Адом

Зелёное поле, в нём редкие полевые цветы, ярость солнца ослепляла, но они там, в густой траве, где царит прохлада; небо голубо-синее, где-то блеяла овца, в уши залетал, не задерживаясь, редкий ветер и тишина.

Одиннадцать часов, одиннадцать минут, может быть, одиннадцать секунд. Подсчет продолжался уже какое-то время. Галлон, раскинув руки, ноги, лежал в тени одиноко стоящего дуба и пытался угадать цифры или числа, которые отозвались бы там, внутри, рядом с тем, что называется памятью, дав ключ к двери с запылившимися воспоминаниями, и, вместе с этим, сколько предначертано ему времени.

С ним было всё необходимое — он и только, больше ничего не нужно. Светло-голубые глаза скрывали свой карающий блеск, приняв закрытый вид; виднелись длинны густые брови. Немного усталое выражение лица, глубокий взгляд, видно, часто отдаётся абстрактному и чувственному, стало быть, так удобней натыкаться на случайные воспоминания.

«Всё вечное такое нужное» — прыгнули слова в уме.

Длинноватые до ушей, давно не стриженные чёрные, вьющиеся волосы с частичкой блёскости покрывали с кончиков стойкую траву, частично накрывая чистый лоб. Макушка наслаждалась прохладой, сохранённой и дарованной землёй. Грязные, но знающие труд руки с выпирающими венами нащупывали поверхность кожи головы, пытаясь наладить мыслительный процесс путем круговых и точных движений в области висков, будто втирая мудрость этого истину, что, казалось, всегда где-то поблизости. Сама форма души, сознания, воли заключённые в форму — тело, весьма атлетичного сложения; оно могло бы обойти весь мир в поисках бессмертной истины, — так мощно отдавало решимостью и умиротворённостью, потаённой и заключённой. И вместе со всем прекрасным таилось что-либо весьма неизведанное, со вкусом первородной жертвенности: всевидящее, наблюдавшее, реагирующее, мотивирующее, ожидающее и бесконечно желающее, трепещущее, старающееся предотвратить неизбежное.

Быстро оборвался цикл медитации, будто черная пропасть образовалась на пол пути; возникло прозрение. Галлон, рыская мимоходом в подсознании, разгоняясь в мысли с излишком пренебрежения промычал.

Щурясь в небо, чтобы заполнить тишину и напомнить себе, как звучит его голос, — приятный, успокаивающий, — он озвучил несказанные слова.

— Погодка… Слишком ярко светит это солнце… Хлещет, прямиком до костей достаёт. Бывают ли тут тучи? — остановился, побрёл глазами в бок и заметил овцу похожую на облачко, а с ней ещё одна такая же как последняя: ослепительно чистая и очаровательная до тошноты.

«Однажды ты совершил ошибку, ты не сможешь…»

Второй удар яркого сияния вышиб всё остатки сосредоточенности, потерялся ход мыслей — теперь в путь, надо идти. Прицепив на великие плечи неизвестно откуда взявшуюся накидку цвета выцветшей алой розы, Галлон направился в сторону заката (или рассвета), словно он что-то мог знать и тайне этого мира. Обычно, в привлекающих внимание местах и совершают прыжки, — можно было и остаться там, где есть, если поиск портала был невозможен, мир всё равно изменится, но внезапно, резко и совсем неприятно, — там же мог расположиться портал, а чуть дальше, в путях сплеталось следующее измерение, проектированное его бессознательным и принимающего форму сновидения, вшитого технологиями в искусственную реальность.

Солнце продолжало обжигать, оно встречалось в первом мире, но потом и сменялось на луну, один раз в двадцать минут, и смена дня и ночи тоже — по двадцать минут; а здесь сутки за сутками меняются врознь (с чем это связано?), но по ощущениям время совсем не шло, а другой раз, и вовсе, кажется, что годы ушли бесследно. Галлон пребывал уже в девятом сновидении, считая это. Здесь главное «что» и «как», ситуация и какая реакция, по ним выносятся суждения, пытаются делать выводы, он знал, что от этого следует результат, над которым бессильна его контролируемая воля.

Потоки прохладного ветра, скользящие мастерски по зелёной прослойке сочной травы, были непонятным явлением для Галлона, требующего от сознания объяснений, и поэтому они казались ему живыми, разумными что ли, чем-то направленными. Сталкиваясь с подозрительным, он, обычно, ссылался на «законы» этого сна, но в этот раз, пока он шёл к готовящемуся превратиться в портал солнцу, резкий поток ветра бьёт ему своим потоком в спину почти сбив с ног, и забыв об этом, не соблюдавшем несогласованные правила странного явления, обнаружил прозрение, которое искал в своей медитации. Не то что начинается с «а что, если» и не «о, а как же», а то, что похоже даже на послание, но нет — это результат подсчёта времени, о котором многократно напоминали, чтоб не сбиться с пути или тем боле не задержаться во сне (так действительно считали).

Все числа и цифра, которые резко терялись в голове, обязывали записывать или безошибочно запоминать. Говорили аналитики: «Тем более, если результаты разняться, потребуется куда точное разъяснение вторичного результата». Многие проходи обязательное обследование на способности и таланты дважды. Ну вот, например, сейчас Галлон проходит второй этап, а в голове повторяется и повторяется число сорок шесть. Значение последнего гласило уединение с высшими силами, ненатужно вспоминал он.

«Я немного передохну и начну всё заново».

Игривый ветерок набирал обороты, усиливался, подгонял к цели. Галлон почти пробежал последующее метры и стал весь покрыт каплями кристально чистой росы, таившейся на кончиках густой травы. Он приблизился к порталу — раскинувшийся полукруг длинной в шесть метров задевал собой некоторые объекты этого сна, что привело к их частичной деформации. Осматривая его, он наткнулся на лежавший незаметно потрёпанное письмо, весь в подтёках от недавнего дождя (но дождя не было). Заинтересовавшись находкой, он просунул склеенный конверт в левый карман, не обращая внимания на то, как портал уже поглощал и притягивал к себе всё до чего дотягивался, пододвигая пространство вокруг поближе. Приятный пурпур, исходивший из него, заполнял промежутки, хотя, цвет не всегда разнился, ощущения оставались неизменны и походили на убаюкивающие, ласкающие грёзы, отправившие любого бы в унисон со своей странствующей душой. Как и в прошлый раз, завораживающее содержимое портала сначала охватило телесное, а потом разум, душу. Галлон чувствовал себя концентрацией какого-то вещества, которое разделяют на элементы и собирают снова, не теряя исходного, центрального, преображают до неузнаваемости, создают.

