Сплошная правда и ничего кроме правды, всё как я люблю.
Рассказано мне другом семьи, дальше от его лица.
Год этак восьмидесятый (одна тысяча девятьсот, естественно). Выучился я на агронома и был распределён в одну из деревень Красноярского края. Дом выделили. Надо, думаю, хозяйством обзаводиться. Молоко домашнее неплохо бы…
Однако брать корову – куда? Семьи нет, морочиться потом: куда лишнее молоко девать… И решил я, на свою голову, взять козу.
Животи́на оказалась с самым что ни на есть козьим характером: любопытная, вредная и чрезвычайно упорная, с совершенно непонятным взглядом жёлтых глаз. Звали новую кормилицу Машка.
В новый дом козья морда пришла, изображая полнейшую скотскую невинность. Фокусы начались назавтра, стоило мне уйти на работу.
Первым делом Машка пролезла в соседский огород и, пока возмущённая хозяйка Надежда бежала в её сторону с граблями наперевес, успела-таки попастись на вкусных соседских грядках. Ещё больше потоптала, пока, задрав хвост, удирала от праведного Надиного гнева.
Нет, свой огород тоже был, но он был совсем-совсем неинтересный.
Разбираться с соседкой было неприятно.
На второе утро Машка осталась накрепко привязанной к колышку в своём дворе. И первые полдня у неё ушло на то, чтобы съесть верёвку. Точнее – измочалить настолько, чтобы можно было оторваться. После чего повторился весёлый забег с соседкой…
Всю последующую неделю толщина верёвки последовательно увеличивалась. В конце концов второй сосед сжалился и принёс цепь, на которой прежде сидел их дворовый кобель. Цепь-то уж не съест! – обрадовались все.
И правда. Съесть цепь оказалось решительно невозможно, и поэтому весь следующий день прикованная к стене дома Машка орала так, что голова у всей улицы стала квадратная. Маше хотелось воли и приключений, а не вот это вот всё.
Вечером в гости наведался организационный комитет соседей, предложивший совершенно бесплатно избавить животное от мучений. Я смотрел на Машку, ангельски вздыхающую мне в ответ. Жалко скотину. Да и молока жалко. Ради чего всё затевалось-то?
Внезапное решение показалось простым и гениальным: в доме валялась гиря-пудовка, брошенная кем-то из прежних жильцов. С шестнадцатью килограммами на шее не убежит же?
В пять минут гиря была прикреплена к цепи.
Пробный забег показал, что получившая относительную свободу коза уже не орёт. Ходить ей, правда, было тяжеловато – но зато и резвости поуменьшилось. А травы в своём заросшем огороде было – ешь – не хочу!
На следующий день я помчался на работу, окрылённый талантливостью своей инженерно-воспитательной идеи. В обед нужно было заскочить домой за документами… а Машки во дворе нет. Зато дверь в дом почему-то подпёрта поленом! Что за новости?
В комнатах пахло сыростью, посреди зала сидела удивительно прилизанная коза и громко укоризненно икала.
– Лёш! Поди сюда! – закричала из-за забора соседка.
Тоже, кстати, подозрительно прилизанная.
– Лёш, чё было-то…
Поглощённый мыслями о своей изобретательности, я не заметил, что крючок на калитке встал криво: брякнуть – брякнул, а в паз не вошёл. Зато провожавшая меня Машка отлично заметила и сразу решила, что вот он – её шанс исследовать новые горизонты! Немного выждав, она приступила к реализации плана. Некоторое время ушло на борьбу с калиткой, гиря застревала и не хотела идти. Но коза была на редкость целеустремлённым созданием.
Надя, ожидавшая от Машки очередной каверзы, заметила её эволюции, когда путешественница выбралась на середину деревенской улицы и решительно направилась в сторону проулка.
На крыльцо вышел муж, и Надя, всё ещё обиженная за грядки, кивнула:
– Глянь, Коль, агрономова корова пошла!
Шла «корова» фигурно: согнув шею и двигаясь боком – так было удобнее тащить кандалы. Коля, собравшийся в город, сдвинул кепку на затылок и хотел было высказаться в том духе «куда, мол, её понесло… не могла, чтоль, по улице идти?» – но вместо этого выкрикнул несколько ярких слов и бросился снимать выходной пиджак.
Вдоль дороги была выкопана канава – деревенский вариант ливнёвки – метра два шириной и метра полтора в глубину. Через канаву в проулок вёл неширокий мостик. Машка-то по мостику прошла… а вот гиря – нет.
Шестнадцать килограмм чугуния ухнули в мутные глинистые воды канавы, полной по случаю недавнего дождя. Машка совершила короткий обратно-поступательный полёт и красивый, уникальный в своём роде нырок. Длины цепи хватило настолько, чтобы всплыть и разразиться душераздирающим криком.
Естественно, она гребла изо всех сил. Но гиря – это аргумент посильнее воли к свободе. Где-то здесь, наверное, можно было вспомнить школьный курс физики и блеснуть такими понятиями, как центростремительная и центробежная силы, но мы же люди не просто умные, мы ещё и скромные… Машкины усилия разбились о неумолимые формулы. Она кружилась в глинисто-мутном водовороте и отчаянно орала.
Надя всплеснула руками и побежала вслед за мужем. Спасать агрономову корову.
Добрых двадцать минут они возились с козой, пребывающей в состоянии паники и истерики. Козу можно было понять – мало того, что швыряют в воду, так ещё и набрасываются следом, начинают хватать с непонятными целями…
Потом они всё-таки выудили её из воды, отволокли в родной двор и заперли в доме. И пошли баню топить – ну невозможно же, какой уж тут город…
К вечеру Машка обсохла, приободрилась и сделала вид, что никакого постыдного фиаско в её жизни не случалось.
Завтра она предпримет новую попытку побега и на сей раз застрянет в заборе.
А ещё через пару месяцев привыкший к ней как к родной Колька подсадит Машку за стол напротив пьяненького председателя, и тот, открывши глаза, незамедлительно начнёт каяться в грехах, решив, что за ним уже пришли.
Но это уже совсем другая история.