Анатолий и Веничка: Петушки на Неве

Стук в дверь был яростным, ритмичным и неумолимым, как зубная боль. Таким стуком стучат в двери судьи, кредиторы и Людмила Сергеевна, требующая вынести мусор.

— Анатолий! Я знаю, что ты там! Идиомотный алкоголик! Ведро уже через край переливается! Там уже не только твои пустые бутылки, там уже твои несбывшиеся надежды прорастают!

Анатолий, не открывая глаз, застонал. Голова раскалывалась от вчерашних возлияний и сегодняшней реальности. Мусор. Опять этот проклятый мусор. Он использовал ведро как архив. Туда летели черновики его великого романа, который никому не был нужен, включая его самого.

Стук усилился. «Или ведро — или я вызываю санэпидстанцию! Там, я смотрю, у тебя уже своя экосистема!»

Нужно было спасаться. Бежать было некуда. Окно выходило на глухой двор-колодец. И тогда его взгляд упал на единственное возможное убежище. Старый, советский холодильник «ЗИЛ», похожий на белый саркофаг. Он работал, но слабо, и в основном использовался для хранения скоропортящихся иллюзий и забытых продуктов.

Анатолий, не раздумывая, рывком открыл тяжелую дверцу и нырнул внутрь, в царство запахов старого сыра, заветренной колбасы и вечного, густого холода.

Тьма. Тишина. И блаженная прохлада. Он устроился на полке между банкой маринованных огурцов и тарелкой с чем-то, покрытым благородной синевой.

— Ух, — выдохнул он с облегчением.

— Да, — раздался рядом с ним тихий, простуженный баритон. — Ух. Именно так и начинаются все великие путешествия. С выдоха облегчения и глупой надежды.

Анатолий медленно, скрипя шеей, повернул голову. На полке напротив, непринужденно облокотившись на брикет замороженного шпината, сидел Человек. Худой, в очках, с острыми чертами лица и бутылкой «Беленькой» в изящных, длинных пальцах.

— Кто... — просипел Анатолий.
— Веничка, — отрекомендовался незнакомец и вежливо протянул бутылку. — Ерофеев. Писатель, слава Богу, не ваш современник. А вы, я смотрю, тоже из породы гонимых? Загнали в холодильник, как последнюю селёдку. Предлагаю гнать. Но не вас, конечно. А то, что в сей прозрачной, как совесть младенца, ёмкости.

Анатолий машинально взял бутылку, отпил. Жидкость пахла не только спиртом, но и чем-то горьким, ностальгическим, словно слезами по утраченному раю.

— Вы... вы призрак? — спросил Анатолий, не веря своим глазам.
— Призрак? — Веничка поморщился. — Какая вульгарность! Я — аллегория. Персонифицированная тоска русского интеллигента по идеальной стопке. Меня на небесах достали. Сказали: «Слишком много умных мыслей изрекаешь взахлёб. Спускайся, развейся». А тут вы. И ваш персональный ад в лице дамы с мусорным ведром. Это многообещающе. Не хотите проехаться до Петушков?

— До каких Петушков? — опешил Анатолий. — Мы в Питере!
— Мой дорогой друг, — снисходительно улыбнулся Веничка. — Петушки — это не географическое понятие. Это состояние души. Станция конечного просветления, куда можно добраться только через все станции отчаяния. И у вас тут, в этом доме, я смотрю, их предостаточно. Поехали?

В этот момент снаружи донесся яростный крик Людмилы Сергеевны:
— Анатолий! Я тебя в холодильнике чувствую! Воняешь, как испортившийся холодец! Выходи немедленно!

Веничка вздохнул.
— Ну что ж. Наша первая станция — «Голос Рока». Поехали. — Он взял Анатолия за руку. Тот почувствовал лёгкость, словно его тело состояло из одного лишь алкогольного пара.

Они шагнули... не через дверцу, а сквозь стену холодильника. Анатолий оглянулся и увидел, как из «ЗИЛа» с разъярённым лицом вылезает он сам, а Людмила Сергеевна тычет ему в лицо мусорным ведром.

— Это... это же я? — прошептал Анатолий.
— Это ваше бренное тело, — пояснил Веничка. — А мы с вами — дух. Дух, надо заметить, весьма нетрезвый, но тем и прекрасный. Не отвлекайтесь. Впереди — станция «Забор Откровений».

И он поволок Анатолия вглубь коридора, в самое сердце питерских Петушков.

Путешествие по коридору-вокзалу было стремительным и немного пьяным. Анатолий едва успевал следить за тем, как Веничка, не выпуская бутылки, тыкал длинным пальцем в различные достопримечательности их общего затворничества.

— Смотрите-смотрите, — восторженно говорил он, указывая на заляпанную детскими рисунками стену. — Станция «Надежда». Здесь юные души ещё верят, что из этого тупика есть выход. Прелестно!
Он швырнул в стену камень-леденец, подобранный с подоконника. Тот отскочил с жалобным стуком.
— Но нет. Путь лишь один — вглубь. Всегда вглубь!