Вместо последующего сновидения образовалась вполне знакомое помещение, — украшенного хорошо размещённым оборудованием, — с пятью пустыми, довольно гнусными, горизонтально расположенными капсулами вдоль стен, где и происходило погружение, как ему показалось, в одиннадцатичасовой сон. Кое-где свисали лианы декоративной и цветущей ипомеи. Обстановка напоминала больницу, но какую-то одомашненную.

Рядом мелькал силуэт девушки; то приближалось, то отдалялось её лицо, но разглядеть на первых секундах пробуждения было невозможно: глаза привыкали к свету, к реальным образам. Минуту две спустя в тело вернулся остаток сознания, можно было приподняться, уши, залитые жидкостью, просохли, а на просторе появилась ещё парочка фигур. Косматый, величавый мужчина с тёмной кожей и в белоснежном халате — Доктор выглядел забавно; Вас — знакомый Галлона, что повстречался в комнате приёма дня два спустя после поступления, незнакомая девушка и староста группы, куда уде успел поступить Галлон, находясь ещё на этапе тестирования.

— Мы тебя ждали, — успокаивающее и добродушно, способствуя пробуждению, говорил Доктор, сразу же оценивал состояние, — ещё час и пришлось бы использовать искусственное пробуждение; оно неприятное. Привыкай, не торопись; капельница для стимуляции твоего восстановления стоит, никаких бланков заполнять не надо, вы свободны.

Он был краток, спокоен и выглядел так будто у него пятиминутный перерыв, во время разрастающейся бури неоконченных дел.

Суетливой, неразборчивой фигурой оказалась Медсестра, она всё хлопотала даже когда Доктор ушёл, ей мерещилось, что вся ответственность свалилась не неё одну и ей нужно срочно что-нибудь предпринимать. На ней была лёгкая хирургичка, множество карманов, заполненных всяким излишне ситуативными приблудами, а волосы изволила не собирать, видимо в обязанностях сотрудников входили ещё и хорошее настроение с самочувствием, которого без распущенных волос ну никак не добиться. Личико чистенькое, бледненькое, серьёзное, глаза пытливые, серо-зелёные, обладающие лечебной силой, как и у любой медсестры с жертвенными сердцем.

Девушка не понимала, что отчасти её тревогам виновной испытующий, чрезмерно давящий взгляда Васа, который в свою очередь не понимал, как это выглядело со стороны и продолжал напряжённо пялиться.

— Как и сказал Доктор Браун, вам не о чем беспокоиться, — начала медсестра, и говорила она так будто обращалась не к Галлону, а ко всем, чтобы снять напряжение, — сейчас я освобожу вас и можете идти… О, вы меня хорошо слышите? Моргните два раза если…

— Нормально, — ответил Галлон и оглянул стоящих, что послушно ждали внимания.

Протиснулся Староста и начал свой монолог:

— Галлон! Галлон, так как ты задержался, — из-за особенностей своего организма, — тебе нужно будет поторопиться и отдохнуть, и далее сразу начать собираться. Ты меня ещё не знаешь, я Леон — староста нашей группы по практике; не успели познакомиться, все спешили, как всегда… По вопросам ко мне обращайся и нашим наставникам; вот они кстати: Франческа и Вас, владеют званиями «Капитан»; будь вежлив и учтив, — Леон гордо улыбнулся, обозначая их статус. — Так, ладно, сборы через-с тридцать семь часов в третьем корпусе нашего жилого комплекса, дом…а-а-а дом тебе подскажут, а перед этим собрание, после обеда завтра и через двенадцать часов после него вылет куда-то там на Землю. Где сборы? Должен знать, местный как-никак. Зайди на оружейку сегодня ещё; она не закрылась. Это всё, пока.

Уходя, Леон напоследок обвёл взглядом наставников: после первого знакомства с ними у него кипела кровь от мыслей о грядущих событиях, и он, явно преувеличивая всю грандиозность происходящего у себя в голове.

Галлон ничего ему не ответил, только кивнул, когда тот помахал на прощание. Медсестра на протяжении всего монолога разгружала капсулу, сливая остатки жидкости и просовывая обратно в отверстие опустевшую капельницу.

— Совсем недавно ещё, лет двадцать назад, подобные манипуляции были редкостью, — задумалась сестра вслух, складывая приборы в бокс для дальнейшей дезинфекции. — Надо было обладать остаточными средствами, чтобы позволить себе «погружение», и притом безопасность была не гарантирована! Но сейчас то! — Она поймала взгляд Франчески и взыскала в нём поддержку: та улыбалась глазами так радушно, так снисходительно, так же, как и большинству молоденьких практикантов.

На столике у выхода стояла почти опустошённая корзинка с шоколадными конфетами и цветы, состоящие из голубых, синих, голубых гипосфилов. Неподалёку от огромного окна выглядывал тучный обломок, весь в сборщиках различных категорий; кто-то дробил, другой собирал, но большая часть контролировали движение.

— Галлон, зайдите на консультацию к аналитику Улисс к пяти часам, — напомнила медсестра, покидая помещение, и, убедившись, что она ничего не забыла и что никто осуждающе на неё не смотрит, скрылась в проходе.

Голова слегка гудела, а тело, не привыкшее к факторам, накладывающие реальностью, плохо подчинялось. Сейчас оно было в изумительной чистой, кристальной и тёплой субстанции, а через миг, возвращается в саму жизнь, утягивая за собой к мышечной тюрьме.

— Так долго находиться в капсуле, это ж много энергии надо, — обратилась, стоящая Франческа к Галлону, растягивая последние предложение, демонстрируя контраст между блаженными грёзами и реальностью. — Обычно часа три, ну шесть, бывало. Голова напрягается, калории нужны, питание мозгу. Как помню, после некоторых погружений так и возвращаться не хочется.

