в руки. Но она не уронила. Ни разу.

Она сжимала его с отчаянной силой — как будто это был не символ власти, а последняя нить, удерживающая её над пропастью.

Двор не уважал её. Советники шептались за её спиной, называли её "девочкой-призраком", "ложной королевой", "куклой в короне". Генералы требовали настоящего правителя — сильного, мужественного, воина. Но каждый раз, когда кто-то пытался оспорить её, случалось нечто странное.
Садовник, который сорвал королевский тюльпан, утром был найден мёртвым — с лицом, застывшим в улыбке.
Советник, требовавший созыва нового сейма, вдруг потерял дар речи и больше не произнёс ни слова.
А генерал, попытавшийся отнять скипетр, упал на колени и начал рыдать, крича о винах, которых никогда не совершал.

Люди говорили — это магия.
Или кара небес.

Но Алиса знала правду.
Она не колдунья.
Она — сосуд.

Внутри неё жила страна.
Не метафорически.
Буквально.

Каждую ночь она слышала шёпот рек, стон гор, плач полей. Её сердце билось в ритме колоколов старых городов. Когда в южных землях начинался голод, у неё кровоточили губы. Когда северные леса вырубали, её руки покрывались корой. А когда кто-то пытался убить её — земля тряслась, реки выходили из берегов, и ветер выл, как раненый зверь.

Она не правила страной.
Она была страной.

И чем дольше она сидела на троне, тем больше понимала: обман, по которому она стала королевой, был не ложью других — а ложью самой судьбы.
Её не выбрали.
Её посадили.

Кто-то знал, что она — последняя, кто сможет удержать раскалывающуюся землю. Кто-то знал, что только хрупкая девочка с трясущимися руками способна нести тяжесть целого мира.

И теперь она стояла у окна, глядя на город, где дети играли в королевы и драконов, не зная, что настоящая королева боится не смерти — а того, что однажды проснётся и обнаружит, что страна уже умерла в её снах.

Скипетр лежал у её ног.
Она не держала его.
Он держал её.

И в тишине зала, где эхо гасло, как дыхание умирающего, она прошептала:

— Я не хотела короны.
Но если страна живёт только потому, что я дышу…
То я не перестану.

Даже если это сломает меня.