Александр. Том 4

Подпоручик Андрей Глинский вышел из дома Петра Толстого на крыльцо и глубоко вдохнул колючий морозный воздух. В комнате, где проходило собрание офицерского кружка, было накурено так, что он даже несколько раз закашлялся. Но это позволило сказаться ему больным и уйти с собрания пораньше. Всё равно ничего важного больше никто не скажет, так что он ничего не пропустит.

Как ни странно, но тот арест, когда господ офицеров повязали полицейские вместе с бандитами, повысил реноме Глинского. Ну а как же, его больше всех в допросную таскали, всё пытались что-то выспросить… Андрей честно отвечал приятелям, что нет, ничего у него про их кружок не спрашивают, а расспросы в основном драки той касаются, но ему не поверили. Толстой так прямо и заявил, что Глинский просто скромничает.

За время, проведённое на этих почти бесполезных собраниях, Андрею всё-таки удалось узнать главное — беспорядки, кои господа офицеры хотят учинить, нужны в том числе и для того, чтобы похитить оружие и кому-то передать. Именно поэтому в списке значился арсенал. Во время суеты всё можно было провернуть без особых проблем.

Кому предназначалось оружие, Глинскому пока выяснить не удалось. Но понятно, что готовилось что-то крупное, что-то вроде бунта Пугачёва. Но и под какими знамёнами заговорщики и бунтовщики будут выступать, пока не понятно было. Ну не счастливо спасшимся же Павлом Петровичем кого-нибудь выставят, в конце концов.

Макаров Александр Семёнович только что локти себе не кусал из-за невозможности всё узнать побыстрее. Но внедрённый агент у него был только один, и сам Макаров осторожничал, да и Андрею велел на рожон не лезть. Глинский и не лез, сам вперёд не рвался, мелкие поручения старших товарищей выполнял и тихой сапой полз к верхушке. Вон, уже и на заседания кружка для ограниченного круга начали потихоньку приглашать. Пока что только на те, где ничего важного не решалось, но Андрей понимал: к нему продолжают присматриваться, и очень скоро начнут понемногу привлекать к более серьёзным делам.

К крыльцу подкатил наёмный экипаж, и Глинский быстро направился к нему.

— Куды тебе, барин? — спросил возница, глядя на уже порядком замёрзшего офицера.

— На Васильевский, а там дальше скажу, — ответил Андрей и заскочил в карету.

— Ну, что скажешь, Андрюша? — сидящий на соседнем сиденье Макаров внимательно посмотрел на подпоручика. — Что-то новое удалось узнать?

— Немного, — Глинский задумчиво покосился в маленькое заледеневшее окно. За ним ничего не было видно, поэтому оставалось только гадать, что именно Андрей разглядывает. — Сегодня Пётр Николаевич Барятинский вскользь упомянул о своём раздражении, в кое он впадает, когда думает о том, какие черти привязали его величество Александра Павловича к Москве. Что весь план из-за этой задержки может полететь чертям под хвост.

— Что ещё князь говорил? — скрипнул зубами Макаров, едва сдержавшись, чтобы не начать площадной бранью высказываться.

— Что сына Сашеньку в открывающийся иезуитский колледж уже записал на обучение, когда тот в возраст войдёт, — бесстрастно добавил Глинский и повернулся к своему непосредственному начальнику. — Я не понимаю, Александр Семёнович, пример Палена и князя Волконского ничему никого не научил?

— Не знаю, Андрей, — Макаров покачал головой. — Князя Барятинского не было в списках тех заговорщиков. Знать бы ещё, они сами этот заговор пытаются состряпать или снова англичане идеи подают?

— А вот это пока и для меня загадка, — Глинский развёл руками. — По моим прикидкам, англичанам сейчас невыгодно ссориться с его величеством.

— Это если итогом этого заговора не видят на троне Константина Павловича, — Макаров потёр переносицу. — С его высочеством им будет куда легче договориться.

— Но нашим офицерам это зачем? — Глинский действительно не понимал, что движет членами этого офицерского кружка.

— Его величество всеми силами оттягивает вступление в войну с Наполеоном, — задумчиво проговорил Макаров. — И он уже открыто говорит о том, что не придёт на помощь союзникам, если те его позовут. А также пока не будет заключать новых военных договоров. Некоторые офицеры, в основном те, кто учился вот в таких иезуитских колледжах и за границей, видят в этом предательство союзников. Ну а некоторым просто хочется в бой, уж не знаю зачем. Но, ещё раз повторюсь, мы с тобой не знаем, сами они пришли к этому мнению или же им кто-то подсказал.

