Афинский дезертир

431 г. ‎д.‏ ‎н. ‎э., ‎Древняя ‎Греция, ‎Аттика.

И‏ ‎ничего ‎он‏ ‎не‏ ‎дезертир.‏ ‎Тогда ‎все ‎остальные ‎тоже‏ ‎дезертиры. ‎Хотя‏ ‎его ‎мысли‏ ‎и‏ ‎доводы‏ ‎меньше ‎всего ‎будут‏ ‎волновать ‎первого ‎же‏ ‎встреченного ‎им‏ ‎афинского‏ ‎командира. ‎Это‏ ‎уж ‎ему‏ ‎решать, ‎дезертир‏ ‎он ‎или‏ ‎нет.

Вновь‏ ‎и‏ ‎вновь ‎переваривая‏ ‎одни ‎и ‎те ‎же‏ ‎мысли ‎в‏ ‎голове,‏ ‎Артемий‏ ‎встал, ‎поднял ‎копье ‎и ‎щит,‏ ‎проверил, ‎надежно ‎ли‏ ‎крепится‏ ‎меч ‎к ‎поясу,‏ ‎и ‎зашагал,‏ ‎как ‎он ‎думал, ‎на ‎юго-восток.

Шагал‏ ‎он,‏ ‎скорее, ‎машинально, ‎а‏ ‎растерянность ‎в‏ ‎его ‎рассудке‏ ‎вела ‎жаркую ‎битву‏ ‎с‏ ‎паникой,‏ ‎попеременно ‎то‏ ‎одерживая ‎верх,‏ ‎то ‎сдавая‏ ‎завоеванные‏ ‎позиции.

Еще ‎сегодня‏ ‎утром ‎он ‎жил ‎в ‎совершенно‏ ‎другой ‎реальности.‏ ‎Их‏ ‎лагерь,‏ ‎расположенный ‎на ‎границе ‎Аттики‏ ‎и ‎Беотии,‏ ‎союзнице ‎Спарты,‏ ‎казался‏ ‎ему‏ ‎неприступной ‎твердыней. ‎Но‏ ‎ранним ‎утром ‎спартанцы‏ ‎одним ‎решительным‏ ‎натиском‏ ‎опрокинули ‎их‏ ‎гарнизон ‎и‏ ‎присланные ‎ранее‏ ‎подкрепления.

Подкрепление ‎прибыло‏ ‎из‏ ‎самых‏ ‎Афин ‎за‏ ‎четыре ‎дня ‎до ‎битвы‏ ‎и, ‎надо‏ ‎сказать,‏ ‎было‏ ‎внушительным ‎и ‎более ‎многочисленным, ‎нежели‏ ‎гарнизон ‎их ‎лагеря.‏ ‎Афинское‏ ‎буле ‎даже ‎прислало‏ ‎полемарха ‎из‏ ‎знатного ‎рода, ‎который ‎принял ‎командование‏ ‎и‏ ‎над ‎прибывшим ‎подкреплением,‏ ‎и ‎над‏ ‎гарнизоном ‎лагеря.‏ ‎Артемий ‎за ‎все‏ ‎те‏ ‎четыре‏ ‎дня, ‎в‏ ‎течение ‎которых‏ ‎афинский ‎полемарх‏ ‎красовался‏ ‎перед ‎воинами,‏ ‎так ‎и ‎не ‎смог ‎запомнить‏ ‎его ‎имя.

Огромное‏ ‎поле‏ ‎шатров‏ ‎раскинулось ‎восточнее ‎маленькой ‎афинской‏ ‎деревянной ‎твердыни,‏ ‎дабы ‎разместить‏ ‎прибывшие‏ ‎на‏ ‎помощь ‎гарнизону ‎войска‏ ‎и ‎дарить ‎бойцам‏ ‎гарнизона ‎ложные‏ ‎ощущения‏ ‎защищенности ‎и‏ ‎непобедимости.

Но ‎ничто‏ ‎не ‎смогло‏ ‎остановить ‎натиск‏ ‎спартанцев.‏ ‎Утром‏ ‎лаконцы ‎начали‏ ‎яростную ‎атаку, ‎и ‎начали‏ ‎грамотно. ‎Они‏ ‎сперва‏ ‎атаковали‏ ‎шатровый ‎городок, ‎где ‎разместились ‎новоприбывшие‏ ‎подкрепления ‎и ‎стали‏ ‎принуждать‏ ‎афинян ‎отойти ‎к‏ ‎лагерю ‎и‏ ‎набиться ‎за ‎ограду.

Афинский ‎полемарх ‎несколько‏ ‎раз‏ ‎приказывал ‎выходить ‎за‏ ‎ворота ‎и‏ ‎контратаковать, ‎но‏ ‎все ‎было ‎тщетно.‏ ‎Через‏ ‎несколько‏ ‎часов ‎боя‏ ‎левая ‎рука‏ ‎Артемия ‎отказывалась‏ ‎слушаться,‏ ‎пытаясь ‎удержать‏ ‎заметно ‎потяжелевший ‎щит, ‎а ‎жилистые‏ ‎спартанцы, ‎казалось,‏ ‎не‏ ‎чувствовали‏ ‎никакой ‎усталости.

К ‎тому ‎времени‏ ‎маленькое ‎воинство‏ ‎Афин ‎было‏ ‎взято‏ ‎в‏ ‎полукольцо. ‎Зазвучали ‎предложения‏ ‎организованно ‎отступать ‎на‏ ‎восток, ‎по‏ ‎направлению‏ ‎к ‎Декелее,‏ ‎хотя ‎все‏ ‎понимали, ‎что‏ ‎спартанцы ‎в‏ ‎этом‏ ‎случае‏ ‎ринутся ‎в‏ ‎погоню ‎за ‎отступающими, ‎превращая‏ ‎отход ‎в‏ ‎избиение‏ ‎младенцев.

Ближе‏ ‎к ‎полудню ‎афинский ‎полемарх ‎дал‏ ‎еще ‎один ‎приказ‏ ‎выбежать‏ ‎за ‎ворота ‎и‏ ‎стремительным ‎броском‏ ‎опрокинуть ‎лаконцев. ‎Это ‎и ‎стало‏ ‎концом‏ ‎афинского ‎приграничного ‎гарнизона.

Спартанцы‏ ‎начали ‎встречную‏ ‎контратаку, ‎и‏ ‎изможденный ‎от ‎усталости‏ ‎Артемий‏ ‎вдруг‏ ‎заметил, ‎что‏ ‎неприятель ‎атакует‏ ‎их ‎не‏ ‎превосходящими‏ ‎силами, ‎а‏ ‎скорее ‎наоборот, ‎в ‎меньшинстве.

В ‎его‏ ‎шеренге, ‎занявшей‏ ‎по‏ ‎выходу‏ ‎из ‎ворот ‎крайний ‎левый‏ ‎сектор, ‎было‏ ‎не ‎менее‏ ‎сорока‏ ‎афинских‏ ‎бойцов. ‎На ‎них‏ ‎во ‎встречную ‎атаку‏ ‎двинулось ‎соединение‏ ‎спартанцев,‏ ‎насчитывающее ‎не‏ ‎более ‎двадцати‏ ‎пяти ‎спартанских‏ ‎гоплитов. ‎К‏ ‎удивлению‏ ‎Артемия,‏ ‎среди ‎них,‏ ‎судя ‎по ‎шлемам, ‎были‏ ‎полемарх ‎и‏ ‎таксиарх!

Но‏ ‎ведь‏ ‎всем ‎известно, ‎что ‎в ‎Спарте‏ ‎должность ‎полемарха ‎имеют‏ ‎всего‏ ‎два ‎человека, ‎если‏ ‎не ‎считать‏ ‎пятерых ‎эфоров! ‎Это ‎в ‎афинской‏ ‎армии‏ ‎полемархов ‎как ‎проходимцев‏ ‎на ‎Агоре!‏ ‎И ‎этот‏ ‎спартанский ‎полемарх ‎предпочёл‏ ‎вести‏ ‎своих‏ ‎солдат ‎в‏ ‎бой, ‎а‏ ‎не ‎отсиживаться‏ ‎под‏ ‎навесом ‎в‏ ‎лагере, ‎как ‎прибывший ‎к ‎ним‏ ‎зазнайка ‎из‏ ‎Афин!

Спартанский‏ ‎военачальник‏ ‎чуть ‎выдвинулся ‎вперед ‎и‏ ‎ударом ‎щита‏ ‎наотмашь ‎опрокинул‏ ‎одного‏ ‎из‏ ‎афинян ‎на ‎землю.‏ ‎Шагающий ‎чуть ‎сзади‏ ‎своего ‎полемарха‏ ‎спартанский‏ ‎гоплит ‎тут‏ ‎же ‎воткнул‏ ‎копье ‎в‏ ‎шею ‎несчастного.

Затем‏ ‎спартанский‏ ‎воевода‏ ‎ловко ‎увернулся‏ ‎от ‎копья, ‎легким ‎прыжком‏ ‎чуть ‎отскочил‏ ‎вправо‏ ‎и‏ ‎вонзил ‎копье ‎в ‎грудь ‎открывшегося‏ ‎для ‎удара ‎афинянина,‏ ‎что‏ ‎пытался ‎за ‎мгновение‏ ‎до ‎этого‏ ‎поразить ‎его.

С ‎этого ‎момента, ‎собственно,‏ ‎началось‏ ‎бегство. ‎Его ‎приятель‏ ‎Агапий, ‎с‏ ‎которым ‎за‏ ‎последние ‎два ‎месяца‏ ‎Артемий‏ ‎успел‏ ‎сдружиться, ‎вдруг‏ ‎с ‎воплем‏ ‎развернулся ‎и‏ ‎попытался‏ ‎бежать, ‎но‏ ‎застыл, ‎пронзенный ‎сзади ‎копьем ‎спартанского‏ ‎таксиарха.

