Алый след

Эвергрин. Само название городка должно было вызывать ассоциации с чем-то вечным, неизменным, умиротворенным. Но для семнадцатилетней Элизабет этот маленький уголок мира, где она прожила всю свою жизнь, стал источником постоянного, грызущего душу страха. Его стены, казавшиеся такими прочными и надежными, теперь хранили в себе нечто зловещее, нечто, что прокрадывалось в ее сны и омрачало даже самые солнечные дни.

Все началось с мелочей, с едва уловимых ощущений. Пробуждение посреди ночи с ощущением чьего-то взгляда. Шепот, который, казалось, доносился из темноты, но исчезал, стоило ей открыть глаза. Иногда ей казалось, что тени в ее комнате двигаются сами по себе, принимая причудливые, пугающие формы. Она рассказывала об этом своим родителям, Дэвиду и Кэтрин, пытаясь передать им всю глубину своего беспокойства. Но они лишь отмахивались, как от детских страхов, как от навязчивых фантазий.

"Элизабет, дорогая, ты просто устала," – ласково говорила Кэтрин, гладя ее по волнистым темно-каштановым волосам, но в ее зеленых глазах читалось лишь снисхождение. – "У тебя сейчас такой возраст, когда кажется, что весь мир против тебя. Никакого маньяка к нам не приходило, никто на тебя не смотрел. Все двери и окна были заперты, ты же знаешь."

Дэвид, всегда более прагматичный, с его седеющими висками и усталым, но добрым лицом, лишь хмыкал. "Не выдумывай глупостей, Элизабет. В нашем тихом городке такие вещи не случаются. Тебе нужно больше отдыхать, вот и все."

Но Элизабет, с ее бледной кожей, склонной к веснушкам, и задумчивыми серо-голубыми глазами, знала, что это не просто усталость. Это было реальное ощущение угрозы, пронизывающее ее насквозь. Она чувствовала себя уязвимой, как беззащитное существо, выставленное на показ. И она боялась. Боялась темноты, боялась тишины, боялась собственных теней, которые, казалось, обретали собственный разум.

Единственными, кто, казалось, понимал ее, были ее друзья – Лиза, Макс и Софи, такие же шестнадцатилетние подростки, разделяющие с ней школьные будни и подростковые переживания. Лиза, с ее рыжими, всегда непослушными волосами и изумрудными глазами, всегда была готова выслушать и поддержать. Макс, с его спокойными серыми глазами и рассудительностью, всегда пытался найти логическое объяснение. А Софи, с ее длинными черными волосами и пронзительными темно-карими глазами, говорила мало, но замечала все.

"Я тоже такое чувствовала, Лиз," – призналась Лиза однажды, когда они сидели на заднем дворе Элизабет, скрываясь от любопытных глаз, ее рыжие волосы развевались на ветру. – "Как будто кто-то стоит под окном и смотрит. Но когда я выглядывала, там никого не было. Мы, наверное, просто накручиваем себя, думаем, что все эти детективы и триллеры, которые мы смотрим, начинают влиять на нашу психику."

Макс, как всегда, старался внести рациональное зерно. "Возможно, это просто сквозняк, или деревья, которые шелестят за окном. А может, мы просто боимся неизвестности. В нашем возрасте это нормально, испытывать такие вещи. Главное – не поддаваться панике."

Софи, которая обычно говорила мало, но всегда замечала многое, лишь кивнула, ее взгляд был задумчивым, проникающим. "Я не знаю, друзья," – прошептала она, ее голос был тихим, но отчетливым. – "Но что-то не так. Я чувствую это. Как будто воздух стал тяжелее. Как будто что-то плохое надвигается."

Элизабет чувствовала себя чуть лучше, зная, что она не одна. Но ощущение надвигающейся беды не проходило. Оно висело в воздухе, как предгрозовая духота, предвещая бурю. Городок, который раньше казался ей таким безопасным, теперь вызывал тревогу. Каждая тень, каждый шорох казались зловещими.