Экипаж резко затормозил. Так резко, что Глинский чуть на сиденье к Макарову не упал.

— Это что ещё за фокусы? — пробормотал начальник Службы безопасности, рывком открывая дверь кареты.

К счастью, они отъехали уже достаточно далеко, чтобы никто из офицерского кружка не увидел, как подпоручик Глинский в одном экипаже с ненавистным им Макаровым разъезжает.

— Срочное донесение от Щедрова, — донёсся до Глинского мужской голос, в котором явственно чувствовалась усталость. Сам Андрей предусмотрительно не высовывался, стараясь всё-таки лишний раз не показываться рядом с Александром Семёновичем.

— И что, до Петропавловской крепости донесение потерпеть не могло? — ответил раздражённо Макаров. — Как вы вообще узнали, что я еду в этой карете?

— Гвардеец Службы безопасности подсказал, — хмуро проговорил офицер, привёзший донесение. — И нет, это не может ждать ни минуты. Я и так долго добирался, в буран попал.

— Ладно, давайте, что там у вас? — и Макаров сел на своё сидение, разворачивая послание. Возница соскочил с козел и теперь стоял рядом с открытой дверью, старательно подсвечивая фонарём, чтобы Макаров смог прочитать доставленную бумагу.

Александр Семёнович быстро пробежался взглядом по листу, моргнул и принялся читать более вдумчиво. После чего преувеличенно аккуратно сложил письмо и посмотрел на Глинского.

— Что? — тихо спросил Андрей. — Что случилось?

— Покушение на его величество, — хрипло ответил Макаров, и перевёл взгляд на возницу. — Гони ко мне домой во всю прыть. Я выезжаю в Москву рано утром. Андрей, — он повернулся к Глинскому. — Это покушение может быть связано с деятельностью кружка. Постарайся аккуратно выяснить, известно ли что-нибудь господам офицерам. Я оставляю за себя Овчинникова Льва Петровича. Все вопросы теперь будешь решать с ним. Будь осторожен, Андрей. Не дай себя заподозрить.

— Не дам, — и Глинский выскочил из экипажа, поглубже натянув шляпу. Неподалёку стоял ещё один наёмный экипаж, на этот раз настоящий, и Андрей направился к нему. Внутри всё переворачивалось от злобы: как они посмели? Скоты! Но с другой стороны, он понимал, что от его положения в кружке зависит очень многое, особенно если покушение действительно связано с деятельностью этих господ.

***

Фрэнсис Нисбет, леди Нельсон, поднялась с дивана, чтобы встретить гостя. Их познакомил граф Воронцов на каком-то приёме, и с тех пор Павел Северюгин стал желанным гостем в её доме. Молодой, красивый, богатый и явно заинтересован в ней как в друге. Это было необычно. Фанни, как её ласково называли домашние, никак не могла привыкнуть, что кому-то могла быть интересна именно она, а не её прославленный муж.

— Павел, как я рада вас видеть, — она широко улыбалась, протягивая ему руки. Опытным путём они пришли к выводу, что Фрэнсис никогда не сможет произнести «Северюгин» правильно, поэтому остановились на имени.

— Моя дорогая леди Нельсон, — Павел подхватил её руки и поднёс к губам. — Я бесконечно счастлив снова побывать в вашем доме. Позвольте подарить вам небольшой, скромный подарок, — и он протянул ей обшитую бархатом коробку.

Фрэнсис открыла её и чуть не уронила. Прекрасное ожерелье из бриллиантов и сапфиров идеально подошло бы к её глазам, но был один нюанс. Совсем недавно по салонам прошёл слух, что её муж подарил не менее роскошное этой шлюхе Гамильтон. Резко захлопнув коробку, леди Нельсон протянула её Северюгину.

— Это очень дорогой подарок, Павел, я не могу его принять.

— Ну что вы, Фрэнсис, это такая мелочь за то удовольствие, которое я получаю, наслаждаясь нашими беседами. Или я вас чем-то обидел? — и он приложил руки к груди. При этом Павел выглядел таким несчастным, что леди Нельсон вздохнула и снова открыла коробку, глядя на ожерелье.

— Я была совсем молодой и жила у своего дяди, когда мне представили Горацию. Он красиво ухаживал и очень настойчиво добивался меня. Вы знаете, Павел, мой дядя был против этого брака, словно что-то уже тогда подозревал… — Она закусила губу, а затем решительно поставила коробку с ожерельем на каминную полку. — С меня хватит, Павел. Я больше не могу терпеть это унижение. И я благодарю вас.