А ‎вот‏ ‎тут‏ ‎уже‏ ‎побежали ‎все. ‎Побежал ‎и‏ ‎Артемий, ‎но‏ ‎в ‎ворота‏ ‎лагеря‏ ‎забегать‏ ‎не ‎стал, ‎впрочем,‏ ‎как ‎и ‎многие‏ ‎другие. ‎Вместо‏ ‎этого‏ ‎бегущие ‎афиняне,‏ ‎хоть ‎и‏ ‎гибли ‎от‏ ‎мечей ‎и‏ ‎копий‏ ‎неприятеля,‏ ‎смогли ‎своей‏ ‎массой ‎продавить ‎спартанцев, ‎расположенных‏ ‎по ‎правую‏ ‎сторону‏ ‎от‏ ‎ворот ‎лагеря ‎и, ‎пусть ‎и‏ ‎в ‎относительно ‎небольшом‏ ‎количестве,‏ ‎вырваться ‎на ‎простор‏ ‎и ‎дать‏ ‎деру, ‎куда ‎глаза ‎глядят.

В ‎числе‏ ‎этих‏ ‎счастливчиков ‎был ‎и‏ ‎Артемий. ‎Бегущих‏ ‎никто ‎особо‏ ‎не ‎преследовал, ‎поскольку‏ ‎спартанцы‏ ‎были‏ ‎заняты ‎войсками,‏ ‎засевшими ‎в‏ ‎лагере ‎за‏ ‎ограждением.

Артемий,‏ ‎не ‎выпуская‏ ‎из ‎рук ‎щит ‎и ‎копье,‏ ‎припустил ‎к‏ ‎лесочку,‏ ‎что‏ ‎располагался ‎рядом. ‎Он ‎нередко‏ ‎в ‎свободные‏ ‎часы ‎прохаживался‏ ‎там‏ ‎и‏ ‎за ‎прошедшие ‎два‏ ‎месяца ‎службы ‎изучил‏ ‎его, ‎как‏ ‎свои‏ ‎пять ‎пальцев.‏ ‎Оглянувшись, ‎он‏ ‎с ‎досадой‏ ‎обнаружил, ‎что‏ ‎к‏ ‎лесочку‏ ‎бежит ‎только‏ ‎он ‎один. ‎Остальная ‎толпа‏ ‎побежала ‎к‏ ‎шатровому‏ ‎городку‏ ‎в ‎надежде ‎оседлать ‎лошадей ‎и‏ ‎поскакать ‎на ‎восток.

Но‏ ‎не‏ ‎тут-то ‎было. ‎Лошади‏ ‎уже ‎находились‏ ‎под ‎охраной ‎спартанцев, ‎и ‎беглецы‏ ‎вынуждены‏ ‎были ‎либо ‎бежать‏ ‎врассыпную, ‎либо‏ ‎найти ‎среди‏ ‎шатров ‎свою ‎смерть.‏ ‎Напрасно‏ ‎Артемий‏ ‎вглядывался ‎в‏ ‎надежде, ‎что‏ ‎хоть ‎у‏ ‎кого-то‏ ‎из ‎афинян‏ ‎хватит ‎ума ‎побежать ‎в ‎его‏ ‎направлении. ‎Лаконцы‏ ‎большую‏ ‎часть‏ ‎лавины ‎беглецов ‎довольно ‎быстро‏ ‎перебили, ‎остальные‏ ‎же ‎поодиночке‏ ‎сдуру‏ ‎рванули‏ ‎кто ‎на ‎север,‏ ‎а ‎кто ‎вообще‏ ‎в ‎сторону‏ ‎Беотии.

Артемий‏ ‎решил, ‎что‏ ‎оставаться ‎в‏ ‎своем ‎ненадежном‏ ‎лиственном ‎убежище‏ ‎точно‏ ‎не‏ ‎стоит, ‎и‏ ‎легкой ‎трусцой ‎побежал ‎параллельно‏ ‎дороге ‎на‏ ‎Афины,‏ ‎не‏ ‎выходя ‎на ‎нее ‎и ‎оставаясь‏ ‎в ‎стороне. ‎А‏ ‎то‏ ‎гляди, ‎чего ‎доброго,‏ ‎спартанские ‎головорезы‏ ‎тоже ‎решат ‎прогуляться ‎здесь ‎или‏ ‎по-хозяйски‏ ‎поискать ‎родник ‎с‏ ‎пресной ‎водой,‏ ‎который ‎здесь,‏ ‎кстати, ‎был. ‎Он‏ ‎передвигался‏ ‎по‏ ‎полям ‎и‏ ‎перелескам, ‎стараясь‏ ‎держать ‎дорогу‏ ‎в‏ ‎поле ‎зрения,‏ ‎чтобы ‎не ‎потерять ‎направление.

Артемий ‎рассчитывал,‏ ‎что ‎через‏ ‎некоторое‏ ‎время,‏ ‎уже ‎не ‎опасаясь ‎спартанских‏ ‎солдат, ‎он‏ ‎все ‎же‏ ‎выйдет‏ ‎на‏ ‎дорогу ‎и ‎спокойно‏ ‎зашагает ‎до ‎ближайшего‏ ‎населенного ‎пункта,‏ ‎чтобы‏ ‎затребовать ‎там‏ ‎лошадь ‎под‏ ‎предлогом ‎донесения‏ ‎срочных ‎вестей‏ ‎афинскому‏ ‎командованию‏ ‎и ‎уже‏ ‎верхом ‎продолжить ‎путь ‎до‏ ‎Афин.

Но, ‎уже‏ ‎ближе‏ ‎к‏ ‎вечеру, ‎к ‎своему ‎отчаянию, ‎уже,‏ ‎было, ‎собираясь ‎выйти‏ ‎на‏ ‎дорогу, ‎после ‎длительного‏ ‎наблюдения ‎за‏ ‎трактом ‎из ‎густых ‎кустов, ‎он‏ ‎узрел,‏ ‎что ‎по ‎дороге‏ ‎бодрым ‎шагом‏ ‎топают ‎спартанцы‏ ‎в ‎довольно ‎внушительном‏ ‎количестве.‏ ‎Шагали‏ ‎они ‎так‏ ‎бодро ‎и‏ ‎споро, ‎что‏ ‎в‏ ‎нынешнем ‎своем‏ ‎состоянии ‎Артемий ‎ни ‎убежать ‎бы‏ ‎от ‎них‏ ‎не‏ ‎смог,‏ ‎ни ‎попросту ‎поспеть ‎за‏ ‎ними, ‎даже‏ ‎если ‎бы‏ ‎его‏ ‎приняли‏ ‎в ‎ряды ‎спартанских‏ ‎войск, ‎что ‎почти‏ ‎невозможно.

Чертыхаясь, ‎проклиная‏ ‎свою‏ ‎судьбу ‎и‏ ‎гадая, ‎чем‏ ‎он ‎так‏ ‎мог ‎прогневать‏ ‎богов,‏ ‎Артемий‏ ‎покинул ‎свое‏ ‎укрытие ‎и, ‎скатившись ‎с‏ ‎маленького ‎бугра,‏ ‎припустил‏ ‎из‏ ‎кустов ‎в ‎лес, ‎который, ‎по‏ ‎его ‎представлению, ‎виднелся‏ ‎по‏ ‎направлению ‎к ‎югу‏ ‎и ‎был‏ ‎именно ‎что ‎лесом, ‎а ‎не‏ ‎жидким‏ ‎перелеском.

Расстояние ‎до ‎леса‏ ‎он, ‎однако,‏ ‎оценил ‎неверно.‏ ‎С ‎виду ‎казалось,‏ ‎что‏ ‎он‏ ‎не ‎совсем,‏ ‎но ‎почти‏ ‎что ‎рядом,‏ ‎и‏ ‎добежать ‎до‏ ‎него ‎дело ‎нескольких ‎мгновений. ‎В‏ ‎реальности ‎добирался‏ ‎он‏ ‎до‏ ‎него ‎не ‎меньше ‎часа‏ ‎и ‎когда‏ ‎он, ‎запыхавшись,‏ ‎вбежал‏ ‎в‏ ‎спасительную ‎тень, ‎в‏ ‎глазах ‎у ‎него‏ ‎все ‎плыло,‏ ‎а‏ ‎в ‎боку‏ ‎кололо ‎с‏ ‎непривычки.

Солнце ‎уже‏ ‎заходило, ‎и‏ ‎лес‏ ‎наполнялся‏ ‎новыми ‎звуками,‏ ‎внушающими ‎страх. ‎Артемий ‎уже‏ ‎опасался ‎не‏ ‎столько‏ ‎спартанцев,‏ ‎сколько ‎диких ‎кабанов ‎с ‎волками.

Несмотря‏ ‎на ‎два ‎месяца‏ ‎усиленной‏ ‎муштры, ‎Артемий ‎оставался‏ ‎типичным ‎гражданином‏ ‎Афин ‎— ‎сугубо ‎городским ‎жителем.‏ ‎Да,‏ ‎он ‎не ‎был‏ ‎белоручкой, ‎ибо‏ ‎профессия ‎не‏ ‎позволяла, ‎но ‎лес‏ ‎знал‏ ‎плохо‏ ‎и ‎боялся‏ ‎его, ‎особенно‏ ‎в ‎ночное‏ ‎время‏ ‎суток.