На фоне этих тревожных предчувствий, в ее жизни существовало еще одно, более личное, более болезненное переживание, которое омрачало даже дни, когда страх отступал. Марк Ричардс. Он был ее одноклассником, объектом ее тайных вздохов и несбыточных мечтаний с тех пор, как они были в начальной школе. Для него она была лишь "Элизабет", та, что сидит в третьем ряду, чуть дальше от окна, вечно погруженная в свои мысли. Он был высоким, спортивным, с аккуратными русыми волосами и голубыми глазами, в которых часто читалось презрение. Он был популярен, самоуверен, привык быть в центре внимания. И совершенно не замечал ее. Или, возможно, замечал, но предпочитал игнорировать, наслаждаясь ее неуверенностью. Он всегда относился к ней с каким-то странным пренебрежением, которое граничило с издевкой. Стоило ей лишь робко посмотреть в его сторону, как он тут же отводил взгляд, или, что еще хуже, отпускал саркастический комментарий, заставляющий ее чувствовать себя ничтожной. Десятый класс – вот уже сколько лет она терпела это молчаливое издевательство, этот холодный взгляд, который заставлял ее чувствовать себя так, словно она – ничтожество.

Сегодняшний день должен был стать очередным, наполненным школьной рутиной, уроками и, конечно же, ее молчаливым обожанием Марка, которое приносило больше боли, чем радости. Но все изменилось, когда в класс вошла учительница, мисс Эвелин, с незнакомцем за спиной. Ее лицо выражало смесь деловой сосредоточенности и легкой интриги.

"Доброе утро, класс," – сказала она, ее голос звучал чуть громче обычного, словно пытаясь перекрыть нарастающее напряжение. – "У нас сегодня пополнение. Познакомьтесь, это Ник. Он новенький в нашем классе, теперь будет учиться с вами в 10-м "Б". Пожалуйста, будьте приветливы."

Учительница обернулась к Нику, приглашая его к продолжению. "Ник, представься, пожалуйста, классу. Расскажи немного о себе."

Ник шагнул вперед, и в этот момент мир Элизабет словно замедлился. Он был высоким, не намного выше среднего роста, но его присутствие заполняло собой пространство. Его волосы были цвета темного шоколада, густые и немного непослушные, слегка прикрывающие лоб, словно небрежно уложенные, но в этой небрежности чувствовалась какая-то элегантность. Его кожа была бледной, почти аристократичной, словно он никогда не видел солнца. Но самым поразительным были его глаза. Они были глубокого, насыщенного цвета грозового неба – серые, с пронзительными синими искорками, которые, казалось, проникали в самую душу. Они были обрамлены длинными, темными ресницами, которые придавали его взгляду какую-то особенную глубину и загадочность. Его лицо было красиво, с четко очерченными скулами и тонкими, но выразительными губами, которые, казалось, хранили в себе тайну. Его движения были плавными, уверенными, но в то же время в них чувствовалась какая-то скрытая грация, почти кошачья. Он не был похож на кого-то из этого городка. Он был другим. Он был словно вырван из другого мира.

"Привет," – произнес он, его голос был низким, бархатистым, с легкой хрипотцой, которая завораживала, заставляя слушателей замирать. – "Меня зовут Ник. Я переехал сюда недавно. Надеюсь, мы подружимся."

Его взгляд на мгновение задержался на Элизабет, и ей показалось, что она видит в нем искру интереса, но это ощущение было слишком мимолетным, слишком неуловимым, чтобы быть уверенной. В его глазах было что-то такое, что заставляло ее сердце биться быстрее, но это был не тот трепет, который она испытывала к Марку. Это было что-то более сложное, более тревожное.

Мисс Эвелин, словно очнувшись от внезапной паузы, продолжила: "Что ж, Ник, у нас есть одно свободное место. Оно как раз рядом с Элизабет."

Элизабет почувствовала, как ее щеки заливает краска. Она попыталась сделать вид, что ей все равно, но ее руки начали мелко дрожать. Ник, словно не замечая ничего, опустил свой портфель, и легкий, еле уловимый аромат сандала и каких-то незнакомых трав наполнил воздух вокруг них. Он сел рядом, и она ощутила его присутствие всем телом. За спиной послышался шум – то ли удивление, то ли зависть. Ник, казалось, не обращал на это никакого внимания, полностью погруженный в свои мысли, но его присутствие ощущалось остро, как самая тонкая струна, натянутая до предела. Марк, сидевший напротив, явно был недоволен. Его голубые глаза метались между Ником и Элизабет, и в них читалось не только зависть, но и что-то более темное, злое.

