Амбилитания

Предыстория

В альтернативной реальности в доколумбовой Америке сохранились лошади. Поэтому многие народы сумели создать довольно развитое сельское хозяйство и кавалерию. Но «первую скрипку» среди них играло инкское государство. Только оно сумело дать эффективный отпор конкистадорам, хотя и практически «на грани», и даже — постепенно отбить ряд других земель, которые были завоёваны. После этого о возрождении других государств и племён в прежнем виде, конечно, речи идти не могло. Появилось новое государственное образование, охватившее весь южноамериканский континент. Сложилось оно где-то к 1530 году.

Однако европейские страны — сначала поодиночке, а потом, после ряда неудач, и вместе, целым альянсом, пробовали «исправить упущение» и завоевать всё же колонии в Новом Свете. Перелом наступил в 1650 году. Тогда Испания, Португалия, Франция и Нидерланды объединили свои флоты и даже специально расширили их, создав гигантскую армаду. Вопрос стоял так — сейчас или никогда. Или они завоюют всё же южноамериканский континент, или… выйдут из колониальной гонки навсегда. Корабли первой волны должны были устроить не просто мощное нападение, но и буквально разнести из пушек на берегу всё, что можно только поразить. Чтобы «туземцам» было впредь неповадно сопротивляться. На судах второй волны должна была прибыть большая армия. Очень большая по меркам того времени.

И поначалу всё, казалось, шло как и должно было идти. Индейский флот внезапным и превосходящим нападением оказался полностью разгромлен. Десант огнём и мечом прокладывал себе дорогу. Вот только борьба шла теперь не на жизнь, а на смерть, причём с примерно равным противником…

Но именно это и затянуло войну. Если бы европейцы были намного сильнее, они просто победили бы сразу. Если бы они были намного слабее, то смирились бы с поражением. А так — иллюзия возможности захватить территории сохранялась очень долго. Пока не стало слишком поздно…

Спустя 10 лет, в 1660-м, несколько форпостов колонизации ещё держались. Довольно крупные территории были под ними. То, что индейцы их не искореняют, хотя и сдерживают, воспринималось как надежда на перелом хода борьбы.

Захватчики не учли, что теперь их противник решил перенести основную тяжесть борьбы в Старый Свет. Пользуясь как раз тем, что самые боеспособные сухопутные силы уже связаны. Вопрос поставили жёстко — раз такая борьба пошла, что всё равно нас поработить стремятся, то лучше разгромить врага полностью. В 1660 и 1661 годах южноамериканский флот нанёс несколько чувствительных поражений европейским морякам. Стало ясно — момент настаёт…

И в 1662-м году настоящим громом для изнурённой этой авантюрой Испании — и в той же мере истощённой Португалии — стал ответный десант…

Нет, даже после этого лёгких и простых побед не случилось. Успехам способствовали в итоге три фактора:

сама неожиданность и неготовность моральная к такому шагу «дикарей»;

принципиально иной подход по отношению к военнопленным и мирному населению, нежели обычные для европейских стран того периода (с их наёмниками и тремя днями на разграбление) — что существенно снижало мотивацию сопротивляться, тогда как для южноамериканских матросов и солдат это была действительно война за выживание;

и, наконец, временная поддержка со стороны Лондона, довольного тем, что его соперников в борьбе за колонии и влияние в Европе жмякают… правда, физиономии у лордов стали вытягиваться, когда в 1675 году пал Париж… но было уже поздно.

Англичане пробовали теперь помогать остаткам французской армии, а затем и голландцам… Безуспешно — только зря потратили немало сил и средств. Все их усилия разбились о тот факт, что благодаря вменяемой внутренней политике население взятых под контроль территорий не воспринимало южноамериканцев как врагов. В религиозные дела они не лезли, разве только препятствовали всяким крайним любителям поконфликтовать. В плане хозяйства… уровень жизни для большинства людей постепенно поднимался, не до «сладкой жизни», конечно, но трущоб и бродяг стало уже к 1680 году — даже во Франции, и даже несмотря на продолжающуюся войну — благодаря реформам, куда как меньше. В итоге в армии и на флоте всегда хватало готовых служить не за страх, а за совесть — потому что они понимали, что потеряют в случае поражения. Не говоря уже о том, что от привычной «палочной дисциплины» в вооружённых силах также постепенно избавлялись.

В итоге, к концу 1690-х годов, установился баланс — англичане взяли вынужденную паузу, а южноамериканцы после установления своего контроля над территорией четырёх держав, напавших на них — Португалии, Испании, Франции и Голландии — больше не шли вперёд. Не только и даже не столько из-за изнурения, сколько из-за того, что не собирались сами ни на кого неспровоцированно нападать.

Так что в дальнейшем ситуация в Европе и мире была довольно тихой. Нет, англичане всё-таки создали свою колониальную империю… пусть и послабее известной нам. Но — больше никому даже этого сделать уже было невозможно. Европейские владения интегрировались постепенно, и Атлантический Союз стал ведущим игроком и на континенте. Выступая, в изрядной мере, стабилизатором, хоть и не до конца это удавалось всегда.

Так шёл год за годом. Жизнь менялась, технологии совершенствовались. Всё изменилось для Атлантического союза — по обе стороны океана — 4 августа 1914 года…

Немного о том, что это государство представляло из себя к «своему» 1914 году. Хотя кечуа и был довольно популярен, но всё же приходилось считаться с тем, что основной корпус информации по ключевым технологическим и научным направлениям — на европейских языках. Поэтому они сохранились — и не только в европейской же части Союза. При этом, правда, за 200 с небольшим лет стали довольно сильно отличаться от того французского, испанского, португальского или голландского, которые были в нашей реальности — потому что с конца 17 по начало 20 века развивались в совсем иных условиях.

Постепенно сложилось сообщество людей, которое именно такую конфигурацию своей страны считает вполне нормальной. Это особенно ускорилось после ухода к середине 18 века поколения, среди которого многие ещё помнили вживую горечь поражений. Нельзя сказать, что проблем и противоречий не стало вовсе сразу же, однако, всё-таки, мейнстримом становилось с каждым десятилетием всё сильнее убеждение в порочности и ненужности колониализма и экспансии.

При этом армию и флот приходилось всё-таки поддерживать. Чтобы сдерживать от излишнего энтузиазма как Британскую империю (пусть и более слабую, чем в нашей реальности), а также чтобы предостерегаться от иных европейских стран, которые тоже могли бы воспользоваться любой слабостью. Но всё же ситуация в Европе и на планете в целом была куда как мирнее, чем в нашей реальности.

Резкое столкновение

И вот наступил роковое утро 4 августа 1914 года. Накануне Атлантический Союз — и европейская, и южноамериканская его части — находился в «своём» мире. А в этот злополучный день — переместился в нашу ветку истории. И — практически сразу же — немецкие армии стали ломиться через границу, выполняя приказ согласно плану Шлиффена...

Наступление на Льеж повела Маасская армия генерала Эмиха в составе 6 пехотных бригад и кавалерийского корпуса. Противостояли им первоначально только пограничники и войска непосредственного прикрытия границы — ведь ещё за несколько часов до этого не было и малейшего намёка на риск вторжения.

Безусловно, немцы были удивлены тем, что граница выглядит иначе, как и армия, которую они должны были атаковать. Сразу посыпались доклады, что постройки и населённые пункты не такие, как на картах, что образцы вооружения противостоящей армии незнакомы, хотя ничего выдающегося сами по себе не представляют, что униформа не та, что «откуда-то взялось довольно много индейцев и метисов среди бельгийцев». А затем — что военнопленные «не знают толком французского языка, и, как ни странно, некоторые на немецком говорят почти знакомо».

Но инерция механизма первой мировой войны, а точнее — инерция разгоняющегося рейхсвера — не оставляла пока времени на осмысление подобных «мелочей». Даже странности, наблюдающиеся ещё на французской и голландской границах — не могли остановить эту махину…

Сопротивление сил, прикрывавших границу, было ожесточённым. Однако их всё же оказалось слишком мало, и они были ещё и сравнительно неплотны. Поэтому, окружив отбивающихся, немцы направили авангард к Льежу. Их ждали новые сюрпризы — не только «карты врут, вдоль дороги не то», но и — самое главное — вместо ожидаемой мощной крепости — 5 августа немцы увидели просто город, кое-как прикрытый наскоро высланной завесой войск, только-только окопавшихся. Естественно, это обрадовало, и оборона была прорвана довольно легко, несмотря на яростный отпор.

А вот в генштабе в Берлине начали удивляться. Неожиданные доклады с мест ширились. Судя по флагам, форме и даже непосредственным заявлениям пленных и жителей оккупированных мест, вместо нормальных Франции, Бельгии, Нидерландов был причудливый Атлантический Союз. Причём как раз на месте Нидерландов у него находилась наиболее сильная часть армии — среди всех атакованных районов, естественно. И, пока в «Бельгии» немцы уверенно наступали, на севере, напротив, их не ожидавшая такого поворота слабая завеса оказалась атакована и теснима «атлантистами».

Впрочем, и на юге ситуация постепенно менялась. Первичный шок атакованных явно проходил, подтягивались из глубины дополнительные силы, отпор становился жёстче и энергичнее. Хотя из-за отсутствия укреплений на пути немцы продвигались успешно, каждый шаг вызывал у них всё новые потери. А ещё — постепенно становилось всё яснее - «дерёмся совсем не с теми, с кем ожидали».

Ситуация проясняется… но лучше не становится

Как ни странно, немцам помогла разобраться… латынь. А точнее то, что во многих учебных заведениях принято было держать запасной комплект учебников на ней. Просто потому, что она стала своего рода символом единства почему-то, школьниками и студентами ценилась, и это обстоятельство использовали. А поскольку письменный-то латинский язык не изменялся, то это и позволило прочесть многое.

История — после неудачной попытки вторжения европейцев в Южную Америку — не та.

Открытия в естественных науках даже сделаны «не теми и не в те даты».

Названия всяких мест на картах отличаются и т. д.

Плюс — показания пленных и местных жителей, иная архитектура, отличающаяся сетка дорог, «не такие» здания и города в целом, неизвестные образцы стрелкового и артиллерийского оружия с неизвестными же прежде калибрами…

Таких фактов становилось слишком много, чтобы их можно было игнорировать просто так. Неожиданную реальность подтвердили и две делегации, отправленные к разным немецким армиям. Обе они на почти чистом немецком заявили об «Атлантическом союзе» и знать не знали о Франции, Бельгии, Нидерландах…

Тем не менее, после первоначального замешательства, уже вечером 5 августа в Берлине приняли решение — продолжать войну. «Ну и что, что перед нами — что-то иное? Разберёмся по ходу дела. С французами мы уже разобрались в 1870-м… а тут какие-то полуиндейцы… тем хуже для них и лучше для нас. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы англичане успели договориться с этим Атлантическим Союзом и использовать его европейские владения. Наоборот, земли Франции, Нидерландов, Бельгии и Пиренейского полуострова должны служить фатерланду!».

6 августа было опубликовано заявление Национального Комитета (правительства):

«Наша страна подверглась неслыханной в своей наглости агрессии. Никогда прежде мы не начинали войн и стремились поскорее завершить их мирным соглашением, если нам их навязывали. Но теперь вопрос стоит ребром — или мы выкинем захватчиков с нашей земли, или станем рабами. Не только армия и флот, но промышленность и сельское хозяйство, наука и культура, образование и здравоохранение, транспорт и добыча полезных ископаемых — теперь оказались на передовой. Каждый кусок руды, каждый успешно сданный экзамен, каждый метр ткани, каждый килограмм доставленного досрочно груза, каждая выпеченная булочка — равны патрону.

Не вызывает сомнений, к сожалению, что жителям придётся оставить ряд городов и деревень, кроме уже брошенных. Все, кто желают поскорее вернуться в привычные места, должны сейчас пойти на жертву — опустошить их как можно больше перед уходом. Оставленное пшеничное зерно, лист бумаги, доска, полено, курица или бочка с керосином — всё равно что выстрел по нашим войскам.

Эта война — не простая война, не просто столкновение с войском. Однажды, в 1650 году, объединённые армии четырёх стран — Португалии, Испании, Франции и Голландии уже пробовали поставить нас на колени. У них ничего не вышло раньше. Армии и флоты были разбиты вдребезги, а вместо колониальных держав появились нормальные народы. Зримо показывающие, что все бредни про расовую вражду — никчёмная рухлядь, и что вполне можно не захватывать, а строить.

Поражение ждёт и кайзера Вильгельма. Он думает, что достаточно отогнать армию. Он вскоре узнает, что его солдаты не могут просто так ходить по дорогам, что нельзя посылать телеграммы, иначе как поставив часовых вдоль всего кабеля.

Да будет так! Ex pluribus unum!»

По ту сторону пролива

Конечно, к этому моменту ситуация была известна уже и в Англии.

Там полученные новости вызвали шок. Ведь, несмотря на разрыв телеграфных линий, из-за перемещения территорий, пароходы, а особенно радиопередатчики, доставляли сообщения оперативно. Хотя бы потому, что решительно все планы совместного противодействия летели в корзину — ведь нужно было теперь координироваться не с Францией, а с… совершенно неизвестным Атлантическим Союзом. Само происхождение которого, сама этническая природа вызывала оторопь у чопорных посетителей лондонских клубов — и удерживать привычную невозмутимость джентльменскую стало гораздо сложнее, чем прежде. То, что пришлось списать все вложения и активы в пропавших странах — и во всей Южной Америке, и во Франции, Испании, Португалии, Голландии, Бельгии — стало дополнительным ударом. Плюс пропали, конечно, и все находившиеся там подданные Британской империи. А тут ещё и противопоставление между колониальными державами и свободными народами в официальном заявлении.

Но делать было нечего — другой опоры на западном фронте не имелось…

Приказ военного министра Великобритании от 6 августа 1914 года.

В нынешней обстановке необходимо немедленно прояснить ситуацию, существующую в «Атлантическом союзе». Приказываю:

1.Представителям всех родов войск выделить 4–5 толковых офицеров для поездки и самостоятельного ознакомления с устройством вооружённых сил неизвестного государства, его вооружением и возможностями, военным производством — как в Европе, так и за океаном.

2.Запросить всю ту же информацию по официальным каналам.