— За что? Если за эту безделицу, — Северюгин махнул рукой в сторону ожерелья, — то не стоит. Это подарок от чистого сердца.

— Да, Павел, да, я знаю, — леди Нельсон слабо улыбнулась. — Я благодарю вас за то, что вы показали мне одну истину: я всё ещё женщина. И могу быть интересной и даже, возможно, желанной.

— Что вы задумали, Фрэнсис? — Павел нахмурился. — Нет-нет-нет, не делайте глупостей…

— Я буду требовать развода, Павел, — Фрэнсис замолчала, потому что в этот момент в комнату вошла служанка, нёсшая большой поднос с чайными принадлежностями. Когда девушка вышла, леди Нельсон продолжила: — Я упаду в ноги его величеству и буду умолять его избавить меня от этого позора. Я всё понимаю, правда, у мужчин иногда случаются увлечения и интрижки, но связь Горацио с Гамильтон переходит все границы. Это если не брать во внимание тот факт, что лорд Гамильтон ещё жив. Я больше не могу терпеть эти взгляды — то злорадные, то сочувственные.

— Развод — это ещё больший скандал. Фрэнсис, подумайте о своей репутации, — ещё раз попытался образумить её Северюгин.

— У меня нет репутации, Павел, — леди Нельсон наливала чай, безмятежно улыбаясь. Она приняла решение, и теперь выглядела почти умиротворённой. — Они не оставили от неё ни одного клочка. И ещё один скандал совершенно точно мне не повредит. Хватит говорить о Горации, Павел. Давайте выпьем чаю и поболтаем о чём-нибудь более интересном.

Через два часа Павел Северюгин сел в карету, и слащавая улыбка медленно сползла с его лица. Уже спустя минуту Фрэнсис не узнала бы в молодом офицере с суровым, даже можно сказать, жёстким лицом утончённого дворянина, ставшего для неё чуть большим, чем просто хороший знакомый.

— Куда, ваша милость? — в карету заглянул возница, которого Павел привёз в Англию с собой.

— В дом графа Воронцова. А потом домой, Захарка. Мы едем домой, — и он улыбнулся краешками губ.

— Значит, всё, что нужно было сделать, вы сделали, Павел Владимирович? — возница улыбнулся.

— Да, сделал, — ответил Северюгин и откинулся на подушки, закрыв глаза. Он устал изображать из себя невесть кого, исподволь убеждая Фрэнсис начать бракоразводный процесс. Карета дёрнулась и покатилась, а Павел еле слышно пробормотал: — Это очень долго, муторно и скандально, Наполеон не даст соврать. А в случае Нельсона развод по инициативе жены из-за его связи с известной куртизанкой поставит крест на карьере прославленного адмирала. Откуда Александр Павлович это знал, когда меня посылали сюда оказать знаки внимания жене Нельсона? Ну что же, без адмирала Нельсона английский флот, конечно, не развалится, но кое-какой урон понесёт, это точно. Всё Ушакову поспокойнее в морях-океанах будет.

***

Я проснулся сам, из чего сделал вывод, что ещё нет семи часов. Потому что именно в семь, и ни минутой позже, в спальню входит Кириллов и начинает греметь тазами, раздвигать шторы и совершать много других шумных манипуляций, чтобы меня разбудить. Единственное послабление давалось больным, но у Сашки было лошадиное здоровье, поэтому мне посчастливилось эти послабления на себе не прочувствовать.

Рядом заворочалась Елизавета. Она подняла растрёпанную головку и посмотрела на меня с тревогой.

— Саша, ты не спишь? Что-то случилось? — тихо спросила она, прижимаясь ко мне и укладывая голову мне на грудь. Это становилось своего рода ритуалом. Лиза говорила, что слушает, как бьётся моё сердце, и я не препятствовал её исследованиям.

— Нет, ничего не случилось, просто выспался, — я улыбнулся и обнял её за плечи, притянув к себе ещё ближе. — Сегодня я еду на Лубянку. Этот мерзавец молчит, Щедрову не удалось пока ничего из него выбить. Может быть, оказавшись лицом к лицу со своей несостоявшейся жертвой, Марков станет более разговорчивым?

