Африканский корпус

Перелёт вынул из доктора Рафаэля Креспо душу, пережевал и выплюнул на раскалённую бетонку взлётно-посадочной полосы. Бесконечные часы, проведённые в гудящем, вибрирующем чреве военно-транспортного Ил-76, слились в один монотонный, давящий на барабанные перепонки гул. Это был не пассажирский лайнер с его комфортом и симпатичными стюардессами, а спартанский грузовой отсек, пахнущий металлом, керосином и чем-то ещё, неопределённо-казённым.

Доктор сидел на жёстком откидном сиденье вдоль борта, наблюдая за тем, как подрагивает на заклёпках металлическая обшивка, и ощущая каждой клеткой тела малейшую перемену в работе четырёх турбореактивных двигателей. Резкие провалы в воздушные ямы, от которых внутренности подкатывали к горлу, лишь на миг нарушали эту вязкую одуряющую монотонность.

Москва осталась позади, утонув в чернильной, промозглой декабрьской ночи, а вместе с ней – вся привычная, расписанная по минутам, понятная жизнь. Короткая, как вспышка фотоаппарата, пересадка в одной из промежуточных стран – безликий, стерильный аэропорт с запахом кофе, дезинфекции и чего-то совершенно чуждого обаянию русского (и даже его испанской половине не понравилось) человека. Всё это только подчеркнуло сюрреалистичность путешествия на край света. Креспо ощущал себя пассажиром не самолёта, а машины времени, выброшенным из одного измерения в другое.

И вот, наконец, Мали. Самолёт, тяжело заваливаясь на крыло, пошёл на посадку в международном аэропорту Бамако-Сену, названном в честь первого президента страны Модибо Кейты. Эта информация вспомнилась Рафаэлю сама собой, показавшись совершенно лишней. Ну какое ему дело до человека, которого в глаза не видел? А вот же, мозг-проказник, подсказал.

Когда шасси с визгом коснулись земли, в иллюминаторы хлынул слепящий, почти белый свет восходящего африканского солнца. Металл корпуса мгновенно прогрелся, словно Ил-76 оказался в огромной микроволновке, и казалось, даже заклёпки заскрипели от жары. Самолёт тяжело пробежал по взлётно-посадочной полосе, постепенно замедляясь, а потом остановился утомлённым от слишком долгой пробежки бегемотом.

Пока рампа с гулом опускалась, Рафаэль почему-то представил, что прямо сейчас увидит за ней барражирующий боевой вертолёт Ми-24, и вокруг разнесётся заунывная песня на арабском языке… Креспо мотнул головой, прогоняя наваждение. «Это же из фильма «9 рота», – подумал он. – Но тут не Афганистан и не 80-е на дворе».

Стоило рампе занять крайнее нижнее положение, в салон ворвался густой, плотный воздух, совершенно не похожий на тот, которым Рафаэль дышал всю жизнь. Даже в Испании, где ему доводилось бывать, не было такого. Это была не просто жара – многослойный, почти осязаемый наощупь коктейль: терпкая пыль красной земли, сладковатый аромат перезрелых манго, пряные запахи с ближайшего рынка, перемешанные с едким дымом угольных жаровен и тлеющего мусора. Воздух был настолько тяжёлым и влажным, что его, казалось, можно было резать ножом. Он оседал на коже липкой плёнкой, мгновенно забивал нос и лёгкие, заставив Рафаэля закашляться и почувствовать себя так, будто лёгкие заполнились горячим сиропом.

Трёхэтажное здание аэропорта не произвело на Креспо особого впечатления. Оно встретило доктора организованным хаосом. Гул голосов, говорящих на десятках наречий – от французского до бамбара, – смешивался с криками носильщиков и почти неслышными объявлениями по громкой связи, которые тонули в общем шуме. Воздух внутри был не менее тяжёлым, только пропитанным другими запахами: потом, дешёвым парфюмом, влажной тканью, а ещё чем-то неуловимо чужим, растительным и пряным. «Наверное это всё можно назвать дыханием джунглей», – усмехнулся про себя Рафаэль и посмотрел вверх. Под потолком лениво вращались массивные вентиляторы, но их усилий едва хватало, чтобы перемешать горячие слои. Казалось, они только равномерно распределяют жар, не принося облегчения.

