Андрюха

Каким делом ты хотел бы заняться? – Это я пойму, как только найду дело по душе.

«Пока течет река» Диана Сеттерфилд

Андрюха зябко поежился, поднял воротник потертого пальто и вжал плечи до хруста в позвонках. Год назад он ругался на плюс восемь в январе, а сегодня мечтал вернуться в прошлое, лишь бы не стучать зубами в минус двадцать, когда крещенские морозы вдруг вспомнили, что зимой им положено являться в мир людей и откусывать от двуногих понемногу: сперва нос, брови, уши в тонкой шапке, пальцы ног в никудышных ботинках, пальцы рук, сжатых в кулак в глубине кармана и укрытых тонкой вязью заморского шитья, и, наконец, шею, пробираясь в щель между старым шарфом и воротником потертого пальто.

Андрюха натянул шарф повыше, пряча изгрызенный морозом нос, и выдохнул облачко пара. В такую погоду остается крепчать, подумал Андрюха, и пар, согласившись, обернулся льдинковым бисером на внешней стороне шарфа. Дышать становилось все тяжелее, но опустить шарф Андрюха не решался.

Вспомнился новогодний корпоратив. Коллеги пили, смеялись, поздравляли друг друга с праздником, помахивая белыми конвертами с увесистой тринадцатой зарплатой, и только Андрюха, понурив голову, сидел в углу стола с куцей зарплатушечкой, чья единственная купюра пропускала свет даже от экрана телефона сидящей подле Аннушки из расчетного отдела.

"Бездарь". Вот последнее, что Андрюха услышал от начальника накануне корпоратива. Лучшего руководителя и найти было нельзя, ведь другой уволил бы сразу, а этот терпел Андрюху еще целый день, позволив сотруднику покинуть коллектив только после праздника. Покидал он его с куцым конвертиком в руках и кислой миной на небритом лице.

Лицо пыталось выглядеть мужественным, а губы пыжились улыбнуться, но ничто не могло скрыть печать унижения, когда расчетливая Аннушка бросила сперва "Неудачник!" в это небритое лицо, а затем Андрюхин чемодан в открытое окно. Даже крещенские морозы меркли в сравнении с сердечным холодом Андрюхиной возлюбленной, отчего и балкон в январе, и окно в спальне зачастую не закрывались.

К чести Андрея стоит сказать, что, униженный и оскорбленный, он не прыгнул вслед за вещами, но промямлив "прости", все же вышел за дверь и спустился во двор с помощью лифта. Как назло в лифте не оказалось никого, кроме раздавленной гордости, так что все тридцать секунд пути с девятого этажа Андрюха молчал.

Молчал он и на улице, подбирая вылетевшие из разбитого чемодана трусы, разбросанные по искрящемуся новогодним счастьем снегу. Молчал на вокзале, убирая чемодан в камеру хранения. Молчал, поднимая воротник на набережной Фонтанки.

Андрюха вообще любил помолчать. Бывало, еще ребенком, пока другие мальчишки соревнуются и мутузят друг друга не на жизнь, а на смерть в вымышленных поединках, выплевывая ругательства и взаимные оскорбления, дабы разозлить оппонента и насытить адреналиновый голод, Андрюха задумчиво смотрел в небеса.

Молчал, когда увольняли; молчал, когда мать выбирала специальность; он промолчал даже родившись, словно не было ни малейшего желания посещать этот мир, где ничто не могло бы заставить его улыбнуться.

В небритую щеку прилетел снежок.

Снег искрился, укрывая замерзшую Фонтанку, и пытался сойти за звездное небо, но Андрюха знал — настоящее небо пряталось в проталине под мостом, как прячется любовь в подворотне, чтобы выскочить с ножом наперевес. Андрей подарил отражению звезд исполненный досады вздох и посмотрел на стоявшую поодаль компанию.

— Не спи! — выпорхнул из компании голосок.

Бисеринки шарфа подтаяли; зашевелились брови, силясь приблизиться к шапке. Андрюхе стало подозрительно тепло. Уж не опозорился ли он на глазах у веселой компании, чьи довольные лица словно не замечали морозов?

— И не думал, — пробормотал Андрюха.

— Иди к нам! — позвала его девушка, чье лицо вырвалось из общей массы незнакомых физиономий, как порой выделяется на вечернем небе первая звезда.

Звезды Андрюха любил. Еще больше он полюбил Василису. Так ее звали; и полюбил он ее в тот же миг, когда Вася разделила с ним бутылку вина. Нет, Андрюха не опозорился. Словно сам обернувшись вином, он влился в эту группу замечательных неудачников и таких же бездарей, кому не место в приличном обществе.

— А вон там Бетельгейзе, — показывал Андрюха в небеса окоченевшим пальцем правой руки. Левая примерзла к талии Василисы, словно не было между ними ни заморской перчатки, ни красной шубы, ни десятка слоев одежды под этой шубой.

Одежду он снимал долго. Окоченевшие пальцы не слушались; губы терялись в поцелуях; и никак не помогало это Андрюхе пробраться к горячей коже своей теперь уже новой возлюбленной. Василиса была как солнце! Горела ярко, обжигая короной. Сперва Андрюха даже смутился, впрочем взял себя в руки, затем — Василису, и род мужской Андрюха не посрамил.

— То, что тебя уволили, просто ужасно, — заявила Вася, устало потея на простынях.

— Иначе я не встретил бы тебя. — Колючий подбородок кольнул жаркое, нежное плечико.

— У меня завтра аренда кончается, — поникло плечико. — И куда податься?

— Всегда можно построить иглу, — воспряло теперь уже другое плечо: мужицкое, крепкое и с легким ароматом алкоголя.

— Ребята зовут на выставку современного искусства, — вспорхнуло плечико, уступая место локотку, и Андрюха поспешил уколоть и его. — Первое время можно пожить в музее, все равно туда никто не ходит.

— Откуда у них деньги на целый этаж в историческом центре? — удивился Андрюха.

— Ниоткуда. — Василиса поднялась с кровати, открывая не только Андрюхе, но и целому миру свою неземную, какая случается, наверное, только на Бетельгейзе, красоту. — Он достался Ване в наследство от бабушки. Помнишь Ваню? Это он бросил в тебя снежок.

— Повезло.

Андрюхе тоже несказанно повезло. Зарплатушки хватило, чтобы облагородить их с Василисой уголок в музейных закромах широкой кроватью и набором дешевой посуды. Хватило даже на кольца, и хотя продавец уверял, что "кольца — чистое золото!", повезло купить по цене мельхиора. Повезло услышать "да!" и греющий душу смех, когда он пошел ва-банк; повезло заручиться поддержкой Василисы и заступить на должность ночного сторожа. Повезло держать ее за руку в тот момент, когда тоненькая полоска в другой руке Василисы тоже проявила положительное "да".

Повезло не выйти в окно вслед за чемоданом, не взлететь в отражение звездного неба в Фонтанке, не придумать новую, чуждую цель, когда Вася спросила после долгой бессонной ночи:

— И чем ты будешь заниматься теперь, когда нас трое?

— Тем, к чему лежит душа, — улыбнулся Андрюха.

— Ну скажи, звездами?!

— Глупая. — Андрюха звякнул ключами, поправляя на груди пропуск с эмблемой обсерватории. Мигнули последние звезды за окном, пропел первый городской трамвай. Андрюха торжественно открыл входную дверь, как открывают новые главы в жизни, и добавил совершенно серьезно: — Моя душа всегда лежала по направлению к тебе.

(с) Алексей Нагацкий