У ‎себя‏ ‎в ‎Афинах ‎он ‎был ‎красильщиком,‏ ‎человеком ‎не‏ ‎богатым,‏ ‎но‏ ‎и ‎не ‎бедным, ‎то‏ ‎есть ‎при‏ ‎деньгах, ‎и‏ ‎скорее‏ ‎уважаемым,‏ ‎чем ‎нет. ‎Полис‏ ‎он ‎покидал ‎редко,‏ ‎уже ‎точно‏ ‎и‏ ‎не ‎помнил,‏ ‎когда ‎в‏ ‎последний ‎раз‏ ‎такое ‎было,‏ ‎разве‏ ‎что‏ ‎в ‎детстве.

Да,‏ ‎ездил ‎с ‎отцом ‎на‏ ‎остров ‎Саламин‏ ‎несколько‏ ‎раз.‏ ‎Ну, ‎и ‎к ‎родственникам ‎в‏ ‎Декелею ‎раз ‎пять.‏ ‎Там-то‏ ‎он ‎и ‎узнал,‏ ‎что ‎дикие‏ ‎звери ‎опасны ‎даже ‎для ‎вооруженного‏ ‎человека.‏ ‎Как-то ‎раз ‎дикие‏ ‎кабаны ‎напали‏ ‎на ‎солдат‏ ‎— ‎на ‎солдат!‏ ‎—‏ ‎на‏ ‎окраине ‎города,‏ ‎неподалеку ‎от‏ ‎дома ‎его‏ ‎дяди,‏ ‎брата ‎отца,‏ ‎у ‎которого ‎они ‎гостили.

Весть ‎об‏ ‎этом ‎почти‏ ‎сразу‏ ‎облетела‏ ‎по ‎изнывающей ‎от ‎скуки‏ ‎Декелее, ‎страдающей‏ ‎от ‎того,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎их ‎городе ‎практически‏ ‎ничего ‎не ‎происходит.‏ ‎Не ‎то,‏ ‎что‏ ‎в ‎Афинах.

И‏ ‎вот, ‎все‏ ‎местные ‎жители,‏ ‎и ‎гостивший‏ ‎там‏ ‎с‏ ‎отцом ‎Артемий‏ ‎узнают, ‎что ‎в ‎схватке‏ ‎с ‎кабанами,‏ ‎напавшими‏ ‎на‏ ‎стражников ‎юго-западных ‎ворот ‎города, ‎городская‏ ‎стража ‎потеряла ‎двух‏ ‎копейщиков,‏ ‎сумев ‎завалить ‎только‏ ‎одного ‎кабана.

Остальные‏ ‎кабаны, ‎четыре ‎или ‎пять ‎особей,‏ ‎благодаря‏ ‎лучникам, ‎осыпавших ‎их‏ ‎стрелами, ‎убежали‏ ‎обратно ‎в‏ ‎свои ‎леса, ‎а‏ ‎нерадивая‏ ‎стража‏ ‎спаслась ‎только‏ ‎потому, ‎что‏ ‎взобралась ‎на‏ ‎деревянные‏ ‎вышки, ‎что‏ ‎перед ‎воротами.

И ‎это ‎только ‎кабаны.‏ ‎А ‎ведь‏ ‎есть‏ ‎еще‏ ‎волки! ‎Сколько ‎он ‎слышал‏ ‎рассказов ‎про‏ ‎стаи ‎кровожадных‏ ‎волков,‏ ‎нападавших‏ ‎не ‎то, ‎что‏ ‎на ‎одиноких ‎путников,‏ ‎а ‎атаковавших‏ ‎целые‏ ‎торговые ‎караваны!‏ ‎А ‎сейчас‏ ‎он ‎совершенно‏ ‎один, ‎только‏ ‎с‏ ‎копьем‏ ‎и ‎мечом,‏ ‎даже ‎без ‎лука, ‎из‏ ‎которого ‎он‏ ‎все‏ ‎равно‏ ‎стрелять ‎не ‎умеет, ‎сидит ‎ночью‏ ‎в ‎лесу. ‎Ну‏ ‎не‏ ‎глупость ‎ли?

Он ‎решил‏ ‎немного ‎отдышаться,‏ ‎собраться ‎с ‎мыслями ‎и ‎двигаться‏ ‎дальше.

Призвали‏ ‎его ‎в ‎ряды‏ ‎афинских ‎войск‏ ‎два ‎с‏ ‎лишним ‎месяца ‎тому‏ ‎назад,‏ ‎когда‏ ‎стало ‎ясно,‏ ‎что ‎Афины‏ ‎и ‎Спарта‏ ‎неминуемо‏ ‎сцепятся ‎на‏ ‎поле ‎битвы. ‎Жена, ‎конечно, ‎не‏ ‎радовалась ‎его‏ ‎призыву,‏ ‎но‏ ‎и ‎особо ‎не ‎горевала.

Доходы‏ ‎Артемия, ‎продолжающего‏ ‎дело ‎своего‏ ‎отца,‏ ‎были‏ ‎таковы, ‎что ‎позволяли‏ ‎ей ‎вести ‎праздный‏ ‎образ ‎жизни‏ ‎и‏ ‎не ‎хлопотать‏ ‎по ‎хозяйству.‏ ‎Все ‎держалось‏ ‎на ‎двух‏ ‎рабах‏ ‎и‏ ‎одной ‎молодой‏ ‎рабыне. ‎Поэтому ‎она ‎смотрела‏ ‎на ‎своего‏ ‎мужа‏ ‎скорее‏ ‎как ‎на ‎кошелек ‎на ‎ножках,‏ ‎а ‎не ‎как‏ ‎на‏ ‎вторую ‎половину.

По-настоящему ‎расстроились‏ ‎только ‎сынок‏ ‎Кадм, ‎дочурка ‎Деянира, ‎старик-отец ‎по‏ ‎имени‏ ‎Афиноген, ‎поставщики ‎красок‏ ‎из ‎Крита‏ ‎да ‎постоянные‏ ‎клиенты, ‎которые ‎приносили‏ ‎Артемию‏ ‎ткани‏ ‎на ‎покраску.

Что‏ ‎ни ‎говори,‏ ‎а ‎делал‏ ‎свою‏ ‎работу ‎он‏ ‎хорошо, ‎краски ‎ложились ‎на ‎ткань‏ ‎ровно, ‎одним‏ ‎тоном‏ ‎и‏ ‎держались ‎очень ‎долго. ‎Почти‏ ‎все, ‎кто‏ ‎жил ‎в‏ ‎районе‏ ‎холма‏ ‎Пникс, ‎носили ‎ткани‏ ‎на ‎покраску ‎и‏ ‎одежду ‎на‏ ‎освежение‏ ‎цвета ‎только‏ ‎Артемию.

Отец, ‎хмуря‏ ‎брови ‎и‏ ‎пряча ‎скупую‏ ‎слезу,‏ ‎преподнес‏ ‎Артемию ‎фамильный‏ ‎копис ‎— ‎меч, ‎с‏ ‎которым ‎дед‏ ‎Артемия‏ ‎сражался‏ ‎с ‎персами ‎в ‎битве ‎при‏ ‎острове ‎Саламин. ‎Дед‏ ‎Артемия,‏ ‎Диокл, ‎не ‎только‏ ‎выжил, ‎но‏ ‎и ‎прославился. ‎Он ‎первым ‎прыгнул‏ ‎со‏ ‎своей ‎триремы ‎на‏ ‎триеру ‎персов‏ ‎и ‎своим‏ ‎смертоносным ‎кописом ‎сразил‏ ‎не‏ ‎одного‏ ‎врага. ‎Всего‏ ‎за ‎всю‏ ‎битву ‎отважный‏ ‎Диокл-красильщик‏ ‎пролил ‎кровь‏ ‎персов ‎на ‎трех ‎персидских ‎триерах.

Сидя‏ ‎прислонившись ‎к‏ ‎дереву‏ ‎и‏ ‎слушая ‎пугающие ‎его ‎звуки‏ ‎ночного ‎леса,‏ ‎Артемий, ‎вздыхая,‏ ‎сокрушался,‏ ‎что‏ ‎у ‎него ‎нет‏ ‎и ‎сотой ‎доли‏ ‎отваги ‎деда,‏ ‎который‏ ‎уж ‎точно‏ ‎бы ‎не‏ ‎испугался ‎ни‏ ‎леса, ‎ни‏ ‎волков,‏ ‎ни‏ ‎кабанов.

Вернувшись ‎обратно‏ ‎к ‎воспоминаниям, ‎Артемий ‎принялся‏ ‎перебирать ‎в‏ ‎памяти‏ ‎картинки‏ ‎первых ‎тренировок ‎в ‎учебном ‎лагере,‏ ‎что ‎разбили ‎почти‏ ‎что‏ ‎прямо ‎у ‎стен‏ ‎Афин. ‎Новобранцев‏ ‎было ‎так ‎много, ‎что ‎его‏ ‎отпускали‏ ‎ночевать ‎домой, ‎ибо‏ ‎идти ‎ему‏ ‎до ‎дома‏ ‎было ‎от ‎силы‏ ‎полчаса.

А‏ ‎на‏ ‎зорьке ‎он‏ ‎уже ‎со‏ ‎всех ‎ног‏ ‎мчался‏ ‎обратно ‎в‏ ‎лагерь, ‎ибо ‎учеба ‎начиналась ‎с‏ ‎первыми ‎лучами‏ ‎солнца.‏ ‎Его‏ ‎учили ‎держать ‎строй, ‎правильно‏ ‎держать ‎и‏ ‎наносить ‎удары‏ ‎копьем,‏ ‎а‏ ‎также ‎работать ‎щитом.