Процедуры регистрации и проверки документов тянулись бесконечно. Люди теснились в очередях, нетерпеливо переговариваясь, оживлённо жестикулируя, и создавали ощущение непрерывного броуновского движения. Европейское понятие личного пространства здесь просто не существовало – к испанцу прижимались, толкали, дышали в лицо. Рафаэль чувствовал себя каплей в бурном, плотном потоке.

И вот, наконец, он вышел из терминала, и возникло стойкое ощущение, что чуждый африканский мир ударил непрошенного гостя в лицо. На миг Креспо ослеп, подняв руку, чтобы заслониться от солнца. Свет бил в глаза с неистовой силой, и всё вокруг дрожало в раскалённом мареве. Жара была не просто высокой – она была ощутимой, как тяжёлое шерстяное одеяло, накинутое поверх головы. Асфальт, казалось, вот-вот расплавится под ногами, воздух дрожал, искажая очертания зданий и людей, словно мир вокруг был зыбкой декорацией.

К доктору тут же бросилась толпа таксистов и самопровозглашённых гидов. Их лица блестели от пота, глаза сверкали живым азартом, а на губах мелькали ослепительно белые улыбки. Они наперебой выкрикивали на ломаном французском: «Taxi, patron? Guide? Bon prix!», протягивали руки, хватали за рубашку, старались перекричать друг друга. Их громкие, гортанные голоса сливались в один назойливый, требовательный гул. Рафаэль ощутил, что оказался в ином мире – мире, где все законы, к которым он привык, обнулились в одну секунду.

Из ошеломлённого состояния доктора отвлёк толчок в плечо. Рафаэль обернулся. Худощавая, но не худая женщина, явно старше его, коротко стриженная, загоревшая до смуглоты. В военной форме тропической цифры: шорты, рубашка, шляпа. Но при этом на крепких стройных ногах не легкие туфли, а полноценные высокие ботинки. Взгляд насмешливый.

– Ну что, осмотрел? – спросила она с лёгким прищуром, который угадывался через не слишком тёмные солнцезащитные очки.

Рафаэль машинально посмотрел вниз, на свои кроссовки.

– Приедем, заменишь, – сказала женщина. – Ты врач? Рафаэль Креспо?

Ответа она дожидаться не стала.

– Привет, я Надежда Шитова, эпидемиолог, мы с тобой почти коллеги. Приехала за грузом. Сказали врача забрать, хирурга из Питера. Судя по тому, что белый ты тут один, значит, не ошиблась.

– Здравствуйте, – наконец-то сказал испанец. – Очень приятно познакомиться.

– Пошли, нечего тут торчать, я на машине. Насмотришься еще. До базы ехать часов шесть, если повезет, – ответила Надежда и жестом показала следовать за собой. Пока она прокладывала путь Рафаэль, немного привыкнув к пеклу, начал жадно впитывать органами чувств всё, что вокруг, притом так интенсивно, будто боялся пропустить хотя бы малейшую деталь – звук, запах, отблеск света. Пусть даже сделать это было трудно в незнакомом мире, налетевшем на испанца лавиной, сбивая привычные ориентиры.

На борту транспортника Ил-76, где летел Рафаэль, пассажиров было всего несколько человек – угрюмые мужчины в камуфляже, чьи лица не выражали ничего, кроме усталости. По центру огромного грузового отсека, притянутые к полу мощными стропами, лежали ряды ящиков. Почти все они были помечены ярким красным крестом, знаком гуманитарной и медицинской помощи. Среди них, ничем не выделяясь, находился и его личный груз – набор хирургического инструментария.

Рафаэля прикомандировали к мобильному госпиталю, развернутому в самом сердце выжженной солнцем земли. Госпиталь, как объяснила ему встречающая, был легкокаркасный, из стратегических запасников МЧС России, – конструкция, которую можно было собрать и разобрать за считанные часы. Врачебный состав, по словам Шитовой, оказался на удивление интернациональным, хотя основу и составляли русские специалисты:

– Есть двое французов, но эти больше занимаются бумажной работой и профилактикой, – с легкой иронией в голосе пояснила она. – За пределы базы носа не кажут. Ну, а так лечим всех без разбора: и местных жителей, и своих ребят из частной военной компании, и солдат правительственной армии Мали. Для помощи в госпитале есть несколько стажеров из местных, но все они получили медицинское образование в России, так что общаться с ними несложно.