Когда я заговорил о Маркове, Лиза вздрогнула. Тема покушения была для неё болезненной. Она тогда очень сильно испугалась. Что характерно, испугалась она не за себя, а за меня. Я же, в свою очередь, переживал за неё и ребёнка. Ничего страшного вроде бы не произошло, во всяком случае, примчавшийся Мудров прямо в театре осмотрел императрицу и заявил, что ребёнок перенёс весь этот кошмар стоически и не попытался покинуть мать. Это была хорошая новость.

Но вот Елизавета перенесла покушение менее стойко. Она действительно испугалась, и в первую же ночь пришла ко мне в спальню.

— Я не могу уснуть, — сказала она, стоя перед моей кроватью. — Я должна убедиться, что ты жив, Саша.

— Не стой там, замёрзнешь, иди сюда, — и я откинул одеяло.

Нет, любовью мы не занимались, чтобы не усугублять итак непростое положение, но о раздельных спальнях речи уже не шло. Всё-таки Елизавета любила Сашку, только почему-то он этого то ли не замечал, то ли ему было всё равно. Но я-то не тот Александр, и меня сомнительные прелести Марии Антоновны не прельщают, особенно на фоне того, что она, похоже, так и не смогла выяснить, кто же является отцом её последнего ребёнка.

Кириллова всё ещё не было, Лиза задремала у меня на груди, а я принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Самое интересное заключалось в том, что я никак не мог определить, кому вообще выгодна моя смерть. Вроде бы у меня со всеми отношения более-менее ровные. Ну не из-за чая же англичане решили убрать неудобного монарха, на самом-то деле.

Итак, что мы имеем? Марков Семён Павлович, поручик Измайловского полка. Во время покушения был в отпуске. Сослуживцы ничего путного сказать про него не смогли, Марков был замкнут и особо ни с кем не приятельствовал. Вроде бы ни в каких кружках не состоял. Сам же поручик молчал, хотя к нему уже и физическое воздействие применили.

А может быть, я слишком заморачиваюсь? Может, нет здесь никакого заговора, и это обычный сумасшедший, решивший войти в историю как цареубийца? Ага, как же. И много ты, Саша, знаешь обычных сумасшедших покушавшихся на сильных мира сего просто из любви к искусству? И ты действительно думаешь, что Бут убил Линкольна сам по себе, и Освальд стрелял в Кеннеди просто потому что? Нет, Саша, их как минимум подпустили к жертвам, а это о многом говорит.

Но в каждом случае всё равно случаются исключения. Может быть, тебе повезло и Марков действительно просто псих? Тогда это будет очень плохой расклад на самом деле. Потому что сил и средств на расследование мы бросим очень много, и оттянем эти силы от чего-то действительно важного. Так, может, на это и был расчёт. А самое главное, на кого всё-таки было покушение? На меня, или на моего ещё нерождённого ребёнка? Потому что когда я слегка пришёл в себя, то сумел заметить, что пуля прошла между мной и Лизой. Марков промахнулся, и это факт, вот только в кого он на самом деле стрелял?

От всех этих вопросов заболела голова и заныл ещё не зарубцевавшийся до конца шрам на щеке, в том месте, где пуля чиркнула по коже.

Послышался звук открывающейся двери. Ну вот и Кириллов. Значит, уже семь часов. Я осторожно выбрался из постели, стараясь не потревожить Лизу.

— Стёпа, потише, не нужно тревожить её величество, — сказал я, направляясь за ширму, чтобы начать утренний туалет.

Елизавета проснулась, когда я уже застёгивал пуговицы на мундире. Как же я ненавижу этот мундир, кто бы знал!

— Саша, я уснула, — она принялась суетиться, чтобы выбраться из постели, но я жестом остановил её.

— Отдыхай. Я распоряжусь, чтобы тебе завтрак доставили сюда.

— Ты не хочешь, чтобы я завтракала со всеми вами? — Елизавета нахмурилась недоумённо посмотрев на меня.

— Нет, сегодня не хочу, — я покачал головой. — Мария Фёдоровна вчера вечером была не в духе, и сегодня не сможет не показать своё недовольство. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

— И чем на этот раз недовольна её величество? — Лиза удобно устроилась на подушках и теперь смотрела на меня недовольным взглядом. Ну да, матушка терпеть не может своих невесток и не стесняется всячески это демонстрировать. — Тем, что пуля прошла мимо, и ты всё ещё жив и продолжаешь быть императором? — Она поджала губы и покачала головой, а затем посмотрела на меня, и в её взгляде промелькнуло сожаление. — Прости, Саша. Я не хотела оскорблять твою мать.