3.Флоту — в максимально короткий срок наладить взаимодействие с флотом Атлантического союза.

4.Генеральному штабу дать отдельную независимую оценку возможностей и проблем неизвестного ранее государства.

А что на фронте?

С 6 по 10 августа 1914 года продолжалась оборона позиций на реке Маас. Однако затем наступило затишье на этом участке. Немцы вынуждены были перебрасывать часть сил для сдерживания натиска на севере. Хотя ударившая из Нидерландов армия и не могла продвинуться сколько-нибудь далеко, зашла вглубь немецкой территории на какой-то десяток километров, но это требовалось, конечно, сначала исправить, прежде чем двигаться вперёд самим.

Попытка атлантистов перейти в наступление уже под Маасом — с расчётом снять угрозу уже для северной группировки — к успеху не привела. Немецкий заслон трещал, но не поддавался. И 12 августа пришлось перейти уже к позиционной обороне.

Переброшенные на север силы остановили наступление Атлантического союза (АС), и отбросили группировку назад, к границе. Особо продвинуться вперёд им пока не получалось, и к 14 августа начался период затишья.

Тем временем на Маасе подкрепление, переброшенное к немцам, как раз 14-го числа позволило перейти в наступление опять. Однако пауза была использована обороняющимися с толком. Если в реальной истории бельгийская армия оказалась оттеснена к западу от Лувена к вечеру 18 августа, то в этой — и 19, и 20 числа за сам город шли ожесточённые бои. Большую роль сыграла ополченческая дивизия, в которую вступили многие взрослые жители Лувена — и не только мужчины притом. Практически всё ценное имущество, в том числе пресловутую библиотеку, к 21 августа перевезли в Мадрид. Но главное было в другом — даже овладев в полдень 21 августа самим городом, рейхсвер не мог продвинуться дальше сколько-то существенно — теперь обороняющиеся «пришли в себя» и вели жёсткую позиционную оборону.

В Эльзасе и Лотарингии до 20 августа было спокойно. Ну, как спокойно… просто, в отличие от французской армии в реальной истории, атлантисты не рвались вперёд в наступление любой ценой и поскорее. Они сосредоточились на укреплении своих позиций и сосредоточении более крупной войсковой группировки. Вторгаться на территорию, контролируемую немцами, не пробовали.

Упорные бои на границе развернулись 21-26 числа. Хотя обороняющиеся и потеряли около трети личного состава, но всё же сумели организованно, продолжая огрызаться, отступить на новые позиции. Вязкая оборона вызывала глухое раздражение у немцев, но сделать пока ничего не удавалось.

Ещё хуже обстояли для рейхсхеера дела на севере. Только 30 августа он подошёл к предместьям Брюсселя… и сразу увяз в плотных оборонительных порядках, созданных армией и ополченцами. Лишь 9 сентября удалось взять сам город.

Нужно отметить, что отличия от «реальной истории» были вызваны не только одним порывом энтузиазма и стойкостью войск на местах. Не менее важное значение имело то, что с самого начала имелась общая концепция действий: удерживать фронт монолитно, не допускать в нём сколько-то существенных разрывов, и лучше залатывать их, отступая, чем намертво удерживать позиции по отдельности.

Тем временем, к концу августа во стали прибывать первые сколько-то существенные английские подкрепления. Военнослужащие были изрядно удивлены местными порядками, например, отсутствием торговли в привычном понимании — и только разъяснения некоторых особенно продвинутых в гуманитарных науках и истории офицеров помогали: оказывается, таково было инкское влияние…

Но, так или иначе, войска двигались на фронт, и там уже было не до отвлечённых разговоров на разные темы. Хотя немецкие силы продвинулись, в Берлине с неудовольствием отмечали: главное-то не достигнуто, решительная операция не выиграна. Поэтому, в отличие от реальной истории, снимать войска для переброски в Польшу не стали… впрочем они в любом случае не успели бы поучаствовать там в значимых боях.

План Шлиффена оказался окончательно неадекватен — это стало ясно уже по той причине, что ни одной указанной в нём неприятельской крепости просто не было… но и полевых позиций хватало пока, за счёт умелой координации войсками, для сдерживания наступления. Впрочем, уже назревал кризис фронта, который мог дать немцам шанс…

15–16 сентября 1914 года развернулись бои на реке Сэр, а 17 числа — англичане вынуждены были оставить Ландреси. Задержка немцев, однако, была более чем ощутимой — если в реальной истории они переправились через Сомму 29 августа, то тут не могли форсировать её весь день 20 сентября. Но, как бы упорно не оборонялись войска атлантистов, утомление в них накапливалось. Резервы оказались почти исчерпаны, и 21 сентября бросаемый в контратаку отряд пришлось надёргать отовсюду, из числе уже долго сражавшихся бойцов, и высаживать из вагонов почти на виду у врага. Немецкий натиск же оказался существенно усилен на этом участке, его генералы, наконец, приноровились к неожиданному противнику. Поэтому немцы сумели овладеть Амьеном на плечах разбитых войск в течение дня 22 сентября, а упорная оборона Реймса 23–24 сентября казалась поначалу напрасной растратой сил вместо отвода войск на крепкую позицию.

Так думали и в английском штабе, и в немецком. Лишь постепенно они поняли, что главной задачей атлантического командования был выигрыш времени на отмобилизацию промышленности и вывоз материальных ценностей. И всё же вскоре наступил тот самый критический момент…

Кризис наступил 26 сентября. Первоначально войска отступали через Марну организованно… но спустя полтора часа усилившийся нажим немцев обрушил истощённый до предела правый фланг арьергарда. Создалось такое локальное превосходство, противостоять которому даже высокий боевой дух не очень-то помогал. Две английские дивизии, которые должны были по совместному плану встать на левом фланге после переправы, просто отдавили в сторону и стали накрывать тяжёлой артиллерией беспрестанно.

Вдобавок ко всему, в Амьене из-за хаотического провала не удалось взорвать или разрушить ряд предприятий. Почти целым немцам достался завод по производству газогенераторных автомобилей — двигатели которых, благодаря частичнозамещённому пиролизу, были заметно совершеннее, чем использовавшие крупповское полукоксование. Для Германии с её острейшим недостатком топлива это было настоящее Эльдорадо. Особенно — благодаря возможности использования не только дров, но и буроугольных брикетов. Бонусом к тому шёл экспериментальный образец грузовика с гидравлическими тормозами, разработанный заводскими конструкторами, а также 2 новейшие (для 1914 года) модели станков прямо в цехах, одна из них — токарный автомат. На амьенской станции немцы обнаружили паровоз высокой мощности — модель, на 500 л.с. превосходящую рекордные их образцы, оснащённую автоматическим топливоподатчиком и пароперегревателем. Вагоны прицепленного состава имели грузоподъёмность 25 тонн (против типичных в ту пору 10-15), а также были оснащены ранним пневматическим тормозом…

Мифы и реальность

В общем, при внимательном изучении захваченных образцов техники и производственного оборудования, немецкие специалисты убедились в том, что Атлантический союз обладает приличной инженерной и конструкторской школой, раз обеспечивает подобные результаты. Однако отношение в других кругах было иным. Высшее руководство империи, включая кайзера, просто приняло всё это к сведению. Военные срочно потребовали наладить изготовление газогенераторных моторов на новом техническом принципе для грузовиков. Уже весной 1915 года появились в Германии и сельхозмашины с двигателями нового типа.

Но были люди, которых вообще не волновали инженерные проблемы и достижения. Взятые города и селения они не посещали практически никогда, видели только на фото, доставленных с передовой. Кто это был? Авторы посвящённых военным сюжетам почтовых открыток. Если раньше они рисовали образы «звероподобного индейца, грозящего мирным бюргерам», то теперь, в конце сентября, переключились на мотив «жалкого карлика-метиса, убегающего от доблестной германской армии».

Тем временем, казалось, ситуация давала в руки немецких карикатуристов всё новые поводы. 30 сентября 1914 года обозначилась угроза Парижу. В ходе последовавших 1–8 октября боёв вокруг города и в нём самом — обнаружилась явная невозможность и нецелесообразность попыток удержания этого центра. Из Парижа, правда, в отличие от Амьена, удалось вывезти практически всё сколько-либо ценное, и уж точно — совершенно все технические новинки и документацию на них. Однако и самого факта овладения этим ненавистным для каждого «истинного немца» городом оказалось достаточно, чтобы раздуть газетную эйфорию до небес. При этом упускалось, конечно, из вида, что конкретно «этот» Париж уже больше 300 лет не был столицей.

Отступление атлантических войск было организованным и упорядоченным, правда. Но даже в их собственном генштабе сомневались, что занятая 12 октября к югу от Марны позиция достаточно прочна, и что кризис вполне ликвидирован…

Но эти опасения, как оказалось, были напрасны. Позиции за Марной стали действительно непоколебимым рубежом, сбить с которого войска Атлантического союза оказалось невозможно. Неоднократные попытки немцев сделать это привели только к чудовищным потерям. И 15 декабря 1914 года после очередного неудачного захода в Берлине констатировали: кампания заканчивается, нужно готовиться лучше.

В генштабе АС пришли к тому же выводу, только с другим мотивом: нужно укрепляться и готовиться к отражению новых атак… но не упускать и случая пойти в локальное наступление. Позиционный тупик был неожиданной ситуацией для всех военных — как и в нашей реальности. О крупных прорывах нечего было и помышлять теперь…

Осмысление и попытки переломить ситуацию

В тот же день, 15 декабря 1914 года. По пустому Парижу, из которого выехали почти все жители, откуда успели вывезти или уничтожить практически всё ценное - даже повредили и перепортили водопроводные и канализационные трубы в ряде мест - шли два немецких офицера. Однако радости особой у них не было. - Отто, как-то не так я себе город представлял... - Точно, Фридрих. Это индейское вторжение всё изломало и опоганило. Ничего так и не появилось. Ни Эйфелева башня, ни Триумфальная арка. Как эти... атлантюги говорят - город для жизни. Какая к чёрту жизнь, если ни одного магазина у них нет, даже самой дрянной лавочки во всех их городах и сёлах. Мертвечина, а не жизнь. Казино и борделей и тех не было, представляешь ужас!

7 января 1915 года. Окрестности Барселоны.

- Что это? — спросил британский военный представитель.

- Это новое средство прорыва укреплений.

- И как оно должно действовать.

- С трактора срезаем верх… в смысле, уполовинили по высоте и растянули, чтобы корпус был длинный, узкий и приземистый. Стенки укреплены — пули не пройдут и осколки тоже не должны. Поскольку «оно» едет, то прицелиться из тяжёлой пушки сложно. Внутри — 6–8 солдат. Одновременно едет… ну, скажем, 100–200 таких машин. Проехали окопы, проволоку прорвали корпусом, остановились позади за укреплённой линией, открыли вот эту дверь — и 600–1600 солдат штурмуют позиции врага сзади. Если нужно, сделаем и больше. Уже прикидывали — штук 500 таких штурмовых повозок осилим за полгода… то есть в атаку пойдёт до 3000–4000 человек одновременно, и, предположительно, процентов 80% выживет…

Офицер посмотрел на следующую перспективную разработку. Обернулся к сопровождающему представителю Атлантического союза вопросительно:

- Это… вообще ни на что не похоже. Шар какой-то со стальными колёсами.

- Внутри — большая морская мина с зарядом взрывчатки. Снаружи — металлическая внешняя оболочка, останавливающая пули и осколки. Допустим, 2 километра до ближайших вражеских укреплений. Выставляем на часовом механизме показатель времени (с учётом скорости), когда детонатор сработает, заводим мотор и мина едет вперёд. Если нужно — можно хоть сколько сразу запустить или волнами на укрепления гнать, было бы сделано нужное число.

Первыми — уже в феврале 1915 года на практике опробовали именно мины. Боевое применение оказалось далеко не так впечатляюще, как по прикидкам и по испытаниям на полигоне. В реальных условиях воронки, осколки и другие препятствия на полях сражений сбивали большинство мин с курса прежде, чем их успевали увидеть на атакуемой позиции. Приходилось реально «давить массой», чтобы хоть часть вражеских укреплений разнести.

Немцы и австрийцы отнеслись к такой концепции оружия «с пониманием». Они, как только заполучили пару штук несработавших по какой-то причине самоходных сухопутных мин, внимательно изучили их. И… «в эту игру могут играть двое». Позиции английских войск и армии Атлантического союза через несколько недель начали подвергаться аналогичному давлению, вскоре такими ударами начали обмениваться и на восточном фронте…

А потом — уже в конце апреля 1915 года — немцы «огорчили» английский флот нестандартным развитием этой идеи, своего рода возвращением к её морским истокам. Они решили: вместо торпед, шумных и привлекающих внимание сразу, иногда лучше, особенно ночью, пускать в нужную сторону примерно такую же плавающую мину с малошумным мотором. Медленно… но надёжнее.

Немецкое командование также вело и самостоятельные поиски средств, способных переломить позиционный тупик. Применение слезоточивых газов оказалось недостаточно эффективным, и — как и в реальной истории, только в ином месте и чуть раньше — был использовано хлор. 19 апреля 1915 года на позиции вблизи берега Марны, куда немецким войскам удалось немного вклиниться, форсировав реку в одном из мест, понеслось жёлто-зелёное облако.

Ответ на эту акцию был подготовлен сравнительно быстро. 12 мая, когда немцы были вытеснены с плацдарма, войска Атлантического Союза форсировали Марну в обратном направлении. Для расчистки позиций перед собой они разгоняли обороняющихся — в полосе шириной около четырёх километров — смесью пропионовой и валериановой кислот с сероводородом. Операция была признана частично успешной: несмотря на психологический эффект, развить успех не удалось — через 6 километров наступательный порыв всё же был остановлен.

Естественно, на войне, тем более такого масштаба, не обходится дело и без пленных…

Из обзора результатов допросов военнопленных, сводка для главного командования германской армии, 16 мая 1915 года. Раздел «общий климат во враждебных войсках и нации».

«В подразделениях Атлантического союза ведётся систематическая работа по повышению стойкости войск к воздействию отравляющих веществ. Имеются сведения об испытаниях в тылу защитных средств. Есть отрывочные данные о попытках разработки противоядий (эта информация нуждается в дополнительном уточнении средствами агентурной разведки).

