Он появился невовремя. Звонок довольно поздно от тёщи, сбивчивое объяснение, что во двор забралось огромное животное, она сидит и боится во двор нос высунуть. Однозначно, нужно бежать спасать.
Я к тому времени вот уже несколько дней, как перебрался к матери, у которой здоровье ухудшалось с катастрофической скоростью. Подниматься и перемещаться даже в пределах маленькой однушки для неё становилось непосильной задачей. Спал кое-как на конструкции из двух нераскладывающихся кресел и табуретки, утром бежал на работу, в течении дня по два-три раза забегал покормить, помочь, проконтролировать, всё ли в порядке. Особо сил бегать лишний раз не было, а желания и подавно.
Но и оставить тёщу на съедение неведомому зверю не мог.
— Шикарный пёс. Может оставим? — Это были мои первые слова, когда я проник в дом.
С проникновением проблем не было, если не считать лёгкого мандража – молодой немец абсолютно нетипичного для породы роста, сантиметров на пять-десять выше любой ранее виденной мною псины этой породы. Тёмный, почти чёрный окрас светлел лишь на брюхе и нижней половине лап. И одно ухо временами немного смотрит в сторону, придавая ему совершенно несерьёзный, если не сказать потешный, вид.
— Нет. Я боюсь его. Пусть идёт, хозяина ищет. Ухоженный, упитанный. Чей-то он.
Хозяин-барин, вывожу пса абсолютно мирно за ворота.
— Извини, братан, не до тебя сейчас. — И в полном раздрае бегу обратно к матери.
Спустя пару дней снова звонок от тёщи.
— Иди корм покупай. — Вздыхает. — Он опять пришёл. Но в дом я его не пущу.
Пока к вечеру заношу корм, пса во дворе уже нет.
— Бахать начало, видно, испугался и сбежал. — Расстроенно сообщает тёща. — А я, дура, в кухню не пустила.
Бахать – это серьёзно. Третий год пошёл, как война в город пришла самым наглым и непосредственным образом. Дом в сотне метров от окопов одной из сторон, едва ли не последний из уцелевших. Благо, река широкая разделяет эти воюющие стороны, но мины, снаряды, сбросы с дронов – это всё добро по городку летит десятками. А уж по звуку страшнее, когда отсюда туда.
Последующие дни мне совсем не до пса и не до тёщиных переживаний – смерть матери, похороны, полная апатия и потерянность. С трудом не забрасываю работу, но настроение сказывается, я прекращаю "молчать в тряпочку", начинаю высказываться на тему того, что администрация создана для округа и людей, а не наоборот.
Спустя пару недель немного отошёл, начал в интернет заходить. И увидел фото с подписью «Чей пёс по улицам бродит?». Раз до сих пор ничей – моим будет, враз решил. Уже к вечеру половина города помогала вычислить, где его в сей момент носит. А на следующий день звонок:
— Вот только что.
Встретил я его в центре города, когда он степенно шествовал чуть в стороне от семейной пары. Отощал слегка, голова вниз, не сладко, наверно, было. Остановился, поднял голову, посмотрел так, словно узнал того, кто со двора выставил: «А, это ты? Вот хожу себе, никому не мешаю.».
— Пошли, — говорю, — домой.
Долгий изучающий взгляд, шаг в мою сторону. Одним пальцем цепляю петлю на ошейнике и всю дорогу идём молча. Перед воротами несильно дёргается назад, освобождаясь. Снова пристально смотрит на меня.
— Заходи давай.
Переступает осторожно, идёт к двери. Впускаю, он нерешительно входит в дом.
После первой радости тёща озадачилась:
— Какое же имя ему дать? — Спрашивает затем у пса. — Как тебя зовут?
Смотрит на неё, не моргая. После проигнорированных нескольких десятков вариантов поднимает голову.
— Дик? Ну, будешь Диком. — Подошёл и носом в ладонь ткнулся.
Так и остался. Дрессировка – честно говоря, я не понял, кто кого пытался дрессировать.
— Сидеть. — Садится с радостью.
Глажу слегка и делаю шаг в сторону, тут же лапа упирается в мою ногу – куда пошёл, мало погладил. Гладить, щёткой вычёсывать – до бесконечности готов стоять. Утром встаю – первым делом перекур. Если на пороге не поймал, приходит и передними лапами забирается на колени, а если стою, на что угодно может опереться – гладь!
Другие команды – с горем пополам, вместо «фу» «тпрусь» лучше работает. Видно, ещё с прошлой жизни доставалось, опасается, когда на него замахиваешься чем-то, будь то тряпка или веник. Понимает, когда накосячил, а когда балуюсь – в этом случае в ответ гавкает, будто ворчит на меня. Голосок под стать – соседские собаки вмиг замолкают, стоит Дику пасть раскрыть.
Спустя месяц во время очередного обстрела он снова сбегает со двора. Тёща едва не в слезах, я бегаю в розысках по городу вечер до самой темноты. А ровно через сутки он сам возвращается и встречает меня у ворот.
— Как же ты, зараза, со двора выбрался, всё ж загорожено? — Спрашиваю.
Через несколько дней довольно близкий разрыв мины застал его во дворе. Быстро выскакиваю, чтобы впустить собаку в дом, а он практически на вершине забора из металлической сетки – не прыжком, а ползет, словно кот.
— Дик! — Услышав, отцепляется и ко мне бежит.
За полгода Дик подрос ещё, особенно вширь. С командами не паримся, он, кажется, понимает абсолютно всё, что ему говоришь. На обеденный стол мордаха уже сверху укладывается.
— Дик, отвали, дай поесть. — Отвернётся, сядет спиной к столу, затем понемногу голову поворачивает, косится с обиженным видом – ну когда ж у тебя совесть проснется вкусняшку дать.
Сижу за столом, морда мягко подбивает локоть и ныряет почти под мышку – не соскучился, не забыл про меня? Игривость по мере взросления тоже, похоже, растёт – любимое развлечение – футбол пустой пластиковой бутылкой слышно за квартал. Да и побегать мы не прочь.
Вот и сейчас выходим во двор на перекур вместе. Дик отходит по своим собачьим делам в дальний угол, затем топает в другой конец двора. На половине его пути доносится далёкий взрыв.
— Не бойся, это далеко. — После секундного зависания продолжает свой путь.
Снова взрыв, немного сильнее. Подходит, не особо торопясь, и садится рядом. Взгляд на дверь, затем на меня. Минуты тишины вдохновляют его на новую пробежку по двору.
— Дик, я захожу. Ко мне. Домой. Иди, вкусняшку дам. — Реакции ноль. — А погладить мальчика?
Бежит и, кажется, улыбается.
— Ты не овчарка, ты неженка, хуже кошки. — Суёт нос в ладонь – обещал погладить, выполняй.