Щит‏ ‎Артемий ‎невзлюбил ‎сразу,‏ ‎настолько ‎он‏ ‎был‏ ‎для ‎него‏ ‎тяжел. ‎Нет,‏ ‎в ‎своей‏ ‎работе ‎ему‏ ‎тоже‏ ‎приходилось‏ ‎таскать ‎тяжести,‏ ‎будь ‎то ‎тяжеленные ‎глиняные‏ ‎емкости ‎с‏ ‎краской‏ ‎или‏ ‎огромные ‎рулоны ‎или ‎тюки ‎тканей.‏ ‎Но ‎там ‎перетащил‏ ‎—‏ ‎и ‎всё. ‎К‏ ‎тому, ‎чтобы‏ ‎несколько ‎часов ‎к ‎ряду ‎поднимать‏ ‎и‏ ‎опускать ‎тяжелый ‎щит,‏ ‎его ‎левая‏ ‎рука ‎была‏ ‎явно ‎не ‎готова.

Его‏ ‎доспех,‏ ‎линоторакс,‏ ‎который ‎ему‏ ‎выдали, ‎тоже‏ ‎был ‎тем‏ ‎еще‏ ‎счастьем. ‎За‏ ‎время ‎военной ‎учебы ‎и ‎службы‏ ‎Артемий ‎заметно‏ ‎схуднул,‏ ‎так‏ ‎что ‎его ‎тело ‎буквально‏ ‎болталось ‎в‏ ‎доспехе, ‎а‏ ‎при‏ ‎беге‏ ‎проклятый ‎линоторакс ‎нещадно‏ ‎колотил ‎его ‎по‏ ‎бокам.

Впрочем, ‎всем‏ ‎давно‏ ‎известно, ‎что‏ ‎в ‎изготовлении‏ ‎линотораксов ‎афиняне‏ ‎пока ‎что‏ ‎не‏ ‎преуспели.‏ ‎Спартанские ‎и‏ ‎даже ‎фиванские ‎доспехи ‎куда‏ ‎удобнее.

После ‎месяца‏ ‎стояния‏ ‎под‏ ‎Афинами ‎Артемия ‎направили ‎в ‎гарнизон‏ ‎лагеря ‎Арлет ‎на‏ ‎границе‏ ‎с ‎Беотией. ‎Уже‏ ‎тогда ‎ходили‏ ‎слухи, ‎что ‎спартанские ‎и ‎афинские‏ ‎правители‏ ‎уже ‎больше ‎угрожают‏ ‎друг ‎другу,‏ ‎нежели ‎ведут‏ ‎переговоры.

Но ‎шло ‎время‏ ‎и‏ ‎ничего‏ ‎не ‎происходило.‏ ‎Артемий ‎и‏ ‎его ‎приятель‏ ‎Агапий,‏ ‎торговец ‎из‏ ‎портового ‎города ‎Пирея, ‎что ‎практически‏ ‎примыкает ‎к‏ ‎Афинам,‏ ‎но‏ ‎не ‎считается ‎территорией ‎Полиса,‏ ‎стали ‎уже‏ ‎надеяться ‎на‏ ‎то,‏ ‎что‏ ‎на ‎этот ‎раз‏ ‎спартанцам ‎и ‎афинянам,‏ ‎похоже, ‎повезло,‏ ‎и‏ ‎войны ‎не‏ ‎будет.

Но ‎сегодняшнее‏ ‎утро ‎показало,‏ ‎что ‎боги‏ ‎не‏ ‎вняли‏ ‎их ‎надеждам‏ ‎и ‎мольбам. ‎Бедный ‎Агапий!‏ ‎Они ‎ведь‏ ‎с‏ ‎ним‏ ‎столько ‎раз ‎мечтали, ‎как ‎покутят‏ ‎где-нибудь ‎по ‎пути,‏ ‎возвращаясь‏ ‎в ‎Афины! ‎А‏ ‎теперь ‎он‏ ‎идет, ‎нет, ‎бежит ‎в ‎Афины‏ ‎один,‏ ‎опасаясь ‎диких ‎зверей‏ ‎и ‎спартанцев.

Артемий‏ ‎еще ‎раз‏ ‎горестно ‎вздохнул ‎и,‏ ‎неожиданно‏ ‎для‏ ‎себя ‎сбросив‏ ‎апатию, ‎пришел‏ ‎к ‎мысли,‏ ‎что‏ ‎сидеть ‎здесь,‏ ‎под ‎деревом, ‎и ‎дожидаться ‎кабанов‏ ‎с ‎волками‏ ‎вообще-то‏ ‎глупо.

Надо‏ ‎двигаться. ‎Вперед, ‎Артемий! ‎Ты‏ ‎ведь ‎не‏ ‎безнадежен! ‎Тебя‏ ‎хвалили‏ ‎командиры,‏ ‎и ‎ты ‎выстоял‏ ‎и ‎выжил ‎в‏ ‎многочасовой ‎битве‏ ‎не‏ ‎с ‎кем-нибудь,‏ ‎а ‎со‏ ‎спартанцами, ‎которые,‏ ‎как ‎известно,‏ ‎происходят‏ ‎от‏ ‎Геракла ‎и‏ ‎самого ‎Зевса!

Артемий ‎встал, ‎поднял‏ ‎щит ‎и‏ ‎копье‏ ‎и‏ ‎направился ‎на ‎северо-восток, ‎чтобы ‎выйти‏ ‎на ‎тракт, ‎ведущий‏ ‎через‏ ‎Декелею ‎к ‎Афинам‏ ‎намного ‎восточнее‏ ‎своего ‎нынешнего ‎положения.

Волки ‎не ‎выли,‏ ‎никто‏ ‎не ‎хрюкал, ‎и‏ ‎Артемий ‎шел‏ ‎быстро ‎и‏ ‎уверенно. ‎Иногда ‎он‏ ‎пересекал‏ ‎колосящиеся‏ ‎поля, ‎иногда‏ ‎заросшие ‎травой‏ ‎никем ‎не‏ ‎возделанные‏ ‎зеленые ‎просторы.

Была‏ ‎еще ‎глухая ‎ночь, ‎когда ‎он‏ ‎увидел ‎перемещающиеся‏ ‎огоньки,‏ ‎несомненно,‏ ‎факелы ‎в ‎количестве ‎нескольких‏ ‎штук. ‎Подойдя‏ ‎поближе, ‎он‏ ‎увидел‏ ‎несколько‏ ‎строений, ‎и ‎понял,‏ ‎что ‎перед ‎ним‏ ‎владения ‎зажиточного‏ ‎землепашца.‏ ‎Одних ‎амбаров-башенок‏ ‎для ‎хранения‏ ‎зерна ‎только‏ ‎пять ‎штук.

Кто‏ ‎же‏ ‎там‏ ‎расхаживает ‎с‏ ‎факелами? ‎Спартанцы? ‎Нет, ‎тогда‏ ‎бы ‎факелов‏ ‎здесь‏ ‎было‏ ‎в ‎десять ‎раз ‎больше. ‎Скорее‏ ‎всего, ‎это ‎такие‏ ‎же‏ ‎бежавшие ‎афинские ‎солдаты.‏ ‎Надо ‎подойти‏ ‎поближе.

Приблизившись ‎к ‎одному ‎из ‎больших‏ ‎строений,‏ ‎видимо, ‎жилому ‎дому,‏ ‎Артемий ‎услышал‏ ‎женские ‎рыдания‏ ‎и ‎причитания. ‎Он‏ ‎выглянул‏ ‎из-за‏ ‎угла ‎и‏ ‎увидел, ‎что‏ ‎во ‎дворе‏ ‎на‏ ‎покрывающем ‎его‏ ‎почти ‎белом ‎песке ‎стоит ‎на‏ ‎коленях ‎женщина‏ ‎со‏ ‎связанными‏ ‎за ‎спиной ‎руками. ‎Рядом‏ ‎со ‎связанными‏ ‎руками ‎и‏ ‎ногами‏ ‎и‏ ‎тряпичным ‎кляпом ‎во‏ ‎рту ‎лежал ‎крупный‏ ‎мужчина.

Над ‎ними‏ ‎возвышались‏ ‎трое ‎мужчин‏ ‎с ‎факелами.‏ ‎Еще ‎один‏ ‎с ‎факелом‏ ‎шнырял‏ ‎по‏ ‎двору, ‎высматривая‏ ‎что-то. ‎А ‎пятый ‎стоял‏ ‎напротив ‎женщины‏ ‎рядом‏ ‎с‏ ‎тремя ‎своими ‎товарищами, ‎уперев ‎крепкие‏ ‎руки ‎в ‎бока.

Доспехи‏ ‎у‏ ‎них ‎были ‎не‏ ‎армейские, ‎а‏ ‎кожаные. ‎Скорее ‎всего, ‎разбойники ‎или‏ ‎бойцы‏ ‎арены, ‎что, ‎впрочем,‏ ‎иногда ‎означало‏ ‎одно ‎и‏ ‎то ‎же. ‎В‏ ‎перерывах‏ ‎между‏ ‎боями ‎или‏ ‎во ‎время‏ ‎закрытия ‎арен,‏ ‎например,‏ ‎во ‎время‏ ‎проведения ‎Олимпийских ‎игр, ‎некоторые ‎бойцы‏ ‎сколачивали ‎шайки‏ ‎и‏ ‎«зарабатывали»‏ ‎себе ‎на ‎хорошую ‎жизнь‏ ‎таким ‎вот‏ ‎нечестивым ‎способом.