Боевой дух противника сравнительно высокий. Деморализация под влиянием как затягивания боевых действий, так и применения нашими войсками хлора, невелика или пока не проявилась. При этом командование противника объявило своим военнослужащим решение принципиально исключить применение отравляющих веществ со смертельным эффектом со своей стороны.

Первоначальные ожидания касательно неустойчивости солдат и офицеров индейского происхождения, их неготовности вполне к условиям и требованиям современной войны не оправдались. Также отсутствуют, по-видимому, сколько-то значительные внутренние разногласия. Вторжение из Южной Америки и последующее завоевание во второй половине 17 века воспринимается как обычный исторический факт. Последующие глубокие преобразования государственных и общественных порядков не вызывают отторжения среди жителей европейского происхождения. Наоборот, последствия таких преобразований, в том числе исчезновение торговли, в представлении типичного пленного воспринимаются как норма жизни.

В то же время имеются отдельные, более честолюбивые и цивилизованные пленные, которых удалось привлечь нормальным устройством цивилизации. На примере пристального знакомства с жизнью в германских условиях они убедились, что состояние Атлантического союза дико и противоестественно, и что, несмотря на частичные успехи, длительно противостоять ходу вещей эта историческая аномалия, попавшая к нам из чуждого мира, не сможет. К сожалению, таких пока очень немного, и привлечь остальных на свою сторону им не удаётся.

Недавно выяснилась причина, по которой вражеское командование не предпринимает никаких попыток пропагандистского воздействия на наши войска. По словам захваченного штабного офицера, действует установка: «кто готов действовать вместе с ними, уже действует или найдёт путь сам, а убеждать тех, кто не готов — напрасная трата сил, времени и средств; более целесообразно наращивать прямое боевое воздействие».

Во вражеском тылу, в том числе в Южной Америке, по показаниям пленных, все виды производства переориентировались уже окончательно на поддержание деятельности армии. Удовлетворение нужд гражданского населения поэтому стало заметно хуже, но пока признаков значимого отторжения таким положением дел не возникает».

Раздел «боевые возможности и средства».

По имеющимся данным, в Атлантическом союзе отказались от активного перевооружения своих войск стрелковым оружием или артиллерийскими орудиями, предпочтя до конца 1915 года наращивать выпуск имеющихся образцов. Достоверно известно (и подтверждается свидетельствами наших моряков), что первоначально флот противника существенно уступал нашим военно-морским силам и находился на уровне начала века. После значительных поражений он прекратил участвовать в морских боях. Можно предположить, что сейчас идёт активная разработка и строительство кораблей по опыту войны, обучение экипажей — либо, что более вероятно, в качестве вынужденной опоры используется британский опыт.

Несмотря на наращивание производства вооружений и боеприпасов, снабжение ими вражеских войск не до конца удовлетворительно, хотя и позволяет в целом успешно противостоять нашей армии. Атлантическая авиация не уступает в целом ни нашей, ни британской, хотя в последнее время отмечено вынужденное упрощение конструкций самолётов (с целью расширения выпуска) и некоторое сокращение курса подготовки пилотов.

Как на фронте, так и в тылу у противника (судя по захваченным письмам и газетным публикациям) затяжной характер войны вызывает недоумение. Но в последние 1–2 месяца такие оценки сменились иными: распространяется мнение, что именно при продолжительной борьбе Германия будет изнурена гораздо раньше.

Технический уровень атлантическое промышленности достаточно высокий: по одним направлениям она идёт наравне с немецкой, по другим — незначительно опережает или несущественно отстаёт. Достаточно большую опасность поэтому представляет стремление очень многих работающих в ней непосредственно — изыскивать средства и пути улучшения работы.

Учитывая сказанное, считаем необходимым:

1.При захвате пленных — максимально подробно узнавать обо всех известных им в тылу новейших машинах и механизмах, о работе предприятий и строек.

2.По возможности — не дожидаясь перевооружения флота Атлантического союза — начать усиленно атаковать его.

3.В работе с пленными и в пропаганде на врага:

- разъяснять, что немцы готовы стойко переносить лишения военного времени;

- акцентировать внимание на колониальной политике и практике Великобритании (для усиления отторжения таковой);

- указывать, что наша сторона не стремится изменить базовые порядки Атлантического союза, а ведёт войну исключительно для самозащиты от английских притязаний и для отстаивания своих законных интересов.

Доклад об общей оценке противника, ситуации и внешнего мира. Главное командование Атлантического союза. 26 мая 1915 года.

Прежде высказанное мнение — то, что окружающий нас параллельный мир являлся бы закономерным развитием в случае полного поражения и колонизации нашего южноамериканского, как тут выражаются, ядра — стало ещё более весомым. Действия иных стран — не только Германии и Австро-Венгрии, но и Британии, а также «поглощённых» при нашем перемещении государств по обе стороны Атлантического океана, диктуются исключительно логикой прямой коммерческой выгоды. Таковые соображения не просто лежат в основе политики и законодательства, но и предопределяют, в конечном счёте, психологию общественной жизни во внешнем мире.

Даже в формально союзнических странах наш уклад жизни кажется «блёклым», «невыразительным», «стесняющим инициативу» и даже - «противоестественным, не соответствующим человеческой сущности». Прямое противодействие и критика таких настроений, однако, лишены всякого смысла. Наиболее правильной линией следует признать сосредоточение на внутренних делах, неуклонное достижение успехов в рамках наших принципов — что само по себе будет говорить громче любых заверений и уговоров.

Надо признать, далее, что сама возможность затяжной позиционной войны не вписывалась в представления нашей военно-стратегической школы в той же степени, в которой она не осознавалась и военными стран этого мира. Необходимо как можно скорее переменить не только организацию и структуру, тактику и стратегию вооружённых сил согласно новым обстоятельствам, не только изыскивать новые средства вооружённой борьбы, способные изменить положение дел, но и корректировать сложившиеся установки среди бойцов и командиров, препятствующие адекватной оценке этой обстановки.

Следует исходить из того, что в ближайшие 24-36 месяцев мировой конфликт всё ещё не завершится, и может продлиться даже дольше. Поэтому, к сожалению, в ближайшей перспективе ряд проектов мирного развития останется отложенным — это должны усвоить все жители нашей страны.

Несмотря на словесное понимание этого, до сих пор, судя по сравнению с английским и немецким населением, поведение ещё недостаточно адаптировано к новым условиям. Всё ещё — и в вооружённых силах, и в тылу — психологическая инерция заставляет людей действовать расточительно, относиться к материальным ресурсам и времени так же, словно сейчас мир или, в худшем случае, война малого масштаба. Эти настроения должны быть как можно скорее переломлены.

Население всех стран этого мира в значительной степени — гораздо больше, чем когда-либо было характерно для нашего общества, даже в прошлом — вдохновляется религиозными мотивами и побуждениями. Следует разъяснить нашим военнослужащим, взаимодействующим с иными народами, а также любым нашим гражданам, отправляющимся за рубеж, что нежелательно без необходимости высказывать свои взгляды на этот счёт, независимо от того, насколько они обоснованы. К сожалению, уже произошло несколько довольно серьёзных конфликтов на этой почве…

При беседах с военнопленными следует делать упор на максимально нейтральный подход по отношению к их религиозным взглядам. Стоит ссылаться на практику спокойного принятия, которую осуществили в нашей стране в конце 17 и в 18 веке, что и позволило интегрировать ряд европейских государств.

Следует также избегать прямой критики монархического правления или конкретных лиц, стоящих во главе монархических государств. Вообще, общение с жителями этого мира разумнее вести на нейтральные темы, показывать всячески свою благожелательность и позитивный настрой в целом, а также демонстрировать свои навыки и умения, свою полезность в рамках общих дел.

К сожалению, отмечена в последнее время негативная тенденция — настроения «мы уже всё знаем о противнике и его оружии, полностью готовы к борьбе всегда». Следует устранить её и внушить нашей армии и флоту — изучать врага, его приёмы и вооружение придётся беспрерывно до самого конца боевых действий, не надеясь, что «раз справляемся сейчас, значит, никаких сюрпризов больше не будет».

Очень серьёзной проблемой является снабжение. Несмотря на предпринятые усилия, по тоннажу наш грузовой океанский флот всё ещё неудовлетворителен, и это сдерживает перевозку грузов и войск, мешает эффективному проведению боевых операций. Важно изыскивать любые возможности и приёмы для увеличения количества грузов, переправляемых через океан.

Хотя в количественных показателях выпуск самолётов и артиллерийских снарядов вырос с начала года, покрытие запросов войск стало хуже, чем в сентябре 1914 года — 84% против 86% по снарядам и 90% против 93% по самолётам. Запуск в производство новых моделей подводных лодок недопустимо оттягивается. Качество оружейных сталей стало несколько ниже, чем в мирное время. Госпитальная система захлёбывается, не помогает даже массовый приток добровольцев, желающих помочь — нужно не просто количество санитаров и врачей, нужна качественно иная организация медицинской помощи на фронте.

Позиционный тупик нарастает

Несмотря на все предпринимаемые усилия, как и в нашей реальности, кардинальных изменений линии фронта в свою пользу весной и летом 1915 года ни одна сторона не достигла. В начале осени ситуация повторилась — хотя орудия выкинули ещё больше снарядов, а пулемёты работали без устали.

Начало октября 1915 года. Запад Пиренейского полуострова. Порт Атлантического союза.

Гавань было не узнать по сравнению с тем состоянием, которое наблюдалось не то что в июле 1914-го, но и в сопоставлении с ситуацией весны 1915-го. Тогда были приняты только самые срочные меры для повышения производительности: поставили пару дополнительных кранов, немного удлинили причал…

Сейчас же, за лето и осень, территория заметно разрослась. Поставили около двух десятков кранов — каждый из которых был на треть мощнее прежних образцов. Двухпутную железную дорогу, которая вела к ближайшим промышленным центрам, сделали трёхпутной. Расширилось шоссе, сообщавшееся с портом. Заканчивалось строительство новых складов, которые имели объём в 2,5 раза больше довоенных — хотя и те хранилища, которые были в 1914-м, отнюдь не простаивали сейчас…

И действительно, через эти морские ворота шёл большой поток грузов. Настолько большой, что буквально сразу поглощал все усилия по увеличению пропускной способности. Однако не только «неживые предметы» проходили через порт. 5 октября начала выгружаться дивизия, прибывшая с южноамериканского континента — уже восьмая, переброшенная оттуда с начала осени, но пока ещё находившаяся на судах.

Первые проходившие по причалу солдаты, погрузившись в вагоны, не дожидаясь отправления эшелона, начали обсуждать происходящее.

- Как думаешь, скоро ли война закончится?

- Да вряд ли. Раньше-то как было, ещё чуть больше года назад? В нашей стране имелось около тысячи боевых аэропланов, и этого считалось ужасно много. Сейчас же, как нам говорили на инструктаже, в августе сделали уже за пятьсот штук, и командование недовольно, ещё в конце весны требовало по восемьсот гнать…

- Ну, с такой-то силой точно разобьём врага до конца года.

- Не торопись. Вон, в Берлине этом тоже ляпнули в прошлом сезоне, что до листопада вернутся их войска с победой — и где она?

- Вечно вы, пилоты, перестраховываетесь, недаром всегда горючим запасаетесь больше, чем нужно…

- Ну а у вас на флоте своя проблема — всегда стараетесь побольше стрелять, не думая о том, хватит ли снарядов…

- Вообще-то я морпех, а не моряк.

- Ну так всё равно должен знать историю, которая в вашей же эскадре произошла…

- Это когда пробовали с экспериментальной подлодки запустить ракету, переложили взрывчатки и субмарина разломилась при взрыве пополам?

- Она самая. Всё-таки наша страна оказалась не вполне готова к такой борьбе. Пытаемся ускорить дело, а того не понимаем, что никак не приблизить победу одним рывком или нововведением.

- Значит, придётся биться ещё долго…

- Конечно. И довольно многие из нас — триумфа не увидят.

Поездка в зону войны

Дорога на фронт, казалось бы, не должна была быть долгой. Ну разве сложно приехать на поезде с запада Пиренейского полуострова к берегам Марны — хотя бы даже и на поезде, ведомом паровозом, который постоянно надо заправлять водой и углём, делая долгие стоянки. Однако осень 1915 года — время особенное. Железные дороги Атлантического союза забиты грузами и пассажирскими эшелонами. Идущими на фронт и с него. Снаряды и раненые, больные и продовольствие, униформа и пленные, подкрепления и бензин — всё это и многое другое медленно ползло по рельсовым путям. Особенно с тех пор, когда «раскачавшаяся» Англия начала оказывать всё более активную поддержку своему неожиданному, крайне необычному союзнику. Да, получаемое с британских островов имущество было очень важно на фронте… но его приходилось проталкивать туда всё так же неспешно.

Вот почему эшелон долго стоял на станциях, нередко даже на полустанках. И только 12 октября 1915 года дивизия, наконец, начала выгружаться в пункте назначения. Близость фронта давала о себе знать — прямо во время выгрузки и построения для последующего марша вдали дрожала земля — артиллерия с обеих сторон упорно тратила тонны металла и взрывчатки, чтобы разбить укрепления либо помешать сделать это…

По дороге произошла и первая «встреча с врагом». Ну как встреча — пара немецких аэропланов налетела, и с них были сброшены бомбы. Увы, без раненых и даже без двоих убитых не обошлось — хотя сопровождающие пулемётно-зенитные повозки старались вовсю, но они не были всесильны — и только то, что один из самолётов ушёл со снижением, дымя, немного утешало...

Настроение сразу стало гораздо более серьёзным. Даже у тех, кто ещё несколько дней назад рассчитывал на скорую победу. Однако делать было нечего — предстояло изведать окопный ад по полной программе. И в самом деле, день тянулся за днём, а, кажется, всё происходило без особого смысла. Бесконечные удары артиллерии с обеих сторон. То отражение атаки, то собственные попытки продвинуться вперёд — хотя бы на несколько десятков или сотен метров. Каждый раз и немецкие, и атлантические наступления заканчивались одинаково — несколькими десятками убитых — и не только на том фланге, который пытался рваться вперёд, но и на противоположном, и в центре — противники гвоздили друг друга в таких случаях артиллерией, чтобы предотвратить малейший шанс на прорыв.