За один день он завоевал весь класс. Парни, которые еще вчера надменно поглядывали на него, теперь с завистью наблюдали, как девушки, обычно такие самоуверенные и отстраненные, робко пытались завязать с ним разговор. Элизабет же, оказавшись так близко к нему, чувствовала себя одновременно взволнованной и совершенно невидимой. Он, казалось, был в своем мире, но его присутствие ощущалось остро. В его глазах, в его улыбке, в каждом его жесте было что-то такое, что заставляло ее сердце биться чаще, вызывая в ней смешанные чувства – трепет, восхищение и, конечно же, страх. Страх перед тем, что он может оказаться таким же, как Марк, или даже хуже. Или, что еще страшнее, страх перед тем, что он может заметить ее.

По мере того, как учебный день подходил к концу, атмосфера в городке начала меняться. Сначала это были лишь слухи, перешептывания на улицах. Люди, которых Элизабет знала всю жизнь, теперь смотрели друг на друга с подозрением. Потом, когда солнце начало садиться, по городу разнесся тревожный, протяжный звук сирены. Он был незнаком, никогда раньше его не слышали в Эвергрине. Люди выбегали из домов, испуганно оглядываясь. Вскоре по городу прозвучал голос из громкоговорителя, искаженный помехами, но не оставляющий сомнений в своем зловещем значении: "Внимание, жители Эвергрина! С сегодняшнего дня, с десяти часов вечера, вводится комендантский час. Все жители должны находиться в своих домах. Несоблюдение приказа влечет за собой ответственность."

Тишина, которая воцарилась после объявления, была оглушительной. Веселые вечерние прогулки, шумные посиделки у таверны "Тихий пруд", смех подростков на улицах – все это исчезло в одночасье. Городок, который еще утром казался таким мирным и безопасным, теперь окутался плотной пеленой страха. Люди запирали двери и окна, проверяли замки, с тревогой вглядываясь в темноту. Каждый шорох, каждый звук казался зловещим. Никто не знал, что за маньяк, кто бы он ни был, орудует в их домах, проникая сквозь запертые двери и окна, словно призрак. Он был невидим, неслышен, но его присутствие ощущалось повсюду, как холодное дыхание смерти. Полиция, которая обычно занималась лишь мелкими кражами и пьяными драками, оказалась совершенно не готова к такой ситуации. Расследования заходили в тупик, ответы ускользали, а число жертв росло.

Элизабет, вернувшись домой, вновь ощутила то же самое тревожное чувство. Ощущение чьего-то взгляда, которое она так хорошо знала. Она обошла весь дом, проверила все окна, все двери. Все было заперто. Но это чувство не проходило. Оно усиливалось, становилось почти невыносимым. Она посмотрела на спящую Лили, ее маленькую сестричку, которую она так любила. Лили, с ее короткими светлыми волосами и ярко-голубыми глазами, была ее миром, ее радостью. Ее смерть могла бы стать невыносимым ударом.

Она зашла в комнату Лили, чтобы проверить, все ли в порядке. Лили спала, уютно свернувшись под одеялом. Ее лицо было спокойным, безмятежным. Элизабет поцеловала ее в лоб, пытаясь успокоить себя. Но когда она уже собиралась выйти, ее взгляд случайно упал на маленькую, фарфоровую куклу, которую Лили всегда держала рядом с собой. Кукла лежала неестественно, ее стеклянные глаза были направлены прямо на Элизабет, как будто наблюдая за ней. И в этот момент, сквозь тихий вздох спящей девочки, Элизабет услышала слабый, едва уловимый шорох, доносящийся из-под кровати. Она замерла, прислушиваясь. Шорох повторился, тихий, настойчивый. Сердце Элизабет забилось учащенно. Она медленно, очень медленно, склонилась к кровати, пытаясь разглядеть, что там, внизу. И тут она увидела. Слабый, едва заметный след, словно кто-то тащил что-то по полу. След вел от окна, которое, как она точно знала, было заперто.