— Слева вдоль стены уборная: там всё необходимое; собирайся, мы с Франческой тебя ждём в коридоре, — поспешил ускорить процесс знакомства Вас, подытожив всю мысль за неё, обладательница которой обязательно бы растянула её в чуждой ей манере.

— Ты, как всегда, надо было взять на заметку твоё сегодняшнее настроение, — Франческа была раззадорена и даже навеселе, толи от предвкушения знакомства с задержавшимся Галлоном, — который совсем не пренебрегал отдыхом, — толи так проявлялся баланс её с Васом взаимоотношений: когда один угрюм другой обязательно должен быть оптимистичен. Но Вас не был угрюм!

Время близилось к полудню, искусственное освещение снаружи регулировало свет. Стероидный обломок с пластинчатой скорлупой всё ещё виднелся в безумной дали.

Оставшись один на один с собой, Галлон наконец вспомнил о письме; ощупав себя ни карманов, ни письма не обнаружил.

«Ну конечно же, — подумал он, — как сон и реальность могут быть взаимосвязаны!»

* * *

Аполлон — один из одиннадцати городов-инкубаторов сферической формы, входящий в международный реестр и признанный международной собственностью, достояние человеческого прогресса; построен по образцу Кандина и логично расположен на орбите Земли, — как и остальные десять, что вместе назывались незамысловато — Орбита, — чуть даль от Луны, чтоб с последней продлить жизнь родной загнивающей под эффектом занесённой бактерии планеты, а по возможно и «возродить». Так же города-инкубаторы являлись максимально эффективным и удобным как для женщин, так и для мужчин любых национальностей и культур; для их продуктивной репродуктивной деятельности, создания, воспитания потомства.

Каждый город-инкубатор был связан с остальными общей системой транспортного-магнитного пути, охватывающий всю Орбиту и использовавший искусственные источники энергии: в основном такие как солнечную и исходящую в следствие распада продуктов переработки отходов, с замыслом того, что передвижение приобретёт со временем более автоматичный характер и перестанет быть главным предметом работ у «способных». В образовавшемся обществе её негласно называют Магистраль, так это название стало общепринятым. Ею пользовались как для поставок и торговли: в транзитных целях, так и для путешествий, передвижений между городами, экскурсирования чрезвычайно заинтересованных особ. Также существовала ещё одна, лежавшая вдоль, скоростная полоса Магистрали, взаимодействуя с которой, можно было преодолевать тысячи километров со скоростью близкой сверхзвуковой или световой. Люди, использовавшие Магистраль, опасались преодолевать дозволенный рубеж скорости, и поэтому на Магистрали и в других её путях соблюдалось строгое ограничение.

В построении Магистрали участвовали люди способные, обладающие на реакцию восьмого ярда с названием «звёздная пыль». Но услуги их были дороги и поэтому, её развитием занимались преимущественно господа с преобладающими, можно даже сказать, великими капиталами, которые в современном мире значительно и повлияли на науку в прошлом, и в основе своей имели значительную долю власти над современным миром, но их «успех» был явно преувеличен, как и доступная им «казна».

Человечество столкнулись с очередным законом природы, который безумно желали превозмочь, что для нынешнего научного общества было только вопросом времени. Начиная с экспериментов над животными, которые демонстрировали тревожные и нехарактерные здоровью симптомы, попытки энтузиастов замедлились. Однако, мировую элиту не устраивали розданные карты, растасованные судьбой, они всегда боролись с ней и пытались одолеть неизбежную волу, бросали вызов и чаще у них это получалось, они побеждали, впрочем, так они сами считали. И всё же, преодолеть дозволенный рубеж скорости так и не получилось до сих пор, но попытки продолжались, а их методы ожесточались.

Тем не менее, как и всякого ценителя удовольствий, этих очень важных и влиятельных людей притягивало больше их неустойчивое внимание к потребности жизни вечной; именно эти требования, прописанные природой заглавными буквами, они хотели нарушить и взять под свой контроль, поэтому каждый большой заложник своих денег с возрастом только яростней пропитывался страстным желанием никогда не покидать этот чудесный, практически волшебный для их не очень сообразительных голов мир. А для этого нужны умные люди, условия для создания формулы бессмертия. И они искали, устроив многоуровневые системы устоя счастливого общества, налаживания их потребностей, но по существу своему первоначальному эти действия несли в себе эгоистичный характер, а неизменность системы держалась, исключительно, до тех пор, пока люди на вершине довольны.

Ни до преодоления человеком скорости света, ни до бессмертия, к сожалению, никто из первооткрывателей этих потребностей не дожил. Время шло, система укреплялась, жизнь менялась, шли года, века.

Помимо неумолимо растущей идеи жизни бессмертной, новая элита не менее жадно была озабочена распространением своих владений в космосе, и, прикрывавшись тем, что их затея имеет всеобще заинтересованный характер и важное значение, стали растрачивать не только свои деньги, но деньги из кармана мирных граждан, которые мало какую выгоду успели вынести за последние время из их владений, а за пятьсот лет подобное явное воровство никого уже и не смущало, даже стало общепринятым, негласным и чем-то обыденным. Делов в том, что люди не замечали явных изменений в своей жизни, но и это было тоже было кое-чем обусловлено… Попытки изменить устрой молодого поколения многократно пресекались с их же родителями — старой гвардией, а они, сильно боясь неизвестности от грядущих перемен.

Орбита продолжала жить и существовать в своём неизменном ритме с закрепившимися правилами, которые гласили о строгом различии людей, оставшихся на Земле и обладателей самой развитой цивилизации.

У людей оставшихся на Земле была совершенно иная ситуация.

Земля — первозданный сосуд для жизни, была больше похожа на ненужную, выброшенную оболочку от яйца, которой пользовались лишь в случаях необходимости. Ответственность за родную планету на себя люди с Орбиты решительно не брали, но всё ещё пользовавшаяся спросом: для того, чтобы города оставались достаточно благоустроенными для жизни, требовался материал: почва, грунт, пески, минералы, металлы, плодородные микроорганизмы и прочее. До того, как учёные смогут создавать антивещество — биологическую материю из античастиц, что позволило бы сохранить большую часть чистой Земли, года уйдут безвозвратно, особенно для здоровья планеты. Пара десятилетий жестокой эксплуатации природы вынудили пересмотреть её свои правила жизни, переписать законы; тогда заселение космоса было на пике.