Сидение в сырых окопах неизбежно давало о себе знать. Несмотря на все усилия по поддержанию гигиены — в частях Атлантического союза они были даже более настойчивыми, чем у противника, скучённость, антисанитария и стресс от постоянного давления боевого неизбежно сказывались. И это была ещё одна из тех причин — наряду с позиционным тупиком в собственном смысле слова — которая не давала кардинально изменить линию фронта, истощала и подрывала войска.

Впрочем, никто особенно не жаловался на трудности. Потому как все понимали, ради чего воюют. С тем отличием, что одна из сторон — атлантическая — стремилась вернуть утраченные города и сёла, а другая — немецкая — рассчитывала поживиться добычей, продвинув завоевание ещё дальше...

Спустя месяц, середина ноября 1915 года. Разговор двух немецких солдат.

- И всё-таки, не так прост этот противник оказался…

- Да. Как мы не стараемся, отодвинуть его серьёзно не можем. А думали — дикари, случайно заполучившие винтовки и артиллерию.

- Отодвинули ведь — начинали от границы, Париж взяли, Марну форсировали.

- Ну и что толку? Отошли ведь эти атлантисты спокойно, почти в полном порядке. А дальше отжиматься на юг не хотят.

- Всё равно придётся. Они упрямые, да. Но на нашей стороне — вся тевтонская ярость и мощь.

- Хорошо бы она скорее подействовала уже. Не хотелось бы ещё год в этих сырых ямах сидеть и под артиллерийский огонь попадать.

Имя новое — восприятие старое

Через несколько часов после этого по окраинной улице Лондона ехал автомобиль представительства Атлантического Союза. Его провожали взглядами немногочисленные местные жители — те, кто в этот момент не были на работе. Два соседа перекинулись короткими репликами:

- Мда, нечастые это гости.

- И не говори. А иные дипломаты и не проезжают по этой дороге…

- Просто у них как раз тут резиденция находится…

- Резиденция?

- А ты что, не знаешь? Их правительство получило недавно участок земли с приличным домом, и создало там центр для переговоров и прочего. Хронику военную там показывают, выставки проводят, репортёров приглашают.

Пауза.

- А сам-то ты что о них думаешь?

- Да чудаки. Всё носятся со своими принципами. Прямо не говорят и даже не декларируют внутри страны своей… но, вот это вот своё первоначальное заявление — когда они осудили Германию за «расовую вражду и колониальные устремления» - не отменили. Просто обходят молчанием глухим.

- И правильно делают. Потому что говорить такое, когда есть Британия, которая может при случае и припомнить, неразумно.

- А как ты думаешь, почему вообще такие мнения у них?

- Липа. Как всегда. Любая страна — всегда и везде — стремится кого-то колонизировать, такова сущность человеческая. Просто у них нет и не было прежде сильного перевеса. А будь что-нибудь такое, что позволило бы одержать решительные и быстрые победы — например, флот, способный раскокать наши броненосцы как скорлупки, или аэропланы, способные преодолеть четыреста-пятьсот миль в час и сбросить тысячефунтовые бомбы, будь уверен, ужек захватывали бы всё вокруг с упоением...

Спустя несколько дней, однако, название «Атлантический Союз» ушло в историю. Эта реформа поначалу встретила недоумение — мол, идёт тяжёлая война, зачем ещё одну внезапную задачу на себя взваливать. Однако сторонники преобразования всё же сумели донести свои аргументы до остальных.

Они подчёркивали, прежде всего, что именно в условиях жёсткой борьбы и вообще динамичного развития событий в мире, более короткое и лаконичное название очень полезно. Это раньше пышные слова могли быть уместны.

Во-вторых, указывали, что нужно подчеркнуть отличие себя от других стран, присутствующих в Атлантическом океане — Англии, США, даже Германии и скандинавских государств.

И, в-третьих, требуется ещё вновь акцентировать внимание на своём единстве и решимости отстаивать всю свою территорию. Именно как территорию единого государства — а не аморфного объединения.

Собственно говоря, в обиход уже очень давно вошло более лаконичное (менее тяжеловесное), чем Атлантический союз, название, даже с изрядным поэтическим звучанием — Океаника. Однако после ряда массовых обсуждений этой темы возобладал иной вариант — Амбилитана (страна двух берегов). Именно его и решено было провозгласить новым официальным названием. Сразу же утвердили и сокращённую форму наименования, приравниваемую к полной — Билитана.

В целом преобразование восприняли спокойно, даже те, кто отстаивал другие варианты нового наименования или хотел оставить всё, как было. Тем более что решающее значение имела сейчас война, в которой требовалась побеждать… а сама необходимость реформы назревала уже довольно давно, ещё до перемещения в иной мир. Именно сейчас, в условиях конфликта, подобный знаковый шаг был принят ускоренно и без обычных затяжных дискуссий и сомнений — споры окончились в короткие сроки.

Даже в действующей армии и на флоте к новому названию государства отнеслись с пониманием. А вот в Берлине и Вене пресса отозвалась язвительными комментариями. В духе «они подчёркивают единство, но часть их земель под нашим контролем, несмотря на пафосные декларации, и ещё посмотрим, чья в итоге возьмёт».

Впрочем, вся эта риторика мало затрагивала военных с обеих сторон. Им всё так же приходилось стрелять, окапываться, строить укрепления и сидеть под градом снарядов...

23 ноября 1915 года. В этот день, как и во многие другие дни войны, множество людей продолжало выполнять свои привычные задачи. Так, в одном немецком городке прогоняли группу пленных, взятых при недавнем продвижении на очередном рубеже за Марной. Лица конвоиров были грубы и сосредоточены… они, как и всякие истинные «тевтонцы», были бы рады оказаться на передовой, там, где «фатерланд расширяет свои границы». А приходилось — в тылу охранять захваченных врагов.

И кого!

Ладно бы англичан или французишек. На худой конец — румын или японцев. Но вот неведомо откуда свалившихся в начале войны в прошлом году «диких людишек» и одурманенных их сладкой гуманистической ложью европейцев…

Вечером того же дня в пивной трое караульных коротко обменялись репликами на эту тему:

- Видимо, «те» французы были ещё дурнее «наших». Раз поддались на все эти уговоры и вошли в одну державу с индейцами…

- И не только галлы, Пауль. Ведь и испанцы, и португальцы — нации куда более солидные, чем эти парижане ветреные, тоже размякли. И даже сейчас, во время войны, не признают, что что-то делали неправильно. Я слышал, как наши офицеры с разными разговаривали: молодыми, старыми, среднего возраста, с солдатами и матросами, с командирами и даже с гражданскими некоторыми — почти никто и слушать не хочет про великую миссию по защите Европы.

- Размякли, Вольфганг, говоришь… А что же они не ломаются и не сдаются перед нашим натиском? Не бегут, когда тяжёлые батареи засыпают позиции «чемоданами»? Месяцами удерживают позиции?

- Именно потому что они — варвары, хуже канаков и индусов! Привыкли к постоянным лишениям и страданиям. Только животные инстинкты, по сути, и велят им обороняться. Ничего общего с настоящей солдатской отвагой это упорство не имеет. Ты что, сомневаешься в том, что именно германский народ призван самой судьбой править и Европой, и всеми судьбами мира? Мы — носители культуры, и ни на минуту не должны забывать об этом! Все наши временные неудачи — скорее оттого, что мы недостаточно верим в себя и слишком высокого мнения о своих врагах, чрезмерно опасаемся их мощи.

Не только на фронте

Следует отметить, что боевые действия происходили в ходе этой войны не только в той части Амбилитаны, которая в нашей истории была известна как Франция и Бельгия, но и на территории, которую мы привыкли называть Голландией. Увы, она была расположена совсем неудобно для обороняющихся, поэтому постепенно, шаг за шагом, в 1914 — начале 1915 года пала. Регулярная армия, отрезанная на этом участке от основных земель страны, могла рассчитывать только на скудные британские подкрепления и эпизодическую доставку грузов отдельными прорывающимися судами.

Даже в таких условиях, впрочем, военные сделали всё возможное. Ни один шаг не оказался безнаказанным, буквально каждую позицию приходилось отбивать с суровыми боями.

Тем не менее, даже после окончательной вроде бы победы, Германия не имела особых оснований для ликования. Да, окружённых и рассеянных солдат постепенно уничтожали. Да, удалось захватить немало ценного имущества, и в гражданском, и в военном плане, и даже начиналось было использование захваченных фабрик и мастерских в интересах второго рейха.

Однако вся эта благостная картина, которую пафосно рисовали в газетах, не могла отменить реальной проблемы.

Во всех оккупированных районах — которые немцы по привычке именовали Голландией, Бельгией и северной Францией — они чувствовали себя с каждым днём всё менее уютно. В газетах почти не писали, к примеру, о причине, по которой не только не выводят из этих местностей войска на фронт, но и вынуждены перебрасывать туда дополнительные силы. О том, почему штат военной полиции и контрразведки пришлось значительно увеличить — и он не бездействует, но при этом всё равно поодиночке или вдвоём солдатам в фельдграу нежелательно появляться в сумерках и ночью вдали от основных гарнизонов. О том, наконец, почему каждый военный груз приходится сопровождать усиленным отрядом...

25 ноября 1915 года. Захваченный ещё в начале октября прошлого года Париж, хотя и выехало оттуда почти всё население заранее, Германия провозгласила особо ценным трофеем. По старой памяти — именно этот город был самым желанным достижением для неё в прошлом. И даже в своём нынешнем состоянии, отличавшемся от привычного и ожидаемого, его пытались использовать на полную катушку.

Немецкие и австрийские, болгарские и турецкие корреспонденты то и дело направляли к себе на родину торжественные публикации, в которых живописалось «постепенное возрождение города после двухсот с лишним лет индейского ига — но уже на основе высокой германской культуры». Жителей туда специально загоняли даже из окрестных деревень и городков, чтобы «создать видимость наполнения». При этом контроль за вынужденными переселенцами был исключительно строгим, полностью в духе «орднунга». Каждый шаг — расписан по часам. Любое необычное действие, перемещение или просто общение — сразу обращало на себя внимание.

В подобной обстановке противодействовать захватчикам казалось почти невозможным. И всё же, в сентябре-октябре, например, только в черте города, было убито 18 полицейских и 39 солдат и офицеров, сожжено около десятка грузовиков, взорвано два склада с боеприпасами.

Но в этот день, 25 ноября, «силы порядка» получили особенную задачу. Планировалось, что 1 декабря Париж посетит Вильгельм II. Для поддержания безопасности в городе должны были задержаться 2 маршевых полка, следовавших на фронт. Тем не менее, от полицейских и контрразведчиков требовалось своё усилие — срочно вычислить, наконец, две группы особенно успешных заговорщиков, которым удавалось до сих пор ускользать…

Спустя сутки — в одной из парижских подпольных групп. Спорят два наиболее авторитетных организатора — назовём их для условности К. и Д.

К. — Послушай, я опытен и хорошо знаю военное дело, недаром двадцать два года прослужил в нашей армии… Нельзя, категорически нельзя даже пытаться что-то сделать с кайзером. Не только потому что это напрасная потеря времени и сил, необоснованный риск всей нашей группы… Представь себе, что будет потом? Немцы запросто могут устроить децимацию, или, как минимум, ужесточить условия на захваченной территории, для военнопленных…

Д. — Не надо меня задавливать авторитетом. При всём уважении… самые опытные и подготовленные наши командиры не нашли способа отстоять наши земли. Возможно, его и не было вовсе, не спорю… но ведь это и означает, что теперь надо действовать нам на свой страх и риск, без оглядки на старые шаблоны. Что значит уничтожение пусть ещё даже десятка постовых или парочки солдат? Незначительное ослабление только. Подгонят ещё войск — и компенсируют это. А символический удар в самое сердце Германии, в её символ — куда как значимее…

К. — Тебе просто, из-за юношеского максимализма, хочется чего-то яркого и броского, решительного. Склады, постовые, патрули… сбор данных — всё это кажется пустой тратой времени. Я сам когда-то был таким и представлял себя пленяющим вражеских офицеров, командующим победоносными колоннами, которые разгоняют врага… Но потом, на службе уже, я понял — именно из мелких шажков куётся победа. А кто стремится сразу и резко её достичь — обычно упускает и те скромные успехи, которые могут быть каждый день.

Д. (неохотно). — Ладно. Какие цели у нас запланированы на ближайшую неделю или две?

К. — Пока — лишь разведка в основном. Нападения временно приостановим. Слишком много войск и полиции нагнали немцы. Потом, когда горячка спадёт — можно будет уже инициативные акции делать. Сейчас же — только в случае абсолютной уверенности в успехе и при условии предварительного общего обсуждения...

Так или иначе, но к подобным выводам пришли в обоих подпольных организациях. Они ещё не знали, впрочем, что задумали сами немецкие контрразведчики…

А те, отчаявшись выйти хоть на какой-то след в отведённые им очень жёсткие сроки, решили — наскоро имитировать фальшивую «тайную структуру» (существующую, понятное дело, только в отчётах — даже воспроизвести близкую к реальности имитацию уже времени не оставалось). Эта «шайка заговорщиков» должна была «произвести демонстративное нападение», а потом «быть показательно разгромлена по горячим следам». В качестве виновных планировалось продемонстрировать первых попавшихся местных жителей — кому не повезёт оказаться поблизости от назначенного места происшествия.

Так и произошло. Точно в день визита императора Вильгельма, 1 декабря 1915 года, «неизвестные подкрадывающиеся» были «замечены» вблизи склада оружия. Потом они, по отчёту, «попробовали» напасть на грузовик, чтобы раздобыть себе винтовки и патроны к ним — но оказались бессильны против подоспевшего достаточно крупного отряда военной полиции, как раз находившегося поблизости. Все нападавшие «оказали ожесточённое сопротивление» и были перебиты на месте. Как сообщил начальник местного сектора спецслужб в центр, «не вызывает сомнения, что они рассчитывали произвести покушение на венценосца и поэтому срочно собирались пополнить свой арсенал».

Конечно, торжествующих контрразведчиков наградили за «впечатляющий успех». Однако работы у них не убавилось — ведь реальные нелегальные структуры так и продолжили действовать, несмотря на весь пафос в докладах.