Тот,‏ ‎что‏ ‎горделиво‏ ‎стоял ‎напротив ‎женщины,‏ ‎по-видимому, ‎был ‎главарем,‏ ‎и ‎в‏ ‎данный‏ ‎момент ‎наставительно‏ ‎выдвигал ‎сидящей‏ ‎перед ‎ним‏ ‎на ‎коленях‏ ‎жертве‏ ‎свои‏ ‎требования:

— Твой ‎муженек‏ ‎не ‎больно-то ‎понятлив, ‎ясно‏ ‎тебе? ‎Давай,‏ ‎живо‏ ‎рассказывай,‏ ‎где ‎он ‎прячет ‎драхмы! ‎Деньги,‏ ‎ткани, ‎лошадей ‎и‏ ‎вино‏ ‎мы ‎заберем ‎сейчас,‏ ‎и ‎ваших‏ ‎щенков ‎тоже! ‎Завтра ‎пригоним ‎подводы,‏ ‎погрузим‏ ‎на ‎них ‎все‏ ‎зерно, ‎и‏ ‎только ‎тогда‏ ‎вернем ‎вам ‎ваших‏ ‎сыночков‏ ‎с‏ ‎дочуркой! ‎Да‏ ‎не ‎молчи‏ ‎мне, ‎я‏ ‎ведь‏ ‎могу ‎приказать‏ ‎отрезать ‎уши ‎не ‎только ‎тебе,‏ ‎но ‎и‏ ‎твоей‏ ‎ненаглядной‏ ‎девочке!

Лошади? ‎А ‎вот ‎это‏ ‎уже ‎интересно.‏ ‎Ему ‎сейчас‏ ‎не‏ ‎помешала‏ ‎бы ‎лошадь. ‎Интересно,‏ ‎разбойники ‎уже ‎вывели‏ ‎их ‎из‏ ‎конюшни‏ ‎или ‎нет?

Тут‏ ‎Артемий ‎опять‏ ‎горестно ‎вздохнул‏ ‎и ‎мысленно‏ ‎осыпал‏ ‎себя‏ ‎проклятиями. ‎Не‏ ‎может ‎он ‎просто ‎украсть‏ ‎лошадь ‎и‏ ‎удрать,‏ ‎бросив‏ ‎этих ‎несчастных ‎людей.

— Вино ‎хранится ‎в‏ ‎доме, ‎но ‎большую‏ ‎часть‏ ‎мы ‎храним ‎в‏ ‎яме, ‎что‏ ‎в ‎сарае. ‎Драхмы ‎муж ‎прячет‏ ‎под‏ ‎половицей ‎в ‎самой‏ ‎большой ‎комнате‏ ‎дома, ‎—‏ ‎ответила ‎мерзавцу ‎изможденным‏ ‎голосом‏ ‎женщина.

— Все‏ ‎слышали? ‎—‏ ‎довольным ‎голосом‏ ‎гаркнул ‎главарь.‏ ‎—‏ ‎Евфим, ‎давай‏ ‎в ‎сарай, ‎а ‎ты, ‎Пракс,‏ ‎шуруй ‎в‏ ‎дом!

Артемий‏ ‎неслышно‏ ‎переместился ‎к ‎другому ‎углу‏ ‎дома ‎и‏ ‎увидел, ‎как‏ ‎дюжий‏ ‎громила‏ ‎с ‎факелом ‎направляется‏ ‎к ‎небольшому ‎строению,‏ ‎видимо, ‎к‏ ‎сараю.‏ ‎Не ‎повезло‏ ‎тебе, ‎Евфим.‏ ‎Впрочем, ‎вам‏ ‎всем ‎не‏ ‎повезло‏ ‎этой‏ ‎ночью.

Неслышно ‎положив‏ ‎щит ‎и ‎копье ‎на‏ ‎песок, ‎и‏ ‎вытащив‏ ‎копис,‏ ‎Артемий ‎направился ‎вслед ‎за ‎Евфимом.‏ ‎Ничего ‎не ‎подозревающие‏ ‎разбойники,‏ ‎не ‎видящие ‎Артемия,‏ ‎сарая ‎и‏ ‎незадачливого ‎Евфима ‎из-за ‎закрывающего ‎им‏ ‎обзор‏ ‎жилого ‎дома, ‎продолжали‏ ‎беззаботно ‎горланить.

Евфим‏ ‎вошел ‎в‏ ‎мрак ‎сарая, ‎и‏ ‎тут‏ ‎к‏ ‎нему ‎со‏ ‎спины ‎подлетел‏ ‎Артемий, ‎зажал‏ ‎ему‏ ‎рот ‎левой‏ ‎рукой, ‎а ‎правой ‎проткнул ‎ему‏ ‎шейные ‎позвонки‏ ‎и‏ ‎горло‏ ‎своим ‎острым ‎кописом. ‎Громила‏ ‎обмяк, ‎и‏ ‎Артемий ‎неслышно‏ ‎опустил‏ ‎его‏ ‎на ‎твердый ‎пол‏ ‎сарая.

Затем ‎он ‎вернулся‏ ‎к ‎копью‏ ‎и‏ ‎щиту, ‎поднял‏ ‎их ‎и‏ ‎возвратился ‎на‏ ‎свою ‎старую‏ ‎позицию‏ ‎у‏ ‎угла ‎дома.‏ ‎Из ‎самого ‎дома ‎слышался‏ ‎треск ‎дерева‏ ‎—‏ ‎бандит‏ ‎по ‎имени ‎Пракс ‎вскрывал ‎пол‏ ‎на ‎втором ‎этаже.‏ ‎Главарь‏ ‎своим ‎громогласным ‎голосом‏ ‎подбадривал ‎своего‏ ‎товарища:

— Ты ‎там ‎не ‎спеши, ‎Пракс,‏ ‎хорошенько‏ ‎все ‎осмотри! ‎Этот‏ ‎пройдоха ‎может‏ ‎прятать ‎свои‏ ‎денежки ‎в ‎нескольких‏ ‎местах!

Артемий‏ ‎выглянул‏ ‎из-за ‎угла.‏ ‎Главарь ‎и‏ ‎его ‎двое‏ ‎подручных‏ ‎все ‎так‏ ‎же ‎стояли ‎перед ‎связанными ‎мужчиной‏ ‎и ‎женщиной.‏ ‎Один‏ ‎из‏ ‎подручных ‎вдруг ‎повернулся ‎к‏ ‎главарю ‎и‏ ‎стал ‎к‏ ‎Артемию‏ ‎спиной.‏ ‎Решив, ‎что ‎это‏ ‎его ‎шанс, ‎афинянин‏ ‎совершил ‎прыжок‏ ‎вправо‏ ‎так, ‎чтобы‏ ‎повернувшийся ‎спиной‏ ‎разбойник ‎и‏ ‎главарь ‎были‏ ‎на‏ ‎одной‏ ‎линии, ‎и‏ ‎метнул ‎копье.

Оно ‎пронзило ‎бандита,‏ ‎стоявшего ‎в‏ ‎Артемию‏ ‎спиной,‏ ‎насквозь ‎и ‎вошло ‎главарю ‎прямо‏ ‎в ‎живот. ‎Раздался‏ ‎истошный‏ ‎вопль. ‎Афинянин, ‎вытащив‏ ‎копис, ‎бросился‏ ‎на ‎оставшегося ‎невредимым ‎разбойника.

Тот, ‎немного‏ ‎растерявшись,‏ ‎вытащил ‎свое ‎оружие‏ ‎— ‎жалкую‏ ‎разбойничью ‎махайру.‏ ‎Такой ‎против ‎подготовленного‏ ‎бойца‏ ‎много‏ ‎не ‎навоюешь,‏ ‎особенно ‎если‏ ‎у ‎того‏ ‎есть‏ ‎щит, ‎а‏ ‎у ‎тебя ‎нет. ‎Артемий ‎отразил‏ ‎неуверенный ‎удар‏ ‎пятящегося‏ ‎противника‏ ‎щитом, ‎затем ‎щитом ‎же‏ ‎ударил ‎противника‏ ‎по ‎подбородку.‏ ‎Тот‏ ‎раскинул‏ ‎руки ‎в ‎разные‏ ‎стороны ‎и ‎открыл‏ ‎рот, ‎из‏ ‎которого‏ ‎струйкой ‎текла‏ ‎кровь. ‎Артемий‏ ‎отработанным ‎ударом‏ ‎кописа, ‎замахиваясь‏ ‎слева,‏ ‎снес‏ ‎противнику ‎голову.

Чанк!‏ ‎— ‎и ‎голова ‎разбойника‏ ‎покатилась ‎по‏ ‎песку.‏ ‎Все‏ ‎эти ‎действия, ‎от ‎броска ‎копья‏ ‎до ‎отрубания ‎головы,‏ ‎заняли‏ ‎несколько ‎мгновений. ‎Главарь,‏ ‎лежа ‎на‏ ‎спине ‎с ‎копьем ‎в ‎животе‏ ‎и‏ ‎упавшим ‎на ‎него‏ ‎мертвым ‎товарищем,‏ ‎продолжал ‎истошно‏ ‎орать.

В ‎дверях ‎дома‏ ‎показался‏ ‎разбойник‏ ‎по ‎имени‏ ‎Пракс ‎и‏ ‎взирал ‎на‏ ‎происходящее‏ ‎с ‎недоумением.

— Что‏ ‎это? ‎Ты ‎кто? ‎— ‎изумленно‏ ‎спросил ‎он‏ ‎Артемия.