Паника охватила ее. Она бросилась к двери, хотела позвать родителей, но замерла. Сонная, умиротворенная комната Лили, этот след, этот шорох… Все это складывалось в один жуткий пазл. Она снова посмотрела на куклу. Ее стеклянные глаза, казалось, блестели в полумраке, отражая свет ночника. И Элизабет вдруг поняла. Это был не сон. Это было не воображение. Кто-то был в комнате. Кто-то был у них в доме.

На следующее утро весь городок был охвачен трагедией. Сирена, звучавшая днем, теперь звучала с новой, зловещей силой, возвещая о несчастье. Мать Элизабет, Кэтрин, увидев, что Лили не просыпается, бросилась к ее кровати. Ее крик, полный неистовой боли и ужаса, разнесся по дому, разрывая тишину утра. Дэвид, выбежав из своей комнаты, увидел жену, склонившуюся над безжизненным телом их младшей дочери. Его лицо, обычно такое спокойное, исказилось от шока и горя. Элизабет, услышав крик матери, бросилась в комнату сестры. То, что она увидела, навсегда отпечаталось в ее сознании. Лили лежала так же, как и ночью, только теперь ее лицо было бледным, холодным, а глаза были открыты, но пусты, устремлены в потолок. На ее шее, едва заметные, но несомненные, были следы, словно от пальцев. Это было не несчастный случай. Это было убийство.

Элизабет не могла дышать. Мир вокруг нее рухнул. Ее любимая сестренка, ее родная душа, ее маленький лучик света – ее больше нет. Боль была настолько сильной, что казалось, будто ее тело разрывается изнутри. Слезы хлынули из ее глаз, но это были не просто слезы. Это была ярость, это была жажда мести, это была клятва. Она посмотрела на безжизненное лицо Лили, и в ее голове прозвучала одна мысль, одна единственная мысль, которая стала ее новой целью: "Я узнаю. Я узнаю, кто это сделал. Я узнаю, кто такой этот маньяк."

В тот же день, когда тело Лили было найдено, город был охвачен паникой. Первое убийство, которое все считали несчастным случаем, теперь стало частью серии. Кто-то убивал жителей Эвергрина. И это происходило снова и снова, каждую неделю. Маньяк, которого прозвали "Тенью", действовал неуловимо. Он проникал в дома, как призрак, оставляя за собой лишь тишину и страх. Полиция была бессильна. Они не могли найти никаких улик, никаких свидетелей. Казалось, что убийца был неуязвим, что он знал все их шаги. Комендантский час, введенный ранее, теперь стал единственным способом хоть как-то обезопасить себя. Но даже внутри своих домов люди не чувствовали себя в безопасности. Они боялись темноты, боялись шорохов, боялись собственного дыхания.

Вся эта трагедия, вся эта череда смертей, давила на Элизабет с невыносимой силой. Она видела горе своих родителей. Дэвид, всегда такой сильный и уверенный, теперь казался сломленным. Кэтрин, обычно такая заботливая, постоянно плакала, закрываясь от мира. Она чувствовала, что они не понимают всей глубины произошедшего, что они пытаются убедить себя, что все еще может вернуться в норму. Но Элизабет знала – норма уже не вернется.

В школе атмосфера была такой же напряженной. Ученики шептались, боялись друг друга. Уроки проходили в гнетущей тишине. Марк, который раньше насмехался над ней, теперь избегал ее взгляда, словно боялся увидеть в ее глазах отражение своей собственной жестокости. А Ник… Ник, казалось, оставался спокойным, отстраненным. Его серо-синие глаза с темными ресницами наблюдали за всем с какой-то непонятной, завораживающей отстраненностью. Иногда Элизабет ловила его взгляд, и ей казалось, что он видит ее насквозь, понимает ее боль, ее страх. Но это было лишь мимолетное ощущение. Он был слишком загадочен, слишком далек.

После смерти Лили, Элизабет превратилась. Ее печаль стала яростью, ее страх – решимостью. Она больше не боялась. Она жаждала справедливости. Она начала свое собственное расследование, изучая каждое убийство, пытаясь найти хоть какую-то связь, хоть какую-то закономерность. Она перечитывала старые газеты, расспрашивала старожилов городка, пытаясь вытащить на свет забытые истории, темные тайны, которые могли бы пролить свет на происходящее.