— Хотела, — я невесело хмыкнул. Все мои попытки примирить Марию Фёдоровну с Елизаветой, Юлией, да и со мной, чего уж там, успехом не увенчались. Хорошо ещё Екатерину удалось вырвать из-под её влияния. А младшие дети ещё слишком малы, чтобы понимать, о чём идёт речь. — Я тебя не виню, не переживай. Это нормально, когда человек хочет ответить обидчику. Мужчинам в этом плане проще — перчаткой в морду и на дуэль. А женщинам приходится изощряться. Отдыхай, силы тебе ещё пригодятся.

Поцеловав Лизу, я вышел из спальни, направляясь в столовую.

— Где ваша жена, Александр? — вместо приветствия задала вопрос Мария Фёдоровна.

— Елизавете нездоровится, — ответил я, подавая знак, чтобы слуги начали подавать еду.

— Я уже беспокоюсь, сможет ли она выполнить свой долг и осчастливить всех нас рождением наследника, — выпалила вдовствующая императрица, с раздражением глядя на кашу. Надо же, она всё ещё не привыкла, что завтрак теперь напоминал завтрак, а не прелюдию к обильному обеду.

— Я бы не стал на вашем месте злословить, матушка, — холодно прервал я её, приступая к еде.

— Но, Александр, я выражаю искреннее сожаление и беспокойство…

— Бросьте, матушка, вы достаточно постарались в своё время и обеспечили трон наследниками даже с запасом, — уже не сдерживаясь, выпалил я.

— Конечно, я, в отличие от некоторых, — она бросила быстрый взгляд на жену Константина и снова посмотрела на меня, — прекрасно понимаю, в чём заключается долг женщины и императрицы.

— Хватит, — холодно прервал я её, чувствуя, что мне кусок в горло не лезет. — Я принял решение, матушка. Вам позволяется покинуть Москву и удалиться в Павловск. Сегодня я в последний раз пересмотрю ваш двор и закреплю окончательные списки.

— Вы сократили мой двор наполовину, Александр. Это уже даже неприлично, — Мария Фёдоровна принялась резать кусок сыра с таким остервенением, словно видела на его месте меня.

— И это я проявил уважение. Свой двор я хочу сократить на две трети, — парировал я. Юлия, как обычно, во время наших пикировок опустила голову, а Строганов постарался выглядеть как можно незаметнее. Только Екатерина с любопытством переводила взгляд с меня на мать и обратно.

— И это совершенно возмутительно, — ответила Мария Фёдоровна. — Над нами скоро все начнут смеяться.

— Я рад, что повышаю настроение совершенно незнакомых людей, матушка, но своего решения не изменю. Да, — я поднял руку, прерывая готовое сорваться очередное недовольство, — вы вправе расширить свой двор, но, матушка, за свой счёт. Если вы согласны платить придворным из собственного содержания, то я вам препятствовать в этом не буду.

— После того как вы урезали это самое содержание, блестящий ход, сын мой, — добавила Мария Фёдоровна, и наши взгляды скрестились. Она первая отвела глаза, а я поднялся, бросая салфетку на стол.

— Продолжайте завтракать. Паша, — Строганов быстро вскочил, но я остановил его. — Заканчивай завтрак и дождись меня в кабинете. Я сейчас ненадолго отлучусь и выслушаю твой доклад.

С этими словами я вышел из гостиной. Ко мне подбежал Миша Лебедев, мой четвёртый адъютант, и протянул шинель.

— Кони оседланы, ваше величество, можем выдвигаться, — сказал он, и мы направились к выходу из дворца, чтобы ехать на Лубянку.

Да, я прямо сегодня закончу со списками двора её величества вдовствующей императрицы, и пускай собирается и едет в Павловск. Надеюсь, после её отъезда напряжённость немного спадёт. А сильно интриговать ей не даст Макаров. Насколько мне известно, Александр Семёнович уже вовсю готовится к приезду Марии Фёдоровны в Павловск, и там его агентов сейчас как бы не больше, чем при моём дворе. В конце концов, служба у него такая — не дать постоянно возникающим заговорам закончиться ударом табакерки в висок.

Опустив руку, я нащупал в кармане табакерку. Поняв, что не смогу избавиться от этого навязчивого движения, уже и не пытался себя сдерживать. Пусть у императора Александра такой вот небольшой бзик имеется. Чем он хуже других? И с этими мыслями я вскочил в седло и принял поводья из рук конюха. Ну что же, послушаем, что мне Марков скажет. Должен же он мне хоть что-то сказать.