— Не‏ ‎все‏ ‎ли ‎равно? ‎Твоя ‎смерть.‏ ‎Вставай ‎и‏ ‎сражайся! ‎—‏ ‎ответил‏ ‎Артемий,‏ ‎сам ‎поражаясь ‎своей‏ ‎смелости ‎и ‎уверенному‏ ‎тону.

Пракс ‎неуверенно‏ ‎вышел‏ ‎из ‎дверей‏ ‎и ‎вытащил‏ ‎оружие ‎—‏ ‎такую ‎же‏ ‎махайру.‏ ‎Артемий‏ ‎презрительно ‎фыркнул‏ ‎и ‎встал ‎в ‎стойку,‏ ‎закрывшись ‎щитом.‏ ‎Пракс‏ ‎принялся‏ ‎кружить ‎вокруг ‎него, ‎не ‎решаясь‏ ‎напасть.

Может, ‎Пракс ‎и‏ ‎был‏ ‎лихим ‎разбойником, ‎но‏ ‎бойцом ‎он‏ ‎был ‎никудышным. ‎Артемий, ‎которому ‎надоело‏ ‎смотреть‏ ‎на ‎то, ‎как‏ ‎бандит ‎ходит‏ ‎кругами, ‎сделал‏ ‎выпад ‎вперед ‎и‏ ‎щитом,‏ ‎ведя‏ ‎замах ‎снизу‏ ‎вверх, ‎ударил‏ ‎Пракса ‎по‏ ‎кисти,‏ ‎державшей ‎махайру.‏ ‎Тот ‎завизжал ‎от ‎боли, ‎выронил‏ ‎оружие ‎и‏ ‎левой‏ ‎рукой‏ ‎схватился ‎за ‎поврежденную ‎кисть‏ ‎и ‎застыл.‏ ‎Еще ‎один‏ ‎взмах‏ ‎кописа‏ ‎— ‎и ‎еще‏ ‎одна ‎разбойничья ‎голова‏ ‎покатилась ‎по‏ ‎белому‏ ‎песку ‎двора.

Затем‏ ‎афинянин ‎подошел‏ ‎к ‎визжащему‏ ‎главарю ‎и‏ ‎начал‏ ‎осторожно‏ ‎вытаскивать ‎свое‏ ‎копье, ‎стараясь ‎не ‎повредить‏ ‎его. ‎Главарь‏ ‎от‏ ‎боли‏ ‎стал ‎орать ‎еще ‎истошнее. ‎Вытащив‏ ‎копье ‎сначала ‎из‏ ‎его‏ ‎брюха, ‎а ‎затем‏ ‎медленно ‎и‏ ‎осторожно ‎из ‎тела ‎его ‎мертвого‏ ‎товарища,‏ ‎Артемий ‎ударом ‎копья‏ ‎в ‎горло‏ ‎прикончил ‎мучения‏ ‎главаря ‎шайки.

Закончив ‎с‏ ‎бандитами,‏ ‎Артемий‏ ‎подошел ‎к‏ ‎женщине ‎и‏ ‎принялся ‎ее‏ ‎развязывать.

— Дети,‏ ‎мои ‎дети!‏ ‎— ‎запричитала ‎она.

— Ваши ‎дети? ‎Где‏ ‎они? ‎—‏ ‎спросил‏ ‎Артемий.

— На‏ ‎бандитской ‎подводе ‎за ‎оградой,‏ ‎они ‎их‏ ‎связали!

— Так ‎бегите‏ ‎и‏ ‎приведите‏ ‎их, ‎а ‎я‏ ‎развяжу ‎вашего ‎мужа,‏ ‎— ‎скомандовал‏ ‎ей‏ ‎афинянин.

У ‎мужчины‏ ‎все ‎лицо‏ ‎было ‎в‏ ‎кровоподтеках. ‎Долго‏ ‎они‏ ‎его,‏ ‎наверное, ‎избивали.‏ ‎Крепкий ‎им ‎попался ‎землепашец,‏ ‎ничего ‎не‏ ‎сказал,‏ ‎подумал‏ ‎Артемий. ‎Сначала ‎он ‎вытащил ‎кляп,‏ ‎и ‎мужчина, ‎кашляя,‏ ‎пытался‏ ‎отдышаться. ‎Затем ‎афинянин‏ ‎снял ‎путы‏ ‎с ‎рук ‎и ‎ног ‎и‏ ‎не‏ ‎без ‎труда ‎смог‏ ‎поставить ‎трясущегося‏ ‎мужчину ‎на‏ ‎ноги.

Тем ‎временем ‎женщина‏ ‎привела‏ ‎двух‏ ‎испуганных ‎детей‏ ‎— ‎двух‏ ‎совсем ‎еще‏ ‎маленьких‏ ‎мальчиков ‎и‏ ‎девочку ‎постарше.

Мужчина ‎протянул ‎трясущуюся ‎руку:

— Меня‏ ‎зовут ‎Никитас,‏ ‎я‏ ‎хозяин‏ ‎этой ‎земли. ‎Это ‎мои‏ ‎дети ‎и‏ ‎моя ‎жена‏ ‎Лигейя.‏ ‎Кто‏ ‎вы ‎и ‎как‏ ‎я ‎могу ‎вас‏ ‎отблагодарить?

— Я ‎всего‏ ‎лишь‏ ‎афинский ‎солдат,‏ ‎бегущий ‎от‏ ‎наступающих ‎спартанцев,‏ ‎— ‎устало‏ ‎отвечал‏ ‎афинянин.‏ ‎— ‎Зовут‏ ‎меня ‎Артемий, ‎а ‎отблагодарить‏ ‎меня ‎вы‏ ‎можете,‏ ‎дав‏ ‎напиться, ‎поесть, ‎лошадь ‎и ‎воды‏ ‎в ‎дорогу.

— Но ‎там‏ ‎целая‏ ‎подвода ‎разбойничьего ‎добра,‏ ‎— ‎подала‏ ‎голос ‎Лигейя. ‎— ‎Она ‎теперь‏ ‎ваша,‏ ‎ведь ‎это ‎ваш‏ ‎законный ‎трофей.

— Мне‏ ‎она ‎не‏ ‎нужна, ‎добрая ‎хозяйка.‏ ‎Забирайте.‏ ‎Дайте‏ ‎мне ‎только‏ ‎воды, ‎поесть‏ ‎и ‎лошадь,‏ ‎у‏ ‎меня ‎мало‏ ‎времени.

— Что ‎ж, ‎вы ‎не ‎только‏ ‎добры, ‎но‏ ‎и‏ ‎щедры,‏ ‎— ‎Никитас ‎пожал ‎ему‏ ‎руку ‎еще‏ ‎раз. ‎—‏ ‎Пока‏ ‎жена‏ ‎и ‎дочь ‎накрывают‏ ‎на ‎стол, ‎вы‏ ‎можете ‎умыться.

— Спасибо,‏ ‎добрый‏ ‎Никитас. ‎А‏ ‎далеко ‎ли‏ ‎Декелея?

— Декелея? ‎Час‏ ‎неспешной ‎езды‏ ‎на‏ ‎лошади,‏ ‎не ‎больше,‏ ‎уважаемый ‎Артемий.

Всего ‎час ‎езды?‏ ‎Ничего ‎себе,‏ ‎сколько‏ ‎же‏ ‎он ‎прошагал ‎за ‎день ‎и‏ ‎ночь? ‎Прилично, ‎раз‏ ‎Декелея‏ ‎так ‎близко.

Пока ‎он‏ ‎умывался, ‎Никитас‏ ‎вынес ‎из ‎дома ‎маленький ‎стол,‏ ‎и‏ ‎уже ‎через ‎несколько‏ ‎мгновений ‎Артемий‏ ‎лакомился ‎холодной‏ ‎козлятиной ‎с ‎хлебом,‏ ‎запивая‏ ‎разбавленным‏ ‎водой ‎вином.

Наевшись‏ ‎и ‎сердечно‏ ‎поблагодарив ‎хозяйку,‏ ‎он‏ ‎вновь ‎надел‏ ‎линоторакс, ‎взял ‎щит ‎и ‎копье,‏ ‎и ‎пошел‏ ‎к‏ ‎конюшне,‏ ‎где ‎его ‎уже ‎ждал‏ ‎Никитас, ‎держа‏ ‎под ‎уздцы‏ ‎красивого‏ ‎жеребца.

— Это‏ ‎Актеон, ‎— ‎представил‏ ‎коня ‎Артемию ‎Никитас.‏ ‎— ‎Он‏ ‎ученый,‏ ‎и ‎не‏ ‎сходит ‎с‏ ‎дороги, ‎даже‏ ‎если ‎уснуть‏ ‎в‏ ‎седле.‏ ‎А ‎если‏ ‎и ‎сойдет, ‎то ‎недалеко,‏ ‎чтобы ‎пощипать‏ ‎травку‏ ‎или‏ ‎поискать ‎воду. ‎Но, ‎что ‎важнее,‏ ‎это ‎самый ‎быстрый‏ ‎скакун‏ ‎в ‎моей ‎конюшне.‏ ‎Теперь ‎он‏ ‎ваш, ‎храбрый ‎Артемий. ‎Владейте ‎им!

— Благодарю,‏ ‎щедрый‏ ‎Никитас! ‎Обещаю ‎беречь‏ ‎его!