Более того, демонстративный характер расправы обернулся против германских интересов в конечном счёте. Первоначально-то строгий контроль и полицейский надзор, казалось, делал невозможной почти любую мысль о противодействии захватчикам. И лишь немногие, точнее — заранее организованные группы, в числе которых были хотя бы несколько профессионально подготовленных «специалистов», действовали более или менее успешно.

Однако столь выразительная демонстрация силы имела обратный эффект. Стало понятно всем: как бы не говорили немецкие власти про «восстановление порядка», «возвращение к цивилизации после дикарского варварства» и даже про «возрождение оккупированной чужеземцами части Европы», ничего общего с действительностью все эти лозунги не имеют. Наоборот, они только маскируют суть дела — безграничный грабёж и выкачивание всего, что можно, на поддержание немецкой военной машины.

Поэтому начались и поиски различных путей и способов противостоять этому. Ощущение безвыходности, доведённое до логического конца («даже во имя приезда своего императора не стали хотя бы демонстрировать показную готовность встраивать нас в свою страну как равноправных граждан») сильно способствовало таким настроениям. Конечно, были отдельные попытки излишне пылких и плохо подготовившихся людей атаковать немецкие силы и военные объекты. Такие акции часто проваливались — причём вызывали попытки захватчиков усиленным давлением и наказаниями восстановить «порядок», но уцелевшие только набирали опыт и в дальнейшем действовали лишь более энергично и продуманно.

Дневник Розы А. (окрестности Реймса)

4 августа 1914 года.

Всё-таки мне очень повезло — жить в такой замечательный момент. Подумать только — ещё 14 лет назад, почти сразу после моего рождения, состоялись первые полёты аэропланов. Сейчас их у нас сотни. Количество телефонов в округе удвоилось за это время. И так далее, и тому подобное.

Только из приграничных городков, как говорят, на севере, приходят странные новости. Как будто какие-то бои начались. Ерунда, конечно — какая ещё война? Наше общество своим влиянием привело в норму постепенно всё вокруг себя. Воевать-то почти некому стало и незачем, это все знают. Да, где-то очень далеко ещё есть какие-то интриганы, пытающиеся по-прежнему заграбастать всё в свои руки. Но чтобы вот где-то рядом оказалось такое...

5 августа 1914 года. По дороге идут войска. Заглянула на вокзал там — необычное оживление. В местную больницу привезли первых раненых. Наиболее тяжёлых, конечно — иных в глубокий тыл не отправляют. Странно — что же это такое произошло в немецких землях, давным-давно уже успокоившихся, что несколько корпусов вблизи границы уже около суток ведут бой, и им даже требуются подкрепления.

6 августа 1914 года. Тревожно. Правительственное заявление — это не шутка. Как всё это уложить в голове — коварный враг — эта, как её, «Германская империя», которая ломится через границу… Сегодня пролетал вражеский аэроплан — значит, там всё ещё ведут атаки, и где-то идут бои.

7 августа 1914 года. На дороге появился полицейский пост, в котором — практически неслыханное прежде дело! — выставлены вооружённые патрульные. Объявлена всеобщая мобилизация. В газете объявление — список пунктов для записи в войска.

10 августа 1914 года. В свежем выпуске газеты — объявление: первые публичные похороны на реймсском кладбище. Война, судя по всему, нешуточная разгорается. И чего этим немцам нужно?

12 августа 1914 года. Сегодня двое учеников нашей школы, побывавшие в Реймсе по делам, не сумели вернуться вовремя, опоздали на поезд. Как оказалось, движение трамваев после 8 вечера — для экономии — было прекращено, а они об этом не знали. Потому — застряли в городе до утра, и только по телефону предупредили, что выедут завтра утром. Да, летний практический курс продолжается. Как обычно, всё лето проводим в полях, садах и огородах, но не тупо, конечно, «собери-прополи- а потом иди вон», но и обучаемся работать реально, погружаемся в это занятие. Не потому, что так уж пригодится обязательно, а просто чтобы знать на личном опыте — каково это, вырастить урожай.

Вернее, не так… Мысли путаются. Не обязательно, конечно, именно на земле. Это просто я выбрала так, когда в апреле решали, кто куда отправится. Так-то больше надеюсь поступать в железнодорожное училище, чтобы движением управлять. Просто, по совету более опытных людей, решила попробовать себя в другом деле, чтобы ощутить — насколько это серьёзно.

14 августа 1914 года. Появилась новая газета — рассказывает только о военных делах и снабжении армии.

16 августа 1914 года. Война идёт уже больше десяти дней.

17 августа 1914 года. Вновь пролетело несколько аэропланов — говорят, перебрасывают их на фронт. Железнодорожную станцию теперь тоже охраняют вооружённые полицейские.

18 августа 1914 года. С сегодняшнего все письма, посылки и телеграммы в места, где идёт война, или оттуда, заносятся в особые журналы. Почтовые работники говорят, что там всё записывают: кто, кому отправляет, когда и куда точно.

24 августа 1914 года. Появилось официальное разъяснение: усиленные меры защиты — регистрация почтовой корреспонденции, усиление и вооружение полиции — сохранятся до конца войны, но сразу после исчезновения угрозы будут свёрнуты. Набор в железнодорожное училище отложен на весну следующего года — несколько преподавателей на ключевых предметах были мобилизованы, новые приедут ещё нескоро.

27 августа 1914 года. Второй день помогаю в госпитале. Да, именно в госпитале — теперь местная больница в основном принимает тяжелораненых с фронта.

29 августа 1914 года. Привезли захваченного в плен «австрийца» в крайне тяжёлом состоянии. Через четыре часа после операции он скончался. Первый виденный лично враг.

4 сентября 1914 года. Война идёт уже в течение месяца. От раненых известно, что бои становятся с каждым днём всё ожесточённее, но при этом — двигаться вперёд стало труднее.

11 сентября 1914 года. Вчера немцы вошли в Брюссель, армия отходит на юг. Если раньше казалось, что 50 раненых в сутки — это много, то теперь их уже 80–100 привозят три дня подряд.

22 сентября 1914 года. Долго не писала в дневнике, потому что работы в госпитале прорва. Добровольцы, такие как я, помогают, конечно. Но это — только полумера. Сегодня сообщили, что через два дня приедет дополнительный хирург из Барселоны. Однако главный врач, собрав всех, предупредил, чтобы особо на подкрепления не рассчитывали — в глубоком тылу тоже нельзя забрать всех медиков.

23 сентября 1914 года. Вчера фронт под Амьеном рухнул, город пал. Наш госпиталь в Реймсе работает, как обычно, но слышно, что в пригородах непрерывно бьёт артиллерия.

23 сентября 1914 года. Раненых уже почти не поступает. Не потому что дела пошли лучше или война идёт к концу — просто наш Реймс враг «обтекает». Находимся в полуокружении. Канонада громыхает уже где-то к югу от города. Войска отходят постепенно, пациентов тоже отправляем на юг — разумеется, если их можно перевозить. Снабжение пока есть, но уже предупредили — сегодня вечером будет последний поезд с продовольствием и медикаментами, причём уехать, кто пожелает, сможет только на нём же. Да, прямо в грузовых вагонах.

24 сентября 1914 года. Рано утром последние наши военные ушли по дороге, пока она ещё не перекрыта. Немцы вступили в Реймс в полдень, вступили торжественно. Назначенный ими комендант собрал всех, кто остался в городе (очень немногих, всего только около тысячи человек), и объявил, что «теперь доблестная германская армия вошла в место, где короновались французские короли, и вернёт сюда настоящий европейский порядок, поруганный варварами».

Да, все работники госпиталя тоже остались — потому что есть ещё десятка два раненых, которых нельзя перевезти было.

А под вечер — собрали уже всех медиков и их помощников отдельно. Комендант сразу заявил, что теперь здесь будут оказывать помощь, прежде всего, немецким раненым, а всем остальным — и нашим, и обычным горожанам - «если будет возможность».

25 сентября 1914 года. На почте висит объявление — теперь, чтобы отправить телеграмму или письмо, нужно сначала получить разрешение коменданта.

26 сентября 1914 года. Для нас, госпитальных, для железнодорожников и для работников мастерских, которые теперь будут изготавливать части оружия, предусматривается полный рацион, про остальных — в приказе ничего не сказано. Один из домов сожгли — напившимся солдатам показалось, что оттуда в них стреляли.

28 сентября 1914 года. С работниками госпиталя разговаривали обстоятельно в комендатуре, проверяли документы. Почему-то особенно интересовались, кто из нас откуда, где жили и кто были наши предки.

30 сентября 1914 года. Меня почему-то начали выделять — вместе с двумя другими работниками. Видно это по тому, как общаются, сразу. В чём дело, не понимаем.

1 октября 1914 года. Артиллерия перестала быть слышна, значит, немцы продвинулись на юг ещё больше.

3 октября 1914 года. Объявлено, что теперь обязательно будет изучение в школах немецкого языка и «закона божьего». Также под запрет попали все учебники, «пропитанные антигерманским духом» (что бы это не значило).

6 октября 1914 года. Выяснила, с чем связано особое предпочтение моей персоны и некоторых других. Как оказалось, всё дело в «чисто французских корнях за последние три поколения». Как добавил офицер, «не то что эти всякие». Но… это же неправильно.

25 декабря 1914 года. Долго — уже почти три месяца — ничего не писала в дневнике. Да и не о чем особенно было. Из госпиталя я удрала тайком — противно, что тебя превозносят над другими за происхождение. Сейчас в Нормандии, на ферме, работаю… Пусть хуже питаешься, но хотя бы не сгораешь от стыда, что полный рацион твой — в ущерб другим просто так назначен. Новости почти не доходят сюда, а те, что есть, поступают с большим запозданием. Париж взяли давным-давно, ещё в первой половине октября, а достоверные свидетельства — от тех, кто побывал там — пришли только 10 ноября.

Никто в округе не помнит столь голодного и унылого времени. Подумать только, год назад о подобном читала в учебнике, что подобное было во Франции до 1680-х годов. Тогда удивительно было, даже не «как такое возможно», а «неужели кто-то может считать подобное нормой».

Оказывается — может. И даже может гордиться своими пушками, мерным шагом полков, заявляя, что «именно это и есть культура».

1 января 1915 года. Никогда прежде не было здесь таких печальных новогодних праздников. И этим всё сказано.

4 января 1915 года. Распоряжение коменданта: сдать дополнительное продовольствие до конца месяца. Да откуда кто его сдаст, если уже выгребли столько за осень? Заглянула в местную больницу, когда помогала добраться туда подвернувшему ногу прохожему. Коротко поговорила с врачами и санитарами, выяснилось, что для помощи местным жителям оставили 2 палаты из 8, но, если и удаётся туда попасть… особо толку нет, лекарства-то почти не поступают.

12 января 1915 года. Приехал беглец из Руана. Как оказалось, в городе ещё более голодно, ведь даже вырастить пищу на земле там негде. Выяснилось, что новый корпус морского училища (для рыболовного флота), который строители сдали уже после начала войны, отдан под «фронтовой дом» для немецких солдат, где они отдыхают в перерыве между боями.

20 января 1915 года. На ферму явился многочисленный отряд немцев. Без особых разговоров схватили двоих наугад и повесили. Объявили: на дороге кто-то напал на грузовики с продовольствием, и поэтому «заслуженная кара настигла тех, кто сообщил бандитам о графике движения транспорта».

Это интересно. «Бандитов» нужно найти. Есть о чём с ними поговорить.

25 января 1915 года. Немецкий император издал указ — теперь высшее образование могут получать только «настоящие европейцы».

1 февраля 1915 года. Нашла, наконец. Попросили устроиться в местный госпиталь, чтобы знать, о чём разговаривают немецкие врачи, раненые. Даже эти обрывки разговоров могут быть ценными.

9 февраля 1915 года. Все знают, где я работаю. Почти перестали со мной общаться в округе. А сегодня утром подкараулили и поставили фингал. Больно… но и приятно, что так себя ведут. Не удалось, значит, смирение внедрить.

12 мая 1915 года. Было уже несколько настоящих дел. Грузовики, один поезд с углём, вещевой склад немецкой армии.

16 мая 1915 года. Подловили, оглушили и затопили в море немецкого майора.

19 мая 1915 года. Хороший дом местный комендант занимал… Правда, теперь придётся ему новый искать, тростью угольки потыкав напоследок.

21 мая 1915 года. Коменданту Руана меньше хлопот будет. Пока он себе дом подбирает, не придётся ему тратить время на доклад от одного патруля, ходившего по окраине. Револьвер не подвёл.

1 июня 1915 года. Нас уже — в смысле, нашей группы — двадцать восемь человек. Ещё в марте было только десять. Теперь новых привлекать будем с большим разбором, как сказал командир. А то уже был случай у «соседей». Кого подряд набирали, и в итоге из-за двоих новичков — попали в заранее приготовленную засаду.

Кстати, название «Амбилитана» мне нравится. «Единство двух берегов». Значит, точно не планируют больше отступать без нужды.

3 июня 1915 года. Сегодня в схватке пришлось «поработать» ножом. Мощно, да. Нужно. Но — скорее бы всё это закончилось.

5 июня 1915 года. Вышел новый указ немецкого императора. За то, что мы и нам подобные делаем, теперь полагается только повешение, в виде «особой милости» - расстрел.

10 июня 1915 года. Сегодня несколько групп встретились в лесу, все вместе отдыхаем. Не только потому что это нужно из-за усталости, нет. Немцы буквально рассвирепели после недавнего успеха одной соседней группы, подорвавшей два железнодорожных моста за три дня, и рыщут по всем дорогам и селениям усиленно. Мы внесли свой вклад — уничтожили четырёх патрульных улан и реквизиционную команду.

Впрочем, не просто сидим и расслабляемся. Учимся и просвещаемся, пока есть время. Один из командиров рассказал про знаки отличия и звания немецкой и австрийской армии, полиции, другой — целый доклад прочёл, какие страны есть основные, каковы были особенности их истории.

18 июля 1915 года. Чуть больше месяца прошло после предыдущей записи, а как всё изменилось! Меня и ещё нескольких человек — переправили в Англию на небольшом судёнышке. Риск огромнейший был, конечно… но разве и в боях не рисковали так же?

Но долго в Англии не остались. Нас сразу почти посадили на пароход в Лиссабон. Сейчас там находимся. И — учимся уже быть настоящими солдатами.