Существовать, процветая брошенной цивилизации становилось всё труднее. Всё больше и больше талантливых и молодых людей с Земли переезжали жить буквально за границу — границу планеты. Всё меньше и меньше правительство с Орбиты волновала судьба Земных.

Но не вся молодёжь желала таких грандиозных изменений в своей жизни, который массово назывался «поступить на Орбиту» или попроще обычный «переезд», и не только по причине того, что люди с Земли страдали излишком консерватизма или неодобрением новых технологий, созданными учёными с Орбиты. А то, что являлось причини, по их мнению, что сподвигло человека на такой беспристрастный взгляд к жизни и отупение нравственных черт, омертвление позыва к высшему искусству: без чего нельзя быть человеком. Но они не видели общей картины и что за этим стоит… Жителей инопланетных такие выводы чрезвычайно оскорбляли, но они не могли в полной мере осмыслить весь их контекст, все же в чём-то Земляне были правы. Когда разногласия, можно даже сказать, разных цивилизаций стали переходить на новый уровень, где говорят на языке крови, как обычно бывает в таком случае — война, но она не случилась. Вместо неё происходит пассивное угнетение оставшихся: скрытные формы пассивного геноцида. Четыре поколение спустя и люди с Земли, —подавляющее большинство, — позабыли свой первоначальный мотив, сочли подчинение воли других более благоразумным. Немногочисленное население из остатков людей снабжали незамысловатой работой, направленной на сохранение, и поддержание их жизни как таковой, но и не позволяли вникать в дела, вопросы, которые их не касаются. Орбита поддерживала тесную связь с Землёй, конечно, в своих интересах, интересах мировой элиты и немного из умысла гуманности.

Люди были разведены на два лагеря, на две полностью независимых цивилизации с разной историей.

Однако, Земной человек всё же мог попасть в общество, более продвинутых: на один из городов-инкубаторов, только на тот на который гое распределят. Многое было предусмотрено, уже введена система теста на таланты, предрасположенности и характер, наклонности в поведении человека, предположения на «ярды», что весьма успешно позволяло распределять людей на соответствующие места в, нуждающиеся в заполнении том или ином месте. Но для Земных теперь появились правила отбора и были они строгиим: кандидатами могли быть только молодые люди (с шестнадцати по двадцать лет) и с определёнными результатами; бывало их не редко меняли, так что те, кто должен был пройти навсегда мог оставаться на Земеле по воле случая, не попав возвратную группу; или могло быть и так, что те результаты, которыми всегда пользовались подростки с Орбиты, совершенно не интересовали комиссию, если те же наблюдаются у Земных. После собиралась желающие и заинтересованные из представителей разных компаний, специалистов из разных институтов, организаций, направлений, даже бывало общество влиятельных господ, главенствующих лидеров, корпораций, а всё для подбора нужных им ребят с точными результатами, приблизительно собирая их со всей Земли раз в год.

Но в шести случаев из десяти юным талантам отказывали по разным причинам: половые признаки, не точные результаты, расовые различия, а бывало и так, что, происходило чаще, представители обширной комиссии даже не обременяли себя задачей уведомить о своём решении молодых людей. Не вооружённым взглядом читалась явное пренебрежение, некое злорадство, равнодушие, и, наверно, самое обидное, отношение как к товару на рынке, как к рабочей животинки. Неумолимое время принудило всех поверить в незаурядность своего положения, можно даже сказать, что неправильности в настоявшемся к ним уже отношении важных господ считалось за проявление благодетели.

С другой стороны, общество развилось достаточно, чтобы исключить международные пробелы, — даже между цивилизациями, — ошибки, почвой которых служили межнациональные конфликты, дискриминация (как скрытая, так и открытая) как женин и мужчин, «рабство» (как внутреннее, так и внешнее) неурегулированные постоянные военные конфликты и много другое. И в это время подобные нюансы практически исчезли из жизни, как и у Земных, так и у жителей Орбиты. Существовало стойкое убеждение, что мир наконец-то принял наиболее устойчивое положение, к чему так стремилось человечество на протяжении веков.

Чем более развито общество, чем выше по ступеням своей эволюции прорывается вперёд, чем оно грубей и неприступней, твердей и неуступчивей, тем больше шансов, что перед ним появится непреступное, непреодолимое препятствие, об которое легко разбиться, не сомкнув свои края, не сбивав скорость, не став гибче.

И это неудивительно: шёл три тысячи сто одиннадцатый год, а за последние пол тысячелетия, мало того, что были построены все одиннадцать городов на Орбите, так и было открыто, немного раньше (чуть больше пятисот лет назад), реакция человеческого тела с веществом, найденная в ДНК, которое называлось «ярд», имеющее одиннадцать разных форм и многочисленных резонансов и подвидов, начиная от наиболее распространённой — первой и почти отсутствующей у кого-либо из людей, за исключение пары человек — одиннадцатой. Посредством изучения космоса и новых технологий была разработана формула для каждого ярда, и чтобы воспользоваться личным преимуществом необходимо было выявить реакции и ввести определённое вещество, соответствующее любому из одиннадцати. В простонародье это называлось «талантом», но путь раскрытия таланта был полон трудностей: если неправильно определить реакцию или ввести неверное вещество, то человек моментально умирал, поэтому хотели даже запретить подобные манипуляции, в основном протестовали Земляне, в основном из-за недостатка данных, что неудивительно в их положении. Но соблазн создания сверх человека был настолько близок, а неизвестность так сильно манила, что разработки и исследования не прекращались, а в следующие сорок лет, после открытия яредной реакции в ДНК, человечество изменилось навсегда…как и после принятия единой всемирной власти — Совета.