Они миновали дверь в ванную, откуда доносилось мерное, тоскливое капанье.
— А вот и знаменитые «Водопад Слёз»! — объявил Веничка с пафосом экскурсовода. — Здесь плачут трубы о несбывшемся. И о том, что счёт за ЖКХ опять завысили.

Анатолий, чья голова уже начала проясняться от странной легкости бытия-не-бытия, вдруг осмелел.
— А где же... станция «Выбор»? — спросил он, пытаясь говорить на языке своего спутника.
Веничка остановился и смерил его насмешливым взглядом через стёкла очков.
— Милейший! Какой может быть выбор у пассажира, если поезд идёт по кольцевой? Ваш выбор — смотреть в окно или спать. Вы, я вижу, предпочитали второе.

Они вышли на кухню. Здесь, у окна, стояла та самая скамейка, на которой Анатолий коротал вечера с «Беломором».
— А это — «Вокзал для одиноких душ», — прошептал Веничка с почти религиозным трепетом. — Конечная для многих. Но для нас — лишь пересадочный узел. Здесь пьют в ожидании поезда, который увезёт их... ну, обратно к началу пути. Цикл, понимаете ли.

Их мирное шествие прервал грозный крик. Из своей двери, как фурия, вылетела Людмила Сергеевна. В одной руке — злополучное мусорное ведро, в другой — закатанная в трубочку квитанция за коммуналку, грозящая превратиться в дубинку.

— Анатолий! Так я и знала! Ты уже тут с кем-то бухаешь! — её взгляд скользнул по Веничке, но не увидел в нём ничего, кроме подвыпившего интеллигента. — И кто это такой? Новый собутыльник? Безработный гений?

Веничка выступил вперёд, с изящной ухмылочкой. Он снял очки и протёр их краем пиджака.
— Сударыня, — начал он с театральным поклоном. — Вы ошибаетесь. Мы не «бухаем». Мы проводим... литературно-философский семинар. На тему «Метафизика мусорного ведра в русской коммунальной традиции».

Людмила Сергеевна опешила на секунду, но быстро пришла в себя.
— Какое ещё мета... мусорное ведро? Вот оно, ведро! Конкретное! И его надо вынести!
— Именно! — воскликнул Веничка, указывая на ведро дрожащим пальцем. — Вот он, главный символ! В нём — огрызки ваших надежд, шелуха былых обид, кости давно съеденных скандалов! Вы носите этот ад внутри себя и пытаетесь заставить других выносить его на помойку! Но нельзя вынести наружу то, что сидит глубоко внутри! Ваше ведро, сударыня, — это вы сами!

Его речь была пламенной, трагической и абсолютно бессмысленной для Людмилы Сергеевны. Она открыла рот, чтобы что-то возразить, но слова застряли. На её лице впервые за много лет промелькнуло не просто раздражение, а растерянность. Может, даже тень мысли.

Анатолий, вдохновлённый моментом и остатками «Беленькой» в крови, выступил вперёд.
— Да! — хрипло крикнул он. — И я... я больше не буду! Я не буду выносить ваш мус... ментальный хлам!

Он сделал глоток из горлышка, желая блеснуть эрудицией, но вместо этого его накрыла мощная, алкогольная икота. Он закашлялся, его рука дрогнула, и бутылка выскользнула из пальцев.

Стекло разбилось о плитку с тем самым чистым, пронзительным звуком, который означает конец любой, даже самой гениальной, пьянки.

Наступила мёртвая тишина. Сначала на осколки посмотрела Людмила Сергеевна. Потом — Анатолий. И, наконец, — Веничка.

На лице призрака русского писателя появилась лёгкая, бесконечная грусть.
— Эх, — прошептал он. — Поезд ушёл. И билеты, увы, не возмещаются. — Он посмотрел на Анатолия. — Было приятно побеседовать. Напоследок запомните: великие произведения рождаются не от выпивки. Они рождаются вопреки ей. Ищите. Пока не забыли.

И он начал растворяться. Не исчезать, а именно растворяться, как сахар в стакане холодного чая. Последним исчезла его улыбка и запах дешёвого одеколона, смешанный с огуречным рассолом.

Анатолий остался стоять один посреди кухни напротив Людмилы Сергеевны, которая медленно приходила в себя от речей Венички.

— Ну, — фыркнула она, первая нарушив тишину. — Твой писатель-призрак сбежал. А мусорное ведро? И осколки? Кто убирать будет?

Анатолий посмотрел на осколки бутылки. Потом на ведро. Потом на Людмилу Сергеевну. В его глазах что-то промелькнуло. Не опьянение, а неожиданная, трезвая ясность.

— Людмила Сергеевна, — сказал он с неожиданным достоинством. — Мусор... он действительно внутри нас. А это ведро... вынесите сами. Мне надо записать. Пока не забыл.

И, развернувшись, он прошёл в свою комнату, оставив её одну с ведром и осколками её разрушенного мировоззрения.

Она смотрела ему вслед, а потом тихо, почти задумчиво, пробормотала:
— И кто только этих... аллегорий... в холодильники пускает...

А Анатолий уже искал чистую салфетку. Он не нашёл свою рукопись. Но он нашёл нечто большее. Сюжет.

### КОНЕЦ РАССКАЗА ###