20 октября 1915 года.

12 недель подготовки позади. Из них 8 недель — со снайперскими винтовками. Остальные 4 — гранаты, револьверы, обычные винтовки, немецкий язык. Окопы учились рыть, передвигаться «под огнём», распознавать на слух, кто и из чего стреляет...

23 октября 1915 года

Вот и первый боевой выстрел… В командира артиллерийской батареи, который приготовился уже отдавать приказ об огне по нашим позициям. Нет, конечно, приказ всё же был отдан, отдан его заместителем. И пушки грохотали долго. Причём довольно умело стреляли — чего не отнять у немцев, так это готовности крепко воевать и бить во всю силу. Но — даже та минута промедления — очень важна оказалась.

Был ли «боевой отходняк»? По сравнению с прежним — почти нет. Тогда, на захваченных территориях, приходилось биться в упор, атакуя ножом — и любая ошибка могла оказаться роковой. Ведь вражеские патрули буквально наводняли всю местность, иной раз схватка кипела в двухстах шагах примерно от них. Это куда как жёстче.

И всё же — надо сказать — в прицел никогда не смогу смотреть с удовольствием. Это тяжёлая, нудная, нужная, опасная работа. А не способ удовлетворить свою страсть.

Тем более что — нельзя становиться нашим такими же, как враги. Это они способны походя разрушать и убивать. Мы же — воюем только по необходимости, чтобы защитить всё то, что нам дорого. А затем, после войны — постепенно оздоровить духовный климат в той же Германии, хотя бы. В нашем мире всё было уже более-менее устаканено в этом плане. А тут — поле непаханое для работы. Ещё не для одного поколения хватит...

Снова на большом масштабе

В июне 1915 года амбилитанская армия отступила от Марны к Пиренеям — не от слабости, а как элемент расчёта: использовать непреодолимый практически естественный рубеж. Конечно, в Германии и Австрии пресса завыла от восторга...

10 января 1916 года. Поезд, остановившийся на мадридском вокзале, был не совсем обычным. На нём прибыли в Амбилитанию представители Японии. Там была и официальная делегация, интересовавшаяся производством оружия на Пиренейском полуострове (с перспективой закупки), и журналисты, больше всего увлечённые возможностью побывать на фронте, чтобы сделать репортажи о стойкой обороне в предгорьях по ту сторону.

Именно в предгорьях — несмотря на первоначальный план, предусматривавший только удержание перевалов, было решено в итоге оборонять и подходы, чтобы враг не смог нащупать возможностей прорыва так уж легко.

На восточном фронте ситуация мало отличалась от известной в нашей истории. Да и на море английские и немецкие суда встречались с переменным успехом. Подводные лодки тоже действовали. Однако постепенно до командования в Берлине доходила вся тяжесть сложившегося положения. И 20 января 1916 года там объявили о начале «бессрочной и неограниченной подводной войны против Амбилитании». В заявлении об этом было подчёркнуто, что «борьба ведётся против полуиндейского государства с его вырожденным народом», и что «есть надежда, что рыцарственный дух Великобритании, её приверженность, несмотря ни на что, защите своей расы, поспособствует принятию нашего взгляда — хотя бы в виде отказа от явной помощи нашему врагу в этой морской борьбе».

Фронты, тем временем, по-прежнему не двигались сколько-то решительно. Каждый шаг сторонам приходилось «оплачивать» большой кровью, несмотря на вываливание огромного, всё возрастающего количества снарядов.

Среди британского истеблишмента, однако, настроения были немного не те, прямо скажем, чем рассчитывали в Германии. Безусловно, на неожиданного континентального союзника многие смотрели косо. Но… соперником-то были всё же немецкие «визави». И именно крупповские снаряды рвали британских солдат на суше и долбили броню английских судов на море. Именно цеппелины совершали налёты на Лондон. Именно немецкие колонисты грозили в случае чего вновь начать теснить англичан в Африке, а возможно и в Азии.

Поэтому возобладала в итоге позиция - «выжать из сотрудничества с амбилитанцами столько, сколько возможно. Даже ценой их усиления по отдельным позициям.».

Естественно, эту позицию нужно было объяснить через прессу — всё-таки ХХ век, а не 18-й, например, когда достаточно было в узком кругу принять решение и все сразу бросались его исполнять. Упор делался на простые и очевидные моменты. Прежде всего на то, что амбилитанцы выступают в роли своего рода… наёмников. Да, всей армией и флотом разом. Прямо это не говорилось, но читателя газет подводили старательно к мысли: «Пока они там дерутся, тебе не приходится лично брать винтовку и сидеть в окопе». И, как логичное продолжение этого тезиса: «проще заплатить, в том числе и нашими технологиями, нежели потерпеть поражение».

Да, именно на этом моменте всячески акцентировалось внимание — на превосходстве Британии в технологическом плане. Собственные достижения амбилитанцев по научно-технической части не то чтобы отрицались… они попали в зону умолчания. Просто по той причине, что лепить слишком положительный образ этого союзника было чревато в случае резкого расхождения с ним.

Немецкая пресса, предсказуемо, выражалась гораздо яснее и жёстче. «Лондонские трусы подкупают дикарей, перемешанных с галлами и испанцами, чтобы те своими телами заграждали Англию от нашей ярости». И хотя солдаты и офицеры уже могли убедиться воочию — за полтора-то года войны — что перед ними никакие не дикари, на декларируемых тезисах это почти не отражалось. Их только слегка скорректировали в духе «каким-то чудом ЭТИМ удалось кое-что создать благодаря остаткам европейского организующего начала… какие ни дрянные французишки, испанцы и прочие португальцы с голландцами, а всё-таки именно на них всё там держится, индейцы же и метисы всё окончательно портят».

Так прошло примерно полгода. Началось и отгремело Ютландское сражение. Амбилитанский флот практически не принял в нём участия — кроме нескольких дозорных судов и пары подводных лодок — одна из которых к тому же пришла на место действия лишь на второй день. На суше бои шли с переменным успехом. Несмотря на отчаянные усилия, немецким войскам только в одном месте удалось — к началу апреля 1916 года — прижать амбилитанские силы к Пиренеям. Несмотря на все трудности снабжения и переброски войск в этой точке, обороняющиеся приняли вызов. Потому что понимали отчётливо — дальше отступать уже нельзя. Да, потери тяжелы, но если отступить к самим горам или даже уйти за них, то уже прекрасно оборудованные позиции будут потеряны. И, что гораздо хуже, обесценится сама суть приложенных усилий — у войск может появиться ощущение безграничного отступления. А как ни трудно будет немцам теснить всё же отступающих по Пиренейскому полуострову — они имеют шансы это сделать. Особенно если им удастся ворваться вперёд «на плечах» отходящих частей — потому что возможностей для манёвра у атакующих в этой ситуации намного больше, чем у отступающих.

Но и немецкая сторона не могла отступить. В Берлине буквально жаждали возможности объявить во всеуслышание о своей победе и об «очищении последних остатков европейской земли, которые топчут ещё по недоразумению чужеземцы». Попытки наступления сравнивали даже с Реконкистой...

Вот поэтому-то и долбили орудия с обоих сторон без устали — и зимой, и весной. Вот поэтому-то и свозили поезда всё новые подкрепления, при помощи которых командиры пытались удержать позиции и продвинуться вперёд. К тому моменту пропала окончательно надежда на какое-либо «прорывное средство», которое позволило перевести бы противостояние в фазу активной, маневренной борьбы. Самоходные мины, благодаря которым удалось на время сделать фронт динамичнее, перестали влиять сколько-то сильно уже к началу 1916 года — так как обе стороны выработали систему мер противодействия. Штурмовые повозки оказались более эффективными, как по амбилитанскому, так и по английскому и немецкому опыту — но не стали универсальным средством прорыва.

И всё же характерной чертой этого момента стал растущий «надлом» в немецкой и австрийской армиях, развивавшийся как раз с весны 1916 года. Всё большему количеству военных становилось ясно: пусть даже они преодолеют, ценой больших жертв, укреплённые позиции на подходе к Пиренеям, собьют и погонят обороняющихся, даже, допустим, дойдут до Мадрида или хоть самого южного берега и «скинут амбилитанцев в море», война продолжится. На море британский флот всё равно сильнее. Не говоря уже о том, что и к самим горам-то, несмотря на упорный продолжительный нажим, подобраться никак не удавалось…

Тем не менее, военные действия продолжались. Шли они и в июле 1916 года, когда амбилитанский флот впервые попробовал в действии свои новые корабли. Их было пока ещё немного, но сам факт того, что война теперь будет идти активнее и на море, произвёл тягостное впечатление в Берлине и в Вене. «Примитивный» враг уже ранее успел за два практически года потрепать силы центральных держав, отучил относиться к себе снисходительно. Даже самые рьяные пропагандистские издания теперь вели речь не о «лёгкой победе над дикарями», и даже не об «упорстве полуживотных», а о «грозной опасности, нависшей над немецкой цивилизацией»…

Особенно тревожно стало — даже среди многих высших чиновников и генералитета — когда в августе-сентябре прошло удачное сравнительно наступление амбилитанских сил. Вовремя выбранный момент и умелый манёвр силами привёл к тому, что даже в условиях жёсткой позиционной войны стало возможно отодвинуть немецкую армию на тридцать четыре километра, в полосе шириной километров пятьдесят. Казалось бы, очень немного.

Но этот успех был достигнут дней за двадцать. Тогда как прежде, тот же самый участок, немцы «пробивали» около пяти месяцев, и драться за каждую точку им пришлось ранее куда как упорнее...

Да, несмотря на отчаянные усилия и контратаки, отбить назад то, что было уже, казалось бы, прочно удерживаемо и укреплено по последнему слову фортификации, оказалось невозможно. Попытки привлечь свежие части и некоторое количество австрийских подкреплений, как и использование отравляющих газов, оказались практически полностью безуспешными. Кое-где удавалось временами вклиниться в линию окопов, разбить амбилитанские батареи. Но в целом это продолжалось недолго — вскоре такие локальные успехи сменялись даже небольшими отступлениями назад. Небольшими — на считанные сотни метров — но символично-грозными: это были первые потрескивания в суровой тевтонской военной машине.

К тому же как раз в 1916 году на захваченных землях ещё больше усилилось противодействие оккупационным силам. Если раньше, ещё летом 1915-го считалось удачей среди сражавшихся с ними уничтожить полсотни человек за месяц, то в июне 1916 года только в окрестностях Тулузы немецкие и австрийские потери превысили 250 бойцов. Что ещё хуже, в нескольких случаях вовсе удалось разгромить арсеналы. Но этот результат был превзойдён существенно уже в августе 1916 года. Около двадцати мостов взорвано, пятнадцать нападений прямо на казармы гарнизонов в небольших городах, потери одних лишь маршевых частей, шедших на фронт и атакованных по дороге — около тысячи двухсот военных…

В Берлине были откровенно встревожены этой ситуацией. Особенно ещё и потому, что суровые расправы, показательные казни не возымели никакого эффекта. Контрразведка смогла, правда, нащупать и захватить некоторые антигерманские структуры. Но на смену им приходило всё больше новых.

И справиться с первопричиной не было никакой возможности. Если первоначально «шик и лоск» ещё как-то действовал, то теперь образ Германии изрядно потускнел. Немало граждан Амбилитании, которые в 1914 и 1915 надеялись сначала дождаться скорого возврата прежней жизни, или оказывались подавлены временным поражением, осознавали — и немцы с австрийцами не так уж победоносны и сокрушительны, и надеяться только на скорый подход фронта, не прилагая никаких усилий со своей стороны, всё равно не приходится.

Тем не менее, немецкое командование не собиралось сдаваться. В отчаянной попытке переломить негативное развитие событий оно не только резко усилило нажим и контроль на оккупированной территории, но и раньше известной нам истории — не в январе 1917, а в конце ноября 1916 года — приняло решение о неограниченной подводной войне уже против всех противников разом…

Надо сказать, что эффект это дало — обратный. Не только по той причине, что ужесточение политики уничтожило последние иллюзии среди подавляющего большинства людей. Даже те единицы, кто были рады «переходу к германскому стандарту цивилизации с её торговлей и прочим», откровенно приуныли и даже озлоблялись порой. Становилось понятно, что войну центральные державы ощутимо проигрывают. Вместе с тем, оптимизм многих амбилитанцев, с тоской вспоминавших довоенную жизнь, омрачался и тревогой за будущее. Ведь даже когда немецкие и австрийские силы будут изгнаны, почти сразу начнётся расхождение с Англией. Слишком различны эти два государства в своём текущем состоянии, чтобы быть прочными союзниками, как только пропадёт прямая угроза.

При этом и в Англии не питали особых иллюзий по поводу долгосрочного союза. Конечно, официально союзнические устремления провозглашались громко и открыто, а разногласия старались не выносить на всеобщее обозрение, оставляя их для обсуждений в кабинетах и закрытых джентльменских клубах. Однако именно там, в тени формальных деклараций, рождалось чёткое понимание дальнейшей политики.

Эта политика сводилась к максимальному сдерживанию временного союзника, к жесткому идеологическому противостоянию и, главное, к ускоренному развитию военных технологий — в первую очередь для защиты от возможной будущей агрессии со стороны некогда дружественной, но теперь потенциально опасной державы.

Куда всё движется

Начало декабря 1916 года, где-то в Шотландии. Старинный замок. Комната, в которую сейчас даже давно, поколениями, преданные хозяевам слуги не заглянут.

- Итак, Джеймс… Что будем делать дальше, когда война завершится?

- Нам нужно больше давить на эту Амбилитанию. Сразу начать готовить людей к мысли, что это — реальный противник. Акцентировать внимание на том, что своим появлением эта страна не просто отняла у нашего общества множество зарубежных финансовых активов. Но и, своим упрямством ослиным, нежеланием переходить на нормальные коммерческие рельсы, продолжает тормозить нас. Даже в том случае, когда не ставит целью это делать вообще.

- А не перезаразятся ли подданные короны опасными заблуждениями? Мне отправляют сводки на основе солдатских писем, отчасти даже офицерских — там иногда высказывают мнение, «что не так уж и дики и несообразны амбилитанские порядки». Весь этот дух фронта, чёрт бы его разорвал!

- Что поделать… Не можем мы убрать армию с фронта, потому что иначе участие в победе будет без нас.