Всю эту информацию Надежда изложила, пока они вдвоем перебрасывали его ящики и еще какие-то коробки в кузов старенького армейского грузовика. Коллега работала быстро и слаженно, ловко затягивая крепежные стропы. Перед тем, как залезть в кабину, Надежда обернулась и строго посмотрела на Рафаэля:

– Запомни главное: воду здесь не покупать и не пить. Продукты с рынка – тоже жёсткое табу. То, что тебя там, в Москве, обкололи всеми возможными прививками, – это хорошо, но может и не помочь. Местная зараза хитрее любой вакцины.

Рафаэль невольно вспомнил сухие слова инструктажа в Москве и оглянулся на кузов. Его личный запас бутилированной воды остался там, в одном из ящиков. Заметив его взгляд, Надежда усмехнулась:

– Ладно, садись, не дам тебе помереть от жажды. Вода в кабине есть, попьешь, – она с неожиданной легкостью запрыгнула на высокое водительское сиденье грузовика «Рено». – Наследие колонизаторов, – с улыбкой пояснила, перехватив удивленный взгляд испанца. – Местные турнули французов пару лет назад, а те так спешно сбегали, что бросили почти всю технику. Нам вот отдали несколько машин. Пользуемся, пока бегают. Ну ладно, вон там в ящике между сиденьями бутылки с водой, утоли жажду, и поедем.

Рафаэль с благодарностью схватил бутылку и с удовольствием осушил почти половину. Вода была теплой, но сейчас казалась амброзией.

– Пей, пей, не стесняйся, – кивнула Надя. – Здесь очень сухой воздух, обезвоживание наступает мгновенно.

Она завела дизельный двигатель, и машина, вздрогнув, тихонько тронулась по кишащей народом улице. Казалось, все население города высыпало наружу. Местные жители, особенно босоногие дети, носились во всех направлениях, совершенно не обращая внимания на дорогу. Надежда вела машину уверенно и не торопясь, умело лавируя в хаотичном потоке. Стекла в кабине были опущены до отказа, и внутрь врывался раскаленный воздух, словно из гигантской духовки. Было не просто жарко – было сухо и пыльно.

– Надежда… – начал было Креспо.

– Надя, зови просто Надя, – поправила она, не отрывая взгляда от дороги.

– Надя, а если кондиционер включить?

– Можно включить, – она пожала плечами. – А потом, когда выйдешь из машины, гарантированно получишь тепловой удар от резкого перепада температур. Так что привыкай к местному климату. Кстати, а почему у тебя такое имя? И фамилия тоже… Извини за прямой вопрос, ты не русский?

– Нет, не русский, – привычно ответил Рафаэль. – То есть русский, но не совсем. Я наполовину испанец. Так уж получилось. Родился и вырос в России, но внутри меня течёт кровь гордых идальго.

Надя громко рассмеялась, и в ее смехе не было ни капли издевки, только искреннее веселье.

– Ну, держись, испанец. Местные девчонки тебя будут атаковать. У них здесь все просто: раз симпатичный европеец, значит, надо брать в оборот. Они горячие. Иногда даже слишком. Так что будь готов к повышенному вниманию.

– У меня невеста осталась в России, так что мне просто это не нужно.

– Ну-ну, улыбнулась Надя.

Дорогу от аэропорта заполонили вереницы мотоциклов и мопедов, называемых местными «джакарта». Каждый из них был перегружен до предела: по трое, по четверо пассажиров – мужчины, женщины, дети, связки тюков и корзин, живые куры, пластиковые канистры с водой. Казалось, что закон гравитации здесь отменён. Двигатели надсадно ревели, клаксоны пищали, водители выкрикивали что-то друг другу, и всё это превращалось в единый, пульсирующий поток.

Женщины в пёстрых платьях-бубу двигались сквозь этот хаос так, словно исполняли сложный танец собственной хореографии. С прямой спиной, с головой, увенчанной огромными тазами – манго, бананами, ярко-зелёными овощами или целыми башнями бутылок с водой, – они несли груз с величавой лёгкостью. Словно сама земля вложила им в походку грацию, недоступную чужаку. Их смех, громкие перекликивания и резкие щёлкающие согласные местного языка заполняли всё пространство вокруг, и Рафаэлю казалось, что в этом шуме есть своя музыка, своя ритмика, которую он пока не в силах уловить.