* * *

Галлон смочил глаза зеленоватой водой с запахом мяты, переоделся в подготовленную ранее им городскую одежду, зафиксировал ещё раз положение вещей — ему казалось, до сих пор, что конверт, письмо, или свёрток бумаги, — воспоминания о абстрактных странствиях всё пуще перемешивались с навалившимися внезапно после пробуждения воспоминаниями, — всё же где-то оставался, как бы ощущалось присутствие этого предмета. Рядом обнаружилась только неубранная сводка новостей. Не думая Галлон начал рассматривать предоставленный текст, проскакивая по буквам, пропуская строчки: «…были обнаружены остатки исследовательского разведывательного корабля Стелла. По разным данным причиной было столкновение со стероидом и неисправность автоматической системы наваждения пути, обнаружен один выживший, состояние стабильное…» — последние слова как током прошибли Галлона; казалось, эта информация никак его не касается, но было что-то и поистине загадочное, пробивающие до дрожи. Сославшись на нестабильность своего организма после изматывающего сна, Галлон снова жадно впились глазами в строчки: «Магистраль под руководством…планируется в ближайшие десять лет провести до каждой планеты солнечной системы…», «…с использованием технологий виртуальной реальности учёным удалось открыт новый элемент…благодаря его взаимодействия с энерго-ядром, — в ходе чего возникает оптическая иллюзия, — человечество всё ближе к внедрению мгновенного перемещения и телепортации на уровень жизни». Галлона вдохновляли подобные новости, приятная таинственность, чувство как всё общее становится единым и обращается к одному ему.

В самом конце притаились новости о Земле: «Фермер и отец семейства Зажигаловых защитил свой дом от разбоя заблудшего Двенадцатикрылого (фото прилагается)»; «…транспортировка больших количеств жидкой массы из тихого океана сподвиг природные катаклизмы…экосистема нарушена».

Сводка закончилась.

«Ну, это поправимо используй они методы искусственной регулирования… Зачем об этом вообще писать?» — поразмыслил Галлон про себя и вышел из кабинета.

Блуждая по коридорам, он чуть не заплутал, так приятно и одурманивающе пахло в них лавандой. В каждом полукруглом углу стояла мягкая, обделанная мебель с излишком деловитости, автоматы с напитками, по сторонам гуляли коты, не страшась что никого. У одного из мягких углов он находит Васа с Франческой, мирно поджидающих его у входа в единственных лифт. Вас тонул в ортопедическом кресле, ничего вокруг себя не замечая, а Франческа забалтывала компанию, состоящую только из девушек в халатах, содержавшие в себе кучу бесполезных приблуд. Франческа была полностью заворожена разговором и яростно жестикулировала, но Галлона она заметила первая. Недоговорив, бросив с полуслова своих собеседников, она подхватилась к нему и хотела сначала приобнять, но насупилась — забылась немного, ей надо узнать его получше. Вас с каждой минутой всё больше и больше покидал этот мир — он очень старался заснуть в её компании.

Франческа — разноцветный лучик, непрерывно светящий и игриво скачущий, беспрерывно движущийся. Носик прямой, миниатюрный, рядом тёмно-синие большие глаза. Длинноватый блондинистый волос заканчивается дугой у лопаток, постоянные пряди свисают на лбу, но ей очень даже шёл некий беспорядок на её лице. Стройная, но фигуристая. Взгляд неоднозначный, говорящий, почти все эмоции на лице выражаются с немыми «субтитрами», руки в редких мозолях. Речь эмоциональная, удерживающая внимание — хорошее качество. Пахло от неё шерстью вперемешку с душистой лавандой. Характер сильный; Столкнувшись с хамством и испытав обиду, она могла бы заставить любого несносного грубияна вкусить собственной скверны. Из грудного кармана торчали ручные часы и крем для рук.

Завладев вниманием Галлона, она обернулась и пристально посмотрела на спящего. Франческа была не высока: еле доставала до груди Галлона.

— Заснул! — подтвердила она, громко-звонко и негодуя переводя взгляд то с одного, то с другого.

Она подкралась к Васу, — будь она и ураганом толку никакого не было бы, — слегка наклонилась, взяла за его плечи и начала что-то нашёптывать на ухо:

— Утро, центр, эмоции, одинокая молодая леди стоит в тусклом, под прожектором имитатором луны, света. Ей так нужен спутник, безысходность ситуации простит ей всё: её сердце сегодня разбили. Она подходит к тебе, спрашивает может ли она пройти дальше. Вот на твоём лице уже гримаса безысходности, душа покидает тебя, её взгляд сводит с ума. Ты говоришь: «Какая сегодня солнечная погода» — ты разбил ей сердце… Чего смеёшься? — гипнотические манипуляции Франчески прекратились: она слегка отринула, ожидая от него другой реакции и тоже засмеялась.

Вас…высокий, крупный, бдительный, наблюдательный, плечистый, в хорошей физической форме. Суровый взгляд с играющими нотками милосердия, черные густые брови идеально дополняют пурпурно-карие глаза; короткая стрижка, умерено басистый и грубоватый голос. Одет был в ту же форму что и Франческа: однотонный светло-голубой хорошо сидящий комбинезон, — упорно скрывающий спортивные тела капитанов, — с чёрными и белыми полосами, только расстёгнут на половину; на плече звание и подразделение, обозначающее город и номер яредного Центра. Кажется вполне оригинальной личностью, способной на принятие тяжёлых решений. Приятный запах от волос. А где-то в его душе, глубоко в внутри было спрятано страдание, тоска печаль, но он обманывает себя, не замечает из-за чего его душу в разные моменты времени одолевает тяжёлое, гнетущее состояние, которое он больше предпочитает стоически переносить, чем обратить в этот камень на душе в прах, прежде чем он поглотит его нежное сердце полностью. Это требовало вызова, а Вас надеялся в силу воспоминаний о прошлом.

— Что дальше было? А…я знаю, — Вас с усилием заулыбался. — Ты упала в обморок из-за того, что слишком сильно рассмеялась.

— Чуть не упала. Иногда такой вот такой камень мне напоминаешь.

Франческа заулыбалась и покраснела от смеха. Посмотрев на Галлона, она обратилась к нему:

— Есть хочешь? Я — очень, зайдём кой-куда, а Вас хочет есть всегда.