К разговору присоединился ещё один собеседник — до тех пор молчавший.

- Ну тогда, друзья, нам нужно уже сейчас готовиться. Продумывать, как мы будем перевоспитывать возомнившую всякое чернь и выбивать дурь из её головы. Наши предки справились с буйными ирландцами, дикими народами, так чем мы хуже?

- Но, Чарльз, у ирландцев, индейцев, даже у китайцев и индусов не было такого же развитого государства, промышленности и вооружённых сил, как у нас…

- Это временно. Чудовищное извращение, химера, отрицающая принципы цивилизации, держится колоссальным напряжением последних сил. Из войны она выйдет истощённой и оскудевшей, ни на что не способной. И вот тогда настанет наш час — время показать, чьи основы твёрже и жизнеспособнее. В любой сфере, даже в той же промышленности, мы их сомнём!

Тем не менее, война продолжалась, и по-прежнему уносила тысячи жизней. Да, фронт вроде бы сдвинулся на север, но к середине декабря 1916 года наступление остановилось. Немецкие газеты приободрились немного, они начали утверждать, что «вражеский порыв иссяк», что «тевтонская несокрушимая мощь показала всем на свете, кто в Европе хозяин». Один хвастливый журналист даже заявил, что «хоть 500 дивизий положат амбилитанцы в землю, но им не только Парижа, но и Соммы больше не увидеть никогда».

Знающие историю люди могут легко сказать, чего в этой картине не хватает. Не хватает же там — появления танков. И, стоит заметить, что в Амбилитании они уже были разработаны, и имелось штук 20 опытных образцов — ещё к маю 1916 года. Но в бой эти машины решили не посылать. Их погоняли какое-то время на полигонах, после чего — дали задание конструкторам на проектирование более совершенной техники. Прежде всего, с хотя бы минимальной вентиляцией, с более мощными моторами. Орудие тоже решили доработать, как и гусеницы, и механизмы управления. Такой подход объяснялся просто: генералы не собирались «банально удивить и шокировать противника». Они собирались применить новое оружие не как сюрприз, а как действительно эффективное средство. Поэтому его требовалось не только усовершенствовать, но и выпустить в довольно значительных объёмах.

Новый вид техники поставил промышленность перед сложными вызовами. Многое приходилось разрабатывать с нуля, даже технологии обработки металла немного усовершенствовать «прямо на ходу», чтобы получить удовлетворительный результат. Поэтому лишь 20 января 1917 года первый корабль с танками на борту отплыл в Лиссабон из Буэнос-Айреса (здесь и далее — названия городов и портов в Южной Америке приводятся «привычные нам», а не «альтернативные», чтобы было понятнее). И лишь к 20 февраля 1917 года количество накопленных на Пиренейском полуострове танков достигло 60 штук. Всего же их планировали применить в первом же ударе — не менее 1000, и ещё около 500 — иметь в резерве. Многое зависело теперь от того, как быстро в Мадриде и Барселоне удастся наладить выпуск подобных боевых машин, чтобы меньше тащить их через океан.

Но не только в этой проблеме было дело. Поскольку окончательно стало ясно, что война приобрела индустриальный характер, то в ней решили также применить «индустриальный подход». То есть не ставить на какую-то одну, пусть и мощную технологию, а «усиливать напор по всем линиям». Поэтому массированное применение танков решили приурочить к моменту, когда:

в войсках повсеместно будут усовершенствованные по опыту войны модели противогазов;

удастся нарастить выпуск металла за первый квартал 1917 года — по сравнению с январём-мартом 1916 года — на 13,8%, как обещали металлурги;

увеличится количество боевых самолётов — на 30% по сравнению с концом прошлого года;

встанут в строй первые 20 судов, несущих исключительно самолёты — вместо пушек и пулемётов;

флот получит также не менее сотни торпедных катеров;

удастся хотя бы 5–6 свежих дивизий вооружить пистолетами-пулемётами для окопных боёв.

Всё это планировали достичь к началу-середине июня. И только затем — пробовать решительно наступать.

Однако работали усердно не только военные, осваивавшие новые образцы техники, не только промышленность, старавшаяся побольше оружия предоставить. Большую работу приходилось проделывать и в госпиталях, которые постоянно захлёстывал поток раненых, и во многих других местах. Так, во всех амбилитанских грузовиках, выпускавшихся с начала 1917 года, ставился в обязательном порядке электростартер. Разработать и внедрить его в производство, преодолеть «детские болезни» в экстренном порядке оказалось той ещё задачей. И всё же инженеры сумели справиться с ней.

При этом особенной тайны из своей разработки делать не стали. В том смысле, что предоставили всю необходимую инженерную и конструкторскую документацию английской стороне — по первому же запросу, без всяких дополнительных условий. Правда, поставлять обновлённый транспорт отказались, сообщив, что сначала перевооружат собственную армию и переоснастят хозяйство.

Так или иначе, скрыть сам факт готовящегося наступления от немцев не удалось. Засылаемые ими полевые разведчики сумели обнаружить признаки подтягивания войск. И всё же срочно принятые меры оказались недостаточными. Помимо усталости и истощения немецких сил, сыграло немалую роль то, что командование в Берлине не имело представление обо всей сумме технических новинок, которые будут применены. Поэтому наступление проходило пусть медленно, но неуклонно. С 12 июня по 30 сентября 1917 года Германия вынуждена была отступить к Брюсселю — хотя сам город успела укрепить и держалась за него прочно. Немаловажную роль в победе сыграли и антиоккупационные усилия на местах; антинемецкие отряды по мере освобождения территории вливались в регулярную армию. В свою очредь, моральный дух немецких сил оказался подорван ещё и тем обстоятельством, что громогласные обещания пропаганды насчёт того, что «теперь Париж всегда будет наш» не оправдались.

Немецкое высшее командование и штабы вынуждены были искать ответ на вопрос, как именно стало возможно такое развитие событий. И они нашли его — в приказах по действующей армии ссылались на «школу индейского коварства, это же надо — воевать в тылу!», на «глубокую неверность и неблагодарность населения, позабывшего даже о европейских корнях своих и льнущего к чуждым завоевателям». В газетах упор был примерно таким же, но с акцентами: смаковались мнимые «зверства дикарей над военнопленными и гражданскими немцами», чтобы снизить количество сдающихся в плен и укрепить фронт. Сквозь зубы признавалось то, что амбилитанская армия и флот сумели перевооружиться довольно серьёзно — но подчёркивалось, что «центральные державы сохраняют инициативу в войне, а все технические новинки будут теперь вскоре и у нас».

Стоит отметить, что часть войск — в самый неудачный момент — пришлось немцам перебрасывать на восточный фронт, где с 1 по 13 июля 1917 года германо-австрийские силы вынуждены были отступать. Однако в результате контрудара фронт к концу июля остановился на позициях на 40–100 километров восточнее тех мест, где начались бои в первые дни месяца.

А в это же самое время в Британии шла своя напряжённая работа. Там старались не только освоить выпуск собственного грузового транспорта с электростартёрами, но и, в первую очередь, разрабатывали модель пистолета-пулемёта. По специальному распоряжению правительства, амбилитанскую модель решено было не копировать даже в мелочах — только отталкиваться от удачных технических решений.

Кризис разразился

Тем временем, Национальный Комитет Амбилитании 1 августа 1917 года распорядился об отправке комиссии на восточный фронт — с целью выяснить причины неудачи июльского наступления. До этого момента, начиная с 1914 года, взаимодействие происходило только на уровне дипломатии и удовлетворения отдельных запросов на поставки оружия и боеприпасов (если таковые удавалось «выкроить», конечно). Даже пресса довольствовалась официальными правительственными сообщениями и данными, публиковавшимися от имени Ставки.

Поэтому сведения, предоставленные комиссией (они были срочно переданы шифрованными телеграммами), оказались шокирующими. Выяснилась картина стремительного исчезновения армии — и деградация способности поддерживать вооружённую борьбу далее. Обнаружились факты массового дезертирства и неподчинения, развал снабжения войск.

Однако вмешиваться в эту ситуацию было уже поздно. Даже требования британского правительства уже оказывались бесполезны: «навести порядок» там никто не собирался, вернее, не мог этого сделать уже. В амбилитанском руководстве быстро созрело понимание: назревает полный крах восточного фронта. И нужно к этому готовиться. Впрочем, как раз осмысление сложившейся ситуации обусловило первые серьёзные разногласия между двумя державами.

Противоречия проявились уже в середине ноября 1917 года. Амбилитанское правительство, хотя и не согласилось на предложение «немедленного мира без аннексий и контрибуций», подчеркнув в ответном заявлении, что «не считает возможным любое мирное соглашение без возврата всей своей территории», но и не осудило его публично, подчеркнув только, что «борьба будет продолжена нашей страной в любом случае».

В Британии такую позицию сочли двурушнической, «допускающей саму мысль о соглашении с противником без его полного сокрушения». Внешне после дипломатического демарша обстановка, как будто, нормализовалась. Однако на деле разногласия только продолжили углубляться. Не смогло исправить ситуацию и успешное наступление амбилитанских войск, проходившее как раз с конца октября 1917 по середину февраля 1918 года. В ходе этого наступления немецким силам пришлось оставить не только Брюссель, но и Амстердам — однако в восточные районы тех территорий, которые по привычке немцы всё ещё называли Бельгией и Голландией, они вцепились намертво, невзирая на потери. Поэтому 14 февраля 1918 года попытки прорыва были приостановлены.

Однако вмешиваться в эту ситуацию было уже поздно. Даже требования британского правительства уже оказывались бесполезны: «навести порядок» там никто не собирался, вернее, не мог этого сделать уже. В амбилитанском руководстве быстро созрело понимание: назревает полный крах восточного фронта. И нужно к этому готовиться. Впрочем, как раз осмысление сложившейся ситуации обусловило первые серьёзные разногласия между двумя державами.

Противоречия проявились уже в середине ноября 1917 года. Амбилитанское правительство, хотя и не согласилось на предложение «немедленного мира без аннексий и контрибуций», подчеркнув в ответном заявлении, что «не считает возможным любое мирное соглашение без возврата всей своей территории», но и не осудило его публично, подчеркнув только, что «борьба будет продолжена нашей страной в любом случае».

В Британии такую позицию сочли двурушнической, «допускающей саму мысль о соглашении с противником без его полного сокрушения». Внешне после дипломатического демарша обстановка, как будто, нормализовалась. Однако на деле разногласия только продолжили углубляться. Не смогло исправить ситуацию и успешное наступление амбилитанских войск, проходившее как раз с конца октября 1917 по середину февраля 1918 года. В ходе этого наступления немецким силам пришлось оставить не только Брюссель, но и Амстердам — однако в восточные районы тех территорий, которые по привычке немцы всё ещё называли Бельгией и Голландией, они вцепились намертво, невзирая на потери. Поэтому 14 февраля 1918 года попытки прорыва были приостановлены.

Однако и это были ещё только «цветочки». «Ягодки» появились в момент, когда после известия о подписании Брестского мира, британские и другие силы высадились в Мурманске в марте 1918 года. Амбилитанское правительство не только не присоединилось к этой «акции», но и подчеркнуло в своём заявлении необходимость формальных обязательств для введённых войск — исключить оккупационные намерения и вмешательство во внутренние дела. Этот последний тезис был воспринят в Лондоне и Вашингтоне с возмущением. Последовал ряд дипломатических демаршей, и в итоге Амбилитана настояла на том, чтобы британские и американские войска с её собственной территории были выведены, и чтобы Англия и США дали формальные обязательства не оккупировать какую-либо часть немецкой территории по итогам войны.

Союзники кипели гневом, но ничего не могли поделать. Они не удалили эти силы из Европы — но перебросили их в Италию. Фактически с 1 апреля 1918 года военно-техническое сотрудничество было сведено к нулю, не считая только переброски и снабжения англо-американской группировки в Италии; перекрывать Гибралтарский пролив амбилитанцы не стали, но все перевозки теперь выполнялись исключительно союзническим флотом и напрямую из США или Великобритании, без использования амбилитанских портов и территориальных вод.

Тем временем, с 18 марта по 10 апреля 1918 года немцы провели последнее своё наступление на западном фронте. Им удалось подойти в какой-то момент к Амстердаму опять, создать даже угрозу его окружения, но — это был последний успех. В ходе контрнаступления, предпринятого амбилитанской армией с 12 апреля по 3 июня 1918 года, вся территория страны была освобождена.

Германия и Австро-Венгрия, однако, стремились воспользоваться зато своим колоссальным перевесом на востоке. К началу июня 1918 года, как и в нашей истории, фронт проходил на Дону и под Белгородом, в Грузии и на Таманском полуострове, также было создано марионеточное «Балтийское герцогство».

Решительный поворот

В такой ситуации, после целого ряда дипломатических протестов, переданных через нейтральные государства, амбилитанское правительство вынуждено было 4 июня 1918 года отдать приказ своим войскам наступать на немецкую территорию. В приказе говорилось: «отсутствует другая возможность положить конец экспансионистским устремлениям Берлина и Вены». В точно таких же выражениях было выдержано и официальное заявление. Также в нём Британия и Соединённые Штаты, а также все остальные страны Антанты, призывались к выводу войск из Мурманска; содержался и призыв к «сторонам конфликта, происходящего на территории бывшей Российской империи, прекратить огонь и урегулировать противоречия дипломатическим путём». Естественно, ни одно из требований никем в мире не было принято.

Эффект был обратный: дипломатические отношения между Амбилитаной и союзниками были понижены до минимума (поверенные в делах вместо послов); амбилитанское правительство закрыло с 5 июня 1918 года Гибралтарский пролив, вследствие чего союзникам пришлось пойти на локальное перемирие с Германией и Австро-Венгрией. Это вызвало у них настоящую ярость, ведь прорыв фронта был уже совсем близок. 12 июня 1918 года амбилитанская армия овладела Ольденбургом и Мюнстером, 15 июня заняла Оснабрюк, 16 июня — Крелен. 20 июня, несмотря на отчаянное сопротивление немцев, «взяла в клещи» Бремен и Кёльн, 22 июня вошла в Карлсруэ. После появления новости об окружении Гейдельберга 24 июня 1918 года, Флот Открытого Моря получил приказ идти в бой. И — как и в нашей истории — это стало отправной точкой для падения кайзеровского правительства.