Артемий ‎еще‏ ‎раз ‎пожал‏ ‎руку ‎Никитасу, ‎вскочил‏ ‎в‏ ‎седло‏ ‎и ‎поскакал‏ ‎на ‎восток.‏ ‎О, ‎как‏ ‎же‏ ‎у ‎него‏ ‎ноют ‎ноги! ‎Когда ‎он ‎бегал‏ ‎почти ‎целые‏ ‎сутки‏ ‎на‏ ‎своих ‎двоих, ‎он ‎этой‏ ‎боли ‎не‏ ‎чувствовал. ‎А‏ ‎сейчас,‏ ‎оказавшись‏ ‎верхом, ‎он ‎почувствовал,‏ ‎сколько ‎на ‎его‏ ‎ноги ‎выпало‏ ‎нагрузок‏ ‎за ‎последнее‏ ‎время. ‎Его‏ ‎икры ‎буквально‏ ‎гудели, ‎а‏ ‎ступни‏ ‎саднили.

А‏ ‎еще ‎его,‏ ‎наевшегося ‎и ‎напившегося, ‎потянуло‏ ‎в ‎сон,‏ ‎но‏ ‎Артемий‏ ‎бодрился. ‎Не ‎время ‎спать! ‎Или‏ ‎не ‎мудрствовать ‎лукаво,‏ ‎а‏ ‎уже ‎вернуться ‎к‏ ‎Никитасу ‎и‏ ‎нормально ‎выспаться? ‎Нет, ‎долой ‎малодушие,‏ ‎надо‏ ‎держать ‎путь ‎в‏ ‎Афины!

Но ‎усталость‏ ‎все-таки ‎взяла‏ ‎свое, ‎и ‎Артемий‏ ‎уснул,‏ ‎уронив‏ ‎голову ‎на‏ ‎грудь. ‎Проснулся‏ ‎он ‎оттого,‏ ‎что‏ ‎конь ‎замедлился,‏ ‎перейдя ‎практически ‎на ‎шаг. ‎Артемий‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎всходящее‏ ‎солнце‏ ‎и ‎заключил, ‎что ‎проспал‏ ‎он ‎недолго.‏ ‎А ‎посмотрев‏ ‎на‏ ‎дорогу‏ ‎увидел ‎то, ‎из-за‏ ‎чего ‎замедлил ‎ход‏ ‎и ‎начал‏ ‎нервно‏ ‎пофыркивать.

На ‎дороге‏ ‎лежали ‎тела.‏ ‎Некоторые ‎были‏ ‎в ‎доспехах,‏ ‎некоторые‏ ‎нет.‏ ‎Повсюду ‎валялись‏ ‎шлемы, ‎но ‎щиты ‎и‏ ‎оружие ‎кто-то‏ ‎по-хозяйски‏ ‎собрал.‏ ‎Доспехи ‎и ‎шлемы ‎были ‎афинскими.

Вдалеке‏ ‎виднелся ‎город. ‎Это,‏ ‎несомненно,‏ ‎была ‎Декелея. ‎Над‏ ‎городом ‎поднимались‏ ‎вверх ‎столбы ‎дыма. ‎Город, ‎вероятно,‏ ‎взят‏ ‎спартанцами ‎или ‎находится‏ ‎в ‎осаде.

Пробиваться‏ ‎в ‎город‏ ‎смысла ‎нет, ‎да‏ ‎он‏ ‎и‏ ‎не ‎сможет.‏ ‎Надо ‎пробираться‏ ‎в ‎Афины.‏ ‎Артемий‏ ‎решил ‎обогнуть‏ ‎город ‎с ‎юга, ‎а ‎затем‏ ‎вновь ‎выбраться‏ ‎на‏ ‎дорогу.

Дорога,‏ ‎идущая ‎от ‎границы ‎с‏ ‎Беотией ‎до‏ ‎Декелеи ‎на‏ ‎восток,‏ ‎после‏ ‎сворачивала ‎на ‎юг‏ ‎и ‎вела ‎к‏ ‎самим ‎Афинам.‏ ‎Поэтому‏ ‎промахнуться ‎и‏ ‎не ‎найти‏ ‎тракт, ‎огибая‏ ‎город ‎с‏ ‎юга,‏ ‎было‏ ‎просто ‎невозможно.

Обход‏ ‎Декелеи ‎занял ‎много ‎времени,‏ ‎и ‎выбраться‏ ‎обратно‏ ‎на‏ ‎дорогу ‎Артемий ‎смог ‎далеко ‎за‏ ‎полдень. ‎Зато ‎он‏ ‎успел‏ ‎найти ‎ручей ‎в‏ ‎мелком ‎подлеске,‏ ‎напоить ‎своего ‎Актеона ‎и ‎дать‏ ‎ему‏ ‎немного ‎отдохнуть.

Возвратившись ‎на‏ ‎тракт, ‎он‏ ‎поскакал ‎уже‏ ‎во ‎весь ‎опор.‏ ‎Поначалу‏ ‎скорость‏ ‎отогнала ‎вновь‏ ‎ставший ‎наваливаться‏ ‎на ‎него‏ ‎сон,‏ ‎но ‎потом‏ ‎усталость ‎опять ‎взяла ‎свое ‎и‏ ‎Артемий ‎уснул.‏ ‎Ему‏ ‎не‏ ‎помешала ‎даже ‎тряска, ‎которая‏ ‎заставляла ‎его‏ ‎голову ‎то‏ ‎и‏ ‎дело‏ ‎дергаться ‎и ‎подпрыгивать.

Проснулся‏ ‎он ‎от ‎криков‏ ‎и ‎проклятий.‏ ‎Открыв‏ ‎глаза, ‎он‏ ‎с ‎удивлением‏ ‎узрел, ‎что‏ ‎скачет ‎прямо‏ ‎посреди‏ ‎большого‏ ‎числа ‎спартанцев,‏ ‎которые ‎подняли ‎шум, ‎когда‏ ‎поняли, ‎что‏ ‎всадник,‏ ‎который‏ ‎так ‎нагло ‎несется ‎мимо ‎них‏ ‎— ‎афинянин.

Покрутив ‎головой,‏ ‎Артемий‏ ‎понял, ‎что ‎проезжает‏ ‎небольшую ‎деревушку,‏ ‎занятую ‎спартанцами, ‎и, ‎подгоняя ‎Актеона‏ ‎ногами,‏ ‎стал ‎набирать ‎скорость.‏ ‎Внезапно ‎прямо‏ ‎перед ‎ним‏ ‎выскочила ‎и ‎залаяла‏ ‎собака,‏ ‎и‏ ‎его ‎конь‏ ‎резко ‎дернулся‏ ‎вправо, ‎объезжая‏ ‎её.

Тут‏ ‎Артемий ‎ощутил‏ ‎резкую ‎боль ‎в ‎правом ‎предплечье.‏ ‎Посмотрев ‎на‏ ‎руку,‏ ‎он‏ ‎увидел ‎внушительный ‎рваный ‎порез,‏ ‎из ‎которого‏ ‎лилась ‎кровь.‏ ‎Наверняка‏ ‎копье.‏ ‎Выходит, ‎что ‎собака,‏ ‎что ‎выскочила ‎перед‏ ‎ним, ‎невольно‏ ‎спасла‏ ‎ему ‎жизнь.‏ ‎Если ‎бы‏ ‎Актеон ‎не‏ ‎дернулся ‎вправо,‏ ‎спартанское‏ ‎копье‏ ‎вошло ‎бы‏ ‎ему ‎прямо ‎в ‎спину.

Оторвавшись‏ ‎от ‎спартанцев,‏ ‎среди‏ ‎которых,‏ ‎к ‎счастью, ‎не ‎было ‎всадников,‏ ‎Артемий ‎немного ‎успокоился.‏ ‎На‏ ‎этот ‎раз ‎поспал‏ ‎на ‎ходу‏ ‎он ‎основательно, ‎не ‎один ‎час.‏ ‎Солнце‏ ‎уже ‎клонилось ‎к‏ ‎закату, ‎и‏ ‎он ‎старался‏ ‎понять, ‎где ‎находится‏ ‎и‏ ‎далеко‏ ‎ли ‎еще‏ ‎до ‎Афин.

Места‏ ‎были ‎знакомые,‏ ‎он‏ ‎по ‎этой‏ ‎дороге ‎с ‎отцом ‎несколько ‎раз‏ ‎ездил ‎в‏ ‎гости‏ ‎к‏ ‎дяде ‎в ‎Декелею, ‎когда‏ ‎был ‎юнцом.‏ ‎Но, ‎несмотря‏ ‎на‏ ‎это,‏ ‎не ‎мог ‎вспомнить,‏ ‎далек ‎ли ‎отсюда‏ ‎путь ‎до‏ ‎родного‏ ‎Полиса.

Когда ‎солнце‏ ‎село, ‎рука‏ ‎начала ‎неметь‏ ‎и ‎плохо‏ ‎слушаться.‏ ‎Кровь‏ ‎уже ‎не‏ ‎так ‎хлестала, ‎но ‎все‏ ‎же ‎сочилась.‏ ‎Перебинтовать‏ ‎рану‏ ‎было ‎решительно ‎нечем. ‎Две ‎его‏ ‎туники ‎остались ‎в‏ ‎лагере,‏ ‎поскольку ‎в ‎последнем‏ ‎бою ‎он‏ ‎сражался ‎с ‎линотораксом ‎на ‎голом‏ ‎теле.‏ ‎Плащ ‎он ‎свой‏ ‎тоже ‎оставил‏ ‎в ‎Арлете.

Артемий‏ ‎вновь ‎забылся, ‎уже‏ ‎не‏ ‎только‏ ‎от ‎усталости,‏ ‎но ‎и‏ ‎от ‎раны.‏ ‎Проснулся‏ ‎он ‎оттого,‏ ‎что ‎Актеон ‎стоял. ‎Подняв ‎голову‏ ‎с ‎груди,‏ ‎он‏ ‎увидел,‏ ‎что ‎конь ‎пьет ‎из‏ ‎ручья. ‎Вот‏ ‎умница!

