Анечка. 18 декабря 1941.

Ток, ток, ток. Это был звук Метронома.
Семилетняя Анечка с трудом открыла глаза. Холодно.
Из висевшего на стене репродуктора в комнату, где она спала, влетел спокойный и размеренный голос диктора: "Говорит Ленинград, говорит Ленинград. Слушай нас, родная страна".

С трудом поднявшись с кровати, Анечка пошла в кухню. Уже месяц она с мамой спала в крошечной комнатке рядом с кухней, а не в своей большой детской комнате.
В ее детской было очень холодно, почти как на улице, поэтому там
уже пятый день лежали: ее умершая от голода бабушка и маленький трёхлетний братик.
И снова в который раз она подумала: "Хорошо, что у мамы остались хлебные карточки на бабушку и братика.
Мама говорит, теперь мы не умрем".
Анечка ей верила. Она не хотела умирать.

Как же все-таки холодно. Чтобы погреть замершие пальчики, девочка засунула их в карманы своего пальто.
Аня не снимала пальто и шапку даже когда спала, в них было теплее.

На кухне еле-еле топилась печка "буржуйка". Верно, мама затопила перед уходом на работу, подумала Аня.
Ее папа был на фронте, а мама работала на заводе. Аня училась в школе в первом классе, вернее, должна была учиться, но в городе свирепствовал голод, какая уже тут учеба.
Кое-как сняв с печки тяжёлый горячий чайник, Анечка налила в алюминиевую кружку кипятка. На столе, стоявшем возле печки, лежал маленький брусочек жмыха, его еще называли дуранда. Она взяла его двумя руками и вспомнила слова бабушки:
"А ты не ешь сразу, а соси как конфету, вот и хватит тебе на подольше". Девочка откусила кусочек и принялась сосать.
Еще за водой сходить надо, – глядя на пустой бидончик, подумала Анечка.
Воду отключили, потому она, как и все ленинградцы, ходила за водой на Неву.
Вот только печку подтоплю, погреюсь немного и пойду.

После дуранды, которая лишь слегка приглушила постоянное и гнетущее чувство голода, Анечка пошла в комнату где раньше жила бабушка.
Там в углу горкой были свалены книги.
Книги были разные: толстые и тонкие. До войны они все стояли в шкафу со стеклянными дверцами. Но шкаф еще с первых морозов пустили на растопку, а книжки пока оставались, потому что бумага и даже корешки сгорали очень быстро.

Аня, наклонившись, взяла с пола несколько книг потолще и уже хотела идти с ними в кухню, как услышала странный не походивший ни на что свистящий звук за окном.
Но окно было завешано плотными темными шторами и определить, кто или что издает этот звук, Анечка не могла, потому она пока положила книги на подоконник, а сама, подойдя вплотную к окну, отодвинула край тяжелой шторы.
И в тот же миг испуганно закричала, на неё летел огромный белый шар. Она закрыла глаза и все исчезло.

А когда через минуту, как ей показалось, она открыла глаза, то сначала даже не поняла, что изменилось. Но потом увидела, что на окне не было темных штор, к которым привыкла. Окошко обрамляли только светлые коротенькие занавески.
Это сон, решила Анечка, я просто сплю и вижу сон. От этого решения, она повеселела и повернувшись спиной к окну, сделала несколько шагов вперёд по комнате. И снова вскрикнула, из-за зеркала.

На стене висело в полный рост зеркало, а в нем Аня вместо себя увидела старенькую седую уже бабушку в темном платье.
Старушка ничего не говорила, только смотрела на нее и улыбалась.
Тогда Аня погладила себя по голове и показала зеркальной бабушке язык, на удивление и бабушка также погладила себя по голове и тоже показала ей язык.
Но Анечка не испугалась, я же сон вижу, чего бояться.
И тут позади себя в зеркале она увидела вазочку с кусками сахара и сухариками из белой булки. Забыв обо всем на свете, Анечка бросилась к столу. Первым делом засунула в рот кусок сахара, а потом принялась распихивать по карманам пальто сухари и сахар.
Эх, жалко, что я сплю, наелась бы, подумала девочка, как вдруг услышала за спиной возмущенный и недовольный окрик:
– Мама, ну сколько можно, тебе семьдесят семь лет, а ты ведешь себя как маленькая девочка.

Какая мама, кто мама, удивилась Аня, и сама не зная зачем, медленно повернулась в сторону говорившей женщины.
Эта женщина почему-то походила на Анечкину маму, и глаза похожие и рот и нос немного. Но она не была ее мамой, зато саму Анечку мамой называла.
Ох, ну и странный же сон у меня, подумала Аня и затрясла головой, пытаясь отогнать сновидение, но оно не уходило.
А между тем женщина подошла к ней поближе и вновь начала выговаривать:
– Но стыд-то какой-то должен же быть, мама, у тебя внуки уже большие, под тридцать лет парням, а ты все хлеб по карманам прячешь.
И она похлопала рукой по объёмистым карманам ее пальто.
Но Аня не успела даже возразить этой женщине, потому что вновь услышала знакомый свистящий звук и увидела появившийся из ниоткуда тот же огромный белый шар. И опять все исчезло.

А когда снова появилась комната, то она сразу поняла, что она дома.
И еще поняла, что та, другая комната, ей не приснилась.
Потому что карманы ее пальто были полны сухарей, да и во рту все ещё ощущался приторно-сладкий сахарный вкус.
Что же, что же говорила мне та женщина, подумала Анечка, она ведь назвала меня мамой и еще сказала, что у меня есть внуки.
Значит, я не умру, выживу и вырасту, и у меня будет семья. Анечка радостно подняла голову, и ее синие глаза засияли:
– Значит, я буду жить, – сказала она вслух. – Буду жить!