Вас, упорно отрицая ребячество Франчески, окинул оценивающим взглядом Галлона. Лениво встал и заковылял к нему под трепет своей подруги. Он представился более официально, пожал руку ему, объяснился.

— Ко мне можно и на «ты», к Франческе тоже, — Вас не посмотрел даже на неё сторону, чтоб поймать во взгляде утвердительный ответ на неозвученный вопрос. Они были знакомы достаточно долго и знали большую скрытых сторон часть друг друга, чтобы не нагружать друг друга ненужными формальностями. Франческа могла зарекутся, подколоть Васа в отношении деловом, как часто делала, но да позабыла.

Вас продолжал:

— Можно ещё «капитан», а вообще как хочешь; однозначно при вышестоящих воздержись от нашего жаргона… Ты же с Аполлона? — Вас запнулся, что-то припоминая ещё: он хотел спросить его фамилию, да просчитал это не такой уж и необходимостью.

— Да, — Только сейчас заговорил Галлон. — Я даже и не думал как-то, не осознал сполна ещё. А что? Все капитаны при первых знакомствах отчитываюсь своих знакомых по работе? — припоминал Галлон, добродушно улыбаясь и обращаясь к своим пятиминутным воспоминаниям о их встрече в прошлом каком-то прошлом.

— Я слагал тогда вполне…чистосердечно: был немного не в себе, — Вас на секунду застыдился, но решил, что не сейчас время болтать об этом. Копошение прошлых событий сподвигло бы его снова ощутить их на себе эту тяжесть. — Почему вы тогда решили, что я коллега. Неужто это из-за того, что я побрился? — продолжал говорить Вас, потирая гладкий подбородок, не замечая, что даже обратился к Галлону на «вы».

— Сравнивал тебя с собой, наверно я тоже молодо выгляжу, да, — почти опередил Галлон его ход мыслей. — Но я бы сказал, что по движениям и взгляду можно было мне сделать другой вывод: о твоей сноровке, — Галлон не решился договаривать, подумав, что командир сочтёт это за неприкрытую лесть, но Васу такие слова очень даже понравились. Он не привык к похвалам, и подумал, что его редкий боевой нрав наконец кто-то подметил.

Пристально понаблюдав за Галлоном, можно было догадаться, что он вовсе не это имел в виду.

Пока те двое вели диалог, Франческа радовала цветы своим обществом: великолепнейшая глицинию в горшке строгой обделки, свисающую лианами, ветвистую, восхитительно пахнущую, где-то ещё стояли такие же и разного роста; от размера с кошку, — кошки блуждали как хозяева, коты и веты, — и до полутора метра в высоту, расставленные по всему комплексу, изучающий сновидения и анализируя полученный результат. На мгновенье Франческа покинула их, но в это же время, когда потребовалось её мнение, подоспела и подхватила всеобщий дух. Она было хотела что-то сказать, напомнить, однако, решила отдать во власть своё время Васу.

Подождав ещё немного, пока те разбирали рабочие вопросы, Франческа вмешалась:

— Галлону зайти к аналитику; давайте, пойдёмте: мы тебя накормим и отпустим. И вам, капитан Вас, зайти тоже надо к Иоганну — она посмотрела на Васа, думая стоит ли ещё обременять Галлона лишней информацией и продолжила: — Она вернулась, Буфо весь на нервах, сегодня свободная минутка будет и…и расскажи потом мне тоже — я потом с ней встречусь.

— К старшине? Да, инцидент со Стеллой. Не слышал ещё, Галлон?

— Ничего не знаю, — честно ответил тот.

— Мне тоже не известны подробности, явление конечно из ряда вон… Ну, часа два у меня есть, — закончил Вас.

Они двинулись из корпуса, друг за другом на стенах все мелькали указывающие таблицы, прикреплённые к широким дверям: «сновидения предшественники заболеваний, Карнеева», «консультация предсказаний по снам из детства и юности, Янгольцев». И у каждого этажа своя атмосфера: часто, где искусственный свет, для любителей тёмных оттенков были одних углах, а тёплые и холодные цветовые гаммы в других. И везде кошки, кошки, коты и цветы, много цветов и цветущих кустарников.

Спустившись к основанию здания Галлон потупился от вида: «совсем давно не гулял по Аполлону» — подумал он и попытался вспомнить хотя бы мгновение Чередующиеся разный высоты и формы здания окружали чистенькие улицы, хаотичные озеленённые переулки, среди которых всё равно преобладали серо-синенькие оттенки, — признанные самыми приятными для восприятия. В воздухе была воздушная дорога: обгоняли кто-кого роботы-доставщика, — для них была отдельная полоса, — уходящая в стороны и многократно разветвляющаяся, облегающая воздушное пространство, стелилась полоса местного летательного транспорта, чёрными точками мелькали ярко-зелёные аэрозарядки. Широкие улицы протаптывались люди разных рас, и каждый в своих, непохожих на других, одеяниях с исключительным стилем.

Это было межнациональное пространство со своими правилами и благами, а от Центра отходили отдельно выделенные огромные области для независимых стран, которые желали сильнее сохранить свою культуру, традиции и не так сильно желали растворяться во всем общем. Области эти располагались рядом с ближайшими городами-инкубаторами, — как отдельные объекты, но всё ещё принадлежащих местному правительству Аполлона, — в относительной близости к Магистрали, входящей отдельной полосой в их зону обслуживания.

Сверху виднелся мембранный купол с тройной прослойкой, имитирующий время, свет, погоду, а ночью увеличивал проницательность, что позволяло естественной темноте укрывать город, попутно избегая нежелательной солнечной радиации. Другие части имитационной системы могли подрожать временам года, свойственным Земле. Чаще проводились ей использовалась в целях проведения праздников, организацией которых активно занимался культурный совет, каждый выражающий интересы своего города. Со временем никто уже и не вспоминал первозданное предназначение этих имитационных технологий, — задачей которых служила цель постепенной адаптации жителей Земли к новым условиям.

Галлону показалось, что он всё это видел, что вся встреча уже свершалась и он почти помнил, как ощущал каждый миллиметр этого пространства на своей коже заблаговременно, но доказать себе он это не мог, как и не мог доказать себе, что ничего не помнит из своего прошлого. Смутные образы казались ему всем, что у него осталось. Завораживающее и одновременно пугающее дежавю окрыляло его подготовившийся разум к длинной дороге.

