400

Триста девяносто девятый рассказ дался мне тяжело, будто я вытаскивал его из себя по кусочкам пинцетом. И я поклялся себе: четырёхсотого не будет. Юбилеи — это ловушка для выгоревшего писателя. Я просто пережду. Буду жить, дышать, смотреть в окно.

Я продержался неделю.

Потом повсюду начались мелкие сбои. Просыпаясь, я замечал, что будильник на телефоне отстаёт ровно на 400 секунд. Каждый день ровно на 6 минут и 40 секунд.

Я проверял время по атомным часам — мой телефон неизменно врал. Это было раздражающе, но списать на глюк — легко.

Затем я обнаружил в телефоне документ. Он назывался «400». Дата создания — сегодня, 04:00. Я в это время спал мёртвым сном.

Открыл. Файл был пуст. Я удалил его, пожав плечами.

На следующий вечер документ вернулся. Уже с текстом.

Это был не мой стиль. Слишком отточенный, холодный, лишённый моих привычных оговорок и шероховатостей. И он описывал меня, прямо сейчас.

«Он сидит, щурится от света экрана, пальцы левой руки слегка подрагивают».

Я обернулся. В комнате никого не было. Время последнего изменения файла — 19:53. За семь минут до того, как я его обнаружил.

Меня бросило в холодный пот. Я удалил файл, почистил корзину, выключил телефон и швырнул его на диван. Прошёл на кухню, чтобы налить себе воды.

На кухонном столе лежала старая, потрёпанная тетрадь с университетскими конспектами.

Я не видел её годы. Она была раскрыта на странице, следующей сразу за очередной лекцией.

На ней чернильно-синим цветом был аккуратно выведен тот самый текст из телефона. Тот же холодный слог, наблюдения за целый день.

На моих глазах в конце добавилась фраза, которой не было в цифровой версии:

«Он стоит на кухне и тупо смотрит в конспект. Не бойся. Ты просто не хочешь помнить, как пишешь это».

Меня передёрнуло. Я машинально начал считать строки. Пальцы скользили по бумаге, шепча цифры. Ровно сорок. Я пересчитал слова в последней строке. Их было десять. Сорок строк по десять слов. Четыреста слов.

В этот момент свет на кухне мигнул и погас. Я сидел в темноте, не смея пошевелиться, и слушал тишину. И сквозь неё пробивался едва слышный, мерный звук.

Тук. Тук. Тук. Как будто кто-то с другой стороны стола водил ногтем по дереву.

Я захлопнул тетрадь и отшвырнул её.

Когда свет вернулся, тетрадь лежала на месте, закрытая. Я медленно протянул руку и открыл её. Все страницы были чистыми. Ни единой буквы на девственно белых листах.

На следующее утро я, как одержимый, поехал в городской архив, где когда-то копался для одного из своих ранних рассказов. Мне нужна была проверка, точка опоры в реальности. Я попросил журнал посещений читального зала за последний месяц.

Архивариус, пожилой мужчина с усталыми глазами, протянул мне толстую книгу в кожаном переплёте. Я листал её, почти не видя фамилий, пока не дошёл до сегодняшней даты. Сверху аккуратные строки: 398, 399...

И дальше — пустота. Строка под номером 400 была чистой. Я выдохнул с облегчением. Значит, это всё же совпадение, игра моего воспалённого сознания.

Я вернул журнал.

—Спасибо, — сказал я. — Я, кажется, ошибся датой.

Архивариус взял журнал,мельком глянул на пустую строку и, не глядя на меня, протянул ручку.

—Заполните, пожалуйста. У нас пропускная система, без записи не выпустят.

Я взял ручку и черкнул свою фамилию в первой попавшейся свободной строчке. Только когда я передавал журнал обратно, мой взгляд упал на страницу. Моя подпись была аккуратно вписана в строку 400. Я посмотрел на строку выше — 399, и ниже — 401. Моя фамилия теперь красовалась чётко между ними.

Меня выпустили из архива.

Вечером я не включал компьютер. Я сидел в кресле и смотрел в заоконную тьму, пытаясь не думать, не создавать в голове ни единой фразы. Но слова складывались сами, обретая форму, которую я не заказывал. В голове звучал чужой голос, надиктовывающий мой собственный рассказ.

Я подошёл к окну, чтобы закрыть штору, и увидел его. Отражение в тёмном стекле. Моё отражение.

Оно стояло и смотрело на меня. Но его губы двигались, шепча что-то, и его руки были сложены так, будто держали невидимую тетрадь.

Я резко дернул штору. Сердце колотилось где-то в горле. Я понял, что проигрываю. Эта штука использует всё: время, бумагу, отражения. Она хочет обрести форму. И для этого ей нужен этот текст.

Я сел за компьютер и включил его. Я не писал. Я просто позволил пальцам бежать по клавишам, печатая то, что звучало у меня в голове. Звучал не мой голос. Это был Оно.

Когда я дописал последнее предложение, в комнате что-то изменилось. Воздух стал гуще, тишина — натянутой, как струна. Я не видел никого, но чувствовал присутствие.

Оно стояло за моим плечом и читало. И было довольно.

Я сохранил файл под именем «400» и отправил его редактору.

С тех пор прошло три дня. Будильник больше не врет. В телефоне нет лишних файлов. Тетрадь бесследно исчезла.

Но иногда, краем глаза, я замечаю, как тени в углу комнаты складываются в нечто отдалённо напоминающее фигуру. И я знаю — это не конец.

Триста девяносто девять раз я по привычке, по незнанию, по воле случая приоткрывал дверь.

А на четырёхсотый раз — Оно вошло.

От автора.

Знаете, как трудно сделать юбилейный рассказ? Казалось бы, спокойно, с более или менее прилагаемыми усилиями, сочиняешь очередные 99 текстов, получаешь удовольствие или напрягаешься. А доходит до сотни, хочешь это как-то отметить - и полный затык. Запор. Засор. Плотина вредных бобров.

А ведь хочется.

Вот, набирал текст одними руками, без участия мысли...

Потерпите, теперь пойдут обычные 99, с музами и вдохновениями.