27 июня 1918 года капитулировала Болгария, 28 июня — Турция, 30 июня — Австро-Венгрия. Но между победителями возникли уже острейшие разногласия. Амбилитана исходила из того, что все побеждённые государства должны сохранить свой суверенитет над всеми европейскими своими владениями (если иное не будет решено в результате референдума или принятия новых законов легитимными властями), а африканские колонии Германии должны получить независимость. Англия и США полностью отвергли такой подход и потребовали немедленно согласовать размер репараций, степень ограничения вооружённых сил Германии и Австро-Венгрии, а также утвердить на их территории власть межсоюзной администрации (с разделом на зоны оккупации). Италия, Греция, доминионы Британской империи, Япония, Китай, Либерия, Сиам, Южно-Африканский Союз поддержали этот курс, хотя только в Риме и Афинах сочли возможным прислать собственные войска для поддержки.

После отречения кайзера и установления социал-демократического правительства в Германии амбилитанское руководство сочло возможным поставить вопрос иначе: об обязательстве Германии и Австрии законодательно запретить милитаризм, реорганизовать государственное управление и устранить из сферы образования опасные идеи экспансии и национального превосходства. При этом намерение устанавливать репарации или требовать контрибуцию отсутствовало, более того, было выдвинуто требование к иным государствам отказаться от такого шага. Но подобное заявление только ещё больше усилило негатив со стороны Антанты — предложения даже не стали разбирать по существу, заявив, что «готовы добиваться своих целей любыми способами». В воздухе ощутимо запахло продолжением войны. Особенно после того, как 1 июля США и Англия запретили вход амбилитанских судов в свои территориальные воды и прекратили обмен метеорологической информацией, а 2 июля последовали зеркальные меры со стороны амбилитанцев.

Тем не менее, даже практически полная международная изоляция не остановила амбилитанское руководство от дальнейших действий. 4 июля 1918 года оно подписало с Берлином и Веной договоры о мире и ненападении, тем самым дезавуировав прежние свои обязательства в рамках Антанты даже формально. На следующий день парламент Британии и конгресс США, а также японский император, власти Италии и Греции объявили о непризнании такого соглашения и о разрыве дипломатических отношений.

После этого Амбилитана вынуждена была 7 июля 1918 года подписать с Германией и Австрией новый договор — на этот раз о взаимной обороне в случае нападения третьих стран. Подобное решение встретило целый шквал негодования. Но ещё больше он стал, когда 9 июля подписали дополнительный акт к договору, обязывавший Германию вывести войска со всей территории бывшей Российской империи — включая даже «Царство Польское» в границах 1913 года — и передать всё это РСФСР, и, вдобавок, перекрыть проход военных флотов Антанты в Балтийское море. На такой сверхрадикальный шаг амбилитанцы пошли сознательно, «в пику» своим противникам.

Шок от принятых решений был настолько велик, что в странах Антанты поспешно приняли новые законы — о запрете восстановления дипломатических отношений с Амбилитаной и об уголовном преследовании всех, кто выступил бы за такой подход. 12 июля 1918 года появилась совместная декларация о недопустимости покушения на интересы европейских держав, которая фактически провозглашала переход всех бывших немецких колоний в подчинение Англии. Более того, это предписывалось сделать с голландскими, бельгийскими и французскими владениями (напомним, что Голландия, Бельгия и Франция были замещены появившимися на их месте амбилитанскими территориями; теперь о передаче этих земель «законному преемнику» и речи не было). Особенную прыть, впрочем, проявила Италия, оперативно захватившая с 14 по 16 июля 1918 года Алжир под предлогом «противодействия амбилитанскому международному бандитизму». При этом в прессе Антанты начался настоящий «крестовый поход» против Амбилитаны: её обвиняли в «особо утончённой и гнусной вариации большевистского варварства, выражающейся в подавлении свободы торговли и предпринимательства». Причём именно то, что подобные порядки существуют мирно и без насилия, стали отягчающим фактором для обвинителей: они вопили, что «это ещё гнуснее, поскольку так промыли людям мозги, что те безропотно соглашаются на всякую дурь».

Границы и прогресс

Получилось, однако, своего рода самосбывающееся пророчество. Пока англо-американцы и итальянцы спорили, кому что достанется в Африке, пока японцы спешно подгребали под себя Индокитай (который им разрешили взять Англия и Америка, оговорившие только соблюдение своего интереса, пока английские власти обустраивались на Филиппинах, а американские в Индонезии — амбилитанцы действовали по-своему. Выступив гарантом передачи РСФСР ряда земель, они прислали даже собственные войска для этой цели. Пришлось вступать в локальные бои с подразделениям «Польской организации войсковой» и отрядами УНР, однако к 10 сентября 1918 года всё было завершено, поскольку противостоять регулярной армии, прошедшей мировую войну, эти хлипкие образования никак не могли.

Больше пришлось «повозиться» в Финляндии: там внезапный поворот, при котором остававшиеся (не начавшие ещё выводиться) немецкие войска становились гарантом перехода этой территории в состав РСФСР, не устроил довольно многих. Масла в огонь подлила позиция Швеции, оказывавшей негласную поддержку вооружённой оппозиции. В конце августа через шведскую границу и контрабандой через Ботнический залив начало поступать английское и американское оружие, добровольцы. Однако это лишь затянуло противостояние и привело к дополнительным жертвам. Тем не менее, к апрелю 1919 года последний сколько-то крупный очаг вооружённых выступлений в Финляндии оказался подавлен.

Первоначально англичанам и грекам казалось, что они сумеют своим присутствием всё же удержать Крым и Закавказье. Однако и эти планы провалились: слишком далеко и слишком неудобно были расположены эти регионы, к тому же, начала «мешать» Турция. Султан Мехмед VI в последний момент сумел «вскочить в вагон уходящего поезда», и — в обмен на гарантию территориальной целостности и поддержку со стороны Амбилитаны и РСФСР в случае выдвижения Грецией (за которой маячила, бы, конечно, Англия) территориальных претензий — просто закрыл доступ в Чёрное море.

Правда, хитрая Италия подгребла в октябре 1918 года под себя ещё и Ливию. Но именно это стало преградой для неё же. Как ни хотели в Лондоне и Вашингтоне противостоять «общим врагам», чрезмерное усиление Рима и продвижение его колониальных амбиций им тоже не было нужно вовсе. Поэтому начались споры, пререкания, требования ограничить итальянскую экспансию определёнными границами по отдельному договору.

Тем временем становилось понятно, что Средиземное море фактически «перегорожено» Италией посередине, и действия флота сильно затруднены, а в случае войны — противостоящие державы фактически сразу заморозят перевозки грузов по морю в порты Турции и РСФСР. Поэтому критически важным для Амбилитаны стало теперь сохранение возможности сухопутного транзита через Германию. Только так можно было бы поддержать транспортное взаимодействие между тремя невольными союзниками. Однако и Германия была заинтересована в поддержке, поскольку только она предотвращала разорение репарациями и ограничение суверенитета.

Ну а что же наша Роза А.? Вернёмся на один эпизод и к ней. Она решила всё же — связать свою карьеру с военной сферой. По очень простой причине: раз ей не удалось стать диспетчером на железной дороге, значит, надо сделать так, чтобы миллионы других людей — в союзничающих сейчас и даже в нейтральных и враждебных странах — имели возможность всё же воплотить свои мечты и устремления.

Поэтому-то она и вызывалась добровольцем в наиболее сложные и трудные места. Её снайперская подготовка пригодилась в Финляндии, а затем, летом и осенью 1919 года, в боях с японцами на Дальнем Востоке — где она официально числилась «военным инструктором в Дальневосточной республике», а по сути — стала полноценной боевой единицей. И только в декабре 1919 года, когда был подписан, наконец, мирный договор между ДВР и Японией, вернулась в Амбилитану. Но и теперь, в относительно мирный период, осталась на армейской службе.

Следует заметить, что поддержку своим невольным союзника Амбилитана оказывала не только оружием, военными инструкторами и армейскими частями. Обеспечивалась передача гуманитарной помощи, шло содействие в развитии военной и гражданской медицины. Уже в 1919 году в ряде регионов Турции и РСФСР побывали геологические экспедиции. Сапёры амбилитанской армии участвовали в разминировании полей недавних сражений. Только в одном бывшем «Царстве Польском», а теперь — Варшавской губернии РСФСР — восстановили около 200 километров телеграфных линий, несколько разрушенных в боях железнодорожных станций. Для скорейшего восстановления нормальной работы Транссибирской магистрали передали 250 паровозов, 4000 крытых вагонов и 1500 полувагонов. Специалисты побывали и на ряде немецких предприятий, чтобы оценить использующиеся там технологии и использовать опыт для улучшения работы.

Однако и академические, инженерные работы не прекращались — более того, после того как война сошла на нет, они активизировались. В сентябре 1919 года в одном из амбилитанских научных центров впервые был выделен инсулин. В декабре того же года инженеры Амбилитаны продемонстрировали другое достижение — в Мадриде, Гронингене и Рио-де-Жанейро (южноамериканские города страны здесь и далее будут называться так же, как они именуются в нашей реальности, во избежание недоразумений) стартовало эфирное радиовещание. Уже в феврале 1920 года оно заработало в Париже и Буэнос-Айресе, в Лиссабоне и Марселе. К лету 1920 года количество городов, имевших «свою» вещательную станцию, достигло 19. А ещё в ноябре 1919 года начались регулярные авиарейсы между Лиссабоном и Марселем. В марте 1920 года началась продажа авиабилетов между Барселоной и Парижем, Амстердамом и Гавром, Каракасом и Манаусом.

Становится жарковато

Тем временем, в сентябре 1920 года вспыхнуло первое обострение международной обстановки. Британский флот проводил очередные учения в Средиземном море. Они проходили там ещё сразу после завершения войны — проходили и в 1919-м. Но в оба предыдущих раза не задействовалась в этих учениях авиация. Теперь же, 5–8 сентября 1920 года, английские самолёты взлетали с баз в Гибралтаре и на Мальте, и патрулировали не только район манёвров, но и маршруты, по которым суда шли в морские порты. Фактически основное судоходство побережья — от Кадиса до Марселя — оказалось под плотным наблюдением.

16–19 сентября прошли аналогичные учения амбилитанского флота, получившие название «симметричных». Англичане были крайне недовольны, их пресса, естественно, высказывалась очень сурово о действиях главного соперника. Однако же ничего существенного противопоставить не могли — организаторы были в своём праве, так как действовали в своих территориальных водах.

Всё изменилось после гибели (при не вполне ясных обстоятельствах) линкора «Дюк оф Йорк», находившегося вблизи островов Зелёного Мыса. Британская печать взорвалась негодующими комментариями, обличавшими «коварное варварство амбилитанцев», делала прозрачные намёки на «неведомые подводные лодки».

В результате последняя сентябрьская декада в Гибралтарском проливе сопровождалась постоянным «поигрыванием мускулами» с обеих сторон. Корабли ходили плотно и бдительно контролировали друг друга. Когда эскадры были разведены окончательно — только 3 октября — напряжение спало, но оставалось выше, чем было ещё недавно, до кризиса…

4 октября английское правительство подводило итог произошедших событий.

- Итак, мы, кажется, теряем Средиземное море…

- Теряем? Мы его уже потеряли. В тот самый момент, когда эти проклятые амбилитанцы появились. Или вы ещё не поняли, что произошло? Мы не можем усилить наши гарнизоны на Мальте. Не можем перебросить полноценно войска в Египет. Вражеские линкоры в случае чего легко закупорят и Гибралтар, и Суэц…

- Но наш флот по-прежнему силён, даже крепче, чем до великой войны был!

- А вражеский немногим слабее… И это без учёта воздушных и торпедных сил.

- Вы всерьёз верите в то, что газетчики городили? Про все эти подводные лодки и их провокации?

- Я знаю, что у амбилитанцев они есть. Наши же моряки видели ещё в период военного сотрудничества. С тех пор информация, конечно, почти не поступает. Но — несомненно, даже по отрывочным сведениям выходит так, что субмарины стали совершеннее. Что они будут действовать, в случае большой морской войны, вместе с флотом.

- Империя не вправе уступать.

- Вот именно. Но как раз поэтому нельзя ломить напролом. Нельзя и точка. Требуется действовать более аккуратно и тонко. Демонстрировать отсутствие стремления ударить первыми. Чтобы, если конфликт всё же начнётся рано или поздно, амбилитанская дипломатия имела бы минимум союзников.

- Но мы можем остаться без оружия…

- Не останемся. Наоборот, можем стать сильнее и крепче, чем когда-либо прежде.

- Объясните…

- Когда я был в 1916 году с миссией в Гавре, то обратил внимание вот на какую вещь. Это у амбилитанцев большой порт, куда приплывают и откуда отплывают десятки кораблей каждый день. И ещё это — крупный металлургический центр. Но вы знаете, куда тратится 25% угля, привозимого в Гавр? Не на плавку стали. Не на заправку пароходов. Не на вывоз куда-то ещё. И даже не для синтеза химической продукции. Всю эту массу используют для отопления зданий местного подобия университета.

- Как вообще может быть столько исследователей, преподавателей и студентов?

- А вот так. Практически каждый там имеет возможность участвовать — в меру своего понимания и талантов — в тех или иных разработках. Учиться и овладевать новыми знаниями. Фактически, граница между образованием/наукой и иными сферами отсутствует. Собственно, именно это и позволяет ускоренно продвигаться вперёд амбилитанцам, оставаться на уровне ведущих мировых держав. Нам нужно, хотя бы отчасти, последовать тому же примеру. Во время войны амбилитанский потенциал был скован необходимостью выживания. Но что он даст и насколько сильно опередит нас, если мы позволим это сделать?

… Так начинался период долгого и мучительного противостояния двух «сверхдержав». В котором играли роль не носители ядерного оружия, а стволы линкоров, не крылатые ракеты, а подводные лодки, не стратегические бомбардировщики, а пехотные дивизии и артиллерия крупных калибров. В последующие десятилетия мир не стал полностью безопасным. Бывала и стрельба, и новые кризисы (доводившие ситуацию до грани сурового противостояния), встречалось местами и массовое кровопролитие. Однако большой войны, всё-таки, удалось избежать…

Конец.