Говор Франчески вытянул Галлона из состояния глубокого погружения в собственные мысли:

— Знаете, как работают сборщики? — воодушевлённо начала Франческа с немыми зрителями её выступления. — Недавно сопровождала с Карлой группу практикантов-инженеров, а роботы эти; без остановок даже, идут или едут себе друг за другом, а потом другие, отличные функциональным значением. И я как-то спросила: «В чём суть?», у Марта — знакомого, научного руководителя по технике; с той же группой сопутствовал. Так оказывается инородные космические тела многослойны, и для каждого слоя своих сборщиков имеются, с разными категория; названия только не помню, я их по своему запомнила: газовик (для аэрозольных), сосун (жидкие) ёжик (мягкие породы), много было ещё каких; один слой может иметь такую структуру, что сборщик должен обладать определённый уровень прочности, насадки. Их движения не хаотичные, как я думала, а строго последовательные: первые три сборщика в зависимости от вида слоя стероида, конечно, следуют друг за другом, поправляя неровности и догоняя до нужного результата. А ещё пока Март говорил его подопечный не замолкал: постоянно лез, покрасоваться хотел что ли; мне он не понравился сразу: он косо смотрел на Карлу (думаю засомневался, оценил ха-ха), но потом, когда она двести пятнадцатую (размер по определяющий вид космического тела) по просьбе их навигатора располовинила и так мастерски; ах он так рот разевал тогда, ну тот парень, — обнаружив в глаза Галлона зарождающийся интерес и преспокойную полу отстранённость в глаза у Васа: его утомляют подобные разговоры, то поспешила сменить тему. — А я следом, те две половины по шестнадцать кусков, хотя требуется только по восемь, перевыполнила, что приветствуется у нас.

— Я слышал, — начал Галлон, найдя за что могло зацепиться его внимание, — что двести пятнадцатая отличается прочностью и для неё нужна дополнительная мощность в виде трёх ядрового лезвия…и, конечно, нехилая сила. Карла точно владеет первым ярдом.

— Да ну?.. — незаметно ухмыльнулся Вас, который уже успел растратить всю свою энергию.

Напротив, в метрах ста возвысилась обременённая посетителями международная кухня с тремя ярусами и от неё отходящими верандами. Вся увешанная разноцветными зонтиками и надписями на разных языках, поочерёдно переключающихся то с оного, то на другой.

Франческа вгляделась в яркую точку, всем видом показывая, что им туда и заголосила:

— Вас, смотри. Кого я вижу? Это же Хогинсов. Он тебе ещё не высказывался, — Обнаружила попутную нравственную преграду для своего друга Франческа. — Давай я с ним разберусь-ка, а то тебе ещё в Иоганны ехать, а там этим будет полным-полно: Буфо недавно занялся исследованием Двенадцатикрылых.

— Много ж ты о нём знаешь. Лучше не связывайся с ним лишний раз, я понимаю дела, но… Хогинс…надо его обойти, — Вас был не в том состоянии, чтобы растрачивать своё скопленное моральное здоровье, а обличаться равнодушной оболочкой не хотел.

Франческа двинулась вперёд и пустила в обиход свои навыки привлечения внимания, она хотела было пристать к Хогинсу, но последний торопясь скрылся с какой-то девушкой, — чем-то похожей на него, — нервно хватая её под руку, уводя в сторону, куда подальше, совершенно позабывав о своих незаданных вопросов Васу, которого он успел увидеть, когда сбегал.

Трио энергично поднялось на второй этаж и заняло место на веранде с гало-проектором, передающего картинку от одного из спутников, летающего за километры отсюда, где-то в космосе. Нудно сменялись кадры необъятной тьмы на рекламные вставки. Любой человек нуждается не только в утолении голода, но и в утолении аппетита. В ресторане были предусмотрены меню для любителей изнурять себя диетами, для авантюристов, которые желали всё и сразу и для скромных, неприхотливых желудков. Вас с удовольствием плюхнулся в мягкий диванчик, который не прочь был, чтобы он никогда и не вставал в него. Франческа рассказывала Галлону, что Хогинс — знакомый-одногодка с другой научной организации, тесно сотрудничающий с их, и работающий в области биоорганических научных разработок и чуть ли не занимается расшифровкой смысла живой-искусственной материи.

— Это всё воля случая, мне плевать на их всплески малодушия, — нервно вспылил Вас, нарушая их диалог, медленно перетекающий в сольное выступление Франчески, — собственно, чего это я. Давайте есть… Но я готов хоть всю жизнь вдалбливать им, что они все подонки, которые не интересуются нашей безопасностью.

Он освободился от объятий сонной софы и постарался подумать о светлом будущем и продолжил, всматриваясь в меню и вызывая официанта:

— Как тебе известно, Галлон, ты и остальные в группе новобранцы проходите скорую стажировку в сфере вооружено-транспортный передачи, транзита; пока-что так, ну подразумевается всякая ещё беготня попутно этому в городе. Наша работа — одна из немногих сфер деятельности, которая предоставляет вылазки на Землю — посредничество, решения вопросов, в основном ничего серьёзного. Только, загвоздка есть — некоторые из группы подходят по результатам в число способных использовать силу ядра, — вроде бы есть парочка, даже второго порядка, — и так как это способности выводят тело за рамки возможностей, то думаю группа со временем распустится, хотя это распространено…хм-м, не думай об этом; может пара человек, просто «перейдут» в другую сферу: не привыкай ни к кому, — Вас посмотрел на Галлона, тот, с блуждающей промелькивающей усталостью в глазах, по-прежнему одарял Васа своим вниманием.

— Хорошо… — протянул с лёгким недопониманием Галлон.

В двери постучали, занавески раскрылись, стол наполнился разными блюдами, а запах мыса сводил Васа с ума, поэтому он передал очередь объясняться Франческе. Та же испепеляла своё кушанье не агрессивней него, попутно смотря на часы и подхватывая случайные слова, доносящиеся из колонок.