Артемий ‎слез,‏ ‎решив‏ ‎дать‏ ‎Актеону ‎отдохнуть ‎и‏ ‎пощипать ‎травку. ‎Голова‏ ‎кружилась, ‎в‏ ‎горле‏ ‎пересохло ‎и‏ ‎хотелось ‎пить.‏ ‎Он ‎отвязал‏ ‎маленький ‎кожаный‏ ‎бурдюк‏ ‎от‏ ‎седла, ‎развязал‏ ‎горлышко ‎и ‎сделал ‎большой‏ ‎глоток. ‎Вода‏ ‎была‏ ‎неприятно‏ ‎теплой ‎и, ‎вопреки ‎ожиданиям, ‎нисколько‏ ‎не ‎взбодрила ‎Артемия.

Кровь‏ ‎из‏ ‎раны ‎на ‎левой‏ ‎руке ‎сочиться‏ ‎перестала, ‎но ‎предплечье ‎так ‎сильно‏ ‎опухло,‏ ‎будто ‎его ‎изнутри‏ ‎чем-то ‎надули,‏ ‎и ‎болело‏ ‎от ‎малейшего ‎прикосновения,‏ ‎словно‏ ‎у‏ ‎него ‎был‏ ‎перелом.

Походив ‎по‏ ‎полянке ‎и‏ ‎подождав,‏ ‎пока ‎Актеон‏ ‎пощиплет ‎травку, ‎Артемий ‎не ‎без‏ ‎труда, ‎действуя‏ ‎только‏ ‎одной‏ ‎рукой, ‎взобрался ‎на ‎коня‏ ‎и ‎вновь‏ ‎выехал ‎на‏ ‎дорогу.

Светила‏ ‎луна‏ ‎и ‎дорога ‎была‏ ‎видна ‎прекрасно. ‎Конь‏ ‎шел ‎быстро‏ ‎и‏ ‎не ‎выказывал‏ ‎никаких ‎признаков‏ ‎усталости. ‎Артемий‏ ‎то ‎и‏ ‎дело‏ ‎впадал‏ ‎в ‎забытье.‏ ‎Один ‎раз, ‎проснувшись, ‎он‏ ‎занервничал, ‎будучи‏ ‎уверенным,‏ ‎что‏ ‎выйдя ‎на ‎дорогу ‎после ‎последнего‏ ‎привала, ‎неверно ‎выбрал‏ ‎направление‏ ‎и ‎сейчас ‎скачет‏ ‎обратно ‎к‏ ‎Декелее. ‎Но, ‎переборов ‎внутренних ‎демонов,‏ ‎он‏ ‎решил ‎не ‎думать,‏ ‎а ‎просто‏ ‎продолжать ‎путь.

Он‏ ‎снова ‎то ‎забывался,‏ ‎то‏ ‎просыпался.‏ ‎В ‎последний‏ ‎раз ‎он‏ ‎забылся, ‎когда‏ ‎уже‏ ‎светало, ‎а‏ ‎проснувшись, ‎с ‎удивлением ‎заметил, ‎что‏ ‎солнце ‎стоит‏ ‎уже‏ ‎довольно‏ ‎высоко.

Перед ‎ним ‎раскинулся ‎город,‏ ‎навстречу ‎ему‏ ‎ехали ‎повозки,‏ ‎а‏ ‎крику‏ ‎от ‎большого ‎было‏ ‎столько, ‎что ‎мертвого‏ ‎разбудить ‎можно.

Декелея?‏ ‎Да‏ ‎нет ‎же,‏ ‎Афины! ‎Только‏ ‎в ‎Афинах‏ ‎стоит ‎такой‏ ‎гомон‏ ‎и‏ ‎крик, ‎от‏ ‎которого ‎он ‎уже ‎отвык.‏ ‎А ‎вот‏ ‎и‏ ‎северные‏ ‎ворота ‎и ‎группа ‎солдат ‎перед‏ ‎ними. ‎Артемий ‎допил‏ ‎остатки‏ ‎воды ‎из ‎бурдюка‏ ‎и ‎направился‏ ‎к ‎ним.

— Стоять, ‎гоплит! ‎— ‎пробасил‏ ‎один‏ ‎из ‎воинов. ‎—‏ ‎Кто ‎ты,‏ ‎откуда ‎и‏ ‎кем ‎послан?

— Артемий, ‎гарнизонный‏ ‎гоплит‏ ‎лагеря‏ ‎Арлет, ‎что‏ ‎на ‎границе‏ ‎с ‎Беотией.‏ ‎Никто‏ ‎меня ‎никуда‏ ‎не ‎посылал, ‎— ‎устало ‎ответил‏ ‎Артемий. ‎—‏ ‎Спартанцы‏ ‎опрокинули‏ ‎нас ‎и ‎продвинулись ‎далеко‏ ‎вглубь ‎Аттики.‏ ‎Декелея ‎уже‏ ‎захвачена.

— Да,‏ ‎мы‏ ‎знаем, ‎что ‎лаконцы‏ ‎вторглись ‎на ‎наши‏ ‎земли, ‎но‏ ‎чтобы‏ ‎Декелея? ‎—‏ ‎растерянно ‎произнес‏ ‎афинский ‎стражник.‏ ‎— ‎Вы‏ ‎там,‏ ‎немедленно‏ ‎позовите ‎таксиарха‏ ‎Неокла! ‎Эй, ‎воин, ‎да‏ ‎ты ‎чего?‏ ‎Да‏ ‎стой‏ ‎ты, ‎не ‎падай!

Последнее, ‎что ‎увидел‏ ‎Артемий ‎это ‎расплывающееся‏ ‎лицо‏ ‎свое ‎собеседника ‎и‏ ‎стремительное ‎приближение‏ ‎зеленой ‎травы ‎к ‎своему ‎лицу.

Очнулся‏ ‎он‏ ‎уже ‎сидящим ‎в‏ ‎каком-то ‎деревянном‏ ‎помещении. ‎Возле‏ ‎него ‎суетился ‎какой-то‏ ‎задохлик‏ ‎в‏ ‎довольно ‎дорогой‏ ‎с ‎виду‏ ‎тунике.

— Я ‎Геннадий,‏ ‎лекарь,‏ ‎— ‎представился‏ ‎щеголь. ‎— ‎Вам ‎необходимо ‎прочистить‏ ‎рану, ‎наложить‏ ‎мази‏ ‎и‏ ‎перебинтовать ‎её. ‎Будет ‎больно.

Но‏ ‎напрасно ‎Геннадий‏ ‎опасался ‎стонов‏ ‎и‏ ‎криков,‏ ‎поскольку ‎Артемий ‎опять‏ ‎впал ‎в ‎забытье.‏ ‎А ‎когда‏ ‎лекарь,‏ ‎закончив ‎с‏ ‎раной, ‎попытался‏ ‎разбудить ‎его,‏ ‎то ‎не‏ ‎смог.‏ ‎Он‏ ‎все ‎еще‏ ‎тряс ‎Артемия, ‎когда ‎услышал‏ ‎сзади ‎голос:

— Прекратите‏ ‎его‏ ‎трясти!‏ ‎Пусть ‎поспит.

Обернувшись, ‎лекарь ‎Геннадий ‎увидел‏ ‎человека ‎в ‎доспехах‏ ‎со‏ ‎шлемом ‎афинского ‎таксиарха.

— Таксиарх‏ ‎Неокл, ‎простите,‏ ‎я ‎хотел…

— Неважно. ‎Пусть ‎отдыхает. ‎И‏ ‎поставьте‏ ‎ему ‎на ‎столе‏ ‎прямо ‎здесь‏ ‎горшочек ‎с‏ ‎горячим ‎и ‎маленький‏ ‎кувшин‏ ‎вина.‏ ‎Пусть ‎подкрепится,‏ ‎когда ‎очнется.

Геннадий‏ ‎выскочил ‎исполнять‏ ‎приказанное,‏ ‎а ‎таксиарх‏ ‎с ‎интересом ‎принялся ‎вглядываться ‎в‏ ‎лицо ‎Артемия.‏ ‎Смотри-ка,‏ ‎какой‏ ‎молодец! ‎Проделав ‎такой ‎путь,‏ ‎он ‎прибыл‏ ‎в ‎Афины‏ ‎не‏ ‎только‏ ‎со ‎щитом, ‎шлемом,‏ ‎линотораксом, ‎копьем ‎и‏ ‎мечом, ‎но‏ ‎еще‏ ‎и ‎коня‏ ‎где-то ‎добыл.

На‏ ‎щите, ‎как‏ ‎ему ‎доложили,‏ ‎множество‏ ‎отметин,‏ ‎а ‎на‏ ‎копье ‎кровь ‎врага. ‎Такие‏ ‎солдаты ‎ему‏ ‎нужны.‏ ‎Ему‏ ‎и ‎Афинам. ‎А ‎сейчас ‎пусть‏ ‎поспит. ‎Таксиарх ‎тихо‏ ‎вышел‏ ‎из ‎комнаты ‎и‏ ‎задернул ‎за‏ ‎собой ‎занавеску.

Над ‎Афинами ‎ярко ‎светила‏ ‎луна,‏ ‎а ‎ночь ‎была‏ ‎такой ‎тихой‏ ‎и ‎безмятежной,‏ ‎что ‎не ‎верилось,‏ ‎что‏ ‎идет‏ ‎война, ‎и‏ ‎земля ‎Аттики‏ ‎каждый ‎день‏ ‎впитывает‏ ‎в ‎себя‏ ‎кровь ‎греков.