— Что-то мне подсказывает, что я из числа счастливчиков испытать ярд? — всмотрелся в серо-карие глаза Васа Галлон, в них он искал ответы.

Вас принял вызов гляделки и тоже посмотрел на него, под избегающим их светом они были особенно тёмные, глубокие без должного блика. Заминка.

— А сколько тебе лет? — начал Вас, заглатывая всё подряд. — Яредные реакции сильно зависят от возраста, на виде тебе…

— Мне двадцать три, почти, как и вам всем.

— М-м-м… да?.. А сколько мне, по-твоему, точных лет?

— Двадцать пять, — ответил Галлон и притронулся к своей еде.

— Да, да! Ему двадцать пять, — подхватила Франческа.

— Я однозначно выгляжу старше… На счёт реакций. Точно ответить не могу, но могу проверить.

Он взял тупой нож, сделал небольшой разрез на подушечке большого пальца, и следом за кровью образовалось кольцо, еле заметного, прозрачного, белёсого вещества, окутывая порез, соединяя расторгнутым ткани. Галлон за ним наблюдал, а Франчески лишь иногда подглядывала.

Вас повертел ножом и добавил:

— Я слышал, что тела, некоторых из способных, могут и без введения вещества реагировать с плотью, вызывая на поверхности покалывания; что-то вроде эволюции это называется. Давай сюда руку.

Галлону стало интересней, ничуть не удивляясь он протянул руку. Вслед за встречным порезом ничего на последовало, никакой реакции. Порез кровоточил без остановки.

— Невозможно! — почти вскрикнул Галлон и схватил руку Васа, сжал в разрезе, почувствовал тёплое движение крови с пульсацией на поверхности своей ладони. — Это?

— Ты что-то чувствуешь? — Вас протёр руки салфеткой, на них остался блеск. — Может у тебя какой-нибудь резонанс, и это я такой простой и ничем неприметный.

— Оно меня отвергло? Поморозило и потом обожгло, — продолжал Галлон о наболевшем.

— Я.…не знаю, но мне кажется такая реакция либо очень редкая, либо её не существует, — Вас замолк, задумался, звучал он слишком невинно и выглядел даже немного расстроенным, что не мог утолить его интерес.

— Я знаю. И знаю то, что ничего хорошего из этого не выйдет. Галлону нужно пройти реакцию на совместимость с одиннадцатью видами ядер, — резко выразила Франческа своё мнение. — У тебя, Вас, только первое, второе и четвёртое, конечно, ты не знаешь, — она звучала так будто отчитывала, но сама совсем так не считала. Она никогда не смела обижать Васа.

У Франчески была реакция только с третьим ярдом — её очень интересовали оставшиеся, поэтому много чего знала. Неофициально у неё была ещё седьмая реакция, но на это не афишировала, так, как не была уверенна в том, что она действительно есть.

Проектор начал транслировать искусственное поле, оборудованное под сельскохозяйственную землю с большими кусками ровной зелёной травы под космосом, а рядом мелькала надпись, приглашающая всех желающих испытать чувство, соединяющее бесконечность космоса и твердь земли: «Станете единым целим со вселенной» — твердила подпись автора.

Двое капитанов успели вместе разъяснить Галлону ещё пару деловых моментов как вдруг, что-то справа завибрировало у Васа; тот насторожившись ответил на вызов и сообщил, что его приглашает к себе старшина «посмотреть на это» как он выразился. После краткого разговора Вас выглядел счастливо и немного напугано.

Франческа проводила Галлона до кабинета, немого посмотрела на него как на загадку и начала:

— Мне сегодня приснилась электричка (да-да), как на Земле есть, что шла по воде и по суше — по песку, как светило, как светило ярко солнце, какая была замечательная спокойная обстановка. А я в гордом уединении, но потом появились забавные девчонки, заговорили немножко меня. Кто-то потерял туфлю и не унывал совсем. Счастливые люди — вот же-ш. Я захожу с начала, иду покалено воде (вода чистейшая, прозрачнейшая с голубизной, песок же цвета бледно жёлтый), а она плещется всё вокруг, поезд сам немного в воде. Захожу: раз ступенька два ступенька, три; и я там. Водитель недовольный слегка тем, что я занесла с собой воды в вагон. А мне ничего — я счастливей всех живых! Иду в глубь вагона, свет от солнца пронизывает как рентгеновские лучи; светло, но не ослепляюще, тепло, но не обжигающе. Вагон трогается с пути, налетает на водную сверкающую и слегка волнующуюся гладь, рассекая на двое море, но неглубоко. Редкие люди кто где сидит беззаботно наблюдают. Иду, иду… Другой мир потом, я там опять в вагоне, людей побольше, еду только уже по рельсам. А потом и вовсе поезд сходит с рельс и по городу, по улицам, дорогам, на крышах еде, как на Земле было. И дальше не помню. — Закончила и замолчала, выискивая скрытый смысл в своём сне.

— Ха-а… а мне снилась сегодня вода, высокие обрывистые горы, леса, переплетающиеся с песками и голубизной океана, хотя я их никогда не видел на деле, — Галлон показал свою сопричастность к подомным снам.

— Я думала, мне, вернее, казалось, что сон как реальный, но мир не может совместить в себе две реальности и поэтому такие мутные ощущения, — Франческа пару секунд вглядывалась в лицо Галлона, пытаясь понять его, но оборвалась на пол пути и оборвала пропасть проницательных глаз, — Что ж не буду больше задерживать. Скоро увидимся, — вылетели слова сквозь её стиснутые зубы в улыбке. Она и так же внезапно закончила свою мысль, как и начала.

Галлон чувствовал, что Франческа недоговаривает, но не по своей воле, она хотела выразить то, чего не существовало и что невозможно понять и осмыслить вот так.

Из окон слепил переливающийся закат, а Галлона встал перед дверью в кабинет с табличкой с неразборчивым почерком и задумался.

* * *

— Эй, Вас, тебе не кажется, что сегодняшний день чем-то необычен, как бы…ну не такой… Понимаешь?

— Разве? Не думаешь ли ты, что «она» и вправду вернулась?

— Ой…я немного не об этом, а про то…ну а впрочем, какой уже час?